Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
В ЛЮДЯХ
В СОСЕДНЕМ ОТСЕКЕ, или ОБЪЕКТИВИРОВАННЫЕ СВОИ
ВАЛЬСЁР
ВОРОВСКОЙ ЭСКОРТ, или ЧУЖИЕ СВОИ
ГУЛЯНЬЕ В НЕБЕСАХ
ДАВАЙ НАЗАД, ТЫ ВСЕ ПЕРЕПУТАЛ!
ДАВАЙТЕ ВЕСЕЛИТЬСЯ
ДЕЗИНТЕГРАЦИЯ
ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ
ДУХИ ИНФОРМАЦИИ
ЗАРОСЛО, ЗАСОХЛО
ЗАЯЦ НА ВОДОСВЯТИИ
ЗЛОБА КАК ЧИСТЯЩЕЕ СРЕДСТВО
ЗОЛОТИНКА
ЗОТ ПРОВОРОВ
КАК СМЕЯЛСЯ НА ПЯТНИЦКОЙ
КОЛЕСО КАТИТ ЗА ГОРИЗОНТ
МЕЖЕВАНИЕ
МЕСТО ЗАНЯТО
МОНОХРОМ
МОРДА ДРУГА
НЕВПОПАД
НЕЛЕПЫЙ РЕБЕНОК
НЕОХОТА В ШКОЛУ
НЕПОНЯТНОЕ 1 и 2
ОБЛАКА НА ВОСХОДЕ
ОБЩИТЕЛЬНОСТЬ
ОГОНЬ ПО ПЯТАМ
ОХОТНИК НА СКАНИРОВАНИИ
ПАНПСИХИЗМ
ПЛЕТЬ И ОБУХ
ПОСТРОИТЬ ДОМ
ПРИМЕРКА ВЕРОЯТНОСТЕЙ
ПРОВОЛОЧКИ
ПРОГРАММИРОВАНИЕ ПОГРАНИЧНОЙ СИТУАЦИИ
ПРОДЕВАНИЕ
РЕВОЛЬТ
РУЛЕВАЯ ТЯГА
РЫБЬЯ ЛАСКА
СВИНТУС
ТВОЕ МЕСТО
ТОЛОКНО
ТЫСЯЧИ ЦВЕТОВ, СОТНИ БАБОЧЕК
ФЕНОМЕН БАРАБОХИНА
ЯСНАЯ ПОЛЯНА ВЛАДИМИРСКАЯ
Предостережение, что этот прием – пунктира – уже применяли и Леонид Андреев в драме «Жизнь человека», и Андрей Битов, не должно бы влиять на автора. Но влияет и почему-то тотчас возникло. Может быть, это предостережение оставить на совести тех – внешних – сил, которые не хотят, чтобы автор в этом рассказе что-либо исследовал? Может быть. Потому что я-то надеюсь, что рассказ по стилю и по объему – короче, – получится все же не как у этих двоих.
Так вот: отрок 17 лет, окутанный облаком грез и предвкушений, Георгий Живов имеет в своем распоряжении электропроигрыватель и стопу пластинок. Распахнув окно в летний палисад, в котором мокрые после дождя кусты смородины слабо благоухают, ставит одну за другой пластинки и так кайфует почти каждый вечер. Палисад отвернулся от улицы и выходит, как ни странно, в огород, а в огороде ничего замечательного, кроме картошки, которая тоже мокрая и цветет. Дождевая туча еще стоит над головой, но дождь уже перестал. Движения по улице Логатова в этот час почти никакого: тихая грунтовая дорога с канавами вдоль нее по обеим сторонам, крапива вдоль заборов и мостки, по которым редко когда услышишь стук каблуков прохожего. Тишина после дождя такая, что даже слабый звук пластинки слышен четко, громко. Георгий Живов, хотя его окно выходит в огород, молод и понимает, что ведь по улице может пройти красивая девушка, какая-нибудь, и она услышит звуки музыки и любовные призывы. Пусть не его, а певцов, но все равно: главное ведь не любовь, а грезы по ней, ее ожидание. И вот он ставит пластинки одну за одной. Французские шансонье, Моцарт, Высоцкий, Окуджава, ансамбль «Орэра», Майя Кристалинская, ансамбль «Песняры» – здесь есть из чего выбрать, но на третий день кайфа он слушает уже только одну – черную, большую, как диск Сатурна, пластинку болгарской певицы Лили Ивановой. У нее знатный голосина, грудной, проникновенный, обымающий, и даже когда она визжит, не срывается до фальцета. «Серцето бие, бие, бие это бува», – напевает он приблизительно, потому что болгарским не владеет. Георгий Живов – русский; он такой глупый молодой русский человек, что даже еще не понимает, что его имя и фамилия звучат на сто процентов по-болгарски. Этот факт им еще не осознается – из-за недостаточного житейского опыта; но даже если пренебречь подсознанием, его выбор любимицы – Лили Ивановой, а не Муслима Магомаева, например, у которого голос-то не хуже, все равно еще не объясним. А между тем это почти такой же выбор, по которому хорошо натасканная свинья тотчас найдет трюфель и пренебрежет, скажем, веселкой или молодым мухомором.
.....
Муть из сердца у Георгия Живова с появлением Велички ушла, но в голове осталась; он стоял рядом с ней и держал ее за руку, но если вы думаете, что он осознавал это, то заблуждаетесь: он это сделал безотчетно. И хотя Шнырев видел, что они стоят рука об руку, ни Живов не испытывал раздражения на поздний визит Шнырева, ни Шнырев не собирался уходить, узнав, что Андрея нет и не будет. Это была некая комбинация, сочетание фигур, позиция в транс-мобилизации третьего этажа студенческого общежития в Петергофе под Ленинградом, частный консенсус и ночное рандеву. Не надо забывать, что верхний свет так и не был включен, полыхала лишь настольная лампа с красным абажуром, создавая интим, и на письменном столе стоял распахнутый проигрыватель. Притронувшись к Величке и как бы ее обаяв, Георгий Живов тут же вышел с чайником на кухню, потому что в комнате вскипятить его было не на чем: чайник был обычный, эмалированный. И Шнырев с Величкой остались временно одни.
Этот Шнырев был тот еще тип: маленький, сутуленький, уже немного плешивый, с тихими, робкими и заискивающими манерами и при этом большой резонер. Не было случая, чтобы он заговорил об абстракциях и туманностях, зато вот о том же чайнике, какие они бывают конструктивно, что делать, если отскочила эмаль, как удалить накипь, замотать теплоизоляцию и всякое такое, – об этом он мог толковать часами ровным голосом ханжи – богомольца. И сейчас он наверняка толковал Величке, какие у Андрея есть замечательные спортивные штаны на молнии и с пуговицами. Из-за этой его приставучести никогда нельзя было понять, куда он клонит и чего хочет: Шнырев увязал в деталях, производя иногда впечатление больного человека.
.....