Читать книгу Пандора Норна. Остров К - Александра Игоревна Север - Страница 1

Глава 1. Восьмой

Чтобы завоевать сердце женщины, мужчина должен совершить подвиг.

Не помню точно, где я услышал эту чушь, но она очень плотно врезалась в мой мозг, и я был готов совершить… очередную глупость. Именно поэтому я не пошел на занятия в академию, а отправился на консервный завод – единственное производственное предприятие на нашем острове.

Вся жизнь местных жителей крутится вокруг него. В том числе и моя. Так уж устроен наш мир. Рождаясь в нем, каждый человек заранее знает свое будущее. Десять лет он растет под опекой своих родителей, затем отправляется в академию консервирования, где учится консервировать, а потом на завод консервирования, где консервирует. Даже наш остров называется островом Консервации.

Идеальный порядок, совершенный до безумия. И у меня есть только один шанс изменить свою жизнь.

Каждый вечер, готовясь ко сну, я удобнее устраиваюсь на кровати, закрываю глаза и представляю себе этот день. Словно наяву я вижу, как снимаю с себя осточертевшую консервационную форму, переодеваюсь в крутой стратегический костюм, сажусь на корабль о красных парусах и навсегда забываю дорогу обратно. Треклятый остров К остается позади. Впереди бушует море, над головой сияет солнце, гребное колесо вспенивает волны, ветер шелестит в парусах, и где-то вдали кричат морские черти, возмущенные приближением пароходофрегата.

Все, о чем только можно мечтать в одном слове – перераспределение.

И до этого чудесного дня осталось меньше четырех месяцев. Я страшно нервничаю и жду его, как годовую премию. А пока жду, потихоньку подтягиваю хвосты. Есть у меня тут еще пара неоконченных дел. Например, я должен успеть завоевать сердце Сесиль. А то, пока буду переучиваться на стратега, она, чего доброго, замуж успеет выскочить. Как говорит дедуля Тедди, да и не только он, дурное дело – не хитрое. А три с хвостом месяца срок недолгий – без подвига не обойтись. Ну, и еще одно дело есть, без которого рвануть к закату точно не получится.

В общем, наш завод поставляет консервы по всему миру. Каждый понедельник в десять часов утра с пристани первого раздела отправляется корабль с провизией. Ящики с консервными банками сначала спускают в первый раздел, грузят на телеги, а после отвозят на причал. Вся процедура обычно занимает два-три часа, и это единственный момент, когда склад остается открытым. А значит, и единственный шанс проникнуть туда и свистнуть полукилограммовое доказательство моей привязанности.

Добравшись до академии на развозке вместе с другими учениками, я смешался с толпой и прошмыгнул на завод через служебный ход. Там меня встретил Джимми – местный вахтер. Мы с ним давно знакомы. Привычка сбегать с уроков и бродить по заводу появилась у меня еще в день поступления в академию, и Джимми был первым третьераздельцем, с которым я подружился. Так уж вышло, что он мог кого угодно пропустить на завод за банку кислой капусты, что делало его невероятно полезным и сговорчивым другом.

Радостно поприветствовав его, я сунул под стол взятку, шмыгнул на завод и, дробно стуча тяжелыми ботинками по стальной лестнице, спустился в подвал. Мутные окошки складских дверей не показали ни единого движения. Голоса рабочих звучали далеко, как и лязганье стальных ящиков.

Набравшись смелости, я толкнул двери. Тяжелые двойные створки разъехались в стороны, жалобно скрипнув, и я невольно втянул голову в плечи, ожидая немедленной расправы, однако вокруг не было ни души. Впереди, справа и слева возвышались огромные колонны провизии, образующие корявый лабиринт, заходить в который рискнет только сорвиголова вроде меня. Одно неосторожное движение, и все эти причудливые ржавые конструкции порушатся, давя все на своем пути. Уж не знаю, кто придумал так раскладывать продукты питания, но с уверенностью могу сказать, что сам факт моего здесь присутствия уже можно назвать подвигом. Я не только свободой рисковал, но и жизнью. Некоторые из этих ящиков весили по полцентнера.

Но не мог же я пустословно хвастаться на перемене понравившейся девчонке! Мол, пробрался на склад, побродил по лабиринтам и едва не погиб под их невероятной тяжестью. Мой рассказ надо было чем-то подкрепить. А чтобы это сделать, мне придется свистнуть что-то покруче фасоли или капусты. Эти консервы нам выдают в качестве стипендии, так что они ничего не докажут.

Но, конечно, вокруг меня оказались именно они. Справа – капуста, слева – фасоль. Да еще и верхние ящики стояли так высоко, что до них не дотянуться, а тащить из-под низа нечего и думать. Проще сразу утопиться. Говорят, смерть под водой куда приятнее прочих. По крайней мере, она не так печальна, как смерть под обрушившейся колонной консервных банок. Особенно, если тебе предстоит всю жизнь пахать на консервном заводе, закатывая еду в эти самые банки.

Но мне-то это не светит. Я твердо решил, что стану стратегом, и о других вариантах даже думать не собираюсь. Однако слишком резвое воображение уже нарисовало все варианты трагических смертей перед моим внутренним взором. По спине волной промчались мурашки и меня передернуло.

Выкинув из головы навязчивую порцию каждодневного бреда, я отправился вперед в поисках фруктово-ягодного отдела. Если уж забираться в самое опасное место острова (это если кладбище не считать), то ради чего-то действительно стоящего. Я рассчитывал подарить ей соленые сливы. Это лакомство Сесси получает всего раз в месяц, как и другие ученики академии. И даже если она не поверит, что я раздобыл их здесь, то точно обрадуется.

Голоса рабочих становились все громче, а заветного лакомства нигде не было видно. Я нашел фасоль, горох, кукурузу, перец и даже странного вида плоский ящик с надписью «икра». Черт его знает, что это значит. На острове нам такие консервы не выдают, а урок о них я, наверное, прогулял.

Вскоре лабиринт закончился. Я вывернул на прямую и оказался лицом к лицу с учетником, руководящим погрузкой. Нас разделяло всего несколько метров и толстый ящик с надписью «Ананас». Сердце вмиг подскочило в груди, я вздрогнул и нырнул обратно за гороховую колонну.

Что такое ананас, я знаю. На этом уроке присутствовал. Но напугал меня отнюдь не он. Учетник – блюститель местного порядка. Он – истинная причина моего страха. Если попадешься вне раздела коменданту завода, получишь отработку. А если учетнику – штраф.

На отработке я уже не раз успел побывать. Любое мелкое нарушение в академии ведет к этой самой отработке, что, по сути, совсем не страшно. Надо всего-то нацепить позорный фартук шестого раздела и два часа вместе с шестираздельцами отдраивать академию, завод или улицы. Куда пошлют. Ребята из академии потом смеются, конечно, и всякие шуточки травят. Но мне на них пофиг, я грязной работы не боюсь. Все лучше, чем конвейер.

Но вот если схлопочешь штраф…

Я вздохнул. Об этом даже думать страшно. Учетник отцапает как минимум половину моей стипендии. И что в итоге? Сначала меня убьет брат, потом мама, затем до меня доберется отец. И закончится все монотонными поучениями дедули о том, что я должен быть сознательнее и осторожнее.

Я вообще много всего в жизни натворил, но дедуля Тедди всегда говорит только про сознательность и осторожность. Словно творить можно и дальше, а вот попадаться нельзя. Я знаю, дедуля тот еще смутьян, хоть и выглядит всегда сознательным и осторожным.

К счастью, учетник меня не заметил. Он ткнулся носом в погрузочную смету и без конца нацарапывал там что-то рисовальным прутом.

Погрузка продолжалась. Склад уже опустел наполовину, а заветная баночка так и не нашлась. Видно, все фрукты и ягоды уже переехали в первый раздел. Делать нечего, придется выбирать из того, что осталось. А осталась, как всегда, полная фигня.

Я раздраженно вздохнул, борясь с обидой на несправедливости судьбы, и еще раз обошел корявый, изъеденный ржавчиной лабиринт. На складе воняло сыростью, и от пыли чесалось в носу. Я потер нос рукой, борясь с желанием чихнуть. Акустика тут отличная. Если не сдержусь, не услышит меня только глухой, и проблем не миновать.

Я вспомнил про загадочную икру. Что бы ни скрывалось в той банке, такой диковинки Сесси еще не видела, а значит, она вполне может стать подтверждением моего подвига. Колонна икры была меньше остальных, и я вполне мог дотянуться до верхнего ящика. Поставив его на пол, я открыл крышку. Та протяжно скрипнула, заставив сердце в очередной раз замереть. Я застыл и прислушался. Грузчики впереди продолжали погрузку и вели себя достаточно шумно, чтобы не обратить на меня внимание. Облегченно вздохнув, я выудил из ящика загадочные консервы.

Банка была такой же плоской, как и ящик, и совсем малюсенькой. Грамм на сто, не больше. Я повертел ее в руках и представил себе вот такую картину:

Я захожу в класс, подхожу к Сесиль и говорю:

– Я был сегодня на складе. Пробрался, пока шла разгрузка. И меня не поймали.

А она в ответ:

– Врешь.

А я:

– Нет! – выуживаю из сумки баночку икры. – Смотри, что я тебе раздобыл.

– И что это? – спрашивает она.

– Черт морской знает! Фигня какая-то.

Вот это картина! Обалдеть можно. Именно так и впечатляют девчонок. Она наверняка описается от восторга.

Я хлопнул себя ладонью по лбу, и в тот же миг все вокруг содрогнулось. Колонны задребезжали. Трехметровая стопка бобов накренилась и рассыпалась, сбив столбик икры. Я едва успел отскочить. Первый ящик пролетел в сантиметре от моей головы, зацепил второй и больно врезался в плечо. Метнувшись назад, я развернулся на каблуках и бросился бежать.

Пол под ногами ходил ходуном. Консервные столбы рушились, засыпая проходы. Слава богам, выход со склада оказался недалеко. Створки двери призывно покачивались впереди. Перепрыгнув через руины, оставшиеся от капустной колонны, я ползком добрался до дверного проема и прижался спиной к косяку.

Завод трясся и дрожал. Обилие металлических приспособлений создали такую какофонию звуков, что я не выдержал и заткнул уши руками. Вдалеке кричали рабочие, но я не разобрал ни слова. Затем завизжала сирена. Говорители активировались, и монотонный голос секретарши мэра объявил:

– Сохраняйте спокойствие. Отойдите от конвейеров и шкафов. Происшествие скоро закончится. Не расходитесь и не покидайте рабочих мест.

Она перевела дыхание и:

– Повторяю. Сохраняйте спокойствие и оставайтесь на своих местах.

Ее голос звучал настолько безразлично и уныло, что я сам едва не зевнул от нахлынувшего неизвестно откуда безразличия. Но вдруг еще одна колонна рухнула, ее верхний ящик свалился на железный пол и проехал в нескольких сантиметрах от моей ноги. Я бросил на него беглый взгляд: всего лишь бобы.

Мысль проскользнула в голове так стремительно, и была настолько неуместной, что у меня даже лицо от стыда вспыхнуло. Нашел о чем думать в такой момент! Земля уходила из-под ног, высокий потолок сотрясался, грозясь рухнуть в любой момент, а я думал о подвиге и о том, как доказать девчонке факт его свершения. Но отругать себя за глупость не успел, вскоре тряска прекратилась, и я смахнул со лба холодный пот, будто старик держась за сердце. Давненько я так не пугался.

От дурного предчувствия свело желудок. Вообще-то для здешнего народа землетрясения непривычны. Наш остров – вершина горы ушедшего под воду материка (по крайней мере, так нам говорили на мироведении). До соседней тектонической плиты так далеко, что опасаться тряски не приходится. Все природные катаклизмы ошиваются на юге. Временами до нас доходят большие волны, но не настолько, чтобы дать повод для беспокойства. А тут тряхнуло основательно. Сравнивать мне, конечно, было не с чем, но штаны я едва не намочил. И что-то мне подсказывало, что не только я.

От поднявшейся пыли воздуха не хватало. Шею стянуло будто удавкой, и я расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Картинка перед глазами предстала та еще: склад был полностью разрушен. Ну, не то чтобы разрушен. Стены остались на месте, а вот от лабиринта – один завал. Все валялось вперемешку: овощи, бобовые, икра. Припасенную баночку я выронил, спасаясь бегством, и раздобыть новую теперь не представлялось возможным.

Секретарь мэра объявила: пора возвращаться к своим делам. Грузчики впереди ругались и сетовали на беспорядок, неохотно возвращаясь к работе. Но паники не было. Видно, никто не пострадал.

Я облегченно вздохнул и ползком подобрался к ближайшим ящикам. Это была треклятая фасоль. С таким «доказательством» весь мой подвиг полетит в выгребную яму, а я прослыву шутом и пустословом. Моя репутация в академии и так оставляла желать лучшего, а молчать о случившемся обидно. Не то чтобы я люблю похвастаться… просто, какой смысл в подвиге, если о нем никто не узнает?

Я выглянул из-за завала. Высокие станы оголились, избавившись от стеллажей, и отлично отражали каждое произнесенное рабочими слово.

– Землетрясение? Здесь? Это же невозможно! – сказал один из грузчиков, подняв тяжелый ящик. – Да со дня заселения тут ни разу не трясло!

Его собеседник неловко пожал плечами и кинул на учетника опасливый взгляд. Тот недовольно сощурился.

– И откуда же тебе это известно? Неужто конспекты из академии подворовываешь? Насколько знаю я, в четвертом разделе не преподают историю острова.

Грузчик растерянно заморгал поставил ящик и вытер руки о желтый комбинезон, перепачканный грязью и ржавчиной. Его форма местами выцвела, и кое-где не хватало пуговиц. Учетник смерил его надменным взглядом и брезгливо сморщился. До чего же противный! Легко быть такой высокомерной сволочью, когда новый костюмчик выдают каждые полгода. Я мысленно посоветовал грузчику молчать. С первым разделом спорить себе дороже.

– Так откуда тебе это известно? – учетник повысил голос, и высокий коренастый четвероразделец съежился и низко опустил голову, словно ребенок, которого отчитывала мать.

– Я предположил, сэр.

– Разве тебе платят за предположения?

– Нет, сэр.

– А за что тебе платят?

– За работу.

– Вот и работай.

Учетник черканул что-то в своей жестяной таблице, и я понял: он влепил ему штраф. Подобравшись чуть ближе, я выглянул из-за ящика тушеной капусты и смерил рабочего сочувственным взглядом. Заработная плата у нас на острове оставляла желать лучшего. И при этом имела тенденцию к понижению из раздела в раздел. Штраф означал, что грузчик обречен на голод, и сил работать у него не будет, что неизбежно повлечет за собой еще один штраф.

– Грузите последнее, – приказал учетник. – Остальное заберем вторым рейсом.

Грузчики покорно подхватили ящики с ананасами и отправились к двери, ведущей в первый раздел, но едва они успели до нее дойти, как створки распахнулись. На пороге возник непривычно круглый человек в белоснежном комбинезоне – еще один перворазделец. Наивысшая форма жизни на острове. Но это только на острове. Поговаривали на боговедении, что где-то за горизонтом есть ребята покруче. Но его неприлично большие объемы все равно вызывали зависть. Я сегодня еще не завтракал и попытался отгадать, сколько раз успел позавтракать он.

– Восемьдесят третий, иди собирайся. Я тут закончу.

– Уже пора? – учетник растеряно покрутил в руках жестяную таблицу и оглядел разрушенный склад. – Но погрузка еще не закончена. Придется сделать второй рейс. У нас груза на полторы тысячи тонн остается на складе, не меньше!

– Грузите все сразу. За нами пришел Восьмой.

Я с опаской выглянул из укрытия. Учетник стоял ко мне спиной, но я все равно заметил, как вытянулось его лицо. Или мне так показалось. Но мое лицо точно вытянулось от удивления. Восьмой – это не просто корабль. Это очень большой разведывательный пароходофрегат! Такие не ходят за очередной поставкой провианта. Эти корабли созданы для самых опасных морских экспедиций. И служат на них лучшие из лучших!

Я почувствовал, как по позвоночнику поднимается мерзкий холодок и пригнулся ниже. Сердце прихватило. Почему нашим островом заинтересовался корабль из первой десятки? Куда пора собираться учетнику? И с чего вдруг здесь началось землетрясение? Все это не просто странности, а самые настоящие невозможности. И раздери меня морской черт, если я не узнаю ответ хотя бы на один из этих вопросов!

Грузчики отправили наверх партию ящиков с консервами и вернулись за следующей. Склад стремительно пустел – совсем скоро от моего укрытия не останется ни банки. Я ползком попятился к дверям, ведущим на лестничный пролет. На четвереньках добрался до лестницы и поднялся на первый этаж, крепко прижавшись спиной к стене. Лестничный пролет пустовал. Завод работал, словно ничего не случилось.

Я достал из кармана часы, откинул украшенную гербом ОКПиН крышку и сверил время. По составленному утром расписанию я сейчас на полпути к кабинету термообработки. После него будет боговедение, затем право, мироведение и конструирование консервных банок, а потом домой со спокойной совестью. Да только после всего случившегося, действовать по плану я не смогу. Придется импровизировать. Я ведь ненадолго, только выясню, что за чертовщина тут творится и сразу в академию. Если не стану задерживаться, к мироведению успею. А если нет, так и черт с ним. Все равно в последнее время учителя как сговорились и без конца гнали повтор. Готовили нас к экзаменам. Будто они трудные.

Но что, действительно, трудно, так это уложить в голове все произошедшие за последние минуты странности и выяснить их причину. К легким путям я не привык. Да и из учителей никто меня не хватится, ведь за моей партой всегда сидит Саймон.

Погрузка продолжалась. Ящики лязгали, скрипели двери, и никто из рабочих не смел раскрыть рта. А жаль, я бы не отказался услышать еще пару предположений о произошедшем инциденте. Но штраф – слишком веское основание притвориться немым.

Устроившись в углу лестничного пролета, я стал ждать. Время тянулось невыносимо медленно. В голову полезла прорва страшных мыслей. Я придумал кучу вариантов развития событий и решил, что мы все скоро умрем. Не то чтобы я пессимист. Хотя, кого я обманываю? Самая частая фраза, которую дедуля Тедди повторял нам с братом это: «не паникуйте, вы еще ничего точно не знаете» и «Виктор, будь сознательнее и осторожнее», конечно. Первую фразу я прокрутил в голове несколько раз и попытался переключиться на что-нибудь более приятное.

Давняя фантазия тут же пришла на помощь. В голове зашумели волны. Я увидел раскаленное до красна закатное солнце, услышал, как в парусах гуляет ветер, и, клянусь, почти ощутил под рукой штурвал. Воображение нарисовало на горизонте незнакомый остров, усыпанный свежей зеленой травой. Я вдохнул, надеясь ощутить ее запах, но, как говорил дедуля Тедди, нельзя представить то, чего никогда не слышал, не видел и не чувствовал. Потому коварный мозг подкинул мне аромат прелого пыльного сена. Я поморщился и вернулся в реальность.

Внизу хлопнула дверь. Сбежав по лестнице вниз, я заглянул в мутное дверное окно. Размытые желтые силуэты отдалялись, шаги становились все тише, и наконец, хлопнула дверь, ведущая в первый раздел.

Выждав еще пару минут, я прошмыгнул на склад и метнулся к стене, опасаясь открытого пространства. Стеллажи поставили на место, и я надеялся, что мой серо-голубой комбинезон второго раздела сольется с их серебристыми стальными боками. Мало ли кому придет в голову идея вернуться сюда и проверить, действительно ли склад остался совершенно пустым. Да он был не просто пустым, кроме голых стеллажей в нем вообще ничего не осталось, и потолок показался мне выше второго этажа.

Я на цыпочках подобрался к двери ведущей в первый раздел, стараясь производить как можно меньше шума. Страшно было представить, какой силы эхо услышу, если уроню газовку или рисовальный лист. Мне казалось, я даже дышу чересчур громко.

Подкравшись к лестнице, ведущей прямиком в первый раздел, я облегченно вздохнул. Тесный пролет создавал иллюзию безопасности. Как-никак укрытие. Дверь наверху была полностью обшита металлическим листом. Никакого окошка для разведки мне не оставили, но я был уверен, что она не заперта. Проблема состояла в другом. Этот выход тоже охранялся вахтером, и для него я капусту не взял. Да и не факт, что его можно подкупить. Остался один вариант.

Я с грохотом шарахнул дверью о стену, подлетел к столу вахтера, схватился за тяжелую столешницу и толкнул ее вперед. Стол сдвинулся не на много, но достаточно, чтобы пригвоздить несчастного вахтера к стене. Бедняга едва не захлебнулся от негодования и разразился целой речью грубых выражений, за которые в академии можно отхватить по шее. Давненько я не слышал столько ругательств за один раз. Будь у меня припасена еще одна баночка консервов, я непременно вручил бы ее вахтеру в качестве приза за оригинальность некоторых словосочетаний.

Одним прыжком я выскочил в раздел и кинулся за ближайший дом, оставив вахтера в ярости и одиночестве. Я знал: он за мной не побежит. Просто сделает заметку в журнале, что в такое-то время представитель такого-то раздела, выглядевший приблизительно так-то несанкционированно проник в первый раздел с неизвестной целью. Далее комендант завода проведет расследование, может даже отыщет меня, а может, и нет. И в первом случае назначит отработку. Не так уж и страшно все выглядит. Но это потому, что я еще не знаю, что ждет меня впереди. Дурное предчувствие сжало сердце.

Ворвавшись в раздел, я не стал тратить время на осмотр достопримечательностей. Все здесь было таким же унылым и серым, как у нас. Разве что стальные двухэтажные бараки, именуемые домами, были чуть больше и выглядели более ухоженными. Да сцена для объявлений у входа сверкала свежей краской.

Но если вахтера бояться мне было ни к чему, то первораздельцам на глаза я предпочел бы не попадаться. Эти ребята не любят, когда к ним пробираются чужаки их младших разделов. Беднягам на заводе с ними мороки хватает. Потому я поскорее скрылся в тени ближайшего дома и, обогнув его, оглядел улицу из-за угла. И вот тут у меня в голове все перемешалось, словно по затылку трехкилограммовой дубиной шарахнули.

Первый раздел кишел местными жителями. Люди в белоснежных форменных комбинезонах толпой двигались вниз по улице, таща за собой детей и ручную кладь, сваленную в самодельные мешки из простыней. И это в самый разгар рабочего дня!

Я старательно протер глаза, надеясь, что странная картина исчезнет, несколько раз ущипнул себя за руку и даже вспомнил короткую молитву, отпугивающую беды и нечисть, но ничего не изменилось. Белоснежная процессия продолжала шествие вниз по улице к причалу и маяку.

Я нырнул обратно в проулок и бросился бежать. Вскоре первораздельцы остались за спиной. Соленый запах моря с примесью тухлой рыбы и ржавчины ударил в нос. Дома закончились, и я оказался на отрытом пляже, заваленном огромными глыбами камней. Слева возвышался маяк, опутанный легким утренним туманом, а впереди за хлипкой пристанью, сваренной из обломков металлических балок и бракованных листов жести, раскачивался на легких волнах громадный параходофрегат о красных парусах. Из печных труб еще поднимались жидкие клубы черного пара, а гребное колесо делало слабые повороты, готовясь вот-вот заглохнуть.

Сбросив с носа корабля тяжелый якорь, стратеги спустили трап и оцепили пристань, у подножия которой уже выстроилась вереница запряженных извозниками телег. Извозник – это самый чудной зверь на нашем острове. По второму разделу они обычно не разгуливали и вызвали у меня не меньше восторга, чем боевой стратегический корабль. Вообще, фауна у нас довольно скудная, а флоры и вовсе никакой нет. О том, что трава зеленая, я узнал по словам учителя мироведения только после того, как спросил почему маленький островок напротив первого раздела отмечен на карте зеленым цветом. А животных нам досталось всего три вида. Но я был уверен, что чуднее извозника и на других островах зверя не найдется.

Гладкая лоснящаяся шерсть, вывороченные наружу вечно согнутые локти и острые то ли когти, то ли копыта, которыми он глубоко врезался в землю при передвижении, придавали ему вид мутировавшего гигантского насекомого. На вытянутой морде красовался рог, согнутый острием вперед, а мощные задние лапы выпрямлялись при наборе скорости, от чего задница смешно торчала вверх. В общем, природа знатно над ним посмеялась, но скорость и выносливость дала приличную. Очевидно, в качестве компенсации.

Рабочие выстроились цепью по пристани и передавали друг другу ящики с консервами, поднимали их на борт корабля. Перворазделец, заменивший учетника, вел смету, а стратеги зевали, наблюдая за процессом. В этот раз их было намного больше, чем обычно.

Как правило, экипаж грузового судна не превышает пятнадцати человек. А сам корабль имеет весьма скромные размеры и ограничивается парусным оснащением. Паровые двигатели – новинка механического острова, привилегия, доступная только боевым кораблям первой десятки. Двойное оснащение требует больше рук. А может, это про запас. Мало ли что. В любом случае не с проста я насчитал на борту Восьмого двадцать шесть человек и трех служивых.

Служивые – тоже звери. Трехлапые саблезубые монстры весом в половину человека, но такие сбитые, что роста им почти не досталось. Зато мышцы выступали мощными рельефами. Эти полуморские твари отлично дрессировались и отличались верностью, силой и агрессией к чужакам. Идеальное оружие. И их я тоже увидел впервые. На грузовых парусниках они не водились.

Как только я заметил капитана, сердце в моей груди застучало быстрее. По идеальной выправке и высоко поднятому подбородку я понял, что этим кораблем управляет не выслужившийся юнец, а опытный воин моря. Он не покинул судна и стоял на палубе у трапа, заложив руки за спину. Лица с такого расстояния я не разглядел, но представил. И оно, конечно же, было идеальным, усатым и спокойным.

Желая подобраться ближе, я шмыгнул между камнями и скрылся в тени метрах в пяти от береговой линии. Волны шумели над левым ухом, а до правого уже донеслись восклицания белой толпы первораздельцев. Увидев их, служивый на пристани вскочил и утробно рыкнул. Нет, скорее забулькал. Звук больше похожий на бурлящую при кипении воду, чем на рычание. Стратег рядом с ним присел на корточки и что-то сказал. Я не услышал и шмыгнул за следующий камень.

Капитан поднял руку и махнул ей из стороны в сторону. Сначала я подумал, что он приветствует новоприбывших, но позже понял: это знак. Стратег, стоявший ближе всех к основанию пристани, достал из маленького ящика незнакомый прибор, завел его, покрутив изогнутую ручку, и поднес к губам.

– Жители Консервации. Вернитесь в свои дома. За вами придет другой корабль в два часа дня, – его голос в разы усилился, и я четко расслышал каждое слово. – Разойдитесь!

Толпа разволновалась, и я вместе с ней. В смысле, придет другой корабль? За всеми или только за ними? Куда они, побрал бы их черт морской, собрались?

Я попытался разобрать хоть слово из того, что кричали люди, но справа шумели волны, а слева все друг друга перебивали, да еще и совсем рядом заревел ребенок. Мать подняла его на руки и начала быстро качать, от чего малыш заорал еще громче. Я закатил глаза и раздраженно выдохнул. С такими соседями, да еще и на расстоянии в десяток метров от причала мне вряд ли удастся хоть что-то выяснить.

Я дождался, когда все стратеги отвернутся, и бегом шмыгнул под пристань. Лучше укрытия здесь не найти. Разбросанные по берегу камни высоки, но не настолько, чтобы полностью скрыть меня от посторонних глаз. А устроившись прямо под ногами стратегов, я мог расслышать каждое сказанное ими слово. Затаив дыхание, я напряг уши и встал на цыпочки.

Толпа первораздельцев недовольно кричала, кто-то засвистел, но вперед не рвался. Паники нет, а значит, никакой опасности тоже нет, только личный интерес – сделал я вывод. Но более конкретного объяснения не придумал, а потому и облегчение не пришло.

– И это местная верхушка? – фыркнул один из стратегов. – Как животные.

– Берта, стой! – крикнул другой.

Затем послышалась возня и топот.

– Отойдите и не мешайте погрузке! – возмутился третий голос.

Берта зарычала, заскулила и забулькала, как кипящая кастрюля. Пристань заходила ходуном.

– Успокойся! Сидеть!

– Держи его! Черт!

Я услышал, как застучали по металлу когти.

– Уберите зверя, у меня еда!

Раздался грохот и мерное жужжание металла – что-то покатилось по причалу. Спустя мгновение прямо к моим ногам упала консервная банка, затем еще одна. И еще. Подарок Вселенной и никак иначе! Не помня себя от счастья, я схватил банку и, не взглянув на название, сунул в сумку.

«Только бы не фасоль, – подумал я, – и не капуста. А то ведь фиговый получится подарок!»

Но радоваться счастливому стечению обстоятельств мне предстояло не долго.

– Чего стоишь? – недовольно протянул перворазделец. – Иди и доставай их теперь оттуда.

Сердце пропустило удар. Я задрал голову и уставился на трясущийся стальной потолок. Пристань снова загрохотала под тяжелыми сапогами грузчика. Пара минут, и он меня обнаружит.

Первая мысль – упасть и претвориться мертвым. Голова закружилась, дышать стало невыносимо трудно. Только паники мне сейчас не хватало. Вторая мысль – бросить консервы обратно. Если меня тут обнаружат с пустыми руками, может мне удастся отделаться очередной отработкой? Нет уж, это вряд ли. Над моей головой два десятка стратегов. Они – не коменданты и не учетники. А меня здесь быть недолжно. Мысль третья – спрятаться. Я огляделся. Все больше камни, за которыми я мог укрыться располагались слишком далеко под открытым небом. А выходить из тени пристани, когда все внимание приковано к тому, что находится внизу, слишком опасно.

Остался один вариант – море.

Я сглотнул застрявший в горле ком и тихонько прокашлялся. Только Богам Пандоры и Норны известно, какие твари там обитают. Наверняка я знаю только о жировиках – маленьких рыбешках, любящих забираться под кожу и поедать жировой слой. И, если верить слухам, они далеко не самые опасные твари. Вода в отличие от суши куда богаче фауной и флорой. Как говорится, выиграл тот, кто вовремя отрастил плавники.

Морское дно здесь куда круче, чем в нашем разделе. Раз к нему смог пристать корабль, значит, глубина приличная. И в этой глубине мог скрываться кто угодно: от морского черта, до самого Дьявола.

Грузчик, уронивший банки, уже спустился. Я увидел пару грязных желтых ботинок у основания пристани. Еще пара десятков шагов, и он увидит меня, если не решит пригнуться и осмотреться раньше.

Быстро прочитав в уме короткую молитву, а заодно извинившись за плохое поведение и, конечно, пообещав впредь так не делать, я прыжком добрался до воды, задержал дыхание и нырнул. Непривычный холод обжег тело. Я едва удержался, чтобы не вынырнуть обратно. Грудь словно сдавили тисками, а тяжелая сумка потянула ко дну. Я позволил ей это сделать. У самого берега глубина была не очень большой, и сквозь мутную толщу воды я видел солнечные блики. Но грузчика не разглядел и не мог узнать, как скоро он соберет все банки и уйдет.

Вдруг моей руки коснулось что-то скользкое и холодное. Ощущение было таким, словно об меня терся перепачканный слизью ремень. Воображение вмиг нарисовало невиданное чудовище. Ходили слухи, что где-то тут обитает древний морской Бог, которому дикие племена на дальних островах, не относящихся к ОКПиН, приносят жертвоприношения. Меня передернуло. Сердце екнуло и провалилось в желудок. С трудом подавив рвущийся крик, я удержался под водой. Если вынырну слишком рано, рабочий меня заметит.

С трудом взяв себя в руки, я поплыл прочь от берега. Неважно куда. Главное, как можно дальше от того склизкого червя. Мокрая сумка, набитая жестяными рисовальными листами и прутьями, тянула ко дну. Потеряв под ногами почву, я едва не поддался панике, но, к счастью, за тринадцать лет жизни я неплохо успел научиться плавать и сумел удержаться под поверхностью воды. Стараясь не выплывать из тени причала, я очень скоро увидел очертания подводной части корабля.

Воздух в легких почти закончился. Коснувшись рукой холодного металла корабельного днища, я высунул голову из воды и вдохнул так резко, что едва не порвал легкие, а потом силой подавил желание закашляться. В горле стоял комок.

Берег под причалом пустовал, но наверху говорили люди.

– Это все? Не хватает одной банки.

– Я не нашел, – виновато отозвался грузчик. – Видно, скатилась в море.

– А залезть и поискать?

В ответ тишина. Последовало несколько секунд молчания, а после:

– Вот жалкие трусы. Страшно ботинки промочить?

– Оставь его. Четвертый раздел. Чего ты ожидал?

– Мы все возместим, – вклинился в разговор замещавший учетника перворазделец. – Вычтем из его оплаты и…

Он не договорил, и погрузка продолжилась.

Я не глянул на консервы, которые подобрал, но кое-что знал наверняка: за утерянную банку взимается двойная цена. И, что бы мне ни попалось, грузчик дорого за это заплатит. Совесть больно кольнула грудь, но сумка и усталость давили сильнее. Я огляделся по сторонам, ища, за что бы зацепиться. Это важнее. Поругать себя и помучиться от вины, я всегда успею, но только не на дне морском.

Иллюминаторные рамы сверкали высоко над ватерлинией, до них не дотянуться, зато удерживающие пристань столбы ржавели в завидной близости. Я зацепился за один из них и окинул корабль завистливым взглядом. Гребное колесо оказалось всего в метре от меня и пахло так, как на нашем острове вообще ничего не пахло! Но хуже всего то, что его лопасти опасно походили на лестницу.

– Нет-нет-нет, – зашептал я себе под нос. – Это очень-очень-очень плохая идея.

Идея просто отвратительная и такая страшная, что я легко мог лишиться из-за нее жизни. Но только в том случае, если меня кто-нибудь застукает, а все стратеги были на наверху.

Я кинул на берег мимолетный взгляд. Море волновалось лениво и спокойно, словно никого в себе не скрывая, но я уже знал, что там кто-то есть. И мне все равно надо было переждать, когда первораздельцы покинут причал. А оставаться у колеса чертовски опасно. На море штиль, а значит, паруса стратеги не поднимут, отплывут на пару. И что станет, когда эта огромная мельница вспенит воду в метре от меня? Я буду похож на капнувшую в чай томатную пасту. Так себе перспектива.

Нервная система зажгла тревожную лампочку. Сердце заколотилось, как безумное. Я закрыл глаза и несколько раз медленно выдохнул через рот. Нет панике. Она опаснее, чем все преграды на пути к спасению вместе взятые. Я ведь еще не знаю, что будет дальше. Вдруг выберусь.

Все тело зудело от морской соли, сумка давила на плечо, а мышцы ныли от усталости. Надо было как можно скорее выбраться из воды. Соленая вода здорово облегчала задачу, но все равно, держась за столб, я не отдыхал. Силы продолжали уходить.

Взгляд снова упал на гребное колесо. Оно так удобно вело к оружейному люку, из которого торчала еще одна любопытная диковинка – чугунная пушка. Черная и настоящая. Не просто табличка с рисунком, а смертоносное огнестрельное оружие. Сердце замедлило бой. Глядя на нее, я окончательно решил, что назад не поплыву. Сил в теле осталось немного, и сумка быстро утащит меня на дно. Если брошу ее, мама из меня душу вытрясет и навеки запрет в комнате. Да и жить мне останется недолго, ведь я умру с голоду, пока мама будет копить мне на новую сумку и академические принадлежности. Надо же будет и штраф за утерю заплатить. Черти морские, да она меня просто убьет!

Чтобы этого избежать, на берег я должен вернуться с сумкой. Остается одно – тайком пробраться на корабль и передохнуть в укромном уголке, пока погрузка не закончится.

От этой мысли по спине побежали мурашки. Я едва не соскользнул с трубы и перевел взгляд на корабль. Огромная красная цифра «Восемь» сияла ярче солнца. Что же я делаю? Забраться на судно с элитным боевым экипажем на борту равносильно самоубийству. Но я ведь ненадолго! Посижу пару минут в укромном уголке, дух переведу и вернусь в город. Весь экипаж наверху, никто меня не заметит, и никому от этого хуже не станет.

Не отрываясь от трубы, я погрузился в воду до подбородка и потянулся рукой к гребному колесу. Пальцы соскользнули с мокрой лопасти, трубу я тоже упустил и на мгновение ушел под воду с головой. Отчаянно замахав руками, я прижался к кораблю и обеими руками вцепился в колесо. Сердце прыгало в груди. Просмоленное дерево приятно холодило пальцы. Ничего подобного я раньше не трогал и минутная паника вмиг сменилась любопытством.

Единственная деревянная вещь на нашем острове – дедушкин пимак. Но он ощущается в руке совсем иначе. Я сто раз спрашивал дедулю, где он раздобыл такую удивительную вещь. А он сказал:

– Это очень большой секрет, и никто не должен знать об этом, – и прижал палец к губам.

Больше я не спрашивал, но обязательно спрошу, как только вернусь домой. Если вернусь…

Между кораблем и причалом зияло пространство, прикрытое только узкой полосой трапа. Если кто из стратегов опустит голову и посмотрит вниз – сразу же меня увидит. Но идти на попятную поздно. Время шло, а вместе с ним тяжелела сумка. Чем быстрее укроюсь в оружейном помещении, тем лучше.

Я вскарабкался по лопастям колеса и, опершись ногой о трубу пристани, заглянул в пушечный люк. Большое оружейное помещение скрывалось в полумраке. У задней стены стояли деревянные ящики и бочки – должно быть, порох и ядра. Между пушкой и рамой было достаточно пространства, чтобы протиснуться. Напряжение в руках достигло предела. Собрав остатки сил, я оттолкнулся ногой от трубы, схватился за цепи, удерживающие пушку на месте, и забрался внутрь. Прополз под дулом, таща за собой промокшую сумку, и уткнулся лбом в холодный пол.

Сердце отчаянно билось в ребра, не привыкшие к такой нагрузке руки дрожали. Я вытер со лба холодный пот, перевернулся на спину и огляделся. Узкое помещение занимало не меньше трети длины корабля. Я насчитал двенадцать люков, и возле каждого стояла пушка, а напротив все те же ящики и бочки.

Погрузка продолжалась. Низкий потолок дрожал от тяжелых сапог рабочих. С пристани доносилось тихое бульканье служивого, но никто не обращал на него внимания. Все разговоры ограничивались подсчетами и короткими приказами типа «следующий», «вперед», «неси еще», и так далее.

Я на минуту прикрыл глаза. Шум моря успокаивал, но не на столько, чтобы уснуть. Хотя я здорово устал, и окажись сейчас подо мной панцирная сетка и набитый соломой мешок, вырубился бы за мгновение. Этой ночью мне поспать не удалось. Некогда было. Мама закатила очередной скандал и… все как всегда.

Спина резко зачесалась от соли. Затем я почувствовал зуд на ногах и руках. Чтобы везде почесаться, мне не хватило пальцев. Я вскочил, и стал растирать раздраженную кожу через одежду. Не помогло. Ощущение настолько отвратительное, что я едва сумел подавить отчаянный стон. И чтобы избавиться от него, решил отвлечься.

Газовки в помещении не горели, а в пушечные люки пробивалось совсем мало света, но краем глаза я уловил тусклый отблеск на стене в самом темном углу. Подошел ближе. Сердце екнуло. Под стеклянным футляром, перевязанным красной лентой, я увидел серебряный кинжал с золоченым гербом ОКПиН на резной рукояти. Ниже крепились ножны с гравировкой:

«Стратегии8-1 за отвагу и верность Объединенному Королевству Пандоры и Норны»

О-бал-деть.

Это особая награда, которую получал отнюдь не каждый капитан. Я ведь знал, что у него она есть, нам рассказывали на мироведении! Всего таких кинжалов в мире три, и один из них до сих пор ждет своего хозяина. Может быть, однажды им стану я.

Осторожно отвязав ленту, я снял кортик с креплений. Оружие не было боевым, но хозяин бережно отполировал его и наточил так остро, что я порезался, лишь слегка задев лезвие. Зуд, как рукой сняло. Я смотрел в собственное отражение в лезвии кинжала и не мог поверить, что все это произошло со мной.

Вдруг грозный лай служивого раздался совсем близко. Я понял: это не с причала. Зверь был прямо за дверью. В тот же миг весь корабль завибрировал. Паровой механизм запустили. Я кинулся к двери оружейного помещения. К счастью, она оказалась запертой на ключ. Пока кто-нибудь из стратегов не отопрет ее, я в безопасности. Но оставаться здесь и дальше нельзя. Кто знает, что со мной сделают, если я поплыву со стратегами зайцем. Была вероятность заслужить смертную казнь без суда и следствия. На такое я не мог пойти, особенно учитывая, что до межостровного перераспределения оставались считанные месяцы.

Машины зарычали, гребное колесо пришло в движение и вспенило воду. За дверью раздался голос, затем щелкнул замок, и мое сердце остановило бой. Я машинально сунул кинжал в сумку и, не помня себя от ужаса, кинулся к последнему пушечному люку подальше от колеса.

Дверь за моей спиной распахнулась. Скрежет звериных когтей о металлический пол резанул по ушам. Я не обернулся. Нырнул в ближайший люк и пролез под дулом. Но перевалиться через раму люка не успел, служивый цапнул меня за штанину и потащил обратно. Я, не глядя, ударил его по морде ногой, оттолкнулся от пушки и мешком свалился в море.

Последнее, что я услышал: жалобное поскуливание животного. А потом тело пронзило болью. Удар о воду оказался ничуть ни мягче удара о камни.

На миг я потерял ориентацию в пространстве. Сумка потащила меня ко дну, а я даже не знал, в каком направлении плыть, чтобы бороться с ней. Вокруг мутнели бесконечные морские воды, переполненные жуткими монстрами. Один из них ужалил меня в живот. Я замычал от боли, выпустив из легких остатки воздуха. Спасительный отблеск солнца попался на глаза, и я отчаянно заработал руками и ногами, стараясь вынырнуть. Минута борьбы, и мне это удалось.

Я судорожно вздохнул и закашлялся, отплевываясь от соленой воды. В носу жгло. Мокрая челка закрыла обзор. Вода стекала с нее и попадала в глаза. Побрал бы меня морской черт, надо было согласиться на стрижку, когда дедуля предлагал!

Корабль разворачивался. Гребное колесо приближалось, вспенивало воду, образуя новые волны. Я поднял взгляд на пушечный люк, из которого только что свалился, и увидел саблезубую морду служивого. Из соседнего люка выглянул стратег. Совсем молодой, едва ли старше меня. Он усмехнулся и помахал рукой.

Не знаю, что его так позабавило, но мне было не до смеха. Я развернулся и поплыл к берегу. Путь предстоял не близкий, но адреналин в крови здорово прибавил сил. И даже сумка больше не казалась мне тяжелой.

На берегу все еще толпились люди, но мне было плевать. Главное, выбраться на сушу, остальное потом. Живот неприятно потягивало. Боль не разгоралась в полную силу благодаря природной анестезии жировика, и я не понаслышке знал, что она лучше любой другой. А значит, вытаскивать паразита придется сразу. Через полчаса эта нехитрая операция превратится в адскую пытку.

Добравшись до берега, я скинул лямки комбинезона и задрал рубаху. Рядом с ранкой виднелся бугорок, в котором прятался жировик. Я зажал его пальцами, достал из сумки рисовальный прут, зубами согнул конец в крюк и засунул в рану. Боль пронзила ужасная, но минутная. Подцепив противную рыбешку, я выдернул ее из-под кожи и раздавил сапогом. Затем достал из сумки червячные краски, прижал к ране горлышком и аккуратно смочил. И вот это было по-настоящему больно. Даже слезы навернулись на глаза. Моя кровь слабо зашипела, смешалась с кровью чернильных червей и в мгновение свернулась.

Когда боль слегка отступила, я снова взглянул на корабль. Стратег со служивым все еще выглядывали из пушечных люков, а над ними на палубе стоял капитан.

Опершись рукой о холодный камень, я поднялся на ноги и внимательно вгляделся в его лицо. Готов поклясться: капитан смотрел прямо на меня. И, побрал бы меня морской черт, он улыбался!

Глава 2. Законопослушные подданные ОКПиН

Еще минуты три я сверлил взглядом уплывающий корабль, чуя спиной любопытные взгляды первораздельцев. Вот это шоу я им устроил! Их так шокировало произошедшее, что они и рта не раскрыли. Сверлили меня немыми взглядами, ожидая, что же будет дальше.

А вот я совсем не хотел этого знать. И так понятно: все закончится наказанием. Первораздельцы – боги этого острова. Любой из них может влепить мне штраф, назначить отработку или отправить на Исправительный остров. Даже ребенок! Право белого костюма – так мы это называли. Единственное, что не попадало под их юрисдикцию – смертная казнь. Такие решения могли принимать только верховные судьи и стратеги, а они уплыли в закат. В смысле, к горизонту. И слава Богам Пандоры! Проверять степень их лояльности я не хотел, да и испытывать терпение первораздельцев тоже, потому пустился бежать со всех ног и как можно дальше.

Я ждал, что хоть один учетник или комендант бросится за мной, схватит и влепит штраф, или запрет в тесной заводской комнатушке дожидаться стратегов, а те уже перевезут меня на Исправительный остров, откуда я никогда не вернусь. Но ничего такого не произошло. Белоснежная компания первораздельцев проводила меня взглядом и только. Всем было плевать на забравшуюся в раздел серую мошку. А значит, их головы были заняты более серьезными проблемами.

В два часа за ними прибудет другой корабль. Я взглянул на время. Мои часы поперхнулись морской солью, затрещали и выдали половину седьмого то ли вечера, то ли утра. Ясное дело, сломались. Форменные часы нам выдавали не для плавания, а чтобы на работу не опаздывать.

В мозг забралась ужасающая мысль: если все первораздельцы здесь, значит, в Управлении никого нет, и наше заявление некому подписать. Я резко затормозил и пригляделся к лицам в толпе. Где-то там должен быть мэр или его секретарь. Но толпа слилась в сплошное белое полотно, я даже не был уверен, что передо мной стояли люди.

Всю дорогу к заводу меня потряхивало. Мокрая одежда липла к телу, и соленый зуд усилился, а мне еще предстояла встреча с обиженным вахтером. Как пройти мимо незамеченным, я не представлял. О трюке со столом лучше и не думать. Не такой он дурак, чтобы попасться на него еще раз. Да и я слишком сильно устал, потому просто вошел на завод и прислонился спиной к дверям, виновато опустив взгляд. Вахтер в зеленой форме третьего раздела замер. Его руки крепко вцепились в столешницу, костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Давайте я просто покажу вам номер, и вернусь в свой раздел, – предложил я, примирительно подняв руки.

Пару секунд он обдумывал мое предложение. Желваки играли на его щеках, а брови почти сошлись на переносице, но я не переживал. Будь на мне форма четвертого, пятого или шестого раздела, я бы так легко не отделался. Но серо-голубой комбинезон сделал свое дело. Он кивнул.

Я задрал рукава куртки и рубашки на правой руке и показал метку: Консерваця142. Вахтер зафиксировал происшествие в журнале, и я спокойным шагом вернулся на склад, пересек его и поднялся на вахту к Джимми.

– Все в порядке? – спросил он, оглядев меня с ног до головы. – Где ты промок?

– В заводском душе, – соврал я. – Трубу во время тряски прорвало.

Он понимающе закивал.

– Я чуть в штаны не наложил, когда завод тряхануло. Ты знаешь, что случилось?

– Говорят, землетрясение.

– На каком этаже прорвало? Я отправлю туда сантехника.

– Не надо, уже отправили. Там был комендант.

Джимми побледнел.

– Он тебя видел?

Я прикусил губу, решая, стоит ли его предупредить о предстоящих разборках. Когда тот вахтер расскажет об инциденте коменданту, он обязательно начнет выяснять, как я вообще проник на завод. И тогда придут к Джиму, потому что именно под его ответственностью охрана нижнего входа со второго раздела. Но если скажу ему сейчас, он будет психовать весь день, в ожидании расправы. Да и мне от него попадет. Мы вроде как подружились, и моя форма не станет преградой для его словесных излияний. А мне и так сегодня здорово досталось. Да он и сам виноват! Никто не заставлял его нарушать правила.

– Не волнуйся, ты меня знаешь, – раздавил я совесть ко всем чертям, и вышел с завода на улицу.

Легкий ветерок заставил поежиться. Последние дни погода на острове радовала, но не настолько, чтобы купаться. Я с ног до головы промок и несколько раз громко чихнул. Этого еще не хватало! Морская соль пристала к ткани куртки, застряла в швах и весело поблескивала, словно вырытые на кладбище брюлики. Волосы слиплись в сосульки. В таком виде не соврешь. У Саймона чуйка – будь здоров! В два счета поймет, что я накосячил. Потому я решил сначала привести себя в порядок, а потом уже идти на занятия.

Туалет в академии расположился на первом этаже под лестницей, и очередь в него не тянулась до соседнего раздела только потому, что я пришел сюда в середине урока. Сказать, что там пованивало – все равно, что ничего не сказать. Как только я открыл дверь, благоухание человеческих фекалий ударило в нос. Тесная комнатушка совсем не проветривалась, и голова пошла кругом.

Сняв со стены академическую газовку, скрепленную цепочкой, я поджег две подвесные лампы возле зеркала над раковиной и заперся на засов. На двери висело объявление: «Экономьте газ! Уходя, гасите лампы. Помните, плата за обслуживание изымается из ваших стипендий». А когда мы закончим учиться, из наших зарплат будет изыматься плата за обслуживание завода. Интересно, на овощных и фруктовых островах вычитают плату за землю, на которой пашут рабочие?

Я скинул с плеча тяжелую сумку и вытряхнул содержимое. Рисовальные листы, пруты и баночки с чернильными красками с грохотом вывалились на грязный пол. Консервная банка покатилась в угол. Последним выпал документ, удостоверяющий личность – единственный бумажный предмет на всем острове. Он сильно вымок и измялся. Черт! Совсем про него забыл. Надо было Саймону отдать, так надежнее.

Аккуратно расправив листок, я повесил его сушиться на раковину. Один уголок надорвался, а буквы слегка расплылись от воды, но еще оставались читабельными. И кто только придумал делать такую важную вещь из бумаги? Да еще и выпустил запрещающий восстановление закон. Типа, жестяную карточку проще подделать, а вот бумагу на острове днем с огнем не сыщешь, потому и восстанавливать утерянный документ никто не станет – слишком дорого. Потеряй его или испорть и станешь никем. Навсегда. А у нас он и так всего один на двоих. Я представил, что брат со мной за это сделает, и меня бросило в дрожь.

Сняв куртку, я выжал из нее воду над унитазом, несколько раз встряхнул, расправляя складки, и проделал тот же фокус с сумкой. Затем подобрал рисовальные листы и сложил их стопкой. Что-то острое впилось в палец. Я отдернул руку и с удивлением уставился на льющуюся кровь. О рисовальные пруты я кололся сотни раз, но они не настолько острые, чтобы оставить такую рану. Дыр в сумке я не заметил, а если бы разбилась банка с червячной краской, ее прожгло бы насквозь.

Я отодвинул листы в сторону и сдавленно икнул. Взгляд скользнул по резной рукояти кортика и устремился дальше на стену, исписанную порядковыми номерами учеников академии. Среди десятков чисел, нацарапанных на обитой железом стене, я увидел свое – Сто Сорок Два. Это был не мой подчерк. Так ровно и аккуратно в нашей семье писал только Саймон.

Сердце пропустило удар. Я снова опустил взгляд и не поверил своим глазам. Среди тусклых академических принадлежностей лежал, сверкая серебряным лезвием, именной кинжал Пандоры-Норны. О, Боги, что я наделал! Дыхание перехватило, я зацепился рукой за раковину, вскочил на ноги и наскоро ополоснул лицо и шею холодной водой. Руки дрожали.

За воровство на острове Консервации положено отправлять на Исправительный остров – место, откуда никто не возвращается, а потому и не стремился туда попасть. И это если банку консервов украдешь или инструмент с завода. Но особая награда, дарованная Богами, стоила в разы дороже моей жизни. Такое просто невозможно исправить. Меня казнят без суда и следствия прямо на центральной площади моего раздела на глазах у Саймона, дедули Тедди, моего лучшего друга Жана и Сесиль.

Улику надо спрятать.

Я схватил капитанский кортик, бросил в бачок унитаза, наскоро свалил остальные вещи в сумку и перевел дыхание. Кинжал больше не у меня. Кто угодно мог его туда положить. В академии учится человек сто, не меньше. И только я один сегодня утром был на пристани первого раздела. И только мое имя стоит в журнале у вахтера.

Голова снова закружилась, и мне ужасно захотелось позвать кого-нибудь на помощь. Я подумал о брате. Взгляд упал на испорченный документ, и очередная волна негативных мыслей наполнила голову. Он у нас один на двоих. По законам острова мы – один человек. Все, что сделал я, сделал и он тоже. А значит, наказание нам придется отбывать вместе. Даже если это будет казнь.

Еще сегодня утром у нас был план. Мы в очередной раз подали прошение в Управление на выдачу дополнительных документов для Саймона и готовились получить ответ. И я был уверен, на этот раз все точно получится. Дедуля Тедди говорит: упорство вознаграждается. Да и не может же нам до бесконечности не везти! Гарантий, что все выгорит, не было, но был шанс. А теперь я все испортил. И он никогда меня за это не простит. Впрочем, понятие «никогда» в нашем случае будет коротким.

Или шанс еще есть? Не у меня, конечно, но у Саймона. Если наше заявление рассмотрели и вынесли по нему положительный ответ, брату не придется за меня отдуваться. До двух еще осталось время. Мои часы сломались, но с начала моих злоключений не могло пройти больше трех часов, я в этом уверен. Если поспешу, все обязательно получится.

Я твердо решил, что немедленно заберу брата из класса, и мы вместе отправимся в Управление. Никакие отговорки не помогут ему досидеть урок до конца. Перекинув сумку через плечо, я осторожно отлепил от раковины мокрые документы, и тут мой взгляд упал на консервную банку. Она лежала в углу и тускло поблескивала в лучах газовой лампы. Выжженное червячными красками название пестрело на металлической поверхностями красным цветом:

«Персик в сахарном сиропе»

Комната обернулась кругом. Образ несчастного грузчика встал перед глазами, и сердце рухнуло в пятки.

Я убийца, убийца, убийца!

Взбежав по лестнице на третий этаж, я пулей пронесся по коридору и тихонько прошмыгнул в кабинет мироведения. Учитель поднял на меня недовольный взгляд, но лекцию не прервал. Устроившись на последней парте рядом с братом, я прочитал тему урока: «Объединение королевство Пандоры и Норны. Политическая структура и демография».

Саймон смерил меня таким же по-учительски недовольным взглядом, нахмурился, пощупал рукав моей куртки и прошептал:

– Ты что, мокрый?

Меня бросило в пот. Я засунул нос в сумку, делая вид, что достаю конспекты.

– Уже почти сухой.

Он недовольно поджал губы и прищурился, словно сканировал меня глазами на предмет косяков и пакостей. О, я скрывал от него огромный «сюрприз»! По спине пробежал мерзкий холодок.

– Где ты был?

– Так, шатался.

Я небрежно махнул рукой, но Саймона мой ответ ничуть не успокоил.

– И ничего не сказал? Пропал на все утро. Я уж думал, тебя камнями раздавило или еще что. Видел, как трясло?

Рухнувшие колонны провизии мгновенно встали перед глазами. Сердце екнуло.

– Угу. Учитель не говорил, из-за чего?

– Нет, – шепнул он, беспокойно хмурясь. – Что-то еще случилось?

Я поспешно замотал головой, но Саймона не обмануть. Уж не знаю, как он это делал, но любая ложь мгновенно всплывала, стоило ему только взглянуть на меня. Жан говорит: я не умею врать. Но его-то мне удалось как-то провести, а Сайма ни разу!

– Виктор, – с нажимом прошептал он. – Ты что-то натворил?

Сердце забилось еще быстрее. Я медленно выдохнул, призывая на помощь всю свою храбрость. Саймон должен знать, чтобы в случае чего быть готовым к неприятностям. Но храбрость не пришла, и я снова замотал головой.

Он насупился и резко схватил меня за живот в том месте, куда цапнул жировик. Свежая ранка отозвалась болью. Я ойкнул и оттолкнул его.

– Больно же!

– Сто Сорок Второй! – тут же осадил меня учитель, оторвав взгляд от конспектных карточек. – Вам скучно на моем уроке?

Он тряхнул головой, откидывая со лба кудри, и пара девчонок на передних партах, словно загипнотизированные, повторили за ним. Одной из них была Сесси. Копна белоснежных волос колыхнулась, притянув взгляд.

Учитель раздраженно щелкнул пальцами и помахал мне рукой. Тони на третей парте прыснул со смеху.

– Нет, сэр, – поспешил ответить я.

Скучать не приходилось. Я с опаской покосился на брата. Он грозно хмурился, обводя рисовальным прутом уже написанные буквы. Еще чуть-чуть и червячная краска прожжет лист насквозь.

– Я знаю, что эту тему мы уже проходили, – сказал учитель. – И вы один из лучших учеников на моем предмете. Но скоро экзамен, и для некоторых повторить пройденный материал будет не лишним.

– Простите, сэр, я не хотел вас отвлекать, просто…

Он остановил меня изящным взмахом руки.

Джозеппе Консервация Сто Три – самый молодой учитель нашего потока. И выглядит он странно, будто кто-то взял и увеличил сразу все черты его лица, а само лицо вытянул сверху вниз – настолько узким и длинным оно было. Круглые глаза грустно опускались к ушам, а брови разлетались в стороны. Довершалась картина губами-подушками и острым подбородком. Но самое странное то, что почти все девчонки в нашем классе считали его симпатичным.

Иногда я сидел за партой и гадал, сколько ему лет. Кто-то говорил, что на момент нашего выпуска ему исполнится девятнадцать. Но это точно слухи. Обычно в учителя раньше двадцати не принимали, а он вел у нас уроки уже четвертый год. Но одно я знал точно – он приезжий. Попал на остров по перераспределению шесть лет назад. Откуда – тоже секрет.

– Поднимите руки те, для кого сегодняшний урок не был бесполезной тратой времени. – Попросил учитель. – Те, кто не уверен в своих силах, и хочет еще раз повторить пройденный материал перед экзаменом. Есть такие?

Он задрал руку, и почти весь класс повторил за ним. И не удивительно. Если провалишь экзамен, отправят в шестой раздел. А это как последний круг ада в религиях народов прошлого, только на земле.

Неподвижными остались только мой старый добрый друг Жан, который вообще ничего не боится, потому что у его отца есть связи в первом разделе, братишка Саймон, потому что я столько раз испытывал его нервы на прочность, что они атрофировались, а еще он отлично учится, и Сесиль. Она сидела на второй парте передо мной и, скучая, смотрела в окно. Видно, зазевалась.

– Те, кто не поднял руки, встаньте.

Я, Жан и Саймон поднялись с мест, а Сесси так и сидела, накручивая на палец прядь белокурых волос.

– Сто Первая, – позвал ее учитель, привычно пощелкал пальцами и помахал рукой.

Соседка по парте, Кэт, толкнула ее локтем в бок. Сесси вздрогнула и уставилась на нее.

– Чего?

– Вы хорошо знаете мой предмет? – спросил учитель.

Она повернулась к нему и коротко пожала плечами.

– Да, нормально.

Он снова щелкнул пальцами и дважды махнул рукой снизу вверх.

– Встаньте.

Она поднялась на ноги и обвела взглядом класс. На секунду задержала его на Жане, Саймоне и на мне. Когда наши взгляды встретились, грудную клетку обдало жаром. Я попытался улыбнуться, но губы парализовало, и они скривились совсем не в ту сторону. Я почувствовал, что краснею, и поспешно отвернулся.

– И так, Сто Первая, скажите мне, сколько длилась Древняя Война, и когда она закончилась.

– Двадцать семь лет. Ее конец ознаменовал начало новой эры. Так что закончилась она первого января первого года эры Пандоры-Норны, когда воюющие народы подписали мирный договор, – без запинки ответила она, будто считала с конспектов.

Я даже удивился, обычно она не проявляла инициативы на уроках, сидела и смотрела в окно то ли на кладбище, то ли на старую вышку.

– Хорошо. Когда и как произошло объединение сторон, Сто Сорок Второй? – Он указал пальцем на меня.

– Девятнадцатого июля первого года, когда дочь Пандоры-Один вышла замуж за сына Норны-Один. А двадцать третьего числа был утвержден первый состав правящего совета. И тогда новое государство было официально оформлено в документах.

Вопрос был не сложным. Каждый год с девятнадцатого по двадцать третье июля в честь праздника рабочий день сокращали на час у всех, кроме пятого и шестого разделов. Но им и знать было не положено, что в мире существуют праздники.

– Какой остров стал первым домом для жителей Объединенного Королевства Пандоры и Норны? – Учитель указал пальцем на Жана. – Сто Семьдесят Шестой.

– Первые жители ОКПиН остались в море на кораблях. Большая Земля была полностью уничтожена, и по миру прокатилась волна природных катаклизмов. Они уплыли в открытый океан, чтобы выжить, – так же уверенно ответил он.

– И когда был найден первый остров?

– В тридцать третьем году. Он обладал благоприятным климатом для выращивания овощных культур и не был населен опасными хищниками. Сейчас этот остров так и называется – Овощной.

– Неплохо. Если остальные темы вам известны так же хорошо, экзамен вы сдадите.

– Спрашивайте, сэр, – предложил я.

Учитель кивнул, и тест продолжился.

– Какой была численность населения в тридцать третьем году?

– Около семидесяти тысяч человек.

– А в первом?

– Больше ста шестидесяти.

– Сто Первая, – он щелкнул пальцами и указал на Сесси, – какие виды островов на данный момент входят в состав ОКПиН?

– Промышленные, стратегические и управленческие, – бодро ответила она.

Похоже, эта игра ей понравилась. Я тоже начал входить во вкус, да и на лице учителя появилось выражение легкого веселья.

– Кто-нибудь еще хочет поучаствовать? – спросил он. – Вставайте. У меня на всех вопросов хватит.

Саймон наклонился к соседнему ряду и шепнул что-то Рузанне. Она вспыхнула, как свечка, крепче затянула ленту, удерживающую кудри в высоком хвосте, и поднялась с места.

– Отлично, – воодушевился учитель. – К какому виду относится наш остров, Сто Восемьдесят Четвертая?

Он указал на Рузанну рукой.

– Промышленное пищевое производство, – пискнула она, еще больше покраснев.

– А население острова?

– Больше двух тысяч человек?

– Точнее.

Она пожала плечами, плюхнулась на место и закрыла раскрасневшееся лицо рукой.

– Две тысячи сто тридцать шесть человек по результатам последней переписи, – ответил за нее Саймон.

– Очень хорошо. Сто Семдесят Шестой, какие острова наиболее подвержены природным катаклизмам?

– Южная группа островов, – ответил Жан, – в особенности Фруктовый, Ягодный и Алмазный острова.

– А наименее? Сто Первая?

Сесси пожала плечами.

– Север: наш остров, Механический, цепь Металлургических и Плавильный остров.

– Точно, – учитель, щелкнув, указал на Сесси пальцем и утвердительно покачал головой, а после устремил задумчивый взгляд туда, куда несколько минут назад смотрела его ученица. На смотровую вышку – самое высокое строение на острове после завода и маяка. Она располагалась на краю второго раздела возле кладбища и была такой огромной, что из западных окон академии ее могла увидеть даже наша полуслепая учительница термообработки.

– Именно так, – прошептал он, присев на край своего стола.

Только дурак бы не понял, что он заговорил об этом не случайно. Время пришло, я решительно поддался вперед.

– Тогда почему началось землетрясение?

Он не отреагировал, перевел взгляд на огромную карту, закрывшую собой половину стены, и задумчиво потер подбородок. Еще на первом курсе он рассказал нам, что карта неполная. На ней было изображено всего одно море, но мир не мог быть таким маленьким. Где-то дальше были еще острова, а может, даже Большая Земля. Эта информация не входила в программу курса. Я спросил, откуда ему это известно, он ведь тоже второразделец. И он ответил, что догадался, а потом спросил, почему не догадался я.

– Сэр? – позвал его Саймон.

– Вы свободны. Сто Первая, Сто Сорок Второй и Сто Семьдесят Шестой. Можете не посещать мои занятия до экзамена. Дальше у нас будет только повторение.

– Серьезно? – Сесси удивленно вскинула брови.

– Да, – кивнул учитель. – Абсолютно. Экзамен вы сдадите, он не будет сложным. Мироведение необязательный предмет. Но если решите все же освежить память, я жду вас завтра на занятиях.

– Сэр, – снова позвал я его. – Вы знаете, почему на нашем северном острове началось землетрясение?

Учитель перевел на меня погрустневший взгляд и коротко пожал плечами, а затем отрицательно покачал головой.

В тот же миг остров снова содрогнулся. Рисовальные листы задребезжали на партах, газовые лампы опасно закачались над нашими головами. Зазвучала сирена, и голос секретаря опять приказал всем оставаться на своих местах. Академия ходила ходуном. Хлипкий крючок не выдержал, и карта мира с грохотом свалилась со стены. Учитель вздрогнул и отскочил в сторону.

А потом из динамиков говорителей зазвучала музыка. Ее громовые раскаты прокатились по дрожащим коридорам академии. Все мои одноклассники до смерти перепугались и вцепились в парты. Многие слышали музыку впервые, а вкупе с землетрясением она произвела особое впечатление.

Мы с Саймоном уже были знакомы с этим причудливым искусством. Однажды дедуля Тедди невесть откуда притащил пимак и сыграл так, что у меня мурашки по коже побежали. Сейчас я и сам время от времени поигрывал. Но его звучание даже отдаленно не напоминало то, что мы слышали сейчас.

Вскоре тряска прекратилась, но музыка продолжала греметь, звенеть и извиваться причудливыми трелями. Парты подрагивали от звуковых вибраций. Некоторые ребята закрыли уши руками. Пластинка играла минут пять, не меньше. Учитель прислонился к столу, закрыл глаза и водил пальцем в воздухе в такт музыке. Ученики гипнотизировали взглядами подвешенный к потолку говоритель, изрыгающий эти безумные бьющие по мозгам звуки. А потом все затихло. Тишина навалилась настолько полная и тяжелая, что я услышал слабый шепот ветра за окном.

– Потрясающая композиция, – выдохнул учитель, достал из кармана часы и несколько секунд задумчиво смотрел на циферблат, потом поднял взгляд и, не выказав ни малейшей эмоции, сказал:

– Продолжим урок. Сто Первая, Сто Сорок Второй и Сто Семьдесят Шестой могут идти, остальным слушать. Как вам уже должно быть известно, в первом году после объединения к власти пришел совет, состоявший из двадцати мужчин королевских семей Норны и Пандоры. Возглавили этот совет Говард Норна Один и Кристоф Пандора Один. Позднее их стали называть Богами этого мира. Ходят слухи, что они правят нами до сих пор…

Пропустив Жана и Саймона вперед, я задержался в дверях, чтобы дождаться Сесиль. Она не торопилась, склонилась над сумкой и старательно запихивала в нее рисовальные принадлежности, попутно перешептываясь с Кэт. Ее светлые локоны подпрыгнули, когда она закидывала сумку на плечо, и вместе с ними подпрыгнуло мое сердце. На фоне выжженных добела волос, ее глаза казались такими черными, что зрачка не разглядеть. И каждый раз глядя в них, я боялся провалиться.

Тяжелые консервы еще оттягивали сумку, и я жаждал подарить их ей как можно скорее. Скоро за нами придут стратеги, и если я не сделаю этого сейчас, никогда не сделаю.

Легкой походкой Сесси пронеслась мимо, и я едва успел остановить ее, тронув за плечо.

– Можно тебя на пару слов?

Сердце вспыхнуло от волнения и в животе что-то неприятно заворочалось. Сесси обернулась и с любопытством приподняла брови.

– Чего тебе, Сто Сорок Второй? – ее голос прозвучал так холодно и резко, что я сразу растерял все заготовленные слова.

– Ну, это…

В горле пересохло.

– Виктор, идем, – позвал брат.

Я поднял палец вверх, прося подождать еще секунду.

– Просто…

– Ну? – подогнала меня Сесси.

– Виктор, – рыкнул Саймон и нетерпеливо притопнул ногой. – Потом болтологию разводить будешь. Иди сюда.

– Разговор есть, – поддержал его Жан.

Я перевел взгляд с Сесиль на него и обратно. Что же я собирался сказать? Уши заложило, я облизал пересохшие губы, и неловким движением поправил сумку, но открыть ее не решился. Сесси помрачнела, словно туча, и я с ужасом осознал, что надоел ей. Порхающие в животе мошки превратились в голодных жировиков, желудок свело, и я снова ничего не смог сказать.

– Ты будешь говорить или нет?

– Нет, – резко бросил я и быстро зашагал по коридору в сторону лестницы.

Саймон округлил глаза и развел руки в стороны.

– Ну и куда ты?

– Просто идем!

Завернув за угол, я остановился и резко развернулся. Саймон едва на меня не налетел.

– Ты чего? – ошарашено спросил Жан, в свою очередь едва не сбив с ног Саймона.

Я не ответил, уставился в глаза брата, надеясь, что он сам обо всем догадается. Он напрягся, считывая с моих зрачков все события сегодняшнего утра.

– Все так плохо? – на его лице появилось выражение глубокого сочувствия, потом он прижал руку ко рту, кинулся назад и выглянул из-за угла. – Она уже ушла. Прости.

– Что? Ты только это понял?

– А ты не из-за нее так расстроился? – удивился Саймон и снова помрачнел лицом. – Что ты натворил?

Я опустил голову и стал ногой оттирать черточку, оставленную чьими-то ботинками на железном полу. Я понимал, что надо просто взять и все рассказать. Чем дольше я тяну время, тем меньше его останется на поиски выхода. Но рот не желал открываться. Губы словно слиплись, а в горле застрял липкий противный ком.

Жан с любопытством вздернул брови, наблюдая за резкой сменой моих интересов.

– Виктор, что ты…

И тут прозвенел звонок. Двери кабинетов распахнулись, коридор наполнился учениками, и я облегченно вздохнул.

– Следующий урок ККБ. Учитель строгий, нельзя опаздывать, – говорил я и сам не верил. Я должен отвести брата в Управление и забрать ответ, а не тянуть время, упуская последний шанс на его спасение. Но мысль о том, что он меня возненавидит, вот прям сейчас, как только обо всем узнает, потащила меня вниз ко второму этажу, где скрывался кабинет конструирования консервных банок.

– Эй, – крикнул Саймон. – С какого… когда это тебя начали волновать опоздания?

Он догнал меня и схватил за плечо.

– Не сбежишь! Что случилось?

– Ничего. Просто остров ни с того ни с сего начало трястись каждые два часа. Климат, наверное, меняется. Идем.

Я спустился еще на несколько ступенек и отправился ниже, так и не завернув на второй этаж. Саймон не отставал. Жан тоже догнал нас.

– Каждые три часа, – поправил он. – Ты что-то знаешь об этом?

– Нет, а ты?

Жан помотал головой.

– Три часа? Ты что, засек? – удивился Саймон.

– На часы посмотрел. Первый раз трясти начало в девять, теперь в полдень. Если в следующий раз тряханет в три, я в жизни не поверю, что это совпадение.

Мы с братом переглянулись, остановившись в конце очереди в туалет.

– А ты где был в это время? – спросил он.

Я неопределенно пожал плечами.

– Да так…

– Что «да так»?

– Чего бесишься? Ты же не думаешь, что это из-за меня?

– Остров растрясло? – усмехнулся Жан. – Ты не настолько крут. Не льсти себе.

– Но я бы не удивился, – фыркнул брат.

Жан согласно закивал, и я обиженно скрестил руки на груди. Очередь в туалет почти не двигалась. Кто-то забарабанил рукой по двери.

– Вы там уснули что ли?

Дверь раскрылась, и оттуда выскочила пара хихикающих девчонок из четвертого раздела.

– И все-таки, где ты был утром? – спросил Саймон.

Внутри все перевернулось. Я окинул взглядом толпу.

– Давайте не сейчас. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Ученики академии, разряженные в три цвета второго, третьего и четвертого разделов, сновали по лестнице туда-сюда, многие сбились в кучки возле стен и перешептывались, наверняка обсуждая землетрясение. Так что мы втроем вовсе не выглядели бы подозрительно, если бы тоже развели тут дискуссию. Однако то, что собирался рассказать я, в корне отличалось от любых возможных предположений и могло вызвать самые неожиданные последствия.

Жан задумчиво огляделся.

– Что-то серьезное, да?

– С чего ты взял?

– А ты приглядись, – он описал пальцем круг.

Я повертел головой по сторонам.

– Что не так?

– И, правда, – удивился Саймон. – Нет ни одного первораздельца. Куда они подевались?

– Они на причале ждут корабля, – тихо прошептал я, и Жан и Саймон одновременно вздернули брови, словно близнецы.

Мне вспомнился один момент из далекого прошлого. Когда мы были маленькими, я решил подшутить над братом и сказал ему, что Жан дружит со мной больше, чем с ним. А потом неделями приглядывался к ним обоим, чтобы убедится, что Жан не дружит с Саймоном больше, чем со мной. Дурацкая была идея, и я был дураком. Но все равно, глядя на них, невольно обиделся. Чего это они как близнецы? Саймон мой брат, а не его!

Прозвенел звонок. Ученики разбрелись по кабинетам, а мы заперлись в туалете, зажгли газовые лампы и уселись на грязный пол в кружок, словно собрались проводить некий языческий ритуал. Руки дрожали от страха. Уж лучше бы и впрямь какого-нибудь демона вызвали! Признать свои ошибки – это как вырезать внутренний орган и подарить человеку, перед которым провинился. Я, конечно, был не прав, вовремя не подумал и оступился, но такого не заслужил. Саймон насквозь пронизывал меня взглядом, выискивая брешь, через которую можно вытянуть все мои секреты. Меня бил озноб, и я никак не мог понять от простуды или от нервов.

– Ну, быстрее уже, – не выдержал я.

– Чего? – он удивленно вскинул брови.

– Давай, ты хочешь отчитать меня, я знаю. Дерзай.

– Для начала, – сказал Жан, – хотелось бы знать за что.

Я коротко кивнул, дотянулся до бочка и вытащил капитанский кортик. Осторожно, словно он хрустальный, положил на пол. Саймон сдавленно икнул, побледнел, как комбинезон первораздельца, и схватился за сердце.

– Это не то, что я думаю… не то… это подделка? Ты поменял ее на наши консервы?

Жан уронил челюсть на пол.

– Это то, – кивнул я, голос дрогнул. – Извини.

Саймон нервно потер шею и еще раз взглянул на кинжал.

– Извини? Ты сказал, извини? Извини?

Он повысил голос, резко вдохнул, поперхнулся и тяжело закашлялся.

– Где ты его взял? – спросил Жан.

– Там, куда мне ни в коем случае нельзя было залезать.

Он похлопал Саймона по спине, не сводя ошарашенного взгляда с кинжала.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Да.

– Кто?

– Весь первый раздел и вахтер. Он записал номер.

– Твою мать… – выдохнул Саймон и, схватившись за голову, отвернулся к стене.

– Ты понимаешь, что это за вещь? – спросил Жан. – Знаешь, что тебе за это будет?

– Да.

– Зачем ты ее взял? Как ты вообще добрался до нее?

– Это вышло случайно, я только хотел…

– Нельзя украсть высшую королевскую награду случайно! – вспылил Жан, но тут же взял себя в руки и понизил голос. – Виктор, такие вещи не валяются на тротуаре. Чтобы ее украсть, ты должен был, как минимум, залезть на корабль к стратегу, которому он принадлежит.

– Да, – кивнул я.

– И зачем?

Я пожал плечами. Хороший вопрос «зачем?». Чтобы не утонуть, чтобы посмотреть на пушку, чтобы было, что внукам потом рассказать. Зачем еще люди глупости делают?

– Не знаю, что на меня нашло. Клянусь, я не собирался его красть. Просто меня застали врасплох, и я сунул его в сумку.

Жан тяжело вздохнул и досадно покачал головой.

– Надо бы вам свалить отсюда поскорее. В три часа у коменданта будет перерыв, и он наверняка отправит кого-нибудь на обход. Журнал вахтера проверят, и тогда за вами придут дежурные.

– На заводе нет коменданта. Ни одного.

– То есть?

– Как и в академии, ни одного первораздельца. Все три сотни человек островного Управления от стариков до детей были утром у причала первого раздела.

– Уверен?

– Да. Стратег на пристани сказал, что в два часа за ними прибудет другой корабль. То есть у нас чуть больше полутора часов. Потом к острову снова причалят стратеги, и наверняка они уже будут знать о пропаже.

Жан поднял кинжал с пола и с восхищением выдохнул:

– Поразительно, я его раньше только на картинках видел. Ручная работа, серебро высшей пробы и гравировка. Таких в нашем мире всего три и один из них до сих пор ждет своего хозяина. – Он поднял на меня взгляд. – Второй или Восьмой?

– Восьмой.

– Что боевой корабль с элитой на борту делал на нашем острове?

– Я не знаю, они приехали за… – я пожал плечами, – чертовыми консервными банками. Вывезли все подчистую. Ни одной на складе не оставили.

– Но в среду зарплата и стипендия, завод не успеет за два дня произвести такое количество консервов. Чертовщина какая-то!

Саймон все еще сидел к нам спиной, опершись лбом о стену, и делал вид, что не слушает.

– Сайм, – я хлопнул его по плечу, – не паникуй, мы же еще не знаем, что будет дальше, да?

Он фыркнул.

– Не смей даже говорить такое. Вообще не смей со мной говорить!

– Да хватит тебе, – сказал Жан. – Он прав, не паникуй раньше времени. Придумаем что-нибудь. Сначала надо разобраться, что тут вообще происходит. Ты меня хоть убей, но природные катаклизмы не проходят по расписанию, так?

Я согласно закивал.

– Восьмой корабль ушел, а за первораздельцами придет другой. Даже если они передадут сообщение о пропаже через радиосвязь, им потребуется время, чтобы посадить на борт пассажиров и вычислить вас, так?

– Они могут отправить за нами кого-нибудь из экипажа, пока идет посадка. – Саймон взглянул на кинжал, махнул рукой и сразу отвернулся, словно блеск металла обжег ему глаза. – Это огромная ценность, черт! Преступление века. Никто даже разбираться не станет, взденут и все.

Я обречено уронил голову на руки.

– Значит, – сказал Жан, – на занятия вам идти нельзя.

– И домой тоже, – согласился я.

– Тогда куда нам идти? – потухшим замогильным голосом спросил Саймон. – Остров совсем крошечный, а у стратегов есть служивые. Они нас по запаху в два счета найдут, где бы мы ни спрятались.

Жан откинул голову назад, стукнув затылком о стену.

– Он прав. Вы здорово вляпались. Но есть еще один вопрос: куда собрались первораздельцы?

– Это меня сейчас меньше всего волнует!

– И зря. Межостровное перераспределение только через четыре месяца, да и никто не станет менять местами целый раздел. Что-то тут не так.

– Да, и когда ты выяснишь, что именно, нас уже не будет в живых, так что какая мне разница? – Саймон вдарил кулаком по стене и громко выругался.

Чувство вины кольнуло в самое сердце, и я виновато опустил взгляд.

– Но какой-то же выход есть. Не может не быть.

– Нет его! – резко развернувшись, крикнул он и ткнул пальцем мне в грудь. – Ты.. ты… у меня даже слов нет! Зачем ты вообще туда полез? Чего тебе не хватало?

– Прости, я не подумал…

– Засунь свое «прости», заешь куда?

– Догадываюсь. Только этим ничего не изменишь. Но есть один вариант, и если все получится…

– Заткнись, я знаю, чем заканчиваются все твои планы. Еще ни разу, слышишь? Ни разу ты не сделал что-нибудь нормально. Все твои идеи обязательно заканчивается неприятностями!

– На этот раз все будет по-другому. Это хороший план!

– Нет!

– Послушай, если мы сейчас…

– Я сказал, нет!

– Ладно, – всплеснул я руками. – Тогда сам думай, что делать.

– Я знаю, что делать, – закивал головой Саймон. – Сейчас мы все вместе идем на урок, как и положено примерным ученикам. А когда за нами придут, мы вернем украденный кинжал и очень вежливо извинимся.

– Нас казнят, Саймон, не дури! Обоих разом.

– Потому что думать надо было заранее, – он наклонился и больно ткнул мне пальцем в висок. – Но это не в твоем стиле, да?

Я решил не отвечать. Что ни скажу, только хуже сделаю.

– Мы подадим прошение на рассмотрение нашего дела в суде, как и положено законопослушным подданным ОКПиН, нас отвезут на Исправительный остров…

– Ох, не факт, – протянул Жан.

– Заткнись, – раздраженно прошипел Саймон. – Нас предадут суду, где ты, – он снова ткнул в меня пальцем, – будешь плакать и клясться, что исправишься и никогда даже не подумаешь нарушить правила. Понял? А потом ты будешь паинькой. Ты станешь самым послушным и старательным работником на земле. Тогда нас отправят на какой-нибудь другой остров, а может, вернут…

– Ага, – скептически фыркнул Жан, – в шестой раздел Металлургического острова взрывателем. Туда, где продолжительность жизни едва дотягивает до двадцати пяти, потому что от вредности производства рабочие уже в тринадцать лет начинают по кусочку отхаркивать свои внутренности. Это если повезет не подорваться на собственном динамите.

– Ради богов Пандоры, Жан, заткнись.

Жан, сдаваясь, поднял руки. На мгновение в туалете повисло тяжелое молчание, затем Саймон встал, отряхнул комбинезон и вышел.

– Сайм, – позвал я его, но он захлопнул дверь, даже не обернувшись.

– Оставь его, – посоветовал Жан. – Он нас сейчас не послушает. У него, похоже, шок. Но думаю, тебе не стоит так переживать за него. О себе лучше подумай.

– Почему это?

Жан задрал рукав форменной рубашки на правой руке и показал мне свою метку.

– Что тут написано?

– Консервация Сто Семьдесят Шесть. К чему это?

– К тому, что документы у вас одни. Типовые, как и у меня. Их выдали вам при рождении. Там написана дата рождения, имя, остров, – он указал на слово «Консервация» выбитое на руке. – И номер семьи, в которой вы родились. – Он указал на цифру «176». – Так?

Я кивнул.

– У тебя эта метка есть? – спросил он.

Я снова кивнул и тоже задрал рукав.

– А у Саймона?

Голова соображала чертовски туго, но я, как следует, напрягся и вспомнил день, когда мы пришли в Академию на поступление. Метки ставили по документам перед зачислением на первый курс специально заготовленными шаблонами.

Мы выстояли очередь и протянули учетнику документы. Он разглядывал их несколько секунд, потом схватил меня за правую руку и впечатал в нее шаблон. Тысяча игл, напичканных бескислотными червячными красками впились в кожу. Это было ужасно больно, я едва не разревелся. А когда Саймон протянул свою руку, учетник сказал:

– Одни документы, одна метка.

Не знаю, почему он выбрал именно меня. Скорее всего, это вышло случайно.

Я отрицательно покачал головой.

– По документам у четы Сто Сорок Два только один сын, так? – уточнил Жан. – И у него есть метка. Саймону ничего не грозит. Официально его не существует, а значит, и правила он нарушить не может.

– Да, но… Если у него нет ни документов, ни метки, он не является подданным ОКПиН и не имеет права находиться на их острове. Он чужеземец и подлежит ликвидации. Стратеги не в курсе нашей ситуации да и вряд ли захотят разбираться. О, Боги Пандоры, что же я наделал?

Осознание шарахнуло по голове трехтонной железной плитой. В ушах зазвенело. План Саймона не сработает. Он не имеет права ни на суд, ни на Исправительный остров. Его просто уничтожат.

– Я не подумал об этом, – Жан побледнел и тут же вскочил на ноги. – Надо срочно забрать его оттуда.

Я тоже поднялся. Меня всего трясло. Стратеги причалят через полтора часа, а извозникам хватит и десяти минут, чтобы довезти их до завода.

Мы со всех ног кинулись на второй этаж. Туда, где проходил урок конструирования консервных банок. Еще один общеобразовательный предмет, который никак не касался нашей будущей профессии. Весь наш выпуск по окончании обучения встанет к конвейеру и будет раскладывать по банкам уже готовую еду. А дальше самых ушлых будет ждать карьерный рост. Одни станут вахтерами в Управлении, другие учителями академии, а третьи бригадирами в разных цехах завода. А на их смену придет следующий выпуск второго раздела. Но нам с Саймоном не придется на все это смотреть и тем более в этом участвовать. Скорее всего, мы не доживем даже до утра.

Я добежал до кабинета ККБ первым. На привычном месте брата не оказалось. Сердце провалилось в желудок. Воображение вмиг нарисовало ужасающую картину казни. Перед глазами появились пульсирующие темные круги. Жан подошел сзади положил руку на мое плечо и указал пальцем на последнюю парту другого ряда. Саймон сидел рядом со Сто Восемьдесят Четвертой и увлеченно черкал что-то на рисовальном листе, то и дело поглядывая на свою соседку. Рузанна покраснела и пялилась в его конспекты с нескрываемым любопытством.

Я вдруг почувствовал желание, как следует, ему врезать. В глазах прояснилось, но меня всего затрясло от ярости. В такой критический момент, когда нам следовало бы держаться вместе, он мало того, что свалил, так еще и сел за другую парту! И все же сквозь нахлынувшие эмоции протиснулся вздох облегчения. Саймон был в классе. Живой.

Я тихо прошел на привычное место и шлепнулся на стул. Жан остался стоять в дверях. Учитель прервал лекцию и вопросительно приподнял черные, поддернутые сединой брови, однако ни раздражения, ни гнева во взгляде не отразилось.

– Можно вас на пару слов? – вежливо попросил Жан.

– Разумеется, – кивнул он, отложив в сторону лекционную памятку, и поднялся со стула, загородив головой настенную газовую лампу, – настолько высоким он был.

Учитель ККБ – еще одна возрастная загадка нашей академии. Ясное дело, молодым его назвать нельзя – все его лицо испещрили морщины, на голове красовались залысины, а на носу темная бородавка, какие бывают только у стариков. Но с такой бодрой, подпрыгивающей походкой ему никак нельзя было дать больше сорока.

Они вместе скрылись за дверью, и весь класс проводил их удивленными взглядами. Даже Саймон оторвался от рисунка. На нашем острове редко случалось, чтобы ученику и учителю было, что обсудить наедине. Даже тот факт, что учитель ККБ вел наш класс, не прояснял ситуацию. Я сглотнул, занервничав. Не слишком ли много внимания привлекал к себе Жан?

– Чего это они? На свидание пошли? – усмехнулся Тони Консервация-Сто-Двенадцать – один из местных хулиганов, вроде меня, только еще хуже.

Он составил мне приличную конкуренцию по числу назначенных за прошлый год отработок. Но если я получал наказания за действительно серьезные преступления, то Тони вляпывался потому, что не умел держать за зубами язык, такой же длинный и корявый, как его нос.

Он заржал, противно хрюкнув, но никто из учеников не подхватил его веселья. У меня тоже не было настроения кусаться, потому я просто запрятал лицо в руки и дал волю мучившей меня дрожи. Не очень-то простой. Похоже, я все-таки простудился. После мартовского купания в северной части моря это совсем не удивительно.

Жан и учитель отсутствовали подозрительно долго. Класс успел расслабиться. Девчонки зачирикали о своем. Местный весельчак, Сто Восьмой, уселся на парту и завел дискуссию о землетрясении, все, кто сидел поблизости, обернулись к нему. Тонни кидался бумажками в соседку, и вскоре она врезала ему сумкой. Саймон разболтался с Рузанной, совсем позабыв про меня. Время тикало в кармане неправильно, но все равно неумолимо. Я подумал: а вдруг Жан отвлекает учителя, чтобы мы успели смыться? Идея неплохая. Но почему он не предупредил?

Решив не заморачиваться на мелочах, я пододвинул стул к парте брата и нагло вклинился в разговор.

– Саймон, нам надо идти.

Он нахмурился и прикрыл рукой рисовальный лист, над которым трудился последние несколько минут.

– Куда?

– Не важно куда, важно откуда.

– Сейчас?

– Прямо сейчас.

– Не выдумывай, – он снова уткнулся носом в рисовальный лист и легким движением добавил нарисованным Рузанинным кудряшкам блеска. – Мы никуда не пойдем.

– Саймон…

– И мы не будем здесь спорить об этом.

Похоже, шок еще не отпустил. Я схватился за голову, лихорадочно соображая, как объяснить этому упрямцу всю важность ситуации. На пороге кабинета появился учитель.

– Сто Сорок Второй, на выход, – скомандовал он.

Мы с Саймоном переглянулись, и я сделал шаг вперед.

– Оба, – уточнил учитель. – Собирайте вещи и за мной.

Он отвел нас в соседний пустующий класс. Раньше мне не доводилось в нем бывать. Кабинет был разделен на две части стальной решеткой от пола до потолка. По одну ее сторону стояли ящики с инвентарем: стопки рисовальных листов, стаканы с прутьями, пузырьки червячных красок, свертки с мелом и прочая школьная дребедень. А по другую – рядами выстроились парты.

– Занимайте места и доставайте письменные принадлежности. У вас троих будет отдельное задание. Я хочу, чтобы вы написали мне самостоятельную работу на тему «конструирование консервной емкости для морепродуктов». – Он наскоро нацарапал на доске несколько вопросов. – После урока я вернусь и проверю, как вы справились с задачей.

С этими словами, он вышел, позабыв добавить обычное: «Вопросы есть?». Замок в двери щелкнул.

– Он что, запер нас тут? – мы с Саймоном синхронно вздернули брови и уставились на Жана. – Что ты ему сказал?

– Сказал, что вам плохо, и вы заблевали весь толчок, – пожал он плечами. – Похоже, он решил, что разумнее нас изолировать. А то вдруг заразно.

– А в медпункт почему не отвел? – Саймон недоверчиво прищурился.

– Иди и спроси его сам.

– Не могу, он нас запер. Говорю на случай, если ты не заметил этого.

– Спасибо, я заметил.

– Нафига ты вообще ему наврал? Тебе-то мой план чем не угодил?

– А тем, – пояснил Жан, – что у тебя на руке нет метки. Представь что будет, если ты попадешься в руки стратегам.

– И что… – начал Саймон, но сразу прикусил язык. Его лицо побелело, он сдавленно икнул и повернулся ко мне. – Черт, я ведь не подумал…

Я схватил его за плечи, помогая удержать равновесие, а то еще чего доброго в обморок хлопнется, и заговорил как можно увереннее:

– Так, успокойся. Все будет хорошо, слышишь? Мы что-нибудь придумаем. Давай сделаем глубокий вдох и не будем паниковать, о’кей?

– Это ты во всем виноват… ты виноват!

– Да, виноват. Я и исправлю, да? Найду какой-нибудь выход. Ты только дыши.

– Дышу, – кивнул он. – Какая же ты сволочь.

С этим утверждением я тоже не стал спорить, просто протянул руки и обнял его. Но он сразу отстранился и завертел головой. Глубоко через силу вздохнул и вытер рукавом подступившие слезы.

– Надо уходить отсюда. Мне нельзя тут оставаться. Я должен бежать…

Он вскочил с места и ринулся к двери. Жан кинулся ему наперерез.

– Дверь заперта, Саймон. Стой!

– Тогда в окно.

Но тут ему дорогу преградил я.

– С ума сошел? Второй этаж и потолки высоченные. Успокойся, Сайм.

– Не успокаивай меня! Другого выхода все равно нет, ты знаешь.

– Ты разобьешься!

– Но ты же не разбился, когда сиганул с крыши нашего дома два года назад!

– Я упал и сломал себе ногу. Помнишь, как кость торчала, прямо из… – я попытался изобразить это рукой, но получилось только судорожное помахивание. – Как ты собираешься бежать на таких ногах?

– К тому же, – добавил Жан, – на окнах решетки.

Саймон выглянул из-за моего плеча и схватился за голову.

– Черт, что же делать?

– Для начала, – Жан указал рукой на доску, – давайте выполним задание.

Я не поверил своим ушам, и, судя по взгляду, Саймон не поверил тоже. Мы уставились на Жана, как на душевнобольного.

– Это твой план? – хором спросили мы.

– У вас есть лучше?

Я на секунду задумался, выискивая хоть какую-нибудь худо-бедную идейку, и конечно, такую нашел. Залез в сумку, отыскал согнутый перепачканный кровью прут, которым с утра я доставал жировика, и победно выставил его вперед. Жан вопросительно поднял брови, а Саймон брезгливо скривился.

– Я не хочу знать, зачем нужна эта штука.

– Я вскрою замок, – объяснил я.

Взгляд Саймона на мгновение просиял, но тут же снова помрачнел, словно туча.

– На мамином буфете натренировался?

– Согласись, полезный навык?

Он укоризненно покачал головой.

– Ну, вскроешь ты его, и что дальше? – спросил Жан. – Куда вы пойдете?

– В Управление, – ответил я и повернулся к брату. – Полчаса назад, когда трясло второй раз, секретарь еще была на месте. Я пойду туда и заберу твои новые документы.

– Серьезно?

– А если их нет? – Жан раздраженно взмахнул руками. – Вы уже тысячу раз ходили подавать это чертово заявление и ни разу не получили положительного ответа. Зачем рисковать? Мы должны остаться здесь. Дверь заперта, если будем вести себя тихо, никто и не подумает, что в классе кто-то есть.

– Хочешь сказать, что когда придут стратеги, учитель нас не сдаст? – я скептически приподнял брови.

Жан раскрыл рот, набрал в легкие воздух, собираясь выдать очередной аргумент, но сказал только:

– Черт с тобой…

Я не поверил своим ушам и недоверчиво прищурился, глядя на старого друга. Обернулся на брата и снова перевел взгляд на Жана.

– Хочешь, чтобы мы остались здесь?

– Нет, – Жан поспешно замотал головой. – Ты прав, это глупо. Но в управление тоже иди глупо. Нет ведь никаких гарантий…

– Но есть шанс, – сказал Саймон.

– Всегда есть шанс, Жан.

Я закивал и хлопнул его по плечу. Жан скрестил руки на груди и помотал головой.

– Ты будешь разочарован. Есть вещи, которых просто невозможно добиться. И чем раньше ты это поймешь, тем дольше проживешь.

– Хочешь сказать, Саймон навсегда останется нелегалом?

Саймон уставился на Жана в напряженном ожидании. Но он так и не ответил, опустил глаза и пожал плечами.

– Вот и не говори, чего не знаешь, – огрызнулся Саймон. – Открывай двери, Виктор. Идем в Управление.

– Ты со мной?

– Да. Каким бы ни был ответ, я должен его услышать.

Приемная мэра располагалась на четвертом этаже в крыле первого раздела. Секретарь занимала место в прихожей за большим железным столом, вечно заваленным документарными табличками. Ее мы посещали уже не впервые, но все так же нервничали. Нет, даже больше. Утренняя нервотрепка здорово меня подкосила, и я весь дрожал и потел, как извозик во время погрузки. Саймон стоял рядом и без конца нашептывал себе что-то под нос. Молился – догадался я.

Жан скрестил руки на груди, поджал губы и демонстративно отвел взгляд в сторону. Обычно с таким выражением лица он репетировал про себя фразу «я же говорил». Волна злости вмиг поднялась внутри. В этот раз не скажет, ни за что. Нас с Саймоном спасет только чудо, и оно ждет нас за дверью. Однако смелости постучать мне не хватило. Я беспомощно взглянул на брата.

– Ну? – подогнал нас Жан.

– Давай, – Саймон ободряюще хлопнул меня по плечу.

Не постучав, я дернул ручку двери. Та со скрипом приоткрылась. Внутри все возликовало: кабинет не заперт, секретарь еще здесь! Но недовольный взгляд Консервации Шестнадцать вмиг осадил меня.

– Стучать не учили? – она деловито поправила очки с белой оправой. На фоне темно-коричневой кожи они казались нарисованными, и их острая треугольная форма ей совсем не шла, делая ее похожей на хищного летучего зверя, обосновавшегося в горах. Только крыльев ей не хватало, ну или хотя бы горба. Но нет, секретарь всегда держась прямо, будто палку проглотила.

– Извините, – пискнул Саймон, виновато опустив голову.

– Мы пришли забрать ответ на заявление. – Я прошел вперед и нагло уселся на стул напротив ее стола.

Она смерила меня недовольным взглядом, потом внимательно осмотрела Саймона, будто пыталась догадаться кто из нас кто, а затем снова уставилась на меня.

– Ты поранился?

Я удивленно вскинул брови, опустил взгляд на живот. Червячные краски, которыми я прижигал ранку от жировика, просочились сквозь ткань и оставили на комбинезоне черные пятна. Ткань в этом месте истончилась, но не порвалась.

– Пролил краски, ерунда.

– Не ерунда, – нахмурилась она. – От этого может быть серьезный ожог.

– Да нет, не сильно. Я дома обработаю.

От ее беспокойства я почувствовал себя неловко. С чего бы ей за меня волноваться? За годы мимолетного общения у меня сложилось впечатление, что я ей совсем не нравлюсь.

Она кивнула и встала из-за стола.

– Сейчас я поищу твой ответ.

В маленькой прихожей кабинета мэра было тесно и пыльно. Тяжелый, заваленные документарными табличками стеллажи загораживали свет из окна, от чего вокруг царил полумрак, только пространство стола хорошо освещалось настольными газовыми лампами мягкого желтого цвета. Секретарь подошла к полкам, отмеченным цифрой два, и стала быстро перебирать пальцами таблички в поиске нужного номера.

Мы долго наблюдали за ее тщетными поисками, но вскоре мне надоело, и я стал разглядывать лежавшие на столе документы. Прочел заголовок одного из них:

«Правила техники безопасности в экстренных ситуациях».

Ничего интересного. На каждой заводской доске информации весели похожие. А потом мой взгляд упал на план эвакуации с острова. Несколько разделов на нем пометили красным крестом – шестой, пятый и четвертый. Сердце дрогнуло, я схватил Саймона за рукав и указал на документ. Он нагнулся ближе и обеспокоенно нахмурился. В очередной раз переглянувшись, мы уставились на секретаря.

– Нашла, – слишком громко сказала она и с грохотом поставила на стол ящик с документами. Извлекла оттуда маленькую серебристую табличку и протянула мне.

«Отказано в рассмотрении дела №142-12-397» – гласила выжженная на ней надпись.

Сердце болезненно сжалось. Не сумев произнести ни слова, я отдал табличку брату.

– Двенадцать… – проговорил он. – Мы что были тут уже двенадцать раз в этом году?

– Что ты, – протянула секретарь, – это порядковый номер всех дел, которые были заведены на твою семью за этот год.

– Да? И какие еще дела были заведены? – спросил я.

Секретарь мэра раскрыла рот, но тут же закрыла его.

– Ясно, – выдохнул Саймон. Положил табличку на стол и двумя руками потер лицо, силясь привести себя в чувства. – Сейчас только март. Это бесполезно, да?

– Это не в нашей компетенции, я уже говорила, кажется. Все, что я могу тебе предложить, это подать прошение о передаче дела Научному острову. Ты можешь выдать себя за феномен, требующий изучения. Если они сочтут это интересным, тебя передадут правительству Научного острова. И тогда…

– И тогда они выдадут Саймону документы? – спросил я.

На ее лице отразилось выражение крайнего сочувствия.

– Тебе правду сказать?

– Конечно, правду! Что за дурацкий вопрос?

– Нет. Ты будешь материалом для исследований. У тебя не будет ни прав, ни обязанностей, ни статуса подданного ОКПиН.

– То есть? – почти шепотом переспросил Саймон.

– Что тут надо объяснить? Ты станешь биоматериалом для исследования феномена человека с двумя телами. Но если в ходе исследования окажется, что ты, действительно, два разных человека, следующая пара, родившаяся со схожими симптомами, получит два документа. И это, конечно, будет подвиг, но… – Она снова развела руками.

– Подвиг? Вы что, шутите? – вспылил я.

– Нет, Сто Сорок Второй. Какие тут шутки? Я говорю абсолютно серьезно. Это правила, их нельзя нарушать.

– Но как же мы? Как нам жить после такого? Да еще и без документов?

– После такого ты жить не будешь. Им надо будет все капитально исследовать для принятия решения. И снаружи, и изнутри. Ты же это понимаешь?

Саймон мучительно застонал и схватился за голову. А меня пробила яростная дрожь. Новая информация не желала укладываться в голове. Как этот кошмар вообще мог прийти им на ум?

– Безумие…

– Я прекрасно понимаю, как это выглядит, – участливым голосом сказала секретарь. – Но попробуй взглянуть на ситуацию с другой стороны…

– С какой? – срывающимся голосом проговорил Саймон.

– Ну… – протянула она, вперив задумчивый взгляд в свои аккуратно подстриженные и вычищенные ногти. Я буквально видел, как искрит под ее черепной коробкой, но ответа так и не дождался.

– С какой стороны я должен на это взглянуть? Мой брат, такой же человек, как и я. И он…

– Вот именно! – победоносно воскликнула она и, выставив вперед палец, замахала им из стороны в сторону. – Один в один. Точно такой же. Так может, он и есть ты? А? Как это узнать?

– Что? Нет! Раздери вас морской черт, я не то имел в виду! О чем вы вообще думаете? Я говорил, что он тоже имеет право на нормальную жизнь, как и все другие жители острова. Через месяц мы станем совершеннолетними. Ему нужен будет диплом, работа, дом. А если он заведет себе подружку и захочет жениться? Он не сможет ничего из этого, его не существует! А если я что-нибудь натворю? Он тоже будет за это отвечать? – Я вскочил на ноги и оперся руками о столешницу. Саймон положил руку мне на плечо, но я скинул ее. – Это не честно. Вы даже не представляете, что произошло. И что-то еще происходит. Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, помогите мне его спасти!

Я сильно повысил голос и весь дрожал, силясь пробудить в душе секретаря хоть капельку эмоций. Но она только сняла с переносицы очки и устало потерла пальцами уголки глаз, затем она ослабила тугой пучок волос. Несколько прядей выскочили, упав на лицо, и вот передо мной уже сидела не главный секретарь мэра, а уставшая молодая женщина, слишком худая и хрупка, чтобы таить на плечах такую ответственность.

– От меня-то ты что хочешь?

– Документы, – твердо ответил я.

Она промолчала. Взяла в руку рисовальный прут и застучала им по столу, гипнотизируя взглядом план эвакуации. Саймон снова положил мне руку на плечо и легонько сжал.

– Пойдем.

– Ну уж нет, – я оперся руками о стол и навис над секретаршей. – Я был сегодня в первом разделе и видел, как вся ваша элитарная братва собралась на пристани. Что происходит?

– Виктор, – Саймон попытался остановить меня, но я отмахнулся от него.

– Это как-то связано с землетрясением?

Секретарь подняла на меня удивленный взгляд.

– Ничего. Просто это… плановая… замена власти. Во избежание, как ее… коррупции.

– Чего?

– Это когда чиновники устраивают свои порядки за взятки. Нарушают правила. – Она ткнула в меня пальцем. – Как ты сегодня.

Я не поверил своим ушам. Еще раз мысленно прокрутил в голове ее слова.

– То есть, все можно было решить простой взяткой?

– Ни в коем случае! Это немыслимо, как тебе только такое…

Но я ее уже не слушал и ринулся к кабинету мэра.

– Виктор! Прекрати немедленно! – снова одернул меня брат.

– Не вздумай! Туда нельзя! – взвизгнула секретарь. – Ты что себе позволяешь? Вахта! Вахта!

– Нет тут вахтеров, – рыкнул я на нее.

Саймон стыдливо прикрыл лицо рукой, а я рывком распахнул дверь. Кабинет мэра пустовал. Вообще. Только в углу остался стоять переговорный микрофон и потертый патефон с одной единственной пластинкой. Часы на стене показывали десять минут второго.

– Уже сбежал…

– Немедленно вернитесь в академию, – потребовала секретарь. – Я дала вам ответ на заявление. Больше вы ничего не добьетесь!

– Как скажете, – проговорил я и на негнущихся ногах вышел из кабинета. Саймон поспешил за мной.

Кое-чего мы все-таки добились. Впервые за все те годы, что мы обивали ее порог, она обратилась к нам во множественном числе.

В коридоре нас ждал Жан.

– И ты здесь! Отведи их в академию. Живо! А вам, – она ткнула пальцем Саймону в грудь, – штраф… нет, два штрафа и отработка. Учитесь вести себя тише. Тоже мне смельчаки! Не забывайте, где ваше место.

– Да, мэм, – прошептал Саймон, низко опустив голову.

Я не удержался и фыркнул.

– А ваше место где? На носу или на корме?

Жан врезал мне подзатыльник, схватил за шиворот и потащил по коридору.

– Я же говорил, не надо сюда идти.

– Простите, – дрожащим голосом прошептал Саймон.

А я не мог извиниться. Это она должна была извиниться передо мной за то, что не сказала раньше. Уж я бы нашел, где раздобыть взятку для мэра. Персики же для Сесси раздобыл. Сквозь ткань сумки я нащупал рукой круглую банку. Я бы отдал их ей, если бы это помогло. Я бы отдал ей все что угодно! Но было уже слишком поздно.

Глава 3. Спасательная операция

Почти всю догу до раздела мы молчали. На улице поднялся сильный ветер, и говорить было неудобно. Небо затянуло тучами, и без того вечно серый и мрачный второй раздел стал совсем унылым. Душу грызли могильники, Восьмой корабль снова встал перед глазами, а вслед за ним вооруженные до зубов стратеги и саблезубые служивые. Я вспомнил, какой была на ощупь пушка – холодная. Вспомнил пороховые бочки и огромные ядра. Всего одного хватит, чтобы размазать нас так, что и мокрого места не останется! Капитанский кортик и банка персиков вдруг показались мне такими тяжелыми, что я готов был свалиться с ног прямо на академической площади.

Протяжный гудок парового экспресса разрезал тишину. Ветер донес до нас рокот колес. Занятия закончились. Ученики отправились по домам.

Мы остановились возле калитки, ведущей в раздел и беспомощными взглядами проводил паровой экспресс.

– Может, не стоит возвращаться в раздел? – с сомнением проговорил Саймон. – Нас ведь там в первую очередь будут искать.

– Да, но как ты в других разделах прятаться собираешься? – Жан вздернул ворот своей рубахи, обращая внимание на цвет формы. – Слиться с толпой не получится.

– Но домой мы точно не пойдем, – сказал я.

– Пойдете, – возразил Жан. – Соберите вещи и консервы. Все, что удалось скопить. А я пока подумаю, где вас можно спрятать.

Мы с братом переглянулись. Накоплений у нас было не так уж и много. Стипендия-то тоже только одна на двоих. Есть мы старались поменьше и уже заработали болезненную худобу, бледность кожи и периодические головокружения, но запасов все равно было катастрофически мало.

– Негде нам прятаться, – обреченно вздохнул Саймон. – Остров малюсенький.

– В горы пойдем, – предложил я, указав рукой на Западную гору, такую огромную, что ее верхушка была покрыта снегом. – Туда никто из местных и не подумает сунуться.

– А стратеги? – фыркнул Жан. – Соображай активнее.

– Это будет уже не важно, – скептически проговорил Саймон. – Мы там и часа не протянем. Даже кладбище не перейдем – могильники нас сожрут.

– Ночью перейдем, – возразил я. – Они ночью спят. Если шуметь не будем, они нас и не заметят. Я сто раз на кладбище бывал. Там чего только не найдешь? Помнишь, я тебе картину принес с девушкой…

– До ночи за нами уже придут, – он в очередной раз взглянул на часы. – Корабль прибудет через двадцать минут. Еще через десять стратеги доберутся до завода. А там до раздела рукой подать. Пешком они ходить точно не будут. У них извозники и служивые и еще, черт знает, какое оружие. Зачем ты вообще забрался в первый раздел?

– Да, мне тоже интересно, – поддержал его Жан. – Не хочешь рассказать подробности?

– Нет, – честно признался и получил еще один болезненный толчок в свежую рану от жировика.

– Выкладывай, – сквозь зубы проговорил Саймон.

Ему я отказать не смог, и с трудом поборов стыд и смущение, выложил все как есть. Говорил почти всю дорогу до дома. Саймон и Жан не перебивали, но стоило мне закончить, как Жан презрительно фыркнул.

– Какой же ты придурок, так вляпаться из-за девчонки. И ладно бы из-за нормальной какой, а то ведь… Сто Первая!

– А с ней что не так? – удивился Саймон.

– Шутишь? Да она эгоистка и полная дура.

– Эй! – рыкнул я на него, сделав шаг вперед. – За языком следи.

– Я знаю, что говорю. Она именно такая. И подари ей хоть все консервы мира… хотя нет за консервы она, может, и продастся. Но на любовь можешь не рассчитывать. Ты ей не понравишься.

– Да? А со мной что не так? – я схватил его за воротник и уже хотел хорошенько наподдать, но Саймон вклинился между нами.

– Так, не драться! Вам что, проблем не хватает? Не гони, Жан, все девчонки капризные и требуют уйму внимания. А в нашем случае стараться надо втройне.

Моя челюсть отвалилась и шлепнулась на пол. Я никак не ожидал, что брат меня поймет и поддержит. Что-то тут было не так. Уж не втюрился ли он сам в какую-нибудь девчонку? И тут я вспомнил, как час назад брат подсел за парту к Сто Восемьдесят Четвертой.

– А! – я тыкнул в него пальцем, будто застал за совершением преступления.

– Что? – он недоуменно вздернул брови.

– Ты втюхался в Рузанну! Почему ты не рассказал мне?

– Нет… ничего такого…

– А вот и да! Смотри мне в глаза. Я все вижу.

– Ой, да отстань! – отмахнулся он, краснея до кончиков волос. – Я же сказал, ничего такого.

– А вот и да!

– А вот и нет!

– Да!

– Сказал, нет.

– Но ведь да! Да?

– Вы совсем рехнулись? – разозлился Жан. – Вам, может, жить осталось несколько часов, а вы о девчонках думаете?

Мы с братом переглянулись.

– Он еще не созрел, – сказал я, покачав головой. – Подрастет – поймет.

Саймон согласно закивал. Жан закатил глаза.

– Черт с вами. Идите собирайтесь. Встретимся через час на набережной. И смотрите в оба, дурни. А то, за мечтами о подружках, проморгаете стратегов.

С этими словами он шмыгнул за поворот и скрылся за соседним домом.

Саймон задумчиво покусал губы.

– Персики еще у тебя?

– Да, а что?

– Ты еще хочешь подарить их ей?

Я удивленно вскинул брови.

– Ты серьезно спрашиваешь? Ну-ка напомни мне, сколько консервных банок у нас дома отложено на черный день?

Саймон возвел глаза к небу, припоминая.

– Двенадцать?

– Одиннадцать. Одну я утром отдал Джиму. Но если считать эту, – я достал из сумки банку персиков, – то считай, без потерь. А может, нам ее кто-нибудь поменяет? Надо было у Жана спросить. Его отец шарит в этой теме. Ты не знаешь, сколько они могут стоить?

– Много. Ни у кого на острове нет столько консервов. Так что, Сесси точно не устоит.

Сердце дрогнуло. Я неуверенно пожал плечами и принялся ковырять ногой брусчатку.

– Наверное, ты прав.

– Никто бы не устоял.

Я протянул банку брату.

– Тогда я ее лучше тебе отдам. Типа компенсация.

– То, что ты у меня отнял, стоит в разы дороже, – проговорил он, разделяя слова и ткнул пальцем мне в грудь. – Я сказал, иди и отдай их девчонке, ради которой разрушил мою жизнь. И молись, чтобы Жан оказался не прав. Она ведь того стоит?

– Дурацкий вопрос, – обиделся я.

Ну, откуда мне знать? Рядом с Сесси вообще трудно оценивать ситуацию. Стоит мне встретиться с ее карими глазами, как все внутри переворачивается, а голова идет кругом. И сердце стучит так, что заглушает мысли. Я никогда не смотрел на нее с оценочной точки зрения. Я просто смотрел на нее и все. Потому что глаз оторвать не мог, а не потому, что выяснял, сколько консервных банок может стоить такая девчонка.

– Дурацкий, – согласился Саймон. – Но эта банка нам все равно погоды не сделает, так что… ты украл ее не для меня. Иди и доделай хоть что-то до конца и нормально.

Саймон указал пальцем вверх по улице, туда, где стоял дом четы Сто Первых. Я глянул в указанном направлении и снова перевел взгляд на брата. Сердце болезненно ухнуло.

– А если ее нет?

– Развозка прошла, когда мы выходили из раздела.

Ладони вспотели. Я крепче перехватил банку консервов.

– Подождешь меня?

Саймон кивнул и подтолкнул меня в спину.

– Не дрейфь. Это последний день в твоей жизни. Давай, как в той книжке.

Я не понял, о какой книжке он говорил. Щеки обожгло жаром, и, кажется, подскочило давление. На негнущихся ногах я дошел до ее дома, несколько раз обернувшись по пути на брата. Он подгонял меня, взмахивая руками.

Уж не знаю, что творится в его голове, наверное, шок еще не отпустил. Я вообще не так хорошо угадываю его мысли, как он мои. Дедуля Тедди всегда называл Саймона тонко чувствующей творческой душой. Видать, эта самая душа здорово бьет по мозгам. Но я был ему благодарен. Если это наш последний день, я хотел бы еще раз увидеть ее.

Я постучал, и все мысли разом выскочили из головы, в горле пересохло, а грудную клетку словно кипятком обдало. Банка персиков холодила руку. Я на секунду прижал ее ко лбу.

Дверь открылась. На пороге появился мужчина лет тридцати пяти. Он оглядел меня с ног до головы и вопросительно поднял брови.

– Здравствуйте, – выдохнул я и быстро спрятал консервы за спину.

– Девочки не выйдут гулять, – строго сказал он. – Им надо смотреть за сестрами.

Я знал, что у Сесси есть три сестры и двое из них еще не посещают академию, и она, как самая старшая, смотрит за ними вечерами, пока родители на работе.

– Я только на минуту. На пару слов.

Он вздохнул и нахмурился.

– Салишу или Сесиль?

– Сесиль.

– Жди здесь.

Он захлопнул дверь, и я беспомощно глянул на брата. А спустя секунду на пороге появилась она.

– Сто Сорок Второй? – Сесси скрестила руки на груди и прислонилась плечом к дверному косяку. – Ты никак созрел для разговора?

– Ну… вроде того. – Я выставил вперед руку с консервами и на одном дыхании выпалил:

– Я тебе принес. Это подарок. Я их… неважно. Это тебе. Вот.

Впихнув банку ей в руки, я бегом кинулся обратно к брату.

– Эй! – крикнула она. – В честь чего это? День рождения у меня только в июле.

– Просто, – обернувшись, развел я руками. – На память. В смысле… мне надо идти.

– Ладно, – она пожала плечами, прочитала надпись на банке и ошарашено уставилась на меня.

Я выдавил из себя улыбку и снова бросился бежать. В несколько прыжков догнал брата и, схватив его за рукав, потащил дальше по улице.

– Стой, идиот, – недовольно проворчал он. – Ты чего сбежал?

– А что еще я должен был сделать?

– Подождать, – сказал Саймон, ткнув пальцем мне в висок. – Я пожертвовал нашей последней едой, чтобы она тебя поцеловала. Ты ведь никогда не целовался с девчонкой.

– Ну и что?

Саймон хлопнул себя ладонью по лбу и досадно покачал головой.

– Сам еще не вырос, а на Жана гонишь. Это ведь то, что каждый мужчина должен испытать хоть раз в жизни. А ты упустил свой единственный шанс!

Вместо ответа я закатил глаза, фыркнул и небрежно махнул рукой. Но сердце внутри обуглилось дважды.

Я завис над тайником под Саймоновой кроватью. Под своей я, как и должно быть, насчитал пять банок: две с фасолью, две с капустой и одну с кукурузой. А под его только две банки – обе капустные.

Сосредоточенно сдвинув брови, я перечитал еще разок названия и повернулся к брату.

– Кто-то порылся в твоем тайнике?

Саймон неловко пожал плечами и перевел взгляд на потолок.

– Саймон!

– Я ведь не знал, что нам придется срочно бежать. До стипендии осталось всего два дня, а мама Рузанны очень больна и не может работать. Я хотел только… – он замялся и стал внимательно разглядывать свои ботинки.

– И что? Поцеловала она тебя?

– Ой, да какая разница? Я ведь не ради поцелуя…

– Вот почему ты заставил меня отдать Сесси персики, чтобы я на тебя не гнал. Ну, знаешь…

– На меня не гнал? Ты? На меня? Да если бы ты в первый раздел не поперся… – он яростно зарычал и схватился за голову. – Не хочу ругаться опять. И так жопа полная. Если мы сейчас еще и передеремся, это все, пиши пропало!

Я закивал и засунул капусту в сумку.

– Аптечку еще надо взять.

– Она родительская.

– И что?

Он промолчал.

Аптечка находилась на кухне и в ней были всего пара бинтов да червячная кислота для прижигания без красящего пигмента. За счет разделения кислотной и красящей составляющей местные медики вывели прямо-таки убийственную вещь. Без специального тампона наносить его на рану нельзя, а то вместо лечебного эффекта можно было прожечь в себе еще одну дыру. Как раз именно тампонов и не хватало.

– Радуйся, она бесполезна, – констатировал я и убрал стеклянный пузырек с кислотой обратно.

– Хотя бы бинты возьми.

Я недоуменно приподнял брови.

– Они же родительские.

– Да, но мы не увидим их больше. Это я на рефлексе сказал.

Он поспешно отвернулся, пряча выступившие слезы.

Родители работали в первую смену, а дедуля Тедди во вторую. Его дома тоже не было. Меня это не удивило – он вечно где-то пропадал, – но расстроило. Будь он сейчас дома, наверняка придумал бы что-нибудь.

Мы выложили на стол все свои припасы и окинули их печальными взглядами.

– Нам этого не хватит, – вздохнул Саймон. – Мы умрем с голоду.

– Знаешь, если бы ты не отдал свои консервы Рузанне, мы все равно умерли бы с голоду, – успокоил я его. – Нет такой вселенной, где два человека смогли бы тридцать лет прожить на две банки фасоли, четыре с капустой и одну кукурузную.

– Почему тридцать?

– Средняя продолжительность жизни на нашем острове доходит до сорока – сорока пяти лет, так? Я взял на вооружение самый благоприятный исход событий.

– Тридцать лет в горах… – выдохнул Саймон, и его лицо приобрело зеленоватый оттенок.

– Или в каком-нибудь подвале. Зато на заводе впахивать не придется.

Он взглянул на меня с такой яростью, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Издеваешься?

А мне в голову скользнула еще более сумасшедшая, чем отсидка в горах, идея. Я схватил его за руку и раскрыл рот, собираясь выдать новый план.

– Нет, – резко оборвал он, – даже не думай.

– Что? Я же сказать еще ничего не успел!

– Я знаю это выражение лица, – он задрал рубаху и показал мне большой белый шрам под подмышкой, соседствующий с другим огромным шрамом. – Вот, чем все заканчивается, когда на твоем лице появляется такое выражение.

Это случилось два года назад, когда я предложил Саймону построить на крыше дома пункт наблюдения за соседями. Тогда же я и свалился с крыши. А он меня поймал и держал минуты три, пока сломанный козырек впивался ему в бок. Не удержал, правда, и я сломал ногу.

– Я извинялся за тот случай миллион раз. Неужели ты до сих пор меня не простил?

– Простил, но, ты вообще частенько передо мной за что-нибудь извиняешься. Тебе не кажется, что это хороший повод задуматься?

Я нахмурился.

– Идея была не плохая.

Саймон закатил глаза и разражено вздохнул.

– Сожри тебя черт морской, выкладывай.

– Ходят слухи, что за западными горами есть небольшой прилесок…

– Был, – поправил меня брат, – лет сто назад.

– А вдруг до сих пор есть! Там как раз лет сто никто и не был.

– Допустим, и?

– Мы могли бы построить плот! – радостно воскликнул я.

– Заткнись. Не бывать этому. Никогда. Понял?

Я обиженно нахмурился.

– Почему?

– Потому что тогда морской черт и впрямь тебя сожрет.

– Ты меня недооцениваешь!

– Неужели? Тогда, раз ты такой крутой, раздобудь нам еще еды. Неизвестно, сколько нам придется отсиживаться.

Я прищурился и растянул губы в ехидной улыбке.

– Ты, правда, этого хочешь?

– Уже не уверен.

Усмехнувшись, я нарочито медленно подошел к маминому буфету.

– Виктор, не смей! – рявкнул Саймон, вскочив с места.

Нащупав под столешницей буфета припрятанную отмычку, я довольно помахал ей. Трудно было найти более бережливую женщину, чем наша мама. Она из тех людей, что готовы заморить голодом всю семью, лишь бы побольше еды запрятать в заначку. Сейчас это было нам на руку.

– Не вздумай! – Саймон попытался отобрать сломанную вилку, уже не первый год работавшую универсальным ключом от маминых запасов. – Если ты возьмешь у мамы консервы, она нас убьет.

– Саймон, уймись, – осадил я его. – Она больше никогда нас не увидит. Ты забыл? Мы собираемся сбежать. И никогда не вернемся домой.

– Но как же… – он сдавленно икнул и шлепнулся на скамью. – Как она будет жить дальше?

– Без нас или без консервов? – уточнил я.

Он промолчал, опустил газа и отвернулся.

– Я не хочу на это смотреть.

– Если нас поймают, эту вину я возьму на себя, идет?

– Не смешно. Ты и так во всем виноват.

Я вскрыл замок и развернулся к брату.

– Прости, – в очередной раз извинился я, но прозвучало неубедительно. – Если хочешь, я повторю это еще тысячу раз.

Саймон отмахнулся, и я достал из буфета драгоценные мамины запасы, богатству которых можно смело завидовать самой черной завистью. Здесь было все: от кислой капусты до соленых слив.

– Черт, обожаю их, – сказал я, сглотнув наполнившие рот слюни. Завтрака мне не досталось, обед в академии я тоже пропустил, а время уже подбиралось к ужину, и желудок приветственно заворчал. – Давай откроем одну баночку, а?

– Нет, – отрезал Саймон. – Просто собери все.

Я выложил запасы на стол и сел на скамью напротив. Саймон обхватил себя руками и смотрел на них самым печальным взглядом, словно перед ним не еда была, а записка с приказом на смертную казнь. Хотя, в целом разница небольшая. Если мы, не дайте боги Пандоры, каким-то чудом выживем и вернемся домой, не сносить нам голов.

– Пойду поищу мешок, – я вскочил с места, надеясь скрыться от его обреченного взгляда. Слишком уж угнетающим он был. От его вида я острее чувствовал реальность происходящего, и внутри загорался душный ядовитый пожар.

Я поднялся наверх и стал, не спеша, обыскивать нашу комнату. Обилием вещей она не радовала – один шкаф да две кровати. Все из тусклого местами проржавевшего металла. Наш остров вообще славится серостью и сыростью, так что, может, и не вредное производство убивает местный народ так рано. Самая частая и страшная болезнь – пресловутая цинга. Из-за нее капусту нам выдают больше других продуктов, и смотреть на нее уже нет сил.

Я порылся в шкафу. Обнаружил там пару запасных комплектов формы и белье. Составляющих в форме не хватало. Утепленную куртку, которую я уже начал носить, выдают в единственном экземпляре всего раз в год, как и сумку с ремнем. Для Саймона эти сокровища пришлось выменивать на консервы у самых бережливых учащихся академии. Ему досталась позапрошлогодняя форма Жана. Он был крупнее нас и почти на голову выше. И хотя Жан носил ее в двенадцать лет, она все равно ему великовата. Но это лучше, чем остаться совсем без куртки. А вот за часы мы отвалили немало консервов. И все равно у нас остались только одни на двоих.

Я снова достал свои часы из кармана и печально вздохнул. Завтра утром дедуля Тедди вернется с ночной смены, и я подумал, что надо будет попросить его помочь мне их отремонтировать. А потом вспомнил, что завра меня здесь не будет. Возможно, меня вообще не будет. И где его только носило? Ночами он работал, а днем вечно где-то пропадал. Последние пару лет мы виделись только вечерами, и мне этого хватало. Мы садились на кухне и беседовали до тех пор, пока по улице не прокатывался оглушающий сигнал парового экспресса готовящегося к развозке ночной смены. Мы прощались до следующего вечера, и он уходил. Но попрощаться навсегда у меня шанса не будет.

Глаза защипало. Я потряс головой и медленно выдохнул.

В шкафу мешка не обнаружилось, и я заглянул под кровати. Там было чисто. Оно и не мудрено. Консервные банки я уже забрал, а все остальное, что мы с Саймоном могли спрятать, мы прятали под матрасами. Так надежнее. Подкроватное пространство просматривалось сразу при заходе в комнату. Не очень-то надежное укрытие, но мама никогда не трогала наши консервы, а взамен требовала, чтобы мы не трогали ее.

Под матрасом брата я обнаружил целый склад рисунков, выжженных червячными красками на жестяных рисовальных листах. В основном портреты. Очень похожие. У него настоящий талант, и родись он на другом острове, смог бы стать картографом или даже художником.

Я насчитал двенадцать портретов Сто Восемьдесят Четвертой. Похоже, эта девчонка крепко его зацепила. Интересно, чем? Я бы не назвал ее красоткой. Слишком худая, узловатая и прямая, как доска. Волосы, конечно, красивые. Помню, когда увидел ее впервые, даже подумал, как у нее шея не ломается под их тяжестью. Столько завитков и все торчат в разные стороны аккуратными спиральками. Я как-то схватил ее за одну и оттянул, а она отпрыгнула обратно, как пружина. Не девушка, а настоящая метла. Хватай за ноги и мети – ни соринки не останется. Да и характером она не отличалась. Вообще не отличалась. Если бы Саймон не обратил на нее внимания, я бы не заметил, что Рузанна существует.

Очередной тяжелый вздох разрезал тишину. Теперь-то ему точно ничего не светит. Скорее всего, он ее больше никогда не увидит. И все из-за меня.

Я продолжил перебирать рисунки и нашел два маминых портрета, один отцовский, четыре дедушкиных и шестнадцать автопортретов. Не многовато ли? Похоже, мой брат всерьез страдал нарциссизмом.

А потом я вспомнил, как однажды дедуля Тедди пустился в рассуждения о таланте Саймона и упомянул, что ни один художник не может в точности передать свою внешность на рисовальном листе. Всему виной тот факт, что каждый человек воспринимает себя иначе, чем другие. И сколько бы он ни старался, выйдет немного не так. Но эти рисунки были идеальными. Один в один.

Дело не в его таланте. Саймон нарисовал меня. Шестнадцать раз. Больше, чем кого бы то ни было еще.

Чувство вины снова поднялось внутри и скрутило желудок. Мне захотелось еще раз попросить у него прощения. Он ведь так и не простил меня. Просто сделал вид, что больше не хочет прикончить за все, что я натворил. Но слов «я тебя прощаю» я так и не услышал. А они мне нужны. И теперь еще больше, чем прежде.

Я вернул рисунки под матрац. В горле образовался тугой комок, и я с трудом его сглотнул. Глаза защипало. Жалобно шмыгнув носом, я принялся глубоко и резко дышать, загоняя обратно проклятые слезы. Никогда раньше не замечал за собой такой сентиментальности. Да и не ребенок я уже, чтобы реветь. Через месяц мне стукнет четырнадцать. В моем возрасте отец уже готовился к оформлению брака, а я чуть не разрыдался, как ребенок. Стыдно!

Под своим матрацем я обнаружил старую потрепанную книжку, вырытую на кладбище, и дедушкин пимак. Совсем забыл про него. Недели две в руки не брал. Так и разучиться не долго.

Присев на кровать, я выдал несколько протяжных трелей. Меня природа таланом не наградила, и музыка получилась красивой только потому, что пимак всегда звучит красиво, и неважно, кто на нем играет.

Взял книгу. Она была такой старой, что страницы почти рассыпались. Редкая вещь. До встречи с ней я и не знал, что книги существуют. На острове Консервации все знания передавались устно или нацарапывались лекциями на рисовальных листах из жести. Но эта книжка была бумажной. Я раскрыл ее на первой странице и прочитал начало:

«Чтобы завоевать сердце женщины, мужчина должен совершить подвиг».

Усмехнулся. Вот откуда этот бред. И вот, о какой книжке говорил Саймон. Там все закончилось спасением прекрасной принцессы. Дедуля Тедди говорил, что эта книга не из нашей эпохи. Времена, когда такие вещи были в ходу остались далеко позади. Он назвал это сказкой.

Руки снова потянулись к часам. Я взглянул на безжизненную стрелку и подавил очередной вздох.

– Без двадцати, – послышался голос брата за спиной. Он прошел в комнату и сел на кровать напротив. – Пора идти.

– Я не нашел мешок.

Саймон кивнул, и между нами повисло тяжелое молчание. С минуту мы смотрели друг на друга, не шевелясь. Силы разом ушли из тела, и я просто не смог подняться. Брат тоже медлил.

– У тебя неплохо получается играть, – он указал на пимак.

– Вовсе нет, это кошмар, – замотал я головой. – Это у тебя талант. Портреты просто потрясные.

– Я знаю, – без тени смущения сказал Саймон. – Но и у тебя отлично выходит играть. Ты зря прибедняешься. Немного практики, и дедулю Тедди догонишь. Тебе просто надо чаще заниматься. Возьми его с собой.

– Это дедушкин.

– Тем более возьми. Он не рассердится. Он не такой, как наши родители, ты знаешь.

Сердце екнуло в груди. Я кивнул, наконец-то, нашел силы встать и стянул с кровати простынь.

– Мешка нет, так что…

Я складывал простынь, спиной ощущая взгляд брата. Тяжелое чувство вины все еще жгло, и я не знал, как его побороть. Выронил пимак, тот покатился по полу. Саймон поднял его.

– Давай зайдем к Рузанне, – предложил я, но Саймон сразу замотал головой.

– Почему нет? Попрощаешься хоть!

Но на его лице отразилось такое выражение, что я немедленно заткнулся.

Мы спустились на кухню и упаковали консервы. Я завязал их двумя узлами. Серая простынь оборвалась с одного края, и нитки торчали корявой бахромой. Помню, одно время у нас на острове пошла мода мохрить так штаны на концах, но управленцы быстро придумали за это новую систему штрафов, и желание выпендриваться отпало.

Ноша вышла неподъемной. Но время поджимало и делить ее на двое было некогда.

– По очереди понесем.

Саймон не отреагировал, прищурился и выглянул в окно.

– Что там? – спросил я.

Саймон повернулся ко мне, в ужасе округлив глаза.

– Учитель ККБ.

– Шутишь?

Он побледнел и отрицательно покачал головой. Я тоже подскочил к окну. Учитель уже завернул во двор, и я поспешно задернул занавески.

– Чего ему надо?

– Может, пришел спросить, как мы себя чувствуем? – предположил Саймон.

– Скорее выставить счет за вскрытый замок. Да пофиг, давай свалим отсюда поскорее.

– Как? Он уже у двери!

– Через окно, – я подхватил тяжелый узел и побрел в родительскую спальню. Ее окна выходили на другую сторону дома.

В дверь постучали. Саймон обогнал меня, раскрыл окно и помог перекинуть узел через раму. Мы выбрались на улицу и побежали так быстро, как только позволяла тяжесть консервов.

Отбежав достаточно далеко, я остановился перевести дух и кинул последний взгляд на окно нашей с Саймоном комнаты. Не верилось, но мы покинули свой дом. Вот, прямо сейчас. Навсегда.

Ветер едва не сбивал с ног, а небо затянуло тяжелыми тучами. Влажный наэлектризованный воздух обещал грозу, температура резко упала. Руки быстро обледенели. Оно и не мудрено, мы добирались почти полчаса и безнадежно опоздали.

– Ну все, твоя очередь, – выдохнул Саймон и сбросил с плеча узел с консервами.

Он пошатнулся и едва не упал – я успел подхватить его.

– Когда ел в последний раз?

Утром перед академией мы не завтракали. Саймон отказался, видно, из-за того, что отдал почти всю еду Рузанне. А мне одному есть было скучно.

– Вместе с тобой, – ответил он.

Это было вчера.

– Доберемся до набережной и перекусим. Нам понадобятся силы. Кто знает, что за планы у Жана в голове. Если он ничего не придумает, так ведь и придется в горы идти.

Саймон согласно кивнул. Я взвалил на плечо узел, и мы неспешно двинулись дальше. До забора, огородившего набережную от раздела, оставалось от силы метров двадцать. Я ускорил шаг, и Саймон безнадежно отстал.

С утра мне довелось пережить куда больше приключений, чем ему, и усталость сильно давила на спину. Но я его не подгонял. Ему нагрузки давались куда сложнее, чем мне. Всему виной искривленный позвоночник и нехватка одной почки. Переносить голод ему тоже было тяжело. Потому, добравшись до калитки, я скинул с плеча узел и стал ждать. Саймон подошел вплотную, уткнулся лбом в мое плечо и попросил минуту. Я не торопил.

– Так плохо?

– Не так уж и плохо. Бывало и хуже. – Он нервно усмехнулся. – Хотя, о чем это я? Хуже еще не было.

Я обернулся на калитку и потянулся, чтобы открыть ее, но замер. Под стальной дугообразной ручкой красовался маленький подвесной замок.

– Заперта.

Саймон оторвался от моего плеча и тоже оглядел калитку.

– С чего это?

Стоило ему произнести эти слова, как жестяной рифленый забор содрогнулся под нечеловеческой силы ударом. Брызги соленой воды дождем просыпались на землю.

Мы замерли и ошарашено уставились на него.

– Это же не волны? – севшим голосом спросил Саймон.

– Я не… – промямлил я и, черт знает, зачем дернул ручку калитки – она не поддалась.

Новый удар сотряс ограждение, и нас снова окатило перехлестнувшей через край водой. Саймон схватил меня за куртку и оттащил назад.

– Чертовщина какая-то, – выдохнул он.

– Надо посмотреть, – рванул я вперед. – Я перелезу.

Саймон снова вцепился в мою куртку и дернул назад.

– Спятил? Это опасно.

– Я только загляну.

– А если забор снесет волной? Он и так еле держится.

В его словах был резон, и я нехотя кивнул. Но все равно надо было выяснить, что происходит. Набережная располагалась далеко не в трех метрах от забора, да еще и была окружена двумя Рогами Изя – длинными изогнутыми мысами, берегущими нашу бухту от ветров.

Чтобы достать до забора, волны должны были быть метров пятьдесят, не меньше. Но тут это было невозможно. Рога Изя не дали бы им так разогнаться. Они разрезали бы волну на части, развели в стороны и свели бы ее на нет.

Я огляделся вокруг в поиске других возможностей. Одно было ясно: надо забраться повыше. И тут взгляд упал на старую ржавую вышку. Она возвышалась над разделом словно огромная стрела, устремленная в небо. Правда, со срезанной макушкой.

– Даже не думай, – сказал Саймон, проследив за моим взглядом.

– Брось, я уже бывал на ней раньше. Это только выглядит опасным, а на самом деле…

– Гроза, – он ткнул пальцем в небо. – Представь, сколько молний она уже поймала, и что будет с тобой, если поймает еще одну.

Я не сдержал вздоха и закатил глаза.

– Саймон, не паникуй. Я всего на минутку. Осмотрюсь вокруг и вернусь. Да и гроза еще не началась.

– Нет, – отрезал брат. – Мы и так в смертельной опасности, если ты не заметил. Может, перестанешь каждую секунду творить глупости и рисковать нашими жизнями? Тебе что, адреналина не хватает?

– Адреналин здесь ни при чем, – возразил я. – Я просто хочу разобраться с тем, что тут происходит.

– Да ничего не происходит, – почти истерично вскрикнул Саймон, и я невольно поджал губы. – Просто чертов прилив.

– Прилив начнется только к полуночи, – я выставил вперед руку с оттопыренным указательным пальцем. – И это первое, что чертовски странно. Второе, – я оттопырил второй палец, – весь первый раздел вывезли с острова. Третье, – еще один палец взметнулся вверх, – на столе секретаря я видел правила поведения в экстренных ситуациях и карту острова. Ты тоже видел. А еще, за нами до сих пор никто не пришел.

– Может, приходили, пока нас не было, – почти шепотом проговорил брат. – И учитель ККБ, он же пришел зачем-то.

– Учитель ККБ – не учетник, не комендант и тем более не стратег. Тут что-то не так. За нами никто не придет, Саймон. – Я наклонился к нему ближе и, как можно более убедительно проговорил:

– А причина тому может быть только одна.

Я снова выставил указательный палец вверх. Саймон схватил меня за руку и с силой надавил на нее, заставив опустить.

– Ты же не хочешь сказать, что…

– Сначала я хочу слазить на вышку и убедиться. Таких приливов не бывает. Не на нашем острове.

Новая волна шибанула по изгороди. Саймон едва не подпрыгнул с испугу. Я тоже вздрогнул.

– Вышка крепкая, – постарался я его успокоить. – Я быстро. Туда и обратно. А ты подожди меня здесь.

Брат замотал головой.

– Я тоже пойду. Наверх не полезу, но лучше не расходиться. Мало ли. К тому же, если ты оттуда свалишься, кто-то должен будет дотащить тебя до дома.

Я согласно кивнул и взвалил на спину узел с консервами. Говорить ему, что если я свалюсь с вышки, тащить меня куда-то будет уже бессмысленно, я не стал.

Вышка расположилась на самом краю раздела, возле кладбища Пандоры, до забора которого оставалось всего метров тридцать. Она жутко стонала и раскачивалась на ветру.

– Кошмар, – выдохнул Саймон, – в ней метров двадцать, не меньше. И ее шатает как…

– Удержится, – заверил я его. – Меня больше другое беспокоит.

Я ткнул пальцем в щит, загородивший лестницу вышки. Надпись на щите гласила:

«Опасно! Закрыто на ремонт»

– Столько лет никому не было до нее дела и нате! Кому вдруг понадобилось ее ремонтировать?

– А для чего вообще нужны смотровые вышки? – спросил Саймон.

– Чтобы смотреть? – пожал я плечами.

Мы переглянулись и снова уставились наверх.

– Может, кто-то не хотел, чтобы мы что-то увидели? – предположил Саймон, тяжело вздохнув. – Вышка точно крепкая?

Я кивнул.

– Ладно, – он скинул с плеча сумку и пристроил ее у подножия вышки. – Ты первый.

– Серьезно?

Он нервно сглотнул, еще раз посмотрел наверх и кивнул.

– Только не вздумай лезть, пока я не окажусь наверху. – Сказал я. – И не облокачивайся на страховочные кольца. Я не уверен в их прочности.

Саймон кинул на меня полный ужаса взгляд, крепко сжал кулаки и снова кивнул. Я тоже скинул сумку, схватился за верхний край щита и подтянулся на руках.

Ветер завывал все громче, а смущенная моим весом вышка все пронзительнее стонала. Чем выше я забирался, тем сильнее ощущалась качка. На середине пути руки заныли от напряжения, и я понял, что вся эта затея очень даже опасная. В голову ударил адреналин, а вслед за ним пришло чувство стыда. Брат был прав на мой счет. Тело свело приятной дрожью, сердце забилось быстрее и вот, мир вокруг приобрел совсем другие оттенки. Не это ли чувство заставляло меня каждый раз вытворять что-нибудь эдакое? Не из-за него ли сегодняшним утром я поднялся на борт стратегического корабля? Может ли быть такое, что отсутствие выбора – лишь надуманная отмазка? Я специально это сделал? А сейчас? Так ли уж надо подниматься наверх, чтобы прояснить ситуацию? Или я и без этого уже все понял? И как Саймон заберется туда со всеми его болячками? Как бы не свалился. Сердце подскочило в груди, и я бросил вниз всего один взгляд, нарушив самое главное правило. Голова закружилась.

Я взобрался на смотровую площадку и уже собирался крикнуть брату, чтобы он оставался внизу, но взгляд сам зацепился за место, где должна была быть набережная. Выругавшись самым неприличным словом, какое только пришло мне в голову, я шлепнулся на задницу. В глазах на секунду потемнело, не знаю, от неожиданности или от того, что мои худшие ожидания оправдались.

Я смотрел на совершенно незнакомые мне очертания берега и не верил своим глазам. В голове поплыл туман. Мне потребовалось время, чтобы оклематься, и когда я вспомнил про брата, он уже почти добрался до верха.

– И это по-твоему безопасно? – проворчал Саймон, забравшись на смотровую площадку. Он весь раскраснелся от напряжения, а его руки тряслись, как в припадке. – Здесь такая качка, меня едва ветром…

Раздался гром и проглотил последние слова.

– Где сверкнуло? Далеко? – запаниковал он. – Ты видел?

Я не мог произнести ни слова, только дернул его за штанину и ткнул пальцем в береговую линию острова. Ее очертания сильно изменились. Рога Изя полностью ушли под воду, от бухты не осталось и следа. В третьем разделе вода уже снесла забор и достигла крайних домов. А это значило, что мыс Возрождения, часто тонувший во время приливов, теперь метрах в двадцати под водой.

Я обернулся. На западе дела обстояли не лучше. Кладбищенский обрыв превратился в пляж, и ширина его составляла не больше тридцати метров пологого склона. Если вода пошла вверх с первым толчком, она доберется до забора кладбища через час или два. Примерно в это же время затопит крайние дома нашего раздела.

Грудную клетку сдавило, я едва сумел вздохнуть.

– Не бывает такого прилива… – севшим голосом проговорил Саймон. – Это невозможно. Уровень моря никогда так раньше не поднимался. Аномалия? Да? – он обратил на меня полные ожидания и надежды глаза. – У тебя пятерка по мироведению.

– У нас, – поправил я его.

– Но теория-то есть?

Я кивнул.

– Остров тонет, – сказали мы одновременно.

Голова закружилась, и я вцепился руками в поручни. Как раз вовремя – резкий порыв ветра качнул вышку. Саймон вздрогнул и вцепился в меня. И в то же мгновение на землю обрушилась стена дождя.

Саймон натянул на голову куртку, но она вмиг промокла. Выругавшись, он скинул ее обратно на плечи.

– Значит, – перекрикивая дробный бой дождевых капель, сказал он, – первый раздел эвакуировали?

Я удивленно уставился на него. Эта мысль не пришла мне в голову. Внутри все перевернулось. Всего пару часов назад я стоял перед секретарем мэра в Управлении и молил ее о спасении. Но вместо сочувствия, помощи или хотя бы понимания, получил предложение о переводе на Научный остров в качестве биоматериала. А она уже знала, что происходит, и влепила мне штраф.

– Саймон, – выдохнул я, борясь с подступающим шоковым оцепенением, – у тебя нет документов.

– А ты украл капитанский кортик с боевого корабля стратегов, – едва не плача проговорил он. – Нам нельзя попадаться им на глаза. Нельзя эвакуироваться с острова. Если эвакуация вообще будет!

Он схватился за сердце и глубоко вдохнул, но выдохнуть у него не получилось. Я тоже до смерти перепугался, но знал, что сейчас лучше бросить все силы на успокоение брата. Если он начнет задыхаться под проливным дождем на высоте двадцати метров, мне его не спасти.