Читать книгу Поколение улыбающихся людей - Алексей Процкий - Страница 1
Оглавлениечасть первая
«дневник»
16 июля 2019
3 p.m.
прошла неделя. самая трудная в моей жизни. я никогда не мог представить что чувствуют люди, когда говорят, что после расставания их будто подменили, или что они чувствуют себя неполноценными, или что теперь они совсем не знают, что делать. со мной такое впервые. да, у меня бывали отношения раньше, но никогда я еще не испытывал таких чувств, которые утягивают все глубже в отчаяние.
мир перевернулся. я не мог и представить, что может быть как-то иначе, ведь она была частью не жизни, а меня. только с ней впервые удалось ощутить какого это – не испытывать тревог. и даже в моменты страха, охватывавшего нас обоих, я не смел подавать вида, чтобы не тревожить её, и она успокаивалась, мне становилось от этого лучше.
за эту неделю я почти ничего не ел. сегодня утром от кружки кофе и пары печенья чуть не стошнило. ощущения в животе омерзительные. они накапливаются глубоко внутри и распространяются по всему телу, не давая покоя моим мыслям. руки постоянно дрожат, ноги еле осиливают подъем на второй этаж, а взгляд не может на чем-то сконцентрироваться. стопы и ладони бесконечно потеют. в комнате стоит отвратительный запах, но мне не хочется даже в душ идти. предпочитаю лежать на диване, утопать в своем горе, запивая его глотками потного омерзительного воздуха. сигареты хоть немного успокаивают, и я прекрасно понимаю, что это временные меры, но ради двух минут душевного относительного спокойствия готов тратить свое здоровье, сколько бы его не пришлось отдать.
однажды мне довелось узнать, что на расставание мозг реагирует так же, как на перелом кости, и эта боль для него – равносильна. я не стал поддавать это сомнению потому что понимал, что люди испытывают тяжелейшие приступы паники, отчаяния, бессилия и могут уходить в глубочайшую депрессию, но и представить не мог, что внутри меня сломается не кость, а окажется раздробленным на мельчайшие острые и хрупкие от нехватки кальция кусочки весь организм.
мозг требует отвлечения. заставляет бездействовать и разлагаться, убивать время минутными наслаждениями. душа требует страданий и лишь под её влиянием я пишу. я вспоминаю все, что с нами было хоть и за незначительный срок, но насыщенный яркими и незабываемыми воспоминаниями, безмятежными часами в компании лишь нас. сложно описать состояние души. ни один человек никогда не сможет высказать вам свои чувства и эмоции в нужной форме, потому что слова всегда искажают смысл. за это я её и люблю. мы могли говорить самые банальные вещи, но чувствовали, что за этими словами стоит куда большее чувство. даже слово «люблю» казалось банальным, но как же я любил говорить ей, что люблю.
24 июля 2019
2:40 p.m.
в голове была необычайная пустота. последнее время я постоянно чувствую себя утомленным и отрешенным от всего происходящего. не воспринимаю разговоры. не вижу смысла в пустой болтовне и обсуждении одних и тех же тем раз за разом. хочется сидеть и молчать. о, как же хорошо, когда я могу не слушать своего собеседника, а лишь изредка подкидывать новые темы, чтобы ему не наскучило, а самому предаваться созерцанию природы или размышлению о себе. почему люди так остро чувствуют необходимость в общении? представить не могу отчего же все так стремятся заводить новые знакомства, строить крепкие отношения и казаться важными в жизни других. ведь если подумать, то у каждого из нас есть своя определенная функция в жизни других людей. зачем все пытаются взвалить на плечи непомерный груз?
почему многим людям так сложно молчать? просто молчать от спокойствия, от того, что вам хорошо и ничего не тревожит. отключить мозг хотя бы на короткое время и слиться с окружающей обстановкой.
тогда выходит, что лучше уж совсем не общаться ни с кем. все одинаковые, все скучные и однообразные. но и так мыслить неверно, а также крайне плохо. человек – существо биосоциальное, которое может выжить только в обществе. так ли необходимы мне контакты хоть с одним из ныне живущих? пожалуй, да. но вряд ли я смогу вынести еще один бессмысленный разговор или навязчивое поведение. хочется взять и уехать. туда, где меня никто не знает. где не будет ничего знакомого, никого знакомого. чтобы я был тенью незнакомых домов и мелькающим отблеском чужих тротуаров. хочу уехать. улететь.
но вот мои размышления были вновь прерваны и пришлось ответить какой-то банальной и рядовой фразой ради создания видимости диалога, чтобы вновь погрузиться в свои раздумья. так о чем я? сбился. думал о полете. да и ладно. постоянно думаю об этом, но вряд ли руки дойдут в ближайшее время. хочется уединения. больше всего на свете.
26 июля 2019
2:15 a.m.
я сижу в еле освещаемой, нарочно оставленной одной лампой, комнате. прямо сейчас забираю ноутбук, сигареты, иду курить на улицу.
***
пишу спустя три дня. забыл совсем, что писал. спустился, поел, почитал. на следующий день приехали друзья. мы втроем жарили мясо, пили пиво. я сидел у мангала, включил Шопена, курил красный Мальборо, наслаждался спокойной атмосферой. закинул голову наверх, в небе сияла одна единственная звезда. лишь спустя полчаса их стало больше, а еще увидел мигающие огни самолета, направляющегося за сотни, а может и тысячи километров.
где-то в середине вечера друг сказал: «че вы такие грустные? я тоже грустить начинаю», на что я ответил, что мы не грустные – это он грустный потому, что хочет быть веселым.
когда в очередной раз курили на улице, нам позвонили, и мы поехали к старому другу на квартиру. получилось спонтанно, но как-то скучно и грустно. можно было и не ехать.
я уходил об общего трепа на кухню и курил. очень сильно напрягали глупые разговоры, повторяющиеся чаще, чем следует. в темноте и относительной тишине сигарета казалась единственным спасением от душноты и однообразия. пару раз меня прерывали, я старался односложно отвечать, чтобы максимально долгое время побыть еще в тишине. удавалось это не очень хорошо, так что ушел в другую комнату. и так, пока совсем не стало уныло, мы быстро уехали, купив перед этим шавермы. я сидел с пустым взглядом на заднем сидении и смотрел на отражения деревьев.
30 июля 2019
8:30 p.m.
решил в субботу устроить вечеринку. позвал друзей и знакомых, сказал, чтобы они тоже брали людей. не знаю почему, но очень хочется вечеринку. можно посидеть в доме, а можно побыть в тишине на улице. а затем опять зайти внутрь, где будет орать музыка.
может это мое чувство одиночества просится, чтобы ему дали хоть одну небольшую ложную надежду на то, что со мной еще могут находиться люди, и что я не до конца углубился в собственную печаль. я прекрасно понимаю, что скорее всего мне будет скучно и одиноко. конечно там будут те, с кем интересно проводить время, но все же я не оставляю надежды даже на полчаса беззаботного вечера.
31 июля 2019
12:30 a.m.
помню, первую книгу мне купила мама в Санкт-Петербурге, когда мне было девять. мы зашли в книжный магазин рядом со станцией метро напротив Исаакиевского собора. я сам предложил зайти туда и попросил купить книгу. она называлась «Девятая крепость», автор Эдуард Катлас. на совсем маленького меня она произвела огромное впечатление. когда я её читал, в голове крутился целый фильм в главной роли с непобедимым отрядом, идущим бесстрашно к своей цели. это было лучше любого супергеройского фильма. в сумме я прочитал ее раз десять, не меньше.
в дальнейшем я переодически что-то читал, иногда пытался написать что-то свое.
1 августа 2019
10:44 p.m.
последнюю неделю мучает бессонница. никогда не мог и подумать, что это настолько мучительно. раньше, если не мог уснуть, лежа медитировал и быстро засыпал. сейчас же голова отказывается переставать думать перед сном. вечно играют песни в голове или появляются десятки мыслей. я могу быть физически у ставшим и эмоционально опустошенным, но уснуть так и не удается.
4 августа 2019
8 p.m.
вчера мне сказали, что я похож на человека, который смотрит вдаль, и нельзя понять о чем он думает. я расценил это как комплимент и не могу забыть эту фразу. она постоянно крутится в голове. возможно, потому что я сам не хочу, чтобы обо мне было много известно, и таким образом мой внешний образ хоть в чем-то сочетается с моим внутренним ощущением.
5 августа 2019
7:30 p.m.
утром я сделал кружку зеленого чая и вышел на крыльцо. к середине сигареты рука автоматически потянулась за телефоном, но я себя остановил и продолжил курить в тишине, наблюдая за тем, как кот в кустах пытается поймать какое-то насекомое.
как же невероятно сложно сократить время пользования телефоном. это сложнее, чем кажется. даже сейчас, дописав абзац, я разблокировал его, а только потом понял, что в этом нет необходимости. это действительно выглядит как зависимость (и является таковой).
6 августа 2019
11:40 a.m.
интересно, был ли у меня хоть один друг за всю жизнь?
раньше я бы с уверенностью ответил: «да, конечно. и сейчас есть, только не много – всего несколько». но сегодня, когда принимал душ, я думал над этим вопросом, и вот к чему пришел:
кажется, что у за всю жизнь у меня не было ни одного друга в классическом понимании этого слова. я никогда не мог быть откровенным и абсолютно честным с людьми, никто не вызывал доверия и желания «излить душу». на данный момент я называю некоторых людей, меня окружающих, друзьями потому что так проще. это удобное и короткое слово, обозначающее, что эти люди значат для меня чуть больше, чем другие.
как-то один из друзей сказал мне: «ты меняешь друзей на баб». это было отчасти шуткой, но больше упреком. я ему ничего не ответил. а разве на это есть ответ?
на данный момент я уверен, что если начинаются отношения, то вы становитесь лучшими друзьями; если не единственными, то самыми близкими, вы можете и должны говорить обо всем открыто и честно, чтобы знать друг друга так же хорошо, как и себя. никто не знает, когда закончатся отношения (и закончатся ли вообще), но не следует думать, а уж тем более говорить, что это может произойти.
необходимо помнить, что любой из вас может уйти в любой момент, предупредив другого; но не стоит забывать и о том, что не придавая должно внимания и значения вашей ментальной близости и разговорам, о которых знаете лишь вы, не получится настроить контакт, который будет скреплять вас, вселять уверенность, давать надежды (не выдуманные, а реальные) на лучшее будущее.
я никогда не был один, но и друзей у меня никогда не было. мне комфортно одному, и до сих пор так и не нашел того, с кем можно было бы разговаривать, как описал выше. может, такой человек появится в моей жизни. если нет, то лучше я не буду заканчивать это рассуждение. иначе опять сорвусь.
6 августа 2019
11:50 a.m.
в последнее время единственное, что я могу написать, так это две страницы цельного текста. на большее не хватает сил. могу писать долго, но ничего не получается выжать из одной темы. многое кажется ненужным, бессмысленным, не стоящим упоминания.
интерес ко всем вещам все сильнее угасает. многое меркнет, ничего нового не зажигается. пустой внутри, полу-мертвец снаружи – так можно было бы описать меня сейчас. нет желания ни смотреть фильмы, ни читать книги. все до такой степени банально, что гнетет.
пожалуй, пойду прогуляюсь по своему району. это одно из немногого, что у меня осталось из приятного в жизни.
*****
и действительно, прогулка придает огромное количество сил. не физически – морально. в тот день я пришел на берег моря, выкурил три сигареты практически одну за другой и слушал музыку. выбрал место в кустах, где никого не видел, и никто не видел меня. только редкие комары отвлекали от наблюдений за спокойный морем.
6 августа 2019
11:50 a.m.
мы ехали в машине с отцом. он сидел за рулем, я включал музыку, откинулся посильнее, вытянув ноги вперед, и смотрел в окно с опущенной на спинку сиденья головой. мне нравилось смотреть на отражение машины в зеркале и как переодически в нем мелькали деревья. изредка, во время неспешной езды, нас обгоняли другие машины. я бы с удовольствием продолжал эту успокаивающую душу поездку с редкими перерывами на перекуры и поиск другой музыки. но мы приехали домой, и жизнь снова превратилась в мрак.
24 августа 2019
3:30 a.m.
одна из возможных причин почему у меня отсутствует всякая мотивация к действиям – моё воображение. я будто прожил целый этап своей жизни в голове и уже не вижу смысла даже пытаться что-то делать в этом направлении. складывается чувство, что моя жизнь была скучной, однообразной. в ней отсутствует какая-либо мотивация. мне хочется только лежать на диване, курить, хоть я и бросил. но больше всего хочу превратить свои мечтания в реальность.
12 сентября 2019
4 p.m.
последний месяц мучает бессонница. не могу уснуть, порой, до пяти утра, даже если сил совсем нет. и ничего не помогает.
вся моя жизнь со стороны выглядит достаточно однообразной и скучной. все дни похожи: просыпаюсь ближе к обеду, лежу какое-то время, приходя в себя и осознавая, что все-таки проснулся. выпиваю стакан воды, оставленный с вечера, иду на пробежку или в душ.
завтрак – кофе с чем-нибудь. не важно с чем, основное блюдо – настолько крепкий кофе, что мало кто может пить такой же.
4 сентября 2019
12:40 p.m.
я вернулся в комнату и открыл ноутбук. в последнее время стал записывать свои мысли, как бы дневник. нет конкретной причины почему я это делаю. это ни желание увековечить свою жизнь, перенеся её в цифру, ни заметки для самого себя, для перечитывания и анализа происходящего со мной. просто так. просто так хочу.
11 сентября 2019
3 p.m.
я купил в комнате возле окна. сегодня сорвался и купил пачку сигарет после пары недель. идя до берега, я вытащил из пачки две сигареты, одну перевернул и положил обратно – счастливая, вторую прикурил и почувствовал тот самый аромат, который появлялся лет 6-8 назад, когда выкуривал сигареты после долгого перерыва. раньше тоже мог долго не курить – месяцами, но такого чувства не было.
сигарета сотряслась, и пепел слетел в направлении комнаты. я наблюдал за тем как он, разбитый, словно вспышка белой звезды на черном фоне в компьютерной графике детского мультика, отражает солнечные лучи в своем неспешном планировании; в сентябре шел снег.
улыбка второй раз за день появилась на моем лице, от чего я улыбался еще сильнее. как же на самом деле глупо – улыбаться от осознания того, что ты в данный момент улыбаешься.
11 сентября 2019
3:30 p.m.
спонтанное решение поехать в город было прекрасным. я направлялся в сторону центра на электричке. вид у меня был убитый: не спал больше суток, постоянно пью кофе и выпил немного вина. пройдя через вагон, я сел рядом с симпатичной девушкой, слушал самую разную музыку в наушниках. на конечной станции мы вышли и по-очереди ненароком обгоняли друг друга. я сказал, что у нее красивые кроссовки, в ответ она улыбнулась.
мой путь пролегал в сторону набережной. купил бутылку пива, шел с ней в руках, пока не спустился по длинной крутой лестнице. ступил на длинную прогулочную дорогу, по обе стороны от которой находились кафе и пара ночных клубов под открытым небом до наступления холодов. позже здесь редко кого можно встретить. так что все стремятся провести в этом месте как можно больше времени.
идя по заполненной пешеходами дороге, я пил пиво и старался как можно быстрее скрыться от всех. мой взгляд плавал выше людей и ни на ком не останавливался. в самом конце было множество камней возле берега. на небольшом расстоянии от воды меня не беспокоили ни прохожие, мельтешащие в других местах перед глазами, ни гости заведений, ни сотрудники Росгвардии, так любящие встревать туда, где им вечно не рады. сначала слушал музыку, а затем вытащил наушники, стараясь не обращать внимание на разговоры людей неподалеку. весь вечер ходил по разным местам, пил пиво, перекусил и отправился обратно домой на самой последней электричке. в тот вечер я видел самый красивые глаза в своей жизни. мы шли навстречу, не отводили взгляд и не моргали.
её глаза были тем светлым событием, благодаря которому весь день и запомнился. «единственным минус – это отсутствие звезд» – подумал я, вернувшись домой и выкуривая сигарету под ночным небом.
24 сентября 2019
1 a.m.
мне приснился сон, в котором я забыл, что происходило со мной последние две недели. будто у меня множественность личностей.
8 октября 2019
9:30 a.m.
без названия 201
это не мой мир и не моя страна. это немой мир. фальшивая игра.
в комнате раздался тонкий писк, пробирающийся вглубь тела до самых костей. хотелось спрятаться, но от звуков в собственной голове не убежишь. можно было укутаться одеялом, но вряд ли ткань поможет одолеть безумие. я просто сидел на диване. незачем плакать и кричать, даже когда боль нестерпима. это никогда не помогает. можно попробовать отвлечься – от чего станет лучше – но в таком состоянии нет даже желания что-то начинать. хотя это было бы действенно.
сидя на диване, я сознавал свою беспомощность. в то же время ни о чем не думал.
1 ноября 2019
4:20 a.m.
посмертно
мои желания всегда остаются загадкой даже для моего светлого сознания. это кажется невозможным – осознать истинные потребности, таящиеся за преградами трезвого ума. они кажутся осуществимыми лишь тогда, когда очередная бутылка издает прекрасный звук надвигающегося похмелья.
желание жить неумолимо тает. из нее исчезает все больше красок, а каждая волна накрывающей депрессии отгоняет так всеми любимое ныне позитивное мышление.
оно никогда не присутствовало во мне. капли, которые никогда не стали бы частью океана, извечно дожидаются открытия крана в моей ванной, чтобы вымыть кровь из вен, столь часто вскипающую причинно и без.
я никогда не хотел покончить с собой, вскрыв вены. во-первых, банально, во-вторых, просто. всегда хотелось выстрелить в рот из револьвера, оставив дыру в башке. это эффектно.
часть вторая
«краткая биография»
в девяностые мы жили бедно. в двухкомнатной квартире ютились моя мама, её родная сестра Катя с мужем, их дочь Кристина, которая старше меня на 14 лет, их пёс Тоха и маленький я. в таком составе мы жили четыре года. мое появление было хоть и радостным событием, ведь маме было тридцать пять, но прекрасно понимаю, что финансово – в те непростые времена – был обременением. муж Кати был единственный, кто имел постоянную работу. фактически, он всех содержал. он работал каждый день то водителем грузовика, то на складе. это сильно подрывало его здоровье, но чувство ответственности не угасало. за свой труд к ежедневным макаронам и домашнему хлебу он получал две сосиски. я и Кристина тоже получали по сосиске. мама и Катя ели макароны и хлеб. позже мама устроилась мыть полы в нашем подъезде, чтобы получать хоть какие-то копейки. если платили раз в несколько месяцев, это было уже хорошо. месячного пособия на меня хватало на единственный творожок. возможно, стоило тридцать дней кормить меня этим самым творожком, может тогда бы вырос здоровым.
Кристина часто гуляла со мной и играла, когда приходила после школы, в которой Катя была учителем черчения. но даже работа в государственном учреждении не гарантировала постоянную зарплату. можно было считать, что наши мамы работали бесплатно, раз в пару месяцев получая скромные чаевые.
когда сестра выходила со мной на улицу, все на нее косились и думали, что она моя мама. осуждающие взгляды не пропадали ни на одной прогулке, за что она краснела и смущалась. порой приходилось вступать в споры с бабками на скамейках. конечно, те никогда не извинялись. наоборот, как такая молодая посмела возразить старшим, прожившим и знающим больше. неуважение молодежи к взрослым переходило все границы, когда речь заходила об отстаивании своего честного имени. но будем объективны, Кристина тоже хороша – догадалась гулять со своим младшим братом. дома мои пухлые щеки не давали ей покоя. мелкое округлое создание, несуразно и забавно перебирающее ногами, в попытках убежать от преследователей, вызывало неподдельное умиление. они всегда хотели съесть мои щеки. я этому всячески противился. с самого детства у меня появилось отвращение ко всяким объятиям и ласке.
я любил играть с их псом. огромный, волосатый и невероятно добрый. в то время я еще любил собак. ни разу он меня не обидел как бы я к нему не приставал. иногда вцеплялся своими ручонками в его хвост, а тот не издавал ни звука, только пытался освободиться и убегал в другую комнату. я то бежал, то на четвереньках, словно подражая мохнатому гиганту, полз за ним. вместе под столом в зале мы прятались от суетных великанов, которым, по большому счету, не было до нас никакого дела. да и какие могут быть заботы о детях и животных, когда просто нечего есть.
позже их семья переехала на другой конец нашей страны. мы остались вдвоем.
в четыре года я с мамой гулял после дождя. на мне были резиновые сапожки, в которые были заправлены потертые штаны, и синяя курточка. мне нравилось ходить по лужам, удивляясь, что ноги остаются сухими. я зашел в одну из них и остановился.
– выходи, – сказала мама и потянула меня за руку.
я стоял и молчал, наслаждаясь водой, обтекающей мои сапожки. в ней было видно мое отражение и белое пушистое облачко на заднем плане. мама снова потянула меня за руку, но я противился.
– выходи, кому сказала! – это был первый раз, когда она на меня накричала.
после этого я неделю не разговаривал. ни единого звука. стал сильно заикаться, слова давались с трудом. чаще предпочитал молчать лишь бы не быть осмеянным жестокими сверстниками. как не пытался, но справиться с этим не получалось. даже посещения логопеда в детском саду не приносили успехов. я не понимал за что надо мной смеются.
эта проблема мучала меня до 11 лет, пока я не пошел к новому логопеду. за все это время, у меня уже появилось множество проблем с коммуникацией, пробел в социализации, замкнутость. желания разговаривать с кем-либо не было вовсе. до сих пор я не избавился от этой проблемы окончательно.
первый детский сад. помню, что он был. больше ничего. затем второй. единственное воспоминание: мы сидели в кустах и следили за муравьями. те ровным строем направлялись на поиски материалов для своего дома и перетаскивали все, что могли. кто-то из моей группы взял одного и сказал:
– у них жопки кислые, – и откусил.
второй сделал то же самое.
– смотрите, красный муравей! – закричал третий.
я все время молчал и наблюдал.
– не трогай! – закричал первый дегустатор. – меня как-то такой укусил. очень больно. а еще его нельзя раздавить, он каменный.
– ты врешь! – возразил мелкий с лицом цвета муравья.
– нет! попробуй раздавить, он через обувь прокусит.
второй замешкался и пытался принять невозможное решение: рискнуть и быть укушенным или показать свою храбрость и победить в споре. инстинкт самосохранения взял верх.
– на, попробуй, – любитель муравьиных жоп протянул мне одного, – они кислые, тебе понравится.
тут явно был какой-то подвох. я понимал, что они должны какать как и мы. какают через попу, значит я буду говноедом, если откушу. такая перспектива мне явно не очень нравилась.
– не хочу, – ответил я.
– ты че, слабак? – уже с детства многие пытались брать других «на слабо», пытаясь показать свое преимущество. как же жалко выглядят такие люди. на деле же слабость проявляешь ты, когда соглашаешься. прямой отказ от того, чего не хочется делать вопреки ожиданиям остальных – вот проявление силы.
– нет, просто не хочу.
– ну ладно, – ответил он и откусил четвертую жопку. улыбка от кислого муравьиного говна появилась на его лице.
в третьем детском саду мы с моим другом детства Димой почти каждый день стояли в углу. то мы убегали за территорию, то ввязывались в различные детские неприятности, которые, по мнению воспитателей, были недопустимы. нас наказывали за самые простые глупости. страдали от детства, за желание быть собой. за этим следовали слезы непонимания, страхи несоответствия.
но, не смотря на все наказания, мысли о шалостях оставались.
один раз, перед тихим часом, я предложил всем ребятам из группы спрятать игрушки под одеялом или под подушкой, а затем кидаться ими. острые кубики и пластиковые детальки от конструкторов летали со всей силы. благо никто не пострадал. я не старался попасть в кого-то конкретного, меня больше забавляла сама атмосфера неконтролируемого хаоса, творившегося по моей задумке.
конечно, нас спалили. накричали на всех, поставили, как было принято, в угол. я рассматривал плакат, державшийся на двери слабеньким скотчем, на котором были изображены покемоны. все обожали покемонов, но не я. никогда не смотрел их. у меня были фишки с ними, в которые играли. все делали ставки. сначала – одна фишка. все скидывались, затем на «камень, ножницы, бумага» разыгрывали очередность ходов и били. били фишки о пол, держа их все вместе. какие упадут лицевой стороной – твои. моя коллекция всегда была скудной, а редких фишек не было вовсе.
как-то я предложил залезть на небольшое дерево, находящееся прямо на нашей площадке возле песочницы. с него можно было перебраться через забор и сбежать из детского сада. за это я и Дима снова угодили в угол.
еще в детском саду были ужасные поздравления с днем рождения. на самом входе в нашу группу по кругу располагались различные шкафчики дошколят, где мы оставляли свою уличную одежду и обувь. прямо перед ними были маленькие скамеечки. и вот, когда мне исполнилось шесть лет, я сидел в центре на виду у всех, расположившихся полукругом на тех самых скамеечках. в руках был целлофановый пакет, в который отправлялся каждый подарок, вручавшийся за факт появления на свет не по собственной воле. одна из девочек подарила машинку, на что я ответил: «у меня уже есть такая». в этих словах не было злобы, не было пренебрежения. я просто увидел такую же машинку. воспитательница отвела меня, накричала, отчитала за «отвратительное и неуважительное поведение», ведь девочка же старалась и выбирала подарок. конечно, я расплакался, слезы стекали по пухлым щекам обиженного ребенка воспитателем, которую положено считать второй мамой, в собственный день рождения. какой вывод мог сделать неразвитый разум маленького меня? с тех пор я ненавижу получать подарки. ненавижу дни рождения.
я никогда не был сильным физически, всегда все решали сильные ребята, которых приходилось уважать. закон джунглей в детском саду никто не отменял. за всю свою жизнь я не дрался ни разу. были эпизоды с небольшими потасовками, но до полноценной драки не доходило. я не понимал зачем, можно же просто пойти домой.
когда я подрос и начал ходить в школу, ощущения взросления захлестывали и придавали энтузиазма. но уже с тех пор я понял, что врать – выгодно. первый раз прогулял школу во втором классе, притворившись больным. изо всех сил делал вид, что нездоровится, но не переигрывал. меня, конечно, отпустили. в начальной школе вообще все было неоднозначно. вроде славные времена, а вроде и тоскливые, однообразные. ничего действительно стоящего упоминания. у всех были друзья, много друзей. у меня – два. Никита, который жил в соседней квартире, и Дима, тот самый с которым мы в детском саду стояли в углу, а затем учились в одном классе, вместе ходили в музыкальную школу и на спортивно-бальные танцы.
после второго класса мы с Никитой пошли в детский парк развлечений в часе ходьбы от нашего дома. куда можно было идти, как не на батуты? мы пошли. батуты и картинг, больше и не нужно было. он делал сальто вперед, я тоже делал. он делал сальто назад, я боялся.
– да че ты? это не страшно, – сказал Никита и сделал сальто назад.
я продолжал прыгать. мне нравилось просто прыгать, без всяких выебонов.
– а если я шею сломаю?
– не сломаешь. просто оттолкнись сильнее. максимум на жопу упадешь.
я несколько раз останавливался в самый последний момент. всегда в голове представлял, как я его (сальто) делаю, затем падаю на шею, все вокруг начинают кричать, бабка-контролер бьется в истерике. из моей мелкой шеи торчат позвонки, и кровь фонтаном бьет во все стороны. Никита стоит и не может поверить, что у меня не получилось.
пытаться я не стал.
в конце третьего класса пробовал начать курить с двумя одноклассниками, которые даже тогда выглядели как пацаны с района, которые останутся прозябать свои жалкие жизни на окраине мира за просмотром федеральных каналов, чтобы затем хаять увиденные на экране лица. на следущий день опять включать те же каналы. голосовать как надо. хаять. пить. пить. умереть.
но выбора не было. всегда же хочется иметь много друзей, когда ты маленький. чем их больше, тем ты чувствуешь себя безопаснее. поэтому эти двое стали моими приятелями. друзьями я их не считал.
иногда удавалось купить сигареты «для папы», иногда находили не докуренные бычки, сначала слегка опаляли фильтр, а затем докуривали. мы становились взрослыми.
в ту же зиму я отправился гулять с Никитой. на мне был теплый пуховик, две кофты, футболка. из-за шарфа дышать было практически невозможно, но родители никогда не знают меры и даже понятия не имеют о нормальной терморегуляции организма. черные сапоги на липучках за сто или двести рублей с китайского рынка, две пары носков. старая шапка с детского сада.
в те времена во Владивостоке были снежные зимы, а все дети любят снег. я был ребенком.
мы встретились с его знакомыми и отправились к ближайшим гаражам, по которым прыгали летом. тогда это было наше любимое увлечение. не было права на ошибку. я не ошибался ни разу, потому что не рисковал напрасно.
возле тех самых гаражей была трансформаторная будка в два раза выше, метров 5 в высоту. сначала мы залезли на гаражи. те, кто были старше, первыми залезли на будку, а потом помогали залезть остальным. я поскользнулся и чуть не ёбнулся с гаража, но меня схватили за руку, и я остался на крыше. вместе со всеми смотрел как подрастающее поколение прыгает с этой высоты в сугроб внизу.
– ты идешь? – спросил Никита.
– мне страшно, я не хочу.
– давай сначала я, а потом ты?
после этих слов он прыгнул в сугроб. я осторожно подошел к краю, Никита был цел. прыгать не хотелось совсем, но я был уверен, что смогу. я прыгнул.
ничего страшного не произошло. только по пояс застрял в снегу и ребята, стоявшие рядом, помогли мне выбраться, как и предыдущим прыгунам. на этом попытки покончить с собой в юном возрасте прекратились.
когда снег растаял, я проходил мимо и увидел на том самом месте торчащие прутья арматуры от сломанных бетонных блоков. пиздец.
шел урок чтения в третьем классе. все читали учебник по очереди. следующим был я.
– на… на… на… – это был обычный предлог. его прочитать сложностей не было, но следующее слово упорно не хотело дружить. – на… на…
я делал небольшие паузы между каждой попыткой.
– на… – я начинал нервничать, а девочка, сидящая рядом, издала смешок. меня это сильно задело.
остановился. так сильно я никогда не заикался. и нужно же, перед всем классом. «просто прочитай. ничего сложного, ты же умеешь». вдохнул. выдохнул. посмотрел на классного руководителя.
– не торопись, – её голос был мягким и успокаивающим, но это не помогало, – вдохни полной грудью и медленно прочитай.
я собрался. ребята переглядывались и улыбались, но я не обращал на них внимания. сейчас:
– на… на… на… на…
затем меня оглушило. жесточайший гогот с треском в моих ушах усиливался и становился невыносимым. посмотрите – заика. как смешно. слезы начали течь по моим щекам, но попытки не прекращались.
– на… на…
под не стихающий всеобщий смех я вытер рукавом сопли и слезы.
– на… на…
– тихо всем! – повысила голос учитель. – это некрасиво!
смех усиливался.
я выбежал из кабинета, рыдая от беспомощности, забежал в туалет и продолжал рыдать, не сдерживаясь. в тот момент мне было жаль себя.
слова. почему слова? это просто звуки. «все могут, ты же тоже можешь». на отражение в зеркале я не смел смотреть.
казалось, что уже никогда не смогу нормально говорить и обречен быть всеобщим посмешищем. ко мне так никто и не подошел. ни классный руководитель, ни один из одноклассников. урок спокойно продолжался.
в четвертом классе нужно было сдавать норматив на скорость чтения. читали, конечно, вслух. как сейчас помню, прочитать нужно было не меньше 120 слов. я знал о предстоящей сдаче, но не готовился.
снова моя очередь. я встал со своей последней парты на втором ряду и прошел на последнюю парту первого ряда, где сидела классный руководитель с открытой книгой.
– прочитать нужно от сюда, – она показала карандашом начала абзаца, – минимум до сюда, – указала она на другое место с чертой от карандаша в её руке. – это на три. на пять, – она перенесла карандаш, – до сюда. готов?
– да, – спокойно ответил я и начал читать.
больше 140 слов. пятерка.
«проще простого», – подумал я и вернулся на свое место.
Никита был на год старше. наши родители знали друг друга еще до нашего рождения и общаются до сих пор. они все вместе работали. а за год до моего рождения, в середине девяностых, им выдали квартиры на одном этаже. я любил проводить у него время. их квартира была больше, борщ был вкуснее (хоть это и был борщ моей мамы, который она приносила, ведь дома я есть совсем не мог), а еще у него раньше появился компьютер. мы поочередно играли. чаще он, а мне нравилось смотреть на монитор и представлять фантастически красивый мир. это было настоящей магией. когда компьютер надоедал, мы строили штаб: брали стулья, натягивали между ними одеяла, придавливали их сверху книгами и забирались внутрь. играли в машинки, представляли, что взрослые нас не видят, играли в шпионов. когда мне было девять, они переехали. с тех пор в моей жизни стало на одного друга меньше. сейчас мы видимся крайне редко, только когда наши родители встречаются, и мы оказываемся рядом. это случается от силы пару раз в год. я не могу назвать его другом сейчас, да и он меня тоже. но оба знаем, что если что-то случится, то любой из нас бросит все и приедет. это не дружба – уважение.
в пятом классе мы с Димой сменили школу. перешли учиться в гимназию, до которой нужно было добираться через полгорода.
с еще двумя одноклассниками после уроков собирались и пили пиво недалеко от школы. один из них, который был выше, шире в плечах и выглядел старше, ходил в ларек и покупал на всех. тогда же я узнал, что курить надо в затяг, а не «как лох». мое знакомство с пивом и «настоящим курением» вызывало неподдельную гордость за свое «взрослое» поведение.
я и раньше пробовал алкоголь, но не в таких количествах. наши походы «под мост» происходили не реже раза в неделю в течение пары месяцев. с тех пор я пристрастился к сигаретам. ужаснейшая и наитупейшая привычка, от которой у меня до сих пор нет сил избавиться.
с Димой мы много времени проводили вместе: с первого класса ходили в один клуб по спортивно-бальным танцам, ходили в одну музыкальную школу, где он играл на фортепьяно, а я на скрипке. вместе участвовали в театральных сценках. в одной из них я был барон Апельсин, а он – принц Лимон. даже в театре я играл вторую скрипку. в оркестре – третью. в шестом классе Дима перешел в другую школу, но мы с ним продолжали общаться, хоть и намного меньше: в стенах музыкальной школы и на тренировках, но уже намного реже встречались просто так. дружба угасала. в восьмом классе она оборвалась. так я потерял последнего друга.
в гимназии учителем музыки была двоюродная сестра моей мамы. позже она стала завучем. с тех пор проблем в жизни стало меньше. она постоянно прикрывала меня то за прогулы, то за плохие оценки, которые я всеми разными способами исправлял в дневнике. было несколько способов. в начале года я аккуратно вырывал страницы, убирал все торчащие обрывки бумаги, заполнял как бы по-новой, скрупулезно обводил по вырванным листам хорошие отметки и подписи учителей. когда листов оставалось мало, то двойку можно было исправить на тройку, тройку на пятерку. но это были радикальные меры, требующие непомерных усилий во лжи с моей стороны, что я действительно смог получить пять. я не был глупым, но был очень ленивым. лучшее, чему я научился в школе – врать, причем хорошо. говорят, чтобы хорошо врать, необходимо иметь хорошую память, ведь нужно помнить кому и что соврал, но если ты врешь всем, то зачем запоминать? – никто не знает правды, а значит ложь – правда. моя ложь относительно дел в школе никогда не прекращалась, потому что на все вопросы как? зачем? и т.п. ответ никогда не поступал. «так надо» – отвечали учителя, или (мой любимый): «не задавай глупых вопросов, ты что, сам не понимаешь? тогда и объяснять нет смысла».
я всегда был замкнутым ребенком, погруженный в самого себя, не желающий хоть сколько-нибудь участвовать в общественной жизни. всегда сидел на последней парте. всех рассаживали по росту, а я был высоким. в десятом вырос до 185 см, и на этом попытки тянуться выше к солнцу прекратились. видимо, оно заебало не только меня, но и организм.
домашние задания практически каждый день оставались невыполненными. даже списывать было лень. я всегда старался придерживаться простого правила: лучше получить честно два, чем списать и получить четыре. внутренняя гордость не позволяла всегда быть готовым к занятиям. я искренне хотел получать плохие оценки, чтобы у других не создавалось ложного мнения обо мне. быть честным аутсайдером лучше, чем лживым отличником.
к моим словам никто никогда не прислушивался. ни родители, ни учителя. все считали необходимым отчитать подростка, чтобы упиваться своим внутренним превосходством. за это всем огромная благодарность. с тех пор я мало кого слушаю. никто не мог меня заставить хоть что-то делать, если я не хотел. вечные упреки со стороны учителей создавали обо мне ужасное впечатление как об ученике. неинициативный, невнимательный, рассеянный в их глазах. честный в своих.
из всей школьной литературы я полностью и по своей воле прочитал лишь «Отцы и дети» Тургенева и «На дне» Горького. оба произведения мне понравились. все остальное – ужасно. кто придумал мучить детей литературой, от которой хочется залезть в петлю? хотите умереть со скуки? – прочтите Льва Толстого.
я предпочитал самому выбирать книги: Фицджеральд, По, Сэлинджер, Кизи, множество иных авторов, которых уже и не вспомню. но почти все были американцами двадцатого столетия. как вы поняли, по литературе у меня три. почти два.
любимыми предметами были история и обществознание. наша классная руководитель с пятого по девятый класс вела эти предметы с любовью и, главное, уважением к ученикам. она прививала любовь к этим предметам, а потому мы никогда её уроки не прогуливали, даже если они стояли последними в субботу. все её уважали. Валентина Николаевна до сих пор остается примером идеального учителя. но даже по этим предметам в аттестате четверки. потому что не учил. интересовался, читал, но не учил. она всегда была ко мне благосклонна и прощала небольшие недочеты. мы всегда ладили.
лет с четырнадцати по всему лицу начали появляться прыщи, причем довольно сильные. затем это перешло на грудь и спину, что доставляло дикий дискомфорт во время переодевания перед физкультурой. я стеснялся своей внешности настолько, что предпочитал сильно не отсвечивать. даже не знаю, что повлияло на мою замкнутость больше – прыщи, учителя или компьютер.
популярностью у девчонок я никогда не пользовался потому что понимал, что мне точно ничего не светит. да и кому нужен прыщавый с перхотью на голове, когда были накачанные красавцы. в старших классах все выезжали на выходные бухать, снимали где-нибудь дом, напивались до беспамятства, а затем обсуждали несколько дней в школе. меня среди приглашенных никогда не было. для них это было лучшим развлечением. все хотели лишь напиться и поебаться. я примерно представлял, кто уже ебался, а кто нет. мне тоже хотелось, но с моими данными явно ничего не светило. даже когда пошел в тренажерный зал и тело приобрело приятные очертания, я все равно не мог ходить в открытой одежде и сильно стеснялся. с того времени я ненавижу майки, шорты и все, что хоть как-то оголяет тело. даже сейчас, когда мое тело избавилось от этой проблемы, комплексы остались. футболки я начал носить лишь два года назад.
в девятом классе к нам пришла новая учитель английского. не помню её имя. ей было около двадцати семи. высокая, стройная, с красивыми бедрами и грудью, которую было видно, когда она надевала блузку и не застегивала верхние пуговицы. все пацаны её хотели и говорили о том, как выебут после выпускного. может кто-то так и сделал, хотя сильно сомневаюсь. но разговоров было много. приходя домой, я представлял её и дрочил.
правда такова, что мне ни разу не делали комплименты в то время. а как можно быть уверенным в себе, когда отражение в зеркале и отсутствие заинтересованности твоей личностью говорят сами за себя? я просто продолжал дрочить.
на физкультуру перестал ходить в десятом классе. даже чуть не отчислили, но, благодаря маминой сестре, мне поставили три. в одиннадцатом у нас уже был новый учитель. впервые я пришел на урок спустя несколько месяцев, она спросила: «ты кто?», я представился. мы с ней мило поговорили, она согласилась поставить 4 при условии моего присутствия. самая легкая четверка за все одиннадцать лет страданий.
в последний год учебы у нас был день самоуправления. но вернемся в десятый. это важно.
с десятого класса нас распределили на два – «С» (социально-гуманитарный) и «Э» (экономический).
в «Э» пошли почти все отличники, которые стояли затем на вручении дипломов среди первых, гордо задрав головы, чтобы удобно было отлизывать своим родителям и директору. они говорили про нас: «С – сосут». мы были выше и не обращали внимания. просто похуй. но всё-таки между нами не было такого уж сильного разлада. их новая классная руководитель была до пизды гордая лучшими показателями в школе. настраивала их против нас, за что потом была отправлена всеми обоими классами дружно нахуй. прямым текстом. отличий в программе почти не было. в «С» на уроках обществознания нас делили по пол класса, чтобы лучше усваивать материал, чуть больше английского, чуть меньше математики. выбор был очевиден.
наша новая классная руководитель вела физику. как к ученику она относилась ко мне плохо. как к человеку – хорошо. я сразу просил её ставить мне 2 в начале урока, чтобы не сидеть на нервах, она соглашалась. думаю, поэтому мы с ней никогда и не ссорились. я был честен с ней. возможно именно за это и стал классным руководителем в день самоуправления.
в тот день у каждого были свои обязанности. кто-то директор, кто-то вел уроки у младших классов. кто-то вытащил колонки, принес их в холл, включил на полную громкость, не выключал даже во время начала занятий, сидел в каморке, не посещая уроки. классный руководитель не ходит на уроки. я отпустил всех одноклассников, кто отпрашивался. я же имел на это право. на меня накричали, сказали, что сейчас вызовут родителей и отведут к директору. я ответил, что с директором мы учились с пятого по девятый и вряд ли она меня накажет.
– я сейчас весь ваш день самоуправления отменю, если такое продолжится! – орала, брызжа слюной, со вздутыми на лице венами какая-то злая тетка. не помню кто это вообще была. – я за такое тебя отчислю!
– не отчислите, – я был спокоен и абсолютно не боялся. чего боятся за два месяца до выпуска? – хотите отменить? не получится, вы сами нас сделали главными.
после этого вернулся в каморку. последствий не было. уважения к школьным сотрудникам не было уже давно.
моей учебой родители не особо интересовались, а постепенное снижение оценок огорчало их, но никаких мер никогда не принимали. в старшей школе я сказал, что оценки из аттестата ни на что не влияют, важен лишь бал по ЕГЭ. что было правдой, так что последние два года с оценками не донимали вовсе. школу я закончил худшим из выпуска.
в 12 я поехал в свой первый скаутский лагерь. маму одолело чудное желание воспитать во мне натуралиста, следопыта-любителя, добытчика огня, кострового повара и труженика палаточного лагеря. все загрузились на паром, отбывающий на остров Рикорда в 32 километрах от Владивостока. штормило так, что я чуть не начал свое любимое занятие не сходя на берег. блевать хотелось пиздец.
подходя к острову я увидел деревянные домики по левому борту с красной крышей. они казались достаточно милыми. людей на берегу почти не было, и я не придал этому значение. Расстояние до острова сокращалось, а домики удалялись, что взращивало тревогу в молодом сердце будущего скаута.
через пять часов приколов на ржавом судне мы сошли на берег. ни домиков, ни цивилизации. военные палатки, рассчитанные на пятнадцать человек каждая. две мужских, одна женская. мелкие палатки для начальства гарнизона унижения человеческого достоинства. одна была обустроена под ларек. самая элитная – для руководителя лагеря Олега.
нам показали места для сна. мое было второе справа от входа. обычные деревянные поддоны, на которых был картон. сверху мы стелили спальные мешки и охуевали от предоставленной нам возможности спать под крышей.
предыдущие «туристы» погрузились на этот же паром и съебались с превеликим удовольствием и слезами счастья.
нас позвали на сбор. кто был посвящен в скауты – по форме. нашивки, галстуки, зажимы. цацки, недоступные новобранцам. я был в форме хаки.
подняли флаг, равнение, зазвучал гимн. я не отводил взгляд, но не пел.
– приветствую всех, кто прибыл в третью смену, – поприветствовал Олег. он был под два метра ростом, крепкий, с темными густыми короткими волосами. все скауты – без щетины и бороды. – отдельно приветствую знакомые лица. рад видеть вас снова.
и кто вообще сюда вернется? – подумал я после отбытия, но в тот момент был воодушевлен столь несуразной торжественностью.
– три правила лагеря, – продолжал Олег. – первое: обращаться по старшинству, у каждого будет начальник отряда. – ну все, точно пиздец, попал в армию. а говорили, что призыв с восемнадцати. – второе: каждый отряд сам решает все свои бытовые вопросы, кроме еды. готовка будет распределена между всеми по очереди. два человека в день от каждого отряда будут готовить еду на весь лагерь. третье: хотите курить? – курите, мне все равно, но делать это там, – он указал пальцем на камни в двухстах метрах от лагеря возле моря, – будете курить в лагере – последует наказание. – вот это уже прикольно, подумал я. – разойтись по отрядам, – скомандовал Олег, и мы прошли к Егору, который был у нас главным.
на его плече были какие-то нашивки, да и хрен с ними. с его смуглого лица почти никогда не сходила улыбка, но она не доставляла никакого дискомфорта. ему было восемнадцать.
– короче, давайте так, – начал Егор, когда мы собрались в нашей палатке. – мы на две недели семья, есть проблемы – решаем вместе, окей? накосячили, идем первым делом ко мне и пытаемся все замять, чтобы никого не спалили. ясно?
– ясно, – отозвались двенадцать подопечных главного второго отряда.
– до вечера свободное время, так что походите посмотрите что тут вообще есть. ужин в 8 на самом верху, так что не опаздываем.
– а кто готовит? – отозвался Саша, который стал позже моим приятелем по бедствиям.
– сегодня готовят за вас. завтра есть желающие?
желающих не было.
– тогда вы двое, – он указал на девчонок лет пятнадцати, стоящих в стороне.
– ладно, – нехотя сказала одна из них.
– шоколадно, – элегантно и утонченно сострил Егор. – свободны.
– а где тебя искать?
– вас, все-таки соблюдаем субординацию.
я же говорил, жопа полная.
– надо будет, найдете.
и ушел.
я начал разбирать вещи из своего походного рюкзака, который был больше меня. вещей было не так уж и много: трусы и носки на четыре дня, несколько футболок, запасная обувь, мыло, зубная щетка с мылом и спальный мешок.
– а где умываться? – спросил я у всех.
– в море.
– а серьезно?
– серьезно.
– класс, всегда мечтал.
после чего я решил не позориться и подождать пока кто-то пойдет умываться.
вечером весь отряд пошел на самый верх лагеря, где размещалась кухня под синим китайским тентом, натянутым между деревьями. я взял свой походный котелок, куда мне навалили кучу. хрен знает что это было, какое-то месиво. но, не смотря на вид, это было действительно вкусно. я сел за стол к своим и ел с удовольствием. последний прием пищи был утром.
– а где мыть посуду?
– а ты только вопросы умеешь задавать?
– где мыть посуду? – повторил я.
– в море.
я решил поступить так же, как с умыванием.
– как тебя зовут?
– Саша, а тебя?
представился я и молча доедал месиво.
мыть посуду действительно надо было в море. я оставил её возле своего места, чтобы высохла и пошел на общий сбор.
после каждого пробуждения поднимался триколор, звучал гимн, затем флаг скаутов, реющий ниже под гимн. перед отбоем флаги снимались в обратной последовательности.
первая ночь прошла ужасно. хотелось зажать кота и уснуть на своем диване. каждую ночь я считал дни до возвращения.
тринадцать.
через пять дней я немного привык к творящемуся безумию. подъем рано утром, построение, умывание в море. про душ можно было забыть. бесполезные занятия вроде вязания узлов или сбор и разбор автомата на скорость. единственным утешением были дискотеки, проходившие раз в три-четыре дня. да и те были достаточно унылыми. я никогда не танцевал.
в лагере был какой-то мужик из военного центра подготовки, с которым приехало четверо подопечных. им было по 14-15 лет и они были самыми адекватными во всем лагере. мы нормально общались и всегда ели вместе.
утром шестого дня после построения все желающие могли пойти сдавать нормативы военному. не знаю зачем, но я пошел. делать все равно было нечего.
нас было десять человек.
– первое – бег на скорость, – объявил он низким и грузным голосом. – мои – первые.
четверка выстроилась в колонну по одному. вояка ушел на двести метров от нас и давал отмашку рукой. все сдали норматив. мне пришлось бегать три раза, чтобы уложиться. с последней попытки я все-таки сдал.
затем он обосновался возле походного стола, разложив на нем разные предметы: коробок спичек, часы, ручки и карандаши, пара камней и иной хлам. нам давалась минута, чтобы запомнить их расположение, затем все отворачивались, а он менял их местами или переворачивал. нужно было сказать, что изменилось. нихера я не запомнил.
на тот день занятий не было и меня нашел Егор.
– идем, надо поработать. – он махнул рукой, и я пошел за ним.
пройдя кухню, на которой трудились очередные повара из каждого лагеря, мы прошли по тропинке через небольшую чащу и вышли на благоустроенный участок, где стоял Олег и еще несколько ребят из других отрядов.
– вы двое, – указал он на самых крупных, – колите эти дрова. вы двое, – сгружаете их в телегу и возите к бане.
она стояла метрах в ста от нас, видимо для приближенных к руководителю. бесплатная рабочая сила выполняла свой труд с рвением и самоотдачей, вопреки Марксу.
– я заебался, – сказал Саша. – почему они ходят в баню, а мы нет?
– потому что мы не они. – ответил я и покатил телегу с дровами к бане.
нас оставили одних, Олег с шестерками ушли.
– да ну? я то думал надо платить.
– иди и предложи ему сотку, вдруг пустят.
– ага, делать мне нехуй, я лучше пойду чипсов куплю.
– лучше сникерс.
– нет, чипсы все равно лучше.
– сука! блять! – закричал один из лесорубов.
– че такое? – закричали все.
– да ничего, – ответил он, – руку потянул.
– блять, не пугай, бери и коли, – сказал я.
– хочешь, коли сам, я пока посижу.
– мне сказали таскать, я таскаю. катать – катаю.
– к телкам в школе будешь катать, возьми и поколи за меня, я не могу пока. а если через десять минут не закончим, пиздец будет всем.
и верно, Олег говорил, что отвечать будут все.
– давай так, я колю пять, пять Саня.
– а я то че? ты первый начал.
– иначе тебе тоже пиздец.
– ладно, ты первый.
только мы закончили с облагораживающим и отупляющим трудом, как пришел Олег, удостоверился, что сегодня сможет хорошенько попариться и освободил нас до конца дня. после ужина я купил в барыжной палатке пачку сигарет и фанту, которые мы выпили вместе с Сашей за сигаретой перед отбоем.
на восьмой день была эстафета по всему острову. нас разделили на множество групп по пять человек и подсказки, где искать следующее место. в моей группе был Егор, Саша и двое «служивых». рассказывать особо нечего, бегали, искали, заебались. в конце дня нам объявили о выходном завтра, так что можно были пинать хуи до самого отбоя. на дискотеку я не пошел.
на следующее утро меня определили в повара. готовить тогда еще не умел, но выбора не было. я прибыл на место дислокации и получил задание чистить картошку. работы особо не было, так что было немного жаль, что не попал сюда раньше. не смотря на выходной, я все равно не жалел, что попал на кухню. лежать целый день и смотреть на брезентовую палатку было бы невыносимо, а других занятий там не было.
– у тебя от картошки ничего не остается, чисти аккуратнее, – сказала главная повариха, руководившая процессом.
– я никогда раньше её не чистил.
– вот и учись. зачем ты сюда приехал?
– сам не знаю, – ответил я и продолжил старательно чистить картошку, срезая половину вместе с кожурой.
затем мы сидели напротив огромного котла, висящего над костром и ели молочную колбасу, которую нам выдали за работу. мы нанизывали её на палки и засовывали прямо в огонь, поджаривая до корочки. так и просидели до самого обеда, пуская слюни на готовящееся очередное месиво.
пообедав, нам дали три часа отдохнуть. только я собрался пойти покурить, как меня позвала девчонка из моего отряда. у нее были темное каре и пирсинг на верхней губе. отвратительное зрелище.
– не хочешь вечером с нами посидеть у костра? мы будем возле берега, ниже вашей палатки.
– я сегодня на кухне, не получится.
– это будет после ужина.
– тогда приду, – ответил я и ушел курить.
на нее мне было все равно. лишь бы снова не пялиться на брезент над головой.
перед ужином была та же самая муть: чистка картошки, недовольство поварихи и молочная колбаса. затем сам ужин.
я не горел желанием идти в кружок кострового пения, но некий ажиотаж присутствовал.
– здарова, – поприветствовал меня Макс, вояка из первого отряда с которым мы вместе бегали на эстафете. в руке он держал гитару. сам высокий, накачанный для своих пятнадцати, девчонкам такие нравились. весь вечер те две мадемуазель не сводили с него глаз. зачем меня позвали, я так и не понял.
пели Цоя. «Звезда по имени солнце» играла за вечер раз пять. на песне «Восьмиклассница» две прилипалы засмеялись.
– че такое? – спросил я.
– да мы сами в восьмом классе.
очень смешно. песня закончилась, все отправились спать.
на двенадцатый день было посвящение в скауты. выбирали шесть человек. мне очень хотелось оказаться в их числе, иначе нахер я тут страдал.
по просьбе Главного по пушечному мясу в нашем лагере, я стал последним. всем выдали клятвы, текст которой я еле запомнил и забыл уже на следующий день. никто ничего не делал, все были в ожидании возвращения домой и отдыхали от «отдыха».
в 11:40 вечера, мы стояли в лесу возле костра под скаутским флагом в руках Егора. присутствовало все руководство.
ровно в полночь мы произнесли клятву, нам повязали галстуки и поздравили со вступлением в ряды скаутов. лучше бы посвятили в вампиры.
в тот же вечер была последняя дискотека, на которую мы зашли с сигаретами, потому что последствий быть не могло.
– вы че, курите? – спросила более симпатичная подруга из двух прилипал.
– да, – ответил я, – а че?
– уйдите, воняет пиздец.
– реально, пойдем, – сказал Саша, – мало ли, родителям настучат.
– еще пару минут.
мы немного постояли, посмотрели на беснующихся под «Малинки» Жанны Фриске и вышли на улицу. Саша отправился спать, а я пошел к морю. сидя на берегу, я с нетерпением ждал возвращения домой. в какой-то момент я прокручивал в голове все прошедшее здесь и думал, что никогда больше не поеду в подобные места. хотя небольшая грусть присутствовала.
через год я снова поехал в скаутский лагерь. в этот раз не на блевотном катере. мы отправились под Находку в 150 км от дома. лес и больше ничего.
тот же Олег, Егор и Миша, кличка у которого была Медведь. ей он полностью соответствовал. там я был с приятелем, с которым вместе ходили на танцы. на первом построении он оказался в первом отряде, я снова у Егора, на этот раз в третьем. вояки с прошлого года тоже в первом.
в этот раз у каждого отряда было отрядное место, где присутствовать могли только свои, остальные должны были спрашивать разрешения перед входом. находиться на отрядном месте чужого отряда одному было запрещено.
жили в палатках по три человека. я постелил свой спальный мешок и прилег. в спину впивался камень и пришлось поднимать палатку, чтобы убрать его.
– В этом году у всех вас будет уникальная возможность получить нашивку «Три пера», – начал после утреннего построения на второй день Олег. – таких в Приморском крае всего семь.
я увидел одну на плече у Егора.
– испытание длится три дня, – продолжал Олег, – день ничего не есть, день не разговаривать, день находиться на соседнем острове в изоляции. если вас увидят – выбываете.
проще некуда, подумал я и записался. через три дня подошла моя очередь. первое – не есть. это было легко. пить можно было только воду и чай без сахара.
на обратном пути после утренней пробежки до пляжа в двух километрах от нас по лесной дороге, живот урчал и требовал яств, но пришлось договориться с ним потерпеть.
