Читать книгу Интенсивная терапия - Алексей Грашин - Страница 1

Алексей Грашин

ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ

фантастический рассказ

Краснодар

2010

1

Меня зовут Ахмед Али аль-Файюди, мне двенадцать лет. Я живу в небольшом земледельческом кишлаке в долине, окружённой высокими горами, и это весь мой мир. Отец с утра на нашем поле, и сестрёнка понесла ему обед – две свежих лепёшки и кувшин козьего молока. Я остаюсь дома, потому что вчера повредил ногу, когда пас наших коз.

Пока я один – мама хлопочет на кухне – я вытаскиваю из-под своего топчана сборник афганских поэтов и с волнением вчитываюсь в строки великих. У меня есть мечта – я хочу стать писателем. Писать об афганском народе, о нашей прекрасной стране, чтобы все народы мира узнали о ней. О высоких горах Афганистана, его бурных реках и тенистых зелёных долинах, жарких пустынях и прекрасном гордом народе. Увы, школ в уезде нигде не осталось, и лучшее, на что я могу рассчитывать – медресе в уездном городе.

Меж страниц сборника вложено несколько листков бумаги, исписанных моей рукой. Это мои стихи, посвящённые Фатиме: «Ах, Фатима, ты здешних гор цветок прекрасный»… Когда-нибудь я наберусь смелости прочитать их самой прекрасной девушке нашей деревни.

Солнце лениво ползёт над горами, и так же лениво кружат несколько мух под потолком моей комнатушки.

На улице слышится какой-то шум, я выглядываю из окна, и во двор вталкивают отца. Лицо у него разбито. С ним какие-то вооружённые люди, одного я знаю – настоятель мечети в Джиразе. Аллах всемогущий! Талибы! Заплаканная сестра боязливо семенит вслед за ними. Слёзы прочертили на её запылённых щёках дорожки.

– Говори, Махмуд! – рычит один из них, высокий. – Мы знаем, что ты со своим щенком прячете нечистые книги, отродья шайтана!

Мама с криком выбегает во двор, но её ударом отбрасывают к стене у двери. Несколько человек входят в дом и принимаются рыться в наших вещах. Сестру схватили за руку и крепко держат.

Один лезет ко мне под топчан и торжествующе кричит. В его руках мой учебник английского. Такие книги запрещены талибами под страхом смерти.

Во дворе нас всех ставят на колени, заставив склонить головы. Пахнет сухой землёй и нагретым солнцем камнем.

– Молитесь, нечестивцы! – кричит имам. Талибы передёргивают затворы.

Палит солнце. Камешки впиваются в колени. Муха ползёт по моей щеке. Очень болит повреждённая нога. Я плачу.

Звучат выстрелы. Пуля попадает мне в голову.

2

Михаэль с проклятием сдёрнул маск-обруч и яростно пнул стену под рабочей консолью Аппарата. На мониторах перед ним красовалась надпись «ЗАПИСЬ ОКОНЧЕНА» на фоне последнего мига жизни чёртова афганского мальчишки – пыльная почва двора с мелкими камушками и драный ботинок одного из этих ублюдков – талибов.

Вытащив сигареты, Михаэль нервно закурил, мрачно уставившись в монитор. Голова гудела, как обычно после сеанса, словно он перебрал вчера тёмного пива. Аппарат – куча аппаратуры, выставленной на стеллажах слева и справа от его кресла, перемигивался лампочками, тихо гудели системные блоки. Когда они с Йоханом и Карлом только настраивали канал сопряжения, было много вариаций на тему названия, но, в конце концов, сошлись на «Аппарате». Какая, к дьяволу, разница: «мыслескоп» или «ментовизор»? С названием будут разбираться маркетологи, со смехом сказал Михаэль, когда они продадут его за кругленькую сумму. Так он думал ещё месяц назад, черт бы побрал эту кучу железа.

Теперь же всё катилось под откос. Йохан надеялся, что можно будет «настраиваться» на определённых людей, знаменитостей или просто интересных личностей для записи их предсмертных минут, но всё оказалось одновременно и проще, и сложнее. Оказалось, что долбанный Аппарат формирует мыслеобразы произвольно, по принципу случайной выборки, каждый раз выдавая записи казней или убийств, да таких, что кровь у неподготовленных людей стынет в жилах. Йохан после первого же пробного сеанса – «настраивался» на Элвиса, а пришлось быть свидетелем изуверской казни студента из Северной Кореи – слёг с дикой головной болью на двое суток. Вслед за ним свалился Карл, «переживший» смерть женщины из Ирана, забитой камнями. У Карла университетский врач даже констатировал нарушение мозговой деятельности. Выяснилось, что один Михаэль способен переносить сеанс сопряжения без вреда для здоровья, испытывая лишь лёгкий дискомфорт.

С Карлом и Йоханом его свела Ингрид, его университетская подружка. Отец у неё был шведом, но учиться девчонка приехала в Эйндховен, где жили её дед и бабка по матери. Технический университет Эйндховена известен не только в Нидерландах, сюда едут со всей Европы. Михаэль после выпуска легко устроился в «Сименс» здесь же, в городе, а Ингрид осталась в аспирантуре на физфаке, где сошлась с Карлом. Михаэль бросил её после того, как глупая овца залетела и попыталась качать права. Он не отказывался от отцовства, просто был ещё не готов… но эта дура сделала аборт – убедили подруги, такие же идиотки. После этого Михаэль с ней не общался. До того звонка полгода назад.

Михаэль затушил сигарету в пепельнице и тяжело поднялся из кресла, опираясь на ручки. Надо проехаться в «Де Барон», решил он, попью пивка, развеюсь, может, подцеплю девчонку. Дав команду системе на завершение работы, он пошёл к выходу, хрустко потягиваясь. Сеанс редко длился более сорока – сорока пяти минут, но Михаэль за это время проживал часы чужой жизни и смерти, и тело затекало соответственно. В голове крутились строчки стихов того мальчишки, про Фатиму, цветки и горы – побочный эффект сеанса. Ещё несколько часов после сеанса сопряжения Михаэль помнил мысли и чувства своего объекта, мог бы разговаривать на фарси, или читать по-арабски. К счастью, на следующее утро этот мусор исчезал без следа.

Возле двери его взгляд упал на цифровой накопитель, хранивший уже 7 записей. Целых 7 с сегодняшней – и среди них ни одной, из которой можно выжать хоть что-то. Впервые Михаэля посетила мысль, что он напрасно впутался в это дело, вложив в разработку Аппарата почти всё отцовское наследство. Волна раздражения нахлынула с новой силой. Он резко захлопнул дверь, и в просторном подвальном помещении звук прозвучал, как выстрел.

… В «Де Бароне» он уже успел два раза сходить отлить и заливал в себя шестую кружку «Хольстена», когда его тронули за плечо. Пьяненький полноватый мужичок с лоснящейся физиономией попросил его передвинуться вдоль стойки, чтобы освободить место для их компании. «Я передвинусь, ага», – с кривой ухмылкой сказал Михаэль и сунул с левой в рыло этому поросёнку, выплёскивая накопившуюся злость, а когда тот сразу упал, зарядил в ухо кому-то из его дружков, и успел несколько раз махнуть ногами, прежде чем его скрутили вышибалы.

3

Капли вязкой, тягучей смолы стекают по лицу. Во тьме начинает брезжить серое пятнышко, быстро разрастаясь, обретая форму и цвет. Смола на лице превращается в капли пота, стекающие из-под армейской панамы. Быстрый наезд, мгновенное головокружение, синхронизация, есть!..

– Робер, Робер Лимож, – я жму протянутые руки. Коллеги-журналисты: четверо арабов из «Аль-Джазиры» и трое американцев из CNN. Странно видеть их вместе, но такие уж времена. И мы с оператором Марселем, независимые военные корреспонденты в многострадальном Ираке, из которого, после того, как войска коалиции отправились по домам, американцы наконец начали вывод своих войск.

Мы забираемся в микроавтобус, и наш водитель Омар включает кондиционер. На улице не меньше сорока градусов в тени, а у нас скоро будет как в раю. Сегодня мы едем в Фалуджу, снимать репортаж о первом дне без американцев. Это микроавтобус Омара, он наш постоянный водитель, а арабы напросились с нами вчера – их машина серьёзно повреждена в результате недавней аварии. Сегодня же утром предводитель си-эн-энщиков «зовите меня Уолт, как Диснея, знаете, он придумал Диснейленд?» увязался за мной в ресторане нашего отеля, «наш «Форд» в ремонте, а эти чёртовы иракцы, вы же их знаете, ни в чём нельзя на них положиться!..», пришлось и их взять с собой. Американцы расположились в салоне автобуса как дома, а арабские журналисты жмутся в хвосте и смущённо улыбаются.

Мне уже тридцать восемь лет, и десять из них я мотаюсь по миру, показывая людям ужас, грязь и нелепость войны. «Ты идеалист, социалист и мечтатель, Робер, Твоё место дома, с семьёй, а не в пыльной пустыне». Слова отца, сказанные им перед моим отъездом, глубоко запали мне в душу. Да, я мечтаю о том, чтобы люди жили в мире, а на улицах не рвались бомбы террористов. Что, такая плохая мечта? И я воплощаю свою мечту в жизнь, насколько это в моих силах. Ещё я вижу уютный коттедж где-нибудь под Шале, для Аннет и девчонок, где мы все вместе будем смеяться под солёным небом Атлантики.

«Хаммер» наёмников – мы платим им за охрану на выездах – выруливает со стоянки перед отелем, и мы пристраиваемся за ним. Такое ощущение, что с выводом войск наёмников в Ираке становится всё больше. В основном американцев, приехавших искать быстрых денег. Сзади нас прикрывает «Тойота Лэндкрузер», там охрана американцев.

Американские журналисты покидают нас у первого блокпоста на въезде в город, а мы ещё несколько минут едем через прокалённый солнцем город к центральной площади, там будет говорить кто-то из местного самоуправления, по тротуарам туда спешат горожане. Везде полицейские посты, и полно местных военных. Над Фалуджей кружат два армейских «Блэк Хока», мы заметили их ещё с шоссе. Видно, американцы не очень-то доверяют местным силам правопорядка.