Читать книгу Традиции сентиментализма в творчестве Л.Н. Толстого - Алексей Николаевич Рухлин - Страница 1

Введение

Сентиментализм – одна из актуальных проблем современного литературоведения. Н.Д. Кочеткова, подводя итоги работы научного сообщества по проблемам русского сентиментализма, описывает результаты научных исследований. Завершается статья утверждением: «Восприятие литературы сентиментализма последующими поколениями, преемственность, существующая между этой литературой и творчеством русских классиков-реалистов (Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского) – вот проблемы, ждущие еще специального исследования»1. Поставленная задача может быть осмыслена и в более широком контексте. Д.С. Лихачев в статье «Будущее литературы как предмет изучения» заканчивает анализ общих вопросов исследования русской литературы как целого таким выводом: «О прогрессе в литературе можно было бы судить с гораздо большей уверенностью, если бы в нашем литературоведении появилось больше работ, которые рассматривали бы развитие того или иного явления на протяжении многих веков. Между тем у нас в литературоведении очень мало «сквозных» тем – тем, охватывающих одно явление за несколько веков на примере творчества многих писателей и по возможности на материале многих литератур. Приходится заметить, что у нас слишком мало литературоведов-энциклопедистов, литературоведов, выходящих за пределы своих излюбленных, специальных тем. Русская литература, как и литература всего мира, должна изучаться на всем ее протяжении. Надо всегда иметь перед глазами тысячелетнюю перспективу русской литературы. Это важно для понимания современности и для проникновении в будущее. Завтрашний день продолжает не только сегодняшний, но и вчерашний, и те дни, что были давно. По достоинству можно оценить современность только на фоне веков. Наша современная литература заслуживает своей оценки не в узких пределах ХХ века, а в перспективе всемирно-исторического развития литературы»2. В настоящее время существует очень много трудов о проблемах сентиментализма. Стоит обратиться к интересной, содержащей много важной информации книги Г.Я. Галаган «Л.Н. Толстой. Художественно-эстетические искания». В ней тщательно исследуется мировоззрение Толстого в связи с духовной жизнью его времени. Большое место занимает анализ того, как Толстой воспринимал идеи своих предшественников, к каковым относится и Бернарден де Сен-Пьер, и Стерн, и Руссо – имена, имеющие прямое отношение к европейскому сентиментализму. И изучаются литературные реминисценции, касающиеся не мелких вопросов. Переводя «Сентиментальное путешествие» Стерна в начале 1850-х годов, Толстой столкнулся с проблемой адекватной терминологии. «Мир существующий обозначается в книге Стерна словом «world», мир должный – словом «peace»… мир с его благами, «извращающими умы», и приводящий людей к жестокой вражде, мир существующий противопоставляется миру должному без вражды между людьми, без ссор человека с самим собой… В толстовском переводе разграничение миров – существующего и должного строго выдержано. В своем первом значении мир у Толстого обозначается как мiр через i (десятеричное)… Во втором значении и само понятие «мир» и производные от него через «и»3. Можно уже из приведенного отрывка увидеть, как мыслится путь Толстого к «Войне и миру». Стерн – как источник для толстовских раздумий, конечно же, интересен. Но вот вопрос: а какая оппозиция миров у Стерна опирается на оппозицию понятий в сентиментализме? Или, может быть, она характерна только для английского сентиментализма? Освоена ли была она русскими сентименталистами? Или это только индивидуальный, стерновский вариант понимания сущего и должного, природного и полностью «привнесенного»? Ни на один из этих вопросов Г.Я. Галаган не дает ответа, да, пожалуй, не только не обязана давать, но и разумно сделала, что не дала. Ее цель – анализ идей Толстого, поэтому Г.Я. Галаган и пишет: «Тема двух миров – мiра и мира – в отношениях между людьми… в нравственно-эстетическом смысле Толстого имеет первостепенное значение4». Дальнейшие рассуждения о Стерне уводили бы от Толстого. Если бы существовали бы исследования об отношении стерновской оппозиции миров к сентиментализму, Г.Я. Галаген, сослалась бы на них. Но сама она в рамках избранной темы не должна заниматься «тонкостями» предшественника Толстого – Стерна. Поэтому, скажем, в рассмотрении проблем вечного мира Толстой выступает как читатель Руссо, соотносящий идеи женевского философа не с «чувствительной» литературой, а с «другим» Сен Пьером (аббатом) и с Эразмом Роттердамским. Таким образом, мы можем получить информацию обращения Толстого к Руссо или Стерну, и эта информация станет фактом в концепции толстовского творчества и даже творчества Руссо или Стерна. Но из этого никак не следует, что эта информация станет фактом в концепции сентиментализма как общего художественного направления или одной из его разновидностей (французского, английского). Толстой, создавая свои произведения и обращаясь к творчеству предшественников, выступает как свободный читатель, создающий свою художественную комбинацию. Он может позаимствовать любой «обломок» старого здания. И мы смотрим на новое строение, строение Толстого. А вот что из себя представлял «обломок»: кирпич («элементарную структурную единицу») или архитектурный элемент (художественную единицу разного уровня общности) – сразу не скажешь, считает М.В. Иванов5. Для этого требуется специальный анализ, который часто не имеет отношения к автору, сделавшему заимствование. Именно поэтому взятые из статей о русских писателях факты о «сентиментальной традиции» однобоко ориентированы. Они хорошо подходят для объяснения творчества того или иного классика XIX века – здесь они несут на себе нагрузку художественной структурности. А по отношению к сентиментализму они выступают как «обломки», слабо структурируемые единицы. И при этом существует «перевес в силе», он на стороне классика, обратившегося к культуре сентиментализма. И велика вероятность, что на «сентиментальном факте» будет отблеск системы классика, изменяющий окраску этого факта, модернизирующий его. Такая тенденция к модернизации особенно возрастает именно в тех случаях, когда тема исследования формируется в более общих терминах. Если название статьи соответствует модели «Классик XIX века и писатель-сентименталист», то осуществляется анализ описанного выше типа, когда творчество предшественника выступает как «сырье» для творчества последователя. Иное дело, когда в названии формулируется отношение «классик – сентиментальная традиция». Таких pабот очень немного, отмечает М.В. Иванов, и ценность их для литературоведения очень велика, особенно в настоящее время при недостатке систематизированной информации о влиянии сентиментализма на последующий литературный процесс.

Глава 1. Сентиментализм в русской литературе XVIII-XIX веков

1.1.Н.М. Карамзин – основоположник русского сентиментализма

В наши дни очевиден неослабевающий интерес гуманитарной науки к комплексу проблем, связанных с жизнью и творческой деятельностью Н.М. Карамзина. Его 250-летний юбилей значительно расширил круг ученых, обратившихся (порой впервые) к изучению карамзинского наследия. Это следующие работы: Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1974. Его же. Молодой Толстой // Эйхенбаум Б.М. О литературе. М., 1987. С. 34-130; Карлова Т.С. Толстой и Карамзин // Л.Н. Толстой. Статьи и материалы. Ученые записки Горьковского ун-та. Горький, 1966. Вып. 77. С. 104-114.; Фридлендер Г.М. Пушкин и молодой Толстой // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1982. Т. 10. С. 216-237. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М.. 1987; Шмидт С.О. «История государства Российского в контексте истории мировой культуры // Всемирная история и Восток. М.. 1989.С. 187-202; Его же: «История государства Российского» в культуре дореволюционной России // Карамзин Н.М. История государства Российского. Репринтное воспроизведение издания 1842-1844 гг. М.. 1988. Кн. 4. С. 28-43 и др. работы. Блудилина Н.Д. Толстой и Карамзин // Н.М. Карамзин. Юбилей 1991 г. Сб. научных трудов. М., 1992. С. 127-135; Юртаева И.А., Кафанова О.Б. Переводы «Суратской кофейной» Бернардена де Сен-Пьера (к проблеме Л.Н. Толстой и Карамзин) // Проблемы метода и жанра. Вып. 18. Томск, 1994. С. 193-207; Спектор Н.Б. О «стерновской» и «карамзинской чувствительности в интерпретации молодого Л.Н. Толстого // Карамзинский сборник. Биография. Творчество. Традиции. XVIII век. Ульяновск, 1997. С. 57-67. Ее же. – Н.М. Карамзин в художественном сознании Л.Н. Толстого (годы создания «Войны и мира») и др. Автореферат дисс. … канд. филол. наук. Иваново, 1998 и т.д.

Празднование 250-летия писателя и историографа имеет широкую географию. Карамзинские чтения состоялись в 2016 году в научных учреждениях, библиотеках, университетах Москвы, Санкт-Петербурга, Еревана, Варшавы, Седльце, Калининграда, Ульяновска и др.

Личность и творчество Карамзина освещаются многогранно: он охарактеризован как литератор и журналист, реформатор русского языка и историограф, критик и переводчик, поэт и публицист, философ и политик.

Издаваемые материалы характеризуются разноплановостью подходов к карамзинскому наследию. Среди авторов − и специалисты в области карамзиноведения, и те, кто впервые обратился к исследованию его произведений и чей свежий взгляд задал новые ракурсы рассмотрения.

Диапазон охвата проблем широк: от вопросов частных, конкретных, фактологических − до обобщающих, принципиальных, включенных в большой историко-литературный и культурно-философский контекст.

Большое внимание уделяется связям творчества Н.М. Карамзина с последующей русской литературой.

Главным объектом рассмотрения является Карамзин-писатель. Внимание исследователей обращено к «Письмам русского путешественника», повестям «Бедная Лиза», «Остров Борнгольм», неоконченному роману «Рыцарь нашего времени». В ряде статей внимание направлено на восприятие творчества Карамзина его современниками и потомками.

По-прежнему ученых привлекает феномен «Писем русского путешественника», проблема трансформации жанра путешествия в литературе XIX-XX вв.

С «Письмами русского путешественника» всегда органично связано изучение личности и творчества Карамзина в европейском культурном контексте, во взаимосвязях с английской, немецкой, французской и др. литературами. Известная книга Карамзина была также осмыслена в аспекте познания Другого.

В большинстве случаев поэтика Карамзина рассматривается литературоведами во временной перспективе, в аспекте значения художественных достижений писателя для новых поколений российских авторов. Получила развитие, обогатилась новыми наблюдениями и фактами давняя, но существенная проблема карамзиноведения: сюжеты «Истории государства Российского» в произведениях русских авторов. Это дает возможность продолжить изучение проблемы исторических жанров, установить литературные параллели.

Значительно реже предпринимается анализ поэтики «Истории государства Российского», поскольку творение Карамзина являет собой сложное, синтетическое, художественно-документальное жанрово-родовое образование.

В ряде работ проанализирована рецепция и преломление карамзинских традиций последующими поколениями писателей, прослеживается связь творчества писателя с сюжетами и образами народной культуры, что является весьма перспективным предметом исследования.

Принципиальное значение имеет обращение ряда авторов к исследованию эпистолярного жанра, поскольку письма составляют наименее изученную часть наследия.

Ученые воссоздают окружение Карамзина, картину литературной жизни его времени, пишут о восприятии творческого наследия Н.М. Карамзина на его родине.

Магистральной для карамзиноведения является проблема «Карамзин и русские писатели-классики». Внимание литературоведов давно привлекает восприятие карамзинского творчества Л.Н. Толстым.

Происходит также воссоздание историко-культурного и литературного контекста эпохи Карамзина, обнаружение не только известных расхождений, но и сходства в отношении к событиям русской истории, изучение исторических взглядов его современников. Принципиально и важно обращение к проблеме читателя как сквозному образу карамзинских текстов Некоторые подходы дают возможность выхода к принципиальным основам карамзинской поэтики и его мироощущения.

Появляются статьи, освещающие историографию и библиографию карамзиноведения. Поставлена также проблема карамзинского восприятия европейской литературы

Исследование поэтики художественного творчества Карамзина, его традиций в литературе XIX-XX веков, его окружения, историография его изучения дополняется рассмотрением его социально-политических взглядов, его религиозно-философских убеждений. Осмысленные еще недостаточно глубоко, они нуждаются в непредвзятых подходах, не зависящих от политической конъюнктуры. В то же время нельзя не признать, что мысли Карамзина о народе и государстве, о будущем России приобретают особую актуальность сегодня, когда российское общество пребывает в поисках национальной идеи. Карамзин предстает как мыслитель и политик. Его произведения еще раз показали органическую причастность практически всем областям современного гуманитарного знания: не только языку, литературе, истории, но и философии, социологии, политологии, педагогике, библиотековедению, юриспруденции.

Проанализированы рецепция карамзинского творчества писателями разных стран, его собственное восприятие различных культур и литератур, затронуты проблемы языка. Те или иные вопросы карамзиноведения освещены в контексте не только отдельных национальных культур, но и в аспекте европеизма и всемирной отзывчивости Карамзина.

Не подлежит сомнению нарастающий научный и читательский интерес к карамзинскому наследию. Всестороннее его изучение является актуальной задачей современной гуманитарной науки.

1.2.Претворение и развитие сентименталистских традиций в произведениях писателей-классиков

Проблема претворения и развития сентименталистских традиций в произведениях писателей-классиков подробно рассмотрена в книге М.В. Иванова «Судьба русского сентиментализма». Исследователь пишет следующее. Литературоведам давно был известен факт, что уже в 1840-е годы Аполлон Григорьев говорил о возрождении сентиментальной традиции в современной ему литературе. Достоевский дал «Белым ночам» подзаголовок «Сентиментальный роман. Из воспоминаний мечтателя». В научной литературе В.В. Виноградов первым поставил этот вопрос. В его книге «Эволюция русского натурализма: Гоголь и Достоевский» (1929 г.) есть глава «Школа сентиментального натурализма». Работа, очень полезная для своего времени, долго оставалась единственной по данной теме; на нее охотно ссылались, чтобы подтвердить, что в изучении истории стилей и по отношению к сентиментализму ведется работа, но никакого продолжения изысканий со стороны последователей не наблюдалось (дело продвинулось при подготовке первого тома тридцатитомного собрания сочинений Достоевского). В последнее время появились статьи о проблемах сентиментализма в русской литературе 1840-1850-х гг. Особенно целенаправленно в этой области работает Э.М. Жилякова, опубликовавшая ряд статей о Тургеневе и Достоевском и монографию о сентиментальном пласте творчества раннего Достоевского6. В двух статьях о Тургеневе содержится богатый материал на «сентиментальную тему», исследуется переписка писателя, его ранние повести («Андрей Колосов», «Бретер») и роман «Дворянское гнездо». В первой статье большое внимание уделено общестилистическим вопросам, но в основном автор на материале тургеневской прозы подтверждает наличие в раннем творчестве писателя сентиментальной струи. Выделяются следующие характеристики: интерес к судьбе обыкновенных людей, принятие «ценности мира общих интересов», лиризм; душевная чистота героя, незащищенность его перед жизнью, драматизм его судьбы; эмоциональная сложность (сочетание радости и грусти); пейзаж, отражающий душевное состояние и позицию рассказчика; воспевание духовности и нравственной красоты; приобщение к жизни простых людей (у Достоевского – активное соучастие, великодушие); стилистическая гармония: автор фиксирует контрастную ситуацию, но затем мягкими переходами от одного плюса к другому восстанавливает равновесие и гармонию. Сентиментальную традицию Тургенев воспринял как прямо из произведений сентименталистов, но и через романтическое и реалистическое искусство. Воспроизведем из статьи Э.М. Жиляковой краткие извлечения: «Лиризм является способом объективного выражения авторского сочувственного отношения к тому, что связано с представлением художника о положительно прекрасном. Лиризм – способ художественного проявления философских, этических, общественных и эстетических представлений писателя… Традиционно природу тургеневского лиризма исследователи справедливо связывали с традициями романтического искусства»7. «Лиризм Тургенева питается и традициями сентиментализма, усвоенным писателем непосредственно через сентиментальное искусство (через чтение Карамзина) и опосредованно через романтизм (поэзию Жуковского, произведения Ж.П. Рихтера) и через опыт русской реалистической литературы – прежде всего А.С. Пушкина. Обращение к сентиментальной традиции было проявлением вырабатывающейся в русской литературе 1830-1840-х гг. антиромантической тенденции, диктуемой необходимостью художественно утвердить ценности, связанные с миром общих интересов, с судьбой обыкновенных людей»8.

Тургеневу была в определенной близка карамзинская концепция духовного развития личности в ее связях с людьми, культурой, родиной. В то же время он сознавал ограниченность сентиментальной чувствительности в понимании человека, что проявилось в пародировании сентиментального слога. Э.М. Жилякова достаточно полно передает то содержание «семантического облака», которое именуется сентиментализмом. Большинство характеристик сентиментализма опираются на научную традицию. Явная новизна связана с наблюдением над стилистикой контрастной и в то же время гармонической фразы. «Образы и мотивы» – вот наименование «семантического облака» сентиментализма. Сентиментализм как культурологическое понятие при малой структурности оказывается и малоупругим, оказывающим слабое сопротивление при неосторожном и необоснованном вторжении в свою сферу. Границы становятся размытыми, а система взаимодействия между опорными понятиями – нарушена. Есть опасность и исказить облик сентиментализма, и допустить самообман в накоплении «сентиментальных корней» в произведении автора, обратившегося к «чувствительной» традиции. Опираясь на статью Э.М. Жиляковой «Традиции сентиментализма в романе Тургенева «Дворянское гнездо», открывается «треугольник текстов»: «Новая Элоиза» Руссо, «Юлия» Карамзина и «Дворянское гнездо» Тургенева. Героиня Руссо (страстная до «падения» и мудрая в браке) похожа на героиню Карамзина (сперва чуть не дошедшую до падения, но потом прозревшую). Этот «стадиальный» образ в романе Тургенева разделяется на Варвару Павловну (первую возлюбленную Лаврецкого и его жену) и Лизу Калитину (вторую, истинно любимую Лаврецким героиню). Герой Карамзина Арис «вбирает в себя пылкость, чувствительность Сен-Пре и мудрость деятельного и добродушного Вольмара». В конечном счете, такие построения трудно опровергнуть, но не легче и подтвердить. Почему вдруг первая и вторая «любови» Лаврецкого – это «раздвоенные» Юлии Руссо и Карамзина? Значит ли это, что в представлении Тургенева метаморфоза человека (из «злого» стать «добрым») невозможна? Но как тогда относиться к «Семейному счастью» Толстого, который со значительно большим сходством воспроизвел коллизию карамзинской повести? У Тургенева тема двойничества не выступает как принципиальная. Противоречива тема Карамзина, которого в статье Э.М. Жилякова представляет как носителя неизменного сознания, в разные эпохи духовного развития. В опубликованном письме 1815 г. Карамзина к Тургеневу есть такие слова: «Для нас, русских душою, одна Россия самобытна». В «Письмах русского путешественника» он выступает как откровенный западник: «Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их (т.е. европейцев). Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки наши: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии – для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, не славянами» 9Карамзин, автор «Юлии», безусловно продолжал считать сказанное истинным. Окончательный поворот Карамзина к защите национальных традиций произошел лишь в начале XIX в., когда писатель стал работать над «Историей государства Российского», а оформлена была новая концепция в «Записке о древней и новой России» (1811)10. В споре с Владимиром Паншиным Лаврецкий отвергает его либерально-бюрократическое построение и заявляет о том, что сам он будет заниматься делом. Вот и прекрасно! – воскликнул, наконец, раздосадованный Паншин, – вот вы вернулись в Россию, – что же вы намерены делать? Пахать землю, – отвечал Лаврецкий, – и стараться как можно лучше ее пахать»11. Тургенев видит в Лаврецком барина, рожденного крестьянкой и готового жертвенно трудиться для своих мужиков, забыв мечты о личном счастье. В 1850-х годах, перед отменой крепостного права, это была актуальная тема русской литературы. Но в литературе 1790-х годов проблема «миссии» барина почти не стояла. Масонская традиция призывала к гуманно-филантропическому отношению к крестьянам. Журналы Болотова содержали рецепты хозяйственного усовершенствования (в строительстве, агротехнике, поддержании парка в приятном виде). Радищевская линия бунта затухла. Карамзинское направление тяготело к сфере эмоционального контакта и морального равенства. Разумеется, разные дворяне по-разному включались в ведение хозяйства; однодворцы даже сами пахали. Но в культурном сознании той поры не было модели, которая бы соотносилась со словами Лаврецкого. «Принципиально важным для понимания концепции Карамзина является то, что найденный им тип героя представляет в повести выражением определенного уклада русской жизни, связанной с бытием в деревне, сельской природой, провинциальной Россией и противостоящей столичному свету. Традиционная для сентименталистов поэтизация сельской природы наполнилась у Карамзина национальным и общественным содержанием12».

В этой области существует очень серьезная проблема теоретического порядка: недостаточно разработана в литературоведении концепция сентиментализма. Чем четче, структурирование будет представление о сентиментальной модели мира, тем достовернее будет понимание смысла отсылки к ней, «намека», тем яснее будет значение мотива. Именно поэтому для продвижения в историческое будущее сентиментализма нужно хотя бы определить то, что понимается под категорией «сентиментализм».

Что означает слово «сентиментализм»? Литературное направление, стиль или метод? Забота о дефинициях здесь совсем не праздная, ибо в зависимости от ответа будет выбран способ анализа. Казалось бы, проблема состоит в том, чтобы обратиться к теории и на основе теоретической конструкции квалифицировать предложенный для определения термин. Естественно, что литературоведение тщательнее анализировало литературные направления, а лингвистика – стиль. Два высказывания лингвиста и литературоведа:

Лингвист В.В. Виноградов пишет: «Многозначность слова «стиль», недостаточная определенность основных понятий и границ разных типов стилистики, отсутствие прочных традиций и общепринятых направлений в исследовании поэтического языка и эстетики слова – все это не способствует быстрому и успешному развитию учения о языке художественной литературы и закономерностях его развития»13. Литературовед Г. Маркович: «Понятие литературного направления (течения) с трудом прокладывало себе дорогу в литературоведении… с ним успешно соперничали другие понятия: эпоха, стиль, метод, литературная школа… Теоретическая кристаллизация понятия «Литературное направление» происходила медленно и до сих пор не стала достаточно ясной»14. Дефиниции, с которыми мы встречаемся в словарях и энциклопедиях, чаще всего даются с уверенностью и определенностью. Но зато сравнение словарных статей из разных книг нередко вызывает чувство, для научной работы. Коль скоро теория литературы должна прежде всего определиться с объектом, то первый вопрос таков: что есть литературная реальность? Если это только отдельное произведение, то для его постижения требуется некое чувствование, проникновение его дух. Таковой является романтическая теория. Но если она станет утверждать, что дух автора – проявление более общего духа – эпохи, нации, избранных, – сразу же встанет вопрос о текстах, и уже потребуется установить их общность и различие как внутри некоторой области, так и на ее границах с «чужой территорией». Тогда же возникает предпосылка для изучения объектов вообще разной степени общности: автор – литературная школа – литературное течение – литературное направление – стиль эпохи.

Установление сходства-различия для определения специфики каждого уровня становится необходимым. Во всех культурах, тяготеющих к жестокой каноничности (типа культуры европейского средневековья), различение идет по линии «правильное – неправильное». Жанровые различия воспринимаются вне знаковой ситуации «обозначаемое – обозначающее», ибо покоятся на идее «естественных» атрибутов каждого жанра, спор «номиналистов» и «реалистов» не находит еще завершения. Выдвинутая Гердером идея плюрализма и равенства культур существенно изменила ситуацию. Дихотомическое разделение уже не является полярно-оценочным (Шиллер о поэзии «наивной» и «сентиментальной»). Диаду «классическое – романтическое» искусство уже романтикам приходится превращать в триаду (Шлегель). В 1840-е годы в России появляется термин реализм. В середине XIX века Я. Брукхард и Ж. Мишле описывают культуру Pенессанса. В 1880-е годы Велифлин распространяет известный ранее термин «барокко» на литературу. В начале ХХ в. Ван Тигем вводит термин «предромантизм»15. Начиная с манифестов романтиков, литературная критика стала провозглашать все новые и новые течения: натурализм, символизм, имажинизм, акмеизм. Ученые отнюдь не спешили сразу же всерьез принимать любое громогласное заявление о новом направлении. Если бы возникали новые объекты и им наука давала бы новые названия, то в конце концов ничего страшного от роста словаря не было бы. Но обращает на себя внимание даже способ образования новых терминов – «Предвозрождение», «Постклассицизм». Исходная классификация встречается с затруднениями: возникает «спорная территория». Традиционная схема смены направления выглядит так: Ренессанс – барокко – классицизм – романтизм – реализм (сентиментализм – факультативен). Введение в схему «предромантизма» означало, что наблюдаются явления, уже не «вмещающиеся» в классицизм, но и не «дозревшие» до романтизма. Наличие же термина «сентиментализм» порождает тяжелую конкуренцию с «предромантизмом». П.Н. Берков стремился определить специфику художественного творчества вышедших из лона классицизма писателей, сочувственно воспринимающих идеи Просвещения: «Литературно-стилистическое выражение четвертого периода русского Просвещения суммарно можно было бы назвать “постклассицизмом”; здесь мы встречаем и элементы сентиментализма и классицизма, и перерастание классицизма в реализм, и черты предромантизма. Было бы однако ошибкой прямолинейно назвать это многообразие стилистических исканий каким-либо термином, например сентиментализмом, реализмом или предромантизмом. Это сильно обеднило бы наше представление о художественной, эстетической жизни последней трети XVIII в.»16. Появился третий участник событий в искусстве между эпохой классицизма и романтизма. Применительно к этому же периоду Карел Крейчи считать допустимым назвать такой стилевой набор: «рококо – модернизированный вариант классицизма, «бидермайерштиль», т.е. бюргерский, очень сентиментальный, с элементами реализма, руссоизма, гесснеризм, юнгианство, вертерианство, оссианизм, гердеризм». Возникает проблема «спорных территорий». Приходится признать, что в одно и тоже время могут сосуществовать несколько литературных направлений, и даже тот факт, что один и тот же писатель может сочетать в своем творчестве черты разных литературных стилей (эволюция Карамзина от «Бедной Лизы» к «Истории государства Российского», что соответствует переходу от сентиментализма к предромантизму; путь Пушкина от романтизма к реализму). Затяжные дискуссии ведутся о том, романтическими или реалистическими являются «Полтава» Пушкина, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, «Герой нашего времени» Лермонтова. В 1930-1940-е годы полноценными считались лишь реалистические произведения, защита шедевров, созданных классицистами, сентименталистами или романтиками, осуществлялась так, что в них находили реалистические элементы. В настоящее время большинство ученых считают, что любое произведение художественно многослойно. Если художественный мир упорядочен, то небезнадежны попытки установить истоки порядка. Важную роль играют понятия «стиль» и «метод». В некотором смысле поэтика их (стиль и метод) объединяет: она описывает образ и показывает механизм его возникновения в литературе. Чем сильнее литературный канон, тем яснее конструкции поэтики (именно исследование фольклора, мифа и древних религиозных литератур поэтика достигла больших успехов).

В русской литературе XVIII в. классицизм, как стиль, был достаточно определенным. Фактически Сумароков в «Эпистоле о стихотворстве» предложил жанровый канон, а теория «трех штилей» Ломоносова давала ключ к отбору слова. С сентиментализмом положение сложнее. Карамзин и его единомышленники входили в литературу без особого шума, избегали обличительной полемики, руководств по созданию художественных текстов не издавали, и культивировали культ легкого и изящного обращения со словом. У сентименталистов не теоретические трактаты расчищали путь поэзии и прозе, а «безделки» намекали на то, как можно «чувствительно» и приятно писать. В языковой реформе Карамзина лингвистика и поэтика достигла многого. Воздействие этой реформы перешагнуло границы литературы и границы жизни сентименталистов. Они резко продвинули языковую культуру нации, подготовив деятельность Пушкина и его последователей. Сентименталисты также сохранили свой языковой стиль, хотя исторически выступал как стадия упрощения языка(по сравнению с «высоким штилем»). Анализ поэтического стиля сентименталистов, представлен в книге Г.А. Гуковского «Очерки русской литературы XVIII века». В этом труде исследователь показал, как создавался семантический сдвиг в поэтическом слове, породивший зыбкость и тонкость выражения, позволяющий поэту выразить свой индивидуальный взгляд на мир, преодолеть жанровую объектность, внеличностный характер изображения, присущий поэзии классицизма. Впоследствии Гуковский свой метод анализа углубил в книге «Пушкин и русские романтики». Выяснилось, что теория поэтической речи, построенная на оппозиции «субъект-объект», обладает более широким кругом приложения. Она применима и к романтизму. Анализ Гуковского позволяет выявить специфику построения поэтической речи сентиментализма в соотношении с классицизмом, но не дает основания для дифференциации сентиментализма и романтизма. Важные наблюдения о сентиментально-патетическом слове и о романе воспитания мы найдем в трудах М.М. Бахтина, в них выделена структурная подоснова сентиментального мира идиллии. Е.Н. Купреянова и Н.Д. Кочеткова в своих работах проанализировали жанровые характеристики сентиментальных повестей. Ю.М. Лотман дал описание функции путешественника в «Письмах русского путешественника» Карамзина.

Едва ли можно утверждать, что существует цельное органическое описание поэтики сентиментальной литературы. Можем говорить об известном наборе сентиментальных «маркеров», сентиментальных «меток», параметров, но в систему они все еще не выстроены. Из-за этого конечно, затрудняется «диагностика» сентиментальных элементов структуре более поздних литературных произведений. Такое состояние связано с общим подходом к русскому сентиментализм, господствующий в науке.

Русская культура отрефлексировала сентиментализм как литературное явление только в начале XIX века, определенная группа писателей была признана как единая школа (карамзинское направление). Граница школы была обозначена полемикой «славянороссов» с «галлороссами», навязали ее Шишков и его союзники. Но к этому времени Карамзин отходил от своих прежних идейных позиций и художественных принципов, пережив в 1790-е годы глубокий мировоззренческий кризис. Карамзинисты лишились своего вождя, а полемика по поводу «Липецких вод» Шаховского и создание «карамзинского» Арзамаса относится к тому времени, когда сентиментализм окончательно перестал восприниматься как новое слово. Ему уже пели отходную не только «архаисты»-новаторы, но и поклонники Карамзина. В начале 1820-х годов Пушкин отверг стилистику карамзинской прозы. Но сентиментализм еще не исчез, П.И. Шаликов еще только готовился издавать «Дамский журнал», который будет выходить в 1823-1833 гг. В середине 1830-х годов Белинский, проходящий школу немецкой романтической эстетики и философии Гегеля, выделил карамзинский период как важный этап развития национального духа и призвал Пушкина на литеpатуную арену. Во второй статье цикла «Сочинения Aлександра Пушкина» Белинский писал: «Карамзиным началась новая эпоха русской литературы… Карамзин ввел русскую литературу в сферу новых идей – и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела… Карамзин первый на Руси заменил мертвый язык книги живым языком общества… Карамзин первый на Руси начал писать повести, которые заинтересовали общество… Чуждые творчества, они они все же не чуждые таланта, ума, одушевления, чувства и в них, как в зеркале, верно отражается жизнь сердца, как ее понимали, как она существовала для людей того времени… Карамзин был первый на Руси образованный литератор, а первым образованным литератором он сделался потому, что научился у французов мыслить и чувствовать, как следует образованному человеку. “Письма русского путешественника”, в которых о живо и увлекательно рассказал о своем знакомстве с Европою, легко и приятно познакомили с этою Европою русское общество. В этом отношении “Письма русского путешественника” – произведение великое, несмотря на всю поверхностность и мелкость их содержания… В своем “Московском журнале”, а потом в “Вестнике Европы” Карамзин первым дал публике истинно журнальное чтение… без Карамзина мы не знали бы истории своего отечества, ибо не имели бы возможности смотреть на нее критически… Есть два рода деятелей на всяком поприще: одни своими делами творят новую эпоху, действуют на будущее; другие действуют в настоящем и для настоящего… Первые, если они действуют на литературном поприще, завещают потомству творения вечные, неумирающие; вторые – пишут для своих современников, и их произведения для будущих поколений получают уже не безусловное, но только историческое значение, как памятника известной эпохи… весь период от Карамзина до Пушкина следует называть карамзинским… Озеров был результатом направления, данного русской литературе Карамзиным. В трагедиях Озерова преобладающий элемент – сентиментальность» (Белинский, VII, 132-140). Насколько глубоко и проницательно проанализировал критик деятельность Карамзина. Если обратить внимание на выделенные им аспекты и направления карамзинской деятельности, то эта статья Белинского представляет собой текст-основу, на которой можно писать о сентиментализме в учебниках, справочниках и энциклопедиях до сих пор. Белинский подробно и широко обозначил семантическую зону сентиментализма и указал на ее доминирующий элемент – «сентиментальность».

Время появления самого термина «сентиментализм» в русском литературоведении точно до сих пор не установлено. Слово «sentimental» пришло в Англию в 1740-е годы как заимствование из французского. Оно обрело значение «чувствительности» в сентиментальном смысле (тонкость, чувств, отзывчивость, способность к эмпатии и т.д.) после выхода «Сентиментального путешествия» Стерна – т.е. в 1760-е годы, определив семантику от французского слова sentimental. Двуязычие, распространенное в среде русского дворянства, обеспечивало эквивалентность значений слов «sentimental» – «чувствительный», особенно если учесть, что Стерна чаще всего читали во французских переводах. Русские же переводы Стерна уже содержали слово «сентиментальный». Так этот термин не стал заметным, выдающимся фактом.

Первым крупные исследования сентиментализма относятся к концу XIX – началу ХХ века. Стали издаваться труды трех выдающихся филологов: «Карамзин – автор “Писем русского путешественника”» и «Очерки из истории русского романа» В.В. Сиповского; «В.А. Жуковский. Поэзия чувств и сердечного воображения» А.Н. Веселовского и «Ж.Ж. Руссо и литературное движение конца XVIII – начала XIX века» М.Н. Розанова. Эти исследователи оценили становление сентиментализма в европейской культуре как цивилизаторский процесс, обеспечивающий рост гуманности в обществе, обогащающий внутреннюю жизнь личности.

После 1917 г. изучение сентиментализма велось уже на ином культурно-психологическом фоне. Шкала престижа культурных течений прошлого была изменена. В классицизме удовлетворяло гражданское и государственное начало, в романтизме – возвышенность выдающихся личностей, от сентиментализма веяло мещанскими радостями в замкнутом, отгороженном от мира гигантских строек уголком. В условиях существования «литературных фронтов» миролюбивый и сострадательный сентиментализм был обречен: он нес на себе печать «неполноценности».

Самым важным сдвигом в интерпретации русского сентиментализма можно считать изменение в трактовке его связей с европейским Просвещением. Просветительская природа искусства XVIII векa все реже и реже приравнивается к политическому радикализму. Нельзя утверждать, что выделены какие-то новые параметры в просветительской концепцию. Но изменился «вес» параметров. Революционные идеи просветителей перестали выдвигаться как мировоззренческая полноценность социальной и политической позиции интеллектуалов XVIII в. Защита достоинства личности, ее внесословной ценности, права на счастье, трезвая оценка сословных привилегий и спокойное отношение к метаморфозам политической жизни Европы 1790-1812 гг. – все это стало восприниматься научным сообществом как весьма позитивные черты мировоззрения Карамзина – самого влиятельного сентименталиста. Начатое в конце 1950-х годов исследования творчества Карамзина (Ю.М. Лотманом, Г.П. Макогоненко, П.Н. Берковым) с большой обоснованностью утвердили взгляд на Карамзина как на мыслителя европейского масштаба, как на идеолога, философия которого тесно связана с европейским Просвещением. Менялась и концепция русского масонства, которое не рассматривалось как течение, враждебное Просвещению и сентиментализму, что снимало оттенок подозрительного отношения к связи молодого Карамзина с масонами, позволяло более объективно оценить масонские традиции в дальнейшей деятельности Карамзина (идеал общественного служения, работа на просвещение общества и т.д.). Реабилитация мировоззрения Карамзина, утверждение значимости его творчества и творчества И.И. Дмитриева не могли восстановить престиж сентиментализма как художественного направления. В начале XIX века Дмитриев отошел от литературы, а Карамзин занялся историческими трудами. Эстетический же аспект «карамзинского направления» был разработан значительно меньше. Старая традиция видела в сентиментализме на XIX века умирающее литературное течение. Учение просветителей XVIII века в России XIX века модифицировалось, утратив свой политический радикализм. Началась разработка проблем историзма и национального самосознания без сильного привязывания к априорной просветительской доктрине. Классическое Просвещение в чистом виде в эпоху наполеоновских войн перестало быть последним словом в науке об обществе и человеке. Поэтому нахождение «просветительских корней» в карамзинском творчестве восстанавливало идейную «полноценность» только в период издания «Московского журнала» и создания «Писем русского путешественника». Но при всем том возникало новое осложнение: чем больше достоинств находили в творчестве Карамзина, тем шире становилась пропасть между ним и писателями «карамзинской школы». Когда Карамзин писал «чувствительные» повести, можно было говорить о достижении русского сентиментализма, воплотившихся в карамзинской прозе. В XIX веке реальной литературной продукцией сентименталистов оказалась лишь поэзия и проза Шаликова, Брусилова, Панкратия Сумарокова.

Тщательное исследование поздней прозы «карамзинистов» кардинально ничего не изменило. Вскоре писатели создавали новые тексты, а не переписывали старые слово в слово, всюду видны какие-то изменения. Появляется новый поворот темы, усложнение, непривычная ранее огласовка мотива, некоторое расширение круга реалий, установление нюансов. В повести Н. Брусилова «История бедной Марьи» присутствуют традиционные атрибуты пастушеской любви, но нет абсолютно реальных черт ни крестьянского, купеческого быта, хотя известно, что героиня – дочь богатого откупщика, возлюбленной – «бедный поселянин» Милон, а его соперник – богатый купец Эраст. О Милоне известно только, что он «добрый, нежный, чувствительный»: вопреки всякой вероятности он оказывается грамотным и вырезает на дереве надпись о признании любви. О Марье говорится, что она с младенчества «носила в душе своей какую-то печать меланхолии». Развязка имеет мелодраматический характер: «бледный, отчаянный» Милон подошел к Марье только что обвенчавшейся с Эрастом, «взглянул на нее страстно и пронзил сердце свое кинжалом». В повести не дается никакого анализа психологии героев, не показана эволюция их переживаний. Однако герой Брусилов интересен тем, что он совмещает в себе черты идиллического пастуха и романтического героя»17. Повесть Брусилова была опубликована в 1805 г. В 1772 г. появился роман Гете «Страдание юного Вертера», ставший уже известным в России в 1780-е годы – вначале во французских переводах, затем в переводе Виноградова. «Чувствительный» герой романа, нам известно, заканчивает жизнь самоубийством. «Прекрасная душой и телом» героиня «Бедной Лизы» Карамзина также соединила «чувствительность» с решительностью Вертера, она утопилась. Повесть была опубликована в 1792 г. В «Письмах русского путешественника», изданных в 1791-1891 гг., помимо воспоминаний о «Вертере» повествуется не один раз о чувствительных самоубийцах (о Биндере, который «ненавидел свое состояние и в самом деле был выше его как разумом, так и нежным чувством», поэтому застрелился). В 1795 г. Карамзин издал «Сиерру-Морену» – повесть, в которой рассказывается, как Эльвира, полагая, что ее возлюбленный Алонзо погиб, согласилась выйти замуж за другого. Алонзо закололся на глазах у «вероломной». Видеть новацию Брусилова можно лишь в зоне примитивной комбинаторики: «чувствительный» Милон покончил с собой не как «чувствительный» Вертер (с помощью пистолета), а закололся на глазах возлюбленной, как испанец Алонзо. Своеобразие такой «комбинации» выглядит особенно бледно, если учесть, что в произведениях «предшественников» события показаны на значительно более богатом бытовом и психологическом фоне. В сентиментальных повестях можно обнаружить лишь очень умеренные новации, которые далеки от творческих открытий и по своей природе схожи с появлением новых комбинаций при перестановке и сочетании известных мотивов, что сопровождается введением в повествование несущественных для художественной структуры, а потому случайных бытовых реалий.

В контексте художественных открытий деятельность «карамзинистов» XIX века оправдать, все-таки не удается, но традиционная пессимистическая оценка судьбы русского сентиментализма остается в силе. Попытка отстоять завоевания сентиментализма, доказать его историческую состоятельность воплощается в концепции органического преобразования, метаморфозы карамзинизма. Отбрасывая устаревшее в своей художественной природе, карамзинская «чувствительная» литература перевоплощается в другие литературные типы. Так решается вопрос в статье Н.Д. Кочетковой «Русский сентиментализм», которая вышла в 1978 г. в сборнике «Русский романтизм». Эта статья очень важна для данной работы, так как представляет взгляд на будущее сентиментализма. Сентиментальная литература выступает в этой статье как источник, обеспечивающий становление романтизма, но это его «сырьевой» источник. Романтизм возьмет все ценное из сентиментализма, отбросив устаревшее; ценное получит свое развитие в романтизме, но зато потеряет свою сентиментальную специфику. Это путь евангелического зерна, которое само гибнет, но из него вырастает новое: «Нравственные искания русских писателей-сентименталистов, их концепция человека, стремление возвысить его над обывательским практицизмом, сословную элитарность заменить элитарностью другого порядка – все это во многом еще ограничено идеалами века Просвещения, но уже предваряет художественные открытия романтиков. «Созерцательно-мечтательная» линия русского романтизма представленная наиболее ярко Жуковским, непосредственно вырастает из творчества Карамзина и писателей его окружения. Но и «мятежный» романтизм декабристов, а затем Лермонтова, в какой-то мере восходит к попыткам сентименталистов создать новый тип героя – человека, богатого духовно и нравственно, ценного своей неповторимой индивидуальностью, противостоящего светской среде и в конечном счете протестующего против того, что «терпеть без подлости не можно»18