Читать книгу Тёмные отражения - Алексей Калугин - Страница 1

– Любопытная книга, не правда ли?

Павел оторвал взгляд от страниц книги, которую держал в руках, и глянул на продавца.

Сквозь толстые линзы очков на него изучающе и оценивающе смотрели голубовато-серые, выцветшие от времени глаза старика букиниста.

Томик карманного формата толщиной в три пальца привлек внимание Павла среди книжного развала прежде всего тем, что он не смог даже приблизительно определить язык, на котором была написана книга. По ровной, блестящей зелени кожаного переплета тянулись сплошные, не разделенные пробелами на слова линии глубоко оттиснутых золотом знаков, – одна короткая и две длинные, – больше похожих не на буквы, а на причудливые геометрические фигурки или тайные символы алхимиков: перечеркнутая вертикальной линией спираль, вытянутый ромб с крестиком в центре, опрокинутый рогами вниз полумесяц, завиток, похожий на нераспустившийся розовый бутон, – и так далее, все в том же стиле.

Павел взял книгу в руки. Страницы ее – тонкие, полупрозрачные – были испещрены точно такой же вычурной вязью, набранной мелко и убористо. В тексте не было ни графиков, ни рисунков. Набор знаков был ограничен, то и дело они повторялись, но с первого взгляда не представлялось никакой возможности уловить хоть какую-то закономерность в их расположении.

Заглянув в конец книги, Павел обнаружил там две страницы с короткими аннотациями на русском и английском языках:

«Книга Гельфульда Глумза «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна» является наиболее полным и последовательным исследованием данного вопроса. Диапазон исследований автора распространяется от пророчеств Аверроэса до гениальных предвидений Льюиса Кэрролла. Особенно интересен раздел, посвященный многомерно отраженной симметрии снов, включающий совершенно новые, оригинальные исследования и методологические разработки автора. Несомненный интерес для читателя представляет и современное прочтение классической мантры «Ауру-тха, ахту-руа».

– Что это за книга? – спросил Павел.

– Понятия не имею, – пожал плечами старик. – Два дня назад мне принесла ее старая женщина чрезвычайно неприятной наружности, очень грязно одетая. Но книга показалась мне достойной внимания. Вы согласны?

– Вам известно, на каком она языке?

– Увы, – книжник с прискорбием развел руками. – Но я считаю, что, если книга кем-то написана и издана, на каком бы языке она ни была, обязательно появится тот, кто захочет ее прочесть. Или нет?

Павел еще раз перелистал книгу.

– Сколько вы за нее хотите?

Глаза букиниста за стеклами радостно блеснули, но, прежде чем ответить, он долго тер подбородок.

– Семьдесят пять, – произнес он наконец. – Или для вас это слишком дорого?

Павел достал бумажник и, пересчитав свою небогатую наличность, протянул старику шестьдесят три тысячи мелкими купюрами. Книжник, тяжело вздохнув, принял деньги.

– Я всегда рад, когда книга попадает к человеку, которому она действительно нужна, – сказал он, убирая мятые бумажки в ящичек кассы.

Павел сунул покупку в карман плаща, кивнул на прощание букинисту и, выйдя из лавки, направился в сторону университетских корпусов.

Павел Гардин заканчивал выпускной курс философского отделения университета. При первом знакомстве никто не давал Павлу его настоящего возраста. В свои двадцать семь он выглядел точно так же, как на фотографии, вклеенной в зачетку еще при поступлении, почти шесть лет назад: худой, длинноволосый юноша с носом чуть длиннее среднего и немного растерянным взглядом темных, широко раскрытых, как будто чему-то сильно удивленных глаз. Среди знакомых Гардин пользовался известностью как знаток восточных школ философии, эзотеризма и мистики, имеющий к тому же неплохую библиотеку по этим предметам.

Две страсти – исследователя и собирателя, – объединив усилия, сподвигли его на то, чтобы отдать последние деньги за непонятную книгу на неизвестном языке.

Впрочем, в жизни Павла это был не первый и скорее всего не последний случай бессмысленной траты денег. Павел имел привычку, от которой и сам порою хотел бы избавиться, – он обычно покупал приглянувшуюся ему по той или иной причине вещь прежде, чем разум успевал дать ей четкие характеристики и решить, понадобится ли она своему владельцу хотя бы раз в жизни. Тем не менее следует признать, что среди вороха всевозможного хлама и бестолковых безделиц, которые Павел с усердием готовящегося к долгой зимовке хомяка тащил в свою комнату, порой попадались и настоящие жемчужины, становившиеся украшением его собрания и предметом зависти разделяющих его интересы товарищей.

В перерыве между лекциями Павел забежал в соседний корпус, чтобы показать свое новое приобретение знакомым студентам-лингвистам, а заодно и выяснить, кто бы мог помочь ему разобраться, о чем, собственно, идет речь в купленной утром книге.

Будущие знатоки живых и мертвых языков долго листали маленький томик, важно обмениваясь глубокомысленными замечаниями, и, недоуменно пожимая плечами, озадаченно кривили губы.

– Ну что? – спросил Павел, выждав приличествующее случаю время и уже в тайне подозревая, что определенного ответа на свой вопрос он сегодня не получит.

– Видишь ли, брат…

Один из будущих лингвистов снял с носа очки и почесал дужкой затылок, что являлось явным признаком того, что специалист, не зная, как ответить на поставленный вопрос и при этом не желая терять авторитет, подбирает соответствующую научную терминологию, чтобы начать пудрить мозги обратившемуся к нему за помощью дилетанту.

От необходимости нести наукообразную глупость его избавил звонок к началу лекции.

– Слушай, пойдем к нашему препаду, – решительно предложил Павлу лингвист.

Гардину потребовалось совсем немного времени, чтобы сделать выбор между чувством долга, зовущим на лекцию, и желанием выяснить, стоит ли чего-нибудь книга, оказавшаяся у него в руках.

Солидный седовласый ученый, взяв книгу из рук Павла, аккуратно положил ее перед собой. Прежде чем приступить к изучению предложенного объекта, он степенно огладил свою солидную бороду и тщательно протер салфеткой стекла очков, после чего водрузил их на толстый, широкий нос. Движения его были плавны и неторопливы.

Покончив с обязательной вступительной процедурой, профессор наклонился вперед и внимательно осмотрел книгу. Затем, хмыкнув совершенно неопределенным образом, он аккуратно, двумя пальцами, перевернул обложку, изучая форзац, перелистнул несколько страниц и заглянул в конец.

Окружившие профессора студенты, затаив дыхание, наблюдали за священнодействием маститого ученого.

Через несколько минут профессор решительно захлопнул том, снял очки и, с победным видом оглядев сгрудившихся вокруг учеников, постучал оправой по корешку книги.

– Грубая мистификация! – огласил он свой вердикт. – Языка, построенного на принципе, по которому сгруппированы знаки в этой книге, нет и быть не может! – И специально для Павла добавил: – Ваша книга, молодой человек, может представлять интерес только для собирателя курьезов. То, что в ней, – полнейшая белиберда!

– Но кому и зачем могло понадобиться напечатать целую книгу, состоящую из бессмысленного набора ничего не значащих символов? – растерянно произнес Павел.

– Этот вопрос уже не ко мне, – развел руками профессор.

– А как же аннотация! – вспомнил вдруг Павел. – В конце книги, на русском и английском!

Раскрыв книгу на нужном месте, он положил ее перед профессором.

Профессор снова надел очки.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, с недоумением рассматривая страницу, на которую указывал пальцем Павел. – Я вижу здесь все ту же бессмыслицу.

– Ну, как же, вот: «Книга Гельфульда Глумза «К истории зеркал…», – указал пальцем на нужные строки Павел.

Лицо профессора побагровело, нижняя губа отвисла и мелко затряслась. Левой рукой он в гневе сорвал очки и, оперевшись ладонью правой на кафедру, грузно подался вперед.

– Ваша шутка, молодой человек, зашла слишком далеко, – произнес он тихим, вибрирующим от негодования голосом. – Так вы можете шутить со своими друзьями, но не со мной.

Поднявшись со своего места, профессор быстрым шагом вышел из аудитории.

– Довели старика, – обреченно вздохнул один из студентов.

– А я здесь при чем? – развел руками Павел, поймав на себе несколько недобрых взглядов. – Я, что ли, эту книгу написал?

– Старик решил, что его попросту дурачат, когда ты стал уверять его, что книга написана по-русски, – объяснила Павлу светловолосая девица.

– Вот же русский текст! – Павел раскрыл книгу на нужной странице и протянул ее своим оппонентам.

– Не по мне эти трансцендентальные штучки, – мельком взглянув на предложенную Павлом страницу, покачала головой блондинка. – Видно, я слепа на третий глаз.

– Тебе-то что, прикололся – и ушел, – косо глянул на Павла другой студент. – А нам старик во время сессии все припомнит.

– Видно, вы со своим профессором настолько глубоко зарылись в науку, что разучились по-русски читать, – недовольно буркнул Павел, прежде чем выйти из аудитории. – Естественно, проще всего назвать полнейшей бредятиной то, в чем разобраться не можешь…

В коридоре Павел посмотрел на часы и понял, что на лекцию он уже безнадежно опоздал. Вместо того, чтобы объясняться с преподавателем, он решил заглянуть в университетскую библиотеку и попытаться навести там кое-какие справки по интересующему его предмету.

В читальном зале Павел попросил что-нибудь из сочинений Гельфульда Глумзы. Рыжеволосая девчушка из справочного отдела, похожая на белку, надевшую очки в модной пластиковой оправе, просмотрев картотеку, ответила, что книг этого автора в библиотеке нет.

Перелистав все справочники, энциклопедии и словари, что имелись в наличии, Павел нигде не обнаружил даже упоминания о загадочном Глумзе.

Дома он просмотрел собственную картотеку и тоже не нашел ни единой ссылки на этого автора.

И тем не менее этот якобы несуществующий человек написал книгу, которая сейчас лежала на столе среди тетрадей с конспектами и журналов с закладками на тех статьях, которые Павел собирался прочитать. Глядя на ее зеленый переплет, Гардин пытался угадать, что же перед ним: грубая мистификация, как сказал профессор, или же ключ к непознанной тайне?

Пожалуй, в конце концов, Павел склонился бы к тому, чтобы согласиться с авторитетным мнением профессора. Если бы не одно «но»…

Это «но», хотя и существовало всего лишь в единственном числе, тем не менее представляло собой вполне весомый аргумент в пользу того, что разгадкой секрета книги следует заняться вплотную и немедленно. Мистический ореол придавал ей тот факт, что короткие тексты на русском и английском языках на последних страницах были доступны взгляду лишь только одного ее обладателя. Профессор и его ученики видели на этих страницах все ту же кажущуюся им абсолютно бессмысленной вереницу знаков и символов.

Что ж, вероятно, у таинственного Глумзы были достаточно веские причины для того, чтобы столь тщательно зашифровать текст своего сочинения. И, если он все же решился изложить результаты своих исследований, о которых упомянуто в аннотациях, в книге, следовательно, считал, что они представляют определенную ценность не только для него одного. Хранилище сокровенных знаний, таящее в себе угрозу, – вот чем казалась Павлу книга, которая лежала перед ним на столе.

Хоть как-то подступиться к тайне можно было лишь со стороны аннотации, к сожалению, содержавшей в себе чрезвычайно мало понятной информации.

Павел не имел ни малейшего представления о том, что собой представляет «многомерно отраженная симметрия сна». Единственным, от чего он мог оттолкнуться в своем поиске, было слово «мантра». Некоторый опыт в использовании классических мантр у Павла имелся. Упомянутая в аннотации мантра была ему незнакома, но от этого она вовсе не становилась чем-то принципиально иным.

Павел разделся до трусов и лег на кровать поверх покрывала. Вытянув руки вдоль туловища, он чуть откинул голову назад и начал неторопливо расслаблять мышцы тела. Глядя в белый потолок, он несколько раз медленно произнес вслух мантру из книги, чтобы запомнить ее звучание.

Почувствовав, что мантра звучит легко и без напряжения, Павел закрыл глаза и стал повторять слова мысленно, нараспев, растягивая их до полной трансформации в однообразный раскатистый рокот.

Гармоничные, но бесконечно чужие, далекие от повседневной жизни звуки постепенно вытесняли из сознания человека образы окружающей его реальности, заменяя их серой пустотой.

После нескольких десятков оборотов мантра замкнулась в неразрывное кольцо и напрочь отсекла внутренний мир человеческой души от внешнего существования тела.

Павел погрузился в золотистый, искрящийся и пульсирующий туман. Он казался себе огромным, как космос, – в любое мгновение он мог почувствовать всем своим существом дыхание самой далекой звезды, провести ладонью по ее сияющей короне, проникнуть в пылающее чрево. И одновременно с этим он превратился в великое Ничто – он не знал, кто он такой, что представляет собой его тело, каковы его расположение и протяженность в пространстве. Он стал всей Вселенной и в то же самое время перестал быть собой.

Неизвестно, как долго длилось такое состояние, – время для Павла также перестало существовать, – но вдруг где-то в глубинах мироздания появилась черная точка, быстро увеличивающаяся в размерах. Точка превратилась в плоский черный диск, края которого, продолжая растягиваться в стороны, стали выгибаться вперед, образуя бездонную воронку, в которую с неумолимой последовательностью проваливалось все, что встречалось на пути.

Павел хотел бежать, но огромное, расплывшееся, рассыпанное на атомы тело не слушалось его; у него не было ни ног, ни рук, ни каких-либо других конечностей или частей, с помощью которых он мог бы попытаться спасти себя. В одно мгновение тело его было скручено, как тряпка, вывернуто наизнанку, смято в комок и брошено в черную бездну.

Павел еще успел удивиться тому, что в те страшные секунды, когда неведомые силы корежили, ломали и рвали его плоть, он не испытывал боли – один только ужас, смертельный ужас непонимания и бессилия. В следующее мгновение он погрузился в кромешную тьму и беззвучие.

Встречного потока воздуха или какого-либо другого сопротивления Павел не ощущал, но непонятным образом чувствовал, что его несет куда-то с невообразимой скоростью.