Читать книгу Игра в исцеление - Александра Владимировна Соколова - Страница 1

Пролог

Газета «Новости Стогвурда», утро 14-го февраля, первая страница, заголовок:

«Страшная авария на 39-ом шоссе, столкнулись более шести машин, причины – неизвестны, информация о погибших и раненых пока недоступна».

Газета «Областной центр», 14-ое февраля, полдень, первая страница, заголовок:

«В ночь с 13 на 14 февраля произошла авария на самом опасном шоссе при въезде в Стогвурд. По новым данным, причиной происшествия могли стать погодные условия, а именно ливневый дождь, не прекращающийся уже 3-й день. Информация о погибших пока неизвестна».

Газета «НьюЛейджРоуз», утро 15-го февраля, вторая страница, сводка о дорожных происшествиях:

«Авария на 39-ом шоссе – не следствие непогоды, как сообщалось ранее. По достоверным источникам причиной послужило нетрезвое состояние одного из водителей, уснувшего во время поездки. В результате его халатности столкнулись шесть машин, одна из которых вылетела на железнодорожные пути, во время движения поезда Стогвурд – Денвер. Как сообщает шериф Дэвил из окружной полиции, число пострадавших чудом сведено к минимуму. О погибших пока неизвестно».

Газета «Новости Стогвурда», утро 17-го февраля, пятая страница, «Сводка недели»:

«Авария, произошедшая во вторник на въезде в Стогвурд, нанесла огромный урон правительству города. Помимо восстановления поездных рельс, властям города необходимо компенсировать ущерб пострадавшим водителям и их семьям. Так же напоминаем, что уже третий день врачи борются за жизнь девятнадцатилетней Кесси Блэр, студентки частного колледжа в Крингстоне. Нам известно, что девушка ехала домой навестить родителей и сестру. Состояние пострадавшей крайне тяжелое. Открыт фонд для оказания материальной помощи».

Глава 1

Два месяца спустя.

Ровно девять утра, звенит будильник, и впервые за целую неделю мои глаза открываются раньше, чем привычная ненавистная мелодия успевает закончится, чтобы повторить свою пытку через пару минут. Сегодня тот самый день, когда забываешь прочие проблемы, домашние дела и тяжелые воспоминания. Сейчас мне надо быть бодрой, ведь она сразу поймет, если что-то не так. Она всегда видела меня насквозь, иногда даже шутила, что перед ней я предстаю совершенно голой.

Быстро убрав постель, ставлю «Роберта» и «Дженни» (наши любимые плюшевые игрушки – заяц и медведиха) на самое видное место, собираю грязное белье и закидываю в машинку. Перед завтраком необходима небольшая уборка. Она всегда убиралась именно перед принятие пищи, а не после, говорила, что после еды мы становимся одноклеточными бездельниками, поэтому надо делать все на голодный желудок.

Спальню и нашу комнату я вычищаю быстро, с кухней приходиться слегка потрудиться. Последнее время отца редко увидишь без бутылки с пивом, в результате чего за целую неделю образуется целая коллекция разноцветных баночек различных форм (если бы у нас не хватало денег, можно было бы неплохо подзаработать). Кроме этого – немытые тарелки и пустые коробки из-под пиццы. Конечно, это во многом это моя вина, потому что я никогда не была такой опрятной, как моя старшая сестра. Да и готовлю я так себе. У нее все всегда получалось лучше, а я давно с этим смирилась, и теперь убираюсь не от пробудившийся совести, а от назойливого чувства, будто она увидит весь этот бардак и накричит на меня, как прежде. Никогда не любила, когда на меня кричат, но почему-то, когда на меня кричала сестра, мне становилось ужасно плохо, будто я только что получила пулю в живот.

Когда часы показали на цифру десять, я понимаю, что настало время завтрака. В холодильнике только банки пива, замороженное мясо и молоко (кажется, просроченное). Обычная картина последних двух месяцев. Но сегодня удача на моей стороне, так как в одной из коробок я нахожу половину пиццы барбекю. Кажется, даже мой дом осознает, что сегодня – особенный день.

Пока кусочки крутятся в микроволновке, я включаю свой телефон. На заставке – я и сестра, фото, сделанное почти год назад, с ее школьного выпускного. Мы стоим, обнимаемся, улыбаемся, но с виду никто бы не сказал, что мы родные сестры. От Кесси просто веет благополучием и здоровьем – она копия нашей мамы. Длинные каштановые вьющиеся волосы (однажды я узнала, что в школе у нее было прозвище – «сексуальная кудряшка»), большие зеленые глаза, тонкая талия, розовые щеки, остренький носик, ярко выраженные бедра, худые ноги. На ней самое красивое платье, которое я когда-либо видела (когда его купили, я так и хотела, оставшись дома одна, померить его, почувствовать себя красивой, но так и не решилась, уж слишком боялась обидеть или разозлить сестру) – красное, облегающее все то, что так сильно заводит парней. Оно было в пол, но одна нога игриво оставалось неприкрытой, и именно ее на фото Кесси умело демонстрирует, как бы лукаво пытаясь переключить все внимание на себя. И надо добавить, что у нее это прекрасно получается.

Слева от нее стою я, ее младшая сестра. У нас с Кесси разница в три года, но из-за преобладающих во мне генов отца, я переросла ее уже тогда, когда мне было двенадцать. Раньше она часто плакала из-за того, что считала себя низкой, а потом, повзрослев, начала обзывать меня переростком, но я не воспринимала ее слова всерьез. И вот, в результате биологического фактора, сыгравшего с нами злую шутку, возле эффектной девушки, похожей на модель, стоит высокая худощавая блондинка с бледным лицом и впалыми щеками. Единственное наше сходство с сестрой – яркие зеленые глаза, доставшиеся нам от папы. На мне обычное черное платье с вырезом на спине. И хоть на фотографии это не заметно, но оно мне большое, потому как с моим телосложением проблемно выбрать даже майку.

Смотря на эту фотографию, мои губы начинают расплываться в довольной улыбке. Тот день я запомню на всю жизнь, красота Кесси будет жить в моей памяти вечно. На ее выпускном я была подобна коллекционеру, жадно собирающему воспоминания в свой тайник, чтобы в такие дни, как сегодня, наслаждаться ими в полной мере. Но даже этому приходит конец. Звук микроволновой печи заставляет меня опомниться. Я достаю горячую тарелку, наблюдаю на паром, и невольно вспоминаю нашу традицию, благодаря которой этот день можно отделить от других.

Мы всей семьей решали будущее Кесси. Все прекрасно понимали, что в нашем маленьком городке негде проявиться ее талантам, однако никто не хотел отпускать ее. Даже сама сестра не хотела уезжать из дома, а последний месяц перед поступлением в Крингстон плакала каждую ночь. Чтобы ее хоть как-то утешить, я предложила оригинальную идею: в 15 лет я состояла в режиссерском кружке, родители были настолько счастливы, что у меня появилось хоть какое-то хобби, и подарили мне новенькую дорогую видеокамеру. Они так и не узнали, что я записалась туда, чтобы отлынивать от дополнительных по немецкому, но камеру я все же приняла и делала вид, что пользуюсь. И в один прекрасный день, когда я сказала Кесси, что каждую неделю буду записывать ей видеообращение из дома, она пригодилась. Сестра была в восторге, она утверждала, что именно так будет чувствовать связь с домом. Но, конечно же, поставила мне пару условий перед этим: во-первых, я должна говорить правду и ничего кроме нее, иначе я буду быстро разоблачена; во-вторых, помимо хороших новостей, я должна сообщать и плохие, даже если они расстроят ее; а самое последнее, и, как она утверждала, главное – я никогда не должна говорить, как сильно я люблю ее, иначе «я брошу этот чертов колледж, возьму тачку и приеду следующий вечером со слезами на глазах».

Я сразу поняла, что правила Кесси нарушать не стоит, и это касается всего, начиная от пользования ее компьютером «только в крайнем случае» и заканчивая видео. Мне ни разу не пришло в голову возразить ей, когда дело касалось ее требований. Если они меня не устраивали, я молчала, а в открытый конфликт вступала крайне редко. Чем старше я становилась, тем больше понимала, что Кесси – смерч, из которого почти невозможно выбраться живой. А мысль о том, чтобы умереть подростком, не слишком завлекала меня.

Как бы это странно и банально не звучало, но никто из нас не сомневался, что моя сестра поступит в один из лучших колледжей. Однако все, конечно же, как это положено, пришли в восторг, хотя на душе у нас было неспокойно. Каждый четверг я записываю Кесси видео послание, в котором рассказываю обо всем на свете: о делах отца и матери, о себе и учебе, о соседской собаке и случае в парке. Я до сих пор не уверена, что сестра любит такие видео, однако уговор есть уговор, и я продолжаю делать то, что доставляет мне большое удовольствие.

Эту своеобразную традицию пришлось прервать пару месяцев назад. Авария на 39-ом шоссе, повергла нас в шок. Но, как бы я ни пытаюсь вспомнить те события, память упорно отказывается воспроизводить хоть что-то. Единственное, что я могу сказать с уверенностью – моя сестра жива и здорова, учится на ландшафтного дизайнера в одном из самых престижных колледжей Крингстона, подрабатывает в пекарне и радуется жизни. Однако многие в нашем тесном городке, по всей видимости, из-за недостатка сплетен, решили, что моя сестра умерла. Когда я выхожу на улицу, то замечаю настороженные и любопытные взгляды соседей, некоторые даже пытаются открыто посочувствовать мне. Конечно, сейчас дела в нашей семье обстоят довольно плачевно. Мама, узнав об аварии и о том, что Кесси могла умереть, сильно заболела, и вот уже 2 месяца я не вижу ее. К ней ходит только отец, и не возражаю, поскольку считаю, что мое присутствие не очень поможет ей, и просто жду, когда она вновь вернется, накричит на нас с отцом за запустелый дом и вновь вдохнет в него жизнь.

У меня, как и у мамы в больнице, тоже есть посетители. Один раз в 2 недели дом наполняется резким запахом духов мисс Одли. Эта очаровательная женщина с большими круглыми очками считает, что я так и не смогла пережить «трагедию». Я ее во многом не понимаю, ведь моя сестра жива, скоро приедет на каникулы, мама поправится, а отец, увидев всех нас вместе наконец бросит пить – это лишь вопрос времени. Я всегда так и говорю ей. Но мисс Одли лишь улыбается, и я не настолько глупа, чтобы не понять, что она мне не доверяет и, как и соседи, даже сочувствует. Но в этом есть и плюсы – у нее настолько высокие полномочия, что благодаря ей я могу не ходить в школу. Мне это нравится, и поэтому я иногда подыгрываю ей, пытаясь показаться больной.

Странный механизм человеческая память: в самый неподходящий момент человек вспоминает то, что казалось таким же далеким, как расстояние от Земли до Марса, и в тоже время забывает события, которые когда-то являлись переломными в жизни. Я до сих пор не могу вспомнить счастливое лицо Кесси, когда она вышла из больницы после аварии и поехала (уже не на машине, а на местном автобусе) в колледж. Но я абсолютно уверена, что она была рада возвращению, и сейчас, где-то там в Крингстоне, она благодарит судьбу за то, что уцелела, а еще наверняка ждет моего послания и так же сильно, как и всегда, скучает по дому.

Перед тем, как зайти в комнату, в памяти неожиданно всплывает чей-то душераздирающий вопль. Невидимая обычным глазом женщина так сильно надрывает голосовые связки, что я невольно морщусь. В голове сразу же звучит вопрос: кто она? На душе становится неспокойно, я чувствую, как бешено начинает колотиться сердце. Если бы я чувствовала подобное впервые, то непременно пришла в ужас, и никто бы не посмел меня в этом упрекнуть. Сейчас же я просто глубоко вздыхаю и стараюсь вспомнить приятные воспоминания, например, тот первый раз, когда сестра с отцом учили меня кататься на велосипеде. И крик моментально проходит, растворяется в пустоте. Я до сих пор не могу понять, что за женщина так упорно засела в моей голове и что подвигло ее испускать такой вопль, но, если подумать, меня это не особо и волнует. Наверняка она из какого-нибудь ужастика, который Кесси заставляла меня смотреть с ней.

Решающий шаг – выбор одежды. Я никогда не была модницей, как сестра, однако она всегда говорила, что в любом хорошем доме хотя бы один из членов семьи должен выглядит стильно и опрятно, представляя как бы «лицо общества». Поскольку Кесси сейчас в отъезде, мама в больнице, а отец вряд ли собирается менять свои черные брюки и белую хлопковую рубашку на что-то другое, этим самым «лицом общества» должна стать я. Сестра, хоть и отрицает это, в первую очередь оценивает человека глазами, и ни за что на свете не станет встречаться с парнем, который выглядит как американский хиппи. Поэтому я уверена, что она непременно оценит мой образ, поэтому мне необходимо учесть все нюансы.

С каждым днем на улицах Стогвурда становится все теплее и безоблачнее, а наш кондиционер с трудом выдерживает возложенную на него нагрузку, поэтому сейчас мне нужно что-то легкое и удобное. В этот раз я думала недолго: джинсовая юбка и светло-розовый топ на бретельках показался мне идеальным вариантом. Одевшись, я подхожу к большому зеркалу в ванной и почти остаюсь довольной результатом. Расчесываю волосы, которые последнее время начали катастрофически выпадать, наношу румяна матери, чтобы хоть как-то скрыть вампирскую бледность, открываю помаду и слегка провожу по губам. Когда собственный образ готов, остается подготовить место съемки и установить камеру.

Наша комната с сестрой разделена на две половины: моя – в дальнем углу, ближе к чулану, а напротив – просторная часть Кесси, в которой открывается вид на улицу и ближайшие дома. Я привыкла записывать видео только на ее половине, потому что ее сторона более освещенная, более чистая и более уютная. К тому же, если не прикрывать дверь, за моей бледной спиной Кесси может увидеть нашу гостиную и часть комнаты родителей, что еще больше напомнит ей о доме, где ее любят и ждут.

В первый месяц после отъезда сестры я долго мучилась с камерой. Я не знала, куда ее лучше поставить, как закрепить (из-за чего пару раз она благополучно совершала прыжки в бездну), и как в целом начать запись. Тогда отец за копейки выкупил у своего коллеги небольшой штатив и все проблемы, как по дуновению ветерка, моментально разрешились. Развернув его, я ставлю его рядом с письменным столом Кесси. Далее привычным движением закрепляю камеру. Потом беру свой мягкий стул на колесиках и передвигаю его ближе к дверному проему (но не загораживаю его полностью). Осматриваю свою работу и довольно киваю сама себе.

Затем идет самая приятная часть моей работы: собравшись с духом, я включаю камеру, сажусь, уже изнывая от нетерпения, на стул, и с улыбкой на лице начинаю говорить. У меня никогда не было какого-либо сценария разговора, хотя пару раз я все-таки пыталась его составить. После 3-й попытки я поняла, что это все не мое, к тому же Кесси всегда говорит про натуральность поэтому я решила, что лучшее для меня – импровизация.

– Привет, сестренка!

Первая фраза должна быть самой эмоциональной, чтобы сразу настроить Кесси на нужный лад. Обычно она дается мне лучше всего.

– Ну как ты там? Наверное, у тебя много работы, конец учебного года и все дела. Но мы все верим в тебя и надеемся, что ты не слишком устаешь

Далее идут стандартные фразы для того, чтобы узнать о ее делах. В большинстве случаев сестра немногословна, и часто мне кажется, что это не из-за ее скучной учебной жизни, а из-за того, что Кесси многое от нас скрывает. Но это нисколько не обижает меня, потому что моя сестра уже взрослая и сама вправе решать, о чем стоит говорить, а о чем лучше промолчать. Сколько себя помню, она всегда была такой самостоятельной и правильной.

– Как видишь, у нас тоже все хорошо…

Небольшой намек на то, чтобы она всмотрелась в комнату и увидела полный порядок. Хотя Кесси уже наверняка догадалась, что я убираюсь только ради нее, я все равно продолжаю играть эту роль, потому что другой у меня нет.

– К сожалению, мама пока в больнице, ее навещает отец, а я с нетерпением жду ее возвращения. Папа тоже здоров, правда последнее время пристрастился к алкоголю, но это ничего, ведь он пьет дома, а не в барах, я думаю, после выздоровления мамы ему станет лучше. Или она опять заставит танцевать его чечетку, как в тот раз, когда он пришел пьяным после новости о твоем поступлении.

Мы с сестрой очень сильно любим и уважаем, поэтому я стараюсь рассказать о них все, что знаю сама, чтобы она вдруг не подумала, что я пытаюсь утаить важную информацию. Плюс к этому – приятное и смешное воспоминания, от которого улыбка на лице становится еще шире, а глаза начинают гореть.

– Я не очень часто выхожу на улицу, но читаю новости, и поэтому знаю, что в Стогвурде все как всегда тихо. Власти опять заговорили о реставрации памятника отца-основателя, но ты ведь и лучше меня знаешь, что в итоге это все закончится небольшой сводкой в газете о том, что никто не готов взять на себя ответственность восстановления…

– А вот хорошая новость: помнишь нашу соседку, миссис Дагсон, она живет напротив нас в бледно-желтом маленьком домике… Так вот, ее собака все-таки родила щенят! Да, я знаю, что ты думаешь, будто это невозможно, но я сама видела на ее лужайке маленьких кутят, а вместе с ними их старую мамашу. Они очень милые, большинство из них черные, как уголь, но есть один, который, не поверишь, абсолютно белый, как чистый снег! Это просто чудо, ведь ты наверняка помнишь, как папа часто говорил, что эту собаку давно пора усыплять. Удивительно, как часто жизнь преподносит нам сюрпризы, которые мы долгое время считали за необходимость

Напоминание о нашем скучном городке и еще одна приятная новость – лучшее лекарство для сестры против скучных пар и назойливых парней. Кесси любит собак так же сильно, как люблю их я, но аллергия мамы не позволяет нам завести даже таксу, поэтому перед тем, как сестра закончила школу, мы часто навещали миссис Дагсон и ее любимицу.

– Как я тебе уже рассказывала, я пока временно не учусь. Мисс Одли все пытается мне что-то объяснить, но я решительно не понимаю, в чем моя проблема. Мне кажется, она слишком много времени тратит именно на меня, хотя в нашем городе наверняка найдутся те, кому ее помощь нужнее. Кстати, я до сих пор не знаю, кто она: психолог или психиатр. По сути, мне до этого нет дела, но я знаю, что ты всегда была любопытной, поэтому непременно желаешь знать. Но мне кажется, что она настолько удивится моему вопросу, что невольно начеркает в своем зеленом блокнотике еще пару отклонений для меня. А таблетки я пить точно не хочу – ты ведь знаешь, я с самого детства их не переношу

Далее на очереди идет небольшой рассказ обо мне и моих делах, хотя последнее время в моей жизни мало что меняется. Иногда я ловлю себя на мысли, что попала в замкнутый круг, который способен разомкнуться только с приездом сестры и выздоровлением мамы. Именно поэтому каждая секунда в ожидании этого становится для меня томительной.

– Что ж, вот, пожалуй, и все, что я могу тебе рассказать. Я знаю, что ты последнее время очень занята…и не успеваешь отвечать…

В первый раз мой голос дрогнул, а улыбка стала фальшивой. Но я быстро справляюсь с этим, заранее зная, что мои эмоции не останутся без внимания.

– Но в любом случае, мы будем ждать от тебя ответа, а лучше давай уже возвращайся быстрее, а то наш холодильник скоро умрет от анорексии… Любим тебя, Кесси. Не забывай о нас, ладно?

Финальная фраза, после которой на глаза невольно наворачиваются слезы, должна быть не менее эмоциональной, чем первая. Далее следует привычное ощущение того, что я сделала все правильно, и уже через пару секунд, после сохранения записи, я выключаю камеру. После этого пару минут мне приходится переводить дыхание, потому как я всегда говорю настолько быстро, что иногда кажется, будто сестра вообще ничего не понимает, поэтому так редко и отвечает в последнее время. Но, пересматривая запись уже на своем стареньком ноутбуке, я начинаю убеждать себя, что все не так уж и плохо.

Быстро переодевшись, я открываю почту и бегло пробегаюсь глазами по входящим письмам. Как и предполагаюсь, там ничего нового – пару рассылок из интернет-магазинов, письмо от мисс Одли (она каждый раз присылает мне на почту извещение за день до того, как придет), и последнее письмо от Кесси, которое она написала более трех месяцев назад. От осознания того, что я так давно не получала от нее ни единого послания, мне становится горько. Мне бы хотелось обвинить в этом себя, но оказалось, что это не так просто сделать. Здравый ум все же побеждает фобии. Кесси сейчас просто не до этого. Я уверена, что она каждый раз смотрит домашнее видео, прекрасно понимая их ценность, но пока не успевает ответить. Должно быть, это и есть часть студенческой жизни, которую мне пока не понять.

Мне всегда нравился процесс подготовки, записи и отправки видео. Во многом, как я (а, может быть, даже и сестра) считаю, это некий ритуал посвящение. Рассказывая Кесси о доме, родителях, себе, напоминая о соседке, сообщая новости города и прочее, я чувствую нашу тесную связь. Мы с моего рождения были неразлучны, никогда не дрались, хотя порой ругались, но очень быстро отходили. Старшая сестра для меня не только пример, она мой идеал. Как и Кесси, я хочу поступить в тот же колледж, где учится она, хочу изучать науки, которые проходит она. Я хочу стать похожей на нее.

Сколько себя помню, именно она поддерживала меня во всех, даже самых ужасных, начинаниях. Два года назад я отрезала больше половины моих волос, и только Кесси сказала, что мне идет. Когда я бросила кружок по видеосъемке, именно сестра убедила родителей, что мне так будет лучше. Так что эти короткие и не носящие особой смысловой нагрузки видео – моя благодарность за годы поддержки.

День быстро меняется вечером. После аварии с Кесси я начала ужасно ориентироваться во времени. Мои биологические часы сбились настолько, что порой я встаю с кровати только с приходом отца. Иногда время летит для меня так же быстро, как новая гоночная машина (например, когда я вспоминаю о сестре или родителях), а порой мне сложно вытерпеть и 20 во время прихода мисс Одли.

Находясь в нашей общей с сестрой комнате, я слышу, как плавно поворачивается замок, а затем входная дверь тихо отворяется. На часах, должно быть, уже больше семи вечера, поскольку отец никогда не приходит раньше. А последнее время он, как и я, потерявшись во времени, переступает порог ближе к десяти или одиннадцати.

– Вэлери, ты дома?

Этот странный и никому не нужный вопрос отец задает каждый раз, когда возвращается в таком состоянии, в котором он еще способен связать отдельные слова в предложение. Я облегченно вздыхаю: сегодня не придется прятаться в своей комнате, чтобы не чувствовать противный запах перегара. Опустив ноги на пол, я встаю и направляюсь в гостиную. Отец стоит возле двери. Рубашка, полностью мятая, небрежно вылезает из-под брюк, которые уже больше месяца висят на нем как на ходящем скелете. Уставшее лицо с зелеными, как у нас с Кесси, глазами, которые мечутся по квартире в поисках чего-то, выдают его лучше, чем потрепанная одежда. Волосы у отца почти посидели, хотя ему чуть больше сорока. Когда-то давно они были такими же белыми, как у меня, густыми и слегка неряшливыми, что придавало нам с ним еще больше сходства.

Мои надежды оправдались лишь на половину: сладко-ядовитый запах все же добрался до моего носа, и я поняла, что отец уже осушил пару стаканчиков в местном баре неподалеку от его завода. Но сказать, что он был пьян, я не могла. Либо отец хорошо научился скрывать свой алкоголизм, либо я уже перестала обращать на него внимание.

– А, ты здесь, – только спустя минуту после того, как я подошла, его взгляд остановился на мне. – Как прошел день, дорогая?

– Нормально, – пожав плечами, ответила я. – Убралась, записала видео Кесси, потом…

При упоминании о сестре отец судорожно вздрагивает, его лицо становится настолько болезненным, что я начинаю нервничать. Он чуть не роняет какой-то желтый пакет, с которым пришел, но это продолжается меньше 30 секунд: он выдавливает из себя измученную улыбку и подает мне пакет.

– У нас сегодня опять праздник, – его голос становится еле слышным.

Под праздником мы с отцом уже два месяца воспринимаем готовку миссис Дагсон, нашей любезной соседки-собачницы. Несмотря на ее постоянные хлопоты о щенках, она периодически готовит нам с отцом очень вкусные угощения. Хотя, если учесть то, что наши с отцом кулинарные изыски сводятся к заказу пиццы или суши, то любая домашняя еда уже давно кажется нам самой вкусной. Первое время после болезни матери и отъезда Кесси мы с папой здорово держались, благодарили милую безобидную старушку, порой даже отказывались. Но спустя пару недель мы поняли, что нам необходимо это напоминание о домашнем уюте, и сдались, принимая все, что миссис Дагсон, как она сама выражалась, «стряпала на скорую руку».

Сегодня на ужин у нас индейка. Выглядит она небольшой, но мы с отцом прекрасно понимали, что растянем ее на половину недели, пока она окончательно не испортится. Аппетит возвращается к нам крайне редко, несмотря на приятные запахи и не менее приятный вид блюд. Обычно за ужином у нас была шумиха. Мама готовила много, но, несмотря на это, каждый пытался взять себе больше другого. Мы в шутку ругались, пока, наконец, не объедались настолько, что трудно было вылезти из-за стола. После ужина, когда с нами еще жила Кесси, мы часто смотрели непонятные передачи по телевизору, то восхищаясь их наигранностью, то тупостью. Когда сестра уехала, пыл во время ужина заметно поубавился. Но мама по-прежнему готовила много, и мы по-прежнему, правда, уже втроем, смотрели ужасные передачи.

Сейчас за большим столом нас осталось только двое. И от веселья и праздника осталась мертвая тишина и недосказанность. Мы с отцом мало разговариваем, но нас обоих это устраивает. Отец пьет пиво, потом включает телевизор и засыпает под него. Я же в это время мою посуду, складываю остатки индейки или другой еды в холодильник, выключаю телевизор и иду в свою комнату. Так и заканчивается остаток дня для меня.

Если бы я была примерной ученицей, то обязательно навёрстывала упущенный в школе материал. Конечно же, я этого не делаю. Обычно мое развлечение – чтение детективов или просмотр какого-либо фильма, который я в итоге даже не запоминаю. Но чаще всего я просто ложусь рано, отсчитывая дни до полноправного лета. Тогда вернется Кесси, а вместе с ней и маме станет лучше. А пока надо просто пождать. Пережить все это. Каждый день люди пересиливают себя, чтобы встать с кровати, выйти на улицу, работать по 12 часов в сутки.

Разве я не смогу подождать немного? Разве время настолько безгранично?!

Глава 2

Утро следующего дня начинается для меня со стука в дверь. Я открываю глаза и машинально тяну руку к телефону. Без четверти пять. Быстро встаю и панически ищу хоть какую-то приличную одежду. В дверь, конечно же, стучится мисс Одли – она всегда приходит точно в то время, которое заранее напишет. Поразительная пунктуальность, которой мне, кажется, никогда не суждено достичь.

Однажды на мой вопрос, как она умудряется приходить каждую неделю в точно назначенный час, мисс Одли ответила, что «время подобно хаосу: на вид кажется беспорядочным, но, если вглядеться получше, можно найти очертания смысла, и, быть может, властвовать над ним». Про себя же я могу сказать, что именно хаос властвует надо мной, поэтому вот уже несколько месяцев большинство приходов женщины я упорно просыпаю. Но до сих пор мне везло: я настолько быстро умудрялась привести и себя и дом в порядок, что всегда удавалось сделать вид, будто я давно бодрствую.

Сегодняшний визит оказался не исключением: я достаю из шкафа спортивные штаны и серую футболку, быстро переодеваюсь и бегу на кухню. Складываю пустые пивные бутылки в холодильник (мусорный пакет мисс Одли может легко заметить, ведь это, по сути, ее работа – всматриваться даже в самые мелкие детали), краем глаза смотрю на себя в зеркало и подхожу к входной двери.

Да, я с самого первого визита этой чуть полноватой и еще молодой дамы с темными волосами и серыми глазами, скрытыми за оправой круглых очков, скрываю свой неординарный образ жизни. Причины всегда лежат на поверхности: не хочу, чтобы к моим недугам (которые, как ей кажется, у меня ярко выражены) прибавился еще и полностью сбитый режим сна. Наверняка она найдет причину этому и будет сидеть на нашем диване еще дольше. Кроме этого, я всегда стараюсь прикрыть отца, чтобы он не выглядел в глазах посторонних алкоголиком, ведь мисс Одли, хоть и врач, но не способна грамотно оценить ситуацию, как я. Хотя, судя по ее иногда даже слишком подозрительным расспросам про моего родителя, я догадываюсь, что она уже давно обо всем знает.

– Вэлери, рада тебя видеть, – приветливо произнесла мне мисс Одли, отчего мне сразу же хочется закрыть дверь перед ее большим носом.

Сегодня на моем персональном враче свободное шёлковое платье нежно-голубого цвета и белые босоножки. Лицо чуть покраснело, на висках виднеются капельки пота. Должно быть, сегодня в Стогвурде опять жарко.

– Здравствуйте, мисс Одли, – приветливо улыбаюсь я в ответ, но, как и обычно, смотрю на нее с опаской: эта женщина хочет промыть мне мозги – вот что я усвоила за 1,5 месяца сеансов с ней.

– Как ты себя чувствуешь? Как дела у отца? – привычные вопросы, которые я слышу, кажется, уже сотый раз, нисколько не смущают мисс Одли.

– Все хорошо, спасибо, – машинально, как и всегда, отвечаю я, стараясь не выдать своего отвращения.

Несмотря на лишний вес, двигается мисс Одли очень грациозно и быстро. Ее взгляд уже не такой пытливый и слегка напуганный, как у молодых специалистов, но еще не такой измученный страданиями других людей, как у опытных врачей. Именно таких, как мисс Одли, всегда стоит опасаться: они как ястребы, вылетевшие из гнезда, но еще не нашедшие подходящего соперника, и поэтому готовые запустить свои когти в любую жертву, даже самую жалкую и ненужную, которой невозможно насытиться. Именно таким объектом для поглощения, по моему мнению, я представлялась для женщины, рассевшейся на моем диване. По обыкновению, я сажусь на кресло напротив нее, боясь уступить хотя бы миллиметр личного пространства.

Мисс Одли, не спеша, достает свой массивный блокнот, заполненный всевозможными бумажками разной длины и ширины, и черную ручку. Раньше я думала, что она всегда записывает то, что я говорю ей, но однажды, потеряв бдительность из-за телефонного звонка и оставив свое творчество на письменном столе недалеко от меня, я обнаружила, что из всего нашего сеанса записана только дата и мое имя. Тогда я и поняла, что мисс Одли, во-первых, не такая уж и мать Тереза, раз пользуется методом опытных полицейских (делать вид, что записываешь показания свидетелей, с целью внушить им, будто именно они важны для следствия, а также заставить их вспоминать мельчайшие подробности), а во-вторых, она настолько уверена в своих силах, что думает, будто уже давно меня раскусила и ей незачем заниматься лишним письмом. В любом случае, я прекрасно понимала, что нам обеим не по душе данные сеансы, но все же они продолжаются, словно так и должно быть.

– Скажи, Вэлери, тебе не бывает скучно одной сидеть дома целый день? – наигранно вежливо спрашивает мисс Одли, чем вызывает у меня еще большее отвращение к себе. – Насколько я знаю, твой отец работает до вечера, а ты практически никуда не выходишь и ни с кем не гуляешь. Разве у тебя нет друзей?

Если бы у меня не были нарушены биологические часы, и я следила за временем так же, как мисс Одли, то я бы, безусловно, умерла со скуки. Но у меня есть сбившийся режим сна, интернет и видео для Кесси, поэтому я стараюсь не думать о внешнем мире. Впрочем, знать все это посторонним людям не обязательно.

– Я нахожу себе занятие каждый день, а особо близких друзей у меня нет, – отвечаю я, смотря прямо в глаза мисс Одли.

Правда в том, что у меня вообще нет друзей. Психотерапевт наверняка знает об этом, но все равно продолжает задавать никому ненужные вопросы, а я продолжаю на них отвечать.

– Хм, – задумчиво произносит женщина, не сводя с меня глаз.

Впервые за все наши сеансы, если не считать того случая с телефонным звонком, мисс Одли откладывает свой толстый блокнот. На моем лице невольно появляется удивление. Обычно мы с мисс Одли говорим о Кесси (если вдруг она делает ошибку и говорит о моем сестре в прошедшем времени, будто она и вправду разбилась, я нервно перебиваю и поправляю ее, на что доктор хмурится и тяжело вздыхает), но сегодня, как я уже поняла, что-то пойдет явно не по плану. Мне становится не по себе. Я не хочу попасть в одну из ловушек этой женщины.

– На самом деле, Вэлери, я пришла к тебе сегодня, чтобы предложить тебе кое-что очень важное, – проследив за моей реакцией, психотерапевт начинает играть на моем любопытстве.

– И что же? – невольно поддавшись, задаю вопрос я, стараясь не выдавать свое напряжение.

– Как ты знаешь, уже долгие годы бывший детский сад на Брингтон-стрит уже давно оборудован для различных сообществ и групп поддержек для людей, которые нуждаются в них, – мисс Одли кашлянула. – Недавно миссис Хенс, моя очень давняя и опытная коллега, организовала группу для подростков, которые не могут самостоятельно решить свои проблемы. Так вот, после некоторых раздумий мы решили предложить тебе поучаствовать в этих собраниях. Ты будешь ходить туда каждый вечер субботы и общаться с людьми твоей возрастной категории. Мы надеемся, что тебе пойдет это на пользу.

Пару минут мы сидели молча. Это время я провела с пользой – придумывала оптимальный вариант, как наиболее вежливо отказаться от такого «заманчивого предложения». В голове созрело несколько идей: первая – сказать, что каждую субботу мы с отцом ходим в кино, поддерживая семейные традиции. Но, подумав, я решила для себя, что такая традиция покажется мисс Одли довольно странной, кроме того, она может спросить, какие фильмы сейчас идут в прокате, а мои знания о современном кинематографе закончились примерно года три назад. Второй вариант, и самый, что ни на есть, разумный: рассказать грустную историю о том, как мы раньше, радуясь предстоящим выходным, проводили счастливое и беззаботное время вместе, разговаривая или занимаясь духовным развитием. Но сейчас, когда Кесси погружена в учебу, а мама все еще болеет, мы с отцом единственные, кто сохраняет наш бережный очаг семьи. Поэтому без меня папа будет один в пустом доме, и я просто не могу оставить его в таком состоянии. Наверняка после моего чувственного рассказа растает даже ледяное сердце мисс Одли. А если она вдруг захочет придраться, отец смело подтвердит мои слова (он, как и я, недолюбливает женщину, прямо сейчас сидевшую напротив меня), поэтому план казался идеальным.

Я уже было открыла рот, но тут случилось то, чего я больше всего опасалась: меня подловили.

– Как ты должна понимать, группа поможет тебе удовлетворить необходимые коммуникативные потребности, а значит, мы с тобой будем видится реже, – мисс Одли сняла свои огромные совиные очки и начала вглядываться в меня с еще большим, почти нездоровым, интересом.

Как бы она мне не нравилась, должна сказать, что эта женщина, сидящая напротив меня, умна даже для доктора. Она решила сделать два дела сразу: заставить меня общаться с психами моего возраста, и избавить себя от неприятных и бесполезных встреч со мной.

Я бы с удовольствием посмотрела на ее распухшее лицо, если бы сказала, что «с удовольствием хочу оставить наши еженедельные занятия», но сейчас на карту поставлено довольно много. В первый раз полтора месяца я смогу почувствовать свободу от ее интенсивного лечения, поэтому сейчас выбор для меня очевиден.

– Хорошо, я приду, – сделав паузу, я все же решаюсь закончить предложение, – однако я совсем не понимаю, зачем мне группа помощи, я считаю, мисс Одли, что вы тратите на меня, здорового человека, слишком много времени, ведь наверняка у нас в городе есть люди, нуждающиеся в вашей поддержке больше.

После моих слов мисс Одли снова, как и при моем упоминания о Кесси, нахмурила брови и надела очки. Тишину, нарушали только проезжавшие машины, на которые я смотрела из окна. Стогвурд проживал очередной жаркий денек, не заботясь ни о ком, включая меня. Порой мне нравилось думать, что город – это целый мир, который способен чувствовать гораздо больше, чем обычный человек. Но стал ли наш маленький и тихий Стогвурд настоящим центром Вселенной для кого-нибудь, я не знала. И не хотела бы узнать никогда.

Мисс Одли начала собираться. Она по-прежнему не проронила ни слова, и я терпеливо ждала, каков будет ее окончательный ответ. Задать вопрос первой я не решалась, так как понимала, что несколько неосторожных слов еще больше, чем сейчас, огорчат моего психотерапевта. Я не сильно пеклась за ее эмоциональное состояние, однако понимала, что оно во многом будет влиять и на меня.

– В любом случае, тебе пойдет это на пользу, Вэлери, – уже на пороге произнесла мисс Одли. – Собрание будет завтра ровно в семь вчера. Не опаздывай. Всего хорошего.

Проводив мисс Одли, я впервые начинаю задумываться о ее работе и о том, сколько у нее еще пациентов и есть ли среди них такие, как я, непонимающие, от чего их лечат. Это было бы довольно забавно, но в любом случае, я вряд ли узнаю о них, даже если украду тот самый волшебный блокнот. Есть еще один вариант: поспрашивать об этом тех психов, с которыми мне предстоит сидеть в бывшем здании детского сада. Но для начала мне предстоит с ними познакомиться. И я уже заранее уверена, что буду лишней в их группе. О чем мне рассказывать? И, что еще важнее, что расскажут мне они? Надо обязательно рассказать об этом Кесси, которая наверняка будет хохотать от сложившийся ситуации до потери пульса. А я каждый раз, думая о ней, я невольно забываю и о сбившийся биологических часах, и о противной даме с совиными очками, и в целом обо всем в этом мире.

Глава 3

Кажется, что сегодня удача наконец на моей стороне. Подходя к серому одноэтажному кирпичному зданию, я смотрю на время и поняв, что до семи остается еще пять минут, облегченно вздыхаю и приоткрываю массивную дверь.

Снаружи оказывается темно и сыро. Видимо, тут не особо заботятся о чистоте. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу два указателя – направо и налево. На первом написано:

«Групповые занятия для нуждающихся. Старшая группа».

На втором я вижу ту же самую надпись, только с пометкой «Младшая группа».

Ни один из указателей, прикрепленных к разным коридорам, не внушает мне доверия. В первый раз на два дня я наконец осознаю, на что я согласилась. Мне предстоит увидеть не просто психов, а психов-подростков, которые, как мне кажется, будут опаснее любого взрослого убийцы. Вероятнее всего, на первый взгляд они будут казаться абсолютно нормальными, но в любой момент они, как ядерная бомба, могут взорваться. Поверить не могу, что в такой группе присутствует лишь одна взрослая женщина, а не пара хороших и сильных санитаров.

Левый коридор оказался не таким большим. Каждый мой шаг отдавался шумным эхом, и от этого мне еще больше стало не по себе. Такое ощущение, что кто-то постоянно наблюдает за мной и идет вслед, даже не думая отставать. Но каждый раз, когда я оборачивалась, я видела вокруг себя лишь пустоту, и корила себя за излишнюю паранойю, вызванную, должно быть, неприятным впечатлением от всего этого клуба. Если бы сегодня в Стогвурде не было пасмурно, то сюда вполне мог пробиться хоть какой-нибудь свет. Пройдя мимо запертых дверей по обе стороны от меня, я наконец добираюсь до освещенного зала в конце.

Дверь была не заперта. Сделав шаг в неизвестность, я останавливаюсь и вздрагиваю. В мою голову невольно просачиваются воспоминания о школе и моих одноклассниках. У меня никогда не было друзей, да и я сама к этому не стремилась. Меня не звали на крутые вечеринки, хотя периодически новенькие парни в нашей школе пытались наладить со мной контакт. Но все безуспешно. Сколько себя помню, я всегда была отчужденной. Каждый день я чувствовала себя странной новенькой, с которой никто не решался заговорить.

Отбросив ненужные мысли, я наконец захожу. Зал оказался совсем маленьким, должно быть, раньше тут развлекались совсем дети. Нежно-голубые обои в цветочек, разодранные углы, разрисованные маркерами – все это напоминало о том, что о косметическом ремонте власти города и не слышали. Сам зал был пустым, но в середине, по кругу, стояли пять стульев, три из которых уже были заняты.

Первой, кто меня заметил, была маленькая темноволосая девочка с очками, подобным тем, что я постоянно вижу на мисс Одли. Не присмотрись я повнимательнее, сразу решила бы, что ей не больше тринадцати, но затем замечаю, что она сгорбилась настолько, что кажется больным щенком, загнанным в огромную для него псарню. На ней старое темно-бордовое потрепанное платье, туфли в стиле шестидесятых и темно-коричневая кофта. Волосы собраны в длинную и густую косу, а маленькие темные глаза еле заметны сквозь толстую оправу очков. Она сидела лицом к двери, обхватив плечи руками, будто боясь уронить себя. Увидев меня, ее рот чуть приоткрылся, словно хотела сказать что-то, но потом покосилась на других и видимо сочла, что в данный момент и в данном месте это неуместно, поэтому выдавила из себя зашуганную, как и она сама, улыбку, и быстро перевела взгляд на небольшой столик, стоявший недалеко от нее (там стояла коробка сока, а подле лежали пластиковые стаканчики и тарелки с печеньями).

Следом за ней, сидевший напротив нее парень обернулся на меня, наши взгляды на секунду встретились, и я заметила в них какую-то пустоту и отчужденность. Он так же непринужденно и спокойно отвернулся от меня, как и поворачивался. Сидел он спиной к двери. Но даже по одному взгляду на него можно было понять, что этот парень явно не страдает заниженной самооценкой, в отличие от той зашуганной в очках.

Даже сидя на стуле он выделялся ростом. Спортивное телосложение, русые волосы, большие голубые глаза, светлая кожа и выделяющиеся скулы. Одет он был в черные обтягивающие джинсы и белую толстовку. Несложно догадаться, что если он посещает школу, то наверняка является там звездой. Ради таких, как он, по рассказам Кесси, девчонки готовы облить соперниц кислотой, лишь бы он встречался именно с ней, и они ходили за ручку по школьным коридорам.

Казалось бы, какие у него могут быть проблемы? Выглядит он (пришлось самой себе в этом признаться) как мальчик с обложки, которому порой не нужно даже протягивать руку – все и так будет его. Но единственные, что выдавало его, были глаза. Прекрасные, но пустые и холодные. Абсолютно безжизненные, они составляют контраст всему телу и внешности. Они словно последний луч солнца на закате, но в отличие от него жизнь не вернется к ним следующим днем. Мне стало ясно: этот парень, который прямо сейчас спокойно и холодно смотрел на экран своего айфона, явно пережил такое, после чего люди либо кончают с собой, либо закрываются настолько, что ни один психолог или психиатр не сможет достучаться до них, если они сами того не захотят. Очевидно, что мало кто выходит на контакт.

Третьей, кто обратила на меня внимание и издавшая чересчур эмоциональные членораздельные звуки, была кудрявая рыжеволосая девушка с большими светло-карими глазами. Когда я увидела ее, то сразу заметила у нее в руках пачку сигарет, в которую она тщательно пыталась запихнуть какой-то маленький мешочек. Ее огненные волосы, довольны длинные (ниже лопаток), густые и волнистые показались мне чересчур вызывающими, как и ее макияж. Длинные стрелки на глазах и явный перебор с тушью настолько, что ресницы похожи на паучьи лапки, а губы накрашены яркой красной помадой, местами видны неровности. Несмотря на румяна, кожа у нее почти такая же бледная, как и у меня, а вот синяки под глазами гораздо больше. На ней был черный топ, открывавший все женские прелести, такая же черная кожаная юбка и такого же цвета колготки в крупную сетку. На спинке стула висела кожаная куртка. Она сидела, положив ногу на ногу, всем своим видом показывая, что у нее куча дел, а сидит она здесь будто по ошибке, как человек, купившей билет в первый класс, но из-за технического сбоя оказавшийся в третьем. Взгляд рыжеволосой блуждал на мне целую минуту, потом она сморщилась и перевела взгляд на других:

– Ого, видали, у нас свежая кровь. Наверняка по твоей части, мышонок.

Это обращение было направлено к той зашуганной девушке, которая, услышав свое прозвище, явно ей неприятное, вздрогнула и сильнее вжалась в спинку стула. Я молча наблюдала за всей этой картиной, намереваясь дать отпор рыжеволосой, которая, снова подняв голову на меня, явно хотела что-то сказать, но лишь чудом не успела. Послышались шаги и вскоре передо мной в дверях появилась невысокая женщина, еще полнее мисс Одли, в большом и растянутом вязаном сером платье с длинным рукавом. Эта престарелая дама с седыми волосами должно быть, и была миссис Хенс, о которой я уже слышала.

Взгляд этой женщины был каким-то озадаченно-требовательным, будто она уже давно дала задание и теперь удивлялась, почему мы до сих пор ее не выполнили. На меня она не произвела особого впечатления, зато на тех троих, сидевших на стульях, она была какой-то тревожной кнопкой. Мышонок выпрямилась и вновь пыталась изобразить улыбку, рыжеволосая быстро засунула пачку сигарет в сумку и так же стремительно закрыла ее, даже тот бесчувственный парень, не торопясь, но все же убрал телефон в задний карман своих брюк. Наблюдая за этим буквально две секунды, я ухмыльнулась: а они не плохо выдрессированы, интересно, что эта миссис Хенс делает с теми, кто нарушает ее правила? Сразу четвертует или, что намного хуже, отправляет на воспитательную беседу к мисс Одли.

Сначала полная дама оглядела своих подопечных и, в знак приветствия, кивнула головой, затем ее взгляд остановился на мне и на миг она просияла.

– А, мисс Блэр, рады, что вы решили присоединиться к нам, – ее полная рука с силой начала сжимать мою.

Хромая на левую ногу, она медленно подошла к своему стулу и села рядом с зашуганной девчонкой напротив рыжеволосой, и жестом указала мне на свободный стул справа от нее и слева от парня.

Не успела я сесть, как в ушах зазвенел ее хрипловатый голос:

– Добрый вечер, мои дорогие. Мы встречаемся уже почти месяц, и вот сегодня в нашем дружном коллективе пополнение, – она повернула голову в мою сторону.

Наступила неловкая для меня пауза. Все начали смотреть на меня, как на новую игрушку, которой пока не знаешь, как пользоваться. Они ждали от меня разгадки, в данном случае – хотя бы приветствия, но я твердо решила для себя молчать, пока ко мне не обратятся.

Такие гляделки продолжались около двух минут. Я обводила взглядом всех присутствующих и находила в них одно сходство – они все больны. Чем именно, я не знаю, но абсолютно уверена в том, что мне здесь не место. Наконец миссис Хенс, поняв, что я не собираюсь устраивать концерт в честь моего присоединения, громко вздохнула.

– Что ж, Вэлери, я предполагаю, что тебе очень интересно, чем мы тут занимаемся, – женщина одарила меня своей улыбкой, выставляя на показ пожелтевшие зубы. – Каждую субботу мы встречаемся здесь ради одной единственной цели – помочь вам. В жизни бывают разные проблемы, и не каждый может самостоятельно разрешить их. Поэтому цель нашего коллективного тренинга проста: спасти себя и помочь спасти другого, именно в этом аспекте мы строим ваш будущий мир.

Очень идеалистическая речь для такой неидеалистической женщины. Во время ее разговора я поочередно смотрела на всех присутствующих и ясно поняла, что в ее словах нет ни правды, ни искренности. По глазам этих людей понятно, что они ходят сюда только для галочки. Могу поспорить на сто долларов, что даже сама миссис Хенс не верит в слова, которые она только что произнесла с таким энтузиазмом.

– И раз так получилось, что у нас новичок, давайте еще раз все дружно со всеми познакомимся, – продолжила женщина, пытливо всматриваясь в наши лица. – Кто хочет начать?

Наступила тишина. Желанием похвастаться своими душевными проблемами, как это ни странно, не оказалось. Парень сидел с опущенной головой, рыжеволосая, запрокинув голову, смотрела в потолок, а зашуганный мышонок продолжала сжимать свои плечи. Именно ей не повезло столкнуться взглядом с миссис Хенс, которая явно теряла терпение:

– Бетти, тебе слово.

Такой повелительный тон явно не предполагал ответа «нет», ни молчания, поэтому темноволосая девчонка нервно сглотнула и начала одергивать платье. Спустя минуту она заговорила тихим, едва слышным, голосом.

– Добрый вечер, меня зовут Бетти Хармс, мне шестнадцать лет. Я здесь потому, что у меня проблемы в школе. Мои одноклассники… они меня… – тихий голосок начал дрожать.

После этого малообещающего рассказа наступила очередная пауза. Казалось, эта Бетти сейчас расплачется и убежит к чертям от всего этого. Но тут нервы сдали у рыжеволосой:

– Твои одноклассники тебя ненавидят и дразнят, потому что ты зашуганная зубрила, мышонок. Таких никто никогда не любит. Ты…

– Кэролин! – вмешалась миссис Хенс, приподнявшись со стула и повысив голос. – Разве ты не помнишь, что я говорила насчет оскорблений и вмешательств и чужой рассказ?! Или, может, хочешь лишний час посидеть наедине со мной, чтобы я лично все тебе разъяснила.

Кажется, рыжеволосая хотела поспорить, но, как только услышала про необходимость остаться, что-то пробурчала себе под нос и, скрестив руки на груди, умолкла.

Миссис Хенс вновь тяжело опустилась на стул и глубоко вздохнула:

– Бетти, как я полагаю, выразилась не совсем точно. Ведь мы не вправе обвинять кого-то в наших проблемах, не дойдя до самой истины. Бетти очень хорошая и умная девочка, но из-за излишней начитанности порой она воспринимает себя другой, не похожей на остальных. С этим связаны ее проблемы в школе и со сверстниками. Мы пытаемся показать Бетти, как важно отбросить предрассудки, залегшие глубоко в нас, и попытаться избавиться от нагнетающих страхов.

«Получается у вас плохо, раз она сидит еле живая и готовая зарыдать в любой момент» – сразу же подумала я.

– Хорошо, кто следующий? – голос миссис Хенс с каждым сказанным словом становился все более раздражительней. Наверняка она думала, что достигла неимоверным результатов, которые должны были впечатлить меня, но вместо этого я увидела безынициативный людей, готовых скорее попасть в логово маньяка, чем сюда. Женщина отчаянно пыталась спасти ситуацию, но получалось плохо, или, лучше сказать, не получалось никак. Словно утопающий, который тянется за спасательным кругом, она посмотрела на парня, сидевшего возле меня. – Мэтью?

Услышав свое имя, парень, в отличие от Бетти, не подал никаких признаков жизни, продолжая сидеть с опущенной головой. На минуту мне показалось, что он даже не дышал. Все сидели тихо, даже миссис Хенс не подталкивала его, будто здесь уже вошло в привычку долгое ожидания именно русоволосого парня. Когда я уже предполагала, что он просто заснул, Мэтью заговорил спокойным голосом, идеально подходивший к его внешности, в частности, к глазам.

– Полгода назад мой пьяный папаша зарезал мою мать прямо у меня на глазах, – голос парня звучал настолько обыденно и непринужденно, что по моему телу пробежала дрожь. – С тех пор я ничего не чувствую. Они не знают, что со мной делать.

Повернув голову, я поняла, что все это время он будто обращался ко мне, чуть приподняв свои безжизненные голубые глаза. И так же неторопливо, как все его движения, Мэтью перевел взгляд на миссис Хенс.

– Поэтому я сижу здесь, – это была его последняя фраза, которая последовала после долгой паузы, когда мы уже подумали, что парень закончил говорить.

Миссис Хенс, судя по ее побагровевшему лицу, не была довольна сказанным Мэтью фразами. Женщина довольно долго смотрела на парня, который вообще не обращал на нее никакого внимания, продолжив сидеть с опущенной вниз головой. Поняв, что зрительным контактом она ничего не добьется, коллега мисс Одли сменила тактику.

– Конечно, Мэтью немного заблуждается, – миссис Хенс нашла необходимым обратиться именно ко мне. – Мы долго работали с мальчиком и тщательно выбирали для него именно то, что, как нам кажется, сможет помочь ему. Ведь жить в современном мире, не чувствуя абсолютно ничего, совершенно невозможно. Поэтому мы сочли нужным отправить Мэтью именно сюда, дабы он почувствовал себя среди своих сверстников и смог наконец раскрыться.

Пока все его раскрытие остановилось на произношении нескольких фраз. Хотя, я думаю, в первый день их собрания он вообще ничего не говорил. С этой точки зрения можно смело сказать, что миссис Хенси достигла огромнейших успехов.

На пару секунд я пыталась представить, что это такое – ничего не чувствовать. Просто в один прекрасный день грань эмоций срывается, и ты падаешь в абсолютную бездну. В ней ты не слышишь ничего и забываешь обо всем. Тебе настолько все равно, что постепенно ты теряешь себя. И мир вокруг меркнет, ты остаешься один наедине со своими демонами.

Сомневаюсь, что хоть кто-то сможет помочь этому парню. Хотя Кесси наверняка бы постаралась это сделать, но сейчас она далеко от сюда, а я, к большому сожалению, сижу здесь.

Я очнулась от собственных мыслей, когда услышала резкий или слишком уж наигранный женский голос. Похоже, теперь слово давалось той рыжей, которая уже не могла спокойно сидеть на своем стуле. Последние десять минут она ерзала так, будто очень сильно хотела в туалет

– Хэй, я Кэролин Фостер, адрес говорить не буду, а то боюсь, мои поклонники узнают и будут караулить, – несмотря на то, что говорить она старалась непринужденно и фальшиво, все равно слышались нотки нервозности и нетерпения. – Итак, ты вряд ли хочешь узнать, как такая красотка, как я, попала в этот клуб неу… Короче, не буду жаловаться на свою судьбу и на мою жизнь, я – наркоманка. Сейчас я уже не колюсь, но поверь мне, блондиночка, когда пробуешь это, кажется, что весь мир играет по твоим правилам. Мне было так чертовски хорошо, но потом, когда действие заканчивалось, а на утро я просыпалась в какой-то дыре абсолютно голая, с синими венами и забитой головой, и будто попадала в ад. Так было до тех пор, пока однажды меня не сдали нашим любимым врачам. Тогда я и завязала, иначе отправилась бы в клинику, после которой люди ходят как зомби… Вообще, все началось со школьной вечеринки. Тогда мой, сейчас уже бывший, парень, позвал к себе в двухэтажный дом около сотни человек, и было весело, алкоголя было больше, чем вы все вместе можете себе представить. Там ходил один парень, сначала он толкал травку, потом кокаин, а потом, для тех, кто насытился и тем, и тем вдоволь, подносил маленький шприц и показывал, куда нужно колоть. Самая первая доза – самая лучшая, и мне было так чертовски весело, я даже не помню, как прыгнула в постель к своему бывшему, но помню, как мы трахались, как кролики, и это было…

– Достаточно, Кэролин, я думаю, Вэлери поняла суть твоей проблемы, – миссис Хенс демонстративно прокашлялась, видимо, она не была фанаткой подростковых тусовок. – Кэролин попала в непростую ситуацию, она стала жертвой развращенных нравов современной молодежи. Нам вовремя удалось спасти ее от самого дна, и вот сегодня и на протяжение месяца она с нами пытается восстановить свою обычную жизнь.

Услышав этот комментарий в свой адрес, рыжеволосая громко фыркнула. Этим она давала понять, что и так побывала на самом дне, и то, что она уже не наркоманка – только ее личная заслуга. Миссис Хенс, пропустив мимо ушей такую яркую реакцию на свои слова, обратилась ко мне:

– Итак, Вэлери, каждый поделился своей проблемой. Теперь, может быть, ты расскажешь нам то, что беспокоит тебя?

Меня беспокоит то, что все думают, будто я больна. Меня беспокоит то, что люди заживо хоронят мою сестру и не верят в выздоровление матери. Меня беспокоят этот странный крик в моей голове. Меня беспокоит то, что я оказалась среди больных людей, чувствуя себе самой здоровой. И сейчас, больше всего, меня беспокоят эти взгляды, которые так и ждут, когда я расскажу свою душераздирающую историю, которой у меня нет.

Опять эта надоедливая тишина. Единственное, что я сейчас слышала, было собственное, чуть сбившееся, дыхание. Что мне сказать им? Единственное, на что я могу пожаловаться сейчас, так только на то, что порой приходиться голодать. А еще мой отец иногда выпивает после работы и мне приходиться убирать пустые бутылки со стола. Просто бред какой-то. Этим подросткам нужна помощь, у них серьезные проблемы. А я среди них будто путешественник, перепутавший автобусы и теперь с недоумением смотрящий по сторонам.

С другой стороны, если я так и продолжу молчать, я рискую остаться наедине с этой миссис Хенс, которая уже чуть приоткрыла рот. Но, хуже всего, если все посчитают, что я не готова для коллективных занятий, и меня вновь отправят к мисс Одли (точнее, ее отправят ко мне).

Я нервно сглотнула. Насколько бы мне сильно было здесь некомфортно, даже это лучше, чем беседа с моим напыщенным психологом, которая только и делает, что коллекционирует мои болезни.

– Как вы уже поняли, меня зовут Вэлери, – я глубоко вздохнула. – Несколько месяцев назад моя старшая сестра Кесси попала в аварию на 39-ом шоссе. И, если честно, я не понимаю, зачем я здесь. У меня нет и не может быть психологической травмы, со мной все нормально. И, тем более, моя сестра жива и сейчас учиться в колледже.

На этот раз пауз не было. Я услышала сразу несколько звуков. Первый – короткий смешок. Я повернула голову в сторону рыжеволосой и увидела, как она прикрывает рот рукой. Наши взгляды на секунду встретились, и видимо что-то такое было в моих глазах, после чего она перестала смеяться и убрала руку, теперь всматриваясь в меня с удивлением.

Потом я услышала тихое шептание Бетти. Она единственная из всех присутствующих смотрела на меня с состраданием. Это мне не понравилось. И зачем она жалеет меня, если я и так сказала, что со мной все хорошо? Лучше бы посочувствовала тем, кто каждый день видит ее одежду. Мышонок, заметя мой взгляд, быстро опустила голову и густо покраснела.

Я нахмурилась и перевела взгляд на парня. Как ни странно, голова Мэтью не была опущена, и наши взгляды встретились. Его глаза были как первый снег – холодные, но красивые. Он просто смотрел на меня, и в его глазах не читалось ничего, кроме полного равнодушия. Но что-то внутри заставило меня всматриваться в них глубже, на секунду, не больше, мне даже показалось, что в них блеснул огонек надежды. Когда он снова опустил взгляд, я осознала, что кусаю нижнюю губу. Я быстро отвернулась.

Последней я заметила недовольный взгляд миссис Хенс, которая переводила взгляд то на меня, то на свои наручные часы. Похоже, наша групповая терапия близилась к своему логическому завершению.

– Что ж, возможно, Вэлери нужно еще немного времени, чтобы поделиться с нами своими проблемами, – она будто перестала замечать меня, обращаясь к остальным. – К сожалению, наше время подошло к концу, поэтому не смею вас больше задерживать. Следующее занятие будет через неделю, и попрошу никого не опаздывать. Нам предстоит многого достичь, но вы уже на правильном пути.

Все присутствующие в маленьком зале быстро начали расходиться. Мисси Хенс, которая только что говорила о конце «с сожалением», первая, быстрыми шажками, насколько позволяло ей это ее телосложение, вылетела из зала. Кэролин, громко сказав «наконец-то», вновь достала свою пачку сигарет, достала одну и положила ее в рот. Потом быстро встала, накинув куртку, подошла к столу, раскидала по карманам горсти печенья, и, демонстративно хлопнув дверью, вышла.

Следом за ней вышел Мэтью, засунув в руки в карманы и прикрывая лицо капюшоном. За его уходом я проследила с жадным любопытством, а когда наконец очнулась, то поняла, на сколько это, должно быть, выглядело глупо со стороны.

Бетти, которая уже встала со стула и посматривала на коробку с соком, уже собиралась подойти к столику, но, заметив мой блуждающий взгляд, слегка вздрогнула и быстро, чуть ли не бегом, направилась к двери, будто нарочно стараясь не издавать ни звука. После этого я осталась одна.

Недолго думая, я так же, как и Кэролин, начала грабить стол. Очень удачно недалеко лежал небольшой пакет, в который я вывалила остатки печенья. Взглянув на сок, я решила забрать и коробку, тем более она была даже не начата. Раньше я бы спокойна прошла мимо. Сейчас, учитывая наши сложные отношения с едой, я оправдываю мою совесть тем, что это все для нас, и раз никто из присутствующих здесь не захотел насытиться, почему бы мне и не взять эту роль на себя. Кроме этого, мне стало интересно, кто оставляет эти печенья здесь и, самое главное, кто их забирает. Но сегодня ответа я явно не получу.

Мне пришлось снова идти по темному коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Дойдя до входной двери, я невольно замечаю свет в коридоре «для взрослых». Похоже, там собираются в каждом кабинете. Но проблемы у взрослых всегда одни и те же: неудачная любовь, незапланированная беременность, смерть близких, алкоголизм, наркомания и банкротство. И в этом плане мы, дети и подростки, почти от них не отличаемся.

На улице уже давно стемнело. Тусклый свет фонарей, как и всегда, не взывает особого доверия. Воздух стал намного прохладнее. Я начинаю оглядываться по сторонам. Прошло всего полтора часа, как я не была на свежем воздухе, но, кажется, что все четыре. Оживленная улица опустела. Изредка передо мной проезжали машины. Напротив бывшего детского сада еще горел свет в небольшом магазине «Чаккерс», и должен гореть еще как минимум три часа. Но я очень сомневаюсь, что покупателей там резко прибавиться, и даже неизвестно, будут ли они вообще.

В детстве, когда Кесси просила рассказать нам что-то на ночь, мама всегда рассказывала про Стогвурд. Она говорила, что здесь так мало людей потому, что не всем по душе тихая и размеренная жизнь, и что многие пытаются найти счастье в шумных мегаполисах, лишь бы забыть прошлое. А жители Стогвурда не такие. Люди здесь ложатся и встают одинаково рано. Поэтому молодежь здесь обычно не задерживается. «Наш город, – говорила мама, – это как каша на завтрак: в детстве родители кормят тебя ей, став старше, ты отказываешься от нее и ешь, что душе угодно, а повзрослев, ты вновь начинаешь есть ту же кашу».

Я никогда не любила монотонные рассказы про свой город. Сколько себя помню, Стогвурд казался мне местом для покойников. Если твою машину забрали на штрафстоянку – все об этом знали. Если твоего дедушку положили в местную больницу – все об этом знали. Если твоя кошка окатилась – все об этом знали. Это меня всегда и убивало. Иногда мне кажется, что некоторые люди знают обо мне больше, чем я сама. Все становится таким понятным и знакомым, что невольно теряется вкус к самой жизни. Я никогда не мечтала жить в шумном мегаполисе, но и такую жизнь я не хочу выбирать.

От прохладного ветра мои зубы начинают стучать. Повернув в сторону дома, я слышу знакомый смех. На другой стороне улицы, недалеко от светлого «Чаккерса», в узком проулке стоит рыжеволосая девушка с длинным и тощим парнем в черном капюшоне. Мне не составило труда опознать в незнакомке Кэролин.

Парочка стояла, часто оглядываясь по сторонам. Чтобы не привлекать внимание, я отошла чуть дальше от светофора. Сначала Кэролин игриво шепталась с парнем, который в конце концов прижал ее в стене. Для подростков это вполне нормальная ситуация. И так я и думала, пока, наконец, не увидела солидную пачку денег, которую Кэролин достала из нагрудного кармана. Парень быстро, еще оглядываясь, сунул деньги в карман своей темной кофты, а взамен из другого кармана вытащил белый массивный пакетик.

У меня никогда не было идеального зрения, но даже так я увидела, как глаза рыжеволосой загорелись при одном взгляде на этот пакет. Она, не задумываясь, так же быстро, как и сам парень до этого, сунула его в свою сумочку. В следующую секунду и парень, и Кэролин, как будто никогда не знали друг друга, вышли из проулка и разошлись в разные стороны. На секунду взгляд рыжеволосой скользнул на соседнюю улицу, именно туда, где только что стояла я. Но мне уже удалось благополучно свернуть за соседний дом, оставшись незамеченной.

Я не питала особых иллюзий по поводу того белого пакетика, за который рыжеволосая отдала больше, чем платят моему отцу за месяц. Нетрудно было догадаться, что в нем находится порошок, который представляет собой большую ценность. И сравнивать его с сахарной пудрой было бы просто абсурдно. Раньше я думала, что такое бывает только в фильмах. Теперь невольно убедилась в тех самым «развращенных нравах современной молодежи», о которых говорила миссис Хенс.

Видимо, смелости у того парня и Кэролин достаточно, чтобы торговать и покупать наркоту прямо в проулке перед магазином. Особенно я удивлялась дерзости рыжеволосой. Ей наверняка поставили условие, схожие с моими. Только для меня непосещение группы предполагает индивидуальные страдания, а для нее – комнату с четырьмя стенами без жирной пиши, алкоголя, косметики и секса. Судя по ее характеру, рискует она многим, но все равно продолжает свою подпольную жизнь. Хоть Кэролин и выглядит как девочка с панели, мне показалось, что она отнюдь не глупа. И если это обычный кокаин, то она, учитывая ее ранние увлечения, в каком-то смысле идет на поправку.

В том, что в ее сумочке был именно он, я очень сильно сомневаюсь. Год назад, перед Рождеством, нам показывали обычный скучный документальный фильм о вреде наркотиков. Это было связано с тем, что неделю назад уборщица нашла в школьном туалете мальчиков использованный шприц. Как потом выяснилось, один из учеников (мне уже трудно вспомнить его имя) страдает диабетом и забыл вколоть себе инсулин дома. Несмотря на этот разрешившийся инцидент, фильм все-таки показали с целью профилактики (на самом деле, заранее узнав о фильме для старшеклассников, многие учителя покинули свои учительские места намного раньше, чем обычно). В итоге мы, сидя в плохо отопляемом большом актовом зале, полтора часа смотрели на бледные и измученные лица актеров. Я уже не помню, какой был сюжет (и был ли он там вообще), но одна фраза запомнилась мне отчетливо: «человек, попробовавший самый сильный наркотик, при всем желании и воли никогда не перейдет на более легкие вещества».

По-хорошему, я должна буду рассказать об увиденном миссис Хенс. Но с другой стороны, я задумалась, а чтобы сделали остальные? Мэтью, наверняка, даже и не заметил их, но если бы вдруг поднял голову, то отвернулся в эту же секунду, не задумываясь об увиденном. А Бетти настолько бы испугалась, что никогда не смогла рассказать кому-то, даже собственным игрушкам, о таком. И после этого встает эгоистичный, но очевидный вопрос: если всем плевать друг на друга, то почему меня должны интересовать их проблемы?

Размышляя об этом, я очнулась только тогда, когда услышала собачий лай. Вернее, не совсем его, а отрывистое тявканье, больше похожее на писк. Я повернула голову в сторону миниатюрного домика миссис Дагсон: в светлом окошке, прямо на подоконнике, сидел тот самый выделяющийся среди своих братьев и сестер белоснежный щенок. Он бил своими крошечными лапками по стеклу и смотрел на меня так пристально, что я замедлила шаг. На улице сейчас была только я одна, и, без сомнения, этот маленький проказник рвался ко мне.

Я вздохнула. Может быть, щенок почувствовал связь между нами. Он тоже, как и я сама, выделяется среди других, и, возможно, его тоже не принимают таким, какой он есть. Иначе почему он сидит возле окна один, пока остальные наверняка либо резвятся, либо уже давно спят. Но у нас с этим маленьким комочком есть и существенное различие: несмотря на его окрас, миссис Дагсон, которая прямо сейчас подошла к окну, помахав мне и забрав щенка на руки, не пытается изменить его. Это будет выглядеть слишком бредово, если она вдруг купит краску и начнет красить его в черный. После такого пострадает ничем неповинное существо, и в итоге краска вновь смоется, и он станет таким, как прежде.

Так почему же меня так яростно хотят изменить. Мисс Одли словно хочет перекрасить меня в другой цвет, даже не осознавая, что в первую очередь пострадаю я сама. Теперь она передала эту абсурдную эстафету миссис Хенс, которая так и ждет, когда я сама начну понимать, насколько я неправильна для этого мира.

Как это не тяжело осознавать, но каждому человеку пытаются внушить какую-то ложную истину. Особенно это проявляется в городах типа Стогвурда. Если ты отличаешься, если ты не веришь в то, во что верят другие, если ты не поддерживаешь или не отрицаешь то, что поддерживают или отрицают другие – ты неправильный, ты изгой, ты тот самый белый щенок среди своих угольно-черных братьев и сестер. И никто никогда даже не задумывается над тем, чтобы дать шанс тому, кто так сильно, как многим кажется, отличается от нас.

Мне не дали шанс, подослав мозгоправов. Бетти не дали шанса проявить себя в старшей школе и начали унижать. Мэтью не дали возможности самостоятельно прийти в себя, обременив его бесполезным лечением. Даже Кэролин, не дав возможности самой прочувствовать свои ошибки, вновь вернули ее к тому началу, от которого так яростно пытались спасти.

Эта единственная общая черта, объединяющая нас.

Глава 4.

Когда наши родители, посовещавшись, решили, что гораздо разумнее будет отдать Кесси семейную машину, нежели чем она каждый раз будет ездить из Крингстона на автобусе, потратив в два раза больше времени, учитывая все остановки. Тем более, наш старый серебристый «форд» уже давно перешел из стадии необходимого в стадию дряхлого. Все места, которые нам нужны (школа, супермаркет, больница) находятся настолько близко, что иногда даже из окна собственного дома можно наблюдать пьяных работников супермаркета с бутылкой виски или хромающего ребенка с матерью, который подвернул ногу прямо на физкультуре.

Единственная проблема была связана с работой отца – нефтяной завод «Лонголтен», который находится прямо на окраине городе, с целью избегания утечки отходов и выброса их на мирных жителей. Несмотря на то, что мы живем на западе Стогвурда, добираться до него все равно приходиться не мало, а автобусы, которые первое время, как только построили завод, и вправду возили работников, очень скоро прекратили свое существование из-за нехватки транспорта для школьников.

Но отец не растерялся. Он сказал, что будет добираться сначала до лесопилки мистера Парка, к которому каким-то чудом еще ходят местные автобусы (хотя нужды в этом никогда не было), а затем, пройдя пешком около 30 минут, окажется на своем «родном Лонголтене».

Несколько недель мама ужасно волновалась за него. Несмотря на то, что отец говорил про пользу прогулки, она все равно сидела, как на иголках, и успокаивалась лишь тогда, когда отец возвращался домой усталый, но невредимый и довольный. Постепенно тревога угасла и, наконец, Кесси вручили семейный форд. Пару дней она отказывалась принять машину, говорила, что он нам нужней, хотя на самом деле мы все знали, что это не так. Но затем, встретив мощный заслон, сестра все же сдалась.

Я сижу на переднем сидении. За рулем – Кесси, с распущенными темными и густыми волосами, в белой рубашке и обтягивающих синих джинсах. Она смотрит пристальным взглядом, не моргая, прямо на дорогу, аккуратно держит руль двумя руками и, кажется, даже не дышит. В машине пахнет пихтой – старенький ароматизатор, который я дарила больше года назад, чудом держится.

Я смотрю на дорогу. Она довольная узкая и мы постоянно сталкиваемся со знаком «крутой поворот». Я всего лишь раз ездила по ней, но без труда узнаю, что это. 39-ое шоссе. И едим мы в Стогвурд, потому что спереди отчетливо виднеется железная дорогая. Мы приближаемся. Я уже вижу шлагбаум, а слева от нас нормальную дорогу, по которой мы и должны продолжить путь.

Но что-то идет не так. Кесси непозволительно медлит на поворотах, а это странно, ведь она была лучшей ученицей мистера Стиверса, инструктора в автошколе. Я пока молчу. Но тревога нарастает. Мы продолжаем ехать прямо, наперекор всем правилам. Тогда я не выдерживаю. Я пытаюсь закричать Кесси, но не издаю ни звука. Снова пробую. Ничего. Я словно кричу в себя.

Я пытаюсь повернуться, отстегнуть ремень, но тело меня не слушается. Меня словно парализовало, теперь я не могу повернуть голову даже в сторону сестры. Наша машина сбивает шлагбаум и выезжает прямо на рельсы. Двигатель глохнет. Срабатывают подушки безопасности, и из-за них становится трудно дышать. Я слышу нарастающий шум. Из-за шлагбаума стекло «форда» разбито. Сквозь большие трещины я вижу приближающийся поезд, который, не переставая, сигналит. Я снова пытаюсь закричать, но также безуспешно.

С трудом, но все же мне удалось повернуть голову в сторону водительского места. Голова Кесси на подушке безопасности, из ее левого виска сочится кровь, пачкая лицо, одежду и сиденье. Глаза закрыты. Ее кожа становится такой же бледной, как и моя. Губы посинели. И тут во мне просыпается слепая, но твердая уверенность, что ее сердце остановилось. Я снова пытаюсь закричать. Поезд неумолимо приближается. По всему телу чувствуется вибрация.

Нет, нет, нет, нет…

Она жива, Кесси жива!

Ослепляющий свет заставляет мои глаза зажмуриться. В ушах начинает звенеть. Последний резкий и громкий звук поезда, и я снова слышу этот пронзительный женский крик, пытающийся донести до меня знакомое имя…

Просыпаюсь в пустой квартире. Пару минут я лежу молча. Дыхание сбилось настолько, что мне кажется, будто я пробежала три километра без подготовки и перерыва. Холодный пот струится по бледной коже. Я закрываю глаза, вижу пустоту и вновь их открываю. Сердце бешено стучит в груди, готовое покинуть тело в любую минуту. Я глубоко вздыхаю. Это всего лишь сон. Всего лишь кошмар. Я убеждала себя этим, но внутри будто все перевернулось. Я не верила собственного разуму. Переворачиваюсь набок. Щекой чувствую что-то мокрое. Слезы. Мои слезы. Только сейчас я заметила, что плачу.

Я никогда не плакала во сне. Когда мне было шесть, мы с Кесси смотрели ужастик, стащив ноутбук родителей. Ближе к утру я проснулась от всхлипывания сестры. Кесси рассказал, что ей снился маньяк, гонящийся за ней в темном лесу. Несмотря на ее впечатлительность, она любила ужастики и всегда заставляла смотреть меня с ней. Сколько себя помню, никогда не видела кошмаров, и, тем более, не плакала.

Собрав все свои силы, я приподнимаюсь с кровати. Тело снова начинает меня слушаться, я снова могу говорить, моя сестра жива, а значит, это был обычный сон, которому не суждено превратиться в явь. Слезы высохли, пульс стал нормальным, дыхание почти восстановилось. Остается только сходить в душ, смыть с себя остатки пота и неприятной горечи во рту.

Вот только что это за странное чувство реальности грезит внутри меня? Будто я пережила свой кошмар на самом деле. Будто все это было на самом деле. Будто я действительно была на переднем сидении «форда» вместе со своей сестрой. Будто мы и вправду погибли.

Холодный душ полностью возвращает меня в реальность. Я смотрю в зеркало – такая же бледная кожа, те же синяки под зелеными глазами, та же маленькая родинка на левом виске.

Это я. И я живу настоящим. И у меня все в норме.

Аппетита нет, поэтому, равнодушно пройдя кухню, я снова захожу к себе в комнату. Должно быть, наслушавшись в субботу странных и даже ужасающих историй, мое подсознание решило создать нечто такое, о чем бы и я смогла поделиться. Но я не поддамся психологической атаке. Если весь мир против меня – пускай, но я все равно буду жить, а не просто подчиняться чьим-то глупым правилам.

Нужно заполнить мозг хорошими новостями, как бы уравновешивая порядок вещей. Поначалу кажется, что их вообще нет. Однако я вспоминаю вчерашний email от мисс Одли, которая сообщила, что на этой неделе ее визит ко мне отменяется в связи «с новым методом лечения». Это что ни на есть прекрасная новость, но вслед за ней всплывает на поверхность и нечто скверное. В субботу я вновь должна оказаться среди серой мышки, железного человека и наркоманки. И не стоит забывать о руководительнице группы неудачников – нетерпеливой и лицемерной даме, которая способна вместить в себя как минимум два моих скелета. Но даже эта компания кажется мне намного лучше, чем общение с мисс Одли один на один. Так что пока придется терпеть.

Есть еще одна хорошая новость заключается в том, что сегодня понедельник, а значит, уже на этой неделе я смогу записать Кесси очередное послание, которому она должна быть рада. Но и этот факт омрачается тем, что сестра давно ничего не писала сама. Иногда мне хочется набрать ее номер, но каждый раз я сбрасываю, не дождавшись даже первого гудка. Разумнее предположить, что чувство, останавливающее меня – собственная совесть, которая так и намеревается прочитать лекцию о занятости студентов под конец весны. Кроме того, зная Кесси, она наверняка не пропускает самые крутые вечеринки, на которые ее, конечно же, приглашают. Однажды, перед самым выпускным в средней школе, она вернулась домой в три ночи, пьяная в стельку. Я потратила немало усилий, чтобы скрыть ее похождение. На все вопросы родителей я только и отвечала, что сестра вернулась утром, а шорох, который они слышали ночью – мой голодный желудок в поисках холодильника.

Несмотря на все мои старания оправдать Кесси, иногда я чувствую к ней неприязнь. Порой сестра казалась мне чужой. Часто мне казалось, что я не достойна общения с ней, потому что наша внешность, как и наш характер, сильно контрастируют друг с другом. Но это всего лишь мое мнение. Наверняка Кесси никогда не забивала свою голову подобным бредом.

Как только мои попытки найти пару светлых моментов моей обыденности заканчиваются провалом, я вспоминаю все то, что на самом деле не дает мне покоя. Во-первых, я до сих пор не могу выкинуть из головы увиденное в субботу. Кэролин и тот подозрительный парень, пачка денег, скрепленных резинкой, и белый порошок в обычном белом пакете.

Самое интересное для меня то, что обычно, как показывали в том самом школьном видео про наркоманию, молодежь покупает дозы как минимум раза в 3-4 меньше той, что поместилась в сумочку Кесси. Это напрямую связано с материальным положением подростков. Отсюда возникает вопрос: откуда у Кэролин, с виду эффектной, но не богатой девице, столько денег?

Я в очередной раз ловлю себя на мысли о том, что должна рассказать о Кэролин миссис Хенс. Но если она уже раз обманула наркологов и психологов, то какова вероятность, что она не сможет обмануть их снова?! В любом случае, это не мои проблемы. Я не виновата в том, что она подсела на эту дрянь, я не виновата в том, что ей приходиться каким-то чудесным способом добывать деньги и тратить их на очередную дозу. Я не виновата, что она должна каждый день обманывать всех ради собственной же безопасности.

Она – не я. И я никогда не стану такой.

Во-вторых, при воспоминании о моем воскресенье тело сразу же бросает в дрожь. Этот день, к моему большому сожалению, я запомню надолго.

Все не заладилось с самого утра. Проснувшись после полудня, я сразу почувствовала что-то неладное. И мое чутье меня не обмануло: отца не было дома. А это довольно странно, ведь по воскресениям ему не нужно вставать на работу, отнимающую у него столько сил и здоровья. В свой выходной он обычно избегает даже похода в магазин, посвящая все свободное время либо сну, либо телевизору. Но дом был пуст. За окном вовсю разъезжали машины, кричали дети, до меня даже доносился щенячий писк. А в собственном доме образовалась зона отчуждения.

Сначала я не придала этому особое значение. Мало ли, какие дела могут быть у взрослого мужчины. Может, он даже решил навестить маму. Этим я продолжала утешать себя вплоть до самого вечера. К восьми часам паника усилилась. В девять я пробовала звонить на телефон. Услышала знакомую мелодию из родительской спальни. Телефон вибрировал прямо на скомканной постели. Я мучилась в ожидании пару часов, которые казались для меня невыносимыми. Если бы Кесси или мама были здесь, они непременно решили бы, как найти отца. Все решилось бы буквально за двадцать минут. Но их здесь нет. Здесь нет никого, кроме нарастающего ужаса.

В начале десятого я услышала звонок в дверь. На пороге, опершись на лысого крепкого мужчину, еле стоял мой папа. Терпкий запах алкоголя, исходивший от них обоих, заставил меня сморщиться. Я не знала, что мне делать, поэтому просто стояла в оцепенении, наблюдая за развитием событий. Я не слышала, что говорил мужчина. Помню только, что он представился Робертом, коллегой отца. Дальше говорил что-то про бар и про то, как «опасно смешивать пиво с водкой в большом количестве». Он донес отца, который ни на что не реагировал и, кажется, давно спал, прямо до кровати, где я сняла с него ботинки и легкую темно-синюю кофту – наш общий подарок с Кесси на его день рождение.

Выглядел отец неважно. Только сейчас я заметила, насколько он исхудал. Кожа бледная, как и у меня, веки припухли, глаза покраснели, под ними огромные оттеки. Сальные волосы от пота прилипли ко лбу, ладони исцарапаны. Никогда еще мне не доводилось видеть его в таком состоянии. Раньше он не позволял себе даже банки пива по выходным, а теперь пьет даже в будние дни. Я почувствовала себя маленькой девочкой, впервые услышавший скандал родителей. Это непреодолимое чувство вины буквально сжирает тебя изнутри, хотя я знала, что в подобном состоянии отца никто не виноват, даже я.

Обхватив плечи руками, как это делала мышонок из группы неудачников, я молча смотрела на спящего отца. Руки у него слегка подрагивали, поэтому я накрыла его пледом матери. Когда я вышла из спальни, Роберта уже не было. Наверняка, еще стоя на ногах, он пошел продолжать банкет. По его лицу – желтоватому и обрюзгшему – нетрудно догадаться, что он завсегдатай в местных барах. Случалось, что несколько раз отец знакомил нас со своими близкими коллегами, с которыми он мог ходить в боулинг. Но я никогда не видела среди них Роберта. Должно быть, они сблизились недавно, и эта дружба явно не пошла на пользу моему папе. Но вряд ли даже самый заядлый алкоголик мог заставить отца выпить хоть глоток. Очевидно, что это его сознательное решение, доведенное до плачевных последствий.

Мы оба скучаем по маме и Кесси. Но разве это повод напиваться в сомнительной компании? Хоть Роберт и вызывает у меня омерзение, но я должна была быть благодарна ему за то, что он принес отца домой. Хотя и я не лучше. Считаю себя нормальной, при этом не хожу в школу уже несколько месяцев, сижу дома затворником, а все мое общение сводится к пустым разговорам с мисс Одли, обменом пары фраз с отцом и собственным монологом с видеокамерой.

Тихо, стараясь не разбудить отца, я захожу в спальню и ставлю на коричневую тумбочку стакан с водой и аспирин. Завтра ему это точно пригодится.

И вот наступило завтра. Папы нет дома, стакан опустошен и таблетки не видно. Я знаю, что он на работе, и, когда отец вернется, мы будем вести себя, как обычно. Словно воскресенья никогда и не было. Мы доедим остатки еды миссис Дагсон, потом разойдемся по своим комнатам и будем думать о своем.

Меня это устраивает. Меня всегда устраивала тишина, в отличие от мамы и Кесси. Они могли найти повод для разговора даже с мертвым. Мы с отцом их полная противоположность, и в этом, наверное, была некая золотая середина нашей семьи.

Сейчас она давно нарушена. Нарушена всеми нами.

Глава 5

Вторник – и я опять просыпаюсь рано. Не потому, что мне снятся кошмары, а потому, что я решила стать абсолютно нормальной.

В школу мне дорога закрыта, поэтому я решила найти альтернативный вариант, который точно бы понравился моей маме. Мне необходимо вернуть наш дом в прежнее состояние, вдохнув в него уют. Когда вся семья будет в сборе, я хочу, чтобы они увидели это место таким же, каким оно было раньше, не хуже и не лучше. Но для этого надо очень сильно постараться.

С девяти утра и до полудня я отмывала всю квартиру, вытерала пыль, чистила зеркала и всю ванну, заправляла все постели, выбрасывала из холодильника все, что уже давно не подает признаков жизни, добавляя к мусору пустые пивные бутылки. И все это я сделала как обычный нормальный человек. У меня нет проблем, и теперь в доме тоже их нет. От осознания своей нормальности мне стало намного легче, поэтому, довольная результатом, я решаю не останавливаться на достигнутом и серьезно заняться готовкой. Но для этого нашему холодильнику срочно необходимы свежие продукты, а не прокисшее молоко и хлеб, покрывшийся плесенью. Подумав, я решила сходить в местный супермаркет и купить все необходимое хотя бы для простой яичницы. Пока я собиралась, то всячески пыталась вспомнить, когда я в последний раз ходила за продуктами. Обычно отец ходил за ними после работы. Либо мы просто заказывали пиццу на дом, что очень удобно. Но теперь мне надо сделать все самой ради семьи.

Термометр, убеждавший меня в том, что на улице довольно прохладно, явно меня обманул. На улице светило ослепляющее солнце, нет ни единой тучки, как и надежды на спасательный дождь. По улицам важно расхаживают дети с огромными рюкзаками. Им все равно на жару, даже в водолазках и штанах они прыгают по газонам, кидают друг другу летающие тарелки и бегают по дороге. Некоторых уже загоняют домой, однако они либо делают вид, что не слышат, либо что-то невнятно бормочут обеспокоенным родителям и продолжают свои забавы.

Когда-то и мы с Кесси были такими. То время, когда я только-только пошла в среднюю школу, а она уже была в выпускном классе, было одним из лучших в моей жизни. Целый год мы ходили вместе, болтали по дороге, даже умудрялись разговаривать на перемене. Кесси знакомила меня со своими друзьями, и многие в классе считали меня популярной. Много раз и она просила рассказать меня о своих одноклассниках, но правда в том, что со мной никто не общался. Мне никто не был нужен, компания сестры была для меня самой приятной.

У Кесси уже тогда был парень. Его звали Итан, и я видела его всего один раз. Несмотря на то, что мы с сестрой были близки, она умудрялась скрывать многое. Возможно, уже тогда она понимала, что такие отношения вряд ли имеют продолжение в будущем. Так оно и было: неделю спустя после окончания средней школы Кесси как бы невзначай проговорилась, что теперь «свободна и готова к новым подвигам». И, как оказалось, подвиг не заставил себя долго ждать. Он явился в лице семнадцатилетнего Томаса Хардсона, высокого баскетболиста с каштановыми волосами и пухлыми губами, как у девчонок. Про него Кесси рассказывала намного больше. Он был настоящий мачо: приходил только к третьему уроку, после занятий тренировался, часто снимал майку, обнажив все шесть кубиков пресса и накаченные руки, а после школы тусовался со своими друзьями, но никогда (по рассказам сестры) не злоупотреблял алкоголем.

Все девчонки сходили с ума по нему. Но четырнадцатилетняя Кесси быстро добилась своего: в октябре она уже ходила по вечеринкам на правах девушки Томаса. Ей завидовали многие, но никто не высказывал своих претензий вслух. Кесси говорила, что у них настоящая любовь. Первые полгода были похожи на сказку: он заезжал за ней на собственной машине, дарил цветы, дорогие подарки и украшения. Сестра бывала везде, где только был Томас, ходила с ним на тренировки и вечеринки, ездила за город и однажды даже осталась ночевать в его большом особняке на окраине города. Отец Томаса до сих пор руководит заводом «Лонголтен», на котором работает мой отец, и доход от него, несмотря на размер нашего городка, немалый. Вернувшись «от подруги», как думали родители, она была в таком восторге, что несколько часов пролежала на постели, не двигаясь. На все мои расспросы она лукаво улыбалась и говорила, что я еще слишком мала, чтобы знать подобное.

А после Рождества в отношениях Кесси и Томаса началась черная полоса. Случилось так, что одна из старшеклассниц начала рассказывать моей сестре про многочисленные измены ее парня. Не знаю, были ли они на самом деле, но, как мне потом стало известно, никаких доказательств не было. Кесси находилась в глубоком отчаянии. Несколько недель она плохо ела, ни с кем не разговаривала, и только через какое-то время мне удалось узнать, что произошло. Лишь чудом Томасу удалось вернуть расположение моей сестры. Через месяц они снова целовались возле порога нашего дома, а она по-прежнему считала, что после окончания школы выйдет за него замуж.

Через три месяца после примирения они расстались. Через год Томас уехал играть за какую-то набирающую популярность и авторитет команду, а Кесси так и не смогла его забыть. Она была не из тех, кто любит плакаться в подушку, но по ночам, больше года, я слышала ее тихие всхлипывания. Все ее мечты были лишь ее мечтами, поэтому им не суждено было воплотиться в жизнь. Чтобы не казаться брошенной малолеткой, сестра быстро сменила компанию. У нее появилась подруга – Тиффани Джефферсон, обаятельная блондинка с третьим размером груди. Они с Кесси были одногодки, однако уже в шестнадцать лет подруга сестры выглядела на все двадцать пять. Она была чересчур непостоянной. За пару месяцев Тиффани удавалось менять около четырех парней. Однажды Кесси рассказала, что у ее подруги есть маленький розовый блокнотик, в котором она записывает даты своего лучшего секса. Судя по всему, он был почти исписан.

Кесси и Тиффани были самыми популярными в старшей школе. Несмотря на это, парень у сестры появился только в семнадцать. Его звали Брюс, и он был полной противоположностью Томасу: русые волосы, светло-карие глаза, невысокий, немного худощавый и очень спокойный. Он был настоящим пай-мальчиком, тот самый, которого выбирают нагулявшиеся девушки, решив наконец отказаться от вечеринок и создать семью. Брюс не ходил по тусовкам, усердно учился, с младшей школы у него не было ни одной четверки. Но он действительно любил Кесси. Я поняла это по его глазам: точно также в свои четырнадцать сестра смотрела на Томаса.

Для Кесси Брюс был как она сама три года назад была для Томаса: альтернативный вариантом. Он больше года добивался сестры, почти каждую неделю она приносила домой букет роз. Иногда парень оставлял возле порога большую коробку конфет, а на день рождение Кесси подарил ей огромного, почти ростом с нее, плюшевого медведя. Да, у него не было машины и такой популярности, как у Томаса, но вскоре сестра сдалась. Брюс был знаком с нашими родителями, всегда обходился с нами вежливо. Он никогда не запрещал моей сестре развлекаться, однако наутро в ее айфоне всегда было как минимум 10 пропущенный от него, иногда он даже звонил и мне.

Но Кесси, несмотря на все его старания, подарки и любовь, так и не смогла ответить ему взаимностью. Когда она смотрела на Брюса, на ее лице проскальзывало раздражение, иногда и самый настоящий гнев. Ее парень был идеальным, но он был не Томасом, и это ее бесило. Кесси так и не смогла забыть свою первую любовь. Это знали все: и я, и Тиффани, и даже родители. Но сестра не признавала этого, да и сейчас вряд ли признает. Однажды мне хватило наглости намекнуть об этом, из-за чего Кесси не разговаривала со мной две недели. Подобная ситуация была и с Тиффани. С тех пор больше об этом никто и не говорил.

Сестра бросила Брюса незадолго до своего отъезда, прекрасно зная, что он собирался ехать с ней, хотя с его способностями мог уехать куда только пожелает. С поступления Кесси больше я о нем не слышала, в семье никогда не говорили об их разрыве. А сестра была такой же веселой, как и прежде, по крайне мере, хотела казаться такой.

Супермаркет вновь вдохнул в меня жизнь. По местным меркам он считался большим, и поэтому тут работало целых три кондиционера. Самый первый – на входе – заставлял чувствовать себя в раю. Судя по одной работающей кассе, покупателей почти не было. Бабушка в отделе для животных, мамаша с коляской, выбирающая детское питание своему ребенку, и пара школьников с содовой – вот и вся сегодняшняя публика для продавцов и охранника, который уже давно спит на стуле возле запасного выхода.

Выходить на улицу так сразу мне не хочется, поэтому я решаю обойти все отделы и посмотреть изменения. Но мои поиски нового не дали особых результатов: отдел молочных продуктов перенесли ближе к кассе, а все остальное осталось неизменным. Такие же огромные прилавки, такие же ценники, даже продавщица, худощавая брюнетка с болезненно-красными глазами, осталась прежней.

Правда в том, что жизнь этого супермаркета начинает кипеть ближе к вечеру. Тут есть несколько объективных причин: во-первых, он один из немногих, которые работают круглосуточно, а даже несмотря на ранний отбой Стогвурда, желающие выйти в два или три ночи за сигаретами и презервативами все равно найдутся. Во-вторых, каждый, кто перешел в одну из старших школ нашего города знают, что есть только два магазина, способные продать выпивку несовершеннолетним, и в одном из них я нахожусь прямо сейчас (другой, намного меньше и хуже в плане ассортимента, расположен на другой стороне города). И если ты заходишь сюда вечером, то непременно встретишь если не своих одноклассников, то обязательно знакомых из школы. Именно поэтому я всегда избегала заходить в супермаркет вечером. И больше всего потому, что боялась встретить здесь Кесси и ее компанию. Да, я знала, что сестра часто злоупотребляет алкоголем, но что поделать, я младше, а значит она всегда все равно остается примером подражания для меня. Не хотелось рушить той идеалистичной сестры, какой она видится мне до сих пор.

Я никогда не была на вечеринках, в отличие от Кесси. Мама однажды сказала, что я отлично подошла бы на роль старшей сестры, ведь, совершая то или иное действие, я больше руководствуюсь разумом, нежели сердцем, в отличие от Кесси, которая включает мозг только в последнюю очередь. Конечно, мама шутила, папа полностью с ней соглашался, сестра делала вид, что обижалась, а я просто улыбалась. Но в такие моменты ко мне приходила мысль о том, что именно Кесси любимый ребенок. И затем я сразу старалась перевести тему, чтобы вдруг не услышать подтверждение своему внутреннему голосу.

Дружбе Тиффани и Кесси не суждено было продолжиться так же, как отношениям моей сестры и Брюса. За месяц до окончания школы состоялось грандиозное событие: вечеринка у богатенького парня – выпускника, на которую приглашались только избранные. В так называемую элиту входили и моя сестра с Тиффани, особенно если учесть то, что подруга Кесси встречалась с тем мажором. С той ночи все и началось. Тиффани не особо дорожила своими бойфрендами, но она твердо обозначила для себя главные правила: «первое, я не беру товар, который использует кто-то еще, и второе, мое – это мое, и кто отважится покусится на личное, будет иметь дело с самим дьяволом, сучки». Так она сама говорила мне, когда была у нас дома в последний раз. Они с Кесси пытались объяснить мне принципы хороших отношений. Конечно, Тиффани – последний человек, у которого можно брать уроки, но ее трактовка собственных правил показалась мне вполне приемлемой для современного общества.

Вечеринка состоялась в двухэтажном доме, с бассейном и джакузи. Остальное я знаю по рассказам сестры. Пока Тиффани, в стельку пьяная, пыталась не утонуть в бассейне в своем кружевном белом платье, Кесси, такая же неадекватная, проиграла желание в карты какому-то Джейкобу (как я узнала потом, это друг хозяина дома). Его желание было таким же абсурдным, как и все вокруг: поцеловать парня Тиффани. Кесси была пьяна, долго оправдывалась потом, но факт остается фактом: не задумываясь, она нашла его на втором этаже и «засосала прямо в губы», о чем еще очень долго шептались сплетницы. Кто-то считал, что они даже переспали, но сестра все отрицает. Как оказалось, во время поцелуя они были не одни. Кто-то достал телефон. И на утро вся школа знала о приключении Кесси. Протрезвев, Тиффани была в ярости. Она разбила свой телефон, увидев фотографию, разбила чуть ли не всю посуду в доме своего уже бывшего парня, чуть не утопила полусонную Кесси в джакузи и напрочь разорвала все связи с ней.

Фото гуляло по интернету еще неделю, потом про него все забыли. Естественно, Брюс все видел. Кесси даже не извинялась за свой поступок. Благодаря Брюсу фотография не пошла дальше, а сестра даже не удосужилась сказать ему спасибо. Они просто сделали вид, будто на фотографии совершенно чужие люди. Поэтому Брюсу нечего было прощать, а Кесси не за что просить прощения. Ситуация с Брюсом разрешилась, если так можно сказать, сама собой. Но с Тиффани у Кесси началась настоящая вражда. Сестру больше не звали на вечеринки, от нее отвернулись «друзья», она словно стала тенью, которую никто не воспринимает всерьез.

Отчужденность была настолько высока, что Кесси начала заниматься учебой. Благодаря этому она и поступила в Крингстон. Но я видела, что ей не хватает Тиффани и той разгульной атмосферы, в которой она привыкла находиться. Ей было больно, и она жалела о своем безалаберном поступке. Но также, как после расставания с Томасом, она не признавала очевидных вещей, продолжая строить из себя оптимистку. Сестра даже вспомнила обо мне, и вновь, как и в средней школе, я стала ее компанией. Мы не сидели за столом с крутыми ребятами, которые только и обсуждали, что первый секс и новые тусовки, но нам было весело. По крайней мере, мне было приятно снова стать частью школьной жизни сестры, а ей нужен был кто-то, кто хоть на время заполнит уже въевшеюся пустоту в душе.

На выпускном Кесси и Тиффани избегали друг друга. Сестра уехала от прошлой жизни, хотя и до последнего не хотела покидать родной дом. Тиффани так и не сдала экзамены, и в итоге осталась жить в Стогвурде. Больше я ничего о ней не знаю. После отъезда сестры ее близкие стали для меня фантомами. Иногда мне кажется, будто они вообще не существовали. Так же, как и недавняя авария.

Вспоминая все эти события, произошедшие с нами не так давно, я наконец понимаю, что уже слишком долго расхаживаю по безлюдному супермаркету с пустой корзиной. Быстро исправляю ситуацию, набираю готовых замороженных котлет и овощей. Когда я приближаюсь к молочному отделу, то слышу звук падающей коробки, кажущийся таким непривычным среди мертвой тишины. Быстро обернувшись, в паре шагов от себя я вижу Бетти, ту самую зашуганную мышку с группы миссис Хенс. Ее взгляд похож на взгляд жертвы, стоящей лицом к лицу с маньяком. Это было настолько удивительно, что я даже чуть приоткрыла рот и замерла. Несколько секунд мы стояли молча. Я пыталась уловить в ее взгляде хоть что-то, кроме страха, но тщетно. Будто опомнившись, Бетти, бросив беглый взгляд на упавшую коробку с хлопьями, развернулась, бросив корзину, и быстрыми шагами направилась в сторону выхода.

Отец однажды сказал нам с Кесси, что мы встречаем людей не случайно. Даже незаметное и обыденное столкновение в метро или автобусе может раз и навсегда перевернуть судьбу человека. Вряд ли это тот случай неслучайной встречи, но впечатление от нее у меня осталось точно. В первую очередь меня поразил тот факт, что даже в такую жару на мышонке была темно-зеленая водолазка с длинными рукавами и такого же оттенка длинная клетчатая юбка. Если мне, в джинсовых шортах и желтой майке, было невыносимо пройти даже до ближайшего супермаркета, то какого ей, если учесть, что она не из этого района, поскольку я ни разу ее не видела. Что такое она скрывает под своими старушечьими нарядами? Может, боится показаться нелепой или стесняется своего тела… Но так или иначе, я абсолютно уверена, что у нее есть какая-то мрачная тайна, как и у Кэролин.

В очередной раз я поняла, что еще ни разу не встречала такого зашуганного человека, как Бетти. Мое лицо вряд ли можно назвать добрым и приветливым, но это не повод реагировать на меня как на серийного убийцу или насильника. Даже не представляю, какого ей учиться. В моей средней школе, в параллельном классе, учился парень, который ужасно сильно шепелявил. Из-за этого дефекта речи он стал объектом всеобщих насмешек, его дразнили, прятали портфель, отбирали обеды и даже били. Хотя он ни в чем не виноват, на планете есть множество людей с таким же дефектом, живущие полной жизнью. Но подростковому обществу этого не понять. Сколько не пытались родители парня жаловаться директору, сколько не пытались учителя оставить эту бойню, ничего не дало результатов. Разве что после очередного замечания хулиганы начинали издеваться над ним с новой силой.

Могу предположить, что у Бетти дела обстоят не лучше. Как не странно это признавать, но Кэролин была права, сказав, что таких, как мышонок, никто не любит. Большинство подростков считают, что если их ровесники выходят за рамки прямолинейной школьной программы, расширяя границы сознания, то они автоматически считаются выпендрежниками и фриками. Я никогда не была на месте Бетти, но судя по тому, что я видела еще в средней школе, ей нужна была не только моральная поддержка. Старшая школа всегда славится своей жестокостью и безнаказанностью. И правда: что могут сделать учителя, когда против них встает юношеский максимализм и полное отсутствие нравственности.

Бетти сейчас будто находится на тонущей лодке, а спасательный круг есть не у людей на суше (учителей), а у человека на другой лодке. Но кто в современном мире, а особенно в подростковой атмосфере, отважиться пожертвовать единственным шансом на спасение ради выживания другого?! У мышонка явно нет друзей, потому что никто не хочет оказаться вместе с ней и тонуть. А может быть и такое, что Бетти сама стала причиной своих проблем. Кто знает, вдруг она из тех, кто подкупает учителей смазливыми комплиментами, а не реальными знаниями. Тогда мне ее почти не жаль.

Я точно не являюсь той, кто сможет ей помочь. И вообще я сомневаюсь, что ей хоть кто-то предложат поддержку, кроме унылых психологов и психиатров, считающих, что они знают все о чувствах и эмоциях окружающих. Тем более, она уже по голову погрязла в страхе не только перед задирами, но и перед всем миром. И мне кажется, что из такой бездны выбирается далеко не каждый.

Повернувшись в сторону кассы, я случайно спотыкаюсь о зеленую корзину, оставленную Бетти. Содержимое моментально оказывается на полу: две упаковки клубничного йогурта, газировка, начос и прокладки – стандартный набор для подростка. Но, помимо этого, я замечаю что-то красное, скрывшееся под корзиной. Присев на корточки, я увидела маленький пыльный кошелек, с которого почти слезла вся кожа. И тут я понимаю, что моим мечтам выйти отсюда и поскорей прийти домой не суждено было сбыться. Я обреченно вздыхаю. Прямо сейчас хочется врезать этим самым кошельком прямо по лицу растяпы Бетти.

Первая мысль – отдать кошелек на кассу. Но внутренний голос тут же опроверг мою идею. Судя по реакции Бетти на меня, она сюда больше не пойдет, а кошелек в лучшем случае останется нетронутым. Конечно, я могу отдать его ей в субботу, на очередном собрании, но где гарантии, что мышонок придет или примет у меня свою же вещь, не побоявшись очередной насмешки Кэролин… Зря родители воспитали в нас с Кесси эту добропорядочность. Я бросаю свою корзину и вылетаю из супермаркета. Краем глаза замечаю, что полусонная кассирша смотрит мне вслед недовольным взглядом.

Палящее солнце ослепляет меня, поэтому больше минуты пришлось топтаться на месте, привыкая к свету. Уже через минуту мне удалось различить привычные очертания улиц и домов, но Бетти среди них не было. Должно быть, она не стала тут долго задерживаться, а может даже подумала, что я буду преследовать ее. В отчаянии я открываю кошелек. Денег там не много, зато я нашла то, что искала. Клочок бумаги с адресом дома в кармашке и просьбой вернуть при утере. Как я и думала, Бетти та еще растяпа, и, судя по всему, я не первая нахожу этот малопримечательный клад. Но почерк на бумажке выглядит чересчур аккуратным и крупным для обычного подростка, вероятнее всего, эту надпись оставил один из заботливых родителей.

Указанная в записке улица была мне знакома. Чарлинг-стрит, недалеко от Восточной школы Стогвурда, больше двадцати минут ходьбы. Перед тем, как начать свое путешествие, я в последний раз оглядываюсь на счастливых школьников, купивших шоколадное мороженое, и быстрым шагом направляюсь в сторону дома Бетти, надеясь нагнать ее хотя бы на середине пути.

Чем ближе я отдалялась от родных улиц, тем больше я встречала людей на своем пути. Западная и Восточная части Стогвурда сильно отличаются в плане благоустройства. Помимо того, что на новеньких, хорошо сделанных, аккуратных улицах «нового» города построили гораздо более современные и уютные дома, так еще и власти, под конец решившие показать свое могущество, расположили больницу, кинотеатр и даже парк недалеко от того места, куда я сейчас направляюсь. Эта несправедливость по отношению к жителям запада была настолько ярко выражена, что никто не стал даже возмущаться на этот счет. Только Кесси однажды упрекнула родителей из-за того, что мы не переехали, как все, из-за чего ей приходилось каждый раз ездить на автобусе до своих друзей, Томаса, а впоследствии и Брюса. На это отец сказал, что «воздух здесь гораздо чище, а окружение приятнее, поэтому мы останемся здесь и нам нравится это место, и вам, юные леди, придется смириться с этим, и более это тема не обсуждается». Это был более чем исчерпывающий ответ, а сестре так и пришлось либо ходить пешком, либо ездить на транспорте до тех пор, пока она сама не получила права.

В Восточной части Стогвурда люди и не слышали про жару: молодые мамы гуляли с детьми, умудряясь закутывать ребенка в маленькое одеяльце, дети сидят на газонах, некоторые ползают в поисках новых приключений, ребята постарше играют в футбол на недавно построенном стадионе. Даже старики, которые больше всего прочего населения отрицательно относятся к жаре, спокойно сидят в парке, присматривая за внуками и правнуками. Не видно только подростков моего возраста, потому что они выйдут гораздо позже. Так же, как и Кесси, они будут кататься на крутых тачках, много пить и курить, потом веселье продолжится у кого-нибудь в доме, и вряд ли кто из них с утра подумает, что проспал как минимум 2 урока.

Только дойдя до середины «Зеленой» улицы, которую местные называли так из-за больших скоплений клумб, газонов и Центрального парка, я начала замечать любопытные взгляды за спиной. Как только я оборачивалась, люди делали вид, что занимаются своими делами. С некоторыми мне все же довелось встретиться взглядами, и они тут же опускали глаза, будто я застала их за чем-то постыдным и незаконным. Даже мальчик лет десяти, стоявший в очереди за мороженым, увидев меня на другой стороне улицы, начал одергивать ярко-желтое платье своей матери, при этом не переставая тыкать в меня пальцем. Как только женщина встретилась с моим непонятливым взглядом, в ее глазах появилось нечто такое, что заставило меня даже остановиться – это страх. Она, не глядя в кошелек, сунула деньги мороженщику, быстро отдала рожок ребенку и что-то ему шепнула, а потом их и след простыл.

Я стояла в полном оцепенении. Во-первых, учитывая то, что последний раз я была здесь около года назад, когда Кесси затащила меня к Брюсу, чтобы не оставаться с ним наедине (она, конечно, не сказала такого, но даже ребенок это бы понял), мозг напрочь отказывался подсказать мне дальнейшую дорогу. И, во-вторых, самое главное, я не понимала, чем я заслужила всеобщее внимание. Хуже всего было то, что я даже не знаю причину такого эмоционального всплеска по отношению ко мне. Будто каждый из них знает мою страшную тайну, о которой сама я и не догадываюсь. От полного забвения меня спас громкий визг. Он был настолько звонким, что я невольно вздрогнула. Как оказалось, тот противный звук был не визг, а надменно громкий смех двух девчонок, слившийся в одну отвратную мелодию. Они стояли справа от меня, прямо возле входа в Центральный парк, и вели какую-то оживленную беседу. Но на диалог подруг это явно не походило, по их визгу и рукоплесканиям можно было подумать, что они мучают какое-то животное и довольны этим сполна.

С первого взгляда на них мне захотелось отвернуться и уйти. Несмотря на это, я все же осталась стоять на своем месте и начала разглядывать их получше. Как оказалось, первое впечатление не обмануло меня: в моих глазах они оказались еще противнее. Одна из них, стоявшая ближе ко мне, была похожа на маленького пуделя, пропустившего утренний туалет. Светло-русые кудрявые волосы пушились в разные стороны, намереваясь нарушить все законы физики. Из-за них я не смогла разглядеть ее лицо, но уверена, что в нем не найду ничего хорошего и естественного. Внешний вид пуделя говорит сам за себя: обтягивающий розовый топик и черная мини-юбка, обтягивающая большие бедра и немного полноватые ноги. Из-за каблуков она казалась довольно высокой и явно выделялась из толпы. Присмотревшись ко второй особи, я бы даже смогла посчитать ее вполне адекватной и даже красивой, если бы не все портящий взгляд. Большие выпученные глаза, нахмуренные брови и узкие губы, скривившиеся в ехидной улыбке – эти черты говорят сами за себя. Ее взгляд свысока презирал всех и каждого, кроме, пожалуй, ее высокой подружки. Первые пару секунд я была удивлена, что она смотрит на что-то или кого-то так открыто и так надменно, ведь обычно люди стараются притупить в себе это. Одета вторая была не скромнее первой, в короткое обтягивающее темно-синее платье на бретельках. Это надменная особо была довольно худой, но не до такой степени, как я. Ее прическа – каре в сочетании с темными, почти угольными, волосами – была явно лучше, чем у того светлого пуделя, но в тот момент она показалась мне куда опаснее и противнее, чем ее подружка.

Этих девушек я раньше не встречала. Должно быть, они из здешней школы, скорее всего, мы с ними даже одногодки. В том, что они явно не старше меня, я почему-то не сомневалась. И пока я тщательно изучала одну противную девчонку за другой, вновь раздался оглушающий противный смех и из-за некоторого затишья на улице, я, все еще стоя через улицу, смогла различить одну из фраз, произнесенную пуделем:

– Мы с тобой должны смириться, Клэр, от этого существа мы не добьемся ничего, кроме мычания.

После этого вновь послышался пронзительный смех. Я поняла, что такое веселье вызвано издевательством над кем-то, кого они считают за мусор. Среди подростков нормальным является алкоголизм, наркотики и общественная травля, но я не думала, что это последнее выходит за рамки школы, да еще и в людном месте, где в любой момент могут показаться родители, которые считают своим долгом образумить детишек, или на худой конец учителя, которые позволяют случаться всем этим прелестям в школе, а в жизни способны замять любой конфликт в два счета. Так или иначе, от этой картины мне стало не по себе. По телу пробежал холодок, и невольно вспомнился тот случай лет пять тому назад, когда Кесси заступилась за меня перед одной старшеклассницей за то, что та в шутку предрекла мне скорую смерть от анорексии. В ответ на это моя сестра вылила на нее школьный компот и сказав, что к двадцати годам я стану самой высокооплачиваемой моделью в мире, взяла меня за руку и мы демонстративно удалились.

Тогда это касалось меня, но сейчас я просто случайный свидетель, которому должно быть все равно. Подумав так, я прошла еще несколько шагов прямо, но в следующую секунду резко свернула к парку. В голове возник вопрос: а чтобы сделала Кесси? Да, сестра бы не прошла мимо. Она всегда была такой, несмотря на все ее похождения, обманы, алкоголь и вечеринки, чувство справедливости было у нее на первом месте. И Кесси никогда не боялась последствий, в отличие от меня.

Понемногу меня все же начинает одолевать интерес, над кем смеются эти противные дамочки. Обе стояли прямо перед аркой, служившей входом в парк, а причина их насмешек, должно быть, скрылась за ближайшим деревом напротив, так что со стороны дороги ее нельзя было разглядеть. Я уверенно направилась прямо к ним, но тут вдруг почувствовала тяжесть того самого обтрепанного кошелька, в уме посчитала приблизительный промежуток моего опоздания от хозяина найденной мною вещи, прикинула маршрут и меня обдало жаром. Я попыталась было остановиться, но уже поздно: я стоя в паре шагов от спин противный девчонок, я наконец увидела, что их оппонентом, которого пудель называла «существом», была Бетти. При одном взгляде на мышонка сердце сжалось. Она и впрямь стояла возле дерева, чуть опираясь на него, будто боясь потерять сознание в любой момент. Лицо у нее было бледнее простыни, губы слегка дрожали, а глаза… это был взгляд человека, который обречен на страдания, и сам знает об этом. Такой взгляд был у моей мамы, когда ей позвонили и сообщили информации об аварии, такой взгляд я периодически замечаю у отца (хотя не знаю о причинах его появления), такой взгляд пытается скрыть от меня мой психотерапевт, думающий, что я безнадежно больна. Сейчас это самое выражение я вижу у Бетти, и мне невольно хочется закричать ей, что она не одна. Но так ли это? Минуту назад я просто хотела пройти мимо, и до сих пор не уверена, правильно ли я поступаю, находясь здесь.

Нет. По-хорошему, мне надо быстро развернуться, чтобы все еще смеющиеся девчонки меня не заметили. Но я прекрасно знаю, что этого я не сделаю. Я продолжаю осторожно приближаться к ним и, сократив расстояние до нескольких шагов, меня замечает Бетти. Она похожа на один из листков на колыхающимся дереве, который отчаянно пытается удержаться, но в тоже время осознает, что рано или поздно его старания будут сведены к нулю. Не знаю почему, но кроме общем запуганности и отчаяния, я прочитала в ее взгляде стыд. Кажется, ей неприятно, что кто-то увидел эту картину. В этом плане ее можно понять. Мне было также стыдно, когда меня называли анорексичкой. Но не это удивило меня во взгляде Бетти. Возможно я ошибаюсь, возможно я просто перепутала, но в самый последний момент, когда она вновь опустила глаза, я заметила маленький крик о помощи. И тут же я интуитивно осознала, что это ни с чем невозможно спутать или понять неправильно. Да, это длилось долю секунды, но теперь я обязана сделать все, что в моих силах, иначе Кесси будет стыдно называть меня сестрой.

– Да уж, не представляю, что такого ужасного сделала ее мамаша, что ей достался такой урод, как Бетт-с.

Эту фразу, все еще не догадываясь о моем присутствии, произнесла та темноволосая с презрительным взглядом и наипротивнейшей улыбкой. Кроме этого, ее голос – высокий и чуть писклявый – идеально дополнял картину ее характера. Она говорила это почти со злобой, которая не присутствовала даже у ее подружки. Это меня еще больше поразило. Можно было подумать, что такая травля Бетти вызвана событием или случаем, в котором виноват сам мышонок, как это случилось однажды с моей сестрой и ее лучшей подругой. Но я абсолютно была уверена, что такая замкнутая личность, как эта маленькая щуплая девочка, не могла сделать ничего такого, за что бы получила такое зверское отношения к себе.

Эти размышления заняли несколько секунд, за которые темноволосая решила полностью добить свою игрушку, и продолжила свою речь:

– Слушай, а если мы прямо сейчас обольем тебя пивом, что ты скажешь своей мамаше, которая…

– Довольно… – этот третий голос, немного тихий и охрипший, но в то же время твердый и решительный, вывел меня из транса. Мне потребовалось пару секунд, чтобы осознать, что его хозяйкой была я сама.

К счастью, эта пауза послужила мне на пользу. От неожиданного вмешательства обе мучительницы резко развернулись в мою сторону, встречаясь с моими глазами. Сначала обе смотрели с удивлением и неким любопытством, потом же их реакция разделилась. Темноволосая, осмотрев меня с ног до головы, сделала, пожалуй, самое презрительное лицо, которое я видела в этой жизни, словно намеревалась облить меня грязью с ног до головы. Но светлый пудель, в отличие от своей подружки, вдруг как-то неестественно выпучила глаза и приоткрыла рот, будто увидела настоящего мертвеца. Ее реакция была похожа на ту, что я видела пару минут назад у прохожих. Она явно знала меня, но откуда, мне так и не довелось предположить, потому что в это время свой рот снова открыла темноволосая.

– О, Бетт-с, а мы и не знали, что у тебя появились защитники, – на секунду она повернулась к Бетти, которая даже не удосужилась посмотреть на меня с того раза, как впервые заметила. – Проваливай, призрак, у нас тут закрытая вечеринка.

Было похоже, что собственная произнесенная последняя фраза доставила ей большое удовольствие. На ее лице появилось чувство полного превосходства. От такого я невольно фыркнула, а язык, похоже, был сегодня сам за себя.

– Что ж, если твои вечеринки складываются из постоянного унижения людей, то мне очень жаль тебя и всех тех, кому довелось видеть это, – еще более увереннее сказала я, не собираясь отступать.

Я бы много отдала, чтобы вновь посмотреть на лицо темноволосой в тот момент. Явно не ожидая отпора с моей стороны, она вдруг резко побледнела затем так же резко покраснела и на пару секунд как будто начала задыхаться.

– Да как ты… – начала она. – Что ты…

– Клэр, нам пора, – пафос темноволосой был нарушен тем пуделем. Она слегка тронула свою подругу за плечо, не давая договорить.

Клэр пришла в бешенство. Она снова начала краснеть и уже собралась высказать подружки все, но вновь вмешалась светловолосая и шепотом начала объяснять ей ситуацию, по причине которой раунд был за мной. Я стояла не так близко от них, чтобы услышать, поэтому до меня донеслись лишь обрывки моей фамилии и фраза «это она». Но по лицу темноволосой стервы было очевидно, что теперь и она узнала меня. Ее взгляд снова стал надменным, а губы расплылись в противную улыбку. Она снова почувствовала превосходство надо мной, и ясно дала понять, что теперь даже не удосужиться продолжать бессмысленный спор.

От этого мне стало не по себе. Для нас с Кесси никогда не было так важно общественное мнение, но что же такого ужасного могла нашептать Клэр ее подруга, после чего она смотрела на меня как на щенка, которого собираются утопить. Так, будто я не то что не заслуживаю общения ней, а даже и существования. И я невольно отвернулась от них, чтобы не показывать мое состояние, близкое к отчаянию. Зря я оказалась здесь, зря я загорелась этой глупой идеей вернуть кошелек.

Еще немного пошептавшись и демонстративно хихикнув, Клэр и ее подружка намеревались уйти. Напоследок, проходя мимо меня, светловолосая шепнула: «Передавай привет сестре», после чего они вновь засмеялись и наконец удалились. Мы с Бетти остались вдвоем.

Кесси…Что такого ты могла натворить, после чего люди оглядываются на меня, как на помешанную? Неужели ты действительно могла быть такой, какой хотела видеть тебя вся школа… Нет, однозначно нет. Кесси слишком любила меня, и она прекрасно знала, что ее репутация во многом определяет и мое положение в обществе. Скорее всего, это просто зависть. Но об этом позже.

Видя, что Бетти уже намеревается слинять от меня, как это случилось тогда в супермаркете, я быстро догнала ее и больно сжала маленькое плечо девушки

– Стоять, – эту фразу я произнесла повелительным тоном и даже сама удивилась этому. Но в тот момент мне уже было все равно.

Не знаю, в какой момент это произошло, но вместо сострадания, которое заставило меня вступить в бесполезные диалог, я начала ощущать злость. И причиной моего гнева являлась именно тихоня Бетти, которая прямо сейчас, когда я резко достала ее потрепанный кошелек и вложила в руку, даже не удосужилась сказать «спасибо» и, развернувшись, пошла прямо в Центральный парк. Это отчасти послужило причиной моей злости, но больше всего меня выбил из колеи тот факт, что мышонок просто позволяет себя дразнить. Она смирилась с происходящим, почти так же, как мисс Одли с моей «болезнью». Но почему бы Бетти просто не убежать, чтобы не выслушивать такого, почему бы ей не сделать хоть что-то вместо тупого молчания. И еще больше меня раздражало то, что в этой истории я оказалась прямым участником, а не наблюдателем. И какой толк заступаться за человека, который не хочет этого? Да, ее глаза в какой-то степени просили о помощи, но действительно ли они ее так хотели…

Слишком много вопросов на сегодня. Вдобавок ко всему, мне снова предстоит путь домой, и снова предстоит встречаться с чужими взглядами, будто знающими мою страшную тайну. Неужели авария моей сестры произвела такой общественный диссонанс? В Стогвурде были случаи намного хуже, с убийством, избиением и изнасилованием. Можно было предположить, что мисс Одли решила нарушить врачебную тайну и разболтать обо мне всему городу, но это исключено. Во-первых, пусть я и презираю эту женщину, но не могу назвать ее настолько некомпетентной, чтобы разбалтывать каждому встречному про меня. И, во-вторых, разве она могла что-то сказать про меня настолько любопытного и ужасного. Ответ очевиден.

Проходя улицы, я стараюсь избегать взглядов людей, опустив голову, но даже так я постоянно ощущаю их любопытные глаза, прикованные ко мне. К счастью, это вскоре закончилось. Вот и знакомые постройки, а вот и мой собственный дом. Открыв дверь, я быстро залетаю к себе в комнату. Кошмар закончился, и я снова в безопасности. Настроение становится чуть лучше, и я вспоминаю те времена, когда каждый из моей семьи, сидя вечером за столом, делился своими проблемами и переживаниями. Все остальные внимательно слушатели, а под конец каждый высказывал свое мнение на ту или иную ситуацию. Скоро у нас будет также. Мы вновь будем сидеть за нашим любимым столом, который, кажется, был старше меня, есть спагетти и рассказывать всякие смешные и странные истории. И однажды я расскажу им про сегодняшний день, на что папа наверняка назовет меня «настоящим героем», Кесси взъерошит мои волосы и будет кричать «это она в меня», а мама лишь улыбнется и встанет из-за стола за очередной порцией мороженого.

Глава 6.

– Миссис Блэр, вам нужно успокоиться, сейчас…

– Отстаньте от меня! Кесси, моя девочка, моя любимая девочка, куда они тебя спрятали?! Я хочу видеть дочь!

– Миссис Блэр, ваша дочь вчера…

– Не смейте говорить мне это, я вам не верю! Какое право вы имеете держать мою дочь взаперти? ПУСТИТЕ МЕНЯ, прошу по-хорошему…

– Дорогая, прошу тебя, успокойся, сейчас…

– И ты туда же?! ТАМ ТВОЯ ДОЧЬ, неужели ты не понимаешь? Нам надо видеть ее, увидеть нашу маленькую Кесси, я видела, как ее заводили туда…

– Миссис Блэр, при всем уважении к вам и вашей семье, мы не можем допустить подобных скандалов в нашей…

– Ах, это вы не можете допустить! А допустить то, что уже больше часа меня, добропорядочную мать, не пускают к собственной дочери, которая пережила ТАКОЕ, вы допустить можете?! Если вы сейчас не откроете эти чертовы двери, то, клянусь Богом, я разнесу ваше здание за один миг…

– Мне очень жаль, миссис Блэр…

– Прости, Джейн, но Кесс…я не…

– Черт возьми, Ронни, куда они меня тащат? Кесси…НЕТ, НЕТ, НЕТ, МОЯ ДОЧЬ ЗДЕСЬ, НЕТ, НЕТ, НЕТ…

– Все будет хорошо, мистер Блэр, это нормально в ее…положении. Позаботьтесь о дочери.

Холодно. Очень холодно. Почему-то кофта мокрая. Руки посинели, зубы стучат. Ноги подкашиваются, приходится сесть прямо на пол. Отчего-то невыносимо больно.

Люди кричат. В ушах нарастающий звон, голова набухает с каждой секундой все больше и больше. Люди все еще кричат.

За окном темно. Стены повсюду белые, а где-то и очень грязные. Мимо проходят толпы людей, у некоторых не видно лиц. Все в одной форме. Изредка высовываются головы с микрофонами и камерами, но потом бесследно исчезают. Холодно.

Тишина. Шум прекратился, но в голове продолжают появляться отголоски чьих-то голосов. Холодно и страшно. Невыносимо больно. Никто не видит. Снова начинаются крики и суета. Женщина рыдает навзрыд, рвет на себе волосы, потом…Меня берут на руки, мы идем по темным коридорам, становится холоднее, ничего не чувствую…

– Вэлери! Вэлери, проснись! – только что увиденная картинка превращается в черное пятно и, открыв глаза, я проваливаюсь в реальность.

Возле моей кровати стоял отец и отчаянно дергал меня за плечо. Увидев, что мои глаза уже открыты и лишь вопросительно смотрели на него, он облегченно вздохнул и быстро сел на мою кровать.

– Тебе, должно быть, приснился кошмар, – отец был в костюме, уже собирался уходить на работу. Его взгляд метался из стороны в сторону, почему-то отказываясь смотреть на меня. Руки слегка тряслись, одной из них он сжимал мое одеяло. Казалось, он что-то хочет сказать, но не решается. Но вот наши взгляды встретились. – Ты кричала во сне…Звала кого-то…Я услышал имя Кесси и…

– Просто приснился кошмар, – я резко оборвала начатую отцом фразу. – Не переживай, пап, со мной все хорошо.

Мы слишком похожи друг на друга, чтобы поверить первому заявлению с полуслова. Но сейчас никто из нас не хочет вступать в глубокие психологические трактаты. Мы с отцом и так пережили многое, не считая ситуации с Кесси и мамой. Поэтому, выдавив из себя жалкую улыбку (такого жеста от него я никак не ожидала), отец пожелал мне приятного дня и напоследок напомнил о дне Стогвурда.

– Ты же помнишь, что сегодня день основания нашего города? – сказать по правде, я совершенно забыла не только про день, но и про то, сколько лет уже стоит наш маленький тухлый городок. – Сегодня будет много праздников, думаю, тебе стоит сходить куда-нибудь с…друзьями.

От последней фразы нам обоим стало неловко. Отцу – потому что он прекрасно знал, что нет у меня никаких друзей, кроме родной сестры, а мне – потому что я знала, что папа понял свою ошибку и сейчас непременно испытывает стыд и жалость ко мне.

На этом мы и расстались. Отец быстро ушел на работу, а я вновь осталась одна, припоминая свой странный сон, и с каждым шагом мысли становились все мрачнее и запутаннее.

Почему моя мама кричала и куда увели мою сестру? И что такого отец так и не смог сказать ей в моем сне…Должно быть, это обрывки воспоминаний с той самой аварии на 39-ом шоссе. Я и вправду мало что помню из тех пару дней, но, очевидно, маму просто не хотели впускать в палату Кесси, потому она находилась в тяжелом состоянии. И врачам просто ничего не оставалось, как увести ее подальше. Потом, конечно же, все обошлось, и теплые руки, которые подхватывали меня – руки родного отца. Но как ни старалась я связать события из сна с действительностью в моей памяти, выходило плохо. Если сказать точнее, то не выходило вообще. Я просто не помню эти моменты, даже не могу вспомнить время, когда Кесси оправилась, и мы вместе с мамой и отцом смогли навестить ее. То, что это было, я не сомневалась. А разве можно думать по-другому, думать, как мисс Одли?! Это утопично и лишено всякого здравого смысла. Поэтому свою небольшую амнезию я приписываю пережитым потрясениям. А в той самой палате, где лежала Кесси после аварии, наверняка было много слез, улыбок и тепла. Ведь моя сестра по-другому не может: даже после того, как ее втаптывали в грязь лицом, она вставала и покупала домашним нереально вкусный вишневый пирог из пекарни мистера Вонда. Лишь немногие знали настоящую Кесси, и порой мне кажется, что я не была в их числе.

Я решила не вставать с постели и поспать еще немного. Почему-то мне ясно представлялось, что в этот раз кошмаров не будет. Или мое сознание исчерпало запасы плохих сновидений на сегодня. Так или иначе, думая об этом, заснуть я не могла долго. В память врезались все малейшие детали последней недели: и мисс Одли со своей группой неудачников, и сами жертвы общества, родителей или странной любви, и миссис Хенс с ее наигранным оптимизмом, и тот случай с рыжеволосой и наркотиками, и мышонок Бетт-с с ее рабскими наклонностями, и шептание людей на другом конце Стогвурда, и нарастающий алкоголизм отца, и Кесси…

И вдруг я резко осознала, что уже завтра смогу рассказать ей все. Мне стало лучше, я даже забыла тот факт, что она, вероятнее всего, не ответит. Но это ведь не беда: она может посмотреть мои послания когда угодно и где угодно. От этого мир словно заиграл для меня новыми красками. Как обычно, я начала продумывать до деталей все, о чем скажу ей: пожалуй, про отца лучше соврать, а вот по поводу моего странного субботнего хобби я расскажу все в деталях…

Прокручивая в голове картину завтрашнего дня, я плавно (даже неожиданно) провалилась в глубокий и крепкий сон. Стук в дверь испортил мои планы. Он был еле слышимым, и поначалу я подумала, что мне показалось. Но потом стук повторился и начал набирать обороты. Первая мысль, которая пришла мне в голову, что человек, находящийся на пороге, явно колеблется между тем, чтобы постучать еще громче и тем, чтобы убежать от нашей двери куда подальше. И тут любопытство взяло вверх надо мной: не успев толком натянуть футболку, я уже бежала к двери.

Я ожидала увидеть кого угодно (а именно либо мисс Одли или миссис Хенс с неплановой проверкой, вернувшегося после работы отца, нашу соседку с очередными съедобными подарками, даже маму или решившую бросить все и погостить сестру), но только не Тиффани Джеферсон – ту самую бывшую лучшую подругу Кесси. И нет, это, кажется, был не сон, блондинка была реальная. Она стояла на пороге с красивым розовым пакетом и сжимала его ручки. Я была удивлена такому странному визиту, но еще больше я была удивлена внешности Тиффани. Она постриглась и теперь носила каре, но светлые волосы были засалены и торчали в разные стороны. Взгляд некогда больших «кошачьих» глаз теперь смотрел робко и даже как-то болезненно, кожа была бледной, а брови потеряли прежнюю густоту. Кроме этого, на лице не было ни грамма косметики, что для такой, как Тиффани, является тревожным звонком. Единственное, пожалуй, что не изменилось в девушке – ее пухлые алые губы, которые были так же красивы и во многом разбавляли вид зомби, только что восставшего из могилы. Одежда Тиффани была спортивная (черные лосины и желтая облегающая футболка), так что можно было подумать, что она пришла ко мне с пробежки или зала.

Пока я осматривала ее, девушка не промолвила ни слова. Кажется, она тоже приглядывалась ко мне, но взгляд был несобранным, прямо как у отца в это утро. Думаю, что она больше решалась, как начать разговор со мной – сестрой ее бывшей подруги.

– Привет, Вэли, – ее голос был чересчур мягким и тихим, и от такого неожиданного тона мои глаза расширились еще больше.

Вэли – так меня называют только два человека. Одна из них стоит прямо передо мной. Помню, в нашей семье было много споров по поводу сокращения моего имени. Мама всегда стояла на полном варианте, а прочие (помимо «Вэли» существовали «Вэл», «Ви» и даже «Вэлер») называла «грубой кличкой». Странно, но мне всегда было все равно. И только теперь я впервые предала этому хоть какое-то значение.

– Привет, Ти, – мой голос тоже был тихим, но звучал гораздо увереннее. Я специально сократила имя Тиффани, как это делали все ее близкие, чтобы хоть как-то утихомирить тревогу и волнение, которое можно было почувствовать за километр.

И это помогло. Уже в следующую секунду я начала различать привычную Тиффани, ту самую, которую я видела на выпускном Кесси последний раз. На ее лице появилась улыбка, на щеках выглянул чуть заметный румянец, глаза засияли какой-то надеждой. Она подняла голову выше и слегка приобняла меня. Кажется, девушка сменила духи: запах ванили сменился каким-то резким ароматом, от которого невольно чесался нос.

Я предложила войти. Тиффани, конечно же, уже не могла отказаться. Плюхнувшись на диван, она осторожно начала осматривать квартиру, будто ища что-то. Но ее поиски не увенчались особым успехом, поэтому она переключилась на меня. Ти вновь думала, как начать разговор (за это время я успела заварить ей зеленый чай и села напротив).

– Как жизнь, малышка? Слышала, ты не ходишь в школу из-за… – оборванные фразы уже вошли в мой ежедневный рацион. Поэтому я даже не стала ждать, как выкрутиться из этой ситуации Тиффани.

– Да, разные причины, – я не стала подробно вдаваться в историю моих пропусков, да и Тиффани это было не нужно. Ее вопрос был вводным, я видела, что внутри ее созревает что-то важнее меня и школы.

Тиффани осторожно взяла чашку с чаем. Тут я впервые заметила на ее бледной (и исхудалой) левой руке небольшое золотое кольцо с гравировкой. Девушка заметила мой взгляд и улыбнулась.

– Да, как видишь, я выхожу замуж. Сама не знаю, как так вышло, просто… – девушка слегка прикрыла глаза, всецело отдаваясь приятным воспоминаниям. – Гарри вообще здесь проездом, его босс послал его договориться о сделки на продажу магазина… ну, знаешь, тот небольшой, который находиться возле дома Нюбеллов?! А я уже месяц как работала там, и в общем мы… Не знаю, Вэли, как это объяснить, но походу любовь и все дела. В общем, на следующей неделе я говорю пока Стогвурду и начинаю жить жизнью замужней девушки или как там это говорится.

От Тиффани можно было ожидать всякого, но никак не скорого замужества. Учитывая ее непостоянство в школе, я была просто шокирована. Но еще больше меня удивило то, что говорила про «походу любовь и все дела» девушка серьезно. Значит, этот Гарри особенный, и, наверное, Ти сейчас завидуют многие. Почти каждая выпускница в Стогвурде мечтает, чтобы ее забрал прекрасный принц, который подарит ей настоящую сказку. Мне кажется, на выпускном моей сестры об этом не грезили только Кесси и сама Тиффани, хотя они и были на противоположных сторонах корабля.

– Поздравляю, – я с трудом выдавила из себя улыбку.

Во всем доме воцарилась тишина. Только изредка на улице был слышен гул машин и радостные выкрики. Мы с Тиффани лишь переглядывались, не в силах продолжить разговор. Я ждала момента, когда девушка не вытерпит и начнет говорить то, ради чего пришла на самом деле. Сомневаюсь, что новость о своем замужестве она решила сообщить мне просто так. Мы с ней не были даже подругами.

– Черт, совсем забыла, – Тиффани аккуратно достала из пакета большой вишневый пирог. – Мать испекла вчера в честь дня города. А вы всегда его любили, я знаю. Особенно ты и… Кесси.

При упоминании имени моей сестры девушка напряглась, поджимая под себя ноги. По этой странной реакции я поняла, что развязка уже близко. Поблагодарив Тиффани, я отнесла пирог в холодильник. Вернувшись, я обнаружила, что девушка еще больше побледнела, и на этот раз ее глаза прямо смотрели на меня. Лишь потом я поняла, что этот взгляд, который я прежде никогда не видела у Ти, был взглядом человека, который признавал себя виноватым в чем-то и готов идти на раскаяние.

– Глупая получилась тогда история…на той вечеринке, – Тиффани попыталась было улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и неестественная. – Да, Кесси тогда…перегнула палку. Но, а кто бы не перегнул, Вэли? Мы все были пьяны, и даже не так: мы были просто в полнейшее говно, никто ничего не соображал, и тот идиот, что придумала то сраное желание…Мы с легкостью могли замять эту историю, и я засунула бы телефон с фотографией того поцелуя всей школе прямо в … Но я так не сделала. Не знаю почему, из-за дурацких принципов? Тогда меня захватило типа чувство ревности, пусть даже я и намеревалась порвать с этим идиотом на следующий день. Тогда мне хотелось отомстить Кесси, а сейчас я понимаю, какой дурой была, хотя времени, ну, знаешь ли, прошло не так много. Если честно, я так много раз хотела плюнуть на чертову гордость и просто обнять ее. Но я медлила. А потом она типа умотала, и я подумала – и плевать, все равно я и Кесс хреновые подруги, какой бы дальнейший дуэт из нас вышел? А потом эта авария и я…

По щекам Тиффани начали скатываться крупные слезы. Она опустила голову и сжала кулаки. По дрожащим губам я поняла, что она хотела бы еще много сказать. В один миг мне стало ясно, почему она так долго не решалась зайти сюда. Ей стыдно за ситуацию с Кесси, и она чувствует, что виновата в чем-то. Но в чем? Сестра сейчас учиться, ее жизнь не остановилась после того поцелуя и всеобщего гонения, не остановилась и после аварии. Ти наверняка это знает, уж она-то точно должна быть на моей стороне. Может она винит себя за эту катастрофу, случившуюся с сестрой? Или из-за того, что не пришла к ней больницу тогда, когда она там находилась. В любом случае, в этот момент я ощутила себя священником, который должен отпустить грех тринадцатилетней неопытной девочке. Поразительно, но в тот момент именно такой предстала Ти передо мной. Ее неподдельные эмоции, дрожащие губы, бледность и скромная одежда показались мне настолько чистыми, насколько это вообще было возможно. Я вдруг подумала, что Тиффани хранила это в себе как минимум с аварии моей сестры, размышляла, как поступить лучше, намеревалась сделать хоть какой-нибудь шаг, а Кесси после выпускного будто вычеркнула ее из своей жизни. Это она всегда умела делать: просто взять и оборвать все связи, забыв о человеке. Но я знала, что в глубине души она вспоминала и о Томасе, и о Брюсе, и о Тиффане. Конечно, Кесси никогда бы не созналась в этом хоть кому-нибудь из нас, но я знала, во сколько на самом деле она засыпала, а иногда слышала тихое бормотание.

Тиффани, кажется, немного успокоилась. Она начала вытирать слезы. Я хотела подать ей бумажные платочки, но вспомнила, что с тех пор, как мама лежит в больнице, их покупкой никто не занимается. Поэтому я решила действовать без лишних прелюдий.

– Ти, послушай, – я начала искать ее взгляд и вскоре добилась этого. Глаза были чуть припухшими, но уже слегка просветлевшими. – Я знаю, что ты не хотела зла Кесси. И, если уж говорить начистоту, то я осуждаю сестру за тот поцелуй и полностью на твоей стороне

Конечно же, я солгала. Но для Ти сейчас важно было услышать именно это. Не знаю, почему в моих мыслях промелькнуло это, но вскоре поняла, что не ошиблась: Тиффани смотрела на меня как на спасателя, плывущего к утопающему. Меня это хоть и приободрило, но все же слегка задело. Я никогда не пойду против сестры, пусть даже она переспит с будущим мужем Ти, я все равно ее оправдаю.

– Но прошлое должно оставаться в прошлом, и его надо отпускать, – продолжила я. – Да, возможно, вы с Кесси и не совсем созданы для дружбы, но главное то, что сейчас вы обе нашли себя. Ты выходишь замуж, и я за тебя рада. Правда рада. А Кесси сейчас в Крингстоне, она учится, и ей вроде как нравится. Поэтому не переживай, в любой момент ты можешь заехать туда, или сестра, например, может приехать и вы…

Я замолчала, потому что снова увидела это. Реакция папы на упоминание о Кесси, вздохи мисс Одли на мои утверждения, сочувственный взгляд мышонка- все это теперь отражалось и в Тиффани. Мне стало настолько обидно, что я была готова заплакать. Ведь именно в ней я видела свою главную поддержку для себя. Ее речь с раскаянием настолько воодушевили меня, что я подумала – вот тот человек, с которым я против всего гребаного мира! Но оказалось, я вновь осталась одна, а надежды на понимание растворились так же быстро, как и мое воодушевление. Я давно поняла, что людям нравятся трагедии и драмы, но разве до такой степени?! Неужели всем так хочется буквально заживо хоронить мою сестру? И мне одной придется противостоять им… С другой стороны, у меня есть отец. Я не могу представить, что он верит в смерть Кесси, однако он смирился с тем, что все вокруг нас так считают. А я с этим соглашаться не намерена, и в этом заключается основная проблема нашей семьи.

Мы с Тиффани молчали, кажется, около десяти минут. Каждый обдумывал свое, и в итоге каждый остался на своем. Но все же мне показалось, что с плеч Ти слетела огромная глыба, которую она за собой таскала. Хорошо, что хоть кто-то будет счастлив сегодня. Я же в очередной раз убедилась, что людям легче создать иллюзию, чем принять непростую действительность. Это всегда поражало меня в нашем мире. В пятом классе классе один мальчик, имя которого давно выскользнуло из моей памяти, попал в аварию со своими родителями недалеко от школы, где я училась. Это было ночью, моросил дождь, водитель, то есть отец парня, был изрядно пьян, он не справился с управлением и белый внедорожник на большой скорости врезался прямо в дерево. Мальчик сидел на переднем сидении, и они с отцом скончались прямо на месте. Его мать умерла спустя два дня в больнице. По рассказам, ходившим в школе, крови были много. Пассажиров и водителя не спасли ремни безопасности, а одна из веток воткнулась прямо в несчастного пятиклассника. Если учесть осколки и прочее, то картина, должно быть, и вправду была страшной. Тем не менее, наш директор и учителя сочли нужным донести до нас то, что это авария – «несчастных случай с ужасными последствиями». Хотя все знали, что эта трагедия произошла не только из-за плохой погоды. Отец погибшего школьника пил, и был настолько пьян, что, не раздумывая, сел за руль, вот почему они погибли, и это было всем очевидно. Но все в Стогвурде будто забыли об этой «маленькой» детали, предлагая установить еще пару фонарей на той самой улице. Вместо того, чтобы посмотреть правде в глаза и обвинить погибшего, люди сочли нужным списать это все на природу, потому что так будет легче. Ведь никому не нужна эта огласка, никому не нужны воспитательные беседы и повышенный контроль за детьми и их родителями. Так было всегда. И вряд ли изменится.

– Ты лучше нее, Вэли, – Тиффани направилась к выходу, даже не посмотрев на меня. – И всегда была.

Я промолчала и молча проводила ее. Мне показалось, что после того, как я закрыла дверь, Тиффани еще долго стояла на улице, не в силах просто уйти. Я и сама после нашего с ней разговора пару минут просидела на кухне в полном исступлении. Потом я достала пирог, принесенный Ти, из холодильника, и с отвращением открыла мусорное ведро, чтобы его выкинуть, но в последний момент передумала. Он ни в чем не был виноват, как и сама Тиффани. Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что какая-то важная шишка в Стогвурде решила внушить всем, что моя сестра умерла, чтобы не оплачивать дорогостоящее лечение или ремонт машины. Но мы, немногие, знаем правду, а за правду всегда надо бороться. Так или иначе, завтра наступит новый день, и я расскажу сестре о случившемся, отбросив пару серьезных нюансов, без которых будет легче. Например, я не буду говорить Кесси про перешёптывающихся людей возле меня, про некоторые трудности отца, и про то, что ее бывшая лучшая подруга Ти считает ее погибшей, как и многие в нашем родном городе. У сестры сейчас и так много проблем. Наверняка она пытается наверстать упущенный материал, пропущенный из-за восстановления после аварии. Поэтому ей некогда отвечать. А я готова терпеливо ждать.

Стогвурд умеет праздновать – пожалуй, это лучшая фраза, характеризующая наш город. Целый день, не переставая, играла музыка, пелись песни, скандировались поздравления. Дети бегали от одной кондитерской к другой: сегодня даже продавцы раздавали им небольшие горстки конфет, пряников или сдобных плюшек. Люди были счастливы, люди веселились. В Центральном парке выступал мэр, я узнала это по рассказам миссис Дагсон, нашей соседки. Она зашла после полудня и принесла нам запеченную курицу с картошкой, за что я ее признательно поблагодарила. Также она звала меня на большой праздничный салют, который тоже будет в Центральном парке в девять вечера, но я вежливо отказалась, сказав, что хочу провести этот день дома с семьей. Мне нравилась эта старушка. Кроме вкусной еды ее лучшим качеством было то, что она не навязывалась с опекой и не приставала с глупыми расспросами. Интересно, что она думает по поводу Кесси? Однажды я и впрямь хотела задать ей этот вопрос, но очень быстро передумала, чтобы не разрушать иллюзию (забавно, что я так презираю «розовые очки», но сама же и пользуюсь ими в отношении миссис Дагсон, но не более).

После визита старушки я решила немного прибраться (хотя прекрасно знала, что завтра тоже начну это делать), а потом погрузилась в чтение. Когда моя пятисотая страничная книга была закончена, я осознала, что уже вечер. Но салюта еще не было слышно, значит, время было не больше девяти. В это же время я услышала звук открывающейся двери, причем поддалась дверь не сразу: ключ на другой стороне отчаянно пытался попасть в замочную скважину, и с третьей или четвертой попытки достиг своей цели. Я подошла ближе к кухне и как раз вовремя. В дом в буквальном смысле залетел отец, и мне чудом удалось удержать его и себя на ногах.

Он снова был пьян. Но в этот раз даже сильнее обычного. Рубашка была порвана на локте либо из-за падения, либо, что даже представлялось с трудом, из-за драки. Штаны отца были в пыли, а шнурки на ботинках развязаны. Волосы отчего-то мокрые (хотя дождя не было), зато в глазах играл веселый огонек, а уголки рта расплылись в беззаботную улыбку. В тот момент, когда я машинально, видя, что он летит через порог прямо на пол, подхватила его, он вцепился в меня и начал было говорить, но первая фраза не была похожа на членораздельную речь.

– Вэлери, моя дочурка! – его голос, как и у всех подвыпивших, был развязный. Говорил он медленно, запинаясь и заикаясь. – Си…Сегод…Сегодня у нас день этого…Стогвурда! Отметим!

– Ты, кажется, уже отметил, – мне каким-то чудом удалось довести его до дивана. – Давай, пап, тебе нужно раздеться и…

– Ик…все хоросо, доченька, – отец попытался встать с дивана, но очень скоро, пошатнувшись, плюхнулся обратно и рассмеялся. – Вот видишь, какой у тебя…отец!

Он продолжал смеяться. Все громче и громче, не останавливаясь. Постепенно смех превратился в истеричный, с едва заметным надрывом в голосе. Я начинаю паниковать, внутри уже давно томиться волнение. Мои попытки привести отца в чувства проваливаются, и, не зная, что делать, я просто сажусь рядом с ним и наблюдаю. В это время раздаются звуки салюта, и папа замолкает. Он поворачивает голову к окну и тщательно всматривается в него, хотя оттуда ничего не видно. Оглушительные залпы пускали не больше пяти минут, все это время они сопровождались криками и беззаботным хохотом, совсем противоположным смеху отца.

Салют еще не успел закончится, когда отец упал с дивана, закрыв лицо руками. Поначалу он вновь начал смеяться, но дальше происходит то, чего я боялась больше всего – его дикий хохот превращается в отчаянный плач. Он раздирает свою глотку, ревет навзрыд. Пытается принять сидячее положение на ковре, но ноги его не слушаются, и он утыкается прямо лицом в пол. Все его тело, тело здорового и крепкого мужчины, содрогается в плаче. Внутри меня все холодеет от такой картины. Руки, а затем и все тело, начинает трясти так же, как и у папы. По щеке скатывается первая слеза, ее тут же подхватывает другая. Ноги становятся ватными, но все же я контролирую их и начинаю обнимать отца, которому уже удалось сесть, при этом все еще зажимая лицо ладонями. Я что-то шепчу, пытаюсь как-то успокоить его, но это не помогает ни мне, ни ему. Мне становится невыносимо больно. Сердце готово разорваться, слезы обжигают лицо, у меня начинается истерика. В памяти всплывает сегодняшний сон, холодный пол и отчаянный крик женщины, моей мамы, и потом Кесси, и самое главное то, что я наблюдаю последние несколько месяцев – как мой родной отец идет ко дну, а я ничего не могу сделать. Это бессилие меня добивает. Я крепче сжимаю плечи папы, я молюсь, чтобы прямо сейчас он встал как ни в чем не бывало и успокоил меня. Я молюсь, чтобы в этот момент пришла здоровая мама и Кесси приехала из колледжа к нам. Я молюсь, но…Но я знаю, что этого не случиться именно сейчас, и что-то начинает рушиться. Отец начинает кричать, он судорожно прижимает меня к себе и немного потрясывает. Разобрать его вопли я не могу, в ушах заложило, а собственные предательские слезы не дают возможность открыть глаза. Мир потух для меня. Я словно оставила часть своей души на белом ковре возле дивана. А боль не останавливалась, нарастая с новой мощью, готовясь к новой атаке.

– ПОЧЕМУ ОНА?! ПОЧЕМУ МЫ?! ГДЕ БЫЛ БОГ, КОГДА ОНА БЫЛА ТАМ?! – не помню, сколько времени прошло, но в какой-то момент я услышала то, что кричал отец. От этого мурашки покрыли кожу, мне вспомнился тот сон, где я была с Кесси в машине…И тут закричала я.

– ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, – эти два слова я повторила больше тридцати раз, прежде чем мы оба успокоились.

Мы просидели вместе, держась и обнимая друг друга, больше часа (а может и больше двух, тогда время потеряла свою цену). Наконец я начала замечать, как отец засыпает. Я попыталась встать, но ноги свело настолько, что они не удержали собственную хозяйку, в результате чего я упала на колени, раскроив себе подбородок о журнальный столик. Кровь начала капать на пол. Со второй попытки мне удалось принять устойчивое положение. Не чувствуя никакой боли, я машинально направилась в ванную, не задумываясь намочила полотенце и приложила к подбородку. Так же, на автомате, я накрыла отца, и так же, ничего не чувствуя и не ощущая, с дрожащими руками и ватными ногами я пошла в нашу с Кесси комнату. Я просто легла на кровать и начала смотреть в потолок. Мыслей не было, как и сна. Мне так и не удалось заснуть, я просто смотрела и смотрела. Ближе к утру глаза начали болеть, а разум потихоньку мыслить. Я подумала встать и сменить полотенце (то, что я взяла, уже давно было в крови, удар о столик был смачным), но в тот же миг глаза закрылись и я заснула.

Глава 7

– А, я думаю, ты заметила мое «боевое» ранение. Не беспокойся, сестренка, я просто поскользнулась и ударилась о наш столик. Думаю, через неделю этой красоты уже не будет видно, так что в следующий четверг ты увидишь меня такой, какой оставила…И да, мы все оооочень сильно скучаем по тебе, поэтому приезжай как можно скорее… Мне как никогда тебя не хватает.

Выключив камеру, с чувством полного бессилия я ложусь на диван. Сегодня я спала не больше двух часов, ничего не ела и не пила, во всей квартире (не считая тех частей, которые сможет увидеть Кесси на видео) полнейший бардак, впрочем, как и в моих мыслях. Вдобавок ко всему я начала чувствовать боль, и не только душевную, но и физическую. Мое «боевое» ранение мучило меня не так сильно, как ломота во всем теле и головная боль. Руки до сих пор потряхивало, а ноги с трудом меня слушались. Мне нужно было поспать, но я знала, что у меня не получится. Я не могу находиться в этом доме прямо сейчас. Мне больно думать о вчерашнем, больно смотреть на тот самый ковер, на котором вчера спал отец. Да, мне больно возвращаться к вчерашней реальности, больно переносить ее и оценивать, пока я здесь. Воздух стал каким-то приторным, мне невыносимо жарко и душно, голова начинает кружиться. Меня как будто заперли в тесной камере… Но надо собраться. Ради всех, кого я люблю, только ради них.

Не помню, в какой момент я отправила видео и что написала Кесси, но уже в следующую секунду я очутилась на пороге дома, закрывая входную дверь. Сейчас мне все равно, как будут смотреть на меня люди и что будут думать. Мне просто нужен свежий воздух. Благо дело, сегодня в Стогвурде пасмурно, дует легкий ветерок, и можно вздохнуть с облегчением. Я стараюсь быстро пройти мимо знакомых домов и их владельцев, но на ноги будто надели стокилограммовые гири, поэтому мой шаг замедляется. Когда я дохожу до магазина (того самого, где я встретила Бетти), в голове перестает стучать, а ноги наконец привыкают к ходьбе. Ко мне возвращается чувство голода, но заходить в супермаркет мне не хочется, поэтому я спокойно прохожу мимо.

В Стогвурде сейчас почти одиннадцать. На улицах даже слишком пустынно, изредка видны дворники, убирающие пустые пивные бутылки и пакеты от попкорна. Видимо, праздник удался на славу. Последний раз я ходила на день города около трех лет назад. Помню, тогда нынешний мэр произнес очень трогательную речь о том, что исторические и культурные ценности нашего любимого Стогвурда необходимо сохранять для будущего поколения, и все в этом роде. Публика аплодировала ему, несколько женщин утирали слезы, а мы с Кесси смеялись, думая, чтобы сейчас было, если бы у него вдруг упали штаны. Глупо, но тогда нам нравилось. Даже сейчас от этого воспоминания я улыбаюсь. А тогда мы и вовсе не переставали смеяться. Да, у нас были проблемы, Кесси многого мне не рассказывала, но у нас был странный тандем, дополняющий друг друга. Спустя год после того события день Стогвурда мы встречали уже без сестры. Ее вечеринки были важнее, и хоть мама и злилась, но Кесси всегда умела сгладить семейные конфликты. Несмотря на ее репутацию в школе, для нас она была почти как семейный психолог. Так, например, сестра помогла убедить родителей, что мне не нужен китайский язык. Возможно, я бы даже и согласилась на эту авантюру, но тогда я была поглощена немецким, поэтому наотрез отказалась сдвигать свои любимые Deutschkurse в обмен на сложный и муторный китайский. Но мама оказалась крепким орешком, а папа в этот раз решил полностью встать на ее сторону. В итоге больше пяти дней в семье были постоянные перепалки. Пока, наконец, не вмешалась Кесси, и каким-то чудом заставила маму изменить свое решение. В итоге все остались довольны и счастливы, мне даже купили небольшую книгу на немецком, которую я вскоре смогла прочесть.

Да, Кесси смогла бы сейчас помочь отцу. Она бы нашла нужные слова, она бы его успокоила. Но я не моя сестра, и я не могу взять на себя ее роль. От вчерашней картины мне становится больно, а еще жутко страшно. Страшно за то, что будет с отцом, пока не выздоровеет мама или не приедет Кесси. Наверное, мы с ним слишком похожи, чтобы признать наше бессилие в этой ситуации. Мы с отцом всегда старались быть стойкими, выдерживать любые трудности, но в этот раз наша сила превратилась в слабость. И справиться со многим в одиночку человек не всегда в состоянии. Я думаю, выплеснув все свои переживания, папа стал сильнее. Ведь каждому хоть раз в жизни случалось открываться людям, пусть даже он этого и не хочет. Я не против подобного, просто… я не была готова к такому. Последние два месяца я живу как в тумане, жду возрождение своей семьи. И это произойдет, но как скоро, я знать не могу. Поэтому сейчас я должна приложить все силы, сохраняя остатки памяти о дружном семействе Блэр. Сегодня я больше, чем обычно, уверена, что скоро все наладиться. В меня вселяется невероятный оптимизм, хотя душа продолжает болеть.

С Кесси мы были похожи немногими, но очень важными деталями. Во-первых, мы умеем думать о последствиях наперед, во-вторых, мы с легкостью можем признать свои поражения и ошибки, и в-третьих, мы всегда стараемся все держать в себе. Я бы сказала, что последнее – семейная черта. Хоть раньше мы и делились различными переживаниями, но они были поверхностными, а до глубоких доходили крайне редко. Тот же пример с поцелуем Кесси и парня Ти (об этом я узнала только из школьных сплетен), или операция отца (он скрывал ее от нас больше месяца, боясь навести излишнюю панику), или история с сокращением мамы (салон, в котором она работала, закрыли, и три недели она искала нужную вакансию, чтобы не огорчать нас), и, конечно, тот случай в школе с моим учителем истории (старый маразматик невзлюбил меня и каждый день искал повод унизить). Но я знаю, что различные тайны рано или поздно открывались. Нет, мы доверяем друг другу, просто иногда хочется быть сильной и решить все самой, а потом наслаждаться похвалой с ноткой укора.

Но сейчас мне кажется, что я не справляюсь. У отца есть я, он всегда может высказать все, он это знает. Но сколько бы я не любила своего папу, я не могу просто взять и открыть ему всю свою душу. Отчасти потому, что со вчерашнего дня слез для откровений у меня почти не осталось, и больше потому, что отца окончательно добьют мои истерики. Не надо быть психологом, чтобы понимать это. Мы с папой сейчас будто ходим по тонкому канату: если один оступится, второй сможет подстраховать, но если оступятся двое, то беды не избежать. Поэтому сейчас не время драматических сцен, и вряд ли оно вообще хоть когда-нибудь наступит. Я толком не знаю, нужен ли мне совет или требуется серьезная помощь, слова поддержки или похвала моей силе, но я точно уверена, что до приезда Кесси или выздоровления мамы нельзя вешать нос и впадать в депрессию.

С такими мыслями я и дошла до Центрального парка. В памяти вновь засияла картина травли Бетти. Я зашла туда, куда мышонок убежала от меня после возврата кошелька. Небольшая тропинка вела в сторону Восточной школы, так что благодаря парку можно было сократить путь и избежать лишней траты времени. Но сейчас здесь не было школьников, зато мам с колясками и старичков я увидела гораздо больше, чем за время, пока шла сюда. Мне нравился этот парк. В жаркую погоду огромные деревья скрывали от зноя, а в дождливую спасали от ливня. Кроме того, тут росли прекрасные розы, лилии и еще много различных цветов. Кустарников было много, и они всегда были хорошо пострижены, скамейки красились три или четыре раза в год, а тропинка тщательно подметалась каждый день. В плане Центрального парка Стогвурд всегда соблюдал чистоту, понимая, что те отчаявшиеся, решившие побывать тут, первым делом должны увидеть это потрясающее место, а уже потом вонючие канализации, полуразрушенные дома и заброшенные детские сады.

Как и ожидалось, люди вновь встречали меня вопросительными, боязливыми и сочувствующими взглядами. Сначала я хотела развернуться и направиться обратно, но потом до меня дошло, что сейчас мне это и нужно. Звучит странно, но мне необходимо побыть на виду, чтобы заполнить разум всеми этими людьми и тем самым избавиться от собственных навязчивых мыслей. Да, пусть лучше я буду думать о тридцатилетней домохозяйке с огромными синяками под глазами и обвисшей грудью, шепчущей, глядя на меня, своей ровеснице – полной даме с красными щеками и вторым подбородком, чем я еще раз вспомню слезы отца и свою собственную истерику.

Неторопливыми шагами я дошла до середины парка. Здесь тропинка разделялась: одна также продолжала идти прямо, другая вела налево и делала круг через весь парк, возвращая в самое начало. Сначала я решила пойти налево и вернуться, но неожиданно почувствовала слабость в ногах. Голова снова начала кружиться, я решила присесть на одну из лавочек, находившихся справа от меня. Я видела, что на ее краю уже кто-то сидел, но, так как я чувствовала себя будто на карусели, не разглядела его, и просто опустилась на другой край скамейки. Когда, немного придя в себя, я все-таки разглядела таинственного незнакомца, мое удивление достигло пика. Это был тот самый парень из той самой группы, благодаря которой мисс Одли уже неделю не посещает меня. Его имя я вспомнила сразу, как и бездушный и однотонный голос, с которым он рассказывал про убийство своей матери. Нормальные люди в лучшем случае должны держаться от него подальше, но сейчас, сидя на лавочке с зажжённой сигаретой, в темных джинсах и светлой футболке, с таким спокойным и безразличным взглядом, он казался мне обычным подростком. Мэтью не поворачивал голову в мою сторону, ни один его мускул не дрогнул, и я уверена, он даже не обратил внимание на то, что пару минут назад на его лавочке появился гость. Не знаю, узнал ли он меня, но я вцепилась в него взглядом. В голове не укладывалось, что я смогла вот так просто встретить кого-то из группы психов-неудачников.

Но Стогвурд – не мегаполис, и встретить я могла кого угодно, сегодня жребий пал на этого русоволосого парня. То, что он тоже, как и я, не ходит в школу, меня не удивило: сомневаюсь, что в учебных заведениях есть место для таких как Бетти, Кэролин и Мэтью. Но все же мышонок пересиливает себя в этом плане, а рыжеволосая – наркоманка, ее появление в классе грозит скандалом со стороны родителей, беспокоящихся за собственных чад. Мэтью, вероятнее всего, отказался от школы сам. Не могу объяснить, как я пришла к подобному выводу, но в этом я была уверена. Как и в том, что последнее место, где я могла встретить этого парня с каменным лицом, был Центральный парк Стогвурда. Я думала, что такие, как он, целыми днями сидят дома, закрывшись к себе, как это делала и я. Оказалось, я ошиблась. Пока я размышляла над этим, Мэтью успел докурить свою сигарету и затушил ее о край лавки. Следом он достал из красной пачки «Мальборо» вторую и быстро, как робот, засунул ее в рот, поп-прежнему игнорируя мое присутствие, хотя ему все же пришлось повернуться в мою сторону, нащупывая в кармане зажигалку.

Лавочка, на которой мы сидели, находилась в стороне от прочих. Ее прикрывали деревья, и из-за этого она еще больше выглядела особняком. Те, кому посчастливилось быть тут впервые, прохаживаясь по тропинке, с которой я сошла, чтобы сесть, могли и попросту не заметить нашу скамейку. Однако эта скрытность нисколько не остановила мамашу с коляской, подошедшею прямо к нам. Женщина укоризненно смотрела на Мэтью и его сигарету. На меня же она не обратила никакого внимания, что меня даже обрадовало.

– Молодой человек, настоятельно прошу вас бросить сигарету, здесь общественное место и мой ребенок не должен дышать подобной грязью, – ее голос настолько зазвенел в моих ушах, что на середине фразы я недовольно зажала одно ухо.

Эта женщина была уже в возрасте, и видно, что ребенок у нее не первый, поэтому она привыкла к подобным конфликтам. Одета она была как-то слишком тепло (длинная серая кофта с начесом и безразмерные вельветовые штаны), а когда говорила, то каждые пять секунд заглядывала в розовую коляску, боясь за свое чадо. Мэтью тем временем продолжал курить. Он смотрел прямо, а так как прилежная мать стояла буквально в нескольких шагах от него, загородив весь обзор, потому что была довольно полной, то следовало бы подумать, что смотрит парень на нее. Но его привычная черта смотреть прямо, но в то же время как бы сквозь предметы, до того взбудоражило бедную женщину, что от накатившего возмущения она раскрыла рот. Зубы у нее были кривые и желтоватые, и от этого ситуация показалась мне еще более комичной. Мэтью было на нее абсолютно плевать, я знала, что он докурит свою сигарету, и если надо, то возьмет следующую. А эта мамаша, не раз отчитывающая молодежь и не готовая к такому сопротивлению, очень скоро закипит, как чайник на плите. От этого я невольно фыркнула. Взгляд дамы тут же переметнулся в мою сторону сначала с удивлением, а потом с ужасом, который я еще не видела. Но и к этому я была готова. В отличие от Мэтью, я смотрела прямо на нее, не моргая, до тех пор, пока мамаша не вцепилась в свою коляску и быстро удалилась. Но перед этим я отчетливо услышала слово «психи», и вся эта история стала для меня вдвойне забавной. Уж лучше пусть меня будут считать психом, чем я стану одной из таких назойливых женщин, видевших свое счастье только в отрыжке любимого ребенка.

Я и не заметила, как губы начали расплываться в улыбке. А когда я повернула голову в сторону Мэтью, то даже вздрогнула от неожиданности: он в упор смотрел на меня. Причем смотрел не так, как на ту мамашу, а именно смотрел, как обычные люди глядят на своего собеседника. Только вот беседы у нас никакой и не было. Не могу сказать, что его взгляд был заинтересован мной, но он все же был. И это меня приободрило. Я подумала о том, что встречи и вправду бывают не случайны, потому что сейчас мне нужен был такой человек, как Мэтью. Он не будет ничего спрашивать, ничего отвечать и задавать какие-то вопросы. Да, ему все равно на то, что происходит у меня, но гораздо важнее то, что он готов и будет слушать меня, пускай даже на следующий день он вряд ли вспомнит мою пустую болтовню. А мне и не нужно, чтобы кто-то вспоминал. Казалось бы, нет ничего проще, чем взять и выбросить из памяти ненужный материал, но только почему миллионы людей до сих пор помнят свою первую несчастную любовь, первый неудачный сексуальный опыт, первые месячные и прочую ерунду…

До меня больше минуты доходило то, что последнюю фразу, воспроизведённую в моем сознание, я воспроизвела и в речи. От этого мне стало не по себе. Я не хотела начинать этот пустой и никому не нужный диалог, чтобы сразу показаться сумасшедшей, каковой меня и считает большая часть города. Чтобы оценить всю катастрофичность эпизода, я осторожно повернула голову в сторону парня. Мэтью сидел так же, как и до появления той мамаши, и продолжал вдыхать сигаретный дым. Я с облегчением вздохнула. Да, заинтересованности в нем, как во мне на уроках физики, но в тоже время он, пожалуй, первый, кто не считает меня помешанной. Даже собственный отец… Нет, лучше не думать об этом.

Я, не отрываясь, смотрела на Мэтью. Сколько можно курить? Легкие объявят тебе третью мировую, если так продолжится.

Да, он действительно красивый. Ресницы пышнее, чем у Кесси, да и губы ничего… Он, наверное, хороший спортсмен, раз может похвастаться такими мускулами. Интересно, чем он занимался? Баскетбол или футбол? Или, может, ему по душе плавание.

У него наверняка были опекуны, благодаря которым он не пошел ко дну. Каждому из нас порой нужен человек, который поможет сделать все взамен своих собственных интересов…

И в какой период моей жизни меня вдруг так сильно начали интересовать люди? Всегда. Да, до аварии с Кесси я много изучала и сопоставляла. Получился некий урок жизненной психологии. Я смотрела на поведение знакомых и незнакомых в различных ситуациях, анализировала их ошибки и противоречивое мнение, предполагала возможные последствия. У меня не было записей, в основном все держалось на жестком диске в голове, поэтому никто не мог упрекнуть меня в занятии не по годам. Возможно, в моем возрасте и вправду не стоит забивать себе голову таким, но благодаря людям, на которых я глазела каждый день, мне удалось узнать многие особенностей разных полов и возрастов. Я решила, как буду поступать в той или иной ситуации, пережитой наблюдаемыми, и скорее всего поэтому у меня до сих пор нет настоящих друзей.

После тех ужасных событий я забыла о своем увлечении. Мне не хватает Кесси, и прочие занятия, в которых принимала участие и она, стали невыносимыми без ее присутствия. Но только не с Мэтью, да и если поразмыслить, с еще двумя неудачниками. По сути, если бы не они, мне так и пришлось каждую неделю выносить пустые разговоры мисс Одли. Хуже того, что у всякого «лечения» есть финальная стадия, и, в конце концов, если мое состояние, по мнению врачей, не изменится, то даже страшно подумать о следующем этапе. Но разве это не абсурдно – быть благодарной подросткам с поломанной жизнью?

Несмотря на свою пламенную речь в голове, я пока не решилась сказать и пары слов вслух. На секунду мне показалось, что Мэтью, уже давно докурив сигарету и бросив ее остатки под ноги, ждет именно меня, но это была лишь эгоистичная секунда, которая вмиг закончилась. Говорить я решилась ради себя, но тут встает новый вопрос – о чем говорить? Так сразу рассказать об отце, который вчера плакал навзрыд, или о том, как он напивается, или о том, что Кесси непозволительно долго не отвечает мне, или о матери… Нет, это слишком. Есть вещи, которые тяжело произнести вслух, даже если ты сидишь один в пустой комнате, с заколоченными окнами и пуленепробиваемыми стенами. Эта непосильная боль передается через голос и зависает в воздухе настолько, что тебе самому в итоге становится трудно дышать. Конечный итог всегда один и тот же: ты начинаешь задыхаться от собственных мыслей и слов.

– Я подбородок разбила, – слова вылетели сами собой, но я решила, что это даже к лучшему. – Вот так просто взяла и.…упала. Точнее, поскользнулась и ударилась. Вообще-то я обычно редко падаю, у меня даже шрамов никаких нет. Этот, похоже, будет первым. Так странно, что наша жизнь сведена к минимуму, но нам и этого мало – люди пытаются еще больше ускорить свою смерть такими нелепыми вещами, что если бог и вправду существует, то непременно заливается громоздким смехом от такого номера.

Я не ждала какой-либо реакции от Мэтью, что было правильно. В этот момент я будто говорила сама с собой, но все же прекрасно понимая, что парень рядом, и слушает меня. Наверняка, очень скоро я буду вспоминать этот опыт со стыдом, но сейчас мне настолько все равно, что начинает казаться, будто так и должно быть. Да, мне больно, обидно и неприятно, но причина этому – не накаченный парень с пачкой сигарет и безразличным видом, что в какой-то степени не может не радовать.

– Та противная тетя, которая пыталась призвать твою совесть и вызвать стыд – мне никогда такие не нравились. – продолжила я, скрещивая руки на груди. – Конечно, с одной стороны она права, ведь в парке и вправду запрещено курить и все дела, но в этой ситуации я почему-то за тебя. Может потому, что мы подростки и должны быть солидарны, а может и потому, что весь город считает нас чокнутыми…Хотя, тебя нет. Пусть будет не такие, как все. Да, люди считают нас не такими, как они, в этом и наша и их проблема. Эти противные взгляды и чрезмерная опека… И после всего этого они действительно ждут благодарности? Пусть засунут ее себе куда подальше, вот что я думаю.

Даже в таком состоянии я поняла, что наговорила лишнего. Лишнего даже для Мэтью, который не выражал ничего так же, как пять, десять и пятнадцать минут назад. Но мне по-настоящему стало неловко за свои слова. Я не хочу, чтобы и он считал меня сумасшедшей, веь это далеко не так. Люди осуждают меня за живую сестру, за то, что я говорю о ней и не хочу мириться с их мнением. А я хочу, чтобы хоть кто-то поверил мне и моим словам, пусть даже Мэтью, Кэролин или Бетти, которых тоже осуждают. Да, мы абсолютно разные, но так или иначе мы застряли на одной лодке, поэтому я начну с них. Они поверят, все поверят мне, а когда приедет Кесс, все сразу закроют недовольные рты и будут сомневаться уже в своей нормальности.

Шорох возвращает меня в реальность. Мэтью, держа в зубах очередную сигарету, но пока не зажигая ее, встал с лавки и, не оборачиваясь, направляется туда, откуда пришла я сама. Я хотела последовать за ним, но тут же столкнулась с мыслью, что это будет выглядеть как преследование. Поэтому я решила еще немного посидеть и, сделав круг через другие вороты парка, отправиться домой. Не могу сказать, что мне сильно полегчало и проблемы остались в прошлом. Но теперь у меня появилась цель – доказать миру свою правоту и воскресить Кесси в глазах неверующих. Дома придется делать вид, что все хорошо и вчера ничего не было. На улице придется делать вид, что я также занимаюсь обыденными делами, как и все, в группе неудачников придется притвориться, что мне безумно интересно и я выздоравливаю. Немного скверно, но пока это лучший вариант для нас всех.

Глава 8

– Я хочу, чтобы каждый из вас, начиная с завтрашнего дня, записывал сюда наиболее яркие и запоминающиеся моменты жизни, а еще то, что вас чаще все беспокоит, раздражает, радует, заставляет двигаться дальше, – воодушевленный голос миссис Хенс никак не соответствовал ее цели, которую она ставила перед собой и, что меня больше всего огорчало, перед нами.

Мой второй субботний вечер начинается с группы антисоциальных личностей под предводительством женщины с огромными морщинами на лице и жировыми складками на теле. Я специально вышла из дома пораньше, чтобы прийти не последней, но какого же было мое удивление, когда я, заходя в сомнительный зал бывшего детского сада за полчаса до начала промывания мозгов, обнаружила извечную троицу на своих местах. Если бы не тот самый первый вечер, когда я видела их, разбредающийся по разным паршивым уголкам нашего города, можно было подумать, что они ходят вместе или их привозит специальная машина с пометкой "секретно". Кажется, будто все это время, пока меня не было, эти психи только и делали, что обсуждали меня и мою "умершую" сестру, а, услышав шаги, замолкли, сделав каменные лица. Чтобы никого не отвлекать, я старалась как можно тише сесть за свой стул. По правде говоря, никому я и не мешала, так как они ничем и не занимались: Кэролин что-то печатала в своем айфоне, Бетти оглаживала свое шерстяное платье, а Мэтью смотрел в одну точку с непроницательным взглядом. Естественно, моя скрытность не осталась без внимания рыжеволосой. Увидев то, как я тихо опускаюсь на стул, плавно кладя рюкзак на пол, она фыркнула и расплылась в злорадной ухмылке.

– У нас уже есть один мышонок, ты опоздала, подруга. Как делишки у сестры?

В ее фразах сарказма было больше, чем во всех группах поддержки с бесполезными собраниями и разговорами. Худощавые ноги Кэролин украшали темные колготки и кожаное мини-платье, которое сидело в обтяг. Как всегда, тонны косметики и красные губы – пожалуй, она была красивой, если смыть половину ее макияжа. Краем глаза я оценивающим взглядом посмотрела на остальных: Мэтью был в тех же джинсах, которые я видела на нем в парке, плюс к этому добавилась серая майка. Но мое внимание больше привлекла вещь, скомканная на его стуле: фиолетовая куртка с белыми рукавами и застежками. Я сразу ее узнала: в нашей школе такие всегда носят спортсмены, дабы выделиться из толпы и показать весь свой пафос и важность команды. Такую носил самый первый парень Кесси, носил и Томас, а Брюс, ее последний бойфренд в школе, однажды сказал, что качки носят свою униформу для того, чтобы не потерять себе подобных, ведь не всегда же удается поймать бейсбольным мяч перчаткой. На это сестра лишь фыркнула, а я рассмеялась. И тогда, заметя наш смех, сдалась и она. В то время, несмотря ни на что, мы продолжали смеяться.

Так значит, я была права, предположив еще в парке, что он спортсмен. У меня все больше складывалось впечатление, что этого парня, несмотря на его проблемы, ждут в школе и команде, в отличие от меня или мышонка Бетти. Последняя сидела, по обеим сторонам держась за стул руками, с отведенными глазами к стене. Кроме ужасно теплого платья на ней была не менее теплая и старчески-длинная серая кофта, больше похожая на шаль. Закончив свой осмотр, краем глаза я поймала на себе презрительный взгляд Кэролин, уставившуюся на мои темные джинсы бойфренды и укороченную темную толстовку с капюшоном. Встретив мои глаза, она громко фыркнула и открыла рот для очередного, как только одной ей тут казалось, остроумного комментария. Но меня спасли оживленные шаги и скорое появление запыхавшейся миссис Хенс с каким-то белым пакетом. Вот тут и началось настоящее веселье.

Закончив формальности и объяснив суть нашей очередной терапии, женщина, все еще стараясь отдышаться, начала раздавать нам наши будущие компроматы. На самом деле это были никакие не блокноты, а тетради на кольцах с твердыми обложками. Эта женщина не промах, видно, что она продумала все заранее. Твердая обложка для сохранения подобающего вида и раздвижные кольца для вставки новой бумаги, которая, наверняка, у миссис Хенс тоже имелась. Все бы ничего, но картину довершали рисунки животных на обложках тетрадей. Такие обычно можно встретить у детей в детском саду или у тех, кто только начинает постигать азы образования. Кэролин досталась антилопа на фоне какого-то пустыря, Мэтью – волк, поднявший свою морду к ярко-желтой луне, Бетти разглядывала белоснежного зайца на светлом снегу, а мне посчастливилось увидеть сокола на вершине горы. Пока миссис Хенс вспомнила о ручках и начала их раздавать, на секунду мне показалось, что моя птица словно пытается оторваться от бренной земли, но по каким-то причинам не может. И вообще, кто изображает сокола не в его стихии? Наверное, рядом с ним смело могла расположиться и я.

– Что думаете, ребята? – миссис Хенс, натянув широкую улыбку, выжидающе просверлила каждого из нас взглядом.

– Очень символично, – я не удержалась от комментария, за что и получила немедленную кару.

– О, Вэлери, тебе по душе такая терапия, да?

– Вообще-то я не…

– Отлично, тогда нашу следующую встречу начнем с описания твоего рассказа. Ты ведь не против, правда?

– Я…

– Вот и чудесно. А теперь…

Если бы миссис Хенс работала в дорогом ресторане, то все ее клиенты съедали как минимум среднюю стоимость от всего заведения. Наверное, на курсах, где обучают таких, как она и мисс Одли, постоянно говорят о проявлении инициативы с их стороны. Одно неправильное предложение – и в следующую субботу я уже стану жертвой психологического анализа. Да и что мне писать, я просто сижу дома, по четвергам записываю видео для Кесси, ем пирог нашей соседки и тщетно пытаюсь контролировать алкоголизм отца. Моя жизнь сейчас не блещет оптимизмом и выздоровлением, который так хотят увидеть все, кроме, пожалуй, меня самой.

– Итак, а теперь переходим к домашнему заданию, на которое вам отводилось две неделе, – миссис Хенс наконец-то заняла свое место на стуле. Когда-нибудь он ее не выдержит.

Рыжеволосая тяжело вздохнула, мышонок вздрогнула, даже мистер безэмоциональность поправил свою куртку. Такая реакция на последнюю фразу нашей мучительницы не осталась без моего внимания, поэтому мне стало слишком интересно для того, кто собирался абстрагироваться от этих неудачников. Но так или иначе, мне предстоит сидеть тут со всеми, и я была рада, что две недели назад обо мне никто не знал.

– Итак, Кэролин, – женщина обратилась к рыжеволосой. – Как тебе группа поддержка для нар… для людей с такой же проблемой, как у тебя?

Эта фальшивая деликатность миссис Хенс довольно сильно подействовала на Кэролин: она уронила свой мобильник, а когда вновь подняла голову, на ее лице отразились боль и гнев. Не знаю, что сильнее заставило ее злиться: оговорка с наркоманкой или причисление к себе подобным, но вскоре она приняла самый невозмутимый вид с привычной ядовитой улыбкой красных губ.

– Да, миссис Хенс, – ответила рыжеволосая. – Я была там.

Кэролин старательно повысила голос на последней фразе, дабы уверить всех, что совершила настоящий подвиг, хотя наша надзирательница спрашивала вовсе не об этом. Это понимали все, а лучше всех рыжеволосая, которая только и ждала следующего вопроса миссис Хенс. И очень скоро он последовал, что не могло не развеселить Кэролин, которая, как мне показалась, входила во вкус. По ее сверкающим ледяным глазам я поняла, что она намеревается выкинуть что-то, не относящееся к сегодняшнему тренингу.

– Поначалу я думала, что мне надеть, – ухмыляясь, начала она. – Я думала, там типа будут отбросы, которые кололись несколько лет, а то и больше, и вряд ли у них есть деньги на нормальные шмотки. Я хотела слиться, ведь не всегда же быть самой красивой, но потом осознала, что это было для меня большой проблемой, ведь вся моя одежда была идеально красивой, поэтому я…

– Кэролин, я прошу тебя, давай перейдем ближе к проблеме… – миссис Хенс сняла очки в знак нетерпеливости и посмотрела на маленькие наручные часы.

– Но миссис Хенс, вы же говорили, что в наших рассказах важна каждая деталь! – рыжеволосая по-актерски развела руками. – А кто знает, может подборка моей одежды поможет нашей Бетт-с, которая одевается хуже престарелых нариков.

– Довольно, – лицо надзирательницы стало серьезным.

– Так вот, – поняв, что эта схватка осталась за ней, Кэролин продолжила свой рассказ, – я надела обычные черные джинсы и розовую кофту с небольшим вырезом, и пошла покорять наркош. На самом деле там ужасно скучно, миссис Хенс. Около двух часов я сидела с ходячими мертвецами. Они были похож на зомби, которым типа удалось влиться в массы. Сначала я хотела свалить, послушав пару историй, но потом меня заинтересовал один молодой парень в черной толстовке, который выглядел так же, как и я – здоровым, и мне пришлось просидеть гребанных два часа ради этого красавчика. Каждый рассказывал такие отвратительные истории, что к концу этого ада я думала о том, чтобы выйти и проблеваться. Кстати про это: один наркоша, видно, недавно сошедший с героина, рассказал, как однажды купил наркотики у другого поставщика, и его организм их не переварил, в итоге он заблевал всю квартиру родителей и даже собаку. Мне стало мерзко, а потом смешно, но по щенячьим взглядам остальных я поняла, что ржать здесь не стоит, а то еще закидают меня своими использованными шприцами, которые наверняка кто-то из тех чудиков хранит как напоминание о былых днях. Черт, знали бы вы, какие они уроды. Но, продолжая историю с тем парнем, который оказался типа куратором из какого-то медицинского центра, я хочу сказать вам, миссис Хенс, что вы поставили меня в неловкое положение, указав в моих данных год рождения. Из-за этого он так вежливо отказался от…

– Кэролин, тебе необходимо научиться контролировать речь… и себя в том числе, – миссис Хенс резко махнула рукой в знак того, что рассказ рыжеволосой закончен. – Ты же понимаешь, что суть таких групп, как наша, или той, в которой была ты, не сидеть и смеяться над историями, которые кажутся тебе глупыми и ненужными, а понять их ошибки и сделать собственные выводы о своих. То, что они пережили....

– Но я этого не переживала, – Кэролин лениво растягивала фразы, взгляд абсолютно ничего не выражал, будто ее слова были заготовлены заранее и все шло по плану. – Я слетела с этого дела, и единственное, что мне хочется, это просто не посещать такие тупые группы. Вы же знаете, любезная миссис Хенс, я завязала.

Дабы подтвердить свои слова, Кэролин закатила рукава своего платья и демонстративно вытянула руки вперед. Так как мы сидели близко друг к другу, я смогла разглядеть небольшие бледно-фиолетовые ранки на сгибе, но невооруженным взглядом они были практически не заметны. Следов от новых уколов не обнаружилось. Пока миссис Хенс, видно, больше довольная руками Кэролин, чем ей самой, вежливо говорила о важности подобных групп, я не отводила взгляда от рыжеволосой. У нее слишком гладкая история для бывшего наркомана. Мне всегда казалось, что суть реабилитации именно в том, что человек должен страдать, прежде чем стать хотя бы наполовину тем, кем он являлся. А история рыжеволосой такая идеальная потому, что она до сих пор наркоманка, которой пока удалось обмануть всех. Почти всех.

Мы с Кэролин встретились взглядами. На секунду она стала серьезной, и тогда в моей голове возникло одно-единственное слово – нога. А рыжеволосая будто услышала мои мысли и стала смотреть с некой опаской. Мы продолжали играть в гляделки до тех пор, пока голос миссис Хенс не развеял чары.

– … и таким образом должны поступать мы все, вне зависимости от желания и полученного результата. Так, давайте дальше, – ее взгляд остановился на единственном парне. – Мэтью, как прошла игра стогвурдских «львов»?

Итак, этот парень с туманным взглядом и никотиновой зависимостью определенно бывший спортсмен. «Львы» – так называют только футбольную команду старшей школы Восточного Стогвурда. У них всегда было много славы, они часто побеждали и ездили по разным городам. Но больше года от них нет вестей. И благодаря Мэтью я поняла, почему это случилось.

– Они проиграли, – ледяной голос парня заставил съежиться.

Повисла пауза. Неудивительно, что миссис Хенс выглядит такой уставшей: специалисту, как она, уверенность должны придавать пациенты, идущие на поправку. Однако по нам вряд ли можно сказать, что это осуществимая цель.

– Неужели тебе не было досадно, что твоя команда, которая дала тебя так много, проиграла? – миссис Хенс из последних сил старалась выудить из Мэтью хоть какие-то эмоции. – Те мальчики, которые играли, это ведь твои друзья. Неужели тебе не хотелось вновь оказаться с ними на одном поле?

– Мне было все равно, – отрезал парень.

– Но тебе ведь хотелось вновь почувствовать эту атмосферу игры, ощутить себя капитаном и помочь выиграть? – миссис Хенс продолжала свой допрос, благодаря которому я открывала все больше и больше вещей о самом молчаливом парне во всем Стогвурде.

– Оставьте его, дорогая миссис Хенс, у спортсменов те еще тараканы в голове, – Кэролин закинула ногу на ногу и, как ни в чем не бывало, продолжила свой монолог, который, по всей видимости, казался ей важным. – Помню, год назад мне приглянулся один из «львов». Загорелый, высокий, накаченный брюнет, его звали… да неважно. И что вы думаете? Оказалось, что этот брутальный мальчик подставляет свою загорелую задницу для других высоких и накаченных мальчиков. Сначала я не поверила, а потом типа охренела, и в итоге…

– Кэролин, тебе напомнить о самом первом правиле, которое должны соблюдать все присутствующие? – миссис Хенс теряла контроль: она резко, насколько это возможно в ее возрасте и весе, встала со своего стула и начала расхаживать, испепеляя не только рыжеволосую, но и всех нас злобным взглядом. Ее грудь опускалась и поднималась ежесекундно, будто ей было трудно дышать.

– Тебе напомнить, Кэролин, что твои выходки здесь могут обернуться клиникой? – надзирательница повысила голос, отчего он был похож на нервный визг свиньи, но забавным это никому не показалось. Эта женщина для нас кукловод, в ее власти испортить наши жизни, и она это понимает. Это понимают и Мэтью, и Бетти, а больше всех понимает Кэролин, которая прямо сейчас сидит с открытым ртом и ошарашенным взглядом. Ей грозит наркологическая клиника, и явно она не горит желанием сидеть там, есть спортивную еду и общаться с такими же, как она. Поэтому, если она обладает хоть малой долей разума, она должна сделать выводы.

– Извините, миссис Хенс, я просто хотела оживить беседу, больше не повториться, – улыбка была натянутой, а слова неискренними, но женщину это устроило.

Из-за Кэролин миссис Хенс упустила одну деталь, которую заметила я. Последний вопрос надзирательницы задел Мэтью за живое. Он выпрямился, прикусил нижнюю губу, одно плечо дернулось, а взгляд на секунду стал осознанным – таким, как у всех «нормальных» людей. Мне показалось, в них заиграл какой-то азарт, но это всего лишь мои предположения. Мгновение спустя парень вновь принял свое привычное положение. Мне же была любопытна его реакция. Видимо, команда и спорт когда-то значили для Мэтью многое.

– …и поймите, дети, что такие сложные жизненные ситуации, как у вас, требуют незамедлительного решения, иначе в будущем это может обернуться настоящей катастрофой, – в мой слух стремительно врезалась лишь последняя часть монолога миссис Хенс, а судя по ее раскрасневшемуся лицу и активным жестикуляциям, говорила она долго. – Но ни я, ни другой специалист в этой области не сможет помочь вам, если вы не пойдете навстречу. Вы еще молоды, у вас впереди то, что сейчас вы строите сами. Я прожила хорошую жизнь в нашем городке и поняла главную истину: нельзя все всегда держать в себе. Вы не справитесь со своими проблемами самостоятельно, для этого и нужна наша группа, и я в том числе. Доверие – залог успеха в таких делах, поэтому я настоятельно рекомендую вам поменять свое отношение к нашим встречам.

Доверие… Сложно научиться доверять, когда весь город думает, что ты сумасшедшая. Или когда собственный отец напивается, тем самым уходя от своих проблем. А может мне довериться мисс Одли, которая только и мечтает отправить меня в психбольницу? Кесси рассказывала мне многое, но ни мне, ни кому-либо еще не говорила о том, что по-настоящему у нее на душе. Нам оставалось лишь догадываться, и в этом плане я всегда была первой. Но, как и сестра, я не могла поделиться самым сокровенным. Например, тем, что пару месяцев назад мне понравился парень из выпускного класса, который не обращал на меня никакого внимания. Но вскоре все переменилось: он начал ходить в библиотеку и садиться рядом с тем местом, где постоянно находилась я. В итоге он позвал меня на свидание, но так и не пришел. Оказалось, что кто-то из его друзей узнал о моих чувствах, и они просто решили разыграть меня. Или еще тот случай, когда команда черлидеров пригласила меня к ним, в итоге после первой тренировки эти противные девчонки загнобили меня, начиная от роста и заканчивая весом. Они делают это специально, чтобы поглумиться над девчонками и показать, что в команду попадают только избранные. Доверие – хорошая вещь, но вряд ли хотя бы половина Стогвурда может похвастаться им. И я, как и те, кто сидят рядом со мной в кругу, явно не соотносятся с этим словом. Даже миссис Хенс, при всей ее открытости, наверняка за весь свой профессиональный опыт накопила секретов больше, чем мы вчетвером вместе взятые.

На улице наверняка уже стемнело. Последней на сегодня предстояло говорить Бетти. Кажется, именно на нее возлагала свои последние надежды измученная надзирательница. Ее задание поначалу показалось мне смешным – изъявить желание быть одним из организаторов бала в Восточной школе. Такие мероприятия, включающие в себя громкую музыку, танцы и веселье по традиции проводятся в школах Стогвурда каждую осень, зиму и весну. Я никогда не была организатором таких торжеств, но знаю, что на такое обычно подписываются либо заядлые отличники, либо те, кто так и не нашел пару на бал, либо заядлые отличники без пары. За пару недель до начала этой бесполезной суматохи они раздают бесполезные листовки с датой и местом проведения, затем помогают в оформлении спортзала, а во время самого бала следят, чтобы никто из старшеклассников не принес алкоголь. Естественно, что многие все же это удается. После всей этой мути организаторы освобождаются от своих прямых обязанностей и могут либо покинуть место проведения или же остаться с остальными счастливчиками и наслаждаться музыкой и атмосферой. Лично у меня эти традиционные балы никогда не вызывали особого уважения и тем более рвения, и появлялась я на них только из-за Кесси и Тиффани, которые готовились к одному вечеру за пару недель, а иногда и за месяц. Сестра говорила, что подобные танцы во многом определяют человека, а значит всегда есть возможность показать настоящую себя. Конечно, этим она явно и бесстыдно намекала на меня, из-за чего мне приходилось постоянно выбирать себе платье и туфли, на которых я еле стою. Тогда это казалось сущим адом, но, вспоминая об этом теперь, я невольно призналась самой себе, что мне не хватает этой атмосферы.

Бетти явно не являлась фанатом танцев. Я довольно долго соображала, почему ей досталось именно такое задание от миссис Хенс, ведь с другими все было очевидно: для Кэролин было необходимо, чтобы она поняла, в кого может превратиться спустя пару лет; Мэтью, как бывший игрок, должен был вновь почувствовать атмосферу и тоску по команде и футболу; Бетти должна стать организатором, потому что… И тут меня осенило. Все было проще, чем я думала. Конечно, организаторы не только готовят школу к такому «важному» событию, но и постоянно контактируют с учениками: листовки, опросы, напоминание, списки и многое другое. А миссис Хенс довольно умна. Блокноты, а теперь эти задания – она явно не из тех людей, кто прозаично относится к своей работе.

– Я не смогла… извините, – эти четыре слова Бетти выдавила из себя еле слышно, не поднимая головы и чуть сжимая свои маленькие бледные кулачки.

Повисло напряжённое молчание. Миссис Хенс, ожидая совершенно другого ответа, открывала и закрывала рот, пытаясь сформулировать более точную мысль. Мэтью продолжал испепелять взглядом потолок, будто не моргая, и даже Кэролин, от которой, казалось бы, должен начаться весь пожар, тихо сидела на стуле, скрестив руки на груди и тяжело вздыхая. Наши взгляды вновь встретились, в этот раз в ее глаза отразилась открытая злоба и презрение, и я догадываюсь, почему.

Мне стало жаль Бетти. Длинная одежда, опущенный взгляд, тихий голос и абсолютная замкнутость – увы, эти качества ведут к самым неприятным последствиям. Я бы не пожелала никому, включая того водителя, из-за которого произошла авария на 39-ом шоссе, стать жертвой школьных издевательств. В Западной школе Стогвурда, где я официально числюсь примерной ученицей, было много так называемых изгоев общества. И каждому из них доставалось немало. Парня с фиолетовыми волосами, которого все считали геем, окунали в унитаз больше раз, чем я посетила курсов фотографии. Новенькой, пришедшей в бывший класс Тиффани, досталась бомбочка с краской, после которой она, плача, три урока безуспешно пыталась смыть остатки зеленой жидкости с лица. А Гвен Эдрисон одним прекрасным осенним деньком обнаружила на двери своего и соседних шкафчиков огромный плакат, разделенный на две части: справа – ее фотография в розовом платье, слева – фотография свиньи в розовой балетной пачке. Я хорошо помню ее имя и все произошедшее потому, что однажды дома я наткнулась на смеющихся Кесси и Ти, печатающих те самые фотографии. Она была толстухой, и этого было достаточно, чтобы начать издеваться. После того случая я не разговаривала с Кесси около недели, но вскоре она заставила меня простить себя, отмазываясь невинной шуткой. Она всегда умела это делать, на нее невозможно было долго злиться. Это часто играло со мной злую шутку.

– Что ж, Бетти, это очень печально, но не стоит расстраиваться, – достаточно бодро произнесла миссис Хенс, хотя было очевидно, что слова мышонка ее окончательно добили. – Через неделю ты получишь другое задание, так же как и вы все, включая Вэлери. А теперь все свободны, и не забываем о блокнотах.

Новость с заданием и мое имя в конце меня не порадовали. Когда я очнулась от осознания того, что мне предстоит (, все уже начали выходить. Кэролин, последний раз пробежав своими большими глазами зал, развернулась и фыркнула. Бетти, закутавшись шерстяным шарфом, которого я даже не увидела вначале, последовала за ней. Пока Мэтью надевал куртку, мне удалось разглядеть ее получше. На правой стороне груди красовалась заглавная буква В- отличительный знак Восточной школы. Там же был изображен небольшой лев с густой гривой и открытым ртом, словно готовившимся к атаке на несчастную жертву. Куртка, похоже, была новая, и когда парень ее надел, мне показалось, что я уже где-то его встречала.

У входа, как оказалось, меня уже поджидали. Кэролин, увидев меня, быстро бросила недокуренную сигарету и настойчиво толкнула меня к стене. От неожиданности я даже не сопротивлялась..

– Тебе мало в жизни проблем? – впервые со дня нашего знакомства она говорила серьезно: от смазливой улыбочки и нахальных глазок и след простыл. – Или ты хочешь доказать всем тут, принцесса, что ты не такая, как мы?

– И что тебе нужно? – я не хотела смотреть на все это через невидимую призму шутки, поэтому сразу перешла к делу.

– Чтобы ты не пялилась так, будто знаешь обо мне все, сука, – рыжеволосая толкнула меня в плечо, отчего ребрам пришлось несладко. – Ты здесь новенькая, но не думай, твою мать, что ты особенная. Ты в еще большем говне, чем мы все. И твоя дорогая сестренка на самом деле…

– На прошлой неделе я прекрасно видела, в каком ты говне. Поделишься тем порошком? – мысль о том, что эта самовлюбленная девчонка будет хоть что-то говорить про Кесси, заставила меня окунуться в настоящий омут проблем и открыть рот, хотя изначально я вовсе не собиралась раскрывать все свои карты.

Кэролин моментально изменилась в лице. Она не стала пытаться сохранять невозмутимый вид, как на ее месте поступили бы взрослые. Вместо этого ее глаза готовы были вылезти из орбит, а губы чуть дрогнули и начали бесшумно шевелиться. Вскоре шок сменился гневом, я увидела ее четкие скулы и выступившие вены на висках, лоб сморщился, а в глазах играл недобрый огонек . Я поняла, что теперь могу надеяться только на чудо, но ничуть не жалела о сказанном. Какое право она имеет осуждать меня и хоть что-то говорить про мою семью, если сама занимается таким, из-за чего здесь и оказалась.

– Ты ничего не докажешь. Тебе не поверят. Мои руки чисты, сама видела, детка, – взгляд Кэролин снова трансформировался в обычно-нахальный. Она подошла ко мне вплотную так, что пришлось сильнее вжаться в стену, холод и сырость которой я чувствовала даже сквозь одежду.

Только сейчас я смогла разглядеть ее вблизи. Дрожащие руки, не меньше двух слоев тонального крема, чтобы скрыть синяки под глазами и рубцы возле линии рта, слегка смазанная помада и остатки туши под нижними веками – такой она была для всего общества, и такой же она хочет быть всегда. Неизменная тень въелась в нее настолько, что кроме нее почти ничего не осталось.

– Очень умно с твоей стороны, – я тоже попыталась придать своему голосу наигранное спокойствие. – А если доктор начнет проверять твои ноги, то ты сможешь обвинить его в сексуальном домогательстве, таков твой план?!

Эти слова я произнесла с мыслями о неизбежном. И если умирать, так умирать победителем. На самом деле моя теория про ногу была лишь теорией, в которую я до конца не верила. Если бы Кэролин это знала, все произошло по-другому. Но она не знала. И по ее взгляду, который буквально застыл на мне, и тяжелому и частому дыханию я поняла, что второй раз попадаю в точку. Я с удивлением изучала ее и думала, что же будет дальше. Для Кэролин я – принципиальная угроза, а такие люди, как она, сделают все, дабы уничтожить то, что может в скором времени уничтожить их.

– Ты. Даже. Не. Представляешь. Во что. Ввязалась. Мразь, – рыжеволосая нарочито долго и с большими паузами проговаривала эти слова, а последние буквально прошипела. – Если ты хоть кому-то намекнешь своим грязным языком я тебя уничтожу, сука, я просто…

В руке Кэролин появился маленький перочинный нож, лезвие которого плавно приближалось к моему горлу. О развитии дальнейших событий можно будет лишь догадываться. Планы рыжеволосой нарушили плавные шаги, а точнее, ее обладательница. Они принадлежали миссис Хенс. Мы с Кэролин машинально пришли к такому выводу, и в последний раз переглянулись. Когда женщина вышла из здания, нас рядом уже не было. Спохватившись первой, рыжеволосая благополучно перебежала дорогу и залетела в ближайший магазин, попутно пряча нож. А я пошла в сторону своего дома и спряталась в одну из улочек, скрываясь в тени. Через пару минут, поняв, что миссис Хенс явно ушла в другую сторону, я вынырнула в свет фонаря. Идти было тяжело, ноги внезапно стали ватными и отказывались слушаться. Людей на улицах практически не было, в домах, чьи окна мне довелось увидеть, либо укладывали маленьких детей, либо ужинали, либо сидели и смотрели телевизор. Словно на автомате в моей памяти всплыла одна из картин нашего вечернего препровождения, одна из немногих, когда Кесси была с нами. Из других домов, тех, что скрыты за фасадами супермаркетов, аптек и зоомагазинов, была слышна музыка и приглушенные крики. Вечеринки, на которых я ни разу не была и благодаря которым моя сестра становилась все более и более популярной. Эти бесконечные тусовки направлены на полное уничтожение индивидуальности и гордости. Если начать считать, сколько раз я слышала про то, как парень заблевал весь унитаз на втором этаже или старшеклассница прыгнула голой в бассейн, то можно сбиться примерно на цифре сорок.

Подходя к дому, я замечаю, что свет горит везде. Но ни звука телевизора, ни шума микроволновки, которая обычно тарахтит как старая стиральная машина, я так и не услышала. Отец, в темно-зеленом спортивном костюме (наш общий подарок с сестрой на день отца), развалился на диване с закрытыми глазами, все еще держа в руках недопитую бутылку. Я нервно вздрагиваю, к горлу подступает ком, но, собравшись, я тихо закрываю дверь на замок. Так, не спеша и еле слышно, подкрадываюсь к дивану и перехватываю пиво, выливая его в раковину. После всех этих несложных махинаций и выключения света, я наконец дохожу до своей комнаты. Не найдя каких-либо изменений, я ложусь на кровать и закрываю глаза. Аппетита и сна нет, поэтому приходится выкручиваться собственными мыслями и анализом произошедшего. Итак, исходя из сегодняшнего дня, я имею группу неудачников, которым на следующей неделе предстоит выслушать мой максимально интересный рассказ, плюс странное и неизвестное задание, которое мне предстоит выполнить, чтобы снова не попасть в руки мисс Одли, и конечно же рыжеволосую стерву-наркоманку, которая при любом удобном случае готова уничтожить меня. Иронично, что именно в том месте, где мне должны были «помочь», все пытаются сделать обратное.

Еще страннее оказывается мое новое открытие. Вспоминая момент, когда Кэролин достала нож, можно предположить, что нормальные люди при виде его, направленном к горлу, должны испытывать если не вселенский ужас, то хотя бы малую долю страха. У меня же страх рассыпался мелкими крупицами в зеркале моей души, а когда эти частицы вновь собрались, то превратились в единственное, что я ощущаю так часто и так долго – боль. Она затмевает все остальные чувства и эмоции, переходя в водоворот обыденной жизни и постепенно овладевая им. Но при всем этом я рада, что могу ощущать хоть что-то. Я не хочу превратиться в тех, кто меньше часа назад сидел возле меня и рассказывал свои познавательные истории. Миссис Хенс и мисс Одли несправедливо причисляют меня к ним, но, чтобы доказать всем, что я справлюсь, я буду держаться. Только сейчас я осознала, как глупо и бессмысленно было ставить своей целью донести до них правду о Кесси. Разные миры никогда не соприкоснуться. Я сохраню свою веру до приезда Кесси, пусть даже ценой насмешек и издевательств. В конце концов, это – жизнь, и глупо думать, что одним прекрасным днем она не прольет на тебя всю гниль своих мрачных закоулков.

Глава 9

– Да хватит уже спорить, кто сядет возле индейки, она все равно достанется каждой из вас!

– Но мааам, я еще на прошлой неделе заняла это место, оно мне нравится!

– А я спрашивала папу, и он пообещал мне сесть именно сюда!

– Девочки, как же я счастлив, что вы у меня есть…

– И мы тебя любим, милый. Рассади ты их уже или эта птица сгорит, а мы все пойдем есть в булочную.

– Нет, только не туда! Я же недавно только отравилась пирожками.

– Ладно, чтобы никому не досталось, предлагаю тебе, моя противная сестренка, переставить стул и сесть рядом с папочкой, а я сяду напротив с мамулей. Идет?

– Странно, что ты додумалась до такого, любимая сестра. Мам, когда мы уже будем есть? Я умираю с голоду.

– Так умирай побыстрее, мне больше достанется.

– Эй!

– Хватит, девочки! Вэлери, принеси салфетки.

– Почему всегда я?!

Кухня наполнена теплом и запахом жареного. Приглушенный свет и несколько белых свечей по разные стороны стола. Разноцветные тарелки и кружки, не хватает только салфеток. Они в моих руках, красивые, как всегда, потому что их всегда покупает мама. Красные узоры вырисовываются на белом полотне, словно показывая целую вселенную. Приятно чувствовать атмосферу праздника, а еще приятнее ее создавать. Мы готовились к Дню Благодарения заранее, чтобы не получилось хаотичных сборов и раскупленных продуктов, как в прошлом году. Разве можно быть счастливее, смотря на свою семью – людей, которые тебя любят, ценят и уважают, всегда готовы поддержать и заступиться? Как оказалось, можно, присоединившись к ним и обняв. Пару шагов, всего каких-то…

– Вэли, ты провалилась в чертову пропасть и решила сделать нам одолжение, умерев без свидетелей? – тепло уходит, сменяясь пронзающим душу и тело холодом.

– Кесси, что за слова! Дочка, мы тебя ждем, – отчаянные попытки пошевелиться лишь сильнее заставляют чувствовать боль во всем теле. Тяжело дышать.

– Вэлери, я знаю, что ты любишь своего папу больше всех на свете, поэтому давай, иди к нам! – белая пелена застилает картину счастливой семьи, пытаюсь закрыть глаза, но вместо этого открываю их еще шире, проваливаясь прямо в пропасть.

– Тааак, и теперь ты молчишь, сестренка? – я слышу ее голос, но вижу лишь окровавленное тело в машине. Оно сидит на переднем сидении, одной рукой, с разбитыми костяшками пальцев, все еще держа руль. Ноги застыли на педалях, голова повернута в сторону дороги, одежда разорвана. Когда я пытаюсь взглянуть на нее, тело поворачивается, и передо мной предстает ее лицо с засохшей кровью на лбу, щеках и подбородке. Я вскрикиваю.

– А может, это ты стала причиной, по которой мы теперь не вместе? – ее синие губы расплываются в улыбке, которую я видела у своей сестры всего лишь раз.

Я снова проваливаюсь в черную бездну. Меня настигает до боли знакомый отчаянный женский вопль, от которого невозможно скрыться. Реальность подобна искаженному силуэту сну, пытливо пронизывающая каждую клеточку тела. И мне стоит огромных усилий вновь открыть глаза, погружаясь в очередную пустоту.

Не знаю, как долго я лежала на своей постели после очередного кошмара. Мыслей, ровным счетом как и сна, не было. Ненавижу кошмары и все, что с ними связано. Больше никогда в жизни не соглашусь на ужастик, предложенный Кесси. Но смысла обманывать себя нет: причина моего бурного воображения вовсе не в фильмах, сериалах и книгах. И совсем не обязательно быть Фрейдом, чтобы понимать это. Я скучаю по семье – прежней семье, но разве долгая разлука может послужить подобному? Порой в моей голове всплывает отчаянная идея спросить мисс Одли или миссис Хенс, но голос разума, к счастью, отбрасывает эту безрассудную мысль. Что могут сказать мне женщины, считающие, что я помешанная? А в этом они нисколько не сомневались.

После того, как мой будильник возвещает меня о том, что уже одиннадцать, я решаюсь подняться с кровати. Новая неделя обещает быть такой же мрачной и убогой, как и последние. Абсолютно не имею понятия, чем стоит заниматься как сейчас, так и в будущем. Сначала я берусь за книгу, но после десяти страниц отбрасываю ее в сторону. На кухне лежат пара бургеров, ко мне возвращается аппетит, для начала уже неплохо. Подбородок почти зажил, и теперь, глядя в зеркало, я вижу обычную худую девушку с синяками под глазами и потресканными губами. Я не отличаюсь от остальных, но почему-то каждый в нашем городе хочет выделить меня по-своему. Если подумать, то это забавно, что для одних я – несчастная жертва обстоятельств, для других – одинокое и никому не нужное дитя, а для третьих – сумасшедшая игрушка в руках опытных психологов и психиатров. Слишком банально думать о том, как мне это докучает, поэтому я все же принимаю отчаянные попытки возвратить прежнюю жизнь, на пару часов забыв обо всех последних событиях. Что бы делала прежняя Вэлери, будь она дома в такое время? Вариантов немного: либо штудировала книги, либо смотрела телевизор. Этими банальными занятиями и дышит весь мой скудный мирок.

«Неделя оказывается для меня скучной. Я даже не ходила в магазин – наша любезная соседка вновь поделилась пирогом, а папа купил целое ведро копченых крылышек. Он снова пришел пьяный, но я продолжаю делать вид, что не замечаю этого, потому что до приезда Кесси и возвращения мамы не знаю, как ему помочь, и что мне делать»

С отвращением я вырываю листок, комкаю его и выбрасываю в корзину.

«Неделя оказалось для меня не особо продуктивной. Я много читала, а в четверг записала видео для Кесси, где рассказывала ей об этом дерьмовом задании и всей абсурдности моего появления здесь»

Прямое послание для свидания с мисс Одли. Снова вырываю и выбрасываю.

«Неделя была скучной и мрачной. Я ничем не занималась, поэтому и писать мне нечего, кроме того, что весь Стогвурд считает меня сумасшедшей»

Про субботнее собрание и мой символичный блокнот я вспомнила только в пятницу. Нельзя сказать, чтобы всю неделю я была так занята, что не могла отвлечься не на минуту – нет, просто мне действительно понравилась роль прежней Вэлери без мисс Одли, миссис Хенс и всей команды обреченных. К тому же, я больше не винила сестру в том, что она до сих пор не соизволила ответить мне. Я не искала причин, а просто приняла все это как должное и продолжила выполнять свой семейный долг. Кроме того, я начала замечать убывающее количество пивных бутылок, что не могло не порадовать.

Из колеи выбивала только суббота и очередная пытка. И что-то мне подсказывает, что завтра Кэролин хорошенько оторвется на мне и моем творчестве, которое я придумываю уже около часа. После трех вырванных и скомканных листков я понимаю, что правду собственной жизни писать гораздо труднее, чем школьное эссе по книги, которую ты даже не читал. Поэтому, под звуки вечерних новостей, я решаю «немного» приукрасить окружающую меня действительность. Ведь если посудить, довольна ли будет миссис Хенс, узнав, что я не выхожу из дома? Или что скажет она на то, что мой отец пристрастился к алкоголю? О, наверное, она будет безумно счастлива услышать незабываемую историю моих кошмаров. Но больше всего наивную женщину поразит то, что каждый четверг я отправляю Кесси видео, после чего она позвонит в пару мест и через несколько дней я буду либо в смирительной рубашке, либо под постоянной опекой мисс Одли.

Вспоминая, чем все-таки занимается обычный подросток моего уровня (примерно что-то среднее между Бетти и Кэролин), я закончила свою рукопись только к полночи, когда отец, осушив свою третью бутылку, храпел так, что никакое нашествие спартанцев его бы не разбудило. Я закуталась под одеяло, кладя рядом под подушку тяжелые мысли. Та группа и все еще члены ничего не значат для меня, но я прекрасно понимаю печальные последствия, которые наступят сразу же, позволь я себе сделать неверный ход. К сожалению, не всем суждено провести хорошие выходные так же, как и не всем дано стать королевой выпускного бала или самой популярной девочкой в школе. Но что будет, если миссис Хенс вдруг не поверит моим словам? Ведь там, где она училась или проходила курсы дополнительного образования, наверняка тренируют распозновать ложь. Никогда не любила врать, но, когда мне приходилось отмазывать Кесси перед родителями или Тиффани перед очередным бойфрендом, мне все же не было равных. Я не гордилась этой способностью, но сейчас она может оказаться как нельзя кстати.

С этими мыслями я погрузилась в глубокий сон, и с ними же прошел почти весь мой день. Не найдя себе достойного занятия, я решила выйти еще раньше, чем в прошлый раз. Как знать, может быть сегодня мне повезет. Но погода явно была против этого. На улице лил дождь, и с глубоким вздохом очередной раз посмотрев в окно, пошла искать подходящую одежду для такого случая. Как оказалось, ее было не так уж и много, что меня не огорчило. Недолго думая, я одела черные обтягивающие джинсы с потертостями на коленях, белую футболку, которая всегда была мне большой, а сверху накинула голубую ветровку, на спине которой белыми буквами красовалась надпись: «Where is my mind?» Даже не глядя на себя в зеркало, чтобы лишний раз не разочароваться, я накинула капюшон, спрятала блокнот и телефон в маленький кожаный рюкзак розового цвета, который очень давно достался мне от Кесси, и вышла из дома.

Дождь, кажется, объявил войну Стогвурду. Дорожки и газоны были полностью залиты, а капли, стекающие с крыш домов, будто говорили о том, что прекратиться это нескоро. Но, несмотря на ливень, от которого тщетно старались скрыться люди, на улицах по-прежнему ощущался запах весны и тепла. Через пару дней, при условии того, что этот потоп больше не повторится, все высохнет и наступит окончательная жара. Взрослые будут планировать отпуска, старики будут принимать внуков с других городов, дети перестанут думать об уроках, а старшеклассники во всю начнут готовиться к Весеннему балу, на которой вряд ли суждено пойти мне, Бетти, Кэролин или Мэтью. Почему-то именно сейчас, натягивая капюшон почти на половину лица, мне с особой ясностью врезаются события всех школьных балов. Больше всего, конечно же, мне запомнился последнее торжество сестры. Год назад, на выпускном балу королевой школы стала Анжелика Бустон – длинноволосая брюнетка с родинкой на щеке. Только потом я узнала, что она является нынешней девушкой Томаса Хардсона – того, кто стал причиной многих слез Кесси. Тогда же я услышала, что нынешний парень Анжелики теперь какой-то крутой игрок в какой-то крутой баскетбольной команде какого-то крутого университета в каком-то крутом городе. Но ради своей девушки он, такой же красивый и еще более рослый, с слегка отросшей челкой и небольшой щетиной, приехал в наше захолустье. Все девчонки просто таяли от такой романтичной истории и от того, как Томас целовал Анжелику, и, хотя я не считаю себя экспертом в подобных делах, я думаю, что они по-настоящему счастливы. Кесси, лишь завидев его тогда, пыталась казаться спокойной и отрешенной, но под конец сдалась и попросила родителей забрать нас пораньше. Ходило много слухов про Томаса, но сестра вряд ли ожидала увидеть его счастливым, хотя сама была полностью разбита. Думаю, это и еще несколько обстоятельств дали толчок на переезд. С этого прошло много месяцев, и сейчас я уверенна, что Кесси удалось перебороть ту боль и начать все заново. И я еще больше надеюсь, что в ее новом есть место для нас старых.

До Брингтон-стрит я дошла в полностью промокших кроссовках, которые не стеснялись издавать хлюпающие звуки, и в куртке, которая из голубой превратилась в темно-синюю. В здании оказалось прохладно, и я подумала о том, что необходимо что-то сделать с моими промокшими вещами, иначе я рискую пролежать следующие полгода в постели с воспалением легких. Для начала можно было вылить из моих дырявых кроссовок остатки воды. Это меня мало спасет, но все же у меня оставалась малая надежда на собственное тепло и иммунитет.

Найти туалет не составило особо труда. Идя по привычному крылу детского сада и слушая звонкие капли дождя, я обратила внимание на то, что сегодня повсюду горел свет. Непривычно видеть это здание освещенным флуоресцентными лампами. Практически везде потолки протекали настолько, что некоторые места пришлось обходить или перепрыгивать. Туалет оказался довольно маленькой комнатой с двумя умывальниками и тремя кабинками. При входе висела неработающая сушилка и отделение, где должны были находиться бумажные полотенца. Зеркало было мутным, я с трудом узнала в нем себя. Обои, кажется, когда-то были зелеными, сейчас же превратились в бледно-желтую отклеенную массу. Не самый лучший вид, но в старших школах бывают картины и хуже. На белом кафельном полу отчетливо вырисовывались маленькие черные следы. Должно быть, незадолго до меня тут кто-то уже побывал. Недолго думая, я решила зайти в одну из кабинок, поскольку пространства, как я полагаю, там было гораздо больше, чем возле маленьких раковин.

Дернув за ручку, я обнаружила, что крайняя к двери кабинка не поддается. Странно, ведь признаков жизни там не наблюдалось, как и чужих ног. Я попробовала еще раз – глухо, и плавно подошла к следующей кабинке. На мое удивление и разочарование она взяла тактику своей сестры слева, отказываясь впускать меня. В голову пришла мысль о том, что уборщица (если таковая тут вообще имеется) закрыла их специально из-за неисправности или твердой уверенности в том, что гостей сегодня не ожидается. Я уже собиралась уходить, но тут краем глаза заметила, что единственные грязные следы, помимо моих, вели прямиком к третьей кабинке. Направляясь к ней, из головы вылетели две важные детали, которые мне необходимо было учесть. Во-первых, обратных следов я не обнаружила. Во-вторых, исходя из первого вывода, там до сих пор кто-то был. Но это я уже сообразила после того, как лицом к лицу столкнулась с Кэролин.

Глава 10

Она сидела, с чуть приподнятой красной юбкой, на сливном бачке унитаза, слегка запрокинув голову и обнажая бледную шею, покрытую темно – фиолетовыми засосами. Волосы были собраны в высокий хвост явно не для красоты. Ее ноги, без черных колготок, которые валялись прямо на кафеле вместе с черными ботинками на каблуках, были босыми и опирались прямо на крышку унитаза. Вены были вздуты, на левой ноге красовался торчащий шприц, который, как я успела заметить, уже был пуст. На лице рыжеволосой таяла ленивая улыбка, ее руки упирались по разные стороны кабинки, а глаза чуть прикрыты. Привычный макияж и одежда, только теперь для меня она стала другой. Кэролин – наркоманка, и, может быть, я и вправду пыталась верить в то, что тот порошок был всего лишь нюхательным средством забыть реальность, теперь я убедилась, что тот порошок явно был запрещенным.

Не помню, как долго я стояла в оцепенении, и когда рыжеволосая наконец открыла свои глаза и увидела меня. Разум и здравый смысл вернулись только в коридоре после того, как я с шумом, едва не поскользнувшись и не разбив очередную часть тела об раковину, вышла из туалета, оставив Кэролин наедине со своей зависимостью. Первая мысль была просто забыть все это как страшный сон, вернуться домой и написать мисс Одли о том, что переменчивый климат Стогвурда добил меня, и эту неделю я не в состоянии встать с кровати. И на несколько секунд я и вправду ей поддалась, развернувшись к тем местам, которые я проходила меньше пяти минут назад. Но резкий импульс заставил меня застыть на месте. Реальность раскололась для меня, представив две картины. Если прямо сейчас я решу оставить все это, как есть, то что станет с Кэролин? Клиника, которая вряд ли ей поможет, или передозировка, которая, судя по венам и бледности кожи, не за горами. Но если я скажу, например, миссис Хенс, ей ведь помогут? Я по-прежнему не чувствую к рыжеволосой хоть какой-нибудь симпатии или сострадания. Наверное, я спасаю себя: не хочу, чтобы однажды миссис Хенс, всхлипывая, сообщила нам о том, что Кэролин теперь в лучшем мире и мы все должны помнить ее и прочее, что обычно говорят в подобных ситуациях детям. Я не могу взять такую ответственность на себя. Никогда не могла, в отличие от Кэсси, которая бы рассказала все при одном виде белого порошка. Но я – не сестра, зато сейчас могу перенять ее лучшие качества. И после этого я решилась.

Но только в самых неправдоподобных историях все могло пойти так, как бы мне хотелось, а именно: зайти в зал, где уже стояла миссис Хенс, поведать ей все то, что меня так тревожит, и затем увидеть слезы раскаявшейся Кэролин, которая зайдет в этот момент и вытащит из своего рюкзака все наркотики вместе со шприцами. Суровая реальность встретила меня в виде отнюдь не молящей о прощении рыжеволосой, явно не собирающейся открывать все свои порывы души. Кэролин закрыла вход своим телом, тяжело дыша и наспех закрывая черную сумку через плечо. Ее красная помада размазалась, руки слегка подрагивали, а глаза… в них читалась моя смерть. Ярость, брезгливость, боль, но никак не страх – я наблюдала это через призму как минимум пяти слоев туши и коричневых теней. Дабы окончательно показать свои серьезные намерения, она резко скинула мой портфель с плеча и бросила в один из темных углов, до которых не доходило освещение. Неприятный звук падения в сопровождении барабанящего дождя заставил меня вздрогнуть. Но, к удивлению, обнаружив телефон в кармане, мне стало немного легче. Совсем немного.

– Ты ничего не видела, тебе понятно, дрянь? – прошипела девушка.

– Может тогда сотрешь мне память или убьешь? – оскалилась я. Вопреки здравому смыслу, вместо страха я почувствовала только нараставшую в каждой клеточке тела злобу. – Только не забудь перед этим вставить свой вонючий шприц прямо в ногу, иначе ты не будешь так уверена, стерва.

Кэролин была в абсолютном бешенстве, но и я не собиралась давать задний ход, просто приняв ситуацию. В жизни можно смириться со многим: от проваленного теста по истории до потери девственности с незнакомым парнем, но с такими людьми, как рыжеволосая, нужно бороться. И иногда в ее пользу, пусть это и не всегда заметно.

– Ты…

Она так и не успела договорить. Больше двух лет назад мама, мечтавшая с самого детства о профессии юриста, удовлетворяла свои сломанные надежды старой передачей о знаменитых судьях, адвокатах, прокурорах и в целом всей судебной системе. Пару раз пятничным вечером к ней присоединялась и я (исключительно за недостатком другой деятельности). Одна фраза какого-то известного обвинителя в том шоу запомнилась мне надолго: «хотите убедить людей в виновности подсудимого-запаситесь надежными свидетелями. Это первый и самый важный гарант вашего успеха». И именно сейчас это воспоминание всплыло в мою отчаянную голову. Ловко, используя элемент неожиданности, я открыла одну дверцу, выглядывающую ручку которой я давно приметила за спиной рыжеволосой. Кэролин, явно не ожидая такого от меня, резко отпрянула, давая мне фору зайти в зал.

Два стула из пяти были заняты их привычными хозяевами: Бетти сидела, укутавшись большим шерстяным шарфом, слегка подрагивая. Сегодня на ней были коричневые вельветовые штаны и шерстяная кофта такого же цвета. Волосы туго затянуты в пучок. На спинке ее стула висел длинный черный зонт, который уже успел образовать возле себя небольшую лужицу. Увидев меня, ее глаза широко распахнулись, но не от привычного страха и робости, а от нескрываемого удивления и даже шока. Похоже, в ту минуту в моем взгляде было нечто такое, что заставляет даже самых замкнутых и безнадежных личностей забывать о самоуничижении и отчужденности, вращаясь в ритме колеса реальности. Но это подействовало только на мышонка. Мэтью по-прежнему сидел спиной ко мне, фиолетовая спортивная куртка была расстегнута, из-под ее краев виднелась серая толстовка, капюшон которой был мокрым насквозь и заметно отличался от своего настоящего цвета. Несмотря на это, парень не собирался его снимать, что в другой бы ситуации меня явно заинтересовало, но только не сейчас.

– Куда собралась, шлюха? – на середине зала я обернулась и увидела Кэролин, стремительно догоняющую меня. Я ускорила шаг и вскоре оказалась в центре пяти стульев – так, чтобы все присутствующие могли меня видеть.

– Ты хотела поговорить? – я набрала в легкие побольше воздуха, потому что его периодически не хватало. Я чувствовала, что меня захватывает адреналин, в висках как будто стучали молотком, а во рту уже давно пересохло.

– Думаешь, они тебя спасут? А? – рыжеволосая остановилась недалеко от моего стула, сверкнув хищным взглядом в сторону Бетти, которая в тот момент была похожа на ежа, и затем на Мэтью, который безучастно наблюдал за нами. – Им плевать на тебя и на меня так же, как и мне плевать на них, а в особенности на такую мелкую мошку, как ты.

– Интересно, будет ли им плевать, когда в следующий раз они увидят в туалете то, как ты вдалбливаешь чертов шприц себя прямо в ногу, что сегодня наблюдала я? – с каждой фразой я горячилась все сильнее. – А что дальше? Будешь угрожать нам ножом, отбирая деньги?!

Реакция на мои слова была ничтожна мала. Бетти на секунду вновь распахнула глаза, но в следующую миг еще сильнее закуталась шарфом, надеясь скрыться в нем навсегда, Мэтью и глазом не повел, даже Кэролин, которая, казалось бы, должна начать переживать из-за страшной тайны, продолжала испепелять меня враждебным взглядом, даже не задумываясь о панике. Складывалось ощущение, будто все знают что-то такое, о чем мне остается догадываться, и это вряд ли связано с самой рыжеволосой, которая тем временем приближалась ко мне.

– Тебе конец, тварь, – в отличие от меня, говорила она тихо, что не могло не устрашать. Но попытки и силы образумить ее у меня еще остались.

– Разве ты сама не видишь, что тебе нужна помощь? – я попыталась обратилась к голосу разума Кэролин. – Неужели то, что ты делаешь, доставляет тебе такую радость, или ты таким способом хочешь заглушить бо…

– ЭТО НЕ ТВОЕ ДЕЛО! – ее визг заставил вздрогнуть всех, кроме Мэтью. – Ты понятия не имеешь, во что ввязалась, так что закрой свой поганый рот и слушай меня…

– Даже не смей мне указывать! – мой и без того громкий голос окончательно сорвался на крик. Тело обдало жаром, а ноги подкашивались.

– А то что, а? Расскажешь обо мне своей мамочке или поплачешь сестренке? – в глазах Кэролин появилась насмешка, на губах стала заметна едва уловимая улыбка.

«Это провокация, она специально играет с тобой, чтобы окончательно довести и сделать тебя такой же, как она. Не поддавайся, промолчи, дождись миссис Хенс» – мозг был завален этими суждениями. Но рыжеволосая затронула маму, и, что еще хуже, Кесси. Поэтому, как это часто бывает, когда людям давят на больное, холодный рассудок сменяется обжигающим все вокруг себя сердцем. Я не выдержала.

– Ты – ненормальная…просто сумасшедшая… – голос стал тихим, но твердым.

Я не хотела говорить именно это, но чувства, накопившиеся во мне за последний месяц, заставили сделать обратное. Не будь этой группы, я бы продолжила свою тихую жизнь в компании отца, пусть даже и алкоголика. Я бы вернулась в школу и дождалась выписки мамы, а затем и приезда Кесси. Мы бы справились со всем, все вместе, как было раньше. Но жизнь опрокинула меня в омут осуждения, разочарования и слепого гнева. И так дико устроено наше общество: говоришь правду – тебя высмеивают и осуждают, пытаешься помочь – тебя унижают и просят не вмешиваться, желаешь отстраниться от неприязни со стороны – тебя забрасывают в самую гущу. Мир не меняется не потому, что он окончательно прогнил, а потому, что общество отчаянно строит перед собой высокую стену, ограждаясь от привычных чистых и невинных эмоций, забирая с собой то, что так часто осуждают в своих книгах великие классики прошлого.

Пауза продолжалась недолго. Мои слова повергли зал в мертвую тишину, но вскоре Кэролин, продолжавшая испепелять меня своими выпученными глазами, лихорадочно рассмеялась. Это было похоже на приступ шизофреника и глумление над побежденным одновременно. Вот здесь я снова ощутила холод, сковавший меня за какие-то пару секунд. Я уже предчувствовала, что проиграла. Рыжеволосая приблизилась ко мне на пару шагов, я не отходила, дабы не подавать виду, что боюсь ее. Хотя, судя по всему, мои глаза уже успели выдать меня.

– Так вот ты какого мнения обо мне, да, стерва? – Кэролин по-прежнему не повышала голоса, зловещая улыбка не сходила с ее лица. – Нет, даже не так, ты такого мнения обо всех нас, не правда ли?

– Я не… – не знаю, было ли нужным оправдываться в тот момент, особенно перед Кэролин, но на пару секунд мне показалось, что это еще может спасти ситуацию.

– Ты не что? Не такая же чокнутая как мы?! Принцесса, которая попала в замок с троллями? Или может считаешь себя такой неповторимой и особенной, что способна в наглую влезть в наши жизни и все там изгадить? – с каждой фразой рыжеволосая говорила увереннее и громче, наслаждаясь своим голосом и собственными словами.

Больше всего на свете сейчас мне хотелось очутиться дома. Снять мокрую одежду, переодеться в длинную розовую пижаму в полоску – совместный подарок Кесси и мамы – сделать какао и, включив очередное бессмысленное шоу, забыться. Убежать от собственных мыслей и от осознания того, что рыжеволосая прочитала меня, как открытую книгу. В моих мыслях ее слова носили не такой негативный характер, но на самом деле я просто себя обманула. Я и вправду посчитала себя выше их лишь только потому, что не страдаю какой-либо зависимостью или психологической травмой. И я на миллион процентов уверена, что сейчас Кэролин, успев распустить свои огненные волосы, начнет всячески доказывать мне обратное. Что ж, ничего не остается, кроме как принять вызов.

– Правда в том, сука, что это ты сумасшедшая! – стоя в паре шагов от меня, она не сочла нужным дальше сдерживать свои эмоции и особенно свой голос. – Ты гребанный псих, мне противно находиться рядом с тобой. И знаешь, на самом деле ты хуже всех нас. Да, я на героине, эта сопливая девчонка боится посрать в школьном туалете, бесхребетный блондинчик хоть и секси, но ни черта не чувствует – да, все этот так, мать твою. Но, в отличие от такой помешанной, как ты, мы не психи, потому что живем в реальном мире, а не в придуманной стране Оз, где все обязаны быть счастливы. Ох, знала бы ты, как я тебя презираю и таких, как ты. Твоя сестра сдохла, а мать…

– Ты врешь! – тут сорвалась и я.

За исключением отца, не контролирующего свой рассудок в состоянии алкогольного опьянения, раньше никто не говорил о Кесси так открыто. Сердце лихорадочно забилось. Сначала меня бросило в жар, а затем обдало ужасным холодом. Зрение начало подводить, а губы слегка задрожали. Я уверена в том, что Кесси – моя сестра – жива, тогда почему мое тело так реагирует на происходящее? Почему именно в этот момент она предательски подводит меня, накрывая отчаянием и страхом? Что вообще со мной творится?

– Ха-ха-ха, – наигранный смех рыжеволосой еще несколько секунд звенел в моих ушах. Кэролин, видя мою реакцию, развеселилась всласть. – Чтобы ты знала, эта старая карга Хенс предупреждала нас о твоей помешанности на сестренке и попросила подыграть, потому что ты такая бедненькая и несчастная… Но ты меня конкретно взбесила, дорогуша, поэтому настало и тебе вкусить все прелести жизни.

Закончив последнюю фразу, рыжеволосая направилась в сторону тех столиков, где наша заботливая «карга» обычно раскладывает соки и сладости. Я совершенно не понимала, что происходит. Зачем Кэролин понадобился пустой стол и самое главное – действительно ли миссис Хенс предупреждала их обо мне? Но я ведь… я думала, что скорее меня должны предупреждать об этих подростках, но почему на деле оказалось все в точности да наоборот? В голове началась какая-то каша. Я повернулась в сторону Мэтью – наши взгляды встретились, но я, как, впрочем, и в большинстве случаев, не могла понять, что творится у него в мозгу. Он просто смотрел на меня без какой-либо эмоциональной окраски. Поэтому я резко повернулась, ища взгляд Бетти, маленькие глазки которой, в отличие от безжизненных глаз Мэтью, меня избегали. Но вскоре я добилась своей цели и ужаснулась. Собственные глаза расширились от удивления, когда я осознала, что Бетти вполне понятна происходящая ситуация. Да, она боялась, нервничала, теребя край шарфа, мечтала убежать отсюда, но по ее одному единственному взгляду, скользнувшему по мне, я поняла, что ей, как никому другому здесь, все предельно ясно. Она знала про разговор миссис Хенс – значит, он действительно был. И, что еще важнее, она знала, зачем рыжеволосая пошла в плохо освещенный угол, где мирно покоился деревянный стол.

Меня переполняли разного рода чувства: с одной стороны – гнев, обида и досада за то, что я стала посмешищем в этом клубе неудачников благодаря стараниям мисс Одли и миссис Хенс. С другой стороны, с замиранием сердца я ждала, когда Кэролин вновь начнет говорить. Пока она мешкалась где-то в темноте, мои ноги и все тело успели выйти из транса, и я смогла бы убежать. Но я этого не сделала. Я так долго и усердно думала об этом, что пропустила рыжеволосую, вставшую передо мной. И только когда она заговорила, я вновь вернулась в ужасную реальность.

– Как тебе такое, Ве-ле-ри? – она швыряет в меня скомканную и уже изрядно потрепавшуюся газету. – Дорогуша Хенс любительница городских сплетен и бесполезной макулатуры. Эта газета полностью посвящена твоей сестренке, и наивная старушка думала, что однажды покажет тебе ее, а ты начнешь свой глубооокий самоанализ. Я облегчила ей задачу, не благодари, это все…

Слова отдалялись от меня так же стремительно, как самолет покидает очередной аэропорт. Газета называлась «Новости Стогвурда» – просто и банально, что очень характерно для нашего городка. С главной обложки своими большими зелеными глазами смотрит моя Кесси – такая же красивая, как и всегда. Хотя фото черно-белое, в памяти отчетливо всплывает та же фотография, только цветная. Это ее выпускной. И фото, сделанное мною до того, как мама заставила нас обеих встать вместе и сделать счастливые сестринские лица. С трудом оторвавшись от игриво улыбающейся сестры, я наконец перевожу взгляд на заголовок – и весь мой мир в одночасье рушится, потому что я начинаю вспоминать.

«ПАМЯТИ КЕССИ БЛЭР» – визжал заголовок.

Глава 11

«14-ое февраля – день Святого Валентина – казалось бы, что может произойти такого плохого в такой замечательный день? Но судьба распорядилась иначе. Пока влюбленные обменивались подарками и выбирали столик в ресторане, врачи главной больницы боролись за жизнь юной Кесси Блэр – пострадавшей в аварии на 39-ом шоссе. Ее близкие и друзья, лишь только узнав об этой страшной трагедии, отправились в больницу и все это время, пока доктор сменялся один за другим, не переставали верить в чудо.»

– Мам, а нам обязательно отмечать день Святого Валентина? Вы с папой уже давно женаты, у меня парня нет, да и Кесси вряд ли приедет с будущим мужем.

– Вэлери, пойми, важен не сам повод праздника, а компания, с которой тебе будет хорошо отмечать даже самые незначительные даты. Мы наконец-таки соберемся все вместе, и, по-моему, это отличный повод для веселья и радости.

– Не спорю, но тебе не кажется, что доставать тарелки, которые мы используем только на Рождество, перебор? К нам приезжает моя сестра и твоя дочь, а не королева Англии.

– Ох, милая, я прекрасно понимаю твое возмущение, но и ты нас пойми, что в такие значимые моменты, когда мы все наконец-таки в сборе, хочется, чтобы все было идеально.

– Мам, твою еду можно есть даже в пластиковых тарелках…

– Тони, возьми трубку, телефон уже разрывается!

– Мам, папа уже минут 10 как ушел в магазин…

– Все, мне точно нужен отпуск. Накрой на стол, а я пойду узнаю, кто так яростно хочет поговорить с нами.

– Не переборщи с допросом!

«Такой страшной аварии Стогвурд не видел давно. Семь машин, один поезд, больше десяти человек пострадавших, не говоря уже о колоссальном ущербе, нанесенном имуществу. Но в тот момент мистера и миссис Блэр явно волновала не вдребезги разбитая машина и ее содержимое. Их всецело занимала их старшая дочь и слепая надежда на ее выздоровление.»

– Ма, ты скоро? Кажется, твой пирог подгорает… Мам? Что с тобой? Мам, не пугай меня! Мама, мама, мама....

– Девочки, я дома, правда одна из вас точно не будет рада, так как я не нашел…

– Папа, скорее сюда! С мамой что-то…

– Джейн, Джейни, милая, что с тобой? Что случилось? Ты нас слышишь?

– О господи, что с ней такое?

– Что тут случилось?

– Я…я нне знаю, она…она просто…подошла к телефону и…

– Алло, да, я мистер Блэр, а что собственно…

– Мама, ты меня слышишь? Я принесу воды, тебе вводы… дда?!

– Не может…не может…не может быть…я... да, мы…сейчас будем, я…

– Пап, что такое? Почему вы все молчите, ответьте хоть кто-нибудь, мне страшно!

«Машина мисс Блэр вылетела прямо на железную дорогу, как раз за несколько секунд до поезда, который шел в Денвер. Несмотря на превосходную реакцию машиниста, полностью остановить поезд за считанные секунды непосильно никому. В результате этого спасателям пришлось приложить немало усилить, чтобы вытащить 19-летнюю девушку из перевернутого автомобиля, который быстро нашли недалеко от железной дороги. Естественно, что приехавшая на место полиция не стала предъявлять обвинения тридцатипятилетнему водителю поезда, который лишь стал жертвой ужасного стечения обстоятельств, как и сама пострадавшая. У полиции и спасателей было много работы, но самое главное легло на плечи врачей, к которым около восьми часов вечера доставили пострадавших, включая Кесси Блэр.»

– Боги, только скажите мне, что моя девочка жива! Я не переживу…

– Миссис Блэр, прошу вас, отойдите от операционной, вы мешаете докторам…

– Прошу вас, скажите мне, что с ней все будет хорошо…умоляю…

– Мисс Блэр, это я вас прошу успокоиться, иначе я попрошу полицию проводить вас до дома!

– Простите, я… я понимаю, нно…но…

– Мы врачи, а не боги, и сделаем все, что в наших силах…Дейв, придержи дверь.

– Джейн, тебе нужно успокоиться, наша малышка жива и будет жить долго и счастливо…врачи помогут ей, наша медицина сейчас…

– К черту медицину, Тони! Хватит меня успокаивать!

– Мам, ты не должна, все будет…

– А ты вообще не влезай в диалог взрослых! Моя Кесси будет жить и переживет вас всех, вам понятно?! В отличие от вас, я не утешаю себя и знаю это наверняка. Так что…

– Хорошо, ма, ты права, только прошу тебя…нам всем тяжело и…я тоже не представляю жизни…жизни без…

– О боже, прости меня, моя девочка…Что же я делаю, Тони, кричу на младшую дочь в то время как старшая…я ужасная мать, я чудовище, я…

– Тише, тише. Успокойтесь обе, идите ко мне…вот так, уже лучше. Сейчас нам главное держаться вместе и думать только о хорошем…сядьте рядом. Все будет хорошо. Все.

«Многие забывают, что, несмотря на современные технологии и одаренность многих врачей, не всегда монета падает на сторону жизни. Так и случилось с нашей Кесси: медикам чудом удалось сохранять ее жизнь три дня. При этом у ее палаты каждую минуту один за другим менялись врачи и санитары, не говоря уже о напуганной до ужаса семье. Все так или иначе надеялись, что девочка выйдет из комы и приветливо улыбнется всем тем, кто так отчаянно боролся за нее. Этого не случилось. Сломанная в двух местах нога, два поломанных ребра, перелом лучевой кости на левой руке и раздробленные пальцы на правой, и, как следствие, кровоизлияние в мозг – все эти ужасные травмы послужили остановкой сердца Кесси Джейн Блэр ровно в полдень, на четвертый день комы.»

– ВЫ ВСЕ ЛЖЕТЕ, ОНА НЕ УМЕРЛА, МОЯ КЕССИ НЕ МОГЛА УМЕРЕТЬ! ЛОЖЬ, ЛОЖЬ, ЛОЖЬ, ЛОЖЬ....

– Миссис Блэр, я вколю вам успокоительное, пожалуйста, следуйте за мной…

– К ЧЕРТУ ВАШИ ТАБЛЕТКИ, ПОКАЖИТЕ МНЕ МОЮ ДОЧЬ, ГДЕ ВЫ ПРЯЧЕТЕ КЕССИ, А?!

– Миссис Блэр, мне жаль, но врачи сделали все возможное…такие травмы изначально были несовместимы с жизнью…

– ВЫ ВСЕ ВРЕТЕ, ВРЕТЕ И ВРЕТЕ! КАК ВАМ НЕ СТЫДНО ЛИШАТЬ МАТЬ ЕДИНСТВЕННОЙ ДОЧЕРИ?!

– Боже, Джейни, опомнись, у нас две дочери…что…что с ней…почему?

– Позвоните доктору Уоллосону, ему срочно нужно провести обследование…

– ОТПУСТИТЕ МЕНЯ, ИДИОТЫ! Я НИКУДА НЕ ПОЙДУ БЕЗ МОЕЙ ДОЧЕРИ…Я ВИЖУ ЕЕ, ВОН ЖЕ ОНА, ТОНИ! КЕССИ, КЕССИ, ИДИ КО МНЕ, МАМОЧКА ТУТ…

– Доктор, ради бога, объясните мне, что…

– Я думаю, вы и так все прекрасно понимаете, мистер Блэр…Мне очень жаль.

– Нет…только не это…я…

– Тони, скорее иди за мной! Они куда-то меня тащат, а Кесси сидит вон в той палате и смеется! Ха, она всегда была такой шутницей. Тони, скорее забирай нашу дочь и беги за мной, Тони, Тони!

«Несмотря на консультации опытного врача – психиатра, известного доктора наук и одного из основателей крупнейшей больницы Стогвурда – мистера Уоллосона – мать Кесси и Вэлери Блэр, миссис Джейн Блэр так и не смогла прийти в себя после ужасной трагедии и не менее ужасной утраты. Мы можем только представить, какие муки пережила эта женщина. Близкие миссис Блэр продолжают верить в выздоровление матери, на данный момент находящейся в психиатрической клинике имени Джорджа Уоллосона, хотя сам именитый психиатр не дает никаких точных прогнозов.»

– Да, то, что случилось с моей пациенткой не выразить никакими словами, – специально для "Новостей Стогвурда" сообщил нам доктор. – Если бы я был романтиком, то сказал бы, что эта бедная женщина потеряла часть своей души. Но я, к счастью, таковым не являюсь. Сроки выздоровления пока не ясны и вряд ли зависят от препаратов. Все, что мы можем сейчас – обеспечить миссис Блэр хорошие условия и длительный отдых…"

– Поверьте, мистер Блэр, так будет лучше. Я не собираюсь держать вашу жену насильно, но то, что я предлагаю, на данный момент действительно выход из сложившейся ситуации.

– Я…я просто не понимаю, доктор…она кричала, что ККесси…она…

– Не мне вам объяснять, мистер Блэр, что первый ребенок в семье – большое счастье и еще большая ответственность. Возможно, миссис Блэр чувствует себя виноватой за то, что случилось с вашей дочерью. Ее разум всецело поглотили мысли о старшей дочери настолько, что место для младшей не осталось… Не сочтите мои слова некорректными, но я думаю, что в такой ситуации это вполне нормально.

– Господи, доктор, что же мне теперь делать? Что мне сказать Вэлери? Мне кажется, что я так же, как и моя Джейн, начинаю видеть Кесси в каждом проходящей медсестре…

– Об этом вам точно не стоит беспокоиться. Вам нужен отдых, сколько вы уже на ногах? Кстати, где ваша младшая? Хочу на нее взглянуть. Сколько ей говорите? Дети и подростки страдают не меньше нашего, уж поверьте моему опыту.

– Да…конечно. Вон…вот она. Вэли, эй, Вэли…

– Погодите, мистер Блэр, предоставьте это мне.

«Похороны Кесси Джейн Блэр состоялись 22 февраля. Трагедия не только семьи, но и всего города заставила сплотиться нас и задуматься над тем, как на самом деле коротка жизнь и как легко она обрывается. Юная девушка не сделала ничего плохого, за что заслужила подобную раннюю кончину. Она была любимой дочерью и сестрой, верной подругой и заботливой девушкой. Кесси никогда не отказывала людям, обратившимся к ней за помощью и советом. Тучи заполонили собой февральское солнце, и весь Стогвурд будто заполонил мрак. Больше недели граждане приносили венки на могилу мисс Блэр, а неравнодушные школьники и выпускники сделали в школе алтарь в честь памяти Кесси. В такие моменты нам важно не забывать, что только вера…”

– Нет. Это ложь. Все не так…

Глава 12

– Аууууу, – Кэролин щелкнула пальцами возле моих глаз. – Очнись, крошка, ты думаешь, в главной газете Стогвурда СПЕЦИАЛЬНО выдумали историю, чтобы позлить малютку Вэли?

– Но это…это… – я не нахожу в себе сил ответить. Еще чуть-чуть и мой мозг окончательно перестанет воспринимать сложившуюся картину.

– Да пойми ты уже, дура, что мир вокруг тебя не крутится и твоя ненормальная сестренка теперь отбывает бесконечность в сырой земле, а ты…

– ЗАМОЛЧИ! – нервы окончательно сдают.

Увидев первую страницу и прочитав всю статью, я словно летела в бездну и теперь, наконец, дошла до самого конца. Слова рыжеволосой были бы для меня пустым наркоманским бредом, если бы не собственная изменяющая мне память. Почему я это вспомнила? Почему, ведь этого не было?! Почему, боже, почему…

Меня охватывает сковывающий страх. Все тело оцепенело, такое ощущение, что тысяча невидимых рук разрывает меня на части. Единственное, что я еще могу чувствовать – боль. Становится тяжело дышать. Хватаю ртом воздух ртом, но безуспешно. Ко мне снова подступает приступ тошноты, а глаза начинают наполняться слезами. Я пытаюсь сфокусировать свой взгляд на Кэролин, Бетти или Мэтью, но до сих пор вижу лишь строчки статьи из газеты, которая давно валяется на полу. А затем перед глазами снова предстает пелена воспоминаний. Я вижу ее, да, я вижу Кесси в больнице, ее израненное тело и…кардиомонитор, по которому плавно движется ровная линия.

– Нет! – единственное, что мне удается сказать. В глазах начинает темнеть, а охвативший меня страх продолжает нарастать с чудовищной силой.

– Ты не должна была говорить ей… – где-то за тысячу миль я продолжаю улавливать голоса.

– А ты что, мышонок, заделалась феей крестной? Нарядишь ее в розовое платьишко и начнешь говорить о том, что я лгу? Да ты даже со стула не осмелишься встать…

– Хватит уже.

– О, вы только посмотрите, кто вмешался! Сам мистер тотальный пофигизм! И что ты…

– Замолчите! – я не сразу узнаю свой голос, что, похоже, уже вошло в привычку. При всем этом меня продолжает душить страх, а взгляд становится до того мутным, что различает лишь силуэты. Мне нужен воздух, мне нужна Кесси, мне нужны родители и прежняя жизнь.

Я выбегаю в коридор, толкая кого-то прямо к стене. Слышу женский голос позади, но уже, не оборачиваюсь, меняю неуверенные шаги на еще более неустойчивый бег. Становится еще хуже, будто легкие превратились в полностью выжатую губку. Я не различаю света и тени, просто бегу и начинаю ощущать, как силы в который раз покидают меня. Готова упасть, прислонившись к холодной обшарпанной стене, но затем осознаю, что она начинает прогибаться под моим весом. Это дверь, и, вылетев на улицу, я чудом остаюсь на ногах, ухватившись на фонарный столб.

Не знаю, закончился ли дождь или он по-прежнему продолжал щедро топить мою одежду. Свежий воздух не помогал, я по-прежнему задыхалась так, будто пробежала десять километров без подготовки. В ушах звенело, отчего каждая проезжающая мимо машина отдавалась огромным взрывом в мозгу. Зрение по-прежнему придавало, и под конец не выдержали и ноги. Я успела сделать пару шагов назад, прежде чем упасть прямо на мокрый асфальт, спиной нащупывая кирпичное здание. Пытаюсь восстановить дыхание, поочередно дыша то через нос, то через рот, но быстро сбиваюсь. От досады хочется закричать, но кислорода продолжает не хватать. Вместо этого по щекам градом катятся солоноватые слезинки, обжигая лицо. Закрываю глаза и прикрываю уши руками, надеясь ускользнуть от этого чертового мира, но ненавидимая мною реальность сменяется ужаснейшими картинами, которые разбивают меня на части. Вот я сижу в такси на заднем сидении, а возле меня – мама – плачет и обнимает меня. Картина настолько реалистична, что невольно я ощущаю ее нежные, хоть и судорожные, прикосновения, и слезы, сливающиеся с моими. Следующая картина – возле меня стоит какой-то высокий мужчина с серыми глазами и в белом халате. Он шевелит губами, пытается донести до меня какую-то информацию, но я не слышу его, как не слышу сейчас. Я стараюсь шире открыть рот, пытаясь вместить в себя больше воздуха, пытаюсь сильнее, до звездочек, зажмурить глаза, пытаюсь сильнее сжать свои уши, но картины продолжают появляться одна за другой, несмотря на мое полуобморочное состояние.

– В ее возрасте это нормально, не стоит беспокоиться…

– Помогите! Куда они меня тащат?

– Мистер Блэр, вам лучше покинуть палату, скоро сюда доставят нового пациента…

– Сегодня мы прощаемся с Кесси Блэр, которая делала этот мир настоящим…

– Как думаете, она сейчас слышит нас или окончательно спятила?!

– Попрошу тишины!

– Но что я могу сделать, мистер Уоллосон?

– Мы должны попытаться, мисс Одли, мы должны…

– Сожалею, мистер Блэр, но у меня нет для вас хороших новостей…

– Я сделаю все возможное, но вы должны понимать, что мы не волшебники, которые, взмахнув волшебной палочкой…

– Вэлери? Ты слышишь меня? Пойдем со мной, я не причиню тебе вреда, меня зовут…

– А что, сестра уже уехала? Почему мне никто не сказал, что ее уже выписали?

– Поговорим об этом потом…

Обрывки фраз отчетливо доносились до меня. Я пережила все сразу и одновременно ничего. В груди продолжало колоть, слезы атаковали мое лицо. Кажется, еще немного, и я не выдержу. Задохнусь и останусь лежать на дороге вот так просто, без свидетелей и выяснений причины. Сотни людей в Стогвурде даже не заметят моего отсутствия. Дети продолжат ходить в детские сады, подростки в школы, выпускники уезжать в поисках лучшей жизни, а взрослые беспокоиться за них и отправлять последние деньги на обучение. Все будет как обычно, колесо жизни будет вращаться без меня. И спустя пару лет никто не вспомнит о Вэлери Блэр, умершей от…чего? Панической атаки? Осознания реальности? Да, пусть будет так. Звучит интересно, но на первую полосу газет я вряд ли попаду, в отличие от Кесси… Где же ты сейчас, сестренка? Неужели ты и вправду погибла?

– Нет, – из последних сил говорю я и резко запрокидываю голову, встречаясь со стеной.

Поначалу я ничего не чувствую, но не проходит и пяти секунд, как меня пронзает острая боль. А уже через минуту вакуум, в который я попала еще в том самом здании, на который сейчас облокачиваюсь, постепенно рассеивается, и с каждой секундой я чувствую возвращения своих органов чувств. Легкие начинают дышать, освобождаясь от нависшего камня в грудной клетке, глаза сквозь слезы передают мне картину освещенной улицы и того самого фонаря, за который я схватилась первым делом, как вдохнула свежий воздух. Наконец, до меня стали доносится отчетливые звуки города и редко проезжающих машин с горящими фарами. Дождь сменился холодом, пробравшим мое тело до мурашек. Я вздрогнула и попыталась встать, опираясь на стену, но тело не выдержало. Ноги по-прежнему были ватными, а рук я и вовсе не чувствовала. Быстро засунув их в карманы, я попыталась сильнее вжаться в куртку и начать думать о дальнейших действиях. Но тепло так и не приходило, а голова, несмотря на освобождение от голосов и криков, гудела не хуже самого ядерного реактора. Сердце тоже не отставало, продолжая отплясывать самбу.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я решилась на вторую попытку подняться. На улице уже было темно, и единственная мысль, которая пришла мне за последние 20 минут, была связана с группой неудачников. А что, если я просидела так долго, что собрание вот-вот закончится? И что скажет миссис Хенс, увидев меня? Но самое страшное – столкнуться лицом к лицу с Кэролин, которая и стала причиной того, что я сижу на мокром асфальте и рухнувшим миром. Мне надо встать. В этот раз я разворачиваюсь к стене, сидя на корточках, а затем аккуратно, шатаясь и скользя мокрыми руками по мокрой стенке, все же поднимаюсь и моментально облокачиваюсь на уже спасительную стену. Казалось бы, после такого ногам необходимо привыкнуть, но я почувствовала, как силы возвращаются и, сделав первый шаг, я медленно, но верно волочу собственное тело подальше от этих мест.

Ноги ведут меня сами, а я тем временем пытаюсь осмотреть себя: джинсы полностью вымокли до колен, рукава куртки запачканы грязью, а мои руки покрывают ссадины. Но все это меркнет по сравнению с тем, что мне пришлось пережить в собственной голове. Я отчетливо помню все – от газеты до собственных воспоминаний… Но как такое возможно? Кесси не могла умереть, а мама не могла спятить, это просто…невозможно. Такое не могло произойти с нами. И неужели бы все это время мой родной отец меня обманывал?

– Нет, – тихо, но твердо говорю я себе под нос и останавливаюсь. – Этого не может быть. Меня разыграли. И я найду человека, который скажет мне правду

Но готова ли ты к правде?

Что за глупости, разве можно быть не готовым к словам, которые ты и так знаешь? Да, вероятнее всего, отец и мисс Одли что-то и вправду скрывают от меня. Возможно, Кесси на реабилитации в какой-нибудь крутой клинике, а мама…маме просто хуже, и пока она не может прийти в себя. Вариантов может быть множество, но я наотрез отказываюсь верить в то, что написали в газете. Все не может закончиться вот так, после того, что мы пережили с отцом. Мне нужен человек, который верит мне и, что самое главное, которому могу верить я. Думая о папе, я невольно начинаю вспоминать события дня Стогвурда, от чего меня шатает в разные стороны. На глазах снова выступают слезы, поэтому о серьезном разговоре с отцом пока не может быть и речи. Мы слишком хорошо знаем друг друга, знаем слабые места, и, как часто это бывает, боимся их задеть. Но сейчас мне нужен тот, кто все еще не считает меня помешанной, чокнутой и сумасшедшей; тот, кто посмотрит в мои глаза и расскажет удивительную историю о том, как весь город решил похоронить мою сестру; тот, кто либо усмирит моих внутренних демонов, либо откроет им врата раз и навсегда…

– Шарли, ко мне! – поток собственных мыслей прерывается, и перед моими глазами предстает маленькое пушистое создание с голубым ошейником.

– Какая ты непослушная! Так и норовишь куда-нибудь убежать! – в темноте появляется низкий силуэт женщины, и я машинально натягиваю капюшон и опускаю голову, встречаясь с маленькими глазами той самой непослушной собаки.

Остановившись возле меня, этот серый комок словно заглядывает прямо в душу, отчего почему-то становится неловко. Вскоре появляется хозяйка – престарелая худощавая женщина в черном спортивном костюме, и Шарли, взвизгнув, бежит прямиком к ней. А уже через несколько секунд собака вновь убегает, чуть коснувшись моего кроссовка, а хозяйка лишь шумно вздыхает.

– Ну и угораздило же меня согласиться взять эту псину к себе, пока дочь в отпуске, – судя по всему, эти слова были обращены ко мне, но, поскольку я по-прежнему скрывала лицо, то решила быстро удалиться от света фонарей, тем более что прямо сейчас вступать в вежливые диалоги не хотелось.

Только на середине Чарлинг-стрит – длинной улицы, соединяющей Западный и Восточный Стогвурд – у меня возникло ощущение, что я не приближаюсь, а отдаляюсь от дома. И этот факт привел меня в бешенство. Сколько еще мне надо перенести, чтобы наконец оказаться в безопасности и тепле? И где мне искать того самого человека, когда я в районе, в котором была всего пару раз. Почему картина в голове сложилась лишь тогда, когда я открыла ту газету, а не сейчас, когда я прошла лишние…да, и сколько я вообще прошла? Неизвестность порой убивает, но еще чаще убивает осознание. Осознание собственной никчемности, осознание несправедливости, осознание того, что всем глубоко наплевать на тебя, лишь бы ты не создавала проблем. И все эти паршивые воспоминания, голоса, крики, из-за которых хочется раствориться в луже или вжаться в стену настолько, чтобы полностью слиться с ней, утратив последние права на существование…Все это так…так…

– Убивает! – собственные мысли превращаются в один хрипловатый крик никчемной 16-летней девочки, которая пока так и не нашла себя в этом мире.

Девочка, которая слышит неправдивые голоса и странные воспоминания. Девочка, которая уже не может терпеть разлуку с родными, а исправить, сократить расстояние ей не под силу. Девочка, которая не может спросить о событиях последних месяцев ни у кого из города, кто бы не посмотрел на нее, как смотрит мисс Одли, миссис Хенс, Тиффани, и даже Кэролин. Девочке просто хочется закрыть глаза, зажав их бледными руками, встать посередине дороги и…

– Шарли, домой! – и снова этот чуть писклявый голосок где-то в том мире, где мне давно нет места, сливается с визгом обладательницы красивого имени, а я продолжаю стоять на месте, не открываю рук от собственных глаз, погружаясь в черноту собственного разума, ловя отголосок произошедших событий. Я, группа поддержки, Кэролин, шприц, летящая куда-то в бездну сумка, Мэтью, Бетти, снова Кэролин, газета, паника, страх, нехватка кислорода, голоса, непонятные воспоминания, снова страх и паника, слезы, холод, одиночество, женщина с писклявым голосом и такая же писклявая собачка…

И тут меня осенило. Собака, конечно же! Как же я сразу не вспомнила о ней. Открыв глаза и по-прежнему наблюдая безлюдную улицы, я поспешно развернулась и быстрым шагом направилась в сторону дома. Но перед ним мне предстоит сделать небольшую остановку, которая станет для меня спасительным кислородом. Я ошибалась, так страстно уверяя себя в том, что в Стогвурде не осталось человека, способного выйти со мной на контакт. Он, или, точнее, она, конечно же есть, и все это время была прямо перед моим носом! И только сейчас я вспомнила о той, кто верит в меня и Кесси, невольно браня себя за столь позднее просветление. Я больше не слышала голосов, эхом отражавшихся в моей голове, больше не видела перед глазами заголовок мятой газеты, больше не чувствовала себя запертой в большой металлической клетке, решетка которой обнажала истерзанное полотно под светом фар проезжающих машин. Впервые за этот день я почувствовала невыразимую свободу, которая захватывала меня. Улыбка живительной силой отразилась на лице, руки забыли про дрожь, а ноги окрепли настолько, что я могла бежать.

Дождь возобновился, преподнося Стогвурду очередную порцию огромных капель, покрывающих изумрудные аллеи и серебристые улицы. В нашем городе нет ничего такого, чего бы не оказалось в других, однако сейчас, вглядываясь в те места, где мы были счастливы, мне кажется, что именно этот город наполнен магией, увековеченной в домах, улицах, парках и магазинах. Никогда Стогвурд не казался мне столь прекрасным, с его мрачными деревьями, большими лужами, стекающими в многочисленные каналы, и еле слышными отголосками голосов, еще не успевших занять свои почетные места возле телевизоров. А дождь, словно не желая поддаваться мольбам последних, с каждой минутой усиливался настолько, что никакие капюшоны уже не спасали. Я сорвалась на бег – не только из-за погоды, но и собственной нетерпеливости. Мне хотелось как можно поскорей дойти до нужного дома, постучаться, войти, а дальше…а дальше все станет на свои места. Эмоции предстоящей встречи настолько захватили меня, что я уже не разбирала дороги, шлепая и без того промокшими кроссовками по огромным лужам, обрызгивая себя с ног до головы. Через пять минут упорного бега кислорода в легких стало не хватать, и пришлось помогать ртом. Пару раз я поскользнулась, а один упала на чей-то мокрый газон, ощутив жгучую боль в левой руке, но даже это не заставило меня остановиться. Сейчас все мои мысли были лишь об одном, а прочие обстоятельства мозг полностью отказывался воспринимать.

Сердце пропустило удар, когда я добралась до маленького бледно-желтого домика, который сейчас, при свете двух фонарей, казался почти бесцветным. Мой взгляд упал на серый почтовый ящик, где сбоку белыми печатными буквами было выведено: «Мистер и Миссис Дагсон», а чуть дальше – стандартные цифры обозначения – 117. Удивительно, что почта все еще рассчитана на двоих, хотя наша соседка потеряла своего мужа больше пяти лет назад. Мистер Дагсон, маленький пухлый старичок с жидкими седыми волосами, уделял все свое свободное время своему гаражу, а на Рождество переодевался Сантой и разносил конфеты чуть ли не по всему Западному Стогвурду. Первым он, конечно же, заходил в наш дом, называя меня маленьким эльфом и намереваясь украсть к себе в «убежище Санты». Сейчас это кажется глупым, но тогда, будто в прошлой жизни, завешанной покровом детства и наивности, это казалось лучшим событием в году. Я искренне радовалась приходу этого старичка, и в конце полюбила его как родного, чего нельзя сказать о Кесси. Она слишком рано повзрослела и, видя мои усердные старания для создания костюма эльфа, чтобы в очередной раз порадовать мистера Дагсона, она лишь фыркала и уходила на свою половину комнаты, надевая большие наушники, отключаясь от этого мира. Так продолжалось до тех пор, пока однажды наивный старичок так и не смог надеть костюм Санта Клауса. Накануне очередного зимнего праздника ему поставила диагноз – рак, и, судя по тому, как стремительно развивалась болезнь, шансов на выздоровление не было. Мистер Дагсон отказался от лечения, держась до последнего, чем еще больше пугал свою старушку Элизабет. После Рождества я видела его всего лишь раз и узнала с огромным трудом. Казалось, что передо мной стоит скелет, на которого натянули обвисшую кожу. Даже Кесси, откровенно не любя старика, стала навещать его чаще всех нас. Смерть забрала мистера Дагсона раньше, чем ожидали даже врачи. Его жена осталась одна, редко выходя из дома. Она постарела лет на пять, а глаза и вовсе будто пребывали в мире мертвых. Мы все опасались, что бедная бездетная старушка последует за своим мужем, но спустя пару месяцев на нашей улице появилась бродячая собака, скулившая почти сутки. И вот на следующий день эта черная, с одним белым пятном на животе, девочка, как ее часто называет хозяйка, уже спокойно расположилась в небольшом домике. За все свое время пребывания у миссис Дагсон у Лолы было пять или шесть пометов, и всех этих многочисленных щенков добрая женщина умудрялась пристроить в добрые руки. Для нас так и остается загадкой, кто является отцом всех тех щенят, расхаживающих по всему Стогвурду, грызущих кости и спящих на хозяйских дивана, но, будучи уже в преклонном для собаки возрасте, Лола умудрилась осчастливить свою хозяйку в шестой раз, о чем я не так давно рассказывала Кесси. И сейчас, тяжело дыша и дрожа всем телом, я наконец стучусь в дверь, сначала встречая белое пушистое облако, обнюхивающее мои ноги, а затем и взгляд самой соседки, обеспокоенно оглядывающей меня с ног до головы.

– Вэлери? – дрожащим голосом обратилась ко мне старушка.

Миссис Дагсон перевела взгляд на мою левую руку, и сейчас, проследив за взглядом невинной старушки, я вновь увидела отголосок прошлых сновидений, пробивающих в моей голове остатки последней решимости. Кровь, стекающая алой дымкой на собственные кроссовки, перемещает меня за границы привычной реальности, и я снова вижу свою сестру в изуродованной машине. До моих ушей доносится пронизывающих до мурашек крик, но, по обыкновению, его издаю не я, а женщина, подарившая мне жизнь. Картина складывается так же быстро, как ураган, и накрывает меня абсолютным хаосом. На пару секунд я зажмуриваю глаза, отчаянно трясу головой в надежде избавиться от собственного разума. Одышка после стремительного бега еще не прошла, а вдыхать кислород в легкие становится еще труднее, когда я вновь ощущаю прилив страха и резкую боль в груди. Кажется, еще пару минут и я снова окажусь возле кирпичного здания группы поддержки, оплакивая прошлое.

– Вэлери? Вэлери? Господи, да что же это такое…Ты меня слышишь, девочка? – реальность возвращается так же стремительно, как и земля уходила из-под ног. – Прошу тебя, давай зайдем, у тебя кровь, рану надо обработать…

– Нет времени, миссис Дагсон, – открыть глаза, завешанные невидимым покрывалом оказалось довольно легко, но выпалить все сразу, еще больше напугав и без того впечатлительную старушку, оказывается мне не под силу.

– Ччто случилось? – старушка уже не скрывает своего изумления, оглядывая меня с ног до головы.

– Миссис…Дагсон, вы знаете…меня. Вы знаете моих родителей…Вы…знаете Кесси…Вы же мне не соврете…да?! – продолжая ловить ртом воздух, я крепко схватила плечо соседки, покрытое шалью.

Мама говорила, что почти всю свою жизнь миссис Дагсон проработала в детском саду, том самом, на месте которого сейчас образовались группы поддержки. И поэтому, как подтверждали все, эта худощавая и бледнолицая женщина с большими темными глазами, двадцать часов в сутки выражающих спокойствие, доброту и понимание, разбирается в людях в сто раз лучше, чем новоиспеченные психологи из колледжей. Сейчас, видя абсолютную готовность во взгляде миссис Дагсон выслушать даже историю про драконов и магию, мне действительно стало легче. Боль в груди наконец-то утихла, я ослабила хватку, обнаружив, что сжимаю плечо сильнее, чем хотелось бы.

– Ладно…хорошо…да… – эти три слова с паузой почти в минуту я будто произносила для себя, убеждая задать главное. И я решилась, смакуя каждое слово и все предложение в целом. – Скажите мне правду…о моей сестре…Где Кесси? И что за газеты, которые, которые так…

Договорить я не успела. Вернее, не смогла, потому что увидела в глазах доброжелательной старушки то, чего боялась увидеть больше всего на свете. Боль. Боль при упоминании о Кесси. Боль при виде моего непонимания. Боль при виде моего осознания. Боль, заставившая глаза миссис Дагсон слиться в унисон с каплями дождя. Боль, которая с силой ворвалась в мою душу и тело.

– Как же так…Не может быть, я…Это не правда…Я… – связывать предложения просто не оставалось сил.

Меня окружила волна усталости и отчаяния, я захлебнулась в ней, сдаваясь бестелесному сопернику. Воспоминания – да, теперь я могу назвать вещи своими именами – больше не всплывали в моей голове, потому что картина и так восстановилась сама собой. Опустошение пронизывало каждую клетку моего бесполезного тела, передавая эстафету новой порции горя. Я снова плачу, но в этот раз уже осознанно, не сдерживая всхлипов и отчаяния, следовавшее за ними по пятам. Кесси, моя сестра, она просто…ее больше нет. Она стала одной из миллиона песчинок, исчезнувших в узле мрака истлевшего бытия. Моя сестра превратилась в воспоминание, которое спустя несколько месяцев растворится в повседневности. Кесси просто…просто исчезла, оставив этот грязно-серый мир без себя. И я, стоя на крыльце соседки, захлебываясь слезами и не слыша утешения, разделяющие губы старушки, хотела закричать о на весь Стогвурд о своей невыносимой боли, пожирающей меня изнутри, о мерзком параличе собственного тела, благодаря которому я еще стояла на ногах, и о чертовой несправедливости, захватившей всю нашу семью.

– Мне так жаль, Вэли…Если бы можно было все исправить… – голос миссис Дагсон показался мне самым ужасным звуком, который может уловить человеческий слух.

Я сморщилась и освободилась от теплых объятий, в какой-то момент захвативших меня. Стеклянный взгляд, видимо, поразил старушку, а в следующую секунду ее дрожащий голос смешался с собачьим лаем, от которого мне стало еще противнее. Ощущение такое, что меня сейчас стошнит прямо на порог чистенького дома, поэтому я поспешила удалиться. Голова готова была разорваться на элементарные частицы, а ноги, несогласные с резкой сменой положения, с трудом унесли меня от посторонних звуков. Дождь снова прекратился, и теперь на своем лице я ощущала лишь собственные соленые слезы. Я задыхалась от собственных рыданий, до крови кусая нижнюю губу. В мыслях мелькал образ Кесси – веселой, восторженной, злой, плачущей, кричащей и просто родной. Я видела ее так же часто, как собственное отражение в зеркале. А теперь она в моем голове, на фотографиях в семейном альбоме, в видеозаписях на телефоне. Осознание собственной никчемности доводит до онемения рук и ног. Я падаю на колени на пороге собственного дома, закрывая лицо руками и пытаясь найти ответы на вопросы, которые уже давно стали утверждением. Я снова слышу терзающие душу крики, хочу закричать сама, но голос предательски срывается. Пытаюсь встать, но из-за обвалившегося града слез едва вижу ручку нашей двери. Хватаюсь за нее из последних сил, но рука тут же соскальзывает, и я с треском сажусь прямо на мокрые ступеньки. От нарастающего отчаяния толкаю дверь ногой, затем еще раз, еще и еще, пока каким-то чудом не получается зацепиться зубами за воздух и окончательно встать, опираясь на косяк.

Да уж, никогда бы не подумала, что такое случится с тобой, сестренка

Я слышу до боли знакомый голос и не сразу осознаю, что эти слова произношу я сама. Сердце сжимается с такой силой, что я невольно хватаюсь за грудь, а уже через секунду слышу приближающиеся шаги и звук открывающейся двери. Искусственный свет заставляет морщится, а тепло, исходившее из нашей квартиры, вздрогнуть. На пороге стоит отец в своих домашних серых штанах, которые ему давно велики, и такой же серой мятой футболке с надписью: «Лучший папа». Увидев его, я словно погружаюсь в очередной туман, захватывающий меня снаружи. Я не слышу голоса отца и просыпаюсь уже в собственном доме, сидя на диване в гостиной.

– Боже, Вэли, прошу тебя, скажи хоть что-то, – отец сидит на полу, смотря на меня снизу вверх, пытаясь уловить хоть малейшие признаки жизни. Его большие зеленые глаза окутывает страх, а густые брови чуть дергаются от нарастающего волнения. Руки папы дрожат, но что-то мне подсказывает, что это связано не только с моим эффектным появлением.

– Надо позвонить в больницу…Я сейчас… – он намеревается встать, но я быстро, не ожидая от себя подобного, ловлю его руку и своими окровавленными пальцами касаюсь костяшек его пальцев, сильно сжимая.

Наши взгляды встречаются. Я смотрю в такие родные глаза и вижу там отражение Кесси, отчего слезы вновь подступают к горлу, убивая последние остатки самообладания.

– Она…умерла, – одними губами произношу я, но отец меня понимает. Его передергивает как от мощного удара током, но я продолжаю сжимать его пальцы.

За пару секунд все лицо отца приняло серый оттенок. Он как будто постарел на пару лет и мне показалось, что в его густых волосах уже хозяйничает седина. Бледные губы задрожали, и вот по его щеке катится первая слеза, вскоре находя себе пару. Да, он мог уйти от разговора или соврать мне, закрывая на все глаза, но в моем взгляде была та осознанность, которая покинула меня пару месяцев назад. И этот сильный и высокий мужчина с улыбающимися морщинками между глаз, с теплыми и сильными руками, с накаченными от велоспорта ногами и почти всегда с прямой осанкой, сдался. Вот так просто, без громких фраз и речей, он, закрыв ладонями лицо, как это уже не раз за сегодня делала я, сидел передо мной и пытался сдержать рыдания. Его грудь вздымалась так часто, что я невольно начала задыхаться сама. Моя рука по-прежнему сжимала его пальцы, и я ощутила чужие слезы, сжимая ладонь отца до посинения.

В отличие от папы, я сдерживаться не пыталась, да и просто не могла. Слезы подходят с такой силой, что мне становится тяжело дышать. Боль захватила меня новой волной, а крупицы реальности растворились во мгле ненавистных воспоминаний. И вот перед моими глазами белые коридоры больницы, ничем не примечательная палата, отчаянный и небритый отец с каким-то высоким мужчиной впереди меня, молоденькая санитарка с отвратительно-сладкими духами тянет мне конфету, а через секунду все лица растворяются, оставляя меня наедине с Кесси. Ее лицо такое же красивое и чистое, каким я запомнила его в последний раз. Мне хочется подойти, но ее глаза наполнены злобой, которую я никогда ни с чем не спутаю. Она смотрит в мою сторону, испепеляя взглядом, и сама сокращает расстояние между нами, хватаю меня за воротник красной рубашки, и, будто пытаясь совладать со злостью, шепчет сквозь зубы лишь одну фразу.

На моем месте должна была быть ты

Я возвращаюсь в привычный мир, когда отец сжимает меня в объятиях. Мне становится неприятно, но я не в силах расцепить его руки. Он хочет что-то сказать, но вместо этого лишь отчаянно хватает ртом воздух. Я уже не пытаюсь восстановить дыхание, ведь так или иначе мне уже не удастся убежать от боли и мысли о том, что вместо Кесси должна была умереть я.

– Да…Вэли…Вэлери…Она…да…Кесси умерла… – шепот отца смешивается с запахом алкоголя, и от этого мне становится так мерзко, как никогда раньше.

Меня охватывает новое чувство, быстро смещающее печаль и отчаяние. Будто внутренний монстр, растущий во мне с самой аварии, под оглушительные аплодисменты и восклицания толпы выходит на сцену, начиная свое шоу. И наконец я теряю тонкую нить контроля, отдав себя бесконтрольной злости.

Глава 13

– ТЫ! – голос срывается, но я даже не думаю понижать его. – Да как ты смеешь плакать о ней, когда сам…Что ты с собой сделал, во что ты превратился?

Попытки встать на ноги приводят к головокружению и темноте в глазах. Я опираюсь на стену, а уже через секунду вижу пустые пивные бутылки на нашем журнальном столике, что еще больше усиливает мой гнев. Я злюсь на отца, который так и сидит на полу, смотря на меня опустошенным взглядом, явно чувствует свою вину. Я вижу, что ему по-прежнему так же плохо, как и мне, но уже не в силах остановится.

– Вэлери, прошу… – отец делает последние попытки загладить конфликт, из-за чего кровь в моих жилах вскипает еще больше.

– Не надо, папа! – я подхожу к нему ближе, немного пошатываясь. – Не надо, черт возьми, МЕНЯ УСПОКАИВАТЬ! Как ты мог скрывать все это время? КАК?! Весь наш гребанный Стогвурд считает меня сумасшедшей! Ты об этом думал?

Пожалуй, за всю мою недолгую жизнь это был первый раз, когда я так прямо и остро выражала свою агрессию в сторону отца. Я и сама, как и он, не любила конфликты, но сейчас, вспоминая все те взгляды, смотрящие на меня то с отвращением, то с боязнью, я начинаю понимать то, что еще утром казалось мне бредом. Ко мне вдруг резко пришло понимание не только смерти сестры, но и моей. Конечно, я не сумасшедшая, как это было бы удобно всем, чтобы думать, будто я мертва и сейчас где-нибудь в аду переживаю неприятные моменты жизни. Я умерла не телом, а душой. Просто смотрела на жизнь через призму старых воспоминаний, даже не думая опускаться в омут реальности. Я была подобна марионетке, которой управляют по своему желанию. И самое омерзительное в этом то, что все мое последние окружение за два месяца (отец, мисс Одли, да и миссис Хенс) знали о моей недееспособности и молчали. Вот так легко.

– Вэли, послушай… – отец сделал паузу, заранее опасаясь, что я его перебью. Но, несмотря на взрывающуюся злость, я сделала усилие над собой и решила дослушать его. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, и я хотел…правда хотел. Но доктор Уоллосон сказал…и мисс Одли…они…

– И ты так просто им поверил? – не в силах больше стоять на месте, я начинаю плестись по комнате.

– Я думал, что так будет лучше для тебя, – голос папы возвращает привычную интонацию, он глубоко вздыхает и вытирает рукавом слезы.

Я не могу выносить это наигранное спокойствие. Каждый день, на протяжении почти двух месяцев, он, как на маскарад, надевал маску и встречал с ней меня. Этот абсурд не покидает мои мысли и, если бы однажды хоть кто-нибудь заикнулся о такой психотерапии, я бы посоветовала ему обратиться в местную психиатрическую клинику. В ту самую, где сейчас находится моя мама…Может, там и мое место?

– Ты… – договорить я не успела, так как случайно, по-прежнему видя мир затуманенным, задела тот самый столик с пустыми бутылками. Боли я не почувствовала, хотя удар, судя по звякнувшему стеклу, был сильным.

И тут до меня наконец дошло: больше всего я злилась не потому, что отец скрывал от меня правду насчет последних событий нашей жизни, а потому, что он сам, вместо того, чтобы осознать ситуацию и хоть как-то постараться найти выход из нее, заглушал боль алкоголем. Он пил, а я смотрела на это каждый день, не решаясь ничего сказать. Он закрывал глаза на то, что весь Стогвурд считает меня сумасшедшей, а я на то, что он алкоголик. И понимание этого, по сути, ничего не дает, кроме ставшей уже привычной боли и разрывающегося сердца. Отец потратил два месяца на то, чтобы уничтожить себя, забыв обо мне. А я… До сегодняшнего дня моей главной проблемой был поход в магазин, а теперь на меня свалилось все то, что мой родитель так отчаянно замкнул в себе. И это не могло не раздражать.

Это заставило выйти наружу гнев. С силой сжав кулаки, я резко повернулась к отцу, и начала говорить шепотом, сквозь зубы, прямо как рыжеволосая пару часов назад.

– Кесси…умерла. Мама…в психушке. А ты…ты здесь, сидишь и…бухаешь! И после всего этого ты еще смеешь говорить мне, что лучше для меня, а что нет?!

– Я виноват, – теперь его голос дрожал, привычная интонация исчезла, как утренний туман.

– О, ты не просто виноват! – звуки собственного охрипшего голоса с каждым словом слышались все отчетливее. Я вновь отвернулась к столу и взяла первую попавшуюся бутылку, обнаружив, что она еще не пуста. Но было слишком поздно.

– Вэлери, давай не будем…вот так…я…

– Ты мне противен!

Бутылка в моих руках с треском разбивается о ближайшую стену, наполняя воздух приторным запахом. Осколки рассыпаются по всей гостиной, превращая ее в место преступления. Тонкая струйка жидкости стекает по бледно-голубым обоям.

Никто из нас не комментирует произошедшее. Отец, продолжая тяжело дышать, смотрит на отскочившее стекло возле своей ноги, будто пытаясь найти ответы в зыбкости нашего мира. Я же в тот момент ощутила себя той бутылкой, которую сама же и разбила. С ней во мне треснуло все то, что я так упорно пыталась склеить. Каждый осколок, казалось, рассказывает историю о смерти моей сестры. Хотелось с громким визгом растоптать это сомнительное напоминание, вычеркнуть из памяти пережитые моменты, забыть обо всем на свете…Но собственные силы с каждой секундой беспощадно покидали. Гнев, вылившийся так резко и так стремительно, ушел в самые потаенные уголки души, и бездна отчаяния вновь окутала меня своей кровавой пеленой. Казалось бы, слезы давно дошли пропасть, но было слишком наивно полагать, что тело закончит все вот так просто. Не замечая под ногами стекло или воду от собственных промокший вещей, я плавно, опираясь на стенку, прошла в комнату, которую когда-то в прошлой жизни делила с любимой сестрой. Папа пытался что-то сказать, вскочив с дивана, но мои отчетливые «не подходи» убили в нем последнюю надежду на диалог.

Стараясь не смотреть на левую часть комнаты, я, захлопнув за собой дверь, в абсолютном упадке сил рухнула на кровать, зарывшись лицом в теплую подушку. Больше всего на свете хотелось заснуть вот так, в такой позе, не раздеваясь. И пускай на утро все тело будет ныть от неудобной позы, а организм даст сбой после ночи в мокрых вещах. Хотелось быть как все, думая о банальных вещах и обязанностях. Просто быть человеком, плавно движущимся к смерти. Но вместо этого я так и не смогла сомкнуть глаз, наполненных горючими каплями. Я рыдала прямо в подушку, не заботясь о том, кто и как меня услышит. В голове с новой силой вспыхнула газетная статья, а затем, наполняя душу мраком, все то, что я так яро отрицала.

Я не помнила всего, но то, что жгучим следом отзывалось в моей памяти, уже не забуду никогда. Пустые крики, отчаянные голоса, Кесси, Кесси, Кесси… Все казалось мне таким реальным, что спустя миллионы падений и отрицаний я перестала осознавать себя. Я будто растворилась в песчинках того времени, которое теперь длилось целую вечность. И это, словно змеиный яд, с каждой секундой все глубже и глубже проникало под кожу, заставляя чувствовать невыносимую слабость вперемешку с безысходностью. Я знала наперед, что погрязну в собственных ощущениях настолько, что не смогу выбраться, но бороться уже не было сил. Да и был ли хоть малейший смысл в этом? Мой сестра, Кесси, она…мертва. И глупо, чертовски глупо это отрицать, так же, как и отрицать то, что моя мать где-то на окраине Стогвурда лежит в палате с белыми стенами и стеклянными глазами смотрит в потолок, ожидая разноцветных таблеток. И когда мой мир успел настолько рухнуть? В тот момент, когда наркоманка показала мне газету или намного раньше, когда мы, словно играя в догонялки с дьяволом, ехали в больницу, куда доставили еще дышащую Кесси. А может и раньше, когда мы вот так просто отпустили ее в другой город, прекрасно понимая, что она стремится не получить хорошее образование, а бежит от собственных демонов под кроватью. Кесси всегда была одинока, и ни один парень или подруга никогда не могли исправить этого. А эти дерьмовые видео, которые я записывала для нее, по сути, лишь напоминали ей о той атмосфере приторности и духоты, которую она старалась забыть. Какая же я идиотка! Будь у меня силы, я бы выбросила чертову камеру из окна, попутно ломая ее составляющие части.

К утру, казалось, слезы ушли. Не потому, что я успокоилась и приняла ситуацию, их попросту больше не осталось. Глаза, как и все тело, были опустошены. Смотреть на утренний свет, который так и пробивался сквозь закрытые жалюзи, было больно. На большую комнату смотреть было не больно, а мерзко. Вся обстановка вызывала нескрываемое отвращение. Попытавшись встать с кровати, я почувствовала головокружение, а следом острую боль, затмевающую все вокруг. Ныло все тело, левую руку жгло, ног я почти не чувствовала. Во рту пересохло, а грудь будто придавило роялем. После третьей (или пятой) попытки я смогла сесть на кровать, прикрывая лицо руками. Спустя целый век мне удалось справиться со все еще мокрой курткой. Из кармана выпал телефон, показывая время: 6:17. На экране красовались свежие трещины – наверняка результат вчерашнего падения. Вспомнив про это, взгляд бегло пробежался по левой руке с многочисленными ссадинами по обеим сторонам ладони. Эта картина не произвела на меня никакого впечатления, поэтому, швырнув куртку и телефон на стул рядом с кроватью, я вновь попыталась встать. Это оказалось еще сложнее, чем принять сидячие положение. С каждой попыткой голова будто взрывалась, а мысли накатывали с новой волной. Раз – передо мной сидит Кесси и тщетно пытается осилить логарифмы, два – она приходит абсолютно пьяная с вечеринки Тиффани и падает прямо на пол, три – за дверью я слышу громкие голоса родителей и сестры, ругающихся из-за мини-юбки в ноябре. На четвертый раз все тело обдает холодом, потому что я вновь оказываюсь в нашей машине с окровавленным телом. И, не оборачиваюсь, наверняка знаю, кто сидит за рулем.

Но я справляюсь, подавляю эти мысли. В очередной раз мне, почти захлебнувшейся, удается доплыть до суши. Но нет никакой вероятности, что спасение будет всегда. Как и нет причин думать, что я справлюсь со всей той болью, отпечаток которой навечно поселился в иссякнувшем теле и израненной душе. Мне вдруг стало так холодно, что зубы начали стучать, а руки посинели, сливаясь с цветом вен. Я начала стаскивать с себя вымокшую одежду, бросая ее все на тот же стул. Особо не задумываясь, спустя многочисленное количество головокружений, я смогла надеть на себя черные лосины и серую кофту, застегнув ее на замок. Стало лучше, но не намного, поэтому, дабы вновь не потерять остатки сознания, я решила лечь на кровать, укутавшись пледом. Пытаться заснуть сейчас – это чистой воды утопия. Возможно, мне и впрямь удалось бы скрыться от реальности, но я прекрасно осознавала, что ждет меня во снах. И, практически видя это наяву, я совершенно была не готова увидеть это еще и там.

И так, лежа на спине и уставившись в потолок, я уничтожала свое существование и надежду на нормальную жизнь. Наверное, так и сходят с ума, часами проводя наедине с демонами, жаждущими сковырнуть в тебе нарыв и выплеснуть гной наружу. В какой-то момент времени я осознала, что у меня изначально не было шансов на восстановление. Я умерла в той машине вместе с Кесси, и пусть мое тело все еще дышит, то душа давно провалилась в густеющий туман, пронизывающий остатки человечности, низвергая до пыли. И вся эта “терапия” от доктора-психиатра и мисс Одли, которая, должно быть, была его бывшей студенткой и нынешней коллегой, только дали понять мне это. Они не верили, что я приду в себя после такого. Да и возможно ли верить? Я их не виню. Я не обвиняю людей по отдельности, я обличаю весь гребанный мир за то, что позволил моей сестре умереть на операционном столе. И ради этого стоит бороться? Жить с осознание того, что ты можешь дышать, ходить, есть, смеяться и плакать, а другие нет?! Зачем мне этот мир без Кесси, если она была единственной, кто давал мне надежды на будущее. Она верила в меня, защищала от травли, помогала искать себя в разных сферах, которые мне так и не дались. А теперь я осталась одна. Без цели и планов на жизнь, с бухающим отцом и полоумной матерью, которую я не видела с тех самых пор в больнице. До боли смешно вот так потерять себя, растворится в огромном облаке, слиться с ним, а потом исчезнуть, оставив после себя след кровавой пелены.

– Вэли? – дверь комнаты предательски скрипнула и на пороге появился отец. Его вид оставлял желать лучшего: вчерашняя мятая одежда, бледное лицо, огромные синяки под глазами и свежий порез на указательном пальце говорили сами за себя.

Я, краем глаза взглянув на него, продолжила смотреть в потолок, давая понять, что не настроена на рефлексию вчерашнего. Но отец не отступал. Было видно, что он выкинул сон из своей жизни так же, как и я, но мне не доставляло это никакого удовольствия. Я по-прежнему на него злилась, но теперь будто смотрела на собственный гнев через чье-то отражение в маленьком зеркале, которое вот-вот должны закрыть и бросить в огромную сумку.

– На столе лежать сэндвичи. Тебе…тебе надо поесть, – его голос продолжал дрожать, и я невольно усмехнулась. Говорить сейчас о сэндвичах после того, как мой мир разбился вдребезги, вполне в духе взрослых.

– Я оставлю их там. Или может…принести сюда? – на этот вопрос я не удосужилась даже моргнуть.

Постояв еще минуты три, которые показались мне целой вечностью, он удалился, не забыв закрыть дверь. Я облегченно выдохнула. Находится в одной комнате с тем, кто знает темные уголки твоей истории, всегда тяжело. А жить и пытаться существовать с тем, кто создал утопию для тебя, оказывается тяжелее в тысячу раз. Я не просила отца скрывать от меня смерть, защищая, также не просила о дурацких сэндвичах, которые должны сделать что? Например, вернуть меня к жизни? Придать бодрости для нового дня, который станет для меня таким же бесцветным, как и все предыдущие? А может еда вернет Кесси ко мне? Неужели отец не понимает, что последнее, что мне сейчас необходимо, это пища?

Но он, видимо, не понимал, поэтому продолжал заходить ко мне буквально каждый час с просьбой поесть. На шестой попытке мой стеклянный глаз дернулся, и я сдалась.

– Ладно, я поем, только перестань ходить ко мне, как медсестра в больничную палату, – резко выпалила я, заставив на пару секунд опешить родителя, который уже собирался уходить.

В этот раз я встала благополучно, лишь немного задержавшись на старте. В гостиной со вчерашнего дня был включен свет, хотя на улице сейчас уже во всю светило солнце. За окном слышался звонкий смех детей – явный признак наличия в Стогвурде хорошей погоды. Сейчас наступает то самое время, когда расцветающая весна бурным потоком вливается в каждый уголок земли и тела, даже не думая уступать такое удовольствие своей знойной подруге – лету. Я никогда не любила жару и солнце, но в особенные дни волна преображений захлестывала и меня. Кесси же не была такой податливой: с пятилетнего возраста у нее обнаружилась аллергия на цветение, заставляющая ее аккуратный нос превращаться в алый наконечник, а щеки были похожи на тело божьей коровки. Я часто смеялась над ней, когда она не успевала принимать лекарство и становилась моим личным Санта Клаусом. Первые двадцать минут Кесси и вправду на меня злилась, обзывая всевозможными ругательствами (если рядом не было родителей), но потом, сдавшись и решив плыть по течению, смеялась со мной, попутно бросая в меня одну из своих подушек.

Моей сестре не суждено увидеть всего этого. У нее больше никогда не будет аллергии, учебы, работы, семьи и всего остального. Нормальной жизни. И чем эти самые дети, беззаботно висящие на качелях и пробующие на вкус первые бранные слова, услышанные от старших братьев или сестер, заслужили существование больше, чем моя сестра? И чем мой отец, сидящий перед телевизором и «искусно» делающий вид, что увлечен передачей о гомосексуализме среди подростков, не следит за мной, достоин жизни больше? Но главный вопрос все же не относится к ним. Чем я заслужила сидеть здесь, на стуле, глотая безвкусный сэндвич и десять минут сверля безжизненными глазами невидимую точку на столе, заслуживаю жить? Неужели мое существование ценнее, чем существование сестры? Поверить в это меня не заставит ни один доктор в белом халате.

Закидывая в рот последний кусок с тарелки, я зашла в ванну. Смотреть на себя, а вернее на то, что со мной стало, оказалось трудно. Сэндвич уже намеревался выйти наружу, но я затолкала его обратно в недовольный желудок. Передо мной предстал образ подростка, пережившего апокалипсис. Бледное лицо, красные глаза, огромные синяки, разбитая губа, царапина на щеке – все это являлось моим, доселе не замеченным. Я включила кран и больше минуты собирала непослушные волосы, пытаться расчесать которые сейчас было просто бесполезно. Коснувшись слегка прохладной воды, руки, а вместе с тем и все тело разом вспомнили о боли. Левая ладонь, а вместе с тем и все лицо заныло так стремительно, что я издала протяжный стон, отперевшись макушкой о зеркало.

Когда смыть остатки крови все же удалось, я наконец смогла выйти, не рискуя лишний раз лицезреть собственное отражение. Отца в гостиной не было, поэтому мне удалось добраться до комнаты без происшествий. Прикрывая дверь, я остановилась возле половины Кесси, не смея подступить ближе. Идеально убранная кровать с бежевым покрывалом слева от окна, в правой стороне – письменный стол с почти сломанным крутящимся креслом, наверху, на стене, расположилась гирлянда с висящими на ней полароидными фотографиями. Ретро-фотографии были увлечением Брюса, он часами готов был снимать то, что видит, находя в затемненных и потертых карточках эстетику всего мира. Сестра не разделяла его хобби, ей вообще было все равно, чем занимается ее уже бывший парень, но она никогда не отказывалась позировать, поэтому фотографий с белыми рамками было у Кесси достаточно. В школьной столовой, закрутив на волосах неаккуратный пучок; на газоне возле библиотеки, бегло пролистывая учебник истории; с Тиффани на одной из многочисленных вечеринок, широко улыбаясь и слегка проливая жидкость из красных одноразовых стаканчиков, и еще много других фото, где моя сестра была прекрасной. Ей не нужна была подготовка и идеальный свет, чтобы получится лучше модели из «Victoria’s Secret». Ее секрет успеха – просто быть Кесси.

На одном из фото я замечаю себя, щекой прижатую к щеке сестры. Мне пришлось слегка наклониться, отчего это выглядит еще нелепее, но на том снимке мы улыбаемся и это перебивает все прочее. По телу пробегает крупная дрожь, сердце начинает биться сильней, все тело напряглось, словно намереваясь покончить со всем. У меня не хватает духу и сил оторваться от той самой фотографии, сделанной в нашей гостиной. Более того, мне самой не хочется отрываться от нее, вспоминая тот ноябрьский день. Если бы я только знала тогда, чем закончатся наши мечты о будущем. Если бы мне удалось предотвратить события, которые разрушили мою жизнь, разве я не рискнула бы всем ради семьи? Пережитая боль не затмит отпечатки бездыханных воспоминаний, которые наполняют меня до остатка. Как жить в мире, где абсолютно все напоминает тебе о мучениях, терзающих плоть и кровь?

Слезы вновь выступили на глазах, специфичным, но беспроигрышным способом возвращая меня в настоящее. Первые минуты хотелось бежать – неважно куда, главное подальше от всего этого, от всех воспоминаний и боли, от собственной семьи и себя. Но очень быстро я осознала, что даже если я покину этот дом, оставлю отца и весь Стогвурд, то так или иначе не смогу покинуть то ничтожное отражение в зеркале, которое ведет меня к провалу. Я заперта в загустевшем потоке собственного разума. Есть ли выход? Мне видится только один.

Глава 14

– Вставай! – в голову прилетает черная водолазка, – и еще раз будешь разбрасывать свои шмотки на моей половине, то ты их больше не увидишь.

Туман рассеивается не сразу, а может, его и вовсе не было. Я сижу на своей кровати и наблюдаю за тем, как моя сестра возится с ноутбуком, пытаясь втиснуть его в черную сумку.

– Черт, так и знала, что в сумку Ти помещаются только резинки для быстрого перепихона в туалетах. Ты долго сидеть будешь, принцесса? Мы опаздываем вообще-то, дура!

Ее недовольный взгляд заставляет меня лишь сильнее расширить глаза. Все как всегда: полное оцепенение тела, отсутствие боли и страха, реалистичность картины, пронизывающая каждую клеточку мозга. Но в этот раз что-то не так. Вернее, все очень даже так, проблема в том, что я не такая. И если я это осознаю, то скоро эту комнату покроет пелена забвения, а моя сестра растворится так же быстро, как появилась передо мной.

– Алло, прием, это психиатрическая больница Стогвурда? Моя младшая сестра ни на что не реагирует и смотрит на меня так, будто я восстала из мертвых! – Кесси разыгрывает эту воображаемую беседу по невидимому телефону так правдоподобно, что на пару секунд я действительно поверила в реальность происходящего. Но лишь на короткое мгновение.

– Так, они сказали, что если твоя жопа не поднимется через две минуты, то…

– Ты умерла, – слова вылетели сами собой и было уже поздно создавать атмосферу хороших воспоминаний.

– Еще вчера, когда писала тест по истории, – сестра фыркнула и взяла свой телефон.

– Нет, это неправда…и ты не настоящая, Кесси, – горечь во рту заставляла буквально выплевывать последние слова.

Мне становится не по себе. Я ведь осознаю события, тогда почему я еще не проснулась? Да и вдобавок это обеспокоенное лицо сестры, смотрящее на меня в упор. Я узнаю ее: начиная с выразительных глаз и заканчивая шрамом на большом пальце ноги. И от этого становится еще хуже.

– Вставай, Вэли, тебе пора, – она протягивает мне руку и грустно улыбается. И тут я начинаю задыхаться.

– Кесс…

– Ну же, сестренка, давай быстрее, – она выжидающе ждет, но от прежней насмешливости не остается ни следа.

Как же мне хотелось сказать, что люблю ее. Без прикрас и длинных вступлений. Всего три слова, которые прежней Кесси должны были показаться страными, а нынешней они и вовсе не знакомы. И я не могу, потому что заранее знаю, что слова останутся где-то глубоко в кромешной темноте, так и не дойдя до адресата. Но возможно ли после такого обвинять себя? Нормальные люди дадут простой и лаконичный ответ. Но всем известно, что когда человек устает от бесконечного самоанализа и перестает обвинять себя, то в своих бедах он начинает обвинять весь мир.

– Держи мою руку, Вэли…вставай, – эти пять слов сестра говорит почти шепотом.

Я знаю, что будет после того, как возьму ее за руку. Но разве мы не любим обманывать себя, ежедневно надеясь на лучшее? И я не исключение. Чувствуя холодную ладонь, я продолжаю слышать свои имя, когда мир меркнет в моих глаза и прошлое становится прошлым, а настоящее тянет в омут с новой силой…

– Вэли! Вэли! – открываю глаза и вижу перед собой небритое лицо отца.

В первую секунду захотелось заплакать. На вторую стонать от отчаяния. На третью просто послать своего родителя куда подальше. На четвертой пришло привычное осознание никчемности, и я была готова слушать.

– К тебе пришли, – в его голосе не было ничего такого, чего бы я не слышала раньше. Значит, с неожиданным гостем я уже встречалась. Все варианты так же стремительно сводятся к одному, как и осознание того, что моя жизнь в последние два месяца была сном.

– Позвал мисс Одли, чтобы она промыла мне мозги? – я слегка толкаю ногой отца, чтобы наконец-то встать. – И почему ты не на работе? Сейчас уже часов 10.

– 9:36, – отчеканивает отец и отходит к входной двери. – Отпросился на пару часов…Я позвал мисс Одли, потому что…

– Потому что мне нужна помощь и все дела, да, понятно уже, – резко обрывая последнюю фразу папы, я встречаю его взгляд, наполненный всеобъемлющим смятением и разочарованием.

Боже, да на что этот человек только надеялся? Что пройдет день, и я встану как ни в чем не бывало, по-дружески побеседую с мисс Одли и поняв, что жизнь продолжается, соберу рюкзак и побегу в школу, чтобы общаться с такими же адекватными людьми, как я сама? Да такое не бывает даже в самих идеализированных фильмах, а собственная жизнь явно далека от оскара. Впрочем, как и от малейшей надежды на реабилитацию.

– Не торопись…можешь выйти, как будешь готова, – сил притворяться ни у моего горе-родителя, ни у меня не было, поэтому мы оба приняли факт моего предстоящего диалога с мисс Одли.

В какой-то степени мне было интересно заглянуть в глаза женщине, работа которой была впустую. Порой нам приятно разочаровывать людей, забывающих о наших эмоциях и добивающихся только намеченных результатов. Но один человек все же заставлял меня колебаться.

– Будь так добр, свали на свою работу и приходи пьяным, как ты делал это раньше, – процедила я и быстро открыла шкаф, ясно давая понять, кто тут лишний.

Отец открыл было рот, но тут же закрыл, проиграв очередную битву. Когда дверь скрипнула, я вновь села на кровать, собираясь с мыслями. Не хотелось вот так просто сдаваться перед психотерапевтом, но с другой стороны – какого черта я должна быть сильной после того, как потеряла все краски этой никчемной жизни, оставив лишь грязную палитру? Я не смогу вновь внушить себе, что все в порядке и мои проблемы закончатся приездом Кесси или выпиской мамы, потому что чертовски больно собрать сгустки светлых воспоминаний, покрытых маской смерти. И все то хорошее, что шестнадцать лет окружало и наполняло меня, просто рассыпается рядом с невидимым врагом, преследующим и меня.

Переодеваться и маскировать свои изъяны было глупо, потому что главные шрамы не залечит даже самая дорогостоящая мазь. Я сидела в комнате, прислушиваясь к приглушенным голосам мисс Одли и отца, догадываясь, к чему сводился разговор. Наконец, уловив звук закрывающейся двери, я открыла свою и встретилась с парой маленьких глаз, подкрепленных оправой привычных круглых очков.

Надо отдать должное выдержки мисс Одли: если она и взволнованна, то ничуть не выдает себя. Она сидит на своем обычном месте, запрокинув ногу на ногу, держит в руках свой массивный блокнот и черную ручку. Свободная розовая юбка, белоснежная блузка и темные волосы в неаккуратном пучке тоже никак не обличают ее, что автоматически начинает раздражать.

– Доброе утро, Вэлери, – привычный спокойный голос и приветливая улыбка откровенно действуют на нервы.

– Давно не виделись, мисс Одли, – решив, что, если погибать, так до конца, я сажусь на диван рядом с женщиной, заглядывая в слегка удивленные глаза.

– Я должна извиниться за столь ранний визит, – мисс Одли поправляет очки и продолжает оценивающе смотреть на меня, бросая беглые взгляды на истерзанную руку. – Мне следовала бы заранее предупредить тебя и согласовать дату нашей встречи, но должна тебе объяснить…

– Избавьте меня от наигранного спокойствия, мисс Одли. Вы здесь по просьбе моего отца и потому, что уже узнали про это, – я бросая взгляд на мой розовый портфель – тот самый, о котором вчера, после газеты и торжествующего лица рыжеволосой наркоманки, я даже не вспомнила.

– Хорошо, тогда давай начистоту, – взгляд женщины стал серьезнее обычного, она закрыла свой блокнот и сняла очки. – Миссис Хенс рассказала мне о вчерашнем происшествии с… Кэролин, да, с этой девушкой. Сказать по правде, мы очень переживали за тебя и нам жаль, что ты, Вэлери, стала жертвой беспричинной агрессии и узнала все вот так.

– Да уж, по-вашему было бы хорошо, если бы я вообще не узнала о смерти моей сестры, ведь так? – я откинулась на спинку дивана, прикрывая глаза. Терпеть внутреннюю боль скоро станет невыносимо, но до этого я хочу высказать все то, что продолжает копиться во мне со скоростью света.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Вэлери, – да уж, мисс Одли, психологом или психиатром здесь быть необязательно. – Но позволь я расскажу тебе то, на чем основывались мы все, принимая такое…непростое решение.

Открыв глаза, я почувствовала нарастающую тревожность, которую хотелось выбросить в мусорное ведро или смыть в унитаз. Но вместо этого, кивком дав понять, что я вовсе не против утренней сказки, при этом ментально продолжая бороться с паникой, я продолжала вглядываться в полное лицо женщины, сидящей напротив.

– После трагедии с твоей сестрой и временным расстройством матери, доктор Уоллосон опасался, что будет с твоей психикой. Не раз мне приходилось сталкиваться с людьми, чей рассудок находился в шаге от того, что простые люди называют помутнением. Наша психика очень хрупка и порой сорокалетний онколог может сдать позиции, уже не говоря о девочке-подростке, потерявшей любимую сестру. Поверь, Вэлери, весь Стогвурд переживал за жизнь Кесси, многие оказывали материальную поддержку вашей семье, в церкви день и ночь молились за выздоровление девушки. Но мы не властны над смертью, и то, что случилось…

– В этом никто не виноват, понятно, – слушать подобные слова от мисс Одли становилось невыносимым.

Деньги, врачи, церковь – к чему это все сейчас? Если бы она не была психиатром, то я бы наверняка подумала, что она старается оправдать себя и весь Стогвурд в моих глазах. Вот только пустые слова не вернут биение сердца в холодный труп моей сестры, закопанным на городском кладбище. Это и убивало мое самообладание, переворачивая каждую клеточку тела вверх дном.

– Да, это так, – мисс Одли не нашла нужным возражать мне, поэтому продолжила таким же спокойным и размеренным голосом. – Мы потеряли Кесси, и эту огромную утрату невозможно восполнить ничем. Единственное, что нам осталось – помочь начать вашей семье жить заново, несмотря ни на что. Мы пошли по скользкой дорожке, когда многоуважаемый психиатр и мой учитель Джордж Уоллосон предложил твоему отцу скрыть правду на некоторое время, пока твоя психика не будет готова для такого…

– Готова?! – последняя фраза стала последней каплей для меня. Не выдержав, я вскочила с дивана, подавляя головокружение и шум в ушах. – Да вы хоть понимаете, о чем говорите? Как ВООБЩЕ можно быть готовой услышать такое? И как вы посмели скрыть от меня правду о моей родной сестре?! Весь чертов Стогвурд считает меня помешанной! Вы понятия не имеете, какого это, когда заботливые мамаши хватают своих детей за руки и уводят подальше от тебя! Для них я – самый опасный вирус, неизлечимая болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем! И после всего этого вы действительно думаете, что все это была мне на благо?! Я два гребанных месяца записывала видео мертвой сестре! Черт, да я даже на могиле ее не была…И что скажет ваш многоуважаемый доктор Уоллосон после такого, а? Что скажете вы на это, мисс Одли?

Хотелось высказать все от и до, начиная с воспоминаний и заканчивая реальным опустошением, близким к смерти. Но сил хватило лишь на малую часть: почувствовал боль в груди и затрудненное дыхание, мне пришлось сесть обратно на диван, ловя ртом воздух. Глаза вновь оказались в царстве мрака, напоминая о пережитых эмоциях и ощущениях день назад. Все повторялось, как в излюбленном сценаристами сюжете о дне сурка, и сейчас я как никогда ощущаю себя заложницей ситуации, в которой мне довелось оказаться. Два месяца я была пленницей собственного разума, и вот теперь, освободившись от одних оков, нашлись другие, более сильные и прочные. И чем дальше я раскапываю обломки прошлой жизни, тем прочнее становится мысль о том, что обратного пути, следовательно, и выхода, нет. К неконтролируемой боли в груди добавился страх. Страх настоящей смерти. Не раз видя в своих кошмарах мертвое тело Кесси, я и не задумывалась, что могла бы умереть вместе с ней. Вместо нее.

На моем месте должна была быть ты, сестренка

Незаметно для меня, в дрожащей руке очутился стакан с прохладной жидкостью. Теплая ладонь не давала воде окончательно расплескаться, хотя несколько капель все же прошлись по моей коже. Мисс Одли что-то не спеша говорила мне, сидя почти вплотную, но слух, как и зрение, подводили меня уже не в первый раз. Пораскинув мозгами и наконец догадавшись, что от меня требуется, я залпом опустошила стакан, возвращая его женщине. По телу прошла крупная дрожь, а после картина действительности потихоньку начала проясняться. Дыхание восстанавливалось, легкие занялись своей прямой работой, разнося по всему телу целебный кислород.

– Вот так, хорошо, дыши, Вэлери, дыши, все хорошо, – впервые за полтора месяца голос мисс Одли показался мне таким успокаивающим и родным.

На моем месте должна была быть ты!

– Ничего, ничего, паническим атакам всегда надо давать отпор, – мисс Одли поставила стакан на стол, ее лицо снова приняло серьезное выражение. – Именно от этого мы и пытались оградить тебя, Вэлери. Буквально увидя смерть близкого человека и последовавшую за ней ужасные события, твоя психика решила создать подобие защитного щита, ограждая сознание от пережитых кошмаров. Конечно, как ты уже поняла, воспоминания о смерти Кесси никуда не исчезли, а лишь были спрятаны далеко за пределы понимания обычной девочки. Таким образом, ты помнила о своей сестре то, что казалось твоей психике безопасным, а временная амнезия почти двухмесячной давности охраняла тебя от тех эмоций, которые теперь терзают твою душу и тело. Доктор Уоллосон первый понял это и, проконсультировавшись с миссис Хенс и другими коллегами, принял решение отложить на неопределенный срок твое «принятие» ситуации. Он боялся, что, если выложить все карты на стол, ты не выдержишь и…в общем, сейчас это не имеет значения. Ты не должна осуждать своего отца, Вэлери, ему пришлось принять нелегкое решение, и, если бы не он…

– То я бы все узнала раньше и давно носила смирительную рубашку, – придя в себя и уловив больше половины сказанных мне слов, я вновь могла говорить.

– В такой профессии, как наша, Вэлери, рисковать нельзя, тем более идти на неосознанную крайность с пациентами.

– Поэтому вы решили подстраховаться, чтобы журналисты не обвинили вас в халатности, или как правильно это называется?

– Это не совсем то, что я пытаюсь донести до тебя…

– Да ладно вам, я все прекрасно понимаю, – в этот момент мой мозг, напоминая о своей существовании, начал активно работать, сложив весь пазл. – Может, я и создала себе какой-то там «щит», но я вовсе не глупый ребенок, мисс Одли. Моя мать в психушке и даже не помнит, что я существую, так ведь? Мой отец пьет, и это огромное желтое пятно на наших обоях – результат вашей терапии. Лучше бы вы рассказали мне все сначала…Был ли вообще смысл в наших встречах?

– Это нужно оценивать, учитывая такие факторы, как…

– А я ведь… даже не была на ее похоронах.

Последняя фраза, сказанная почти шепотом, оставила неизгладимый отпечаток не только в моей душе, но и в душе мисс Одли. Она сгорбилась и, опустив руки на колени, будто превратилась в вечно уставшую миссис Хенс. Вряд ли сейчас даже знаменитый доктор Уоллосон нашел подходящие слова. Даже если бы и смог найти, то они показались бы странными и дикими. Порой никакие слова не помогут найти ключ к проблеме. Никому не нужны пустые разговоры, когда ты заложил дом, проиграл суд, потерял семью и разрушил собственную жизнь. Также и мне, сидя возле женщины, опустившей измученный взгляд на свои полные руки, не нужны были слова или утешения. И отчего-то мне показалось, что мисс Одли как никто другой сейчас понимала это.

– Вы когда-нибудь теряли близкого человека? – собственный скрипучий голос я услышала уже спустя пару минут.

– Я… – мисс Одли запнулась на полуслове, видимо, вспоминая многочисленные книги по психиатрии, дабы дать ответ, который меня устроит. Но затем быстро, выбрасывая ненужные мысли, покачала головой и подняла свои глаза. – Нет, Вэлери, пожалуй, что нет.

– Тогда вам повезло, – развернувшись к мисс Одли, насколько это было возможно, я смотрела на нее и в тоже время ощущала себя где-то далеко за пределом этого домом, города и целой необъятной Вселенной. – Вам действительно повезло.

Доктор лишь молчаливо кивнула, готовая слушать. Я не выстраивала план, не собирала мысли в кучу, не перебирала в голове подходящие слова. Все было таким запутанными, серым и больным, что отдавать предпочтение каким-то специальным терминам даже не рассматривалось мною как вариант. Я отчетливо знала, что надо говорить, но сказанное не оставалось в памяти, просто растворяясь в надоедливой тишине. В воздухе витала нагнетающая атмосфера, которая не устраивала ни меня, ни мою собеседницу. Но сил для того, чтобы начать наш сеанс сначала, не хватило бы ни у кого, не говоря уже о нас. Поэтому я просто продолжила связывать свой клубок, пренебрегая всем тем, что когда-то давно мне казалось столь важным.

– Вам, как и многим другим людям в нашем городе, стране, материке, целой земле, неимоверно повезло, – я опустила взгляд к своим рукам. – Раньше я бы никогда не подумала о таком, а теперь смело говорю это вам. Люди не задумываются над тем, какое это счастье – иметь кого-то, кто всегда встанет за тебя горой, несмотря на многочисленные неудачи и ошибки. Правда в том, что они никогда не осознают этого по-настоящему, пока не потеряют ту песчинку в огромной пустыне, без которой все былое разом покроет темнота. Ведь так, мисс Одли?

– Да, Вэлери, ты права, – подтвердила мои слова психотерапевт. – Я с тобой согласна.

– Я не знаю, действительно ли вы поддерживаете меня или делаете вид, чтобы снова не приносить мне стакан с водой. Вообще это не важно для меня. Для меня была важна моя семья, которой теперь нет. И не надо утешать меня и вселять надежду на то, что мама поправиться, а отец бросит пить, и в итоге мы заживем так, как жили три месяца назад. Этого не случиться, потому что мы потеряли то, о чем никогда не говорили вслух, пренебрегая этим так же часто, как маленькие дети забывают о чистке зубов.

– Ты очень умна и должна понимать, что жизнь порой складывается не так, как хотелось бы нам.

– Я знаю, что вы хотите сказать. Но я скажу проще: жизнь – это горящий факел, висящий на обрыве горы. Одна капля дождя, одно дуновение ветра разделяет его от падения. И рано или поздно наша жизнь оборвется, но это не самое страшное. Вы понимаете меня, мисс Одли? Догадались, что по-настоящему выводит меня из себя и заставляет сдаться?!

– То, что факел Кесси потух так рано, а твой продолжает гореть…

– Теперь я понимаю, что недооценивала вас, – не выдержав, я уставилось в лицо женщины. – Как, впрочем, и вы меня. Я помню вас, в тот самый момент, когда доктор Уоллосон попросил свою коллегу стать моей нянькой. И хотя я не услышала от вас тех самых слов, я наверняка знала, о чем вы думаете. Потому что это до боли знакомое чувство самообмана настолько разрушило мою жизнь, что теперь я не помню, кем была раньше. До того, как вы появились в нашем доме. До того, как Стогвурд стал чужим для меня. До того, как мои родители превратились в пару больных неудачников. До того, как моя сестра погибла.

– То есть ты считаешь, что мне не стоило становиться «твоей нянькой», как ты выразилась? – спросила мисс Одли, прищурившись. – Это тебе навредило? Или ты недовольная окончательным результатом?

Я медлила с ответом, хотя прекрасно знала, что мне сказать. От произнесенных мною слов не станет легче никому, но мне следует высказаться. Раз и навсегда поставить точку в этом кошмаре. Хотя бы в этом.

– Я ни в чем вас не виню, – ответила я, качая головой. – Просто вы должны понять, что меня уже не спасти, мисс Одли. Меня словно отключили от аппарата жизнеобеспечения в тот самый момент, когда сердце Кесси перестало биться и холод заполонил собой очищенную палату. И моя временная амнезия скорее была погребением заживо, чем защитой своей психики. Поймите наконец, что помогать мне так же бессмысленно, как пытаться научить собаку говорить или заставлять семилетнего мальчика зубрить всю таблицу Менделеева. Я дышу, но я не живу. Я смотрю на вас, но не вижу красок, захватывающих воображение. Я чувствую боль, но не ощущаю себя. Я…я превратилось в то, от чего вы меня так заботливо оберегали.

– Вэлери, послушай, сейчас не время сдаваться, – мисс Одли попыталась изобразить на своем лице убедительную улыбку. – Тебе пришлось пережить страшное, но эта боль станет…

– Знаете, что по-настоящему меня пугает? – перебив доктора, задала вопрос я. – Боль – это вполне нормальное ощущение для человека. Она нам неприятна, но с ней можно ужиться. Боль иногда уходит, но воспоминания и мысли остаются. Заседают так глубоко внутри тебя, что ты теряешь связь с внешним миром, становясь жалкой пародией на человека. И самое дерьмовое в этом то, что отныне ты уже не хозяин собственного тела и души. Мир движется вокруг тебя, а ты этого не замечаешь. Все то, чем ты жил, в один миг разбивается вдребезги. Осколки терзают тебя изнутри и снаружи, но тебе уже все равно. Отныне и навсегда… Как же мне ее не хватает. О чем не подумаю, везде всплывает ее образ, ее голос и до дрожи знакомый запах ванили. И как по-вашему мне жить без нее, когда Кесси заполняет меня настолько, что становится трудно дышать? Как мне жить, мисс Одли? Как мне понять, существую ли я без нее на самом деле?

Слезы обжигали щеки, предательски отрезая путь к отступлению. Было слишком поздно просить прощение за излишнюю прямоту и красноречие. Было поздно отказываться от своих слов, да и к чему это, когда я сломлена настолько, что собственные слезы стали обычным повседневным атрибутом. Мне было все равно, о чем думает мисс Одли, глядя на меня, собирающую остатки самообладания, чтобы не разреветься навзрыд. В моих глазах буквально меркнет весь мир, начиная от собственной души и заканчивая заводом «Лонголтен», куда сейчас направляется мой папаша. Реальность перестает рассматриваться мной как праведный путь, окончательно передав все права тому миру, где моя сестра кидает в меня вещами, заставляя наконец подняться с кровати. Но сделать этого я как раз не могу. Кажется, еще минуту, и я полностью избавлюсь от кошмара, который заставляет все тело цепенеть. Осталось совсем чуть-чуть и я навсегда провалюсь в невесомость, обращаясь в пепел. Мгновение – и все решится.

– Пока ты помнишь о ней, Вэлери, она будет жить, – теплая ладонь коснулась истерзанной дрожащей руки, заставляя на миг прозреть. – Но лишь отпустив ее в реальном мире, ты обретешь ее в своих самых светлых воспоминаниях. У тебя не будет кошмаров, если ты откроешь душу для нечто большего, чем чувство вины и собственного бессилия. Ты как никогда должна быть сильной, но не для кого-то в этом городе или на этой планете, а для самой себя. Брось вызов страхам и боли, Вэлери, оставив для себя лишь самое светлое, что ты знаешь о своей сестре.

Глаза мисс Одли были настолько наполнены светом, что мне показалось, будто сквозь совиные очки на меня смотрит самый чистый и невинный ребенок из всех ныне живущих. Поразительно, как это женщина, пройдя, вероятнее всего, немало испытаний и столкнувшись на своем профессиональном пути с такими трудностями, о которых никогда не напишут гениальных книг и не снимут красочный фильм, продолжает верить. Мисс Одли, скептически оценивая меня тогда, два месяца назад, сейчас надеется на мое выздоровление.

Я не стала возрождать. Боль заглушала все чувства и эмоции, заставляя плыть по течению. Наш сеанс вот-вот закончится, я захлопну за мисс Одли входную дверь и останусь одна. Посмотрю на себя в зеркало, увидев бледный призрак прошлого, брошу беглый взгляд на кухню и пустые бутылки отца, возьму свой потрепанный рюкзак, который был доставлен до меня этим утром, лягу на свою кровать, не смея прикоснуться к вещам мертвой сестры и попытаюсь настроить свой радиоканал на новую волну. Все это еще больше усугубит ситуацию, но мне ничего не остается, кроме как воплотить это в жизнь.

Боль иногда уходит, но воспоминания и мысли остаются

Глава 15

– Давай наперегонки до моста? Кто последний – тот лузер!

– Только не смей бежать раньше, как в прошлый раз! На счет три!

– Ха, да я даже после десяти тебя сделаю! Ладно, раз, два…

– Три, – плавно шевеля губами, я произношу одно единственное слово, отчего кажется, будто именно моя команда стала решающей.

Мимо стремительным вихрем пролетели двое мальчишек лет одиннадцати. Никто не хотел уступать в гонке, которая казалась каждому из них чемпионатом мира. Путь до длинного Стогвурдского моста от того места, где значился невидимый старт, достаточно далек, и на середине пути, пробегая мимо небольшой аллеи и пугая престарелых старушек, мальчишки наверняка утомятся и снизят темп. Но сейчас, полные закала и духа соперничества, они пробегут цветочный магазин, небольшой супермаркет, барахолку седого вдовца и еще много мест, которые темными пятнами мелькнут в их глазах и стремительно исчезнут. Никто из них даже не вспомнит о девочке, которую чуть было не сшиб, или о бездомной собаке, облаявшей их и пытающейся догнать, но после одного из крутых поворотов приняв поражение, отпустила. Все будет так, как должно было быть. И будет всегда. Если только не случится нечто такое, о чем местные телеканалы в телевизорах будут скорбеть приблизительно две недели. Никто не остановит мальчишек, если они решат сократить путь и перебежать по проезжей части на зеленый, но, если одному из них не повезет встретиться с торопливым водителем, все будут винить халатность и произвол Стогвурда. Знакомая до боли история.

В очередной раз я смотрю на разбитый экран телефона, заставка которого отображает два улыбающихся силуэта. 17 мая. Среда. Семь вечера. С того дня, как моя жизнь превратилась в кошмар, прошла уже целая неделя, и с тех пор, как мисс Одли вновь возобновила свои походы ко мне, я как можно чаще стараюсь проверять время и дату, чтобы точно знать, что вся это реальность не сон. От этого я стала похожа на типичного подростка, не представляющего своей жизни без телефона. Такое меня вполне устраивает, однако та же мисс Одли считает такую меру крайностью, но не пытается отучить меня от новой привычки. Эта женщина за последние наши встречи вообще перестала мне докучать, видя мое теперешнее состояние. Время меня не излечило, напротив, с каждым днем я чувствую себя хуже предыдущего. На этой неделе я упала в обморок два раза, очнувшись сначала на кухне, а в другой раз в ванной, сильно ударившись об раковину и разбив переносицу. Теперь моего носу мог позавидовать сам Санта Клаус, а плотный антибактериальный оранжевый пластырь, красующийся на месте ушиба, до невозможности причинял зуд и жжение так сильно, что вчера я не вытерпела и дернула его, получив новую порцию боли.