Читать книгу Царство Мертвых - Александра Сирунавичюте - Страница 1

«Я повелитель Света, и смерть вызывает во мне отвращение. Я вознесен на пьедестал мой, и на место мое, и на престол мой. Я первородный Бог первичной материи, Божественная душа, равная Душам бессмертных богов, и само тело мое есть вечность.»

ПАПИРУС ПЕРВЫЙ

ГОЛОС СТРАНЫ ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

Она смотрела на иссушенное тело, впалые глаза мертвеца едва просвечивали сквозь потрескавшиеся за тысячелетия бинты. Руки безымянного усопшего были крестом сложены у него на груди, между пальцев его тянулась золотая цепочка, покрывшаяся вековой пылью подземелья. Запах стоял отвратительно удушливый, но только он, только смрад гробниц, оставался не ядовитым для тех, кто населил пустыню спустя множество тысячилетий, кто перенял обычаи некогда существующего и процветающего в песках народа, оставшегося навсегда нерушимой памятью в вечности.

Небесно-голубые глаза женщины возвышающейся перед телом мумии не отрывались от его лица. Сквозь бинты она видела живое призрачное лицо, оно улыбалось ей и сверкало в ответ своими черными блестящими бессмертием глазами. Руки, его полупрозрачные конечности, растворялись в воздухе, когда он медленно поднимал их от своего лежачего тела и обводил кругом, словно что-то показывая той, кто навестил его впервые за много-много лет.

Ее белое лицо было каменно-холодным и таким же бледным, как мрамор; она пыталась понять галлюцинация ли это от сдавленного и ядовитого воздуха или перед ней, прямо в этом черно-сером коробе, и вправду наполовину ожил мертвец. Видит ли она его очистившуюся от грехов душу, которой позволили воссоединиться с телом, или все это лишь пугающая игра ее воображения.

«Тогда я спросил у мумии, – вспоминала она отрывок из одного произведения. – удалось ли ему отдохнуть от пыток, мумия ответила: да, отец мой: те, кто терпел муки, удостаивались жалости. Как только воскресенье заканчивалось, нас снова подвергали пыткам… Как только мы оправлялись от одной пытки, нас тотчас подвергали другой, еще более ужасной… И когда он наполнил пасть моей плотью, все монстры, окружившие меня, стали набивать свои..» Эти строки полоснули по ее душе, словно острие хорошо заточенного ножа медленно вонзилось в ее плоть: боль сначала показалась ей несильной, мгновенной, а затем становилась все сильнее, сковывая ее толстыми цепями, сдавливая ее в крохотном удушливом пространстве, словно в гробу.

Ее мысли дурманящим туманом объединяли строки из давно забытой ныне живущими книги с мертвецом, лежащем перед ней. В голове медленно и томно созревал вопрос, который вырвался из ее уст невольно, обрушился прямо у глубину полутьмы.

– Как ты погиб, отчего ты так молод? – ее голос разнесся по густом воздуху, отразился от стен и медленно унесся в черные узкие коридоры, отходящие от погребальной камеры в разные стороны.

Мумия говорила, губы смуглого парня в бинтах шевелились, но она его не слышала.

– Я не слышу тебя… – прошептала она с некоторым разочарованием.

Мумия протянул к ней руки, он не мог шевелить больше ничем, кроме своих тонких конечностей. Тело его лежало на дне глубокого черного короба, приковывая его к земле. Пальцы его потянулись к лицу девушки, она поняла, что он просит ее наклониться.

Она схватилась за край короба и глубоко наклонилась в него. Изнутри подуло теплом и чем дальше она наклонялась, тем сильнее его чувствовала. Ее слух уловил бархатный идущий из самых глубин существа шепот.

– Меня зовут Атет, – заговорил он. – И моя душа чиста, но жизненный путь мой был нелегок. Ты видишь эту гробницу, видишь насколько бедно похоронено мое тело и думаешь, что перед тобой лежит, вероятно, сын архитектора, а, может, кто-то более родовитый, но все же не приближенный к богам. Однако я был рожден в семье многоуважаемого жреца, поклявшись продолжить его дело. Как мне казалось, я был счастлив, возможно сладкая иллюзия имела в себе крупицу той жестокой правды, какую открывает нам наш земной путь.

У меня был старший брат. Я помню как наши руки багровели от крови жертвенных животных, как мы гадали на внутренностях несчастных существ, как истошны были их предсмертные крики, – мумия улыбнулся. – Это было мое детство, проведенное в величественных храмах в попытках искоренить из души жалость и сострадание, но я был стойким, непреклонным и из-за этого несчастным. Пришел мой час, когда отец решил, что мне больше не место рядом с ними, рядом с бездушными. Он убил меня, – с невероятной легкостью прошептал мумия.

Я был принесен в жертву своим братом, обезумевшим от веры. Страшнее всего было видеть его глаза: он верил, что совершал благо, он думал, будто создает чудо, проливая кровь своей родни.

Девушка замечала, как голос мумии гипнотизирует ее и тело само подается все глубже и глубже в короб. Однако она всеми силами сопротивлялась, каждую секунду понимая, что обратно вернуться становится сложнее, казалось что густая темнота в его могиле окутывает тело, затягивая в свой загадочный полуреальный мир. Ей был интересен рассказ мумии и она не могла перестать слушать сладкий чарующий шепот.

– Руки брата моего также безжалостно расправились с моим телом на алтаре, как и с телами жертвенных животных. Он позаботился о том, чтобы никто и никогда не навестил меня здесь, чтобы я отправился в Аментет бедняком. Он лишил меня всех благ, однако я не уничтожен, моя душа чиста и я вознесся к божественному Ра. И не могу судить его за содеянное, не мне решать греховен он или нет.

«Я чист, я чист, я чист, я чист. Моя чистота – это чистота великой Бену. Я видел Око Ра, когда оно было наполнено в Иуну. Поэтому не дай злу свершиться со мной в этой земле или в зале Маати, ибо я, именно я, знаю имена богов, пребывающих там…» – закончил мумия словами из молитвенника.

Девушка, ставшая заключенной потусторонних чар, едва смогла заставить себя говорить.

– Но за что он убил тебя?

– Я не могу тебе ответить. Я этого не знаю.

– Почему ты заговорил со мной?

– Потому что ты пришла сюда.

– Но мертвые не говорят с живыми.

– Говорят, если живые способны слушать.

На мгновение она потеряла дар речи, воздух в легких сдавило прением.

– Не тяни меня внутрь, прошу.

– Прости, – его глаза сверкнули, фантомное лицо повернулось к девушке.

– Однако я не отпущу тебя, – продолжил он. – Как твое имя, чудесное создание неизвестной мне эпохи?

– Нектшепсут, – нехотя выдала девушка. – Ты – моя галлюцинация?

– Нет, – твердо ответил он. – Я лишь часть души, которой дозволено спускаться на землю, чтобы навещать свое тело. Я не знаю сколько лет не существую в твоем мире: может быть меньше сотни, а может и тысячу, – Мумия помолчал, упершись взглядом в потолок. Нектшепсут казалось, что она чувствует его мысли, которые создавали едва ощутимую плотную ауру возле его усопшего тела.

– Тебя уже ждет судьба, – отрезал он холодно, уверенность его голоса была страшна, он казался предсказателем, которому доступны тайны потустороннего мира, какими ни один человек обладать не способен.

– О чем ты?

– Скоро ты сама узнаешь. Ты еще придешь ко мне.

– Что со мной случится?

Мумия опять улыбнулся, Нектшепсут даже увидела заостренные клыки под бинтами. Он сложил руки на груди крестом, лицо его слилось с саваном, и фантомное изображение начало исчезать.

– Не бойся, – Атет совсем исчез, растворившись в своем теле. Его слова были так сладки слуху, что Нектшепсут на какое-то время охватило теплое ощущение безопасности.

Она почувствовала как пропало тепло, как исчезла сила, затягивающая ее внутрь. Выпрямившись, она боязливо оглядывала тело мертвеца еще несколько долгих минут.

Почему я говорила с ним? – спросила она у себя и окинула взглядом пустоты погребальной камеры. Некоторое время ей понадобилось, чтобы прийти в чувства, вспомнить как она попала в гробницу и как, собственно, выбраться наружу.

Жарким солнечным днем Нектшепсут возвращалась домой из города по давно знакомому ей извилистому пути в ущелье, но впервые за множество долгих лет, как она ходила одной и той же дорогой, что-то поманило ее в сторону. Сильная буря, разбушевавшаяся прошлой ночью открыла незапечатанный проход в усыпальницу Атета, каким-то чудом уцелевшую от разрушителей – захватчиков богатств, отправляемых вслед за умершим в иной мир. Расхитители обычно забирались в гробницы вытаскивали тела, продавали их, кто-то делал из затвердевших костей поделки и сбывал их на рынке, иные даже толокли из останков лекарства. Когда гробница оставалась полностью пустой, разбойники зачастую оставались в ней жить. Когда-то так же поступила и Нектшепсут.

Мир, в котором она жила, был весьма необычным, но и в нем, в жестоком и безрассудном, она видела особенную красоту. Большая часть земель на которых еще могли существовать живые, была покрыта песками, почему-то именно в пустынях уровень страшной отравы в воздухе оказался минимальным, весьма пригодным для жизни при соблюдении нескольких правил: выходя из тоннелей, вырезанных в скалах, из гробниц и храмов, где воздух был закупорен каждое живое существо должно было надевать очистительную маску. Кому хватало возможности и денег, тот приобретал еще и костюм, что сохранял кожу от отравляющего действия атмосферы. Потому легко можно было узнать бедняка или того, кто хоть раз в своей жизни оказывался вне оазиса без брони: не проходящие ожоги покрывали все тело, в первую очередь сжигая спины.

Безопасно было только в «оазисах» – так назывались немногие части света, где человеческие (и не только) существа могли дышать без сковывающих масок. Говорили, что фараон и его божественная царица живут в огромном оазисе, где отстроен их величественный дворец вместе с храмовым комплексом. Но Нектшепсут, находясь в столь далеких от иллюзорного счастья землях, где жили только мертвые, полумертвые или грабители, слабо верила в сказочные рассказы о великолепной жизни где-то за горизонтом.

Границы между египетской и римской мифологией и жизнью в классическом восприятии были стерты: одни переняли привычки других, государственный строй и языки совмещали в себе частицы и той, и другой культуры. Но для существ этого мира никогда не существовало ничего другого, в объединенной культуре выросло уже несколько поколений. Земли, на западе от великой реки Аме-ра, так хорошо известные обитателям пустыни, они именовали Империей, а себя – Царством Мертвых.

Нектшепсут охватил страх, когда она вспомнила слова мумии. Судьба, ожидающая ее как предсказал Атет совсем скоро, могла представлять из себя как внезапно нахлынувшее счастье, так и появившуюся из ниоткуда беду.

Девушка взволнованно огляделась, отыскала взглядом свой шлем, который оставила на выступе, и надела его на голову. Голова богини-шакала, супруги Анубиса, блеснула алыми глазами, внутри нее зашипела система очистки воздуха.

Нектшепсут глубоко вдохнула влажный воздух внутри маски, ей все больше хотелось убедить себя, что разговор с мумией был лишь влиянием отравленной среды.

Она спешно схватила свою тканевую сумку накинула его на плечо легкой черно-серой брони, и бросилась прочь. Путь в узких коридорах, где приходилось склоняться под сводом каменного потолка, освещали только багрово-красные лампочки перед ее глазами, отчего древние фрески на стенах казались живыми. Люди на них, равно как и боги, начинали двигаться от света, когда свет огоньков в глазах Нектшепсут при ее движении по-разному освещал выпуклые узоры. Очертания их тел чуть размывало, затем они скрывались в темноте, что стояла и перед лицом девушки и за ее спиной. Казалось, что они в темноте обретали души, что первое их движение было совершено еще тогда, когда Нектшепсут пробегала мимо них, а затем они материализовались за ее спиной, тонули в неизвестности глубин последнего пристанища мертвеца. Чернота сдавливающих коридоров, разбавленная только багровыми красками, неумолимо рождала в ее голове воспоминания обо всех историях, которые по вечерам рассказывал ей пустынник – ее сожитель и отъявленный воришка, а ко всему прочему еще и наполовину мертвое существо ужасающей наружности.

Из головы никак не уходил пронзительный голос мумии, щекочущее ощущение того, как он проникает в глубину мозга. Нектшепсут прибавила ход и вскоре выскочила наружу, понадеявшись, что в следующий, в обещанный мумией раз, ее так сильно не напугает их беседа.

Снаружи дул горячий ветер с песком, от которого спасал толстый слой черновато-серого металла на ее теле. Чуть выцветший клафт покрывал ее голову, она была похожа на богиню Инпут, сошедшую с небес на землю и обретшую в жестоком мире не столь идеальный образ, какой принесла с собой, покинув божественный пантеон. Образ наполовину изжившего себя божества как нельзя кстати сочетался с суровой современной пустыней, немногочисленными погибающими образами в которой оставались барханы, полуразрушенные храмы, гробницы и целые города, окутанные проклятьями.

Нектшепсут затерялась среди плоских гор, увенчанных горками песка. Там, в глубине долины, ее дом. Убежище было построено в старой гробнице, некогда разграбленной мародерами. Теперь вырытые в скале помещения освещались самыми надежными в условиях постоянных песчаных бурь и отсутствия электричества ламп – горячилок. Такое названием им дали уже как двадцать лет назад из-за того, что для ее заправки использовалась горючая жидкость без всякого запаха.

Стальная морда шакала, грациозной убийцы, скрылась в узком проходе, врезанном в мощном теле скалы на западе Царства Мертвых – долины мертвых, расположенной в опасной близости с Империей, однако путь до самой реки преграждался непроходимой долиной духов. Потому Нектшепсут и выбрала это место – здесь никогда и никого не бывало, все кто мог навещать своих родственников, уже давно канули в небытие, ведь мертвецы, нашедшие здесь свой покой, покинули сей мир более шести тысяч лет назад. Западная долина – место всеобщего заката и бесконечных захоронений, грабежом которых жила она и ее единственный несносный друг – пустынник.

Погода в пустыне была непостоянна. День и ночь кардинально отличались друг от друга, как и раньше в темноте наступал ужасающий холод, а при свете солнца все живое медленно погибало от испепеляющей жары. Но, если солнце в середине дня заволокут демоны небосклона – черные густые тучи, расстилающиеся по небу до самого горизонта, то обязательно наступит ночной холод, промораживающий до костей. Иногда шли кислотные дожди или сыпались черные пепельные хлопья. Нектшепсут никто не мог объяснить по какой причине происходят эти аномалии, собственно, никто этого и не понимал. Прежняя наука больше не имела ценности, ибо мир в одно мгновение перевернулся, и изменилось все: законы физики, природные явления, меры длины и веса, сама мать-природа изменила свое тело и характер до неузнаваемости.

Пустынник был похож на живую мумию, но без савана. Из его ужасающе худого тела, торчали острые локти, коленки, на высушенных руках загибались криченовато-черные ногти. Казалось, что когда-то Пустынник был составной мумией ребенка и собаки и вот он решил в один прекрасный день вернуться к жизни, чтобы грабить и убивать тех, кто на него не похож. Ростом он был значительно ниже Нектшепсут, голова его находилась где-то на на уровне ее бедер.

Нектшепсут несколько раз повернула в лабиринте гробницы, шествуя по нему весьма уверенно. Наконец она вышла в просторное помещение, где едва теплился свет от горячилки на столе, а перед ней сидел Пустынник. Получеловеческая морда слегка улыбнулась вошедшей в дом, показались желтоватые зубы. Одно ухо его было наполовину обрезано, другое криво возвышалось у него на голове. Сквозь прогнившую щеку виднелись его клыки и язык. В руках он держал нечто, что принес в дом только сегодня. Нектшепсут определенно не видела этого предмета здесь раньше – изогнутый меч с заржавевшими на нем багровыми пятнами.

– Что-нибудь принесла? – прозвучал сухой кряхтящий голос сожителя.

Маска Нектшепсут выпустила пар через ноздри и зашипела.

– Я сегодня была в городе, разве ты забыл? – сталь на ее голове меняла женский голос до неузнаваемости: он становился приглушенным, низким и совершенно не отличимым от мужского.

– Ах, точно. Искала себе толстошкурого пескохода, – язвительно пробормотал пустынник., припомнив планы Нектшепсут на покупку единственно выживавшего в суровых условиях скакуна. Похоже то животное было на ящерицу, которая возносилась над землей на тонких длинных ногах, весьма занятное зрелище, не лишенное необычной красоты.

– Ну что, продуктивно?

– Город пуст, Пустынник. Кто бы мог подумать, что смерч войны снесет ничем не примечательное крохотное убежище наемников, ведь они никогда не участвуют в кровопролитии, пользуются своим положением, – Она сняла тяжелый шлем с головы и распустила длинные темные волосы. Наконец она могла вдохнуть не отравленный, но все-таки довольно тяжелый, воздух.

– Чертовы военные, – сквозь зубы проговорил пустынник. – До любого доберутся. Конечно все наемники деру дали, как увидели на подступах к городу царские флаги. Помяни мои слова: все, к чему прикасаются эти гадкие прислужники фараона, рано или поздно из прекрасного превращается в самое низшее, что может представить наш больной рассудок.

– Знаю-знаю, – закатила глаза Нектшепсут. – Поэтому ты запрещаешь мне общаться с военными и иметь с ними какие-либо дела.

– На кой черт они развязали войну с Империей? Ни один фараон не сравнится в отсутствии жалости с имперцами, а на войне только полное уничтожение всех чувств и важно. Грубая сила, мясорубка, страх. Туполобые вояки.

Нектшепсут опустилась на роскошный стул с золотистыми подлокотниками, украденный из усыпальницы какого-то богатея, и обхватила голову руками.

– Пожалуйста, пустынник, перестань. Я не могу сейчас думать об этом. Да и причем здесь военные? Фараон отдает приказы – они выполняют, а армия наша куда более многочисленна, чем имперская.

– В том то и дело, что больше нет. Благодаря новому закону нас ждет абсолютный провал. Ты ведь знаешь, что легатов, – так именовали командиров легиона при фараоне, что являлось одной из многочисленных деталей необычного смешения двух культур. – обучают главенствовать над армией с рождения, это ведь отдельное сословие зажиточных ублюдков, у коих в услужении несметное количество душ, что они с радостью посылают на войну, оставаясь в тени. Вся слава им, а бесчестье и смерть – их псинам. Ну так армия наша состоит только из таких вот командиров-рабовладельцев, которые могут как угодно распоряжаться своими солдатами. И любой из них имеет право отказаться от участия в войне. Если имперцы предложат им хорошую цену, они примкнут к ним и плакала наша свобода.

– Как я отстала от жизни, – вздохнула Нектшепсут.

– А что, в городе об этом слухи не ходили?

– Осталась только пара торговцев, но они были сегодня крайне молчаливы.

– Плохо дело, значит к городу подступают либо имперцы, либо наша армия. Все один черт. Будут грабить и убивать.

– Мы можем переждать здесь. Запасов достаточно, бесконечно они в городе оставаться не будут.

– Дело говоришь, но не нравится мне это все, предчувствие у меня дурное. Со мной сегодня приключилась странная вещь, – ни с того ни с сего призналась девушка. – Звучит это как минимум странно, но я говорила с мертвецом.

– С мумией?

– Да.

– Ты сдурела? Разговоры с мертвецами никого до добра не доводили.

– Это говорит пустынник, сородичи которого всегда ночуют поближе к телам усопших, потому что питаются энергией смерти?

– Это наш способ выжить, не ровняй. Вы же, люди, хоть и испорчены современной отравой, витающей в воздухе, но это не значит, что на вас пагубно не действуют контакты с теми, кто читает молитвы сомну богов на небесах. Сколько ты с ним говорила?

– Я не знаю, время текло очень медленно, но мне показалось, когда он отпустил меня, что все произошло за несколько минут. Он сказал мне, что сегодня я столкнусь со своей судьбой.

– Т-ш-ш-ш… – Пустынник навострил уши, его ободранный нос, из которого торчали кости, повернулся в сторону прохода. Нектшепсут посмотрела туда же, но, кажется, не видела и не слышала того же, что и ее друг.

– Что там? – не выдержав, спросила она.

– Оставайся здесь, – оскалившись, бросил пустынник. – Я пойду проверю.

– С чего ты решил, что пришедший, кем бы он ни был, не набросится на тебя? Пустынников ненавидят все.

– Зато я не навлеку подозрений, когда высунусь из гробницы, а тебя загребут как расхитительницу, ежели там, снаружи, кто-то из властолюбивых шавок, – огрызнулся он и бросился в темноту прохода.

Он спешно выскочил, прижавшись около самого входа к стене, где была узкая полоска тени. Солнце слепило его изнеженные темнотой глаза, он сощурился не только от ярких горячих лучей, но и от изумрудного и золотого блеска крупной фигуры прямо перед входом в гробницу.

Горделивый скакун издал истошный крик, который прокатился далеко по ущелью. Толстокожая помесь коня и ящерицы, покрытая не только собственной броней, но и золотыми латами, сделало круг своим хвостом и уставилось на Пустынника с опаской. Всадник придержал животное и похлопал его по спине, что-то прошептав ему на ухо, только тогда оно немного успокоилось.

– Чего ради ты заставил меня выбираться на солнечный свет?

– Я ищу здесь девушку по имени Нектшепсут, – бросил незнакомец грозным голосом, каким отдают приказы биться насмерть.

По виду пустынник сразу определил, что явившийся относится к кому-то из приближенных фараона, он не сказал бы точно его ранг, наверняка он определил лишь то, что незнакомец перед ним может убить как его, так и Нектшепсут, не понеся за кровопролитие никакого наказания. Что столь большая шишка забыла в богом забытом месте – можно лишь гадать.

– Нету таких, – дерзко выкинул пустынник.

– Лучше тебе сейчас же позвать девушку или мне придется навестить ее самостоятельно.

– Откуда знаешь о ней?

Солнце на мгновение прикрыло облако, Пустынник наконец смог раскрыть свои белесые мутные глаза и внимательнее разглядеть собеседника: тот спрыгнул со своего скакуна и взялся за золотистый меч.

– Это приказ.

– Ничего я не стану делать, проклятая царская псина.

Полностью золотая броня на мужчине зазвенела, когда он ринулся к проходу, никак не отреагировав на слова пустынника. Зверь попытался его остановить, вцепился ему прямо в латы на руке, но в ответ получил мощный удар эфесом меча, от которого упал на песок. Мужчина без препятствий зашел в гробницу и безошибочно выбрал из четырех коридоров единственно нужный. Спустя несколько широких шагов он напоролся на сверкающий в кромешной тьме мудреными узорами хопеш. Слабый свет от него осветил часть маски Нектшепсут, когда она наклонилась к нежданному гостью

– Я пришел сюда не для того, чтобы воевать, – прозвучал звучный строгий голос. Позолоченная броня также побагровела, как и костюм Нектшепсут.

Он расправил руки и держал в одной из них двуручный меч из чистого золота, на лице его сверкала маска из того же благородного металла, какой позволить себе могли лишь самые богатые мира сего, обожествленные. На нем была набедренная повязка – схенти, с сапфировыми и золотистыми полосками, перевязанная прочным поясом, голову украшал клафт. Перед Нектшепсут привстала армейская элита во всей своей красе, но таких роскошных доспехов она не видела даже в среди царской армии.

Всем своим естеством этот широкоплечий военный с сапфировым плащом, накинутым на одно плечо, показывал свое нежелание враждовать. Однако Нектшепсут ему не верила.

– Какое ты имеешь право врываться в мой дом и угрожать моему пустыннику?

– Прошу меня простить, – учтиво проговорил мужчина своим низким бархатистым голосом. – Но мне пришлось это сделать. Как известно, с пустынниками разговоры ни к чему не приводят.

Нектшепсут медленно опустила хопеш, свет от лезвия стал немного ярче. Под ногами незнакомца она увидела черную фигуру пустынника, который пихнул военного, когда проходил мимо него.

– Тупоголовый вояка!

– Пустынник! – крикнула на него девушка.

– За такие слова его следовало бы убить на месте, – холодно выпалил военный.

– Я могу вас понять, – промолвила Нектшепсут, когда пустынник впился к нее своими белыми туманными глазами, как у утопленника. – Но извольте не проливать кровь в моем доме.

– Он ударил меня!

– Пустынники не чувствуют боли, – белые глазницы золотистой маски надменно опустились на образ пустынника. – Их плоть, как и душа, прогнила насквозь.

– Ну и что дальше? – огрызнулся зверь. – Это, между прочим, унизительно, а с гордостью у нашего вида все в порядке, в отличии от вас, нена…

Нектшепсут резко оборвала своего сожителя:

– А ну молчи! Я хочу послушать, что он скажет. – Девушка немедля повернулась к статному незнакомцу, – Что вам нужно?

– Ваши знания. Мне нужен проводник в долину духов. Ты единственная, кто возвращался оттуда живой.

– Всем известно, что наемники в войнах не участвуют, это наша священная возможность – отказаться от кровопролития.

– Но ведь ты не наемник.

Нектшепсут покосилась на пустынника. Тот пожал плечами.

– Откуда вы знаете?

– Я не представился, – проигнорировал мужчина ее вопрос. – Командующий багровым легионом Божественного Фараона – легат Герцерус.

– Багровый легион? Это тот, о котором сложено столько легенд? – Фыркнул пустынник, однако в его голосе играло и неподдельное восхищение. Именно пустынник некогда рассказывал Нектшепсут о героических подвигах багрового легиона. Лучшее войско в двух армиях, участвовавшее под командованием известнейшего легата современности в трех великих войнах и в каждой победоносно. Каждый из ровно пяти тысяч солдат, пехотинцев и всадников, носил красные доспехи, божественно орудовал как мечом, так и копьем, лицо скрывал под кислородной маской из чистого золота. Щит каждого в любой битве был начищен до блеска, чтобы использовать это преимущество в бою: золотистые диски ловили солнечные лучи, когда войско вставало в ровную линию, и ослепляло врага. Противник оказывался в смятении, они нападали.

Нектшепсут вспоминала один такой рассказ, некогда изреченный пустынником: после того как несколько тысяч воинов выставили свои щиты навстречу солнцу и ослепили врага, всадники легко перепрыгнули через их головы и напали на несметное полчище вражеских воинов, они рубили легко и точно, перебив войско, вдвое превышающее их по численности.

Легион носил множество имен: алая армия, солнечные воины, слепящие и разящие, но больше всего закрепилось за ними название – солдаты Ра или багровый легион. Священный бог и по сей день считался главенствующим божеством из множества живущих.

– Легат… – мягко протянула Нектшепсут, но в голосе ее скользнуло отвращение.

Она внимательно разглядела его маску. Для чего человеку благородных кровей скрывать свое лицо? Она редко видела военных высших чинов, могла довольствоваться только мелькающими образами иногда появляющихся в городе солдат. Они никогда не закрывали свое лицо, носили только кислородные маски, прикрывающие прозрачным стеклом нос и губы.

– А что будет, когда мы минуем долину?

– Я заплачу тебе за работу, и ты сможешь беспрепятственно вернуться домой.

– А если я откажусь?

– Ты не откажешь.

– Допустим, что все-таки решусь.

– Лучше тебе не знать, что произойдет в случае отказа. Ты ведь понимаешь, что мой легион сейчас в долине и мне крайне не хотелось брать тебя в плен, а его… – Герцерус покосился на Пустынника. – Лишать жизни. Подумай прежде, чем ответить.

Легат убрал свой меч в ножны и неспешно прошел к выходу, лишь кинув несколько слов напоследок:

– Я буду ждать снаружи.

Как только Герцерус оказался достаточно далеко, чтобы не слышать того, что происходит внутри жилища, Нектшепсут набросилась на пустынника.

– Зачем ты ему грубишь, нам проблем мало?

– Он заслужил.

– Ты хоть понимаешь, что я могу вообще не вернуться из этого похода?

– Или вернуться победителем. Все не так ужасно, как ты об этом говоришь. Ты хотела приключений и вот они, прямо под твоим носом!

– Приключений? Я хотела насыщенной жизни!

– Разве не одно и то же?

Нектшепсут сжала пальцы в кулаки и еле сдержалась, чтобы не ударить что-нибудь подле себя, но каждая вещь в ее доме была слишком дорога ей. Тогда она схватилась за сумку и бросила ее на стол, начав вываливать из нее все содержимое. Когда она была полностью освобождена, девушка бросилась собирать все необходимые в дальнем путешествии вещи.

Пустынник смотрел на нее с опаской.

– Я добуду тебе за это время пескохода, – вполголоса проговорил он, вспомнив о том как Нектшепсут мечтала обзавестись скакуном странной наружности.

– К тому времени он мне уже будет не нужен. Если Герцерус и вправду заплатит мне, то я куплю его на рынке перед долиной духов и вернусь верхом на нем. Если нет, то, – Нектшепсут на мгновение замолкла, обогнула взглядом свои владения и схватила обеими руками шлем на своей голове.

– То будем импровизировать, – Внутри толсто обведенных золотистой и черной линией глаз на шлеме загорелся алый свет.

– Прощай, Пустынник.

Существо встало, преградив девушке дорогу и начало копаться в рваной накидке на своем полуистлевшем теле.

– Возьми это, – Пустынник вытащил из кармана маленький бутылек.

– Что это? – когтистые пальцы брони Нектшепсут обхватили стеклянную поверхность подарка. Жидкость внутри сосуда сверкала и переливалась всеми цветами радуги.

– Я приобрел эту вещь очень давно. Она может излечить даже самые глубокие раны, если вовремя использовать его. Конечно, всему есть предел и мертвеца этим не оживишь, но сильное ранение будет ему по плечу.

– Но я ведь не собираюсь воевать.

– Все равно возьми, – Пустынник сжал пальцы Нектшепсут. – И больше не болтай с мумиями, ты поняла меня?

– Да, спасибо, – отрезала она. Через мгновение она была уже в лабиринте проходов, ничуть не пожалев о холодности в прощании с пустынником. Он сильно разгневал ее и перед долгим путешествием ей вовсе не хотелось любезничать со своим соседом.

Как же Герцерус вошел в их убежище, не заблудившись здесь? Лабиринты гробниц привычны Нектшепсут, но в первые несколько лет жизни в таких условиях, она вечно терялась во тьме. Видно легат обладал особенными способностями, а, возможно, блистательными знаниями, что помогли ему безошибочно и с первого раза найти проход в нужное помещение. Так или иначе, в этом господине есть что-то загадочное и пугающее, что чувствуется при первой же встрече. Бывает посмотришь в глаза человеку и поймешь, что он хранит в себе опасную тайну, а бывают и такие, которым не обязательно даже смотреть в глаза, чтобы понять это, так вот Герцерус относился ко второму типу.

Она прислонила руку к камню тысячелетней гробницы и не спеша следовала вперед. Ее занесет невероятно далеко от родного дома, от этих стен, от этих скал. Кто знает вернется ли она, и как будет выглядеть это место, когда она вновь увидит его.

Герцерус восседал на своем пескоходе и смотрел на горизонт, будто пытался увидеть на нем то, что скрыто от остальных. Нектшепсут посмотрела туда же, куда и он, но кроме линии пустынных барханов медленно переходящей в небо, не увидела ничего.

Рядом с легатом стоял еще один пескоход, животное повело чешуйчатой головой, когда Нектшепсут подошла к нему и взвалила на него свою сумку. Так, словно она делала это уже в сотый раз, девушка запрыгнула на скакуна, он что-то проурчал, выпустил свой алый змеиный язык, проведя им по длинным клыкам, и поднялся с земли.

– Вижу, ты приняла правильное решение, – мягко и без всякой издевки, но с ноткой искреннего удовлетворения, проговорил легат.

– Для чего армии фараона понадобилось пересекать долину призраков?

– Лежащие за ними территории – последние укрытие Ханора, брата фараона, заключившего союз с империей. Когда мы одолеем остатки его армии, война будет закончена.

Ханор, второй наследник трона, вступил в войну, когда Империя и Царство Мертвых уже сражались более года. Затяжная война исчерпала силы Царства Мертвых и заставила действовать решительно, воевать на два фронта: один легион был направлен на северную границу, а солдаты Ра направились в долину духов, чтобы напасть на армию Ханора, расположившуюся на западе, с тыла. Тот факт, что самый могущественный легион подвергался опасности в местах, получивших устрашающую славу, делал очевидным то, что фараон в полном отчаянии. Никто не станет ожидать нападения войска со стороны земель, откуда не могут выбраться ни живые, ни мертвые, но и вероятность того, что легион сможет пройти долину и не отправится в Дуат, несомненно мала.

Пескоход Герцеруса тронулся с места, вровень с ним последовала и Нектшепсут.

– Насколько я знаю, за долиной духов территории немалые, несколько сот лет назад там находился один из богатейших городов Царства Мертвых, потому что никто извне не мог вторгнуться в процветающие земли и нарушить их покой, нарушив благодать, царящую за золотыми крепостными стенами. Там совсем не такая природа, как здесь. Сплошной оазис, настоящий рай. Если Ханор действительно обосновался там, то оборону он сможет держать долго.

– Это не имеет значения. Багровый легион превосходит в численности и в профессионализме армию Ханора, вряд ли он сможет что-то противопоставить нам.

– Это ваше дело, я ничего не смыслю в военной тактике, только предупредила насчет того, что нас может ждать по другую сторону.

– Все мы привыкли к неожиданностям, не смотрим далеко в будущее, осознавая сколь легко распрощаться с жизнью, потому к любому совету или предположению относимся излишне скептически. Прошу меня простить.

Такая учтивость со стороны военного повергла Нектшепсут в удивление. Она приковала к нему свой взгляд и увидела мягко выходящий из-под маски пар.

Он так спокойно дышит – подумалось ей.

– Знаете, я представляла военных совсем иначе. Мне удавалось пересекаться с ними в крупных городах.

– Иначе? Чем же я выделяюсь на фоне моих соратников?

– Я не могу этого объяснить, просто вы другой.

– Возможно ты просто еще не знаешь меня, ведь первое впечатление всегда обманчиво.

Он также поглядел и на нее. Глазницы обеих масок светили друг на друга: две пары багровых и две дымчато белых, обрамленных потертыми золотыми линиями. Маска Герцеруса напоминала посмертную маску, поднятую из тысячелетней гробницы, начищенную и вновь используемую, даже изумрудная краска на металле около глазниц местами была затерта и из-под нее проявлялось темноватое золото.

Над пустыней опустились сумерки, полотно пепельно-черных облаков затмило солнце, маска Герцеруса поймала последние яркие лучи солнца, что отразились во всем золоте на его теле: на линиях маски около глаз, на золотых, подобных горделивому египетскому коршуну, когтях его перчаток, на диске, закрепляющем сапфировый плащ, и действительно все эти части костюма были созданы из чистейшего золота. Он сверкал подобно богу, сошедшему с небес и забравшему Нектшепсут с собой. Она была восхищена, убита его великолепием.

Пескоходы не спеша несли их к горизонту. Спутники отныне двигались молча и только иногда, когда кто-то из них поворачивал голову или поднимал руку, звучал весьма своеобразный скрип металлических суставов. Иногда шипел пар, прорезающийся из масок.

Вскоре, в беспросветной темноте пустыни, Нектшепсут заметила огни. Их были тысячи, они украшали землю впереди, как звезды украшают небосклон. Каждый огонек шевелился и теснился к другому в тщетной попытке воссоединиться с ним. Они походили на живых существ, так страстно желающих найти подобного себе и стать с ним одним целым.

– Это ваши солдаты? – озадаченно спросила Нектшепсут.

Герцерус медленно и гордо кивнул.

Они и вправду напоминали солнечных воинов священного Ра, даже в сумерках их лица сверкали, как солнце.

Неужели их так много, там, впереди? Огоньки застлали собой величественную пустыню прямо перед долиной призраков, растянувшись там ровной нескончаемой линией, обрамляющей горизонт.

Когда они подобрались к таинственным светлым пятнам на горизонте, Нектшепсут убедилась во всех своих догадках. Солдаты устало оглядывали ее, вошедшую в ряды этих уставших вояк, греющихся у аккуратно разведенных костров. Каждый из них собирал вокруг себя с десяток мужчин в броне. Старательно обложенное ровными камушками пламя, нежно потрескивало у ног незнакомцев в багровых сверкающих латах. Они поворачивали к проходящей свои блестящие золотые недвижные лица и глядели на нее таинственными белыми глазами. Вдалеке послышался хохот. Нектшепсут поглядела на компанию молодых солдат, они что-то вкалывали в свои кислородные трубки и заливались смехом.

– Что они делают? – Нектшепсут кивнула в сторону той компании.

– Многие солдаты потчуют себя наркотиками, так они отдыхают душой и телом после того, как находились так близко к риску распрощаться и с тем и с другим. Не могу запрещать им хоть иногда предаваться праздности жизни, радоваться ей, несмотря на несколько сложных лет, проведенных в вечной битве.

– Но почему не алкоголь?

– Наркотики намного легче перевозить, чем алкоголь. Где взять столько горячительного, чтобы напоить целую армию? Когда удается разорить город, то они устраивают настоящий пир, благодаря богов за то, что он послал им такое счастье, как качественное пойло.

– А что же вы..?

– Наркотики никогда меня не привлекали, а вот от хорошего вина я редко отказываюсь.

Нектшепсут оглядела лагерь и нигде не увидела шатра главнокомандующего, он заметил ее искреннее любопытство и ответил на ее вопрос, несмотря на то, что он даже не был задан.

– Я делю неудобства вместе со своими солдатами.

– Странно, я думала, такие как вы привыкли к роскоши.

– Когда-то так и было.

– А теперь? – Нектшепсут остановила своего пескохода и повернула шакалью голову к Герцерусу, ей почему-то казалось, что он улыбается, хоть она и не видела его лица.

– А теперь я научился жить в том мире, в котором живу.

Нектшепсут замерла за изучением гипнотизирующей маски напротив, после недолгого молчания она неуверенно обратилась к нему:

– Легат, – морда шакала повернулась к Герцерусу.

– Да?

– Нужно отправиться ночью или переносить лагерь дальше от границы с долиной духов.

Уже за спиной Герцеруса до самых небес вздымалась непроглядная ровная стена тумана – это граница между леденящим чистым воздухом черной пустыни и туманным пространством долины.

– Когда в пустыне ночь, в долине – день. И наоборот.

– Мы успеем миновать ее за день?

– Только половину пути, – маска Нектшепсут выпустила облако пара, багровые огоньки ее глаз плавно мигнули в темноте.

– Но на ее территории есть часть не подверженная туману – мертвый оазис, там можно будет расположить солдат. До нее придется добраться до рассвета в нашем понимании, до заката – в ее, – девушка кивнула в сторону туманной стены.

Легат горделиво не поворачивался к долине лицом, будто не видел в ней никакой опасности.

– Да будет так.

– Еще солдаты должны выстроиться в шеренгу и не отходить друг от друга дальше, чем на полметра.

– Думаю, что спрашивать для чего все это, бесполезно?

– Вы невероятно догадливы.

Герцерус подозвал к себе одного из солдат, строго передал ему свой приказ и тот поспешил распространять его в массы. Вскоре легион был поднят, кто на своих скакунов, кто на свои скромные две.

Многочисленные пламенные огоньки, которые с трепетом сохраняли в жестоком холоде ночи солдаты, были погашены. Чуть выделялись на фоне бархатной темноты красные латы и золотистые маски пеших и конных воинов.

Герцерус, стоя вплотную к границе с туманом, медленно обогнул свой легион взглядом, уставившись наконец белыми прорезями своей маски на спутницу. Она, словно завороженная, смотрела отнюдь не на его людей, а на плотный туман прямо перед мордой пескохода.

– Вы готовы? – как гром прозвучал голос главнокомандующего. Нектшепсут едва заметно вздрогнула и впилась багровыми глазами в собеседника. Морда чуть подалась вниз, она кивнула и пустилась вперед, первая прорвав белесое пространство перед ногами животного.

Позади Герцерус строго выкрикнул приказ, что устрашающим эхом разнесся над головами легионеров. Нога в ногу все войско постепенно вторглось в туман.

Звуки внутри белесой завесы заглушались, не слышно стало ни стука копыт, ни звона ярких доспехов. Солдаты покорно молчали. Когда Нектшепсут повернулась, чтобы поглядеть на стройную цепочку легиона позади себя, на нее не поглядел ни один. Шеренга в ширину состояла из пятерых солдат. Двое слева глядели налево, двое справа – направо, один середине – вперед. Так они и двигались: слаженно, с одинаковой скоростью и не отвлекаясь ни на что. Легион производил на постороннего наблюдателя величественное впечатление. Как же дисциплинирован каждый из «безымянных» в войске Ра. Поговаривали, что под масками вовсе не люди, а прирученные их загадочным командиром демоны, учитывая загадочность личности Герцеруса, легенда казалась весьма правдоподобной.

Герцерус был окружен загадками со всех сторон, виновата ли в том его неординарная внешность, многочисленные шрамы под маской или необычный характер – известно лишь высшим богам, но никак не смертным.

Слишком спокойно, долина никогда не была такой, – заключила в своей голове Нектшепсут, но последний туманный рубеж перед мертвым оазисом, застланным черными каменными колоннами, некогда построенными здесь полулюдьми, заставлял поверить, что они на месте. Полулюди появлялись на свет с головами разнообразных животных, как и древние египетские боги, в существование которых верили и по сей день, однако, полулюди не были священны, отнюдь. Животные черты имели лишь те, кто происходил из бедного рода, а дворянские дети рождались белокожими людьми, подобными Осирису и его супруге Исиде. Полулюди строили города, пирамиды, храмы, использовались в качестве рабов. Многие поговаривали, что они имеют способность общаться с богами напрямую и даже видеть тех, кто находится в долине закатившегося солнца – каждого мертвеца, когда-либо покинувшего мир живых. Именно поэтому на пост придворных колдунов зачастую выбирались полулюди. Мертвый оазис был также загадочен, как и сама раса полулюдей, но Нектшепсут не боялась войти на территорию духов их народа, она ведала о всех тайнах душ и имела непонятную для нее самой связь с ними, связь даже с усопшими. Все больше она убеждалась в том, что из-за своей чудесной способности с самого детства смотреть на живого человека и отчетливо видеть его бессмертную душу, она сумела услышать в гробнице Атета.

Солдаты спокойно вошли на пустынное пространство исполинских размеров. У туманной стены неестественно ровно возносящейся к самому небу стояли черные узкие квадратные столбы с замысловатыми узорами, чуть переливающимися разными цветами в зависимости от точки с которой смотрел на них посторонний наблюдатель. Пока солдаты располагались на своем ночном пристанище, к Нектшепсут обратился солнечный легат.

– Для чего они? – его таинственные белые глаза, обрамленные золотом, поднялись по черному изрезанному иероглифами столбу до самого неба, которое превращалось в расплывчатую дымку над их головами.

– Когда-то здесь был город, жители окружили поле для жертвоприношений ритуальными столбами, – Нектшепсут взглянула на землю под ногами, то же повторил и Герцерус. Почва была багрово-красного цвета, переходящего в черный, словно под их ногами пропитанный за сотни лет запекшейся кровью песок.

– Столбы охраняли жителей от злых духов, каждая унесенная жрецом душа по их мнению приближала их к богам, но, к сожалению, привела их только к демонам. В этом тумане похоронен целый город, огромный, некогда богатейших в этих землях, и ни одна душа жившего в нем не отправилась в Аментет, они остались здесь, за пугающей серой пеленой, в багровой земле, в спертом воздухе. Они наполняли своими душами каждую частичку того, что существовало здесь. Вот почему никто отсюда не возвращается – духи всех забирают. Ну а столбы… Они сослужат нам хорошую службу – уберегут этой ночью от призраков погибшего города.

– Это только легенды, – холодно проговорил Герцерус.

– Верно. Но если мы хотим миновать долину, придется в них поверить. Неужели вы ни во что не верите, царственный легат?

– Моя святая вера в богов ни разу не уберегла моих друзей. После их смерти у меня ничего не осталось, кроме веры, связь с которой слишком хрупка, чтобы я обращался с просьбами к богам.

– У вас осталась ваша душа.

– Я могу только надеяться на это.

Герцерус взглянул в алые глаза собеседницы, и снова видел ее в громоздкой маске, постоянно очищающей воздух и выпускающей понемногу шелковистый пар. Он вспомнил другие времена, когда жил во дворце и видел настоящие лица, когда ему не приходилось догадываться, кто скрывается под сверкающей сталью и какие эмоции он испытывает.

Как все странно сложилось, – подумал он. До чего удивительна жизнь и люди, которых мы встречаем. Общаться с Нектшепсут для него было непривычно, больше пяти лет он не общался с женщинами, разве что наблюдал ужас на лицах тех, кого брали в плен, кого забирали себе в услужение его солдаты. Для мальчишки, который вырос во дворце, чья душа вечно стремилась к совершенству, он получил слишком сильный удар на войне, где процветало насилие, грабежи и разбой. Герцерус старался уединиться после каждой битвы, дабы не участвовать в том беспределе, который чинили его солдаты. Запрещать им получать то, что они заслужили потом и кровью, он не считал нужным. Сам Герцерус никогда не был слаб к плотским утехам и даже никогда не посвящал себя ни одной женщине, он лишь постоянно искал себя, пытался понять этот мир и не сойти с ума. Жизнь закалила его характер, создав из него человека молчаливого, строгого и непокорного. В нем было много доброты, которую на подсознательном уровне чувствовала в нем Нектшепсут. Девушке достался по наследству от отца талант понимать людей, раньше них самих выявлять заболевания их душ. Отблеск такого заболевания она видела и в душе Герцеруса, но он сросся со своим безумием невероятно талантливо, словно жизнь готовила его к этому долгие годы. Рассудительный и спокойный, он таил в себе столь сильные эмоции, что бояться можно было лишь одного – что он когда-нибудь их выпустит. Тогда черная страшная буря вырвется на свободу и разрушит все на своем пути.

По сути же он для Нектшепсут был непонятен, отчасти страшен и непредсказуем, она лишь могла с уверенностью сказать, что он хранит в себе не одну и не две загадки, а десятки, если не сотни. Что она видела в белоснежных прорезях его маски помимо необычного, словно колдовского, блеска? Она видела мир тщательно закрытый от посторонних. Они напоминали густой туман, в который входишь, как в эту страшную долину, и не знаешь что находится в метре от тебя: злой дух или безобидное животное, добро или зло, живой или мертвый. Если повезет, ты сможешь найти путь в его сердце, а если нет, то заблудишься в его личности навсегда, став одним из его загадочных «призраков».

Герцерус вдруг развернулся. Ночная тишина разразилась звоном его доспеха, он молча покинул Нектшепсут, будто бы и вовсе не говорил с ней. Никаких эмоций, только раздирающая на расстоянии пустота. Может быть это она закована в золотой полоске его дымчатых глаз?

Нектшепсут еще долго наблюдала за ним издалека, когда он пытался затеряться среди своих кровавых воинов, но его сапфировый плащ при каждом движении выдавал его на фоне обагренной брони, что застелила всю землю, не подчиненную холодному туману.

Девушка прошлась вдоль стены, вглядываясь в густоту ее тела, как глядела в глаза Герцеруса, и ощутила в скрытом от нее пространстве душу. Она стояла там темным неясным образом чуть раскачиваясь, а когда заметила, что на нее смотрят из-за непроглядной пелены, замерла. Душа видела и признавала в черном образе мира живых образ божественной госпожи света и тьмы. Та, кто защищает – один из титулов Инпут, она оберегала не только людей, но и души. Заблудших она провожала в Аментет, протягивая им свою руку, она вела души к свету и очищению, которого был лишен каждый заключенный в тумане мертвец.

Нектшепсут села на багровую землю и достала из своего багажа несколько сухих коричневых корешков, опустила их в позолоченную чашу, которые вспыхнули прямо у нее в руках ярким голубым пламенем. Дым от них потянуло в сторону туманной изгороди, несмотря на полное отсутствие ветра.

Ее шепот каким-то чудом услышал Герцерус. Гул вокруг него ничуть не мешал отчетливо улавливать каждое произнесенное Нектшепсут слово. Он насторожился, словно хищник, почувствовавший свою добычу и взгляд его стал острее. Он видел сквозь пламя, сквозь яркий блеск багровой брони вокруг себя. Он стоял в другой части громадной равнины и немало поразился, когда тело само заставило повернуть голову и увидеть вдалеке маленький голубой огонек и дым, превратившийся в высокую змею, ныряющую в глубину завесы. Провалившись в странное обволакивающее чувство, в котором терялась его воля, он был уверен, что ему нужно немедля идти к дымчатому огоньку.

Он не видел ничего перед собой, двигался как завороженный, ни разу не моргнув, пока не увидел Нектшепсут. Она стояла на коленях перед границей с непроглядным туманом и пыталась достучаться до обитателей потустороннего мира, до души таинственной долины. Как известно, существа вне нашего понимания намного охотнее тянутся к нежным женским голосам, чем к грубым мужским. И на ее шепот собралось немало призраков, которых она ощущала кожей, но ни увидеть, ни услышать их она не могла, кроме того первого гостя, захотевшего себя показать. Когда она и говорила, что слышит их голоса, на самом деле общалась с ними ментально, они заходили в открытые двери ее души и чувствовали себя там как дома, делясь своими знаниями и раскрывая мирские тайны.

– Ты молишься богам? – вполголоса спросил Герцерус.

Нектшепсут спокойно ответила:

– Конечно нет. Я ведь не так глупа, чтобы здесь молиться богам. Я взываю к демонам и призракам прошлого, пытаюсь увидеть тех, кто живет в тумане и помочь им.

Герцерус недоверчиво усмехнулся. Оба они взглянули в загадочный туман. Мужчина легко сел рядом с ней на колени, несмотря на тяжесть брони, и прошептал:

– «Однажды богиня, госпожа святой земли, увидела страдание душ, окутанных светлой властью ее, и спустилась к ним своей священной поступью. Подала она руку каждой омраченной душе, сопроводила ее в Аментет, а число заблудших не уменьшалось, их становилось только больше. И тогда она поняла: никогда не вернется на небо.»

Нектшепсут вопрошающе поглядела на Герцеруса. Он не мог прочесть эмоций по ее глазам, но догадался о них по шипящему молчанию.

– Так было написано на стене храма на моей родине. Там было множество изречений, множество имен, но именно эта надпись, не подписанная ни своим создателем, ни ссылающаяся на богиню, о которой она повествует, всегда привлекала мое внимание.

– Она о супруге божественного Анубиса.

– Инпут? Помню так ее называли в Империи.

Нектшепсут кивнула, стальные суставы зашипели, и она отвернула голову от легата, бросив взгляд в туман. Образ заблудшего растворялся в завесе.

– Возьмите это в руки, – Нектшепсут протянула легату чашу. Немного неуклюже он обнял ее руками, золотые когти легко скользнули по металлу.

– Повторяйте шепотом прямо над ней мои слова, – наказала она и впилась своими алыми огоньками в него. Когтистые руки спокойно упали на колени черной брони.

– Я верую, что меня слышат существа,

– Я верую, что меня слышат существа, – повторил он.

– Как небесные, так и порожденные огненной преисподней.

Герцерус повторял каждое ее слово в таком же темпе, в каком произносила их она.

– Я раб, заключенный в оковы добра, но прошу помощи у тьмы.

Нос маски чуть задрался, огни поглотились подступающим к ним от стены дымом. Герцерусу начало казаться, что они оказываются за стеной.

– Я лишь странник…Заблудшая душа, – сладко разлился ее голос.

– Которая ищет свой путь также, как и вы, – строго прозвучали его слова.

– Пропустите меня и моих братьев,

Их голоса сплетались друг с другом, перетекали, словно вода, зачаровывая не только тех, кто по ту сторону стены, но и их самих.

– Солнечный бог не освещает ваш путь, вам закрыта дорога в подземное царство, к воскрешению. Без огня вы горите в бесконечных мучениях. Глубоко во тьме расположено место вашего обитания, там нет дверей, северный ветер не освежает ваше сердце. Солнце там не восходит и вы плачете, целый день вы лежите во тьме. Последовав моему пути, Вы обретете возможность найти выход из лабиринта смерти. Пропустите меня и следуйте со мной к свету.

Дамок над чашей зашевелился, в нем появилась сверкающая белая сфера.

– Вы это видите? – спросила она вполголоса, что отзывался стальным эхо в маске шакала.

– Вижу.

– Либо мы одинаково больны, либо одинаково здоровы.

Сфера завораживающе раскачивалась внутри чаши, а затем в мгновение ока вылетела из нее. Нектшепсут подалась назад, чтобы горячий сгусток энергии не обжог ее сквозь броню. Клочок света полетел к самой верхушке столба, а потом бросился в глубины тумана.

– Что это было?

– Вы… Вы… – неуверенно повторяла Нектшепсут, вглядываясь в туманную стену перед собой. – Это значит, что вы – легендарный человек.

– Что ты имеешь в виду?

– Только великие завоеватели, просветители или благодетели могут вызвать из дыма шапех – живую сферу. – Она восхищенно оглядела легата, почувствовав перед ним благоговейный страх, какого не испытывала раньше. Он – властитель миллиарда судеб, он может стать либо легендарным тираном, либо легендарным благодетелем, но и в том и в другом случае он будет обладать невероятной, страшной, властью.

– Откуда ты все это знаешь? Все эти обряды, легенды, толкование знаков?

– Меня научила пустыня, – Нектшепсут подогнула под себя ноги и приблизилась к собеседнику. – А вы рождены ею. Дитя света и тьмы, в судьбе которого перекрещено в равной степени добро и зло. На ваши плечи возложена ноша, которую вынесет далеко не каждый, и судьба рассудит ваша она или нет.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю.

– Я сама не слишком понимаю происходящее, – призналась она. – Но ведь не я одна видела как из дыма появилась сфера, не я одна слышала ее свист, когда она улетала прочь от нас, не я одна ощущала как в тело закралось тепло, когда она появилась рядом. Разве это не доказывает вам существования чего-то рядом с нами?

– Призраков?

– Может быть. Где призраки, там и боги. Где одно сверхъестественное существо, там и другое.

– Боюсь, это явление как-то объясняется, только мы…

– Не знаем как. Все в мире объясняется вплоть до существования того, во что мы с вами не верим. От того, что нам объяснят почему существует рассвет, он не перестанет нас восхищать. Иногда самые обычные вещи кажутся нам чудесными, а иногда мы не можем поверить в чудо, которое происходит прямо у нас под носом.

Что она говорит? Нелепицу, в которую он искренне поверил. Она так захватывающе лепетала своим ласковым голосом все, что приходило ей на ум, что каждое слово врезалось в душу Герцеруса. Может быть его разум говорил, что ничто из ее слов не может быть истиной, но душа рвалась к желанию поверить во все прекрасное, что только можно представить, как и во все кошмары, которые преследуют любую красоту.

– Легат, – послышался неуверенный голос солдата за их спинами.

Нектшепсут опечалено склонила голову, ей крайне не хотелось прощаться с легатом. Герцерус бросил взгляд на наглеца, встрявшего в разговор.

Солдат кашлянул.

– Вас ждет совет, вы про, – тот неуверенно оборвал себя. – Приказали сообщить вам, когда придет время.

Легат поднялся, смерил взглядом солдата, затем обратился к Нектшепсут.

– Прошу простить.

Маска шакала кивнула.

– Да хранят вас боги, царственный легат, и их призраки, – голос ее вновь был изменен шлемом, казалось, что теперь он доносился из глубин древних пирамид, из хранилищ прошлого и пристанища древних духов.

Пока солнечный Герцерус отсутствовал, Нектшепсут разожгла собственный огонь недалеко от стены возле одного из жертвенных столбов во втором ряду магической защиты, чуть ближе к центру долины. К нему не прикасалась таинственная дымка, так как ее с трудом, но все-таки удерживал, первый рубеж жертвенных изваяний. Девушка пристально вглядывалась в то, что ей было непонятно. Она согнула одну ногу в колене и закинула на нее когтистую руку, другую протянула поближе к пламени огня, чтобы ощущать его живое тепло. С ним было уютно, с ним было тепло, он каждую ночь составлял скромную компанию, разогревая не только тело, но и душу.

Нектшепсут вспоминала пустынника, своего невыносимого, но все-таки любимого сожителя. Он оказался так мил, когда ему пришлось отпустить Нектшепсут в дальнее путешествие, которое мерещилось волнительной сказкой. До сих пор она не совсем понимала как оказалась в ночной пустыне среди багровых легионеров с золотыми сверкающими лицами. Тысячи жизней окружали ее плотной стеной бесстрашия. Но она не испытывала благоговения, на которое рассчитывала, она только боялась всего, что могли с ней сделать солдаты в долгом пути. Единственной ее надеждой на спасение драгоценной жизни среди тысяч солнечных воинов был Герцерус – такой же безжалостный солдат, как и все те, кто утопал в роскоши бесценной брони. Немало слухов ходило о том, что каждый легионер носит на лице маску из чистого золота, а броня их сделана из самого прочного из известных металлов и самого дорогого из существующих в мертвой пустыне. Когда Нектшепсут оказалась здесь, она поняла, что каждое услышанное ей слово – чистая правда. Убийцы тонули в роскоши и богатстве, но одновременно с этим, облаченные в чистое золото, спали на земле без всяких удобств и день изо дня рисковали своими жизнями для иллюзорной цели мира.

Нектшепсут покрутила пузырек со снадобьем в руке, оно переливалось всеми цветами, словно северное сияние – что-то для нее неизведанное, но так чудесно описанное путешественниками с севера, каким-то чудом забредшими в город наемников, находившийся совсем недалеко от гробницы, где она обосновалась вместе с пустынником. Она держала пузырек возле сердца, в тайниках своей брони, но и помимо него она взяла еще одну бесценную вещь, напоминающую ей о теплом отношении мертвого товарища – на кисти поверх ее брони был намотан грубый черный кожаный шнурок, а на нем сверкал золотой крест жизни – анкх. Когда-то украшение принадлежало другому человеку, давно ушедшему в небытие и никогда даже не представляющему себе то, во что превратился мир сейчас. Удивительно представить как дорога была эта громоздкая вещица несколько столетий назад и как она дорога сейчас, ныне живущим. Пустынник подарил его Нектшепсут при первой же встрече, он был столь поражен чистыми глазами девушки, некогда столкнувшись с ней среди барханов, что незамедлительно отдал ей самое дорогое, что у него оказалось с собой – крест из чистого золота.

В свои восемнадцать Нектшепсут скиталась по пустыне, не находя себе места. Ее будущий добрый друг попытался украсть у нее то немногое, что оставалось от прежней праздной жизни, но девушка без всякого страха дала мертвецу отпор. Тогда то он и увидел неповторимый взгляд, моментально врезавшийся в душу. Он подарил ей все добро, что хранил в черствой душе, навсегда оставшись рядом с ней, бесконечно одинокой, чтобы вечно оберегать ее. У него чертовски плохо получалось исполнять свои обязанности, но Пустынник искренне старался, и пусть он был далеко не идеален, но этот живой труп, не способный ни на одно чувство, научился рядом с ней горячо любить.

Герцерус увидел Нектшепсут, когда возвращался к костру, где расположился ничуть не лучше остальных солдат. Один во всей армии фараона он считался со своими воинами, ставя себя не выше подчиненных. Возможно в этом состоял залог успеха Герцеруса в многочисленных сражениях, ведь алый легион – самый знаменитый и грозный легион обеих армий, преданно служивший своему господину. Каждый легионер обладал страстной любовью к войне и своему господину – Герцерусу, они шли на погибель под грозную музыку барабанов, бесстрашно набрасываясь на противника всем преданным скопищем. Герцеруса они считали не просто командиром, но и воплощением солнечного бога Ра, ведущего их не только к победе, но и к свету, ожидавшему их после смерти. Погибнуть в рядах его войска было невероятной честью для каждого мужчины, но набирались солдаты только после долгого обучения на родине самого Герцеруса – в солнечном царском королевстве средь оазисов и роскоши. В рядах его солдат было много и бедняков, которые обрели вкус к деньгам лишь тогда, когда удостоились вступить в багровый легион, встретившись после окончания обучения лично с будущим командиром – легатом Герцерусом. Он тщательно отбирал новобранцев, трепетно следя за тем как они приживаются в легионе и достаточно ли они преданы своему делу. Если же нарушалась дисциплина или солдат не проявлял должного уважения перед командиром, что было практически невозможно из-за страха мгновенной гибели, его уничтожали собственные соратники. В таком случае считалось, что предатель опозорил не только себя, но и весь свой род, а сам обречен на вечные муки как при жизни, так и после смерти. Таких оставляли на волю солнца, во время странствий по пустыне их выбивали из строя и закалывали копьями, если они желали вернуться, если нет – они погибали среди песков от страшной жары.

Нектшепсут знала об этом не только по рассказам пустынника, многие говорили об этом в городе, а однажды она даже видела одного из выживших в пустыне легионеров: мужчина был в страшных шрамах, рука у которого безвольно свисала полностью сожженная солнцем, с хрипотой рассказывал о том как легионеры расправлялись с неверными. Вскоре его погнали с позором даже из города наемников.

Герцерус задержал взгляд на образе Нектшепсут и заметил, что огоньки маски опущены к кресту на запястье. Любопытство военного не знало предела, он хотел знать, что это за вещица на ее руке, с какой целью она носит и обладает ли она какими-либо магическими свойствами. Вместо того, чтобы накинуться на нее с неуместными расспросами, он присел у костра и продолжил смотреть в ее сторону, пока она не легла на землю. Под голову Нектшепсут положила свою тканевую сумку, алые глаза поглядели в сторону Герцеруса. Они были очень далеко друг от друга, но на мгновение ему показалось, что она видит его, чувствует странный интерес к ее персоне и отвечает ему холодным безразличием.

Красные огоньки маски вдалеке потухли, из круглых отверстий на маске шакала медленно струился пар.

Вот она – та встреча, о которой говорил Атет. Начало удивительных изменений в ее жизни, которые могут ознаменовать страшные события и испытания, преодолев которые она должна была доказать силу собственного духа, равно как и что-то чудесное, ожидающее ее в ближайшем будущем. Однако силы она как раз и не чувствовала, она испытывала среди тысячи незнакомцев тревогу, с которой не способна была бороться ее душа, устремленная к свету.

ПАПИРУС ВТОРОЙ

ЗЕМЛЯ ПО КОТОРОЙ НЕ СТУПАЛИ БОГИ

Нектшепсут очнулась в полной тишине, посреди ночи у нее перехватило дыхание от обуявшего ни с того ни с сего страха. Она огляделась: рядом ни души, белая туманная дымка распростерлась по всей территории громадной равнины, где еще несколько часов назад горели костры и отдыхали тысячи солдат. Теперь остались только леденящие пепелища.

Она не заметила как оказалась на ногах. Столб за ее спиной словно растворился, и возле плеча промелькнуло что-то определенно живое. Призрачное существо едва задело ее руку, проскользнуло меж пальцев, заставило ее развернуться и замереть, а потом исчезло. Она слышала каждый беспокойный удар своего сердца, переходящий в дрожь. Наконец она заметила, что оказалась без маски, а это значит только одно – ее легкие пропитаны ядом. Девушка начала судорожно хватать воздух, но ей становилось только хуже. Стальные пальцы обхватили собственное горло, широко распахнутые от ужаса глаза озирали мертвые пространства перед собой. Где несметное войско храбрых воинов? Где Герцерус? Это имя громом прозвучало внутри нее, словно каждая буква отдавалась эхом в глубине ее тела и исполосовало ее плоть. Где он? Почему он покинул ее?

Нектшепсут никак не могла проснуться, сходя с ума от боли. Тени вдруг отпустили ее, веки девушки резко распахнулись, одновременно с ее пробуждением встал на дыбы скакун Герцеруса. Вот что разбудило Нектшепсут – вопль животного, которое чувствовало намного больше, чем любой человек.

Нектшепсут вскочила с земли. Это был только сон, только сон! Но как много он предвещал. Она спешно схватила свою сумку и бросилась к Герцерусу.

– Царственный легат! – крикнула она ему в спину, когда увидела уходящий в пол плащ на одном плече. Как же она была рада видеть его снова, осознавать, что ни его войско, ни он сам не оставили ее в беде, но вдруг молнией эта мысль разделилась на две части: не есть ли он и его войско – ее беда?

– Что-то случилось?

Оба стояли рядом с обезумевшим животным, Нектшепсут уворачивалась от ударов копыт пескохода, когда как легат стоял гордо, изредка отступая лишь на шаг в сторону, каждый раз предугадывая движение ретивого скакуна.

– Нам нужно срочно уходить отсюда и прикажите людям ни за что не оборачиваться назад, когда мы войдем в туман. Никаких остановок, никаких разговоров.

Нектшепсут сразу же сбежала, легат холодно проводил ее взглядом, крепко схватил животное за узды и остановил его. Рукой он подал знак отправляться.

Девушка запрыгнула на пескохода, ее взгляд уперся в туманную стену. Перед глазами возникали видения из сна, страх необычайной силы обуял ее, и она никак не могла с ним бороться. Нектшепсут вспоминала каждое обжигающее прикосновение призрака и одно из них показалось ей намного реалистичнее других. Кто-то обхватил ее ногу рукой, она вздрогнула и взгляд ее встретился с пустыми глазницами Герцеруса, у него в руках было ее оружие.

– Так ты не ответила: что случилось?

– Это вы… – ее взгляд вновь поднялся от стоящего рядом с ее пескоходом Герцеруса к туманной стене. – Мне приснились духи, они часто взывают к нам во снах, а наступившее внезапно безумство вашего скакуна лишь подтверждает мои догадки.

Чуть помолчав, она поблагодарила Герцеруса, взяла свой хопеш, изогнутое полумесяцем оружие, и пристегнула его к спине черной брони.

– Мне не нравится нахлынувшее на вас беспокойство, – отрезал Герцерус. – Если духи и вправду реальны, то они лишь порадуются нашему страху, как дикие собаки, прогоняющие со своей территории чужака.

Герцерус похлопал пескохода Нектшепсут по спине, тот был абсолютно спокоен.

– Даже животное это понимает, – говорил он, покидая ее.

Нектшепсут испуганно посмотрела на легата. Он не знал что скрывается под ее маской, да и не особо задумывался над чувствами одной из своих подчиненных – временной части своего легиона. Он неспешно отправился к своему войску, холодным голосом за спиной лишь повторно доказывая, что страха ни у него, ни у его солдат не существует.

Нектшепсут думала над странным, предельно простым и правдоподобным сравнением незримых духов с собаками. Жизнь много раз доказывала ей, что любое нематериальное существо чувствует эмоции живых очень остро. Благодаря этой особенности своего существования на гранях двух миров они производят воздействие на человеческую психику: сводят с ума или заставляют делать то, что им угодно. Из всех своих умозаключений Нектшепсут поняла лишь одно: стоит держаться поближе к бесстрашному Герцерусу, если хочется не сплоховать перед безжалостными бесплотными существами внутри завесы. Рядом с человеком, излучающим такую уверенность, духи не посмеют бесчинствовать.

Герцерус во главе своего войска первым шагнул в непроглядный туман. Нектшепсут держала своего скакуна как можно ближе под предлогом того, что обязана показывать дорогу, в ответ он совершенно не желал отдалиться от спутницы, несмотря на то, что знал по какой причине она так тянется к нему. Ему льстило ярое желание девушки оказаться под его божественной защитой. Перед ней стоял выбор: она могла идти среди других солдат, окруженная ими со всех сторон, но предпочла лишь одного защитника нескольким тысячам.

– Похоже ваше заклинание не слишком помогло, – кинул Герцерус с усмешкой. Он по-прежнему продолжал отрицать существование сверхъестественных существ.

– Оно оберегает нас с вами, мой дорогой легат, – тем же язвительным голосом ответила Нектшепсут. – Но не ваших людей. А без них мы не можем покинуть долину, не так ли?

– Однако я чувствую в вас страх, даже не имея возможно заглянуть вам в глаза.

Герцерус держался спокойно и гордо, пескоходы медленно ступали по красной земле под ногами, ярко контрастировавшей с высокими белыми туманными стенами. Копыта скакунов разгоняли тонкий слой тумана у земли, пока их всадник размеренно разглядывал завесу, не находя в ней ничего, что могло бы угрожать их жизням.

Нектшепсут была сильно смущена словами Герцеруса и неловко замолчала, к ее счастью, легат сам разорвал тишину, не напомнив ей ни о страхе, ни о глупости, которую она проявила в разговоре с бесстрашным.

– Я видел такие у дочерей фараонов, – Легат указал на анкх, примотанный грубым ремешком к запястью Нектшепсут.

– Ох, это, – она схватилась стальными пальчиками с загибающимися острыми когтями за руку. – Мне подарил его пустынник, думаю, что украл из гробницы какой-то знатной особы.

– Наверное он хотел этим показать вам, что красотой вы сравнимы только с царицей.

Его слова были холодны и отнюдь не являлись лестью. Этот человек очень долго жил вне дома, общаясь только со своими солдатами, и с Нектшепсут он говорил так, как с любым воином из багрового легиона – как с другом. Конечно, он никогда не видел ее без маски и не ничего не мог утверждать наверняка о ее красоте, но и не лгал. Размышлять насчет того, что именно заставило легата произнести эти слова – пустая трата времени. Однако совсем скоро он придумал правдоподобную причину тому отчего он так заговорил с Нектшепсут:

– Я видел точно такой же у правящей царицы, только он чуть меньше и украшен он был несколькими лазурными камнями.

Нектшепсут смотрела в белые глазницы напротив и ей казалось, что в них открывается загадочная душа легата, но она, к своему глубокому сожалению, не может разгадать ее, как разгадывала сотни других.

– Вы встречались с настоящей царицей? – удивленно спросила девушка, ей и представиться не могло, что когда-либо она заведет разговор с кем-то, кто лично видел царицу.

– Конечно. Царская семья не раз приглашала меня во дворец, чтобы поблагодарить за военные заслуги. Посмею предположить, что царя и царицу я видел едва ли не большее количество раз, чем собственную мать.

– Какая она, царица?

– Не слишком впечатляющая женщина и совсем не такая, какую ее изображают на фресках. Она носит роскошные наряды, громадные золотые украшения, усыпанные разноцветными камнями, но красотой, если она и обладает, то совершенно незаметной. Она безжизненна и сера, как глина. Иллюзия ее великолепия создана лишь по причине того, что во все времена подобны образом увековечивали женщин носящих на своей голове знак царской власти.

Нектшепсут так и представила урей, золотую кобру, которой были бы увенчаны ее черные волосы, то как сверкали бы ее светлые глаза будь она на месте царицы и как влюблялись бы в ее образ даже такие как Герцерус – разучившиеся чувствовать. Одно ее слово – закон пустыни, один ее взгляд – смерть всякому.

Она бросила надменный взгляд на Герцеруса, зная что он его не увидит и вопросила:

– Вы никогда не снимаете свою маску, даже там, где воздух не заражен, почему?

Легат бесстрашно продолжил сверлить свою спутницу. Казалось, он не испытывает никаких эмоций, и маска, не способная выразить ни счастья ни горечи, вовсе не маска, а его настоящее лицо, никогда не меняющееся.

– Потому что под ней страшные шрамы, что лучше похоронить под толщей золота и стали.

Нектшепсут почувствовала себя неловко и поспешила извиниться.

– Простите меня, наверное я не должна была задавать этот вопрос.

– Нет, все нормально, – он как всегда был необычайно добр с ней. – Когда-нибудь я расскажу вам, как их заполучил.

С мягкой улыбкой под маской она огляделась и увидела где-то вдалеке тумана темный расплывчатый образ.

– Тише, – прошептала она.

Герцерус не задал ей никакого вопроса и послушно замолчал, прекрасно понимая, что эта девушка знает, что делает. Он не хотел мешать ей видеть то, что незримо другим.

– Стойте здесь, – прошептала она и спешно спрыгнула с пескохода. Герцерус поднял руку, приказав солдатам позади него остановиться.

Нектшепсут шла навстречу замершей туманной фигуре. Ее движения были предельно мягкими и аккуратными, она старалась даже не вертеть головой, сосредоточив свой взгляд на предполагаемых глазах существа. Туман перед ней расступался так, что легат мог видеть ее даже на том огромном расстоянии, на каком находился от них призрак. Наконец она остановилась, и из сгустка серой массы вышла темная худая фигура. Она превосходила Нектшепсут по росту на голову, руки ее были длинными, расплывались в воздухе и медленно поднялись к девушке, едва коснувшись ее шлема когтями.

Герцерус схватился за меч, но его готовность напасть была лишь рефлекторным движением, разумом он понимал, что никаким оружием смертных он не сможет одолеть духа, даже если понесется сломя голову на спасение своей спутницы.

Нектшепсут поклонилась и о чем-то заговорила с призраком. Тот мягко жестикулировал и в конце разговора впился глазами в Герцеруса. Длинная фигура буквально замерла, изучая легата. Затем тень показала костистым пальцем дальше в туман, и Нектшепсут еще раз ей поклонилась.

Когда она вернулась, Герцерус мгновенно задал вопрос:

– О чем вы говорили?

– Она вспомнила наши молитвы и спросила куда мы держим путь. Я попросила ее пропустить нас с миром, тогда я позволю следовать за нами к свету.

Когда Нектшепсут вернулась в седло, их строй снова тронулся.

– Она? – переспросил Герцерус с удивлением.

– Когда-то она была самой влиятельной женщиной получеловеком в этом поселении, в то время все его жители еще были живы.

– Удивительно, – нехотя признал свое поражение легат.

– Вы все-таки поверили в мои «сказки»? – она усмехнулась, а Герцерус гордо отвернулся от спутницы.

– Пришлось.

Нектшепсут залилась звонким смехом, до того потешно ей было наблюдать за тем, как мужчина пытался смириться с ее правотой. Герцерус впился в нее своими дымчатыми глазами и она в мгновение умолкла, склонила голову чуть на бок и казалось, что толсто обведенные золотом глаза шакала ему улыбнулись.

– Боги любят вас, царственный легат. Мы миновали самое опасное место долины, удачно договорившись с духами только потому, что они признали в вас царя.

– Царя? – недоумевающе переспросил мужчина, гордо распрямивший спину и взглянувший на узкую черную тропу в тумане, по которой им предстояло следовать.

– Именно. Та женщина не рассказала мне почему она так уверена в том, что вы, как она выразилась: «Величайший фараон долины мертвых», но сказала, что в будущем вам откроется значение ее слов, а пока все духи долины подчиняются вам и преклоняют колено перед своим будущим господином.

Пророческие слова Нектшепсут показались Герцерусу еще менее возможными, чем существование духов, оживших мертвецов и других мистических сил, однако, в реальности последних трех он убедился собственными глазами, так почему же ему не допустить, что и в сладких речах девушки о будущей безграничной власти, даже над усопшими, есть доля правды?

Когда Нектшепсут и легат вышли из тумана, за их спинами прокатились тысячи стонов уносящихся в Аментет спасенных душ они наполнили начавшуюся пустынную равнину своими голосами. Герцерус настороженно остановил пескохода, но не стал спрашивать о природе леденящих душу звуков, своими глазами видя сотни черных фигур, которые вырывались из тумана и тянулись к небу.

Нектшепсут завороженно смотрела на призраков, которых собственноручно проводила к свету, в тот момент ей впервые благоговейно показалось, что она – истинная богиня смерти. Легкие фигуры растворялись в голубом небосклоне, медленно оканчивающемся линией песка.

Пейзаж перед легионом оказался скудным, но поражал своим размахом: пески тянулись до самого горизонта и пропадали там в лучах закатного солнца. Находясь здесь, можно было бы подумать, что весь мир покрыт одной только безжизненной пустыней, от города к городу тянется раскаленный песок, и нигде на всем свете не существует даже клочка черной плодородной почвы. Солнце здесь было живым и горячим в отличии от черного морозящего круга, который возносился на небосклоне в долине духов. Где-то далеко-далеко высились небольшие горы песочного цвета, некоторые из треугольных возвышений, что они видели – были громадные пирамиды, затесавшиеся среди них.

– Странно, раньше эти земли были частью долины духов, – вспомнила Нектшепсут.

– Возможно нам это на руку, мы хотя бы видим друг друга.

– Здесь мы в выигрыше, но там, меж горами, – она указала на возвышение на горизонте. – наш путь станет опаснее.

– Что нас там ждет?

– Боюсь, я не могу с уверенностью сказать что или кто попадется нам на пути, но вы только представьте: раньше нежить могла спокойно перемещаться по просторам, занятым туманом, где не выживало даже солнце, а сейчас, когда он отступил, встретившись с какой-то неизвестной нам силой, они не могут выбраться из тьмы расщелины, сохраняющейся там и днем и ночью. Они там заперты, как в огромной каменной клетке. И другого выхода у нас нет, единственный путь к долине проходит через него.

Нектшепсут еще раз оглядела равнину, залитую багровыми лучами закатного солнца.

– Мне кажется или я вижу людей? – Спросила она, разглядывая несколько черных расплывающихся пятен вдалеке.

– Не кажется, но не уверен, что это – люди, – уверенно подтвердил Герцерус и поскакал вперед, за ним последовала и его спутница.

При приближении они увидели лишь кучку пустынников в лохмотьях, везущих награбленное на беспородных низкорослых скакунах.

– Позвольте узнать, путники, куда вы держите путь? – учтиво вопросил Герцерус, остановив нос пескохода прямо перед мордой предводителя маленького конвоя.

Пустынник ответил не сразу, для начала он оценил ситуацию и явственно понял, что от ответа ему не уйти, если он нагрубит незнакомцу, то будет жестоко наказан за бесчинство.

– В город империи, продать свое добро, а тебе какая до этого беда? – недовольно выцедил маленький воришка, чуть выглянувший своей разодранной мордой из-под глубокого капюшона.

– Мы держим путь к реке Аме-ра, но раньше ее устье было частью долин духов.

– Так и есть, – пустынник бегло оглядел броню Герцеруса и признал в ней латы легата, отчего стал намного разговорчивее. – Духи отступили, теперь они распространяют свой туман в сторону юга, где никто их не будет беспокоить. Здесь слишком много людей, да и они были бы рады полакомиться парой-тройкой странников своей веры, но как им попадается кто-то имперский… Вкус у них не тот или сопротивляются они, я не знаю, но духи их не возлюбили. А имперцы здесь попадаются нынче часто.

Герцерус с Нектшепсут переглянулись. Неужели духи отступили из-за богов, пришедших сюда вместе с имперскими солдатами?

Один из пустынников незаметно подошел к скакуну Нектшепсут и хотел достать что-то из ее сумки, но тут вдруг встретился со взглядом Герцеруса и блеском вытягивающегося из ножен золотого меча. Тот нервно сглотнул и опустил когтистые руки, чтобы легат ясно видел его отступление. Герцерус помотал головой, пустынник оскалился и недовольно вернулся на свое место.

– Благодарю, – отрезала Нектшепсут нежным женским голоском. Пустынники продолжили свой путь, пока войско Герцеруса медленно подтягивалось к ним.

– Вы уже встречались с имперцами? – Нектшепсут повернула скакуна к Герцерусу, а сама взглянула на своего статного собеседника с восхищением. Как он был прекрасен в лучах закатного солнца. Золотые линии, обрамляющие глаза, сами казались двумя лучами жаркого солнца, подчиненными и закованными в изумрудную клетку маски. Пушистый пар ярко выделялся на фоне песка, он чуть повернул голову, воздетую к небесам и бросил хладный взгляд на багровую полосу своего легиона. Словно кровавая река, в которой блестело утопающее золото, множество воинов стремилось к своему господину.

– Приходилось воевать на востоке. Они сметают все на своем пути, ужасные люди.

– Боюсь, что они – именно та сила, которая заставила отступить ваших самых страшных врагов – существ из потустороннего мира, – с некоторой долей печали пролепетала Нектшепсут. Она едва сумела оторваться от золота невероятной красоты на сверкающей маске Герцеруса, чтобы лицезреть иное чудо – самое прекрасное и страшное войско, что врезалось в память как величественное воспоминание, о котором будут написаны легенды.

– Духи преклонили перед вами колени, но не имперцы.

– Любого врага можно победить, смекалкой ли или везением – неважно. Я собираюсь использовать весь свой потенциал.

– Вы играете в опасную игру, царственный легат.

– Я знаю, – усмехнулся он невообразимо легко и естественно, как актер, который не просто играет свою роль, а живет ею. – Неужели тебя это пугает?

– Я привыкла быть уверенной в своем будущем.

– О, ты вернешься домой как только мы пройдем ущелье, в сражении тебе участвовать не придется, а для твоей безопасности я выделю тебе нескольких своих солдат. Чем тебе не надежное будущее?

Нектшепсут неуверенно кивнула, когда сама чувствовала, что не вернется так просто. Ее ждало что-то иное, она нутром чувствовала неприятности, которые ей придется разделить с Герцерусом и не потому, что это будет распоряжение судьбы, а потому, что она сама решит пойти вслед за ним.

Они вошли в ущелье в полутьме. Первое время все было спокойно, слышалась только поступь пескоходов, да звон оружия. Затем Герцерус заметил на скалах множество пустынников. Черные горбатые фигуры с горящими в темноте глазами перепрыгивали с выступа на выступ и изредка вопили, обращая на себя внимание. Живые трупы с нечеловеческой легкостью преследовали легион, поджидая пока кто-нибудь из солдат потеряет бдительность. Они не решались спуститься, ведь в самом их существе заложена трусость, но скрип их когтей о камень производил впечатление весьма жутковатое. Герцерус же бесстрашно оглядывал презренных существ, бездонный взгляд его белых глазниц заставлял каждого пустынника, какому не посчастливится встретиться с ним, замирать в ледяном ужасе. Шорох истлевших лап пустынников сменился на громкий заунывный вой где-то вдалеке ущелья. От него разбежались все маленькие воры, следовательно, то существо, которое их издавало, было куда сильнее кучки неудержимых маленьких убийц.

– Пора останавливаться, – отрезал Герцерус.

– Здесь? Я думаю, что ущелье не столь длинное, чтобы прибегать к крайним мерам…

– Ты боишься? – с издевкой спросил Герцерус, спрыгивая с пескохода. Она кивнула.

Что ему безмерно нравилось в его спутнице – она не боялась признаться ни в чем. Многие восприняли бы ее признание как настоящую трусость, она же делала это с такой уверенностью в себе, что невозможно было ее в чем-то упрекнуть.

– Просто держись поближе ко мне и ночь пройдет без конфузов.

Мгновение и Герцерус нырнул в алое полчище легионеров, растворившись в них. Совсем скоро ущелье наполнилось голосами и кострами, около каждого из которых собирались солдаты. Нектшепсут оперлась о холодный камень возвышенности, отделявший их от остального мира и смотрела на жизнь военных. Они смеялись, что-то рассказывали друг другу и даже пели. Жизнь кипела, но она пыталась найти только сапфировый плащ, золотую маску и полосатую ткань, пристегнутую к золоту на звенящие колечки. Все безуспешно. Она вот уже около получаса следила за всем происходящим, но ни разу не улавливала даже похожего оттенка среди пестреющих одежд военных.

Совсем недалеко мелькнула сапфировая ткань, Герцерус обменялся парой слов с солдатами и сел на землю около собственного огня, поглядев на низкое усыпанное звездами небо.

Нектшепсут не хотелось оставаться одной, но она никогда бы не позволила себе просто так навязываться легату, однако он сам приказал ей держаться поближе, значит ее поползновение на личное пространство Герцеруса не окажется преступлением.

Герцерус искренне обрадовался тому, что она все-таки пришла. Он был практически уверен в том, что девушка никогда не сделает этого. Он не мог объяснить себе своим мысли. Ее поступки были ему не неясны, как и она сама, но оттого общение с ней становилось только интереснее, ведь на каждом шагу приходилось разгадывать очередную мудреную загадку.

Он чуть подвинулся, когда Нектшепсут подошла к костру. Он хотел яснее видеть ее, чтобы костер не слепил глаза.

– Я ужасно устала от этого шлема, – призналась она, поделившись с легатом такой незначительной деталью. Однако ее слова были настоящим откровением, ведь с человеком едва тебе знакомым такими подробностями делиться не станешь.

– Раньше я могла прийти домой и просидеть весь вечер без него, вдохнуть воздух напрямую, а не через кислородные трубки.

– Когда я бывал в походах, мне не удавалось снимать маску иногда даже месяцами. Постепенно привыкаешь к тому, что лицо вечно закрыто сталью, она становится твоей второй кожей, без которой уже начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке.

– Я удивляюсь вашей выдержке, не только ваших солдат, но и лично вашей.

– Мне лестно это слышать, но, скорее всего, ты судишь обо мне по рассказам тех немногих кому не посчастливилось видеть моих легионеров на поле боя. Могу предположить, что большинство сказанного о солдатах Ра и обо мне в частности – ложь.

– Я сужу по тому, что вижу. Мы шли в царстве призраков, а как только покинули его, сразу же нырнули в ущелье, где пустынники, разрывающие спящих на части – самые безобидные существа, а вы и ваши солдаты воспринимаете происходящее как ежедневную рутину.

Герцерус усмехнулся.

– Сейчас мы в большей безопасности, чем на поле боя. Здесь мои солдаты не чувствуют ледяного прикосновения смерти, преследующей нас по пятам. Им не нужно рисковать своими жизнями, бросаясь в бой, и они уже счастливы.

Герцерус посмотрел на Нектшепсут сквозь огонь в томном молчании, предвещающем что-то удивительно волнительное. Девушка только ждала когда наконец он осмелится выпалить то, что вертится у него на языке.

– Я видел тебя однажды без маски, тогда в полутьме гробницы, и явственно запомнил лишь несколько черт твоего лица, но скажи, перед тем как ты уйдешь, а случится это очень скоро, – Герцерус бросил взгляд в темноту ущелья, где-то в ее глубине оканчивались скалы и протекала река около которой они должны были расстаться. – Ты позволишь мне взглянуть в твои глаза?

Нектшепсут немного растерялась.

– В мои глаза? Но для чего?

– Чтобы запомнить их на всю жизнь.

Она наклонила голову и едва слышно засмеялась. Мягко и звонко, что было усладой для слуха Герцеруса. Ему хотелось видеть ее улыбку, розовевшие от смущения щеки, когда он говорил ей такие вещи, но вместо этого перед ним была лишь стальная маска, потихоньку выпускавшая пар.

– Конечно, – проговорила она.

– Пообещай мне, – строго попросил он.

– Обещаю.

Герцерус отстегнул пояс с ножнами и положил все свое добро на землю, покрытую тонким слоем песка. Ущелье этой ночью казалось совсем не ловушкой для темных сил, а загадочным и прекрасным местом, в котором могли оживать даже самые смелые мечты.

– Когда… Вы видели меня без маски? – Нектшепсут только сейчас поняла как ее удивили слова легата, ведь на протяжении всего похода она ни разу не снимала шлем.

– Я видел тебя в гробнице накануне нашей встречи, успел разглядеть только черты профиля и едва сверкнувшие глаза, так что ты до сих пор остаешься для меня загадкой.

– В гробнице?

– Ты наклонилась в глубину погребального короба, говорила с мумией. Тебе не показалось, что его тело было слишком «свежо» для тысячелетний мумии?

– Я не думала об этом.

– Когда-то он был моим другом.

– Могу ли я задавать вам личный вопрос?

– Конечно, – белые глазницы по другую сторону от пламени впились в маску Нектшепсут.

– Сколько вам лет?

– Двадцать пять, – не успела она задать следующего вопроса, как Герцерус уже отвечал на него: – а он погиб, когда ему не было даже десяти. Мы с ним дружили несмотря ни на что, нас пытались разлучить родители, ибо он происходил из семьи жреца, а не из знатного рода, как я. Он тебе отвечал?

– Он рассказал мне свою историю.

– Иногда я не понимаю бояться ли тебя, как существо, способное разговаривать с духами или боготворить. Кто ты? Почему тебе открыто то, что недоступно остальным?

– Я не знаю, – Нектшепсут поежилась и обняла свои колени руками. Она больше не носила накидку и не скрывала своей стройной фигуры, окутанной металлом. Она чувствовала себя в безопасности даже тогда, когда знала, что каждый солдат видит в ней женщину. Может и не все войны в багровом легионе были столь учтивы, что каждый раз приветствовали Нектшепсут, как своего давнего друга, но она точно знала, что никто из них не тронет ее пока рядом Герцерус.

– Сомневаюсь, что я могу ответить хотя бы на один вопрос в своей жизни, будучи полностью уверена, что сделала это верно.

– Никто не может. Возможно когда-нибудь ты узнаешь откуда в тебе эта сила, все рано или поздно открывается перед нами.

– А вы думаете, что она дарована мне от демонов? Ведь мой знак – знак богини смерти.

– Несущей свет. Инпут – светлая надежда заблудших, но никак не зло.

Думаю твоя сила рождена не злом и не добром. В долине духов я убедился в одном: не все, чего мы опасаемся есть зло. Духи были добры к нам, потому что мы обратились к ним с добром. Кто знает, может всякое зло происходит из того, что к нему обращались как к порождению греха?

– Я никогда не чувствовала себя злом, но на моем лице знак смерти, знак пути в вечность хоть и к свету, но посредством отделения духа от плоти. Мне боязно осознавать, что я представляю собой вечный свет. Я должна воспринимать свою силу, дарованную мне богами, как великую награду нести в мире смертных то счастье, которого они никогда не познают при жизни.

Если сила Инпут выбрала мой род, а теперь и лично меня как носительницу божественного света закатывающегося на западе солнца, то я должна быть безмерно благодарна ей за то, что ее выбор пал именно на меня.

– Ты судишь не совсем верно. Кто – она? Это не божество, восседающее на троне в далеком неизвестном нам мире, совершенно иллюзорном и фантастическом. Инпут – лишь сила, которая зарождается в смертных, чтобы показывать когда-то живым и ныне живущем то, о чем они совсем забыли – счастье существования.

Помнится я обещал тебе кое-что рассказать, думаю сейчас самое время, – Нектшепсут внимательно вгляделась в белые глазницы легата. Морда шакала – проводника душ в мир иной, улеглась когтистые руки, сложенные крест накрест на бронированных коленях богини. Ее очаровывал напротив сидящий человек даже не начавший еще свой рассказ. Его золотистая броня играла языками горячего пламени – части великих божеств, чьи души были сотканы из четырех стихий. Белые глаза напротив поглощали все: свет и тьму, огонь и холод, песок и скалы, Нектшепсут и целый мир.

Бархатный низкий голос под маской начал свой рассказ:

– Моя мать была красивейшей женщиной во всем оазисе. Не имея царственных корней она превосходила в своем совершенстве множество правящих цариц, занимающих престол долгие века. Однако жизнь наказала ее неудачным браком, муж ее оказался совершенно несносен, навязан был ей родителями и никогда не ценил совершенной красоты, доставшейся ему по великому счастью. Он был на одиннадцать лет старше мой матери и единственной заслугой этого грузного отвратительного мужчины было то, что он имел за пазухой огромное наследство.

Однажды во дворец прибыли военачальники, в то время полулюди еще несли военную службу и не считались ни на что не годными отбросами общества, как сейчас. Несколько легатов полулюдей прибыли во дворец на праздный пир, где моя мать и пересеклась с одним из них. Она влюбилась в легата и история их любви была страшной сказкой, где параллельно с неземным удовольствием существовало смертоносное горе.

Как известно, существует огромная вероятность того, что от получеловека родится ребенок, не имеющий черт своего отца. Большую часть ребенок в таком случае наследует от матери и может родиться человеком, так никогда и не узнав, что в его жилах течет кровь другой расы. Моя мать поступила очень опрометчиво, выдав меня, незаконнорожденного, за сына Эхноса – ее мужа. Нося меня под сердцем она надеялась, что в единственном ее утешении, в собственном дитя, не проявится черт ее страшного греха. Когда она увидела новорожденного, стало ясно, что Эхнос, увидев на на лице своего отпрыска черты получеловека не только убьет супругу, но и учинит расправу над невинным ребенком, дабы не навлечь позора на весь свой благородный род.

Рожден я был в свете луны, она укрыла меня и отнесла к жрице. Жрицам было приказано изувечить мое лицо. Боли я даже не запомнил. Говорят, что они использовали магические растворы, чтоб процесс стал безболезненным, но сомневаюсь что дитя, чье лицо было страшно изуродовано шрамами ничего не чувствовало в тот час.

В ту же ночь они учинили пожар в моей спальне и сказали, что лицо мое было обожжено пламенем сразу после рождения.

Впервые я услышал эту историю от своей бабушки. Она надумала, что по достижению своего совершеннолетия я должен был узнать всю правду о наказании, которое наслала на меня родная мать.

Герцерус снял маску, пламя огня осветило его изувеченную кожу. Нектшепсут подняла голову с колен и разомкнула уста под маской от глубочайшего удивления. Она выдохнула и облачко пара вырвалось из ее маски.

Она и предположить не могла, что в ущелье воздух не отравлен, но легат окончательно разрушил все ее опасения: золотые руки царапнули когтями по маске Нектшепсут и аккуратно сняли с ее головы шлем, поставив его рядом с огнем. Девушка завороженно продолжила смотреть на легата, пробегая по его лицу от одного бледного зрачка к другому. Они были мертвенно спокойны от того, что не могли и дрогнуть, лишь бы не потерять связи с нежным великолепием богини.

– А что стало… С твоим настоящим отцом?

Нектшепсут придвинулась к нему, она потянулась к его лицу, пробегая нежными глазами по его коже глубоко исполосованной ожогами, его глаза казались мутными, почти как у слепца, но отчетливо видели свою собеседницу.

– Он погиб на войне до моего рождения. В будущем я пошел по его стопам.

– Разве тебе не бывает здесь страшно? Среди безжизненной пустыни, где обитают не только духи, но и мертвецы, способные в любую секунду восстать из своих усыпальниц.

Голос Нектшепсут проникал в глубины души и надолго задерживался там, завладевая его рассудком. Герцерус ничего больше не замечал, кроме ее губ, бледного бархатного лица и голубых глаз, в которых таилась сводящая с ума бесконечность.

– Бывает. Но я боюсь не за себя и не за своих солдат, а за тех, кто не имеет возможности защитить себя. Когда-то я потерял друга, затем любимую сестру, а на войне в одночасье всех любимых мной людей. Я был абсолютно уничтожен, душа разучилась чувствовать что-либо кроме тупой непрекращающейся боли, которая не сдавала своих позиций, равно как и первый мой противник – Империя.

До сих пор я пытаюсь уничтожить ширококрылого стервятника, нависшего над Царством Мертвых громадной тенью, он ежедневно забирает себе в услужение души сотен солдат и мирных жителей. Моя сестра погибла от руки имперца, все мои друзья, кроме Атета – разделили ее судьбу. Я никогда не устану бороться с той силой, что уничтожила все хорошее во мне.

– Хорошего в вас осталось не меньше, чем было когда-то, ведь вы до сих пор боретесь за тех, кого еще можно спасти. Вы даже более героичны чем те люди, которые сражаются за своих родных, потому что могли, потеряв надежду, перестать биться за тех, кто вам даже не знаком, однако не отступили и по сей день оберегаете своим солнечным светом тех, кто в этом нуждается.

Вы – порождение солнца, солнцерожденный Герцерус, спасающий и разящий, – Нектшепсут произнесла это с таким благоговением, какое легат слышал лишь в массивных храмах, когда верующие молились своим богам. Ему казалось, что Нектшепсут видит в нем близкую себе душу – такого же одаренного могущественной силой, как и она сама, только возносит его на пьедестал, до которого не добирался ни один царь за всю известную по сей день историю Царства Мертвых.

– Должен вам признаться, что никогда не встречал таких женщин, как вы, – Герцерус мягко рассмеялся, разглядывая белесыми глазами сияющие глаза напротив. – Завтра нам предстоит нелегкий путь, не стоит засиживаться допоздна. Я бы очень хотел провести с вами чуть больше времени, чем это возможно, но в условиях войны приходится мириться с обстоятельствами.

– Просто позвольте мне остаться возле этого огня и я не буду сетовать на свою судьбу.

– Ведь я говорил, чтобы ты находилась как можно ближе ко мне и в любую минуту обращалась за помощью, так что ты не просто можешь, ты должна остаться здесь, со мной.

Нектшепсут никак не могла уснуть, попросту не удавалось сомкнуть веки. Она лежала на боку и разглядывала Герцеруса, недалеко расположившегося под своим сапфировым плащом на голой земле. Через некоторое время она почувствовала чье-то движение за своей спиной и нехотя перевернулась на другой бок. Где-то вдалеке темноты каньона она увидела изумрудный огонек на высоте человеческого роста. Он медленно двигался, заманчиво раскачивался из стороны в сторону, подзывая к себе спящую. При дальнейшем изучении, Нектшепсут увидела в огоньке вкрапления разных цветов: изумрудного, салатового, голубого, цвета морской волны. Наконец она заметила в темноте едва проступающее очертание капюшона и незамедлительно осознала – перед ней человек, тонущий в черной измятой мантии.

Нектшепсут присела на песке, продолжив сверлить взглядом сверкающий разными цветами глаз, он звал ее, непреодолимо манил к себе чарующей красотой магической загадки. Незнакомец, живой или мертвый, протянул в ее сторону руку, на тонких черных пальцах засверкали перстни с такими же камнями как и те, что сверкали в его капюшоне вместо глаза. Он поманил ее пальцем. Нектшепсут не чувствовала ни тела, ни души, она только тянулась к неизвестности, взывающей к ней. Шаг за шагом она погружалась в темноту, огражденную двумя каменными возвышенностями. Ветер замер, как и все живое рядом с существом загадочной природы.

– Кто ты? – она держалась на некотором расстоянии от незнакомца, рассудок трубил о том, что перед ней голый страх, страшнейшая опасность перед которой нет преграды, ни багровых легионеров, ни Герцеруса.