Читать книгу Сборник рассказов «Чепуха» - Алексей Андреевич Мошков - Страница 1

Гвоздик

Алина шла по улице и нашла гвоздик. Гвоздик был ржавый, к тому же кривой. Зачем его подняла Алина, Алина сама бы и не смогла ответить. Но подняла, положила в модную сумку, купленную вчера еще в ЦУМе за какие-то баснословные деньги, и пошла дальше на работу.

Центр Москвы всегда прекрасен. Что бы кто ни говорил. Даже после всех нововведений. Было солнечно, тепло, и на работу идти, откровенно говоря, никому не хотелось, Алина не была исключением. Но было нужно. Алина поднялась в большой офис, расположенный на большой Дмитровке, села в свой уютный уголок-комнатку, открыла ноут, и вместо привычных графиков по улучшению и оптимизации рекламной компании нового большого клиента, в окне ноута выскочило темно-синее окно, которое случается при каких-то критических сбоях и страшных вирусах. Алину даже бросило в холодный пот, представив, что вся ее почти месячная работа могла пойти под хвост коту. Но синее выскочившее окошко не спешило обрушить систему, а напротив, как будто шутя, выдало приветливый смайлик, а затем надпись: «Нашла гвоздик?»

Алину теперь вдарил горячий пот. Что происходит? Непроизвольно она потрогала лоб рукой, проверив температуру, но лоб был вполне себе здоровой, только разве что слегка вспотевший.

«На солнце, что ли, перегрелась?» – подумала Алина.

– Достань, – появилась новая надпись в ноуте.

– А то что? – набила Алина на клаве.

– Ты ведь веришь в чудеса? – появился новый вопрос.

– Ну, допустим, – написала Алина.

– У тебя три минуты. Достань. Спустись вниз. Не мешкай.

«Бред какой-то», – подумала Алина. Но достала ржавый гвоздик и спортивной трусцой спустилась по лестнице вниз, на улицу. Раздался дикий визг автомобильных покрышек. И рядом с оторопевшей Алиной остановилось очень красивое, красного цвета, очевидно дорогое (в марках Алина не разбиралась), спортивное, двухместное авто-кабриолет с поднятым верхом. А за рулем сидел какой-то неслыханной красоты красавец спортивного телосложения в легком белом летнем фланелевом костюме.

– Гвоздик у тебя? – совершенно серьезно спросил красавец, обращаясь к совершенно оторопевшей Алине.

– У меня, – как во сне, ответила Алина и как-то по-детски выставила руку с гвоздиком вперед.

– Отлично, садись, – сказал красавец, газуя.

Алина, по-прежнему, как во сне, открыла дверь. Запрыгнула на сиденье рядом с красавцем. В ту же секунду авто, визжа покрышками от бешеных оборотов, умчало Алину куда-то вдаль, в мир совершенно иной, прежде незнаемый Алиной, и совершенно прекрасный и удивительный.

Только через год сотрудники фирмы, в которой работала Алина, и которую без объяснения причин она покинула в один солнечный летний день, оставив даже все свои личные вещи, включая айфон и недоделанную работу, получили от Алины фотооткрытку. На открытке было красивое море, яхта, а в лучах солнца, в обнимку с голливудского вида красавцем, стояла счастливая, улыбающаяся Алина. А на обратной стороне открытки стояла надпись: «Простите, что так скоропостижно и без объяснений. Целую вас. Алина».

Бешеное сердце

Недовольных деятельностью, работой в фирме по переработке высокотехнологических отходов не было. Совет директоров, акционеры, генеральный и его подчиненные, подчиненные подчиненных генерального и вплоть до самых незначительных сотрудников, ну все были счастливы. Преуспевала, в общем, короче говоря, фирма.

Но каждый месяц проводился своеобразный аудит слабого звена фирмы. Выявляли очень тщательно и пристально, в какой цепочке происходит пускай и небольшой, но сбой, и где падали показатели.

В последнем месяце выявили некоего инженера Сидорова. Он протянул два дня отчет, и показатели слегка упали. Была еще Лидия Матвеевна, уборщица, она дважды забыла отметить влажную уборку помещений, хотя и помыла. Но все-таки Сидоров был, конечно, важней в смысле сбоя.

И вот вызывает его очень добродушный, надо сказать, даже душевный, Игорь Игоревич – генеральный директор. А Сидоров сам не свой. Понимает, что будет сейчас, наверное, выговор. А то и хуже. А генеральный наливает ему сам чай, очень вкусный, к слову, угощает пряниками и всем, что было к чаю, и говорит совершенно как другу.

– Уважаемый Андрюшенька (так звали Сидорова)…

«Ну все, хана, уволит», – думает Сидоров.

А Игорь Игоревич продолжает.

– Наша программа тут выявила небольшой, я бы даже сказал, крохотуличный сбой в работе вашего отдела, который ну совсем, в общем, никак не повлиял на нашу общую отличную работу в целом.

«Или даже убьет, – думает Сидоров, – кто этих генеральных знает…»

– И в качестве поощрения лучшей работы, мы вас решили наградить бешеным сердцем.

«Каюк», – сглотнул слюну Сидоров, молча уставившись в тарелку с пряниками, на глазах его навернулись слезы.

В этот самый момент дверь открылась, заиграла мелодия из телепередачи «Что? Где? Когда?», когда вносят в студию черный ящик, а в кабинет вошла секретарша Дудочкина с подносом, а на подносе лежало бешеное сердце. Музыка прекратилась. Дудочкина, присев в легком реверансе, поставила поднос с сердцем рядом с пряниками, и приятно и вежливо улыбаясь, вышла.

– Вот, – радостно и широко улыбаясь и указывая на поднос, сказал генеральный Сидорову. – Теперь это бешеное сердце – ваше.

Через месяц показатели в отделе Сидорова не просто не ухудшились, а улучшились на 72 процента. А когда так же через месяц его попросили вернуть бешеное сердце, передать другому сотруднику, Сидоров разве что ни на коленях умолял оставить бешеное сердце с ним, не передавать другому. Но в другом отделе, как объяснили Сидорову, бешеное сердце было нужней.

Теперь, конечно, в отделе Сидорова нет громких оглушительных побед, но на протяжении последних шести месяцев показатели не только не падают, а растут на два-три процента в среднем. А это уже, но что-то…

Усы

У одного человека по фамилии Барабанов усы росли очень необычно: на губах. То есть под носом, где у всех мужчин растут усы, никакой вообще растительности не было, а вот губы здорово подвели растительностью. При этом не то, чтобы вот щетина раз в день на них вырисовывалась, нет, с нормальную такую бородку за ночь выходили усы, иногда до подбородка. А Барабанов был человек очень занятой, деятельный, можно даже сказать. Работал в сфере логистики. И каждый день, само собой, был нужен другим работникам на своей работе. И так получилось, что не успел он в одно утро побрить усы с губ, времени не было. Барабанов проспал и так и явился с усами на губах. Все, естественно, обалдели, даже не слегка, а вполне так серьезно. Секретарше Ниночке даже стало дурно, и она отпросилась с работы. А другие работники целый день заглядывали в кабинет Барабанова посмотреть на его усы из губ. Барабанов усы завязал узелком, чтобы они не мешали, не струились по щекам от вентилятора – было душно, все-таки лето. А работники фирмы стали приходить по второму разу, так сказать, «полюбоваться». И так Барабанов расстроился, что выпрыгнул из окна своего офиса, прямо с седьмого этажа. Но прыгая, зацепился за крюк на карнизе, само собой, усами. Висит он, а прокричать: «На помощь!» никак не может, потому что усы ведь на губах сложились дудочкой из-за веса, только «ду-ду-ду» тихонько может пропеть Барабанов, но крикнуть никак не получается. А прыжок Барабанов совершил под конец уже рабочего дня, и конечно, никто его не заметил. Так и провисел всю ночь Барабанов на карнизе, напевая тихонечко: «Ду-ду-ду». А за ночь усы у Барабанова необычайно больше выросли, возможно из-за силы притяжения Земли, выросли почти на метр. И утром Барабанов спокойно спустился в окно шестого этажа канцелярии фирмы, ногой ловко поддел лежавшие на столе рядом ножницы, подсек удачно их рукой от ноги, обрезал усы и ушел. Его больше никто на работе в этой фирме не видел. Он даже за частью зарплаты положенной своей не пришел и трудовую там же оставил. А через полгода секретарша Ниночка увидела его в «Инстаграме» и всем показала. На сцене в австрийском городе Инсбрук Барабанов давал сольный концерт, и народа было прилично. Барабанов играл на усах из губ какую-то очень веселую и откровенно симпатичную мелодию, а еще подпевал в микрофон, тоже довольно мило: «Ду-ду-ду, ду-ду». Зрители были в восторге. Да и всем в офисе понравилось. А многие даже подписались на «Инстаграм» Барабанова и слали ему в личных сообщениях сердечки и смайлики.

Мышцы

Всем известно, что мышцы есть у каждого. У кого-то меньше, у кого-то больше, а Ивану Ложечкину, молодому парню, трижды работнику месяца склада, водителю автомобиля-погрузчика, хотелось: а) состоять исключительно из мышц, б) заменить сразу три болтающиеся позиции из двух нерадивых коллег по складу и автомобиль-погрузчик, с) быть ежемесячным работником месяца безо всяких конкурентов, то есть вне конкуренции.

Иван был честным парнем, поэтому хотел выиграть в честной борьбе. Начать он решил с живыми людьми, Борей и Колей. В конце одной рабочей смены он залез на самый высокий стеллаж и, окрикнув Борю и Колю, бросился вниз. Иван хотел показать, что состоит исключительно из мышц, и что даже прыжок о бетонный пол ему нипочем, ему хотелось деморализовать соперников перед будущими битвами. Но упав, Ложечкин сильно, можно даже сказать, критически, пострадал: сломал руку, ногу и вывихнул почти все пальцы. Он думал приземлиться, как кошка, на подушечки, но не вышло.

«Видимо, мышц у меня еще недостаточно, – объяснил он скорой, которая его забирала, – но ничего, не теряю надежды».

А через два месяца Ложечкин вышел из больницы и вернулся к рабочим обязанностям. И сразу принялся за старое, хотя по объективным причинам, уже и пропустил звание лучшего работника склада. Он привязал себя веревкой к автомобилю-погрузчику, прижал педаль газа гантелей авто на полную мощность, а сам стал тянуть в другую сторону, чтобы доказать, что его мощность выше машины. Но мышц не хватило. В итоге машина на скорости влетела в стену и здорово пострадала, а прилетевший вслед за ней, не устоявший на ногах Ложечкин так здорово побился, что пришлось брать отгул на целую неделю.

Поразмыслив над происходящим, через неделю вернувшись назад, на работу, Иван Ложечкин толкнул несвойственную для себя речь перед работниками склада.

– Товарищи, друзья, – сказал Ложечкин, – раньше я думал как эгоист. Думал, что мышцы – это все. Залог, так сказать, успеха. Но после травм я понял – это не так. И гораздо важней коллектив. Поэтому теперь в честной борьбе будем бороться за звание лучшего работника месяца. А мышцами я перестану хвастаться, а то очень это больно, скажу я вам.

Все здорово поаплодировали. И несчастные случаи на складе практически прекратились. Ложечкин, конечно, не каждый месяц лучший работник склада, но зато все живы-здоровы, а это уже само по себе достаточно здорово.

Подснежник

Витя Бубликов был влюблен в Свету Кошечкину. Юный возраст, романтика. Бубликов подходит на перемене к Кошечкиной и говорит:

– Кошечкина, давай встречаться.

– С тобой? – спрашивает Кошечкина и кривит губы.

– Ну, как мне тебя уговорить? – спрашивает Бубликов, а у самого все клокочет внутри, так он влюблен в девицу.

– А ты мне подснежников, как вот в сказке, достань. Может, я и подумаю, – говорит Кошечкина, усмехаясь. – А времени у тебя два часа.

Сказала и пошла такой плавной кокетливой походкой, даже не обернувшись.

Бубликов решил прогулять ближайшую физру и физику. На физру он хотел пойти, он купил новые кроссы, хотелось ими отметиться, за физику могло прилететь, но дело того стоило. С тоской взглянув в окно, за которым валом валил снег, да еще и с метелью, Бубликов принялся за поиски подснежников с доставкой. Но какое там. В декабре, подснежники? Он позвонил в несколько цветочных. В одном бросили трубку, когда Витя спросил про подснежники, в другом предложили просохнуть и по-трезвому просить прощение. Такой дали совет юноше. Что было делать? Час уже прошел. Школа была рядом с лесом. Бубликов, накинув пуховик, и укутавшись в шапку, теплый шарф, и надев валенки, не глядя ни на кого, выбрел из школы и прямиком в лес. Зачем? А что ему оставалось.

В лесу от вьюги было темновато. Снег не прекращался. С каким-то даже остервенением, Бубликов рассекал сугробы в неизвестном для себя направлении. И довольно долго он так шел, пока не понял, что совершил серьезную ошибку, сил на возврат не было. Кончились.

– Такая вот у меня судьба, получается, – грустно отметил школьник про себя, – ни Кошечкиной, да еще и смерть от переохлаждения в таком юном, в общем-то, возрасте.

И в этот момент яркий свет ударил в глаза Бубликова. Ослепительный. Витя зажмурился, непроизвольно прикрыв рукой глаза. И тут же раздался громогласный чей-то мужской низкий бас, словно бы оперный певец говорил в мощную акустическую систему.

– Бубликов, за подснежниками пришел?

– Пришел, – отчего-то не удивившись происходящему, ответил Бубликов.

– Закрой глаза, – сказал голос.

Витя зажмурился. И долго не открывал. А когда устал ждать, когда разрешат, сам открыл и слегка обомлел. Перед ним лежала коробочка, обычная, в которую упаковывают разные посылки. Бубликов, разорвав защитную изолентную, заглянул внутрь. Там, в небольшом, красиво оформленном горшочке золотистого цвета, были подснежники, несколько веточек, но настоящие и живые.

– Спасибо! – крикнул Бубликов неизвестному голосу неизвестно куда, сунул подснежники за пазуху и на всех парах помчался по своим же следам обратно. Благо, не замело, а силы сами откуда-то взялись.

Через час Бубликов, вспотевший, но чрезвычайно довольный, стоял перед Кошечкиной и протягивал ей подснежники.

– Ну? – спросил Бубликов.

– Баранки гну, – ответила Кошечкина, удивленно разглядывая подснежники, и добавила, – ладно, согласна. Завтра в кино идем.

Бубликов впервые в жизни почувствовал полноценно и по-настоящему, что значит быть счастливым, параллельно прокручивая в голове, что сейчас дают в кинотеатрах. Обидно было бы ошибиться с выбором фильма, не угадать.

Цыганка

Виктор Иванович Кондратьев был солидным мужчиной. Он работал архитектором в одном столичном и серьезном предприятии. В основном реставрировал. Но его все принимали за цыганку. Непонятно, почему. На улице люди, кто в шутку, а кто в серьез, без всякого приличия подходили к нему, говорили что-то вроде: «Эй, цыганка, а ну давай погадай мне!» Или: «Ща ручку тебе позолочу, цыганка, ты мне судьбу мою расскажешь». В таком духе.

Кондратьев где-то пытался отшутиться, где-то грубил и даже лез в драку, но хамство в отношении него не прекращалось. А с этим надо было что-то делать. Все-таки…

Кондратьев нашел один цыганский культурный центр и поехал туда, чтобы расспросить, может там что подскажут, почему его все принимают за цыганку. Но в центре его дальше порога не пустили. Сказали что-то вроде «вей», или что-то такое. И отказались общаться наотрез.

Кондратьев заметно приуныл. А ситуация становилась только хуже. Прохода не было. И когда в очередной раз какая-то незнакомая дама остановила его, схватив за руку на улице, и с мольбой сказала: «Цыганка, муж ушел к другой, помоги!» И ведь видно было, что дамочка не дурачится, не шутит, с трагедией, можно сказать, обратилась. Кондратьев быстро прикинул и подумал: «А чем черт не шутит?»

– Сколько дашь? – сразу к делу перешел Кондратьев.

– Десять, и десять сверху, если поможешь, – не раздумывая, ответила дамочка, и сразу же полезла в кошелек, начав отсчитывать десять тысяч.

– Фотография мужа с собой?

– Да. Вот, – вместе с деньгами, протянула фотокарточку мужа брошенка.

– Как зовут?

– Меня Лида, мужа Володя. Младшего Сашенька. Старшая…

Кондратьев грубо перебил.

– Разлучницу. Имя.

– Снежана Валерьевна…

Кондратьев снова не дал договорить. А просто-напросто закрыл, как от невыносимой боли, рот женщине.

– Слушай, значит так, вот моя карточка, – Кондратьев протянул дамочке кредитную карту, – сфоткай.

Дамочка послушно сфоткала.

– Как муж вернется, на этот счет переведешь остальное. Ясно?

Женщина дергано закивала головой.

– Не обмани. Прокляну.

На дамочке разразилась такая плаксивая гримаса, что было ясно, что не подведет. Кондратьев даже слегка и довольно улыбнулся. Раньше с ним такого ничего подобного не случалось, и он, откровенно говоря, себе очень нравился таким, другим, не прежним.

– Ну, ступай, – серьезно сказал Кондратьев. И дамочка послушно засеменила, попутно несколько раз и выразительно оглянувшись на стоявшего в раздумьях Кондратьева.

Через три дня муж Володя к дамочке вернулся. Снежана уехала в родной город из Москвы, в Воркуту, а Кондратьев, по слухам, бросил работу архитектором, а чем он теперь занимается, для всех по большому счету тайна. Такие дела.

Психология

В одном очень преуспевающем предприятии по взращиванию различных цветов и производству масел был очень классный генеральный директор с подходящей для своей фирмы фамилией Цветков, а именем Даниил Иванович. Все бы хорошо, но два личных момента просто убивали этого замечательного, во всем приятного человека и директора. Цветков до жути боялся насекомых, в особенности членистоногих, наподобие пауков и подобных. Просто до жути – это еще мягко довольно сказано. Мог в обморок упасть при одном их виде. А панические атаки случались у него даже от упоминания упомянутых существ. И надо же такому получиться, что первые его в рабочем смысле приближенные, а именно главный специалист, бухгалтер и начальник отдела продаж, имели такие фамилии: бухгалтер – Сколопендров, гл. специалист – Паукова, и в довершении, начоптродаж – Черновдовина Нина. Последняя еще, конечно, куда ни шло, но все равно ясно, откуда ноги росли у той фамилии. И ведь люди совершенно замечательные они были, умные, образованные, суперпрофессионалы своего дела, на которых вели охоту хэдхантеры даже ближнего и дальнего зарубежья, но фамилии…

Цветков, как мог, пытался бороться с этой напастью. Он даже начал слегка выпивать в обед коньяку, чтобы сгладить несколько углы, так сказать. Пытался с закрытыми глазами подписывать акты, распоряжения, отчеты с фамилиями упомянутых, но выходило вкривь и вкось, а руки отчего-то еще больше тряслись, поскольку с закрытыми глазами Цветков уж точно представлял не людей, а страшных членистоногих, не смотрел на совещании в их сторону, но выходило не очень, поскольку выглядело неподобающе, словно Цветков своих же сотрудников недолюбливает, а это было не так, он их просто обожал… Короче, не клеилось решить проблему самостоятельно. И Цветков решил найти себе какого-нибудь психолога, но так, чтобы никто не узнал, а то не хотелось слухов. Он пошел на «Авито», и там было столько психологов, что глаза разбегались. Он выбрал троих. Но после семи сеансов с каждым, Цветков похудел, можно даже украсить – увял, говорить стал мало, есть много, появилась одутловатость и одышка, а вся его кипящая энтузиазмом натура как-то поугасла, что на предприятии всерьез забеспокоились – не болен ли их любимый директор. А проблема, конечно, не была решена, только стало еще хуже, теперь пауки и сколопендры начали Цветкову регулярно сниться в жутких, совершенно отталкивающих и даже демонических обстоятельствах.

И когда уже Цветков думал, что его песенка спета, нет никакой надежды, он увидел еще одного психолога. Девушку. Очень приятную и даже красивую. Она сама Цветкову чем-то напомнила какой-нибудь красивый цветок. И хотя Цветков дал себе слово больше не обращаться к психологам, он сам, не понимая почему, решился все-таки обратиться к этой девушке. Ее звали Таня Ф. И вы знаете, сразу как-то получилось, что Цветков нашел и общий язык с Татьяной, и все вернулось в прежнее русло. Цветков стал питаться как прежде, умеренно, снова вернулась энергия, одутловатость исчезла, а когда уже стали прорабатывать его главную проблему, случилось вот что.

– Вы мне доверяете? – спросила Таня.

– Конечно, безусловно, – сказал Цветков.

– Тогда держитесь. На самом деле моя фамилия Скорпионова, а по знаку я – скорпион.

Тут, конечно же, все легко доверчивые читатели решат, что Цветков упадет в обморок или что-нибудь в таком духе, а Цветков отвечает:

– И что? – так вот он был очарован девушкой.

– А вот и все, – смеясь, ответила Таня Ф. – Теперь вы не боитесь насекомых, потому что видите, что за названием ничего часто не стоит, или стоит нечто иное, не обязательно соответствующее названию, в особенности, если дело касается людей.

– Как это верно подмечено, – сказал Цветков и рассмеялся. А затем достал из портфеля все акты, накладные, договора, с которыми он неделю уже тянул и не подписывал из-за фамилий своих подчиненных, боялся их видеть, а тут за пару минут все подписал и даже не вспотел, как говорится.

– Спасибо вам огромное! – сказал Цветков.

– Пожалуйста, – ответила Таня Ф. – Обращайтесь.

– Обязательно, – ответил Цветков счастливо, ведь теперь жизнь у него совершенно точно наладилась. И нет больше места в ней странным страхам, которые он испытывал до этого. И все это благодаря психологии и Тане Ф. Которая все-таки слукавила, не была она скорпионом ни по фамилии, ни по знаку зодиака, но так было нужно. Не осуждаем!

Время

Иван Прошечкин был самым обычным врачом-неврологом. Но врачом он стал, потому что сам хотел с собой разобраться. Выучиться, так сказать, и самому понять, что с ним не так. Другим он не доверял. А дело в том, что с самого рождения время вокруг Вани текло совершенно иначе, нежели у обычных всех граждан. Оно, так скажем, запаздывало, иногда даже на пятнадцать часов сутки. Другими словами, если вот в сутки обычный человек проживает 24 часа, то Ваня в эти сутки мог прожить всего пару часов, или, скажем, пять, или даже один, всегда по-разному. Поэтому он так и выглядел здорово. А родился он в 1893-м году. Еще при царе. Он еще тогда начал все изучать, даже был знаком с Зигмундом Фрейдом, они пару раз встречались. Но проблему с замедлением времени вокруг себя Ваня так и не решил до сих пор.

И вот однажды в цветущий, так сказать, майский денечек Иван отправился погулять, подышать воздухом. Сел он на скамеечке в ближайшем лесопарке, а к нему и подходит одна девочка лет десяти с желтым шариком. Вручает ему шарик и говорит:

– Здравствуй, Прошечкин. Держи вот шарик тебе в подарок от наших.

– От каких наших? – с улыбкой отвечает Прошечкин, приняв девочку за психическую, но огорчившись, что она знает его имя.

– Думаешь, один такой особенный? – держа на вытянутой руке шарик, спрашивает девочка.

Прошечкин не очень хотел брать шарик, но взял.

– Откуда ты, девочка?

– Имеет значение? Короче, мы все выяснили и поняли, что сбой в организме происходит раз в столетие и с очень ограниченной группой людей по всему земному шару. Например, я – Инга. Родилась в Швеции, в 1933-м году. Но потом уехала в Америку. Короче, долгая история. И не про это сейчас. В общем, завтра, в 19:00, вот по этому адресу, приходи. Не забудь только. Больше звать не будем!

И Инга протянула листок бумаги с адресом, а затем, задорно развернувшись, убежала вприпрыжку, напевая песню певца Моргенштерн «Кадиллак».

Прошечкин задумался. Звучало правдоподобно. Нужно было сходить.

На следующий день он пришел по адресу Инги. Это был сквер, в районе севера Москвы, безлюдный, его Прошечкин с трудом нашел по навигатору.

Как только он вышел на аллею, с разных сторон из-за кустов начали выходить люди разных национальностей и возрастов. Выглядело все это странно и необычно. У всех в руках что-то было. У кого пирожное, у кого торт, у кого мягкая игрушка. Все они подошли к Прошечкину. Окружили, а затем заключили в свои объятия. Внутри Прошечкина от всего этого поднялась, кажется, температура, и приятное тепло расплылось по телу. Голова его закружилась. Он обмяк. И нежно держимый чьими-то руками, улегся на теплую, отогретую лучами солнца, землю, потеряв сознание.

Было уже темно, когда Прошечкин пришел в себя. Рядом, вокруг, никого не было. Только странные вещи – подарки тех странных людей перед потерей сознания. Прошечкин вскочил. Огляделся. Посмотрел на часы. Они показывали полночь.

В этот самый момент ему на ватсап пришло сообщение: «Вот и все. Теперь ты свободен». Сообщение пришло с неизвестного номера без аватарки. Прошечкин побежал домой. Принял душ. А уже со следующего дня зажил самой обычной человеческой жизнью, проживая, как и все полноценные люди, двадцать четыре часа, как и положено, и ни одной минутой меньше.

Вдохновение

Писатель Гвоздиков страдал от отсутствия вдохновения, или как это принято еще называть, музы. Ни то, ни другое Валентина не посещало.

Чего он только не предпринимал: он прочитал все книги по тому, как создавать книги и художественные произведения, посетил с десяток курсов по написанию литературных и прочих иных произведений, встал на подписку сотни литературных кружков в «ВКонтакте», вечерами бродил по местам, любимым великими русскими писателями, залезал на крыши домов, чтобы в закатном чуде приблизить приближение вдохновения, – но все было тщетно. Не шла муза к Гвоздикову, и все тут.