Читать книгу Сожгите всех - Алексей Бессонов - Страница 1

Грязно-желтый туман, стелившийся над болотами, рассеялся только к вечеру, да и то не до конца. В большом и немного аляповатом доме, украшавшем собою вершину плоского холма, весь день горели желтые огни, а из двух широких окон второго этажа лился и вовсе странный ярко-белый свет, широкой полосой рвавший тяжелый, влажный сумрак. Окна погасли незадолго до заката. Проходивший мимо шахтер услышал, как стукнули, раскрываясь, оконные рамы, и чей-то усталый голос произнес:

– Теперь давайте его вниз. Завтра, если все будет нормально, начнете вводить питательную смесь. Я думаю, что с перистальтикой проблем у нас не возникнет.

Шахтер удивленно пошевелил густыми седыми бровями: этот голос показался ему смутно знакомым, но он долго не мог вспомнить, кому же он принадлежит. Старик был крепко навеселе, и события прежних лет чуточку размазывались в его памяти. Наконец, вспомнив, он хлопнул себя по лбу, его моложавое лицо осветилось радостной улыбкой, и он круто повернул в сторону аллеи, что вела ко входу в усадьбу.

На пороге дома шахтер немного замешкался, оправил на себе куртку и с неожиданной для него робостью коснулся сенсора звонка. В холее слабо прошуршали чьи-то легкие шаги. Дверь открыла серьезная, даже суровая женщина в темном брючном костюме.

– Слушаю вас, мастер…

– Я это… тут дело такое – шел вот, услышал… доктора бы мне.

– На что вы жалуетесь, мастер? – на него смотрели внимательные темные глаза, от которых старик совсем оробел.

– Да я вот… я доктора повидать хотел. Мы-то с ним раньше, знаете, вот… в общем, раньше я его знал. Вот только жил-то он не здесь, а в Змеином логе, но уж голос-то его я ни с чьим другим не спутаю!

– Доктор только что после операции, – строгая дама уже собралась захлопнуть перед гостем дверь, но ее остановил голос из холла:

– Заходите, старина, я не так уж и устал!

Шахтер вошел в слабо освещенное помещение, вдоль стен которого лежали еще не развернутые ковры и какие-то ящики, и с улыбкой бросился навстречу коренастому мужчине с собранными в «хвост» волосами, одетому в операционный комбинезон.

– Мы уж не думали, что док Эндрью вернется! Столько времени-то прошло, вроде и война, пропади она, закончилась, а дока нет и нет, что уж тут… все, решили, убило его… Сэмми Палка все горевал: вот, говорит, беда-то, док-то Эндрью пал, значит, в бою, а кто теперь детишек наших от лихорадки спасать будет? А тут иду, слышу: ну точь-в-точь, док вернулся!

– Привет, Джош! – засмеялся врач. – Ну, твой-то бас и я не забуду! Прости, руки не подам, только помылся, да не до конца еще. Сейчас, вот переоденусь, пойдем перекусим. Бренда, проводите мастера Джоша в гостиную и угостите его виски. Ужин, я надеюсь, готов?

Бренда недовольно поджала губы. Ей казалось странным, что заслуженный, прошедший всю войну врач, с которым она прилетела на эту планету для работы по государственному контракту, панибратствует с простыми работягами. Но командовал здесь, разумеется, он: дав себе слово со временем покончить с такими непотребствами, Бренда проводила поддатого деда в гостиную, вынесла ему графин с виски и отправилась распоряжаться насчет ужина.

Док Эндрью не заставил себя долго ждать: вскоре он появился в гостиной, уже причесанный, в теплом вечернем камзоле, в глазах поблескивали знакомые Джошу веселые искорки – так, словно и не было этой проклятой войны, отнявшей у него годы, от первого ее дня до последнего…

– Три дня как прилетел, – сообщил он старому шахтеру. – Только мы успели операционную распаковать, а тут уже и язву привезли, слава богу, несложную.

– А дома-то вашего старого нет уже, – печально улыбнулся Джош. – Снесли его, когда учебный лагерь-то строили.

– Знаю, – хмыкнул врач. – Ну давай, рассказывай: как сыновья твои – воевали, небось?

Старик горько вздохнул и поглядел на графин, к которому он так и не решился притронуться без хозяина.

– Старший, Билли который, так сгорел он… в первый же год, вот как вас забрали-то, так он и сгорел. Ни гроба, ничего – крест прислали в рамочке, да компенсацию. Ну, что тут… поплакали мы, а оно понятно-то – война ведь, куда уж тут. А младший, это Денька-то который, так тот бегает – его в предпоследний год забрали, так он-то, что тут! – лейтенантом пришел, весь в мундире, с железякой своей. Сейчас уже свой-то у него, скоро полгода как. Сейчас хочет в порт устроиться, вроде как кавалер, должны его взять-то, что тут! А скажите, – Джош облизнулся, глядя, как доктор наливает ему полный стакан дорогого желтоватого напитка, – а тот док, который Аксель, как он там? Вернется-то?

– Генерал Аксель Кренц погиб через два дня после заключения мира, – тихо сказал Эндрью. – Через два дня, Джош…

– Ах ты, будь оно все проклято! Аксель, он-то резковат бывал, зато уж и лечил на совесть, что уж тут!.. давайте за упокой, что ли… генерал, говорите? Как же это он так?

– Да вот так, старик. Я и не знал, почти до конца, – а он уже начмедом корпуса был. Десантный корпус. Ну и погиб он, когда на их базу залетные какие-то набросились, а он госпиталь спасать полетел. Давай, за Акселя, мало таких как он было…

– Война, – вздохнул шахтер, жмурясь от виски. – А порядки-то у нас теперь новые, что тут! Когда лагерь-то строили, так Басюк, что б его, поднялся, о как! Теперь, говорю, всей округой вертит как хочет. Что хочет, то и делает. Коноплянку чуть не закрыл, с Маркеласом разругался, почти война там была, что уж тут…

– Вот так… – скривился доктор. – А я-то думал, что его призовут, урода. Такие скоты обычно долго не живут, факт. Закон природы, если хочешь. Либо сам по тупости сунется, либо в штрафчасть командир засунет. А там его храбрость до задницы, точно знаю. А что, шеф-попечитель, я слышал, новый совсем?

– Да тут же когда военные власти-то появились, так и он. А с войны пришел, да и назначили его сразу же. А ничего он, ничего, тихий. Ни во что не лезет, сидит себе. Правда, пьет, люди говорят – ну так разве то наше дело? Пьет шеф-попечитель, так и что уж тут… он пьет, я не лезь. Я и сам могу, что мне…

– Придется, конечно, представляться ему, – тихонько рассмеялся Эндрью. – Ну ничего, я на Флоте так пить научился – куда ему!

– Тяжело было-то? – осторожно спросил его Джош.

Врач неопределенно хмыкнул и посмотрел в окно, за которым уже почти совсем стемнело.

– Да по-разному. Я вот горел-горел, а до конца сжечь они меня так и не сумели. Акселя мне жалко, ты даже не представляешь. Я ведь всю войну не знал где он, что он… потом уже, когда узнал, времени совсем не было, да и до конца было – рукой подать, это мы хорошо понимали. Раз только и встретились. Думал, вот сейчас отвоююемся, выйдем, естественно, вчистую, тогда и насосемся коньяку как следует. А оказалось…

Джош скорбно вздохнул, поглядел на окутавшую болота темень и засобирался домой.

– Пойду я док, а то ночью-то не здорово, что уж тут. Старуху обрадую, док, скажу, старый приехал. Она, наверное, к вам и бросится, любит она вас, все про Билли забыть не может, вы ж его тогда с того света вынули, что тут… вынули, а он вот…

Эндрью погладил старика по плечу, выбрался из кресла и подошел к высокому шкафу, занимавшему почти всю стену гостиной. Распахнув одну из дверок, он вытащил оттуда высокую зеленую бутылку:

– Держи, старик, на дорогу. Здесь такого не купишь.

– Да что вы, док, как же это я…

– Держи, держи. В память о сыне.

Из глаз старого шахтера брызнули слезы. Пряча их от хозяина, он быстро прошел через холл и остановился возле двери, глядя на висящий на вешалке китель.

– Пойду, док, – повторил он, обеими руками тиская ладонь врача. – Пойду…

На темно-синем мундире золотились погоны полковника медицинской службы Флота.

Закончив ужин, Андрей Огоновский взял в руки высокую рюмку с коньяком, нащупал в кармане камзола сигару и, набросив на плечи синюю шинель, вышел на веранду. С болот потягивало давно привычной ему сыростью, легкий прохладный ветер шевелил листья, покрывавшие старый, нелепый сад, что окружал его новый дом. Раньше здесь жил спятивший флотский генерал – одинокий, брошенный детьми, он сутки напролет писал многотомный труд, призванный опровергнуть устоявшиеся стратегические традиции. Старый генерал умер в первый же год войны, когда главное управление личного состава наотрез отказалось призывать замшелого маразматика. Всю жизнь воевавший, до пупа увешанный крестами, он тихо испустил дух за письменным столом – его нашли через несколько дней, сидящего в кресле с погасшей трубкой в руке…

Приняв решение возвращаться на Оксдэм, Огоновский связался с представителями местной власти и запросил справку о состоянии собственной усадьбы. В канцелярии шефа-попечителя смущенно замялись и предложили взамен этот, ничуть не худший старый дом, все претенденты на который погибли в огне войны. Огоновский понимающе вздохнул и согласился, тем более что холмы были лучше низины, в которой он обитал раньше. По-быстрому решив вопрос с продолжением гражданского контракта, он за свой счет закупил все необходимое оборудование и вылетел на Оксдэм – проблема с оборудованием заключалась в том, что формально он все еще числился во Флоте; приказ об увольнении ожидался со дня на день. В кадрах долго умоляли его подождать хотя бы полгода, так как командование хотело произвести его в генеральский чин, но не хватало проклятого ценза. Андрей плюнул и на ценз, и на лампасы – договорившись обо всем с начальником кадровой службы своего корпуса, он собрался и улетел. Не то чтобы ему так надоел Флот, но…

Он не мог не вернуться сюда. Причин было несколько: во-первых, годы, проведенные среди этих неласковых болот, во-вторых, отсутствие каких-либо иных корней и полное нежелание семьдесят (а то, глядишь, и больше!) лет сидеть где-нибудь на Авроре в качестве пенсионера-генерала, и, наконец, – Аксель.

В течении всей войны они смогли поговорить друг с другом только раз, когда Кренц прибыл на базу, занятую крылом Андрея.

– Вернешься? – это было первое, что спросил у него Аксель.

– А что делать? – весело усмехнулся Андрей. – Куда ж еще? Скоро уже…

– Да, теперь уже скоро. Знаешь, я только об этом и думаю. Только об этом, веришь? Все эти годы мне Окс наш снится. Болотами пахнет, бэрки подвывают по ночам…

Они стояли посреди громадного ангара, вокруг них суетились нижние чины, управлявшие разгрузочной техникой, молоденькие офицерики последнего призыва, ожидающие погрузки на малый десантный транспорт – они стояли, и все не могли сдвинуться с места, не могли наговориться – моложавый полковник медслужбы Флота и такой же, уверенный в себе генерал десанта со змеями Эскулапа в петлицах.

Ему предлагали места ближе к экватору, в более ровном и теплом климате, но Андрей отказался. Он должен был вернуться именно сюда, в привычный ему шахтерский край, его ждали именно эти, ставшие ему родными люди, за которых он несколько лет умирал в горящих бронированных коробках.

Пока шла война, он как-то не слишком задумывался о судьбах простых работяг, владельцев крошечных семейных шахт и скотоводов, живущих на огромных ранчо среди влажных зеленых холмов. Там был огонь, на нем были погоны, и много раз случалось так, что долг, этими погонами подчеркнутый, заслонял собой все остальное. Он вспоминал Оксдэм, точнее – он не забывал о нем, но как-то довольно отвлеченно: да, хотелось вернуться… да, больше-то, собственно, и некуда… А потом, когда война закончилась, когда глупо и нелепо погиб Аксель, он начал понимать, что иной дороги просто нет. Торчать в респектабельной клинике на какой-нибудь старой планете? Писать научные работы, огрызаться на молодых и честолюбивых? Нет, это его не устраивало.

Туман постепенно опускался вниз. Андрей знал, что скоро он сонно уляжется в лощинах, а над головой появятся звезды. Все было привычно… через несколько дней сад, уже полыхающий осенним багрянцем, облетит наголо, и тогда он выйдет из дому ранним утром – деревья будут стоять почти черными, а в воздухе появятся острые иголочки зимы. А потом выпадет снег: ненадолго, потому что морозов тут почти не бывает, но все же он полежит день, а может и два, и мальчишки, хохоча, будут перебрасываться грязноватыми снежками – потому что мальчишки всегда хохочут в первый мокрый снег. У многих из них уже не будет отцов. Здесь осталось очень мало мужчин, овдовевшим женщинам трудно найти себе пару, поэтому мальчишки вырастут солдатами, это почти наверняка, это у нас так принято, и лет через десять-пятнадцать в войсках будет очень много офицеров с Оксдэма, который до сих пор считается диким миром.

В небе появились первые, пока только самые яркие, звездочки. Андрей допил коньяк, задумчиво пососал сигару и вернулся в дом.

* * *

Шефа-попечителя территории Гринвиллоу звали Оливер Бэрден. Едва только глянув на его узкую, будто сплющенную голову, покрытую тщательно прилизанными волосками, на серые глаза, в которых навсегда застыла какая-то потаенная грусть, Огоновский понял, что войну он провел в интендантской службе ВКС. Бэрден вызывал симпатию – Андрей знал, где именно прячется его тщательно скрываемая горечь: когда другие сражались, горели и получали свои кресты, тихий аккуратный интендант занимался подчетом носков, шинелей или отражателей. Без него встала бы вся военная машина. Такие, как он, сражались на своем фронте – но, черт возьми, там не стреляли!

Поглядев на шефа, Андрей остро пожалел о том, что явился в его канцелярию в мундире, да еще и с крестами на груди. Бэрден смотрел на него, как побитая собака.

Он пьян – но не очень.

– Флаг-майор Бэрден, – представился он, протягивая Андрею крохотную мягкую ладошку. – Очень рад знакомству, полковник. Я так понял, вы еще в кадрах?

– Это вопрос, может быть, недели, – тепло улыбнулся Огоновский. – Надеюсь, вы согласитесь со мной, когда я скажу, что такая нелепая формальность не должна омрачить наши отношения?

Бэрден поспешно махнул рукой.

– О чем вы говорите, доктор! У вас такая репутация – святой позавидует. Да и все эти годы, что вы провели здесь, на Оксдэме… разве я мог бы усомниться в вашей…

– Компетентности? – осторожно подсказал Андрей, видя, что шеф явно теряется в словах.

– О да, доктор! О чем мы говорим! Может быть, мы… – тот вновь замялся и в конце концов не придумал ничего лучше, как осторожно («незаметно!») провести указательным пальцем по собственной шее, – … пообедаем? Мне просто неприлично быть негостеприимным, когда речь идет о человеке, к которому я, возможно, лягу когда-нибудь под нож.

– Типун вам на язык, – хохотнул Андрей. – А вот от обеда я не откажусь.

В движениях шефа-попечителя появилась знакомая Огоновскому нетерпеливость. Вызвав секретаршу, он приказал ей срочно накрывать прямо здесь, в кабинете – а пока она разберется, что к чему, распахнул сейф и вытащил бутылку редкого коньяка.

– Сам я это не пью, – признался извиняющимся тоном. – Держу пару бутылочек для таких вот случаев. Ну что ж, за знакомство, доктор!

– Польщен, – улыбнулся Андрей. – Ваше здоровье, шеф.

Шеф-попечитель проглотил свой коньяк с большим чувством, может быть, как подумал Андрей, даже восторженно – он встречал таких тихих пьяниц, стесняющихся пить в одиночестве, и все равно пьющих, чаще всего от безысходности; Огоновский спрятал некстати появившуюся улыбку и принялся оглядывать интерьер кабинета. Бэрден, очевидно, не дал себе труда навести здесь подобающий его рангу порядок. Просторный, какой-то даже размашистый кабинет выглядел так, словно здесь до сих пор обитал чин высшей военной администрации, мало озабоченнный порядком: сегодня здесь, завтра там, и какой смысл обзаводиться ковриками и рюшечками… Стол, правда, был огромен – вероятно, он перекочевал сюда с какой-то из старых планет, где служил в свое время то ли сенатору, то ли крупному бизнесмену с консервативными привычками. На столе покоился довольно приличный терминал с прямым выходом на дальнюю связь, пара кожаных папок с какими-то распечатками, и казенный черно-золотой орел в качестве символа власти. Поглядев на него, Андрей вдруг подумал, что бедняга шеф, по всей видимости, стесняется презрительного взгляда двух пар его глаз и, если бы не порядок, не стал бы держать у себя на столе этот древний символ человеческого могущества.

– Надеюсь, мастер Бэрден, вы довольны своим назначением? – участливо поинтересовался Андрей, видя, что его собеседник все еще тушуется и не может начать разговор. – Здесь довольно сложно, знаете ли… но, с другой стороны, при хорошей удаче можно сделать приличную политическую карьеру. Общественная политика, мастер шеф, имеет в наших диких краях немалую перспективу.

Бэрден улыбнулся, – понимающе и в то же время немного иронично.

– Я еще не решил, куда мне идти. Политика, может быть, не так и плоха, но пока меня вполне устраивает государственная служба. Конечно, в таком раскладе любые мои действия жестко регламентируются безоговорочной лояльностью, но зато я имею под своей задницей достаточно прочное основание, вы согласны?

– Х-ха! – Шеф нравился Андрею все больше и больше, – Я вас понял… давайте-ка еще по одной.

Вторая рюмка чуточку расслабила чиновника.

– Меня с самого начала предупредили, что Оксдэм – не место для сопляков. Да впрочем, я и сам это понимал, еще тогда, когда оказался здесь в качестве представителя военных властей… территория, населенная сплошными лендлордами, причем не карликовыми, а, если рассматривать вопрос формально, самыми что ни на есть настоящими. Владельцы шахт располагают землями, вполне сравнимыми с владениями самых кичливых лордов Бифорта! Правда, ведут они себя как обычные свиноводы… и еще – это пресловутое рабство, о котором мне прожужжали все уши еще в столице.

– Я не воспринимаю это как рабство, – покачал головой Андрей. – Все гораздо глубже, мастер шеф, и скоро вы это поймете. Послушайте совета человека, который провел здесь много лет: не берите в голову. Это суровый, малолюдный мир, здесь правят иные законы. Любая попытка проводить жесткую политику натолкнется на молчаливое, но весьма упорное противодействие. Когда я только начинал службу, почти у меня на глазах застрелился ваш коллега, шеф-попечитель Уитман. Бедняга никак не мог понять, что законодательство Конфедерации бессильно на землях гордых и хорошо вооруженных людей. Должно пройти немало времени, прежде чем сами они осознают, что на самом-то деле Закон всегда стоит на их стороне. Пусть все течет своим чередом… процесс все равно необратим.

Шеф смущенно посмотрел на свои миниатюрные руки. Проследив за его взглядом, Андрей почему-то представил себе этого человека в боевом комбинезоне, с оружием в руках. Маленькая, отважная мышь, способная напугать кота… в кабинет шумно вломилась секретарша с большим подносом.

– Сюда, сюда, – засуетился Бэрден, указывая ей на традиционный длинный стол для совещаний. – Прошу вас, мастер доктор.

– Можете звать меня просто «док», – усмехнулся тот, – или Андрей – как вам удобнее. Почти всю войну я провел в экипажах, а там мы не слишком-то думали о чинопочитании.

– Тогда я – просто Олли, – понял шеф. – В конце концов вы, я, да еще молодой доктор Коннор, – вот и вся местная власть… в некотором смысле. Шерифа Маркеласа я никак не могу назвать государственным человеком.

– Хо, а Маркеласа выбрали шерифом?

– Вы знали его раньше?

– Ну разумеется. Он был видной фигурой до войны. Своеобразная личность… вам, наверное, с ним трудно, но поверьте, на самом деле он довольно симпатичен – если, конечно иметь общее представление о местных типажах. А что это за Коннор, о котором вы говорите? Военный?

– Довольно милый юноша. Нет, не служил, не знаю уж почему. Он прибыл сюда месяц назад… очень такой, знаете, решительный, полный честолюбия и, – шеф тихонько хихикнул, – желания отслужить полный срок.

– Раз так, парень не продержится и один контракт. Здесь нужно работать до потемнения в глазах, и лишь немногие выдерживают эту каторгу. Вообще, я считаю, что два врача на наш участок – это форменный идиотизм. Я хотел бы попросить вас, Олли, так, знаете, немного конфиденциально – пошевелите власти, чтобы нам скорее прислали третьего, как и положено по штатному регистру. Я знаю, у вас получится.

Через час Огоновский покинул осоловевшего шефа и забрался в свой колесный вездеход, привезенный с Авроры вместе с остальным барахлом, необходимым для жизни на Оксдэме. С Бэрденом проблем не будет, решил он. Значит, следует приступить к обустройству собственной жизни. Договориться с местными ребятами, чтобы они привели в порядок дом и, в особенности – амбулаторную часть, окончательно распаковаться, проехаться по поселкам… Но его ждала еще одна встреча.