Читать книгу Там, куда я ухожу - Александр Викторович Варенников - Страница 1

СССР-75737

Ранее июльское утро на семидесятой параллели было наполнено безбрежным покоем. Ветер, непривычно медлительный, будто похмельный, редкими порывами колыхал тюлевые занавески. Томный свет. Привычные, едва различимые запахи. Все это так резко контрастировало с душевным настроем Сергея Валентиновича.

Все ночь ему снился тягучий, мерзкий кошмар, оттого он проснулся в холодном поту. Долго смотрел на спящую рядом жену; на то, как лучики солнца ласкают ее нежную кожу, ее волнистые волосы. Так и не смог вспомнить, что же стало причиной тревожности. Ночной кошмар растворился в утренней дымке, что над бесконечными просторами тундры. Но чутье подсказывало Некрасову, что кошмар еще вернется.

Было пятое июля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

В половине восьмого утра Сергей Валентинович уже сидел за рулем «уазика», припаркованного во дворе дома. Он снял фуражку, чуть расслабил галстук. Посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Попытался представить, что смотрит на другого человека. Хорошо знакомого ему человека, но все же слишком закрытого, слишком молчаливого порой. Летчик «Аэрофлота», командир, налетавший уже добрый десяток тысяч часов. Ему предстоит очередной рейс в Магадан и обратно. Но отчего закрался под кожу страх? Глупо, братец, думать о том, что твои ночные кошмары могут преследовать тебя наяву. Оставь это для писателей и киношников. У тебя работа слишком серьезная, чтобы тратить нервные клетки на такие глупости. Пора ехать в аэропорт.

Провернув ключ в замке зажигания, он услышал мерное урчание двигателя. Включил первую передачу. «Уазик» зашуршал колесами по щебенке, выехал на главную дорогу и устремился к выезду из небольшого приморского городка.

Остались позади трубы теплоэлектроцентрали, и черный дым, стелящийся над заливом; корабли на рейде, и сгорбившиеся краны морского порта; пятиэтажки на высоких сваях, где за стенами слышна жизнь других.

«Что слышат наши соседи? Ругань? Редкие слова примирения? Или уже просто тишину? – спрашивал себя Сергей Валентинович, заезжая на парковку перед новым зданием аэропорта. – Смех Даньки. Редкий смех, но оттого он еще дороже сердцу. А ведь заберет же его… заберет его Маша…»

В утренний час в аэропорту было людно. Прибыл борт из Москвы, и пассажиры бурлящим потоком стремились из зоны выдачи багажа, пересекая просторный по северным меркам зал, к выходу. Гремели чемоданы, мужики в кожаных куртках взрывались смехом.

Сергей Валентинович поднялся на второй этаж, где располагалось небольшое кафе. До вылета оставалось чуть больше трех часов, так что он намеревался выпить чаю с лимоном да подумать о своем, глядя из окна на взлетную полосу, наслаждаясь чистым небом.

– Ну, здравствуйте, товарищ командир! – услышал он знакомый голос. Обернулся.

Широков улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Высокий парень, приятный. Некрасову он был по душе, хоть и знались они не так уж давно – летали вместе без малого полгода. Было что-то в его глазах такое искреннее, отчего даже у Сергея Валентиновича, человека по природе своей недоверчивого, не срабатывал механизм дистанции.

– Вы чего так рано? – спросил Широков, когда они с командиром стояли у прилавка и расплачивались за напитки.

– Да вот дома не сиделось. А ты сам-то чего?

Широков не ответил. Только отмахнулся, вновь улыбнувшись, но теперь уже застенчиво.

Причину своей застенчивости он поведал чуть позже, когда хлебнул кофе и посмотрел в окно, облокотившись на высокий столик.

– Лену я ждал, товарищ командир, – он помедлил. – Да и хотел у вас по поводу нее спросить…

– Ты про нашу Лену? Бортпроводницу? – Сергей Валентинович нахмурился. – Ну, спрашивай. Что тебя интересует?

– Какая она? Буду честен с вами, не ровно дышу к ней. Давно уже. А вы с ней ведь хорошо общаетесь. Просто мне хочется узнать ее получше.

– Так подойди к ней и спроси, в чем проблема? Когда девушка нравится, нужно вперед идти, а не на месте топтаться.

Сергей Валентинович дружески похлопал Широкова по плечу. Тот молча улыбнулся.

– Вообще, думал бы ты лучше про технику безопасности. Вон как плохо отработали ситуацию на тренажере, помнишь? Ты прежде всего летчик «Аэрофлота», а уж потом – ловелас.

– Как всегда правы, Сергей Валентинович, – Широков одним махом допил остатки кофе. – Ну да ладно, побегу я. Увидимся!

– Ступай.

Некрасов, проводив молодого коллегу пристальным взглядом, отпил чаю и крепко задумался. Глянул в окно – на «тушку» из Москвы и хорошо знакомый Ил-18, на котором и в Магадан, и в Петропавловск-Камчатский летал, и до Москвы с тремя посадками. Много куда летал. Может, там стоит поискать себя? По пути в Москву, с тремя посадками…

Сам не заметил, как в тягучих мыслях пролетело время. Взглянул на часы. Кашлянул, прикрыв рот кулаком, да отправился на предполетную подготовку.

– Диспетчерская, рейс 1180, прошу разрешение на взлет.

– Рейс 1180, взлет разрешаю.

Бортмеханик крепко взялся за рычаги управления двигателями и перевел их во взлетный режим. Раздался характерный гул, после чего машина плавно тронулась с места.

– Сто двадцать, сто сорок, сто шестьдесят… – сообщал штурман. – Скорость принятия решения… двести двадцать, двести сорок… отрыв.

Самолет взмыл вверх.

– Безопасная.

– Убрать шасси, – скомандовал Сергей Валентинович.

Рябая гладь моря поглотила маленькую тень лайнера. Через пятнадцать минут молодая бортпроводница, взяв в руки микрофон, оповестила пассажиров о том, что самолет завершил набор высоты.

– Через десять минут вам будут предложены прохладительные напитки, – добавила она, улыбнувшись.

– Леночка, помоги мне с тележкой, – кивнула ей старшая коллега, поправив темно-синюю форменную юбку.

Лена, убрав со лба выбившуюся прядь светлых волос, поспешила помочь. Тонкость ее талии, невинная улыбка, легкость движений и милая ямочка на подбородке – все это привлекало внимание мужчин на борту. Привлекало внимание Широкова.

– Спасибо большое, Леночка, – сказал он, когда девушка вошла в кабину с подносом в руках. Чай, кофе. Минеральная вода.

Сергей Валентинович, взяв свой стаканчик, молча кивнул ей, а после перевел взгляд на Широкова. Немая пауза была прервана голосом бортинженера.

– Небольшие колебания в подаче топлива четвертого двигателя. Незначительное снижение уровня мощности.

– Проблема в насосах? – не оборачиваясь, задал вопрос командир корабля.

– Да вот непонятно. Возможно, топливо паршивое. Может быть такое, что фильтры засорены. Нужно будет обратить на это внимание техников, когда будем в Магадане.

– Так и сделаем, Степан Анатольич. Так и сделаем.

К четырем часам дня погода в Магадане сделалась скверной: с моря пришел порывистый ветер, пригнал с собой темные свинцовые тучи, безжизненные, неспособные излиться дождем. На подлете к аэропорту неслабо болтало.

Но даже не погода стала причиной задержки. Пока техники разбирались с проблемами в четвертом двигателе, «ильюшин» гордо стоял у здания аэровокзала и ждал нового полета, а Сергей Валентинович отправился в гостиницу.

Он уже взялся за ручку двери, когда услышал позади себя шаги. Неспешной была походка Леночки. Она не собиралась торопиться, пусть и времени было немного.

– Я соскучилась по тебе, Сережа, – сказала она, томно дыша, когда дверь гостиничного номера со скрипом закрылась, и в глаза ударил искусственный свет.

Некрасов крепко прижал ее к себе. Его пальцы утонули в ее волосах. Дыхание сбилось. Пульс участился в момент неконтролируемого падения.

Жарким поцелуем обожгло губы. Дрожащими пальцами Леночка расстегивала пуговицы белоснежной блузки, и Некрасов наслаждался этим, удерживая себя от каких-либо действий. Но тело пылало. Желание было нестерпимым.

– Все мы в спешке, прячемся, как подростки, – позже говорила Леночка. – Я бы многое отдала, лишь бы остаться тут до самого вечера. И еще проспать с тобой до утра. Сходить в ресторан, хоть просто кофе выпить.

Она положила голову на грудь Некрасова. Он смотрел в одну точку – вновь задумчивый. Где-то далеко. На полпути в Москву, с тремя посадками.

– Не будем об этом, – твердо сказал он.

Леночка едва заметно вздрогнула.

– Прости.

Она будто и не говорила – выдыхала, потому что голос ее был едва слышен.

– Ничего, – с той же твердостью продолжил Некрасов. – Нам бы пора возвращаться.

Ничего не сказав в ответ, Леночка погладила его холодными пальцами по животу. Поднялась с постели и отправилась в душ.

Сергей Валентинович потянулся к столику за пачкой Marlboro. Курил он редко, но в тот момент особенно хотелось утопить себя в сизом дыме. Все мысли были о том, что жена… что Маша заберет сына, если дело дойдет до развода.

Первой из номера вышла Леночка. Некрасов остался в номере. Мысленно отсчитал шестьдесят секунд, после чего потянулся к дверной ручке и едва нажал на нее. Дверь отворилась, и он вышел в коридор, где столкнулся лицом к лицу с Широковым.

– Товарищ командир, – с нескрываемым пренебрежением кинул летчик. – А я вас обыскался. Степан Палыч подсказал про гостиницу. И Лену я искал. И всех вас тут нашел.

В его глазах загорелся огонек, и Некрасову сделалось не по себе.

– Не зря я к вам обращался, Сергей Валентинович. Вот как знал, ей-богу! Хорошо вы общаетесь с Леной. Всю ее знаете. Полностью! Хороша, да?

– Угомонись! – прорычал в ответ Некрасов и толкнул Широкова в грудь. – Не забывай, с кем разговариваешь.

– А с кем я разговариваю? – наиграно удивился тот. – Я о вас, похоже, ничего не знаю. Страшно за штурвал садиться с таким командиром…

– Недолго тебе осталось сидеть от меня по правую руку, щенок!

– Ну вот зачем пугаете? А вдруг я ошибку допущу? Сами ведь говорили про технику безопасности…

У Некрасова закончилось терпение, и он сорвался с места. Толкнул Широкова плечом и двинулся по коридору в сторону лестницы.

На улице он нагнал Леночку. У той в глазах стояли слезы.

– Пойдем, – сказал он как можно мягче, но взял ее под руку резко, отчего девушка посмотрела на него испугано.

– Что происходит? – спросила она.

В самом деле, что происходит? Кто знает ответ?

– Жизнь происходит. Только и всего.

***

Петя Симонов, стоя на летном поле, с воодушевлением смотрел на крылатую махину. И пусть возвращаться в родной город было как-то грустно – будто лето закончилось досрочно, второпях, он был рад и «чемоданному настроению», и ожиданию в аэропорту, и резкому ветру, превратившему его прическу в некое подобие сеновала. Взмыть в небо в пассажирском кресле авиалайнера – счастье на большой скорости, с ревом двигателей, и еще по-особенному вкусной едой.

– Пошли уже, – окликнул его отец. – И так проторчали два лишних часа.

– Не серчай, Ром, не из-за Пети же проторчали, – вмешалась мать.

Порыв ветра попытался унести ее шляпку.

– Ох, и что только с погодой не случилось всего за пару часа! – посетовала она, придерживая шляпку рукой.

Во втором салоне – самом большом – было уютно, в меру громко. Чуть пахло керосином. Петя занял место у круглого иллюминатора и посмотрел на крыло. Два крепких турбовинтовых двигателя. Сложная механизация крыла. Петя читал об этом самолете в «красной книжке», которую нашел в школьной библиотеке, когда учился во втором классе. Насчет того, каким образом книга про гражданскую авиацию попала в школу, он не озадачивался.

От крыла самолета отъехала машина с грозной «мордой». Топливозаправщик. Петя проводил его внимательным взглядом.

– Командир воздушного судна Сергей Валентинович Некрасов и члены экипажа рады приветствовать вас на борту самолета Ил-18 авиакомпании «Аэрофлот». Время в пути – четыре часа тридцать минут.

Петя обратил внимание на бортпроводницу. Красивая светловолосая девушка улыбалась, но в глазах ее слишком явно читалась тоска.

В салоне не было свободных мест. Кричали совсем маленькие дети, громко разговаривали совсем взрослые… взрослые. «И то, совсем как дети, – подумалось Пете. – Проблемы кажутся громоздкими, непреодолимыми. Что «неуд» в дневнике, что проблемы на работе – одна дрянь. Девочка плачет. Девушка плачет. Имеет ли возраст значение, если все равно все плачут?»

Самолет вырулил на полосу. Винты вращались с такой скоростью, что казалось, будто они замерли, и остался только нарастающий гул. Но вот машина рванула с места. Все быстрее пролетали мимо другие самолеты на летном поле, здание аэровокзала. Усилилась тряска. Казалось, что самолет вот-вот разорвет на части, и вдруг – мгновение спокойствия, когда машина только оторвалась от земли и устремилась в темное небо.

В первый раз резко тряхнуло на высоте метров в двести. Тряхнуло так, что у Пети, да и у большинства пассажиров тоже, захватило дух. Казалось, что самолет устремился к земле. Выровнялся. Снова подбросило.

– Ох, как тяжело взлетаем, – с угрюмым видом проговорил отец, вцепившись в подлокотник.

Земля исчезла. Остался только грязный кисель облаков. Самолет снова начало трясти.

Мама закрыла глаза. Не растерявшись, Петя взял ее за руку. Подумал, что так им обоим будет куда спокойнее.

– Я рядом, – сказала мама, едва сдерживая слезы. – Все хорошо, сыночек. Не переживай.

Петиного спокойствия хватило, чтобы посмотреть в иллюминатор. Крылья болтались так, будто самолет невероятным образом превратился в птицу и захотел наконец скинуть надоедливые пропеллеры, мешавшие плавному полету.

Но вот «ильюшин» вынырнул из облаков, и болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Самолет продолжил набирать высоту. Петя отпустил мамину руку, и они переглянулись.

– Какие же у тебя красивые глаза, сыночка, – ласково сказала мама. – Они у тебя особенные. Глаза ангела.

Оба улыбнулись, смущенные, но довольные.

В половине девятого по местному времени экипаж начал выполнять заход на посадку. На высоте в три тысячи метров загорелся крайний правый – четвертый – двигатель. Как будет установлено в ходе расследования, причиной стала утечка масла – прорвалась трубка маслопровода из-за перегретого стартер-генератора.

На предпосадочной прямой пожар разгорелся настолько сильно, что двигатель отделился от крыла – и без того изношенные крепления попросту не выдержали. Возникла мощная вибрация, из-за которой нарушилась работа крайнего левого двигателя. Как следствие – падение силы тяги и резкое снижение. В такой ситуации у экипажа воздушного судна не было права на ошибку. Слаженность действий играла решающую роль.

Но ошибка была допущена.

Самолет совершил жесткую посадку в сотне метров от торца взлетно-посадочной полосы. Фюзеляж разломился на три части. Из-за того, что загоревшийся двигатель отделился от крыла еще во время полета, огонь не успел перекинуться на топливные баки.

В результате катастрофы самолета Ил-18 с бортовым номером СССР-75737 погибло двенадцать человек, среди которых – члены экипажа: летчик Широков В. М. и бортинженер Григорьев С. А., а также десять пассажиров из второго салона.

Часть первая. «Отпускные»

1.

Рокот автоматной очереди разнесся над пожелтевшей на исходе августа тундрой. Пули калибра 5.45 прошили обшивку фюзеляжа. То, что осталось от грозной махины.

Темнолицый опустил оружие – укороченный АКС-74 – и обернулся. В тишине природы он уловил неестественный звук. Его учили прислушиваться. Всегда и везде. Это умение не единожды спасало ему жизнь на войне. Минуло почти два десятка лет с момента вывода войск из Афганистана, но его слух был все так же остр.

Слух этот спас жизнь человека, сидевшего за рулем милицейского «уазика», который ехал по кособокой дороге в сторону кладбища авиационной техники. Пустырь посреди пустыря, с одним лишь отличием – тоннами покореженного металла, в силуэтах которого отчетливо угадывались самолеты и вертолеты ныне не существующей страны. Бортовые номера начинались с «СССР».

«Уазик» остановился на обочине. Заглушив двигатель, водитель выбрался из салона и достал из кармана пачку сигарет. Закурил.

– Переквалифицировался из убийцы собак в убийцу самолетов? – спросил он с едва уловимой усмешкой.

Среднего роста, широкоплечий. Одетый в кожаную куртку и джинсы. Темно-русые волосы были зачесаны назад и чуть набок, так что взгляду открывались небольшие залысины, очень естественные и хорошо дополнявшие строгое, будто топором высеченное лицо. Крепкую челюсть покрывала трехдневная щетина.

– Считай, что это мое хобби, – ответил Темнолицый с едва различимым акцентом коренного жителя Севера.

Собеседник приблизился к нему.

– Чем обязан, товарищ капитан? – спросил Темнолицый.

– Да на прогулку выбрался.

На контрасте со всей строгостью лица выделялись зеленые глаза капитана. Было в его взгляде что-то глубокое, но мягкое, будто бы обволакивающее.

– Отец мой разбился на такой вот махине, – сказал капитан, указав пальцем на изрешеченный пулями кусок фюзеляжа Ил-18. – Может даже это тот самый самолет. Черт знает. Тут бортового номера нет.

– Знаю я эту историю, Даниил. В восемьдесят шестом я пекся на солнце в Афгане. Слышал по радио. И про твоего отца слышал. Зря с ним так…

– Не тебе решать, зря, не зря, – сухо оборвал Даниил. – Случилось, и все тут. Он сам признал свою вину.

Темнолицый ничего не сказал. Вскинул автомат и дал короткую очередь по фюзеляжу.

– Нужно, чтобы ты дал показания в суде. Дело Трофимова, – продолжил Даниил, когда стих гром выстрелов. – Он отправится в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И потянет за собой ублюдков из «Kingston Gold». Ты мне в этом поможешь. Согласен?

Темнолицый усмехнулся.

– А есть еще варианты? – спросил он.

– Есть. Если хочешь лишиться своей игрушки, – ответил Даниил, указав пальцем на автомат.

Темнолицый, чуть подумав, кивнул. Расстегнул верхнюю пуговицу ватника.

– В конце сентября. В окружной столице, – добавил Даниил и крепко затянулся сигаретой.

– Слышал, ты в отпуск с понедельника?

– Да, сгоняю, пока есть время. Два года в этой чертовой дыре – слишком долго.

– Мне казалось, ты был рад вернуться в родные края.

Даниил пожал плечами.

– Там хорошо, где нас нет. Ну а меня сейчас нет на черноморском побережье. Неподалеку от Сочи. Местечко под названием Лазаревское. Бывал там?

Темнолицый усмехнулся.

– Из жарких мест только Афганистан знаю. Я всю жизнь провел здесь, в Заполярье, – он помедлил. – Есть места, которые никогда не отпускают. Да ты и сам прекрасно это знаешь.

Даниил знал, что возвращение в родной город спустя двадцать лет было, может, не самым лучшим решением в его жизни, но уж точно правильным. Так зачастую бывает, что «лучшее» и «правильное» не совпадают по своему наполнению. Как бы ты ни старался обмануть себя.

Вернувшись в город, окутанный легкой туманной дымкой, Даниил припарковал служебный «уазик» около отдела милиции – здания, выкрашенного в темно-зеленый цвет, с белыми колоннами, оттого так выделявшегося среди типовых пятиэтажек и кособоких «коробов». По пути ему встретились коллеги, курившие крепкие сигареты и столь же крепко обсуждавшие недавние события в Южной Осетии.

– Эй, Некрасов, – махнул Даниилу старлей Головин. – Надоел уже мельтешить тут. Сваливай в отпуск, трудяга чертов!

Даниил лишь усмехнулся в ответ, но промолчал. Вместо того, чтобы тратить энергию на слова, он подскочил к щуплому Головину сбоку и с легкостью обхватил его шею правой рукой. Тот машинально впился пальцами в предплечье Даниила.

– Ну что же ты, не рад меня видеть?! – усмехнулся Некрасов. – Соскучишься еще, старлей.

Отпустив коллегу, Даниил дружелюбно похлопал его по плечу. Тот в ответ кисло улыбнулся, потирая шею и едва сдерживая кашель.

– Ты надолго, Дань? – спросил куда более спокойный в поведении опер по фамилии Румынов. – Дело там одно есть. Может, подсобишь?

– Давай позже, ладно?

Не дожидаясь ответа, Даниил направился к дверям отдела. Знал, что на обратном пути вряд ли встретит Румынова, и некое «дело» отвалится само по себе.

Заскочить в кабинет на пару минут – разобраться с мелочами, дабы отправиться домой с легким чувством удовлетворенности. Через пару дней – в понедельник, день отнюдь не тяжелый – сесть в самолет. В столицу за девять часов, и уже там пересесть на поезд до Сочи…

Четкость собственных мыслей поражала Даниила (в хорошем смысле), но и немало страшила. Ему казалось, что он движется по узкому тоннелю. Пусть и хорошо освещенному, но слишком узкому. Стены как будто сдвигались с каждым шагом. Но что же, разве это вариант – оставаться на месте и ждать, что все решится само собой?

Рассмотрение дела Трофимова затянулось на полтора года. «Ублюдок сидит в одиночной камере в следственном изоляторе и ухмыляется, потому что мы слишком слабы, потому что не можем довести дело до конца, – размышлял Даниил. – Потому что есть закон, и вроде как нет никакой кровной мести. Современное общество, чтоб его…»

Не проходило ни дня, чтобы у Даниила не возникало желания свернуть Трофимову шею. Порой он даже корил себя за то, что не решился на это, когда была реальная возможность. Когда Трофимов был еще так близко, на расстоянии вытянутой руки, но уже давал показания против Стивенсона и всей чертовой шайки из «Kingston Gold». Все они заслуживали сурового наказания.

Войдя в кабинет, Даниил чуть было не столкнулся со старшим сержантом Валерой Легким. Тот, похоже, куда-то спешил, но, увидев Некрасова, отступил на шаг в сторону.

– Я тебе папку одну передам, – с ходу начал Даниил. – Плевое дело. Почитаешь, все поймешь.

Он открыл ящик письменного стола, непривычно свободного от бумажных стопок и валящихся из пепельницы окурков. К чистоте на рабочем месте он себя приучал с конца прошлого года, но не всегда вспоминал, зачем ему эта самая чистота нужна. Ведь мысли должны располагаться в удобном для тебя порядке. С записями случай идентичный.

– Вот, держи, – сказал Даниил, протягивая коллеге тонкую папку серого цвета.

Глядя на стол Легкого, становилось понятно, что у старшего сержанта мысли больше походили на вычерченные под линеечку квадратики и прямоугольники. Молодой опер неплохо справлялся с обязанностями, которые на него возлагал Даниил, был аккуратен в общении с коллегами, норовист в разговорах с правонарушителями, но…

Для Даниила после смерти майора Евтушенко – Пал Палыча – всегда оставалось это самое но. И пусть майор был дотошным, порой просто невыносимым, но он был, что называется, своим в доску. С самого первого дня работы Даниил нашел в нем ту двойственность, которую по наитию искал во всех людях. Потому что сам был таким.

Валера Легкий был куда более простым человеком, и Даниилу стоило бы радоваться такому раскладу. Но нет. Не мог он привыкнуть к тому, что парень двадцати восьми лет занимает место Пал Палыча, пользуется его компьютером, да и вообще, пользуется той же пепельницей, которой когда-то пользовался майор.

– Хорошо, – кивнул Валера, быстрым взглядом пробежав по строчкам отчета. – Судя по всему, пропала женщина…

– Она год назад уехала, —сказал Даниил. – А этот Марков… он просто местный алкаш, который тоскует по старой любви. Ну ты понял суть, да?

Валера кивнул.

– Даниил Сергеич, может, тебя до аэропорта в понедельник подбросить? – спросил он чуть погодя.

– Во-первых, давай уже без вот этих вот «данииловсергеичей», ладно? Не старый я. Уже пять месяцев это дерьмо терплю, надоело. А во-вторых… нет, спасибо, меня приятель подбросит.

Легкий ничего не сказал, только пожал плечами.

Даниил закрыл ящик стола на замок, еще раз оглядел кабинет, припоминая, не забыл ли чего, а после направился к двери.

– Даниил, отчего ты меня так недолюбливаешь? – спросил Валера. – Я тебе что-то плохое сделал? Вот честно.

– Если уж честно, то для того, чтобы недолюбливать, поначалу нужно любить, – ответил, стоя в дверях, Некрасов. – Ну а мы тут не в куклы играем.

Он помедлил. Нахмурился.

– Короче, не бери в голову.

С этими словами Даниил вышел из кабинета и направился по темному коридору к полковнику Першину. Отчитаться пора. И валить уже.

Полковник встретил Даниила привычной хмурой миной. Внимательно посмотрел на вошедшего, поправил большие очки в роговой оправе. Одет он был, как и всегда, по форме, и эта самая форма была ему к лицу, молодила. Словно Першин нашел эликсир молодости.

– Отчаливаю, товарищ начальник, – стоя около дверей, с натугой, но весело сказал Даниил.

Не хотел он проходить за стол, садиться. Спешил, да и к полковнику отношение после событий, произошедших в конце января прошлого года, было двояким.

– Ты присядь, если не торопишься, – сказал Першин и указал на стул.

– Да вот тороплюсь.

– Ну тогда быстро поговорим. Присаживайся.

Понимая, что отвертеться не получится, Даниил сел на стул и закинул ногу на ногу.

– Я вот что хотел спросить, – подавшись чуть вперед, начал Першин. – Слышал, ты решил оставить работу в милиции.

Даниил нахмурился.

– То есть?

– Ну, ходят слухи, что ты на пост главы администрации метишь. Что неудивительно, на мой взгляд. Ты ведь в этом городе стал известным человеком. Да и книга…

В ответ Даниил не смог выдать ничего, кроме широкой улыбки. Едва сдержал смех. И даже не потому, что в какой-то момент Першин с его пышными усами стал напоминать ему Сталина. Черт, зачем вы отрастили усы, товарищ полковник?!

– Эти слухи распустил Головин. Шутник хренов, – сказал наконец Даниил. – А что по поводу книги, так я вроде как просто персонаж. С персонажей спрос какой? Живут себе своей жизнью. Подальше от бывших жен.

– Да уж, – Першин вскинул кустистые брови.

– Почему это вас так заинтересовало, товарищ полковник? – сменил веселье на серьезность Некрасов. – Не потому ли, что в друзьях с бывшим главой Гуриным были? Где он сейчас? На юге обустроился, слуга народа?

Даниил осознавал, что его понесло, да только вот накипело, наболело, и было уже все равно. Давно он хотел высказаться.

– Ты, Даня, параноиком стал, – спокойно сказал Першин. – Твои сомнения для меня не новость. Да, я знаю, что ты винишь меня в затягивании того дела. Будто я специально старался, ради Гурина. Будто это я виноват в гибели Пал Палыча.

Першин снял очки. Положил их на стол. Сложил пальцы в замок.

– Но вот что я тебе хочу сказать, салага. Слушай меня внимательно. Ты понятия не имеешь о том, что мне приходилось видеть здесь за тридцать пять лет тяжелой работы. Работы, которой я дорожу. Так что заканчивай приписывать мне грехи других.

Он снова помедлил.

Даниил хотел было вцепиться в эту паузу, но сдержал себя.

«Не зря ведь старался ты, Евгений Дмитриевич? – подумал он. – Ради еще одной звездочки можно было пожертвовать людьми, так? Оправданно! Ох, не верю я тебе, полковник! Доберусь я до тебя, сукин сын!»

– Развейся на юге, – продолжил Першин. – Отдохни головой как следует. Потому что иной раз очень сложно понять, кто твой друг, а кто – враг. А в нашей работе это жизненно важно.

На этом разговор был окончен. Не желая больше ничего говорить, Некрасов встал со стула и направился к двери.

– Хорошего отдыха, Даниил, – сказал Першин и махнул ему рукой.

«Спасибо, Иосиф Виссарионович», – проговорил про себя Даниил и вышел из кабинета.

2.

Вечер субботы Даниил провел, тягая железо в тренажерном зале. Хорошо проработал мышцы спины и плеч. После сделал обязательную для себя растяжку, ведь в последнее время ныла шея, и отголоски боли то и дело распространялись по всему позвоночнику. Мысли о том, что старость уже не за горами, и пора бы по специалистам походить, он отбрасывал моментально, но боль от этого меньше не становилась. А веса, которые брал Даниил, только возрастали.

Стоя после душа перед зеркалом, он внимательно смотрел на свое тело, но не с целью покрасоваться, а с желанием разглядеть изменения. И они определенно были. Лишнее на боках пропало, торс стал крепче, да и руки тоже. Молодые пацаны – из тех, что загоняют за спортивное питание и обильные тренировки – выглядели, пожалуй, куда более массивно в сравнении с Даниилом. Но какой смысл гнаться за ними? Для Даниила важно было лишь одно: он становился лучше самого себя прежнего. Он был уверен в этом.

И ведь для таких умозаключений действительно были причины. Он не пил уже полтора года. Пятьсот семьдесят четыре дня, если быть точнее. Жизнь с Алиной была в радость, потому и домой хотелось возвращаться, и думалось о будущем приятнее. В городе его знали. Но людское мнение так изменчиво.

Изменчиво. Проговаривая это слово снова и снова, Даниил надевал свитер поверх футболки. Вечер выдался холодным, потому он накинул куртку. Обулся. Застегнул спортивную сумку. Последнее, что он надел – это наручные часы марки Tissot. Подарок Ольги.

Дома было тепло и уютно. Руки Алины были теплыми.

– Молоко сейчас убежит! – вскрикнула она, чуть игриво, ведь Даниил прижался к ней сзади и провел руками по ее животу. По самому низу ее плоского сексуального животика.

– Зато ты не убежишь, – тихо произнес Даниил.

Она занималась готовкой, когда он вернулся домой с тренировки. Заправка для картофельного пюре обязательно должна быть горячей. Свиные отбивные – в хрустящей панировке. Тонко нарезаны ломтики сервелата. Свежий хлеб.

Все же, неверно говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Порой этот путь лежит через двадцать лет разлуки; через выжигающее душу расследование и долгие дни в камере предварительного заключения; через смерть близких. Ну а потом уже через совместные ужины и сон в одной постели. Через секс, в котором каждый дорожит наслаждением партнера. Через утренние часы выходных дней, когда по телевизору идет «Сто к одному», а по квартире разносится запах кофе.

– Как прошел твой день? – спросила Алина, убрав за ухо выбившуюся прядь темно-каштановых волос.

– Без криминала, к счастью, – выдохнув, ответил Даниил и присел на край стола. Достал из кармана мобильник и положил его на стол. – Но только я…

– Что?

– Похоже, мне придется остаться.

Алина развернулась. Пристально посмотрела на Даниила.

– Почему? – спросила она с привычным твердым спокойствием.

– Это из-за дела Трофимова. Похоже, суд переносят.

Снова молчание. Алина даже не нахмурилась – она просто смотрела Даниилу в глаза.

– И какой смысл мне ехать одной? – спросила она все так же спокойно.

В ответ Некрасов развел руками.

– Тебе нужен отдых.

– Да, и что же я там буду делать? В этом твоем Лазаревском, пропади оно пропадом! Мы же планы строили, и что, это уже не так важно?!

– Алина…

– Да какого черта?!

В ответ Даниил расплылся в улыбке.

– Чего ты лыбишься?! – не унималась Алина.

– Да пошутил я, родная.

Некрасов встал из-за стола и попытался обнять ее. Алина ускользнула от него и с силой стукнула по спине. Ловкая кошка.

– Придурок! – крикнула она.

Даниилу все же удалось обнять ее. Возможно, лишь потому, что она поддалась.

– Я бы не променял наш отпуск ни на что на свете.

– Молоко точно убежало…

– Да и черт с ним, с этим молоком.

Последовал долгий страстный поцелуй. Губы Алины показались Даниилу особенно сладкими. Ему уже не хотелось ужинать. Ему хотелось кое-чего другого.

Его руки блуждали под ее футболкой. Прикосновения возбуждали, и он чувствовал, как она твердеет в правильных местах. Наслаждался теплым дыханием, ласкающим шею.

Он усадил ее на кухонный стол и прижал к себе.

– Возьми меня… – на выдохе произнесла Алина.

Свет в комнате был погашен, шторы задвинуты, и только экран телевизора давал блеклый свет, нестабильный, то и дело взрывавшийся эпичными сценами голливудского боевика.

Подложив под голову подушку, Алина залипала в экран и думала о том, что «кино в 21:00 на СТС» за Полярным кругом почему-то крутят на два часа позже, а программа «Время» по «первому» начинается не в девять вечера, как, например, в Москве, а в десять.

Ей казалось странным, что она вообще думает об этом. Ведь есть записи телепередач, «сетка вещания» и еще какие-то понятия из мира телевизионщиков. Или вот еще занимательный факт: «прямой эфир» не в полном смысле прямой, ведь всегда есть отставание в несколько секунд.

Все эти копания в ненужной, но забившей далекие уголки памяти информации отвлекали ее от мысли, что Даниил не спит, хоть и притворяется. Что он о чем-то думает, глядя в окно, вот уже второй час. И методично отбивают ритм часы на его руке. Крепкие механические часы марки Tissot.

3.

Запись первая.

«Ее украденная красота»

С чего начать мою историю? Хороший вопрос…

Мне было двенадцать, когда я впервые спросил у приемной матери, почему она меня так сильно ненавидит. В этот момент в комнату ворвался Митя – разъяренный, раскрасневшийся лицом – и набросился на меня.

– А за что тебя любить?! – прокричал мне в ухо мой брат. Мой старший неродной брат. – Что ты сделал для этой семьи полезного?! Ты, мелкий ублюдок…

Мать попыталась остановить Митю, но этому плечистому задире все было нипочем. Он до смешного легким движением отодвинул ее назад, ближе к двери, а сам схватил меня за грудки и впечатал в стену, да так, что у меня искры из глаз полетели, да и не только искры – звездочки, кирпичи, небо рухнуло.

Так я в очередной раз столкнулся с мыслью, что в этой чертовой жизни ты нужен только себе самому.

– Проваливай в свою конуру и не вылезай оттуда до завтра! Иначе раздавлю тебя, клянусь…

Каждое слово он проговаривал тщательно. Сцеживал кислоту сквозь сито своих мелких острых зубов. Казалось, что челюсть его вот-вот треснет от напряжения. Но мне не было страшно. Мне было смешно. Самое странное – хотя, быть может, вполне закономерное – таилось в моей реакции, и таится там до сих пор. В ответ на угрозу я смеюсь.

Но почему я смеялся, когда видел окровавленное лицо той девушки? Она была молода. Она была красива, пока мой кулак не превратил ее личико в кровавое месиво. Я изначально хотел все сделать руками, без помощи каких-либо инструментов. Только перчатки надел, и шапочку для плавания на голову. После, конечно же, обработал все это хлоркой. Выбросил.

Неужели мне было страшно? Я вижу ее светлые глаза, ее пухлые губки, прокручиваю в голове события прошлой ночи снова и снова, и прихожу к мысли, что страх возник именно из-за ее красоты. Мне было непросто заставить себя это сделать. Красоту уничтожить слишком легко, а вот уродство… оно изначально в людях, я это знаю. Потому его цена не столь высока.

Когда все кончилось… когда она умерла, навсегда оставшись такой молодой, я испытал ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения. Будто внутри меня взорвалась бомба с каким-то опьяняющим веществом. Я создал нечто прекрасное. Украл ее красоту, превратил эту красоту в уродство, а после сделал первый штрих в своей новой истории.

В Смерти много хорошего, ее зря недооценивают, и уж тем более зря боятся. Она ставит точку. Подводит итог.

Порой для подведения итогов одной Смерти слишком мало.

4.

Даниил проснулся в тот момент, когда самолет начал снижение. Почувствовал это во сне. Будто кто-то толкнул его в спину, но лицо этого человека он разглядеть не смог, потому что каждая его попытка обернуться заканчивалась лишь возвращением в исходное положение.

Ту-154 с легкостью преодолел слой облаков и, недолго покружив над разросшимися пригородами Москвы, приземлился в аэропорту Внуково.

– Черт… – с негодованием протянула Алина, когда они с Даниилом стояли у багажной ленты.

– Что такое?

– Зарядку положить забыла. Вот клуша!

Для наглядности Алина слабенько постучала себе по голове мобильным телефоном марки Sony Ericsson.

– Ничего. От моего «динозавра» подойдет, – махнул рукой Даниил, не отрывая взгляд от движущихся нестройным рядом дорожных сумок и чемоданов. – Да и по пути можем купить, проблем-то!

– Времени маловато у нас. Если бы прилетели вовремя, а так… Поезд через два часа. И ты знаешь, какие пробки в Москве, да еще и вечером в понедельник…

– Не переживай, командир, – Даниил подхватил одну из сумок и поставил ее перед собой. Продолжил искать взглядом вторую. – Если опоздаем, то с меня билеты на самолет до Сочи.

– Договорились, щедрый барин, – усмехнулась Алина. Пронаблюдала за тем, как Даниил подхватил вторую сумку. – Может быть, мы специально опоздаем, а?

– Пошли уже.

До Павелецкого добрались на такси за час с небольшим. Пришлось немало понервничать, когда встали в пробку на Садовом. Город гудел в своем привычном столичном напряжении. Август не скупился на жару.

Расплатившись с водителем, Даниил и Алина направились к дверям вокзала, в самый центр шумной толпы. Преодолев рамки металлодетекторов, двинулись по просторному залу в сторону поездов дальнего следования.

– Мм, – протянула Алина, вглядываясь в витрину книжного магазинчика. – Какой интересный томик. Смотри-ка…

Она прошла чуть вперед и оказалась с другой стороны витрины. Взяла заинтересовавшую ее книгу в руки и внимательно рассмотрела ее со всех сторон. Игривая улыбка не сходила с ее лица.

Даниил хотел было пошутить, но запас острот мгновенно опустел, когда он прочитал название книги и фамилию автора.

– Я так понимаю, это новая обложка, – заметила Алина, раскрывая книгу. – Потому что я ее раньше не видела.

– Слушай, давай-ка поторопимся, – резко сказал Даниил. – Поезд отбывает через полчаса.

– Не переживай, командир, – передразнила его Алина. Припомнила разговор в аэропорту. – Дай полистать.

Даниил тяжело выдохнул. Он так до конца и не понял, как Алина относится к бестселлеру, написанному его бывшей женой. Все переживал, что та вдруг взорвется, начнет истерить, мол, зачем она все это написала, зачем вывернула наизнанку! От собственных «подкаблучных» переживаний Даниилу каждый раз становилось не по себе.

«Ольга, дрянь ты такая, умудряешься выставить меня кретином даже на расстоянии! – негодовал он внутри себя. – Залезешь под кожу, и копаешься там. Всегда ты это умела и практиковала! Только ты обманываешь сама себя, считая, что разбираешься в людях…»

В вагоне было душно. Пыль витала в воздухе, и стоял крепкий «купейный» запашок, как это обычно и бывает в свежеподанном поезде, выжидающем у длиннющей платформы минуты перед скорым отправлением.

Даниил уместил обе сумки в пространство под нижней полкой, кинул оба шелестящих пакета с постельным бельем в уголок и сел за небольшой столик. Достал из кармана куртки паспорт, билеты.

Алина села рядом. Проверила мобильный телефон. Тоже достала паспорт.

Затянулось молчание.

– Хорошо, что вдвоем едем, – сказал Даниил, оглядев купе. Остановил свой взгляд на стройных ножках Алины, которая еще в аэропорту переоделась в джинсовые шорты. – Очень хорошо.

Алина словила его взгляд. Покраснела. Она всегда смущалась, когда он говорил с намеками. А вот когда говорил в открытую, ее, напротив, одолевало чистое желание грязных дел. И никакого смущения.

Через пятнадцать минут поезд тронулся. Осталась позади платформа и сливающиеся воедино силуэты провожающих; переминающиеся с ноги на ногу таксисты в ожидании новых пассажиров; источающая маслянистые запахи выпечка и шаурма по-столичному – обязательно с корейской морковкой.

Столица проскочила как-то мимо, по касательной. Глядя на пролетающие мимо высотки и длиннющие заборы, исписанные граффити, Даниил вдруг подумал, что хотел бы побродить по Москве. Той самой, другой Москве, что с красными стенами Кремля, золотыми куполами Храма Христа Спасителя и узкими витиеватыми улочками Китай-города.

– Помнишь, тем летом, в 86-м, я взял у Лысого мопед, и мы поехали в сторону аэропорта? – спросил он Алину, когда они стояли в тамбуре и курили. – Ты еще тогда побоялась есть оленину у чукчей. Ну, которые ярангу поставили, в поселке, у аэропорта. Тебя запугали какими-то червяками.

– Фу! Да я их до сих пор боюсь! Ну а ты, между прочим, не смог отличить шикшу от волчьей ягоды, и боялся ее есть, – усмехнулась в ответ Алина. – Так что 1:1.

– Ничья. Ну так вот, к чему это я… Помнишь, я же говорил тогда, что отвезу тебя погулять в Москву?

– Вообще-то ты говорил про Париж, – Алина развела руками. – Ну да ладно. Чертаново тоже сойдет. Или где мы там проезжаем? Бирюлево? Тоже ничего! Да и вообще, обещанного, как говорится, двадцать лет ждут.

– Я бы сказал, счет 2:1 в твою пользу, – Даниил с недовольным видом затушил сигарету. – Ты сегодня в ударе, дорогая.

– Учись, дорогой.

Недовольство сменилось улыбкой. Даниил приблизился к Алине. Прижал ее спиной к грохочущей стенке тамбура.

Как некстати зазвонил мобильник. Алина полезла в карман шортов и чуть было не выронила телефон из рук.

– Ах, блин! Егор звонит.

– Я обещал позвонить ему из Москвы, – Даниил стукнул себя по лбу. – Черт возьми, там ведь уже поздняя ночь. Братец твой, похоже, никогда не спит.

Алина ответила на звонок.

– Да, Егор! Привет, – она помедлила, выслушала собеседника. – Нет, мы вот уже в поезде. Долетели хорошо, особо не болтало…

Пока Алина отвечала на типичные вопросы, Даниил закурил еще одну сигарету и хмыкнул, подумав, что это уже двадцатая за растянувшийся до неприличия день.

– Сейчас, – Алина протянула телефон Даниилу. – С тобой хочет перекинуться парой слов.

Даниил взял телефон и начал с привычного «алло».

– Послушай, по поводу той посылки, которую я передал тетке Лизе, – сказал Егор привычным, чуть с хрипотцой, голосом. Связь то и дело всхлипывала, уплывала. – Короче, она не сможет сама ее забрать.

– Почему?

– Болеет она, Дань. Сможешь сам к ней смотаться? Я по карте глянул – это не так далеко от того места, где вы будете отдыхать. Если нужно будет оплатить проезд…

– Слушай, заканчивай эту хрень! – перебил друга Даниил. – Хорошо, я отвезу посылку. Ты только адрес мне скинь. По возможности заеду к ней на днях. Передам привет.

Соглашаясь, Даниил, все же, поморщился. Посылка, о которой он и вовсе забыл, лежала в сумке. Фотоальбом, завернутый в бумагу цвета горчичников. Чья-то память, до которой Даниилу не было никакого дела. Все же, другу пообещал. Нужно доставить.

– И еще. Я симку новую тут возьму, тебе сообщу. Будь на связи.

5.

Если в Москве было просто тепло, то на черноморском побережье властвовала самая настоящая субтропическая жара. Маломальский тенек, отбрасываемый рыночной палаткой, можно было с легкостью принять за местную святыню, а бутилированную воду – за жизненно важное лекарство.

В маршрутках было жарко, потому форточки были открыты на полную, и дул горячий ветер. В пробках закипали моторы, суетились мужики в гавайских рубашках и бриджах цвета хаки. Глядя на них, Даниил диву давался, как у них в такую жару вообще хватает сил не только двигаться, но и разговаривать на повышенных тонах, руками размахивать, ругать на чем свет стоит президента, страну, налоги и маленькие зарплаты.

Он провел рукой по шее и стряхнул с пальцев капли пота. С растерянным видом посмотрел на Алину. Та ничуть не лучше относилась к высоким температурам и передвижению с дорожными сумками по витиеватым улочкам небольшого южного городка.

– Ох, я уже успела соскучиться по дому, – жалобно произнесла она.

Даниил смутился. Вроде и понял, что сказано было в шутку, но «все те разговоры про отпуск» напомнили ему одну простую вещь: людям свойственно жаловаться на все и вся, порой без причины. Чем лучше нам живется, тем хуже нам живется. Хотел было дополнить, что это черта сугубо бабская, да только за последние годы все больше находил подтверждение обратному.

Он просто устал. Словил себя на мысли, что превращается в ворчливого мужика очень уж средних лет. Года три назад отшутился бы в ответ на жалобы Алины, а тут промолчал. Зубы сцепил, рукоять сумки покрепче обхватил, и в гору с новыми силами.

Комната в гостевом доме, расположенном на пригорке в живописном зеленом квартале, не отличалась огромными размерами, но там были и кондиционер, и плоский телевизор приличных размеров, и двуспальная кровать без лишних скрипов. В общем, Даниилу понравилось то, что он увидел и за что он отдал двенадцать кусков.

Финансовыми делами заправляла немолодая дама в цветастом платье. Было в ее внешности что-то армянское, едва уловимое, но обязательное.

– Впервые в Лазаревке? – спросила она, когда отдавала Даниилу ключи.

Тот кивнул, потерев тыльной стороной ладони лоб.

– Вам здесь понравится. На пляже вечерами нескучно, бары, танцы, молодежь. У меня племянник, Артур, там работает. Шашлык отличный готовит. Вы вечерком приходите, вина домашнего попейте, – она внимательно присмотрелась к лицам гостей. – Бледные какие! Вы откуда?

Алина, чуть улыбнувшись, объяснила, что приехали издалека, потому разговор понесся вперед со скоростью поезда, после которого еще чуть покачивало из стороны в сторону.

Расположившись в номере, решили опробовать море. Идти до пляжа было недолго – минут десять мимо других гостевых домов и палаток со всякими безделушками. На самом пляже – яблоку негде упасть. Конец августа – время долгожданных отпусков.

– Думаю, сгоняю я сразу к этой тетке Лизе, – сказал Даниил, лежа прямо на гальке с раскинутыми в сторону руками, обсыхая после купания. – Не хочу кота за яйца тянуть и думать об этом постоянно.

– А когда ты хочешь поехать?

Алине куда больше по душе пришелся шезлонг, арендованный за сто рублей на три часа, потому она смотрела на Даниила сверху вниз.

– Может быть, завтра? Ты как, со мной поедешь?

– Ну слушай… – Алина растянула первый слог. – Я с ней вообще не знакома. Не знаю ее. Это же вообще родня его приятеля.

– А я как будто знаю! – подхватил Даниил. – Ладно, если не хочешь ехать, так и скажи. Не ходи вокруг да около.

– Не хочу ехать.

– Зараза ты!

– И я тебя люблю.

Даниил расплылся в улыбке.

– Как же хорошо, – протянул он, жмурясь. – Если меня вырубит, ты не забудь разбудить. А то ведь уйдешь к этому шашлычнику Артуру, или как его там. Хозяйка прям гордится своей родней.

– Так ведь это обычная тема для юга, – с серьезным видом сказала Алина, пропустив мимо ушей шутку про шашлычника. – Тут все через родню и с родней. И для родни.

Шум моря и музыка заглушали разговоры других отдыхающих. Слышалось привычное «кукурузка горячая! пирожки! пиво!», и Даниилу до нестерпимого захотелось уйти в отрыв. Впервые за долгое время.

Потому он и подумал, что лучше держать себя в постоянном напряжении, ведь если чуть расслабишься – все, пиши пропало. Но от постоянного напряжения тоже можно крышей поехать.

Всюду в жизни следует искать золотую середину, а начинать нужно с самого себя.

6.

Солнце на семидесятой параллели уже расплылось по линии горизонта, когда Валера Легкий вышел из здания отдела милиции и направился неспешным шагом в сторону припортовой зоны.

Он шел мимо расселенных домов с пустыми глазницами окон; мимо пустырей, где раньше были детские площадки и парковки для автомобилей. Район города застыл в ожидании изменений, так и не произошедших из-за судебных разбирательств с сотрудниками «Kingston Gold». Senior leadership team канадской золотодобывающей компании оценивала риски и кормила «завтраками».

Дом, в котором жил Денис Марков, располагался у самого берега. Типовая пятиэтажка, не так давно выкрашенная в желтый, синий и ярко-оранжевый цвета. По планам дом не подлежал сносу. Рядом располагалось «пастбище» контейнеров и конечная автобусная остановка.

Марков открыл не сразу. Прежде он встал у двери и долго вслушивался, вглядывался. Это Валера понял сразу – уже далеко не в первый раз захаживал к спившимся старикам, порой очень уж подозрительным.

– Кто таков? – раздался голос по ту сторону двери.

– Старший сержант Легкий, – сказал Валера, доставая из кармана куртки ксиву.

– Какой?!

Терпения у Валеры было достаточно, но в этот раз просто захотелось поколотить дверь кулаком. Напористость подействовала на старика должным образом, и вскоре щелкнул замок двери.

Перед Валерой стоял иссохший мужчина лет шестидесяти, дурно пахнущий, с красными от нездоровья глазами. Зато гладко выбритый. Валеру всегда поражало это маниакальное стремление алкашей соответствовать виду нормального человека, но он не стал развивать эту тему. Не суди, да не судим будешь, – считал он, потому просто выполнял свою работу, отбрасывая сомнения в сторону.

– По поводу заявления об исчезновении, – пояснил Валера, сделав шаг вперед.

Марков долго и пристально смотрел на Валеру, мало интересуясь протянутой вперед ксивой.

– Проходи.

В квартире Маркова было на удивление чисто. Ни тебе пустых бутылок на полу, ни запаха мусора недельной выдержки. Все же, Валера не стал разуваться. Так и прошел на кухню в крепких ботинках, сел за стол. Обратил внимание на непочатую бутылку водки и открытую банку консервов. Крошки хлеба.

– Почему решили заявить об исчезновении Дарьи Щегловой? – с ходу задал вопрос Валера. – Память подводит?

Марков нахмурился. Стал переминаться с ноги на ногу в нерешительности. Хотел сесть, или же солгать?

– Не слышу ответа, – продолжил Валера. – Ладно, помогу. Щеглова Дарья Андреевна, одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, уже больше года проживает под Воронежем. Она съехала от вас. Все верно говорю?

Марков, наконец решившись, сел за стол. Закурил папиросу. Посмотрел на холодильник «Юрюзань», который вдруг взорвался бодрым рыком. Перевел взгляд на мента.

– Знаю я. Сам виноват.

– Ну так зачем заявление писать? Вот мы время тратим, ищем женщину, а она живет себе в другом городе.

– Так ведь и пропала она в другом городе…

Валера нахмурился.

– То есть?

– Да я ведь писал…

– Ни черта ты не писал, старик! Давай уже по делу.

Марков тяжело выдохнул. Затянулся папиросой. Встал из-за стола и ушел из кухни.

– Приехали, – развел руками Валера и собрался было подняться и направиться к двери, как на кухню вернулся Марков с конвертом в руке.

– Вот, – сказал он, протягивая конверт Валере. – Это было в моем почтовом ящике. Я… ничего не понимаю. Это странно, – он начал захлебываться в слезах. – Это необычно.

«Ничего необычного», – подумал Валера, повертев конверт в руках. Две почтовые марки: одна с изображением самолета, другая – с каким-то мостом. Адрес отправителя указан. Дарья Щеглова писала Денису Маркову из Воронежа.

Внутри находился листок бумаги, сложенный пополам. Валера развернул его и прочитал:

Ее больше нет. Живи с этим.

Старик все давился слезами. Потянулся рукой к бутылке, но Валера остановил его резким движением руки.

– После выпьешь, – строго сказал он.

– Я не знаю, что делать, – покачал головой Марков. Язык его чуть заплетался. – Она ведь не писала мне с тех пор, как ушла, и тут такое. Я было подумал, что это шутит она так, но… нет, не похоже это на Дашу. Всегда она была мягкой нравом. Ну, устала она от меня, но чтобы так! Чтобы по больному! Беда с ней, я это чувствую.

– Ты сначала протрезвей немного, а потом уже чувствовать начинай, – сухо сказал Валера и спрятал конверт в карман куртки.

Он посмотрел в окно. Солнце скрылось за горизонтом. Во дворе лаяла собака. Привычный вид из окна. Но было что-то еще. Может, это мерное урчание старого холодильника так подействовало? Или чувство безысходности, которое коснулось Валеру по касательной? Но ведь даже этого было достаточно, чтобы почувствовать пустоту, которая буквально веяла из конверта.

7.

Витиеватая дорога едва выровнялась на небольшом промежутке у реки Туапсе и тут же дала вправо, к мосту – в сторону от железной дороги и высокого холма, утонувшего в зелени непроходимого леса. Вскоре появились первые строения: бараки, одноэтажные домики из белого кирпича. Линии электропередач в сравнении с домами казались гигантскими, будто и не принадлежавшими скромному мирку сельской глубинки.

Тетка Лиза, которой нужно было передать фотоальбом, завернутый в бумагу горчичного цвета, проживала в селе Ивановское, расположенном в сорока минутах езды на автобусе от Туапсе. Езды, надо сказать, бодрой, под музыку – иначе, кажется, и не бывает на Кавказе.

От остановки Даниил прошагал четверть километра до улицы Советской. То и дело поправляю сумку, перекинутую через плечо, он искал взглядом нужный номер дома. Солнце еще до полудня разыгралось и пекло от всей души, так что он нещадно потел, порой вспоминая про остужающую воду Черного моря, до которого было, казалось, ну просто рукой подать. Но сначала небольшое задание, а уже после – море, солнце, Алина, приготовленное на мангале мясо и… свежевыжатый апельсиновый сок.

Перед тем, как сойти с автобуса, Даниил позвонил тетке Лизе и предупредил, что скоро будет. Взглянув на экран, чертыхнулся, потому что снова забыл запастись зарядкой для телефона. Свою ведь отдал Алине. Уложил эту мысль в памяти, надеясь, что по возвращении в Лазаревское сразу же найдет магазин сотовой связи.

По телефону голос тетки Лизы показался Даниилу мягким. Собственно, так оно и было на самом деле. Таким голосом обычно обладают женщины отнюдь не крупные, ни телом, ни сознанием. Те, что поддерживают домашний очаг теплым, да не шибко стремятся вылезти из-за мужского плеча.

В очередной раз Даниил словил себя на мысли, что умеет ошибаться в людях и всячески практикует это, несмотря на приличный стаж работы в органах. Тетка Лиза оказалась высокой женщиной с крепкими руками, едва прикрытыми рукавами легкого цветастого платья. На вид ей было лет шестьдесят, но может и меньше. С толку сбивала повязка на глазу – черная, чуть отливающая в свете солнца. Короткие, выжженные краской волосы были зачесаны налево, а из дамских украшений в глаза бросались золотые серьги, уж слишком на контрасте с остальными деталями внешнего облика. И еще она сильно хромала на левую ногу.

– Доброго дня гостям! – все тем же мягким голосом встретила она Даниила, попутно открывая калитку. – Заходи, Даня. Я как раз борща сварила!

Запах борща с размаху ударил в нос, когда Даниил переступил порог небольшого дома, в котором жила тетка Лиза. Жила вместе с мужем, о существовании которого открыто и без отлагательств заявляли мужская куртка и сапоги в прихожей, а также общая фотография на стене у кухонного стола.

– Рома сейчас на работе, – пояснила тетка Лиза, кивнув на фото. – Ты присаживайся за стол. Руки можно помыть там, за кухней. Дверь мы еще не поставили, все никак до этого не дойдет, да и денег куры не клюют.

– Я бы просто кофе выпил, или чаю, – улыбнувшись, сказал Даниил. – Не голоден, да и заскочил-то на полчаса, – он полез в сумку за фотоальбомом. – Меня ведь под Сочи ждут.

– А что ж ты женушку с собой не взял?

– Не жена… – Даниил подавился словом. – Да она там с подругой встретилась как раз.

– Ну так и дай благоверной потрещать на женские темы, – подмигнула ему тетка Лиза.

Будто зажмурилась – второй глаз, если он и существовал, находился вне зоны видимости. Повязка то и дело привлекала внимание Даниила.

– Ромка у меня ведь раньше тоже в милиции работал, – добавила тетка Лиза. – Найдется вам о чем поговорить.

Половицы скрипели, чуть прогибаясь под весом хозяйки. Впрочем, дело было даже не в медленных, тугих движениях тетки Лизы – просто дом был уже пожившим и, скорее всего, пережившим не одно поколение людей.

Думая о том, как дома переживают своих владельцев – будто у дома есть душа, – Даниил вспомнил мать. Вспышкой возникли воспоминания о 86-м, времени на рубеже лета и осени, когда они с матерью перебрались с Севера под Ленинград, в город Кириши. В то время там проживала мамкина двоюродная сестра – Настасья Робертовна. В ее доме тоже скрипели половицы.

Борщ был наваристым, добротно приправленным зеленью с огорода и холодной сметанкой. Завернутые в тонкие листы молодой капусты голубцы тоже хорошо зашли. Был еще овощной салат, сдобренный нерафинированным подсолнечным маслом, да только уже некуда было его заталкивать.

После плотного обеда Даниил сидел за столом чуть развалившись, думая о том, что не помешало бы ослабить хватку ремня. Тетка Лиза сидела за столом с альбомом в руках и с мечтательным видом разглядывала лица на фотографиях. Рядом сидел Роман Александрович – муж тетки Лизы. Просто Ромка, как он представился Даниилу. Такой же высокий и крепкий, как и его жена.

– Ну а я сам на пенсию ушел в 92-м, – рассказывал он. – Тогда ведь с Севера все бежали, как крысы с тонущего корабля. Ну и мы с Лизкой побежали в конце девяностых. Здесь раньше матушка ее жила, но померла – удар разбил.

Ромка взял в руки бутылку с беленькой, в очередной раз предложил Даниилу, перед которым стояла пустая стопка. Получив отказ, налил себе и опрокинул стопку одним махом.

– Зря отказываешь, – чуть щурясь, сказал он. – Непьющий мужик, знаешь ли…

– Да вот не надо! – вмешалась тетка Лиза, потирая хромую ногу. – Правильно делает, что не пьет. Сколько твоих сослуживцев полегло не от выстрелов, а от водки, а?

– Это тебе не надо! – огрызнулся Ромка, и его южнорусский говор заиграл новыми красками. – Тут и без водки люди зазря погибают.

Тетка Лиза тяжело вздохнула, но ничего не сказала. Даниила же заинтересовала ее реакция, но спрашивать он не стал. Выдохнул. Расстегнул ремень.

– Ты ведь не знаком с нашим сыном, Витей? – спросил Ромка. – Ну да, ты ведь пораньше уехал. Они с Егоркой хорошо дружили…

Даниил ощутил хмельную паузу. Чуть набрался хозяин. Поспит крепким послеобеденным сном, да и весь вечер на откуп останется. А сам Даниил к тому времени будет уже в Лазаревском.

– Но я не об этом, – продолжил Ромка. – Витя здесь с одной девушкой хорошо дружил. Ну как дружил… Ты знаешь, – он усмехнулся по-доброму. – Маша Румянцева. Прекрасная девушка была. Мне казалось, такие в селах и станицах не остаются. Переезжают в большие города, и там себе женихов находят. Призвание находят.

– Вы сказали, была? – уточнил Даниил.

– Ни к чему это, Рома, – вновь вмешалась тетка Лиза, отложив фотоальбом в сторону.

– Убили ее. А выставили все так, будто утонула она. Пошла к озеру, упала случайно. Голова, мол, закружилась. Или поскользнулась.

Роман Александрович налил себе еще, никак не отреагировав на колкий взгляд жены. Выпил.

– А я был в морге, вместе с ее матерью и отцом, и видел синяки и кровоподтеки. На лице и на шее, знаешь, такие при падении не возникли бы, – заявил он, ткнув пальцем в стол. – То были следы избиения. Удушения. Насмотрелся на подобное за годы службы, и ни с чем не спутаю, – он помедлил. – Скрывают ведь, твари. Покрывают! Все тут около этого сраного Шаумяна трутся, будто он пуп земли! Девка от него отбиться не могла, вот он и взял свое силой, сука черножопая!

Роман Александрович рассвирепел. Даниилу была слишком хорошо знакомо это чувство.

– У Лизки на нервной почве, вон, нога отказывается ходить! – продолжал хозяин. – А про семью Маши я и вообще молчу. Старики себе места не находят. Страшно это, Даня. Очень страшно.

– И как давно это случилось? – спросил Даниил.

Муж и жена переглянулись.

– В середине июля, – ответил Роман Александрович, потер лоб. – В ночь с девятнадцатого на двадцатое, если уж точно.

– Ну а по поводу этого Шаумяна? Кто он такой?

– Лошадей разводит, – ответила тетка Лиза. – Точнее, не он сам, а дядя его – Эрик Мовсесян. Сергей только помогает. Ферма у него тут неподалеку.

– Все с задницы начинаешь! – выругался муж и с хмельной улыбкой посмотрел на тетку Лизу. Та просверлила его взглядом. – Этот Шаумян… Сережа, мать его так – просто сорокалетний наркоман! Прожигает свою жизнь, и других за собой тащит. Сукин сын! Два года назад у него на ферме нашли двести кило марихуаны. Двести кило! Так ему от восьми до двадцати грозило, а в итоге посадили каких-то узбеков-охранников. По одному году строгача на нос. Шаумяну же – условно. И дело с концом! Как тебе такие расклады?

Даниил кивнул.

– И все почему? Так есть у Сережи дядя по имени Эрик, у которого конюшни, лошадки дорогие. У которого связи дорогие. И в районе связи, и дальше, дальше – до Москвы и за Москвой. Он своих скакунов по всему миру продает, а где скидочка – там и отношение партнерское завязалось.

– Отмазали, короче, – заключил Даниил. – И я так понимаю, этот самый Шаумян был знаком с Машей?

– Не давала она ему, а он все требовал! – взорвался Роман Александрович. – Черножопый, одним словом! Машка-то красивая была – волосы светлые, стройная, глаза… В такие глаза смотришь, и утопаешь. Витя утопал.

– А где сейчас Витя?

– В Москве. Работает уже три года как в какой-то конторе. Штаны просиживает, но вроде в деньгах не обижают.

– Давно ли приезжал?

– Да вот сколько в Москве живет, столько и не приезжает.

Даниил вновь кивнул, и словил себя на мысли, что разговор с немолодой семейной парой за столом, где вкусная еда, где водочка, стал больше походить на допрос. Остановил себя с новыми вопросами. Не то место. Не то время.

– Ну так это и хорошо, что не обижают, – попытался уцепиться за новую тему Даниил.

– Ты, может, выпьешь все-таки? – спросил Ромка и потянулся за бутылкой, но твердая рука тетки Лизы преградила ему путь.

– Хватит, – грозно сказала она. – Иди-ка лучше спать.

– Да и мне уже пора ехать, – подхватил Даниил. – Спасибо вам за обед, и за компанию тоже. Правда, ведь еще дел на сегодня много.

– Спасибо, что приехал, – улыбнулась ему тетка Лиза, пока Ромка покорно вставал из-за стола. – А то ведь я уже и забыла про эти фотографии. Извини, что сама не смогла приехать. Но видишь…

– Да я все понимаю, – улыбнулся в ответ Даниил. – Не переживайте. И… берегите себя. Ногу бы лучше неврологу показать. Сам все не могу дойти со своей спиной к врачу, а ведь надо.

– Надо, – согласилась тетка Лиза. – Все нам кажется, что жизнь будет завтра, и послезавтра. Что времени хватит.

– Иначе и не скажешь.

Даниил поднялся из-за стола. Пожал руку Роману Александровичу, после чего тот, бурча что-то себе под нос, удалился из кухни. Вновь заскрипели половицы.

Распрощавшись с теткой Лизой, Даниил пошел по улице Советской в сторону остановки. К трем часам дня солнце чуть приблизилось к линии горизонта, но впереди еще были часы приятного отдыха. Пляж. Море. Алина.

Но что-то было не так в мыслях Даниила. Не зря говорил он себе, что чуть расслабишься – и пиши пропало. Темная сторона жизни сама найдет тебя, где бы ты ни был. Что это? Судьба? Если и так, то чертовски самодовольна эта самая судьба. Играет тобой, как пешкой на шахматной доске.

Но ты ведь не просто пешка! Докажи самому себе, что ты умеешь прорубать путь сквозь эти непроходимые леса – вверх, к вершине холма, одного из десятков холмов, которые окружили небольшое село. Вверх – к вершинам гор, где дышать тяжелее, и природа требует от тебя подготовки.

Думая о чем-то далеком, Даниил продолжал идти к автобусной остановке.

8.

Раскрасневшаяся кожа плеч и спины нисколько не способствовала крепкому сну, да и смена часовых поясов уже вовсю давала о себе знать. Зуд словно под кожу пробрался, потому Даниил сидел на краю кровати и смотрел на черепичные крыши домов, на замершие в ожидании нового дня кроны деревьев и темные воды бескрайнего моря. Стрелка часов пересекла отметку в пять утра.

Алина спала, порой едва слышно вздыхая. Так, словно во сне к ней являлись призраки прошлого. Того прошлого, где остался ее погибший муж и долгие дни, проведенные в камере следственного изолятора, с надеждой избежать незаслуженного наказания.

Даниил чувствовал себя лучше, понимая, что в светлом настоящем есть и его заслуга. Тогда он прошел через круги ада, оказавшись под подозрением в убийстве, оказавшись под давлением общественности за порочную связь с Алиной. Он повторял путь отца, которого нарекли убийцей за смерти тех людей на борту самолета.

У него было достаточно шансов умереть, но он выжил. Для чего? Чтобы сделать из будущего светлое настоящее. Чтобы после мог оглядываться назад и понимать, что сумел проскользить по спирали жизни.

Когда он закрыл за собой калитку гостевого дома, солнце уже медленно поднималось из-за горизонта. По сонным улицам проезжали редкие автомобили. Где-то вдалеке гремела музыка – чья-то ночь все еще продолжалась.

Даниил решил пройтись до набережной. Никогда не видел восход солнца на побережье Черного моря. Хотелось сесть задницей на мелкую гальку пляжа да выкурить сигаретку под мерный шум волн. Мелочь, конечно, но приятная.

У поворота на набережную он остановился. Прочитал цветастую надпись над обшарпанной дверью. Интернет-кафе. Работает круглосуточно.

Даниил припомнил телефонный разговор с коллегой из Ильинска. Тот между делом упомянул, что в городе не столь давно появилось заведение с игровыми автоматами, расположенными в смежной с компьютерным залом комнате. После принятия Федерального закона о регулировании игорного бизнеса особо дальновидные и предприимчивые господа решили совместить приятное с полезным. Само собой, такие места должны работать круглые сутки, дабы приносить доход.

Пораздумав немного, Даниил направился к двери.

Внутри помещения воздух был тяжелым, просроченным – оставшимся с прошлого дня и немало сдобренным естественными людскими запахами. Свет был приглушен, но экраны мониторов светились ярко. Два кособоких задрота громко стучали клавишами и клацали кнопками беспроводным мышек, играя в CS.

– Эй, друг…

Даниил услышал голос позади себя и обернулся. Перед ним стоял невысокий грузин с редеющими темными волосами и непомерно сдвинутыми бровями.

– Чем интересуешься? – спросил грузин, не дождавшись реакции Даниила.

– Да так. Зашел осмотреться. Может чего интересного найду этим утром, – пожав плечами, ответил Даниил.

Грузин внимательно посмотрел на него. Причмокнул так, будто оценивал товар по внешнему виду.

– Слушай, тут у меня кроме стрелялок еще кое-что имеется. Интересно?

В тот момент Даниил подумал, что уже не успеет выкурить сигаретку на берегу, наблюдая, как солнце поднимается над морем и украшает его своим огнем. Он будет здесь – в смраде зависимости, потому что зависимость до конца не прощается с такими, как он. Никогда.

– Не, – покачал головой Даниил. – Мне бы просто в интернете порыться.

Грузин явно расстроился, указал стандартный ценник и кивнул в сторону целого ряда незанятых столов.

Открыв браузер, Даниил вбил в поисковую строку имя и фамилию убитой девушки. Маша Румянцева. Вот от чего он был зависим. Преступления. Смерть. Разгадка. Закон. Или кровная месть? Как бы там ни было – возмездие. На каждое действие есть противодействие. Кажется, Ньютон говорил не только о физике.

9.

Запись вторая.

«Красивый мальчик»

Когда меня было четырнадцать, я влюбился в девушку из старших классов. Ее звали Катя. Катя Черемушкина. Стройная. Светловолосая. Дерзкая. И как только она согласилась прогуляться со мной по городу? До сих пор мне кажется, что это была издевка. Да, я в этом почти уверен. В этой чертовой жизни все – одна большая издевка. Воровство твоих надежд.

Она сказала, что я красивый. Красивый мальчик – так охарактеризовала она меня, когда мы стояли у дороги, неподалеку от школы. Я так боялся, что мимо пройдет кто-нибудь из старшеклассников, что не мог выдавить из себя ни слова. А она улыбалась. Смеялась. Ее реакции были столь естественны, что я верил им, хотя сейчас осознаю, что таким образом лишь позволял обманывать себя.

– Что же мне делать через пару лет? – задалась она вопросом, когда мы с ней неспешным шагом двигались вдоль дороги. – Я стану совершеннолетней, а ты… тебе будет всего шестнадцать. Ты же понимаешь, что это значит?

Я понимал, и сказал ей об этом. Но мне хотелось жить настоящим, и я не понимал, как она во время первого свидания умудряется смотреть в такую непроглядную даль – на пару лет вперед. Ведь я сам боялся каждого дня. Мне казалось, что Митя – мой старший неродной брат – хочет моей смерти. И я боялся за свою жизнь, которая и без того лишь по чистой случайности не покинула меня.

Когда я убивал ту женщину, которая постарше, она умоляла меня. Интересно, умоляла бы меня Катя Черемушкина, если бы я приковал ее к кровати, заткнул рот кляпом и просто оставил ее так на долгие дни? На долгие дни… Без воды, еды и возможности нормально сходить в туалет.

Нет, воду-то я ей как раз давал. Маленькими глоточками, через трубочку. Уходя, я оставил стакан на столе. Это называется надежда. Ничто не отравляет так, как надежда.

Фактически, я даже не убивал ее. Просто ограничил возможность движения. Да и умоляла она меня не словами, а взглядом. Глаза той женщины поначалу были полны печали, но я зажег в них огонь. Огонь ужаса.

А вот у Кати Черемушкиной взгляд был дерзкий, да. Интересно, он бы так же изменился, как и у той старухи? Или она осталась бы такой же дерзкой, как и прежде?

Я понимаю, что я нездоров. Здоровый человек не станет заниматься тем, чем занимаюсь я. Но здоровый человек также не создаст нечто прекрасное – то, что создаю я, истрачивая душу и тело.

Смерть в широчайшем смысле есть феномен жизни.

Я создаю Смерть как воздаяние за жизнь. Жизнь, которая была украдена.

Сложно собраться с мыслями. Как будто в голове роются, и я не могу этому противостоять. Вы когда-нибудь испытывали чувство, будто внутри черепной коробки копошатся без устали сотни муравьев? Нет? Тогда вам не понять то, что чувствую я.

Та женщина уже мертва. Хотел бы я приложить к этим записям ее посмертную фотографию, но не могу. На то есть объективные причины. Думаю, со временем вы все сами узнаете. Поймете, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

Экран. Слово. День. Небо. Все кружится перед глазами. Мне больно от мыслей. Они превращаются в сотни остроконечных пик, которые пронзают мое материальное существо. Я так далек от мира, так далек от того, что действительно важно. Но я буду держаться. Буду терпеть эту боль.

10.

Даниил посмотрел на часы в правом нижнем углу экрана. Без четверти девять. Алина все еще не звонила. Может даже получится, не потревожив ее, вернуться в постель. Ни к чему ей знать, что было в промежутке с шести до девяти утра.

Были поиски информации. Даниил словил себя на мысли, что на Севере ему крайне не хватает быстрого интернета. Ведь за каких-то три часа, проведенных в интернет-кафе, он узнал достаточно информации; больше, чем мог бы получить, делая запросы в отделения милиции в других городах.

Первое, что он отметил – это самоубийство следователя. Вячеслав Глушко отстрелил себе полголовы. Но даже не это ужасно, ведь и среди следователей самоубийц хватает. Ужасно то, что именно он должен был вести расследование дела Румянцевой. Именно он являлся старшим по званию и дежурил в день обнаружения трупа. Но… что-то пошло не так, и дело передали Александру Токареву.

Токарев заявил, что криминальных признаков гибели Марии Румянцевой в ходе следствия не установлено. Наличие синяков и ссадин не имеет причинно-следственной связи со смертью. Она утонула.

Журналист местной газеты указывает на важную деталь: если изначально эксперты определили время смерти в промежутке с 21:00 до 23:00 часов 19 июля, то через две недели временные рамки сдвинулись: с 18:00 до 21:00. Этот факт журналист по фамилии Молохов связывает с нахождением в районе обнаружения трупа автомобиля марки Volkswagen. Автомобиля, принадлежащего, судя по всему, предпринимателю Сергею Шаумяну, который держит сеть магазинов в населенных пунктах близ Туапсе.

Автомобиль видел неподалеку от озера, в котором якобы утонула Мария, отец погибшей – Михаил Румянцев. Тем вечером он возвращался с охоты и обратил внимание на автомобиль, но прошел мимо. Когда же вернулся домой, то не придал значение отсутствию взрослой дочери в поздний час. Ну а когда спохватился, было уже слишком поздно.

Про родство Шаумяна с коннозаводчиком Эриком Мовсесяном Даниил уже слышал от Романа Александровича, так что нисколько не удивился. Правда, еще привлекла его внимание родственная связь Мовсесяна и судьи Анастасии Евлаковой.

Далее: без видимых на то причин возбуждено уголовное дело по статье «Убийство». И вот тут уже появляется подозреваемый.

Некто Виталий Давыдов был разнорабочим на ферме у Шаумяна. Из статьи все того же журналиста Молохова Даниилу не стало понятно, по каким причинам Давыдов попал под подозрение, но это и не столь важно, ведь подозреваемый был застрелен при задержании в своем домике в селе Анастасиевка…

Дочитав статью до конца, Даниил потер лоб и закрыл глаза. Задроты продолжали играть в «контру», появились еще какие-то типы. Мужчина в кожаной куртке – одетый явно не по сезону – отправился в соседнюю комнату, к игровым автоматам.

Даниил переписал имена и фамилии в заметки телефона, после чего встал из-за стола, оплатил время и направился к выходу. Когда он оказался на улице, солнце осыпало город своими лучами с привычным остервенелым радушием.

Закурив сигарету, Даниил направился в сторону гостевого дома.

Во время похода по рынку его накрыла сонливость. Алина заметила это и предложила было вернуться в дом и предаться сладостному, пробирающему до кончиков пальцев послеобеденному сну, но Даниил лишь покачал головой и кивнул в сторону торговцев черешней.

– Сто лет уже ее не ел, – сказал Даниил.

– О чем ты думаешь?

Вопрос показался Даниилу странным.

– О черешне.

Алина смерила его пристальным взглядом.

– Нет. Не о черешне.

Не обращая внимания на подозрения, Даниил подошел к чернобровой продавщице и спросил, по чем та продает. Спросил у ее соседки по ряду. Не то чтобы он любил сравнивать цены на рынке, торговаться и спорить. Не тот человек, не тот случай. Просто именно так он мог отвлечь Алину от ненужных мыслей. Она-то сравнивать горазда.

Но, опять же, не тот случай.

– Ты ведь сегодня утром уходил куда-то.

Даниил выдохнул.

– Да, все верно. Не спалось мне, вот и решил прогуляться. Тебя будить не стал. В конце концов, пусть лучше один из нас высыпается за двоих.

– Ты и в отпуске ведь не можешь расслабиться? Эта твоя работа…

– Это не работа, – сухо отрезал Даниил. – Все дело…

– В чем?

Даниил почувствовал, как его стала раздражать болтовня вокруг. Запахи, приятные по отдельности, смешались, превратились в отвратительную вонь. Его стала раздражать Алина с излишним любопытством. И куда больше его раздражало то, что он сравнивает. Сравнивает, как вела себя в подобных ситуациях Ольга, и как ведет себя Алина.

– Короче, – сказал он, пораздумав. – Когда я был у тетки Лизы, я узнал об одном убийстве. Молодая девушка. Там все очень запутано. Да и не запутано даже. Просто хотят отмазать главного подозреваемого. Очень хотят, судя по всему.

Алина кивнула. Покачала головой. Обратила внимание на черешню. Попросила взвесить один килограмм.

– Что? – не выдержал Даниил, растерянно глядя на Алину. – Ты считаешь, что я херней занимаюсь?

Алина вновь ничего не сказала. Расплатилась с продавщицей, взяла шелестящий пакет с черешней и двинулась дальше.

– Не люблю, когда на мои вопросы не отвечают, – громче обычного сказал Даниил.

– Это у тебя, что называется, производственная травма. Знаю ведь, не впервой такое вижу, – Алина оставалась спокойна. – И давай не выяснять тут отношения. Мне нужно это переварить, вот и все.

– Что тут переваривать? – не смог угомониться Даниил. – Я не собираюсь этим заниматься. Просто мне нужно было узнать подробности. Там как минимум три убийства. Трое невиновных. Это не просто так.

Алина остановилась. Повернулась к Даниилу.

– Я знаю, – сказала она, коснувшись кончиками пальцев его лица. – Знаю, кто ты такой. И почему ты такой. И люблю это в тебе.

Даниил взял ее за руку. Притянул к себе и крепко обнял. Почувствовал, как сонливость, подобно волне, захлестнула его. Нежность. Спокойствие. Но где-то внутри все равно неспокойно.

К вечеру усилился ветер, набежали бледные тучи, и дело шло вроде бы даже к дождю. Местные сказали, что это максимум на день. Очень нужная влага, ведь дождя не было уже без малого месяц.

Даниил сидел на веранде и медленно потягивал сигарету. Во дворе игрались детишки, их родители что-то готовили на общей кухне. Судя по запаху, обжаривали на сковороде картошку с яйцом и кусочками колбасы. Бесхитростный ужин.

Листая заметки в телефоне, Даниил отметил для себя, что редакция газеты, в которой работает журналист Молохов, находится в Сочи. Также отметил, что и он сам завтра будет в Сочи. Вместе с Алиной. Они погуляют по дендрарию, заскочат в местный торговый центр. Алине нужна здоровая доза шопинга. А чем в это время заниматься Даниилу?

Задать пару вопросов, на которые не получил ответы, читая емкую статью. Например, не приходил ли кто из чиновников, не давил ли. Эта история очень уж напоминала ему историю Тынэвири, который писал заказные статьи, а после был застрелен прямо в редакции. Тогда Трофимов чуть не повесил это убийство на Даниила. Погоня. Холод. Ночь в рыбацком домике без отопления. И город, похожий на клетку. Его родной город.

Даниил подумал было набрать Валеру Легкого. Узнать, как у того дела. Не с целью праздно поболтать. Просто обстановку проконтролировать. Но, посчитав, сколько времени сейчас на Севере, он отбросил эту идею в сторону. Негоже будить коллегу в пять утра.

Докурив сигарету, Даниил отправился в комнату, где Алина сушила волосы перед вечерним выходом. Шашлык. Шум моря. Он подумал, что было бы хорошо начаться дождю немного позже. Тогда, когда искрящая огнями набережная устанет танцевать, пить, веселиться, приставать, целовать, касаться.

11.

Редакция газеты располагалась на третьем этаже торгового центра, в зоне сдававшихся в аренду офисных пространств. После того, как в 2007 году Сочи был выбран для проведения Олимпиады, сюда потянулись бизнесмены. А делать бизнес на тех, кто делает бизнес – хороший бизнес.

Алина блуждала по торговому ряду в поисках нового купальника. Даниил сказал, что хочет зайти в «Эльдорадо» – поглазеть на плазменные телевизоры высотой с человека и прочие радости богатой жизни. Обещал ничего не покупать. Впрочем, и без обещаний можно было обойтись – куда уж с зарплатой обычного мента до огромных телевизоров и роботов-пылесосов.

На лифте он добрался до нужного этажа. Прошел по коридору до двери с табличкой редакции. Постучался. Подумал было, что в субботу на рабочем месте может вообще никого не оказаться – посмотреть расписание в интернете он попросту забыл. Но тут он услышал шаги за дверью, надавил на ручку и вошел в кабинет.

Высокий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, чуть сутулясь, стоял у стола со стопкой бумаг в руках. Очки в роговой оправе были спущены на кончик горбатого носа, и потому, чтобы разглядеть вошедшего, он чуть задрал голову.

– Да? – спросил мужчина настороженно.

– Я ищу Константина Молохова. Журналиста, – помедлив, объяснился Даниил. – Понимаю, что суббота, но…

– Все в порядке. Это я, – сказал Молохов, после чего положил бумаги на стол и подошел к Даниилу. Протянул ему руку. – А вы?

Некрасов представился.

Молохов кивнул, и по его взгляду стало понятно, что он о чем-то задумался. Даниил предположил, что журналист молниеносно прокручивает в голове досье на каждого, с кем был знаком и с кем знакомиться ему еще предстояло. Сугубо профессиональная черта.

– Мы, случаем, не знакомы с вами?

– Не думаю, – коротко ответил Даниил. – Я из других краев. Здесь проездом.

– Ну, знаете ли. Мир тесен, – Молохов наиграно добродушно улыбнулся.

Даниил подумал было, что мимолетная слава еще не раз поставит его в неловкое положение. Ведь журналист местной газеты – даже здесь, в Сочи – почему бы и нет? – мог случайно наткнуться на одну из статей. Тех, что посвящены расследованию громкого уголовного дела на Крайнем Севере. Управляющий месторождением «Апрельское» Майкл Стивенсон был взят под стражу. Владельцы «Kingston Gold» подсчитывают убытки. Жестокие убийства в тихом провинциальном городке. Оборотень в погонах… Какие там еще заголовки были?

– Меня кое-что заинтересовало. Речь идет об убийстве молодой девушки. Марии Румянцевой.

Молохов мгновенно сделался хмурым. Кивнул.

– Милиция?

Даниил молча помотал головой.

– Коллега? – спросил Молохов. Будто бы даже предложил такой вариант.

– Да, – охотно согласился Даниил. – Буквально вчера наткнулся на эту историю в интернете. Заинтересовали меня кое-какие детали. Нестыковки. И еще. Серьезную работу вы проделали, стоит сказать.

– Ну так в нашем деле иначе нельзя, – подмигнул собеседнику Молохов. – Вы, Даниил, садитесь сюда, – он указал на кресло-мешок в яркой расцветке, заваленное папками. – Я тут сейчас приберусь…

Когда папки оказались на полу, и Даниил устроился на мешке, практически утонув в нем, Молохов поправил очки и сложил руки в замок. Подался чуть вперед.

– Я уверен в том, что Мария Румянцева была убита, – начал он. – Уверен с тех самых пор, как поговорил с ее родителями.

– Они живут в том же селе?

– Да, все верно. Отец Марии видел машину. Судя по всему, машина принадлежит Шаумяну.

– Об этом написано в статье…

– Но там не написано, что Шаумяна уже подозревали в подобных делах, – сказал Молохов, подняв указательный палец вверх. – Полтора года назад. Недалеко от Горячего Ключа. Он гостил у друга в загородном доме. Была вечеринка. Алкоголь, наркотики. Девушки легкого поведения. Одна из них была найдена утром на обочине дороги, ведущей в Краснодар. Со свернутой шеей.

– Почему подозрение пало именно на Шаумяна? И почему об этом ни слова не сказано в статье?

– Давайте-ка по порядку. Против Шаумяна не было никаких улик. Только слова хозяина дома. Друг оказался, мягко говоря, паскудой, и ткнул пальцем в Шаумяна. Сказал, что из всех присутствовавших той ночью в доме только Шаумян где-то пропадал в промежутке между тремя часами ночи и пятью утра. Это как раз примерное время смерти проститутки.

Но в итоге дело замяли. Девушка якобы была сбита проезжавшей по трассе машиной. То, что на дворе стоял март месяц, а она была в топике и джинсовых шортах, еще и ночью, никого не смутило. И характер телесных повреждений – тоже мимо кассы. Друг внезапно вспомнил, что Шаумян отправился спать как раз около трех ночи, и проспал пару часов. Поэтому он его и не видел.

Молохов помедлил.

– Ах, да. Забыл добавить. Этот самый друг, который паскуда, является партнером Шаумяна по бизнесу, – журналист зло усмехнулся. – Важная деталь. У них одно время были разногласия по поводу магазина в Туапсинском районе. Не могли они между собой поделить территорию.

Даниил кивнул.

– Посыл понятен, – сказал он. – Нет улик, нет мотива. В статье не напишешь – потому что домыслы. Клевета.

– Ну я бы так не сказал, – на этот раз Молохов и вовсе расплылся в улыбке. – Просто сюжет про убитую девушку из Горячего Ключа – это уже к нашим коллегам из Краснодара. Назовем это профессиональной этикой.

– Да уж. На юге с этим строго.

– Уж точно строже, чем в столице. А как у вас… в Заполярье?

Даниил повел бровью.

– В Заполярье? – спросил он, едва изобразив удивление.

– Ну да, – Молохов развел руками. – Даниил Некрасов. Дело «Снежного палача».

Даниил выругался про себя. Вспомнил, какой из заголовков в свое время насмешил его больше всего. Там ведь еще и фотография была. Чертовски неудачная фотография – Даниил что-то говорил Першину с хмурым видом, будто даже похмельным. Но к тому времени он уже не пил дней пятьдесят. Или около того.

– Книга вашей бывшей жены, она ведь…

– Не будем касаться этой темы, – предостерег Даниил.

– Само собой.

Молохов помедлил.

– То, что я вам рассказал, Даниил – это жест доброй воли, – с показательной деловитостью сказал он. – Вы ведь здесь неофициально, верно? Я могу помочь вам, если вы поможете мне. Например, расскажете то, что знаете. То, чего могу не знать я.

Даниил промолчал.

– Почему вы здесь и почему интересуетесь убийством Румянцевой? – спросил Молохов и улыбнулся.

Хитрый. «Но глупый, – добавил про себя Даниил. – Решил себе информатора завести? Киношек иностранных насмотрелся, дурачок. Ну а вдруг я ни черта не знаю? Да так ведь и есть! Я ни черта об этом убийстве не знаю. Я даже не знаю, почему сижу сейчас здесь, в этом сраном кресле-мешке, в этом офисе, потея и думая о том, как бы не спалиться перед Алиной. У меня же чертов отпуск!

Но ведь я могу сделать вид, что занимаюсь расследованием. Разве нет?»

– Друг семьи погибшей девушки попросил меня о помощи, – сказал он, чуть помедлив. – Родители Маши убиты горем. С этим что-то нужно делать. И как можно скорее.

Он смотрел Молохову прямо в глаза. Заметил в его взгляде подозрение.

– Так… и кто этот друг?

Задав свой вопрос, журналист подался чуть вперед.

– Неважно, – продолжил Даниил с напором. – Я могу сказать только одно – я в самом начале пути. Завтра собираюсь наведаться к родителям Маши Румянцевой. И если есть что-то, о чем мне следовало бы знать прежде, чем я переступлю порог их дома…

Даниил замолчал. Выждал.

– В общем, я весь внимание.

Молохов взял со стола шариковую ручку и покрутил ее пальцами. Посмотрел в сторону, будто ожидая поддержки.

– Письмо, – сказал он наконец. – Им не так давно пришло письмо. Якобы от Маши.

***

Всю дорогу из Сочи Даниил думал о том, что рассказал ему Молохов. Прикидывал, прокручивая услышанное в голове по много раз. Понимал, что пока еще рано делать какие-либо выводы. Позже. Отдыхай пока. Завтра.

И будто бы не было ничего в том субботнем дне – ни дендрария, который часто называют «зеленым сердцем курорта», ни похода в кино на «Железного человека» с Дауни-младшим в главной роли, ни новых шмоток Алины и сочной шаурмы на обед. Не было пленительно красивого заката и бегущей ровно вдоль морского берега железной дороги. Не было стука колес электрички.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Алина, коснувшись руки Даниила.

– Да. Просто… мне нужно будет завтра уехать.

Алина нахмурилась.

– Куда?

– В село, где живет тетка Лиза. Хочу поговорить с родителями той девушки. Что-то тут не так.

– Что не так? – возмутилась Алина. – Дань, ты в отпуске. Помнишь об этом?

– Я знаю. Я помню, да, конечно. Но и мужчина, совершивший убийство девушки на почве ревности, не стал бы посылать письмо ее родителям. Это противоестественно.

– Какое еще письмо?

Даниил хотел договорить, но заметил, что на них стали обращать внимание другие пассажиры. Покачал головой, давая Алине понять, что не станет объясняться. Обычно она спокойно принимала такой жест. Но не в этот раз.

– Ну вот не надо сейчас этой загадочности, – вспылила она. – Объясни мне нормально, что за письмо? И почему посылать его противоестественно? Раз уж мы не можем отдохнуть нормально, давай погрузимся в твою работу с головой.

– Алина, давай успокоимся, – сказал Даниил чересчур ровным тоном, не сулившим ничего хорошего.

– Куда ты сегодня ходил, когда мы были в торговом центре?

Даниил напрягся и впился взглядом в Алину.

– В каком это смысле?

– Я же видела, что ты не в «Эльдорадо» пошел. Он в другой стороне. Шпион из тебя так себе, скажу по-честному.

Тяжело выдохнув, Даниил едва сдержал нервозную улыбку.

– Зато из тебя отличный, – сказал он.

– Я не следила за тобой! – вновь возмутилась Алина. – И сейчас я просто спрашиваю, куда ты ходил. Потому что чувствую, когда мне недоговаривают, или просто откровенно лгут. Не только ты умеешь читать людей, дорогой!

– Терпеть не могу, когда ты называешь меня «дорогой», – выплеснул из себя Даниил и покачал головой, собираясь с мыслями. – Я был у журналиста по фамилии Молохов. Он написал большую статью. Ну, про убийство той девушки. Я надеялся выудить из него кое-какую информацию.

– И у тебя это получилось?

Даниил кивнул.

– Ее больше нет. Живи с этим, – медленно проговорил он.

Алина промолчала в ожидании пояснений, но Даниил не собирался продолжать.

– И что это значит? – наконец спросила она.

– Это то, что было написано в конверте. Тот, кто убил Машу Румянцеву, отослал такое письмо ее родителям. Отправителем указана погибшая. Очень похоже, что убийца просто наслаждается своим триумфом. Убивший из ревности, как правило, испытывает муки совести, – Даниил помедлил. – Вот и не стыкуется это как-то со всем остальным.

Он взял Алину за руку.

– Это займет максимум полдня. Узнаю, что они сами думают по этому поводу.

Электричка замедлила ход. В поле зрения появились люди на платформе и маленькое здание станции. Алина отвернулась от Даниила, посмотрела в окно.

Даниил воспользовался этим и поцеловал ее в щеку. Провел пальцами по ее волосам. Этого, и еще пары секунд на раздумья хватило для того, чтобы напряжение спало до необходимого минимума. Того минимума, который зачастую подпитывает отношения между любовниками.

– Если тебя к завтрашнему вечеру не будет, я точно пойду к этому шашлычнику Артуру, или как его там! – сказала она с улыбкой на лице. – Дорогой!

Даниил усмехнулся. Поцеловал ее в губы.

– Договорились. Дорогая.

12.

В доме родителей Марии Румянцевой пахло старостью. Даниилу много раз за время службы в органах приходилось вдыхать этот запах. То ли плесень, то ли старая одежда, или же запах немытых стариковских тел. Даниилу всегда сложно было описать, что это за запах такой. Просто старость. Просто запах, наводящий на мысли о том, что жизнь конечна, и что тело не всегда будет молодым и красивым, как бы ты ни обманывал себя на этот счет в свои двадцать лет.

Несмотря на запах, буквально стоявший пыльным туманом, в доме все еще сохранялся былой когда-то уют, да и родители погибшей девушки вовсе не были стариками. Да, возрастом немного за пятьдесят, но разве ж это старость?

На вопросы Даниила в основном отвечал отец Марии, Михаил Румянцев – коренастый мужчина с хорошей такой проседью и от природы печальными глазами. Даниилу даже подумалось во время общения с ним, что, быть может, люди с таким вот взглядом заранее знают, что жизнь в какой-то момент обернется кошмаром. Ждут наступления этого кошмара где-то на подсознательном уровне.

Еще он подумал о бывшей жене, но как-то мимолетно. Взгляд Ольги тоже казался ему печальным, но за той печалью всегда скрывалась что-то еще.

– Сергей не раз угрожал нам. Уже после того, как на его ферму нагрянули из ФСКН, – рассказывал Румянцев, сидя за столом и медленными глотками попивая чай. – Был уверен, что это мы на него настучали. Угрожал, да я ведь не боялся. Думал, сам за себя смогу постоять, если что случится. Ружье в доме имеется, и рука не дрогнет. Но он же… шакал. Замолчал сначала. Перестал пьяный к дому заявляться. К Маше перестал лезть. И тут дошел до точки.

Отец Марии говорил спокойным голосом, так, будто речь шла вовсе не о его дочери. Но взгляд то и дело убегал куда-то вдаль. Порой цеплялся за испещренные толстыми венами руки жены.

Рита Румянцева все время молчала, и лишь изредка поднимала взгляд на гостя. Аккуратный овал лица, высокие скулы. Даниил подумал, что в молодости она, должно быть, была чертовски красива. Но время брало свое, да и пережитое горе проявилось тяжелой синевой под глазами.

– Он тут недалеко живет. И магазин его прямо в селе находится, – продолжил говорить Румянцев. – Иной раз вижу его машину, и по голове будто обухом бьют. Вспоминаю ту ночь. А ведь стоило мне задержаться. Ближе подойти. Но нет же. Подумал, что дома ждут, что не мое это дело. Все мы так размышляем, пока дело нас лично не касается. Такое у людей… мироощущение.

– Вы не могли знать.

– Не мог. И это осознавать страшнее всего. Как будто нет жизни. Только смерть, которая дает немного времени просуществовать. Словно издевается. А потом отбирает самое ценное, что есть.

Даниил промолчал.

– В смерти есть что-то, чего люди никогда не поймут, – Румянцев провел рукой по груди и скривился так, будто ощутил боль. – Не поймут, пока живы.

Он отвлекся на шум и посмотрел в окно. Гремела цепью собака во дворе. Ее спокойствие нарушила проехавшая мимо старая «шестерка» с разбитой подвеской и бодрым шансоном, бившим из динамиков.

– Могу ли я узнать про письмо? – спросил Даниил, воспользовавшись возникшей паузой.

Румянцев отвлекся от окна. Посмотрел сначала на Даниила, а после – на жену, по-прежнему сохранявшую молчание.

– Журналист из Сочи по фамилии Молохов рассказал мне о нем, – пояснил Даниил. – И мне показалось странным…

– Этот сукин сын, – все так же спокойно сказал Румянцев. – Ну да, он всей стране готов растрепать о нашем горе. Вот что, Даниил: держитесь от него подальше, – он сжал массивный кулак, кашлянул. – Вы хороший человек, раз уж решились нам помочь. Я прожил на Севере без малого тридцать лет, и я все еще помню, какие там люди водятся. Но здесь… все иначе. Другие нравы. Ну а люди вроде Шаумяна ни перед чем не остановятся в своем желании уйти от наказания. И у них, как правило, есть на то все возможности. Дядю Сергея хорошо знают в Москве. А кто знает нас?

– Люди и здесь, и там всякие встречаются. Ну а нас кто знает? Да никто, по сути. Но ведь наказание должно оставаться равным преступлению.

– Должно, да так не работает. И как это вы сохранились идеалистом, да еще и в звании капитана? – с едва заметной издевкой спросил Румянцев. Осекся. – Я не имел в виду…

– Да все нормально, – махнул рукой Даниил. – К ментам у всех особое отношение. Даже у меня такое, – он усмехнулся. – Вполне заслуженное, как мне кажется. Тут ведь дело в другом.

– Но вы ведь так и не отправили за решетку того убийцу? – вмешалась с вопросом Рита Румянцева. – Снежного палача.

Даниил посмотрел на нее внимательным взглядом. Ее темно-зеленые глаза горели пламенем.

– Я близок к этому, – только и ответил он.

Рита Румянцева встала из-за стола и направилась в комнату. После себя она оставила треск деревянных шторок на дверном проеме.

– Ей непросто. Уж пойми правильно, Даня, – сказал Румянцев. – Ничего, что я на «ты»?

– Так даже лучше, – попытался улыбнуться Даниил. – Вы раньше все на Севере жили? Давно уехали?

– Да вслед за Гончаровыми, Ромкой и Лизой. Их Витя дружил с Машей. Ну мы отчасти и поэтому рванули вслед за ними, годом позже. Уж думали, что внучата будут, но не судьба. Как-то не сошлись молодые. Да и потом он в столицу уехал, а она тут осталась. Мать все подбивала ее следом за Витей поехать, так Маша упрямая была. Говорила, мол, устала за ним гоняться, да и кто за кем гоняться должен?

Даниил с пониманием кивнул.

– А чем на Севере занимались?

– В аэропорту работал…

Рассказ Румянцева прервала вошедшая на кухню Рита. В руках она держала письмо.

Не сказав ни слова, она протянула конверт Даниилу и села за стол. Взяла сушку из пиалы с восточным узором и облизала ее. Именно облизала.

Даниил осмотрел конверт. Две почтовые марки. Письмо отправлено Марией Румянцевой из Краснодара. Получатель – Михаил Румянцев.

Внутри находился листок бумаги, сложенный пополам. Даниил развернул его и прочитал:

Ее больше нет. Живи с этим.

– Но почему вы не сообщили в милицию? – спросил он. – Это важная улика.

– Потому что было два одинаковых письма, – объяснил Румянцев. – Одно мне. Одно жене. Мы отдали то, которое было адресовано Рите. В милиции проверили отпечатки. Ничего. Взялись за почерк. Сергей Шаумян вне подозрения. С почерком застреленного подозреваемого – Давыдова – тоже сравнили. Никаких совпадений. Отправлено через почтовый ящик в Краснодаре. Как мы и думали, никакого продвижения в деле не случилось.

Даниил тяжело выдохнул.

– Где, говорите, находится магазин Шаумяна?

13.

Даниил прошелся по улице Гвардейской, мимо храма, судя по всему, недавно отстроенного. Белые стены, арочные окна и переливающиеся в свете полуденного солнца купола резко контрастировали с окружавшей храм обыденностью южной глубинки; ее неровными, как зубы алкаша, заборами, потрескавшимся на крышах шифером и облупившейся краской.

Мимо шлепали в шортах и майках молодые парни. Все с короткими стрижками, с рубленными чертами лиц. Женщина средних лет, в джинсах с блестками и слишком коротком топике, боролась с замком железной двери, создавая шум на всю округу. Сельский котяра, до неприличия жирный, пустился наутек, завидев вырвавшуюся на свободу хозяйскую псину.

Магазин, принадлежавший Сергею Шаумяну, встречал незамысловатой вывеской с надписью «Продукты». Внутри было прохладно – кондиционер справлялся со своей работой без лишнего шума. За прилавком сидела молодая девушка с южными чертами лица и слишком уж лукавым взглядом. Она, судя по всему, работать была не особо настроена. Оглядела Даниила с ног до головы и не произнесла ни слова.

– Пачку Chesterfield синих, – сказал Даниил.

Девушка нехотя поднялась и прошла к другой части прилавка. Покопалась в ящиках. Выудила привычную Даниилу пачку сигарет и, вернувшись, положила ее на прилавок рядом с кассовым аппаратом.

– Тридцать.

Даниил протянул купюру, дождался сдачи. Посмотрел в ее жгучие карие глаза.

– А Серега сейчас на месте? – спросил он как бы между делом.

– Какой Серега? – без лишних эмоций спросила девушка.

– Да ты прикалываешься? Хозяин этого барака, блин. Я его кореш старый. Думал, вдруг он тут где-нибудь.

Девушка повела бровью.

– Ну так кореша обычно в курсе, что по воскресеньям он в Туапсе, – сказала она.

Даниил кивнул. Подкинул пачку сигарет, словил ее. Развернулся и направился к выходу из магазина.

– В «Орхидее», – добавила девушка, когда он уже одной ногой переступил порог.

Даниил кивнул ей в знак благодарности. Улыбнулся. Она ответила ему все тем же лукавым взглядом.

***

К двум часам дня Даниил добрался до площади перед железнодорожным вокзалом города Туапсе. Спрятавшись в тени дерева, он медленно смаковал сигарету и наблюдал за хаотичным движением туристов с неподъемными сумками, спешивших на поезда. Взрывались сигналы автомобилей, вслед за ними ворчали водители, высунувшись в открытые окна. Воздух был слишком тяжелым. Тяжелым был запах, тянувшийся жирным шлейфом от ларька с чебуреками.

Старшего следователя капитана юстиции Александра Токарева не пришлось долго ждать. Его темно-вишневый Chevrolet Lanos остановился прямо перед Даниилом. Сам водитель, не заглушив двигатель, вышел из машины. Одернув ворот белой рубашки с закатанными рукавами – мокрые пятна на подмышках, похожа на парус, – он подошел к Даниилу и протянул ему руку.

– Будем знакомы.

Телефон Токарева Даниил переписал из ежедневника Румянцева. Разумеется, с разрешения самого Румянцева. Дело оставалось за малым: позвонить, представиться, договориться, встретиться. Ну а там – дело техники.

– Поехали к набережной, Некрасов, – предложил следователь. – Тут шумно, да и дышать нечем.

– Далеко? – насторожился Даниил.

– Да брось ты! За пару минут долетим.

На деле получилось минут десять. Помешал затор на первом же перекрестке. Но у Токарева в машине работал кондиционер, играла музыка – в общем, было уютно, так что Даниилу и выходить не хотелось. Да и поговорить можно было в пути. Хотелось уже поскорее закончить с вопросами и ответами.

– Я так понял, тебя убийство той девушки в Ивановском интересует? – виляя между машинами на перекрестке, начал Токарев. – Сразу же хочу понять: что тебе на самом деле нужно? Только без дураков давай! Все свои.

Даниил кивнул.

– Просто хочу разобраться. Я знаком с ее родителями. Остановился тут рядом. Люди убиты горем. Надо же как-то поучаствовать.

– Ну а как иначе? Когда близкий человек умирает – не дай бог, дочь, – и горем одним не отделаешься. Ты ведь и сам, поди, такого навидался. Люди по-настоящему с ума сходят, – Токарев поднял указательный палец. – Но это не значит, что нужно винить всех вокруг. Заговоры искать. Такое подходит для журналюг вроде этого Молохова, в рот я его… В конце концов, девушку уже не вернуть с того света.

– Так Молохов наврал в своей статье?

Следователь раскатисто усмехнулся. Вообще, выглядел он довольно просто и открыто: большие серые глаза, высокий лоб, обрамленный плавными залысинами. Коротко стрижен, чуть небрит. Типичная такая ментовская морда, как сказал бы один старый знакомый Даниила из Ильинска.

– А ты читал, да? Ну конечно, надо было ему трагедию развернуть! Его работой даже родители Румянцевой недовольны остались. Странный он, этот Молохов. Я раньше с ним не сталкивался, а как столкнулся, так в морду плюнуть захотелось. И не то чтобы карикатурный урод какой-то. Просто… не пришелся он мне по душе, что б его!

– Так о чем наврал Молохов?

Токарев отвлекся на дорогу. Сделал вид, ведь после перекрестка дорога была свободной. Выиграл себе немного времени.

– Да не наврал он, если уж разобраться, – ответил следователь спустя какое-то время. – Просто выкрутил все так, что кажется, будто рука руку моет, и Шаумяна все покрывают. Я не скажу, что этот Сергей прям божий одуванчик. Армяне – они и в Африке… армяне. Но не тот он человек, который станет девчонку из ревности убивать.

– И не тот, который письма родителям станет отсылать, верно?

Токарев окинул собеседника внимательным взглядом.

– Я смотрю, ты глубоко копнул, – он помедлил. – Да, в этом письме как раз и загвоздка. Если это не проделки какого-то идиота-шутника, ты мы имеем дело с настоящим психом. Единственный подозреваемый, который у нас был, застрелен при задержании. Ну ты и сам читал, думаю. Падла. Вскинул травмат, ну и получил пулю в грудь. Разбирательств – на полгода вперед. Но я не о том. Все это было до письма, в рот его! И родня Румянцевой, само собой, продолжает грешить на Шаумяна.

Токарев проехал мимо площади с фонтанами, припарковал машину у дороги. Набережная находилась по левую руку, за железнодорожными путями.

– Ты как, мороженого не желаешь? – спросил, выходя из машины, Токарев. – Я бы заточил пломбира.

Даниил покачал головой, доставая из кармана джинсов смятую пачку сигарет.

– Ну и зря…

Мобильник Токарева – старая раскладушка, лежавшая в нагрудном кармане рубашки – разразился полифонической мелодией. Следователь посмотрел на маленький экранчик. Сбросил вызов.

– Может, пивка для рывка? – спросил он Даниила, убирая телефон обратно в карман. – Тут хорошее разливное рядом. Нет? Ну как хочешь.

– В общем, Молохов в своей статейке не упоминает одну очень важную деталь. С двадцатого по двадцать восьмое июля Сергей Шаумян в селе Ивановское не находился. Почему? Да потому что уезжал в Ростов-на-Дону к бывшей жене, да еще в Воронеж по делам мотался, – продолжал рассказывать Токарев, поедая мороженное в шоколадной глазури, когда они с Даниилом находились на набережной.

У причала стоял длинный сухогруз, краснобокий, с резкой надписью на иностранном языке, какой-то слишком уж напряженный на фоне размеренности приморского городка. Даниил смотрел на него, докуривая сигарету, и пытался понять, что на самом деле рассказывает ему следователь: правду, но слишком уж явно и с нездоровым энтузиазмом, либо ложь, и вроде как даже слишком правдивую.

– Проверяли? – вставил для проформы Даниил.

– Конечно. Билеты сохранились.

– А что случилось с тем бедолагой следователем? Фамилию его не помню… – притворился Даниил.

– Глушко, – резко подхватил Токарев. – Его звали Глушко. И что случилось, то случилось.

Он развернулся к Даниилу.

– Слушай, ты так вопросы ставишь, как будто подкопаться хочешь? Думаешь, я тебе это по доброте душевной выкладываю, м?! Просто, чтобы неловкое молчание не словить? Ты сейчас наслушайся вдоволь страшных историй, а потом поезжай обратно, да отдыхай в свое удовольствие, ясно? Без обиняков, тут и без тебя ментов хватает.

Даниил усмехнулся.

– Да я ведь просто спросил… – начал он.

– А я тебе просто ответил! – грубо сказал Токарев. – Мой тебе совет: поезжай к семье той девушки, и успокой их, как можешь. Скажи, что, так и так, ничего подозрительного. И харэ уже лезть в это дело. Ее старики ведь на тебя полагаться начнут, а там недолго до того, что и требовать станут. Ты же мент, ты же сведущий в этих делах. Так ведь, да? – Токарев помедлил. Выдохнул. – В общем, Дань, ты вроде парень ничего. Наслаждайся отпуском. Погода в этом году… без сюрпризов.

Даниил посмотрел на сигарету, дотлевшую до фильтра. Хотел было пульнуть ее в море, да только посмотрел на волны, на горизонт. Перевел взгляд на Токарева. Ощутил желание запустить бычок ему прямо в морду.

– У того следователя жена и ребенок остались, так? – не скрывая презрения, задал вопрос Даниил. – Уже виделся с ними? В глаза посмотрел?

– Ты на что намекаешь?! – рассвирепел Токарев и, сжав кулаки, направился прямиком на Даниила. Мороженное стекало с его набитых костяшек.

Даниил сделал шаг назад, готовый в любой момент дать отпор. Он почувствовал, как напряглись мышцы, буквально задеревенели, как это обычно и бывает в моменты опасности.

– Почему время смерти сдвинули? Кому это было выгодно?

Токарев остановился. Казалось, ухватил взглядом пылающих серых глаз Даниила за грудки.

– Спецы, мать их так, напортачили! – прорычал он. Вдруг нервно усмехнулся и резко рванул на Даниила. По-настоящему схватил его за грудки. – Еще вопросы будут? Нет?! Тогда пошел к чертовой матери, мусор!

Высказав это, следователь отпустил Даниила. Почти что толкнул. Смачно харкнув, направился в сторону припаркованной машины.

Даниил посмотрел ему вслед. Посмотрел на свою перепачканную мороженным рубашку. Выругался.

Бурной реакции Токарева на слова о погибшем коллеге ему было недостаточно для каких-либо выводов. Даниил просто в очередной раз стал занозой в заднице. Неважно, в глазах рядового гражданина, или коллеги. Пусть и так! Зато телефон Токарева теперь был у него в кармане. Все прошло как по маслу. Сукин сын никому не сможет позвонить.

Увидев Токарева на площади у вокзала, Даниил сразу предположил, как следователь отреагирует на открытые обвинения. Такие не поскупятся применить силу. Так что, воспользовавшись моментом, Даниил уперся одной рукой в грудь следователя и ловким движением выудил мобильник.

Но куда важнее было то, что Токарев станет делать дальше. Поедет ли в «Орхидею»? Ведь именно там сейчас находится Шаумян. И все кореша знают, где он находится по воскресеньям. Так сказала девушка в сельском магазине.

Доверяй, но проверяй. Прежде чем отправиться на встречу со следователем, Даниил посетил ресторан «Орхидея». Зашел выпить кофе. Очень даже неплохого кофе, но с зубастым ценником. Он видел там Шаумяна в окружении каких-то мужчин кавказской внешности и девушек внешности «податливой». Выпивка, закуска. Громкая музыка. Судя по всему, они засели там до позднего вечера.

Когда темно-вишневый «ланос» скрылся из виду, Даниил вышел на дорогу и принялся ловить машину. Это оказалось несложно – первый же автомобиль сбавил скорость и резко дал вправо.

Притормозив, молодой паренек за рулем белой «девятки» махнул ему, мол, запрыгивай.

– Поехали перекусить, шеф, – с каким-то пугающим весельем в голосе сказал Даниил. Хлопнул дверью. – Деньгами не обижу.

Паренек за рулем кивнул. Включил первую передачу, резко крутанул руль. Даниил хотел было назвать адрес, но тут его мобильник завибрировал в кармане.

14.

На семидесятой параллели ближе к полуночи небо затянулось тяжелыми тучами. Пошел снег. Мелкий такой, колючий. Температура воздуха около нуля, и это двадцать четвертого августа. Родившегося в Заполярье Валеру Легкого, как и большинство других жителей приморского городка, это нисколько не удивляло.

Удивляло лишь то, что столь мелкие снежинки превращались в столь крупные капли. Даже куртка заметно отяжелела, и он это почувствовал, когда, захлопнув за собой дверь, остановился в прихожей с телефоном в руке. Высчитал время по Москве, прежде чем позвонить старшему коллеге.

– Даниил Сергеич, – сказал он, и через секунду услышал собственный голос. Привычная задержка. – Это Легкий. Да… Непросто твой номер оказалось раздобыть. Пришлось твоего приятеля Егора Патрушева потрясти немного.

Разговаривая, он стягивал с себя ботинки. Свежая грязь едва выглядывала из-под подошвы.

– Дело вот в чем. Я на днях заходил к Маркову, по поводу его заявления. Да. Он показал мне письмо… Странное дело. Оно было отправлено Дарьей Щегловой, по словам Маркова вроде бы пропавшей. Да, я помню, что она живет под Воронежем. Но в самом письме была записка странного содержания.

Валера начал стягивать с себя куртку, но остановился.

– Откуда ты знаешь, что там было написано?

Выслушал короткое объяснение Некрасова. Нахмурился.

– В общем, вчера утром я связался с местным отделом. Объяснил всю ситуацию. Там мне пообещали, что направят по месту жительства Щегловой участкового, – Валера помедлил и невольно выслушал свой собственный голос. – И сегодня поступил обратный звонок. В квартире был найден труп.

Валера вспомнил недавний разговор с Воронежем. Вспомнил, как отчетливо вырисовался перед ним силуэт прикованной пластиковыми наручниками к металлической кровати пожилой женщины. С кляпом во рту. Запястья и лодыжки были изрезаны до самого мяса – так женщина всеми силами пыталась выбраться из смертельной ловушки. Пластик все глубже впивался в кожу, буквально врастал в тело.

Но боль была наименьшим злом в этой истории. Рядом с кроватью стоял стакан с водой. Дарья Щеглова мучилась от смертельной жажды, когда рядом с ней спасение принимало вполне естественную и ясную форму. Надежда. То, что отравляет душу.

– Спецы утверждают, что с момента смерти прошло не меньше трех недель. А то и месяц. Соседи жаловались на неприятный запах, думали, что это мусоропровод засорился. Но никому даже в голову не пришло, что за стеной…

Валера тяжело выдохнул. Вновь услышал самого себя. Посмотрел на собственное отражение в зеркале. Будто разговаривал сам с собой.

Некрасов молчал. Валера слышал шум двигателя. Подумал, что капитан сейчас, наверное, наслаждается отпуском со своей красавицей Алиной, и что ему совсем не хочется слушать про истерзанную женщину. Выругался про себя.

– Ее организм был сильно истощен. Скорее всего, она оставалась прикованной не меньше недели. В итоге не выдержало сердце, – продолжил Валера, закуривая сигарету. Он помедлил. – Каким уродом нужно быть, чтобы такое совершить? Я не понимаю…

Он понимал лишь одно: ему просто хотелось выговориться. Объективных причин звонить Даниилу у него не было.

– Ты извини, что я… Да. Все нормально. Просто… сложно думать об этом, когда живешь в другой части страны и никак не можешь повлиять…

Даниил как-то резко оборвал разговор. Сказал, что перезвонит. «Наверное, осточертело слушать мое нытье, – подумал Валера. – Лучше уж лечь спать. Утро вечера мудренее».

Но спать он лег не сразу. Поначалу, опрокинув сто грамм, долго всматривался в экран телевизора, словно искал ответы на мучившие его вопросы. За окном важничала немая ночь – никаких намеков на звезды.

Стоя под душем, он все пытался понять, почему перед тем, как закончить разговор, Некрасов произнес то, что произнес. То же самое, что было в письме. Да, именно так он сказал. Валере даже показалось, что он ослышался, но, остужая голову под прохладной водой, действительность воспринималась все более и более ясно.

Некрасов не отдыхает. И едет он явно не за фруктами на рынок, и не на пляж.

15.

– Я перезвоню, – сказал Даниил и прервал разговор, когда белая «девятка» проехала по узкой дороге мимо ресторана «Орхидея».

Он попросил водителя проехать чуть вперед и остановиться. Хотел дать парню сотку, но тот только махнул рукой, мол, не нужно. Ох уж это южное гостеприимство.

На парковке перед рестораном стояло несколько машин. Темно-вишневого «ланоса» среди них не было. Даниил подумал было, что облажался, и что Токарев на самом деле никак не связан с Шаумяном. Но, проверив контакты в записной книжке телефона, можно было найти подтверждение обратному. Некто, записанный как Серж, был слишком уж частым телефонным собеседником. Совпадение? Едва ли.

Даниил решил подождать немного. Перешел дорогу, и по пешеходному мосту, переброшенному через речку Паук, отошел от парковки на приличное расстояние. Так, чтобы его не смог заметить Токарев. Взял в ближайшем киоске бутылку минеральной воды и сел за столик в тени широкополого зонта.

Взглянул на наручные часы. Без пятнадцати три. Подумал, что стоит позвонить Алине и предупредить, что, возможно, задержится. Но как объяснить это? Все отлично, дорогая. Слежу за передвижениями коррумпированного следака. Еще водичку попиваю и смотрю по сторонам. Девчонки в коротких юбчонках. Музычка играет.

Отбросив ненужные мысли в сторону, Даниил задумался над тем, что услышал от Валеры Легкого по телефону. Получалось очень даже складно: два жестоких убийства, письма, и в обоих случаях Шаумян был где-то рядом. Токарев сам сказал, что он двадцатого июля уехал в Ростов, да и в Воронеже был – билеты сохранились. Кто там знает наверняка, в каких числах он на самом деле побывал в Воронеже? Ведь можно и на автобусе доехать, не так уж долго получается. В любом случае, это конец июля. Как раз тогда, предположительно, преступник издевался над погибшей Дарьей Щегловой.

У Даниила кровь в жилах стыла, когда он думал о том, что выпало на долю бедной женщины. И еще краешком души жалел Валеру. Парню явно было не по себе – это ощущалось даже в телефонном разговоре при паршивой связи.

Изучив данные в телефоне Токарева и не найдя ничего стоящего (кроме входящих и исходящих звонков Шаумяну), Даниил выключил телефон и вынул симку. Посмотрел в сторону парковки.

Чего он больше всего не любил в своей работе – так это проводить слежку. Изматывающие часы, когда мысли роются в голове, подобно муравьям. Ощущение, будто сходишь с ума. Как будто сумасшествие передалось ему от Ольги в то время, когда они жили вместе.

Даниила раздражало, что он в последнее время все чаще и чаще вспоминал Ольгу. По поводу, и без повода тоже. Окружавшие его люди, будто сговорившись, напоминали о ней. Даже девушка, присевшая за соседний столик, читала дебютную (и пока единственную) книгу Ольги Некрасовой под названием «Там, где меня нет». Правдивая история любви и предательства.

Место действия – северный приморский городок, название которого так ни разу и не упоминается. На побережье находят полуистлевшие останки мужчины. К делу подключается старший лейтенант милиции. Он вернулся в родной город спустя двадцать лет вместе со своей женой. Причины не столь ясны. Последствия действий – непредсказуемы. Предательство наказуемо.

Даниила бесило, что Ольга так нагло выставила напоказ все его минусы. Заодно и свои минусы предъявила, если уж оставаться до конца честным. Что заставило ее так поступить?

Она была безумна, но не настолько. Яд плескался в ней, порой выливаясь за края, но с этим можно было жить. Потом яд стал обжигать. Развод был единственным возможным выходом. Но действительно ли это так? Даниил уже не знал. Раньше ему казалось, что все правильно, что так и должно было случиться. Рано или поздно они все равно разошлись бы. Все шло к этому. Но чем глубже он погружался в свои мысли, тем туманнее становилась эта самая «правильность».

С недавних пор Даниил стал полагать, что Ольга все еще мстила ему. Медленно, но верно продолжала рвать рану на его теле. Раньше он и подумать не мог, что она способна на такую жестокость. Но что, если он сам виноват в этом? Виноват в том, что был лжецом и обманщиком столь долгое время. Виноват в том, что сделал ее такой…

Подъехавший к ресторану темно-вишневый седан вырвал Даниила из низкой облачности мыслей. Он хватанул горячий воздух полной грудью. Сердце забилось быстрее. Как будто провалился в послеобеденный сон, столь манящий при смене часовых поясов, и резко проснулся.

Токарев с размаху хлопнул дверью машины и направился в ресторан.

Даниил выждал немного. Встал из-за столика и направился к пешеходному мосту. Шел не останавливаясь, ведь понимал: если остановится хотя бы на секунду, то передумает; поддастся логике, как и положено нормальному взрослому мужику.

«Нормальный взрослый мужик выбирает отдых с женщиной, которую любит, – подумал Даниил. – Выбирает мягкую кровать. Секс. Вкусную жирную пищу, несмотря на разговоры про холестерин и прочее дерьмо. Выбирает отпуск в конце августа, когда можно отключиться от мыслей о работе и вообще ото всех мыслей. Сука! Почему же я перелезаю через этот чертов забор? Для чего?! Чтобы пронаблюдать за встречей нечистого на руку следователя с подозреваемым по делу об убийстве? Для чего? Да и Шаумян даже не подозреваемый! Что ты им предъявишь, Даня? Ты не при исполнении. Не вооружен…»

Преодолев забор, отделявший пешеходную зону от территории гостиничного комплекса рядом с рестораном, Даниил осмотрелся. Камер наблюдения он не заметил, и все же не был до конца уверен, что за его перемещениями не следит бравый охранник из какого-нибудь ЧОП «Гермес», или как там их любят называть? «Колокольчик»? Почему бы не назвать охранное предприятие именно так?

Даниил осознавал, что в голове его стремительным потоком проносится бред, но ничего не мог с собой поделать. Стало как-то до смешного нервно, когда он добрался до боковой стены ресторана. Одноэтажное здание, внешне ничем не примечательное, как и большинство зданий в Туапсе. За углом был расположен вход для персонала, так что риск оказаться замеченным оставался высок.

Вытянутое прямоугольное окно, которое Даниил приметил во время своего визита в «Орхидею», располагалось значительно выше уровня глаз. Чтобы заглянуть через него в зал ресторана, Даниилу пришлось воспользоваться деревянным ящиком, достаточно хлипким, но и достаточно высоким, если поставить его на бок.

Встав на ящик, Даниил задержал дыхание и, подняв руки, вцепился пальцами в железный карниз. Так он оказался глазами на уровне окна и увидел зал ресторана. Большой стол, за которым, как и прежде, сидел Шаумян и другие личности. К ним прибавился Токарев.

Не скрывая эмоций, следователь что-то объяснял Шаумяну. Тот смеялся, тиская бабу в дешевом леопардовом топике и дырявых джинсах. Присутствовавшие за столом мужчины пили вино и коньяк. Играли роли бандитов средней руки. Пережитки «девяностых».

Солнце уже переметнулось на запад, так что свет не должен был помешать Даниилу сделать пару относительно четких снимков на телефон. Осталось лишь аккуратно залезть в карман…

Даниил опустил левую руку. Правой еще крепче вцепился в карниз. Ящик под ногами едва заметно пошатнулся. Ничего. Полдела сделано.

Взглянув на экран телефона, Даниил выругался. Черный прямоугольник. Никак не реагирует – хоть со всей силы вдавливай мелкие кнопочки. «Динозавр» окончательно разрядился, потому что Даниил отдал свою зарядку Алине, а сам заряжался какими-то урывками, максимум по пятнадцать минут в день. Потрепанному аккумулятору это не понравилось. Как результат – полный провал.

Оставаясь в крайне неудобном положении, Даниил смотрел в окно и пытался понять, что же ему делать дальше. Токарев к тому времени уже закончил говорить, и Шаумян теперь спокойно объяснял ему что-то. По всей видимости, как поступить с ментом-прилипалой.

Вдруг Даниила осенило. Ведь у него в другом кармане телефон Токарева. Камера там, скорее всего, самая отвратительная по качеству съемки, но ведь попробовать стоит!

Даниил опустил «динозавра» в карман, а затем потянулся за телефоном Токарева. Неудобно, конечно, но вполне возможно. Даниил поблагодарил себя за то, что не брезговал растяжкой в тренажерном зале. Почувствовал гладкий корпус «раскладушки» и выудил ее из кармана. Раскрыл. Нажал на кнопку включения. Всего десяток секунд, и фото будет сделано.

Вдруг он услышал скрип. Так скрипят несмазанные дверные петли. Звук раздавался справа – как раз со стороны входа для персонала.

Голоса. Две женщины. Разговор на русском, но с явным акцентом.

Даниил задержал дыхание. Почувствовал, как пот проступил на лбу и шустрыми каплями устремился к бровям. Он пытался не двигаться, но устоять ровно на деревянном ящике, да еще и на одеревеневших ногах, оказалось задачей отнюдь не простой.

Сколько по времени длится перекур? Когда коллеги выходят во время перерыва зарядиться новой дозой никотина, как долго могут длиться их разговоры о том, как прошла вчерашняя смена, или о том, что начальник в очередной раз зажал оклад за первую половину месяца? Даниил мог лишь молиться о том, что курящие женщины за углом – не болтушки, коих еще поискать.

Он перевел взгляд на окно. Токарев запрокидывал в себя стопку. Шаумян поднялся из-за стола и направился вглубь ресторана. Выпал из поля зрения! Черт! Не хватало, чтобы он вышел во двор и наткнулся на мужика, подглядывающего за ним в окно!

Капли пота просочились сквозь брови и достигли век. Правый глаз защипало. Не было бы телефона в левой руке – можно было бы смахнуть соленую слезу. Да и правая рука уже устала. Поменять бы ее. Дать отдохнуть.

По ощущениям Даниила, прошла уже целая вечность. Но если бы он взглянул на часы, то узнал, что простоял недвижимый всего лишь две минуты. Не так много. Даже для перекура.

Но вот хлопнула дверь. Да и разговоры прекратились. Похоже, у работников много забот – богатый стол, щедрые на чаевые гости. Ну и отлично!

Даниил включил камеру телефона. Направил ее на окно. Вгляделся в изображение. Неплохо. Осталось дождаться, пока вернется Шаумян. Ну что он там телится?

Правая рука затекла так, что уже даже боль не чувствовалась. Лишь глухие уколы микроскопическими иголками. И пот ручьями по лицу. Будто выпитая прежде бутылка воды разом вышла из тела.

Шаумян вернулся через полминуты. Сел за стол. Налил себе выпить. Предложил Токареву и остальным. Разливающая рука. Улыбнись, придурок!

Даниил на всякий случай сделал несколько снимков. Сделав дело, наконец-то разжал пальцы правой руки, уже как будто сросшиеся с карнизом. Он был готов спрыгнуть.

Взглянув в правую сторону, он увидел стоящую с сигаретой в зубах женщину в белом фартуке, чуть перепачканном. Казалось, что и лицо ее было перепачкано, но это так исказилось оно в удивлении. Так пали тени.

Так упал Даниил.

Ящику нужно отдать должное – он сослужил хорошую службу. Если бы Даниилу не захотелось как можно скорее спуститься, не случилось бы падения. Не случилось бы болезненной встречи спины и земли, едва поросшей травой. Не было бы мгновенного гула, распространившегося по всему телу. Гула, медленно превратившегося в боль.

Женщина все продолжала наблюдать за Даниилом, пока он поднимался с земли, чуть покачиваясь. Он натянуто улыбнулся ей, махнул рукой. Сделал пару шагов назад. А после рванул со всех ног к забору.

Упав с забора и неплохо приложившись плечом, Даниил быстро поднялся и побежал по улице. Подальше от «Орхидеи».

Он не чувствовал, как стал задыхаться, преодолев в быстром темпе метров триста, пока не остановился. Посмотрев назад, ощутил, как мало воздуха осталось, и как высок риск того, что он сейчас упадет в обморок прямо посреди улицы. Тошно было даже подумать, что так у него с легкостью «угонят» телефон со снимками Шаумяна и Токарева.

Отдышался. Ощутил, как замедлилось сердцебиение. И пусть рубашка неприятно липла к спине, простреливаемой острой болью – все самое страшное было позади. Еще немного отдышаться, словить машину – и на вокзал. Там сесть на ближайшую электричку, и уже через час оказаться в гостевом доме. Встать под душ. Смыть с себя этот чертов день.

16.

Электричка двигалась медленнее обычного. Так, по крайней мере, казалось Даниилу. Свет уходившего в закат солнца был будто приглушен; наводил его на мысли о номере отеля «на час», о белых простынях и томном ожидании, когда любовница выйдет из душа, чтобы предаться сексуальному забвению.

Животные, обреченные на вечные муки из-за слишком развитой, слишком сложной психики. Мы движемся туда, где чувствуем напряжение, надрыв. Тогда, когда нам этого хочется. Порой ругаем себя, ощущая последствия.

Чем дальше поезд уносил Даниила от Туапсе, тем отчетливее он понимал, что прокололся. Неважно, что удалось скрыться из города – побережье слишком маленькое, и Шаумяну в паре со старшим следователем несложно будет найти адрес его временного пристанища.

«Искать они станут, – продолжал размышлять Даниил. – Та девушка в грязном фартуке с вероятностью в девяносто процентов рассказала Шаумяну о том, что видела. Несложно сложить дважды два. В городе появляется некий мент, который всячески сует нос не в свое дело. А что с такими делают? Что бы ты сделал с таким, Даниил?»

До гостевого дома он добрался ближе к шести часам. Комната была заперта. Даниил прошелся до кухни, осмотрел двор. Алины нигде не было.

Открыв дверь своим ключом, Даниил вошел в комнату и, включив кондиционер, принялся искать зарядку от телефона. Справившись с этим несложным заданием, он упал на кровать и закрыл глаза. Приятная прохлада прокрадывалась под рубашку. Казалось, что решение всех проблем уже найдено. Осталось лишь выдохнуть.

Даниил вспомнил себя тринадцатилетним пацаном. Был серый день августа, тоже где-то на исходе лета. Неверно сказанное слово. Обидное слово, сказанное за спиной. Про парня, который учился в старших классах.

Кто-то из ребят рассказал тому старшекласснику про дерзость Даниила. Был телефонный звонок, и после разговора сердце стучало быстро и четко. Так, будто пришло время бежать. Но куда бежать? Город маленький, и старшеклассник обязательно отвесит положенных «люлей».

«Динозавр» зарычал в виброрежиме, оповестив о том, что снова готов служить. Даниил взял его в руки и нашел в списке контактов Алину.

– Где ты? – спросил он без обыкновенного «привета».

– Пошла к морю, – спокойно ответила Алина. – Устала тебя ждать. Да и телефон твой был выключен.

Знакомые нотки. Надумала уже чего-то.

– Я сейчас схожу в душ и подгребу к тебе. Где тебя искать?

– В душ? – Алина рассмеялась в трубку. – Что, пришлось попотеть?

Даниил стукнул себя по лбу.

– Это не смешно, – с едва скрываемой злобой проговорил он. – Мне пришлось… – он осекся. – Не думаю, что должен тебе это рассказывать.

– Как знаешь. Приходи к пирсу, я тут. Неподалеку.

Алина сказала это равнодушно. Слишком равнодушно, чтобы это было истинным проявлением ее чувств.

За проведенные под палящим солнцем дни кожа Алины приобрела замечательный оттенок. Сошла краснота первых дней. Украшенная солеными каплями, в свете закатного солнца она приковывала к себе взгляд не только Даниила, но и других мужчин на пляже. Стянутая будто бы тесным купальником, грудь выглядела слишком аппетитной.

Какой-то черномазый стоял рядом с Алиной, лежавшей на шезлонге. В руках у него была не то сумка, не то свернутый лежак. Даниил не стал разбираться.

– Эй, тебе чего надо?! – с ходу начал он и словил на себе удивленный и испуганный взгляд незнакомца.

– Даниил, перестань! – вмешалась Алина. – Я просто хотела купить пива…

Поумерив пыл, Даниил обратил внимание на сумку, в которой были бутылки воды, мороженное, ну и банки с пивом, разумеется. Чернокожий парень лет двадцати пяти зарабатывал себе на жизнь тем, чем только мог заработать в разгар сезона на побережье.

Алина протянула торговцу пятидесятирублевую купюру и получила взамен банку «Клинского». Даниил же получил презрительный взгляд.

– Что с тобой происходит? – спросила Алина, когда чернокожий парень ушел в сторону пирса.

– Я подумал, что он к тебе пристает, – признался Даниил.

– Это говорит человек, который отключил телефон и уехал в другой город на весь день?

– Я не отключал телефон. Он сел. Черт возьми, Алина, ты обвиняешь меня? Я же сам отдал тебе эту хренову зарядку! И… не на весь день я уезжал. Меня не было…

– Семь часов, – Алина открыла банку и сделала глоток. – Тебя не было семь часов.

Даниил негодующе вскинул брови.

– Дошли до того, что ты считаешь, сколько меня нет на месте?

Алина в ответ покачала головой.

– Просто я не понимаю, что происходит, и поэтому немного злюсь, – спокойно объяснила она. – И чтобы злость не проявлять, я пью с трех часов дня и пытаюсь наслаждаться одиночеством. И теперь ты приходишь и устраиваешь комедию, будто я сама во всем виновата. Тебе не кажется это странным?

Напускное спокойствие Алины должно было бы вывести Даниила из равновесия. Но он взял себя в руки. Подтянул другой шезлонг поближе и сел на него. Кинул рядом прихваченную с собой пляжную сумку.

С моря дул легкий бриз. Такой, о котором мечтаешь и в жаркий летний полдень, и в холодное утро зимы.

– Там очень даже непросто, – сказал Даниил. – В том деле. Я виделся со старшим следователем, и у него на лице написано, что он ублюдок.

– И?

Даниил помедлил.

– Я проследил за его передвижениями. И удостоверился в том, что он общается с подозреваемым по делу. Точнее даже не подозреваемым. Крепко отмазанным, так сказать.

Алина хлебнула пива, и Даниилу захотелось почувствовать, какого это: сделать глоток холодного хмельного напитка на исходе жаркого дня. Пятьсот восемьдесят два дня. И все коту под хвост ради глотка пива? Несомненно, будет продолжение.

– И что ты собираешься делать теперь?

Прежде чем ответить, Даниил стянул с себя футболку и улегся на шезлонг, предварительно разложив пляжное полотенце.

– Я сделал фото. И собираюсь передать его в руки журналиста. Ведь я не знаю, кому из ментов здесь можно доверять.

Выслушав его, Алина кивнула. Посмотрела на Даниила, теперь задумчивого и внешне спокойного. Не стала спрашивать, откуда на плече появился синяк.

– О чем ты думаешь?

Даниил закрыл глаза.

– Думаю о том, что хочу взять машину напрокат и помчаться по побережью. В Анапу, может быть. Или в Крым.

– В Крым? Но там мы не сможем оставить машину. Это же Украина.

– А мне всегда казалось, что это Россия. По крайней мере, по ощущениям.

Алина пожала плечами.

– Быть может, когда-нибудь так и будет, – она помедлила. – Ты хочешь покататься по городам? Романтики хочется?

– Да, – солгал Даниил. – Хочу дорожной романтики.

17.

Первое, что услышал Игорь Костин ранним утром – это звук соседской дрели. Глядя в белый потолок, он думал о том, что стоило бы дрель у соседа отобрать, и еще опробовать ее на соседском черепе. После избавиться от тела где-нибудь под Выборгом. В стене замуровать? Или в лесу – в местечке поукромнее. Может быть даже там, где уже находили трупы. Можно даже в заливе утопить, привязав к ногам кирпичи или гирю. С чем только не вылавливали таких вот надоедливых типов за время службы Костина в органах. Раздутых, невероятно бледных, с водорослями во рту, с босыми ногами в непогожие осенние деньки. Хотя мертвецу все это, пожалуй, не столь важно.

Так Костин плавно перешел к вопросам загробной жизни, к потусторонним силам и неведомым мирам, но жена сладостно хрюкнула во сне, лежа рядом, виртуозно закутавшись в одеяло, и мысли как-то сами собой вернулись в привычное русло старлейского бытия.

Работал Костин уже тринадцать лет, и все ждал, когда же начнется четырнадцатый год службы. Не любил он это число – тринадцать. Не любил черных кошек, которые перебегали дорогу патрульной машине, ведь потом приходилось находить для коллег неведомые объяснения странных маршрутов, проложенных через дворы, через забитые дневным трафиком улицы. Не любил забывать ключи от квартиры и вспоминать об этом, оказываясь за порогом. Обратно. Посмотреть на себя в зеркало. Целый день думать о том, что, вероятно, случится беда.

Не всегда он был таким суеверным. Скорее, возраст брал свое. Кто-то хандрил, кто-то пил. Игорь Костин, можно сказать, отделался малой кровью, ведь не пил сверх меры, не хандрил особо, да и в семейной жизни все было более или менее гладко. Кроме, пожалуй, утренних хрюканий жены, такой худой, что при взгляде на нее даже мыслей о поросенке не возникнет.

Ее – сонную и немного ворчливую, что вполне привычно по утрам – он наблюдал, стоя в душевой кабинке. Она варила кашу. Он мылся. Ничего необычного, если учесть, что душевая кабинка была компактно расположена на кухне. Как шутили немногочисленные друзья Костина, «можно и яйца намылить, и картошку лопаткой перемешать на сковороде, и даже с места не сдвинуться».

Из недр коммуналки явилась, потирая глаза, Люба. Натирая грудь жесткой мочалкой, Костин проследил траекторию движения дочери до стола. Примостившись у окна, за которым серел дождливый день – будто природа вышла из себя, утомилась от жары и теперь вдоволь наслаждалась влагой, – Люба уткнулась в телефон. Очередная игрушка. И чему они учат, эти игры? Только от реального мира отвлекают!

«Ворчишь как старик!» – подумал Костин, закрывая воду.

Потянулся за полотенцем, которое висело на крючке рядом с душевой кабинкой. Поспешил обмотать его вокруг талии – ведь стекла кабинки быстро отпотевают. Представать во всей своей нагой красе (он едва не засмеялся от такого рода сарказма) перед дочерью, пусть ей всего-то двенадцать, было уже как-то неловко.

– Ты сегодня снова допоздна? – спросила жена, когда Костин выбрался из душевой кабинки и прошлепал к столу в кисловодских тапочках.

– Нет. Валик вернулся с больняка, так что постараюсь вовремя.

– Знаешь, у меня когда сотрудники на работе говорят «постараюсь», я им готова затрещин надавать, – мягко продолжила жена, выключая огонь газовой плиты. – Надо не стараться, а делать.

– Это все так, разговоры, – махнул рукой Костин и принялся намазывать на хлеб масло. – Правда ведь, Люба?

Дочь повела бровью, на мгновение отвлеклась от телефона, но затем снова уставилась на экран.

Костин хотел было в очередной раз сделать Любе замечание, да только его собственный телефон разразился мелодией звонка. Трескучей такой «нокиевской» мелодией.

– Да, – ответил Костин. – Ага… да… я понял. Выезжаю. Прямо туда.

Убрав трубку от уха, он посмотрел на жену. Долго смотрел. Внимательно.

– Похоже, что сегодня я просто «постараюсь», – только и сказал он.

18.

Костин припарковал свой урчащий и неповоротливый «пассат» на улице Красина, недалеко от пересечения с улицей Сторожевой башни. Исторический центр города, где скверы, площади, исторические памятники и просто жилые дома в приличном состоянии преспокойно соседствуют с заброшенными и даже частично разрушенными постройками времен слишком уж далеких.

Дождя уже не было – были последствия в виде луж, и еще пробиравшейся под кожу, липкой влажности. Привычно безлюдная улица ожила за счет прибывших служебных «уазиков», кареты скорой помощи, сновавших туда-сюда сотрудников и бестолковых зевак, на которых Костин посмотрел косо и с презрением. Привычная подозрительность, граничившая с ненавистью к людям. Просто рабочие моменты. Тринадцать лет службы. Тринадцать.

Находясь в темном помещении с пустыми глазницами окон, где витала в воздухе пыль, он думал о том, что тринадцать – это не просто число. Это знак. Он должен был подготовиться к чему-то подобному.

Может, прошел под лестницей? Или… да, точно! Зонт открыл еще дома, дабы удостовериться, что спица не сломана! Дурак!

Как бы там ни было, и зонт, и возможная лестница, под которой прошел Костин, и тринадцатый год службы – ничто из этого не могло стать оправданием смерти молодой девушки, которая была привязана к деревянному стулу тяжелым канатом. Тело ее было испещрено колотыми ранами, из которых уже давно перестала сочиться кровь.

Ее светлые волосы были перепачканы грязью, которой на полу было более чем достаточно. Порез на щеке тянулся от скулы к подбородку.

– Нехорошее начало недели…

Костин услышал знакомый голос и обернулся. Рядом с ним стоял майор Бойко. Рослый мужик. Помоложе Костина, да еще и понажиместей.

– Но у нас оно всяко лучше задалось, чем у нее, – добавил Бойко, кивнув в сторону истерзанного тела.

Костин окинул взглядом сновавших туда-сюда криминалистов. Все лица знакомые. Перевел взгляд на стену, расположенную по левую руку.

– Ты, наверное, шутить учился на специальных курсах, – зло бросил он коллеге, пораздумав. – Давай лучше по делу, ладно?

– Игорек, ты вот не зарывайся. А то ведь я обидеться могу, – сказал майор и тоже посмотрел на стену. Помедлил. Почесал затылок. – Если по делу, то это чертовщина какая-то.

На стене большими буквами было написано слово:

ВОЗМЕЗДИЕ

Костин подошел ближе. Присмотрелся повнимательнее. Он рассудил, что слово было написано обыкновенным мелом. Тем же способом была записана какая-то несуразица: еид-е-евивз-еме-з.

Эта надпись располагалась чуть ниже, и выглядела она слишком уж маленькой. Не сразу и заметишь на стене с облупившейся краской.

– Кто ее нашел? – спросил Костин.

– Ребятишки прогуливали школу. Забрались сюда покурить. Ну и просрались заодно, – ухмыльнулся Бойко и достал из кармана пачку сигарет.

Глядя на девушку, привязанную к стулу, Костин воспринимал шутки коллеги с таким скрежетом, что аж кулаки сжимались. Одно дело – воображать поутру, как надоедливого соседа на дно Финского залива опускаешь, совсем другое – когда шутишь в такой безрадостной атмосфере. А ведь она чья-то дочь…

– Документов у девушки при себе не было. Об исчезновении никто пока не заявлял, – будто прочитав мысли коллеги, сказал Бойко. – Поднажать придется, короче говоря. Ты ведь на вечер ничего не планировал, Игорек?

«Помоложе. Понажиместей. Потому, наверное, не раз обходил на поворотах, и будучи относительно молодым – всего-то тридцать пять! – выбился в майоры, – подумал Костин. – Старший по званию. Срань господня!»

От криминалистов он узнал, что смерть наступила где-то между полуночью и двумя часами ночи. Причина смерти очевидна, но по этому вопросу лучше в морг – не всегда смерть человека несет в себе ясность.

– Но, все же, удары были нанесены в разные части тела, – заметила Надя – молодая сотрудница, буквально из вчерашних студентов. – Как будто преступник специально истязал ее. И еще эти надписи, – она указала на стену. – Судя по почерку, писал человек в состоянии стресса.

– Когда убиваешь кого-то ножом, ночью, в заброшенном доме, испытываешь определенный стресс, – подхватил Бойко. – Ты, Надь, не включай тут Шерлока. Занимайся лучше работой.

Девушка с вопросом посмотрела на майора, после чего резко развернулась и вышла из помещения.

– Обязательно быть таким мудаком? – прямо спросил Костин.

– Уж очень большое искушение впасть в меланхолию, Игорек. А это нам не подходит. Вот и пользуюсь тем, что знаю и умею, – Бойко помедлил. Пронаблюдал за движением черного седана вдоль заброшенного дома. – Короче, давай опрашивать жильцов. Возьми Толю Петрова, подключи участкового. Я пока со следствием поговорю. Вон, Громыч уже на месте.

Майор покинул помещение, а Костин вновь уставился на стену. Достал из кармана телефон. Сфотографировал надписи. Спрятал телефон обратно в карман.

Он думал о том, что девушке было лет двадцать, не больше. Изуродованное длинным порезом лицо все равно еще сохраняло былую красоту, когда он осматривал ее. Не по себе было от мысли, что она пережила перед смертью.

Опросив жильцов близлежащих домов в паре с младшим сержантом Петровым, Костин медленно потягивал сигарету, сидя на лавочке около детской площадки. Всего-то в пятидесяти метрах от места преступления игрались дети, и родители пристально наблюдали за ментом, который столь неприлично вторгся в их полный радости жизни и беззаботности мирок.

Докурив сигарету до фильтра, Костин встал с лавочки и направился обратно к месту преступления. Шел неспешно, так, будто накинул к своим неполным сорока еще добрый десяток лет. И почувствовал себя на все шестьдесят, когда услышал от Нади про найденную во рту у девушки записку…

19.

Запись третья.

«Ножевые ранения»

Когда я в первый раз вонзил в ее хрупкое тело нож, мне захотелось поцеловать ее. Но во рту у девушки была тряпка темно-серого цвета, и я ограничился тем, что погладил ее по голове. Коснулся ее волос. Задрожал. Подцепил ногой стул и опрокинул ее на пол. Я шумел, и мне это нравилось. Риск.

Такая молодая. Она напомнила мне о школьных временах. О том, как быстро летит время. После той старухи, которая умирала целую неделю, такое быстрое умерщвление показалось мне незаконченным. Я много раз вонзал в нее нож, и когда она потеряла сознание, мне пришлось бить ее по щекам. В конце концов я сорвался и рубанул ножом по лицу. Оставил глубокий порез. Но она отреагировала не сразу. Ее пробуждение заняло какое-то время.

Ожидая, я писал белым мелом на стене. Загадка для учеников шестого класса. Все просто. Мне даже интересно, насколько быстро они поймут, что к чему. Не устану ли я ждать? Не устанет ли ОН ждать?

Да, я чувствую его присутствие, будто он где-то рядом. Это чувство является для меня очередным подтверждением того, что жизнь пронизана невидимыми нитями. Даже не так. Есть невидимый поток, которого может коснуться не каждый. Это поток мира. Время, облаченное в свою естественную форму – не ту, которую мы все берем за основу. Время подобно реке, и в ее бурлящем потоке сверкает крупинками золота истина.

20.

В понедельник днем Даниил решил вопрос с арендой автомобиля. Для этого ему пришлось отправиться в Сочи на электричке, немного поблуждать в центре города, и в довершение ко всему просидеть полчаса в очереди к менеджеру.

Ознакомившись с прайс-листом, Даниил немного опешил, но сотрудница офиса с выразительными голубыми глазками заверила его, что это самые низкие цены на всем побережье. Поверив глазастой девушке на слово, Даниил полез в карман за кошельком. Предоплата. Подумал, что Алине не следует знать, сколько денег в конечном счете уйдет на его «мелкую прихоть».

Сев за руль белого Ford Focus, Даниил приподнял кресло, отрегулировал боковые зеркала и поправил зеркало заднего вида. Выпрямил затекшую спину. После служебного «уазика» новая машинка с опциями вроде электрических стеклоподъемников и кондиционера казалась слишком уж вычурной и незнакомой.

Впрочем, ко всему хорошему быстро привыкаешь.

Даниил позвонил Молохову сразу после того, как выехал с парковки.

– Не ждал твоего звонка, Даниил, – начал он.

На фоне – стук колес. Объявление о посадке. Жизнь не стоит на месте. Порой резко переходит на «ты».

Как и Молохов. Черта журналиста. Свой человек.

– Обстоятельства, – коротко объяснился Даниил. – Есть время?

– Время всегда есть. Так бывает, что нас нет, – Молохов помедлил. – Узнал что-то новое по делу Румянцевой?

– Нового – ничего. Тут и старого хватает на много лет вперед. В колонии строгого режима.

– Это интересно. А детальнее?

– У меня есть фото, на котором Токарев сидит за одним столом с Шаумяном, шлюхами и еще какими-то типами. Качество не ахти, но содержание покрывает этот недостаток с лихвой.

Даниил готов был поклясться, что слышал, как от улыбки у Молохова затрещали губы. Соленый воздух. Мелкие ранки.

– Мне нужно пристроить эти снимки. А после я сваливаю, – добавил Даниил.

– Куда сваливаешь? – Молохов помедлил. – Хотя я уверен, что ты не ответишь. Хочешь, я угадаю?

– Нет, не хочу, – отрезал Даниил. – Ты в Сочи? Где встретимся? Я передам тебе карту памяти с телефона.

– Меня сейчас нет в городе. Очередная командировка. Но ты можешь передать карточку моей коллеге Наталье. Я позвоню ей, предупрежу. Так удобно будет?

Даниил пораздумал.

– Вполне. Только это… сделай все правильно. Этот мудак должен получить по заслугам.

– Непременно. И… спасибо тебе.

Наталья встретила Даниила у входа в торговый центр. Даниил передал этой немолодой даме с ярко-рыжими волосами и красной помадой на губах карту памяти и прыгнул обратно в «форд».

Ему осталось лишь позвонить Валере Легкому и рассказать о том, что случилось. Пускай передаст информацию в Воронеж. Благодаря письмам они свяжут две эти истории.

– Чертовщина какая-то, – заключил Валера, выслушав рассказ старшего коллеги. – Но… какой у этого Шаумяна мотив? Если в отношении девушки понятно, то что по Дарье Щегловой?

– Возможно, они были знакомы. Возможно, Шаумян выбрал случайную жертву.

– Не думаю, что это случайный выбор. Способ убийства… как будто он пытается что-то сказать. У меня складывается впечатление, что у нас в руках еще далеко не все кусочки головоломки.

– Если Шаумяном займется сторонний следователь, они обязательно появятся, – заметил Даниил. – Ладно, я в пути. Свяжемся позднее.

Выехав из Сочи, Даниил медленно, но верно преодолел «шпильки» серпантина и добрался до Дагомыса. Почувствовал машину, и дальше уже двигался на скорости под сотню километров в час.

Лоо, Вардане, Якорная щель… Дома и перекрестки пролетали перед глазами, и Даниил чувствовал себя как никогда раньше. На какое-то мгновение позабыл, что сесть за руль авто его вынудил страх. И за себя тоже, но куда больше – страх за Алину.

Он не мог знать наверняка, насколько далеко в своих поисках смог продвинуться Токарев. По логике, он уже к вечеру должен будет знать адрес временного пристанища Даниила. Если хорошо постарается. Как бы там ни было, к вечеру Даниила не будет в Лазаревском. Он будет на пути в Анапу, где песочные пляжи и санатории длинными рядами. Рядом будет сидеть Алина. Возможно, пить пиво, или газировку. Лучше даже газировку, ведь с самого начала отпуска она неплохо так налегала на спиртное. Порой это смущало Даниила. Ковыряло его старую недобрую привычку.

Алина ждала около гостевого дома. Легкое платье в горошек облегало стройное тело. От нее приятно тянуло свежестью, и Даниил с упоением вдыхал запах ее волос, еще чуть мокрых после душа.

– Карета подана, мадемуазель, – деловито сказал Даниил, открывая перед ней пассажирскую дверь «форда».

– Какие манеры, – улыбнувшись, подметила Алина. – Предлагаю отправиться прямиком в Париж. Обещание…

– Да, да. Я помню, – подмигнул Даниил.

После он загрузил сумки в багажник седана, забежал во двор попрощаться с хозяйкой гостевого дома, а еще выкурил сигаретку перед долгой дорогой.

Близ Туапсе дорога рьяно петляла, глубже уходя в предгорье Кавказа, затем спускалась к морю, но и там, притесняемая скалами, едва уворачивалась от встречного движения. Крепко держась за руль и полностью сконцентрировавшись на дороге, Даниил думал, что в темное время суток этот маршрут, пожалуй, дается только избранным. Тем, кто крутит баранку по работе, да и по жизни тоже.

В минуты молчания, когда Алина проваливалась в приятный дневной сон, и фоном играла музыка, он размышлял о том, что значат в жизни мужчины работа, призвание. Думал о том, как страшно не найти себя в жизни, ведь и сам порой ощущал этот страх. Хватался за работу мертвой хваткой, потому что иначе был способен угодить в безвоздушное пространство, коей представлялась ему спокойная жизнь без риска.

Когда он успел стать таким? В то время, когда курсировал между прямыми милицейскими обязанностями и бандитскими терками в Ильинске? Когда, вооружившись незарегистрированным оружием, врывался в дома и стрелял в воздух? Когда случайно сбил того пацана на дороге? Не сбил бы – сам погиб. Выживает сильнейший. Животные, твою мать…

Может, желание рисковать возникло как раз в те минуты, часы, дни, когда он выполнял свою работу? Ведь хотел, чтобы на улицах было спокойно. Хотел быть частью системы, в которой, по итогу, разуверился. А где ты теперь, Даниил? Все пытаешься найти оправдание своему прошлому?

Ты – это сумма всех твоих поступков.

Четыре часа в пути утомили Даниила, так что он предложил Алине остановиться в придорожном кафе близ Джубги. Было уже далеко за шесть вечера, так что солнце растворялось над линией горизонта в призрачной дымке.

– Знаешь, в детстве родители возили нас с Егором в Геленджик, – рассказывала Алина, сидя за деревянным столом на улице, наслаждаясь шашлычком. Источала приятный запах зелень. Во рту пылала аджика. – Ехали из Краснодара вместе с дядькой. На «жигулях» таких древних. И почему-то постоянно воняло бензином.

– Бензонасос, наверное, – предположил Даниил.

– Ну… не суть важно. Просто запах запомнился. И как ночью страшно было по серпантинам этим ехать. Егора тогда стошнило, не к столу будет сказано. Короче, тяжелая дорога была, но море… шик. Обгорели тогда, аж до волдырей. Я вообще в первый раз на море была.

– Мы около моря родились, – подметил, улыбнувшись, Даниил.

– Разве ж это море? Я тогда, кстати, солнечный удар получила. Не уследили за мной, а мне и в радость на солнце расплавиться. Помню, проснулась, и чувствую, что во рту так сухо. И тело все ватное. И почему-то страшно стало, как никогда раньше.

Даниил кивнул. Вспомнил, как сам впервые испытал парализующий все тело страх, увидев отца на больничной койке, всего переломанного. Он слышал его изменившийся до невозможного голос и чувствовал, как тело будто погружается в темную жижу. Еще он помнил капли воды.

Время отсчитывалось каплями, падавшими на кафель под раковиной. Труба дала течь.

Он помнил лицо той девушки – бортпроводницы, – которая вошла в палату в перепачканной грязью и кровью форме. Как она назвала отца по имени. Ласково. Сережа.

Даниил помнил, как, поддавшись странному импульсу, рванул за ней по коридору, когда она, гонимая гневом матери, бежала прочь.

Это было так давно.

Он с жадностью впивался зубами в куски приготовленной на мангале свинины, хрустел сочным огурцом, запивал все это удовольствие яблочным соком и был уверен, слушая мерный шум вечера, что именно так и выглядит одно из мгновений счастья.

Ради такого стоило бежать от своего прошлого. Хоть всю жизнь.

Но что-то явно выбивалось из аккуратного момента.

Даниил обратил внимание на экран телевизора, установленного под навесом у входа в придорожное кафе. Выпуск местных новостей. Криминальная хроника.

– Внезапное продолжение драмы, развернувшейся в Туапсинском районе…

Голос ведущего звучал наиграно тревожно, как будто сами по себе новости не вызывали достаточного напряжения у зрителей.

– Предприниматель Сергей Шаумян, обвиненный общественностью в убийстве Марии Румянцевой в конце июля, был застрелен около своего дома в селе Ивановское. По предварительным данным, убийство совершила мать погибшей девушки – Маргарита Румянцева.

Даниил перестал жевать шашлык. Словил на себе внимательный взгляд Алины.

– Твою мать! – выругался он.

– …выстрелы были произведены из охотничьего ружья. Сергей Шаумян скончался на месте. Маргарита Румянцева на данный момент находится под стражей.

Знакомые виды небольшого села. Оператор пытался ухватить взглядом камеры быт южнорусской глубинки, да только казалось, что все искусственное, наигранное. Как будто не было этих просторов и обыкновенной красоты. Не было прощения.

Алина молча смотрела на Даниила. Не знала, что сказать. Не знала, как бы промолчать, да чтобы это выглядело уместно.

– Ладно, – выдохнув, сказал Даниил. – Давай доедать, и двинемся в Геленджик. Хочется уже поваляться на кровати.

Кивнув, Алина принялась доедать свою порцию шашлыка. Даниилу кусок в горло уже не лез. Хотелось не просто поваляться. Провалиться. Сквозь землю.

Всю дорогу до Геленджика он молчал. Алина делала вид, что спит, хотя просто сидела с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Вечер утонул в темноте, и южное небо вспыхнуло тысячами звезд. Но к Даниилу по-прежнему не возвращалось ощущение красоты. Он без остановки думал о семье Маши Румянцевой. О том, как эта семья разрушилась меньше чем за месяц. Красоту так легко разрушить – об этом он задумывался уже далеко не в первый раз.

21.

Костину уже до чертиков надоело думать о чертовом шифре, чертовой записке и чертовом письме, которое было доставлено родителям убитой девушки. Ему нужно было разложить все по полочкам. Объяснить самому себе, что миром правит отнюдь не хаос. По крайней мере, его личным мирком.

Письмо. Не первая, но, пожалуй, самая важная деталь в расследовании. Преступник решил поиздеваться над родителями убитой девушки и прислал письмо на имя матери со словами:

Ее больше нет. Живи с этим.

Артем и Елена Перетягины. Дочь – Оксана Перетягина. Студентка третьего курса.

За два долгих дня Костин успел пообщаться с родителями погибшей, с ее бывшем парнем, с подругами и еще с добрым десятком ее однокурсников. Результат, как и полагается, нулевой. Ни у кого причин для вражды нет, ровно как и для мести.

Надпись. ВОЗМЕЗДИЕ. Это второе. Очень уж сбивала с толку эта надпись всех, кто занимался расследованием преступления. Раз уж напишут на стене, что вопрос в отмщении, то и начнешь двигаться в этом направлении. Естественная реакция. Но Костин понимал, что это ложный след. Было что-то еще.

И ведь действительно было. Третье: найденный во рту жертвы кусочек бумаги, пропитанный кровью. Не записка даже – как будто вырезано со страницы:

…в Москве состоялось торжественное открытие летних Игр доброй воли.

Само собой, проверили дату. Пятое июля восемьдесят шестого года. О чем говорит? Да ни о чем, черт возьми! Нужно еще у родителей покойной спросить, но вероятность того, что это как-то связано, так высока и так мала одновременно…

Костин потер переносицу и уставился взглядом в клетчатую клеенку кухонного стола. Жена мылась в душе, он же тратил поздний вечер на размышления. Хотелось закурить, да ведь заведено было в этой части коммуналки, что курить только в парадной. Везде ограничения, что б их!

Нужно было позвонить Бойко. Узнать, в котором часу он договорился встретиться с родителями Оксаны.

Он пробежался взглядом по столу, пошарил по карманам джинсов. Телефона нигде не было. Встал из-за стола, прошелся по кухне. Кинул быстрый взгляд на запотевшее стекло душевой кабинки. Вот бы сейчас залезть к своему «поросенку». Да от недосыпа уже голова кругом идет, никаких мужских сил не осталось.

Побродив по кухне, Костин смекнул, где мог находиться телефон в вечернее время. Он вышел из кухни и пошел по длинному коридору ко второй комнате. Комнате Любы.

– Ну и кто тебе разрешал его брать? – с едва различимой суровостью в голосе произнес Костин, заметив в руках дочери свою «нокиа».

Она сидела на застеленной кровати. Рядом лежали учебники по алгебре и химии, исписанная тетрадь и выпотрошенный пенал для ручек и карандашей.

– Так на столе лежал, – развела руками Люба.

– Мне нужно позвонить, – только и сказал Костин, после чего выхватил телефон из рук дочери.

– Отдай! Я еще не до конца расшифровала…

– Что расшифровала?

Костин нахмурился. Едва заметно улыбнулся, заметив растерянность дочери.

– Ну там… было у тебя в фотографиях.

– Что было?

Но к тому моменту Костин уже и сам догадался. Он быстрыми нажатиями на крестовину добрался до изображений. Стена на месте преступления.

– Там цифры зашифрованы, – объяснила Люба. – Подобными шифрами пользовались в старые времена на Руси бродячие торговцы. Правда, там всегда было десять букв. Но тут девять. Еще лучше! Берешь это слово из девяти букв, и над каждой буквой ставишь число. Потом шифруешь порядок цифр буквами. Получается белиберда, но кто знает ключ, тот понимает.

Костин удивленно вскинул брови. Хотел было что-то сказать, но слова застряли на полпути.

– Не благодари, – улыбнулась Люба. – А откуда…

– От верблюда, – машинально ответил Костин, но тут же улыбнулся в ответ и поцеловал дочку в лоб. – Ты мне очень помогла.

Он помедлил.

– Осталось понять, что означают эти цифры.

22.

Валера Легкий проснулся раньше будильника. Сев на кровати и обхватив голову руками, он пытался избавиться от отголосков сна, засевших в его сознании. Сон был неприятный. Он снова опаздывал на рейс в Москву. Бежал, и сердце тревожно билось в груди, но незнакомое здание терминала растягивалось, как будто было резиновым, или же это была какая-то хитроумная конструкция. Он видел, как самолет взлетает прямо с автомобильной дороги, и люди из-за реактивных струй, подобно куклам, разлетаются в стороны вместе со своими чемоданами и мечтами, и машины переворачиваются, превращаясь в бесформенное желе. Самый настоящий хаос, из которого он с таким рвением пытался выбраться вот уже больше полугода.

Когда неприятные ощущения отпустили, Валера подумал, что стоит какое-то время не пить алкоголь по вечерам. Что-то нездоровое было во всех этих преждевременных пробуждениях и чувстве, будто сон не восстанавливает силы, а наоборот, лишь вытягивает их. Может, перевозбужденная нервная система, подтравленная алкоголем, так кричит о помощи? Но чем занимать одинокие вечера? Купить компьютер помощнее да рубиться в игры? Денег нет. Подружку завести? Тоже денег нет, да ведь и никого на примете…

Порой Валере хотелось вернуться в родное поселение. Там и родственники, и какие-никакие друзья. За те полгода, что он провел в городе, самым близким человеком для него стал Даниил Некрасов, но тот не стремился к дружбе. Порой Валере казалось, что капитан его презирает без видимой на то причины. Конечно, он знал о том, что случилось с майором Евтушенко – бывшим коллегой Некрасова. История Андрея Трофимова – молодого сержанта и по совместительству наемного убийцы – была еще у всех на устах. Но разве пережитый ужас – это повод смотреть на других коллег исподлобья?

Приведя себя в относительный порядок под теплым душем и пообедав на скорую руку, Валера надел форму и отправился на работу. Пять минут ходьбы – и уже на месте. Даже не успел ощутить утренний холод. На семидесятой параллели осень уж очень быстро отдавала бразды правления долгой зиме.