Читать книгу Семь последних дней - Алексей Честнейшин - Страница 1

25 ноября

В низинах удушливый серый туман. Глаза слезятся от гари, сегодня, впрочем, ее меньше. Ночью было два толчка. Сегодня 25 ноября, понедельник. Вообще не хочется вылезать из-под пледа. Сыро и тепло. Даже жарко.

В детстве, помню, был обескуражен отсутствием конкретики в понятиях температурного режима. Однажды с родителями (это мне было лет восемь) собирались куда-то, мать сказала: «Глянь термометр, холодно на улице?» Термометр показал плюс четырнадцать. «Плюс четырнадцать, – ответил я, – а это прохладно или холодно?» И тут с недоумением узнал, что во взрослом мире у слов «мороз», «тепло», «жара» вообще отсутствует привязка к температуре. Весь мир взрослых людей мне тогда показался в высшей степени несерьезным. Нас, детей, чему-то учат, воспитывают, а сами (ужас! вы только вдумайтесь!) – пользуются неконкретизированной терминологией. После этого я взял альбомный лист, расчертил его в виде таблицы и после некоторых размышлений заполнил: ниже 0 – мороз, от 0 до 12 – холодно, от 12 до 17 – прохладно, от 17 до 25 – тепло, от 25 и выше – жарко. Гордый тем, что, наконец-то, навел порядок в этой сфере, показал таблицу родителям. Папа с мамой переглянулись, но в целом согласились с этой градацией. Отец, впрочем, не мог не возразить, что кроме температуры на понятия «тепло» и «холодно» влияют влажность воздуха и скорость ветра, но это уже были, конечно, мелочи. Я предложил послать таблицу на телевидение, чтобы показать всей стране: «Пусть все увидят и пользуются правильно словами». Но родители не согласились. Таблица пригодилась. «Набрось курточку, на улице прохладно», – говорила, допустим, мама. Я шел к термометру, +19. Извини, мама, никакой курточки, – сами же согласились с моей системой.

После привычной возни с непросохшими дровами и разбухшей гречневой крупой – завтрак. Три минуты без респиратора, стараюсь меньше дышать.

Времена суток – такая же картина. Во сколько кончается утро и наступает день, никто из взрослых, оказывается, не знает. Разложить здесь все по полочкам мне было несложно (утро – с пяти до одиннадцати, день – с одиннадцати до семнадцати, вечер – с семнадцати до двадцати трех, ночь – с двадцати трех до пяти, по шесть часов на каждое время суток), трудность возникла в другом. Утро и вечер связаны с восходом и заходом солнца, а у нас в северных широтах они сдвигаются от зимы к лету. Возможен был другой вариант: утро и вечер – это сумерки плюс-минус два часа, но и здесь возникла закавыка. Во время белых ночей вечерние сумерки плавно переходят в утренние, получается, что ночь вообще выпадает. Решение вышло неуклюжее: почасовое распределение справедливо для экватора и тропиков (до сорок пятого градуса северной/южной широты), в остальных широтах с оговорками.

После завтрака обход. Сначала смотришь, нет ли рухнувших за ночь деревьев. Вроде все на месте. На прошлой неделе в корнях упавшей ели нашел раздавленного ежа. Деликатес. А вот интересно, сколько на Земле народу погибло? Вернее, сколько осталось? Хотя бы миллионов триста осталось?

Вдоль кромки высокого обрывистого берега (такие крутые обрывы у нас на севере называют слудами) спускаешься к речке проверить сеть и небольшую плетенную из проволоки морду. Оперативность здесь самое главное, с метаном шутки плохи. Природа вообще не прощает беспечности. Расскажу один банальный случай.

В позапрошлом году пришлось идти по лесу километров двадцать. Было это осенним вечером, и замечу, что я был плохо одет. Дороги не знал и шел по карте и навигатору. Так вот, пройдя немного, я спустился к пойменному лугу, поросшему осокой по грудь высотой. Надо было идти сквозь траву, а здесь, как оказалось, недавно прошел дождь. И тут я допустил идиотскую оплошность, мне надо было выпустить штаны из сапог, найти какую-нибудь палку и сбивать воду с травы, а я ничего этого не сделал. И половины луга не прошел, а у меня уже были полные сапоги воды. Воду потом я, конечно, вылил и носки со штанами выжал, но ногам теплей не стало. А идти еще надо часа четыре. Вечер холодный, через какое-то время простыло горло, потом начался озноб. Пришел на место я кое-как, весь больной, с жуткой температурой и заложенным носом, а главное, стыдно и противно было, что сглупил как малое дитя. Вот так. Мы, наивные, неподготовленные городские люди, можем сколько угодно любить природу, стремиться к ней, любоваться ее красотой, но если мы не готовы, то природа просто и хладнокровно, без малейшего колебания раздавит нас с изощренной жестокостью, навалившись на нас ночным холодом, сыростью, зверьем, гнусом и т. п. И с ее стороны это не будет каким-то намеренным издевательством над привыкшим к комфорту человеком, для нее это будет еще одна заурядная гибель еще одного обреченного существа. Любимая нами природа не протянет нам руку помощи в последний момент.

В морде пусто, а в сеть попались два карасика, уха сегодня на обед.

Часов в одиннадцать опять тряхнуло. Ветер к обеду стих, и серые от вулканического пепла тучи, казалось, намертво зависли над головой. Брезент палатки перепачкан серой пепельной грязью.

На этом месте я уже больше двух недель. До этого был в тридцати километрах ниже по течению. Место там не столь возвышенное, поэтому не стал рисковать и дожидаться головокружений, съехал. На дорогу ушло два дня. Ничего удивительного, три часа завалы пилишь и растаскиваешь, пять минут едешь.

Здесь буду уже до конца. Бензина в «Хантере» не хватит на еще один переезд. Да и не нужно никуда ехать. Приехав, первым делом спилил все деревья по-близости, чтобы во время толчков, чего доброго, не рухнули прямо на башку. Дрова сложил кучей и накрыл целлофаном от дождя. Если посчитать еще и все завалы в округе, то дров у меня на три зимы (шутка).

Крупы и соли на месяц хватит, картошки немного, экономить приходится (кстати, недавно заметил, что картошка начала прорастать). Есть чай, сахар, пять банок белорусской тушенки, имеется даже банка ананасных колец Corrado, но эта роскошь уже на какой-нибудь совсем уж черный день. Еще есть поплавившийся в засуху шоколад. Хлеба нет. В свое время насушил шесть буханок черного, растолок их в мелкую крошку. Теперь делаю крошенину – размачиваю прямо в еде. Но тоже экономить приходится.

На мшистых опушках собирал подвявшую бруснику, пока она не надоела хуже горькой редьки.

Ближе к вечеру хлынул ливень и лил как из ведра до самой ночи. Эти дожди идут уже недели три, река стала бурная и мутная, воду отстаиваю в пятилитровых пластиковых тарах из-под питьевой воды «Вельская», потом кипячу.

Сегодня, спустившись к берегу, заметил, что на краснотале почки набухли. Вид его тонких дрожащих в бурной и мутной воде веточек нагонял какую-то тяжелую досаду и тоску.

26 ноября

Туман.

Видно, как висящие в воздухе капельки воды медленно движутся мимо тебя, хотя никакого ветра не чувствуется. Рассмотреть что-либо можно лишь в радиусе метров двадцати, далее – плотный туман. В отдалении виден ствол сосны, но кроны уже не видать. За кромкой слуды неподвижная матовая масса. Сделай шаг с обрыва – и пойдешь по туману-облаку куда-нибудь в новый прекрасный мир. Вообще, такое смешное чувство, что на этом куске земли, окруженном туманом, ты как маленький принц на астероиде.

Днем было не так жарко, как вчера. И облачность какая-то жидкая, даже пятно солнца один раз увидел сквозь бежевое марево туч. Влажно.

А в октябре, когда я из города уехал в лес, стояла сумасшедшая засуха. Пылища (в основном от вулканов) была такая, что кроме респиратора еще и очки защитные приходилось носить. Кое-где лесные пожары прошли. Высохли мелкие ручьи, и суше стало на болотах. Хранил консервы в реке, чтобы от жары не портились.

Я сначала не мог понять, почему после этой суши вдруг начались ливни. Потом, поразмыслив, решил, что большое испарение пошло с поверхности океанов, вот и поливает сейчас везде и всюду. Как бы там ни было, грязь лучше пыли.

В обед начались сильные толчки. Сидел на открытом месте и смотрел, как трясется и покачивается лес. Может быть, от этих толчков или непрестанного треска началась тупая головная боль. Будто стуком в висках отзывались удары землетрясения. Я был неподвижен, я вообще стараюсь мало двигаться, силы берегу. Ем тоже мало. Земля подо мной то занималась мелкой дрожью, то вдруг тряхнет один раз, но сильно, то как бы пошатывалась из стороны в сторону. Озлобленный колоссальный зверь ворочался в глубине недр, ему душно стало под оболочкой земной коры, он и хотел бы спокойно заснуть, но бессонница мучила, и он в раздражении переворачивался с боку на бок.

Часа через три все стихло. Как результат – в одном месте съехала кромка слуды, а за рекой метровый сброс повалил сосны по всей своей длине. Деревья в падении зацепили другие, и все это стало похоже на какую-то небольшую просеку с полосой вскрывшегося подзола и песка.

Днем немного поспал. В прежней жизни частенько днем спал (если, конечно, это не была моя дежурная смена, я работал сутки через трое). В три часа дня по телеканалу «Культура» шли лекции проекта «Академия», разные ученые, гуманитарии и естественники, рассказывали о своей работе или о каких-то новых открытиях. И вот, если лекция интересная, то слушаешь до конца, а если не очень интересная, то спокойно засыпаешь под это монотонное «бу-бу-бу».

Вечером головная боль чуть поутихла.

Первые комары появились. Сегодня одного прихлопнул, второй оказался проворнее. Теперь палатку надо закрывать.

27 ноября

Утренний сон был прерван каким-то странным металлическим бряканьем. Осторожно, держа карабин наготове, высунулся из палатки. Оказалось, собачка. Обыкновенная дворняжка, хвост колечком, черная с одной белой лапой. Таскает с собой два метра оборванной цепи. Я признаюсь, обрадовался псу как ребенок. Пришлось открыть банку тушенки и достать не самый маленький кусок мяса.

– Иди сюда, Черныш, иди, на тебе, эх ты, хороший.

Вот, чего я так радуюсь? Все равно этому песику скоро подыхать. Кое-как приманил его поближе. Глаза покрасневшие, постоянно чихает, бедная собака. На морде пятнышки крови, загрыз кого-то. Я расстегнул и сбросил ошейник, но этот дурашка взял его в зубы и смотрит на меня.

– Брось ты его, глупый, брось, он тебе больше не надо.

Духота. Плотная серая облачность. Специально завел машину, чтобы посмотреть температуру, – 27 градусов. Вновь потянуло гарью. В дымке испарений лес будто колыхался, упавшие друг на друга сосны и ели, образовавшие гигантские буквы «Л», «М», «И», «N», подрагивали в потоках подымающегося пара.

Еще в конце августа на всей Земле проснулись все вулканы. Мало того, сейсмическая активность породила их даже там, где до этого не было. Но «жизнь рухнула» (как тогда все говорили) не от вулканов, а от землетрясений, прокатившихся волной повсеместно. За один день, конкретно 28 августа, пропали Интернет, телевидение и мобильная связь, к вечеру пропало радио. На следующий день пропало электро- и водоснабжение, перестали работать телефоны. Фактически наш город оказался отрезан от внешнего мира. Никто не знал, что творится в Москве, в Питере, в других странах.

28 ноября

В этот день ничего примечательного не было.

Рано утром было четыре сильных толчка.

Все сутки напролет лило как из ведра. Сидели с собакой под тентовым навесом.

От нечего делать побрился. Бреюсь раз в три дня, если этого не делать, щетина отрастет и респиратор будет прилегать неплотно.

29 ноября

– Эй, есть кто живой?

Он был среднего роста, одет в серый камуфляжный костюм, покрытый поверх полиэтиленовым дождевиком. Лица не видно – огромный респиратор и похожие на маску аквалангиста солнцезащитные очки. Словом, специалист по химзащите. За спиной рюкзак. Ничуть не испугался и не удивился моему карабину. Я молчал.

– День добрый, тебя как звать?

Я назвался и спросил, как его зовут.

– А какая теперь разница, как меня зовут.

Вообще-то это невежливо, но, впрочем, мне начхать. Странный человек. Человек без имени и без лица. Может быть, лицо изуродовано, поэтому и скрывает. В последнее время много разных чудаков развелось.