Читать книгу Болезнь по имени Жизнь - Алексей Олегович Заборовский - Страница 1
ОглавлениеГлава 1. Алексей. Точка отсчета
Душный сентябрьский воздух в аудитории 217 был густым, как кисель, и состоял из пыли, витающей в луче осеннего солнца, запаха старого паркета и едва уловимого аромата чьих-то духов, смешавшихся с потом от волнения. Алексей сидел у окна, пялясь в ствол векового дуба во дворе института. Листья уже начинали желтеть, предвещая неотвратимый приход осени, а с ней – и сессию.
Лекция по сопромату текла медленнее, чем смола по стволу того самого дуба. Преподаватель, седой профессор с голосом, наводящим сон, выводил на доске формулы, похожие на древние руны. Алексей старался следить, но мысленно уже составлял список дел, который сводился к трем пунктам: 1) пережить пару, 2) купить кофе в автомате, 3) дожить до вечера.
Именно так выглядела его жизнь сейчас, на третьем курсе. Некое подобие существования, разбитое на полуторачасовые отрезки между парами, перемежающиеся бесцельным блужданием по коридорам, перекурами на крыльце и редкими, но от того еще более ценными, вспышками чего-то настоящего.
«Институт». Когда он поступал, это слово звучало как синоним свободы. Место, где стираются границы старой жизни, и начинается что-то новое, яркое, взрослое. Отчасти так и было. Первые два курса – это калейдоскоп новых лиц, первая съемная квартира-«гроб» с протекающим душем, первые самостоятельные и зачастую ужасные решения, возвращение в общагу. Сейчас же пыльца новизны осыпалась, обнажив каркас рутины. Пару он все-таки досидел. Звонок, резкий и спасительный, всколыхнул дремлющую аудиторию.
– Алексеевич, ты живой? – знакомый хриплый голос выдернул его из ступора. Рядом стоял Сергей, его друг и сосед, с характерными мешками под глазами и сияющей ухмылкой. – Выглядишь так, будто тебе только что прочитали лекцию о смысле жизни, и он оказался весьма печальным.
– Хуже. Сопромат, – буркнул Алексей, закидывая потрепанный учебник в рюкзак.
– А, ну тогда всё ясно. Лечиться будем вечером. У Андрея снос.
Алексей медленно поднял на него глаза. «Снос» – это был их коронный термин для вечеринки в общаге, когда людей набивалось так много, что появлялся реальный риск, что кто-нибудь снесет стену. Шум, гам, дешевый алкоголь, музыка из колонки, которой уже пора в музей, и всепоглощающий, бессмысленный угар.
– Опять? – спросил он без особого энтузиазма. – В прошлый раз ты чуть не подрался с физиком из-за теории струн.
– А он неправильно ее понимал! – возмутился Сергей. – Так что, ты в игре? Будет весело. Обещаю, на этот раз без теоретической физики.
Алексей вздохнул. С одной стороны – он смертельно устал, и мысль о том, чтобы провести вечер за учебником или, что более вероятно, за просмотром сериала, казалась раем. С другой – это был тот самый редкий глоток той самой «институтской» жизни, ради которой, казалось, всё и затевалось. Тот самый побег от формул и конспектов в мир сиюминутных удовольствий и простого человеческого общения.
– Ладно, – сдался он, чувствуя, как где-то в глубине души загорается маленькая, сонная искорка азарта. – Но только ненадолго.
– Все так говорят, – рассмеялся Сергей, хлопая его по плечу. – А потом оказывается, что в пять утра ты танцуешь ламбаду с парнями с филфака.
Они вышли из корпуса. Ветер сорвал с дуба желтый лист, и он, кувыркаясь, упал прямо к ногам Алексея. Он поднял его, покрутил в пальцах. Осень. Пора перемен. Может, эта вечеринка и вправду станет тем самым глотком свежего воздуха, который прогонит рутину? Или просто очередной точкой в череде однообразных дней, после которой наступит тяжелое утро и раскалывающаяся голова?
Не знал он только одного – что этот вечер станет для него не просто еще одной пьянкой, а точкой отсчета. Началом чего-то, что перевернет все его представления об этом Институте, о его жизни и о нем самом. Но пока что все, о чем он мог думать, – это о том, успеют ли они в общагу до того, как в магазине раскупят весь дешевый джин.
***
Глава 2. Мимолетности
Жизнь в Институте оказалась похожа на поезд в метро: долгие, монотонные перегоны в полумраке туннелей и редкие, ослепительные вспышки станций, когда на несколько секунд всё озарялось ярким светом.
Той осенью, после «сноса» у Андрея, в вагоне Алексея ненадолго включили свет. Её звали Алиса. Она была с факультета журналистики, и Алексей встретил её в библиотеке, когда отчаянно искал книгу, которой на полке не оказалось.
– Ищете «Основы теоретической механики»? – раздался у него за спиной весёлый голос. – Кажется, её взяла я. Признаюсь, читаю на ночь вместо сказок. Алексей обернулся и увидел девушку со стопкой книг в руках и хитрой улыбкой. У неё были живые, чуть раскосые глаза, в которых плескалась насмешка над всем миром, включая её саму. Это была Алиса.
Их роман продлился ровно три месяца – ровно столько, сколько нужно, чтобы привыкнуть к присутствию другого человека в своей жизни, но недостаточно, чтобы это присутствие стало необходимостью. Они ходили в кино на дневные сеансы, потому, что это было дешевле, пили кофе из термоса на набережной, целуясь на холодном ветру, и спорили до хрипоты о музыке и смысле жизни. Алиса была его первой. Всё было неловко, стремительно и незабываемо в той самой общаге, под приглушённые звуки музыки из соседней комнаты.
А потом всё так же стремительно и закончилось. Она сказала, что «всё слишком серьёзно», и что ей «нужно пространство». Алексей не стал выяснять, что это значит. Он просто почувствовал пустоту, острую и колючую, как осколок стекла. Следующие несколько недель прошли в тумане лекций, бессонных ночей за компьютерными играми и немого укора самому себе за то, что эта пустота его так сильно задела.
Но Институт не терпел вакуума. Пустоту быстро заполнили мимолётности. Случайные знакомства на вечеринках, мимолётные симпатии, переросшие в один вечер в пустой аудитории или на кухне в общаге, и такие же мимолётные расставания на следующее утро. Была Катя с экономического, с которой они три дня готовились к экзамену, а потом целовались в читальном зале до самого закрытия. Был поход на озеро с компанией, где он танцевал с тихой Леной с химфака, и эта ночь пахла костром и её духами, а утром они разошлись, просто кивнув друг другу. Были разговоры до трёх ночи с одногруппницей Ирой о чём-то бесконечно важном, но так и не перешедшие грань дружбы.
Эти связи были как вспышки тех самых станций – яркие, но короткие. Они не заполняли пустоту, оставленную Алисой, но они напоминали ему, что он жив, что он молод и что мир вокруг не стоит на месте.
Глава 3. Финишная прямая
Пятый курс наступил внезапно, как удар грома среди ясного неба. Всё изменилось. Воздух стал густым от ожидания и стресса. Слово «диплом» висело над курсом, как дамоклов меч.
Вечеринки стали реже и какими-то другими – уже не бесшабашными, а скорее прощальными. Теперь за столом говорили не о музыке или философии, а о том, кто куда устраивается, у кого какие связи, и «вообще, что будем делать после?». Вопрос, на который у большинства не было ответа.
Алексей, сгорбившись над чертежами и ноутбуком в своей комнате в общаге, чувствовал, как стены его «альма-матер» вдруг стали тесными. Эти коридоры, по которым он бегал на пары, эта столовая с её вечными котлетами, эта аудитория 217 – всё это вдруг стало частью прошлого, которое вот-вот захлопнется.
Защита диплома прошла как в тумане. Дрожащие руки, осипший голос, строгие лица комиссии и долгие секунды ожидания вердикта. А потом – «удовлетворительно». Не блестяще, не провально. Просто «удовлетворительно». И это было идеальным итогом его обучения.
Торжественная часть, вручение дипломов в актовом зале, прошла для Алексея как сон. Он стоял в своей неудобной, колющей бабочке и смотрел на своих однокурсников. На Сергея, который уже устроился по блату в солидную контору. На Иру, которая уезжала в другой город. На всех этих людей, с которыми он делил пять лет жизни – её рутину, её угар, её мимолётные радости и горести.
Потом была последняя, прощальная пьянка. Уже не «снос», а что-то тихое и немного грустное. Говорили мало, пили много. Обнимались крепко, по-мужски, хлопая друг друга по спинам, и обещали «не теряться».
Утром Алексей с тяжёлой головой и ещё более тяжёлым сердцем закинул в багажник старой отцовской «девятки» свои коробки с книгами и вещами. Комната в общаге стояла пустая, голая, как и в тот день, когда он впервые в неё заселился. Он обвёл её последним взглядом, щёлкнул выключателем и закрыл дверь. Звук замка прозвучал глухо и окончательно.
Он сел в машину, завёл двигатель и медленно поехал прочь от Института. В зеркале заднего вида огромное кирпичное здание медленно уменьшалось, превращаясь в простое пятно на фоне ясного неба.
Впереди была взрослая жизнь, полная неопределённости. Позади оставались пять лет, которые вместили в себя всё: первую настоящую дружбу, первую любовь, первую по-настоящему взрослую боль, тонны выпитого дешёвого алкоголя, бессонные ночи, слёты, сессии и то особое, ни с чем не сравнимое чувство – чувство принадлежности к чему-то большему, к этому странному, уродливому и прекрасному миру под названием «Институт».
Алексей прибавил газу. Поезд тронулся, и свет станции остался позади. Впереди был только туннель.
***
Глава 4. Предел прочности
Сталь рождалась в огне, а умирала в масле. Этот закон Алексей Игнатов усвоил еще на первом курсе политеха, и вот теперь, спустя семь лет, он наблюдал его воплощение каждый день, с восьми до пяти, с понедельника по субботу.
Цех №4 Волжского машиностроительного завода был его личным видом ада – индустриальным, шумным и бесконечно серым. Глухой гул прессов, шипение пневматики, едкий запах смазки и металлической пыли. Воздух дрожал от работы конвейера, где раскаленные добела заготовки под прессом в пятьсот тонн обретали форму картера, со скрежетом и гулом, от которого вибрировали зубы.
Алексей стоял у пульта управления, тыча пальцем в залипающую кнопку «Стоп», чтобы остановить линию для планового осмотра. На мониторе мигало предупреждение о перегреве подшипников. Он вздохнул, смахнул со лба пот, смешанный с масляной взвесью, и потянулся за инструментом. Его жизнь была циклом: деталь – пресс – деталь – смазка. Бесконечный производственный цикл, где он был всего лишь еще одним винтиком, пусть и с дипломом инженера.
Мысли текли лениво, как отработанное масло по желобу. Воспоминания об институте казались сейчас нереально яркими, почти галлюцинацией. Он вспоминал другой институт. Бессонные ночи за чертежами, горящие глаза сокурсников, разговоры о великом будущем, о прорывах, о космосе. А будущее оказалось вот этим – вечной борьбой с упрямой техникой и сонным лицом мастера Семеныча, который уже тридцать лет ходил по этому цеху и, кажется, сам стал его частью, железным и несгибаемым.
«Игнатов! Опять кнопку до позавчерашнего дня жмешь? Конвейер не дура, она думать умеет!» – донесся скупой на эмоции голос Семеныча.
«Подшипники греются, Иван Семеныч. Надо бы заменить», – отозвался Алексей, не оборачиваясь.
«Замена по графику через две недели. Дотерпят. Ты у меня график не ломай, а работу делай».
«Дотерпят», – беззвучно повторил Алексей про себя. Это был главный принцип. Дотерпит оборудование, дотерпят люди, дотерпит он. До какой-то невидимой черты, которая, как он чувствовал, с каждым днем все ближе.
Он поднял голову и посмотрел вверх, туда, где под куполом цеха, в запыленном стекле зенитных фонарей, отражались блики сварок. Где-то там было небо. Настоящее, осеннее, с низкими облаками. Оно казалось таким же далеким, как те мечты, с которыми он приходил сюда два года назад.
Свисток на обеденный перерыв прозвучал как благословение. Алексей снял промасленные перчатки, швырнул их в ящик с инструментом и потянулся в сторону раздевалки. По дороге он проходил мимо нового, только что смонтированного пресса – гигантского швейцарского монстра, который должен был увеличить производительность на двадцать процентов. Он блестел свежей краской и выглядел чужеродно, как инопланетный корабль, приземлившийся в мире ржавеющего советского наследия.
На его холодном корпусе кто-то из рабочих мелом написал: «Здесь счастливый билет не выпадает».
Алексей усмехнулся. Точно. Счастливый билет уже роздан, и он явно прошел мимо.
Обеденный перерыв в заводской столовой был продолжением серости, только с запахом дешевого супа и пригоревшей каши. Он сидел один за столом у окна, за которым моросил осенний дождь, и смотрел на капли, ползущие по грязному стеклу. Они сливались в ручейки, искажая вид на заводскую проходную и унылые многоэтажки за ней. Весь его мир был внутри этого искажения. Ограниченный, размытый, лишенный красок.
Он достал телефон, пролистал ленту социальных сетей. Однокурсники выкладывали фото с новых работ: кто-то в современных офисах с панорамными окнами, кто-то в командировках за границей. Улыбки, успех, яркая жизнь. У него же был цех №4, Семеныч и вечно греющиеся подшипники.
Он отложил телефон и поймал себя на мысли, которая посещала его все чаще: «А что, если это всё? Если этот цех, этот дождь, эта столовка – и есть та самая жизнь, к которой он так готовился?»
Мысль была тяжелой, как тот пятисоттонный пресс. И такой же холодной.
Он вышел из столовой раньше всех. Дождь усилился. Алексей не стал прятаться, позволил каплям бить ему в лицо. Он прошел мимо цеха, свернул за угол и остановился у глухой бетонной стены, где хранились старые контейнеры. Здесь было тише. Алексей прислонился спиной к холодному, шершавому бетону и закрыл глаза.
В ушах все еще стоял гул цеха. Он стал фоном его существования, внутренним саундтреком безысходности. Алексей сжал кулаки, чувствуя, как под ногтями впилась знакомая масляная грязь. Предел. Он чувствовал его каждой клеткой. Предел прочности его терпения, его надежд, самой его жизни. И где-то там, наверху, за слоем облаков и заводской пыли, существовал другой мир. Мир, о котором он когда-то мечтал. Но добраться до него казалось невозможным. Разве что шагнуть в пустоту.
Он резко открыл глаза, оттолкнулся от стены и побрел обратно к светящемуся провалу двери цеха. Свисток возвещал об окончании перерыва. Цикл продолжался.
Оставалось только дотерпеть.
Глава 5. Отблеск на стали
Свинцовая тоска следующих дней была внезапно разорвана. В цех пришла она.
Не как экскурсия – с каской, нелепо надетой на модную прическу. Нет. Она пришла как часть чужого, яркого мира, который случайно занесло сюда сквозняком. Группа деловых людей в дорогих пальто, сопровождаемая главным инженером, заливаясь сиропом подобострастия, обходила линию. И среди этих солидных мужчин – она.
Высокая, в идеально сидящем строгом, но от этого только подчеркивающем ее фигуру костюме. Волосы цвета вороньего крыла, собранные в тугой пучок, от которого казалось невероятно нежным изгиб шеи. Холодное, прекрасное лицо, на котором читалась легкая скука, но не высокомерие. Она смотрела на прессы, на конвейер, на закопченные стены с видом исследователя, изучающего неизвестный вид насекомых.
И ее взгляд скользнул по Алексею.
Не через него, как это делали все, а по нему. На секунду их глаза встретились. У нее были глаза цвета старого льда, серо-зеленые, пронзительные. В них не было ни интереса, ни осуждения – лишь чистая фиксация факта. Но для Алексея, привыкшего быть частью пейзажа, этот взгляд был как удар током.
Он отвернулся, делая вид, что копается в панели управления, чувствуя, как горит лицо. Он слышал обрывки фраз: «…оптимизация…», «…швейцарское оборудование…», «…инвестиционная привлекательность…».
Группа двинулась дальше. Через минуту они ушли, унося с собой запах дорогого парфюма, смешавшийся с запахом мазута. В цеху снова остались только гул и скрежет. Но что-то изменилось. Воздух словно вибрировал от ее ушедшего присутствия.
«Красивая, а? – подойдя, флегматично произнес Семеныч. – Наш новый технолог-консультант. Из московской конторы. Вероника. Говорят, умница редкостная и со связями».
Вероника. Имя упало в сознание, как камень в гладкую поверхность воды, породив бесконечные круги.
С этого дня его серая жизнь обрела навязчивую идею. Он ловил себя на том, что ищет ее в заводских коридорах, в столовой, у административного корпуса. Он узнал ее график, маршрут от проходной до кабинета. Иногда он видел ее одну, с планшетом в руках, сосредоточенную и недосягаемую. Иногда – в окружении таких же, как она, ярких и успешных.
Однажды, в дождливый пятничный вечер, когда Алексей задержался, сдавая смену, он увидел ее стоящей под козырьком у проходной. Она смотрела на ливень с легким раздражением, мобильный у ее уха был молчалив.
Импульс был сильнее разума. Он подошел, чувствуя, как глупо стучит сердце.
– Э… Простите. У меня есть зонт. Старый, конечно, но…
Она обернулась. Ледяные глаза оценили его с ног до головы. Он ждал насмешки, вежливого отказа.
– Спасибо, – неожиданно просто сказала она. – Меня ждут у главных ворот.
Он проводил ее под своим потрепанным зонтом, на котором красовался логотип завода. Они шли молча. Он чувствовал исходящее от нее тепло, тонкий аромат, который кружил голову сильнее паров масла. У ворот ее ждала черная иномарка. Она повернулась к нему.
– Спасибо, Алексей.
Он остолбенел. Она знала его имя.
– Я… не думал, что вы…
– Я технолог, – она едва заметно улыбнулась. – Я знаю имена всех, кто работает на ключевых участках. Твоя работа с перегревом подшипников на третьей линии была грамотной. Не у многих хватает смелости спорить с Семенычем.
Она открыла дверь машины.
– Хороших выходных.
Машина тронулась, брызги из-под колес отполировали асфальт. Алексей стоял под дождем, без зонта, и понимал, что его мир только что перевернулся. Она знала его имя. Она заметила его работу. В его груди что-то надорвалось и зацвело ядовитым, ослепительным цветком.
Глава 6. Ядовитый цветок
Это началось как случайный разговор у кофемашины. Потом – обсуждение чертежа в ее кабинете. Затем – совместный выезд на склад для проверки партии новых деталей.
Вероника была как другая планета. Умная, начитанная, с острым, почти циничным чувством юмора. Она могла говорить о квантовой физике, о современном искусстве, о тонкостях производственного процесса – и все это с одинаковой легкостью. Она словно видела мир в разрезе, понимая все его скрытые механизмы.
Для Алексея эти моменты стали глотком чистого кислорода. Он жил от одной их случайной встречи до другой. Его собственная жизнь, его проблемы с цехом и Семенычем, стали казаться мелкими и незначительными. Есть только она – Вероника – и тот ослепительный свет, который она излучала.
Он влюбился. Безумно, безрассудно, как может влюбиться только молодой человек, в чьей жизни слишком много серости и слишком мало красоты. Эта любовь была болезнью, лихорадкой, сжигающей изнутри.
Однажды вечером, после рабочего дня, она неожиданно предложила:
– Ты не против, если мы поужинаем? Мне нужно обсудить одну идею по модернизации. Твой взгляд со стороны был бы полезен.
Он, конечно, не был против. Этот ужин в маленьком, уютном ресторанчике, куда он бы никогда не зашел сам, стал для него падением в бездну. Они говорили не только о работе. Вероника расспрашивала его о мечтах, о жизни, смотрела на него так, словно он был самым интересным человеком на свете. Ее нога под столом случайно коснулась его. Он почувствовал, как мир сузился до размеров их стола.
Так начался их роман. Стремительный, страстный и абсолютно секретный. Тайные встречи в ее съемной квартире, быстрые поцелуи в лифте административного корпуса, сообщения, которые заставляли его улыбаться как дурака посреди грохочущего цеха.
Он перестал общаться с цеховыми друзьями. Его перестала интересовать работа. Все, что было до Вероники, померкло. Она стала его вселенной, его религией, его наркотиком. Он видел в ее глазах то же безумие, ту же всепоглощающую страсть. Он был уверен в этом.
Как же он ошибался.
Глава 7. Обрыв
Он купил кольцо. Простое, без изысков, на всю свою заводскую зарплату за несколько месяцев. Это был порыв, решение, принятое в одну бессонную ночь. Он не мог представить себе жизнь без нее. Они были двумя половинками, двумя одинокими вспышками в этом сером мире.
Он пригласил ее на их обычное место – на крышу заброшенного здания заводоуправления, откуда открывался вид на весь гигантский, уснувший завод, на огни города вдалеке. Здесь они чувствовали себя хозяевами мира, здесь делились самыми сокровенными мыслями.
Был прохладный вечер. Небо затянуло тучами. Вероника стояла, прислонившись к перилам, закутавшись в легкое пальто. Она была прекрасна и, как ему показалось, немного печальна.
– Вероника, – начал он, сжимая в кармане коробочку с кольцом. – Я… я знаю, это безумие. Но эти месяцы были самыми счастливыми в моей жизни. Я не могу представить…
Она обернулась. И выражение ее лица заставило его замолчать. Никакой печали. Лишь холодная, отстраненная ясность. Те самые глаза цвета льда, какими он увидел их в первый раз.
– Алексей, нам нужно поговорить, – сказала она голосом, лишенным всяких эмоций. – Мой контракт здесь завершен. Завтра я уезжаю.
Мир замер. Гул завода внизу внезапно стих в его ушах.
– Уезжаешь? Куда? Мы можем… я могу…
– Нет, Алексей, не можешь, – она мягко прервала его. – Это была… замечательная командировка. Ты был милым отвлечением. Но все имеет свой срок.
Слова «милое отвлечение» прозвучали как пощечина. Он почувствовал, как почва уходит из-под ног.
– Отвлечение? – его голос сорвался. – Это все, что было? Все эти разговоры, все эти…?
– Это была игра, Алексей, – она пожала плечами. – Красивая и увлекательная. Но игра закончена. У меня другая жизнь. Ты бы в нее никогда не вписался.
Он смотрел на нее, и образ любимой женщины начал трескаться и рассыпаться, обнажая чужое, безразличное лицо. Вся его страсть, его мечты, его «великая любовь» оказались фарсом. Он был для нее развлечением, способом скрасить скуку провинциальной командировки.
– Ты… ты просто использовала меня? – прошептал он, чувствуя, как внутри все превращается в пепел.
– Не драматизируй, – она повернулась, чтобы уходить. – Все получили то, что хотели. Ты – несколько месяцев счастья с женщиной не из твоего круга. Я – полезный опыт. Все честно.
Она ушла. Ее шаги затихли на лестнице. Он остался один на крыше, сжимая в кармане коробочку с кольцом, которое стало символом его глупости. Весь его выстроенный хрупкий мир рухнул в одно мгновение. Не осталось ничего. Ни любви, ни работы, ни веры в будущее. Только гулкая, ледяная пустота внутри и огни города внизу, которые манили к себе с безразличной жестокостью.
Он сделал шаг к краю.
Глава 8. Падение в тишину
Край крыши был холодным и шершавым под его ладонями. Внизу, в темноте, лежал завод. Его завод. Место, которое съедало его молодость, его мечты, а теперь отняло и последнюю иллюзию. Огни цехов рисовали на земле причудливые узоры, похожие на схемы из его дипломного проекта – бессмысленные и забытые.
Ветер усиливался, завывая в свисающих с крыши проводах. Он срывал с лица Алексея слезы, которые тот даже не чувствовал. Внутри была лишь абсолютная, всепоглощающая тишина. Тишина после взрыва. Не было ни злости, ни отчаяния, ни даже боли. Было ничто.
Он вспомнил лицо Вероники. Холодное, красивое, пустое. «Милое отвлечение». Эти слова звучали у него в голове, как заевшая пластинка. Весь его пыл, его готовность отдать все, его наивная вера в их связь – все это было смешно и жалко.
Он посмотрел на огни города. Там текла чужая жизнь. Счастливая, яркая, правильная. К которой ему не было пути. Его путь заканчивался здесь, на этой крыше, над опостылевшим заводом.
Мысль о самоубийстве не была истеричной или эмоциональной. Она пришла к нему с пугающей, кристальной ясностью. Как единственно логичный выход. Как завершение формулы, все переменные в которой были вычислены и давали нулевой результат.
Он забрался на парапет, не чувствуя ни страха, ни головокружения. Ноги были устойчивы, мысли чисты и пусты в последний раз взглянул на звезды, скрытые городской засветкой. Ни одной падающей. Ни одного знака. Он шагнул вперед.
Не было полета. Был стремительный, неумолимый рывок вниз. Воздух свистел в ушах, забирая последний вздох. Мир превратился в мелькание тусклых огней, темного бетона и ржавых труб.
И в этот миг, за долю секунды до конца, когда его сознание уже начало гаснуть, он увидел ее. Веронику. Она стояла у ворот завода, возле своей черной иномарки. И смотрела. Смотрела прямо на него, падающего. И на ее лице не было ни ужаса, ни удивления. Был лишь интерес. Холодный, исследовательский интерес ученого, наблюдающего за результатом эксперимента.
Она ждала, – пронеслось в его угасающем сознании.
Затем – удар.
Не о бетон. О что-то податливое, темное, резиновое. Что-то, что с оглушительным треском поддалось, поглотило его, а потом с силой вытолкнуло обратно в адскую боль, которая разорвала его тело и сознание на тысячи осколков.
Последнее, что он почувствовал, прежде чем тьма поглотила его полностью, был вкус крови во рту и далекий, нарастающий звук сирены.
Глава 9. Шов между жизнями
Сознание возвращалось обрывками, проплывающими в молочно-белом тумане. Сначала только боль. Глухая, разлитая по всему телу. Потом – звуки. Монотонный пик монитора, приглушенные шаги, шепот.
Он попытался открыть глаза, но веки были свинцовыми. Воспоминания накатили волной: крыша, ветер, огни внизу и ее лицо. Лицо с холодным интересом.
Она ждала.
Эта мысль пронзила мозг острее любой боли. Он не крикнул, лишь слабо застонал, пытаясь от нее отмахнуться.
– Пациент приходит в себя, – прозвучал где-то рядом спокойный женский голос.
Постепенно туман рассеялся. Алексей лежал в больничной палате. Белые стены, капельница, входящая в руку. Он был цел. Сломан, разбит, но цел.
– Вам невероятно повезло, молодой человек, – сказал седовласый врач, изучая его историю болезни. – Падение с такой высоты. Вы упали на тент грузовика с резиновыми уплотнителями. Множественные переломы, сотрясение, но вы живы. Это чудо.
«Чудо»,– с горькой иронией повторил про себя Алексей. Он смотрел в потолок, не чувствуя ничего, кроме пустоты. Спасение не принесло облегчения. Оно вернуло его в мир, в котором ему не было места.
Но странности начались почти сразу. Медсестра, ставящая ему укол, заметила:
– У вас удивительно быстро идет все на поправку. Переломы срастаются с невероятной скоростью. И вы не обращали внимание, что у соседей по палате, после ваших визитов, улучшаются анализы?
Алексей отмахнулся. Ему было не до того. Он был погружен в свое горе, в стыд, в осознание собственной глупости. Он не видел, как по палате на следующий день прошелся главврач, о чем-то тихо поговорил с медперсоналом и бросил на Алексея долгий, изучающий взгляд.
Глава 10. Дело – труба
Прошло два месяца. Алексей выписался из больницы. Он был похож на призрака – ходил на костылях, избегал людей, ни с кем не разговаривал. Мысль о возвращении на завод вызывала у него физическую тошноту. Он сидел в своей убогой квартире и смотрел в стену, пытаясь найти хоть какой-то смысл в том, что осталось от его жизни.
Однажды в дверь постучали. На пороге стояли двое в строгих, дорогих костюмах. Они не были похожи на соцработников или полицейских. В них чувствовалась спокойная сила и деловитость.
– Алексей Игнатов? – спросил один из них, старший. – Мы из корпорации «Ксенос-Индастриз». Можем войти?
Алексей молча пропустил их.
– Мы следим за перспективными кадрами, – начал старший, представившись Артемом. – Ваша работа на ВМЗ, ваши институтские наработки и ваше невероятное восстановление после несчастного случая – все это вызвало у нас профессиональный интерес.
Алексей хмыкнул:
– Какие наработки? Я – инженер с разбитой жизнью. Что вам от меня нужно?
– Мы предлагаем вам работу, – прямо сказал второй человек, помоложе. – Консультанта. С широким кругом обязанностей и частыми командировками.
Он положил на стол папку. Алексей машинально открыл ее и увидел цифру предполагаемого оклада. Его хватило бы на год жизни его прежнего «я». Он смотрел на цифры, не веря глазам.
– Это шутка?
– Мы не шутим, – Артем улыбнулся. – Работа не пыльная. Нужно будет посещать определенные объекты нашей корпорации по всему миру, присутствовать на встречах, давать свою экспертную оценку. Считайте это оплачиваемым путешествием.
Мысль уехать подальше от этого города, от завода, от воспоминаний о Веронике, была слишком соблазнительной. Деньги меняли все. Они давали свободу. Или новую клетку?
– Почему я? – спросил Алексей, вглядываясь в бесстрастные лица гостей.
– Вы – уникальный специалист, – ответил Артем. – И у вас сейчас нет ничего, что могло бы вас удержать. Идеальный кандидат.
Алексей посмотрел в окно, на мокрые крыши своего района. У него действительно не было ничего терять.
– Я согласен.
Глава 11. Позолоченная клетка
Так началась его новая жизнь. Его оформили в штат, выдали кредитку с неограниченным лимитом, пачку загранпаспортов и новый iPhone. Первая же «командировка» была в Париж. Он жил в шикарном отеле на Елисейских полях. Его «работа» заключалась в том, чтобы утром зайти в офис «Ксенос», выпить кофе, кивнуть парочке менеджеров, а потом быть свободным. Вечером – ужин в дорогом ресторане, клуб, прогулки.
Потом был Токио. Он сидел на совещании в небоскребе, глядя на мегаполис за стеклом, а через два часа уже лежал в СПА. Затем – Мальдивы. Его задачей было «проинспектировать» корпоративный бунгало. Инспекция заключалась в принятии солнечных ванн и дайвинге.
Он путешествовал с небольшой командой таких же«консультантов» – веселых, циничных, жадных до удовольствий людей. Они пили лучшее вино, заказывали самые дорогие блюда, их жизнь была одним бесконечным праздником.
Но чем дальше, тем больше Алексея грызла червоточина. Что он делает? Почему им платят такие безумные деньги за абсолютное ничегонеделание? Он пытался задавать вопросы своим коллегам.
– Расслабься, чувак! – хлопал его по плечу веселый Вадим, бывший спортсмен. – Лови момент! Дело – труба, а мы – в шоколаде.
– Нас используют, – говорила мрачноватая девушка Ира, бывший физик-ядерщик. – Но пока платят, неважно как. Главное – условия.
Алексей чувствовал себя заключенным в позолоченной клетке. Его жизнь снова вошла в ритм, но теперь это был ритм бессмысленного потребления. Он был сыт, пьян и богат, но так же пуст, как и в цеху №4. Только обстановка была красивее.
Глава 12. Лицо в толпе
Однажды в Риме, во время «официального обеда» на площади Навона, его взгляд скользил по толпе туристов. И вдруг замер. У фонтана Четырех рек, спиной к нему, стояла женщина. Высокая, с волосами цвета вороньего крыла, собранными в знакомый тугой пучок.
Сердце Алексея бешено заколотилось. Вероника.
Он вскочил из-за стола, не слушая окликов товарищей, и бросился к фонтану. Он пробрался сквозь толпу, схватил женщину за руку.
– Вероника!
Незнакомка обернулась. Испуганное лицо итальянки. Никакого сходства.
– Scusi, scusi – пробормотал он, отступая.
Он стоял, тяжело дыша, и понимал, что призраки прошлого никуда не ушли. Они ждали своего часа. И эта безумная, роскошная жизнь – лишь временная анестезия. Что-то должно было случиться. Ловушка должна была захлопнуться.
Он почувствовал это кожей. И впервые за долгие месяцы праздности ему стало по-настоящему страшно. Он смотрел на веселящихся коллег и видел не людей, а барашков, которых откармливают на убой. И себя в их числе.
Глава 13. Тень на карте
«Командировка» в Норвегию отличалась от всех предыдущих. Настроение у сопровождающего менеджера из «Ксенос» было напряженным, маршрут – запутанным. Их джип мчался не по живописным фьордам, а по унылой, безлюдной дороге вглубь скалистого побережья, где хмурое небо почти сливалось с темными водами Северного моря.
– Куда мы едем? – спросил Алексей, глядя на проплывающие за окном скалы, поросшие чахлым мхом.
– Старая метеостанция, – буркнул менеджер, не отрывая глаз от дороги. – Корпорация выкупила ее для исследований. Нужен ваш взгляд.
«Взгляд». Это слово всегда казалось Алексею насмешкой. Что он мог увидеть такого, чего не видели десятки других специалистов?
Вскоре впереди показалось сооружение – несколько обшарпанных бетонных коробок, вросших в скалу. Возле него уже стояли два внедорожника с логотипом «Ксенос». Несколько человек в непрактичных для этого места белых защитных костюмах суетились на входе.
Воздух здесь был неподвижным и густым. Давление, казалось, висело не только в атмосфере, но и в самой реальности. Даже шум ветра и прибоя доносился сюда приглушенно, как из-за толстого стекла.
– Ваша задача – провести здесь два часа, – сказал менеджер, оставаясь в машине. – Осмотрите здание, составьте отчет об общем состоянии конструкций.
Алексей вышел. Его коллеги по «отдыху» – Вадим и Ира – неохотно поплелись за ним.
– Мерзкое место, – проворчала Ира, кутаясь в куртку. – Чувствуешь? Как будто в ухо ватой заткнули.
– Бред, – отмахнулся Вадим, но и он выглядел напряженным.
Команда вошла во внутрь. Станция была заброшена. В коридорах валялись обломки старого оборудования, пахло плесенью. Лампы, проведенные «Ксенос», мигали, отбрасывая нервные тени.
Именно здесь Алексей впервые почувствовал это отчетливо. Не просто тревогу, а физическое ощущение. Словно где-то рядом работала гигантская, невидимая турбина, излучающая неслышимый гул, от которого зубы начинали ныть, а в висках давило.
Они спустились в подвальный уровень. И тут Вадим, шедший первым, резко остановился.
– Что это? – прошептал он.
В конце коридора воздух струился и переливался, как над раскаленным асфальтом. В центре этого марева висело нечто. Бесформенный сгусток переливающихся цветов, размером с человека. От него исходил тот самый гул. Он пульсировал, и с каждой пульсацией контуры коридора за ним искажались, словно отражение в кривом зеркале.
– Назад – выдавила Ира.
Но было поздно. Марево резко качнулось и поползло на них. Оно не просто двигалось – оно растягивалось, пытаясь окружить. Вадим, обезумев от страха, рванулся к запасному выходу, споткнулся и упал. Ира застыла на месте, не в силах пошевелиться.
Алексей стоял, парализованный. Он видел, как стены вокруг аномалии начали покрываться инеем, а металлические трубы – скручиваться в спирали. Его собственное тело пронзила волна тошноты и леденящего холода.
И тут с ним случилось то, чего он не понимал. Вместо страха его вдруг наполнила ярость. Ярость на эту штуку, нарушающую законы мира. Ярость на «Ксенос», который привел их сюда. Ярость на всю свою жизнь, полную лжи и манипуляций.
Он сделал шаг ВПЕРЕД. Навстречу пульсирующему кошмару.
– Алексей, нет! – закричала Ира.
Но он уже был рядом. Аномалия, казалось, обрадовалась новой жертве. Она ринулась на него, пытаясь поглотить.
Но неожиданно растворилась.
Не со взрывом, не со вспышкой. Она просто схлопнулась. Словно мыльный пузырь, тронутый пальцем. Один миг – был мерцающий, гудящий ужас, заполняющий коридор. Следующий миг – лишь пустой, пыльный подвал, пахнущий плесенью. Гул стих. Давление пропало. Алексей стоял, тяжело дыша, и смотрел на свои руки. Они дрожали.
Вадим поднялся, уставившись на него с диким взглядом. Ира медленно подошла ближе.
– Что… что ты сделал? – прошептала она.
Алексей не знал, что ответить. Он и сам не понимал. Он просто был там. Его присутствие уничтожило это. Дверь наверху с грохотом распахнулась. Вниз спустились люди в белых костюмах, уже без противогазов. Старший, мужчина с холодными глазами, оглядел чистый подвал, а потом пристально посмотрел на Алексея.
– Протокол «Ноль» подтвержден, – сказал он кому-то в радиомикрофон. – Объект нейтрализован. Инцидент исчерпан.
Его взгляд вернулся к Алексею, в нем читалось не удивление, а удовлетворение. Словно ученый, наконец-то получивший ожидаемый результат эксперимента.
– Поздравляю, Игнатов, – сухо произнес он. – Курорт окончен. Пришло время узнать, за что «Ксенос» платит вам такие деньги.
Глава 14. Цена правды
Обратный путь был молчаливым. Никаких шуток, никаких разговоров о будущих развлечениях. Вадим и Ира смотрели на Алексея не как на друга, а как на нечто чужеродное и пугающее. Их отселили в другой отель, а его под усиленным эскортом доставили в невзрачное офисное здание на окраине Осло.
Его провели в кабинет без окон. За столом сидел тот самый человек с холодными глазами, представившийся директором Аркадием Петровичем.
– Присаживайтесь, Алексей, – его голос был спокоен и лишен эмоций. – Миф о Сизифе прекрасен, но таскать камни вверх по склону – занятие для тех, у кого нет выбора. У вас он появился.
– Что это было? – выдохнул Алексей, все еще чувствуя на языке привкус озона и ту самую, странную пустоту после исчезновения аномалии.
– Это была реальность, – ответил Аркадий Петрович. – Та, что скрыта за ширмой привычного мира. Трещины в ткани бытия. Места, где законы физики ослабевают. Мы называем их Аномальными Зонами Проявления, или АЗПами.
Он откинулся на спинку кресла.
–Вы – «Нулевой», Алексей. Уникальный статистический артефакт. Ваше биополе, ваша самая суть является антитезисом аномальной энергии. Вы – живой антидот от хаоса. Ваше присутствие гасит слабые АЗП и ослабляет сильные.
Кусочки пазла с грохотом встали на место в голове Алексея. Бессмысленные командировки. Курорты. Его всегда возили в определенные места, в определенное время.
– Все эти поездки… Париж, Токио… – прошептал он. – Это не был отдых. Это были… миссии?
– Корректно, – кивнул директор. – Пассивный контроль. Пока вы наслаждались жизнью, ваше присутствие стабилизировало фоновые выбросы в тех регионах. Дешево, эффективно и без лишнего шума. Но Норвегия это был первый активный вызов. И вы справились.
Алексей сгреб пальцами волосы. Его использовали. С самого начала. Его боль, его падение, его «спасение»… Все это было частью какого-то плана?
– А Вероника? – с трудом выдавил он. – Она тоже из «Ксенос»?
Тень чего-то, похожего на сожаление, мелькнула в глазах Аркадия.
–Агент Вероника Ларина была приставлена к вам для вербовки и активации. Эмоциональный шок такой силы, как ваше падение, часто служит катализатором для пробуждения способностей «Нулевых». Жестоко? Да. Но необходимо.
Внутри Алексея все закипело. Ярость, унижение, отчаяние. Он был пешкой. Его жизнь искалечили ради того, чтобы превратить в инструмент.
– Я ухожу, – резко сказал он, поднимаясь. – Играйте в свои игры без меня.
– Куда? – спокойно спросил Аркадий. – Обратно в цех? В мир, который может быть уничтожен в любой момент? Вы в мире, где вы – чудо, а не неудачник? Вы видели лицо того, что скрывается в тени. Оно уже видело ваше. Оно вас запомнило. Без нашей защиты вы станете мишенью.
Он положил на стол новый паспорт и конверт с деньгами.
–У вас есть выбор. Вернуться к своей старой жизни и быть сметенным надвигающимся штормом. Или научиться управлять своей силой. Стать не просто гасителем, а Стражем. Мы предлагаем вам обучение. Академия «Предел».
Алексей смотрел на конверт. Старая жизнь манила своим знакомым, серым покоем. Но это был покой могилы. Он снова почувствовал ту самую ярость, что вела его навстречу аномалии. Ярость, которую можно было обуздать и превратить в силу. Он медленно взял конверт.
–Что мне нужно сделать?
Уголки губ Аркадия Петровича дрогнули в подобии улыбки.
–Приготовьтесь, Алексей. Курорт окончен. Начинается самое интересное.
Глава 15. Академия «Предел»
Академия оказалась не небоскребом из стекла и бетона, а суровым комплексом, встроенным в скалы где-то в отрогах Уральских гор. Это место дышало изоляцией и силой. Воздух был холодным и чистым, пахло хвоей и снегом, но под этим скрывался другой запах – озон и сталь.
Первые дни были адом. Его, как и других новобранцев – таких же «пробужденных» с разными, часто уродливыми способностями – сломали до основания, а затем начали собирать заново. Физические тренировки до изнеможения, тактика, оружие, теория аномалий. Его наставник, суровый мужчина по имени Макар, не давал ни секунды покоя.
– Ты – Ноль, – говорил он, пока Алексей на последнем издыхании отжимался на заснеженном плацу. – Ты думаешь, твоя сила – это щит? Это пылесос! Ты впитываешь хаос, гасишь его внутри себя. Вопрос – что с ним происходит дальше? Если не научишься управлять – однажды лопнешь, как перегретый котел.
И Алексей учился. Он часами медитировал в камерах с пониженной аномальной активностью, учась чувствовать потоки энергии внутри себя. Он учился не просто гасить аномалии, а фокусировать свое поле, направлять его, как луч.
Глава 16. Боль – это инструмент
Однажды во время тренировки в симуляторе АЗП его «ранил» энергетический выброс. Острая, жгучая боль пронзила руку. Инструктор уже бежал к нему, но Алексей, закусив губу, сосредоточился. Он представил свою внутреннюю энергию, то самое «нулевое» поле, не как щит, а как нити, как ткацкий станок. Он направил его на рану.
Он почувствовал, как плоть под его пальцами заструилась, заживая с невероятной скоростью. Через минуты на месте ожога осталась лишь розовая, молодая кожа.
Макар, наблюдавший за этим, медленно кивнул.
– Регенерация. Логичное развитие. Твое тело учится использовать поглощенную энергию не для взрыва, а для восстановления. Продолжай.
Но главный прорыв случился позже. Во время упражнения по фокусировке, пытаясь сжать свое поле в максимально плотный шар, Алексей инстинктивно выбросил руку вперед, представив себе клинок. Тот самый, что видел в кошмарах после Норвегии.
Воздух перед его ладонью дрогнул, и на мгновение возникло нечто – короткая, искривленная вспышка света, напоминающая обломок стекла. Она продержалась долю секунды и рассыпалась, но Алексей почувствовал невероятный выброс энергии и острую боль в руке, будто он сунул ее в пламя. Он рухнул на колени, тряся обожженной ладонью.
– Что это было? – прошептал он.
– Биоморфное оружие, – ответил Макар, и в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на уважение. – Материализация твоего поля. Крайне редко и опасно. Твое тело платит за это цену.
Глава 17. Кровь
Теория закончилась быстро. Его первое реальное задание после базового курса было в заброшенном научном городке под Новосибирском. Там, в старом синхрофазотроне, зародился АЗП, порождающий тварей из сгущенного страха и радиации – бледных, длинноруких силуэтов, которые могли проходить сквозь стены.
Команда из трех оперативников, включая Алексея, вошла в здание. Его товарищи – девушка-пиротехник и мужчина, способный создавать твердые световые барьеры – сдерживали тварей, пока Алексей пробивался к эпицентру.
Он шел, и его поле работало, как бульдозер. Твари, приближаясь к нему, теряли форму, расплывались в дрожащее марево и исчезали с тихим шипением. Боль, которую он чувствовал при этом, была теперь знакомой – его тело поглощало чужеродную энергию, преобразуя ее в топливо для своей регенерации.
В зале синхрофазотрона он нашел ядро аномалии – пульсирующий шар искаженного пространства. Его товарищи отступили, едва сдерживая натиск с флангов.
– Ноль, делай свое дело! – крикнул барьерист.
Алексей вдохнул. Он вспомнил боль, гнев, предательство. Он сконцентрировал все это в одной точке перед собой. Его рука выбросилась вперед. На этот раз это был не обломок. Из его кулака, с треском ломающего воздух, вырос короткий, кривой клинок из чистой энергии. Он был нестабильным, дрожащим, но реальным.
Одного удара хватило. Клинок вошел в ядро, и тот лопнул, как перезрелый плод. Волна энергии отбросила всех от дверей. Когда они поднялись, аномалии не было.
Алексей стоял, тяжело дыша. Его рука дымилась, кожа была обуглена, но он уже чувствовал, как под ней начинается зуд – признак регенерации. Он посмотрел на своих напарников. В их глазах он увидел не страх, а признание.
Он больше не был гасителем. Он стал оружием.
Глава 18. Становление Стражем
Годы пролетели в бесконечной череде миссий, тренировок и боли. Алексей Игнатов, некогда несчастный инженер, стал оперативником «Ноль», одним из самых эффективных Стражей «Ксенос». Его способности отточились. Теперь он мог вырастить из воздуха не просто клинок, а любое оружие, которое мог представить – щит, копье, шипастую паутину, способную опутать аномалию. Его регенерация позволяла ему выживать там, где другие погибали.
Он видел все – от древних проклятий в египетских гробницах до инопланетных вирусов в антарктических льдах. Были и небольшие восстания внутри самой «Ксенос» – группы, желавшие не контролировать аномалии, а поклоняться им или использовать как оружие. Он участвовал в их подавлении. Мир был хрупким, и он был одним из тех, кто держал его на плечах.
Алексей почти забыл вкус нормальной жизни. Почти. Иногда по ночам ему снился цех, Семеныч и лицо Вероники. Но это были уже призраки другого человека.
Однажды, после особенно тяжелого задания по ликвидации мятежа в африканском филиале, где пришлось столкнуться с мутировавшими оперативниками, он получил ранение. Не обычное – коготь одного из мутантов был пропитан искажающей реальность энергией. Его регенерация буксовала, не в силах справиться с чужеродным вирусом хаоса. Рана на боку, глубокая и воспаленная, сочилась черным светом, причиняя невыносимую боль.
Врачи «Ксенос» развели руками.
– Нам не под силу. Эту заразу может выжечь только установка «Прометей» в спецгоспитале Новосибирска. Немедленная транспортировка.
Его, зафиксированного в стазис-капсуле, погрузили на бронированный поезд, идущий через Урал. Он лежал в полубреду, чувствуя, как чужая энергия разъедает его изнутри. Его напарница, молодая оперативница по имени Лика, сидела рядом, не отрывая взгляда от мониторов.
– Держись, старик, – бормотала она. – Скоро будем там.
Поезд мчался сквозь ночь. Алексей сквозь туман в сознании видел мелькающие за окном огни поселков. Казалось, еще немного – и он получит помощь.
Внезапно поезд дернулся, заскрежетал тормозами и встал посреди абсолютной темноты. Свет погас, аварийное освещение выбросило в вагон багровые блики.
– Что случилось? – попытался подняться Алексей, но боль приковала его к капсуле.
Лика взглянула в окно, и ее лицо исказилось ужасом.
–Ноль… Смотри…
Алексей повернул голову. За окном, в небе, плыла багровая луна. Но это была не луна. Это был гигантский, пульсирующий глаз. Небо было усыпано такими глазами. А на земле, от горизонта до горизонта, поднимались, вылезали из теней, сползали с гор чудовищные, не поддающиеся описанию силуэты. Воздух наполнился ревом, скрежетом и звоном бьющегося стекла.
Связь в наушнике Лики взорвалась единым, всепланетным криком, полным статики и паники:
–ВСЕМ… ВСЕМ ОТРЯДАМ… ЭТО… ДЕНЬ ЧИСТКИ! ОНИ… ОНИ ВЕЗДЕ! МИР… МИР Г…
Сигнал прервался.
Лика смотрела на Алексея, ее глаза были полны ужаса.
–Что это? – простонала она.
Алексей лежал, чувствуя, как багровый свет Дня Великой Чистки ложится на его лицо. Его рана вдруг заныла с новой силой, откликаясь на зов всемирной аномалии. Он посмотрел на свои руки. Они снова были всего лишь руками. Руками смертельно раненого человека, застрявшего в аду, который наступил для всех. И тогда, сквозь боль и отчаяние, в нем зажглась знакомая, холодная искра. Искра гнева.
Он посмотрел на Лику.
–Открой капсулу.
Глава 19. Ад, застывший в стекле
Багровый свет лился сквозь бронированное стекло, окрашивая все внутри вагона в цвет запекшейся крови. Воздух, еще несколько минут назад наполненный ровным гудением систем, теперь был неподвижен и тяжел. Его приходилось втягивать в себя с усилием, словно он состоял из металлической пыли.
– Открой капсулу, – повторил Алексей, и его голос прозвучал хрипло, почти неслышно.
Лика, все еще находясь в ступоре, механически потянулась к защелкам. Ее пальцы дрожали. С шипением гидравлики крышка капсулы отъехала. Холодный воздух ударил в лицо Алексея, но он не почувствовал облегчения. Боль в боку вспыхнула с новой, ослепляющей силой, отзываясь на каждый вздох, на каждый багровый проблеск за окном.
Он попытался приподняться, но тело не слушалось. Мутировавший яд, словно живой, сжимал его внутренности стальными щупальцами.
– Не могу – выдохнул он, падая обратно на стерильную подушку.
Лика, наконец, вышла из оцепенения. Ее глаза, широко раскрытые, блуждали по его лицу, по ране, по тьме за окном.
– Что мы будем делать? – ее шепот был полон детского ужаса. – Сигнал мертв. Двигатели мертвы. Мы посреди ничего.
Алексей заставил себя сконцентрироваться. Сквозь туман боли он пытался оценить ситуацию. Поезд стоял, накренившись. За окном, в багровом свете, мелькали тени – огромные, искаженные, не подчиняющиеся законам перспективы. Он услышал отдаленный, леденящий душу звук – не то рев, не то скрежет разрываемого металла, доносящийся со стороны локомотива.
– Оружие – просипел он. – Принеси мое оружие.
Они везли его личный арсенал – несколько штурмовых винтовок, гранаты. Но главное оружие было в нем самом. И сейчас оно было сломано. Лика кивнула, замотанной куклой поплелась к сейфу в конце вагона. Ее движения были резкими, лихорадочными.
Алексей лежал и смотрел в потолок. Багровый свет пульсировал в такт его боли. Он пытался почувствовать свое «нулевое» поле, ту самую силу, что годами была его щитом и мечом. Но там была лишь дыра. Чужеродная инфекция выедала его изнутри, оставляя после себя холодную, мертвую пустоту. Впервые за долгие годы он был по-настоящему беззащитен.
Внезапно поезд содрогнулся от мощного удара по корпусу. Раздался оглушительный звук рвущейся стали. Вагон качнуло, с полок посыпалось оборудование. Лика вскрикнула, упав на колени.
– Они здесь – прошептала она, в ужасе глядя на деформирующуюся стену вагона.
Алексей видел, как толстый металл вмялся внутрь, будто его давил гигантский пресс. Но это был не пресс. Это было нечто живое. Что-то огромное и тяжелое медленно, неумолимо ползло по крыше вагона. Слышался мерзкий, влажный шорох чешуи о сталь.
Он сгребал последние крохи силы. Его правая рука дернулась. Он попытался сконцентрироваться, вырастить хотя бы кинжал, осколок своей воли. Ладонь вспыхнула болью, на секунду озарившись тусклым свечением, но ничего не вышло. Только искры, погасшие в багровой тьме.
С потолка посыпалась краска. Стальная балка прогнулась с душераздирающим скрипом.
– Лика – хрипло крикнул он. – Беги… через аварийный… выход…
Но было уже поздно. Стена вагона с грохотом разошлась по швам. Не багровый свет, а абсолютная, густая тьма хлынула внутрь. И из этой тьмы на них уставились десятки бледных, лишенных век глаз.
Глава 20. Шепот в багровой мгле
Тварь не вломилась с ревом. Она истекла внутрь, как смола. Ее тело было жидкой тенью, усеянной бледными, мерцающими глазами. Они не просто смотрели – они сканировали, впитывая их ужас. Воздух застыл, наполненный низкочастотным гулом, от которого кровь стыла в жилах.
Лика застыла на полпути к сейфу, ее рука с пистолетом беспомощно повисла в воздухе. Она не стреляла. Не могла. Ее разум был парализован этим взглядом.
Алексей, пригвожденный к капсуле болью, чувствовал, как его собственная аномальная сущность, его «ноль», корчится в агонии. Он был не щитом, а раной, приманкой. Тварь медленно поползла к нему, игнорируя Лику. Ее жидкое тело струилось по полу, оставляя за собой слизкий, фосфоресцирующий след.
– Нет – хрипло прошептал Алексей. Он пытался оттолкнуться, но его тело было свинцовым.
И тогда Лика сломалась. Не крикнула. Не выстрелила. Она издала тонкий, животный вой и рванулась к аварийному люку в конце вагона. Ее пальцы скользили по защелке, не в силах ухватиться.
Тварь на мгновение замерла. Один из ее глаз, размером с тарелку, медленно повернулся в сторону девушки. Лика обернулась, и Алексей увидел в ее глазах не просто страх, а полное, абсолютное уничтожение рассудка. Из темной массы твари вытянулся тонкий, костяной щупалец. Он не поразил ее. Он коснулся ее виска. Легко, почти нежно.
Лика замерла. Ее вой оборвался. Глаза остекленели. Из ее полуоткрытого рта полился тихий, монотонный поток слов на неизвестном языке, полный щелчков и скрежета. Она перестала быть человеком. Она стала ретранслятором, марионеткой.
Алексей смотрел, и его собственный страх начал кристаллизоваться в ледяную ярость. Он видел, как тварь снова поползла к нему, а Лика, его напарница, стояла в стороне и бормотала проклятия на языке хаоса.
Он сосредоточился на боли. Не пытаясь ее подавить, а погрузившись в нее. Он представил свою зараженную рану не как слабость, а как шлюз. Шлюз, ведущий в ту самую пустоту, которую он порождал.
Тварь была уже рядом. Ее щупальца потянулись к его груди, к источнику боли. Холодок от них обжигал кожу.
Алексей закрыл глаза. Он не молился. Он приказал. Самому себе. Своей сломанной силе. Своей угасающей жизни.
«ДАЙ.»
Он не вырастил клинок. Он вырвал его из самого нутра. С хрустом ломающихся ребер и разрываемой плоти, из его раны вырвался сгусток искаженного света. Это не было оружие. Это был крюк. Кривой, зубчатый обломок его собственной жизни, материализовавшейся агонии.
Он вонзился в жидкое тело твари. Раздался не звук, а ощущение – вселенский, беззвучный визг. Бледные глаза на миг вспыхнули ослепительно белым, а затем начали гаснуть, один за другим. Тварь не исчезла. Она схлопывалась, втягиваясь в саму себя, поглощаемая черной дырой его боли.
Когда последний глаз погас, на полу осталась лишь лужица темной, быстро испаряющейся слизи. И леденящая тишина, нарушаемая лишь бормотанием Лики.
Алексей лежал, обливаясь холодным потом. Боль была теперь всепоглощающей. Он чувствовал, как что-то внутри него надорвалось окончательно. Цена была ужасна. Но он был жив.
Он повернул голову и увидел, что Лика перестала бормотать. Она смотрела на него. И в ее глазах не было ничего. Ни страха, ни осознания. Лишь пустота, более глубокая, чем та, что он только что уничтожил.
За окном, в багровом свете, что-то огромное зашевелилось. День Великой Чистки только начинался.
Глава 21. Плоть от плоти тьмы
Тишина после схлопывания твари была оглушительной. Ее нарушало лишь хриплое, прерывистое дыхание Алексея и ровный, монотонный гул, доносящийся извне – словно вся планета превратилась в гигантский, больной организм. Багровый свет пульсировал, словно сердце этого нового мира.
Алексей лежал, чувствуя, как рана на боку живет своей собственной жизнью. Она не просто болела – она пожирала его изнутри, питаясь тем выбросом силы, который он только что совершил. Под обугленной кожей что-то шевелилось, что-то чужеродное и живое.
Лика стояла неподвижно, уставившись в пустоту. Ее пистолет валялся на полу. Алексей попытался позвать ее, но из его горла вырвался лишь хриплый, кровавый кашель.
И тогда стена вагона напротив снова зашевелилась. Но на этот раз это была не атака. Это было рождение.
Сталь начала вздуваться, покрываясь пузырями и прожилками, похожими на вены. Из нее сочилась черная смола, которая на глазах формировала нечто новое. Не чудовищное, а отвратительно-узнаваемое. Это была человеческая фигура. Безликая, гладкая, словно вылепленная из жидкого угля. Она медленно отделилась от стены и сделала шаг вперед.
За ней – вторая. Третья.
Они не нападали. Они просто стояли, их «головы» повернуты в его сторону. Без глаз, без ртов, но Алексей чувствовал на себе тяжесть их внимания. Они были порождениями этого нового мира, его детьми. И они смотрели на него – на аномалию внутри аномалии, на инородное тело.
Один из гуманоидов поднял руку. Его ладонь растекалась, превращаясь в нечто вроде воронки. Из нее выполз длинный, тонкий щупалец, увенчанный чем-то похожим на медицинский зонд. Он медленно пополз к Алексею.
Отчаяние охватило его с новой силой. Он не мог повторить тот выброс. Он чувствовал, что следующий стоил бы ему жизни. Он был прикован к капсуле, беспомощная лабораторная крыса.
Щупалец коснулся его груди. Холодный, металлический на ощупь. Он полз вверх, к его горлу, к лицу. Алексей зажмурился, готовясь к худшему.
Резкий, сухой хлопок.
Алексей открыл глаза. Голова ближайшего гуманоида разлетелась на куски, превратившись в брызги черной жижи. Фигура беспомощно рухнула.
Второй хлопок. Второй гуманоид замертво упал.
Из пролома в стене, ведущего в соседний вагон, шагнула фигура в обгоревшей, пропитанной кровью и сажей форме Стража. В руках у нее дымился тяжелый пистолет-пулемет. Это была женщина, ее лицо было испачкано копотью и следами ожогов, но взгляд был ясным и острым, как лезвие.
– Довольно зрелищное шоу, Ноль, – ее голос был хриплым от дыма, но твердым. – Плюешь собственными внутренностями. Креативно.
Она безжалостным движением пристрелила третьего гуманоида, а затем короткой очередью уложила и пустующую Лику. Тело девушки безжизненно сползло на пол. Женщина даже не взглянула на нее.
– Жалко. Но она уже не была одной из нас.
Она подошла к капсуле, ее глаза оценивающе скользнули по ране Алексея.
– Капитан Ольга Скоробогатова. Выглядишь хуже, чем падаль в солнечный день.
– Ты…ты кто? – просипел Алексей.
– Выжившая, – коротко бросила она, наклоняясь и с силой вводя ему в шею автоинъектор. – Это не вылечит тебя. Но приглушит твое свечение. Пока мы не доберемся до «Прометея». Ты, черт бы тебя побрал, сейчас единственная причина, по которой этот поезд еще не разобрали на молекулы.
Она отломила пустой инъектор и швырнула его в сторону.
– Держись, Игнатов. Ад только начинается, а у меня приказ – доставить тебя живым. Что бы там ни творилось с этим проклятым миром.
Глава 22. Сквозь багровую глотку
Волна химической прохлады разлилась по жилам, на секунду приглушив вселенскую боль в боку. Это не было облегчением – это была заморозка, отсрочка приговора. Алексей судорожно вздохнул, впервые за долгие минуты сумев втянуть воздух полной грудью без хриплой судороги.
– Не благодари, – проворчала Ольга, перезаряжая оружие. Ее движения были выверенными, автоматическими, словно она чистила картошку, а не готовилась к выходу в ад. – Твое аномальное дерьмо светилось, как новогодняя елка. Приманивало всю эту нечисть, как падаль – мух.
Она рванула его за плечо, грубо вытаскивая из разбитой капсулы. Алексей застонал, мир поплыл перед глазами. Его ноги не держали.
– Держись, черт тебя дери! – ее голос прозвучал прямо у уха, жестко и безжалостно. – Я не собираюсь тебя тащить. Или идешь, или оставляю на закуску местной фауне.
Опираясь на нее и на стену, Алексей кое-как встал. Каждый мускул кричал от протеста. Он посмотрел на тело Лики, лежащее в луже крови. Пустота в ее глазах казалась теперь блаженством по сравнению с тем, что ждало их снаружи.
Ольга, не выпуская его из-под мышки, выдернула из сейфа две штурмовые винтовки, сунула одну ему в бессильно повисшие руки, другую перекинула за спину. Затем она двинулась к аварийному люку.
– Куда? – хрипло спросил Алексей.
– Вперед. К локомотиву. Рация мертва, но контрольный блок должен иметь автономный маячок. Если его активировать может, кто-то и услышит.
Она пихнула его в спину, и они вывалились из вагона.
Багровый свет обрушился на них, тяжелый и густой, как сироп. Воздух был насыщен запахом – сладковатым, тошнотворным, как гниющая плоть, смешанной с озоном после грозы и едкой гарью. Земля под ногами была неестественно мягкой, вязкой, словно почва превратилась в гигантскую внутренность какого-то существа.
Алексей огляделся. Они стояли в глубокой выемке, по которой пролегали пути. Стенки из глины и камня были испещрены странными, пульсирующими прожилками, излучающими тот же багровый свет. Небо было скрыто маревом, сквозь которое пробивались лишь смутные очертания чего-то огромного и недвижимого.
Ольга толкнула его вперед, по направлению к локомотиву. Поезд был похож на мертвую змею, разорванную в нескольких местах. Из некоторых вагонов доносились звуки – не крики, а нечленораздельное хлюпанье, скрежет, бормотание.
Они сделали несколько шагов, как из пролома в вагоне перед ними выползла фигура в форме проводника. Его лицо было искажено неестественной улыбкой, рот растянут до ушей. Он полз на четвереньках, его суставы выгибались под невозможными углами.
– Прекрати – булькающе просипел он. – Останься.
Ольга, не сбавляя шага, подняла винтовку и всадила ему в голову короткую очередь. Тело дернулось и затихло.
– Не смотри, – бросила она Алексею. – Они уже не люди.
Они пробирались вдоль состава, как с насыпи на них упала тень. Нечто с телом, напоминающим раздутую, облезлую саранчу, но с человеческими руками и лицом, застывшим в маске ужаса. Ольга выстрелила навскидку, снесла ему голову, и оно, судорожно, свалилось под откос.
С каждым шагом Алексей чувствовал, как багровая муть вокруг давит на сознание. Шепот. Он начал слышать шепот. Не в ушах, а прямо в голове. Тихий, настойчивый, полный обещаний покоя, если он просто остановится и сдастся.
– Не слушай, – сквозь зубы процедила Ольга, словно читая его мысли. – Это они. Чистка. Они выедают разум. Держись за боль. Боль – это якорь.
Они почти добрались до локомотива. Кабина была разворочена, стекла выбиты. Внутри никого.
– Жди здесь, – приказала Ольга, подталкивая его к колесу. – Я попробую добраться до блока.
Она исчезла в проломе. Алексей прислонился к холодному металлу, пытаясь не слушать шепот, нарастающий в его голове. Он смотрел на багровое небо, на пульсирующие прожилки на скалах, и понимал – это не просто нападение. Это превращение. Мир перерождался во что-то чудовищное, и они были всего лишь лишними клетками в его новом теле.
Из разбитого окна кабины донесся резкий, трижды повторенный сигнал. Маячок. Ольга сделала это.
Но ответил им не радиосигнал спасения. С багрового неба, медленно, словно капли густой крови, начали отделяться темные, бесформенные массы. Они плыли вниз, прямо на них. Ольга выскочила из кабины, ее лицо было искажено не страхом, а яростью.
– Бежим! К туннелю! – она указала на темный провал в скале в сотне метров от них.
Она схватила Алексея, и они побежали. Вернее, попытались бежать. Ноги вязли в мягком грунте, багровый свет слепил, а с неба опускалась неизбежность.
Алексей оглянулся. Одна из масс, похожая на гигантский, студенистый пузырь с щупальцами, приземлилась на локомотив. Металл зашипел и начал растворяться.
Боль в боку вспыхнула с новой силой, отозвавшись на близость чего-то невероятно мощного. Он споткнулся и упал. Ольга попыталась его поднять, но ее взгляд был прикован к туннелю.
Из его темноты, навстречу им, медленно выходила фигура. Высокая, в идеально чистой, не пострадавшей форме «Ксенос». На ее лице играла легкая, почти невесомая улыбка.
Это была Вероника.
Глава 23. Хозяйка багрового сна
Ветер, густой и пахнущий гнилью, затих. Шепот в голове Алексея смолк, затаился, уступив дорогу. Вероника стояла перед входом в туннель, словно не замечая апокалипсиса вокруг. Ее форма была безупречной, волосы уложены в тот самый тугой пучок. Только глаза они больше не были льдом. Они были багровыми глубокими колодцами, в которых пульсировал тот же свет, что и на небе.
– Алексей, – ее голос был прежним, мелодичным и спокойным, отчего по спине Алексея пополз настоящий мороз. – Как я рада, что ты жив. Хотя «жив» – понятие относительное сейчас, не правда ли?
Ольга вскинула винтовку, но не стреляла. Ее взгляд метался между Вероникой и спускающимися с неба студенистыми массами.
– Агент Ларина. Доложи обстановку, – скомандовала Ольга, пытаясь вернуть хоть какую-то видимость субординации в этот хаос.
Вероника медленно повернула к ней голову, словно заметила впервые.
– Капитан Скоробогатова. Все еще пытаешься навести порядок в горящем доме. Милая. Но твои услуги больше не требуются.
Ольга выстрелила. Короткая очередь. Пули вошли в Веронику, не оставив следов. Они просто исчезли, как капли дождя в океане. Вероника улыбнулась чуть шире.
– Сила. Воля. Преданность. Все это – лишь узоры на поверхности. А мы сейчас опускаемся в самую глубину.
Она сделала шаг вперед. Ольга отступила, прикрывая собой Алексея.
– Что ты такое? – прохрипел Алексей, с трудом поднимаясь на колени.
– Я – пробуждение, – ответила Вероника, и ее голос зазвучал эхом, в котором слились тысячи шепотов. – Я – тот, кто смотрит из-за занавеса. Твоя боль, твоя сила, твое падение все это было семенами. А сейчас урожай.
Она протянула руку в сторону Ольги.
– Ты мешаешь. Иди к остальным.
Пальцы Вероники не шевельнулись, но Ольга вдруг застыла, ее глаза закатились. Из ее носа и ушей потекла черная жижа. Она рухнула на колени, потом на бок, дергаясь в беззвучных конвульсиях. Ее тело начало терять форму, растекаясь по странной почве, становясь ее частью.
Алексей смотрел на это, и его охватило не отчаяние, а бездонная, ледяная пустота. Все кончено.
Вероника подошла к нему, ее багровые глаза светились с нечеловеческим любопытством. Она присела на корточки, ее лицо оказалось в сантиметрах от его.
– Не бойся, – прошептала она. – Это не конец. Это перерождение. Ты был ключом, Алексей. Твоя «нулевая» сущность, разбуженная болью, стала тем самым резонатором, который ослабил границы. Позволил нам войти.
Она коснулась пальцами его раны. Боль вспыхнула с такой силой, что он закричал.
– Ты все еще полезен, – сказала она, и в ее голосе прозвучала та самая деловая интонация, что была у нее в цеху. – Твоя плоть помнит, как быть стабильной. Это ценный ресурс. Ты станешь семенем нового порядка. Основой. Она встала, глядя на него сверху вниз.
– Возьми его.
Из туннеля вышли двое таких же, как те, что были в вагоне – безликие гуманоиды из жидкой тьмы. Они взяли Алексея под руки и потащили в черноту туннеля. Он не сопротивлялся. В нем не осталось сил даже на страх.
Он видел, как багровый свет входа медленно сужается, пока не превратился в тонкую алую нить, а затем и она погасла.
Его поглотила абсолютная, беспросветная тьма. Тишина здесь была еще громче, чем снаружи. И только шепот Вероники звучал у него в голове, настойчивый и ласковый:
«Спи. Расти. Принадлежи нам».
Последнее, что он почувствовал, прежде чем сознание окончательно угасло, было странное ощущение – будто его корни пускают в каменную почву, а пальцы начинают слипаться, готовые прорасти во что-то новое. Во что-то вечное.
Глава 24. Геометрия плоти
Сознание вернулось не вспышкой, а медленным просачиванием. Он не открыл глаза – Алексей ощутил, что они уже открыты, но видят лишь густую, бархатистую тьму, непроглядную и беззвездную. Он лежал на спине. Поверхность под ним была не холодной и не теплой, она была нейтральной. Гладкой, как отполированный камень, но дышащей едва уловимой пульсацией.
Он попытался пошевелить рукой. Мышцы откликнулись с трудом, словно его конечности зацементировали в густой сироп. Движение было мучительно медленным. Когда пальцы наконец коснулись того, на чем он лежал, он ощутил не чужеродный материал, а нечто знакомое. Это была плоть. Такая же, как его собственная, но лишенная тепла, идеально гладкая и сросшаяся в единый, живой пол.
Шепот Вероники исчез. Его сменило другое – низкочастотное гудение, исходившее отовсюду. Оно не звучало в ушах, а вибрировало в костях, в зубах, в самой сердцевине его существа. Это был гул самого места. Гул машины, организма, реальности – он не мог определить.
Он повернул голову, с трудом преодолевая сопротивление. В кромешной тьме начали проступать очертания. Смутные, размытые, как тени на дне океана. Он лежал в центре обширного пространства. Стены, пол, потолок – все было сформировано из той же живой, пульсирующей плоти. В стенах угадывались ритмичные движения, словно под ними текли гигантские артерии.
В метре от него из пола поднималась странная структура – нечто среднее между сталагмитом и стеблем неизвестного растения. Она была сложена из спрессованных, искаженных форм, которые он с ужасом начал узнавать. Сломанные ребра, скрюченные пальцы, фрагменты позвоночников, все сросшееся в единую, жуткую скульптуру. Это был не монумент, а утилитарное сооружение. По его поверхности медленно струились капли того же черного вещества, что истекло из Ольги.
«Расти. Принадлежи нам».
Его собственная рана отозвалась тупой, ноющей болью. Он посмотрел на нее. В багровом полумраке, исходившем от стен, он увидел, что края раны не просто зажили. Они срослись с поверхностью пола. Тонкие, похожие на корни нити его собственной плоти врастали в живой камень, удерживая его, как якорь.
Паника, которую он подавлял, хлынула наружу. Он рванулся, пытаясь оторваться. Это было похоже на попытку оторвать собственную кожу. Боль, острая и жгучая, пронзила его, и он с криком рухнул обратно. Место, где Алексей порвал «корни», тут же начало сочиться кровью, но через несколько секунд из пола потянулись новые, тонкие щупальца, спеша залатать повреждение, прирасти к нему снова.
Он был прикован. Не цепями, а самой своей биологией.
В темноте что-то зашевелилось. Одна из стен вздулась, и из нее медленно вышла фигура. Это был один из безликих гуманоидов. Он подошел к странному сооружению из костей, провел по нему рукой, и структура ответила тихим, влажным щелчком. Гуманоид повернул свою гладкую голову в сторону Алексея, словно проверяя его состояние, затем так же медленно вернулся в стену, растворившись в ней.
Это было хуже любой пытки. Это было безразличие безупречного, работающего механизма. Он был деталью. Деталью, которую подключили к системе.
«Ноль» закрыл глаза, пытаясь отгородиться от ужаса, но тут же ощутил его с новой силой. Внутри. Его «нулевая» сущность, его дар, его проклятие – она не исчезла. Она была здесь, сдавленная, запертая в этой новой реальности. Он чувствовал ее, как слепой чувствует отсутствие света. Сущность была искажена, перекручена этой средой, но она была. И она пыталась бороться.
Алексей сконцентрировался на этом чувстве. На крошечной частице себя, которая все еще оставалась собой. Он не пытался гасить что-то вокруг. Он попытался сжать это внутрь. Создать хоть крошечный пузырь своей воли, своего «Я» в этом море чужеродной плоти.
Сначала ничего не происходило. Лишь головная боль и усилившееся гудение, словно система заметила неисправность. Но потом он почувствовал это. Микроскопическую область вокруг своей груди, где густой, насыщенный воздух стал на долю процента чище. Где пульсация пола ослабла на ничтожную величину
Это было ничто. Капля в океане. Но это было его каплей.
Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Они превратили его в семя. Но они забыли, что семя несет в себе не только покой роста, но и взрыв жизни. Взрыв, который раскалывает асфальт.
Он снова сосредоточился, вгрызаясь в свою сущность, как в последний оплот. Он не знал, сколько у него времени. Не знал, что из этого выйдет. Но это было единственное действие, которое имело смысл.
В кромешной тьме, пригвожденный к живому полу, Алексей Игнатов начал свою тихую, отчаянную войну. Не за спасение мира. За право называть свою душу своей.
Глава 25. Анатомия распада
Война велась в тишине, измеряемая ударами сердца, которое отбивало все тот же чужой ритм. Алексей стал картографом собственной гибели. Он изучал врага изнутри. Его «нулевая» сила, сжатая в тугой, болезненный комок в груди, была похожа на слепое, загнанное животное. Она не могла исцелить его – плоть вокруг была сильнее, она была самой реальностью. Но она могла отрицать.
Он экспериментировал. Фокусировался на кончике указательного пальца. Представлял его не частью этого мира, а инородным телом, осколком прежней вселенной. Сначала была лишь знакомая головная боль. Затем – тонкое, похожее на зуд ощущение отторжения. Микроскопические «корни», связывающие его палец с полом, на мгновение теряли связь. Кровь проступала из тысячи невидимых ранок. Это длилось доли секунды, и новая порция живой плоти тут же спешила залатать брешь, вживиться в него снова. Процесс был мучительным, как медленное сдирание кожи.
Но это был прогресс. Он учился. Он был учеником в академии собственного уничтожения.
Безликие гуманоиды навещали его с пугающей регулярностью. Они не причиняли ему вреда. Они обслуживали. Один из них принес нечто, напоминающее орган или плод, из которого сочилась питательная черная смола. Он поднес это к губам Алексея. Инстинкт выживания заставил его сделать глоток. Смола была безвкусной, но пьянящей. Она притупляла боль, усыпляла волю, заставляла принять пульсацию пола как нечто естественное. После этого его «нулевой» комок в груди сжимался, становясь меньше и тусклее.
Он понял – его кормят. Кормят этой новой реальностью. И с каждым глотком он становится ее частью.
Как-то раз, в промежутке между визитами хранителей, он попытался дотянуться до костяной структуры рядом с ним. Напрягая каждую мышцу, срывая с пола клочья собственной плоти, он смог коснуться ее холодной, отполированной поверхности. И тут же его сознание затопило. Не образы. Не звуки. Данные. Чистая информация о распаде. Он ощутил миллионы точек на карте мира – бывшие города, поселки, отдельные люди. Одни горели яркими факелами сопротивления, но их огонь быстро угасал. Другие медленно темнели, их сигналы искажались, сливаясь с общим гулом. Он чувствовал, как по всей планете плоть поглощает сталь, как реальность переписывается по новым, чудовищным законам. Это была не метафора. Это была система, и он был подключен к ее серверу.
