Читать книгу Писульки утончённого алкаша - Алексей Валерьевич Груненков - Страница 1

Писульки утончённого алкаша

Рассказы

Всё ничего если бы была возможность укрыться дома и заслуженное страдание перенести там. Стены домашней крепости способны уберечь от пагубного воздействия внешнего мира, однако вне этих стен перед сизым лицом похмелья ты предстаёшь полностью беззащитным. И вместо того, чтобы ныкаться по углам словно ты в федеральном розыске – обнародуешь своё жалкое бытие. Выносишь его на всеобщее обозрение как выносят сор избы, тащат ценные вещи из дома или пустые бутылки в приёмный пункт. И если бы можно было отыскать какой-нибудь хитрый способ развернуть действие алкоголя в обратную сторону, то всё было бы совсем иначе. Купил такую бутылку вечером, открыл, налил, выпил рюмку и сразу же получил похмельем по голове. Зато на работу вставать не надо. Выпил вторую, третью, четвёртую рюмку… Несмотря на похмелья тебя, тем не менее, клонит в сон, ты ложишься и чем дальше, тем лучше спишь, а просыпаешься пьяным. А пока то да сё и опьянение это постепенно рассасывается. В прекрасном настроении выходишь из дома, доезжаешь до офиса, трезвый как стёклышко и при этом прекрасно себя чувствуешь. Однако – нет. В жизни всё наоборот. Проснулся, а у тебя внутри пробивается росток страха, который на благодатной почве публичности разрастается до крупной дрожи по всем фронтам тела, а не локализуется в пальцах или коленках. И даром, если бы просто голова болела, но ты будто в Ад попал и люди вокруг это черти мучающие своим присутствием, своим вниманием хотя внимание это скорее всего надумано. И чем их больше, тем страшнее и жутче становится, но при этом ты сам не понимаешь, чего именно так боишься, что такого может произойти, однако, знаешь, что стоит тебе хоть немного выпить как страдания немедленно прекратятся, да вот только обстоятельства не позволяют этого сделать. Расслабиться нет никакой возможности и от этого твои мучения многократно усиливаются.

Надо срочно придумать предлог чтобы остаться здесь, в этой крепости. Но с твоей репутацией далеко не каждый предлог благовиден и не каждая причина уважительная. Нет, конечно, ты не скажешь, что у тебя умер близкий родственник, но такая мысль хотя бы на мгновение да возникнет, когда будешь перебирать наиболее подходящие варианты оправдывающие твой прогул.

Ты долго стоишь перед открытой входной дверью и никак не можешь преодолеть страх перешагнуть порог и выйти наружу. Это сродни боязни чистого листа. Ты боишься выйти на улицу и наследить там. Ты боишься выйти на воздух и испортить его. Это как страх перед собеседованием, когда заранее волнуешься, как это собеседование пройдёт и по мере приближения дня “Д” и “времени “Ч” волнение всё нарастает и нарастает. Как и сейчас тебе тоже невыносимо само это ожидание, хочется поскорее со всем покончить, но ты не в состоянии ступить и шага, у тебя отсутствует решимость. Выйти на улицу – подвиг, на который ты не готов. И пусть даже не на работу, пусть даже ты туда позвонил и отпросился, пусть только лишь в магазин-то и надо сходить, но ты и на это не можешь отважиться. От одной мысли о лифте (в который обязательно кто-то подсядет), о том, кто встретится тебе по дороге, а самое главное насколько большая очередь ждёт тебя в магазине – бросает в дрожь. Подступает комок к горлу и сердце стучит чаще. Минутный бросок туда-сюда сопряжён с непонятным риском. Никакой опасности или угрозы для тебя на этом коротком маршруте объективно не существует, но ты все равно тянешь время. Если бы заранее знать окно, тот временной интервал, когда к тебе в лифт никто не сунется, когда безлюдно на улице и когда не будет никого в магазине, но приходится действовать наобум. На свой страх и риск. А ведь в этом и заключается причина твоего волнения. И в конечном итоге ты понимаешь, что откладывать больше нельзя, надо идти и как-то примеряешься с этой мыслью. Нельзя же нахлобучить на себя сверху всю квартиру и так пойти, обложившись её стенами, поэтому ты бросаешься в магазин как на вражеского амбразуру дота, как с голыми руками на бандитский нож, как к столу экзаменатора с неполными знаниями предмета – авось пронесёт. Ты бросаешься в магазин прижав к груди сумку. И по пути туда тебя сопровождает всего одна мысль: всё, что происходит сейчас – происходит ни с кем-нибудь, а с тобой прямо здесь в режиме настоящем времени и всё с тобой же продолжает происходить. Это для азбучных алкоголиков в таком рывке нет ничего особенного, для них это пустяк, были бы деньги, но для тонкой личности вроде тебя, с твоей несравненной нервной системой подобный рывок сопоставим с первым полётом в космос, и домой ты вернёшься героем.

И вот ты как Прометей принёс в квартиру огонь, а точнее воду, а ещё точнее всё это вместе в одном флаконе. Дети (если бы они у тебя были) могли бы гордиться таким отцом. Тебя и самого переполняет за себя гордость. В последний момент ты не струсил, стиснув зубы (и скрепя сердце) зашёл в магазин и продержался в этой пыточной до победного. Не сорвался, не убежал поджав хвост, а терпеливо ждал пока пройдёт очередь из двух человек, хотя сердце твоё разрывалось пока ты стоял и стачивались друг об друга зубы в зубную крошку (по аналогии с мраморной её можно было сплюнуть на лёд, чтобы люди не падали).

Ну а теперь самое время отпраздновать свою победу… И вот ты уже на том берегу. А там ситуация диаметрально противоположная. Там тоже страшно, но уже по-другому поводу. Тяжело и мучительно соблюдать периметр квартиры и держаться подальше от входной двери. Очень хочется нарушить границы и птицей выпорхнуть в магазин, поскольку твой дом больше никакая не крепость твоя, а клетка из которой нужно найти ведущий в магазин выход.

И вот ты вроде сдаёшься, принимаешься одеваться, всё это происходит словно на автомате и лишь завязывая шнурки ботинок, появляется сомнение в том, что надо туда идти. Может всё же не надо, может лучше остаться дома, может лучше лечь сейчас спать? И снова ты как-то принимаешь эту мысль, как с чем-то неизбежным пытаешься с ней смириться, главное оставить себе поменьше времени, понизить шансы. В двадцать три часа магазин закроют и продержаться надо хотя бы до без десяти. Тогда точно уже не успеешь. Одеться, закрыть дверь, вызвать и дождаться лифта, спуститься в нём с шестнадцатого этажа на первый, выйти на улицу и пройти сорок метров до магазина, плюс поправка на возможную очередь – этого тебе не хватит. И вот ты сидишь и отсчитываешь минуты с секундами как до встречи Нового Года.

Причинив позволительный вред здоровью, ты лежишь в постели с мыслью о завтрашнем выходном дне и ещё двух последующих. Сочетание предстоящих праздников с удручающе небольшой промилле алкоголя в крови вещь по меньшей мере странная и вызывает массу вопросов, на которые, тем не менее, ответа у тебя нет. По непонятной причине выпил ты перед сном немного, гораздо меньше чем обычно при таких обстоятельствах выпивал. Выпил, а сон всё не идёт и не идёт, хотя этот факт тебя не особо тревожит. Вернее, совсем не тревожит. Завтра-то выходной, успеешь ещё выспаться. Неделя на законном основании получилась короткая (четыре дня всего), понедельник, правда, был неподъёмным, более-менее ты оклемался во вторник, однако того же дня вечером по неосторожности поломал себе среду, ну а в саму среду, в надежде на неполный рабочий день в четверг ты тоже порядком перестарался. Поэтому вернувшись домой сегодня ты принёс с собой один литровый пакетик дешёвого пойла чтобы, не откладывая его выпить и лечь спать. В этом плане претензий к тебе нет никаких, ты в точности и поступил так как собирался, но тебе все равно не спится.

А пока ты лежишь в голове твоей один за другим проносятся обороты речи представляющие определённый интерес для тебя как для писателя. Они кажутся свежими и неизбитыми, а значит вполне могут найти себе применение в твоих будущих рассказах. Надо лишь записать их чтоб не уплыли, поскольку утром ты ничего не вспомнишь, однако боишься пошевелиться и разорвать те тонкие сети сна, что уже на тебя наброшены. Через какое-то время Морфей возьмётся за них и незаметно потащит в сон. Отсюда красивые выражения проходят мимо и достаются кому-то ещё, кто точно также мучается сейчас бессонницей, но не столь ограничен в подвижности и с некоторой неохотой ты ему их уступаешь.

Потом в твоей голове словно кто-то включает “радио”. Ровные мужские и женские голоса наперебой твердят тебе что-то. Что конкретно они говорят полностью расслышать не удаётся, только отдельные слова или не значащие ничего вырванные из контекста фразы. Такое ощущение, что этот кто-то крутит ручки приёмника, пытаясь поймать нужную ему волну сквозь другие вещания и звуковые помехи.

Голос Бога нельзя принять за твой внутренний голос. Твой внутренний голос звучит также, как и твой внешний, но не в записи или как его слышат со стороны, а как ты сам себя слышишь, ну а Бога в твоей голове озвучивают либо актёры немого кино, либо просто потерянные голоса. Темы ваших беседы начинаются в основном с того “как же ты, Алексеев, дошёл, как же ты докатился…”, но Бог тебя нисколько не осуждает, а ты в свою очередь не пытаешься оправдать тот неправильный образ жизни, который ведёшь. Он лишь мягко журит тебя за твои слабости и проступки, просит быть осторожнее, благоразумнее, не обманывать близких, ценить и дорожить теми, кто рядом и так далее, а ты киваешь мысленно головой, мол “обещаю, Бог, обещаю, только вот сам видишь, как всё у меня непросто…” А Бог: “а тебе разве плохо живётся, да ты счастливчик по сравнению с остальными.” Ты: “какой же я счастливчик, в чём именно моё счастье, Бог?” Бог: “мы к этому разговору ещё вернёмся и вот тогда вспоминая этот момент и себя в нём, ты сам ответишь себе в чём.” Ты: “Бог, но ведь всё могло сложиться иначе.” Бог: “конечно, могло. могло быть и хуже, могло быть и лучше. но мне почему-то кажется, что всё хорошо у тебя будет.” Ты: “точно? Бог, ты в этом уверен?” Бог: “ты что гарантий у меня просишь?” (Бог весьма огорчён твоим недоверием, это слышно по Его голосу. Ты (понимая, что сказал глупость): “ну что ты Бог, извини. раз ты сказал, значит так тому и быть. спасибо тебе, поддерживаешь ты меня.” Бог (смягчаясь): “ну что ты, обращайся, не оставлю тебя без помощи. я же люблю тебя.”

Мысленно вы общаетесь ещё долго. Вам есть о чём поговорить, и ты вовсе не считаешь эти беседы признаками надвигающейся шизофрении, хотя и не передаёшь содержание ваших с Ним разговоров каким-то другим людям. Не из скромности (она у тебя отсутствует напрочь), а скорее из-за того, что это касается лишь вас двоих и на других не произведёт впечатления. К тому же по каким-то своим тайным каналам, секретным линиям, шифрами и кодами, в анонимных браузерах все люди могут так же непринуждённо поболтать перед сном с Богом. Ничего странного и удивительного в этом нет.

Во вторник утром я опять попробовал выйти на работу. Подобная попытка уже предпринималась мной ранее, в понедельник, но встретила серьёзное сопротивление организма. Расписавшись в своём бессилии, я отправил шефу слёзную капитуляцию: так, мол, и так, отравился котлетой, не могу выйти… Шеф пожелал мне скорейшего выздоровления, а я клятвенно пообещал ему выйти завтра. Шеф ничего не ответил, но тем не менее, сработало.

Однако вместо алкогольной реабилитации и очищения организма, я опять освоил приличный объём спиртного, в результате чего утром во вторник чувствовал себя ещё хуже, чем в понедельник. Т.е. за отпущенный шефом день, я не только не ликвидировал последствия приёма алкоголя, но и нанёс новый ещё больший ущерб здоровью.

Что делать?.. Я приступил к реанимационным мероприятиям: съел пласт активированного угля и полез в душ, а выйдя оттуда, сразу же обнаружил, что с меня ручьём льёт пот. Дополнительно обтёршись влажным полотенцем, надел свежую рубашку, брызнул одеколоном, критически оглядел себя в зеркало (опрятным внешним видом, красивой одеждой и хорошим дорогим запахом я успешно маскировал тот кавардак, что творился внутри с похмелья) и уже приготовился открыть дверь (кстати, перед походом к станции, у меня был намечен визит в нижний магазин с целью покупки ста граммов, гарантирующих ошеломительный лечебный эффект), как снова начал потеть, да ещё как! Рубашка намокала прямо у меня на глазах со скоростью ливня, пот завоёвывал всё новые и новые её участки и через минуту она вымокла на мне вся до нитки.

Как дверь на сквозняке в груди тяжело бухнуло сердце. Потом ещё и ещё. Вся душа нараспашку. Ехать в таком состоянии на работу равносильно самоубийству. Я в красках представил, как на середине дороги, на какой-нибудь станции-пересадке, пойму про себя необходимость вмешательства в мои сердечные дела кардиобригады и начну приставать к спешащим на работу пассажирам: бегать от одного к другому с дрожащей на губах просьбой пригласить кого-то из персонала станции. А ещё не менее живо вообразил, как сижу (а может быть уже и лежу) на лавочке в вестибюле, а вокруг меня суетятся врачи с острыми иглами и стоит полицейский, а мимо идут люди и с любопытством глазеют на всё на это. Концерт окончен – меня целиком накрыли белой простынкой… Несмотря ни на что, на работу мне сегодня никак нельзя. Это не обсуждается.

Здесь я вспомнил, как в детстве родители разрешали мне не идти из-за болезни в школу и мне не нужно было у них отпрашиваться. Только теперь не родители, а руководители.

Я взял телефон, выронил, в сантиметре от пола успел подхватить и подбросить, а потом, как настоящий жонглёр снова поймал его, правда, другой рукой. Если бы руки у меня не дрожали, то я такой фокус не повторил бы.

На этот раз я решил обойтись без письменного сообщения. Писать, что мне не только не стало лучше по сравнению со вчерашним днём, а сделалось хуже, показалось мне хамством. Пришлось звонить.

Шеф недовольно отозвался в трубку. Судя по звуку, он что-то жевал. Срывающимся голосом я скоро залепетал что-то насчёт того, что мне очень неловко, но я вынужден просить у него на выздоровление ещё один день (который обязательно отработаю, возможно, в свой выходной, да и вообще согласен на что угодно лишь бы он меня опустил). Шеф перестал жевать и замолчал. За те секунды, что длилось его молчание, я пропотел в третий раз. Причём в этот третий гораздо сильнее по сравнению с предыдущими двумя разами. Я обливался холодным потом, а шеф бездушно молчал. Пауза становилась невыносимой. Не вполне понимая, что говорю, я начал рассказывать о качестве и частоте “стула”, описал характер рвотных масс. Подробности глубоко подействовали. Шеф издал неприятный гортанный звук. Только тут до меня дошло, что в момент моего звонка шеф завтракал, а я испортил ему аппетит.

“Если тебе так плохо, вызывай врача и бери больничный. Кстати, фотографию больничного пришлёшь мне на телефон”. – сказал наконец он и повесил трубку.

Я как-то заметил, что тесное общение с руководством способствует развитию телепатических способностей. Мне и в этот раз удалось прочитать мысли шефа. Заболеть в самом начале недели после выходных наводит на определённые подозрения. Вот если бы я набрался в среду вечером, то ни в четверг и ни в пятницу ему бы и в голову не пришло просить у меня больничный, поскольку вероятность употребления спиртного середине недели гораздо ниже, чем в выходные дни.

Короче я влип. Я робко вышел из дома. И через магазин повернул обратно. Вернулся домой, выпил и стал думать где раздобыть проклятый больничный. Купить в интернете? Нет, такой вариант не годится. Получить легально? Каким образом? А что если вызвать на дом врача и симулировать ну… например, ОРЗ? Наговорить, конечно, можно всё угодно, но наощупь температуры нет, горло тоже не красное – розовое горло. Да любая старая тетёха в белом халате мигом разоблачит меня, посоветует пить поменьше и оформит ложный вызов. Самостоятельно прийти на приём в поликлинику и попробовать выпросить больничный там? Опять-таки у меня нет никаких симптомов какого-либо заболевания, за то все признаки похмелья что называется “на лицо”. Тут меня осенило! Ведь похмелье – это тоже отравление. Ведь мне действительно сейчас плохо. Я нисколько не притворяюсь. Было бы мне хорошо (ну или, по крайней мере, нормально), то я бы отправился на работу, но вместо этого я остался сидеть дома, а на это свои причины. Значит, я отравился на самом деле и в главном не обманул начальство. У меня серьёзная интоксикация организма. И потом возникла бы неувязка, если в больничном мне написали ОРЗ, при том, что шефу я жаловался на отравление, а тут (если дело выгорит) всё в полном соответствии с официальной версией.

Чтобы не проколоться я сверился в интернете с классическими признаками отравления. Боль в голове, слабость, рвота, тахикардия – всё это я с радостью у себя выявил. Что же касается боли в животе, то её никак не проверишь, как, впрочем, и диарею придётся принять на веру.

Позвонил. Дежурный записал мои реквизиты и обещал мне прислать врача. В голове у меня возник чёткий план действий. Я решил воссоздать в квартире реалистичную обстановку отравления. Первым делом выбросил все бутылки. Поверхностно прибрался. Подготовил стол и кресло для доктора, а сам с мнимой кишечной болью повертелся несколько минут на диване и привёл постельное бельё на нём в нужное расположение. Рядом с диваном я поставил небольшой тазик, в который налил немного воды, плеснул туда же чаю из кружки и на всякий случай добавил тёртое яблоко. По задумке смесь должна была имитировать рвотные массы, когда рвать уже нечем и из желудка идёт одна желчь. Тем не менее, больной на диване (который и смотреть не мог на еду) понимал, что питаться ему чем-то надо и он с трудом впихнул в себя это яблоко, однако отравленный организм выпихнул его обратно. Кстати, в середине беседы я собирался обратить внимание доктора на этот самый таз, на тот случай если тот сам не заметит. Внезапно ойкнуть, изобразить неловкость за содержимое своего желудка оставленное на видном месте, извиниться, схватить этот тазик и отнести в туалет.

Я проинспектировал домашнюю аптечку. Нашёл там “Мезим-форте”. “Но-шпу”. “Альмагель”. Всё эти медикаменты я беспорядочно раскидал на столе “врача”. На него же водрузил стакан с водой, для пущей убедительности сделав из него пару глотков, а на пол бросил пустую фольгу от активированного угля. Напоследок побрился с мыслями о Ван Гоге, на чём подготовительный этап был закончен. В ожидании врача я лег на диван и начал вживаться в роль какой-нибудь отравленной знаменитости, вроде Распутина.

Я, конечно, не ждал к себе участкового доктора Ватсона, за которым на мою беду увязался бы Шерлок Холмс, но в целом декорации выглядели достоверно. На их фоне мой герой вызывал сочувствие и желание помочь. Легенда была такая: вежливый, одинокий и непьющий молодой человек цинично отравлен неизвестными продавцами, подсунувшими ему просроченный продукт питания. Они воспользовались тем, что он не умеет готовить и вынужден употреблять в пищу одни полуфабрикаты. На следующее утро, у моего героя разболелся живот, он пил найденные в аптечке таблетки и запивал водой из стакана. Его рвало и настолько часто, что он поставил рядом с собой тазик, который до прихода врача просто забыл убрать. Кстати, этот молодой человек мучается уже второй день. Вчера ввиду собственной скромности он не решился отрывать доктора от других пациентов, надеялся, что всё обойдётся, он поправится и выйдет-таки на работу, однако сегодня всё-таки вызвал помощь.

В дверь позвонили. Я медленно сполз с дивана, не спеша доковылял до прихожей и, после некоторой заминки, открыл. Похмелье творит чудеса. На пороге стояла молодая женщина в медицинской маске. При этом, её маска произвела на меня ещё большее впечатление, чем сама женщина и в четвёртый раз за утро я пропотел. Я смотрел на женщину и мысленно освобождал её от всего кроме этой маски, вдруг ставшей для меня новым предметом фетиша. Я думал об этой маске не как об индивидуальном средстве защиты органов дыхания от вирусов и бактерий. Нет. В самой маске (или может под ней) таилось нечто романтическое, авантюрное. Ношение на лице маски, это забота женщины о своей репутации, маска защищает её честь и достоинство. Женщина надевает её, поскольку в середине рабочего дня (когда все в офисах) заходит в подъезды, окружённые старушками, стоит с кем-нибудь на площадке и ждёт лифт, едет с кем-нибудь в этом лифте, дальше звонит в какую-нибудь квартиру, а из соседней квартиры за ней уже наблюдают в глазок. На самом деле ей предстоит встреча с больным, но те, с кем она ждёт лифт на площадке и с кем поднимется в нём на этаж или те, кто следит в глазок, этого не знают. Тем более, на женщине нет медицинской формы, и приехала она не на скорой помощи, а сама пришла.

Другими словами, в середине дня красивая женщина поднимается на этаж, где, например, живёт одинокий мужчина вроде меня, который, кстати, сообщил свой возраст. Да и вообще, она целыми днями с непонятной целью, шляется по разным домам, поднимается на разные этажи, звонит в квартиры где не пойми кто живёт, отсюда если она не скроет лицо под маской, то о ней всё, что угодно подумать можно. Вокруг полно блюстителей чужой нравственности. Особенно пенсионного возраста. В нашем обществе положение участкового женщины-врача (особенно если эта врач молода и красива) просто обязывает носить на лице маску при обходе своих больных, иначе её примут за девушку лёгкого поведения. В этой маске женщине позволено делать всё и не заботиться о последствиях.

Женщина в маске назвалась врачом. Вот уж никогда не подумал бы. Я сразу засуетился, отошёл назад, пропуская её в квартиру. Потом провёл осторожного врача в комнату, усадил в кресло и начал перечислять вычитанные в интернете симптомы. Признаться, я здорово волновался. Маска на её лице очень возбуждала меня.

“Почему у Вас такой сильный тремор?” – вдруг спросила она.

На это пришлось ответить, что очень боюсь врачей, однако своим кишечным состоянием напуган ещё больше. Я даже попробовал пошутить и спросил её:

“Может быть, эта маска на Вас надета специально? Чтобы меня не пугать?.. В смысле как врач, не пугать.” – сразу поправился я, но все равно шутка не удалась.

Врач зачем-то попросила меня раздеться до пояса, послушала лёгкие, заглянула мне в горло. С момента её прихода прошло всего минуты две-три, как тут она каким-то игривым голосом спросила меня:

“Больничный нужен?”

Я едва не поперхнулся от неожиданности. Это прозвучало примерно так, как если бы она предложила мне не больничный, а саму себя. Однако, при всех обстоятельствах не совсем уверен, что выбрал бы её в этой маске, а не больничный поставь она меня перед выбором. Наверное, всё же больничный. Тем не менее, от радости я едва не воскликнул и не расцеловал её прямо в нижние губы.

“Да… Нужен, нужен больничный” – ответил я как можно сдержаннее. Мне показалось, что я могу себя выдать, что ради именно этого больничного я и вызвал на дом врача и разыграл перед ним целое представление.

Я очень внимательно выслушал все её рекомендации, переспрашивал, уточнял. Спросил, что мне делать если все эти лекарства мне не помогут и так далее. Потом я держал в руках синенький бланк больничного аж до самой пятницы и скакал с ним по всей квартире. У меня было такое чувство, что мне перепал крупный выигрыш. Я рассматривал водяные знаки на нём, сделал несколько хороших фотографий с двух сторон, стараясь при этом, чтобы в кадр попали лекарства, а по дороге в магазин я зачем-то зашёл в аптеку и купил там все выписанные “маской” средства.

Меня называют Ботаником. Называют так за глаза и за то, что за этими глазами очки. Ботаник – пренебрежительная характеристика, выданная мне на районе. Правильнее было бы написать “в районе”, только в районе нет колорита, но зато есть занудство, а я не зануда. Пусть и “ботаник”. Для тех, кто меня так называет, всё просто: носишь очки, значит ботаник или ботан. Очки – признак интеллигентного человека. Очень сомневаюсь, что на районе меня узнали бы без очков. Очки – это особая примета. Очки – это предмет триггер.

Долгое время я и знать не знал о существовании у себя этого прозвища. Случайно услышал в нашем “нижнем”, как один алкоголик сказал другому, что-то что имело прямое отношение ко мне, а тот не стал переспрашивать, сразу же догадавшись кого имеет в виду приятель и в этот момент они оба пристально меня разглядывали. Именно тогда в контексте и прозвучало это слово – “ботаник”. Мне как-то в голову не приходило. Ботаник. А ведь в самом деле… Наверное, так стоило бы назвать корабль: “Титаник”, “Британик”, “Ботаник”.

Тем утром я пришёл в этот магазин за тем же, зачем и они пришли. За водкой. Кстати, если бы не моя алкогольная самодостаточность, то меня тоже можно было бы отнести к “контингенту”. О том, что я тихий комнатный алкоголик никто кроме продавцов не знает. Вид у меня уж слишком интеллигентный, манера разговаривать и потом эти очки… И если наши алкоголики собираются прямо на лавочке возле дома и их красные физиономии полыхают издалека, то я пью сам по себе, в своей квартире отдельно от коллектива, без свидетелей, поэтому соответствующего реноме пока не составилось. Вот если бы я сам себя скомпрометировал, выпил с ними и меня за этим занятием заметили бы остальные жильцы дома (т.е. я сделал бы каминг-аут) вот тогда – да. Открыто заявил бы о себе как об алкаше, а пока извините. О презумпции невиновности, слышали?

А дело было так. Проснулся я утром в воскресенье – воскресенью предшествовал непрерывный питейный стаж пятничного вечера и от звонка до звонка всей субботы – и чувствую, колотит всего. Само это состояние не рассосётся, нужно действовать. Взять себя в руки, спуститься в нижний магазин, купить себе там 0,5 водки, а потом через каждый час принимать по рюмке. До вечера должно хватить, ещё и останется. И лучше не откладывать, а спуститься прямо сейчас. Сейчас, по крайней мере, во мне что-то ещё осталось, в крови ещё что-то присутствует, а когда отпустит уже полностью, то я уже побоюсь куда-либо выходить.

Спустился. Прямо у входа в магазин отирались два джентльмена одетых по пляжной моде в майки и шорты. Возможно, они уже попадались мне прежде. В магазине и возле дома. Вместе и по-отдельности в одном и в разных составах. Впрочем, за исключением того алкоголика, на которого я каждый день смотрю в зеркало все прочие алкоголики для меня на один фоторобот, как, и для самих алкоголиков все безалкогольные люди на одно лицо.

Оба находились в алкогольном опьянении средней тяжести. Это в воскресенье-то утром. Когда успели набраться? Наверное, у ребят отпуск, вот и расслабились с утречка, стоят, ведут между собой светскую беседу, один при этом почти полностью заслонил собою проход. Попросить его отойти, у меня не было никаких сил. Изловчившись, я как-то протиснулся мимо него в проём, прилично чиркнув по касательной его левую стопу в пляжном шлёпанце стальным мыском своего ботинка и, не извинившись (это тоже превосходило мои возможности), прошёл внутрь.

Мне повезло. Народу внутри никого. Но пока я возился с пин-кодом (в итоге я сообщил код продавцу и тот набрал его за меня) эти двое тоже вошли в магазин и встали за мной. Тот, которого я зацепил ботинком плаксивым голосом, всё жаловался на какого-то ботаника. По его словам, этот “ботаник” больно пришёлся ему по ноге своей ногой (впрочем, он выразился доступней). Я оглянулся. Упыри глядели на меня изучающе, как на какой-то реликт. Тут до меня и дошло: значит, это они про меня говорили, я и есть тот самый ботаник с очками на твёрдом лице.

Именно с таким лицом я направился к выходу. Мне вслед раздалась угроза. Пострадавший сулил крупные неприятности если повстречает меня здесь ещё раз, однако, что именно со мной произойдёт в этом случае я предпочёл не расслышать и поскорее вышел на улицу. Драться – не по моей части. Всё, на что я способен, это как следует кого-то оттрахать, только на мужчин эти навыки не распространялись, перед ними я был бессилен.

Ботаник. Не исключено, что меня и раньше называли так за глаза, только до этого утра мне ничего не было об этом известно. А вот затруднительность посещений в ближайшее время удобного нижнего магазина не переросла для меня в повод бросить пить. Просто на следующий день перед тем, как туда зайти я предпринял меры предосторожности – я снял очки. А без очков я уже не выглядел как ботаник. Кстати, после этого случая в магазине, я ещё долго перемещался по району (в районе) без оптики. Очки сглаживают черты моего лица, щедро наделяя его добротой и ношение очков у нас в Бирюлёво противоречит технике безопасности.

Пятничный вечер задал мне направление, в котором проснувшись рано утром в субботу я продолжил по инерции двигаться. Поспать толком не получилось. Некоторые спят на следующий день чуть ли не до обеда, а у меня после “синего” дела всегда проблемы со сном. Не сон, а технический перерыв часа на три на четыре. Оканчивается за полтора часа до открытия магазина, а начинается около двух ночи. Как правило, к этому времени пить больше нечего, всё уже выпито. Приходится ложиться, но сон не идёт. Долго ворочаюсь с боку на бок, а когда открываю глаза, то все мысли только о магазине. Мне бы попробовать снова заснуть, но нет. Теперь ни за что не получится. Мне уже загорелось. При этом, я пока не испытываю похмелья и не предвкушаю того облегчения, которое затем наступит. Всё потому, что просыпаюсь ещё не вполне трезвым и немедленная готовность пойти в магазин это не способ поправить здоровье, а свербёж добавить.

Дальше типичный алкогольный мираж. Я настроен оптимистично, у меня не успело испортиться настроение – тревога и тремор где-то в отдалённой перспективе, а прямо сейчас нет тревоги, нет тремора, а есть одно нетерпение. Нужно дождаться восьми часов (времени открытия магазина), а там (туда-сюда) справлюсь за пять минут. До этого времени мне трудно переключиться, попробовать сосредоточиться на чём-то другом. Максимум на что я способен – принять душ, а потом снова маюсь и отсчитываю минуты. От нечего делать рассматриваю порнографию, однако ни о какой сексуальной разрядке и речи не может быть. Член не шевелится ни на что. Вставать ему пока рано.

В нижнем магазине меня знают и мне вовсе не безразлично, что думает обо мне продавец, поэтому стараюсь не выдавать с порога всю нетрезвость своего состояния. Во мне может сидеть сколько угодно, только ничего этого не видно – я маскируюсь. И вообще, всё обставлено так, словно в магазин вместо меня бегает кто-то другой. У меня иногда не получалось вспомнить, сколько раз я побывал там за вечер.

Стыдно также клянчить что-то в кредит, хотя постоянная клиентура вовсю пользуется этим правом. В основном я практиковал т.н. “сольный алкоголизм” (т.е. питьё в одиночку), но при всём при том не считал себя алкоголиком. Более того – пить с кем-то мне дискомфортно, однако если не достаёт денег на выпивку, а выпить хочется, то я не стану опускаться до того, чтобы просить отпустить в долг, даже если в магазине никого народу. Но я точно что-то придумаю.

В магазин меня больше не понесёт. К двенадцати часам дня я всё-таки засыпаю, а просыпаюсь ближе к обеду, после чего предпринимаю новую попытку растормошить член, но опять неудачно. Член словно объявил мне бойкот, впрочем, он мне пока не особо и нужен, я тревожил его скорей для проформы, чем для дела, а в магазине не дадут от ворот поворот, там я всегда персона грата. 250 граммов бальзама или бутылка вина – дополнительные запасы лучше не делать, проще ещё раз спуститься. Такие ограничения создают лишь видимость (иллюзию) остановки, хотя я понимаю, что никакой остановки не произойдёт. Теперь я вынужден циркулировать между домом и магазином до самого его закрытия и этот наложенный на себя лимит не более чем страховка. Просто если я возьму сразу 0,5 или 0,7, то этот объём повлечёт за собой многочасовой сон, после которого у меня может не остаться времени на новый цикл и вот тогда среди ночи начнётся кошмар. Растущей потусторонней активности, когда отовсюду из всех щелей прёт сопутствующая запою нечисть в одиночку и без оружия противостоять крайне сложно.

После такого вот уик-энда резко портятся отношения с нормальной жизнью в остальные рабочие дни. Как я уже говорил, пьяным я стараюсь никому не попадаться и выглядеть твёрдым и убедительным даже когда внутри душевная недостаточность, правда, окружающие все равно смотрят косо либо или не смотрят вовсе. Наверное, на мне как на заборе написано что-нибудь неприличное, причём это я сам на себе написал. Но даже с этой надписью я не ощущаю никакой разницы между самим собой и обычным чистым человеком. Он воспринимается мной в мою пользу. Однако, уже завтра я не смогу вынести рядом его присутствия, но наравне с этим почувствую себя одиноким.

С трёх часов – беготня. До магазина и обратно. Чем больше пьёшь, тем меньше чувствуешь себя пьяным. Все прочие вещи прекращают существовать, теперь в мире лишь двое: алкоголь и я. Перед очередной экспедицией я полностью переодеваюсь, чтобы продавец не привыкал к какой-то одной вещи на мне, поскольку сам уже понимаю, что примелькался. Разнообразие, проявленное в одежде, нестабильность внешнего вида – попытка ввести его в заблуждение, заставить думать, что мой последний визит сюда состоялся не пару часов назад, а вчера или даже позавчера. Пусть всё выглядит так, словно это не один и тот же человек, а разные люди приходят. Глубоко внутри я и сам пытаюсь поверить в наличие двойников, чтобы не концентрировать всё выпитое только на одном себе, а рассредоточить это количество по нескольким принимающим сторонам, в надежде, что это как-то поможет мне утром, по итогам прошедшей “акции”.

В ночь на воскресенье случился переворот. Полностью сменился режим. Свободы попраны. К власти пришло похмелье, наделённое диктаторским полномочием. Иногда, правда, пьяная инерция выходила за пределы субботы и распространялась на воскресенье (в этом случае я устанавливал жёлтый уровень опасности и автоматически продлевал себе уик-энд), а порой пятничная волна проносила меня через все выходные и с силой швыряла о понедельник (критический, красный уровень), вынуждая начинать неделю с больничного листа и, прикрываясь этим листом от начальства, плавно оттормаживаться до следующих выходных. Однако больничный – роскошь. Перед понедельником всегда следует применять экстренное торможение.

Перемещения по квартире минимальны, с постели почти не встаю. Очень важно перетерпеть, не сорваться, отвлечься на что-нибудь. Посмотреть какой-нибудь фильм, лучше всего комедийный. Основной эмоциональный кризис придётся на два часа дня, но к вечеру настроение наберёт высоту, а пока можно привести в порядок себя и квартиру. Время работает на меня. Вместе с ним проходит похмелье. Мне становится легче с каждой секундой времени, просто в масштабе этой секунды процесс реабилитации выражен слабее и положительная динамика отходняка не так заметна, как, например, в целом часе. Главное не становится хуже. Например, похмелье в 14-ть часов на целый час легче похмелья в 13-ть, но тяжелее чем в 15-ть часов. Часы – единица измерения. Выздоровление неизбежно, это вечное возвращение домой в нормальное состояние, я продираюсь к нему как сквозь тернии к звёздам, всё зависит лишь от того, насколько далёко меня отбросила от него ураганная сила принятого вчера алкоголя.

После уборки и в самом деле легчает. Санитарные мероприятия восстанавливают привычную домашнюю экологию. В чистой и здоровой квартире я быстро иду на поправку, а обстановка, в которой почти двое суток аккумулировал своё пьянство множит депрессию.

Похмелье полностью монополизирует и подавляет собой, минута за минутой, час за часом оно навязывает тебе себя: “прочувствуй, прочувствуй меня как следует”. Если лежишь дальше, то чувствуешь, всем телом и всей душой чувствуешь, как тебе плохо. Главное, не слушать его в себе, бороться с ним, сопротивляться ему изо всех сил. Попробовать пересилить себя, подняться и всколыхнуть это болото, запустить какой-то процесс. Например, включить стиральную или посудомоечную машину, а самому принять душ и побриться. За всем этим я сам не заметишь, как похмелье отступит.

Подаёт признаки жизни член. Член – хороший помощник в борьбе с похмельем, которое почему-то пробуждает во мне неуёмные сексуальные аппетиты. Вот он дружочек и пригодился. Растёт потребность в гормоне радости и, активируя запретный плод по десять-пятнадцать, а то и по двадцать раз на протяжении всего воскресенья, я отдавал свою сперму взамен на серотонин. Вообще онанизм помогает справиться с любой стрессовой ситуацией, что бы ни случилось – доставай и запускай член. Но похмелье не только физическое, но и ментальное недомогание и в процессе этого т.н. похмельного онанизма я предпочитаю не использовать вспомогательные материалы в виде готовых изображений и руководствуюсь только своей фантазией. Непристойные фотографии или видео принадлежат к той же группе, что и спиртное, они отрицательно воздействуют на потребителя и сводят на нет весь лечебный эффект.

Во второй половине дня чувствуешь себя таким несчастным и одиноким, что близок к слезам. Я остро нуждаюсь в утешении. Мне хочется кому-нибудь позвонить, поговорить с кем-нибудь, поделиться своим горем. При этом сам всегда удивляюсь, почему не замечал этого одиночества раньше. Наверное, оно проявляется только зените похмелья. Я ощущаю себя беззащитным ребёнком, которого бросили мама и папа, а по совместительству бедным, покинутым стариком. Пытаюсь сдерживаться, чтобы не разрыдаться. Копаюсь в записной книжке, ищу кому позвонить. Когда выпью и меня так и тянет позвонить или написать кому-нибудь из старых знакомых, кому уже много лет не звонил, не писал и предложить присоединиться к моим восторженным состояниям, то я всегда сдерживаюсь, предполагая разницу в формате. Один собеседник естественный, другой искусственно отформатирован водкой. Какая тут может быть между ними коммуникабельность? К тому же я потом протрезвею, а вот написанное не исчезнет. А вот с похмелья наоборот. Пьяный всегда смотрит на трезвого сверху вниз, ему ошибочно кажется, что он выше, а вот когда пьяный уже протрезвел, то понимает, что по сравнению с трезвым здорово опустился, тянет к трезвому руки, просит помочь его поднять до своего уровня.