Читать книгу Как, вы еще в своем теле! - Алексей Леонтьевич Мильков - Страница 1

ЭПИГРАФЫ

Что ты, и я то был; ты будешь то, что я.

А.Сумароков

Дано мне тело, что мне делать с ним?

      Таким единым и таким моим?

О.Мандельштам

Бурум-шурум,

Шалты-балты.

Кто ты? Кто я?

Был – я, стал – ты.

С.Лагерлеф

Глава

1. На лихачей должной управы нет

Утреннее солнце играло на блестящих поверхностях эргомобилей, и с магистрали они назойливо жужжали как мухи.

Пуальфина Руга к этому неудобству ещё испытала озноб от сквозящего окна и прикрыла форточку. “Как противна изоляция от внешнего мира”, – ещё подумала она. Суббота принесла одиночество, но и от дней недели, предшествующих ей, девушка была не в восторге – всё то же томительное ожидание работы, всё то же стремительное накатывание хандры, всё то же ощущение, что она сходит с ума. Быть не у дел, быть выше терпения – это первоклассного специалиста разведуправления судьба испытывала на прочность.

Пуальфина равнодушно посмотрела вниз. В отличие от неё – никуда неспешащей – там кипела работа множественных коммунальных и строительных служб. Одновременно во дворе скопились мусорщики, сантехники, электрики, три чиновницы рисовали руками в воздухе перспективу детской площадки. К подъезду подъехал грузовой эргомобиль, и двое рабочих открыли задний борт. Они явно не торопились приниматься за разгрузку, о чём свидетельствовала их перебранка, распределявшая роли. Наконец, один взобрался в кузов.

Картина тоскливости не производящая впечатление. Изнывая от скуки, Пуальфина в очередной раз пережила щемившее грудь разочарование. Завышенное или заниженное? Второе было явно следствием первого, а первое – давили обстоятельства – от вынужденной на этот день безработицы.

В этот момент колыхнулся небосвод и ленивый, но пытливый взгляд девушки выхватил высоко в небе вспышку…

“Метеорит, астероид или болид?” – задалась она вопросом. Вспышка была очевидна, продолжительной и живописной. Значит, процесс стабильный, размеренный, упорядоченный. А свет, сначала слабый, с приближением становился всё сильнее и красочнее. Непривычный, намного мощнее, чем создают местные летательные аппараты, но намного слабее, чем от молний.

Что же это могло быть?

Мало ли что может случиться в небе Мингалы, превращенного в главную транспортную космическую артерию, в своего рода “шёлковый путь”. Всё что угодно.

Между тем, белая полоса пересекала небосвод с северо-востока на юго-запад и стала столь ослепительной, столь впечатляющей, что Пуальфина испугалась и прикрыла глаза руками. Тотчас же на ум пришли подозрения – это след от столкновения, или неудачной попытки запуска ракетолета, что часто случается с плохо сконструированной, недоработанной, недотянутой испытаниями или передержанной техникой. Или кто-то из пилотов потерял ориентировку и нашел слепую смерть во время тренировочного полета. Конечно же! И на дорогах, и в небе, и в космосе на лихачей должной управы нет. Не иначе! В конце концов, просто они не избежали погребального пламени. И если сегодня кто-то стал трупом или пеплом, то кто-то – вдовой, и очередные дети осиротели.

Пуальфина пустила слезу и еще раз с опаской взглянула на небо. Эти вспышки были ни в какое сравнение! Яркие, но ровные, продолжительные и последовательные.

Возможно, более калорийное и качественное топливо! Или новейшее ноу-хау. Характер излучения говорил об этом.

Пуальфина задрожала. К её удивлению, на этот раз у неё на глазах не выступили слезы. Она интуитивно чувствовала – всё в порядке вещей, и надо сохранять спокойствие в предвкушении новой жизни.

А на улице не было по случаю ни воя сирен, ни криков женщин, ни визга резко тормозящих эргомобилей.

Интуиция ей подсказывала, что эта мощная полоса широкой световой гаммы не могла быть ракетолетом обычного класса, приспособленного к внутренним сообщениям. Только неизвестного, более высокого. Без сомнения, экспериментальная модель с ещё не разрекламированными техническими данными.

Что это, что, что же тогда?

Может быть, межпланетный корабль, несущий людей и свежую информацию?

Это было ближе к истине.

Пуальфина проследила весь путь светящейся ленты, уже начавшую терять свою яркость, что говорило об уменьшении скорости. Полоса была уже не столь ослепительна, что девушка даже убрала ладонь от головы, и посмотрела вниз, наблюдая за тем, как рабочие таскают мешки, разгружая грузовик. Двое других размешивали в бетономешалке цемент. Ещё двое, стоя на коричневой крафт-бумаге, положенной поверх будущих ступеней у входа в здание, делали разметку рулеткой. В пустых глазницах открытых окон мелькали люди. Рабочие делали свое дело, была простая деловая сутолока на стройке, такая же обычная, какая не предвещает ничего сколько-нибудь знаменательного.

Значит, сила света была такова, что аппарат даже не освещал тени.

Из сопла раздался прострел, затем второй. Прострелы следовали один за другим, как салюты при торжественном марше. И вдруг эти искусственные облачка превратились в буквы:

ЗЕМЛЯ ПРИВЕТСТВУЕТ МИНГАЛУ!

Оригинальное представление себя другому народу.

И тут четверо рабочих внизу задрали головы, к окнам прильнули многочисленные лица, в их выражениях появились растерянность, озабоченность и страх, которые только что прочитывались на Пуальфине.

Взглянув на часы – полдесятого утра, – Пуальфина вздохнула: ритм её сердца был явно завышен, а, значит, нарушен, скорее всего, в городе творится неладное, нелепое, сродни хаосу.

Светящаяся полоса продолжала раскручиваться в сторону и нырнула к югу. Объект пропал без хлопка при приземлении, скрывшись за домами, где-то в районе дворцовых комплексов Кар-Кор и Кор-Кар. Там находился императорский космодром. Небо теперь казалось мирным, словно вообще ничего не случилось.

Зная, что распускаться просто глупо, Пуальфина подавила подступившую расположенность к истерике и попробовала более спокойно переварить то, что увидела. Свет уже исчез, мир вокруг принял привычные очертания, такие же обыденные, как и во все эти дни её непроизвольного бездействия.

Ей действительно почти хотелось, чтобы это и в самом деле оказался чей-то свет, суливший что-то полезное и перспективное привнести. Её неугомонная, деятельная натура испытывала сейчас какую-то тревожную взволнованность, противоположную разочарованию.

Пуальфина поплотнее закуталась в плед, хотя было не холодно, и ещё раз с надеждой подняла взор к небу. Но оно без единого облачка приняло первозданный облик. Она уже твердо знала – вот оно новоявленное секретное задание, распутать которое доверят именно ей. Это новая, интересная работа, и прочь сидение дома без определенных занятий, сходя с ума от скуки. В доме тепло и светло, здесь ей было вполне уютно и внешне комфортно, но было что-то намного важнее, чем просто оставаться под защитой бетонных стен и стальной двери в этом агломерационном доме.

Космический корабль! А в корабле мужчины – падкий до инстинктов податливый пластилин. Которым нужны красивые женщины в элегантной упаковке в утилитарно-прикладном значении. Мужчины не видят в женщине высокую материю, видят прежде всего куклу, а потом уже сиделку, домработницу, затем живородящего робота, и прочее-прочее, когда входят во вкус своего пылкого стяжательства. А кто на Мингале самая симпатичная кукла, то есть девушка на неё подобная, кто лучше всех может бросить томный взгляд, от которого начинают дрожать мужчины и могут сойти с ума? Без сомнений! Она – Пуальфина!

Она перешла на кухню и включила плиту, затем достала из морозилки картонную упаковку, вскрыла пирог с курицей, сунула его в духовку. Тяготиться бездельем – это было что-то невыносимо. Хватит ипохондрии! С утроенной энергией она стала чистить картошку.

Глава 2. Мингала! Это было начертано в Книге судеб

Ну что ж, Мингала так Мингала! Перст судьбы! Это название планеты пробудило в Дмитрии сложную цепь воспоминаний…

Из всех запросов о работе одним из первых ответ на резюме пришел из Института Развития Передовых Технологий.

Дмитрий шел тогда на собеседование и перед ним проходила его жизнь. Он рассуждал:

“Я Дмитрий Сорокопятов. Во всем мире мало найдется людей, знающих кто я. Остальным это знать необязательно. Ибо никто, в своих же собственных интересах, не пожелает насильно открыть мою тайну. Есть три вещи, до которых никому нет дела: моя физиономия, мое происхождение, моя нравственная устойчивость. Я питаю отвращение ко всякой аффектации и хочу дать понять всем дотошным, что тут нет попытки с моей стороны создать какой-то противовес мнению о себе. Но есть некий рубеж, который никто не может перейти безнаказанно. Я не знаю в себе ни чёрного меланхолика, ни розового оптимиста. Но я бываю иногда и тем и другим. По обстоятельствам. Ситуации вынуждают нас быть не только такими. Всякому свойственна и отвага, и робость, и легкомыслие, и крайняя нерешительность, и зависть, и великодушие, и скупость, и широта натуры. Важно найти в себе культурные колоски этих качеств и взрастить их, а сорность выполоть…”

Его рассуждения здравого человека имели под собой почву.

Он воспитывался в традициях семьи, которая в течение нескольких столетий влияла на политику и науку в регионе. Согласно традиции своего дома, он провел три года в одной из известных гимназий, которая подготовила его в один из старинных классических университетов. Пробыв там шесть ускоренных семестров, он экстерном сдал экзамены, получил ученую степень по кафедре философии и медицины, при этом прошел военную подготовку. Это недурно для малого, не достигшего и двадцати одного года. Дмитрий всегда любил заниматься и имел склонность к наукам и изучению языков. Как-то играючи он в три месяца основательно изучил язык мингалов, который, он считал, рано или поздно очень пригодится в будущем. Дмитрий верил в это, как в себя и в многое другое, свойственное азарту молодости.

По окончании университета Дмитрий вернулся домой. И тут его ждал удар. Родители откровенно сказали ему:

– С этой минуты ты взрослый. У тебя начинается своя жизнь, мы не имеем права сдерживать твою индивидуальность и продолжать учить жить. Свободен от нашей опеки на все четыре стороны.

Он понял – почему. Он всегда был неуправляемым и своенравным, и теперь, впитав в себя воспоминания не лучшего порядка, неприятные, в общем-то, воспоминания о несправедливостях в детстве, о военной муштре, творимых по отношению к нему в семье отцом и матерью, через зубовный скрежет отчасти согласился с ними. Конечно, полный негативных впечатлений от свободной волюнтаристкой жизни, он позволял себе поступки, которые не могли нравиться родителям, время от времени покидавшие его, решая свои личные проблемы. Так как Дмитрий не обращал никакого внимания на протесты в виде их постоянных нравоучений, и продолжал действовать в том же направлении, пренебрегая их наставлениям и советам, то вскоре его родители признали за лучшее избавиться от строптивого сына, предать его полному и окончательному забвению, предоставив абсолютную свободу самому себе, прежде всего – после университетскую.

И вот теперь, будучи единственным сыном, он был очень быстро и основательно ограблен в родительском тепле, а в интеллектуальном и бытовом плане лишен того привычного положения в жизни, которое должно бы быть своим, но никогда своим не стало. И когда теперь только будет? Он уже привык иметь высокие устремления, но не осуществившиеся надежды разбили многие его идеалы. Первый тяжелый удар судьбы сделал из него фаталиста, и теперь он только пожимал плечами за свои глупости. Ему пришлось самому устраивать свою жизнь, и, обсудив всё с самим собой, он радовался этому. И всё же, спасибо родителям за науку – к двадцати одному году он вынес больше жизненной школы и впечатлений, чем приходится на долю полдюжины средних юнцов.

Он пропал для родителей, умер для них окончательно и бесповоротно, а родители для него тоже, и Дмитрий нашел, что это даже к лучшему, потому что мир велик. Порвав все семейные связи, Дмитрий стал вести скитальческий образ жизни, благо помогала университетская практика. Он побывал во всевозможных уголках сначала земного шара, а потом и ближайшей галактики. Пространство осваивал с любовью и жадностью перелетных птиц. Ему пришлось наблюдать много такого, что очень пригодилось в его последующей карьере. Туземцы, обитатели западной и центральной части галактики, всегда привлекали Дмитрия больше, и он скоро узнал, чем можно легко обезоружить их подозрительность и завоевать доверие, а это очень трудно давалось для любого землянина. Дмитрий никогда не бывал в восточной галактике, но по тому, что ему пришлось слышать и читать, он представлял себе, что жизнь там наиболее походит на яркую, здоровую жизнь туземцев в единении с естественной природой, чем в какой-нибудь иной холёной чопорной стороне.

Дмитрий находился в Департаменте Директив и Консультаций. Во всех из многочисленных бесед с очередным работодателем, они говорили о его личных качествах. И сегодня будет то же самое.

Хозяин кабинета встретил его сильным рукопожатием.

– Я Осмоловский – директор проекта Института Развития Передовых Технологий, – представился он.

Но затем, как бы прицениваясь, он, как ребенок, гоняя белую жвачку из угла в угол рта, долго разглядывал Дмитрия, временами показывая розовый испод языка.

– Отныне вам предстоит взяться за труд куда более осмысленный. Карьера, вы понимаете меня? Будущее призвание. Дело всей вашей жизни.

– Вы правы.

– Вам, значит, на сегодняшний день двадцать три?

– Да.

– Всего ничего. И вы что-то там закончили?

– Университет, кафедра философии и медицины.

– А экономика, литература, история?

– Экономики меньше, истории больше, литературы – так себе.

– Юриспруденция?

– Юриспруденция в той форме, в которой необходима.

– Вы что, специалист-универсал?

– Ну, не так чтобы совсем…

– Вы изучали политологию?

– Да.

– Философия вам зачем?

– Обязательный предмет.

– Психологию?

– Непременно.

– Так, погодите минутку. Естественные науки?

– В первостепенном порядке и основной упор.

– Значит, медицинское образование превалирует над остальными.

– Основа основ.

Работодатель выказал живейший интерес к наукам и горячую симпатию к Дмитрию.

– Присовокупим сюда ещё два года практики.

– Да.

И тут прищурил глаз.

– Как вы смотрите на возможность поступить к нам на службу в качестве космического секретного научного сотрудника по связям с восточной и иной галактикой?

Дмитрий задумался – торопиться с ответом никогда не поздно.

– Работа хлопотная, но не слишком денежная. Работа требует дисциплины, самоотдачи и самопожертвования, отказ даже от женщин, – перечислял тот.

Этот тезис вызвал усмешку у Дмитрия.

– Всё, что было присуще членам средневековых монашеских орденов? – спросил он.

– Да, по иным суждениям, жизнь космического секретного научного сотрудника сродни жизни странствующего монаха.

– Меня трудности не страшат, – твердо заверил Дмитрий. – И женщины пока не волнуют!

– Секретный сотрудник – это о! О! – сделал работодатель упор на восклицательный знак.

– Почему – обязательно секретный? – спросил Дмитрий.

– Это большая узкая программа, пока не в рамках государства, ускользающая от его недремлющего ока, – не нашел ничего лучшего объяснить Осмоловский. – Так пожелало одно частное бюро. Объемная информация стоит дорого, а добывается с боем и секретно, потому что ничто открыто не лежит на поверхности.

Дмитрий с интересом слушал.

– И ещё, в приходящей информации встречается много бестолковой мишуры, как говорится, не верь глазам своим.

– А чьим? – спросил Дмитрий.

– С красным дипломом и уже опытом жизни вы смотритесь исключительным специалистом.

Дмитрий попросил:

– Объясните, что от меня требуется?

Но тот уклончиво ответил:

– Прежде чем приступить к изложению программы, будьте любезны сказать мне, согласны ли вы поступить к нам на службу?

Вопрос был поставлен и косвенно и прямо, и Дмитрий ответил:

– Да, если только от меня не потребуется ничего такого, что будет противоправно всякой нормальной этике.

Какая-то особенная ослепительная улыбка скользнула по розовому лицу работодателя. Потом, смотря на переносицу молодого человека, он заговорил сухим, резким официальным языком:

– Мы пользуемся тем же оружием, которое употребляют против нас. Мы не можем себе разрешить брезгливости, а наука тем более не терпит её, как и ваша специальность – медицина. На карту поставлены слишком крупные программы, и частные и государственные стратегии, не для того чтобы личные этические вопросы могли стать препятствием на пути. Прежде всего, от вас потребуется, чтобы вы доставляли те сведения, которые мы ищем. Набор, а тем более, выбор средств, при помощи которых станете добывать эти сведения, будет целиком зависеть от вас. Нас интересуют конечные результаты. Мы предоставим в ваше распоряжение все наши разработки по интересующему вопросу. Наш институт всецело окажет поддержку, но вы должны понимать, что мы не в состоянии всем космическим секретным научным сотрудникам помогать выпутываться из затруднительных и сомнительных положений, в какие каждый может попасть. Будьте добры точно запомнить это. Работа сложная и опасная, и никакая официальная помощь не может быть вам гарантирована ни при каких обстоятельствах в силу удаленности от Земли и неимения круга знакомств. Вы представительный молодой человек, прилетите на чужую планету, вас могут встретить с радушием, почтением и подобострастием, что желательно, а есть вероятность… вышвырнуть вон.

– Лучше не говорить о последнем варианте.

Дмитрий со своей стороны, будучи на других планетах, уже имел горький опыт убедиться в том, что это была чистая правда. Он был молодой, но уже искушенный. Ну, что ж, хорошо, так тому и быть!

Они ещё не упомянули о финансовой стороне вопроса, и Дмитрий спросил:

– На какую зарплату можно рассчитывать?

– Это всецело зависит от исполнения программы. Во-первых, ежегодное жалованье, проездные, командировочные, и за каждую оформленную информацию, приобретенную вами из нужных источников, вы будете получать премию, размер которой будет колебаться в зависимости от ценности добытого материала.

Дмитрий был польщен и доволен.

– Конечно, – продолжал Осмоловский, – такой размер вознаграждения практикуется только вначале. По мере того, как будет возрастать ваша полезность для нас и важность поручаемых вам миссий, будет увеличиваться и вознаграждение. Но это зависит полностью от вас.

– Работа какого рода?

– Представьте себе, что некто только что собрался совершить продолжительное путешествие, но вдруг узнает, что на некой планете, известной под каким-нибудь названием, например, Мингала, как нарыв, растет революционная и эволюционная энтропия социального прогресса, которая может привести к одним из тех необычных событий, трактующихся историей, как неоднозначные, и которые при всей своей кажущейся неестественности, совершенно изменяют всё спокойное течение жизни и планов любой планеты, а потом и галактики. И нас, землян, это касается.

– Неужели, опять грозит вмешательство России?

– В перспективе – да. Но в чем конкретно, можно только догадываться. Скажу следующее: в принципе из Института Развития Передовых Технологий пойдут дальнейшие программы, зависящие и от ваших сведений.

– Значит, Мингала? – догадался Дмитрий.

– На Мингале, – сказал Осмоловский, – положение, скорее всего, изменилось и динамика нам неизвестна. Девяносто процентов за то, что война или ей подобная ситуация уже захлестнула планету. Ваша работа с молодой активностью, задором, с вашим медицинским образованием и умением обрастать связями в обществе даст прирост знаний и влияние над теми научными силами, которые пока ставят наш институт в неуважаемое положение в глазах академического мира.

Его предложение стало представляться Дмитрию в благоприятном свете. Следовательно, Мингала. Это забавно! Это прелестно! Это загадочно! Последний довод и знание языка этой планеты имели решающее влияние на решение связать свою судьбу с этим институтом. Это было то, что надо для честолюбивого молодого человека.

– Вот скажите, Дмитрий, если сеешь семена репы, вырастает обязательно репа. А если целенаправленно запускается деза…

– Что такое деза?

– Дезинформация.

– О чём?

– Ну, например, что у нас на Земле достигли уровня обмена телами.

– Но у нас нет и в помине обмена телами.

– Правильно, мы топчемся на месте. А, предположим, что есть.

– Но ведь нет.

– Вы, как биолог, лучше меня знаете, что такое попасть нуклеиновой кислоте на благоприятную почву безжизненной планеты. Планету захлестнет небывалое развитие: сначала появятся примитивные организмы, потом из воды вылезут ящеры, а далее появятся высокоразвитые представители. Как пример – наша Земля.

Что-то в этом постулате было забавное.

– Значит, через меня пойдет вброс информации, что на Земле полным ходом идет обмен телами?

– Вброс уже произошел. Дмитрий, ты поедешь за результатом.

– А если там никакой реакции?

– Вот и узнаешь. Проверка идеи. Зарони в умы первобытного человека идею колеса, он тут же его изобретет. Правильно?

– Согласен. Когда идея витает в воздухе, она приобретает масштабы вселенского значения, и становится понятно, что произойдёт дальше.

– Следовательно?

– Следовательно, сама мысль является той самой нуклеиновой кислотой на благодатную почву.

– Открытия всегда находятся рядом. И вы, Дмитрий, сами нашли ответ.

– Я тоже считаю, что это интересная теория.

– Помните, что сказал Карл Маркс: “Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма”.

– И стали происходить революции.

– Вы правильно произнесли это слово. Революционность есть во всем. Вот здесь нас ждут необозримые горизонты неожиданностей.

– Для чего это надо?

– Наука не должна стоять на месте. Заодно проверяется вероятность воплощения идей в реальность – от мысли до готового образца.

Работодатель вопросительно поднял брови.

– Если вы любите путешествия и приключения, то я обещаю вам, что вы встретите много интересного. Я тщательно взвесил за вас “за и против” и нахожу, что это будет работа, выгодная для обеих сторон, – вкрадчиво сказал он.

– Хорошо! – сказал Дмитрий. – Я согласен!

– Прекрасно, – обрадовался Осмоловский, – чтобы иметь возможность быть полезным, вам нужно будет ознакомиться с известными особенностями планеты Мингала. Мингалы – загадочный, но очень хитрый народ, как, впрочем, и все остальные на свете. Сколько вам дней хватит? В состоянии ли вы начать собираться в дорогу в ближайшее будущее?

– Я могу вылететь в любой назначенный вами день.

Он протянул руку для пожатия.

– Вы решились быстро, это замечательно.

– Таков мой характер. Я или соглашаюсь, или отказываюсь.

– Это мне нравится, молодой человек. Вы решительный человек. – По-видимому, Дмитрий действительно произвел на него впечатление.

Дмитрий подал свою руку и гордо приосанился, услышав, что принят. Конечно, он готов был окунуться в новую работу хоть сейчас. Они поговорили ещё о некоторых незначительных деталях.

– Заявление необходимо подать немедленно, скоро отправляется корабль.

Через неделю Осмоловский спросил:

– Как скоро вы могли бы отправиться?

Приятное волнение переполняло Дмитрия.

– Как скажете.

– Понедельник, – Осмоловский заглянул в календарь, – вторник, по большому счету всё равно, но среда последний срок.

– Меня среда вполне устраивает.

– 48-й причал.

– Не перепутаю.

– Великолепно! – воскликнул он. – Чем скорее, тем лучше. Я желал бы, чтобы вы всегда были скоры на подъем и руководствовались этим принципом.

Напоследок разговора Осмоловский вручил пакет.

– Договорились. Вскрыть на месте. Там все инструкции секретного научного работника. Будьте осторожны.

Дмитрий чуть не забыл задать главный вопрос.

– Есть между землянами и мингалами какие-нибудь анатомические различия? – спросил он.

– Так, мелкие, как между неандертальцем и кроманьонцем, незначительный обезьяний атавизм, кажется, на лицах косметические фонарики из волос, в остальном они, как и мы, такие же люди. Разберетесь на месте.

Всё, вопросы исчерпаны.

Мингала! Это было начертано в Книге судеб, и Дмитрий быстро собрался в дорогу.

Дмитрий Сорокопятов на этот раз сжал в кулак свое благоразумие и сжег за собой мосты ненависти к родителям перед дальней дорогой. Он сел на корабль, отправлявшийся на Мингалу, которая по сводкам была ареной кровавой борьбы и противостояния неизвестно пока каких сил, и высадился там, не прошло и полгода.

Прежде всего, вскрыл пакет. Это была обычная памятка. Текст был таков: “Как не вам, врачу, заняться вопросом обмена телами. Обострённая наблюдательность, препарирование действительности, внимание к мельчайшим деталям. Помните, это первое путешествие, затем последуют другие. Никаких нестандартных ситуаций за вами. Ограничиться типовыми правилами. Не верить аборигенам. Не рисковать. Не следовать обычной практике и дурной привычке совать свой нос, куда не следует. На вражес… чужой территории вести себя спокойно, не выделяясь из общей массы. Исполнить свой долг перед наукой, во что бы то ни стало”.

Что за нестандартные ситуации и типовые правила? Что значит не следовать обычной практике и дурной привычке? Об этом оставалось подумать на досуге.

Глава 3. Ваши желания опережают самые дерзновенные мечты

“Вот какая она Мингала!” – воскликнул Дмитрий, увидев, что планета вовсе не похожа на замаскированный космический объект из своего воображения, а ее жители – не инопланетяне, как в плохом, так и в хорошем смысле этого слова. Об этом говорила встречающая группа жителей.

Дмитрий решил представиться под видом доктора политологии и естественной ботаники. Все эти науки и медицинское образование давали ему познания, путевку в жизнь и возможности, необходимые для того, чтобы олицетворять собою то или другое лицо по обстоятельствам.

Путешественник поднял вместительный, довольно тяжелый чемодан с медицинским инструментарием. Открыв разгрузочный люк корабля, он выглянул наружу. Вокруг собиралось всё больше мингалов.

– Привет! – он сделал усилие на лице и улыбнулся.

Улыбнулся по этикету воспитанных людей, а не по поводу того, что увидел. Мингалы обоего пола ничем не отличались от земных собратьев, только и в самом деле проглядывался незначительный обезьяний волосяной атавизм у каждого на лице. Весьма удивительны были ниспадающие волосы со лба на лица, зрительно увеличивающие размер головы! Волосы росли в одной фокальной плоскости, были редкие, но не короткие и не длинные, и судя по всему жесткие и колючие, как у дикобраза. Даже стрелообразные. Их стрижкой они придавали лицу любую форму от круглой до продолговатой. Волосинки, растущие как бы из общего центра теменной части, искрили и выглядели как минерал турмалиновое солнце. Цвет волос на лице и на голове в большинстве совпадал. А так в остальном – характерные лики у мингалов, не отталкивающие, слава богу, не с лошадиными челюстями, опять же, пусть с чуть обезьяньим атавизмом. Так же заурядны были причёски на голове. Одежда была основательной и давала крен в сторону свободного покроя.

– Добро пожаловать на Мингалу! – сказал представительный человек, и мингалы сразу понравились Дмитрию за их веселые, звонкие голоса и открытые чистые глаза. У него даже сложилось убеждение, что они умны, проницательны, прозорливы и начитаны.

Дмитрий спокойно выпрямился и стал смотреть на мир планеты перед ним: на тупоконечные башни, светящиеся красками днем в дальней дымке, на прохладную зелень деревьев, на синее, где-то алое буйство цветов в садах и на наклонных террасах холмов.

Прибыв на планету, Дмитрий остановился в гостинице “Феасант”.

К нему ворвался мужчина, державший в руках красочные проспекты и анкеты с женскими фотографиями. Первым делом он сунул Дмитрию несколько штук в руки, сказав при этом:

– Ваши желания опережают самые дерзновенные мечты. И всё это произойдёт благодаря фирме “Пиэлт”. У нас большой опыт работы с недвижимостью и с движимостью тоже, и спектр предлагаемых услуг многообразен: обмен, купля-продажа, аренда, кредит.

– Вы что-то желаете предложить? – спросил Дмитрий.

– Чего скрывать. Вы, землянин, прилетели сюда с одной единственной целью. Мы располагаем информацией – с какой целью.

– С какой?

– О, нас не обманешь, нас не проведешь, я знаю, к чему вы неравнодушны!

– К чему?

– Вас интересует обмен телами.

– Мое тело – предмет купли-продажи? – спросил Дмитрий, недоумевая.

– С вашим нам всё понятно, и мы не в претензии, мы предлагаем свой встречный ассортимент! – предложил мужчина.

– Так вы коммивояжер?

– Да, вы попали по адресу, наше дело искать клиентов.

– Тело ваше действительно первосортное, – с ехидцей отметил Дмитрий.

– Я не про своё.

– Почему бы и нет? Я согласен лично с вами на обмен, – решил подыграть Дмитрий.

– Нам нельзя на работе отвлекаться и заниматься личными делами.

– А вам собственно это зачем беспокоиться?

– Я получаю процент от сделок.

– Сколько одна такая стоит?

– Зависит от значимости обмена, так сказать, от статуса обменивающихся сторон. Например, банкир идет лучше сантехника.

– А кто выше: банкир или криминальный авторитет?

– Это как посмотреть, скорее, даже не коммерческая тайна, а договорная процедура.

– Вы получаете большие деньги?

– От желающих нет отбоя.

– Тогда зачем нужен я?

– С сегодняшнего дня в списке кандидатов вы значитесь под первым номером. Наши граждане с вожделением смотрят на вас.

– А если я ценю свое тело выше всех предложений?

– Ну что ж, у вас есть шанс, как у той мечтательной барышни, что проводит время у окна, и которая осталась на всю жизнь в девках.

– Вы пугаете?

– У меня есть чутье, что сделка состоится.

– Я вижу, на фотографиях мелькают только женские личики.

– Какой мужчина не кинет вожделённый взгляд на них, поэтому дураков отказаться нет! – воскликнул коммивояжер.

– Предлагаете только женские тела? Вы, что, считаете меня маньяком, падким только до всего женского?

– У мужчин к женщинам по отношению друг к другу особый, можно сказать, сугубо предметный интерес, конечно, с научно естественным физиологическим уклоном!

– Я ещё молод, чтобы глубоко думать о них.

– Вот тут не надо горячиться, но нужно поторапливаться, мы предлагаем и мужские… мужчинам. Но если вы…

Коммивояжер веером распластал новую пачку анкет.

– Спасибо-спасибо! – Дмитрий отмежевался от них, потому что был не в восторге от обилия бородатых личностей.

– Можно бы предложить и детские, но это криминал.

Это было сказано невзначай, так осторожно, что Дмитрий понял, что существует чёрный неформальный рынок.

Он уже успел осмотрительно прикинуть.

– А если навести справки и выяснится, что упомянутое тело принадлежит находящемуся в розыске. Действительно, можно попасть в неприятность.

– Анкеты проверенные, люди что надо.

– Тела отвечают всем предъявленным им требованиям?

– О да, конечно.

– Каким?

– Если честно, то никаким.

– Странно.

– Больше требований – больше торга, и, следовательно, мало перспектив и много тупиковых ситуаций.

Коммивояжер перевернул анкеты, на которых с тыльной стороны приводились весьма интересные данные о субъектах, расположенные в графы: “возраст”, “род занятий”, “вредные привычки”. Всё на любителя. Поразила графа “оценка изношенности”, где были проставлены числа: минимум – единица, максимум – пятерка.

– Но у кого тело идеально или кто признается, что у него плохое тело? – прокомментировал мужчина. – Вот каждый из кожи и лезет. Лучше ошибаться в практическую сторону.

В графе “отдельные отметки” в основном значилось: “без вредных привычек, без недостатков, красивое, физически развитое”.

– А что за комиссия, которая имеет право выставлять оценки? – спросил Дмитрий.

– Обычная инвентаризационная комиссия, начисляющая амортизационные сроки. Раньше она нужна была в применении только к станкам, оборудованию, а теперь и к человеку.

Дмитрий покачал головой.

– А многое ли из этого правдоподобно?

– Простите?

– Большинство подобного рода документов – просто липа.

– Наша фирма на рынке движимости показала себя с лучшей стороны, пока ни одного прокола.

– Стоп! Вот тут объясните, что такое движимость?

– Это всё, что движется. На Мингале принято: дом – это недвижимость, а автомобиль уже движимость.

– А я причём?

– С недавних пор к катерам и яхтам у нас причислили и человека, раз на него пошёл экономический бум.

– Чем ещё может заинтересовать ваша фирма?

– Ещё есть клиенты с опытом…

– Что вы имеете в виду?

– У некоторых за плечами два-три обмена.

– А кто больше в цене?

– Я знаю, вы сразу подумали о затасканных женщинах, побывавших много раз в различных руках. В данном случае цена только растет от каждого совершенного случая.

– О да! Человек, познавший обмен телами, заслуживает большего почтения, – напыщенно дал дань уважения Дмитрий.

Коммивояжер нетерпеливо произнес:

– Насколько наши предложения для вас любопытны?

– Я вам позвоню. – Дмитрий отвернулся в сторону.

– Позвольте кое о чём спросить? – Коммивояжер не отставал. – Если бы мы предложили тело, которое бы вас устроило, вы бы согласились взять его, предположим, для начала, в аренду, скажем, на пять лет?

Дмитрий покачал головой.

– Вопрос чисто гипотетический, не так ли?

– И всё же? – не отставал тот.

– Это новая форма услуги?

– Да, разновидность, всего лишь связанная с функцией времени.

– Это, конечно, заманчиво… – протянул Дмитрий.

Но коммивояжер вцепился мёртвой хваткой.

– Однако, вернёмся к обмену телами, господин Дмитрий, может быть, у вас есть своё предложение на этот счёт?

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Видите ли, я еще не освоился, чувствую себя здесь несколько чужим.

– Чужим? Ах, ну да, конечно. Ведь вы из космоса. Если б не знать, вы были заключены чуть ли не в замкнутую капсулу кабины корабля, но пройдёт время, и вы освоитесь, проникнитесь свободным ощущением пространства и… приобретательства и накопительства, как частных случаев предпринимательства…

Дмитрий выпроводил надоедливого коммивояжера за дверь.

Глава 4. Лучший вариант знакомства – это обмен телами

Через час, избавившись от посетителей, почувствовав себя достаточно уверенным для прогулки, Дмитрий решил осмотреть окрестности вблизи города. Предусмотрительно захватив с собой маленькую лопатку для выкапывания червей и сачок для ловли бабочек, принялся путешествовать по холмам, многочисленно окружавших город Миао-Чао.

Дмитрий навел трубку на город, который находился на большом полуострове и лежал на длинном валу из холмов. С зюйд-веста его омывал уходящий далеко вдаль среди фиордов и островов залив; с норд-оста – озеро вкрапилось зеркалом среди полей. Крестьяне в полях были смуглы и красивы. Под чистым небом зрели кукуруза, виноград, табак.

Стоял мирный, солнечный день. Преобладали с раздвоенными и расстроенными верхушками кипарисы, понизу увешанные бородатым мхом. Они смотрелись, как конусы вершинами друг в друга. В деревьях носились птицы, солнечный свет просеивался кронами и рисовал дрожащие узоры на поросшей мхом земле, по которому не шуршали приглушенные им шаги. Резвилась змеёй речушка. Вокруг было тихо, если не считать щебетанья птиц.

Дмитрий обратил внимание, что здешняя атмосфера являла собой одну особенность: в ней присутствовало нечто такое приятное, притягательное, что не поддается объяснению, а потому двигало к обаянию и разнеженности в чувствах любви к природе, а не к раздражению к кочкам и оврагам. Дмитрий не знал, как это лучше выразить словами. Пожалуй, как сторонник художника Сезана и как любитель восхищаться красками, между словами “импрессионизм” и “сюрреализм” за колорит фибрами души своей он отдал бы предпочтение первому значению, а потом бы уже по словесному описанию – второму, уже меньше подталкивающему к нежному восприятию.

Вдруг сзади он ощутил прикосновение. Почему-то более чем мерзкое. Из древесных крон порхнули в небо стаи встревоженных птиц. Проводив их взглядом, Дмитрий зашагал дальше. Вынырнув откуда-то сбоку, перед ним перегородил путь старик. Он явно скалил редкие жёлтые зубы и как-то неуклюже припадал на ногу, причем сутулился, и было непонятно, то ли он под тяжестью годов сгорбился, то ли его скрутил запущенный сколиоз. У него лицо покрывала густая седая борода, но волос на голове было совсем мало. Лицо выделялось загаром – видимо, он много времени проводил на свежем воздухе.

– Я буду в тебе, а ты во мне, – вкрадчиво прогнусавил старик. Он тянул в сторону Дмитрия пальцем с набухшим суставом и отрывисто произнес дальше:

– Счастья без обмена телами не бывает. – Между прочим, голос был понятным, мягким и вместе с тем достаточно уверенным. – Наш великий философ Вирликам сказал: “Человек не есть тот, кто он есть на самом деле”.

Дмитрий заметил, что в глазах старика поблёскивал непонятный огонёк. Такого нечитаемого блеска он никогда не видел. При этом старик интенсивно занялся морганием одним глазом.

“Нервный тик!”

Что-то оно было похоже на обычное подмигивание, как приглашение к чему-то. Но артритом старик бесспорно болеет.

Дмитрия пробрала дрожь, затем он почувствовал легкую конвульсию по телу и спазм в желудке. Его вдруг затошнило, и он опрометью бросился к ручью. Старик даже не подумал отставать. После рвоты стало немного легче. Дмитрий пил воду маленькими глотками, и желудок пришел в норму.

– Пора возвращать природе наши долги! – проскрипел сзади старик.

Дмитрий присмотрелся к попутчику, тот был с худым лицом аскета и рельефными, тщательно выбритыми скулами, без следа на физиономии от турмалинового солнца волос – гордости каждого мингала. Время от времени приступы кашля перекашивали его рот.

Дмитрий вступил в разговор:

– У вас очень болезненный вид, устойчивый артрит, возможно сколиоз. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

– Очень буду рад, – обрадовался старик. – Я хоть и старый и инвалид, но я еще ого-го, многое могу! Могу совершать восхождения на несложные скалы и хребты для собственного удовлетворения и самоутверждения. При достаточной практике я могу частично восстановить функции искалеченной правой ноги и затем уже в одиночку преодолевать более высокие вершины и даже восьмитысячники.

– Лучше отступить перед сложными маршрутами ради безопасности. У меня есть лекарства… – вставил Дмитрий. – Могу научить нетрадиционной медицине.

Старик почему-то не заинтересовался и произнёс:

– Лучше лекарств может быть только обмен телами.

Пока Дмитрий ловил бабочек, юродивый старик с подобными словами не отставал ни на шаг и лез в душу. Дмитрий корил себя, что поступил опрометчиво, необдуманно далеко отойдя от города, и только следил, чтобы в руках старика не оказался тяжелый предмет, способный нанести увечье.

Между тем старик убеждал:

– Жизнь изменится к лучшему! Обмен телами – о, какое счастье! Ради него стоит жить, верно? И даже вечно. Подумайте о том, какое значение это может иметь для вас в общественно-прикладном и политическом смысле, раскиньте мозгами о росте вашего личного влияния на людей, о том, что вы будете занимать возглавляющие высшие посты. И это приведет вас к руководящим вершинам быстрее, чем любая другая деятельность, о которой вы только можете мечтать. Никакая другая способность, которой может обладать человек, не даст ему возможности в плане роста карьеры и добиться признания, как через обмен телами.

Дмитрий прислушивался к его сбивчивой, но понятной речи. Что-то осмысленное и подкупающее звучало в ней. А старик продолжал:

– Это достижение, к которому стремится каждый образованный человек. Это придаст вам ощущение силы, ощущение могущества. Это вселит в вас гордость своими успехами. Тем самым вы опередите других людей и возвыситесь над ними…

Продолжая ловить бабочек, Дмитрию было интересно слышать одновременно и чудное, и наивное, и заумное, что ему, впрочем, и надо было. Информация дорогого стоила. А старик продолжал навязчиво:

– В принципе, мы напоминаем друг друга слепого, ведущего другого слепого. Нелепая ситуация. Нам кажется, что вокруг одни слепые. Никакого прогресса. Мы поняли, что, распоряжаясь действием, которое находится под непосредственным контролем воли, мы можем косвенно или прямо управлять собой особым чувством, не находящимся под этим контролем.

Дмитрий приостановился, приподнял дерн и из-под него складывал в банку живность. Преобладали нематоды¹, жуки и красные личинки.

– Пойдем, Дмитрий Сорокопятов. – Всё не отставал старик. – Но только действовать честным путем, без обмана, и перед вами, молодым человеком, откроются чудесные перспективы.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивился Дмитрий.

– Из светской хроники, радио и телевидения. Срочно вышла газета “Экстренная Миао-Чао”. Я даже вырезал вашу фотографию и приколол над своей кроватью, чтобы вжиться в ваш образ. Поэтому я вас, вероятно, и вижу. Я очень хотел бы познакомиться с вами на самом деле. А лучший вариант знакомства по нашим обычаям – это обмен телами.

– Вы, судя по возрасту, профессиональный, многократный обменщик телами? – спросил Дмитрий.

– Мне льстит ваш комплимент, – подбоченился старик, так что даже ноги выпрямились. Он продолжил: – Я бы не стал называться настоящими и прочими этими помпезными словами. Как видите, уже почтенный возраст. В силу его, количество обменов стремительно падает. Скорее всего, в настоящий момент, я обычный, как и вы, ответственный телосъемщик своего тела, потому что рано или поздно надо возвращаться в первоначальное свое родное.

– Бог дал тело, – сказал Дмитрий и хотел продолжить фразу: “он и может забрать его”, но побоялся запутаться по меркам мингалов в софистике, возможно, она не приличествовала данной ситуации.

– Бог дал тело и благословляет на следующее. У нас так говорится, – сказал старик, увидев замешательство на лице Дмитрия.

– Приятно слышать от местного жителя. А вы кто? – спросил Дмитрий.

– Меня зовут Калпор Лер, я работаю в лавке. С навыками резки зеркал и оконных стекол. Продаю хозяйственные товары.

Старик поведал свою незамысловатую историю:

– Мне восемьдесят два года от роду, и как видите я вполне бодрый. Очков ещё не ношу, меня не портит отсутствие густой шевелюры, не имею лишнего веса. Я всю жизнь пекся о своем здоровье, а в последнее время удвоил усилия, и теперь выгляжу, так как есть – не без приключений. Получаю приличную пенсию. Кроме пенсии есть ещё социальное страхование, есть льготы и кое-какие сбережения. Все это позволяет не сводить концы с концами, полностью содержать себя, и сосредоточиться на обмене телами. Но в последнее время я захандрил, мне часто кричат дети: “Старик, не мешайся под ногами, помирай скорей! Почему ты до сих пор коптишь небо? Почему переводишь воздух, свет, воду и пищу?” Даже такое слышу: “Почему продолжаешь портить молодых девок? Умри достойно, как подобает старикам”. Они издеваются надо мной. У меня не хватает сил схватить палку и отдубасить их. Это что же получается: на бумаге с законами всё гладко, всё красиво, а правовая практика желает быть лучшей. Я не хочу коротать время с другими старикашками за игрой в карты, а потом снова и снова отправляться на боковую. Есть право, так дайте воспользоваться этим правом. Я проишачил более полувека, а потому красиво отдыхать не умею и не хочу.

– А если вам начать принимать сыворотку долголетия? – предложил Дмитрий. – Я слышал о ней много хорошего. Вас она точно устроит.

– Никакая сыворотка не поможет, если есть панацея грандиознее. Я имею в виду обмен телами, который прописали мне, как последнее средство, медики из государственного здравоохранения. Мне сказали, что иначе я умру, что от меня и следа не останется.

– Зачем вам обмен, вы и так, несмотря на сколиоз, нормально выглядите – потянете на долгие годы и всех переживете.

– Не скажите. Вы думаете, что лицо у меня не старое и усталое? Не скажите! Разве вы не видите, как под глазами набухли мешки, а кожа под скулами обвисла? Вы думаете, что я хочу влияния на людей? Впервые за свою жизнь я почувствовал себя неважно, здоровье мое пошатнулось, и на одном глазу началась катаракта. Ситуация такая, что я не в силах предотвратить распад собственного тела. И здесь самое время воспользоваться обменом телами и снова приносить пользу людям, обществу. Но в сравнении с тем, что я рассказал, это мелочи. У меня сердце выдохлось, артерии растянулись и стенки ослабли, уже не выдерживают давления крови, все остальные органы тоже рассыпаются на глазах.

Его здоровый глаз засверлил путешественника. Дмитрий покачал головой.

– Может вам обойтись имплантацией нового глаза и сердца – вот и решение всех проблем?

Старик покачал головой.

– Не стоит оно того. Легче найти другое тело, предоставив тому хозяину заботы о моём теле содержать его в хорошем состоянии.

– Но у вас, возможно, появятся другие проблемы, например, окажется, что одна рука короче другой, скажется энурез, псориаз. Вы придете к старому варианту.

– Чему быть – того не миновать.

– А смерть, которая никого не щадит? Не боитесь?

– Если обменом телами можно биологический возраст отодвигать до бесконечности, то само слово “смерть” отомрет за ненадобностью.

– Без смерти и жизнь становится бессмысленной.

– Не скажите! Это во вселенском масштабе, а так каждый держится за жизнь как за последние штаны.

– Почему не желаете что-нибудь заменить из органов?

Старик загорелся оптимизмом, а потом, на секунду задумавшись, упал духом.

– Если только все подряд. Нет, это не решение. Всё взаимосвязано. Сердце, даже молодое и сильное, не разрешит локальную задачу. Мои артерии как натянутые струны – ещё чуть потянуть и они лопнут. А это нескончаемые метры кровеносных сосудов! И где бабахнет – не знаешь.

– Если ещё учесть вены и капилляры, то точно километры набегают, – добавил Дмитрий.

– Кошмар! Зайдите в любую аптеку. Сплошная реклама, а полки пустые. Даже так называемых образцов органов предложить не могут. Но я скажу так, если облаченные властью люди не трансформируют существующий порядок, то найдутся решительные силы, которые наведут его насильственным путем.

– В стране предкризисная ситуация?

– Сколько можно терпеть? Страна на грани гражданской войны. Правительство с поспешностью черепахи решает проблему обмена телами.

Старик продолжал сетовать на жизнь:

– Черт побери! Вы правильно задаете вопросы. Да, в моем возрасте главным образом, как и раньше, приличествует думать о смерти и следует быть всегда готовым к её появлению на горизонте, потому что государственное здравоохранение, как вам известно, не обеспечивает замену всего тела, а частичность меня не интересует.

– Как врач, осознаю это, – грустно сказал Дмитрий.

– Так, значит, вам на Земле тоже не всё по силам?

– Увы, – признался он.

Старик понимающе кивнул.

– Разумеется, я многое на свете повидал, а ещё больше не испытал. Я по утрам читаю свежие газеты и про всё это знаю.

– На что теперь вы направите усилия?

– Если государственное здравоохранение расписалось в своем бессилии, я намерен воспользоваться конституционным правом.

– То есть?

– Правом обзавестись новым телом.

– У вас есть подобного рода конституция?

– Ого, ещё какая! С недавних пор.

– Она работает?

– Еще как! Главное, не складывать руки.

– А раньше что мешало?

– Возраст-возраст! Молодой был, здоровый и непогрешимый. Считал, что не нужно.

– Порочный круг…

Дмитрий вздрогнул от неожиданности. Мальчуган лет двенадцати повис на его спине и по-взрослому важно сказал:

– Что прохлаждаешься, дядя, без дела? Так и жизнь пролетит без пользы и без толку. Предлагаю обмен телами, пока у меня есть желание и настроение.

– Мальчик, иди, поиграй в куклы! – сказал Дмитрий, попытавшись сбросить его со спины.

– Это не мальчик, а девочка, – подсказал старик. – Ученая девочка.

– Доктор наук? – съязвил Дмитрий. – Сколько будет 365 в квадрате, детка?

– 132125.

– Ого! – Дмитрий изумился.

– Вам предлагают не лишенный смысла обмен, – напомнил старик.

– Я и ребенок? Разные весовые категории.

– Ну, как сказать. Взрослые часто впадают в детство, а дети рано взрослеют и становятся академиками.

– Понимаю, она может у меня многое перенять полезного. Но я-то, что у неё? – спросил его Дмитрий.

– Можно ещё глубже и целенаправленно изучить психологию ребенка, вспомнив детство. Будут свои дети – легче их воспитывать, – подсказал старик.

– Ребенок всегда хочет быстрее стать взрослым, но взрослый вряд ли захочет обратно стать ребенком.

– Сейчас всё иначе. Проигрываешь в одном, выигрываешь в другом. Всегда можно обнаружить положительные стороны любого обмена.

Ребенок слез со спины, и в самом деле это оказалась девочка: рыженькая и в конопушках, с длинными косичками.

– Разве вам не хочется побыть этой славной девчушкой? – спросил старик.

– А какую должность она занимает? Директор банка?

– Никакой.

– Вот как!

– Ей ещё надо получить аттестат зрелости, окончить университет, поступить на службу, набраться опыта. Вот тогда…

– В полной мере проявится её полезность обществу?

– Вы правы. Нельзя предвосхищать события.

– А почему ученая?

– У неё есть небольшой опыт обмена телами, пока в своем узком ребячьем кругу и в игровом режиме.

– Такая маленькая, а уже…

– У нас это элементарный, и в то же время нетипичный случай, из ряда вон выходящий, можно сказать – криминальный, с попустительства взрослых.

– Почему?

– Сенат не желает снижать планку возраста на обмен телами.

– Так как тебя зовут, детка? – спросил Дмитрий девочку.

– Мелли Брит.

– Мелли Брит, а сколько тебе лет?

– Уже двенадцать, – похвасталась она.

– Слишком юный возраст.

Старик расхохотался.

– Может быть, где-то такая девочка и считается слишком зеленой, а у нас говорят, что она как раз созрела, пальчики оближешь.

– Сколько раз ты совершила обмен телами? – поинтересовался Дмитрий.

– Семнадцать раз.

– Неужели, правда? – удивился он.

– Правда, – подтвердила Мелли.

– Я же сказал, в игровом режиме, – разъяснил Карпор Лер. – Девочки любят играть в дочки-матери, а все дети – во взрослых, а где реальность и где вымысел – для них всё размыто.

– Да будет на то воля человечья, жду вашего решения, – пропела писклявым голосом девчушка.

– Соглашайтесь. Этим вы отодвинете свой биологический возраст на ещё какой-то срок. – Старик задумался.

Дмитрий прикинул:

– Мои двадцать три и её двенадцать, итого: всего на одиннадцать лет. Мало. Не вижу смысла суетиться и беспокоиться.

– Не скажите! Не так уж плох вариант. – Старик погладил девочку по головке. – Вам счастье само идет в руки.

– Предлагаете криминальный обмен?

– Вам, землянину, все позволительно.

– Если очень хочется, то можно, – протянула девочка.

– Нет, это неравноценный обмен, – окончательно отказал Дмитрий.

– Неравноценных не бывает. Каждый получает свою долю удовлетворения.

Так же деловито девочка пошла рядом. Старик чуть выступал впереди, и речь его не смолкала:

– Вы смогли преодолеть пространство и время. Не может быть, чтобы у вас на Земле не было обмена телами. Понимаю, вы сами себе на уме, не желаете этим заниматься в чужой стране, что-то скрываете, долго осматриваетесь, осторожничаете. Я бы на вашем месте, возможно, поступил бы точно также. Я завидую, на Земле вы уже пережили всеми возможными жизнями и теперь наслаждаетесь, при этом насаждаете, охватываете, подминаете под своё влияние чужие территории и можете ставить свои условия.

– Правильно ли я понял, – начал Дмитрий, – что именно я тот самый, с которым вы желаете?

– Да, – радостно перебил старик, – вы, вы!

Воображение Дмитрия разыгралось, и даже врожденный оптимизм и приобретенное академическое знание не в силах было его унять. У Дмитрия закружилась голова от ужаса и отвращения, когда он представил, что сует в рот пальцы, а там зубов нет – пальцы нащупали мягкую поверхность сморщенных десен.

Вид старого тела Карпора Лера охладил его.

– Но почему вы выбрали именно меня? – наконец напрягся Дмитрий.

– Вы для меня приемлемая фигура, – ответил Лер.

– А кроме фигуры?

– Я буду иметь честь носить ваше имя! – гордо заявил старик.

Дмитрий отреагировал:

– А я в таком случае буду иметь честь носить ваше имя?

– Конечно, честь честью, – ответил старик.

– Этот вариант взаимной уступки лучше, чем бесчестие! – подтвердила девочка. – А за честь надо бороться.

Дмитрий не ответил ни слова. Он отвернулся, сделал вид, что поглощен раскопками.

Прокричала вспугнутая птица – и девочка отвлеклась на неё и пропала. А вслед старик, убедившийся в бесполезности уговоров.

С грузом первых образцов Дмитрий возвращался в город.

– Я сегодня – я, или вы, или кто-то другой? Кто я в самом деле? Что-то не помню, то ли не пойму! – сощурив воспаленные от белой горячки глаза, за Дмитрием увязался человек в шляпе. Весь его вид говорил, что он пьяный. Зрачки сверлили на фоне круглой головы.

– Не совсем понятно. Я – это кто? – спросил Дмитрий.

Глаза пьяного и в самом деле торопливо блуждали в пространстве.

– Я – мужчина, смотрю из-под подстриженных аккуратным полукружьем курчавых волос, – пробурчал он и вдруг горделиво выпятил грудь: – Нет-нет! Я – привлекательная молодая девушка, одетая в вечернее платье по самой последней моде.

В том, что у того в голове разруха, не все в порядке, что это были не просто начальные галлюцинации, а настоящие глюки, Дмитрий ничуть не сомневался, не будь он с медицинским образованием. Их порождает горячка. Сама по себе элементарная пьянка уже представляет безусловную опасность, но сколько людей погибает от высшей степени проявления алкоголизма – горячки?

В том, что у бедняги видения ещё продолжались, Дмитрий убедился, как только ещё внимательнее заглянул в глаза: да, они были опустошенные и бесцветные.

Дмитрий понимал, что всё происходящее у пьяного – непременно расширенный галлюциногенез, вызванный белой горячкой от последней стадии алкоголизма. Тем не менее, он продолжал выслушивать его торопливые бредни.

– Добрый день! – сказал пьяница, как ни в чем не бывало, и тут же перестроился. – Точнее, добрый вечер. Или просто здравствуйте, госпожа Лилан Би.

Личность, о которой шла речь, приобрела конкретные очертания. Какая-то Лилан Би.

– Я не Лилан Би, – отмежевался Дмитрий.

– Боитесь признаться? – воскликнул мужчина. – О, как много тех, особенно женщин, кокеток во всех отношениях, ипостасях и в поколениях, кому внешняя красота принесла несчастие и даже гибель!

Дмитрий дал бы голову на отсечение, что это было умное восклицание мужчины, не соответствовавшее его пустым глазам. Или бредням… Такое заумное в психопатическом состоянии не скажешь. Хотя…

– Я не Лилан Би, – ещё раз повторил он.

– О женщинах можно говорить бесконечно – пьяница встал в обиженную позу от непонимания Дмитрия.

– Что, конкретно?

– Они, как всегда, нежны, решительны и вежливы, но уклончивы.

– Я согласен.

– Но Лилан Би выбивается из этого ряда, – чуть не со слезами обратил внимание пьяница.

– Я не знаю никакой Лилан Би. – Дмитрий решил закончить разговор.

Пьяница опешил, что удивительно было в его состоянии с отсутствующим взглядом, и забормотал:

– Я теряюсь. Кто вы? Разве не…

– Даже приблизительно…

– А кто же вы?

– Я – ваша галлюцинация, – ответил Дмитрий.

– Я готов поспорить, что вы Лилан Би.

– Уж я-то знаю точно, что я настоящий.

– А кто же стоит передо мною?

– Не будем спорить, я и есть Лилан Би! – Дмитрий не устоял под напором пьяницы, но этим только поддал огня в разговор.

– А я что говорил? Я не мог ошибиться! – взбодрился пьяница.

– Да, я – женщина…

– А мне показалось, что вы мужчина.

Бессмысленный спор выходил на новый виток и предвещал оказаться бесконечным, и Дмитрий благоразумно постарался скрыться в чаще.

– Но кто бы вы ни были, мы должны иметь с вами хорошие отношения, – донеслось до него.

И только вдали Дмитрий вспомнил, что от выпивохи не разило перегаром. Значит, не пьяница. Да это же запутавшийся в чем-то, но адекватный человек! Дмитрий бросился назад, но того след простыл.

“На Мингале есть нормальные, но и странных людей тоже хватает. Хоть пруд пруди, как и в любом обществе!” – подумал он.

Глава 5. Нигде в мире у женщин нет столь энергичных и атлетически волнистых подвижных губ, как у этой мингалки

Дмитрий почувствовал, что глубоко углубился в лес и вдруг насторожился. Он слышал сквозь стук своего сердца обрывки фраз, доносящиеся к нему:

– Революция!

– Достоинство!

– Честь!

Было похоже на лозунги Великой французской революции: Liberté, Égalité, Fraternité (Свобода, Равенство, Братство). Дмитрий подошел ближе на голоса.

– Роскошь и помпезность укорачивают существование системы, приводит ее к закономерному концу, – услышал он совсем рядом.

Группа людей бурно обсуждала какой-то животрепещущий вопрос. Раздавались решительные голоса.

– Зачем предоставлять себя собственной судьбе?

– А это, значит, погибнуть!

– Правильно! Мы обязаны проявить волю!

– И уйти от этого мы не можем!

Острая боль пронзила Дмитрия – колючка вонзилась глубоко в плечо. Он вскрикнул. Возможно ещё и отравленная. Тело, ставшее вдруг неловкое, громоздкое, неуклюже свалилось в цветущие кусты у ручья. Преодолевая боль, он смочил свежей водой пересохшие губы и вытянулся на траве.

Некоторое время он провел в апатии, пока не услышал шаги.

К нему приближались офицер и девушка. На нём была плотная куртка сине-зеленого цвета и обширные брюки, стянутые у тяжелых ботинок кожаными ремешками. Он был с мягкими, даже женственными чертами. А эти чуть видимые скулы, этот прямой нос? Весь его облик указывал почти на европейский вид! Девушка быстрыми птичьими движениями головы откидывала от глаз длинные волосы. Покрытая бижутерией, она блеснула в проникающих сквозь листву лучах, словно это была грудь покрытого золотыми медалями пса.

Адским напряжением воли Дмитрий приподнялся и протянул к незнакомцам руку. Офицер поднял Дмитрия и понес на себе до эргомобиля.

Дмитрий очнулся от разговора. Женский голос с оттенком отстаивания своей жесткой позиции спросил:

– Скар, ты когда-нибудь по-настоящему философствовал о насущных проблемах?

Мужской голос возражал:

– Будущей революции? Извини, Нециния, но…

– Я имею в виду нашу борьбу не в отрыве от обмена телами, – перебила женщина.

– Размышлял ли я?

– Думал ли когда-нибудь по-настоящему, Скар? Что это такое?

– Не знаю, – ответил он слегка раздраженно.

– Знаю, не знаю, – передразнила Нециния. – Революционер не должен так говорить. Не смотри на меня сердито, ты лишился способности здраво рассуждать.

– Как можно оценить слово “любовь”? – стал оправдываться Скар.

– Единственными словами нельзя, но трактат в несколько томов написать можно.

– Вот и я вообще об этом не возношусь. Я воспринимаю обмен телами так, как он есть на самом деле, и всё.

– Как объективную реальность?

– Ну, построим квартиры размером с футбольное поле, поставим кровати с балдахинами, как для королев, отделаем ванные комнаты, как для кинозвёзд, а дальше – тупик. На обмен телами сегодня нельзя равнодушно смотреть, задрав головы и раззявив рты.

– Нас призывают проявлять терпение, загоняют в угол, а мы не желаем отсиживаться в норах. Ты хоть это понимаешь?

– Если ты хочешь узнать, что я думаю о том, что тебя интересует, знай: я вообще не хочу об этом что-нибудь слышать, до поры до времени, – ответил он.

– Хорошая, безопасная позиция некоторых трусов.

Дмитрий открыл глаза и увидел над собой нежное девичье лицо, обрамленное локонами. Что-то едкое, спиртовое смочило его губы, заструилось по горлу горячо, и стало легче. После двух глотков туман в голове стал прозрачным. Теперь люди вокруг существовали не как за стеклом, а звуки стали отчетливыми.

Он осмотрелся. Прекрасная комната, правда, обставленная весьма скромно. Обыкновенные стулья. Такой же стол, а на нём несколько иллюстрированных журналов. Чудесный светильник под потолком.

И тут же мягкий женский голос спросил:

– Больной, как вы себя чувствуете?

У девушки были длинные каштановые волосы с медным отблеском. Внимание Дмитрия привлекли её губы. Нигде в мире у женщин нет столь энергичных и, он бы даже сказал, атлетически волнистых подвижных губ, как у этой мингалки. Именно такие были у неё: и роскошные, и унитарные, и аппетитные. Они медленно приоткрылись и растянулись в ослепительной улыбке. На вид ей было лет двадцать пять. А улыбка была как у артистки “а ля смакование”, только переходящая в грусть.

– Кто ты? – спросил офицер.

– Дмитрий Сорокопятов, – механически ответил Дмитрий.

– Откуда? – спросила девушка, поправляя подушку. У неё жемчужно блеснули белые зубы.

– С планеты Земля.

– Слышала. Правда, это далеко отсюда…

– Нециния, это та самая планета, где люди с обменами телами достигли наибольшего прогресса! – напомнил Скар.

– О, родоначальники обмена телами! – Восторгу девушки не было предела.

Настроение её тут же поменялось.

– Землянин, да? Приехал за золотом? Хотя золото для вас презренный металл.

Ее ирония не наносила вред Дмитрию, и потому он с интересом слушал её.

– Ах да, за тридевять земель ищете интересные варианты с обменами телами.

Тем не менее, её ирония была беспощадна.

– Здесь вы найдете то, что ищете.

– Если захочешь встретиться, ты найдешь её в ресторане “Нескафт”, а в ночное время – ещё и в кабаре “Упитанный жираф”, – сказал Скар Дмитрию, кивнув на Нецинию. – Она знаменитая танцовщица.

– Ну, уж, – зарделась девушка от похвалы.

При расставании от новых знакомых Дмитрий услышал лозунги.

– Родина!

– Свобода!

– Достоинство!

– Честь!

– Да здравствует обмен телами!

Глава 6. Нет, это квинтэссенция разума

Дмитрий проголодался основательно. Но свежий воздух ещё более поспособствовал втянуть живот в штаны, и они болтались на бедрах. Один ресторан в гостинице находился на первом этаже, другой – на последнем. Сегодня дымки над городом не было, что предвещало красивый вид на него, и Дмитрий поднялся наверх. И правда, вид сверху на длинные широкие улицы и архитектуру больших форм был изумителен. Скоро в ресторан после него прибыла дама в плаще с капюшоном, накинутым на платье, из-за своей широты похожее на нарядное бальное. Она была на глазах в чёрной маске в пол лица. Дмитрий был заинтригован чёрным фоном на белом личике. Щечки розовели и выпячивались от края маски, а свободный рот разворачивался в улыбке. Свернув плащ и положив его в сумочку, тихо опустившись на стул рядом с Дмитрием, дама, вставляя ему розу в петлицу, мягко улыбаясь, сказала:

– Здравствуйте, Дмитрий.

– Откуда вы меня знаете? – удивился он.

– Вас все знают.

– Очень приятно.

– Вам этим вечером – хотите или не хотите – придется вытерпеть мое общество.

На что он ответил равнодушной улыбкой.

– Если я вам в свою очередь интересен и не помешаю.

– Не помешаете.

– Тогда прошу за стол, – пригласил Дмитрий.

Незнакомке не надо было повторять дважды, она расправила платье по всему стулу.

– Ну что, нашли вы то, что искали? – спросила она.

– А что я искал?

– То, за чем на Мингалу приехали.

– И за чем я сюда приехал?

– Я, как и все мои соотечественники мингалы, так полагаю, за хорошим, добротным телом.

– Кто вы?

– Дмитрий, это вам безразлично. Достаточно, что я вас прекрасно знаю.

Вероятно, её маска удивления под настоящей маской была превосходна.

– Маска, тогда можно называть вас этим именем?

– Пожалуйста! – получил он разрешение.

– Маска, первое, что вам от меня нужно? – Дмитрий еще не перешел на “ты”, как уже непочтительность к женщине и собственная раздасованность, а не тактичное расположение, овладели им.

– Сегодня вы не отделаетесь от меня, – дама сделала попытку рассмеяться, но вызвала взволнованность у оппонента.

– Шутить изволите? – насторожился он.

Дневной свет в помещении был слабым, и потолочные светильники, не все включенные, при скудости освещения придавали всем присутствующим нездоровый синюшный вид, а потому незнакомка казалась ложкообразной алюминиевой женщиной, и не пряталось ли за маской лицо кухарки, желающей переделать весь мир до основания, править им, а затем бросить в пучину огня новой революции? Вот какого комплекса боялся Дмитрий.

И маска сбила его с толку. Впервые он видел человека в маске и очень удивился – мингалы были открытой нацией.

– Не пора ли снять маску? – спросил он.

– Маска – борьба с избирательностью взглядов от излишне назойливых претендентов, – заметила посетительница, поняв его недоумение.

– Человек в маске – это что-то значит?

– Этим он показывает, что при всех обстоятельствах не хочет обмена телами с кем попало, – доступно вразумила дама.

– На Земле считается, если на вас надета маска – значит вы собираетесь обмануть общество или близкого вам человека.

– У нас здесь Мингала, а не Земля! – вскипела незнакомка. – Будьте осторожны в высказываниях!

– Я не хотел вас обидеть! – извинился Дмитрий. – Но всё же скажите – для чего маска?

– Это защита ещё и от гипноза. – Новая смешинка появилась на её лице.

– Опасаетесь пострадать? У вас есть враги?

– Боюсь принести кому-нибудь вред.

– Значит вы пытаетесь скрыть, кто вы есть на самом деле.

– Да, это так. Чтобы перестраховаться от недругов.

– Почему обязательно – маска? Ваш народ, я вижу, обходится без них.

– Я решила себя обезопасить от домоганий на чисто рациональном уровне.

– Чтобы не приставали?

– Чтобы не тратили времени зря.

Дмитрий смотрел на женщину сбоку, с выражением удивленного сострадания.

– От кого вы прячетесь? – спросил он.

– От всех: поклонников, почитателей, блюдолизов, даже от собственного мужа.

– От мужа?!

– Это не секрет, я с ним часто сплю в маске…

– Лень снимать ее?

– Лень одевать ее!

Дмитрий удивился:

– Под боком мужа женщина в маске! Но ведь это ненормально! Скажите, он шарахается от вас или больше воспламеняется?

– Если только несправедливостью! Поэтому я ему благодарна.

– За равнодушие?

– За хладнокровие.

– Тогда давайте выпьем за вашего безупречного мужа! – Дмитрий поднял бокал.

Когда пошли разговоры о личной жизни, Дмитрий понял, что окончательно расположил собеседницу к себе.

– Но вы хотели сказать что-то важное? Говорите, – понимающе кивнул он.

– Я пришла к мысли, что я напрасно живу, попросту не существую! – У неё был такой разнесчастный вид, что она была готова, вот-вот, пустить слезу.

– Но вы передо мной, вы наяву. Иногда прыскаете со смеху, чуть ли не давитесь от него. Меня не обманешь.

Незнакомка усмехнулась:

– Неужели вы не поняли, мой смех указывает на флегматичный темперамент, на спокойствие или даже на меланхолию, мой смех звучит почти всегда грустно.

– Ну и что? – Дмитрий сделал безучастное лицо.

– Это чистая правда, – призналась незнакомка.

– Всего лишь филосовское рассуждение, – заметил он.

Тогда она попробовала заговорить по-другому, но Дмитрий глядел на неё без смущения и замешательства. Изъяснялась она на хорошем, образцовом мингальском языке, что говорило о ее великолепном воспитании и образовании:

– Я пустилась в объяснения сама с собой с одной-единственной целью: разобраться в себе, сделать предельно ясным свое существование, перестроив поведение. И что вы думаете? Разом была шокирована, но ни капли удивлена, хотя было противно и, одновременно, приятно, что я ощутила в себе мерзость, чтобы превозмочь её и избавиться от неё…

– Мерзость от себя или мерзость в себе?

– Наверное, вы правы, от себя…

– Почувствовали внутриличностный конфликт? Тогда не всё в вас потеряно.

Дмитрий, вникая в варианты, пожал плечами, а маска продолжала:

– Мне показалось, что мое теперешнее состояние незадачливости и незавершённости, есть показатель неудовлетворенности, безусловного смятения и самоунижения на фоне мытарств и лишений, хотя я не бедная. Я заметила, что мне не овладеть верхом блаженства и торжества счастливого благополучия. Я на перепутьи. Во мне не растет, не крепнет, не побеждает страстная, неудержимая жажда жизни. Положение, заметьте, не ахти, какое.

– Но почему вы опустили крылья, почему не противитесь этим каверзам? – вырвалось у Дмитрия.

– Мы на Мингале приближаемся максимально к тому, что тема смерти уходит прочь вглубь прошлого, и всё больше вступает на авансцену тема жизни. Мы приходим к мысли, что смерти нет, есть одна нескончаемая безлимитная жизнь, а это диктует иной подход к её толкованию.

– Я так понимаю, в этих словах заложен ключ? Мы вертимся вокруг да около чего-то?

– Открою не секрет для вас, вся Мингала, Дмитрий, пронизана одной мыслью – запустить на всех парах паровоз под названием обмен телами.

– Это ваше личное мнение, или государственная политика правительства?

– Личное и государственное. Так оно и есть с точки зрения философии, её закона единства и борьбы противоположностей.

– Маска, существуют какие-то трения? Тогда надо говорить не только о жажде жизни.

– Тут нет ничего противоречивого – народ устал слышать о смерти на каждом углу.

– Что-то тут не совсем ясно, у меня закралось сомнение.

– Дмитрий, к сожалению, не покидает разочарование, что всё это происходит без меня, без моего участия, и каждый неудовлетворённый собой мингал подпишется под этим тезисом.

– Почему же так?

– Вам, землянам, это не понять.

– Так чего вы хотите?

– О, бежать, бежать, бежать куда глаза глядят, но только к жизни, бежать от преследования ее противоположности – смерти, чтобы жить, жить и жить, сквозь годы мчась!

– Прописная истина.

– Я хочу продолжения своего существования, – незнакомка капризно надула губки, которые были хорошо видны ниже маски.

– Все хотят.

– Только бы обретаться, обретаться и обретаться в других сердцах, в других жизнях!

– В памяти людей, вы имеете в виду?

– Тоже неплохо, но главным образом в телах, в чужих!

“Бессмысленные слова”, – подумал Дмитрий и чуть не выпалил: “Я вам не верю”, но слова застряли в горле.

Разговор оживил его, он привык к тусклому свету и впервые подумал о собеседнице, как о привлекательной женщине.

– Вы много живете в прошлом, – начал успокаивать он, – и хотите жить долго в настоящем. Что тут плохого. Из данного состояния психологического давления и неустроенности можно легко выкарабкаться, если не впадать в панику. Приятные обстоятельства с одинаковым успехом повернутся к вам лицом, обнулят старые страхи и закроют вход новым.

Дама в маске на несколько секунд взяла тайм-аут. Это было связано с тем, что она пригубила немного вина.

– Дмитрий, как может человек с вашим знанием мира и психологии людей быть не у дел? – высказала озабоченность она. – С вашим образованием и опытом путешественника вы могли бы быть очень полезны в чем-то конкретном. Пора знания конвертировать в дивиденты.

– Ваши сомнения понятны – я не у дел, человек без определенного рода занятий. Вы имеете в виду моё временное нетрудоустройство?

– Нет, что вы!

– А что?

– Что вы не в фокусе событий, не в тренде.

– Я и так в центре внимания.

– Вы не осознаете свою решающую роль. Наконец-то, после многих лет нерешительности и промедления, Мингала стала, по меньшей мере, частично цивилизованным обществом. А при помощи вас мы могли бы еще больше ускориться…

– Договаривайте.

– Это более чем вопрос о внедрении шире в умы мингалов, в их менталитет, самого значения сущности обмена телами, определения его нужности и полезности. А это новое веянье, новый подход, новая политика. Мингала должна быть великой!

– Хорошо, я слушаю вас.

– Дмитрий, не хотите, я знаю ещё одно отличное тело, – выпалила незнакомка.

Он в недоумении уставился на неё.

– Какое тело?

– Здесь и сейчас.

– Не вижу.

– Которое вы ищете.

– Ну да! И где же оно?

– Оно перед вами.

Он равнодушно пропустил фразу мимо ушей.

– Вам придется поставить на карту всё, точнее, себя, – добавила она.

– Да-а, вы оптимистка!

– Я реалистка. Речь идет не о каком-то заурядном теле. Речь идет о настоящем сокровище.

– Вам не откажешь в скромности.

– Тем не менее, я скромнее, чем вам кажется.

– Реклама – двигатель торговли! – не удержался от комплиментарного возгласа Дмитрий.

– Вы не возражаете, если я попытаю счастья с вами?

– Какое счастье вы хотите испытать?

– О, вам интересно! Могу объяснить наш, доморощенный принцип обмена телами, чтобы приступить к нему.

Дмитрий, как врач, представил всю натуралистичность процедуры, и ему стало не по себе.

– Но зачем вам всё это? – спросил он.

Тогда она, не скрывая, вырвала из себя откровение:

– Всего лишь? Ну, хотя бы на три дня…

– Что?

– Ваше тело…

– Излагайте подробности, я слушаю. – Дмитрий чувствовал, к чему клонится дело.

– Во-первых, есть краткосрочные соглашения, – голос незнакомки зазвучал ровно, – а во-вторых, есть долговременные проекты. Я склоняюсь к первому пункту, но потом его при удачном раскладе можно пересмотреть в пользу второго.

– У вас деловое предложение или всё же очередная идея фикс? Женщины по этой части непревзойденные интриганки.

– То, что хочет женщина, это для неё не фарс, а всегда деловое предложение. А если мужчина игнорирует его – это с его стороны пренебрежение, безответственность и уродство. Я не хочу этого терпеть и превращаться с его легкой руки в сигнал бедствия.

– Всё же прошу объясниться конкретно. А что потом после процесса?

– Разбежимся каждый в свое тело.

– Что меня волнует, так это ваша непосредственность – сказал Дмитрий, лихорадочно перебирая в мозгу все наиболее возможные объяснения происходящему, все пути и выходы, прежде всего отходы, но так и не нашел ответа. И чтобы хоть как-то отвлечь собеседницу, напомнил:

– Здесь подают оригинальные овощные салаты.

– Я больше склоняюсь к мясным и рыбным блюдам!

– Вы не возражаете? – предложил он меню.

– Нисколько.

Заказанные салаты и в самом деле были соблазнительны, и, ковыряя их вилкой, дама в маске всё смотрела на Дмитрия, желая его решения по деловому предложению. А тот всё не торопился пролить свет на него.

– Ваше условие весьма загадочно и заманчиво, – тянул он время. – Благодарю за доверие.

– Обмен телами, как побудительная мотивация, сидит в каждом мингале, – ещё раз напомнила дама.

Теперь всё понятно, слишком большая прелюдия к основной просьбе. Дмитрию стоило неимоверного труда мускулами лица не выдать готовый сорваться с губ смех. С большой серьезностью он спросил:

– Расскажите, по возможности подробно, что вы будете делать с моим телом?

– Ну, доктор, право не знаете? У вас не хватает фантазии там, где всё понятно.

– В моём сознании эта процедура ассоциируется с насилием над личностью. Интересно, она больше связана с садизмом или мазохизмом?

Дама только свободнее тряхнула головкой.

– Скажите, когда пальчик порежешь – это садизм или мазохизм?

– Трудно объяснить. После боли наступает облегчение.

– Вот я и призываю вас досконально познать себя.

Дмитрий притворился, что его тоже заинтересовало её предложение:

– Простите, тогда что я буду делать с вашим телом?

Это его недоумение ещё больше распалило и развеселило её.

– Если не знаете, я вас научу.

– Вы, женщины, больше на выдумки горазды, чем мужчины.

– Потому что женские фантазии психологичны, а мужские – прагматично примитивны, выглядят анекдотично и неуклюже. И всё сводится к пониманию, что ваши, не мудрствуя лукаво, по-скотски физиологичны.

– Тут все зависит от наличия капризов и размеров фантазии, – со знанием психологии стал высказывать теорию Дмитрий. – Только вот демонстрировать свои фантазии и тем более свои ощущения у всех навиду иногда бывает опасно. Особенно, если они становятся “самодовлеющими”, когда перерастают в твердое убеждение.

– Что касается мира ощущений, то ощущать себя можно кем угодно и даже чем угодно, – не согласилась дама.

– Это возможно и без обмена телами.

– К сожалению, вы себя неверно позиционируете, поэтому преднамеренно поддаетесь ограничению.

– Представляю, самое изысканное чувство – это воплощение эмоциональных женских фантазий! – блеснул остроумием Дмитрий.

– Это вы, мужчины, по каждому поводу страдаете вычурами! – получил он достойный ответ.

– Любые фантазии, как доктор вам говорю, – это больше плод больного воображения.

Дама была воплощением стойкости в диспуте.

– Это больше норма, чем отклонение! – воскликнула она в свою защиту.

– Это девиация пороков! – настаивал Дмитрий.

– Нет, это квинтэссенция разума!

Их громкий разговор позволил повернуться к ним всем присутствующим. А парочка, тем не менее, не обращая внимания, продолжала спор.

– Я так не думаю! – сказал Дмитрий.

– Скоро вы убедитесь в моей правоте.

Дмитрий придал своему лицу выражение каменного равнодушия. Он уже привык к подобным разговорам на этой забавной планете.

– Всё же, маска, как вас звать? – спросил он.

– Проципена, дочь своих родителей, – быстро проговорила она, как бы отметая дальнейшие расспросы о фамилии.

– Проципена… Проципена… Не поддающееся пластике имя, так я его воспринимаю, – сказал Дмитрий.

– Как вы догадались о его происхождении?

– По звучанию. Словно по имени прошелся валок матрицы.

– Опять вы попали в яблочко – это каток! – произнесла она.

– Не за что хвалить! Я просто сказал банальность.

– Ах, док! Вы проиграли.

– Почему же? Каждое имя что-то напоминает и значит.

– Потому что не до прозрели, потому что рушится ваш мир!

Он пустился в объяснения.

– Поймите, я пока не устроивший даже свой быт и не в состоянии заниматься вашим обменом телами сейчас. Кроме того, у меня здесь в плане работа. Я так думаю, мне придется пыхтеть в госпитале целый год.

– Давайте заключим контракт на год. Через год я обязуюсь вернуть в целости и сохранности ваше тело, а вы мне мое.

Дмитрию не понравилась её манера давить, но лукавить она не могла. Эта Проципена стала надоедать ему.

– А если обманете? – спросил он. – А потом вас ищи-свищи ветра в поле?

Он не питал почтение к людям, которые навязываются, в особенности к женщинам, которые хотят большего от мужчин, чем те могут осилить.

Проципена смотрела на Дмитрия с вызывающей улыбкой рта.

– Но зачем же смотреть так мрачно? Обмен телами, и почему бы, даже не зная результата, нам от него не быть по-настоящему счастливыми? – спросила она.

Но не дождалась ответа – Дмитрий был углублен в расчеты.

– О, молчание затянулось! – воскликнула она, нетерпеливо топая ножкой по полу. Выждав паузу, она добавила: – Тогда я уезжаю… Ну?

– Это большое несчастье для меня. – Дмитрий артистически изобразил искусственное недоумение, а затем и показное отчаяние.

– И только?

– Если я скажу нечто большее, это вас разочарует и причинит вам лишнее страдание. – Дмитрий вел себя безупречно стойко.

Их ответные взаимные взгляды, улыбки и реплики продолжали привлекать насмешливое внимание большей части ресторанной публики, но уже не настолько. Для всех это было естественно, потому что тот, кто не играет и не флиртует в ресторане, вызывает подозрение.

Итак, обычный флирт под видом обмена телами – так растолковал народ воркование парочки.

Это, по-видимому, не устроило Проципену. Она взглянула на Дмитрия озабоченно, и её манера обращения с ним, как с вещью, потеряла смысл, и на глазах претерпела измения. По всей вероятности, Проципену что-то задело за живое, она некоторое время взвешивала. Глаза ее блеснули. Казалось, что это начала говорить совсем другая женщина – еще более властная, капризная и деспотичная.

– Я уезжаю.

Дмитрий вздохнул с облегчением.

– Ну и уезжайте.

Глава 7. Джаина – не очень распространенное имя

“Ну и чокнутая планета, все словно с ума посходили с этим обменом телами! – подумал Дмитрий. – А на Земле тишь да гладь, да Божья благодать”. Он не стал развенчивать легенду о превосходстве землян в балансе и перевесе одной из сторон, наоборот, решил укрепиться в намерении сохранить легенду, что будет и впредь выдавать желаемое за действительное, пока мингалы не опровергнут её, если им так того хочется. В этом есть некоторая прелесть и даже удовольствие – показать, что ты знаешь то, что на самом деле не знаешь; представлять другому миру, какие высокие технологии существуют на Земле, которые покруче, чем на Мингале, но которых на самом деле нет.

Подобно земной на Мингале чувствуется, что цивилизация глубоко въелась во все поры общества, проникла в умы и нравы жителей; на всем лежит печать цивилизованного колорита. Кругом жандармерия, бойцы спецназначения в масках и при оружии. Какой пришелец не возрадуется за спокойную жизнь мингалов.

Через час под усиленной, не навязчивой и корректной охраной Дмитрий был доставлен к премьер-министру.

Итак – премьер-министр Джоба. Его Превосходительство. Гм! Хотя Дмитрий его ещё не видел, но уже много слышал о нём раньше. Это обещало быть интересным. Дмитрий начал раздумывать о том, к каким последствиям может привести эта встреча, но его размышления были прерваны…

Пресс-секретарь премьер-министра встретила Дмитрия при входе во дворец Кор-Кар.

– Доктор Дмитрий? – спросила она.

Первой мыслью его в этот момент, когда пресс-секретарь подошла, было: до чего же она хороша! Высокая, с медовыми волосами, настоящая мингалка с утренним загаром, стройной фигурой и прекрасными длинными ногами. Дмитрий понял, что можно потерять голову. Кивнув, он подошел к ней.

– Пожалуйста, сюда! – Она вопросительно смотрела на него.

Дмитрий проследовал за ней по пустому облицованному мрамором коридору, мимо ряда деревянных резных дверей. Между ними висели светильники в виде старинных фонарей, зажатых в руках бронзовых героев.

Далее она провела через посольский представительский зал, стены которого были в бежевых тонах. Это был большой зал, подпертый толстыми колоннами, вместо кресел диванчики и скамьи, соседствующие с большими окнами; посреди стены громадный камин, дым которого по витиеватым отводам выходил в отверстие, проделанное в коническом потолке.

Перед очередной дверью она остановилась и предупредила:

– Его Превосходительство Премьер-министр в данный момент занят. Он просит извинить его. Будьте добры, подождите в соседней комнате.

Пресс-секретарь, не оглядываясь, провела Дмитрия к другой двери. Он, не спеша, следовал за ней, любуясь её подтянутой фигурой в строгом костюме. Эта, не скажешь, вовсе не миниатюрная мингалка, невольно знала себе цену. Она открыла дверь.

– Почему вы не носите форму? – спросил Дмитрий. – Вам бы подошла.

– Какую?

– Например, военную.

Пресс-секретарь отреагировала коротко.

– Мне всё идет, но стилист так решил. Посидите здесь. Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне.

Она села в кресло напротив, затем поднялась, прошла к стене и стала поправлять плакаты, оставшиеся от последней выборной кампании. Дмитрию нравилось, как она двигается, привставая на носки, как держит себя, как наклоняет голову вбок, как оборачивается, демонстрируя наглядную агитацию и себя на её фоне. Должно быть, она спиной почувствовала заинтересованный взгляд. Внезапно повернувшись, она улыбнулась.

– Извините, мы еще не познакомились. Джаина, – представилась пресс-секретарь, дружески протянув руку. Голос напоминал морозный перезвон золотых колокольчиков. – Рада видеться с вами, Дмитрий. О вас только и разговоров.

Ее кисть замерла в руке еле дотянувшегося до нее, не расчитавшего расстояния Дмитрия, а он смотрел в темно-синие, почти фиолетовые глаза, и они казались бездонными озерами. Лицо было овальным, с высокими скулами, нежным, мягким ртом, скругленным подбородком, чуть вздернутым носиком, ровными жемчужными зубами – неужели собственными, а не искусственными?

– Джаина – не очень распространенное имя. – Она снова улыбнулась, и комната озарилась дополнительным светом.

– Д-жа-и-на, – повторил Дмитрий за ней нараспев. – Что оно означает?

– Всего лишь аббревиатуру “Даёшь жаропрочности и настроения”.

– Ого-го! – присвистнул Дмитрий.

– Имя? Не я выбрала его наобум, а мои родители, для удобства. Должно же у человека быть хоть какое-то имя. С таким же успехом я могла назваться Госден – это наша Её Величество императрица, или Шарлет – это наша Её Превосходительство премьер-министрша.

Он перевел дыхание и подтянул животик. Внезапно пожалел о том, что слишком мало занимался физкультурой во время путешествия, образовав маленькое брюшко.

– Называйте меня, как вам нравится, – в свою очередь сказал он.

Джаина села на стул и выложила руки на стол – белые, тонкие, с нежно-перламутровым лаком на ногтях. На левой руке у неё было кольцо с крупным бриллиантом.

– Вы так мило улыбаетесь, словно очень счастливы. Может ваш секрет красоты в этом? – вырвалось у осмелевшего Дмитрия.

И ужаснулся – это против правил хорошего тона. Моветон! “Какой глупый вопрос, – подумал он. – Неужели во мне не воспитали, что никогда нельзя спрашивать женщину, счастлива ли она, да ещё при первом знакомстве, да еще про женский секрет, да еще указать на ее красоту, да еще всё сразу? Это же почти с бухты-барахты непозволительное признание в любви!”

Хорошо, что Джаина отреагировала никоим образом на вопрос, восприняла его как должное. Видимо, она была избалована мужским вниманием и комплиментами.

– Улыбаться пресс-секретарей заставляет этикет, – по-деловому разъяснила она.

Тут до Джаины дошло, что ответ был неполным и она добавила:

– А так мы, женщины, всегда куксимся, проявляем недовольство, капризы, когда нас обходят стороной, бойкотируют, правда, не всегда их показываем, тем более, реализуем.

– Почему?

– Боимся мужчин. Они каменные изваяния. Даже женская красота нагоняет на них скуку, а их непризнание, неудовлетворенность для женщин краху подобны. Ждать, когда этот момент наступит, женщине не пристало. Вы согласны со мной?

– Наверное, это для кого как?

– Не встречали таких людей? Тогда вы не знаток женской психологии.

– Никогда бы не подумал! Какие страсти, похожие на потуги!

– Потому что женщина знает, что красота быстро проходит, и хочет её удержать – и не может! Но с мужской помощью красота держится долго.

– Такое простое объяснение?

– Не знаю. По-моему, этого достаточно.

– И на вас лично ваша красота тоже лежит тяжким бременем и наводит грусть? – с иронией спросил Дмитрий.

– На меня наводит грусть совсем другое.

– Конкретно, что? Я вас, Джаина, не понимаю.

– Мы на Мингале ставим большие цели и задачи, и не всегда их выполняем, – вытянулась в струнку она.

“Солдафонка”, – подумал Дмитрий.

– Фактор времени – трудно успеть во всём, когда жизни не хватает? – спросио он.

– Об этом преждевременно говорить – всему свое время. Мы давно предупреждены о вашем визите, – Джаина перевела разговор в другое русло.

– На Мингалу?

– Нет, сюда, во дворец.

– Вас прикрепили ко мне?

– Меня выбрали для связи с общественностью, то есть с вами тоже. И я подумала, что, если уж наши встречи будут частыми, вы поможете мне спланировать дальнейшее рабочее время, мое и ваше, для большей его эффективности.

Она выжидающе посмотрела на Дмитрия.

– Буду рад помочь вам, Джаина.

Она уставилась на него с некоторым удивлением. Её глаза выражали восторг-недоумение по поводу той легкости, с какой землянин дал согласие.

Раздался звонок, Джаина открыла дверь и придержала её для Дмитрия. Она провела его прямо в кабинет премьер-министра, оставив один на один с ним.

Глава 8. Разрешать обмен телами с шестнадцатилетнего возраста, вместо восемнадцатилетнего

Дмитрий окинул взглядом кабинет – лакированные полы, рассеянный свет проливался с потолка через подвесной проем из стекла. Это была огромная комната в старинном стиле. Премьер-министр Джоба смотрел в сторону, за его спиной виднелась приоткрытая дверь, ведущая в сад. Дмитрий заметил, что хозяин кабинета был в крайне возбужденном состоянии. Он сидел за громадным, покрытым зеленым сукном письменным столом. Кабинет напоминал собой библиотеку с книжными стеллажами от пола до потолка: на полках масса книг, красных папок законодательных актов с золотыми застежками, с торцов тисненые гербы, масса бумаг хаотично заполняла полки, стулья, подоконники. Премьер-министр изучал в это время какой-то документ и, словно, не замечая присутствия Дмитрия, продержал его так около минуты. Только время от времени Дмитрий обнаруживал, как он бросал на него испытывающие взгляды. Как это знакомо – показать, что между ними существует значительная дистанция по иерархической лестнице. Наконец, он отложил бумаги, привстал и с чувством пожал Дмитрию руку.

Но тут же внезапно он резко показал на кресло возле себя.

– Предлагаю сесть.

Дмитрий из скромности ответил:

– Ваше Превосходительство, предпочитаю стоять.

Премьер-министр ещё раз повторил приглашение:

– Всё равно, садитесь.

Выдвинув ящик из стола, премьер-министр вынул оттуда какую-то папку и начал взглядом пробегать её. Дмитрий заподозрил, что это был отчет о его первых шагах пребывания на планете. Здесь премьер-министр снова как бы забыл о присутствии гостя, и Дмитрий воспользовался этим, чтобы лучше взглянуть на него. Премьер-министр показался одним из тех властных, холодных бюрократов, которыми наводнена вся вселенная, и которых, кажется, ничуть не хуже умеет выдвигать Мингала на первые роли.

– Император весьма недоволен! – премьер-министр плохо скрывал свое раздражение. – Проклятие! Доктор, мы потеряем вас! Вы спокойно разгуливаете по улицам… Очень премило с вашей стороны и неприятно нам. Мы не уверены, как поведёт себя народ по отношению к вам, встретит приветливо или в штыки? Мы не позволим досаждать вам. Я не хотел бы лишиться нашего дорогого гостя.

– Я могу защитить себя сам.

– А кто защитит гражданина Мингалы от вас? Я утрирую.

– В любом случае мой след не затеряется здесь.

– Хотелось бы верить. С этого времени, – сказал премьер-министр, – вы будете под усиленной охраной, ограничены в беспрепятственном передвижении. Ни при каких обстоятельствах вы не должны подчиняться никакому лицу на Мингале, как бы ни было высоко его официальное положение. Не идти на поводу, на соблазны, не поддаваться на провокации. Понимаете?

– Не совсем.

Появилась Джаина с кофе в руках. Она поставила перед ними чашки и вышла. Премьер-министр Джоба выпил свой кофе залпом и начал расхаживать по кабинету, словно тигр в клетке.

– В целях вашей же безопасности, пока вы хорошо не освоились, не узнали наши законы, никаких встреч и личных контактов с местным населением! – сказал он, словно приказывая.

– У вас мирная страна, доброжелательное население, добродушное у всех настроение, – не понял Дмитрий. – И я уже нашел первое дружеское понимание.

– Не в этом дело.

Дмитрий с упоением встал на защиту чужого народа своими впечатлениями:

– У человека, впервые попавшего на Мингалу, может сложиться мнение, что здесь вообще нельзя встретить мрачных, озабоченных лиц. Мингалы отличаются по-детски радостным отношением к жизни, к тому же склонны к дружелюбию, заразительному безудержному смеху, оптимистическому восприятию мира по любому поводу. Теперь я убедился, что есть даже, характерное только вашему народу, некое “мингалетское” выражение лица – что-то вроде умильного, ликующего и удивленного восторга от всего, что происходит вокруг.

– Да-да, наш народ весьма своеобразный, ну и любезный, – ответил премьер-министр. – Но прежде ему пришлось через какие только муки в своей истории пройти?

Премьер-министр был выше среднего роста. Немигающим взглядом своих бледно-голубых глаз он пронзал собеседника насквозь. И голос у него был таким же холодным, как он сам. Дмитрия страшно интересовало, что за причины его страхов, ведь насколько ему рассказали на Земле, здесь очень миролюбивая страна. Правда, с тех пор по космическим меркам прошло много времени, но миролюбивость так и осталась национальной чертой мингалов. Дмитрий теперь был настолько опытен, что не задавал вопросов. Его Превосходительство сам стал их задавать.

– Сколько вам лет, доктор?

Дмитрий должен был признаться себе, что благодаря своей молодости этот вопрос был для него не всегда приятен.

– Двадцать три с половиной, Ваше Превосходительство

– Это уже по нашим суткам?

– Нет, в земном исчислении.

– Что почти одинаково. Очень молоды, очень молоды.

Он опять взглянул на Дмитрия и после непродолжительной паузы снова начал:

– Мы о вас хорошего мнения, и ваша молодость, как нельзя лучше, говорит о вашей осторожности и уме, свойственных более зрелому возрасту.

Дмитрий сделал поклон головой в знак благодарности, а премьер-министр Джоба продолжал.

– Молодость – не порок. Разница между правильным и неправильным образом мыслей состоит в следующем: правильный образ мыслей основан на анализе причин и следствий, он приводит к логическому, конструктивному планированию; неправильный образ мыслей часто ведет к напряжению и нервным срывам, к ложной посылке отправной точки…

Впечатление было такое, что он распекал Дмитрия.

– Беда наша не в неграмотности, а в бездействии. Лучше использовать свое время для решения проблем завтрашнего дня, чем сегодняшнего. И не надо сожалеть о том, что произошло вчера. В этом подлинный смысл и триумф жизни. В отличие от некорректных мыслей, что у незрелых мужей преобладают тенденции к проявлениям…

Премьер-министр Джоба рассуждал с таким жаром и напором, что чувствовалось – в нём говорит настоящий государственный деятель.

Поправив свои волосы, премьер-министр спросил:

– Дмитрий, как с вами обходятся здесь?

– Мне не на что жаловаться, – ответил он.

– Надеюсь, перед посещением Мингалы вы были хорошо ознакомлены с нашей жизнью?

– Неплохо.

– Как обычно, с однобокой стороны?

– Почему, с однобокой? Основательно.

– Вы принесли сюда свои мировоззрения, мироощущения, не удосужившись ещё преломить их через нашу особенность сегодняшнего дня. А ведь как-то надо и стену прошибить своей волей…

Хотя премьер-министр не сказал ничего прямо, Дмитрий догадался, что тот хотел выразить всё беспокойство государственного деятеля.

Он пододвинул к глазам Дмитрия документ.

– Я позволю себе привести параграф:

“Всякое новое лицо на Мингале для его же блага и пущей безопасности должно пройти биологический, миграционный и интеграционный карантин. В случае его не прохождения, лицо является виновным в нарушении этого параграфа. Обвиняемому выносится приговор – семь лет тюремного заключения”.

– Ваше Превосходительство, на вашей планете до меня были когда-нибудь пришельцы?

– Наверное были, давно. Вроде бы даже наследили.

– Тогда зачем этот закон?

– У нас самое передовое прогрессивное законотворчество. Оно идет впереди жизни, а не плетется в хвосте. Как и должно быть. Прилетит пришелец или не прилетит, а у нас уже готовый закон под него.

“Поэтому нечего говорить, какое устрашающее оружие получило благодаря этому закону в свои руки мингалетское правительство”, – подумал Дмитрий.

Внезапно в комнату вошел высокий, худой, седой господин, как показалось Дмитрию, типичный бюргер или бюрократ.

– Ваше Превосходительство, поправка к закону № 341 не прошла. Доработка потребует два-три месяца.

– Не помню о чём она?

– О верхнем потолке. Разрешать обмен телами с шестнадцатилетнего возраста, вместо восемнадцатилетнего.

– Это же прогрессивная поправка, как можно не понимать! Неужели в нашем парламенте настолько одиозные тупоносые сенаторы? Дождутся, что их народ распнет на фонарных столбах или император распустит раньше времени это сборище недотумков.

Премьер-министр метал гром и молнии, затем, руки за спину, он подошел к окну и некоторое время молча смотрел на улицу. Из окна открывался вид на залитую солнцем огромную площадь под названием Дворцовая и в продолжении ее, уносящийся вдаль, зеленый сквер, в нем гуляли молодые пары с колясками.

Глава 9. Униформа отделяет от мира, но не от себя самой

Час интенсивной тренировки.

Пуальфина стояла перед манекеном и кулаками в маленьких перчатках наносила массированные удары. Манекен уж очень походил на субъект, фотография которого лежала на столе, и своими набитыми конскими волосами ахал, охал и ухал, как человек при принятии наслаждения в парилке бани от берёзового веника. В перерыве, вспомнив о еде, сержант государственной безопасности Пуальфина Руга вытерла руки и подошла к плите. Она попробовала густой суп, в котором плавали куски мяса и сушеные грибы – это была не вся её пища. Достала из духовки пирог с курицей. Суп был ещё не готовый и источал соблазнительный запах. Она выключила плиту, оставив кастрюлю докипать и настаиваться, помыла руки и привела себя в порядок, как давным-давно её научили делать перед едой.

Ее комнатка была крохотной уютной коробкой на пятом этаже в огромном современном здании на Красно-Лиловой улице, в котором было шестьдесят этажей и пятнадцать вспомогательных уровней, не считая паркинга для эргомобилей. Комнатки нижних этажей представляли собой именно такие, как у неё, квадратные коробки с телефонами, водопроводом, единственными лампами, свешивающимися с потолка, и совмещенными с ваннами туалетами. С высотой этажей росло количество богатых апартаментов, число отдельных ванных и туалетов. Жилища последних двух верхних этажей состояли из восьми и десяти комнатных люксов с индивидуальными санузлами и предназначались для чинов высшего ранга. Распределение квартир было строго по званиям, и сержант Пуальфина Руга должна была дослужиться до лейтенанта, капитана, майора, подполковника, генерала прежде, чем достичь верхнего эдема на шестидесятом этаже.

Но она была вполне довольна своим нынешним положением. Жалованье, собственная квартирка, дешевая еда и одежда из ведомственного магазина, постоянно по спецзаданиям бесплатные билеты в оперу, балет и кино, посещения ресторанов и кабаре, из закрытых кабинок которых хорошо было наблюдать за посетителями, командировки в разные города, ежегодно оплачиваемый отпуск, неограниченный во времени, если совмещался с заданием. И ещё много чего. Но главное – постоянная работа с хорошими перспективами в Миао-Чао, а не в скучной провинции, где из месяца в месяц ничего существенного не происходит.

Конечно, за службу в государственной безопасности приходится расплачиваться. Иногда потерей собственной жизни. Униформа отделяет от мира, но не от себя самой. Глядя на форму, люди начинают тебя остерегаться, что, конечно, не по душе большинству девушек, и поэтому они вынуждены проводить время на работе в обществе мужчин и женщин из собственного круга. За одного из этих мужчин, когда подойдет пора, надо будет выйти замуж, чтобы остаться на службе. Да и работать приходится чертовски напряженно – и днем и ночью. Вести “клиента”, кто кого переиграет, было ее задачей на ночь, день, неделю, месяц, даже год. Особенно выматывают ночные дежурства с приключениями. Но зато это – плотные обеды и затяжные ужины с вином и хорошими мужчинами до самого утра, что позволяло сэкономить, чтобы однажды присмотренная соболиная шуба заменила несколько раз ношеную ондатровую.

Вытираясь полотенцем, Пуальфина изучала свое отражение в овальном зеркале над умывальником. Один из её последних возлюбленных сказал однажды, что она похожа на саму Нецинию. Что за чушь! Ну и сравнение?! На эту публичную танцующую фиглярку? Не комплимент, а оскорбление.

Ее счастье с ним не достигло стремительного накала романтических страстей. Она ещё не успела втянуться в что называется начало взаимной любви, не вкусила ласк, как по приказу пришлось расстаться. Пуальфина вся кипела, и даже хотела наложить на себя руки. Почему, – думала она, – как только появляется безоблачный горизонт, сразу же откуда-то берётся разлука и ещё не совсем свинцовые тучи слез враз застилают последние розовые надежды. Приказ оставить объект поражал своей несуразностью. Но приказ есть приказ – он должен выполняться, даже самый нелепый, даже на полпути. Возлюбленный как неожиданно появился, так же таинственным способом и растворился в тенетах новой любви.

Видимо ему был приказ переключиться на другой объект, более романтический, и сосредоточиться на нем согласно предписанию. И самообладание Пуальфины, её равнодушие и безропотность вновь породили удивление на коллег, и даже почтение в начальстве, которое вознамерилось в перспективе поощрить премией и даже наградить её медалью. Но начальство менялось каждый день как в калейдоскопе, и с каждым днём отодвигалось награждение. Спокойствие и смирение – хороши для некоторых категорий профессий. И для агента внутренней безопасности не меньше. На самом деле эти черты характера укрощали в человеке тихое, уютное, первоначальное чувство подавленности и превозносили волю и защищенность, и создавали возможность уверенно смотреть в будущее. Очень часто хорошее настроение дополняли некоторые конкретные детали: например, нынешние комплименты координатора, профессора курсов подготовки и одновременно куратора группы слушателей Туранда Мерка, ставящего всем пятерки, несмотря на все прегрешения в учёбе, но, тем не менее, двигавшего вперёд повышение квалификации. Будущее для Пуальфины не оставалось сомнительным и сегодня, и определялось запахом готовящегося на плите хорошего обеда; любимой увертюрой к опере “Пианикавола”, которую исполнял Императорский оркестр по телевиденью, а главное – тем чудом, что, наконец-то, дождливая зима с затяжной весной уже позади и что стоит лето.

Сесть за стол и приступить к обеду ей помешали. Внезапно зазвонил телефон. Второй – специальный – против прослушки. Она подняла трубку.

– Сержант Руга? – это был голос Туранда Мерка, профессора курсов, однако вне службы он обычно называл её Пуальфиной.

– Да, слушаю.

Голос на другом конце связи звучал сегодня холодно и странно.

– Через пятнадцать минут вы должны явиться в кабинет № 364. Ясно?

– Сейчас пообедаю и…

– Бросайте всё, к черту…

– Но для чего?

– Это приказ! Слушайтесь, агент “Миранда”! – Её протестующий голос был обрублен на корню.

Пуальфина даже не обратила внимание, что ее назвали под условленным специменем, словно по кличке лошади.

– Алло, алло! – Она уставилась на умолкшую трубку, но та словно бы в отместку грубо насмехалась над ней. “Даже поесть нормально не дадут!” Пуальфина с остервенением глотнула таблетку, не запивая глотком воды, – профессиональная болезнь язва желудка от ночных смен и неразборчивости в питании в последнее время замучила её. Сжав кисть так, что заныли мышцы руки, девушка медленно положила трубку. Застыв, она глядела на чёрный аппарат. Может, перезвонить? Нет, этого делать нельзя. Профессор знал – да и она тоже, – что каждый телефонный разговор в этом здании прослушивается или записывается, потому он и не произнес ни одного лишнего слова. Это было государственное дело. Когда передаются сообщения такого рода, это делают как можно быстрее, четче и короче, а потом – Пуальфина от этой мысли обижалась – кое-кто часто умывают руки. Тебе передали, ты передал, он передал, концов не найдешь нигде, и у каждого руки чисты.

Уставившись на телефон, девушка покусывала кулаки. Чего они от неё хотят? Что она натворила, или что сделала не так? В отчаянии она стала вспоминать последние дни, месяцы. Чаще всего она переигрывала свою роль – на службе её, именно, ценили за это умение, воспринимаемое, как рвение. Может, она в чем-то чудовищно ошиблась на работе – и это обнаружили? Какой конкурирующий отдел? Может, она сболтнула что-то не то, как-то пошутила не так, и об этом донесли? И это друзья-товарищи! Но тогда у неё должно было возникнуть чувство вины или страха. Однако совесть её была чиста. Что же это могло быть? Она вспомнила: как-то в музее надела на голову преступника, находящего под ее наблюдением, экспонат. Ценная ваза из малахита весом в десять килограммов! Говорили подарок его Императорского величества владельцу музея! Поступок вызвал неоднородное брожение в кругах общества, тогда оно разделилось во мнениях, то ли разлетевшаяся на куски ваза стоит поимки преступника, и за это её наградить, то ли привлечь к суду. Но всё закончилось благополучно, и награда в несколько тысяч мингалей нашла героиню, а вазу склеили, и она красовалась на прежнем месте.

Что же ещё могло быть? Агенты всегда в приключениях, как в шелках. Внезапно она припомнила, что в ресторане разбила о голову приставалы уникальную подставку из-под фруктов на шести ножках. Не менее ценный профиль экстравагантного стиля из ценного дерева и хрусталя, а чаша из высокого фарфора! И тоже говорили: подарок его Императорского величества владельцу ресторана! Надо срочно возместить убыток! Впрочем, нет – это преступление слишком незначительно и трудно доказать за давностью времени.

“Хватит успокаивать себя! Случилось что-то намного худшее”. Пуальфина не знала, на какой камертон души настроиться, за какую мысль ухватиться.

Девушка взглянула сквозь слезы на свои дешевые часики. Осталось всего десять минут! Её охватила паника: ещё не хватало опоздать! Надо пулей! Вытерев слезы рукой, она стала натягивать свою парадную униформу, в спешке застегивала белую хлопчатую блузку, а сама, одеваясь, на ходу расчесывая волосы, все время думала о том, что же за промашку она совершила? Натворила – не то слово, все отчебучивают что-то, и взрослые и дети, но какова цена ошибки? Какой бы ни была малой её вина, само прикосновение щупалец Отдела по борьбе с террористическими обменами тел ужасало.

А вдруг это новое задание?

Уже веселее, она прорабатывала в уме, как попасть её эргомобилю в “зеленую волну” светофоров и накатить вместе с нею прямо к подъезду. И ей удалось это.

Глава 10. Обмен телами запрещается на пешеходных переходах, в тоннелях, на мостах, путепроводах, эстакадах, на железнодорожных переездах, на взлетных полосах, на стартовых площадках

Дмитрий первый подошёл к чёрному эргомобилю и похлопал его по дверце.

– Машина подана для вас, словно выездная лошадь, – заметил премьер-министр Джоба.

Путешествие Дмитрия в город высокий сановник облек в демонстрацию технического превосходства своего эргомобиля. Под стеклянным куполом в хорошо защищенном бронированном варианте он являл собой верх превосходства технической мысли. Дмитрию не пришлось долго удивляться, когда неслышимо открылся купол, потому что не мог в полной мере насладиться тем воздухом, который питал прекрасную растительность в парках Миао-Чао. А общение с местными жителями, за которое он ратовал, как настоящий исследователь, отодвигалось на неопределенное время. Но эргомобиль был хорош своею скоростью и приемистостью. Веселый, солнечный полдень сверкал на улицах. Впечатление, что ехали не торопясь. Проплывали, оставались позади дворцы, зеленые сады, узорчатые чугунные мосты, гранитные набережные. Пьяный от солнца ветерок веселил флажок на капоте.

Навстречу проносились громадные щиты рекламы:

“Человек всегда тяготится телом своим!”

“Вам не наскучило собственное тело?”

“Обмен телами – решение всех ваших проблем!”

“Прямое участие в обмене телами, и вы не посредник, не случайный свидетель и попутчик!”

“Как? Когда? Где? Ответ один – всегда и везде!”

“Уступайте друг друга!”

Дмитрий засмотрелся на последнюю фразу.

– Это и есть ваша социальная гармония? – спросил он. – Особенно, красноречиво выглядит “Уступайте друг друга!”. Уступать друга другому другу, тем более – подругу, мне совсем не хочется. Почему не “Уступайте друг другу!”, как предупреждения в транспорте: “Уступайте места инвалидам, пожилым людям и беременным женщинам”?

Но премьер-министр оказался предупредительным:

– Не доверяйтесь первому впечатлению. До идеала ещё далеко. Обратите внимание – это скатывание в эпатаж, это уличный сленг и говор, это китч как элемент уличного наполнения, когда недостаточные требования и меры, когда изменять вкусы авторов агиток необходимо жесткой рукой цензуры. Но в чем-то они правы. Не надо забывать, обмен телами запрещается на пешеходных переходах, в тоннелях, на мостах, путепроводах, эстакадах, на железнодорожных переездах, на взлетных полосах, на стартовых площадках. Везде, где создается аварийная ситуация для транспорта и граждан. В других местах, пожалуйста, никакими законами, правилами и запретами не регламентируется.

Город Миао-Чао привлекал внимание своей раскрепощенной архитектурой, размещенной последовательно по берегам каналов, направленных в сторону моря и служащими артериями чистоты и спокойствия.

Город площадей и зеркал. Миао-Чао не был похож ни на один город, в которых Дмитрию доводилось бывать раньше. “Миао-Чао – как зеркало экспрессивной архитектуры!”, – так охарактеризовал он город. Зеркало неудержимо преобладало, создавая комфорт многообразия, множественности и многовеличия. Глаза рябило двойное, тройное и еще большее изображение того, что находилось в обзоре. Можно было потеряться не умеющим ориентироваться. Но местные жители обходили этот недостаток легко. Между тем зеркало еще и обманывало грациозной помпезностью, но по-хорошему, заставляя ощущать человека не потерянным на обширном постпространстве кубического объёма, когда он, проходя по улицам, прослеживает весь свой путь и поступки. Куда только зеркало не втюхивали неугомонные архитекторы. Правда, оно было монолитом и в несколько слоев, так что любая щербина или скол превращались в кривое зеркало, потешая пешеходов, но легко восстанавливаемое, оно не давало повода к мысли о безобразии.

Машина повернула назад к дворцу и двигалась по оживленным улицам мимо одного из щупалец городского рынка, затем вдоль широкого бульвара. Все чаще стали попадаться грузовики, стоявшие поперек и перегораживающие улицы. Приходилось постоянно сигналить “фа-фа”, чтобы согнать с дороги отчаянных водителей.

– Ещё вчера такие тихие и довольно патриархальные улицы, а сегодня… – нервно пожал плечами премьер-министр Джоба. – Похоже, начинают подтверждаться самые худшие предположения.

После высокой арки эргомобиль свернул вправо и выскочил на широкую красивую площадь, в центре которой стояли, подобно космическим ракетам, каменные исполины, олицетворяющие своей высотой и массивностью неограниченную власть монархов.

– Площадь Равенства! – сказал премьер-министр Джоба. – Самая монументальная, одна из пяти вокруг дворцового комплекса.

Вся площадь была запружена людьми и машинами. Дмитрий увидел рабочих в синих куртках со светоотражательными обшлагами; моряков с лицами цвета выветренного белого мрамора на фоне синих бескозырок; офицеров с ментиками; обеспеченных горожан в малиновых жилетках; женщин, у которых юбки походили на разноцветные абажуры; торговцев с лотков бижутерии, продавцов мороженым; тощих и толстых, длинных и коротких актеров, стоявших кучками; клоунов в желтых и пестрых комбинезонах, как будто сшитых из лоскутного одеяла; детей с животными на руках. Весь многоцветный спектр народа. Турмалиновые солнца их волосяных фонариков на лицах освежались ореолом, стоило им попасть под косой источник света.

Все толпились перед воротами дворца, но они были наглухо закрыты. “Фа-фа”! Народ расступился на сигнал, давая эскорту машин зеленую улицу. Приветственные крики заполнили площадь.

– Да здравствует Его Величество Государь Император Люстиг Мост!

– Да здравствует Его Превосходительство премьер-министр Джоба!

– Да здравствует депутатский корпус!

– Да здравствует Народ!

– Да здравствует обмен телами!

На машине раздвинулся стеклянный верх, и премьер-министр поднялся с сиденья. Он вытянул руку, приветствуя присутствующих людей. Среди многочисленных криков его голос выделялся своей хорошо поставленной речью.

– Народу Мингалы, ура!

Народ подхватил:

– Ура! Ура! Ура!

– Опять манифестация. – Премьер-министр Джоба недовольно повернулся к Дмитрию. – Но эту муниципалитет города разрешил, если, конечно, они не перейдут границы дозволенного.

– По какому поводу она?

– А вы прислушайтесь.

Среди моря рук, среди моря голосов поднялась девушка, и площадь охнула дружным взрывом, приветствуя её. Она выступала с критикой правительства:

– Мир хрупок! Ему нужна защита. Самое худшее совершают прогнившие царедворцы, те, что ничего не делают. Предаются праздности… Ничего не слышать, не видеть и ничего не делать – заткнуть уши и закрыть глаза, вот это самое ужасное от них. Уклоняться, не быть ни за что в ответе – это разложение, гниение заживо…

– В прошлый раз она тоже говорила скверные речи. Одна из крамольных женщин на свете, – с сожалением произнес премьер-министр. – Какое будущее её ждет?

– Кто они – эти люди?

Премьер-министр поморщился.

– Ещё одни новые ура-патриоты. Не много ли их?

– А чего они хотят?

– Помяните мое слово, они выберут подходящий момент и сделают решительный шаг, и это обернется настоящей гражданской катастрофой.

– Они расширяют свое влияние с каждым часом?

– Мы делаем всё для народа, а они призывают к свержению правительства.

– Им все чего-то мало?

– У нас не трогают собак, если они ведут себя спокойно. Но если они лают и кусаются – их пристреливают.

Подъехав ближе, как позволяла плотность толпы, Дмитрий узнал в девушке Нецинию, а рядом стоял Скар.

– А кто эта девушка? – спросил он премьер-министра.

– Звать её Нециния. Смазливая бабенка. Исключительно опасная личность. Фанатичка, одним словом. Я знаю таких, они невменяемы своей близорукостью…

– А почему её захватила политическая деятельность?

– Трудно сказать. Артистка в пятом поколении. Нециния не была замкнута, и она совершенство в воспитании. Цвет культуры, не истеричка, то и дело настроения не меняются, не верит любому слуху, не плачет, когда что-то не удается. Тем опаснее вдвойне.

– При такой-то положительной характеристике отрицательное к ней отношение…

– Дмитрий, моя жена Шарлет и я были на концертах Нецинии. То, что она демонстрирует – древний вид развлечений. По-моему, он очень примитивен и даже развратен, это способ разложения народа, но моя жена просто захвачена её искусством, говорит, доказывает, что Нециния на Мингале самая тонкая художественная натура, а посему – достояние нации. Что не позволяет применить против неё своевременные воспитательные санкции.

– А можно мне остаться на площади?

– А распоряжение императора есть?

– Но я уже общался с вашими людьми, даже низшего сословия, и как видите…

Премьер-министр Джоба задумался, и Дмитрий уловил это, добавив:

– Я ещё не изучил вашу Конституцию, но, думаю…

– Мы уверены, что у нас не слаба законодательная база и исполнительная тем более по части предупреждения преступлений. Поэтому… вы вольны поступать, как желаете.

– Значит, можно?

– Можно, под мою ответственность.

Глава 11. Я училась в балетной школе

Пуальфина взглянула на часы. Ещё одна минута. Третий этаж не такая высота, чтобы ждать лифт, но уж пройдя по прямому длинному коридору мимо кабинетов, в которых уже не однажды бывала, с каждым шагом уменьшая скорость, она остановилась у высокого, в рост человека, зеркала на тумбе, чтобы перевести дух. Поправила волосы на голове, при этом, от взмаха рук кверху, бугры на месте грудей поддались вперед и в стороны. Отлично! Прекрасно! Здорово! Пригладив руками униформу, она посмотрела в зеркало на свое раскрасневшееся лицо, распрямила плечи и подняла высоко нос. Быстрый взгляд в зеркало с поворота, любуясь собой, и удовлетворение видом. А вот и кабинет № 364. Здесь она не была, но очень много о нём наслышана. Кажется, Отдел по борьбе с террористическими обменами телами. Точно! Толкнула дверь и вошла внутрь.

Сегодня её встретили вставные линзы в квадратной форме очков и сплюснутый нос. С этой начальницей в военной форме генерала до сих пор судьба миловала встречами. Бенигна Клабб! Ужасная женщина! Слухами полнится земля. Пуальфина могла в любое время дня и ночи пересказать невероятные слухи о ней, исходящие из самых безнадежных закоулков жутких подвалов госбезопасности.

Конечно, это сущая нелепица, чистейшая неправда. Или частичная правда? Говорили о мрачных казематах, что Бенигна Клабб была садистка на все руки мастер, художник, виртуоз, и своим заместителям не разрешала пытать в свое отсутствие. Когда она шла по глухим подвальным коридорам с группой боготворящих её студентов, которым она параллельно преподавала мастер-класс, даже сотрудники почтительно и со страхом расступались перед ней и сжимали в карманах пальцы в кулак. Как же, она на их глазах наслаждалась страданиями заключенных, когда расправлялась с ними, когда травила их голодными собаками.

Каких только курсов и практик специальной подготовки она не проходила: по конвоированию, охране первых лиц, объектов, вербовке информаторов, огневую, строевую и физическую подготовку.

Не было секретом, какой отбор проходили женщины наравне с мужчинами для службы в спецотделе, и вот, благодаря компетентности и преданности Бенигны Клабб, она оказалась здесь. Находились свидетели, которые божились, что ей подавали её собственный заношенный, забрызганный кровью халат и придвигали кресло на высоких ножках прямо к изголовью жертвы, лежавшей на пыточном столе. Она подходила к делу основательно, по-научному, и разбила пытки на категории сложности: от слабых к умеренным и далее к более сильным и чувствительным. Она полузакрытыми глазами следила за допросами и изредка поднимала пальцы. Комбинация пальцев означала перемену пытки и её способ. Начинала обычно с легких пыток, и продолжала усложненными по нарастающей боли и психологического воздействия. Она подобрала профессиональный штат пыточных дел мастеров, понимающих её с полуслова, их не надо было подгонять, учить и указывать, что можно и что нужно делать в данный момент. Они уже с остервенением тащили щипковые инструменты – клещи и прищепки, не гитары с контрабасами, проливали кипящую воду или раздували огонь. Бенигна смотрела в глаза истязаемой жертвы и ждала, когда в них исчезало выражение стойкости к сопротивлению и вместо страха появлялись мольба и мука. Тогда она обращала на это внимание учеников: “Смотрите, в глазах ярко выраженный блеск угасает на мокром месте по мере приближения положительного результата!” Далее обиженно говорила, как бы распекая за нерасторопность: “Принесите же человеку воды, не видите разве, как он страдает!” Затем в голос рекомендовала возвратиться к предыдущей пытке, более слабой, а бедный истязаемый воспринимал новое мучение с облегчением и был благодарен ей за этот благородный поступок и подарок судьбы, и даже готов был целовать Бенигне Клабб ноги. Говорила пытуемому: “Первые десять пыток тебе будет трудно переносить, а вторые и последующие – ты не почувствуешь и просто не заметишь, как они пролетят”. И таким циклическим приемом кнута и пряника она ломала сопротивление самых крепких и упорных. А если не ломала, приводили прокаженного – всего в язвах. Угроза насильственного обмена телами с ним была последней каплей стойкости пытуемого. Смотреть на пытки было не менее героическим занятием. Тем, что Бенигна получала эстетическое удовольствие и психологически переносила пытки прекраснодушно, что позволяло называть её садомазохисткой. Терпение у Бенигны было поистине титаническим, её хватало на многие часы, если таковые понадобятся. Она уходила на отдых после того, как признание было вырвано. Сотрудники и ученики тогда смотрели на неё с благоговением, переводили дух и начинали торжественное чаепитие с конфетами и тортами, превознося её имя за умение форсировать допросы и получать нужные результаты.

Ходили слухи, что во время смутного времени Бенигна Клабб подрабатывала экспертом при военном трибунале. Авторитет ее был подавляющ и позволял ей высказывать любые благоглупости, воспринимаемые на “ура”. Она постоянно напоминала о секретности дел, предупреждала о возможной судебной ошибке, за которую кое-кто понесёт наказание, взывала к патриотичности и профессиональному чутью. Ее голос в трибунале был самый жесткий. Генералы и академики выстраивались перед Бенигной Клабб в положении “смирно!”.

Но самое страшное, за что её ненавидели члены трибунала, так это за то, что она продавливала свои капризы большинству. Она говорила своё решительное “нет” трибуналу из генералов и академиков. Когда они настаивали на послаблении, что преступник больше социально не опасен и его можно направить в психбольницу общего типа, вот тут Бенигна Клабб была на высоте и поворачивала дело по-своему, иногда так, что помогала тому уйти в мир иной.

– А, агент “Миранда”! – воодушевила она девушку проницательными глазами.

– Вы оторвали меня от обеда! – сказала Пуальфина. – Надеюсь, причины на то крайне веские?

Бенигна стала холодна и норовиста: очевидно, она была не в восторге, что какой-то младший чин делает ей замечание.

Генерал Бенигна Клабб заговорила мужским голосом:

– Сними свой пиджак, Пуальфина. Повесь на стул. Разденься до пояса. Разведи в стороны руки и сведи их над головой.

Коричневые соски послушно поднялись вверх и также послушно сошлись близко, резко обозначилась тонкая талия, а длинные волосы с головы защекотали спину.

Бенигна Клабб любила этот тест для женщин, что давало ей повод выбраковывать агентов или ставить их на низшую зарплату. Они готовностью номер один должны быть неотразимы прежде всего телом. Ум не всегда обязателен, изучить несколько языков, немножко научиться вести светские разговоры, чуть-чуть флиртовать, только и всего надо. Для женщин это несложное задание, если по максимуму использовать их физические данные.

Тест для мужчин был посложнее. Мужчина провисал с опорами головы и ног между двумя стульями животом вверх, а Бенигна медленно раздвигала их, наблюдая, как страдалец пыхтит, наливается кровью, напрягая мускулы, чтобы не провалиться. Пока не падал. Расстояние между стульями являлось наглядным показателем мужской силы и, по большому счёту… профессонализма.

Бенигна Клабб загордилась своим агентом “Мирандой”, внимательно всматриваясь в ее чёрные, глубокие, красивые глаза. И даже обнаружила, что радужную оболочку окантовывали странные золотистые круги, как… как ни у кого другого. Позавидовала. Посмотрела на освещение в кабинете – нормальное.

– Подними руки над головой, – приказала она. – Выше! Теперь нагнись и достань руками носки ног. Повернись вправо. Влево.

Пуальфина выполняла приказы автоматически.

– А теперь в темпе отожмись пятьдесят раз. Чтобы тело вжималось в пол, а груди не мешали.

Видимо девушка делала не так.

– Лёгкое соприкосновение с полом мне не нужно! – получила она предупреждение.

Дальше Пуальфина уже и внимания не обращала, что и как поступает с ней Бенигна Клабб. Поворачивалась перед ней то грудью, то спиной, коротко отвечая на расспросы, приседала, прыгала, дышала, не дышала по команде. Снова поворачивалась, подпрыгивала, снова доставала носки ног.

От изнеможения она присела и тут же получила окрик:

– Агент “Миранда”! Уселась! Может, ты ещё прилечь пожелаешь?

Пуальфина вскочила, как ошпаренная.

– Задержи выдох. – Бенигна Клабб взяла в руки секундомер.

Наконец, увидев, как набухли щеки у сержанта Руги, не отводя глаз, сказала:

– Пошла третья минута.

Лицо у Пуальфины стало на глазах багроветь, а Бенигна словно ждала момента, когда сосуды лопнут.

Она сделала отмашку.

– Отбой!

Проверив пульс, Бенигна осталась довольна.

– Физическая подготовка у тебя в норме. Легкость и четкость динамики гимнастки, атлетки и водолазки!

Еще Пуальфина прошлась по кабинету как по подиуму и заработала полновесные очки для новой похвалы.

– Ты и впрямь красивая девушка. Помимо миловидности лица ты обладаешь высокой, стройной фигурой. Твои движения изящны. Ты где училась?

– Я училась в балетной школе. – Пуальфина не могла унять дрожь.

– И почему бросила занятия?

– Вынуждена была оставить их из-за того, что переросла на три сантиметра положенный лимит роста.

– Понятно, партнерам трудно манипулировать такой жердиной в воздухе.

– Потом я тренировалась на центральном катке “Ретистал” и благодаря этому вошла в команду лучших фигуристок.

Следующие команды снова поставили Пуальфину в тупик.

– Накинь лифчик, – приказала в чем-то неудовлетворенная осмотром Бенигна Клабб.

– Девочка, твои бедра и крепкие, и здоровые, груди безупречны. Тебе уготовано прекрасное будущее, – задумчиво произнесла она и ревниво подумала, что в ближайшем будущем, если формы не послужат живописцу или скульптору моделью, то кто-нибудь из высших офицеров максимально извлечет из этого товара несомненное удовольствие.

– А теперь приступим к делу. Одевайся.

Бенигна поправила очки и попыталась рассмотреть что-нибудь в большом окне. Это был её способ зеркально наблюдать вокруг и сзади себя. Однако увидела она свое отражение, но только не Пуальфины, и отвернулась от окна, не очень заинтересованная увиденным.

Пока Пуальфина приводила в порядок волосы, Бенигна наставляла:

– Нужна подробная информация о нашем госте с Земли: его недостатки, привычки, приятели, подруги, недруги, занятия, увлечения. Всё, всё, всё. Понятно?

– Да.

– Агент “Миранда”! Тебе предоставлена полная свобода действий.

– Я хочу знать, что мне делать конкретно?

– Следить за каждым его шагом.

– Слушаюсь.

– За работу. Не бросайся в глаза. На случай изменения обстановки информируй немедленно.

Пуальфина нервно прикусила губу, затем расправила плечи.

– Как я землянина узнаю?

– Узнаешь. Не ошибешься. Рослый, молодой человек. Наличие высшего образования. Очень контактный. Зовут Дмитрий Сорокопятов.

– Да. Теперь, пожалуй, пойду ужинать.

– Ничего, ещё успеешь пообедать.

Глава 12. Он настаивает на женитьбе, я – на обмене телами

Дмитрий скоро убедился, что высший свет следует всем причудам мингалетского общества. Одна из них в особенности возбудила интерес. Его прилет совпал с разгаром клубничного сезона.

На Мингале было принято каждый день ходить в ресторан, и есть там клубнику. И Дмитрий стал большим гурманом из-за ее, в отличие от земной родственницы, утончённой смеси неизвестных духов, лекарств и наркотиков – как настоящей лесной аптеки.

Таким было его мнение о клубнике. Но потом вспомнил, что вначале, где бы он ни был в питейных или закусочных заведениях, клубникой не пахло, а тут вдруг ни с того ни с сего засилье ее.

Потом вспомнил предысторию: по приезду на Мингалу как-то в каком-то ресторане увидел на окошке растущую клубнику, ягоды были крупные и спелые, и с языка сорвалось, что он не прочь попробовать ее и даже с юмором сделал попытку сделать заказ. Мингалы почтительные, и чтобы угодить, не мудрствуя лукаво просто куст срезали, вложили его в узкую вазу и поднесли. Рядом поставили сливки. Объяснили это тем, что самым главным условием для блюд мингалетской кухни является следующее: все их ингредиенты обязательно должны быть свежими. Кроме того, дополнили сказанное, мингалов отличает стремление максимально сохранить первозданный вид продуктов.

Дмитрий съел этот почти килограмм клубники с упоением. И не придал случаю значения. И удивился, увидев на следующий день, что начался бум клубники. Вся Мингала проснулась, ощутив на себе потребность есть ее со сливками. Да еще с особенностью. Дмитрий заметил, что при сервировке стола непременно соблюдаются эстетические требования: меню с клубникой тщательно продумывается не только с точки зрения эффекта сочетаемости с обстановкой в ресторане, но и прочих блюд и продуктов, и даже с учетом внешнего вида блюда. Особый вид сервировки стали называть “клубника по Дмитрию” в его честь. Блюдо с его легкой руки стало настолько популярным, что подавалось до, после и во время еды. В особенности умиляла важная часть этикета – поднять кустик на уровень груди и произнести тост.

Ресторан “Нескафт”, один из многочисленных, находился недалеко от дворцового комплекса Кор-Кар премьер-министра, и представлял собой во время клубничного сезона колоритную картину праздномастных людей. Сюда собирался весь знатный бомонд города Миао-Чао. Это была выставка мод и красоты, беззаботная, пустая болтовня сидящих за столиками посетителей, перебрасывающихся веселыми шутками, – всё это очень интересно для изучения легкомысленной жизни. Можно ещё сидеть на стеклянной террасе, прикрытой полупрозрачным тентом, и любоваться рекой с плавающими по ней грузными барками, буксирными катерами и круизными многопалубными судами.

Внимание Дмитрия было приковано к меню, которое он листал, время от времени макая клубнику в сливки. Его пальцы медленно переворачивали плотные глянцевые страницы, чувственно лаская каждую из них.

– Вы уже выбрали?

Дмитрий вздрогнул и вытер потные ладони друг о друга. Его побеспокоили. Он поднял затуманенный взгляд и с любопытством уставился на стоявшую перед ним рыжую девушку с длинным красивым лицом. Она была в строгом белом костюмчике с белым воротником и манжетами, в накрахмаленном переднике. В руках девушка держала серебристый поднос, накрытый бумажной салфеткой, из-под которой выглядывали два небольших фастфуда. Стояла ещё чашка с кофе.

– Это для всех посетителей бесплатно, – деловито сказала она, и составила всё на стол.

Дмитрий неуверенно закрыл меню и двинул его на середину стола.

– С вами всё в порядке? – настороженно спросила официантка.

– Да, благодарю вас… – пробормотал он и добавил: – Разве что голова немного кружится.

– Не отошли ещё. Мы знаем, вы недели две как прилетели с Земли.

– Да нет, от ярких впечатлений, – признался он.

– Приятного вам аппетита! – сказала официантка и с достоинством направилась к другому столику, откуда на неё пялилось трое новых посетителей.

Медленно вдыхая аромат кофе, Дмитрий впал в какую-то созерцательную мечтательность.

Уже сразу по прилете у него появилась масса приглашений от общественных организаций и частных лиц. Получалось, что желали заполучить только для декорума и как свадебного генерала. И сегодня. В этот вечер его ждали театр, библиотека. А он выбрал способ уединиться в кабинке ресторана.

Но даже сюда стремительно вошел мужчина с перекинутым через руку плащом. Принимая Дмитрия за особу, приближенную к нему, воскликнул:

– Умоляю, устройте мне свидание с Дмитрием Сорокопятовым, всего на три минуты. Слышал, он здешный обитатель. Я заплачу.

– Я не знаю никакого Дмитрия Сорокопятова, – ответил Дмитрий.

Подлинным бичом для него были корреспонденты, вторгающиеся в его жизнь. Он всегда нервничал при виде нахально проталкивающихся к нему с вопросами:

“Как давно вы в медицине? Кто ваш кумир? Какие наработки вы привезли сюда с Земли? Какое место в вашей жизни играют женщины? Кто вам больше нравятся: блондинки, брюнетки, шатенки? К какой медицинской школе вы себя причисляете? Какие ваши любимые дисциплины? Почему вы затворничаете, вероятно, к императору легче попасть, чем к вам?”

На эти вопросоизвержения трудно ответить даже нормальному человеку, поэтому Дмитрий отвечал одно и то же:

– Я никому интервью не даю, и впредь давать не буду.

Объективы подлавливали Дмитрия в самых неожиданных местах, поэтому его изображений по всей Мингале было хоть отбавляй. И под многими краткая биографическая справка. Текст её Дмитрий подобрал сам, поняв, что при столь неслыханном интересе к его персоне, непрерывно подогреваемом прессой, необходимо какие-то минимальные сведения о себе дать. И всё равно, в результате родился коллаж, где-то близкий к подлиннику, но с преувеличением от третьей силы. Передавалось: “четыре университета”, а где-то чередовался придуманный портрет с подписью от злопыхателей – “недоучка”.

Звонили также из Военной Коллегии с настойчивой просьбой выступить у них. Затем на будущее напрашивались школы, университеты, государственные учреждения, даже детские сады.

Бедные корреспонденты! Отчаявшись вступить в личный контакт, они стали искать окольных путей, но Дмитрий был верен себе, не попадался на удочку и никому и никаких интервью не давал.

Мужчина ждал и не уходил.

– Извините, я никакого отношения к нему не имею! – и на этот раз осадил Дмитрий посетителя. Тот снова перекинул через руку плащ и ретировался.

Дмитрий сидел один и был свободен для наблюдений. Его задача состояла в том, чтобы увидеть так рекламируемый у мингалов обмен телами. Эти многочисленные парочки, группы выпивающих, смотрящих жадными глазами друг на друга. Они небесцельно встречаются тут. Неужели он лишится чудесного зрелища?

Но ничего не мог заметить.

Сегодня некая дамочка, туалет которой был особенно блистательным, с неким господином премило бодались лбами, при этом они мычали как полоумные.

– Килин, Килин Клер, душечка! – повторяла она громко.

– Аскаванасия – женщина моей не просто глубокоутробной любви, а воспетой воображением мечты! Я давно искал тебя! – выкрикивал он пошлятину.

Но не она привлекла внимание Дмитрия, а этот самый высокий господин, с признаками военной выправки и командирского голоса. Мужчина был в светлом щеголеватом костюме, он поменял в течение вечера несколько столов и дам. Этот красавец всегда был легко воспринимаемым в компании за любым столом и лихом настроении.

В ресторане “Нескафт” очень остроумно сервировали клубнику. Её приносили прямо плотными кустиками в серебряных горшках аккуратные официантки. Высшая степень утонченности. Тут же они подавали сливки. Остается срывать свежие ягоды и макать в блюдечко. Одного кустика достаточно для среднего посетителя.

Рыжая официантка поставила клубнику с каким-то равнодушием. Похоже было на то, что сейчас она не в духе, что её распирают неприятные чувства. Дмитрий решил вывести её из гнетущего состояния.

– О, как я завидую вашему мужу! Он самый счастливый мужчина на свете, имея такую жену!

– У меня жених.

– Ему моё почтение!

– Благодарю. Снова и снова я не устаю смотреть на него, я чувствую, что он со мной неразрывно связан! – похвасталась она. – Является частью меня, мной. Надо только узаконить наши отношения его согласием, затем документально расписаться в загсе.

– Ему мои симпатии, что у него такая красивая и умная невеста! – сыпал комплиментами Дмитрий.

– Я постоянно напоминаю ему об этом! – Видимо ей открылась приятная страничка в их отношениях, и она обворожительно улыбнулась.

– Как вас звать?

– Сюэмель. – По случаю, она забавно приподняла с головы фирменный колпачок.

Дмитрий смотрел на Сюэмель, в особенности на её ставшие распушенными рыжие волосы. Волосы блестели, как вычищенная проволока из бериллиевой бронзы, и, едва блик от света касался затылка, словно загорались пламенем.

– Ваша жизнь наверно приятна?

– Всего нашего народа?

– Нет, лично ваша.

– Вы имеете в виду моего жениха-офицера, с которым я танцевала в последний раз?

– Да, нет…

– А, понимаю, вы здесь впервые и его не видели.

– За столько времени я появился второй раз, – с гордостью ответил Дмитрий. – В прошлый раз вы не работали, наверное, были в отгуле или пересменке.

Сюэмель говорила насмешливым тоном, скрывающим, однако, некоторую озабоченность.

– Я привыкла к этому, – сказала она. – Офицер, как муж, не лучший вариант, чем купец или промышленник. Офицеры сегодня злые, как собаки, они смертельно устали от закулисных интриг, связанных с разработкой законов об обмене телами. Что ни день, то новый закон. И конца им нет. Тут поневоле растеряешься, потеряешь голову, и на какие только революционные мысли не потянет? А с армией шутки плохи, где-то её не остановишь.

– Вообще для меня становится очевидным, что теперь настало время для замены правительства, – осторожно поддакнул Дмитрий.

Она мягко и с какой-то с гордостью переиначила:

– Точнее, для свержения… Надо называть вещи своими именами. Офицеры сейчас марионетки, но ударились в политику, и скоро будут определять будущий курс государства.

– А политика не помешает вашей свадьбе?

– Не в политике дело, а в нём – в женихе. Расстроить её другое ничто не в силах, кроме его самого.

– А что с ним?

– Я чувствую, что с каждым днем я проникаю в него, заметьте – в него, а не в его душу, всё глубже. Всё яростнее. Но всё безнадежнее.

– Он ни рыба, ни мясо! – решительно сделал вывод Дмитрий.

– Да! – ни секунды на размышление ответила она.

– Имеются ли в вашем распоряжении какие-нибудь средства воздействия, которыми вы могли бы заставить его ускорить жениться на вас?

– Кроме соблазна на обмен телами, никаких.

– Сюэмель, вы перед сложной дилеммой?

– Да, надо выбирать: или брак или обмен телами.

– Нет взаимопонимания, взаимности, видимо, всё дело в неудовлетворенности?

– И они есть.

– А чего нет?

– Решительной воли сделать шаг навстречу с его стороны.

– Он – трус?

– Скорее – безрассудный смутьян.

– Возможно, у него грандиозные планы. И вы не вписываетесь в их круг…

– Если бы…

– Испытайте его ценой освобождения от собственного тела в одностороннем порядке.

– Мудрено говорите…

– Попробуйте шантажировать его.

– Ну, как-то неудобно.

– Донести его командованию…

– Как-то я не способна это сделать… Правда, поможет? Я об этом ещё не думала.

– А чего он больше всего боится?

– Видите ли, военные действия его интересует превыше всего.

– Вот и используйте его слабость.

– Каким образом?

– Война хороша, когда происходит на импровизированном поле сражения. Надо создать ему достаточные условия.

– Хотите сказать, что будуар – поле сражения между мужчиной и женщиной?

– Да, что-то в этом роде.

– Эти сражения не в счет, когда сознание общества поражено болезнью, называемой обменом телами.

Через пять минут она принесла новый заказ. Дмитрий хотел переменить тему разговора, но Сюэмель сама первая произнесла:

– Он настаивает на женитьбе, я – на обмене телами. Это моё непременное условие и непреложное право. Даже в этом уступить мне, женщине, он не хочет ни на вот столечко. – Она показала на кончик своего мизинца. – Я ненавижу его. С этой минуты обмен телами – моя форма протеста. – Она, окрыленная, скрылась от Дмитрия, не попрощавшись.

Через следующие пять минут она появилась снова. Видимо ей нравилось говорить с новыми людьми.

– Вы не нашли пока к нему ключи? – спросил Дмитрий.

– Я его знаю больше заочно или, как сейчас говорят, виртуально.

– У нас на Земле есть выражение: стерпится – слюбится.

– Говорят, советовать легко.

– А почему у вас нет желания совершить сделку с женихом? Он сговорчивый, контактный?

– Это огромное, толстое, грубое животное, глухое к музыке, слепое к красоте, лишенное души.

– Возможно, вы преувеличиваете.

– Впрочем, я не уверена ни в том, ни в другом. Я не уверена даже, что теперь он сможет просто на мне жениться, – добавила Сюэмель.

– Он водит вас в театр?

– Многократно.

– Провожает до дому?

– Очень даже скрупулезно и как-то галантно.

– И даже гладил вашу ладонь?

Она замялась.

– Мы ходили под руку… Но это ни о чём не говорит.

– Он попался, он ваш! Все признаки! Прикосновения дают пищу для глубоких, не иначе, выводов. Теперь он обязан на вас жениться! – возразил Дмитрий.

– Почему?

– Он – офицер, и этим словом всё сказано. Офицерская честь для него должна быть дороже по принципу “тронул девушку – женись”.

Сюэмель глубоко задумалась, взвешивая свои шансы. Дмитрий всё же дал совет:

– Зачем вам обмен телами, обойдитесь малой кровью, своими чарами во что бы то ни стало заставьте его жениться на себе – таким должно быть ваше общее решение. Вы можете это сделать – вы красивая и утончённая. А потом развитие отношений пойдет само по себе в пределах брака по накатанной колее, и дальше брака по нарастающей – дети, внуки. И как апофеоз – перед вами во время бури возникнет спасительный маяк по имени обмен телами.

После некоторого колебания она вскочила, выбежала из зала и вернулась с пачкой писем.

– Хотела бы я знать, что скажете на это вы, доктор? Он подонок, сволочь, каких мало!

– Только лишь из-за того, что не хочет на вас жениться?

– Не только. В письмах всё сказано.

Дмитрий не стал читать чужих писем. Но надо было ковать железо, пока горячо, иными словами, пока не простыл её гнев. Он предложил ей сесть и обсудить всё спокойно.

– Это очень печально, – сказал он, утешая Сюэмель, – но у вас, действительно, даже нет возможности сделаться его женой. Его не сегодня-завтра перекинут на какой-нибудь театр военных действий.

Наступила гнетущая пауза. Значит, Сюэмель была такого же мнения.

– Но что мне делать? – спросила она.

– Во время чумы надо смеяться.

– Вы кощунствуете?

– В виду нашей дружбы, – сказал Дмитрий, – я буду считать за большую честь, если вы разрешите мне действовать в ваших интересах и от вашего имени. Я думаю, что смогу вам помочь.

– Каким образом? Будете стреляться из-за меня на дуэли?

– Я оцениваю по-настоящему всю щекотливость положения, и вы поймете, что необходимо мужчине взять это дело в свои руки.

Она покачала головой и нервно ударила рукой по пачке писем.

– Нет! Это невозможно! – сказала она. – Об этом нечего и думать. Меня пугает его огромное, ненасытное тщеславие и отсутствие гибкости. Я уже сказала, в противовес мне он выступает против обмена телами. Объявил временный мораторий.

Дмитрий понял, что необходимо действовать решительно. Он стал выдумывать чудовищную ложь, которая не может сравниться ни с чем, что он выдумывал до сих пор, но на которую люди клюют, потом свидетельствуют, что нет правдивее лжи.

– Посудите сами, – говорил он. – Он – офицер, и знаете, что такое театр военных действий. Там парадов в ногу не бывает. Случается, не то, что вы полагаете. Он должен был быть здесь возле вас, как настоящий жених. А где он? Не хотелось бы думать плохое. Он не приехал. На театре военных действий? А если нет? Значит, что-то тут нечисто и очень вызывает подозрительность.

Сюэмель ввергла внимательные глаза в Дмитрия.

– В течение каких-нибудь пяти минут вы, Дмитрий, обрисовали моего жениха такими ужасными красками, что в сравнении с похождениями этого господина офицера ваш расхожий персонаж Дон-Жуан должен быть признан святым, – заметила она.

– Ваш жених заслуживает самого жестокого порицания, какое, как пострадавшая женщина, вы можете только придумать для него.

– Это правда? – задумалась она. – Подать ему пистолет, чтобы застрелился? Меч для харакири? – Мысль о некоем наказании, как ни странно запала, оказалась наиболее приемлемой там, где все другие предложения потерпели бы крушение. Оскорбленная гордость женщины – ужасная вещь, если не самая страшная.

Музыка стала другая. При звуках кларнета у Дмитрия забился пульс. Музыка стиснула болью ностальгии сердце. А сцена была пуста, стала темна… и внезапно он увидел её… в неясном свете. Тонкий лучик выхватил Нецинию откуда-то из глубины. Она плавно двигалась, и платье, оттененное серебром, напоминало бледно-розовый бархат, и временами мимолетно приоткрывало немыслимо изящное, безупречное голое бедро. Дмитрию вспомнились почему-то кроваво-красные танцовщицы Матисса, но они проигрывали Нецинии до безобразия скособоченными позами.

Чем больше она танцевала, тем всё более скорбным становился танец, и сидевшие впереди видели, как пульсирует жилка на её стройной шее.

Каждый ловил её взгляд, представляя, что Нециния дарит его именно ему и никому больше.

Ее танец напоминал то расплавленную лаву, то струящееся по горам золото. Волосы сверкали, точно вечерний закат, зеленые глаза на светлом лице искрились, как изумруды. Нециния полностью растворилась в звуках, которые все дальше и дальше уносили её душу. Тонкий ручеек пота струился у неё по виску. Она полностью окунулась во вдохновение, и теперь Дмитрий понял, что танец сегодня сложнее, чем она, видимо, до сих пор демонстрировала. Этот танец по структуре был сродни пирамиде, благодаря искусству устойчиво стоящей на вершине, требуя от исполнительницы всех колоссальных наличных сил.

После каждого танца зрители надрывались аплодисментами так долго и неистово, что она исполнила ещё пять или шесть “на бис” и лишь после этого покинула сцену.

Когда, наконец, Нециния закончила выступление, она была мокрая от пота, руки и ноги дрожали от усталости и огромного напряжения.

– Нециния! Браво! Браво! – кричал Дмитрий, выглядывая из кабинки с поднятым бокалом. – Прекрасно исполнено!

– Браво! – поддержал кто-то из зала с явным удовлетворением. Они складывали пальцы щепоткой и посылали воздушные поцелуи.

– Вот видите, – сказал Дмитрий, когда Нециния подпорхнула к его столику, – искусству нет предела. И вы только что это наглядно продемонстрировали всем.

Их взгляды встретились, и, убегая, Нецинию охватил такой восторг, какого она никогда прежде не испытывала от похвалы.

Глава 13. Мы поженимся и ещё, вдобавок, обменяемся телами

Клубничный сезон, который развязал Дмитрий, продолжал развиваться, и стал для него частью его времяпрепровождений и даже жизни, как и ресторан “Нескафт”, привлекавший из-за выступлений Нецинии.

Что-то стало много посетителей, и он расположился в отдельной кабинке и через приоткрытую шторку наблюдал за залом, больше за Килином Клером, сейчас в офицерской форме, удивительно, когда он успел переодеться. На столе стоял куст клубники в вазе. Дмитрий срывал ягоды и макал их в сливки.

Этим вечером запомнившийся высокий мужчина Килин Клер, калякал уже с новой дамочкой. Удивительно, но это была Сюэмель. Глаза Дмитрия не обманывали, а того говорили, что он сделал её предметом поклонения, внимания… и даже в неё влюблен… С такими, вдруг резко протрезвевшими глазами не тащатся за женщинами. Затем он пытался упасть перед ней на колени, а она что есть сил удерживала его.

Когда тот постучал в стенку кабинки, Дмитрий приветливо, как ближайшему другу, сказал:

– Входи, Килин Клер! Помню, как ты в прошлый раз лбами “бодался” с некоей дамочкой.

Вообще Дмитрий старался придать себе самый добродушный вид, насколько это было возможно.

– Дмитрий, о, какой большой стол, и как мало за ним высокопоставленных людей! – Клер явно своей разнузданностью брал быка за рога, и продолжил: – А дамочка тогда оказалась донельзя бестолковой и легкомысленной.

Тем не менее, Дмитрий предложил стул.

Клер бесцеремонно подсел к Дмитрию, очень даже близко на расстояние вытянутой руки, и даже не удивился, что его знают по имени, как и он сам Дмитрия. Это Сюэмель своим неуемным длинным языком бежала впереди паровоза.

– Дмитрий, откуда хорошее знание мингальского языка? – начал он разговор.

– Когда выучишь несколько, каждый последующий дается легче.

Килин показал на Сюэмель.

– Дмитрий, она мне всё рассказала. Официантка, заказ! – сделал он знак.

Сюэмель подошла. Килин обратил на неё внимание гостя, представив:

– Сюэмель – моя невеста! Господь отдал нас в объятия друг другу!

Легкая грусть тронула её лицо, она заупрямилась:

– А дьявол решил поиграть нашими отношениями!

– Итак, дорогая, – Килин, не среагировав на едкий выпад, смотрел в меню, – мингалетский шашлык, и побольше перца нашему дорогому гостю с Земли.

– Будет попозже.

– Тогда рисовые колобки с сырой рыбой на стол. Земляне любят их. Правда, Дмитрий?

– Я на родине подобное напробовался! – отнекался он.

– Тогда филе разнообразных сортов рыб, других морепродуктов и даже мяса, порезанного на небольшие кусочки в сыром виде.

Сюэмель пошла выполнять заказ, а от Клера донеслось вдогонку.

– Не вижу нормальных вилок и зубочисток!

Килин сорвал первую ягодку с куста клубники.

– Я рад знакомству с представителем братской Земли. А ты по какому поводу в ресторане? – небрежно спросил он.

– Ваша клубника источает особый аромат… – подметил Дмитрий.

Килин смотрел на него подозрительно

– С некоторых пор, – сказал он, – у нас не далее трех недель, как ты появился на Мингале, как эпидемия, начался клубничный сезон. Диву даюсь, никогда на клубнику не обращали внимания. Сдается мне, что это неспроста.

– Мода переворачивает сознание… – Дмитрий оя. Он понял по глазам, что Килина не обманешь.

А тот искал глазами сцену.

– Она словно пламя, возникшее после взрыва! – восторженно сказал он.

– Ты о ком?

– О Нецинии. Артистка милостью божией. Апофеоз, как она танцует! Тонкие руки! Отброшено всё искусственное, наигранное. Вакханка! Полубогиня! Она делает нас богами.

– Прошу! Хорошая сигарета, – предложил Дмитрий.

Как не подобает его положению, вызывающе пригнувшись к Дмитрию в почтении, Килин положил её себе в карман.

– О, нет! – воскликнул Дмитрий. – Кури, кури! Мне скучно одному. Не желаешь ли выпить вина?

Дмитрий решил подпаивать Клера, чтобы он находился навеселе, чтобы у него развязался язык наравне с другими посетителями.

Он закурил, затем принял благообразный вид

– Как ты, доктор, думаешь, почему я стал завсегдатаем этого ресторана?

– Могу только предположить – из-за Сюэмель.

– Надо же, угадал! Почему?

– Она всем нравится.

– Вот эта… с рыжими волосами… конопатая… дамочка? – Он показал на официантку.

– Да.

– Ну, с тобой, доктор, неинтересно, всё-то ты знаешь, словно следишь.

– Она – достопримечательность этого ресторана.

Килин неожиданно объявил:

– А знаешь, доктор, чего ты и знать не знаешь, я женюсь!

– Полагаю, что на Сюэмель. И еще обменяетесь телами, – добавил Дмитрий.

У Килина расширились глаза – так суметь войти в его душу?

– Поженимся – она и я! У тебя, Дмитрий, наметанный острый глаз, но на этот раз ты не прав. Я сегодня со многими дамочками трепался и от всех получил согласие. А почему бы не с Аскаванасией, она знатная красивая толстушка?

– С ней шуры-муры.

Килин быстро освоился, по-хозяйски двигал приборы на столе, рвал клубнику с куста и тут же напевал:

– Раньше мингалки были другие – “да” и “нет” не говорили…

Дмитрий весь превратился в слух – как тесен мир и чего-нибудь в этом роде он ждал.

– Килин, ты хотел что-то сказать? – остановил он исполнителя.

– Есть много “но”. Извини, доктор, я в поисках истины. Я разрываюсь: любить ее или…

– Другую! – подсказал Дмитрий.

– Да, нет. Тут иное – любить ее или ее тело?

– А это разве не одно и то же?

– Дмитрий, раньше бы я не искал ответа на этот вопрос. Но не то чтобы обстоятельства, ситуация на Мингале резко изменилась. Обстановка в стране такая, что сегодня как-то неприглядно думать о любви, жить любовью, ставить ее во главу угла. И ставка больше чем жизнь – это обмен телами. Он закоротил всем головы.

– Из-за этого ни выпить, ни потаскаться за женщинами? – мрачно пошутил Дмитрий, – Ни обжираться, не ходить в казино, бесцельно не шататься по друзьям.

– Взгляд в корень! – Килин приложил палец к губам. – А пока моя мечта – завести своё дело. Это будет пример, достойный всех молодых людей, да и всех людей Мингалы. Я не хочу быть олигархом, внезапно разбогатевшим на производстве дамских корсетов или на фальшивом ликере. Я мечтаю о крупномасштабном проникновении обменов телами по всему миру. Я готов стать проводником новых идей и технологий. Эта свобода, которую я всем подарю, будет маленькая толика выхода из бесконечного тупика, в котором мы живем.

– Килин, конкретнее можно? – остановил поток его слов Дмитрий.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил Килин. – Я и Сюэмель откроем свое дело. У меня есть мозги, у Сюэмель – кое-какие сбережения. Не знаешь ли небольшой гостиницы, которую можно было бы купить по дешевке?

– Ого, дружище! – сказал Дмитрий. – Молодые желают приобрести недвижимость, а?

Клер многозначительно кивнул.

– Отельчик, само собою, разумеется.

– Но может лучше сначала устроить личную жизнь, жениться, затем обменяться с невестой телами? – предложил Дмитрий. – Это вас ещё больше скрепит и сблизит…

– Прости, не разобрался…

– Круговая порука и взаимность в любви, знаете ли, играют не последнюю роль и творят чудеса.

– Но почему бы не жениться только? Почему я должен делать то, что ей хочется? – Налет развязности у мужчины пропал.

– Как я понял, на Мингале другие приоритеты, – произнес Дмитрий.

– Чем сильнее семья, тем сильнее государство! – последовало восклицание. Дмитрий понял, что имеет дело с настоящим патриотом Мингалы, больше того, всего мира.

– Хотелось бы думать, – подтвердил он.

– Современные семьи разваливаются как карточные домики, ты это имеешь в виду?

– Совершенно верно.

Подошедшая Сюэмель, расставляя блюда, превратилась вся в слух.

– Килин Клер, только обмен телами, только он, снимет между нами все противоречия! – решительно сказала она.

– А я хочу жениться! По старинке! Я – консерватор до мозга костей! Что, я не могу себе позволить эту малость? – встал в недовольную позу он.

– Если я тебе неравнодушна, ты сделаешь то, что я скажу.

– Я в меньшей степени хочу быть женщиной, чем она мужчиной! – засмеялся Килин, обратившись к Дмитрию.

Тот на ухо шепнул предупреждение:

– Не зря говорится “не буди в женщине мужчину”.

Официантка, даже не слышав эти слова, аж вся взвилась.

– Мне всё равно, кем быть: мужчиной или женщиной, но не всё равно, когда меня оскорбляют!

Килин Клер взял вилку и отбил барабанную дробь.

– Да ты приверженец культуры Земли! – оценил Дмитрий.

– Скорее, подражатель искусства! – последовал ответ Клера, и тут же он предложил:

– Наливай, из горячительных напитков здесь употребляют наливку из сладкого картофеля.

Килин приступил к еде. Он стал показывать, что надо делать Дмитрию, при этом комментировал:

– Чтобы правильно съесть филе, нужно налить немного соуса в специальное блюдечко, добавить немного зеленого хрена и тщательно размешать. Макать каждый кусочек филе в соус. Хорошо жуется с тонко нарезанной морковью и листами салата.

– До начала еды полагается сказать: «Утисам атитепа», – подсказала Сюэмель. – Что примерно соответствует земному выражению «Приятного аппетита».

– Утисам атитепа!

Она зацвела от этих слов.

– Вы разрываетесь между обменом телами и женитьбой, – таинственно сказал Дмитрий. – Есть ещё третий путь, если в вас нет согласия от первых двух.

– Какой?

– Наш метод Монте-Карло.

– А он чем знаменит? – спросил Килин Клер.

– А вот. – Дмитрий закрыл глаза и стал сводить указательные пальцы навстречу друг другу. Они не сошлись.

– Что это значит? – осведомилась Сюэмель.

– Надо было сначала загадать, – ответил Дмитрий.

– Загадываю: сведённые пальцы означают, что она не права! – с готовностью сказал Клер.

Пальцы не сошлись.

– Ага, что я говорила! – воскликнула радостная Сюэмель.

– А мы поженимся и ещё, вдобавок, обменяемся телами. Убьем сразу двух зайцев. – Килин Клер примирительно положил свою руку на ягодицы невесты.

Она расцвела улыбкой, ей понравилось высказывание жениха, и она подхватила:

– Килин, ты душечка!

– В принципе, это уже существенная уступка друг другу, – отметил Дмитрий.

– У нас с Килин Клером появляется законный предлог в то же время остаться самими собой.

Дмитрий уловил в этой фразе желание Сюэмель оставаться независимой при всех обстоятельствах, что при одном только выходе замуж или обмене телами было противоречием.

– Что-то необыкновенное вами движет, что объяснить очень трудно. Неужели наличие какой-то третьей силы? – спросил Дмитрий.

– Магнетизм. Правда, Килин? – спросила она.

– Правда, – подтвердил он.

Сюэмель посмотрела на него влюбленно и это чувствовалось в её следующих словах.

– Невеста лепит образ своего воображаемого жениха, жених – невесты. В сознании всегда идет лепка второй личности, которая уже в сущности отделилась от основной и настаивает подчас на безусловном появлении на свет с правом признания при наличии тождества и единства. Она требует воспроизведение себя, для рождения нужна только повивальная бабка судьбы. Вот обмен телами она и есть – как существенная связующая сила.

– Какая ты умничка, уступчивость твоя философия! – Килин Клер хвастливо потрепал официантку за щечку, причем она бросила на Дмитрия немного испуганный взгляд. Как видно, она понимала, что её будущий супруг не в меру разболтан.

– Обойдешься! – заявила она, откинув его руку. – Ты эти замашки брось!

Её ресницы взметались вверх и тут же опускались. И так хлопали не переставая.

– Ты это зря! – заявил Клер. – У меня есть к тебе тщеславый интерес, но в меру, это не недостаток, а продолжение моих достоинств. Я не заносчив и справедлив – раз. Еще похвастаюсь, по отношению к тебе миролюбив и приветлив – два, а по медицинским показаниям – жизнерадостен и двужилен – три. Следовательно, ни в чём не повинный, а потому не подсудный!

– Ты расстраиваешь наши отношения!

– Всё-всё, не буду! – он смотрел оторопело на свою отброшенную руку.

– И ещё, Килин, ставлю условие, мне не нравится, как ты алчно смотришь на других женщин. Я не могу этого больше переносить. Тебе обязательно нужно раздеть глазами каждую, кто проходит мимо тебя. С меня довольно!

Килин встрепенулся, и голос его даже протрезвел.

– Сюэмель, тебе не понять мужчин. А когда тебя взглядом мужчины раздевают, когда я тебя мысленно раздевал, ты почему-то не возмущалась.

– Я работаю, мне некогда обращать внимание на пошлый интерес мужчин.

– Значит, тебе было не мерзко? А каково мужчине? Что у него творится в душе, надо знать каждой женщине. Ему кажется, что женщина ходит обнаженной. Это правда. Каждый мужчина дорисовывает себе то, что он хочет увидеть, сравнимое с бурей чувств и протеста против несовершенства мира обозревать то, что он хочет, но не может в силу неосуществимости и недоступности.

– Опять тебя не туда понесло! – возмутилась Сюэмель.

– Пойми меня правильно как мужчину, – продолжал Килин Клер. – Не каждый мужчина с богатым воображением. Только не я. Как ты думаешь, зачем я сюда прихожу? Я дорисовался до того, что, когда вижу, как ты выходишь с подносом к моему столу, как в наклон раскладываешь блюда, я не расслабляюсь, я невольно напрягаюсь. Так вот, спасибо тебе, я не могу насладиться на этот красочный для моей души процесс дразнящей демонстрации женской фигуры. Для меня неприятно и возмутительно наблюдать только то, как другие мужчины пытаются лицезреть вместо меня эту картину.

– Мне тоже неприятно и возмутительно смотреть, как меня превращают в объект наблюдения!

– Я своих женщин в обиду не даю, – Килин пропустил замечание между ушей и продолжил: – Поэтому, как бы, захожу сзади, и закрываю тебя от них. Заметь, я экранирую, защищаю тебя от алчущих взглядов. Это тоже геройский поступок, и в награду просто целую тебя за ухом. В шею. А что мне остается делать? Встаю на колени, разве что достаю до твоих пяток, и они тоже от моих поцелуев обязательно розовеют. И какая от тебя реакция? Равнодушие! Всегда ты была с невозмутимостью на лице, оскорбляющей меня, и произносила слова, даже посторонние, даже необращенные мне, но я воспринимал их, как призыв к продолжению любви, чтобы я бежал за тобой. А это уже бесконечность, новое очередное продолжение пытки. Вы, женщины, по природе своей садистки…

– Бес в ребро! – зашипела Сюэмель.

– Вот неблагодарные женщины! – воскликнул Клер. – Их любят даже мысленно, а они, вместо того, чтобы источать восторг и помочь мужским фантазиям превратиться в реальность, всё норовят устроить демарш непонимающих и несогласных!

– Также демарш курицы, которая бежит от петуха, думая, а не слишком ли я быстро бегу, – уточнил Дмитрий.

Сюэмель настиг спазм горла – ни продохнуть, ни выдохнуть.

– Ой, да ладно вам! Совсем сильный пол сдурел! – Она поняла, что выступает против превосходящих сил двоих мужчин.

– А вы, женщины, разве не раздеваете мужчин до нитки на способность их на руках внести вас в загс? – Килин был явно в ударе красноречия, чем не преминул воспользоваться, продолжая монолог дальше. – Вот ты, Сюэмель? Распахиваешь свои бездонные глаза и в какой-то момент с удивлением обнаруживаешь, что некий мужчина – часть твоей жизни, и часть довольно внушительная, если не существенная. На фоне которой настоящая твоя жизнь бездарна, пуста и бессмысленна. Ты говоришь себе: “Переступив через себя, я хочу обогатить свои ощущения, приобрести себе то, что пока было невозможно”. Дальше – больше. В нем, озорном, могучем и неотразимом, появляется смысл жизни, и женщина становится на мужчину стяжательницей с правом частнособственнических устремлений. Вы с какой мыслью выходите замуж? Разве с тобой под эти мысли такое не происходило неоднократно? И с какого, признайся, младого возраста?

Инициатива, похоже, явно перешла от оторопевшей Сюэмель к протрезвевшему Килину.

– Мне не нравится – продолжал он, – что ты работаешь официанткой, твоя профессия – это своего рода стриптиз. Ты не скидываешь одежду, это правда, но ты продаешь душу дьяволу, когда уально несешь поднос и составляешь блюда клиентам на стол. Ты поворачиваешься каждый раз таким боком и так выгибаешься, что невозможно равнодушно проглотить слюну.

– У нас на Земле есть средство Макропулоса! – возвышенно произнёс Дмитрий.

– А чем оно знаменито?

– Рецептом вечной молодости. Объяснение следующее: если в какой-то момент в себе возникает что-то такое чёрное в мыслях, страшное, неприятное, завистливое, даже нежелательное приятное к чему-то, к кому-то, надо в этой мизансцене к источнику напастей или соблазнов просто повернуться спиной. С равнодушием и безразличием. Вот и весь рецепт.

– Растолкуй.

– Попросту, все неприятности остаются сзади, а впереди ждет счастливое будущее.

– То есть, показать свой зад женщине и признать свое поражение? – усмехнулся Килин. – Я так не могу! Пусть лучше она первая его показывает.

– Но это последнее условие, это усилие сделать хорошую мину при плохой игре, – объяснил Дмитрий.

– Килин, – обратилась к нему Сюэмель, – глаза бы мои на тебя не смотрели, но обернуться к тебе задом я тоже не могу. Не хочу, чтобы ты снова запускал свое богатое воображение, трепался на людях пошлым языком и раздавал неприличные комментарии.

– А что здесь скверного? – спросил он. – Я никого не убиваю, не ворую.

– Килин, но ты каждой женщиной хочешь физически обладать. Это не одно и то же, что глазами. Надорвешься! – снова накинулась на жениха окончательно отошедшая от спазма Сюэмель.

– А ты не прочь отдаться любому прокажённому!

– А ты… а ты… не прочь увлечься любой блудницей и завлекушкой! – Сюэмель глушили слёзы, больше от бессилия.

Килин Клер потер переносицу.

– Ты ревнуешь. Вот, значит, как… А, по-моему, ничего плохого в этом нет.

– Как же, довёл меня до слёз.

– Сюэмель, как пример на засыпку, предположим, у меня в постели десять женщин, я – что, должен лапать только одну? А если они меня все устраивают, все удовлетворяют? Ты сводишь на нет мою мужскую роль.

– Я защищаю своё женское достоинство!

– Не будь такой дурой, дорогая. Пока я обращаю внимание на других женщин, я в их ряду высматриваю тебя. Благодаря мне, ты не затерялась на просторах любви. Это мой показатель мужской боеготовности! – сказал Килин Клер покровительственным тоном. – Всё остальное – это твои подозрения и глупости. Сейчас у тебя просто плохое настроение, но завтра ты будешь другая – мягкая и покладистая, и вспомнишь обо мне.

– Нет, завтра ничего не изменит.

– Я тебя уверяю, что ты утром проснешься белая и пушистая, вся в шоколаде, встанешь с нужной ноги, плюнешь через левое плечо, перепрыгнешь через заколдованный круг, сама посмеешься над собой, прибежишь и бросишься мне на шею.

– Килин, ты действительно смутьян и сукин сын!

– Я знаю.

– Ты знаешь это? – официантка ошарашенно смотрела на него.

– Мне ли себя не знать.

Дмитрий решил прекратить перепалку, предложив еще одно испытанное средство. Он поднял руку с открытой ладонью, призывающей к перемирию, говорящей о том, что требуется не враждебность, а уважение друг к другу, воззвать стороны к благоразумию, что надо забыть распри, и сказал:

– Есть такое понятие, как “молчаливое согласие”. Так на биржах играют честные трейдеры. На моей родине народ даже женится по этому принципу. Вам подходит именно этот вид отношений.

– Как? Молчать на ее ужимки! – взметнулся Килин.

– У него остроумие, как у свиньи, – огрызнулась Сюэмель.

– У кого? Это у меня-то? – опешил Килин Клер.

– Так оно и есть на самом деле.

– Я ухожу от тебя!

– Скатертью дорога, – ответила Сюэмель.

Дмитрий постарался унять будущих супругов.

– Говорят, разлука укрепляет чувства! – сказал он. – На время надо расстаться.

– Она ещё прибежит ко мне! – воскликнул Килин.

– Килин Клер, не мешай работать, иди домой, не приставай к посетителям. – Официантка пыталась остановить его, но его в подпитии распирало благодушие и желание высказаться.

– Вздор, моя ненаглядная; я ведь рассказываю откровенности про нас с тобой не кому-нибудь, а лучшему другу.

– Дмитрий, не стоит принимать его слова всерьез, – сказала Сюэмель, она взяла Килина за плечи, но силы были неравны.

– Килин, ты уделяешь нашим отношениям чрезмерное внимание, – предупредила она.

– Драматизирую ситуацию?

– Зачем же? Оглупляешь и опошляешь.

– Почему же? Отвечай за свои поступки и трескучие фразы… Это ты придаешь отношениям спекулятивное провокационное толкование.

– Неправда! Я придаю им изначальное конкретное значение.

Создавалась тупиковая ситуация, и Дмитрий был в её эпицентре.

– Килин и Сюэмель, – обратился он к ним, – чтобы не было между вами кривотолков, надо заводить каждый год по ребёночку, и через десять лет, уверяю, ты, Сюэмель, забудешь, что такое подставлять бока мужчинам для всеобщего обозрения. Тебе, Килин, тоже будет недосуг роптать, и, более того, засматриваться на других женщин.

– Это как же так? – взъярился недовольный Килин Клер, и его сигарета замелькала перед носом Сюэмель.

– Никаких сигарет! – сказала она ему.

– Прости, Сюэмель, не понял.

– У нас в ресторане не курят. Потуши её.

– Эй, полегче, крошка, поласковее.

– Погаси.

– Нет, – заартачился он.

Дмитрий превратился весь в слух – новый спор предвещал быть интересным. Мужчина – есть мужчина, он не потерпит власти женщины над собой.

– Выбрось её! – твердо сказала Сюэмель.

– Не выброшу, я люблю курить! – голос его стал визгливым.

– Чудесно! – сказала официантка. – Тогда до свидания, мы не сошлись характерами. Я рву с тобой отношения. Во всяком случае, об обмене телами со мной впредь не заикайся.

Всё встало на свое место, и предмет спора стал явен.

Килин Клер понял, что с ним говорят серьезно. Помедлив, он затоптал сигарету ногой.

– В силу нелепых обстоятельств, а чаще, когда женщины делаются стервами, мужчины в противовес им становятся совершенно ручными! – объяснил он.

Дмитрий удивился:

– Вот что такое стимул, чтобы бросить курить!

– Так-то лучше! – сказала довольная официантка и отошла.

Килин Клер важно поднял палец.

– А всё почему? Обмен телами и какой-то там прозаический нельзя ставить на одни весы! Никакого сравнения! Теперь и я выступаю в пользу обмена телами… Таким образом, зависимость людей друг от друга возрастает в геометрической прогрессии.

Дмитрий встал из-за стола. Килин Клер загородил дорогу.

– Дмитрий, я не отпущу тебя!

Его провожала Сюэмель.

– Дмитрий, после еды принято говорить: «Атисед оситог амас», подведя итог и выражая тем самым благодарность хозяину за угощение и за то, что он готовил его.

– Атисед оситог амас! – с готовностью повторил он. – Что в переводе для землян звучит: “Было очень вкусно”!

Глава 14. Прелюдия к большому разговору

Премьер-министр Джоба отсутствовал. Пресс-секретарь Джаина провела Дмитрия в приемную.

– Можно, доктор, мне называть вас больше Дмитрий? – спросила девушка.

– Конечно, Джаина, называйте меня по имени. К “доктору” я так и не привык. У докторов должны быть с собой фонендоскопы, стетоскопы, рентгеновские трубки, катетеры, зонды и ещё чемодан всяких всячин для оказания медицинской помощи, а у меня на сегодня запланированы сачки для ловли бабочек.

– Ну уж, неправда, и вы это знаете, – вздула губки Джаина. У неё сегодня прекрасно смотрелись темно-каштановые волосы и коротко постриженная спереди челка.

Внезапно Джаина почувствовала себя свободной от предрассудков и условностей, и тут не удивилась этому. Раньше она не думала об обмене телами, сегодня с утра уж точно, и вчера, кажется. Сейчас точно прорвало. Теперь казался ей чем-то само собой разумеющимся; она не могла представить себе жизни без обмена телами… с Дмитрием. Это не было ни беспочвенной романтикой, ни капризом, ни сентиментальностью; просто жизнь без этого казалась ей сейчас бесконечно однообразной, как полет в одиночку в космосе.

Подсознательно она подумала о терпении, о железной выдержке. Она откинула прочь эти предательские мысли – смиряться она не желала. Всегда найдутся люди, которые проявят хитроумную расторопность и которым с землянином повезет больше.

Джаина посмотрела на окно. Она почувствовала, как свет правильным потоком падает ей на лицо. Неожиданно через секунду она уже вольготно устроилась на коленях у Дмитрия, словно всю жизнь провела на них, и Дмитрий почувствовал жар её тела.

– Не думайте доктор, что я жутко развратная, и не предупреждайте себя: “осторожно – шлюха!”

Он не то что растерялся, но не был готов к такому развитию событий.

– Ну, что вы. У меня и в мыслях такого нет, – тем не менее, ответил он не сразу.

– Вы же доверяете, прежде всего, своим внутренним ощущениям, а не внешним впечатлениям…

– Без сомнения.

– Но разве пресс-секретарь премьер-министра не может быть ею? – кокетливо спросила она.

Дмитрий замялся.

– Конечно, не исключается… от каждой женщины ждешь подвоха…

– Я же не знаю, как вы рассматриваете женские эскапады? Решила проверить.

– Нормально. Правильная и чистая девушка тоже может прыгнуть на колени кому угодно, – успокаивающе сказал Дмитрий и в шутку добавил, – хоть самому черту!

Но шутка осталась без ответа.

– Каким-то образом ведь девушке надо знать о мужчине всё, как он реагирует на подобное поведение, согласитесь? – вкрадчиво сказала она.

– Это прелюдия к чему?

– К большому разговору.

Джаина, расположившаяся у Дмитрия на коленях, также неожиданно обвила его шею руками и прижалась к нему грудью. Она дотянулась губами до его лица и стала целовать мочки ушей.

Он не почувствовал самого главного, которым терзался от любопытства до последнего дня. Её волосы на лице, выглядевшие как иголки у дикобраза, не кололи. Впрочем, это с виду они казались такими колючими, на самом деле они были мягкими и нежными как пух, поэтому мингалы никогда не избавлялись от них. Как на Земле ресницы считают красивостью, так и мингалы холили каждый волосок. А чтобы волоски на лице выделялись и создавали особый фон или даже геометрическую фигуру, они делали их объемными, пользуясь определенными кисточками, нанося ими ту или иную краску.

Но уже на шее волос не было, и Дмитрий понял, что эволюция сделала своё дело, ношение одежды убрало их с тела.

Он только подумал: “А что будет, если взять Джаину на руки и отнести на диван”. Подумал, но не собирался это выяснять. Он прилетел на Мингалу не для того, чтобы бросаться в пучину любовных приключений, и вообще не для того, чтобы его интимная жизнь раскрашивалась в яркие цвета, стала богаче и разнообразней, чтобы затем увяла. Но как иначе рассматривать предприимчивое поведение пресс-секретаря, как проигнорировать его. Это были нормальные притязания хорошенькой женщины к нему, тоже хорошенькому мужчине. Всё в пределах правил. Дмитрий боялся последующего развития событий с его окончательной фазой – ом… или обменом телами. Похоже, что у Джаины пока не было особой тяги и проявления ни к тому, ни к другому. А может всё же у неё идея фикс – далеко идущий обмен телами? Где та грань приличия? Где его подсказывающий дорогу путеводитель? Для мингалов обмен телами – норма жизни, для него – потеря своей сущности. Хотя… в любом примитиве есть своего рода величие.

– Ну так как же, я ставлю на ваш здравый смысл! – услышал он и ответил:

– Можете ошибиться.

– Иногда со мной бывает такое, но с вами, думаю, трудно потом выкрутиться.

– Я не настолько интересен, как кажется.

– Я начну с вопроса – слышали ли вы когда-нибудь слова “обмен телами”?

Свет придавал глазам Джаины мягкий блеск, а лицу – нежное оживление.

– Обмен телами – это… – замялся Дмитрий.

– Ещё раз браво, доктор! – улыбнулась она. – Вы неподражаемы в своей наивности и закрытости! Значит обмен телами для вас ещё не совсем тайна за семью печатями? Но я имею в виду более современное звучание этого словосочетания.

– Обмен телами – это… Сдаюсь! – он поднял руки вверх.

– В таком случае разрешите мне несколько расширить ваши представления.

– Готов слушать.

– Обмен телами – это реальность, это позитивная сила, это нарастающая тенденция.

– Общие слова. Пафос!

– Прочувствуете, когда поживете на Мингале достаточное время.

– Откуда вы это предполагаете?

– Я уже ответила на ваш вопрос.

– Понимаю, согласен, только давайте без поцелуев, – Дмитрий увертывался от них, как мог.

– Человек находит в обмене телами то, – продолжала она, – что раньше ускользало от него. Свежий воздух в душной атмосфере ограниченного пространства.

– А вы, Джаина, сами готовы к обмену телами? – решил взять инициативу в свои руки Дмитрий.

– Я достаточно молода и достаточно зрела и решительна, чтобы совсем не думать об этом.

– Джаина, почему вы хотите обмен телами?

– Знаете, я, как любая девочка, жила точно в тумане, в полном мареве из послушания, не имея практики обмена телами со дня рождения. Я просто спала себе и спала, продолжала спать как потухший вулкан. До тех пор, пока не задымила лавой, встретив вас.

– Чудесно сказано! – похвалил Дмитрий. Хотя прозвучало банальней некуда.

– Да, хочу вас…

Он понял, куда она клонит, и сразу возразил:

– Но я просто не вижу нужды общаться с кем бы то ни было на данном этапе.

– С женщинами тоже? – спросила она.

Дмитрий с интересом посмотрел на девушку и сказал менторским тоном:

– Вы бы лучше вышли замуж, стали дородной мадонной с кучей детей. Вам к лицу.

– Жизнь диктует иные условия.

– Почему вы так говорите, Джаина?

– Замуж? От вашего предложения ничего хорошего. Любовные связи, которые начинаются в постели, переходят в психологическую зависимость, и препятствуют обмену телами.

– И все равно – приоритет ваш на семью?

– Одно другому не противоречит, но и смотрит сквозь пальцы.

– Вы – настоящая феминистка, Джаина.

– Ничего общего! – выкрутилась она.

Ответ девушки был небезупречен. Хотя прозвучал резонно в условиях мингалетской действительности. Где-то это хорошо, а где-то плохо с точки зрения морали. В самом деле, почему он сам, нет-нет, да приценивается к женским формам, вместо того, чтобы присматриваться к обмену телами, выводя себя на более высокую ступень отношений? С высоты понимания мингалов, не отнесутся ли они с подозрением, например, к его возможной женитьбе?

– В каком-то контексте вы правы, – согласился он.

– Мы очень благодарны вам, что вы есть, – похвалила пресс-секретарь.

– Да уж, – ответил Дмитрий.

– Нет, правда.

– Не льстите.

– Ваше явление как Бога народу на Мингале превосходит все наши самые смелые чаяния и надежды.

– Вчера я смотрел фильм о моем прилете, – кисло сказал Дмитрий.

– И как?

– Там совсем другой конец. Невероятный. Витает дух войны и вероятный передел.

– Вы не поняли – любовь и согласие!

– Значит, была аллегория?

Они услышали, как открылась и закрылась входная дверь. Вот-вот должен был войти премьер-министр. Словно повинуясь условному рефлексу, Дмитрий сжался в пружину.

Джаина продолжала как ни в чём не бывало сидеть на коленях.

– Все хотят с вами строить определенные отношения.

– Я хочу нормальных…

– Это и есть естественные.

Дмитрий с ужасом смотрел на дверь.

– Потом была пьеса… – промямлил он.

Джаина, тем не менее, не обращала внимания на его испуг, видимо, она хорошо знала привычки премьер-министра и рассчитала всё до секунды.

– Я читала эту пьесу раньше, чем видела.

– И там другой конец.

– Совершенно.

– Я подам на пьесу в суд, как возмущенное лицо! – решительно сказал Дмитрий.

– Проиграете. Автор имеет право на вымысел.

Пресс-секретарь рассчитала минуту точно, она сползла с колен, поправила волосы и одежду, и очень своевременно.

– Дорогой Дмитрий, прошу уведомить меня, как только у вас появится ко мне конкретное желание относительно обмена телами, – шепнула она напоследок. – Тогда я сделаю всё, что вы захотите, выполню любую вашу прихоть.

Глава 15. Утвердить прилагаемые Правила обмена телами

Вошел премьер-министр Джоба.

– Вы занимались спортом? – сразу же спросил он Дмитрия.

– Обязательно.

– Когда-нибудь и к вам подойдут с предложением на обмен телами. Готовьтесь, у вас прекрасное тело.

– Уже подходили.

– Ну и как?

– Ни прямо, ни косвенно я не хочу влиять на жизнь вашей планеты.

– Уже повлияли.

– Что вы говорите?! Не заметил.

– Например, обнаруживаю вдруг, что мой любимый пресс-секретарь Джаина от вас без ума, строит на вас грандиозные планы, а её увлеченность вами через принятие важных документов передаётся на всё общество пренебрежением и неразберихой в работе.

Дмитрий замялся.

– Скажите ей это от моего лица…

– Не имею права применять к ней запретительные меры, – произнёс премьер-министр Джоба.

– Я бы хотел узнать предысторию или эволюцию обмена телами на вашей планете? – задал вопрос Дмитрий.

– Идея обмена телами витала в воздухе и поэтому требовала претворения в жизнь. Многие люди стали страдать от безысходности.

– В чем это выражалось?

– Появилась новая форма психической болезни.

– И что эта за болезнь?

– Тоска по чужому телу. Людям просто наскучили свои собственные тела, пусть и достаточно добротные.

– С чем это можно сравнить?

– С очередной, как снег на голову, фобией, повлекшей за собой закомплексованность народа в государственном масштабе, то есть каждый человек осознал свою ущербность. Она поразила общество мыслью об обмене телами как приступ гриппа.

– Обмен телами – это тоже фобия? Наличие ещё одной, не много ли? О да, как это серьезно! – с долей ехидства сказал Дмитрий.

– Всё началось с наблюдений, – не заметил язвительности премьер-министр. – Ученые обнаружили, что первые зачатки обмена телами происходят среди транссексуалов. Их непринужденная смена полов навела ученых на последующую мысль о перспективности вести научные разработки в плане начала долговременной программы по обмену всего тела, а не просто его составляющих органов.

– Далее?

– Следующий пример – слияние тел мужа и жены? Спросите супругов в момент их близости, “кто есть кто” на самом деле? Они промычат, а вразумительного ответа не дадут.

– Занятые своими чувствами и позами, они забывают обо всем на свете.

– Но не о самом главном! – с пафосом воскликнул Джоба. – Что они есть и существуют!

– Тогда что же есть такое загадочное, когда они не контролируют себя?

– Заметьте, даже в самый неподходящий момент полного отключения.

– Не томите, ваше Превосходительство! – попросил Дмитрий.

– Только одно – существующий обмен телами!

Дмитрий заметил:

– Всё новое обычно встречается в штыки!

– Человеческая мысль всегда двигалась вперед и природа сильнее нашего сознания! – возразил премьер-министр.

– А дальше, что явилось толчком для обмена телами?

Премьер-министр подошел к окну.

– Ещё я не сказал, что всему предшествовал хирургический обмен органами. Начиналось с малого. Можно было договориться прямо на улице продать или произвести бартерный обмен, например, почек, сердец, легких.

– Это же непросто, еще труднее с обменом телами. Попробуй найди хорошую и свободную симпатию, взаимное обоюдное желание, да еще и сумей ему или ей так сильно навязаться.

– Как ни странно, когда есть движущая сила, она сметает все препятствия.

– Из этого и возникло ваше новое сознание? – спросил Дмитрий.

– Был выпущен джин из кувшина, и теперь, не иначе, как реальной необходимостью обмен телами не назовешь.

– История независимо стала писать новую главу?

– Параллельно с духовным поиском, – премьер-министр сделал акцент на последние слова.

Цепь вопросов Дмитрий хотел завершить главным.

– И как следствие, вы почти решили проблему смертности? – спросил он.

– Глобально этой проблемы не было никогда. В мировом масштабе. Представитель одного пола ищет представителя другого. Появляются дети. В целом человечеству вымирание не грозит, когда есть такой механизм. А если взять каждого отдельного человека? На его уровне эта проблема только сильнее звучит. И мы её теоретически, и, в общем-то, практически преодолели. Каждый старик, предчувствуя, что он, вот-вот, уйдет в мир иной, старается препятствовать этому и найти более молодое тело, чтобы продолжиться в веках.

– Но ведь молодой в старом теле рискует многим, если не самой жизнью.

– Нет-нет. Это другой образ жизни, новый стиль. Молодые мысли в старом теле создают огромное подспорье и гигантский запас прочности, и отодвигают дряхление, переключают процесс дряхления с минуса на плюс, точнее, с плюса на минус, на выключение дряхления. Идет как бы омоложение.

Премьер-министр подозвал Дмитрия к окну. Из эргобуса на площадь выплеснулась не вяжущая с их резвостью группа мальчишек, громыхающих костылями по асфальту. Дмитрий изумился тому, что несколько больных мальчиков, фехтующих ими, ухитряются шуметь не хуже взвода пышущих здоровьем солдат.

Тем не менее, они влачили грустное впечатление.

– А вы посмотрите на этих мальчиков-калек изначально. Они веселы и общительны. Почему?

Этот вопрос для Дмитрия был легким.

– Сначала ребенок сознает, что останется калекой на всю жизнь, бывает даже потрясен своей уродливостью, и обычно покоряется судьбе, а затем, когда-то это состояние у него проходит, и он наполняется здравым смыслом, что это не так уж смертельно, и становится счастливее самых здоровых детей.

– Логично. Сразу виден почерк специалиста. Вы не хуже педиатров разбираетесь, – похвалил Дмитрий.

Ответы порождали всё новые вопросы, и он спросил:

– С какого возраста ваши граждане способны к обмену телами?

– Уже с детства.

– Я слышал разрешено с восемнадцати лет.

– Это закон предписывает, а функционально границ не существует.

– Кажется, что всё так просто! – выразил восторг Дмитрий.

– Заметьте, человек всегда хотел быть равным среди равных. И этот момент наступил.

– У вас коммунистическое общество?

– Все коммунистические общества не достигли своих целей. Не хочется хвастаться, только не наше.

– Ваши многочисленные нормативные акты – настоящее движение вперед! – Дмитрий позволил похвалу.

Он просматривал стопки томов документов и выхватывал цитаты. Они говорили о грандиозной проделанной работе на Мингале, что в целях обеспечения порядка и эффективности, улучшения и повышения числа обменов телами премьер-министр в свое правление приложил много сил. Например, Дмитрий натолкнулся на следующий документ:

Я постановляю:

1. Утвердить прилагаемые Правила обмена телами;

2. Всем префектурам обеспечить условия для обмена телами в соответствии с требованиями Правил;

3. Министерствам и ведомствам привести нормативные и законодательные акты в соответствие с Правилами и Основными положениями;

4. Разработать порядок организованного допуска граждан к обмену телами. Ввести регламенты и стандарты;

5. Министерству Печати и Информации обеспечить издание Правил;

6. Разным родам СМИ вести пропагандисткую работу о нужности и культивировании обмена телами;

7. Исполнение Правил возложить на Министерство социального обеспечения;

– А началось все, как обычно, с банальностей – с запретов на обмен телами, – премьер-министра охватило подобие ностальгии, словно он окунулся в глубокую старину.

– Неужели запреты и есть – движущая сила? – спросил Дмитрий.

– Да, они привели к тому, что, несмотря на жесточайшее преследование, люди стали искать выход из тупика. И тогда власти, пока ситуация не стала криминально безнадежной, встали перед дилеммой: запрещать или разрешать? Главным побуждением было делать всё для народа, но главным препятствием обнаружила себя Конституция. Свобода слова была, свобода совести, свобода передвижения, а свободы доступа тела – нет. Для этого в конституции остановились перед поправками. Надо было пройти через многочисленные рогатки противоречивых, взаимоисключающих друг друга ряд одиозных положений. Мы их привели в соответствие с запросами жизни. У нас этих проблем не стало. А какая происходила борьба мнений? Например, левые акцентировались на варианте, что каждый гражданин имеет право на отказ от обмена телами. Правые решительно отстаивали формулировку, что, наоборот, каждый имеет право на осуществление обмена телами. Существенная разница, не правда ли? Остановились на последнем.

Дмитрий старался быстро запоминать. Информация в папках была убедительна.

– Зря вы ломаете голову! – произнес премьер-министр. – Эти документы уже вчерашний день. Я сказал, что мы пошли не совсем по этому пути. Жизнь и теория разошлись в направлениях. Бюрократическая машина росла как снежный ком и грозила нас захлестнуть. Но мы не хотели превращаться в непредсказуемую планету и вовремя остановились, отменяя поэтапно порочные нормативные акты. И так всё понятно – не должно быть препятствий. Остался работать один аппарат по борьбе с преступным осуществлением обменов телами.

– В анналах истории наверно хорошо описан первый случай обмена телами?

– К сожалению, история – ветреная девка, и мало что нам достойного из прошлого оставила в пример. Но я лично предполагаю следующее: природе безразлично, какая молекула сталкивается с другой молекулой, как и в случае, какой мужчина живёт с какой женщиной и что происходит между ними. Была долгая эйфория по поводу первого открытия, отсюда упущенное время, раскачка, долгий этап разброда и шатания, но положительного было больше. Конечно, начиналось с малого. Заметьте, некоторые элементы из периодической таблицы, у вас – Менделеева, а у нас – Прокса-Патека-Магоры, в первый раз были открыты в количестве одной частицы, некоторые с продолжительностью жизни в доли секунды. Сейчас эти химические элементы, у вас на Земле тоже, тоннами лежат на складах, никого не удивляя. Так и обмен телами приобрёл энергию массового характера.

– В детстве вы, наверное, мечтали стать премьер-министром? – спросил Дмитрий.

– Впервые я захотел быть рыбаком. Я поставил цель поймать кита.

– Сколько вам было лет?

– Сколько помню, два с половиной.

– Ну и стали?

Премьер-министр Джоба недовольно поморщился.

– Жаль, что детство быстро кончается. Я всё еще помню умилительную беспомощность его. Тогда я с остротой ощущал свою неспособность свободно ходить куда хочу и тогда же свободно проявлять себя. И когда я осознал свою телесную огранниченность, из моей души начали изливаться целые волны критики и бичеваний. Эта сильная эмоциональная жизнь выражалась во многих протестующих словах “я хочу, я желаю, я не могу иначе”. Среди такого смешения фраз я постепенно привык слышать звуки обмена телами, языка моего сердца и народа. О, как обманчива глубина детского мира, который взрослые ограничивают и насыщают лишь игрушками и сказками.

– Наступает пора, когда рано начинаешь сталкиваться с реалиями жизни? – спросил Дмитрий.

– Тут и возраст накатил и был уже не тот, чтобы предаваться детскими иллюзиями.

– Вышли из детского состояния, и что тогда?

– Да, мне уже не казалась безукоризненной статья в конституции, что всё разрешено, что не запрещено законом. Я понял, что реалии бывают выше этого постулата, когда видишь несовершенство общества.

– А как на это смотрит ваша Академия Наук?

Премьер-министр подал Дмитрию книгу.

– Однажды я пошел в библиотеку и обнаружил, что об обмене телами не написано ни одной сколько-нибудь стоящей полезной книги, между тем о бабочках числилось 2173 книги, о слизняках – 196. Поразительно, не так ли? Ни одной вразумительной книги! Ведь обмен телами – одна из самых важных животрепещущих проблем, стоящих перед жителями планеты и всей вселенной, и, вероятно, в любой средней школе и колледже нормального государства должен читаться курс “Как заниматься обменом телами”. Дети вступают в период зрелости такими же неподготовленными к жизненным испытаниям и сложным ситуациям, как краб не подготовлен к выступлению в балете. Как премьер-министр, я должен был помочь, прежде всего, ученикам решить их проблему, как безболезненно им войти во взрослую жизнь. Мне необходимо было сделать каждый урок ярким и впечатляющим, чтобы пробудить у школьников, как у нового поколения, стремление жить по-другому.

– И вы сделали это?

– Я вызвал к себе ведущих писателей и ученых и озадачил их целью выпустить книгу, и чтобы она не была бесполезна, и чтобы эту книгу не выбросили в мусорный ящик.

– Вы объявили конкурс?

– Да, победила книга “Обмен телами. Реалии и жизнеспособность. Преграды и бойкоты. Сущность и преимущества”. Я прочитал книгу запоем и члены парламента тоже. Мы поняли, что жизнь движется семимильными шагами и нельзя от неё отставать.

– Книга впитала в себя весь ваш многовековой человеческий опыт?

– Это именно тот уникальный случай, когда закон работает и ему ничего не мешает.

– Её как “Библию” можно назвать Книгой книг?

– Я отвечаю за это.

– Первые впечатления всегда ошибочны.

– Что не помешало нам двигаться в нужном направлении.

– Книга книгой, а что предприняло пошагово правительство?

– Сначала были робко установлены сроки на обмен телами последовательно на 1, 2, 3 дня. Потом мы увереннее пошли дальше – приходило позднее прозрение, что есть некоторое запаздывание с законами. На основании почерпнутой информации из книги, я заметил, что чем больше соприкасаешься с чужим телом, тем сильнее адаптируешься в привычном ощущении пользователя. И другая сторона, удовлетворенная новым телом, не испытывает желания возвратиться в свое прежнее. И потом, нельзя недооценивать казусы тройного, четверного обмена телами, когда люди сговариваются втроем, вчетвером и т.д. Это положение надо было разработать и узаконить.

– Я уже понял, что параллельно росла законодательная база, – сказал Дмитрий.

– Да, была увлекательная нормотворческая деятельность. Я стремился к своей цели упорно, с энергией бультерьера, преследующего проезжающий эргомобиль. И я полюбил свою работу ещё сильнее. Я поражался, как люди, до того инфантильные, безхребетные и неграмотные, завоевывали новое самосознание, новое пространство, как быстро приобретали уверенность в себе, как стремительно многие из них продвигались по служебной лестнице и их заработки росли. Успех намного превзошел самые оптимистические ожидания. Сначала мы давали гражданам ряд рекомендаций по обмену тел, и просили применять эти рекомендации в жизни, а затем сообщать о достигнутых результатах. Каждый, взрослые и дети, давал дельные советы, как бы они сами хотели преобразовать жизнь. Эта игра “как реформировать планету” в итоге принесла свои положительные плоды.

– Я заметил, что обмен телами происходит везде на моих глазах! – Дмитрий пошел ва-банк.

– Не забывайте, ещё раз напоминаю. Везде, только не на пешеходных переходах, в тоннелях, на мостах, путепроводах, эстакадах, на железнодорожных переездах, на взлетных полосах, на стартовых площадках.

– Забота о безопасности людей – это хорошо.

– И в результате появились достижения. Теперь, как говорится, и у нас есть свое “золотое правило”, и “золотое сечение”, и своя Нагорная проповедь, и своя клятва Гиппократа, которую нарекли моим именем – заветом Джобы. Но это не главное, и я сейчас готовлю ещё один закон. Это будет эпохальный закон.

– Какой? – вырвалось у Дмитрия.

– Пока он секрет. Нельзя вот так сразу в карьер, можно травмировать психику народа. Его надо предварительно психологически подготовить, а на это уйдет не один месяц кропотливой работы.

Вошла Джаина и сказала премьер-министру:

– Вас просит к себе император Люстиг Мост.

Глава 16. Неофициальная пресс-конференция пресс-секретаря

Прерванный разговор с премьер-министром ждал своего продолжения неделю.

– Вам почта. – Этими словами его встретили на входе в Кор-Кар.

– Почта! – удивлённо воскликнул Дмитрий.

“Родители! Конец непониманию!” Дмитрий почувствовал прилив счастья, он не получал корреспонденции, и это была первая пачка из десяти писем.

Конверты были с местными адресами. Хорошо, что не из фискального ведомства. Он облегченно вздохнул. Первое письмо, которое Дмитрий выбрал наугад, вскрыл ногтем. Вот что написала ему о себе Оберта Дзарги: “Вы молодой и красивый, с развитой мускулатурой. Восемь с половиной лет назад я была приговорена к смерти – медленной, мучительной от неизвестной болезни. Самые лучшие врачи страны терялись в догадках и подтвердили этот приговор. Я была на краю бездны, глубокая пропасть разверзлась передо мной! Я была молода. Я не хотела умирать! В отчаянии я позвонила своему врачу и выплакала перед ним всю боль своей истерзанной души. Довольно нетерпеливо он отчитал меня: “В чем дело, Оберта, разве вы глубокая пессимистка, не способны бороться за свою жизнь до конца? Конечно, вы умрете, если будете оплакивать судьбу. Хватит заниматься меланхолией – она похожа у вас на кривляние. Да, вас постигло самое худшее. Если так, смотрите фактам в лицо! Перестаньте будоражить себя. А затем что-то предпринимайте! Под лежачий камень вода не течет”. В тот самый момент я дала себе клятву. Я вложила в неё все скрытые силы моих стенаний, так что словно когти глубоко впились мне в тело, и озноб пробежал по спине. Я приказала себе: “Я не буду терзаться! Не буду плакать! Буду хранить спокойствие! Пересилю себя! И если я могу что-то предпринять, я должна одержать победу над собой! Я собираюсь только жить!” И вот я прошла рекомендуемое в таких случаях рентгеновское облучение с большой дозой радия. Очень болезненный процесс. Меня облучали ежедневно по три сеанса в течение ста дней. Я не позволяла себе отвлекаться и беспокоиться. Я ни разу не заплакала! Я улыбалась сквозь боль! Но кости ещё больше выступили на моем истощенном теле, как пики среди пустынных холмов, и ноги казались налитыми свинцом. Врачи посоветовали последнее средство: обратиться к вам и поменяться с вами телами. Мне сказали, что вы доктор, и у вас есть клятва Гиппократа, по которой вы не имеете права изменить ей и отказать больному в помощи. Я сказала себе: “Хватит болеть – мир прекрасен!” Я поборола в себе робость и написала это письмо. Убедительно прошу вас выполнить мою просьбу…”

Писем было множество, а Дмитрию хотелось многое знать. Лучше всего не только от первых лиц. Он вскрыл следующее. От Сирены Эйкей.

“Я много лет преподавала иностранный язык. Семь лет назад потеряла мужа, он ушел в одночасье – обширный инфаркт миокарда. Тогда-то я перенесла гипертонический криз. В день вашего прилета меня постиг новый удар. На этот раз намного серьёзнее – поставили диагноз “ишемический инсульт”. Правая рука и нога практически перестали служить мне, с трудом могла пошевелить лишь пальцами, и то еле заметно. Язык тоже онемел. И это в неполные сорок лет. Обычный в таких случаях курс восстановительной терапии: таблетки, уколы, капельницы – не помог. Выздоровление моё казалось недосягаемой мечтой. Я чувствовала себя обузой для родных. Стало подкрадываться отчаяние. Моё изначально заложенное, животное начало, которое, наверное, есть в каждом живом существе, цеплялось за жизнь, а человеческий рассудок всё чаще говорил о бессмысленности такого существования. Я не хотела прогибаться перед болезнью, и мой внутренний голос произнес: “В богадельню не пойду! Рано сдаваться!” Этот момент я считаю переломным в своей судьбе. Линия моей жизни, уже опустившаяся до самой глубокой отметки боли и отчаянья, опять начала подъём при мысли, что вы та самая палочка-выручалочка, которая совершит чудо перевоплощения меня в вас с вашим молодым и здоровым организмом”.

“Если бы я был чуть помоложе, то, наверное, поступил бы также. Но я слишком стар и ленив, чтобы искать себе обмен телами на стороне, когда вот оно решение, лежащее на поверхности…” Третье письмо тоже было очередной трагической историей. Дмитрий понял, что автор решал свои проблемы за счёт него, желал привлечь внутренние резервы чужого красивого тела.

Человеческие судьбы! Это интересно, но не сейчас о них читать. Дмитрий сунул письма в карман, обогнул две античные колонны и направился в дальний конец зала. Где-то его должна была встретить пресс-секретарь.

Джаина – девица с характером. Он решил ничего не скрывать от неё, и ему стало легче.

– Дмитрий, у меня сегодня хороший день! – услышал он.

Джаина решила использовать язык жестов смотрела прямо, подняв для него высоко открытую ладонь, что войны сегодня не будет. Эту неделю она провела в лихорадочном ожидании ответа от Дмитрия.

– Эмоциональный плюс? – с улыбкой спросил он, подходя к ее столику у окна.

– Скорее, интеллектуальный, – ответила она.

– Для такой симпатичной девушки в силу её непознанной природы лучше бы подошел физиологический.

Дмитрий пригляделся. В зале кресла стояли очень близко к столу.

– Всё шутите? Ловлю вас на слове. Присядьте, – Джаина указала на кресло напротив в первом ряду. – Лучше скажите, обмен телами – это возможно? – спросила она громогласно.

Он сразу навострил уши, как только сел.

– Конечно, возможно, а уж в этой поразительной колоритной стране подавно. – У Дмитрия двух мнений не было.

– С вами, с вами…

А этого Дмитрий не ожидал.

– Со мной?

– А то ещё с кем? – усмехнулась пресс-секретарь.

Он не замечал, что сзади подтягивались корреспонденты, усаживались и доставали диктофоны и видеокамеры.

– В принципе, это, неплохо… – замямлил он.

– В чем тогда загвоздка?

– Сегодня у меня насыщенный день. Завтра… – Дмитрий заглянул в календарик.

– Доктор, вы опошляете ситуацию, вы бюрократ!

– Ох, извините, – спрятал он календарик в карман.

– Вы давали слово.

– Я давал слово, что сделаю всё возможное, и я не собираюсь брать его назад.

– Так как же?

– Джаина, вы ставите меня в неудобное положение.

– Дмитрий, вы, точно, глухой слепец! Только что подтвердили, что давали слово, а мы всё кружим на одном месте.

– Я не такая важная птица, – заметил Дмитрий. – Вы говорите, что знаете обо мне всё, в таком случае вы знаете и то, что я человек мелкотравчатый, не стоящий внимания.

Джаина была раздосадована задержкой.

– Вы, земляне, слишком прагматичны и рассудительны, боитесь остаться в невыгодном положении, – сказала она. – Я так понимаю, что вы торгуетесь. Это хорошо, что вы выставляете свой товар на показ, считаете лучше моего и преподносите высшим сортом, но можно погрязнуть в бесконечных расчетах и вариантах, хотя всё равно в любом случае покупатели и продавцы сходятся в цене.

– Позвольте не согласиться – не всегда.

– Всегда! – На лице Джаины была решимость.

– Нарисовали картину правильного торга, тем не менее, он не подкупает меня.

– Вот вы стоите весь передо мной, словно на витрине. Как я должна еще рассматривать вас, как не демонстрацию ваших недостатков и преимуществ. И в вас меня всё устраивает.

Дмитрий смягчился.

– И что, есть четко установленная такса? Что вам об этом известно?

– Что значит – мне известно? – Джаина сделала легкий наклон к уху Дмитрия. – Для меня не тайна, что существует элементарная сделка – обмен телами и, следовательно, реальная цена на него. А что тут ещё может быть другое?

Дмитрий, думавший только о том, как бы высвободиться из мертвой хватки Джаины, сказал:

– А если я не смогу ответить на ваши вопросы? Вы подумаете, что я лгу.

– Хуже вам от этого не будет. Ассимиляция – штука полезная, и для пришельцев тоже. Попробуйте – сами увидите. А на Земле вас встретят как национального героя.

– Или героиню, если я окажусь в женском теле!?

– Неужели на Земле это предмет для глупого юмора?

Дмитрий улыбнулся.

– На Земле не только пошлость, всё является предметом для юмора.

Джаина выразила глубокое, но детское недоумение:

– Если пробавляться постоянно юмором, когда же заниматься серьезными делами?

– Одно другому не мешает.

– А у нас мешает.

– Джаина, насколько широко практика с обменами телами распространена?

– Что можно ответить на это? Скорее всего, всюду. Нет такого места на Мингале, где бы им кто-то препятствовал.