Читать книгу Алиса - Алексей Валерьевич Груненков - Страница 1

“А теперь, печатай: «Гомосексуализм – это самое лучшее прикрытие для агента.»”

Naked Lunch

1

В один совсем не прекрасный день я вынужден был признать, что женщины меня не волнуют. Впрочем, нет. Не так. Попробую выразиться иначе. Что к обычным здоровым женщинам, счастливым обладательницам отличных фигур, приличного размера бюста, длинных ног и супер-наружности как на обложке… этого… ну как его?.. Ладно, не суть. Ну вот, опять сбился. В общем, я собирался сказать, что к женщинам, которые придерживались традиционной ориентации в плане выбора партнёра у меня просто-напросто отсутствует интерес. Основной инстинкт. Что не тянет к ним почему-то. Вот нисколечко не влечёт! Никакого либидо нет. К сожалению. Весь день был испорчен. Вот с него-то, с того самого дня, когда я осознал всё насчёт женщин и началась эта история про лесбиянку Алису.

Это было форменным помешательством. Одержимостью и безумием! Это было нечто вроде педераста в обратную сторону. Наверное, задрочился я на лесбийском порно. Причём буквально. Также буквально “тема” навсегда превратилась в больную тему. И не только в сексуальном плане. Нет, с того момента это был общий принцип. Встречал симпатичную или даже красивую женщину – в метро, в магазине, на панели, да где угодно! – и всякий раз определял эту её привлекательность не чувственной стороной, а исключительно деятельностью мозга. Да, положим красивая, ну и что дальше? Что?

Поясню: под воздействием независящих друг от друга факторов у меня сформировался комплекс. Появились помехи, мешающие мне воспринимать женщину адекватно, то есть именно как женщину, сексуальный объект если, конечно, женщина эта не была в "теме" и не приводила одним только этим в восторг. В голове регулярно сменялись будоражащие картины, напрямую влияющие на устойчивость сексуального энтузиазма. От всего этого калейдоскопа образов деваться мне было некуда, я мечтал об одном: отключиться бы на мгновение от того, кто представлял себе это, думал об этом, видел во сне… Ну или взять навязчивые образы под контроль душевной цензуры. Либо то, либо другое.

Иногда мне хотелось стать другим человеком. Не собой, а кем-то ещё – и совсем неважно парнем ли, девушкой. Главное, чтобы эти проблемы не были им знакомы. Я сделался пленником своей развратной натуры. И у меня никогда не получилось бы осуществить свои планы и приобщиться к одной из сцен в теле (в лице, образе, личности, “аватаре”) любой из занятых там участниц. Очень возможно, что в этом и заключалась трагедия моей (половой) жизни.

Но при всём при этом я не причислял себя к гомосексуалам. Женщины оставались для меня заманчивыми и желанными существами, однако лишь в том случае если я был заранее уверен, что они имели хотя бы однократный сексуальный опыт с другой представительницей своего пола. И чем богаче, насыщенней, глубже, проникновеннее был этот опыт, чем дольше они находились в “тематических” отношениях, тем ярче, жарче, сильней и опасней разгорался этот пожар у меня внутри.

Мне требовалось доказательство. Мне должно было быть заведомо известно об её предпочтениях, иначе я просто не сумел бы подняться. В смысле желания. Письменное подтверждение от независимого свидетеля. Справка от сексопатолога. Фотографическая демонстрация именного влагалища с отпечатком губной помады прямо на половых губах. Если провести аналогию с педофилом, то его тоже едва ли устроила эмансипированная подделка с бантиками и в белых носочках. Психологический аспект, задающий нужное направление нервному импульсу и способствующий расцветанию (нарастанию и укреплению) эрекции. Словом, полюбить я мог только такую женщину, девушку.

Я стремился быть со 100% лесбиянкой, хотя такая никогда не подпустила бы к себе такого как я или больше чем я. Были уже прецеденты. Разве в качестве друга, подруги… Правда, быть "подругой" охоты у меня совсем не было.

Изобразить мои терзания трудно. Впрочем, “бучам” они, вероятно, известны. Мне понравилось бы роль настоящей девушки. Здесь я полностью разделял метания этих толстых мужеподобных кикимор пародирующих мужчин и вступающих в половую связь лишь в той интерпретации, которая, по их мнению, максимально приближена к сильной половине человечества, хотя по совести не иначе как карикатурой такое поведение не назовёшь. С такими как они, конечно, я бы никогда не лёг, чего уж говорить о нормальных мужчинах.

Кстати, отнюдь не каждая лесбиянка способна увлечься мужчиной, однако и не всякий мужчина заинтересуется лесбиянкой. Почти всегда все наши представления о них складываются из постановочной порно продукции, а появление мужеподобных “бучей” со сладеньким ярлычком погружает в диссонанс. И тут даже не знаешь, на что неприятней смотреть: на двух гомосексуальных женщин или на двух гомосексуальных мужчин.

Впрочем, я благодарен “бучихам”. Они были на моей стороне. Понимали меня. Во всяком случае, поняли бы, наверное… Хотя у них шансов все равно гораздо больше моего. Поэтому мне обидно почти до слёз если и без того незавидное положение усугубляется внешностью. Ведь снаружи я довольно красивый молодой человек. Идеальное соотношение роста и веса обусловлено изрядной физической силой совместно с мыслью. Все пропорции соблюдены, меня на протяжении девяти месяцев собирали настоящие мастера, рассчитывали по формуле. Нет, правда, досадно! Я вообще ни что и не надеялся бы в противном случае и не получил такое вот отклонение, понуждающее отказывать, а ещё точнее вовсе не замечать, правильно сориентированных женщин и интересоваться исключительно лесбиянками. А с ними у меня в принципе ничего интересного быть не могло.

Зато я в лёгкую завоёвывал внимание секс-меньшинств, побуждая последних на развратные действия. Ведь задница у меня просто отменная! И чтобы духовно приобщится к волнующей меня “теме” я, вопреки своим убеждениям, отважился переспать с парнем. Сработало подсознание. Впрочем, была и ещё одна подоплёка получения дополнительного сексуального опыта. Одиночество затягивало как трясина. Лет до пятнадцати я оставался хроническим девственником. Причём, совершенно беспринципным девственником. Вот так. До чего же смешно и грязно выглядел этот эксперимент! Не помогло даже обоюдное переодевание в женское бельё – в нём, кстати, было ещё омерзительнее, нежели без этого маскарада – а добрые соседские, почти родственные отношения с “партнёром”, нянчившим и державшим когда-то меня руках, и впоследствии совратившего, безнадёжно испортились. С другой стороны, интимная связь для меня почему-то всегда была гораздо крепче и значительнее родственных уз. Это навсегда, то есть в моём понимании быть ещё ближе друг к другу попросту невозможно. Однако, вскоре я просто не мог выносить его что, кстати, отнюдь не мешало мне бессрочно брать у него в долг деньги. Ну и не возвращать их, конечно.

Вместе с этим раскрылась склонность к подвигу. Я понял – не сказал, не заявил во всеуслышание в рамках пиара, нет! я именно про себя это понял – что я больше чем кто-либо другой способен на храбрый, мужской поступок, поскольку от меня этого поступка ожидаешь меньше всего на свете. Допускаю, есть что-то, чего я никогда не сделал бы ради себя, а вот совершить какое-то действие во благо другого человека – это запросто. Плёвое дело! А под наркотиками особенно, тут вообще говорить не о чем. Я всегда преподносил себе сюрпризы. Причём, довольно дикие штучки! И поэтому передо мной открывались громадные перспективы. Скажу так: в жизни всегда есть место подвигу. Ну а в половой жизни – тем более.

И я каждую ночь совершал подвиг. Из-за огромного сексуального притяжения сосед разделял мои странные увлечения и в шутку называл извращенцем. С последним, кстати, я был категорически не согласен. Волос на теле у меня тогда не было и в этой связи извращенцем с волосатыми ногами, ягодицами и бородой, выглядел только он один. Тем более, работал клоуном в цирке. (Стоп! Или не в цирке? Или в закусочной “Макдональдс”? Я ничего не путаю? Как бы там ни было, он очень любил детей!) Меня же можно было причислить к категории извращенцев, потому лишь, что я с ним спал. Так что, наверное, мой первый – и последний – мужчина оказался не так уж неправ в эпитете. Но он прощал мне мои слабости. “Малыш” – так он называл меня, и из его уст это звучало так противно, так ласково, что, в конце концов, я не выдержал. От этого прозвища у меня всякий раз создавалось ощущение, будто бы я переел конфет, и я начал отказывать ему в минете. Закормил он меня собой. Не желая посылать его в задницу – чем он не преминул бы тут же воспользоваться – я ушёл от своего “парня” (как я в ответ называл его) спокойно, без ругани. Мы же интеллигентные люди – рассудил я и в раскоряку отправился к себе домой.

С тех пор стал избегать соседа. Тем более что он настойчиво звонил мне дверь, просил его выслушать, навязчиво объяснялся в любви. Ему было больно, а меня тошнило от привкуса карамели во рту, когда он делал это, говорил “малыш” и пальцами всовывал в рот конфету – леденец или шоколадный батончик чтобы у меня возникла положительная ассоциация от орального секса. Ведь я ни разу педиком не был! Да и тот единичный случай всё равно не считался бы. А он ел бананы на завтрак обед и ужин. Утверждал, что от фруктов сперма становится слаще. Он и не подозревал о моём сахарном диабете. А мне нужен был инсулин.

Но этот человек был свидетелем моего нравственного падения, живым напоминанием о том, кто я на самом деле. Двойной агент! Вот шёл я раньше по улице. С ног до головы красивый, стройный, ухоженный и не переставал сам собой любоваться глазами встречных прохожих… А тут мне вдруг стало ясно что я не могу никого из себя состроить и виноват в этом никто иной как мой бывший любовник. Лишь ему одному известна вся подноготная об этом красивом и встречном юноше.

Как жить со всем этим? Конечно, я никому не рассказывал о приключении, которое внезапно нашлось на анус и, разорвав его непорочность, несколькими отрывистыми плевками осквернило колодезную святыню. Теперь я опасался за свою репутацию.

И, признаться, уже подумывал о том, как бы половчей устранить свидетеля. Не в прямом смысле, конечно – я не планировал его убивать, скорей мечтал уничтожить, стереть все воспоминания о нём из памяти и снова ходить по московским улицам в ажурном нижнем белье, поддетым под обычные свитер и джинсы. Спускаться в метро, высматривать там тематических женщин. А потом возвращаться домой, медленно раздеваться и онанировать.

Он мешал мне, понимаете? Знал о моей тайне. С ним я был уязвим, я боялся его, и иногда мне всё-таки приходилось его задабривать. Быть с ним… как бы это сказать?.. посердечней.

Сосед уходил воодушевлённой внезапно случившейся радостью, зато я весь в слезах, прятался под одеяло и сожалел о той страшной ошибке, когда доверился ему в первый раз будучи ещё подростком, отдавшись по самую глубину кишки. Этим я выпрашивал себе прощение. А затем оплакивал сам себя. И мне снилось, будто бы полностью раздетым, я появляюсь в публичном месте, и негде спрятаться. Ненавижу такие сны!

2

Кстати, о снах. Жил я тогда с бабушкой. Её животная любовь тяготила меня. В этой любви ко мне проступало нечто опасное. Особенно, что касалось моей личной жизни. Мне казалось, она обо всём догадывалась. У неё были ночные бдения в больнице, бабушка работала там медсестрой. И наверняка, убирая мою постель, она что-нибудь находила. Например, “городки”, в которые я играл ребёнком. Много чего я по неосторожности забывал убрать, закончив сеанс… магии. Да и “артефакты” – вещественные доказательства моих шалостей конечно же, оставались на самом виду. В числе прочего использованный презерватив. Выбросив его в форточку с нашего последнего этажа, мы с соседом и не заметили, как он прилип к обратной стороне стекла. И я сослался на заботящихся о половой гигиене бомжей или школьников облюбовавших чердак для утех. Тоже одна из загадок, равно как и диаметр пластмассового “городка” – бабушка подкладывала его под дверь для фиксации, чтобы не закрывалась. В детстве я очень боялся спать при закрытой двери. А с какой деликатностью мне была предложена ветошь – небольшое старое полотенце, чтобы не пачкать простыни. Именно эта самая деликатность пробудила во мне короткую, но яркую, острую, возведённую на больном месте вспышку гнева. Так могут полыхнуть разве что бензиновые испарения. Я усиленно притворялся, будто не понимаю, зачем мне нужна эта тряпочка, для какой такой цели мне бабушка подсовывает мне её. Делал круглые глаза удивления и страха за рассудок старого, близкого человека, вынуждая его открыться, назвать вещи своими именами, озвучить истинное предназначение изделия. Своего я всё-таки добился.

Возмущению что меня подозревают в такой гадкой вещи – вернее, тому, как я сыграл это самое наигранное возмущение – можно было лишь позавидовать. Ну, то есть искренности этого возмущения. Отбушевав, я сослался на простуду и насморк и с дальнейшей благодарностью принял сомнительный предмет гигиены.

Однако самое неприятное выяснилось потом. Для бабушки “сексуальное” полотенце моё стало не меньшей ценностью. Сама тема старательно замалчивалась. Это было то, чего мы не обсуждали. Это была наша общая тайна. Пользуясь моим отсутствием, бабушка аккуратно изымала у меня полотенце, отстирывала, а затем возвращала на прежнее место. Не хотел бы я видеть её лицо в те минуты!

От частой стирки полотенце приходило в негодность, бабушка его меняла, однако, что-то подсказывало мне, что эти мои старые “святые плащаницы” с присохшими к ткани правнуками она не выбрасывала.

Ведь с самого моего рождения бабушка собирала всё, что со мной связано. Повязанные в роддоме браслетки, детские рисунки, книжки, школьные дневники… Ну вы понимаете. Всё это где-то хранилось. Вроде, как на память. Я был почти уверен, что эти мои полотенца – как, впрочем, и трусы, простыни – также были причислены ею к семейным реликвиям. Наверное, со временем, когда я женюсь, и у меня появятся дети – а бабушка до последнего не переставала на это надеяться – она будет показывать им эти “реликвии” и рассказывать об отце, своём любимом внучке-извращенце.

Нужно ли говорить, что все девушки открыто меня ненавидели. Я про обычных девушек, которым приходилось отказывать в близости. Иногда я специально, наслаждаясь своим положением сексуального объекта, тешил своё самолюбие и как можно дольше оттягивал этот момент.

Моя недоступность притягивала. В глазах девушек я представал загадочным молодым человеком. И мне нравилось, что меня хотят физически. Да вот только приступить к делу и довести его до конца, было почти невозможно. Эрекция просто не наступала. Опять же физика. Я не испытывал влечения к обыкновенной женщине, не вожделел её. С ней мне было неинтересно. Так что у нас были основания для взаимной ненависти. Со своей стороны, я давал повод, проявлял повышенный интерес, а затем просто кидал несчастную, влюблённую в меня девушку, за что она потом называла меня импотентом и педиком, и я ничего не мог возразить ей в ответ. Обидно! Тем более ни с первым, ни со вторым пунктами обвинения, как уже говорил, я был категорически не согласен.

Думаете приятно выслушивать от девушек такие вещи? Опять же слухи. Сплетни. Короче благодаря таким вот отзывам обо мне сложилась дурная слава. Надо мной все смеялись. Обзывали по-всякому. Делали какие-то оскорбительные намёки. Мужчины – коллеги по работе – не подавали руки. Брезговали. Поэтому новый человек в коллективе был моим шансом на исправление. С его помощью я пробовал реабилитироваться в глазах остальных сотрудников, избавиться от позора, восстановить имя и репутацию, но запавшая на меня простая очередная похотливая дамочка, лишний раз подтверждала диагноз, вынесенный предшественницами, и тогда я снова вынужден был менять работу.

Вскоре я довёл себя до нервного срыва, и мне выписали направление в клинику неврозов, где я провёл полтора месяца, то есть всю первую половину лета 22-го моего года жизни. Там я начал писать. Там же познакомился с Оксой.

Окса – отдельная тема.

3

Изначально мне было её даже жалко. Она была обречена и мне очень не хотелось причинять ей душевную боль. Всю ночь я не спал, курил сигареты и думал. Я собирался отказаться от дальнейших отношений с ней, твёрдо решив, что пока нахожусь здесь, в больнице, то буду старательно избегать встреч, считая это чем-то вроде испытания моей силы воли. Вроде того. Чистая и порядочная девушка, какой, по крайней мере, она мне казалась тогда, не должна была пострадать от моих действий, а точнее – бездействия.

Раньше я никогда не мучился угрызениями совести. Иногда даже проявлял жестокость. Но тут… Эх если бы мне заранее было известно, к чему это приведёт впоследствии то я, не откладывая, в ту же ночь подорвался бы из больницы. И в тоже время остался бы в этой больнице, чтобы вновь пережить любовь.

Любовь. Как же меня угораздило-то? Меня! Ведь это было нарушением всех правил!.. Короче, я не сумел противостоять неожиданно нахлынувшему на меня чувству, и ровно через два дня мы отпросились у медсестёр, и поехали с ней в гостиницу.

Окса стала моей первой бесплатной женщиной. До этого я общался исключительно с проститутками, которые по роду деятельности исключали халяву, однако даже с ними до профессионального секса не доходило. Мы просто разговаривали и всё. По дороге я, конечно, нервничал, переживал сильно. Поэтому предупредив её о возможном провале, легко преодолел психологический барьер, хотя в самой Оксе не было ничего, что в сексуальном плане могло бы меня возбудить, однако и это не спасло ситуацию.

Помню, я зачехлил камуфлированным презервативом на удивление нетерпеливый член, быстро расправившийся от складок и если бы не наши превосходно смазанные гениталии (поршень так и ходил туда-сюда толкаемый сердцем, работающим на повышенных оборотах), то через некоторое время в номере запахло бы жжёной резиной (горелой проводкой). Не шучу! Однако это был не совсем секс, а скорее возня в собственном испарении. Безвкусный, тупой автоматизированный акт напоминавший запуск двигателя в экстремальных условиях. Внутреннее скольжение длительностью три с половиной часа без перерыва на обед и перекуров. Изнурительное физическое упражнение. Всё что угодно кроме любви!

Переменив несколько поз и предохранителей, мне так и не удалось добиться ощутимого результата. Она, впрочем, тоже удовольствия не получила и впредь я зарёкся от повторения подобного опыта. Никогда! Ни с кем! Я возненавидел сексуальный процесс, тяжелую и утомительную процедуру. Я пилил её как бревно.

Нет, мне нравилось с ней общаться. Проводить вместе время, ходить в кино или ещё куда-то, пока не оставались вдвоём. Наедине она начинала грубо ко мне приставать. Залезать в джинсы, расстегивать пояс, спускать к щиколоткам трусы. А дальше Окса просто насиловала меня. И при этом злилась на меня от неэффективности своего насилия. А я лежал и ждал, когда всё это надо мной, наконец, закончится. Когда прекратятся все эти её подпрыгивания на мне сверху, все эти наскоки чреватые серьёзной травмой детородного органа.

Моё сердце замирало всякий раз, когда член выскальзывал, а затем она снова на него насаживалась. Как “сиделка”. “Наседка”. Я очень беспокоился, что Окса не попадёт собой и промажет мимо меня. Ну как тут было расслабиться, а?..

Поэтому я предпочитал вечерние прогулки. От этого ей, видите ли, спалось лучше. То есть не нужно было заниматься перед сном сексом, чтоб поскорей уснуть. Максимум на что я оказался способен – просто спать с нею. Ну, в смысле сна. Крепко обнявшись, прижавшись друг к другу… Все! Но её это не устраивало. Спать она мне не давала. В клинику неврозов она обратилась из-за бессонницы. Она якобы жаловалась на расстройство сна, однако, скорее всего Окса была далека от романтики. Просто я был для неё в некотором смысле лекарством, которое не помогало.

Ближе к осени Окса уже презирала меня. Я не удовлетворял её. Не соответствовал ни сексуальным аппетитам, ни тем более финансовым нормативам. Не мог обеспечить тем пакетом удовольствий, к которому она по её же словам привыкла. Шмотьём, побрякушками, ресторанами, ночными клубами в совокупности с многократными и качественными оргазмами на грани жизни и смерти. Зато я уже практически не замечал недостатков Оксы. Давно заметил такую странность: все, кем я не интересуюсь, всегда расцветают – этими словами я утешал всех, кому разбивал сердце. Ведь к ним я был объективен и замечал все недостатки и смело на них указывал. Неприятный запах изо рта. Неумеренное использование духов. Неправильное сочетание цветов в одежде или ещё что-нибудь. Никогда не боясь никого обидеть, я исходил из чужих интересов. Зато любимому человеку я бы простил всё, запустив его до полного безобразия. (Впрочем, соседу это не помогло – от безнадёжной любви ко мне он цинично и грубо спился. Означает ли это, что я всё-таки педераст?)