Читать книгу Курортный казус - Алексей Васильев 5 - Страница 1

Алуштинская, с колоннами, ротонда под прямыми и тяжёлыми, как абордажный лом, лучами полуденного солнца сияла своей первозданной античной белизной. Над ней праздно и медленно слонялись редкие облака. Хотя слонялись они как-то слишком уж аккуратно и даже боязливо, стараясь не заслонять своими нелепыми формами ценный ультрафиолет, итак с трудом продирающийся сквозь надёжный озоновый слой. Будто бы опасались, что за подобные выходки светило разозлится на них и растворит в бездонной лазури неба Тавриды, чистого и широкого, успевшего повидать под собой и тавров, и кентавров, и генуэзских ловцов ставриды. И по этому дивному, прозрачному небосводу, словно для контраста, как наскипидаренные, носились чайки, и своими душераздирающими криками и резкими выпадами нагоняли на находящихся внизу людей не меньше ужаса, чем немецкие пикирующие бомбардировщики на английских солдат в бухте Дюнкерка. Еле дышал бриз; и городской пляж был битком. Впрочем, майское море не любит, когда в нём купаются, и отдыхающие жарились, изнывая на солнце, без права окунуться и освежиться. И уже казалось, что витающий всюду шашлычный аромат источают не многочисленные мангалы, в изобилии своём разбросанные по набережной – но это тела загорающих доходят до состояния полной и бесповоротной готовности.

Антону Семёновичу Пупынину купание было противопоказано вдвойне, поскольку он обладал исключительной слабостью здоровья и неуёмной склонностью к респираторным заболеваниям. И вот он бродил по самой кромке прибоя, позволяя облизывать до неприличия холодной воде лишь самые стопы своих белых босых ног. Собственно, он и прибыл со своей супругой в город-курорт, чтобы это своё здоровье, пошатнувшееся от зимы и эпидемий, поправить. И по путёвке, выданной на предприятии – карьере по добыче железной руды, – где они совместно трудились, чета Пупыниных добросовестно проходила санаторно-курортные процедуры, принимала солнечные ванны и усиленно вдыхала целебный крымский воздух, богатый йодом и фитонцидами, хотя последние два пункта в стоимость путёвки и не входили. Выдававший путёвку председатель профкома горно-обогатительного комбината посоветовал Антону Семёновичу ещё и ходить босиком по пляжной гальке. Дескать, господин Пупынин, в море у вас поплавать получиться вряд ли, но вот хождение без обуви по камням тоже весьма нужное и полезное занятие и на здоровье сказывается вполне положительно. Вот Антон честно и следовал этому наставлению. Гордо, как переболевший тифом Аполлон, такой же худой и бледный, со слегка синюшным оттенком кожи, пикантной порослью на впалой груди и шлёпанцами в левой руке, он мерил шагами берег, периодически морщась и регулярно матерясь – всё-таки галька была пусть и округлой, но твёрдой, – и силился прочувствовать всю благодатную пользу этого неутомительного занятия, и однозначно приходил к выводу, что гораздо благотворней на его расшатанный чёрной металлургией организм повлияло бы купание в тёплом море в августе, и всё сильнее понимал свою супругу, которая на его пожелание совместно прогуляться босиком по гальке, искренне послала его гулять одного и подольше.

Супругу свою Антон не любил. Вернее, уже не любил. Безусловно, когда-то и в его светлой душе, как он сам считал, бушевал пожар страстей, и у этого любовного огня они грелись вместе с благоверной и мечтали купить в живописном месте дачу. Но постепенно пламя, зажжённое стрелой Амура, угасло, и чтобы хоть как-то разнообразить унылую атмосферу двадцатилетнего брака, Антон время от времени подливал на тлеющие угли семейного очага розжиг романтики, в виде хохм и дружеских шуток, отчего неизменно получал заряд игривого позитива и определенное количество лестных слов в свой адрес. Вот и сейчас, прогуливаясь по гладким камням береговой линии, он размышлял, как бы так весело и с выдумкой подшутить над женой. Первой его идеей было: зачерпнуть в пригоршню свежей и практически ледяной морской водицы и плеснуть на спину своей утомлённой загаром спутницы. Но подобная проделка показалась ему весьма заурядной, поэтому шутник решил её несколько усовершенствовать, и охладить спину второй половины не банальной водой, а одной из медуз, которых монотонный прибой выносил на берег, и к которым, кроме того, что они имели такую же не самую удачную температуру, как и само море, прилагались ещё и оригинальные тактильные ощущения. Выбрав ту, что поувесистее и поопрятнее, красивую, бледно-молочную, с розовым отливом и очертаниями клевера на макушке сдувшегося купола, Антоха чуть опасливо взял её в ладонь. Медуза оказалась мягкой и упругой одновременно, а также скользкой и в меру противной. Нечто похожее Антон испытал аккурат накануне перед отъездом, когда на банкете у тёщи, порядком перебрав с фирменными домашними наливками, угодил рукой в тарелку с холодцом. И стараясь не причинить большого вреда хрупкому кишечнополостному созданию, юморист-курортник бережно понёс её в сторону своей супружницы. При этом на губах у него расцвела скверная улыбка, а выражение лица сделалось заговорщицким, хотя глаза, отчего-то, начали излучать доброту и преданность, будто Антон нёс бриллиант размером с арбуз, дабы одарить им свою ненаглядную. Он осторожно протискивался по лабиринту между развалами отдыхающих, огибал тела и обходил шезлонги; медуза же в ладони вела себя смирно и большого недовольства не выказывала. Правда, через пару десятков шагов в руке, сжимающей медузу, Антон ощутил лёгкое покалывание и слабое, крапивное жжение, но не придал этому большого значения, а списал на недостаток общения с морской фауной. Всё-таки Качканар, где Антона угораздило родиться, и где он проживал на постоянной основе, находился несколько в стороне от мировых центров мореплавания, и обитатели океанских глубин туда добирались исключительно в замороженном виде, ну а большинство знаний об их образе жизни, повадках и нюансах физиологии, Антон почерпнул в далёком детстве из фильмов Жака-Ива Кусто. Но чем ближе Антон приближался к месту выброски морского десанта – спине своей супруги – тем неприятнее становилось жжение, и усиливалась боль. Последние шаги Антуан проделывал уже вприпрыжку – так невыносимо жгло ему кисть. При этом он почему-то возненавидел не медузу, обжигающую ему ладонь, а французского водолаза, слабо просветившего Антона на предмет медузьей подлости, и в мыслях обзывал его вовсе не водолазом, а созвучным, но более резким эпитетом. Не дойдя нескольких метров до своей цели, Антон с остервенением швырнул строптивое военно-морское существо, как гранату по фашистам. И пусть он не отличался феноменальной меткостью – мишень была лёгкой и неподвижной, и он без труда попал точно между лопатками. Со звуком мокрой тряпки красивая, бледно-молочная, с розовым отливом и очертаниями клевера на макушке сдувшегося купола медуза шлёпнулась на подрумянившуюся спину… И в это роковое мгновение глаза Антона встретились с глазами своей жены, которая вовсе не лежала и не загорала, а шла навстречу с двумя стаканчиками тающего мороженого и недоумевала, что же это за безобразие такое вытворяет её почти трезвый супруг средь бела дня: кидается сомнительными субстанциями по близлежащим согражданам. Это самое недоумение Антон и прочитал в ясных глазах своей благоверной, и неописуемый ужас наполнил его тонкую душевную организацию: а чью же это широкую спину поразила коварная медуза, так метко запущенная им?