Читать книгу Партизаны Третьей мировой - Алексей Колентьев - Страница 1

Россия. Отрезок федеральной транзитной магистрали М-53 (Новосибирск – Кемерово – Красноярск – Иркутск), удаление около 70 км от ближайшего населенного пункта. 22 июля 2011 года, 04:49 по местному времени. Старший смены группы сопровождения грузоперевозок Антон Варламов, сотрудник иркутского ЧОП «Булат». Охрана и сопровождение грузовой колонны.

Ночной перегон по изрытой трещинами старой объездной дороге – вообще удовольствие ниже среднего. Обычно на ночь мы останавливаемся в каком-нибудь клоповнике или съезжаем с трассы, чтобы разбить лагерь. Но в последние несколько лет это стало невозможно: фирма-грузоперевозчик ставит жесткие условия по срокам, поэтому экономится каждая секунда, на счету каждый пройденный километр. Наша колонна – это три большегрузные фуры, напоминающие скорее корабли среднего тоннажа, да одна машина сопровождения – мой боевой «жигуль», раскрашенный в бело-красно-черные цвета охранного агентства. Кризис, разразившийся два с половиной года назад, ударил по всем, кто хоть что-то делал. А когда одно за другим стали закрываться предприятия, фирмы и фирмочки, охранять тоже стало нечего. Закрылись, с перерывом в пару месяцев, сразу два ЧОПа, в которых я работал. Но пока мне повезло: получилось наняться в «Булат». Контора эта славилась тем, что ее основали бывшие менты, державшие большинство крупных подрядов на железной дороге и автомобильные грузоперевозки по области. Но и им приходилось кисло: за последние три месяца штат сотрудников на треть сократили и мы, выезжавшие на сопровождение грузов нормальной бригадой из восьми человек, теперь вынуждены были работать вчетвером. Однако работа есть работа, даже если понимаешь, что рисковать за жалкие пятнадцать – двадцать тысяч плюс премиальные – это стремно. Мне выпало ехать во главе каравана, да еще в одиночку, освещая изобилующую ямами колею жидким светом фар служебной «пятерки». С картой в одной руке и прыгающей «баранкой» в другой я вел колонну. Изредка приходилось останавливаться, чтобы по рации подбодрить водил трех трейлеров, движущихся в отдалении. Народ матерился, но ехал следом, поскольку это был единственный способ миновать затор на основной магистрали, образовавшийся из-за крупной аварии. Открытый тягач, везущий подержанные «японки» в Новосибирск, не рассчитал скорость, пытаясь обогнать какую-то легковушку, перевернулся и перегородил всю трассу. То, что скоро образуется настоящий затор и надо искать объезд, в голову пришло только мне. Быстро доложив диспетчеру об изменении маршрута, я дал команду нашему маленькому каравану съезжать с трассы сначала на небольшой отрезок грунтовки, ведущий в какой-то поселок километрах в сорока на юго-запад. Водилы стали возмущаться, но Мишка Овчинников, или просто Михась для друзей, быстро угомонил шоферской профсоюз и мы строем двинулись в объезд.

…«Пятерку» тряхнуло на ухабе, выровняв руль и снова сверившись с картой, я наконец-то вырулил на криво заасфальтированный съезд, снова выходящий на основную трассу. Водители приветствовали появление ровной дороги одобрительными гудками, словно это не они два часа назад материли меня на чем свет стоит. Михась сообщил по рации, что из графика выбиваемся часов на десять-двенадцать. Что тут остается делать? Значит, идем без заезда в кемпинг, чтобы наверстать время. Ничего особенного, такое бывает очень часто, я за пять лет привык. Снова затрещала рация:

– Я «полста пятый», у замыкающего ситуация, требует отработки по одиннадцатому, «полста первый», как понял?

Черт! Это Андрей Ильинский, наш самый молодой артельщик, все еще шпарит по кодовой таблице и слишком легко верит водилам. Эти хитрые граждане уже просекли, что остановки на пожрать не будет, и просемафорили в «хвост», чтобы тот «сломался». И может быть даже поломка настоящая, водители у нас виртуозы и могут ездить даже на трехколесной телеге без мотора, но все мы люди. Водителю платят не только за доставку груза, но и за километраж, поэтому так и так он свой оклад получает, торопиться им некуда. Да и устали люди: третьи сутки идем почти без отдыха. Даже отлить подчас приходится в бутылку, чтобы не выбиваться из графика. Я лично усталости уже который год не замечаю, работа позволяет жизни просто идти своим чередом. Мелкие и средней серьезности проблемы словно снежинки на сильном ветру – пролетают мимо, некогда обращать на них внимания. Я беру микрофон с пассажирского сидения и, отжав тангенту, уже в который раз начинаю перебранку суровым тоном:

– «Полста первый» – «полста пятому»! Скажи водиле, пусть хоть на себе груз тащит, но пойдем по графику! А будет выступать, передай, что даже прогонных за километраж не получит, я лично поспособствую…

– Варенуха, старый хер! – в наш разговор вклинивается веселый голос, это Михась. – Опять ты молодого на «фу-фу» развел. Сказано же было: портвейн и шлюхи только в Новосибе, или не терпится?!.

Так мой напарник разрядил обстановку. Теперь ушлый пятидесятилетний Виталий Варенуха, который как раз и ведет замыкающую фуру, пристыжен. У водил свой гонор, свой кодекс, по которому все херня, главное показать свои мастерство и удаль. А тут его пробивают на предмет «сачка», что очень обидно. Поэтому теперь его оправдания насчет стуков и хрипов в моторе железного коня воспринимаются несерьезно. Мишка снова меня выручил, избавив от как минимум получасовой перебранки с хитрым шоферюгой. Не то чтобы я недолюбливал водителей вообще, но конкретно с этой бригадой мы едем только второй раз и еще не успели толком притереться друг к другу. Понять водил можно: машина чужая, зарплата мизерная, а риск упокоиться под придорожным кустом после нападения дорожных бандитов очень велик. Едут и боятся. Да еще дрожат за сохранность груза, за который в случае чего придется по полной отвечать перед хозяевами…

– «Полста первый», ответь «полста второму». – Хриплый из-за статических помех голос приятеля оторвал меня от невеселых мыслей. – Как там обстановка впереди?

С Овчинниковым я знаком давно. Мишка переходил со мной из одной фирмы в другую, как только закрывалась первая, и вот уже десять лет мы на пару тянем охранную лямку, постоянно прикрывая друг друга. Он моложе меня на шесть лет, пришел в охрану сразу из армии, надеясь перекантоваться какое-то время, пока не найдет работу получше, да так и застрял. Смуглый, черноволосый, с жесткой щеткой усов под курносым носом и веселыми глазами-маслинами, Михась очень походил на какого-то советского актера времен перестройки, говорил, быстро выпаливая слова, отчего любая, даже самая серьезная мысль у него выходила как затравка для веселого анекдота. Мишка служил где-то на Дальнем Востоке, но про свою службу ничего не рассказывал, упоминал только, что ходил на военном сторожевике по Амуру, и все. Там же, видимо, научился ловко биться врукопашную, отчего везде, в какую контору мы с ним не попали бы, получал надбавку за наставничество по части мордобития. Сдружились мы случайно, когда стояли смену на аптечном складе, куда решили забраться наркоманы. Михась ловко скрутил одного, но не заметил второго нарка, целившего ему в спину из огнестрельной пукалки. Я не колеблясь продырявил взломщику башку из служебной «мухобойки» – ИЖ-71. Целиться по конечностям – это все для отмазки перед ментами: обдолбанный наркоша вполне мог пальнуть, изрешети я его хоть из пулемета. Еще по службе в армии помню, как обколотый промидолом сержант-контрактник перестал стрелять только после того, как ему снесло полчерепа осколком близко разорвавшейся мины. Давно это было, но опыт не пропьешь, поэтому жив я сам и остался цел Михась. Отписок по ментовской части вышло жуть как много, но в конечном итоге меня отпустили, прекратив дело за отсутствием состава преступления. Напарник оценил случившееся правильно и стал приглашать то на шашлыки, то просто посмотреть хоккей в спортбаре. Сначала я отказывался, но после очередного отказа мне позвонила жена Овчинникова, Тамара. И я понял, что спас Михаилу жизнь и теперь он волей-неволей несу за него ответственность. Человек я не шибко компанейский, предпочитаю жить отшельником. Но приятельские отношения завязались как-то сами собой, и теперь я был у Мишки кем-то вроде друга семьи.

Все это как бы мимоходом понеслось в сознании, будто короткий любительский фильм, где звук скачет, а камера постоянно дает смазанную картинку. Возвращаясь в реальность, я снова беру микрофон:

– Здесь «полста первый», через десять километров поворот и гаишный пост, всем приготовить документы, оружие держите на предохранителе. Отбой.

Рация ожила, последовали ответы в том смысле, что, мол, поняли, и эфир снова затих. Машина шла ходко, дорожное полотно было на удивление ровным и в последующие час с небольшим ничего не произошло. Насторожил только пост ГИБДД, где вообще никого не оказалось: ряд окон «птичника» – застекленной двухэтажной будки, в которых вечно кто-то торчит – был темен. Странно. Как обычно, мы снизили скорость, но на обочине рядом со «скворечником» тоже не было ни души. К тому же связь пропала – на всех волнах слышался ровный шорох помех, работали только служебные коротковолновки. Тряхнув головой, я провел обычную перекличку и снова сосредоточился на дороге. Постепенно стало светать, серые сумерки начали сменяться более ярким, утренним светом. Из-за стоящих сплошняком деревьев само солнце покажется еще нескоро, поэтому я не торопился выключать фары. Сдержав зевок, снова попытался поймать какую-нибудь станцию. С музыкой ехать веселей. Шипение и треск сменились невнятным бормотанием, потом прозвучали обрывки какой-то электронной мелодии… Ага, новости!

– …Премьер-министр России призывает граждан Российской Федерации сохранять спокойствие. Войска Западного военного округа[1] отражают нападения превосходящих сил противника… Войсками Североатлантического альянса атакована особая группа войск Калининградского… Норвежский десант выброшен в районе порта Архангельск… Механизированные части экспедиционного корпуса морской пехоты США продвигаются к городу Уссурийску…

Не знал, что возобновили передачу «Театр у микрофона», опять фантастику какую-то запустили. Или розыгрыш – с этих отмороженных радийщиков станется, народ разводят как хотят. Я тщетно попытался поймать что-то еще, но треск и вой стали совершенно нестерпимыми, пришлось радио выключить. Магнитолу я брал на свой страх и риск, правилами внутренней службы ее наличие в служебной машине почему-то запрещалось. Утро выдалось на удивление спокойным: колонну никто не обгонял, встречных машин тоже не было, что редкость для этого времени года. Обычно туристы и перегонщики стараются выехать затемно, чтобы не попасть в заторы и проскочить дорожные посты квелых с утра гаишников. Ну, почему нет попуток, понятно: пока разгребут тот бардак, пока организуют движение в объезд, а вот… По встречной, прервав мои полусонные размышления, на дикой скорости промчался какой-то автомобиль. Сверкнули фары, мелькнул массивный хромированный бампер типа «кенгурятник». Джип проревел клаксоном и на скорости скрылся позади.

– «Полста второй». – Я вызвал Михася. – Ты видел смертника, что мимо пролетел?

Ответ не заставил себя ждать, Мишка, как и все наши караванщики, тоже был изумлен больше обычного.

– Здесь «полсотни второй». Видел синий «субурбан». Скорость под восемьдесят кэмэ, может, отрывается от ментов, там больше никого?..

И снова эфир взорвался треском статических помех, проглотив окончание Мишкиной реплики. Перезванивать на «трубу» и тратить время на дозвон, смысла не было. Держать связь по мобильнику вообще мало когда удается, связь на трассе – вещь неустойчивая, сотовый телефон на перегонах толком не ловит, но сейчас три столбика сети еще держится, а звонки и SMS почему-то не проходят. С востока стал приближаться нарастающий очень знакомый звук – стрекот вертолетных винтов. Высунув голову в окно, я увидел, как над самыми верхушками деревьев прошла на северо-запад вертолетная пара – армейские «крокодилы»{1}, полностью снаряженные для боевого вылета. Под крыльями на пилонах я увидел контейнеры для дистанционного минирования, что вообще из ряда вон. Вертушки, чуть качнувшись, изменили курс и пошли вдоль шоссе, мгновенье – и они скрылись за очередным поворотом. Все стихло. Я оставляю попытки связаться с конвоем, просто еду вперед, черт его знает, может, опять учения…

Небо в той стороне, куда ушли вертолеты, вдруг преобразилось, стало нестерпимо белым. Несколько далеких вспышек, одна за другой, ярко осветили горизонт. Не успел я втопить тормоз, как ушей достиг мощный раскатистый удар, словно гигантский молот ударил по наковальне. Потом метрах в пятидесяти впереди и справа на дорогу обрушилось несколько сосен, потом еще и еще. Шквалистый ветер, пришедший вслед за громовым раскатом, принес ошметки мусора, ветки и камни. Один довольно увесистый булыжник ударил в лобовуху «пятерки», стекло пошло трещинами. Резко ударив по тормозам и высунув в окно руку, я дал идущим за мной фурам знак остановиться. Такой грозы мне еще видеть не приходилось, что же делается в Новосибе? До него, правда, еще пилить и пилить, километров сто пятьдесят. Впереди небольшой городок – Болотное, до него рукой подать. Что там сейчас творится?.. Я вышел, начал осматривать поврежденное стекло. Прощайте, премиальные. То, что это сделала стихия, никого в офисе волновать не будет, спросят с меня. Фуры остановились, из кабины головной спрыгнул Михась и, чуть припадая на правую ногу, подбежал, встал рядом.

– Здорово громыхнуло, аж зубы зачесались. Что это, как думаешь?

– Если по уму, то гроза. – Я дернул за шнур уплотнителя и стекло упало на капот, рассыпавшись в крошево. – А если по ощущениям, то мощный взрыв… очень мощный. Километрах в двадцати отсюда, аккурат в Болотном рвануло. Чуешь, как гарью тянет?

Михась встревожено посмотрел вперед, но ничего кроме завала на дороге не увидел и пожал плечами.

– Не. Какой к лешему взрыв? Складов военных тут нету, полигонов тоже. Даже завалящую ядерную станцию не построили. Наверное, и правда гроза.

– Может и так, меня сейчас больше стекло беспокоит и то, что объездной дороги поблизости нет. Из графика выбиваемся, зарплата опять как у крепостных будет.

– Что предлагаешь, на себе фуры через лес тащить?

– Зачем на себе, пошли крестьян искать, может, трактор у кого одолжим…

– Слушай. – Мишкино лицо осветилось догадкой. – А может, в офис позвоним, сообщим, мол, так и так…

Я укоризненно посмотрел на приятеля, молча взывая к остаткам его разума. Мы оба точно знали, что никто не будет слушать наши оправдания, а тем более помогать. Гораздо проще нас оштрафовать или совсем выгнать, не заплатив ни копья.

– Хватит светлых идей, пошли трактор искать, пока окончательно не опоздали. Иди к водилам, пусть подгонят фуры поближе к завалу, чтобы в случае чего мы были первыми в очереди. Скажи Трофиму и Андрюхе, пусть остаются с караваном. Оружие с предохранителей снять, мало ли что.

– А ты?

Внутренне поборов нехороший скреб виртуальных кошек на душе и стараясь сохранить скучное выражение морды лица, машу рукой в сторону стоящих стеной деревьев слева от шоссе:

– А мы с тобой пойдем за трактором. – Я достаю с заднего сидения брезентовый вещмешок, подцепив его за лямки и горловину. – Как знал, что эту «бомбу» нам с тобой не попробовать.

При виде доставаемой на всеобщее обозрение из мешка двухлитровой бутылки водки Михась помрачнел, но, выпустив воздух сквозь зубы, только тряхнул головой и побежал к машинам, раздавать указания. Я же спрятал бутыль и дотолкал легковушку почти до завала, оставив место для будущих спасательных работ, буде найдем трактор. Когда же колонна выстроилась за «пятеркой», а Михась прибежал с рапортом, что, мол, «кони стоят пьяные, а хлопцы запряженные», мы двинули в лес – искать тропинку, ведущую к людям.

Плутать долго не пришлось, нашлась узенькая тропка, а там и достаточно широкая грунтовая дорога, какие обычно ведут к жилью. Осмотрев колею, я смекнул, что еще вчера тут кто-то проезжал на обычной легковушке. Мы с Мишкой двинулись в сторону, где лес был пореже. Глинистая желтая грязь уже через полчаса ходьбы облепила «берцы» гигантскими «лаптями». В лесу всегда так: земля сохнет медленно, вода собирается в лужи и зацветает. Напарник насвистывал привязчивый мотивчик, я же смотрел по сторонам, но ни единого просвета ни впереди ни по обочинам не было. Спустя минут сорок дорога свернула вправо и вывела к большому лугу, на противоположной оконечности которого белели деревенские крыши. Повеселевший Мишка наддал ходу, и мы пересекли заросший высокой травой луг, сбивая утреннюю росу. То, что трава не скошена, меня насторожило: так бывает в заброшенных селах или там, где почти никто не живет. Просить в таких заброшенных поселках трактор – это даже не смешно, по-любому придется идти назад и пытаться вызвать помощь. В крайнем случае можно расстыковать одну из фур и на тросах растащить завал на дороге. Естественно, приятелю я о своих подозрениях не сказал, не стоит каркать. Догнал напарника и на всякий случай поправил кобуру. Мы вошли в деревню. Одна улица, два ряда домов разной степени неряшливости, дворов десять-пятнадцать. Мусор на земле и в стеблях пыльной травы на обочинах. Стекла в окнах целые, стены некоторых домов покрашены, крыши не провалившиеся. Но странное дело: нет лая собак, скотина тоже голос не подает. Так не бывает. Такое впечатление, что люди разом ушли из деревни. Постепенно до сознания начало доходить, что же в этой картине кажется самым настораживающим: резкий запах «химии». Нет, в нос не шибало, душок тонкий, едва уловимый, но… чужой и тревожный.

Тронув Мишку за рукав, я взглядом приказал ему приготовить оружие. Чутье никогда меня не подводило, а сейчас чувство опасности и близкой беды прямо-таки вопило в голос. Михась привык доверять мне, поэтому молча снял с плеча укороченную «сайгу»{2} и беззвучно отжал предохранитель, высвобождая затвор. Я достал свою «мухобойку», тоже снял с предохранителя и дослал патрон, стараясь сделать это как можно тише. Кивнул напарнику: дескать, прикрывай, открыл калитку первого дома справа и вошел во двор, держа пистоль у бедра. В кино герои прижимают ствол к груди дулом вверх либо держат на вытянутых руках. Смотрится очень эффектно, но это выдумка. В реале так лучше держать оружие на стрельбище, уже выйдя на рубеж для стрельбы по мишеням. В жизни чем короче твой силуэт, тем меньше шансов быть обезоруженным или иметь простреленную конечность. Это я почерпнул в учебке, этому же научил и напарника. Поэтому если глянуть на меня мельком, то и сам пистолет заметишь не сразу, и подсознание не среагирует на угрожающую позу. Я же могу сделать первый выстрел и от бедра, при достаточной практике зацепить близко стоящего противника – верняк…

Мгновенно окинув взглядом узкое пространство внутри ограды, я понял, что тут никого нет. Хозяева не держали собаки: нет ни будки, ни просто миски с отходами, не чуял я и специфического песьего запаха. На чердаке тоже никого – лестница, кое-как сколоченная из почерневших от времени досок, стоит у стены, далеко от слухового окна. Если б на чердак кто-то полез, ее бы поставили ближе или просто втянули внутрь. Поднявшись на крыльцо, я знаком показал Михасю, чтобы держал окна под прицелом, а сам толкнул ногой входную дверь и в приседе прижался к левой притолоке. Никого, только пахнуло сыростью, да звякнуло что-то. Показав напарнику, что иду внутрь, я так же осторожно открыл дверь в комнаты. Печка, кухонный стол, никакого беспорядка… и ни единой живой души. Бегло осмотревшись и не забыв заглянуть в подпол, я вышел на крыльцо, отрицательно покачал головой и махнул напарнику на соседний дом.

Мы провозились полчаса, осмотрев еще семь изб и все хозяйственные постройки. Везде одна и та же картина: люди, жившие тут еще вчера, вдруг скопом собрались и ушли в неизвестном направлении, прихватив всех коров, собак и кошек, но забыв про провизию и одежду. Осмотр крайних домов прояснил кое-что: во дворе я нашел мертвого цепного кобеля, черного в белых пятнах «двортерьера», размером с небольшого теленка. Пес издох не более десяти часов назад, причем почти мгновенно: не было заметно следов длительной агонии, он просто умер на ходу. Но в доме снова никого не оказалось, все вещи и даже продукты лежали так, словно хозяева вышли куда-то на минутку. В доме с издохшим псом, например, еще со вчерашнего вечера стояла на столе тарелка с прокисшими щами, рядом черствел недоеденный кусок хлеба, тут же лежал пучок вялых перьев зеленого лука и белела керамическая белая солонка с откинутой крышкой.

С улицы послышался осторожный свист, я быстро вышел во двор, держа пистолет наготове. Мне все больше и больше не нравилось тут. Напарник стоял уже на околице и взмахами свободной от оружия левой руки призывал меня к себе, указывая стволом карабина куда-то влево. Из-за скособочившегося сарая мне не было видно, что он хочет показать, поэтому пришлось легкой трусцой нагонять Михася. Вид у приятеля был растерянный и испуганный одновременно: капли крупного пота выступили на побелевшем лице, глаза возбужденно блестели.

– Ты… – Судорожно сглотнув, Мишка вытолкнул из себя бессмысленную фразу: – Сам глянь, как народ нынче хоронят… Деревнями…

Не тратя времени на выяснения, я посмотрел в сторону, указанную напарником, и все понял. Сразу за сараем стоял синий трактор с заглушенным двигателем и открытой дверцей высокой кабины-стакана. Чуть правее виднелась полоска свежевскопанной земли, шириной два метра и длиной около десяти. Присмотревшись, я увидел, что из земли торчит белая детская рука. Не кукольная и не от манекена, а рука именно детского трупа, уже окоченевшая, с объеденными полевыми грызунами пальцами.

– Найди лопату, – не оборачиваясь, бросил я Михасю. – Нужно посмотреть, что случилось. Живей!..

Подстегнутый окриком, Мишка метнулся в ближайшую избу и принес две штыковые лопаты. То, что собирались делать мы, в рамки мирного мировоззрения не укладывалось. Вдвоем мы за полчаса расширили ров и сняли тонкий слой земли с братской могилы – это была именно она. Все жители деревни лежали тут, сложенные друг на друга: женщины, дети, мужики. Кто-то аккуратно собрал трупы по дворам, а потом уложил их в ров, пересыпав каким-то белым порошком. Ни единой раны, ни одного пулевого отверстия я не заметил. Кто бы это ни сотворил, скорее всего применили какой-то газ, запах которого до сих пор чувствовался в деревне. Я повернулся к напарнику. Мишка был бледен, но шок уже отпускал понемногу.

– Газом деревню потравили, потом собрали трупы и прикопали за околицей. Запашок химический остался, чуешь? Скорее всего от леса, стреляли метров со ста двадцати. Миномет или ручное оружие, вроде подствольников. Танк, вертушку или бронетранспортер люди бы заметили и попытались укрыться. А так неслышно подошли и одним-двумя залпами накрыли всех.

– Этого не может быть, бред какой-то!..

Мишка снова вскочил и, бросив карабин, стал ходить взад-вперед, лихорадочно вытирая руки о штаны. При этом в ров он старался не смотреть, постоянно отводя глаза в сторону. Остановившись и достав из нагрудного кармана черной куртки с эмблемой нашего агентства початую пачку сигарет «Петр Первый», он жадно закурил, оторвав предварительно фильтр.

– Газ точно какой-то новый, с приличной концентрацией, – словно бы чужим спокойным голосом продолжал я. – Люди умерли сразу, кто где был. А рассеялось все через час с небольшим. Трава на дальнем лугу даже не пожелтела, да и тут все зеленое.

– Ты что, железный?! – Мишку трясло, словно в лихорадке. – Люди погибли, тут человек сорок лежит!..

– Тридцать восемь, – поправил я приятеля, поднимаясь с колен и беря лопату. – Из них десять ребятишек, двое маленькие совсем… Давай закопаем могилу, потом заводи трактор и поехали на трассу, нужно до города добираться и обо всем ментам рассказать.

Я вынул мобильник и, включив фотокамеру, сделал несколько снимков. Слова в наше время высоких технологий штука дешевая. А так любой мент перед неоспоримыми уликами быстрее начнет шевелиться и смерть крестьян начнут расследовать без проволочек. Если конечно, я не ошибаюсь и это в самом деле чудовищный по своей нелепости несчастный случай, а не… Бред, бред! Черт возьми, крутейший бред лезет в голову!

– Но если это газ… Думаешь, военные, что на вертушках пролетали?

Михась уже успокоился: крепкий мужик, но непривычный к таким делам, это нормально. Подобрав карабин приятеля, я протянул ему оружие и принялся закапывать могилу, последней я как мог бережно прикопал уже окоченевшую руку маленькой, лет шести, девочки. Чихнул и завелся движок колченогого трактора, я запрыгнул на подножку рядом с водительским местом. Мишка угрюмо вел трактор, переваливающийся по колее, словно утка. Весь обратный путь мы проделали в молчании, увиденное не укладывалось в голове. Через полтора часа, когда солнце уже жарило вовсю, мы с трудом вывернули на трассу, метрах в двадцати от места завала. Подъехать прямо к колонне по узкой тропке не дали густо растущие у шоссе деревья. Со стороны головной машины тянуло дымком костра, пахло съестным. Мишка, позеленев лицом, высунулся в форточку, и его вырвало, отчего трактор опасно рыскнул влево, чуть не съехав в заросли. Я спрыгнул с подножки и, махнув приятелю, как будто ничего особенного не случилось, показал на завал:

– Трос у Варенухи возьми, верхонки у меня в багажнике вместе с фомкой. Сейчас народ поест и пойдем разгребать. Про трупы пока молчи, не стоит панику поднимать. Растащим деревья, потом введем народ в курс дела.

Увидев трактор, артельщики забыли о жрачке и принялись расспрашивать, как нам удалось сговориться с крестьянами. Но Михась молчал, а я присел к разведенному в стороне от дороги костру и наложил себе полную миску макарон с тушенкой, чтобы пресечь расспросы. Напарник ничего на этот мой жест не сказал, просто ушел к своей фуре и залез в кабину. Что я мог сказать убитому всем произошедшим парню, которому довелось за раз увидеть такое количество покойников, сколько он бы не увидел и за всю жизнь? Утешать я не умею, а от аллергии на созерцание мертвечины вылечился еще в девяносто пятом, когда трупы на улицах одного южного города валялись, как опавшие листья по осени: их было до фига и они жутко воняли. Дня не проходило, чтобы с трудом запиханная в желудок хавка не просилась обратно. Спустя какое-то время я притерпелся, замкнулся и очерствел душой. Созерцание чужой смерти сделало меня не то чтобы равнодушным к своей собственной, отнюдь. Просто пришло понимание, что смерть – это часть жизни, и ее не избежать, какие бы чувства ты к ней ни питал. Деревенским повезло умереть тихо, без мучений, но само собой, я им не завидовал. И еще один урок я выучил на войне: как бы плохо тебе ни было, никогда не отказывайся от еды, если есть возможность подзаправиться. Голодать приходилось неделями, про горячее даже речи не было, и мнимый запах куриного супа, бывало, доводил до исступления.

Пока я ел, Варенуха и двое водил наладили стяжку, и трактор споро оттаскивал поваленные хлысты на обочину. Спустя час спорой работы завал был с грехом пополам расчищен. Мужики только ворчали во время процесса и просили не путаться у них под ногами. Наконец завал разгребли настолько, что моя «пятерка» и фуры спокойно могли пройти по шоссе. Выбитое камнем стекло не заменить, поэтому ехать придется медленно, но я настоял на том, чтобы мы задержались еще немного. Собрав вокруг себя всю нашу небольшую артель, я коротко рассказал, что мы увидели в деревне. Сначала никто не поверил, но после того, как я продемонстрировал фотку, сделанную на камеру мобильника, прибалдевший народ начал стихийный митинг. В глазах людей, даже сжимавших в руках оружие, плескалась только одна эмоция: едва сдерживаемый панический ужас от мысли о том, что эта бойня может означать на самом деле. Так или иначе, но мне удалось призвать водил к порядку и напомнить, что произойдет, если груз в срок не прибудет в Новосибирск. Михася я посадил к себе в машину, приказав на всякий случай приготовить оружие. Он положил карабин на колени и с болью посмотрел на меня:

– Антоха, что творится, ты понимаешь? Почти сорок человек так вот просто на тот свет отправить, это же кем нужно быть…

– Приедем в Болотное, пойдем к местным ментам. – Я повернул ключ зажигания. – Главное, по сторонам поглядывай. Может, бандиты эти рядом ходят, а у нас груз ценный…

– Но ты ж сам сказал…

Меня накрыл приступ злости: на Михася, на долбаную работу, хитрых шоферюг и даже на мертвых крестьян, попавшихся мне очень не вовремя. Всем вокруг нужно простое и желательно нестрашное объяснение, после которого все встанет на свои места: мы спихнем сорок трупов ментам и спокойно поедем дальше, сдадим груз и через трое суток будем дома. А в квартирке свет, тепло и телевизор. Добавим на грудь пару пива и жизнь снова станет прекрасной и удивительной! Самое страшное, что так думают все. То есть поголовно все, не исключая и тех, кто будет искать убийц этих потравленных людей. Тотальное равнодушие, пустые сердца, мертвые улыбки и повсеместная трескотня бравады. Неспокойную совесть и чувство опасности можно заглушить трепотней с друзьями. А для псведоэкстремалов есть Интернет и всякого рода псевдовойнушки, шатания по пригородным лесам с игрушечным оружием – тоже своего рода разрядка. В реальной жизни все совсем иначе: вот есть мертвые дети, а вот совершенно очевидная причина – минометный обстрел. Я знаю, что ни один промышленный газ так быстро не убивает, а вот газ военный вполне способен. Но подсознание не хочет мириться с очевидным, отводит глаза, убаюкивает логику. Это меня отрезвило и, поборов минутный всплеск эмоций, я как можно тверже сказал приятелю:

– Миша, я видел ровно то же самое, что и ты. Рация не работает, телефоны молчат. Наберись терпения, до города рукой подать, вон мостик переедем…

Впереди и в самом деле показался небольшой бетонный мост через какой-то ручей, за которым должна выситься стела с названием города… Точнее, должна была выситься. Не снижая скорости, наш конвой начал перебираться через мост, всем хотелось поскорее добраться до тех, кто все объяснит и поможет. Я искал на горизонте признаки цивилизации, но впереди был только лес. Городок этот не шибко большой, дома все старой постройки, поэтому ориентиров никаких. Разве что на въезде стоит какой-то длинный красный дом, вернее, стоял… Стела с названием города валялась прямо на дороге, непонятно кем поваленная, а от дома остались только дымящиеся развалины. Удивиться происходящему ни я, ни напарник толком не успели. Как только последняя фура каравана перевалила через мост, слева со стороны лесополосы раздались три быстрых хлопка, и кабина грузовоза вспухла ярким клубом оранжево-черного пламени. Дальше я действовал машинально, накрепко вбитые рефлексы никуда не делись, они дремали до поры, чтобы сейчас в очередной раз спасти жизнь мне и приятелю. Перегнувшись к пассажирской двери, я дернул стопор и одновременно нажал плечом, выталкивая Мишку наружу:

– На обочину! Уе…ай от машины в кювет, голову не поднимать!..

Обратным движением скатываюсь с сидения и ныряю прочь из салона, стараясь перекатом уйти в противоположный кювет. Следующая серия хлопков была почти неслышимой, поскольку сразу же последовало еще три взрыва подряд, последний раздался аккурат возле левого заднего крыла «пятерки». Ударной волной и жаром опалило волосы, уши заложило, и рот наполнился запахами паленой резины и горючего. Стараясь уйти как можно дальше от расстреливаемой колонны, я зажал голову руками, чтобы защититься от визжащего в воздухе железного вихря осколков.

– Ду-ду-ух-та-та-та-та!

Подо мной мелкой дрожью затряслась земля, краем глаза я увидел, как вокруг возникают земляные фонтанчики. Теперь я точно знал, что это такое: кто-то сначала расстрелял колонну из автоматической тридцатимиллиметровой пушки, а потом добивал уцелевших из курсового или башенного пулемета. Что может сделать безоружный человек в черной униформе, так хорошо видимый на зеленом фоне невысокой, почти газонной травы? Только двигаться, катаясь по земле, словно ужаленный, сбивая прицел.

– Трр-та-та-та! Ду-ду-у-ухх!..

Пулеметчик особо не старался, видимо, как и любого уверенного в себе человека, сидящего за рычагами мощного, сметающего все и вся оружия, ситуация с беззащитной мишенью его забавляла. Пули ложились совсем рядом, впиваясь в землю со злым гудением, заставляя ее дрожать как живое существо. Потом все мое тело сотряс неслабый удар, пришла резкая боль и темнота, но сознания я не потерял. Случилось то, что любой в схожей ситуации назовет чудом. Катаясь по лугу, я провалился в недавно вырытую для каких-то хозяйственных нужд траншею.

– Бумм-аххх! Бум-ax! Бумм!..

Стрелку надоело меня убивать. Поэтому он накрыл то место, где потерял верткую мишень, очередью из главного калибра. Сквозь ватную тишину и мозжащую боль я мог расслышать только стрекот пулемета и новую серию разрывов. Но последние снова раздавались со стороны, где догорала наша колонна. Просто замереть и валяться в сырой полутьме было бы неправильно, поэтому, встав сначала на карачки, а потом и осторожно распрямившись, я выглянул из своего нечаянного укрытия. Первым делом в поле зрения попала приземистая боевая машина, расстрелявшая колонну. Деловито урча, непонятная гусеничная танкетка выворачивала из-под прикрытия деревьев, развернувшись в сторону шоссе. По прямой до нее было метров сто, и это расстояние быстро сокращалось. Большого удивления не вызвал ее внешний вид, вроде бы ничего особенного. Угловатый короткий силуэт, тонкий стержень автоматической пушки и камуфляжные черно-зелено-коричневые разводы на броне. Это точно БМП. Только вот среди наших, даже самых современных я таких обводов не встречал[2]. На левом борту ближе к носу белеют трафаретные цифры: «11» и ниже «42». Машина рыкнула и быстро пошла на меня, орудийная башня скорректировалась и теперь тонкий ствол пушки с утолщением компенсатора смотрел мне в лицо. Не раздумывая, я резко присел и зажал уши руками, ожидая, что вот тут-то меня и похоронят. Очередь из тех снарядов на таком расстоянии – это верная смерть. Внутренне сжавшись, где-то в душе я надеялся, что вот сейчас проснусь и все это какой-то похмельный кошмар. В очередной раз дрогнула земля, зубы выбили чечетку, из прикушенного языка засочилась в рот кровь. Лишь мгновение спустя пришло понимание, что звук был в стороне от траншеи, как раз там, откуда приближалась БМП. Откуда-то пришла лихорадочная и глупая мысль, что это «наши» пришли. Но здравый смысл окончательно вытеснил остатки мирного расслабленного благодушия, и я только расстегнул кобуру и вынул «мухобойку». Никто не придет, «наши», по всему видно, сдулись. Распрямившись снова, сжимая пистоль, я посмотрел вперед, выглянув из-за края заросшей травой траншеи. Снова мне очень сильно повезло: БМП замерла. Гусеницу, часть фальшборта и передний ведущий каток оторвало взрывом, звук которого я и слышал. В траве неподалеку от меня валялся знакомый цилиндрический предмет. Это была противотанковая мина, еще советского образца ПТМ[3]. И тут же вспомнилась вертолетная пара с контейнерами для «засева». Значит, «наши» все-таки есть! В голове сложились фрагменты мозаики, и я понял логику событий, хотя бы на данном отрезке времени. Наши отступали, но командование и какой-никакой контроль над оперативной обстановкой сохранялись. Ведь кто-то же отдал вертолетам приказ перекрыть опасное направление и засеять его минами. А раз «гостинцы» определенного типа, то и данные о противнике кое-какие тоже присутствовали. Это бодрит, прямо-таки вдохновляет.

Сжимая рукоять пистолета, я выпрыгнул из траншеи и метнулся к броневику, чтобы быстрее оказаться в мертвой зоне орудия и курсового пулемета, если он там был. Адреналин обострил чувства, хотелось только одного: убить танкиста. Словно опомнившись, башня начала проворачиваться за мной, а из-за броневика появился солдат. То, что это именно солдат, я понял мгновенно. Потому что в руках у него был автомат и, весь упакованный в камуфляж, он уже поднимал оружие, чтобы пристрелить меня. Это был конец: нельзя остановиться, чтобы выстрелить по солдату, поскольку пулеметная очередь из БМП хлестнет по сектору и обязательно достанет. А солдат уже поднимает короткий автомат и тоже ловит на прицел меня, бегущего по ломаной линии в его сторону. Мир сузился до нескольких метров травы перед глазами и спокойного лица иностранного пехотинца. Надежда была только на то, что оба моих противника не успеют принять верное решение.

– Tax!

Солдат недоуменно дернулся и, опуская оружие, начал поворачиваться назад.

– Тах-тах!

Трескучие, до боли знакомые звуки! Солдат повалился навзничь, а башня БМП замерла словно бы в недоумении.

Это было больше чем чудо, это была судьба: эти выстрелы я много раз слышал на арендованном агентством стрельбище. Так звучит только Мишкина «сайга». Сей факт я осознал, только добежав до упавшего пехотинца и пинком отбросив экзотическое оружие подальше от его скребущих в агонии рук. Споро обыскав трепыхающееся еще тело, я нащупал в кармашке бронежилета знакомый предмет. Массивный продолговатый цилиндр, по виду – наступательная граната. Доли секунды на то, чтобы осмотреть. Ничего особенного: кольцо, предохранительный рычаг задержки. Все как у нас. Вынимаю колечко и, зажав предохранитель, осматриваю корпус машины в поисках открытого люка. Ага! Задняя аппарель откинута, словно корабельный трап, и я, не думая долго, швыряю гранату внутрь десантного отсека. Но ничего не произошло, все осталось, как было. Запоздало пришла мысль, что вот они, пробелы в образовании: не читаю газет, не выписываю нужные журналы, а то бы знал, что и как в этих импортных гранатах работает. Присев у борта, я крикнул:

– Михась, это ты фрица приложил?

Сначала все было тихо, только беспомощно жужжала гидравлика внутри вражеской танкетки. Потом послышался хриплый смех, и изменившийся до неузнаваемости голос отозвался:

– Антоха, я уж думал… – Голос приятеля дрогнул. – Думал, что не свидимся больше! Ты как там?

– Нормально, жив пока. Сиди где сидишь, гады эти на мину нашу наскочили, но все вроде целы. Шарахнуть из пушки могут, не высовывайся, я что-нибудь придумаю…

Все вокруг стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся туманом. Мне показалось, что это слезы застилают глаза, но через секунду стало ясно – дым валит из десантного отсека БМП. Я поднялся и, чуть пошатываясь, обошел машину с тыла. Дым валил из отсека, застилая все вокруг непроницаемым белесым покрывалом. А секунду спустя верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне, спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, противник как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, я скрутил «фашисту» руки за спиной и отошел от танкетки – вдруг полезет кто-то еще. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться еще один субчик. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого, я расстегнул на нем матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился все гуще, но из «железного коня» больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, и подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залег Михась. Со стороны дороги послышались радостные крики, ко мне спешили трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха и самый наш младший охранник, Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил:

– Там возле левого борта еще один фриц лежит, тащите его сюда…

Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые, как оказалось, за последние полчаса переводя дух. Еще раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что, несмотря на общее положение полной жопы, где-то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты мне попалась под руку дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение – боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и горевать над утраченным благополучием. Прошло каких-то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так все было долго и… Страх только сейчас залез ко мне в сердце, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись, я понял, что нашему конвою пришел конец: все три фуры покорежены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и кое-где даже пробиты снарядами. Грузу хана, однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил его кашлем. На плечо легла ладонь, пахнущая соляркой, это был Варенуха, в другой руке он держал короткий автомат, подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле с болтающимся ремешком.

– Антон Вячеславыч, там еще один под танком хоронился. – Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня. – Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет?

Подумать только! Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджарившего его самого. И все, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей прийти этому самому врагу и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И что мне, тоже едва спасшемуся от такой же незавидной участи, ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшиеся где-то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал:

– Ничего не будет, дай только выбраться из этой передряги. Может, спасибо скажут или медаль какую сочинят.

– Это… – Варенуха уже понял, что случилось, но остатки мирного сознания все еще не отпустили его здравый смысл на волю. – Это же типа самооборона была…

– Нет, Виталий Семеныч. – Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова. – Это не самооборона. Это самая настоящая война.

Варенуха передернул плечами и присел рядом. До него, наверное, уже дошло: вот вражеская техника, вот нерусские солдаты; а вот мы, четверо не понять как выживших мужиков. И все мы уже сделали свой выбор, даже толком не осознавая его последствий. Враги пришли, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь, а для этого нужно убрать все, что мешает. И мы все должны умереть, потому что стали этой самой помехой на пути нового гегемона, очередной высшей расы. Теперь выбор для нас стал очевиден, пусть и маячил он в подсознании каждого, кого иностранцы называют «русский». И мало кого из новых хозяев будет волновать блеяние отдельных селян, насчет того что они, селяне, вроде как самобытные, и не совсем русские, а совершенно напротив. Всех, кто живет на бочке с нефтью, всякой рудой и драгоценными камнями, просто решили вычеркнуть, раз мы отказываемся вымирать сами. Свободный мир устал ждать, им надоели полумеры. В очередной раз пришли охотники за шкурой еще живого, но уже сильно подраненного медведя. Все стало предельно просто: мы убиваем их, чтобы спастись, или они добивают нас.

Значит, будем сопротивляться.

Поднявшись, я пинком взбодрил связанного танкиста, своего первого «крестника» на этой новой войне. Буднично отметив, что это второй раз, когда я поневоле оказываюсь приглашенным в чужой балаган. Танкист выгнулся и, что-то залопотав, попытался сесть, но снова упал. Тогда я взял его за шкирку и рывком посадил так, чтобы его лицо оказалось напротив, когда я присяду вровень. Споро обыскав пленного, выложил все найденное горкой и присел рядом, перебирая трофеи. Припомнив все свои знания, начал выстраивать линию разговора, стараясь произносить иностранные слова медленно и четко. Глядя в удивленные серые глаза, выделяющиеся на круглом веснушчатом лице иностранца, спросил:

– Кто ты такой? Говори правду, и тебе оставят жизнь[4].

Вздрогнув, иностранец удивленно посмотрел на меня. Он не ожидал, что чумазый мужик в непонятной черной униформе знает его язык. Интуитивно я заговорил с пленником по-английски. С того самого момента, как я закапывал трупы крестьян, у меня не было сомнений в том, что за враг на этот раз пришел на мою землю.

– Специалист второй группы первого отделения, отдельного саперного взвода 172-ой пехотной бригады Эд Мастерс, – без запинки отчеканил пленный. – Личный номер…

– Американец?

– Да.

– К какой базе приписана ваша часть?

– Форт Уэйнрайт, Аляска.

В кино американцы постоянно скалятся, словно услышали что-то смешное или вот-вот произойдет нечто прикольное. Но этот конкретный янки был просто слегка ошеломлен тем, что его взяли в плен непонятные аборигены. Долговязый, худой, с рыжевато-каштановыми волосами, сбритыми почти «под ноль». Пока он в ступоре, я продолжал спрашивать:

– Русские, поди, в родне имеются?

Солдат с явным сожалением отрицательно замотал головой. В его понимании, если б в роду у него действительно затесались русские, то это вроде как был бы плюс. Он не знал, что к иностранцам, пусть даже и врагам, у нас всегда относились мягче. Другое дело тот, кто понимал и нарочно пришел убивать тех, кто с ним одной крови. Взволновавшись, что бонуса не оказалось, пленный уточнил:

– Нет, я сам из Сиэтла… Вы правда меня отпустите?

Я уже знал, как поступлю с «языком», поэтому с чистой совестью его успокоил:

– Отвечай на мои вопросы честно, и тогда непременно отпущу. Когда началось вторжение, где направление главных ударов?

Откашлявшись и собравшись с мыслями, специалист Эд Мастерс стал подробно излагать все, что ему было известно. Такая сговорчивость была понятна: он всерьез не верил, что его рассказ может хоть как-то повредить.

– Чем занимаетесь в Болотном и конкретно здесь?

– Мы выдвинулись для оценки плотности минных заграждений, выставленных ру… вашими летчиками вчера с вертолетов. В городе… – Тут американец замешкался, подбирая нужные слова, но снова продолжил: – Города нет. Согласно директиве объединенного командования, все населенные пункты подвергаются принудительной санации.

– Полностью, значит, срываете. Людей вы газом травите, это я видел.

– Нет! – в голосе пленного читалось искреннее возмущение. – Это делают представители военных подрядных организаций. У них есть техника и специальные средства. Мы армия, мы воюем только с солдатами.

– Это все говорят. Я верю, успокойся. – Я через силу заставил себя улыбнуться и поощряющее похлопал янки по плечу. – Пока ты все делаешь правильно, это еще на шаг приближает тебя к свободе. Что еще делаете?

– Мы собираем и складируем трофейное военное имущество, помогаем в оборудовании чекпойнтов и пунктов снабжения. Регулярных войск не так много, в основном контрактники из частных компаний. Они несут охрану и… осуществляют санацию присоединенных областей.

А вот это уже хорошая новость, значит, где-то поблизости склад трофеев. Может быть, есть и пленные, правда, в этом случае стоит поторопиться. Вряд ли пленных берут надолго, раз целые города уничтожают под корень. Подержат суток трое, а потом рассортируют и в расход.

– Где ближайший «чекпойнт», далеко отсюда?

– Пока только временные строения, армия все еще в движении. На юго-западе есть временный аутпост. Там десять человек охраны, два отделения чистильщиков. Они зачищают… э… небольшие населенные пункты. Есть два ангара, заняты под складские помещения.

– Как вооружены эти наемники?

– Два единых пулемета на границе периметра. – Пленный совершенно успокоился. Уверенность в том, что я сдержу свое слово, ровный тон беседы, все это способствовало откровенности. – Один в насыпной ячейке справа от ворот, другой слева на вышке. Наемники вооружены кто чем, фирма их снабжает за свой счет. Видел штурмовые винтовки, похоже, швейцарские SIG. Каски, бронежилеты… Ручные гранатометы, ими они… в общем, это основное оружие для санации.

Я вспомнил деревню и вытоптанную площадку, где стояло человек пять-шесть. Значит, все-таки гранатометы. Нечто похожее прежде видеть приходилось: у нашего ОМОНа такие появились два-три года назад. Теперь механизм был понятен, нужно было заканчивать разговор, пленный больше ничего не знает. Бесполезно спрашивать такого про планы командования и как все начиналось. Максимум чего я добьюсь, это рассказа о погрузке в самолет или на корабль и о мелких стычках с остатками нашей армии… Стоп! А ведь можно залезть в боевой компьютер его танкетки! Я слышал, что есть у них такая штука: глядишь на экран и в реальном времени видно где ты сам, а где соседи. Все в реальном времени, плюс этот пиндос может все показать, где и кто находится. Взяв пленного за шкирку и подняв на ноги, я показал на покинутую БМП:

– Покажешь на карте, где этот аутпост, специалист Мастерс, и мы разойдемся. У тебя свои дела, а я займусь своими. Долгов много накопилось, а свои финансы я привык держать в порядке.

– Да-да, конечно, с деньгами шутить не следует. – Явное облегчение читалось на лице американца. – Я все покажу.

Когда мы, мило беседуя, дошли до броневика, дым уже рассеялся. Граната прогорела, оставив после себя только специфический запах. Возле бронемашины Михась о чем-то спорил с Андреем. При виде нас оба затихли, с ненавистью глядя на американца. Андрей не удержался и, подскочив к пленному, занес карабин, чтобы ударить. Пленник присел, но я успел перехватить руку с оружием на верхней точке замаха.

– Ты че творишь, молодой?!

Парень был сильный, но я взял опытом, притворно поддавшись. А затем с подсечкой и толчком корпусом назад вырвал «сайгу» у него из рук. Бросил оружие поймавшему его за ствол Михасью, уже вталкивая пиндоса в чрево «брони»:

– Миша, держи этого народного мстителя, пока он дров не наломал. Мне с «языком» кой-чего прояснить надо. А ты лезь в будку. – Я толкнул замешкавшегося штатовца. – Включай компьютер, будем обстановку изучать!..

Внутри было чуть просторней, чем в аналогичной нашей машине, было больше света и веяло прохладой, урчал кондиционер. Пробравшись в кресло, очень удобного вида, Мастерс тронул шарик трекбола в центре миниатюрной изогнутой клавиатуры, и небольшой экран перед ним осветился. До этого компьютер тоже был включен, но, видимо, находился в режиме ожидания. Присмотревшись, я узнал на карте дорогу, различил границы лесополосы и даже черную отметку, обозначавшую саму БМП. Пленный крутанул шарик, и изображение приблизилось, теперь я увидел две отметки внутри черной, красную и зеленую, и две красные отметки за пределами «коробочки». Тревожно стало на душе, и я показал на метки:

– Что это такое, специалист?

Тот испуганно втянул голову в плечи, но, превозмогая страх, ответил честно:

– Метки GPS-системы, улавливают сигналы с моего радиомаяка и посылают метку на тактический дисплей и к капралу Пирсу, командиру отделения.

Я медленно вынул свой сотовый телефон и, отщелкнув заднюю крышку, вынул аккумулятор. При взгляде на дисплей компьютера я убедился, что одна метка пропала. Так же спокойно и не оборачиваясь, я крикнул топтавшимся у входа товарищам:

– Мужики, сотовые телефоны говорят пиндосам, где мы находимся. Выньте батарейки, «трубы» тоже лучше уничтожить. А ты, специалист, показывай. – Я снова ласково глянул на американца. – Все по порядку показывай, где этот аутпост, как туда сподручнее пройти. Попутно изложи мне, если знаешь, как долго мы с вами уже воюем, а то в глуши живем, радио-телевизор не глядим…

Парень заговорил.

Многое из услышанного было похоже на бред, но живое подтверждение и трупы на дороге и в деревне – это очень весомые аргументы. По словам пленного, вторжение готовилось более трех лет. Переформировывались части, налаживалось взаимодействие с союзниками. Но русскую разведку это особо насторожить не могло: планов вторжения было запущено более двух десятков. Указывались разные сроки, направления ударов все время варьировались. Представляю себе кипящие мозги наших аналитиков, когда вот они, планы, но их не один и даже не десять, и поди пойми, какой из них реальный, а не деза. Армия, которую постоянно лихорадит от перестроек и перестановок, вооруженная давно устаревшей и неремонтируемой техникой, не смогла бы обеспечить отражения даже двух таких согласованных нападений. У жадных чинуш выторговывались права на транзитные коридоры для всяких миротворческих грузов, которые возили военные грузовые «борта» и корабли. Количество транспорта всегда было не слишком большим, поэтому тех, кто предупреждал о возможности транспортировки сил вторжения таким способом, поднимали на смех. Но в результате в один прекрасный день вдоль наших границ скопилось достаточно кораблей и самолетов. Достаточно для удара. С неба посыпался десант, с аэродромов сопредельных стран поднялись в небо бомбардировщики, а с моря ударили «случайно проплывавшие мимо» флотилии боевых кораблей. Момент был выбран не случайно: агрессия началась в тот момент, когда в России в самом разгаре шло полное переформирование военных округов, части меняли пункты дислокации, а новое единое командование еще толком не освоилось с тем, что оказывалось у него в подчинении.

Враг оказался везде: подобно реке в половодье, войска противника обтекали крупные очаги сосредоточения дезорганизованных, но все еще способных драться российских войск. Лишенные связи, не владеющие оперативной обстановкой, российские вооруженные силы почти повсеместно оказались в окружении. Отрезанные от командования и баз снабжения, многие сопротивлялись недолго. Но страна еще сражалась: крупные очаги сопротивления имелись в Центральной России, на Дальнем Востоке. Вопреки ожиданиям и явному приглашению вступить в альянс с агрессором, Китай не вмешался, ограничившись лишь передислокацией к границе частей постоянной гоовности. Японцы сунулись было на Сахалин, но получили неожиданный жесткий отпор от сил местного размещения и быстро ретировались. Осады однако не сняли. Ядерного оружия никто применять не собирался, поскольку война затевалась именно за территории и ресурсы. Где-то в душе я понимал, почему все было спланировано именно так: на загаженной радиацией земле добывать полезные ископаемые гораздо дороже. Поэтому в ход шли боевые мутагенные вирусы и новейшие отравляющие газы. Вирусы, само собой, дохли через строго определенное время. Газ убивал только людей, рассеиваясь на огромной территории, но через тридцать-сорок минут разлагался на безвредные компоненты. Землю можно использовать, лес пилить, а воду разливать в бутылки и продавать как экологически чистую. Как бы чудовищно это ни выглядело со стороны местных жителей, новых покорителей мира это не волновало. Отбросив начинающую захлестывать сознание ярость, я снова улыбнулся как можно более естественно и продолжил расспросы. Но больше пиндос ничего толком рассказать не мог, и мы вернулись к текущей обстановке, которой он владел более уверенно.

– В районе бывшего города Мошково, – продолжал сыпать фактами пленный, – будет создана база Западносибирского оперативного командования оккупационных войск Альянса. На базе предполагается расквартировать две пехотные бригады, одна типа «Страйкер» – регулярные войска, вторая имеет статус вспомогательной, состоит из сотрудников контрактной службы.

– Наемники?

– Да, так будет точнее. – Иностранец слегка сконфузился, но поспешил дополнить: – Там состав очень пестрый: много выходцев из восточных стран Европы, в основном поляков и албанцев… Кризис, работы нигде нет.

– Угу, – я понимающе покивал, чтобы скрыть гримасу отвращения. – Бедные поляки и несчастные албанцы теперь поедят досыта.

– Во вспомогательных частях свой рацион, – не понял издевки пленный. – Но кормят сносно, никто не голодает.

– Это все хорошо, но скажи, специалист, на бумаге такой карты у тебя нет?

– О, в этом нет необходимости, но я могу распечатать, тут есть принтер.

Устав удивляться, я просто поощряющее кивнул и через минуту держал в руках черно-белую распечатку с текущей обстановкой. Тут были отмечены все объекты, где разместились захватчики, обозначены маршруты движения и районы, назначенные для санации. Теперь пришла пора прощаться, поскольку американец наверняка вызвал подмогу, и скоро ремонтники, а значит, как минимум еще человек пять-шесть вооруженных солдат будут здесь. Выведя пленного из бронемашины, я повел его обратно к обочине, где сидел Варенуха и воинственно тыкал стволом трофейного автомата в уже очнувшегося второго пленника. Взмахом руки я подозвал его и остальных артельщиков. Вынув из кобуры служебный пистоль, я демонстративно передернул затвор и выстрелил в ногу второму пленнику. От резкой перемены обстановки рыжий специалист присел, в недоумении оглянувшись на такого ласкового до этого момента русского. Подстреленный танкист просто орал от боли, выгибаясь дугой, не в силах даже зажать рану рукой. Я подошел к раненому и прижал его туловище ногой, наступив ему на грудь. Буднично обернулся к опешившим товарищам по несчастью и побелевшему от осознания возникшей угрозы амеру.

– Миша, придержи рыжего, чтобы не дергался. Сейчас будем проводить воспитательно-разъяснительную работу среди оккупантов… Не бойся, специалист Эд Мастерс из Сиэтла, – повернулся я с той же теплой улыбкой, что и полчаса назад, к американцу. – Я свое слово держу и буду держать его впредь. Теперь всякий раз, как мне случится взять в плен не меньше двух врагов, одного я буду отпускать, чтобы он рассказал своим начальникам и друзьям о том, что видел.

Убрав ногу с груди подвывающего пленника, я подошел к оторопевшему специалисту и указал стволом пистолета на лежащего ничком танкиста. В глазах недавнего собеседника плескались озера животного страха, теперь он не верил ни одному моему слову. На то и был расчет.

– Твой соотечественник пришел на мою землю убивать, – сказал я. – Как и ты. Вам оказалось мало своей страны, вы решили захватить чужую. Не осуждаю вашего решения, тут все взрослые люди. Но как быть с теми детьми и стариками, которых твои люди потравили газом, точно тараканов? Как быть с сожженными заживо жителями того города, что был за этим лесом? И городами далее по дороге? Вы решили, что таким людям нет места на земле, приняли на себя ответственность. Теперь я и сотни людей, подобных мне, заставим вас заплатить за ваше решение. Не всех купили и не всем запудрили мозги, расскажи об этом своим друзьям и командирам. Отныне я не дам вам покоя и буду убивать, где бы ни встретил. Отдельно скажи наемникам, что их я в плен брать не буду: раз записались сеять смерть за деньги, облегчать им их работу я не буду. Теперь каждый цент жалования придется отработать по полной. Придется повоевать, раз пришли воевать.

Я вернулся к притихшему раненому, рывком поставил пиндоса на колени. Потом приставил ствол к затылку сжавшегося и уже ничего не соображающего танкиста.

– Этот умрет легко, я его просто пристрелю. А вот следующих, кого поймаю, буду поить бензином и заставлю жрать землю.

После этих слов я буднично нажал на спуск, хлопнул выстрел, прошедшая навылет пуля выбила на траву частички мозга и осколки кости, перемешанные с кровью. Танкист упал, по телу прошла легкая судорога, запахло дерьмом и мочой. Причем обмочился и рыжий специалист, которого Михась тут же отпустил. Пленный рухнул на траву и завыл, бормоча какие-то слова. Я же спрятал пистолет в кобуру и обернулся к своим товарищам, тоже опешившим от всего произошедшего. Я их понимаю: одно дело убить в горячке боя, и совсем другое – пристрелить такого беззащитного на вид пленника.

– Мужики, не надо стоять столбами и видеть во мне Гитлера. Они пожгли три города, уничтожили пять деревень и два больших поселка! Во всей округе нет живых людей, кроме этих импортных упырей. Пленных и сообщников не берут: рабы им без надобности, а прихвостней почитай что вся Европа. Они как на пикник, все с собой сюда тащат. Поймите, мы им ни в каком качестве не нужны, все, кто живет в России, – балласт. Наша армия еще сражается, не все продались и сбежали, кое-кто дерется на Урале и в Приморье. У нас единственный выход: сопротивляться, грохнуть как можно больше этих. – Я пнул мертвое тело танкиста. – Тогда они будут бояться. Нужно драться. Так дольше проживем. И если не победить, так хоть чутка сквитаться получится. Если кто со мной – пошли, если хотите на убой – сядьте возле трупов, скоро их дружки приедут и нагрузят вас свинцом. Так как оно будет, мужики?

Все трое стояли неподвижно, время от времени то один то другой бросал короткие взгляды на убитого мной американца. Рыжий специалист сидел на земле и тонко подвывал. Его мир перевернулся. Убивать глядя в окуляр танкового прицела или нажимая кнопки в уютной полутьме бункера, гораздо проще, если не думаешь, что однажды это может произойти и с тобой. Вся накачка военных психологов пошла прахом; американец реально понял, что не только он может отнять жизнь, но и ему вполне свободно могут вот так буднично вынести мозги.

Первым очнулся, как ни странно, водитель Варенуха. Поправив каску, он вышел вперед и встал рядом со мной. Много всего навалилось на этого кряжистого, рыхловатого мужика. Коротко стриженные остатки волос на почти лысой круглой голове топорщились, придавая этому кряжистому, рыхловатому мужику одновременно комичный и решительный вид.

– Я с тобой пойду. – Водянистые светло-карие мутноватые глазки водилы сверкнули под кустистыми бровями. – У меня жена и внуки в Нижнеудинске… Как думаешь, Антон, может, выжили?

– Про Нижнеудинск у этого, – я кивнул на специалиста, – ничего выспросить не удалось, будем надеяться, что кто-то спасся, Виталий Семеныч. Помнишь, как мимо колонны утром джип промчался? Может, тот, кто за баранкой был, что-то знал и нарезал в безопасное место. А это как раз в наши края. Надежда есть всегда, я так считаю. А вы, бойцы, что скажете?

Андрей молча сел рядом с американцем и отрицательно замотал головой. Карабин у него предварительно забрал Михась, поэтому я не беспокоился. Но в последний раз попытался урезонить парня:

– Андрюха, они же грохнут тебя прямо тут, не дури!

– Мне все равно… Пусть убивают… Устал я. Не могу так, как вы. Может, миром все закончится, может, это учения какие-то совместные и все образуется. Отстаньте!..

Взгляд у пацана был совершенно дикий, полный безумного отчаянья. Еще когда он начал кидаться на пленного, я подумал, что с парнем будет много хлопот. Такой взгляд и полубезумные речи мне были знакомы, обезумевшие от безысходности бойцы либо ложились на землю и тихо умирали, либо, встав в полный рост, шли вперед, опустив руки, пока чеченцы не пристрелят. Остановить такого шатуна нереально, только зря тратить время и силы – все одно встанет и пойдет на зов свихнувшегося подсознания. Не став тратить больше времени, я повернулся к приятелю.

– Ладно, как скажешь. Михась, ты тоже решил сдаваться?

Мишка сильно изменился с того момента, как мы вместе пошли за трактором в деревню. В коротко стриженной шевелюре более отчетливо стали проглядывать седые пряди, морщины явственно проступили на лбу, под потухшими глазами собралась в подглазных мешках нездоровая синева. Грязная, прожженная в нескольких местах черная униформа висела мешком, но руки крепко стискивали карабин. Ничего не говоря, приятель шагнул в мою сторону, встал рядом.

– Ладно. – Облегчение сквозило в моем голосе, что ни говори, а одному начинать карьеру мстителя не так сподручно. – Тогда давайте собираться, скоро приедут ремонтники. Нужно приготовить сюрприз. Виталий Семеныч, пойдем со мной к броневику, его надо как следует подготовить. Михась, ты собери все патроны, что у нас есть, обыщи еще раз трофейные шмотки на предмет чего-нибудь полезного и жди тут.

Подойдя к скорчившемуся на земле американцу, я легонько ткнул его носом «берца» в бок. Тот дернулся, как от удара током, и проворно отполз на пару шагов. Успокаивающе подняв ладонь невооруженной руки, я снова перешел на английский:

– Тебе лучше идти к своим, специалист. Видишь того старого русского, что пошел к твоей машине? – я указал украдкой на бегущего к БМП Варенуху. – Не хотел тебе говорить, но он старый коммунист и не одобряет того, что я решил тебя отпустить.

На лице пленного понимание сменилось мертвенной бледностью и еще одним приступом ужаса. Вскочив, американец выжидательно посмотрел на меня.

– Беги по шоссе на северо-запад, я отвлеку коммуниста. Минут двадцать у тебя будет, чтобы добраться до леса. Беги!

Уговаривать не пришлось, пленник, запинаясь и падая, резво припустил по обочине в указанном направлении, поминутно оглядываясь. Видимо, ожидал выстрела в спину. Смотря вслед удаляющемуся специалисту, я впервые за сегодняшний день испытал чувство, что все стало хоть немного налаживаться. Первый шажок к непомерной для теперь уже троих оторванных от дома и соотечественников лишних людей цели, сделан. Пусть пока маленький, микроскопический в масштабах развернувшейся трагедии, но из таких эпизодов и складывается победа.

Как только долговязая фигура американца скрылась за пригорком, я ускоренным шагом двинул к БМП, чтобы помочь Варенухе с устройством сюрприза. Пленника я отпустил не зря: если мы собираемся действительно регулярно доставлять амерам неприятности, то следует также давить им на психику. Этому я научился в Чечне, где нечто подобное делали местные духи. Такой прием оказывал сильный деморализующий эффект, особенно на новичков. Молодые с ужасом слушали переходящие из уст в уста рассказы об издевательствах боевиков над пленными. А лекарство, как всегда, было в подобном: как только убиваешь своего первого духа, страх прячется в самый темный угол подсознания и лишь делает тебя сильнее. Но я надеялся, что с амерами будет иначе. После войны я интересовался, как подобные вещи переносят солдаты в других странах. Вьетнамский опыт меня особо не вдохновлял, народ в семидесятые годы был крепче, чем в девяностые. Еще жива была память о прошедшей войне с фашистами, боевой дух американцев тех лет казался очень высоким. Другое дело последующие войны с арабами и афганскими духами. Часто приходилось читать и слышать, как люди сходят с ума от боевой усталости, просто на ровном месте. Без выхода на боевые, сидя на каких-нибудь хозработах или чиня технику в автобате. А условия в лагерях американских вояк гораздо лучше, чем были у нас в том же Афганистане. Вникая в проблему глубже и читая сообщения какого-нибудь ветерана из американской Алабамы или английского Саутгемптона в новом интернет-изобретении – Живом Журнале, я начинал понимать разницу. Западные люди слишком привыкли к комфорту и долгой жизни, наполненной лишь мелкими неприятностями. Так или иначе, все можно решить и снова существовать, не напрягаясь. Приходя на войну, такой человек думает, что попал в видеоигру, где в любой момент можно нажать на паузу и все прекратится. А когда приходит понимание, что игры и шутки кончились, стресс выдавливает из западного человека любую волю к победе. Я не говорю про киношных «рэйнджеров» и бравых «маринс», этих наверняка мало и им и без того хватает забот. Мы же будем иметь дело с наемниками, которые особо рисковать не желают, и с военными из строевых частей. Эти в массе своей жиже по духу и не так сообразительны. Конечно, есть у них всякая техника, они организованы и прекрасно вооружены. Но вот тут мы и будем работать над тем, чтобы эту идиллию нарушить. Внести диссонанс, заставить бояться и, как следствие, совершать ошибки, паниковать. Только так можно попробовать выжить самим.

В последний раз глянув на впавшего в ступор Андрея, черной запятой выделявшегося на фоне зелени луга, я повернулся к артельщикам, и увиденное стало еще одним позитивным импульсом. Оба были заняты делом: Михась сортировал патроны к двум разложенным на его куртке карабинам, а водитель Варенуха, вынырнув из недр подбитой БМП, показал мне измазанный черной смазкой правый кулак с отогнутым вверх большим пальцем.

– Я тут чего придумал. – Водила спрыгнул на землю и стал водить корявыми пальцами в воздухе, объясняя идею. – Трупы можно внутрь прибрать, аппарель закроем изнутри. Ты говорил, Антон, что у них в форме радио вшито?

– Маячки навигационные, и что?

– А то, – Варенуха хитро оскалился, сверкнув железной фиксой. – Аппарель я закрою, а к боекомплекту гранату привяжу. Станут они люк открывать, и всем тут же хана!

Идея показалась мне здравой, и я пошел вместе с водилой снова к дороге, откуда мы споро дотащили труп казненного танкиста и сложили его в десантный отсек танкетки, где уже лежали вповалку двое американцев, прибранных невольным изобретателем чуть раньше. Приладив к люку найденную среди прочего трофейного хлама круглую осколочную гранату, соединенную с отрезком тонкой медной проволоки, мы совместными усилиями закрыли бронемашину наглухо. Механизм аппарели водила испортил изнутри, поэтому вручную снаружи ее уже не опустить. Если ремонтники будут ломиться внутрь, так и так придется открыть один из трех люков, соединенных проволокой с гранатой. Отойдя на десяток метров от подбитой машины и придирчиво ее осмотрев, мы решили, что и так сойдет. А буде пиндосы заподозрят неладное, так значит, и у них случается в жизни светлая полоса. Сейчас более всего меня, как молчаливо избранного лидера нашей маленькой партизанской группы, волновали более насущные вопросы. По словам Михася, патронов было меньше чем два штатных магазина на ствол. Для солидного боя не хватит, и уж тем более с таким арсеналом: два полуавтоматических «укорота» да пара восьмизарядных маломощных пистоля, это не артиллерия. Ну что хоть это есть.

Уйдя от бронемашины, мы взяли направление строго на запад, ориентируясь по меткам на распечатке и встроенному в мои часы компасу. Штука удобная, покупал для охоты, чтобы не мыкаться по лесу в случае чего. Бывалые говорили, что, мол, компас в часах – вещь бесполезная, декор да и только, при этом они многозначительно потрясали «луковицами» солидных приборов, стоящих немалых денег, а кто-то даже хвастался новомодными электронными приборчиками спутниковой навигации. Я не спорил, уважая чужие причуды, но всегда делал по-своему. Когда делаешь ставку на мобильность, всегда в чем-то проигрываешь, но достигается главное преимущество: все свое ношу с собой. Поэтому сейчас у меня был не такой точный, но компас, а в кармане лежал пусть и не тесак, но хороший складной нож. Поэтому и не заблужусь, и в случае чего будет чем хлебушек порезать. Нож тоже всегда ношу с собой, даже если иду за хлебом. Знакомые, ну из тех, что говорили про компас, опять не одобряли, считая это блажью и чудачеством. И снова я не обижался, поскольку ножик был дорог мне как память. Черная роговая рукоять и широкое семнадцатисантиметровое стальное лезвие. Обычный складной нож, взятый в качестве трофея во время дежурства на концерте заезжей знаменитости. Парень, у которого я отнял «железку», затеял драку с приятелями у касс, по счастью никого не порезал. Менты из оцепления вмешиваться не хотели, боялись связываться с поножовщиной, а я вписался. В результате получил отличный ножик и премию от тогдашнего начальника смены. Трофей потом оказался чем-то очень редким, один продавец из охотничьего магазина, где я все время покупаю патроны и кой-чего по мелочи, даже предлагал за нож четыреста баксов. Но есть у меня такая черта – за деньги друзей не покупаю и тем более не продаю.

Хуже всего в нашем отряде обстояло с едой и питьевой водой. Вся провизия и вода в канистрах сгорели во время нападения, и с фур ничего спасти не удалось. Груз в этот раз был вообще штукой бесполезной – мебель и сантехника. Поэтому тут тоже поживиться особо не вышло. В броневике мы разжились упаковкой из четырех пластиковых полулитровых бутылок, на этикетках которых была надпись «Эвиан». Ниже сообщалось, что это чистая минеральная газированная вода. Были еще рационы в белых блестящих термопакетах, да четыре шоколадных батончика. Этого должно было хватить дня на два, но при всей экономии, а ведь нам предстояло скрытно идти ускоренным маршем, до базы карателей около двухсот километров. Это само по себе не так просто, а еще была вероятность, что амеры снарядят погоню. Но последнего я мало опасался: ну, поищут нас по округе, может, даже вызовут еще каких-нибудь специалистов по отлову партизан, так это когда еще будет. Потом допросив отпущенного нами пленного и сверив его показания с теми, что выжмут из бедолаги Ильинского, поймут, что мы люди случайные. Может быть, сориентируют наемников с «опорника», куда мы сейчас идем, а может, и вообще забьют на поиски. Это же не кино, тут все заняты своим делом и чужой гемор никому не нужен. Серьезных неприятностей я ожидал только с неба. В последнее время по новостям и от продвинутых молодых коллег приходилось слышать про хитрые беспилотные аппараты, на которые у амеров, судя по всему, была вся надежда. Если на базе, откуда приехал на «броне» специалист Эд, есть пара-тройка таких «птичек», дело может обернуться кисло. По слухам, эти самые беспилотники вполне смогут выследить группу людей с воздуха и пульнуть чем-нибудь нехорошим, а то и расстрелять из бортовых пушек-пулеметов. В лесу от тепловизоров не укроешься, аппаратура там стоит такая, что по спектру атмосферы найдут место, где прячется дышащая кислородом тварь размером с человека, и по примерным координатам позвонят. Артуха[5] у нашего противника работает очень хорошо. Неприятные мысли кружили в голове, одним словом. Но артельщикам я ничего этого говорить не стал. Мужики только-только обрели некий смысл жить дальше, пугать их новыми напастями будет совершенно неправильно. Забрав у Варенухи импортный ствол, я кое-как отсоединил магазин, выщелкнул патроны и как мог разобрал оружие на части. Напоследок просунув тонкий ствол автомата между катком и опавшей гусеницей БМП, согнул ствол специальной буквой «хрен выправишь». Себе оставил только прицел, который вполне может заменить бинокль на первых порах. Взамен утраченного трофея дал водиле карабин покинувшего нас Ильинского, благо с ним Варенуха умел обращаться. Может быть, это импортное чудо лучше и наверняка точнее и современней «сайги», спорить не стану. Но в бою лучше использовать то, что знаешь, война не любит невежества. Что-то подсказывало, что для изучения матчасти пиндостанской армии у нас еще будет уйма времени.

* * *

Россия. 26 июля 2011 года. Юго-восточная окраина бывшего поселка городского типа Тогучин. Aymnocm охранного агентства «Блэкстоун – Сауз». Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат» Антон Варламов. Акция возмездия «номер раз».

Трое суток без сна и с короткими перерывами на отдых мы шли по лесам в направлении, указанном пленным американцем. Как я и предполагал, нас не преследовали, или поиски велись в совершенно ином направлении. За все эти четверо суток мы словно оказались в туристическом походе. Лес стоял пустой, пару раз я видел следы медведя, Михась подстрелил пару рябчиков, и мы запекли их в глине. Неожиданно легко удалось пополнить запас воды и даже вымыться в небольшом ручье, который неизвестно куда бежал, радостно журча. Природа напоминала нам, что война – это вообще глупости, вечно только это вот вековое великолепие, а мы, люди, только все портим. Плутать особо не пришлось, компас не давал сбиться с пути. Легкие, в титановом корпусе и с солнечной батарейкой, «котлы» корейской сборки никогда не врали больше чем на две секунды за трое суток и даже после серьезной встряски шли как ни в чем не бывало.

Указанный американцем аутпост разместился на окраине какого-то поселка. Вернее, того, что от него осталось после процедуры «санации». Ровная проплешина оплавленной до стеклянной корки земли – вот собственно и все, что напоминало о живших тут людях{3}. Судя по характеру разрушений, город обстреляли из установок залпового огня, может быть, поработала и ствольная артиллерия. Нечто подобное я уже видел, но тогда это были обычные снаряды, которыми пуляли «Грады»[6], чтобы выкурить духов из села. Тут мощность была просто адская, чтобы вот так оплавить землю, нужно было часов десять лупить. Слышал, что в Афганистане были такие бомбы, ими летуны выкуривали боевиков из горных пещер. Знакомый, что рассказывал о такой бомбежке, потом долго молчал, видимо, впечатления от увиденного были слишком велики. Может, и тут авиация поработала, но что-то подсказывало, что это постарались «боги войны» – слишком рано еще для авиации, не развернется она в такой короткий срок. А вот артуха вполне может быть десантирована с воздуха или привезена отдельно. А это значит, что у моего маленького отряда появился обширный фронт работ. Как только будет исполнена первая часть задуманного, надо не забыть наказать мужикам, чтобы особо не усердствовали и дали возможность захватить хотя бы парочку пленных. Эти должны будут знать, кто работает по населению и откуда. Но всему свое время.

На случай патрулирования прилегающей местности мы расположились в пяти километрах от аутпоста наемников. Лес тут был такой же, как у нас в области, поэтому найти небольшую низинку подальше от звериных троп и проезжих дорог труда не составило. Пригодился шанцевый инструмент в виде двух складных малых саперных лопаток, которые мы захватили с собой по моему настоянию. Примерно в километре от места временной стоянки я и Михась осторожно рубили молодые деревца и не торопясь таскали их в лагерь. Вскоре получился навес, вполне способный удержать дождевую влагу и в случае чего укрыть нас от наблюдателей сверху и тех, что будут прочесывать местность. Навес упирался заостренными кольями в склон оврага, а вход затворялся плетенной из прутьев кустарника заслонкой. На плоской крыше Варенуха навалил старых сосновых игл и палой листвы, которую мы с Мишкой таскали издалека. В довершение всего стыки были заложены пластами мха, так что внутри можно будет какое-то время отсидеться. Мужики совсем уж было собрались обустроиться тут надолго, но пришлось разбить их хрустальные мечты заявлением, что тут мы долго сидеть не будем. После планируемого уничтожения базы наемников тут может оказаться слишком людно. Но пока ведем наблюдение и присматриваемся, шалаш вполне сойдет за временную базу. Из глины и прутьев гибкого кустарника удалось соорудить неплохую вытяжку с замаскированной мхом крышкой. Теперь даже в дождь дым от костра будет стелиться по земле и быстро рассеиваться, а проложка из мха не даст воздушным разведчикам шанса с ходу засечь источник тепла на общем фоне. Сделав еще пару мелких приготовлений, необходимых для того, чтобы нас как можно более трудно было искать, я в первый раз вывел отряд на разведку. Сначала решили идти все вместе, и я едва уговорил Варенуху остаться на хозяйстве, чтобы не рисковать всем скопом. Да и он лучше всех из нас троих показал себя как строитель, особенно ловко у водилы получалось плести что-то из прутьев. А это сейчас было очень важно для осуществления «плана возмездия», общая схема которого уже варилась в собственном соку, приобретая все более реальные очертания.

Петляя и ступая как можно более широко, чтобы не топтать прямую стежку к жилью, мы с приятелем вышли к краю леса, примыкавшего прямо к заросшему высокой травой полю. За ним, метрах в пятистах, виднелась искомая база этих самых ассенизаторов. Наблюдать с земли получится не слишком удобно, да и что я там увижу, кроме куска сетчатого железного забора и ворот рядом с вышкой. Поэтому, насобирав по дороге мха и пучков травы, мы с Мишкой как умели обмазались землей и, вывернув робы и штаны наизнанку, серовато-зеленой подкладкой наружу, унизали куртку и штаны собранным мусором. Природа не любит прямых линий, а за окрестностями наверняка наблюдают. Да и в лесу такой прикид будет куда сподручней, чем наш стремный вертухайский колер. Короче, когда я забрался на старую, с толстым стволом и ветвями березу на пригорке, то с пяти шагов походил на лешего. А в кроне кучи зеленых листьев меня вообще было не разглядеть. Вооружившись трофейным прицелом, я принялся за наблюдения, стараясь как можно меньше двигаться. Чтобы совсем уж увериться в собственной незаметности, еще в лагере я выпросил у Мишки кусок черной изоленты, соорудил нечто вроде колпачка с узкой поперечной прорезью и надел его на окуляр таким образом, чтобы он закрывал линзу. Такие колпачки надевают на противотуманные фары – и на объективы прицелов, чтобы скрыть блики оптики от постороннего наблюдателя. Поле зрения при этом чуть смазывается, но в данном случае особой четкости не требовалось. Приятель остался внизу. Мишка отполз от дерева метров на десять, чтобы в случае чего подстраховать, если вдруг нас не накроют минометным огнем, а решат взять живьем. И даже если меня пристрелят, Мишка сможет уйти к Варенухе и они сами решат, как быть… Но это на крайний случай. Как я уже говорил, у меня не было уверенности, что армейцы предупредили наемников о нашем визите или что те восприняли предупреждение всерьез.

Прицел давал узкое поле обзора, но я давно умею правильно обращаться с монокулярами и прицелами. Секрет в том, чтобы вести наблюдение обоими глазами и наводить оптику туда, куда смотришь невооруженным взглядом. Так и устаешь меньше, и картина получается более полная и подробности не проскакивают мимо сознания.

База представляла собой огороженный участок, примерно сто пятьдесят на двести метров, почти в чистом поле. Внутри два типовых железных ангара, забранных частой масксетью, длинная, похожая на коровник казарма. Была еще пара отдельно стоящих щитовых домиков, скорее всего для офицеров и прочего начальства. У северной стены – нечто вроде временного гаража: три бронированных джипа, вроде бы их называют «хамви»[7], и грузовик с тентованном кузовом. Грузовик, видимо, для перевозки трофеев. А вот на джипах наемники мотаются на зачистки. Пока все так, как описывал пленный. С северо-востока к забору подходила небольшая рощица из трех близко растущих берез и чахлой пихты. Ограждения стандартные: сетчатый забор в два ряда, внутри этого пространства – две вышки, ориентированные с юга на север в противоположных концах периметра. Так они перекрывают пространство вокруг базы и в случае нападения запросто способны обеспечить неслабое огневое прикрытие. На обеих были турели с пулеметом и автоматическим гранатометом, и по три часовых, щупающих местность оптикой. У единственных ворот смонтирована огневая точка, чуть дальше, метрах в ста по дороге, выстроено противоминное заграждение из бетонных блоков. Это навело меня на мысль о минных полях вокруг базы… Так и есть: осматривая окрестности возле рощицы, я заметил труп медведя. Косолапый видимо, вышел из леса к людям, как обычно делают эти наглые звери, прельщенный запахом помойки. Но преодолеть смог только метров двадцать от крайней березы, где и напоролся на мину. Скорее всего, амеры засеяли поле чем-то полимерным. Лесной хозяин капканов боится, чует их, и будь мины старые, к ограждению бы не сунулся.

Получалось довольно кисло, если судить с позиции слабо информированного мстителя. Я же был из другой породы, и кое-что об обитателях этого гадюшника было уже известно. Поэтому укрепления разглядывал в основном от скуки, чтобы выяснить то, что реально было необходимо для налета на базу. Наемники ждут именно внешнего открытого и наглого нападения или группы диверсантов. От прямого штурма они отобьются, диверсов возьмут на прохождении «полосы препятствий». Чего парни реально не могут предположить, так это того, что их ожидает та же участь, которую они уготовили жителям окрестных деревень. Мысленно усмехнувшись, снова приникаю к окуляру прицела…

После восьмичасового бдения мы с Мишкой поменялись и я ушел обратно в лагерь. Теперь получалась эдакая пересменка, когда за базой велось почти что круглосуточное наблюдение и все вроде как были заняты делом. Так мы сидели еще трое суток, пока на очередном военном совете не было решено, что пора бы уже пиндосам пустить кровь. Нападение решено провести в два этапа, поскольку штурмовать такое укрепленное место в лоб будет неумной затеей…

Раз-два! Вдох-выдох! Землица не торопится покидать свое нынешнее жилище и пересыпаться в сложенную на краю широкой траншеи мою запасную рубашку, пожертвованную в фонд обороны. Столько я не копал и не строил уже лет пять, с тех пор как помогал бывшей жене на ее фамильном дачном участке. Вы спросите, почему и что это я копаю? Да еще ночью, посреди узкой грунтовой дороги в лесу, а мои партизаны оттаскивают желтовато-черную почву в сторону и волокут в лес. Все очень просто: согласно решению последнего совета нашего племени, мы готовим пиндосам засаду. Спорить со мной по поводу того, как это будет, никто не стал. План получился хороший, вот только очень трудоемкий и грязный. Все сводилось к тому, чтобы подстеречь один из джипов, регулярно выезжающих из периметра. Как и отмечалось ранее, что армейцы, что частники не шибко беспокоились тут в тылу, считая, что ни у кого кроме них оружия уже нет и война ушла дальше на восток. Поэтому, уничтожая маленькие поселки и деревни, ассенизаторы выезжали небольшими группами по четыре-пять человек, то на одной, то на двух машинах. Ездили в одно и то же время по единственной грунтовке, потом сворачивая на проселки, куда их, видимо, наводила авиация. Выезжали они затемно, но все-таки сторожились: на каждом джипе была оборудована турель, со всех сторон прикрытая бронещитками. Сам джип тоже имел защиту, поэтому просто стрельнуть в колесо или по стеклам в надежде проколоть-разбить будет крайне глупо. А вот устроить подлянку, чтобы пиндосы сами вышли из тачки, – это оказалось трудной, но вполне решаемой проблемой, тем более что дорога грунтовая. Мишка предлагал повалить поперек дороги дерево, но я резонно заметил, что на скорости джип бревно просто протаранит и поедет дальше, к тому же у нас нет топора, а ветками внедорожник не остановишь. Но точно рассмешишь водилу, а пулеметчик чесанет очередью по обочинам, и всем партизанам – гарантированная хана. Поэтому решено было поступить хитрее: поперек дороги, мы вырыли не шибко широкую траншею, положив сверху плетенную из прутьев решетку, обмазанную глиной, а потом присыпанную грунтом. Длина траншеи была ровно из конца в конец дороги, глубина в рост человека, а ширина примерно метр двадцать, чтобы передние колеса машины ушли в нее прочно. Обустройство ловчей ямы заняло у нас часа четыре, с учетом размещения двоих стрелков на обочине слева по направлению от базы и одного справа, за двадцать шагов от первых двух. Мы все отрыли себе по индивидуальной ячейке с точно такой же крышкой из плетенки, с привязанными к ней кусками политого водой травяного дерна. Таким образом получилась классическая засадная схема с поправкой на местный колорит: двое стрелков с фланга и один в тылу машины.

Передохнуть почти не получилось, мы только-только расселись по своим местам, как от базы послышалось знакомое урчание мотора. Мысленно я уже видел, как тупоносая прямоугольная машина с торчащим из люка в крыше пулеметом быстро приближается к нам… Поднимая пыль, «хамви» на скорости проскочил поворот, от которого до нашей ловушки уже была пара минут быстрой езды. Сомнения так изъели мне душу, что от нетерпения хотелось выйти на дорогу и пинками заставить пиндосовского водилу ехать быстрее. Все случилось внезапно, от чего я даже не успел собраться с мыслями: джип промелькнул мимо и… Грохот получился знатный, что-то в машине немилосердно скрежетнуло, мотор взревел на высокой ноте, и его последний аккорд слился с воплями тех, кто находился внутри. Но нам появляться было рано: нужно, чтобы кто-то вышел из машины, разблокировав дверь. Сквозь щелку между крышкой и краем окопа, я видел, как сработала наша затея. Машина села в траншею прочно, окунув внутрь передний мост и бампер, отчего зад ее задрался на добрых полметра вверх. Послышался раздраженный говор, водительская дверь стала открываться, а за турель поднялся из салона стрелок и провернулся вокруг своей оси, прикрывая вылезшего водилу. Ждать, сейчас только ждать!..

Вот вылез невысокий мужик, неформально одетый в зеленую майку, камуфляжные фасонистые штанцы и с небрежно закинутым назад коротким автоматом. Осмотрев траншею, он недоуменно присел на корточки, а стрелок за турелью что-то неразборчиво спросил. Водила пожал плечами и помахал рукой кому-то в салоне: мол, выходите оттуда. Задние двери одновременно открылись, и оттуда вышло еще трое парней. Одеты наемники так же неформально, только оба еще в разгрузочных жилетах и легких, похожих на велосипедные, касках. Само собой, что все были вооружены и настроены явно как полагается: хотя никто из экипажа оружия на изготовку не взял, а активность проявлял только пулеметчик, я сразу смекнул, что деньги парням платят не зря. Оружие они держали стволами вниз, но каждый настороженно зыркал по сторонам, готовый в любой момент залечь и начать воевать. Будь бой открытым, нам с ними точно не совладать. Ждать, еще немного нужно обождать! Сжав пистолет в начавшей потеть руке, я мысленно уговариваю мужиков сидеть тихо и ждать моего сигнала.

Вот прошла минута, другая, и наемники чуть ослабили внимание. Никто не стрелял по ним из кустов, ни тебе криков, ни взрывов, просто откуда ни возьмись возникла дыра в земле. Постепенно все четверо столпились у края траншеи, а пулеметчик свесился за край переднего щитка своего насеста, чтобы лучше было видно.

Время! Бесшумно поднимаюсь в своем окопе, отодвинув крышку влево и вскинув пистолет. Совмещаю прицел с башкой пулеметчика и плавно выжимаю спуск. Выстрел получился не громким – наемники у ямы что-то громко обсуждали. Спустя три долгих удара сердца слева послышались два резких хлопка, потом еще и еще!.. Звуки стрельбы смешались с криками боли и недоумения, потом к общей какофонии добавился треск автоматической очереди, кто-то слева громко вскрикнул, один карабин смолк, но потом в унисон снова заговорили обе «сайги».

Не тратя больше ни секунды, выпрыгиваю из окопа, перекатом ухожу вправо и в полуприседе иду к машине. От одного из вояк, кажется, скатившегося в траншею, меня закрывает корпус джипа. Он видит только двоих из нас, может быть, даже ранен. Снова слышится злая короткая очередь чужого автомата, мои партизаны благоразумно молчат. Патронов, увы, уже осталось по два-три на ствол. Вот добираюсь до правого борта накренившегося «хамви» и в несколько гусиных шажков достигаю крыла. Так и есть: наемники кучей лежат на краю траншеи, уцелел скорее всего тот, что стоял дальше всех справа, успел скатиться в траншею и открыть огонь. Уже вижу его спину, прикрытую только «разгрузкой», да загорелую лысую голову. Наемник вскинул к плечу автомат, что-то выцеливает у обочины, меня совсем не замечает. Не раздумывая, прыгаю на него сверху, одновременно нанося удар рукоятью пистолета. Охнув от неожиданности, иностранец заваливается вперед, тело его обмякло под моей хваткой. Больше никто не стреляет, вроде управились на пока…

– Tax! Тахх!..

Две пули почти одновременно прилетели со стороны леса. Одна впилась в землю в трех метрах правее, другая сплюснулась о левое переднее крыло джипа. Совсем рядом. Весточка как раз оттуда, где сидят Михась и Варенуха. Черт, чуть не забыл, что они меня не видят и все еще думают, что я где-то в тылу.

– Хорош палить, мужики, тут кроме меня уже никого! Идите сюда, а то мне «языка» одному из траншеи не выдернуть.

Послышались приглушенные голоса, и вскоре к машине подбежали запыхавшиеся артельщики. Бегло осмотрев обоих, констатирую, что вскрик, который я слышал, принадлежал водиле. Ерунда: в щеку под левым глазом ему угодила солидная щепа, выглядит страшно, но так вообще-то просто царапина. Крикнул начинающий мститель с непривычки, что вполне простительно: кругом стрельба и все такое, а тебе адски больно, само собой, первое, про что успеешь подумать – жутко тяжелая, смертельная рана. Я рад, что вроде как никто больше не ранен и тем более не убит.

Сообща артельщики выволокли уже приходящего в себя наемника, но Мишка опомниться ему не дал, пристегнул иностранца за обе руки к решетке бампера пригодившимися служебными «браслетами». Я пожалел, что свои остались в бардачке «пятерки», да так, видно, с ней и пропали. Дернувшись пару раз, пленный начал ругаться на трескучем языке; некоторые слова были отдаленно знакомы. Когда я сам выбрался и немного стряхнул с себя землицу, то разобрался, что специалист Мастерс и тут не соврал – пленный оказался поляком. Это я просек, как только услышал знакомое и почти родное: «Курва матка!» Что это означает, до сих пор не знаю, но звучит как ругательство, да и громкий голос польского наймита резал уши. Подойдя вплотную, я от души пробил с ноги ему в солнечное сплетение, и поляк, захрипев, умолк. Потом я заглянул в салон джипа и спустя пару минут нашел объемистую аптечку. Названия были незнакомые. Поэтому ориентироваться пришлось на слова, в которых имелась приставка «анти». Так удалось найти порошок, напоминающий по действию стрептоцид, шовный материал и лейкопластырь. Используя в качестве дезинфектора водку, часть которой я перелил из бутыли в трофейную флягу и таскал на поясе, я вымыл руки и принялся целительствовать. Щепка засела в щеке водилы не глубоко, поэтому я просто промыл водкой рану, щедро присыпал «стрептоцидом» и залепил пластырем телесного цвета. Вот ведь гады, все продумали: даже пластырь не белый, как обычно, чтобы в случае чего не выделялся бельмом на общем фоне. Потом пришел черед пленного:

– Найдите какую-нибудь тряпку и заткните ему рот, – тихо обратился я к мужикам, теперь шмонавшим трупы наемников. – Это не цивилизованный гегемон Мастерс, придется допрашивать с пристрастием.

Пошло со скрипом: говорить по-английски поляк отказывался. Может, действительно не знал языка, хотя верилось слабо. До меня доходили слухи, что в Польше спят и видят себя отдельным американским штатом посреди Европы, так что язык новых кумиров и хозяев учат ревностно. Но менталитет-то остался наш, славянский, поэтому пленный понимал, что так или иначе ему не жить. Потратив на уговоры десять драгоценных минут, пока мужики сбрасывали трупы в траншею и прикапывали, я уже собрался было поляка заколоть и даже вынул ножик. Однако, заметив мои телодвижения, неожиданно на помощь пришел Варенуха. После сеанса полевой хирургии водила уверовал в мои универсальные качества полевого командира, и теперь старался показать мне свою полезность. С деловитым видом он отозвал меня в сторону и прошептал:

– Я это, чего сказать хотел… – на его круглом лице отразилась внутренняя борьба. – Я немного по-польски секу.

– А чего молчал-то! Ну так давай, спрашивай, а то я совсем из сил выбился. Не знаю, просто этого козла пристрелить или отрезать ему что-нибудь ненужное, чтобы процесс пошел. Много не узнаем, но попробуй, нам уже выдвигаться пора. Вы тут беседуйте, а я пойду в багажнике посмотрю, не найдется ли чего нужного…

Пристрелить поляка очень хотелось, как и всякого попавшегося на глаза оккупанта, но, само собой, это был бы неверный подход. Тупо стрелять и резать – не наш метод. Поскольку пока нас всего трое, придется действовать по возможности из засады, то есть подло. Но опять же, это как посмотреть, да и угрызений совести я как ни старался найти – в душе даже грамма не было. Заботило меня одно: ехали ли эти наймиты просто на прогулку или с целью потравить еще одну-другую деревню. В обоих случаях терзаний я бы не испытывал, меня устраивали оба варианта, но второй, как вы впоследствии поймете, был бы самым шоколадным. Михась совладал с управлением трофейной машины, и ему удалось открыть багажник. Волна облегчения смыла волнение последнего получаса, когда не было секунды, чтобы я не сомневался, правильно ли я все придумал. План захвата аутпоста я построил на том, чтобы дождаться, пока с зачистки вернется одна бригада и выйдет ее смена, тогда в лагере будет наибольшее количество людей, а мы получим в свое пользование полный «комплект ассенизатора»: костюмы химзащиты и гранатометы с газовыми выстрелами.

Нам опять улыбнулось военное счастье: джип ехал именно на зачистку. Из багажника мы вытащили на обочину четыре комплекта защитных балахонов с чудными противогазами, тоже окрашенными в неприметный серо-буро-непонятный цвет. Балахон был похож на наше армейское ОЗК-устройство, только оказался не в пример удобней. Мне и Михасю костюмы подошли сразу, так как я роста совершенно не богатырского – метр семьдесят восемь, а приятель и того на пару сантиметров ниже. С гранатометами все получилось еще проще – четыре коротких ружья были закреплены в стойке на левой боковой стенке багажного отделения. Вынув один, я примерился и аж крякнул – просто, надежно и удобно. Почти как у наших ментов, только легче и приклад выдвижной. А под стволом прикручена штурмовая рукоять[8]. Конечно, «калаш» с подствольником был бы много лучше, но пока и так сойдет. С номенклатурой было сложнее, поэтому пригодится Варенухино владение тарабарским наречием, хотя в принципе и без него разобраться будет несложно: осколочно-фугасные выстрелы я сразу же узнал по характерному грязно-коричневому ободку и отложил в сторону. В цинковых кофрах тут же под стойкой хранились еще маркированные белым с желтой полосой, коричнево-желтым и белым с красным пояском. Коричневые с желтым, это, по-видимому, что-то обычное, как и белые, скорее всего дымовые. Тряхнув головой от натуги и ругнувшись сквозь зубы, я направился к пленному, о чем-то оживленно беседовавшему с нашим переводчиком-добровольцем. Вдруг Варенуха встал и сначала негромко, а потом в голос загоготал, правда, быстро спохватился и замолк. С недоумением на водилу смотрели я и пленник, вид хохочущего мужика в напяленной на голое тело трофейной «разгрузке» и с заклеенной лейкопластырем физиономией – это зрелище комичное.

– Чего веселого он тебе сообщил, Виталий Семеныч?

– Так они это… – справившись с собой, водила подавил смешок и продолжил: – Помнишь, как они вокруг нашей ямы сгрудились, я еще тогда удивился?

– Ну, помню, и что?

– Они тут клад ищут, который Колчак закопал.

– Чего-о? – недоумению моему не было предела. – Золото в нашей траншее?!

При слове «золото» поляк напрягся и с интересом зыркнул в мою сторону. В одно мгновение я сообразил, как можно добиться своего, не прибегая к крайним мерам. С одной стороны, все действительно выглядело логично: дыра в земле, непонятные мужики с оружием, явно не военные. Сделав серьезное лицо, я повернулся к Варенухе и тихо, со значением приказал:

– Переведи иностранцу, что они правильно догадались: мы живем в этих лесах и охраняем колчаковский клад от большевиков. Переводи.

Варенуха прыснул было в кулак, но, увидев мои бешеные глаза, в совершеннейшем недоумении стал переводить. Лицо поляка просветлело, в глазах загорелся плохо скрываемый огонек наживы. Быстро мотая головой в направлении аутпоста, пленный заговорил. Варенуха, все еще теряясь в догадках, начал переводить:

– Про клад ему рассказал один из наших военнопленных, они сговорились, что за координаты этот вот, – Варенуха ткнул пальцем в иностранца, – вывезет его на местности показать, а потом отпустит. Но все сорвалось, американцы забрали всех русских пленных в тот же день и куда-то угнали. Вот они с друзьями по окрестностям и шарят. Вдруг клад где-то недалеко зарыт. Как под землю машина ихняя провалилась, они даже обрадовались. Думали, может, ход подземный…

После всего пережитого услышанное звучало страшно. Мысли о том, что вот ходят по земле еще и те, кто хочет не только жить, но и разбогатеть, банально не приходили в голову. Поборов очередной приступ раздражения, я спокойно кивнул водиле, чтобы перевел мои слова.

– Семеныч, скажи кладоискателю, что если его все еще интересует золото, то я готов показать, где оно лежит. Но есть одна проблема: его и тех покойников скоро хватятся на базе. Спроси, хочет ли он делиться с ними?

Переставший уже что-либо понимать водила одернул вставший дыбом на его внушительном брюхе разгрузочный жилет и перевел сказанное нейтральным тоном, постоянно мешая русский мат и польские слова. Поляк тревожно глянул на меня и принялся что-то объяснять переводчику. Варенуха совсем уже серьезным тоном начал пересказывать услышанное:

– Он тебе не верит. Говорит, что и тому русскому не поверил. Требует отвести его сразу на место, тогда он про нас никому не расскажет.

– Передай, что это можно устроить, – я сделал озабоченное лицо и показал рукой на багажник джипа, – скажи, что вместе туда и пойдем, если он сомневается. Только скажи, что кое-что из оружия мы возьмем, но газ нам не нужен, пусть покажет, какие гранаты с газом, а какие нормальные. Только предупреди: если вздумает шутить – привяжу его к дереву, а сам в костюме буду одну за другой в его сторону выстреливать.

Как ни странно, условие поляка не напрягло: золото уже, считай, в кармане, мертвому же деньги не нужны. Но думаю, что он держал в запасе какой-то козырь, на случай если мы его захотим убрать уже возле сундуков с сокровищами белого адмирала… Что хотел выкинуть иностранец, я так и не узнал, потому как он не колеблясь показал на пропущенный нами «цинк» серого цвета с трафаретным, черного колера, маркером «VX12C». Это было неожиданно просто, а мы в полумраке салона не обратили на него внимания. Ящик выглядел странно и на обычные «цинки» с патронами не был похож. Открывался он как обычный чемоданчик, выстрелы лежали утопленными в пористый материал вроде резины или латекса. Только колпачки того же, что и ящик, серого цвета тускло сверкнули на солнце. Вынимать их я не стал, мало ли что, и аккуратно закрыл «цинк». Кивнул Варенухе на пленника.

– Переведи ему, Семеныч, что я сейчас скажу, только постарайся точно, лады?

– Дак как сумею, – водила недобро глянул на иностранца, – уж больно оно мне противно. Можно я ему шею сверну, а?

– А сие будет зависеть только от него, – это я сказал, пристально глядя пленному в глаза. – Если не врет и гранаты газовые, значит, его дружки в лагере передохнут и мы его поведем к золоту. Если нет, то ты, Семеныч, его и удушишь, вот прямо тут. И пофигу тогда, что нас из миномета или еще чего накроют, ему тоже не жить. Так ему и переведи.

Варенуха открыл было рот, но иностранец на сносном русском сказал, чуть коверкая слова, но это даже было удобней:

– Нет необходимости убивать, я не обманываю. Это есть газовы гранаты, я не вру, пан офицер.

– Я же говорил, что существует на свете универсальный язык. – Отодвинув в сторону оторопевшего Варенуху, я присел напротив иностранца и подмигнул. – Сиди тихо, пока мы не закончим дела, с тобой останется мой ординарец. Проверим твои слова и вернемся, а там и до золота очередь дойдет. Понял меня?

– Так есть, пан офицер! – Поляк внутренне подобрался, в глазах больше не было тревоги. – Но…

Встав, я взял кляп с капота машины и снова втолкнул его в рот поляку, одновременно обращаясь к артельщикам:

– Потом поговорим, дела не ждут. Виталий Семеныч, ты останешься с пленным, если через полтора часа не вернемся, облей эту гниду бензином и подожги. Потом жди еще час и, если по-прежнему не появимся, уходи на восток. Вдоль дорог, не держись леса, так надежней. Михась, мы с тобой к базе, бери балахоны и пару гранатометов на шею. Я оставшиеся два возьму и ящик с газом. Пошли, пошли, бегом!..

…Оставив водилу присматривать за пленным, мы с приятелем, нагруженные словно пара вьючных мулов, ринулись к опушке леса, где я загодя наметил место для обстрела. Сложностей оказалось две: подобраться к аутпосту на гарантированно убойное расстояние было невозможно и из такого гранатомета, как этот, ни я, ни Мишка никогда не стреляли. Но ничего лучше на данный момент в голову не приходило, все, что мы делали с первого и по сей день нашей одиссеи, на две трети было авантюрой и на одну треть – везением. Мгновения не проходило, чтобы в голову не лезли мысли о том, что все может пойти наперекосяк: гранаты могут оказаться фуфлом, одна из них даст течь и мы с Михасем просто врежем дуба. Да много еще чего могло произойти. Но если рассуждать, то вполне спокойно можно было остаться там, на поле, рядом с Ильинским, и ждать, пока придут те, кто уже рискнул и им выпал фарт – целая страна почти на блюдечке. Нет больше у нас права на сомнения, все сроки для гаданий типа «а что если» уже вышли, нужно действовать. Чем наглей, тем удачливей, все сложится, а если нет… смерть храбреца бывает один раз, смертей труса – что воды в море. Все это я крутил в голове, пока мы, свалив барахло на траву, лихорадочно надевали балахоны. Ремни и застежки были из кевлара и пластика, а сама ткань очень прочной, в таком костюме можно воевать и особо не бояться мелких осколков на излете и даже открытого огня. Зрение сузилось до двух каплевидных окуляров противогаза, стало трудно дышать, и все звуки вокруг приглушились, но через специальные мембраны можно было сносно друг друга слышать. Говорю же – удобная штука, хотя все в мире относительно.

Решено было, что стрелять буду я один, а приятель станет заряжать гранатометы, так будет быстрее. Вчера выяснилось, что из всей артели знаком с подствольником только я. Остальные слышать слышали, но опыта обращения даже с советским аналогом ни у кого не было. Но это не проблема; я откинул стойку прицела вверх и, вскинув, сверился со шкалой расстояний: максимум – четыреста метров, а лагерь где-то в трехстах. Сдвинул собачку предохранителя слева над цевьем и с силой отвел гофрированную его часть вперед, потом протянул руку в сторону, и Мишка вложил в нее гранату. Зарядив оружие, я обернулся к одетому в точно такой же комбез приятелю. Тот кивнул в знак того, что последовательность запомнил, и так мы снарядили один за другим все оставшиеся стволы. Посмотрев на кроны деревьев, я вычислил, что ветер сейчас слабый и газ будет сносить влево. Осторожно, стараясь держать оружие ровнее, я вывел прицел на триста пятьдесят метров и нажал на спуск.

– Боп!

В плечо отдало непривычно сильно, видимо, в газовых гранатах был сильный вышибной заряд. Не останавливаясь и не смотря на результат, я взял следующий ствол, бросив пустой на траву под ноги.

– Боп!

На этот раз я все же глянул на лагерь и увидел, как мечутся в периметре слабо различимые фигурки людей. Не останавливаясь, я снова взял заряженный гранатомет и больше уже не любопытничал. Сверял только прицел, чтобы гранаты ложились веером, накрывая как можно большую площадь. Так продолжалось, пока Мишка не дернул меня за плечо, показывая на пустой ящик. Руки сами опустились, ствол с глухим теньканьем брякнулся под ноги рядом с остальными. Не снимая костюмов, мы стояли, разглядывая сквозь густую листву результат работы. Издали картина получалась скучноватой: внешне ничего не изменилось, ни тебе пожаров, ни дыма – газ оказался совершенно бесцветным. Неправильным было только то, что ворота аутпоста наполовину были отворены и с той стороны в них врезался еще один джип. Видимо, кто-то пытался выбраться из западни, но не успел. Простояв так еще с полчаса, мы, не снимая костюмов, двинулись в обратный путь. Было странно идти по лесу, словно отгородившись от мира чем-то вроде скафандра. Близился полдень, припекало, пот стал заливать глаза и дыхание сбилось. Когда мы вышли на дорогу, где оставался Варенуха с пленным, противогазы уже были сняты… Так вот, в робах, нагруженные оружием, мы и вышли к траншее. Вокруг стояла тишина, прерываемая невнятными стонами. Обойдя машину, я увидел пленника с неестественно вывернутой шеей, а Варенуху – на краю ямы, с одним из трофейных пистолетов. Причем ствол он вставил себе в рот. Картина была в общих чертах понятна: дождавшись, пока мы ушли, водила не выдержал и свернул поляку шею. Но вот зачем он решил застрелиться? Не снимая костюма, я осторожно, шаг за шагом, приблизился к рыдающему пожилому мужику и сел рядом на край траншеи.

– Сбежать решил, Виталий Семеныч, – говорил я будничным тоном, чтобы немного успокоить его, чуток привести его в чувство. – Значит, бросишь нас с Мишелем на растерзание, так сказать?

– Они… этот…

Ствол пистолета мешал Варенухе говорить, и водила вынул его изо рта, положив на колени, но все еще крепко сжимая в кулаке.

– Зачем ты его раньше времени грохнул, может, пригодился бы еще. Как мы теперь узнаем, откуда они города обстреливают?

Судорожно переведя дух и вытерев сопли и слезы кулаком с зажатым в нем пистолетом, водила посмотрел на меня красными от недосыпа и рыданий мутными глазами. Непривычно видеть, когда крепкий на вид хитрован, явно не дурак выпить, становится вдруг размазней. Но сейчас нужен каждый боец и нет среди них негодных, поэтому я просто сидел и ждал, готовый уговаривать и умолять его встать и идти вперед.

– Вы ушли, – начал свой рассказ Варенуха, – а этот стал пропаганду разводить: мол, войска наши уже почти разбитые повсеместно, а народ – кого не потравили газом и не раскатали бомбами – по дорогам скитается.

– Это война, брат. Сначала они нас, потом мы их. Так всегда бывает.

– Нет! – Водила покрутил рукой с пистолетом у своего лица. – Он еще сказал, что они еду и одежду на колонны беженские сбрасывают. Нарочно вирусами всякими зараженные сбрасывают на людей! Антон, это же просто беженцы, люди перемрут и никого не останется! Совсем никого не будет. А если мои ту еду подберут? Если они уже мертвые все?!.

Понимая, что истерика сейчас новой волной пойдет на приступ остатков здравого смысла Варенухи, я решил действовать быстро. Еще не поняв смысла только что услышанного, я выбил пистолет из трясущихся рук. Ствол брякнулся на дно траншеи, мимоходом я отметил, что водила даже снял его с предохранителя – стреляться решил вполне серьезно. Но водила уже не обращал внимания на оружие, его охватили апатия и безразличие. Сложив руки на коленях и опустив голову, он все повторял и повторял:

– Господи, почему ты допустил, почему оставил меня? Почему допустил…

Михась тоже был потрясен, но про самоубийство вроде пока не думал. Стянув с себя костюм, он сидел на земле рядом с трупом поляка и жадно курил. Я поднялся, встал чуть в стороне от машины, вынул пистолет и выстрелил в воздух. Артельщики вздрогнули, оба повели себя именно так, как я и рассчитывал: Михась залег, перекатом уйдя под днище джипа, а Варенуха, перестав рыдать, нырнул в траншею, куда уронил пистолет. Если бы хоть один из них замер на месте или поднял руки, я непременно бы сказал такому «до свидания». Апатия – самый страшный враг солдата, кто поддался ей, уже обречен. А нам предстояло много, очень много сделать.

– Мужики, погоревали и хватит, – я сказал это громко, чтобы окончательно привести товарищей в чувство. – Скоро пиндосы опомнятся и пришлют сюда разведку. Или нагрянут большими силами. Нужно пошуровать на базе в ангарах с трофеями и быстро сматываться отсюда. Понимаю, вы устали… Очень устали и хотите есть, спать и домой. Но так вышло, что дома у нас теперь сидят вот такие, как этот кладоискатель, и их сначала нужно выгнать. Пошли вперед, мужики. Так вышло, что кроме нас уже некому…

Спустя полчаса наш небольшой отряд уже пылил по дороге, ведущей к разгромленному аутпосту. Впереди шел Варенуха, сжимая в руках вверенный ему карабин, следом шагал Михась, щуря хитрые цыганские глаза на высоко стоящее в зените июльское солнце, положив обе руки на ствол карабина, висевшего на шее. Я в пяти метрах позади всех, ощупывая взглядом окрестности и соображая, куда нам податься. Внятной перспективы не было, но одно я знал точно: мы будем искать врага и бить его там, где встретим. Без пощады, без сожаления.

* * *

Россия. 29 июля 2011 года, 12:54 по местному времени. Юго-восточная окраина бывшего поселка городского типа Тогучин. Внутренний периметр аутпоста охранного агентства «Блэкстоун – Сауз». Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат» Антон Варламов. Сбор информации и дальнейшие перспективы.

Внутри периметра аутпоста было тихо, если не считать стоящего на отшибе домика, где, как я решил еще три дня назад, разместилось местное начальство. Там хрипела и свистела статикой помех радиостанция: слышались повторяющиеся кодовые фразы, незнакомые позывные. Значит, кто-то то ли уже вызвал помощь, то ли пытался это сделать. Любой из этих вариантов меня не устраивал, поскольку наверняка у пиндосов налажена система переклички, и поняв, что один из «опорников» не отзывается, они вполне могут выслать мотоманевренную группу или что-нибудь летающее. Варенуха, словно стыдясь за проявленную полчаса назад слабость, вообще старался не смотреть мне в глаза, находил малейший повод доказать, что все в норме. Бывший водила, отстранив Михася, отодвинул влево до упора застрявшую на полпути створку ворот и первым вошел за ограду. С любопытством поозирался, сунул нос внутрь кабины застывшего на выезде джипа и, бестрепетно сбросив на землю покойного иностранца, сел за руль. Мне стало интересно, что будет дальше, и я придержал Мишку за рукав. Замерев, мы молча ждали. Из кабины минуты две раздавалось невнятное бормотание, потом к нему добавился звук ворочавшихся рычагов, и вот «чудо враждебной техники» завелось, а из открытой дверцы высунулась плешивая башка Варенухи. Деловито поглядывая за спину, он сдал задним ходом почти без рывков, словно век управлял импортным авто. Чуть погодя, уже соколом смотря в нашу с приятелем сторону, он деловито спросил:

– Ну, куда этот драндулет ставить?

– Отгони его от ворот. – Я решил вести себя так, будто бы ничего не произошло: слабости есть у всех. – Сейчас проверим ангары с трофеями, потом придумаем, на чем отсюда уходить.

Кивнув, водила занялся агрегатом, а мы с Мишкой, уже не останавливаясь, пошли к ближайшему ангару. Оглядываясь по сторонам, я без всякого интереса оценил результаты нашей «газовой атаки». Большинство гранат упали с недолетом, но у них оказался довольно велик коэффициент рассеивания – наемники умирали практически мгновенно. Те, что сидели на вышках и в стрелковой ячейке у ворот, вроде как пытались развернуть станковое оружие в сторону точки обстрела, но газ распространялся слишком быстро, что при полном безветрии сыграло мне на руку. При беглом осмотре я насчитал восемь покойников внизу, включая одного наблюдателя, упавшего с вышки у ворот. Сколько еще находилось там, на верхотуре и в строениях, считать было некогда. Лица захватчиков не искажала даже тень агонии, словно смерть пришла быстрее, чем они осознали, что умирают. Это мне не нравилось: впредь пиндосы так легко не отделаются и будут подыхать как можно болезненнее. В поисках чего-нибудь полезного, я заглянул в казарму, потом в домик. Трупов ни там, ни там не нашлось – видимо, все солдатики выбежали, чтобы посмотреть, что происходит. В командирском доме обитало двое, об этом свидетельствовала пара аккуратно застеленных кроватей. Тут нашлась кипа карт района, испещренная большей частью непонятными мне значками. Удивило наличие в дальнем левом углу у окна целого штабеля больших картонных коробок с сигаретами. Потом вспомнилось, что в Европе, да и вообще на Западе сигареты жутко дорогие, но зачем им кишиневские подделки?.. Не задумываясь над эдакой пустяковиной, я повернулся, чтобы выйти, но взгляд зацепился за стоящий на письменном столе справа бинокль. Миниатюрный, габаритами с театральный, однако с блямбой встроенного дальномера. Вещь! На ходу я сунул оптику в карман брюк, сразу вздувшийся, и вышел на улицу. Больше тут действительно задерживаться не стоит. Возле крыльца, слева, ничком лежал труп наемника. Видимо, он бежал к навесу с припаркованными машинами, но не повезло. Ну, значит, сегодня твоя очередь… Однако внимание мое привлек небольшой, явно очень тяжелый чемоданчик, прикованный к руке трупа узким стальным браслетом. Наемник потратил свои последние минуты на то, чтобы взять кейс.

В два приема вскрыв чемодан принесенным из инструментального шкафа «фомичем» и посмотрев на содержимое, я лишь сплюнул. Иностранец спасал деньги. Ровными пачками в чемодане были уложены новенькие незнакомые мне бумажки с надписями на английском. Банкноты достоинством в сто и пятьдесят тугриков. Более всего они напоминали европейские деньги с созвучным названием, но на правом поле этих был оттиснут голубого цвета американский континент, а в качестве символов использовались всякое зверье и бабочки. На пятидесятиамеровой банкноте, к примеру, – лань, а в левом нижнем углу аббревиатура – «50А». Значит, доллар умер, здравствуй, новая деньга!.. Ну, вот и реформу под шумок провели, и нет ничего нового под солнцем. А наши российские любители тырить импортные дензнаки опять в пролете. Что за жизнь пошла, никому верить нельзя, а ведь какая гордая была надпись на «зелени»: «Мы верим в Бога»… По виду это были несомненно американские деньги, но точно не доллары, да и про религию ни гу-гу. Ссыпав все деньги в заплечный мешок, я еще раз посмотрел на труп наемника. Не повезло тебе, приятель, зарплату уже не потратишь. Убойная штука этот потомок «вэ-иксов»{4}, нужно отдать иностранцам должное – отрава у них получается знатная. С трупами придется что-то придумать, хотя и не знаю, сколько времени у нас есть, чтобы как следует тут пошуровать на предмет приодеться и добыть нормального оружия.

Сойдя с крыльца и больше не оглядываясь, быстро иду к ангарам. А вот и закрома. Что-то тут не так…

Как только отчетливо, в деталях, стали видны двустворчатые двери, появилось нехорошее чувство, будто военное счастье поворачивается к нашему летучему отряду боком. На дверях имелся врезной кодовый замок с рядом кнопок и прорезью для пластиковой карточки.

– Бля!.. – Мишка смачно сплюнул и выругался многоэтажно, дергая за длинную ручку двери. – Закрыто! Где мы тут карточку найдем? Хрен знает, у кого она.

В чем-то приятель был прав, но, видимо, постоянный стресс так на мне сказался, что решение проблемы пришло мгновенно. Махнув рукой в сторону навеса, где стоял внушительный армейский грузовик в камуфляжных пятнах, похожий на грязного бегемота, я знаками послал туда спешащего к нам Варенуху. Поняв, что мне нужно, водила метнулся к грузовику и без лишних вопросов полез в кабину. Чихнув стартером, иностранная «полуторка» завелась и дважды мигнула нам фарами. Подойдя к машине, я указал приятелю на шкаф с инструментом, заслоненный бортом грузовика.

– Михась, быстро найди там верхонки, бухту с буксировочным тросом и кидай все это в кузов. Не хотят открывать по-хорошему, значит, церемоний разводить не будем… Да, – вспомнив, что они с Варенухой народ курящий, киваю на командирский домик, – там у окна целая коробка с куревом, натырили, видать, из сельских ларьков, бери свою отраву, не то уши опухнут.

– Опа! – веселое настроение на миг вернулось к приятелю, глаза заблестели. – Значит, живем! Семеныч, пошли куревом разживемся, иностранцы угощают!..

Галопом оба моих спутника кинулись в указанном направлении и скоро вернулись, неся в руках по картонной коробке. На лицах светилась неподдельная радость. Я усмехнулся про себя, осматривая фронт работ. Человек так устроен, что даже в самые паршивые минуты любая приятная мелочь может вернуть его к жизни. Сам в недавнем прошлом заядлый курильщик, я прекрасно их понимал – пусть хоть что-то будет как прежде. Например, курево…

…Подогнав машину и развернув ее кормой к воротам склада, мы принялись за взлом. Трос был очень удобный, с двумя регулируемыми карабинами и защелкой. Зацепив один конец за непонятное ушко чуть ниже левой створки складской двери, а другой за крюк под задним бампером грузовика, мы в раскачку взломали сначала первый, а затем и следующий ангары с трофеями. Было это не столько трудно, сколько затратно по времени: раскачивать нужно было аккуратно, чтобы сильной встряской не своротить чего-нибудь взрывчатое внутри помещения. Оставив Варенуху с Мишкой отцеплять буксир и возиться с «полуторкой», я приступил к осмотру хранилищ. Войдя в помещение первого вскрытого склада, сразу отметил, что тут собрано обмундирование, которое сердобольный импортный каптер рассортировал крайне скрупулезно: отдельно сезонное и демисезонное обмундирование, отдельно обувь, головные уборы и даже нижнее белье. Везде аккуратные мультиязычные бирки со штрихкодом; от одежды исходил тонкий аромат какой-то отдушки. Мельком осмотревшись и наметив ряд вещей, которые понадобятся прямо сейчас, я быстро направился в соседний склад, где, по здравому разумению, должно находиться самое необходимое нам в настоящий момент – оружие. Тут тоже царили контроль и учет: слева тянулись стеллажи с боеприпасами, справа высились стойки с разнообразными марками «стволов» и сложенные в штабеля армейские ящики с оружием. Повсюду наклейки на английском, немецком и французском языках. Когда мы шли сюда, в воображении рисовались груды ржавого, покоцанного оружия, несущего на себе следы жестоких побоищ, одежда с пулевыми отверстиями и пятнами крови, снятая с трупов. Но подспудно росло и крепло ощущение, что будет все именно так, как я вижу наяву: холодно, бездушно и прагматично. Неожиданно я понял, что вот уже пару минут просто стою и пялюсь в пространство перед собой, а мои партизаны стоят рядом и комментируют увиденное.

– Эва, сколь всего нахапали! – Варенуха уже где-то добыл себе кусок ветоши и деловито счищал грязь с больших, похожих на совковые лопаты, рук. – Что же, все у наших отняли?

– Не обязательно отняли, – Мишка уже не выглядел подавленным. В голосе приятеля слышались нотки раздражения. – Смотри, ведь даже еще советское, есть вот штампы еще восемьдесят девятого года! Может, генерал какой пиндосам подарил, а солдатиков под ракеты подставил, чтоб не занашивали казенное! Нет, Антоха, хоть убей не пойму, как это все случилось, да еще так быстро?! Есть же и у нас техника новая. Спутники, корабли, оружие ядерное, мы же были такие сильные, а?..

Все эти вопросы я уже где-то слышал и, что страшило сейчас больше всего, точно знал, откуда это «дежавю». В детстве и на протяжении почти всей своей недолгой жизни я любил смотреть фильмы о войне. Больше всего нравились те, где наши советские солдаты и командиры без колебаний и очень уверенно побеждают хоть и сильного, но все же уступавшего нам почти во всем врага. Те же, где рассказывалось о горьких днях первых месяцев войны, поражениях, отчаянии, я особо не жаловал. Распробовал эту горечь я только после того, как сам побывал на войне настоящей, но с горечью приходилось признать, что с подвигами дедов сравнения нет никакого. Духи, даже хорошо вооруженные и местами грамотно руководимые, с немцами и их отлаженной армейской машиной на одну доску поставлены быть не могут. Это не умаляет заслуг тех, кому довелось поучаствовать в обеих чеченских заварухах, – дрались хорошо, себя не жалели, стыдно не было ни грамма. А вот когда против тебя во весь рост поднимается точно такая же армейская машина, но движимая чуждой идеологией, с совершенно иным взглядом на то, как нужно воевать… Деды имели за плечами мясорубку гражданской войны, потом мелкие стычки с япошками и тяжелый опыт белофинской кампании. Но было и еще кое-что: их вела и поддерживала ИДЕЯ. Вера часто бывает важней пушек и танков. А что есть у нас? Только жидкая мешанина из православия, гнилых идей предателей-диссидентов да абстрактных призывов к защите Отечества. Когда мы воевали, всех накрепко спаяла ненависть к духам, желание мстить за павших друзей. Про все эти заморочки с возрождением монархии, битием поклонов у икон и вдыханием фимиама никто не заикался. Да еще этот власовский флаг[9] на рукаве… Нет, во время службы я про такие нюансы старался забыть, держа в уме родное, серпасто-молоткастое привычное красное знамя бригады. Фиг его знает, что хотели тогдашние, теперь уже бывшие хозяева страны, когда выбирали этот флажок как государственный символ. Вообще, от политики и всяких там ревизий истории всегда держусь как можно дальше: тихо смотрю советские фильмы, залитые на старенький домашний комп, и редко включаю телевизор. Этот лживый ящик стоит у меня на холодильнике, там я иногда слушал новости или включал какой-нибудь канал, где рассказывают про еду или рыбалку. Теперь уже все это кажется таким далеким, словно и не со мной было.

…С самого первого мгновения там, в отравленной газом деревне, на душе словно наступила зима. Истинное, понятое умом положение вещей отторгалось моей внутренней сутью. В какой-то степени можно считать везением, что лицо досталось мне от рождения совершенно невыразительное. Мало кто из окружающих мог похвастаться, что вывел меня из себя или развеселил – и увидел результат. Даже самому иногда бывало неудобно и приходилось специально показывать людям мимикой, что да как. Теперь же и внутри меня все замерло, как будто реальный мир отгородили стеклянной стеной. Все чувства спрятались, чтобы выжить, пришлось заставлять себя действовать правильно, прикладывая огромные усилия для того, чтобы держать себя в руках и не завыть от безнадеги и тоски. Когда я был на Кавказе, всегда оставался уголок дома в душе. Непременным было чувство уверенности в том, что когда-нибудь срок службы подойдет к концу и я вернусь туда, где войны нет. Но похоже, фигуральное выражение «Каждый солдат приносит войну с собой» обрело реальный, кошмарно-абсурдный смысл. Война, притаившаяся внутри, проросла, дала всходы, и ее споры рассеялись по квартире, району, городу, захватили всю страну. Так случилось по жизни, что выбирать профессию мне не пришлось: школа, два курса института, а потом – только армия и война. Ничего другого я не умею и, как правильно заметила бывшая супруга, – горбатого могила исправит. Сначала был вынужден учиться воевать, потом просто понравилось. Но всегда и во всем, с раннего детства выработалась привычка до тонкостей знать любое дело и всегда выходить победителем. Всегда. Так было и во время обеих кавказских войн. Предательство бизнесменов, рулящих армейским начальством, не мешало мне и сослуживцам по отдельному разведбатальону Н-ской мотострелковой бригады до конца разбираться с врагом. Шли в поиск, часто без формального приказа, и честно воевали, заслужив ненависть и даже некоторое уважение тамошних духов. И все приходило к логическому завершению, всегда явно ощущалась черта, дойдя до которой, ты понимал: мы победили.

Сейчас же все иначе: враг оказался везде и те, кто заступил на службу после нас, либо уже мертвы, либо мечутся в кольце окружения. По «ящику» народу пели про то, какие у нас мощные ракеты, как нас боятся американцы и их союзники. Охотно верю: страх заставил врага вынашивать планы нападения и готовить вторжение. Именно страх и черная зависть явились причиной того, что, может быть, двух третей российских и не только городов и деревень уже не существует.

Думая обо всем этом и оглядываясь назад, не представляю, как я буду воевать практически в одиночку с целым миром, решившим подзатариться за счет моей страны. Апатия, паника, страх и ненависть, словно в кривом зеркале, пытались оттолкнуть, уничтожить те принципы, которые мне внушали с детства. С самой первой стычки с американцами и до сегодняшнего мгновения я ощущаю себя словно в дурном сне, который никак не кончится. Водоворот кошмаров кружит и сводит с ума, выталкивая на поверхность единственную мысль: надежды нет. Как это ни банально прозвучит, но огромный мельничный жернов усталости повис на моей шее с того самого момента, как залп автоматической пушки вражеской БМП заставил вытолкнуть приятеля из машины и вновь взяться за привычное ремесло. Пленка отчуждения не давала мне почувствовать бой, ощутить его бешеный пульс, принять его радость и упоение. На губах был только горький вкус пепла усталости. Как я умудрился выжить и сохранить веру в себя этих людей? Видимо, снова повезло. На этот раз воевать мне совсем не хотелось: мирная жизнь, робкие планы на обустройство домика где-нибудь в таежной глуши и долгие часы молчания наедине с природой – вот чего желала душа. И уже через силу приходится носиться по буеракам и вновь убивать. Но на этот раз сознание отказывалось видеть ту самую черту, за которой всегда ждала победа. Пока впереди только клубящийся багровый туман неизвестности, и каждый шаг с почти стопроцентной вероятностью может стать последним. Но, как и много раз до этого, вокруг меня снова оказались те, кто не хотел умирать. Пусть эти люди не были ни родственниками, ни друзьями, пусть оба они – только полуобученный балласт. Но в каждом из них теплится крохотный огонек надежды, который питают едва тлеющие угли от костра моей души. Однако им это не известно: Михась и Варенуха пролили первую кровь, скоро, если все сложится удачно, я смогу их многому научить. А может быть, найдутся и другие, кто, так же как и мы, не желает покорно принимать уготованную им захватчиками участь, вдохнув смертельный газ или сгорев заживо.

Стряхнув с себя оцепенение, которое длилось только двадцать восемь секунд, я совершенно обычным голосом сказал, обернувшись к артельщикам:

– Мужики, у нас же был уговор про дискуссионные клубы. Или вы хотите, чтобы, пока мы тут занимаемся бесполезной болтовней и гадаем что да как, пришли те, кто перед расстрелом все это нам разъяснит? Лично я не хочу это выяснять наверняка, а вы?

Варенуха сделал вид, будто ищет что-то в кипе обмундирования. Михась встретился со мной виноватым взглядом и отрицательно мотнул головой. Я продолжил, не меняя тона:

– Тогда нам нужно разделиться, чтобы быстро собрать самое необходимое и погрузить в эту полуторку. Взять пока будет негде, поэтому постараемся охватить все наши потребности. Так, нам нужно разделиться. Семеныч, ты подгони к ангару грузовик, так чтобы он встал под загрузку сначала сюда. Сам же, пока мы вещички да остальное барахлишко сортируем, прибери покойников, чтобы мы их смогли запереть в соседнем ангаре, где оружие. Собери только тех, что на виду и иди нам помогать. И посмотри шанцевый инструмент, желательно лом, пару лопат и топор…

– А это… – Варенуха замялся. – Размер-то мой ты знаешь?

– Чудак человек, – ожил Мишка и хлопнул смутившегося водилу по плечу, – склад-то армейский, тут тебе не магазин элитной одежи. Возьмем самый большой, явно по тебе будет тара!

– Михась! – я одернул приятеля, хотя и не слишком строго, атмосферу нужно было разрядить. – Ты пока пошукай комбезы, вон стопка подходящая прямо на тебя смотрит.

– Семеныч, – повернулся я к чуть зардевшемуся Варенухе, – особые пожелания я постараюсь учесть, но в принципе Мишка прав: ты у нас самый рослый и широкий.

– Ну, – Варенуха чуть оттаял, – у меня подъем ноги высокий, мне б обувку попросторней, а так, вроде все…

– Лады, иди покойников сортировать, а мы подыщем.

Варенуха благодарно кивнул и быстро исчез из поля зрения, а я принялся помогать Мишке с отбором обмундировки. С виду все было просто: выбирать нужно демисезонные и зимние вещи, исходя из того пессимистичного расчета, что больше такого случая и богатого выбора нам в ближайшей перспективе не видать. Захватчики постарались и на склад свезли только то, что так или иначе можно было продать. На эту мысль меня навели ассортимент и наличие сопроводительных ярлыков. В самом деле, что может быть выгоднее: пусть фабрик, где все это пошито уже нет, но подшефных в разных странах надо во что-то одевать и обувать. А тут даже тратиться особо не пришлось, русские все уже приготовили и даже упаковали. Как правильно заметил Михась, тут было все, вплоть до нижнего белья. Предпочтение я отдал новой форме, видимо, поступившей совсем недавно, может быть, даже солдаты ее еще не видели. Я прихватил по четыре комплекта на каждого из нас, как зимнего, так и летнего обмундирования. Чтобы потом не терять времени, начал переодеваться.

– Михась, нужно переодеться полностью, возьми у входа пакеты с гигиеническими салфетками, оботрись и облачайся. Бери вон те куртку и штанцы, – я показал на стопку предусмотрительно затянутого в полиэтилен шмотья. – Панаму не забудь, там даже накомарник есть.

И я сбросил с себя изрядно пообтрепавшуюся и рваную униформу: та превратилась в нечто среднее между джутовым мешком и песьей подстилкой, с непередаваемым букетом запахов гари, леса и немытого человечьего тела. Взяв из стопки, принесенной приятелем, влажную салфетку, тщательно обтерся. Потом облачился в удобные, кто бы что ни говорил, черные сатиновые трусы, сразу вспомнив учебку и свой первый комплект «хэ-бэ» (только портянок уже не было, теперь солдатам выдавали обычные носки). Напялил футболку, чуть тесную и пахнущую дезинфекцией. Затем настала очередь верхней одежды. Пуговиц больше нет, вместо них тусклые полимерные кнопки да молнии. Комплект явно шили не на рядовых, полевая форма оказалась добротной и легкой. Рисунок многоцветный, долго смотреть на него было неприятно, глаза так и тянет отвести. По-научному этот рисунок называется «цифровая флора», на ткань наносят четырехцветный пятнистый рисунок, созданный на компьютере. Само волокно какое-то хитрое, синтетическое, в сочетании с рисунком оно дает на приборы оптико-электронного наблюдения искажающую картинку, затрудняя опознание силуэта бойца. Куртка с капюшоном, штаны и панама с противомоскитной сеткой. Чего не стал я делать, так это менять свои разношенные «берцы», поскольку потратил на них целый оклад полгода назад – я выбрал самые лучшие, что были в магазине. Итальянские боты, на гелиевой подошве с антибактериальными стельками и фиксацией голеностопа. Американскую и тем более нашу обувку я никогда не жаловал, первую за то, что пропускает влагу и быстро промокает, вторую просто потому, что у нас традиционно не умели шить обувь. Михасю пришлось хуже – он выехал из дома в обычных полуботинках, потом снял «берцы» с одного из американских танкистов, но те оказались ему велики. Сейчас он нашел нечто по размеру, но лицо скривил недовольное:

– Жмут, падлы! – приятель ходил взад-вперед и притопывал ногами в новых ботинках. – Неужели нормальных пошить не могли, где справедливость…

Нашлось несколько видов «броников» со сбруей и подсумками. Повезло: я наткнулся на десяток совершенно новеньких десантных «шкурок» с возможностью подцепить на них разгрузочную упряжь{5}. Такие комплекты планировалось выдавать всем, включая обычных мотострелков. Но, насколько я знаю, солдатам эта роскошь так и не досталась, их таскала только десантура. Сложив все в кузов, я решил, что займусь подгонкой позже, сейчас утащить бы все скорей. Закончив с облачением, мы за полчаса закинули в кузов по шесть комплектов обмундирования и обуви на брата. Потом отыскали походную палатку с портативной железной печкой и четыре спальных мешка. Один, стало быть, лишний, но в него мы сложили всякие полезные мелочи, включая найденную тут же портативную радиостанцию и шесть обычных носимых блоков короткой ларингофонной связи, по три запасных аккумулятора к каждому и полевое зарядное устройство. Последняя вещица оказалась весьма кстати, поскольку заряжала любые аккумуляторы, для чего нужно было только присоединить к ним саму батарею через специальный шнур с разъемом. Обнаружился и кабель с обычными контактами – «крокодилами», так что «прикуривать» можно было абсолютно все и с нестандартными разъемами. Я рассудил, что по пеленгу возможно определять, работают ли в округе иностранцы, а радиостанции короткой связи будут необходимы, если мы собираемся эффективно партизанить. Кроме того, я отыскал большие прорезиненные мешки непонятного предназначения и прихватил десяток, предвидя необходимость закладки тайников. Машина – штука не вечная, рано или поздно придется оставить.

Чего не оказалось на вещевом складе, так это еды. Иностранцы не позаботились о нас настолько хорошо, а их жратва и особенно похожий на картон хлеб были употребимы только в аварийных случаях. Продукты из импортных пайков и даже обычных, захваченных в качестве трофеев консервов насыщали только временно. Единственное, что у захватчиков оказалось качественным и вкусным, так это шоколад и растворимый кофе. Но последний я пил исключительно по необходимости, поскольку не жалую этот пахучий напиток.

Закончив с вещами, мы, уже реально опасаясь вот-вот могущих нагрянуть карателей, двинули в соседний ангар. Тут копошился Варенуха, в дальнем левом углу лежали неровным штабелем трупы наемников. Наш водила уже выбрал себе оружие по вкусу – на плече его словно игрушечный болтался калашниковский «ручняк»[10], а сам Варенуха, словно революционный матрос, был перепоясан наборными пулеметными лентами. Возле входа громоздились два зеленых ящика, судя по маркировке – с пулеметными патронами. Сверху на них лежали завернутые в промасленную бумагу шесть сменных стволов к пулемету и два подсумка, доверху набитых ручными гранатами. Рубчатые бока «эфок» и гладкие обводы наступательных РГД-5 я узнал сразу. Ничего не говоря, чтобы драгоценные минуты зря не тратить, мы с приятелем тоже приступили к поискам. Тут все обстояло много хуже, чем с обмундированием и всякими прибамбасами: как ни искал, не вышло найти свой любимый «калаш» под надежный 7,62 мм калибр. Патронов и магазинов к нему нашлось в избытке, но ни одного правильного автомата я не обнаружил. Поэтому скрепя сердце взял обычное «весло»{6} с легким рамочным прикладом и пластиковым цевьем цвета «баклажан». Чтобы отыскать к нему правильные патроны, в просторечии просто «червонцы», пришлось потратить лишних двадцать минут, ведь иначе это будет не более чем кусок железа. Мишка удивил – отыскал в дальнем конце склада ящик с нелюбимой мной тихой винтовкой, называемой почему-то «винторез»{7}. Увидев недовольную гримасу на моем лице, он сразу завелся:

– Че ты все волокешь на мою лапушку, старшой! – Мишка любовно обнял винтовку, прижимая ее к груди, словно любимую жену. – Ну, нравится мне, как она стреляет, учился я, почитай год с омоновцами знакомыми на полигон ездил…

– Миша, родной, – я максимально быстро сортировал баклажанного же цвета пластиковые магазины к автомату и кидал их в мешок, – да бери ты что понравится, главное помни, что в бою амеры тебя с этим «кара-мультуком» в случае чего жалеть не станут. Чем будешь их тогда отгонять – матюгами, чтоли?

– А вот давай пари заключим! – глаза приятеля азартно сверкнули. – Ты со своим «веслом» и я с моей ласточкой, кто больше в следующей стычке подстрелит.

– Ну, – я намерено отвернулся, будто бы искал что-то на стеллажах, – пари так пари. Я ставлю фляжку свою именную под коньяк, а ты зажигалку. Идет?

– Э, куда хватил! – приятель прищурился, но не отступил. – Ну смотри, слово сказано, Семеныч, ты свидетель!

Варенуха понимающе гоготнул и, подойдя, разбил наши руки.

От такого соревнования проиграют только наши враги. Я намеренно спровоцировал приятеля на спор, поскольку винтовку эту невзлюбил еще с первой своей войны. Тогда мы соседились с каким-то «спецназом» внутренних войск. Их боец все хвастал перед нашим молчуном ефрейтором Лешкой Евсеевым, что, мол, его «тихарь» легче и без вспышки, а уж про точность вообще молчок. Крот, как мы звали Евсеева за то, что «винтарь» ему выдали случайно – зрение у пацана было неважное, но очков он принципиально не носил, предложил «спецназовцу» пари. Тогда в городе верховодили духовские наемники-снайпера: отстреливали радиоантенны с «брони», выслеживали командиров и, как ни странно, поваров. В войсках шло негласное соревнование, кто сможет подстрелить хотя бы одного такого наймита и принести его винтовку или еще какое-нибудь доказательство удачного выстрела. Больше всех пыжились именно «спецы» из подразделений внутренних войск или ментовских структур, ОМОНа и СОБРа. Как правило, они были вооружены и экипированы лучше чем мы, армейцы. И один такой служака не преминул похвалиться специальным «стволом». Видимо, по незнанию он слабо разбирался в том, что ему досталось, либо надеялся на свои везение и мастерство. Но вот забились они с Кротом, что нынче же ночью подстрелят бродящего в округе духа со снайперкой. Обычай у вражеского стрелка был такой: где-то после трех пятнадцати утра и до четырех тридцати он занимал позицию в развалинах напротив нашего НП и караулил цель. Примерно в это же время через нас проходили разведчики и просто транзитники, готовящиеся к утру идти в центр города. Место у нас было удобное, потому как его регулярно чистили от мин саперы, которых мы в основном и прикрывали. Дух попался грамотный, выбирал позицию в развалинах, оставшихся от старой застройки трех– и четырехэтажных домов. Валил он избирательно: то офицера, то связиста, а один раз подстрелил приехавшего на позиции журналиста с какого-то знаменитого канала. Писаке повезло, и пуля вдребезги разнесла дорогущую видеокамеру, слегка оцарапав штатскому левую щеку. Шуму было много, но, откровенно говоря, никто особо не переживал, посторонних война не любит.

Вот минуло три часа, и началось диковинное соревнование, оба стрелка вышли со своих позиций, а мы сели наблюдать, хотя ночью-то чего углядишь? Ни зги не видать, поэтому арбитром мы сообща определили пулеметчика Гену Астраханцева, как имеющего на вооружении ПКМ на станке с ночным прицелом. Толпиться у пулемета, естественно, никто не стал – оторвешься от окуляра, и по засветке тот же дух тебе пулю в лоб и пропишет. Расселись мы кто где, ждем, слушаем. Минут сорок все было тихо, стреляли где-то в районе Центрального рынка, но это было дальше и северней. С Кротом у нас был уговор, что если мы услышим второй выстрел из его «духобоя», как Лешка ласково называл свою штатную СВД, сразу идем на два строчных проблеска его фонаря и вместе ищем добычу. Второй выстрел наш снайпер делал специально для подтверждения, что он свою работу сделал. Как будет работать «спецназовец», мы, само собой, слышать не могли. Этот куцый «винторез» бьет совершенно бесшумно: «чох-чох» – вот и вся музыка. И вот, когда мы уже решили, что дух сегодня не придет, сначала подал голос дух, затем, почти сразу же, треснули с коротким интервалом два винтовочных выстрела. Генка-пулеметчик свистнул, дал из своего «станкача» короткую очередь трассерами куда-то влево, намечая нам путь. Лежку Крота мы нашли не сразу, пока он сам не вылез из-под кучи битого кирпича, ругая одного из моих бойцов, что тот кирзачом ему на ногу наступил. Шепотом Лешка объяснил, что дух подставился, сверкнув фонариком, и он его приложил почти сразу. Путь в развалины указанного стрелком дома занял еще минут сорок, потому что поднялась дикая пальба – духи спешили к своему снайперу на помощь, но Генка и минометчики «соседей» их отсекли. Все знали о негласном соревновании, и я думаю, что наблюдали кто как мог тоже делали ставки. Духа мы нашли на третьем этаже жилого дома, почти полностью разрушенного. Стрелок лежал ничком, винтовка валялась внизу, ее оперативно подобрал сам Крот минутой раньше. Есть миф, что все снайпера – это обязательно какие-то прибалтийские бабы, не знаю, я видел троих прижмурившихся стрелков с оптикой, и все они были мужиками, причем двое самыми что ни на есть русскими, а один – какой-то араб. Принесли мы труп в расположение, деньги, что при нем были, Лешка частью забрал себе, частью отстегнул в общий котел. Сигареты и прочие мелочи мы растащили кому что понравилось, мне достался отличный миниатюрный японский фонарик.

Вроде все улеглось, когда через минут этак десять к нам заявились дружки «спецназовца» и начали предъявлять за пропавшего товарища. Почему их стрелок не вернулся, мы даже и не подумали: мало ли, может, стыдно стало или ранен да свои утащили. Делать нечего – пошли искать. Хоть и было темно, как в жопе у негра. Стрелок как сквозь землю провалился. Вмешался наш взводный, приказав ждать до утра. Менты начали было быковать, требуя продолжения поисков, но тут подключилось их собственное командование, и ситуацию замяли. При свете в городе было не менее опасно, чем ночью, но хоть видно, куда ступаешь. Мы вышли, как только забрезжил серый рассвет, в полном составе шарились по развалинам и спустя час когда окончательно рассвело, нашли мертвого стрелка. Потом я прикинул, что в темноте мы раза три проходили мимо, но сховался мент грамотно, вот и проглядели. Позицию он выбрал толково, даже отработал по цели четыре выстрела. Это-то его и сгубило: рабочая дистанция у его «коротышки» – двести метров, а он стрелял с полных пятисот. Пули ложились на излете, дух его интуитивно вычислил, потом сделал выстрел вслепую. Коллеге Крота перебило позвоночник, и он умирал долго: примерно минут двадцать, может быть, с полчаса. Как знать, может, я неверно оценил тогда ситуацию, возможно, что винтовка тут совершенно ни при чем. Однако Лешка тогда продемонстрировал, как дух вычислил «спецназовца»: воткнул в пробоину, оставленную ментовской пулей, гвоздь и, сделав поправку, отработал на одном только инстинкте просто по направлению шляпки. Вот с тех пор я принципиально терпеть не могу этот «ствол». Может быть, напрасно, но так уж сложилось.

– Патронов на эту редкость найди побольше, раз уж так приглянулась…

Навязывать свой личный опыт не хотелось, тем более, что мы и так слишком долго тут провозились. В кузов было загружено еще немало всякого добра, включая и несколько десятков разнотипных мин, две связки одноразовых гранатометов, две штуки РПГ-7{8} и две новых «Стрелы»{9}. Последние лежали почти на самом верху у дальней правой стены, заметил их глазастый Варенуха. В обращении с ними у меня никакого опыта не было, но Михась снова показал свою продвинутость, заверив, что берем не зря, мол, как два пальца. Свалить какой-нибудь вражеский беспилотник или, паче того, десантный вертолет, полный пиндосов, – это будет совсем неплохо. Как только все вещи были погружены, мы сообща закрепили груз, прихватив входной клапан ременной сбруей, чтобы не хлопал от ветра. Чуть отдышавшись, я объяснил артельщикам свой замысел:

– Рано или поздно, пиндосы пришлют сюда кого-нибудь. Одно дело пощипать саперную группу и совсем другое – уморить целый «опорник». Нас станут сильно искать, на складах будет работать дознаватель и обнаружит пропажу. Более того, скоро они определят нашу примерную численность и места предполагаемой дислокации. Поэтому со следа их нужно сбить. Миша, Семеныч, – нужно закатить в ангары по паре бочек горючего. Желательно, если это будет именно бензин.

– А чего, – Михась уже освоился с винтовкой и нехотя положил ее на тюки с добром, – соляры кругом наплещем, дорожку до ворот проведем и адью…

– Тогда гореть начнет сразу же, и разведка придет на базу еще когда мы будем уходить. Есть у меня другой фокус. Будет громко, но не сразу. За работу, мужики!

Под навесом нашлось шесть бочек с бензином и столько же с обычным дизтопливом, на котором работал наш грузовик. Закинув в кузов несколько вместительных канистр с горючим, мы принялись вкатывать бочки с бензином в ангары. Получилось по три на каждый склад. После этого я вынул две обычные «эфки» и пару эластичных резиновых колец, найденных в инструментальном шкафу. Кольца я плотно надел на корпус гранат так, чтобы они зажимали предохранительный рычаг. После этого, вынув чеку сначала у одной, потом у другой, спустил в бочки, снова плотно завернув крышки. Для гарантии пол в ангарах мы облили соляркой, чтобы горело подольше. Расчет простой – бензин размягчит резину за полчаса. Способ старый, проверенный, его применяли еще во время войны. Сработает и сейчас, в этом я не сомневался. Отдышавшись и пояснив партизанам, как этот фокус действует, скомандовал «по коням». Мы, не мешкая больше ни секунды, направились было к машине. Вдруг Мишка окликнул меня и водилу:

– Мужики! – В руках у него была какая-то жестянка. – Глядите, чего нашел!

Подойдя ближе, я увидел, что в жестянке тусклыми кровавыми каплями и золотом блестели советские и российские знаки различия и кокарды. Были тут парадные, блестящие, и тусклые, защитного колера, звезды и лычки.

– Ну, кто мы теперь будем, мужики?

Внимательно оглядев свое воинство, я протянул руку и начал рыться в банке, внимательно наблюдая за людьми. Мишка, лукаво глянув на жестянку, только пожал плечами, а Варенуха азартно наметил себе крупные звезды комсостава.

– Чтобы не превратиться в сброд и дать понять тем, кого мы встретим на пути, что видят они не кучку мародеров, предлагаю надеть знаки различия согласно действительным армейским званиям. Семеныч, ты что, полковником был?

Варенуха засмущался и, опустив крупные звезды обратно в банку, спрятал лапу в карман новеньких брюк. Смотреть на него было забавно.

– Не, я это… я ефрейтором дембельнулся, нам, шоферам, особо-то звания кто дает?

– Тогда бери два набора: полевой и повседневный. В парадных после покрасуемся, если доживем, а на форму цепляй зеленые лычки. Михась, ты кем окончил?

– Так че, не помнишь, мы с тобой оба в старших сержантах ходим, еще как познакомились, ты…

– Не помню, – я махнул рукой и потряс банку с регалиями. – Но это сейчас не важно совсем.

Как только все разобрали фурнитуру и прицепили к форме, я поднял руку. В кулаке у меня было еще кое-что, взятое из банки втихаря, незаметно от артельщиков.

– Товарищи бойцы! – Помимо воли и Мишка, и Варенуха подобрались, в глазах появилась дымка, тело припоминало эту интонацию. – Старой власти или уже нет, или скоро не станет вовсе. Но мы с вами служили и принимали присягу на верность не людям, но стране. Символ победы для нас – красное знамя, отличительный знак – алая звезда, серп и молот. Будем до последней возможности бить врага, как делали это наши отцы и деды. И пусть последнее, что увидит враг, будут эти красные звезды. Пусть видят, пусть боятся!

Разжав кулак, я показал им три красные звезды на ладони. В банке они лежали как бы отдельно от остальных знаков, но все равно терялись в общем многообразии. Не колеблясь, приятель и водила взяли звезды и стали прилаживать их на панамы. Скоро символы умершего государства и его непобежденной армии снова заняли свое законное место – на головных уборах своих новых солдат.

– А теперь давайте и в самом деле убираться отсюда.

Получалось, что на базе мы провели почти час. На душе все это время было неспокойно, тем более, я не знаком с протоколами захватчиков на случай потери связи. Михась сел в кузов, пока еще вооруженный карабином, а не облюбованной винтовкой, а я тоже не стал перевооружаться, хотя в магазине «мухобойки» осталось всего три патрона. Приятелю и Варенухе повезло больше – патронов мы нашли достаточно, и у каждого из бойцов оказалось по два снаряженных десятипатронных магазина и несколько десятков патронов россыпью по карманам. Риск нарваться на отбойную группу, высланную к неожиданно замолчавшему «опорнику», безусловно, был огромен, а нам даже нечем ответить. Оружие было все еще в смазке, поскольку, скорее всего, было взято прямо со складов хранения. Ну, очищать и пристреливать нужно в спокойной обстановке, а сейчас главное – скрыться как можно быстрее. От базы мы съехали на проселок; еще минут двадцать ушло на то, чтобы оттащить пойманный в яму джип. В раскачку нам удалось вынуть передние колеса и по уже частично засыпанной траншее осторожно вырулить на ровное место. Как только мы вновь расселись по местам, со стороны базы раздался сначала один, а сразу следом за ним второй взрыв. То ли кольца оказались бракованными, то ли бензин слишком качественным, но фейерверк случился рановато.

– Семеныч, гони вперед, как только можешь!..

Высунувшись из окна, я крикнул приятелю:

– Михась, держись за что-нибудь, сейчас будет трясти!..

Мощный мотор взревел на высокой ноте, и машина прыгнула вперед. Пыль заклубилась по обоим бортам, словно от пожара, и мир заволокло легкой дымкой. Варенуха уверенно крутил баранку, что-то цедя сквозь зубы. Минуло минут сорок, но ощущение близкой беды не оставляло: точно кто-то большой висит над головой высоко в небе и целится из чего-то стопудово убойного. Не осознавая, что делаю, перекрикивая рев мотора, я приказал:

– Сворачивай!.. В лес с дороги, быстро!..

Ничего не понимая и не снижая скорости, Варенуха крутанул баранку, и машина резко пошла вправо. Чудом не сшибив ни одного дерева, мы проехали метров двадцать и зарылись в густые придорожные заросли.

Не дожидаясь, пока грузовик окончательно остановится, выпрыгиваю из кабины и бегу назад, на ходу выкрикивая команды:

– Михась, доставай масксеть, нужно укрыть тачку. Семеныч, помогай ему, быстро, мужики!

Быстро спешившись, мы втроем натянули лохматое пыльное покрывало на грузовик и разбежались в стороны, укрывшись под кронами разлапистых елей. В глубине души я очень надеялся, что не зря сдернул людей с трассы… и чутье не подвело. С севера, со стороны дороги, послышался сначала слабый, а потом все более отчетливый гул моторов. По звуку, к нам со стороны трассы приближалась небольшая колонна. По звуку – три-четыре легковые машины, вроде того самого джипа, что мы притопили утром. Сделав знак артельщикам оставаться на месте, я осторожно двинулся к обочине, чтобы «припорошить» наши следы и заодно глянуть, кто это пожаловал. Мы заехали довольно глубоко в лес, но машина была перегружена и образовалась колея, ее четко было видно на желтой почве проселка. Аккуратно срезав ножом хвойную лапу с пушистым хвостом иголок, я быстро подбежал к нашим следами и, как мог аккуратно и споро, запорошил их веткой и присыпал горстями земли, взятой тут же. Шум моторов приблизился, я еле успел спрятаться за толстым стволом какого-то лиственного дерева, черт его знает, как оно зовется. Вовремя: в сторону базы проследовала колонна из четырех бронированных джипов, но маркированы они были не как армейские, это я понял сразу. На водительской дверце каждой из четырех машин красовался гербовый треугольный щит красного цвета, внутри которого была нарисована черная скала. На крышах, естественно, турели, но вместо пулеметов я разглядел нечто более серьезное: каждая тачка была оснащена автоматическим гранатометом. Это очень плохо, даже деревья от такой артиллерии не спасут. Но все же это не военные, а значит – минус танки-пушки-самолеты, минус войсковая операция по прочесыванию лесного массива и прочие неприятности, которые нам не пережить. Иными словами, мои предположения, хотя бы частично, оказались верны: армейцы на помощь наемникам не спешили и те выслали помощь сами. Глянув на часы, я прикинул, что на все про все им понадобилось два часа семнадцать минут. Медленно, однако. Вертушек у вас, ребята, нету, или их очень мало, беспилотников тоже не видать, иначе шакалили бы уже вокруг. Проводив быстро удалявшиеся машины взглядом, я рысью помчался к артельщикам. Созрела еще одна интересная мысль.

Мои партизаны притаились и сидели тихо, словно мышь под веником. Им снова страшно стало. Ну, это мы сейчас поправим:

– Михась, – живо в кузов, а ты, Семеныч, становись под разгрузку внизу. Будем маленько шалить.

Приятель вместе с водилой, ничего не говоря, встали, и вскоре три блина противотанковых мин уже лежали на траве, завернутые в кусок брезента. Раз американцы поехали на базу, то так или иначе скоро вызовут и технику – для разбора развалин и ремонта. Как самый шоколадный вариант – привезут группу пополнения, что для грядущей пакости было бы весьма кстати. Поедут они не особо опасаясь, поскольку бойцы сначала осмотрят прилегающие к периметру окрестности, а мы уже достаточно далеко. Поэтому я решил заминировать дорогу. Это отвлечет иностранцев на какое-то время, даст нам возможность тихо уйти из района поисков. Завернув мины в брезент и взяв под мышку лопату, я взмахом руки позвал обоих бойцов за собой. Действовать нужно быстро, пока еще кто-нибудь не нарисовался. Выйдя на обочину, я осмотрел трассу, и мы прошли еще несколько десятков метров вперед, чтобы минировать отрезок дороги, входящий в поворот. Тут машины вынужденно сбросят скорость, и шанс наскочить точно на заряд увеличится. Для пакости я выбрал старые, но все еще очень даже годные противоднищевые «семидесятой»{10}. Не понимаю, зачем пиндосы тащили к себе на склад все подряд, но сейчас я был им очень признателен за это. Капризность «семидесяток» сейчас значения не имела, поскольку я специально проверил, что лежит в укупорках, и взял только нажимные, более простые детонаторы. Мишка следил за дорогой, а мы с водилой занимались установкой. Ставить «гостинцы» я решил в одиночку, поскольку опыт, пусть и небольшой, но имелся. Процесс этот не сложный, главное правильно посадить мину в грунт и положить под нее гранату, буде кто захочет ее снять, а не подорвать дистанционно. По уму, пиндосы должны не носиться по дорогам сломя голову, а пускать впереди колонны отделение инженерной разведки. Эти-то пакость сразу бы обнаружили, но, как я видел, ничего подобного нет и в помине, караваны катаются, как у себя дома, ничего не опасаясь. Сейчас действовало преимущество ранней стадии оккупации, когда ничего еще не подготовлено, быт не налажен и территория изучена слабо. Само собой, есть у них карты, спутники и воздушная разведка, но есть это не везде, в чем мы с артельщиками уже убедились. Ввернув взрыватели и аккуратно ссыпав с брезента сухой, прожаренный солнцем грунт, я разровнял землю на месте последней закладки и махнул своим, чтобы уходили к машине. В последний раз от обочины осмотрел дорогу: при минировании грунтовок очень важно брать землю именно с того места, где копаешь. Это правило помогает запутать сапера, если он идет с контактным щупом, без хитрой техники. Земля выглядит однородно, грунт одинаковый, будто и нет ничего. Мины я расставил через пятнадцать шагов друг от друга, поставив минимальную задержку в тридцать секунд, чтобы на закладку наехало как можно больше машин. Рассчитывал только на грузовики и джипы. По прикидкам получалось, что их разнесет в клочья. По-хорошему, следовало высадить на обочинах противопехотки для спешившегося десанта и паникующих пассажиров, но для неконтролируемой закладки это показалось лишним, мин в запасе не так много.

– Что будем делать, старшой? – Михась говорил тихо, хотя вокруг не было ни души. – Ждать, пока обратно поедут?

Резон в словах приятеля безусловно был: обстрелять застопорившуюся колонну – это звучит очень заманчиво. Другое дело, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет: всех так и так не подорвем, уцелевшие свяжут нас боем, окружат и быстро уничтожат. Три человека против двадцати – расклад не очень верный. Сработает закладка или нет, нам следует уходить, и как можно быстрее.

– Нет, пока рано показывать зубы. Сейчас садимся в грузовик и рулим как можно дальше на юг.

– Почему на юг? – вступил в разговор водила, уже почувствовавший себя настоящим диверсантом.

Это я как раз понимаю: маленько безнаказанности, куча оружия и тотальное невежество. Но выходить из себя и тем более серчать на престарелого мстителя не стал. Всему свое время, а сейчас нужно внести ясность.

– Согласно карте, конфискованной у наемников, в районе Кемерово войск пока нет. Город и окрестности разнесли основательно, зацепив и дачные кооперативы. В том районе организовано вахтовое патрулирование, только легкие наземные группы, ну и иногда летают вертушки. Там организуем сеть схронов, две-три постоянные базы и вернемся сюда. К тому времени пройдет недели две-три, пиндосы успокоятся и перестанут нас активно искать. Сейчас мы скованы грузом, к тому же у нас громоздкая тачка, с ней особо не повоюешь. А сейчас… по коням, время дорого.