Читать книгу Чужак из ниоткуда - Алексей Анатольевич Евтушенко - Страница 1

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Пробуждение. Чужое тело. Лечи! Мальчишка. Союз Советских Социалистических Республик.

– Котика он спасал.

– Не понял?

– Что здесь понимать. Стоял с одноклассницей у Полтавских ворот. Котенок на дорогу выскочил. И тут на тебе – купец-афганец на «студере»– барбухайке [1] с грузом шерсти. Границу прошёл, на таможню торопился, чтобы до закрытия успеть – разгрузиться и назад. Там ограничение сорок, а он семьдесят пёр, козёл обкуренный.

– Ещё и обкуренный?

– Я ему огня не подносил, да только они по жизни обкуренные, сами знаете. Но раньше прокатывало, нашим они на хер не сдались, лишь бы правила не нарушали и котиков не давили. А тут…

– Значит, он выскочил на дорогу – котёнка спасать?

– Сам я не видел, одноклассница его рассказала, мне его уже таким доставили – перелом свода черепа, практически несовместимый с жизнью, перелом позвоночника в двух местах – седьмой шейный и одиннадцатый грудной; множественные переломы левой кисти, четыре сломанных ребра… Это, не считая гематом по всему телу и рваной глубокой раны на внешней стороне правого бедра. В общем, котика он спас, а сам… Жалко, пацана, тринадцать лет всего. Вся жизнь впереди. Была.

– Понятно. И вы, опытный хирург, не смогли его спасти?

– Да, я опытный хирург, это вы, товарищ майор, верно заметили. Более того – начальник этого госпиталя. Однако не бог и не волшебник. Сделал всё, что в моих силах, включая срочную трепанацию черепа, но… Будь под боком окружной госпиталь с его оборудованием, возможно, был бы шанс. Но где мы и где окружной госпиталь? У меня кислородному аппарату сто лет в обед, а койки войну помнят. Не Отечественную. Первую мировую. Хорошо хоть рентгеновский аппарат нормальный, иначе бы вообще хана.

– А вертолёт вызвать?

– А смысл? Он в таком состоянии транспортировке не подлежал. Ни по воздуху, ни по земле. Слушай, майор, кончай цепляться, в рапорте всё написано. Подробно. Я понимаю, работа у тебя такая, но и ты пойми – пацан был не жилец. Мне ещё с родителями его говорить придётся. Как подумаю, так… Коньяка хочешь, майор? По пятьдесят. Самое время, учитывая обстоятельства. Как врач говорю.

– Хм. Не откажусь.

Стук. Лёгкое позвякивание. Звук льющейся жидкости.

– Ну, не чокаясь. Помянем раба божьего Сергея.

Тишина. Кто-то шумно втягивает ноздрями воздух. Выдыхает.

– Хор-роший коньяк. Не обманули.

– Раба божьего?

– Не бери в голову, майор. Я такой же коммунист, как и ты. Хоть и должен по всей истории моего рода быть правоверным мусульманином.

– Да нет, ничего. Просто… Кстати, об усопшем рабе божьем Сергее. Это правильно, что у него открыты глаза, и он ими даже моргает?

– Что?!

Единственная попытка повернуть голову отозвалась такой страшной болью, что я чуть было не потерял сознание.

На глазах выступили слёзы.

Сквозь их мутную дрожащую пелену я разглядел два мужских силуэта, склонившихся надо мной. Подумал вытереть слёзы рукой, но оставил эту мысль, – если попытка повернуть голову привела к таким последствиям, то лучше не рисковать и вообще не двигаться. Пока хотя бы. Тем более кто-то тут говорил о двух переломах позвоночника. Моего, следует понимать. Плюс черепная травма практически несовместимая с жизнью (теперь понятно, почему так болит голова) и прочее по мелочи. Однако я жив, что не вызывает ни малейших сомнений. Значит, поборемся

Я сморгнул, видимость улучшилась.

Крупный мужчина в белом халате и такой же шапочке. Рукава халата закатаны по локоть так, что видны сильные руки, густо поросшие черными волосами.

Врач? Будем считать.

Другой, ниже ростом, без головного убора, с короткой стрижкой жидковатых русых волос, облачен в какой-то мундир глухого зелёного цвета. Военный? Может быть. Поверх мундира наброшен такой же, как у первого, белый халат. Как к нему обращался первый – товарищ майор? Это воинское звание.

Стоп. Откуда я это знаю?

Нет, не так. Откуда я знаю язык, на котором они говорят? Более того. Я готов поклясться, что никогда прежде этого языка не слышал…

Зададим себе другой вопрос. Где я, и что вообще случилось?

Тем временем мужчина, которого я определил как врача, подошёл ближе, придвинул к себе табурет, сел и приложил большой палец к моему правому запястью (левое, перебинтованное, пульсировало болью).

Пульс считает, догадался я, исподволь разглядывая его рыхловатое лицо, на котором выделялись внимательные, чуть навыкате, карие глаза и крупный мясистый нос.

– Сто двадцать, – сообщил носатый врач, обернувшись к своему собеседнику. – Много, но не критично. Если бы не видел своими глазами, то сказал бы, что так не бывает. Однако – вот оно, – он умолк и опять склонился ко мне:

– Ты меня слышишь? Если не можешь говорить, просто моргни. Один раз – «да», два – «нет». Слышишь меня?

– «Да», – моргнул я.

Проверять, могу я говорить на этом языке или нет, не стал. Сначала разберёмся хоть немного в происходящем, потом говорить будем.

– Сейчас я посвечу тебе в глаза, старайся держать их открытыми. Хорошо?

– «Да».

В руке врача появился фонарик. Луч света коснулся сначала одного глаза, затем другого.

Понятно, реакцию зрачков проверяет.

Фонарик исчез.

– Рот можешь открыть?

– «Да», – я моргнул один раз и открыл рот.

– Язык в норме. Сомкни зубы и улыбнись так, чтобы я их видел.

Я оскалился.

– Хорошо. Боль чувствуешь?

– «Да», – моргнул я.

– Сильную?

«Нет» – дважды моргнул я.

Это было неправдой, но сильнодействующих лекарств я не хотел. Попробуем справиться сами – это надёжнее и полезнее для моего организма. Который, как мне кажется, и не мой вовсе. «Жалко пацана, тринадцать лет всего», – так сказал носатый врач, хорошо помню. Пацан – это я, и мне тринадцать лет. Это не слишком много, с учётом того, что средняя продолжительность жизни здесь – около семидесяти лет. Плюс-минус. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Оттуда же, откуда язык и, вероятно, многое другое. Надеюсь. Но это всё потом, а пока необходимо заняться поломанным организмом. Как можно скорее.

– Хорошо, – сказал врач. – Хоть и весьма странно. Но самое главное, что ты жив. Остальное починим, не сомневайся. Это я тебе говорю, подполковник медицинской службы Алиев Ильдар Хамзатович. Веришь мне?

– «Да», – моргнул я.

– Это правильно, – улыбнулся он. – Порадовал ты меня, Сергей свет Петрович, если честно. Не ожидал. Лежи пока, отдыхай, я скоро вернусь. Пойдёмте, товарищ майор, поговорить надо…

Они вышли.

Сергей свет Петрович. Это он так меня назвал, на старинный манер. Значит, меня зовут Сергеем, а моего отца Петром.