Читать книгу Грех извне - Алексей Егоров - Страница 1

Пролог

Древние боги населяют темные чащи. Древние боги обитают в пещерах, не знающих солнца. Древние боги глядят на мутный свет из-под толщи воды.

Они жестоки, но жестокость их непознаваема. Она подобна шторму, наводнению и лесному пожару. Это буйство стихии, не имеющее цели и смысла. Жестокость просто существует.

Все живое склоняется пред жестокостью мира.

Когда по насмешке судьбы, обезьяны обрели возможность говорить, они пытались осмыслить происходящее. Придали имена событиям, вселили в каждое дерево дриаду, в каждую волну – наяду. Любой камень на дороге, становился вместилищем духа. Ведь запнувшись об него, путник обязательно решит, что здесь кроется злой умысел.

Двуногим без перьев существам, чьи пальцы отличаются плоскими ногтями, невдомек, что события происходят без умысла. Как и нет смысла в их рождении. Жестокость происходящего не может быть подкреплена смыслом. Иначе это уже не жестокость, а обычная злоба.

Подобное могли придумать только люди. Только злобе, в ее истинном свете, они бьют поклоны. Для этого у них достаточно средств. Одно из важнейших – глупость. Благодаря этому важнейшему инструменту, осуществимы все ритуалы, культы и верования.

Ни глаз, ни двуногость, уж тем более не речь, способная облекать мыслительные процессы, в осязаемые формы, не являются величайшими творениями.

Только глупость способна закрыть глаза. Отвести от истиной природы вещей. Она наделяет мудрецов верой в познаваемость мира. Простаков обеспечивает верой в предопределенность, смысл бытия.

Без глупости не появится смысл жизни.

Тайны нет никакой, не требуется прожить тысячу жизней, чтобы понять истину. Она проста, очевидна. Потому никто ее не замечает.

Смысла существования нет. Как и нет смысла для жестокости древних богов. Люди наделили их собственной злобой, потому что не способны поверить в причудливую простоту бытия.

Лесной пожар очищает площадь для новой поросли. Семена трескаются, раскрываются. Не для этого пламя пожирает древесную жизнь. Это семена приспособились к явлению, что существует само по себе и не имеет смысла.

Глава 1

Старая часовня в небольшой деревне давно не ремонтировалась. Стены кричали от стыда, лишившись известковых одежд.

Известь нынче дорога. Почти вся уходит на строительство столичных храмов да производство пороха. Крестьянам из деревни этого не понять. Для них существовала проблема – нельзя добыть гашенную известь, чтобы замазать стены. Спрятать змеиные трещины под защитной скорлупой.

А то стоит часовенка словно языческий храм, украшенный змеящимся орнаментом. Тут не змею поклоняются. И никаким иным тотемным тварям.

Предки этих людей носили на знаменах кабана. И посейчас его клыки мелькают в орнаментах по краю одежды, украшают скаты крыш или ввинтились в орнамент на дверном косяке. Не у всех, а только у зажиточных людей, что еще могут позволить отвлечь плотника от починки плугов, граблей и тяпок.

Орнаменты достались потомкам от отринувших темноту древней веры предков. Их нетленные тела до сих пор откапывают на краю топи. Не чудо то, а лишь свойство природного объекта.

Да и сами люди чудом это не называют. Трупы бросают обратно, пока тлен их не коснулся, надышавшись воздуха.

Всего два поколения разделяют последних идолопоклонников и их потомков. Как знать, возможно чей-то правнук сейчас откопал труп родича посреди топи.

В часовенку спешил весь окрестный люд. Как с самой деревеньки, так с окраин. Сходились добровольно, не из страха прослыть отступниками, колдунами или, что еще страшнее, вернувшимися к верованиям предков.

Других развлечений в деревне нет. Если не глядеть на полсотни детишек, уныло плетущихся за своими родителями. Еще сотне посчастливилось сразу уйти под землю. Не удостоившись даже могильного камня. Не успевшие получить имя, связать душу с Хранителем, они никому не нужны. Две три слезинки, брошенные матерью, но времени скорбеть нет.

Ее могла бы отвлечь послеродовая горячка, но скорее всего спасет от скорби вещь намного страшнее – работа.

На гнилой почве культурные растения чахли. За ними нужен лучший пригляд, чем за собственными детьми. Дети мрут или сразу, или через пару лет. А овощи нужны уже этой осенью на праздник. Затем зимой, голодной весной и тучным от обилия мух летом.

Часовенка сманила людей из трех десятков дворов. Крестьяне стояли плотной толпой, глядя на каменную плиту покрытую выцветшей алой тканью. Настоящая гордость деревни. Два поколения назад лучшие люди ушли в столицу, чтобы добыть ее.

Этот акт веры стоил десяти жизней. Что только доказывало прочность уз, связавших некогда глухой край со столичным регионом.

Заполучив священную ткань, паломники вернулись в деревню. Где-то по пути они утеряли посеребренную дароносицу. Или же заложили ее в одном из трактиров. Полгода пути туда, полгода обратно – паломничество требует огромных сил.

На священном покрывале лежала древняя книга, слова из которой вбивали в головы крестьянам. Один миссионеров покоится под алтарем. Слепцы не узрели истину, им требовалось нечто большее, чем доброе слово.

Книга со страницами из телячьей кожи. Настолько древняя, что края ее обтрепались, а чернила выцвели. Она не имела украшений, оставленных скучающими переписчиками. Тонкая, в простой черной обложке. За чернотой ее скрывалась истина, защищающая слабых духом от древних богов.

Рядом с книгой находился каменный кубок – священный символ, наполненный сладкой благодатью. Каждому по глотку, а детям и простого прикосновения хватит.

Как рассказывали паломники, чей рассказ передавался из поколения в поколение, в столице используют не каменные кубки.

Кубок – стал символом объединения. Воды жизни, где слиты все души. Их кровь подменялась давленным соком. Желательно, конечно, красного цвета. Сок порой успевал забродить и жутко кислил.

Здесь же, он кислый сам по себе. В округе произрастали морошка, голубика, клюква.

Эссенцию духов покровителей и отмеченных Хранителем, олицетворяла простая вода. Как первооснова жизни, из которой рождаются все существа. Именно вода стала основой мира, из нее вышли другие стихии, пока не отделился Эфир.

Дальше этих понятий знания о космологии крестьян обычно не продвигались.

Кроме воды и ягодного сока в смесь добавляли священные травы, обычно собранные в округе. По правилам их полагалось отправлять в столицу, где проходил обряд сортировки, сушки, выдержки, освящения, очищения. Выделялась благовонная эссенция, с помощью премудрых устройств, созданных эфирными существами.

Такой объем поставок ни одно государство не перенесет. К тому же, придется проводить унификацию смесей. А то с юга поступает розмарин и лавр, с востока везут чабрец и душицу, а с севера вообще какая-то склизкая дрянь.

Унификация сжимала в объятиях правил крупные храмы или особенные места, что почитались за добродетель.

Или города. Контролируя поставки священных предметов и масел, контролировались эти рассадники разврата и грязи.

В каменной, вырезанной поколение назад чаше, уже смешано питье. Прикоснуться к чаше священник разрешит после проповеди. Каждое мгновение задержки пугало людей. Ведь не освежив клятвы, они не имеют защиты от проказ зловредных духов.

Столичными мудрецами доказано, что стены храмов – не преграда для духов.

Дом Хранителя – лишь место, где люди собираются, общаются. Защита Его находится в самих людях, теряющих ее из-за греховных мыслей и дел.

Собравшиеся, толпившиеся в квадратном помещении людишки стонали от нетерпения. Как назло деревенский священник монотонно бубнил, повторяя шепелявым ртом давно известную проповедь. Успеха он достиг в обратном – болтовней разрушал священные узы. Братскую связь между смертными тут, в больном мире, и Хранителем в эфирной бесконечности.

Люди переминались с ноги на ногу, прочищали горло всеми доступными методами. Воздух прогревался, на каменных плитах конденсировалась чудесным образом влага. Уже не так зябко тут находится, стало вполне комфортно.

Начались наконец-то разговоры. Люди стали прислушиваться к словам священника или своего соседа.

Обычный день, за которым следует ледяная, жестокая ночь.

Казалось, ничего не изменится. Пока деревянные балки держат камень часовни, люди так и будут собираться в ней. Под остроконечным перстом вершины гнездились черные птахи, порой роняющие на толпу знаки своего внимания. Это их способ повеселить публику.

Порой речь священника грубо прерывали раскаты смеха. Затем гневливый окрик, осуждающий взгляд. Речь продолжалась.

После молитвы, уже на улице детишки начнут выменивать друг у друга птичьи перья, что спустились к ним из заоблачных вершин. Птиц не гоняли не потому что они летают в воздухе, что ближе всего к эфиру. Просто лестница наверх прогнила. Да и кто туда полезет. Кому это надо.

Речь священника оборвал перестук копыт. Звук до того невероятный в этой глуши, что сначала показался обманом, наваждением духов. В глухом краю и лошадь не каждый видел. А уж скачущую – подавно.

Из всей скотины держали свиней да кур, некую водоплавающую птицу. Хотя с последним как-то не особенно возились. Ведь утка – тварь развратная. Негоже ее держать в селении.

Перестук копыт не почудился.

Поначалу он выглядел громоподобным, словно десятки, сотни, табун коней несется мимо! Словно наступили последние дни! И гневные духи вырвались из гнилой земли, оседлав скрепленные злобой кости.

Всадник был один, как потом убедились крестьяне.

Правда, сей факт не стал для них поводом для радости.

Всадника сопровождала армия. Он привел с собой отряд в двадцать человек. Все в броне, с копьями и металлическими шлемами. Тяжелые сапоги месили влажную землю. С неба на них взирали хмурые облака, но даже выгляни солнце, неоткуда ему отражаться. Броня проржавела, толстый слой жира покрывал древние доспехи.

Металл шлемов, промасленная кожа нагрудников. Вытертое дерево копейного древка, выщербленные щиты, железная окантовка которых несла свежие раны. Умбоны смяты, блестят свежими ссадинами.

Потомственные военные, профессионалы, а не рекруты. Воины с детства обучены ведению войны, сражению в строю. Они не атакуют бессмысленной толпой, а наступают, прикрывая соседа круглым щитом.

Подобная армия сметет жалких крестьян.

Люди вывалили из часовни, зыркая глазами по сторонам. Бежать некуда. За спиной спасительный камень, который примет всю деревню в огненную ловушку. По бокам топь, а впереди неизвестные люди, вооруженные копьями.

Среди них нет лучников. Вряд ли это обнадежит крестьян.

Молчаливые щиты не имели эмблем. Отряд наемников, скованных клятвой верности с железным воином на коне.

Священник вышел вперед, то ли сознавая, что наконец-то его час пробил, то ли потому что толпа вытолкала его вперед. Если убьют его, то не пожалеют остальных.

Герб на щите всадника не читался. Возможно его и не было, лишь змеиный узор выцветшей краски украшал потрескавшийся щит. Окантовка щита недавно обновлена, умбон начищен и блестел бы, не покрывай его слой защитного жира. Шлем не имел забрала, колоковидный, открывающий бледное лицо и низкий лоб, рассеченный сальными волосами. Лицо молодое, отмеченное нездоровым румянцем, следами ударов ветра и походной жизни.

Его воины скрывали возраст за серыми от грязи бородами. Они молчали, не переругивались, что выдавало в них профессионалов. Молодежь себя так не ведет.

– Господин, – священник поклонился, – я приветствую вас в Имирте. Позвольте пригласить вас на постой.

Приглашение не требовалось, ведь вооруженный человек всегда в праве, чтобы он не пожелал.

– И где, отец, по-твоему я должен заночевать? – ответил всадник, подняв руку в латной перчатке.

Серое железо указало на окружающие их серые дома.

Всадник не считал необходимым представляться. Ведь имя – ценность. Разбрасываться им перед этими грязными людьми глупо.

– Лучшего, чем дом старосты, я не могу предложить, – ответил священник.

Один из поселян зыркнул на него с гневом, но не стал возражать. Во-первых, лучшего дома в деревне действительно не имелось, во-вторых, поселян не режут. Второй факт уже дошел до сознания старосты, а это значило, что воины прибыли с какой-то определенной целью.

Староста выступил вперед, представился и предложил проследовать в его дом. Воинов он предложил распределить по остальным домишкам на постой.

– Расположатся, – ответствовал всадник, показав улыбкой черные зубы, – но только частично.

Он говорил громко, чтобы его слышали все. Треть отряда выставит дозоры на подступах к деревне. Староста начал понимать, что не только урожай репы придется выдать господину и его воинам.

Всадник, не спешиваясь, направил коня к дому старосты. Ему не требовался проводник, ведь и так очевидно, где тот живет. Человек не боялся повернуть спину к крестьянам, скованным страхом и неизвестностью.

Обнадеживало лишь то, что деревню не сожгут. Пока.

Людей распределили по хижинам, выкатили им угощение. Сами хозяева постарались отослать семью подальше, запрятав детей и жен в хлеву. Помогло это мало. Воины не первый год жили походами, знали все нехитрые уловки крестьян. Сопротивление могло бы закончиться плохо, тем более кроме кислой браги иного угощения в деревне не водилось.

Ни горького пива, ни красного как кровь вина, ни тем более дорогой эссенции, улавливаемой из первых продуктов.

Треть отряда стерегла деревню, скорее не позволяя крестьянам разбежаться, нежели защищая от внешних врагов. Воины растянулись широкой цепью, но так, чтобы держать друг друга в поле зрения. Ночью, когда сменились караулы, воины зажгли костры.

Не то, чтобы скованные страхом крестьяне могли сбежать. Они и не делали такой попытки, даже когда разгоряченные брагой воины потребовали большего от гостеприимных хозяев.

Ночь сморила лишь воинов, отягощенных туманной брагой. Их вожак лег позже, раздав приказы. В чаде очага он беспрестанно кашлял, порой поднося к губам ладонь. Сплевывая на пол, он пытался ухватиться за ускользающие нити сна.

Не спал староста, пытаясь в уме подсчитать количество затребованных продуктов. Писать он не умел, не вел учетных книг. Не обладая этими навыками, он все же понимал, что предстоящая зима будет тяжела.

Воинам требовались припасы, в деревню они пришли по чистой случайности. Хотя всадник об этом не говорил. Только по насмешке Хранителя сюда могли заглянуть, ищущие отдыха и припасов воины.

Ни карт, ни путеводителей не существовало. Нигде, кроме нескольких столичных книг не отмечено существование Имирта. Деревня и ее название редко возникали в умах хозяев. Они сюда не наведывались. Раз в год священник и староста проделывали путь на юг, к цитадели владетеля. Священник, чтобы обновить священные клятвы общины, а староста вез оброк.

Эту обязанность они выполняли по собственной воле. Даже прекрати они ежегодное паломничество в замок лорда, никто бы этого не заметил и не вспомнил о них. Ну, разве что верховный священник отметил бы в своей книге, что служитель Хранителя помер.

Вот и все.

Воинов сюда привела случайность. Загнанные в топь, они по воле Хранителя набрели на тропу, которой крестьяне пользовались во время сбора болотных даров. Где-то в топи до сих пор лежали затянутые и утопленные. Болотные духи так же собирали десятину.

Тропа привела воинов в деревню, богатую припасами и рекрутами.

Уже оглядывая вывалившуюся из часовни толпу, всадник отсчитал нужное количество рекрутов. С десяток парней теперь пополнят отряд. Число, конечно, не поражает, зато этот десяток можно бросить вперед, чтобы они внесли сумятицу в армию противника. Лучше пусть эти парнишки помрут, чем отряд потеряет еще одного или даже двух опытных мужей.

Утро вся деревня встретила с благословением. Не потому что отступили ужасы ночи, а потому что теперь можно не ворочаться в бессонной попытке отдохнуть.

Потемневшие, хмурые крестьяне занялись утренними делами. Староста дал им время. Не столько ценя их чувства, сколько понимая, что потом они не смогут выполнить первостепенные задачи.

Да и воины на постое еще дремали. Утро они встречали с меньшей радостью.

За границу деревни никого не выпускали. Раздосадованные ночным бдением воины погоняли копьями бестолковых крестьян. Охочих проверить границы своей свободы нашлось немного. Тем более после того, как одному охотнику выбили зубы.

Староста, вооружившись авторитетом священника, пошел на центральную площадь. Тут не было ни возвышения, ни колодца. И площадью это место нельзя назвать. Староста не стал выносить из дома грубо сколоченный стул, считая, что в присутствии благородного воина лучше стоять. И никак не отмечать свои властные полномочия. Что они по сравнению с благородством всадника.

Поначалу только птицы бродили вокруг, словно собрание касалось их участи. Некоторых и правда касалось – со связанными лапками и крыльями они висели на воинских поясах.

– Люди Имирта! – закричал староста. – На собрание!

Голос его потонул в гомоне птиц, вряд ли его бы услышали. Люди давно ожидали команды, потому начали спешно собираться на площади. Их собралось до того много, что почва под ногами оказалась взрыхленной и каждый утонул по щиколотку в тяжелой влажной почве.

Никто не разговаривал. В принципе собрание не требовалось. Все понимали, что произойдет дальше. Люди всегда понимают, когда за порогом ожидает плохое. Люди молчат, стараются не двигаться или же имитируют повседневную деятельность. Последнее даже лучше, не надо задумываться.

Гложет истина, от нее никуда не деться.

Крестьяне не смотрели друг на друга. Они не искали помощи у сожителей, родичей. Слабый не поможет слабому.

Спокойнее всего были староста и священник. Им ничего не грозит. Кроме голода. Но с этим как-то справлялись. Справятся этой зимой.

Воины выгребли все запасы. Точнее, выгребут. Чужаки еще спят, отдыхают, чтобы накопить силы к предстоящему сражению. О чем стадо крестьян ничего не знает. Зато они знают, что у этих двадцати человек есть оружие и желание завладеть тем, что принадлежит им по праву.

– Друзья, – обратился староста к собранию.

А как еще он мог обратиться к людям, которых нужно поставить перед свершившимся фактом.

– Достопочтенный воитель, всадник Эснин Лагор, почтил нас своим вниманием. За это мы должны отблагодарить его…

Как будто вздох облегчения. Только несмышленые дети не понимали, что грозит деревне. Голодная зима – не самое страшное. Оставшиеся в деревне порченные девки даже хороший знак. Немного освежится кровь, приплод будет здоровенький. Ублюдки не пойдут по стези отцов, зато смогут работать за троих. А девок потом удастся выдать. Желающих в округе сыщется множество. Ведь после такой чести и приплод жена будет приносить качественный.

Иная перспектива пугала крестьян. Они как будто выдохнули, страх ушел. Староста поспешил втоптать их надежды в грязь.

– Всадник Эснин Лагор требует от нас десять жизней. Его войску требуется пополнение. Его щедрость не знает границ, его-то стараниями нашим мальчишкам уготовано великое будущее.

Он не стал упоминать, что великое будущее у парней начнется с того, что они будут нести поклажу воинов. Так же станут их заслоном. Но всадник не врал, это шанс вырваться из серости Имирта.

Не сказать, что он пытался убедить старосту. У него развязался язык после третьей кружки браги. Пусть Эснин Лагор всадник, но привык к походной жизни. Жирная каша из бобов, дрянная выпивка, пахнущие чесноком девки. В этом он ничуть не отличался от своих пеших товарищей.

Ни крики, ни слезы не помогли спасти ребят от неминуемой участи. По злому стечению обстоятельств в деревне как раз подрастали десять парней. Возрастом подходящего, хотя телосложения и крепости мышц им явно недоставало.

Староста напоминал о долге крестьян перед воинским сословием, о клятвах, что они ежегодно давали землевладельцу. Властителя, что они не видели, мало заботили эти клятвы, но крестьяне продолжали их исправно произносить.

А священник убеждал, что на то воля Хранителя. Его волей направлена армия Лагора в деревню. Такова судьба отобранных ребят.

Убеждения вовсе не требовались. Ведь уже свершившийся факт, что всадник решил рекрутировать в деревне парней.

Совесть не позволяла вот так навечно их оторвать от родимого дома.

– Они не успели обновить клятвы! – вскричала одна мать.

Ее возглас, этот проблеск сознания среди тьмы невежества, подхватили другие.

И правда, ребята вчера не успели вкусить священного питья из чаши. Их клятвы не обновлены, их души не восстановили связи с Хранителем.

– Да они беззащитны пред опасностями мирскими! – прокричал отец в толпе.

Ропот. Недовольство. Потаенная надежда.

Казалось, крестьянам удалось найти выход из ситуации. Не каждый из этих десяти переживет зиму. Тем более голодную зиму. Но они вернее погибнут в походе, куда их поведет всадник Лагор.

– Я властью, данной мне, укреплю их связи! – голос всадника легко задавил ропот толпы.

Ему не требовалось кричать, привлекать к себе внимание. Он даже не стал седлать коня ради этих грязных поселенцев.

– Мое звание велико, я сижу ближе к престолу Хранителя.

И не нашлось никого, кто возразил бы ему. Не указал бы на священника, что по долгу службы стоял как бы еще выше. Ведь священник, понурившись, находился рядом со старостой. Его серое облачение утяжеляли глиняные наросты, поднятые деревянными башмаками.

А Лагор мог подтвердить свои слова просто положив руку на рукоять меча. Оружие, что он не стал бы обнажать ради крестьян.

Сам Хранитель держал подобное оружие в руках. И его оружие готово обрушиться на всякую тварь, что посмеет навредить человечеству. Именно меч, а не молитвы, разгоняет тьму.

И служит лучшим аргументом в споре.

– Отцы и матери, – Лагор на мгновение замялся, пытаясь вспомнить название деревни, – этой спасенной Хранителем земли, к вам обращаюсь. Ваши сыны не зря прольют кровь, не погибнут понапрасну. Это их священный долг. Они проливают кровь во славу Его. Как и мои славные мужи, что десятки лет сопровождают меня в походах.

Лагор перевел взгляд на священника, словно ожидая возражений.

– Меч – защитит ребят лучше клятв, – проговорил священник, складывая руки у груди. – Клятвы спасут их в границах Имирта, но обреченные покинуть отчий дом, они рискуют большим. Под присмотром всадника Эснина Лагора они в большей безопасности.

Откровенная ложь, но в нее поверили. Сделали вид, что поверили. Десяток отобранных цыплят согнали в центр собрания. Ребятишки переглядывались, в глазах их только зарождался испуг. Несмотря на солидный возраст, они еще не избавились от любопытства.

Теперь до сознания обреченных на заклание дошло, в чем ужас происходящего. За свои восемь лет они едва ли видели хоть один рекрутский набор. Что и говорить, в самой деревне не найти тех, кто застал подобное.

Слишком далеко находится болотный Имирт. Не каждая дорога заведет сюда чиновника или откупщика. Владыка земель сих лишь в молитвах упоминает принадлежащие ему уделы. И где-то там, среди северных торфяников скрывается одна деревенька, что он клянется защищать.

Слезы, расставания. Парней снарядили в дорогу, облачив в теплые плащи, что принадлежали их отцам. Обувку не выдавали. В этом нет нужды – проще выкинуть обувь в топь.

Ребят согнали в одну колонну, муштра уже, казалось бы, началась. Впереди шли пятнадцать человек Лагора, а он с телохранителями замыкал колонну. На плечи ребятишек взвалили всю поклажу. Теперь не убегут. От усталости и думать о таком не станут.

Восьмилетки под гнетом холщовых мешков напоминали гоблинов, что в рабстве огров. Они казались еще более юными в сравнении с матерыми бойцами Лагора. От вида которых ребята приходили в ужас.

Лишь это не позволяло им расплакаться. Заставляло сдерживать эмоции. Страх сковал надежнее любых цепей.

Расставание не затянулось. Слезы раздавались из-за закрытых дверей. Отцы хмуро смотрели в след колонны, но ничего не говорили, не махали руками. В одну ночь деревня обеднела на десяток рабочих рук. Зато освободилась от десятка ртов.

Покинуть деревню можно по нескольким тропинкам. Староста вызвался проводить отряд до границы топей. Похоже, он боялся остаться один на один с поселенцами. Дал им время, чтобы печаль и ярость поутихли.

Позади остались плач и стенания, потонувшие среди тяжелых вздохов болота. Диковинные звуки провожали отряд, заставляя людей ежиться и сжимать священные символы.

Оставшиеся без клятвы связывания душ малолетки чувствовали себя наиболее уязвимыми. Детишкам чудились костлявые руки, что тянутся к ним из болот. Только присутствие старших защищало их. А так же доброе железо, призванное пугать живых, но не мертвых.

Всаднику пришлось спешиться. Конь следовал за ним, подчиняясь руководящей руке вождя. Еще по пути в деревню воин чуть не опозорился, отдав коня болотным духам. Эта плата казалась непомерной. Впрочем, выбора у Лагора не оставалось.

За кромкой болот их поджидали враги. Лишь незнание местности не позволило им преследовать отступивший отряд Лагора. Те люди могли и не знать о существовании деревеньки посреди топи. И они сочли, что всадник погиб.

Староста проводил воинов до границы топи. Наконец-то конь Лагора, носящий гордое имя – Высокомерный, ступил на твердую почву. От радости он заржал, чем мог бы выдать отряд, окажись враги поблизости.

Вышли с топей они с южной стороны, чуть дальше от тракта, что вел к замку владетеля. Выбор не показался старосте странным, он вообще не рассуждал, а только подчинялся воле конного воина.

Враги остались на западе. Лагор мог предположить, что они предпримут. И этим следовало воспользоваться.

Наградив старосту своим благословением и парой медяков, Лагор отослал его прочь. Когда рогоз скрыл тропу и самого человека, всадник приказал разбить лагерь возле ивняка. После пустоты топей, под хмурым взором корявых деревьев, окрестные леса выглядели живыми и нарядными.

Мальцы, взятые с собой, наверняка такой радости не видали.

Лагор указал на холм, окруженный деревьями. Там разбили лагерь. Огонь не разводили. Тройка воинов, выбранная всадником, отправилась на разведку и поиск воды. Болотную воду они старались не пить, ждали, пока покинут чуждую местность.

После ночи возлияний во славу Хранителя, подобная стойкость поразительна. Глотки воинов напоминали летний лес. Болотные духи только насмехались над людьми, испытывая их терпение журчанием ручьев, хлюпаньем земли.

Мальчиков согнали в центр лагеря, чтобы не разбежались. А так же это защищало от хищников.

Среди рекрутов начали раздаваться робкие сигналы. Попытки оплакать свою участь, приспособиться к новым условиям. Ребят заткнули, раздав им сухари. Не самую лучшую часть припасов, уже поеденную червями. Но это угощение пришлось им по вкусу.

– И хлеба не едали на своих болотах, – прокомментировал возрастной воин товарищу.

Мужи приглядывались к рекрутам, выбирая из них толковых. Либо просто приглянувшихся. Причины различны, но без покровителей эти ребята все равно не выжили бы.

В лагере ничего не происходило, воины бездельничали, затем хватали копья и расходились в стороны. Рекрутированные не понимали причины их действий, хотя со временем начали замечать систему.

Их не пытались учить, объяснять происходящее. Казалось, они никому не нужны и вольны идти в любую сторону. Могут вернуться домой, наплести родичам ерунду, оправдывающую их греховный поступок.

Никто так не поступил. Ведь свобода – иллюзорна.

Воины расслаблены и не замечают рекрутов, потому что знают, как сильно их сковал страх.

Уже стемнело, когда вернулись разведчики. Даже без брони они выглядели внушительно. Невероятно, что им удавалось двигаться почти бесшумно при своих-то габаритах. Выполнив задачу, они не забыли о другом важном деле – в лагерь принесли воды, взятой из чистого с виду ручья. Его духи еще не успели сдружиться с болотными.

Для начала воины утолили жажду, смешав воду с остатками браги. Почти все запасы они осушили за время постоя, но не напивались допьяна.

Лагор выслушал доклад. За ними наблюдали рекруты, понимая, что вскоре придется сняться с лагеря. Словно впервые заметив ребят, всадник направился к ним. В это время воины собирали вещи, проверяли снаряжение. Весь лагерь охватило возбуждение. И только десяток рекрутов не понимал, что происходит. Ребята видели мельтешащие вокруг тени, слышали звон кольчужных колец, шелестящее облизывание оселка.

– Ну, что, детишки? – заговорил всадник.

Он возвышался над сбившимися в кучу рекрутами, словно гора над долиной. И выглядел точно таким же неприступным, непоколебимым.

– Пришел ваш черед. Сейчас вы принесете клятву верности мне, моему воинству и лично владетелю. С этого времени вы станете воинами. Не такими, как мои парни. До этого вам далеко. Зато землемесами вы перестанете быть. Понятно?

Ответа он едва добился.

– Ладно. Сойдет. Вас пора вооружить. Ведь воин – не воин без оружия.

Мановение руки. Один из бородачей вывалил на землю перед рекрутами десяток ножей. Заходящее солнце уныло взглянуло на кучу ржавого железа, не нашло достойного для себя предмета и укатилось прочь. Ночь скрыла изъяны.

Вспомогательное оружие, скорее годное для обустройства лагеря, чем для сражения. Лучшего Лагор не мог выделить бестолковым ребятишкам.

– Хватайте, чего уставились. Вы не воины, а овцы какие-то!

Из группки вытолкнули первого, кто подхватил нож. За ним последовали остальные.

Лагор подумал, что среди этих недоносков смельчаков не сыщется. Это не слишком его заботило. Кто уцелеет, сам пусть учится воинскому ремеслу. Никто на них время не стал бы тратить.

Дети расхватали ножи, держали их умело, хотя и со страхом. В их прошлой жизни они пользовались такими же – заточенными с одной стороны, широкий обух, упор под палец и крупная рукоять. Детские пальцы едва могли обхватить огромные рукояти. Эти ножи в их ручонках напоминали мечи, а сами рекруты – пародию на воинство.

– Теперь пришла пора обновить клятвы, – вновь Лагор махнул рукой.

Его подчиненный вынул из мешка небольшую чашу, направился с ней к рекрутам. Приближение бородатого воина, похожего на хмурую тучу, лишило рекрутов остатков смелости. Тем проще. Не будут спорить.

– Надрезайте палец, капля крови в чашу, называете свое имя. И не сачковать! Борд проследит за этим! Кто осмелится нарушить святость ритуала, лишится жизни.

Обыденным тоном такие ужасные слова. И если в устах священника предупреждение звучало скорее как рекомендация, Лагор не разбрасывался угрозами просто так. А тут еще черные глаза воина, названного Бордом, впивались в каждого паренька по очереди.

Пришлось исполнять указание. Выданным ножом надрезает палец, капля, две крови в чашу, а ее передает следующему. Пока чаша дошла до десятого, у первого уже остановилась кровь.

Борд из своих запасов капнул в чашу священного вина. И передал ее рекрутам. Вновь чаша пошла по рукам, ребятишки отпивали, называли имена. Борд следил за каждым, словно мечтал найти того, кому можно проломить череп.

На священнодействие это мало походило. Лагор ничего не произнес, не обратился с напутствием к ребятишкам. Смотрел, словно скучая, пока ритуал не закончится.

Остатки священной жидкости всадник вылил на свой меч, тем закрепляя клятву рекрутов.

– Ваши жизни принадлежат мне, – сказал он, отворачиваясь. – А Борд станет вашей нянькой.

Воин заранее знал об уготованной участи, но все равно недовольно фыркнул. Силы его легких хватило, чтобы из ноздрей полетели совсем не священные жидкости.

– За мной! – выплюнул он.

Ребята подчинились, ожидая, что им снова взвалят на плечи поклажу и отправят в долгий путь.

Все оказалось не так. Лагерь свернули, а вещи и припасы стащили к ближайшему дереву. Закидали ветками и опавшей листвой. Еще живые куры пытались выразить недовольство, пытаясь разорвать путы и освободив клювы.

Схрон пометили, сломав несколько ветвей. Опытный человек заметил бы этот знак. Воины из отряда Лагора не собирались надолго оставлять припасы.

Борд и его маленький отряд направились на запад, за ними следовал десяток воинов чуть в отдалении. Сам Лагор, взгромоздившись на коня, ушел севернее, словно намереваясь вернуться в болота. С собой он увел оставшихся воинов, на прощание оглашая окрестности влажным кашлем.

– Ему сигнальной трубы не надо, – ворчал Борд, ни к кому конкретно не обращаясь.

Затем он перевел взгляд на свой «отряд». Увиденное его не радовало. Ткнув в ближайшего ублюдка пальцем, он назначил его главой рекрутов. Для всякого руководителя важно умение делегировать собственные полномочия. И хоть Борд не знаком со стратегемами, эту максиму он понимал на глубинном уровне. А так же не хотел возиться с недорослями сверх необходимого.

Они шли вдоль кромки болот на запад, пока окончательно не стемнело. Под серебристым светом луны, их провожали белесо-черные ивовые листочки. Вздохи болотных духов оплакивали судьбу отряда. Капель сопровождала каждый шаг маленького отряда.

Не обученные навыкам ведения войны ребята шли нестройно, медленно. Они выросли на болотах, умели передвигаться тихо, чтобы не вспугнуть примеченную дичь. Ребятишки двигались тихо, и все же создавали много шума. Мешали эти огромные ножи, которые ни заткнуть за пояс, ни убрать в поклажу.

Дети запинались о сучья. Тихонько ругались, всхлипывали. Убрать оружие они боялись, ведь Борд шел следом, ворчал. Посмей только кто выбросить оружие или попытайся убежать. Воину не помеха мрак ночи. Его глаза давно сдружились с лунным светом. Зоркость его приобретена огромным опытом и тайными знаниями, что недоступны рекрутам.

– Скажи своим тупоголовым, чтобы выстроились в линию! – приказал Борд старшему.

Он уже не помнил, какое там имя называл этот щуплый пацаненок. Это ведь не имеет значения.

Зато у дурачка достаточно рвения. Облаченный властью, он наверняка ощущал, что вырос, раздался в плечах. Небось думает, что уже ходит в любимчиках у старого Борда.

От этих мыслей воин усмехнулся. Как же легко дурить этих землекопателей.

Пацанята выстроились в цепь. Держась на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Повторяли цепь, которой пользовались, загоняя дичь. Хоть этому их обучили в той дыре, что они называли домом.

Цепь была неровной, кто-то вырвался вперед, кто-то отстал. Никто не пытался убежать. Борду даже не требовалось запугивать дурачков. Смелость они оставили еще там на холме, где смешивали кровь с вином.

Шуму от этого построения стало еще больше. Шум не мог не привлечь волков, стая которых расположилась поблизости. В топь они опасались соваться и уже собирались сниматься с лагеря – прямо по утру, полагая, что трусливые уроды теперь принадлежат болотным духам.

Неожиданным подарком они не могли не воспользоваться.

Глава 2

В предрассветных сумерках врага заметить могут опытные воины. Профессионалы своего дела, что с рождения выбрали подобный путь. Рекруты Лагора не обладали подобным навыком. Как впрочем и его остальные люди.

Шумливых детей заметили раньше. Их продвижение сопровождалось треском ветвей, шелестом листьев и хлюпаньем земли под ногами. Рекруты молчали, не жаловались. Их рты надежно сковал страх. Если не считать отдельных возгласов испуга.

Их заметили раньше, вышли навстречу. Хотя воинов удивило появление поблизости врагов, тем более таких, что вели себя столь беспечно. Поначалу они решили, что на них набрели случайно, но затем разглядели цепь приближающихся людей.

Случайные люди так не перемещаются. И не стали бы держать в руках ножи.

Организовывать засаду уже не осталось времени. Да и никто не владел нужными премудростями для такого.

Воины вышли навстречу, выпрямившись во весь рост. Уже издалека рекруты заметили, что против них поднялся весь лес. Чешуйчатые доспехи на могучих плечах поблескивали в предрассветных лучах. Туман змеился у ног воинов, воруя звуки их шагов. Словно мертвецы бойцы поднялись из топи и пошли навстречу.

Приказы, насмешки могли принадлежать только живым людям. Они не могли приближаться бесшумно, ведь за ними следовал негодный союзник. Их страх проистекал из непонимания происходящего.

Еще никогда побежденное войско не выходило навстречу победителю с намерением начать бой.

Побежденные приближались с удивительной самоуверенностью, не пытались скрыться, воспользоваться мраком и напасть на спящих. Такая самоуверенность рождается от понимания собственной силы.

А сколько сил могло быть у бежавшего всадника? Два десятка усталых, голодных и не лучшим образом экипированных воинов.

– Стоп! – приказал Борд.

И необученные рекруты замерли на месте.

Враг подошел на расстояние броска копья, но пользоваться метательным оружием не стал. Копий в запасе почти не осталось. Действовать ими в редком лесу и против рассыпанного строя – неэффективно. Враги подняли щиты, ударили обухами топоров по кромке щита и заорали. В их крике наверняка скрывалась насмешка. Они осмеивали врагов. С щитов на врага взглянула красная краска, изображающая некий символ.

Воинство Лагора в ответ не сделало ничего.

Наступающие не понимали, почему те не поднимают щиты. Встречают неприятеля с неприкрытой грудью. Беспечность? Или надменность?

Детишки дрогнули, но не побежали. Некоторые оглянулись на Борда, ища у него помощи. Тот молчал, хмурил брови. Щит он держал у ног. Знал, что предварительного обстрела не будет. Его щит еще помнил удар десятка жалящих копий, брошенных в след убегающим. Произошло это на тропе среди топи, большинство снарядов ушло под воду.

При отступлении они потеряли еще с десяток убитыми, зато само войско уцелело. Лагор все еще командовал большим отрядом.

Взбодрившись, враги хлынули вперед. Во время сближения они не могли прикрыться щитами, но некому воспользоваться этой оплошностью. Борд и державшиеся поодаль товарищи не использовали преимущество. Они бы прорвали первую линию. Затем увязнут. Погибнут в окружении.

Слишком мало их, чтобы победить.

Борд удобнее взял меч, оглядел пацанят перед собой и крикнул:

– Вперед! Докажите, что достойны!

Не стал уточнять достойны чего. Команда тоже не дошла до умов подчиненных. Пришлось пинками сбрасывать детей с возвышения, отправляя навстречу разгоряченным врагам.

Стоило пихнуть пару тройку, остальные посыпались вниз сами. Что-то кричали. Пока не уткнулись в надвигающуюся массу, прикрытую круглым щитом, носящим эмблему красной чаши.

Это уже потом, оставшиеся в живых поймут, что за символ видели.

За деревом щита скрывалась масса металла, охватывающая массивные плечи. Топоры подняты для удара, копья высматривали добычу. Правильный строй да в хорошем облачении мог бы обрушить наступающих. У Лагора подобного не было. Он как всадник презирал пехоту, используя ее как вспомогательный элемент в бою.

Враги не успели понять, против кого вышли. Топор опустился на голову ближайшему рекруту, сминая череп, вынуждая его лопнуть, подобно высохшей ягоде. Из черепушки брызнуло немного сока. Оружие завязло. Некому было воспользоваться этой оплошностью.

Воин с чашей на щите отпихнул ногой труп, удивляясь, какой он легкий. Еще одно мгновение замешательства. Воин сощурил глаза, опустил щит и отвел его в сторону. Он бежал вперед, ожидая встретить равного себе противника, сокрушить его и забрать трофеи. А перед ним лежал тщедушный, низкорослый паренек, все богатство которого составлял ржавый нож.

Слишком много странностей, слишком непонятно. Воин обернулся, ища взглядом товарищей. Увидел такого же недоуменного соратника, стоящего над проткнутым и извивающимся под жалом копья пареньком.

А следом за тем на воина обрушилась колоссальная тень, выплюнувшая из скопления мрака отросток с топором.

Удар пришелся в плечо. Чешуйки защитили плоть от разрезания, сохранили сосуды, но не спасли кости и сухожилия. Нанесенный в падении удар смял верхнюю часть торса, перекосив человека. Раздался скрипучий звук, заглушенный криком боли. Щит теперь бесполезен, а нанесенный топорищем удар разорвал щеку раненному, вышиб все зубы с левой стороны и превратил челюсть в месиво.

Наблюдавший за этим товарищ дернулся, намереваясь идти вперед. Спасти соратника! Мысль, что он под угрозой пришла вовремя. Воин успел повернуться, чтобы облизать наточенное лезвие бордовского топора.

Бородатый воин из войска Лагора оттолкнул поверженного воина, прикрылся щитом и побежал ко второй линии врагов. Он не ждал, последуют за ним товарищи или нет. Сейчас это не имело значения.

Несколько ночей посреди болот пошли на пользу отступившему войску. Их броня проржавела. Слой грязи покрывал одежду и лица. Лучшей маскировки нельзя не придумать.

Десяток Борда сковал вторую линию битвой, снял достойную жатву. Но преимущество они уже утратили, завязли в поединках один на один. Пространство для маневра постоянно суживалось. Воинов сгоняли в круг, насмехаясь жалящими ударами копий.

– Где ваш начальник? – с насмешкой в голосе спросил сержант. – Ублажает болотников?

Экипировка его отличалась только высоким коническим шлемом да украшенными ножнами для ножа.

Ответа он не дождался.

– В плен брать?

Сержант покачал головой.

Он обошел окруженное войско противника, пытаясь понять, как врагам удалось отнять у него полтора десятка воинов. Обнаружил лишь несколько пареньков, чья кровь поила топкую землю. Лица их были расплющены и уже утонули в грязи. А тела смяты во время свалки.

Ножи – их единственное вооружение.

Сержант выругался. Не понимал, где лагорцам удалось найти этих ребят.

– Эй, Борд, да? – сержант протолкался через линию своих людей.

– Чего?

– Где сыскали эту мелюзгу? Деревня поблизости?

– Ну.

– Хорошо. Сложи оружие, я тебе сохраню жизнь.

Борд сплюнул и уперся носом в край щита. Его глаза поблескивали над кромкой.

Сержант пожал плечами. Самостоятельно в топь он соваться не хотел. У лагорцев это был жест отчаяния. Результат закономерный, они потеряли половину воинов, все трофеи и припасы, но стоит отдать им должное, задумка с рекрутами неплохая.

Правда Хранитель такое не ценит. Подобные хитрости позорят воинскую честь, скорее напоминают о происках его вечного противника.

Сержант сплюнул, прикрылся щитом и направился против Борда. Это послужило сигналом к сшибке. Удары обрушивались на щиты. Укус за укусом, выбивая щепу и искры, когда металл касался металла. Кольцо постоянно сжималось. Ломались щиты, а следом валились тела.

Людям Борда уже не удавалось отнять ни одной жизни. Их становилось меньше. Они могли только кричать, сплевывать кровавую пену и осмеивать врагов. Победу им это не принесет. Зато шум послужил хорошей маскировкой, за которой не удалось заметить другого – звон металла, гулкие шаги и нервное дыхание коня.

Лагор вывел отряд, ориентируясь на шум схватки. Он шел отдельно, следуя за пешими бойцами. Из предосторожности, и дожидаясь восхода. В редколесье он мог воспользоваться преимуществом, но в темноте действовать не мог.

Конный поднялся на тот холм, с которого обрушился вниз Борд. Заметил Лагор и своего самого лучшего бойца, что все еще не преклонил колени перед врагами. Вокруг него и трех уцелевших собралось два десятка воинов с красной чашей на щите. Во фланг им уже неслись лагорцы.

Они столкнулись, сняли жатву жизни. Отряды смешались, давая время Борду и двум его воинам передышку. Сержант забыл о необходимости стучать по щиту врага, отдавал приказы. Затем он заметил конного, чудесным образом выбравшегося из топи. Ни он, ни конь его не пострадал.

Лагор выбрал возвышенность, чтобы набрать скорость для удара. Два отряда вытоптали местность, очистив ее от опасного сора.

Толкнув коня, Лагор скатился с холма. Прошел по телу раненного рекрута, давя ему грудную клетку из милосердия. Треснувшие ребра пронзили сердце паренька, освобождая душу от телесных страданий.

Лагор выставил вперед копье и врезался в строй врагов. Конь его задрал голову, страшно заржал. Подставленная под удар шея коня осталась невредима, зато он подмял под себя еще двух воинов. Остальные успели расступиться.

Не удержав в руках копье, Лагор выпустил его. Иначе сломал бы запястье. У всадника есть запасное оружие. Конный пронесся через пеших, рассекая их на три части. Чуть не смял Борда, но тот успел отступить.

Воин тяжело дыша оперся на край щита. Заметил, что рядом с ним так же тяжело дышит другой человек. Чаша у него на щите. Борд, сглотнул тяжелый воздух, поднял топор и ткнул острой кромкой в шею врага. Тот разминулся со смертью, чтобы найти ее мгновением позже.

Кровь из артерии забрызгала всех вокруг. Борд оказался среди врагов, но те были слишком ошеломлены, а строй их сломан. Оставалось только держать их на расстоянии, да поглядывать в сторону всадника. Бросать врагов под ноги Высокомерного.

Носясь среди сражающихся Лагор вносил сумятицу, раздавая бестолковые удары мечом по остроконечным шлемам. Веса оружия не хватало, чтобы пробить металл, нанести повреждения костям. Эти удары отвлекали, смущали воинов, чем пользовались пешие лагорцы.

Схватка не заняла много времени.

После первого натиска измотанные люди едва передвигались, не могли поднять оружие над головой, а щиты держали у ног. Уже не слышно криков, возгласов и насмешек. Люди тяжело дышали, сплевывали. Едкий пот заливал глаза.

Воины красной чаши поняли, что проиграли. Хотя еще оставались в большинстве. Теперь пришел их черед отступать. Рассеявшись, они побрели в стороны. Лагор догонял их, добивая мечом в открытые шеи, рассекая запястья, обескровливая отступающих. Спаслись лишь те, кто добрался до деревьев. Немногие.

Сержант с лучшими из отряда пытался отступить, но путь в лес закрывали лагорцы. Свободным оставался только пустырь между колючими кустами. Они успели добраться до него, пока Лагор разбирался с бегущими.

Всадник обратил внимание на важного противника и направился к нему. Пусть уставшие, но эти двое еще представляли угрозу. Лагор проезжал по кругу, бросаясь туда, где сержант вражеского войска пытался найти спасение.

Подоспели уцелевшие пехотинцы. Их осталось немного. Уже не два десятка. Восемь человек и все израненные, уставшие.

– Бросай оружие! – приказал Лагор.

– Приди и возьми.

– Я уже взял свое.

Надменный взгляд не оказал эффекта. Сержант сплюнул. Поправил тяжелый шлем. Шнурок натирал подбородок, опять в этом месте появилась кровавая язва. Что опасно в топком месте. Сержант усмехнулся. Сейчас ему не козней болотных духов следует опасаться.

– Сначала сбежал, как трус! – закричал он. – А потом хитрости недостойные измышлял! Только так побеждаешь. Хранитель гневается, глядя на тебя. Ты прислужник Первого врага! Пьешь болотную жижу из его сапог!

Лагор не стал спорить с сержантом. Пытаясь возразить, он проиграет. Он нашел взглядом Борда и кивнул ему. Тот знал, что делать. Копий в отряде почти не осталось. Но обломки оружия послужили. Сержанта и его человека забросали копьями, а затем подошли, чтобы добить. Мольбы воина красной чаши остались без ответа. О раненом некому позаботиться.

Воины не ждали дальнейших приказов.

Сняли с убитых доспехи, оружие. Отрезали пальцы, чтобы стащить с них кольца, выбили зубы, притянутые к челюстям золотой проволокой.

Кошели перешли к новым владельцам. Фляги с подкисленной водой осушили и разбросали по окрестностям. Достанутся либо духам, либо имиртинцам, прознавшим о битве.

Среди добычи оказалось еще трое пареньков, каким-то чудом уцелевших.

От страха они совсем утратили ощущение реальности.

– Гляди! Хоть чего с ними делай!

– Да прикончить их и хватит.

– Может продать?

– На север придется податься, тут они не нужны. Кому эти нужны еще. А там корабли.

Борд шлепнул по затылку говорившего.

– Чего забыли, что эти уже испили из чаши?!

– Испили и чего? – Воин потирал голову, сделал шаг назад.

– А того! Лучше выпить принеси, ребятки натерпелись.

– В кормилицы заделался, что ль.

– Чего, – Борд зыркнул на говорившего.

– Да ща принесу, остынь, – пробурчал: – шуток не понимает.

Рекрутов стащили в одно месте, где было относительно сухо. И хотя на первый взгляд раны не видны, Борд знал, как бой отражается на человеке. Вот пройдет драка, все ржут, кричат от радости. Ну, кто уцелел. А потом один падает замертво. Ран у него нет. Чего с ним стало, не ясно.

Другой бы сказал, что Хранитель прибрал. Тогда почему он освобождает от земных мучений недостойных в том числе. Борд повидал всякое, потому сомневался, что это проведение Хранителя. Скорее уж происки его исконного врага. Такие хитрости скорее уж по его части.

Борд осматривал раненных пареньков. Нашел у двоих небольшие травмы. Просто царапины и ссадины, скорее уж парнишки сами их получили, когда пытались слинять. К ним подъехал всадник Лагор. С высоты он взглянул на рекрутов, оценивая и прикидывая. Прошедший бой оживил его, напоенный кровью меч передал всаднику сил.

– Что скажешь? – он привык полагаться на мнение опытного воина.

– Ребятки уцелели, а это уже, – он покачал головой. – Первый бой пережить.

– Нам недосуг заниматься ими.

– Они принесли клятву, – напомнил Борд, сведя брови.

Он не был религиозным, хотя носил на груди резное изображение чаши. Деревяшка пропиталась потом, кровью, потрескалась, но вот уже лет десять никуда не девалась. Что говорило о мощи защитного символа.

Кроме того, о чем ни Лагор, ни товарищи не знали – знать это не положено, в пояс Борда вшиты амулеты из его родной деревни. Древнее того нагрудного знака. Могущественней.

– Хранитель защитил их. Избрал в сопутствующие, – Лагор обратил взгляд к серому небу.

Где-то там за ветками, за облаками и дальше, в эфирной бесконечности обитало всесогревающее солнце. Непобедимое, ясное око Хранителя.

– Пусть идут с нами, – решил всадник.

Он потянул за узду, заставляя коня дернуться в сторону.

Воины обобрали тела, сбросили в ручей и присыпали листвой. Времени заниматься трупами у них нет, и желания не сыскалось. Пусть уж болотные твари сами расправятся с гниющей плотью.

Погибших рекрутов оставили лежать там, где их застигла смерть.

В округе не бродят посторонние. А шум драки заставит бежать всех. Но все равно лагорцы поспешили к заветному трофею, стоящему неподалеку. Воины красной чаши не успели сняться с лагеря. Все их снаряжение, ценности, запасное оружие, находилось там же.

Борд крикнул товарищам, чтобы его подождали. Затем посмотрел на рекрутов. Сам же проблему придумал. Не так-то уж не прав всадник.

Нельзя отставать от товарищей, а то разберут все ценное. Борд принялся пинать рекрутов, прикрикивая на них. Нечего тут разлеживаться. Травм нет, так на ноги и вперед! После пары, тройки увесистых ударов, ребята пришли в себя. Поднялись, поплелись, куда указал Борд.

– Я вам нянькой не заделывался. Или дома с вами все носились?! – напутствовал их.

Прикрикивал скорее для острастки, хотя в конце фразы голос его подвел. Ребята пережили первый бой. Такое легко не проходит. Что уж тут поделать, они своей судьбы не выбирали. Как и никто во всем мире. А раз так, надо стойко сносить тяготы.

Только один не поднимался. Он стонал и пытался отползти дальше. Борд перевернул его носком сапога, осмотрел. Вроде крови нет. Дышит нормально. Конечности в правильном положении. Чего ж на ноги не может подняться?

Борд почесал подбородок, присел на корточки.

Паренек выглядел нормально, только бледно. Причиной тому могли быть разные проблемы.

– Иди давай! – Борд шлепнул паренька по щеке.

Реакция была, но добиться своего воин не смог. Он даже перешел на уговоры, пытаясь убедить паренька.

– Там огонь. Слышишь? Еда. Пожрешь и поспишь. А тут чего лежать?

Вроде слова парень понимает, но подняться все равно не может. Или не хочет. Задрав ему рубаху, не заметив вялое сопротивление, Борд осмотрел поясницу, живот и грудь рекрута. Да вроде все нормально.

Воин пожал плечами.

– Идти можешь? – спросил он.

Парень покачал головой, с надеждой посмотрел на воина.

Борд незаметно достал нож. Вдавил ладонь в лицо паренька и убил его. Из-под его лапищи едва ли какой звук выскользнул. Отерев нож о рубаху паренька, Борд поднялся и пожал плечами. Он не понимал, на что рассчитывал рекрут. Что его понесут? Может, еще кормить будут.

Вряд ли в их деревне так с ними носились.

Тело Борд оставил на том же месте. Если уж живого его не понес, то мертвого тем более не станет.

Старый воин успел как раз к дележу добычи. Забрал себе котелок – кто кашеварит, тот может украдкой отложить себе лишний половник каши. Наскоро перекусили. Еда перепала уцелевшим рекрутам – две плошки каши и сухари.

Каша уже остыла, разогревать ее не стали. Снявшие верхний слой варева получили лучшую порцию. Наверху скопились подстывшие лужицы жира. А внизу только пустая крупа.

Пару минут усердно работали ложками. Облизали их и заткнули за голенища сапог.

– Снимаемся! – скомандовал Лагор.

Сам он в трапезе не участвовал. Лишь отпивал из фляги смесь вина с медом. Его конь в это время пасся на лугу.

Оставаться здесь не имело смысла. Даже опасно. Запах тлена привлечет болотных духов или банально – волков. Воины сочли за лучшее уйти дальше на восток, как намеревались изначально. Их путь и так пролегал в ту сторону, пока размолвка между отрядами не вылилась в кровавую междоусобицу.

Лагорцы вернули личные вещи, что на время присвоили воины красной чаши.

– Всадник, – Борд обратился к начальнику, – как объясняться-то будем.

– Что?

– Ну, что сержанта Ворха и его парней потеряли.

– Сгинули в болотах, – отмахнулся Лагор.

Вот уж проблема. Будто редко из похода возвращаются войска в неполном составе.

– А эти?

Борд взглядом указал на рекрутов. Лагор только усмехнулся. Кто поверит бестолковым детям. Лагор мог бы объяснить воину, что опасаться тут нечего. Не стал тратить времени.

Свернули палатки, взвалили на плечи. Хворостины, служившие опорами, бросили. Дальше пойдут – начнется лесистая местность. Прямую ветку не составит труда сыскать.

Вернув собственные вещи, лагорцы присвоили трофеи второго отряда. Их не смущало, что медные амулеты, плащи, ножи и ложки могут быть узнаны товарищами воинов погибшего отряда. Не говоря уж про оружие.

Им досталась пара луков с неполным набором стрел – боевых, а вот охотничьих среди них не сохранилось. Десяток копий, два десятка дротиков и большой запас топоров. Тащить всю эту груду не представлялось возможным, потому избавились от топорищ.

Ценнее всего оказались сундучок с серебром, взятым в походе и кольчуга сержанта Ворха. Но их себе по праву забрал начальник отряда.

– Выдвигаемся! – скомандовал Лагор, уже оседлавший коня.

Ему никто не возразил, хотя некоторым воинам еще на ходу пришлось подтягивать завязки. Борд остановился, чтобы подзатыльниками поднять мальцов. Они еще не понимают, как нужно себя вести в отряде.

– Я не пойду, – прошептал рекрут.

Борд даже не удостоил его ответом, просто ударил древком в грудь. Наверняка теперь там расцветет синяк. Паренек застонал, получил еще удар, наконец-то понял, что пора подниматься.

– Хватай мешки, – Борд указал на припасы.

Мешки большие, но в них запас сухарей. Пусть ноша неподъемная, но Борд к ребятишкам отнесся с вниманием. Поклажа воинов не будет уменьшаться, а вот сухари будут иссякать после каждой остановки.

Рекруты подошли к мешкам, с ужасом посмотрели на холстину, забитую припасами.

– Ну? Чего уставились? Ждете, пока черви там заведутся? Хватай и топай!

Один так и поступил, а вот второй дал деру. Упорхнул в заросли, словно куропатка. Борд фыркнул. Паренек не так глуп, как казался. Скрывшись за деревьями, он имел шанс убежать. Конный его там не поймает. Только Лагор не станет гоняться за дезертирами.

– Начальник? – Борд крикнул.

Лагор оглянулся и кивнул, давая позволение. Только он имел право лишать подчиненных жизни. Судить их, карать или миловать. Но мог делегировать полномочия.

Старый воин сбросил поклажу, расправил плечи. А бежавший рекрут уже находился в полусотне шагов. Его светлая головка мелькала среди ветвей. быстрые ножки путались в нитях тумана.

Второй рекрут глядел на смелого товарища.

– Что? Думаешь упустил свой шанс? – спросил воин.

Рекрут взглянул на мужчину. Глаза паренька раскрыты, зрачки расширены. Удивление или удар по голове?

– Так гляди, какой шанс ты упустил.

Борд взвесил в руке дротик, привык к его весу поймал баланс. А малец уже в семи десятках шагах. Начал замедляться, не слыша за спиной погони. Ошибка. Мог бы уйти, приложи больше усилий.

Метнув копье, Борд повернулся к оставшемуся рекруту.

– А теперь иди туда, – воин указал рукой, – возьмешь копье и вернешься. Понял?

Парень кивнул.

– Язык отсох?

– Понял.

– Дуй, давай, – подзатыльник для скорости.

Хотя, может, не стоило. У паренька и так что-то не в порядке.

Воин не стал дожидаться рекрута, взял и свою поклажу, и оба мешка с сухарями. Он догнал отряд и пристроился в арьергарде, тяжело дыша. На предложения помощи он только рычал в ответ. Все равно никто не заберет лишний мешок. Ничего. За два дня пути он опустеет.

Солнце так и не пробилось из-за облаков. Зато со стороны болот доносился тошнотворный запах тепла. Дышать тяжело. Лагор не командовал привал. Пройдя сотню шагов, начальник задержался, пропуская пеших воинов. Он оценивал их состояние, а так же общую боеспособность отряда.

Из двух десятков, вышедших с болот, уцелело восемь человек. Девять. Рекрут с дротиком успел нагнать отряд. Борд оставил ему копье и передал один из мешков с сухарями. Копье – и почесть, и лишняя ноша. Лагор не знал, чего больше в поступке старого воина.

Начальник хотел переговорить с замыкающим, но в присутствии паренька не счел это разумным. До ближайшей остановки. Всадник вернулся в середину. В колону он не вклинивался, шел к югу от цепочки пеших. Выбор не случайный. Вероятная опасность исходит со стороны болот, а к югу редколесье. Всаднику там проще действовать. Заметить приближение врага не составит труда.

Шли долго. Остановились раз на краткий привал. Раздали сухари, которыми заведовал Борд. Воин доставал черствый хлеб из мешка паренька, что тащился за ним. Считая, поди, что попал в ученичество к матерому бойцу.

Возможно, так и было.

Борд подчиняясь какому-то порыву даже сделал перевязь, чтобы паренек мог тащить копье за спиной, а не в руках.

Черствые сухари приходилось долго обсасывать, прежде чем их удавалось проглотить. Жевать их невозможно.

– Проще их как снаряды использовать, – посмеялся воин.

Обычная шутка, на которую ответили привычными смешками. Это не помогло разрядить обстановку. Усталость и раны накапливались. Упросить Лагора на дневку никто не решался. Пусть уж раны потерпят до ужина. Когда и огонь разведут, и времени будет больше.

Усталость поможет забыть о боли и приманит добрый сон.

Вскоре они продолжили путь, идя все дальше на восток. Крепость владетеля этих земель располагалась на юге. А что находилось в других частях света уцелевший рекрут не знал. Он мог бы поднять взгляд, удивиться, как меняются окрестные пейзажи. Вес мешка не давал ему вздохнуть, заставлял концентрироваться на передвижении.

Встать и бросить все, он не мог. Это значило смерть. Кровь на копейном жале свернулась, но металлический запах все еще чудился пареньку. Он нашел сраженного беглеца, успевшего уйти почти на сотню шагов, в лабиринте шиповника. Красивое место для ужаса смерти.

Паренька сцапал кустарник, вонзил в умирающего острые когти. Агония была недолгой, но достаточной.

Удар копья был столь силен, что пронзил тощую грудную клетку насквозь. Проще протолкать копье вперед, чем тянуть его назад. Еще теплая кровь сработала как смазка. Теперь эта кровь пропитала древесину дротика, а так же ладони паренька. И вскоре смешалась с собственной кровью – горловина мешка жутко натирала ладони.

Словно совершился обряд укрепления связи с божеством.

Отряд уходил все дальше, оставляя позади запах болот. Дух топкого места преследовал отряд вместе с полчищами комаров. Деваться от них некуда. Меньше всего страдал всадник. Казалось, твари кровососущие не хотят к нему прикасаться. Начальник отряда и так отхаркивал кровь.

Только паренек оказался привычен к назойливому гулу насекомых. Еще в прошлую ночь воины ворочались, не могли уснуть. Накроешься плащом, а эти твари кусают руки или ноги. Да под шерстяной накидкой дышать нечем.

В эту ночь, они надеялись, Лагор позволит развести огонь.

Пока всадник гнал отряд на восток. Уходя далеко от дорог, безопасных мест.

– Всадник! – не выдержал воин из арьергарда. – Мы чего же на язычников в поход собрались?

– Встанем лагерем до заката, – ответил Лагор, даже не обернувшись.

В обычной ситуации он не стал бы отвечать на вопрос. Мог бы даже наказать наглеца. Рука не поднималась сделать этого. К тому же начальник понимал, что отряд вымотан. У него мало людей.

Потому он не пошел на юг, к укрепленному поселению.

Владетель просто отберет добычу.

Поглядывая по сторонам, Лагор выискивал место для лагеря. Источников поблизости нет, но уж без этого как-нибудь обойдутся. Начальник выбрал возвышенность, склоны которой удерживали несколько деревьев. Могут послужить и укреплениями, и строительным материалом. Если возникнет на то нужда.

Выбор места обусловлен не только его защищенностью. На вершине холма дул сильный ветер. Наконец-то воины вздохнули с облегчением.

Спешившийся Лагор поднялся по пологой стороне холма. Штурмовать крутую стену он бы не смог. Пусть его воины понимали, в чем дело, но их помощь не требовалась. Лагор оставил коня пастись на вершине холма, а чтобы не ушел, вбил в землю колышек, к которому примотал узду.

– Лагерь! Отдых! – скомандовал он.

Воины и так занимались организацией бивуака. Без вопросов они разделились: трое за хворостом, двое копали яму для огня, Борд со своим рекрутом раскладывали припасы.

На охоту никто не отправился. В окрестностях могла водиться дичь. Не только двуногая. Вот только сил охотиться за ней не сыскалось. Решили довольствоваться кашей на сале.

Еще до захода устроили костер, огни которого опаляли ветви деревьев. На людей сыпалась листва, ольховые шишки. Костер гудел так, что заглушал шум ветра. Даже вкопанный в землю, он все равно поднимался высоко, бросая алые взгляды на собравшихся людей. У некоторых волосы на лицах подпалились.

Борд бросил рекрутенку доску и нож, сточенный до размеров шила.

– Руби сало, потом в котелок, – он поставил плоскую жестянку.

Жизнь ее побила основательно. Старое железо держалось за счет большого слоя сажи. Из жерла котелка несло прогорклым жиром.

Парень вооружился ножом, принялся терзать длинный, в его руку шмат сала с брюшины. Местами там еще встречались сухожилия, обломки костей. Приходилось обходить их.

Борд занялся зерном. Остатками воды, что имелась у отряда, он замочил зерно и промывал его. Погружал черные от копоти и грязи пальцы в большую миску, мял и разминал зерна. Так они быстрее напитаются влагой, а значит скорее приготовятся.

Украдкой воин поглядывал на паренька.

Не тощий, но мелкий. Голова слишком большая – это ясно, паренек еще растет. Шея крупная, словно башка срослась с плечами. Его черные волосы на месте, и без колтунов, что хороший знак. На коже явных следов не видать. Ладони не по годам широкие. Если доживет, такой пятерней можно тяжелый клевец держать.

Но мелкий, как все эти болотники. Похоже, их бабенки знаются с болотными духами. Вот приплод такой корявенький. Хотя в бою – размер это обоюдоострый меч. Если научится, то хрен по нему попадут. У большого преимущество, как рубанет, так надвое располовинит. Зато мишень прекрасная.

Опять же брони надо меньше, дешевле стоит.

Мелкий. Это правда.

Зато ножом парень орудовал умело. Не в первый раз нарезает скользкий кусок сала. Скользкий уже не от жира, а от налета. Запах у шмата не самый приятный, но воинам выбирать не из чего. Это лучше, чем жрать падаль.

– Рубани кусок этот, – Борд указал на часть, где осталось сухожилие.

Паренек исполнил приказ. Повинуясь жесту, передал воину этот кусок. Не жуя, Борд поглотил его и тут же начал зыркать по сторонам. Даже с него спросят за взятое без разрешения.

– И молчок, понял?

Воин вооружился ложкой. Потряс ею. В его руках деревяшка походила больше на колотушку, которой выбивают зерно. Паренек знал, насколько опасны цепы в умелых руках. Счел за лучшее кивнуть и отвернуться.

Не дожидаясь приказа, он перетащил котелок к огню. Сало зашкворчало, из черного котла поднимался дымок. Паренек некоторое время стоял на коленях перед теплым, даже жарким пламенем. Пока Борд не прикрикнул на него:

– Ну чего уставился, хоть помешивай!

Кинул ему ту самую ложку.

Паренек тут же принялся шоркать ложкой в котле. Раздавался глухой стук, потревоженное сало ворчало. А Борд усмехнулся.

Не только мелкий, крепкий, но и не глупый. Рекруту придется жрать последним. А поди дождись каши после этих оглоедов. Потом еще паренька отправят счищать грязь с посуды – песком.

Отойдя в сторонку, рекрут сколупнет со стенок пригоревшее сало. Оближет ложку с прижаринками.

Борд промолчал, ведь и сам неспроста вызвался нести поклажу с едой. Достойная смена растет. Воин передал пареньку миску с кашей, предварительно бахнув туда соли.

– Как звать-то? – спросил он.

Паренек перелил месиво в котелок и принялся помешивать. Да делал это так, чтобы ложка не доставала до дна. Еще и не сдвигал посудину, оставил ее на самом жаре.

Борд усмехнулся, ничего не сказал.

Хитрость недостойная, но тем выживаем.

– Назгал, сын…

– Уже ничей сын, – перебил его Борд. – Просто Назгал.

Голос у паренька скрипучий, словно он давно болел. Зная какая жизнь на болотах, Борд не удивился бы, начни паренек харкать кровью. Не благородная хворь, как у Лагора, а просто болотный дух, поселившийся в легких.

Это только кажущаяся слабость. Хрипотца, а затем и кашель останутся с пареньком до конца жизни. Он переживет и тварь внутри себя, и доброго начальника Лагора.

– Значит, Назгал.

Перемены, казалось, парня не удивили.

– Меня ты знаешь, нашего начальника тоже.

Кивок в ответ.

По очереди Борд назвал каждого воина, что находились поблизости. Хотя глубоко в душе он считал затею бесполезной. Кто из этих выживет. Да и выживет ли сам Назгал?

Дожидаться готовности каши не стали. Воины вырвали котелок из лап огня и принялись наполнять миски. Борд растолкал товарищей и наполнил свою посудину. Использовал ту, где размачивал зерно. Смог взять больше остальных. Небольшая хитрость, но куда без этого.

Лагор от ужина отказался. Расположился чуть поодаль от воинов, разложив на видавшем виды платке снедь. С расстояния в три шага чувствовался запах немытой промежности. Съел Лагор не так много, после каждого кусочка покашливал, явно давясь сыром. Больше налегал на содержимое фляги. Жажда донимала сильнее, чем голод.

Насытившиеся воины отвалились от котелка, подзатыльником направив рекрута отмывать его. Точнее, счищать грязь со стенок. Чем Назгал и занялся, спустившись по склону холма, найдя место с обнаженным песком.

Пехотинцы засыпали с чувством, что еще один день удалось урвать. Хранитель не забыл о них, защитил от жалящих дротиков, голодной стали и миазматических испарений с болот. Лагор не спал. Только дремал, тревожимый ударами кашля. Изнутри словно что-то рвалось.

А Борд задремывал, думая, что судьба все же благосклонна к отряду. Найти неплохого рекрута в такой глуши – благословение Хранителя. Не имея детей и желания их заводить, Борд все же понимал, что часть его наследия сохранится.

Не такими высокопарными мыслями он себя развлекал, но смысл тот же. Засыпая, воин поглядывал на паренька, что свернулся поблизости. Бросил ему трофейный плащ. Теперь он часть отряда, так пусть обзаведется первой экипировкой.

Небольшое копье, нож и плащ – многие начинали с меньшего.

Глава 3

Совершив возлияние в честь Хранителя, начальник отряда убрал чашу и взгромоздился на коня. Не потеряй он в весе, не смог бы закинуть свои кости на спину животного. Некоторые его воины подумали, что же будет с начальником, если конь вдруг взбрыкнет.

Вслух никто ничего не сказал.

К отправлению все готово. Пехотинцы нагружены поклажей. Борд с рекрутом шли в арьергарде, отставая от отряда с каждой пройденной тысячью шагов. Их не бросят, ведь на спинах этих двоих лежит важная ноша.

По сути важнее того серебра, что воины добыли в западных городах.

Грабеж всегда приносит пользу. Особенно тем, кто пережил это. Оставался еще важный момент – донести добычу до правильного места. И под "правильным" понимается не замок владетеля.

Во всем мире не найти абсолютно безопасного места. Сегодня здесь царит мир, а завтра будет полыхать пламя. Причины этой перемены уже не важны.

Лагор повел отряд на восток, надеясь, что в тамошних городках удастся продать добычу. Восемь пеших и один конный – отряд сильный, но их плечи отягощены переплавленным серебром, трофейным оружием и броней. Вынужденные двигаться вслепую они рисковали. Да выбора другого у них не осталось.

Пройдя тысячу шагов, Лагор подумал, что стоило держаться кромки болот. Это бы задержало продвижение, зато давало защиту. Или в случае крайней нужды – топь съест серебро. Лишь бы плюнуть врагам в лицо, пусть серебро достанется неживым тварям.

Сейчас же местность для отряда привычна. Холмистые луга, у подножия которых притаились рощицы деревьев. С холмов сбегали небольшие стада, погоняемые пастухами, увидавших чужаков.

Наверняка слухи о чужаках донесутся до владетеля земель. Само появление хозяина земель не грозило Лагору ничем, кроме потери сбережений. А в его жизни осталось не так много удовольствий.

Сложности начались с другого – путь преграждали реки. Небольшие, но с быстрым течением. Приходилось искать брод. Перевозчики старались увезти свои лодочки подальше, дабы всадник их не реквизировал.

В положении всадника есть не только выгоды.

После привала поклажа Борда и Назгала заметно облегчилась. Воины сожрали больше, чем стоило. Лагор им не запрещал. Ведь на их плечах находились все его сбережения.

Не возникни нужды в серебре, он не нашел бы повода ругаться с воинами красной чаши. Но это уже в прошлом, а вот о слитках стоит думать сейчас.

Местность становилась оживленней. Встречались по пути деревеньки, жители которых не могли покинуть дома. Они добровольно и с радостью снабжали воинов всем необходимым, лишь бы спровадить побыстрее. Сами домики становились богаче, мазанки сменялись добротными избами или даже каменными строениями. Лишь для скотины продолжали использовать обмазанный глиной ивняк.

Дороги ясно читаемы. Хоженые тракты исчиркали окрестности, указывая направления во все стороны. Крестьянские тропы вливались в русла больших, пока всю цепочку не разрывала река или ручей.

На третий день лагорцы достигли большой реки, вышли точно к переправе. Сбежать перевозчик не мог, ведь обслуживал понтон. Два каната связывали берега, проходя под водой, чтобы не мешать бегущим по воде лодочкам. Косые паруса ловили ветер и переговаривались на все лады.

Назгул только оказавшись на понтоне, смог оценить окружающий мир. Деревню он никогда не покидал, а тут резко оказался брошен за границы. Десятки лодок ему показались настоящими кораблями, словно из легенд. Те корабли, что совершали рейд на запад в надежде достигнуть острова Хранителя, где обитают герои и святые.

Раз суда не вернулись, они достигли своей цели.

Воды Назгул не боялся, ощущая родство со всяким лягушонком. Но здесь все иначе. Вода огромна, словно хребет дракона, медленно ползущего по руслу. Ленивые перекаты волн, удары их о борт.

С середины реки виден и тот, и другой берег. Пустой, заросший травой на западе. Где-то поодаль хижина, из оконца которой выплескивается дым. А на востоке раскинулся невероятный город.

На самом деле просто деревенька при переправе, город расположен от нее в дне пути. Следствие предосторожности горожан. Ведь вода не только приносит прибыль, а также охочих до чужого товара ребят. В половодье вода поднимается, сметая все на своем пути. Мощные льдины сталкиваются лбами, гром стоит как на заре лета.

Потому домишки на восточном берегу выглядели такими опрятными и чистыми. Землю покрывал влажный песочек, в котором отпечатались следы тысячи птиц: и чаек, и домашней живности.

Понтон мягко ткнулся в песок, качнулся пару раз и безвольно осел. Перевозчик получил шесть медяков, спорить с оплатой не стал. Особенный пассажир мог осуществить переправу и без оплаты.

Раскланявшись, перевозчик пожелал счастливого пути воинам, а затем ушел в ближайший трактир.

Лагор, несмотря на возражения воинов, проигнорировал заведение. К тому же появление там десятка воинов наверняка взбудоражит всех землемесов округи. С высоты своего звания Лагор мог не обращать внимания на вопросы воинов. Хотя понимал, что со временем это может привести к беде.

Отряд покинул деревню, чей цветущий ухоженный вид скрылся от Назгала под весом мешка. Двухэтажные дома с печными трубами, плетни украшены вьющимися растениями. Осенью и летом они особенными цветами раскрашивают деревню, привлекая к своим причалам проходящие мимо суда.

Отдалившись на сотню шагов, Лагор остановил воинов, сам спешился, ловя на себе удивленные, испуганные взгляды.

– Хотите знать, куда мы путь держим? – спросил Лагор, поглаживая коня по шее.

– Ну, идем уж долго. Устали, – ответил ему воин и потупил взгляд.

– Стоит ли тратить монету на эту деревенщину? В дне пути нас ждет город! Торжище, огороженное стенами. Или вы хотите серебром расплачиваться с этими бабенками, от которых воняет чесноком и кислым пивом. А в городе вас ждут настоящие барышни, цветами пропахшие. А? Интересно?

В общем, выбор пехотинцев был очевиден. Хотя Лагор приврал. Городские шлюхи пахнут тем же чесноком, а из-под юбок у них воняет сильнее. Местные барышни следят за собой, хотя и грубее нравом.

Лишь благодаря тяжелой ноше воины забыли об отростках в штанах. Иначе еще два дня назад начали бы обшаривать окрестности в поисках чего-нибудь, что можно схватить. Или воспользовались помощью рекрута. Паренек ведь все равно не жилец, как бы Борд за ним не ухаживал.

Лагор выкинул греховные мысли из головы. Сам-то он давно избавился от позывов плоти. Не по своей воле, но теперь считал болезнь свою благословением. Хранитель обратил на него взор Свой, готовит Эснина Лагора к путешествию на остров блаженных.

Еще одна ночь в пути, мешок Назгала совсем опустел и теперь он мог бежать впереди отряда. Паренек этого не сделал, все с тем же оханьем и сопением взгромождал поклажу на спину и плелся позади всех.

Видя это, Борд только усмехался, не лез с предосторожностями, не напоминал о происках Первого врага. Пусть хитрость не почитается, но разве есть у паренька выбор? Он самый мелкий из отряда. Жрет хуже. Дорога его убьет! Пусть использует греховные хитрости, лишь бы выжил. Даст Хранитель, расплатится за грехи юности.

К полудню отряд достиг города. Настоящего города. Торжище, обнесенное стеной. Сначала воины почувствовали запах. Ничего скверного. Только дым. Город дышал десятками труб, возведенных трудами ремесленников, во славу их чудного мастерства.

Дым этот не напоминал о еде, нес в себе аромат металла и каких-то иных веществ. Наверняка красители, что используют тамошние ремесленники в таинствах. Никто, кроме всадника не знал, что это за город, и чем он славен. Да воинов это мало заботило.

За запахом они увидели деревянные галереи укреплений. Они шляпкой вырастали из глиняных стен. На самом деле невысоких, в три или четыре шага. Стены, сложены из бревен, пространство внутри завалено камнями вперемешку с землей. Внешняя облицовка из глины.

Местами стены даже зеленели. В трещинах поселились вечные соперники цивилизации. Природа когтями вцепилась в рукотворное сооружение, словно надеясь заползти до галерей и снять с них защитников.

Тракт привел отряд прямо к воротам, имеющих всего одну башенку. Вдоль западной стены имелось еще три небольшие башни. С северной и восточной их вообще не строили.

Створки ворот раскрыты, решетки они не имели. Лучники дежурили на стенах, но об их наличие можно только догадываться. Металлические шлемы они не носили.

Впрочем, это нисколько не беспокоило лагорцев. Они мечтали оказаться за стенами, чтобы потратить заработанные с таким трудом деньги. Монету местные наверняка видели, получив ее из рук воинов не удивятся. Это не деревня, где почерневший кусочек металла служит не самым лучшим средством расплаты.

Воины не могли обогнать всадника. Не потому что он шел верхом. Только его статус мог защитить отряд, а так же спасти их ношу от разграбления.

Назгал лишь из страха не отстал от всех, но во все глаза разглядывал массивные укрепления. Их назначения он не понимал. Решил, что местные духи до того сильные, против них возводят огроменные сооружения.

А сколько здесь людей, десятки незнакомцев, с лицами отягощенными долгой дорогой. Их презрение пронзает и бьет по спине сильнее кулака. Назгал сжался, пытаясь поклажей закрыться от чужих взглядов. Это недобрые взгляды и пользы они не принесут. От них только боль и опасность.

На такой взгляд надо отвечать. Бить в ответ.

От запаха десятков людей хотелось сбежать, зарыться под опавшей листвой, дыша грибным ароматом и влажной почвой. К своим воинам Назгал уже привык. Начал запоминать повадки спутников. Лучше всего к нему относился Борд. Оно не удивительно. Воин старый и уже ничего не должен никому доказывать. Хочет, так будет заботиться о приблудном щенке, хочет – проломит ему голову.

Для рекрута загадкой оставался Лагор. Всадник словно сошел со страниц Книги. Клятва принесенная ему казалась нерушимой, наделенной большой святостью. Сама кровная связь с Лагором защищала от злых духов и недобрых взглядов, посылаемых встречными.

А какой у него профиль. Страсти его не терзают. Он чист перед Хранителем.

Назгал завидовал конному воину, ведь тот находился под особым покровительством. Ему нечего бояться.

Сам Лагор думал так же, подъезжая к воротам. Он даже не остановился, чтобы представиться стражникам. Его конь всхрапнул, заставляя собравшихся у ворот в страхе отскочить. Всадник, а за ним и отряд проследовали в город.

Чужакам не задавали вопросов, их не остановили и не изводили налогами.

Потому пехотинцы следуют за своим вождем. Как тактик он не лучший, хотя, стоит признать, последняя его хитрость спасла их от разорения. После этого Лагору придется сутки провести в храме, замаливая грех. Не беда.

Пройдя ворота, словно не замечая любопытных взглядов стражей, Лагор огляделся. Он давно здесь не бывал. Пожары или иные бедствия могли изменить планировку улиц. Да и память подводила.

Шпиль храма рассекал сумрачный воздух города. Чуть меньший шпиль ратуши находился рядом. Значит, туда им и следовало направиться. Лагор просто выбирал удобную дорогу.

Не давая отдыха своим людям, они влились в тело города. Раствориться им не дали. Ведь вооруженные, явно усталые ребята не могут стать частью странного организма, прыщом вскочившем на холме у реки.

Люди одевались здесь иначе. Назгал такого и не видал никогда. Если стены его поразили, то одеяния свели с ума. А запахи, доносящиеся из-за открытых дверей, перегружали его ощущения.

Столько свежего хлеба он не чуял никогда. В родной деревне в конце каждой седмицы пекли хлеба, используя плохое зерно. Хлеб получался тяжелым, грубым. Для детей он не подходил, потому Назгал не мог его оценить.

В городе со всех сторон доносился незнакомый ему запах свежевыпеченного хлеба. Здесь его изготавливали каждодневно.

Назгал присмотрелся к лицам воинов, заметил, как они оглядываются по сторонам, ища источник запаха. Шлюхи и пойло – это они могут найти почти везде. А вот хлеб найти можно только в городе. Особенный хлеб, ставший основой жизни.

Город сбивал и другими запахами, но к ним Назгал привычен. Ноги месили грязь, что нехотя стекала по дороге. Можно только гадать, какие субстанции использованы для создания ручья.

Света не хватало, дома нависали над улицами, связанные для устойчивости веревками с бельем. С верхних этажей на улицу глядели бездельничающие люди. При виде воинов они растворялись в тени комнаты.

Толпа больше, чем на ярмарке, но хотя бы воинам не мешали идти. Назгал не выдержал бы такого количества людей и прикосновений. Он старался держаться поблизости от Борда и под конец уже не отводил глаз от его спины.

Лишь грязная дорога и кожаная броня воина. Лучше не видеть ничего другого. Ни деревянных домов, покрытых побелкой, чьи окна стеснительно прикрыты занавесями. Ни людей в длинных нарядах, сшитых из множества элементов. Даже глядя в землю, Назгал видел различные штанины. Шерсть десятка цветов. Хотя преобладал, конечно, естественный серый. Ботинки, сапоги, деревянные подошвы, приподнимающие человека.

Стук и шлепки шагов смешивались в странные звуки. Подбитые гвоздями сапоги воинов выделялись. Как собственно они сами. Их вид и презрение к окружающим заставляли толпу рассеяться. Прохожие сворачивали на боковые улочки, прислонялись к стенам.

Такое воздействие оказывал не всадник, а сами воины. Любой отряд окружало бы пустое пространство.

Ближе к центру улицы стали чище. Камни все еще оставались скользкими, идти по ним трудно. Ноги постоянно оскальзывались. Вытертые поколениями камни мостовой, смазанные скользкой массой создавали неудобства прохожим. Лагор спешился, хотя скривился, коснувшись сапогами мостовой.

Его коню приходилось тяжелее. Подкованные копыта не находили ровной поверхности, животное приходилось тянуть вперед, иначе оно отказывалось идти. Высокомерный явно был против посещения этого городка. Уговоры на него не действовали.

Появился уклон в сторону ворот. Отряд взбирался на холм, с которого в нижнюю часть города стекали отходы.

Отряд вышел на часть древней мостовой. Сбитые камни, выровненные временем и осадками. Улица раздалась в стороны. Фасады домов со страхом отвернулись от площади, на которую выходили.

Большая площадь, главное торжище города. Пространство не пустовало, занятое несколькими палатками, где продавали ремесленные товары. Не местные, а привозные. Горожане продавали свои товары в собственных лавках или отправляли их заказчикам.

С севера распластался храмовый комплекс, пригвожденный шпилем. Сооружение невиданной архитектуры, невозможной и непонятной. Как говорили старожилы, шпиль построил приглашенный из столицы мастер. Секреты своего ремесла он не передал местным. Те могли лишь подлатать шпиль, но если тот обрушиться, восстановить уже не смогут.

Северная часть образовывала храмовый квартал, занятый не только культовым сооружением. К нему примыкали десятки построек, где жили и работали служки. Имелись там и ремесленные мастерские, гильдия переписчиков.

От площади и всего города квартал отмежевался стеной в человеческий рост. Пересекать границу мирянам позволялось в трех местах. Один из входов – высокие ворота, украшенные деревянными рельефами, служили указателем всем пришедшим.

Выйдя на площадь, первым делом видишь треугольник храмовых ворот. С фриза на мирян взирают слепцы, местные святые. Чужаки не знали деяний этих благословенных людей.

На юге находилась ратуша. От горожан она защищена небольшой стеной, к ней как поросята присосались дома знати. Лагор поглядел в ту сторону, раздумывая, стоит ли обращаться за помощью к ним.

Как благородный он понимал, что веры людям своего круга нет. Храмовникам серебро он сдать тоже не мог. Те сразу наложат на слитки руку, признают даром. Чтобы заручиться помощью Хранителя, это благой поступок, но у начальника были другие планы.

С отрядом он направился в восточную часть площади. Хотя эти направления условны. Площадь не имела четкой формы, скорее напоминала скошенный прямоугольник. Нависающие по краям коньки черепичных крыш воровали у горожан крохи света.

В той части, куда направился Лагор, располагалась торговая гильдия. Купцам доверять нельзя, но если выбирать между знатью и служителями…

Тем более торговцы только в городах имеют вес. За стенами, вне защиты повозок, борта кораблей – они никто. Презренный народец. Обогатились они лишь по недосмотру Хранителя.

Лагор сплюнул, подходя к простым воротам. Они стояли распахнуты. Во внутренний двор можно попасть беспрепятственно.

– Располагайтесь здесь и ждите! – приказал всадник.

Поднявшись по ступеням, он вошел в здание.

Воины сгрудились возле стены, жались к ней, как к последней защите. Побросали наземь мешки, издавшие при падении неожиданный грохот. Мешки с добычей они прислонили к стене, а сами расположились вокруг. Сели на корточки, взялись за фляги. Назгалу не дали времени осмотреться, Борд заставил его разносить сухари.

– Может, смотаемся в трактир? – спросил воин.

– Нельзя!

– Да чего. Один роли не играет.

Борд показал ему кулак, а потом оттопырил пальцы.

– Да понял, нас мало. Ну, хоть мальца пошли. Горло смочить нам надо.

– Мальца?

Старый воин оценивающе поглядел на паренька. Назгал завязывал опустевший мешок из-под сухарей. Делал вид, что там есть еда. И готов был нести пустой мешок хоть до восточных границ.

Парень умненький, но не настолько. И дело даже не в этом.

– Не, не выйдет, – Борд скривился, покачал головой.

– Да что такое? Пусть сбегает!

Воин отмахнулся от назойливых криков. Сказал, Назгалу, чтобы тот держался рядом. Этому приказу парень обрадовался. Среди воинов он чувствовал себя в безопасности. В большей безопасности, чем окажется на улицах незнакомого поселения.

Заблудится, сгинет, еще монеты хозяев потеряет. Погубит не только себя, но совершит презренный грех, подставив воинов. За это Хранитель не примет его душу в эфирное царство.

– Сиди и жуй, – Борд сунул пареньку свой сухарь.

Знал, что вскоре сможет пожрать нормально, так чего беречь. А Назгал отломил часть сухаря, другую припрятал в складках рубахи. Оставшийся кусок он принялся рассасывать, иначе есть невозможно.

Как крысеныш обгладывал кусок черствого хлеба, но при этом поглядывал вокруг.

Он рассмотрел двор, на котором находились две телеги. Явно старые, брошенные, не знавшие ремонта. Чего их тут оставили, не ясно. Двор большой, может армия разместиться. Двадцать человек тут легко поставят палатки. Это лагорцы кучно расположились у стены.

Ворота закрывались изнутри, деревянная ограда невысокая, но бревна толстые. В бедро взрослого мужчины. Явный расчет на возможную угрозу извне. И не от духов – их-то чего опасаться. Торговый двор расположен в черте города, защищенного Хранителем, а рядом его Дом.

При этом колодца не было, воду торговцы запасали в подвалах. Впрочем, так далеко мысли Назгала не заходили. С осадным делом он не знаком, как и воины вокруг него.

Двускатная крыша превосходила по размерам все то, что видел до того Назгал. Конечно шпиль храма и крыша ратуши больше, парень знал об этом, но посмотреть боялся. Он вообще старался не привлекать к себе внимания.

Не двигался, жевал сухарь и только взглядом порхал по окрестностям. Черепица на крыше – такого он вообще не видал, недавно обновлялась. Что это за материал, парень не знал, но предположил, что он надежней соломы или дерна, которым покрывали крыши в его деревне. Уж от дождя точно защищает.

Красная чешуя как спина змейки.

Конек крыши кончался головой лошади, покрытой зеленой и желтой краской.

Затем следовал глухой фасад и двустворчатые двери, обитые железом. Старым железом, потемневшим и порыжевшим. Массивное дверное кольцо блестело, ведь его постоянно тягали. А еще на нем видны протертости от веревок. Двери то ли пытались выломать, то ли кольца использовали как блоки.

Крыльцо подновленное. Свежая древесина. Даже запах еще угадывается. Ступени блестели на солнце, покрытые чем-то блестящим, подчеркивающим красоту древесины.

Это здание и сам его фасад намного превосходили домишки, рядом с которыми вырос Назгал. Ему не довелось жить в каменном или деревянном строении, потому городские сооружения напоминали ему… да ничего не напоминали. Он еще не знал о могильных камнях, склепах, горных монастырях.

Сооружения поражали массивностью.

Пареньку повезло, что именно купеческое здание ему довелось рассмотреть первым. Окажись он рядом с храмом, наверняка сошел бы с ума.

За купеческим зданием протянулась река черепичных крыш. Город оброс красной чешуей, защищаясь от дождя и огня. Назгал не мог увидеть всю эту красоту, осознание не проходило через защитные барьеры зачаточного разума.

Город поразил его не только размерами отдельных строений, но и количеством домов. На открытой местности Назгал так не страдал. С болот ему все же доводилось выбираться. А вот других мест он не знал.

Пусть эти дома будут деревьями, решил Назгал. Ведь деревья опасны, могут быть вместилищем злых духов. Так в домах незнамо кто обитает. Просто деревья странной формы, в этом лесу они растут плотным строем.

Всадник провел много времени в здании купеческой гильдии. Его людям не вынесли напитков, угощений. Спутники важного человека редко удостаиваются такой чести.

Солнце уже перевалило половину неба. Борд обернулся на шпиль, пытаясь угадать, сколько до захода.

Ему доводилось бывать на востоке, но память подводила. Надо месяц провести на местности, чтобы привыкнуть к ее распорядку. У старого воина много таких приемчиков. Порой они помогают выжить.

Взглянув на паренька, Борд испугался за него. Рекрут был бледен, сжимал древко копья, используя его не как защиту, а как опору. Каких тварей парень мог вытащить со своих болот. От них весь отряд пострадает. Лучше приглядываться к пареньку, если его состояние ухудшится – проще убить.

Измаявшиеся от скуки воины начали роптать. Питейные заведения все еще открыты, успеть бы до захода их посетить. Иначе придется засыпать не утолив жажду. В городах действовало правило, что с заходом все работы прекращаются. Делалось это не только для защиты от злых духов, привлеченных сумраком и резкими тенями.

– Если вы еще раз скажете про бухло, – Борд сплюнул. – Как начальник скажет, так свободны все. Нас даже не связали питьем.

Он указал на храм. Без разрешения Лагора отряд не мог получить освобождение. Ведь они все еще связаны клятвой с ним, как предводителем, взявшим их в поход по внешним землям.

Ожидание затягивалось. Словно добиваясь, когда воины будут раздраженны сверх меры, из здания вышел прислужник. Он носил длинный кафтан, смешную шапочку белого цвета, закрывающую и голову, и шею и спадающую на плечи. С простого, без украшений пояса свисали ножны с тонким ножом и писчие принадлежности на цепочке.

Носил он это как символ профессии, а длинный нос и щурящиеся глаза подтверждали, что он работал в конторе.

– Ваш командир сказал разгрузиться, идите за мной, – без приветствия сказал он и повернулся.

Он успел сделать шаг, прежде чем остановиться. Звук удара металла по дереву он ни с чем не спутает.

Борд стукнул топором по щиту. Служитель повернулся.

– Вот пусть начальник сам скажет, – голос воина расслабленный, даже игривый.

Никто не сомневался, что это наигранная расслабленность. Это понимал даже купеческий служитель. Борд только ждал повода, чтобы выбить все дерьмо из наглеца.

– Я передал приказ, – развел руками прислужник, – обычный вестник.

– Тогда дуй в каморку и зови командира, – ответил другой воин. – Еще бы вам, бездельникам подчиняться.

Недовольный ропот заставил служителя подчиниться. Даже с одним воином он не стал бы спорить, а тут отряд. И они явно настроены на хорошую драку. Ищут, где выпустить пар. Молчал только Назгал, не знающий, как ему поступать. Вдруг, начни он осмеивать купчишку, другие воины оскорбятся.

Назгал смолчал, встал чуть в стороне от остальных. Он не убегал, держался поблизости. Ведь никто не хочет быть первым, поймавшим в подарок стрелу.

Стрелой их не наградили. Вся эта перепалка нужна для вида. Чтобы воины показали свое превосходство над купчишками. Возможно, Лагор такое и задумывал, когда отдавал невыполнимый приказ. Одно дело – передать его лично.

Начальник появился чуть погодя, когда купеческий служитель спрятался за прочными стенами.

Он не стал бранить воинов, только повторил приказ, указывая на открытую во флигеле дверь.

– Снесите туда мое имущество, – особенно подчеркнув, что именно его имущество.

Другие трофеи, броня и оружие, взятые с убитых, воины могут оставить себе. А так же их кошельки. Вот трофейное серебро – принадлежит Лагору. Он мог бы поделиться частью добычи с воинами. Даже обещал такое.

Лагор не стал объяснять, что затевает. Еще не хватало объясняться с пехотинцами. Если он захочет, так может выбросить это серебро в реку. Лагор пожелал другое. Его семье нужно серебро, а сам Лагор уже не успеет доставить слитки в отчий дом.

Доверять серебро местному владетелю он так же не мог. Священники утащат все в свои подвалы. Оставались только купцы. Находясь между двух сословий, они были никем. Потому вынуждены зубами держаться за репутацию.

Конечно, придется им заплатить. Зато большая часть добычи уйдет домой.

Лагор наблюдал, как его люди таскают тяжеленные мешки с серебром. Рекрута они оставили сторожить остальное добро. Паренька, казалось, вполне устраивало. Не хотел он прикасаться к вещам всадника. Не желал, чтобы вес серебра раздавил его.

Разгрузку закончили, и наконец-то Лагор снял свой отряд с лагеря и повел в храм. Коня он бросить не мог, пришлось оставить его на купеческом дворе, оплатив суточный постой. Лагор не доверял чужим конюхам.

Не хотел всадник попасть в летопись, как один из тех, что на коне ворвался в дом Хранителя. Такое себе позволяли только древние герои и величайшие правители.

Лагор оставил вещи в торговом доме, с собой взял мешок с увесистым грузом. Его-то Лагор передал самому старому воину отряда. Борд его не подведет и не нарушит клятвы, сбежав с храмовым серебром.

Сойдя до уровня пехотинцев, Лагор повел отряд к храму. Опять через площадь, где торговцы убирали навесы. Торговля сворачивалась, день стремился к завершению. Дела мирские еще далеки от окончания.

На отряд все так же поглядывали, без враждебности и особого интереса. Воины посещают город часто, правда конные среди гостей – редкость. Лагор в своих доспехах, что закрывали грудь, голову; верхнюю часть бедра прикрывали кожаные полосы с набойками из бронзы. Богатое облачение. Пусть потертое, пережившее множество владельцев, их врагов. Сам Лагор бледен, идет неспешно, степенно, но в шаге его скрывается печаль.

Благородный воин притягивал взгляд. Такой гость не всегда желанный. Ведь тратиться он не привык, предметы роскоши его интересуют мало.

Другое дело пехотинцы. Они готовы выбросить все, за что проливали кровь. Не щадили себя, чтобы помочь местным ремесленникам, пивоварам, пекарям. Тоже своеобразное благородство, проистекающее из понимания, что век человеческий недолог.

В отличие от всадника, его воины не готовы тратить награбленное в храме, чтобы спасти собственную душу.

Отряд приблизился к деревянным воротам храмового квартала. Небольшая железная ограда отделяла внешний мир от священного места. Она не запиралась, просто прикрыта. Вечерняя служба завершилась. Лишь такие припозднившееся путники могут посетить храм. Для них ворота всегда держались открытыми.

Лагор толкнул калитку, заставив ее взвизгнуть на проржавевших петлях. Отряд последовал за начальником. Проходя под аркой, украшенной деревянными изображениями слепцов, каждый воин бормотал молитвы. Они не знали местных святых, но их позы, жесты, обращенные к входящим бельма глаз, позволяли читать послание даже тем, кто не обучен грамоте.

Назгал прошел под аркой, обратив внимание только на трещины в старых изображениях. Рельефы не обновляли, ведь их святость подтверждена временем. Эти слепцы видели десятки градоначальников, все знатные семейства и не счесть черного люда.

От их слепых глаз не укроется ни доброе, ни худое.

Только Назгал этого не понимал. Он впервые видел подобные изображения. С радостью остановился, чтобы поглазеть на вытянутые фигуры. Их руки слишком длинные, словно у мертвецов из легенд. Головы приплюснуты, сдавлены, как от удара. Подчеркнутая слепота придает их лицам потусторонний оттенок.

В том могла быть задумка резчика, или же он не обладает нужными навыками. Никто теперь даже имени этого человека не назовет. Он исполнил литургию и скрылся в тени веков.

Назгал не мог остановиться, ведь принадлежит отряду. А воины все как один прошли под аркой.

Пришлось следовать за ними, проскользнув в закрывающуюся калитку. Назгал не хотел прикасаться к старому металлу. Казалось, под его пальцами ветхие прутья рассыпятся в ржавый прах. Будут его потом обвинять в страшном святотатстве.

За воротами располагалась площадь. На ней могло бы уместиться человек двадцать, не больше. В отличие от других городов, эта площадь не использовалась для собраний. После мессы люди расходились, обсуждали свои мирские делишки за воротами. Где и пригляд Хранителя не такой пристальный. Можно обсудить то, против чего с кафедры вещал священник.

Камни мостовой изготовлены из какого-то чудного камня с прожилками. Он распилен на ромбики, уложен на мягкой подушке из песка. Камни ладно пригнаны друг к другу, образуя бесконечную и ровную поверхность.

Шероховатости камня не хватало, чтобы идти по нему в подкованных сапогах.

Воины фыркали, но ругаться не смели. Ноги разъезжались на этой поверхности. Штурмовать храм с фронта – безумная затея. Всякий воин, решивший здесь пробежать, просто свернет себе шею. Но кому в голову может прийти идея грабить храм?

Фасад храма подавлял массивностью. Если шпиль поражал бесконечной высотой, выдерживающей удары ветра со всех сторон, то тело храма походило на громадный монолит из гранитных блоков.

Облицовки он не имел. Предстал перед зрителями во всем своем неприглядном виде. Массив тела вытолкнутый невиданной силой на чудесную мостовую. Словно каменный язык, стремящийся слизать блестящие льдинки.

Лишь с боков храм скруглялся флигелями. Окна прорезали пухлые стены, взирали на мир мозаикой из цветного камня. Не изображения, а хаотическое месиво цветов. Подобрано так хитро, что соседние цвета подчеркивали друг друга.

Профаны не понимали подобных тонкостей, но глядя на сочетания цветов, улавливали вселенскую гармонию в кажущемся хаосе.

Вход в храм утопал между камнями, подчеркнутый дубовыми дверями. Прямоугольный проем украшался фризом с резной чашей, обвитой линиями. Их назначение уже не угадать. Трещины перерезали ленты и стремились рассечь чашу, чтобы лишить человечество надежды.

Как и рельеф на воротах, чашу над входом не обновляли.

Внутрь вел подиум в три большие ступени. Для взрослого человека не составляло труда подняться по ним. А вот коротких ножек детей едва хватало. У женщин возникали свои проблемы, но для них все равно предназначался боковая калитка. Во время мессы они стояли в боковых нефах, в тени.

– Чего встал? – полуобернувшись, спросил Борд.

Назгал застыл в трех шагах от храмовой громады. Взирал снизу вверх на хмурящиеся скаты крыши. За ней возвышался перст шпиля, пронзающий небеса. С него порой срывались одинокие птицы, но неизменно возвращались назад. Ветер на такой высоте не позволял им отдалится от гнездовья.

– Шевелись!

– Извини, – пробормотал Назгал.

Он опустил голову, вжал ее в плечи, став еще больше похожим на карлика. Собственный голос удивил Назгала. Он понял, что за все те дни, что провел в отряде, проронил, даст Хранитель подтвердить, не больше трех десятков слов.

Входя под тень храма, Назгал даже зажмурился. Сердце его сжалось. От стен тянуло холодом, в них чудилась затаенная сила. Неудивительно, ведь сколько молитв тут произносили, сколько сил и чудес вложили в камни строители. В раствор наверняка подмешивали черепки с молитвами, пепел светильников и даже ритуальное питье.

Это место ничуть не походило на имиртскую часовенку. Там она возведена болотными людьми в насмешку над окружающими духами. Здесь же приехал особый мастер – прямо из столицы! Какие таинства он проводил, никому не ведомо.

Мощь храмовых стен сдавливала, отгоняя не только злых духов, но и недобрые мысли людей.

В голове у Назгала и так звенела пустота последнее время, теперь же не осталось ничего. Все дни он думал только о выживании, и о том, как кровь с древка копья темнеет, постепенно сходит, исчезает. Как исчезло тело паренька, запутавшегося в колючем кустарнике.

Внутри темно, холодно. Воздух замер в неподвижности, боясь беспокоить священников, служков, занятых важными делами. Тепла так не хватало, что чадящий поодаль факел ощущался кожей с десяти шагов. А запах горящего масла, чудных добавок в нем забивал другие запахи.

Угадывались ароматы трав, перетираемых в подсобных помещениях. Готовящихся там же напитков, раздаваемых во время ритуалов. Где-то поблизости устроена пекарня: запах свежего хлеба просачивался в холодное нутро храма. Мысли о хлебе мешали думать о правильном.

Разделить какофонию запахов не получалось, как распутать клубки теней. В углах, за колоннами рассеченные робким светом они затаились и ждали приглашения на церемонию. Свет с улицы задерживался мозаикой, наполняя камни. Внутрь он едва просачивался, придавал неуверенный оттенок ближайшим предметам.

Пол покрывал старый, вытертый ковер. Серый цвет, никаких рисунков. Лавки сдвинуты к боковым нефам. Большинство церемоний проводят стоя, но раз в седмицу устраивают собрание на полдня.

Потолок где-то в вышине. Назгала первоначально поразила ограда храма. Выше человеческого роста, она превосходила все, что он видел ранее. Сами дома, их высота еще как-то укладывались в его сознании. Даже стены города можно воспринять – типа горы. А тут рукотворное. И оно стоит уже века!

Потолка не видно. Он утопает в тени, скрыт поднимающимся от жаровен, факелов, лампад дымом. Завеса плотная, создающая иллюзию, что потолка нет. Словно смотришь снизу на эфир, где пребывает милостивый к смертным Хранитель.

Впереди, на возвышении алтарь с чашей. Старожилы Имирта не врали. Во внешнем мире используют чаши из металла.

Здесь это был бронзовый кубок, украшенный мутными камнями. Металл зеленел в углублениях, как бы часто и тщательно его не протирали и полировали. Чаша находилась посреди алтаря, с накинутой на нем красной тканью. На покрывале угадывался какой-то орнамент, но его назначения Назгал не понимал. Возможно, он впервые в жизни видел буквы.

Чуть с боку от алтаря находилась кафедра, с которой священник обращался к прихожанам. Сейчас она пустовала, лакированное дерево обнажено для любопытных взглядов.

Внутреннюю часть храма закрывала деревянная ширма, которую убирали во время особых церемоний. Даже Назгал знал, что в ту часть храма запрещено ступать посторонним. Не знал он только того, что там скрывается. В родной деревне за алтарем часовни хранилась церемониальная утварь, казна часовни, книга.

Подойдя к возвышению, Лагор упал на колени. Удар столь сильный, что рожденное эхо потревожило переплетения эфирного тумана под потолком. На вошедших робко посмотрели, служки обменялись таинственными шепотками и вернулись к прерванным занятиям.

Эти шаги до алтаря дались начальнику тяжело. Остановиться, осесть – какое облегчение. Ему следовало бы стоять, чтобы не оскорбить Хранителя потворствованием собственной слабости.

Лагор склонил голову и глухо закашлялся. Он пытался подавить кашель, но демон внутри него явно страдал от близкого нахождения со священным предметом. В самом сердце дома Хранителя.

Следовавшие за начальником воины медленно осели на колени. В полушаге от командира. Назгал расположился позади всех, как наименее ценный член отряда. Он склонил голову, как все, но глаза его обшаривали окрестности. Первоначальный страх отступил, в пустой головке опять забегали мысли о выживании.

Пусть это дом Хранителя, но Назгал ни в чем перед ним не провинился. А это строение всего лишь чудесное творение служителей Его. Да, они владели таинственной магией, позволившей возвести все это. При этом они остались людьми.

Людского следовало бояться. Ведь Назгал сейчас не во внешнем мире, полном злых духов и демонов. Во внутреннем мире, переступив порог людского обиталища, опасаться приходится иного.

Со своего места Назгал видел немного. Задрать голову и таращиться, он не смел. Видел только длинные одеяния прислужников, концы веревок, что служили им вместо пояса. Служители почти все ходили босиком, лишь старшие из них надевали сандалии.

Зачем им это? Ведь пол такой холодный.

Некоторые служители ходили с явным трудом. Со всех сторон доносились легкие покашливания. Тишину нарушало шуршания пламени, ползущего по телу факела. Огонь обжирался углем в жаровне, требовал еще, но давал так мало тепла и света за службу. Его подачек едва хватало, чтобы обогреть стоящего на кафедре священника.

Появление высшего служителя Хранителя, ознаменовалось перестуком каблучков по каменному полу. Священник семенил из своей каморки, звук его шагов не походил на тяжелые, размашистые удары сапог воинов. Те словно вбивали подошвы в камень, будто ненавидели мостовую, стремились разбить ее и сокрушить.

Самого священника Назгал не видел, но его нюха коснулся тонкий запах. Незнакомые ему ароматы, принадлежали смеси вина, чернил и дорогих трав, используемых во время ритуала связывания душ.

Смотреть на священника не возбранялось, но сейчас все воины склонили головы в знаке покорности. И должно им думать о возвышенном, о покаянии. Ведь за каждым ползет вереница мертвецов. Отделаться от внимания убитых, очистить руки убийц способен только священник.

Ритуал будет иметь успех, если воины искренне покаются. Назгал не знал, что там думают старшие товарищи, но самому ему каяться не в чем. Весь его успех в прошлом бою заключался в удачном падении под ноги врага. Последовавшего за этим ударом древка копья по хребтине.

Зато он сбил воина с ног, что открыло его для удара кого-то из отряда Лагора. Кого точно, Назгал не знал. Тот воин небось гниет, брошенный на месте сражения.

Но положено думать о благости. Назгал пытался, но его отвлек разговор начальника со священником.

– Кто ты, явившийся в обагренном кровью доспехе в дом благодетеля нашего?

Голос священника громкий, но умеренный, полный внутренней силы, скованной самоконтролем. Возраст по голосу не угадать, а сами слова показались Назгалу удивительными. Речь из-за этого выглядела невнятным кудахтаньем.

– Эснин рода Лагор, всадник короля нашего Эссета Одноглазого.

На последних словах Лагор не сдержал кашель.

– С чем ты прибыл в дом Хранителя?

– Мне необходимо освободить от клятвы связывания воинов. Пути наши расходятся, воинское бремя осталось в прошлом. Пора сложить оружие, принять мир. Очистить руки и души от пролитой крови.

– Сложная задача, но долг мой поспособствовать выполнению. Чего бы мне это ни стоило!

– Благодарю, служитель, – Лагор был искренним.

– Поднимись, следуй за мной.

Судя по звуку, сам он подняться уже не мог. Вес брони и грехов притягивал его к земле. Духи могли бы протянуть цепкие руки даже через храмовый камень, утянуть воина в темные, стоячие воды царства Первого врага.

Назгал услышал шелест ткани, а затем раздались шаги. Служители бросились на помощь всаднику, поднимая его. Им удалось оторвать усыхающее тело, освободить от объятий смерти. Уже сам, едва переступая ноги, Лагор пошел за священником в исповедальню.

Воины остались на месте, все так же склонив голову и каясь в грехах.

Наверняка существовала четко расписанная процедура, коей следует придерживаться. Назгал об этом не знал. Спросить ни у кого не мог. А другие воины наверняка не придерживались подобных правил. Ведя жизнь удальцов, они вообще мало уделяли внимания дисциплине, если это не касалось воинских упражнений.

Камень холодил колени, мышцы затекали. Назгал терпел, боясь шевельнуться. В массивном чреве храма любой звук преображался, разбиваясь о стены, дробясь на громоздкие осколки. Воины перед ним замерли в почтительном ожидании. Или же отдыхали, поход отнял много сил, много товарищей. У воинов кровоточили раны. От них веяло смертью.

Грязь на руках, смешанная с кровью, еще не смыта. Назгал взглянул на свои черные пальцы. Под ногтями осталась кровь паренька. Поскорее бы его имя стерлось из памяти. Нужно пройти не меньше десятка смертей, чтобы забыть о каком-то человеке, что рос рядом с тобой.

Рекрут сжал пальцы, чтобы не видеть остатков крови.

Это всего лишь иллюзия, самообман. За такое время кровь давно вымоется. Сейчас проведут ритуал, воины освободятся от связи с духами смерти.

Назгал поднял взгляд, чтобы рассмотреть священную чашу. Связь с Хранителем защитит смертного от внешнего мира. Всех проблем это не решит, но душа очистится. Освободит место для новых грехов.

Дверь хлопнула, Назгал опустил голову, даже закрыл глаза. Он услышал семенящие шаги священника и тяжелую, чуть шаркающую походку начальника. Ориентироваться вот так по звуку тяжело, ведь человек приучен пользоваться всеми органами чувств.

Священник направился к алтарю с чашей. Лагор к воинам.

– Встаньте, – произнес он, находясь в двух шагах от пехотинцев.

Воины поднялись. С колен они вставали без помощи рук, не охали, не ахали. Ни у кого не щелкали суставы. Лишь рекрут помог себе руками. В ногах его еще недостаточно сил.

Голову никто не поднимал, воины смотрели в пол, изображая покаяние.

– Пришло время освободить вас от связующей клятвы, – продолжал Лагор, – наш поход окончен. Отряду нет причины существовать. Мы достигли своих целей, видит Хранитель. Не все из наших добрались до дома, не все смогли разделить радость победы. Их души отправились к Хранителю раньше нас. Им повезло больше, чем нам.

Закончив, Лагор вздохнул, приложил руку к губам. Он отошел в сторону, взглянул на священника и кивнул.

Тот кивнул в ответ и налил в чашу освященное питье. Налил щедро, ведь лишь большим количеством жидкости можно смыть ту кровь, что принесли с собой воины. Лагор постарался, чтобы его воины закончили поход чистыми.

– Сегодня, в день Благого Раэба, – заговорил священник, – я присутствую при снятии обетов с отряда всадника Эснина Лагора. Всякий его пехотинец будет освобожден от связующей клятвы, волен идти собственным путем, избранным для него Хранителем нашим.

Священник спустился с возвышения, неся чашу перед собой на вытянутых руках. Священную бронзы он касался через белый платок, дабы не запачкать металл нечистыми мыслями. Ведь даже такие люди не без греха. С них больший спрос.

Начав читать очистительное заклятие на языке столь древнем, что из присутствующих его никто не знал, священник подходил к каждому воину. Он останавливался, просил назвать имя, признаться в проступках и желании очиститься. Хотя бы на искренность не проверял. До таких глупостей не было времени, а желания проверять искренность раскаяний священник не проявлял. Пожертвованное Лагором серебро помогло забыть о незначительной детали.

Лагору требовалось быстрее избавиться от воинов, снять с себя связующие оковы. Ведь клятва тяготила не только воинов, но и самого начальника. Он в ответе перед Хранителем за всех тех, кого вел с собой.

Назвавшись, изображая покаяние, каждый воин отпивал из чаши. Священник продолжал читать заклинание. Голос его уверенный, сильный. Произносимые слова обладали внутренней силой, скрытые непознаваемостью.

Два тяжелых глотка. Воин с трудом проглатывал жидкость и пытался отдышаться.

Речь священника успокаивала Назгала, но немного пугала реакция старших товарищей. Назгал украдкой следил за происходящим перед ним. В тайне надеялся, что до него очередь не дойдет. Он ведь не настоящий воин. Рекрут. Еще не успел нагрешить, не считая въевшейся в древко копья крови. Так не он убийца.

Заклинание не прерывалось, священник говорил на вдохе и выдохе. Редкое мастерство. Останавливал речь, вставая перед следующим воином. Так он повторил восемь раз. Лишь Борд с легкостью проглотил ритуальное питье. Опытному воину не раз приходилось употреблять подобное. От выпитого его лицо разрумянилось, а глаза заблестели. Он тяжело выдохнул и покачал головой, словно от удовольствия.

Обогнув старого воина, священник направился к рекруту. Заклинание переходило на последнюю фазу, чувствовалось приближающееся окончание речи. Священник остановился перед пареньком, поставил точку в тягучем песнопении.

– Назовись!

– Назгал. Отряд Эснина Лагора. Рекрут.

– На тебе есть кровь?

Хоть Назгал слышал восемь раз этот вопрос, обращенный к другим воинам, все же замешкался. В чем смысл вопроса? Кровь, что он пролил? Или кровь, что попала на него? А может, та кровь, пролитая из его жил?

– Есть, – лучше ответить как все.

– Ты раскаиваешься в сотворенных делах, осуждаемых Хранителем нашим?

– Искренне раскаиваюсь! – голос Назгала дрогнул, в нем появились слезливые нотки.

– Пей!

И Назгал выпил, единым махом, как делали остальные. Жидкость обожгла нутро, провалилась внутрь. В живот она упасть не смогла, застряла где-то по пути. Назгал закашлялся, глаза заслезились. Паренек прикрыл рот, боясь, что выплюнет ритуальное питье. Боялся, что Хранитель не принял его слов и теперь карает осуждаемым пламенем.

Глотка горела, в рот будто кусок пареной репы положили. Только вынутой из костра.

Но священник не оскорбился, не накинулся на паренька с бичеванием за грехи. Он только отступил на шаг, кивнул и даже улыбнулся.

– Очищение не дается легко, – это была первая фраза, что он употребил после заклинания, стремясь поддержать молодого. – Старайся не прибегать к этому столь часто, как старшие твои товарищи. Глянь на них, путь их труден и жесток. Жизнь не в трудах во славу Хранителя, а в горечах.