Читать книгу Юнгельс и Гуревич - Александр Викторович Юдин - Страница 1

«Старались также и волхвы чарами своими произвести мошек, но не могли. И были мошки на людях и на скоте». Книга Исход, глава 8, стих 18

– В наше время всеобщего самоопределения совершенно невозможно однозначно принадлежать какой-нибудь конкретной общности. Скажем, не можешь ведь ты быть монархистом и при этом исповедовать новую этику, – Гуревич судорожно сглотнул, стараясь сохранять видимое спокойствие. – А ведь потребность эта никуда не делась: каждому представителю рода человеческого было жизненно необходимо принадлежать какой-нибудь церкви, общине, партии…

– Гуревич, будьте добры, заткните свою пасть! – штатный участковый Юнгельс не стеснялся в выражениях ни с кем и никогда, разве что перед начальством он был тише воды, но и это исключительно из-за собачьей преданности соцпакету. Компромиссы без видимой выгоды Юнгельсу были чужды. – Если бы Вы читали хотя бы немножечко Бодрийяра и самую малость Жижека, Вы бы понимали, что принадлежность к общности не более, чем социальный конструкт, самим социумом и навязываемый, и более того: не самим даже социумом, а его симулякром.

– Но помилуйте! – вскричал Гуревич.

– Если бы, дорогой мой Гуревич, я имел желание миловать, я бы пошёл не в участковые, а в священники. Впрочем, и там этой идеей не слишком озабочены, насколько я знаю.

Гуревич и Юнгельс могли спорить бесконечно. Юнгельс, конечно же, не читал ни Бодрийяра, ни Жижека, ни, упаси Господи, Дерриду: он был больше наслышан, чем начитан. Ночные дежурства на Чистых Прудах не проходили даром: в эпоху всеобщей интернет-гласности отбивать почки задержанным было положительно невозможно, если задержанный не выступал за свержение конституционного строя, а каждого словоохотливого забулдыгу в подобном не заподозришь: это и честь мундира порочит, и служебным расследованием грозит заодно. Поэтому на дежурстве Юнгельс был вынужден получать сразу три образования: философское, психологическое и литературное. Математики, к счастью, бухали в иных местах, потому что чли преемственность поколений и территориальную подсудность. Поэты же и философы любые рамки презирали, но без парадоксов жить не могли, поэтому собирались преимущественно на Чистых и на Болотной: Арбат тогда был слишком шумен и опасен для алкоголика без рубля и базовой осторожности.

Гуревич был как раз из тех самых завсегдатаев отдела, но уже больше для галочки, а не для палочки: из небрежного студента психфака он превратился в «эксплуатирующего механизм избегания» тайного осведомителя, что давало ему несомненно больше выгоды, чем бесплатное образование с его отсутствующими перспективами. Кроме Шопенгауэра Гуревич прочитать ничего не успел, поэтому все свои подлости считал представлением Воли, с которой он не мог поделать решительно ничего.

– В общем, милый мой Гуревич, надобно Родине послужить.

– Бесплатно?

– Бесплатно такая шваль, как Вы, и шагу не ступит. За это мы Вас и ценим.

– Благодарю. Ну так и что же, чем могу служить?

– Вы прессу читаете?

– Исключительно в интернете.

– Именно этого ответа я от Вас и ожидал. Значит, с клиповым сознанием Вы знакомы не понаслышке. Это и по Вашим обрывочным суждениям видно, и по диагнозам… Кстати, про диагнозы: кто Вас диагностировал?

– Обижаете, я на психфаке МГУ учился!

– Год.

– Нынче нормы образовательные принято считать устаревшими, тому в подтверждение есть множество исследований. Года вполне достаточно, чтобы понять, есть ли у субъекта шизофрения, РАС или СДВГ.

– А с объектами Вы так же поступаете?

– Не желаю играть с Вами в эти игры.

– Прекрасно Вас понимаю. Я бы Вашей колодой тоже играть не стал. Ну, к делу. Читали про отношение партии к комарам?

– Простите…

– Прощение – это не по моей части, не раздражайте меня, Гуревич. Комары Вам как?

– Ну как… Если онтологически, то…