Читать книгу Битва за настоящую разумность - Алексей Васильевич Сивохин - Страница 1

Предисловие.

Есть люди, принципиально не читающие предисловий. Если тебе не терпится поскорее вломиться в эту книгу через закрытое окно, можешь последовать их примеру, но тогда не кричи «больно», порезавшись об осколки непонимания того, что тут и зачем, ведь нечто важное я решил объяснить здесь, не перепоручая это героям книги.

Можешь не читать вообще ничего, так поступают теперь многие. Но не в этом ли причина того, что всё чаще слышны крики «больно» от людей, порезавшихся об осколки собственной жизни, разбитой вдребезги?

Книга написана для тех, кто сейчас пробует взрослую жизнь «на вкус». Если ты гораздо старше, извини меня за «ты» и сделай поправку на то, что я обращаюсь к молодым читателям. Хотя моему главному герою лишь 13 лет, это не значит, что тут всё примитивно и неинтересно. Вдруг тебе понравится?

Мы незнакомы, и, хотя ты меня не знаешь, я тебя понимаю очень неплохо. Тридцать лет тому назад я был похож на тебя, и, смотря сквозь прошедшие годы, хорошо помню, каким был тогда. Ты сейчас, не спорь, мнишь себя особенным, ведь и я тогда не стремился быть таким, как все. Происходит это оттого, что ты только что одолел нелёгкий период в своём развитии, догоняя всё человечество, продолжаешь развиваться, с успехом осваивая новые территории вокруг и внутри себя, и эти достижения наполняют тебя чувством законной гордости. Тебе удалось в короткий срок освоить многое из того, что наши предки создавали веками, теперь настаёт твой черёд идти дальше в неизведанное вместе со всеми, и, несмотря на всю твою гордость, в этом ты вовсе не уникален. Ты знаешь, что жизнь большинства людей оставляет свой след лишь в сухих цифрах статистики, а известность ограничивается кругом семьи и друзей, но вряд ли ты мечтаешь именно о такой участи. Твой вклад в развитие человечества может стать очень важным, но если ты не совершишь ничего особенного, ты тоже затеряешься среди миллиардов других. Чтобы твоя жизнь не скукожилась, чтобы ты, саморучно оторвав крылья своей мечте, не стал потом ныть, обвиняя судьбу в своей никчёмности, чтобы то, о чём ты мечтаешь, не растворилось в суете дней, я хочу кое-чем поделиться с тобой.

Разбираясь в происходящем вокруг и пытаясь найти своё место в жизни, я в какой-то момент испытал острое чувство беспокойства за будущее. Я понял, что в жизни нашей цивилизации наступает критический момент, «пружины», до сих пор приводящие всё в движение, натянулись так, что вот-вот лопнут – но ты, конечно, был так сосредоточен на своих делах, что обращал мало внимания на то, что происходит вокруг. Я очень далёк от того, чтобы в чём-то тебя обвинять или упрекать, ведь сам проходил через это и знаю, что путь, который ты одолел, потребовал предельного напряжения всех сил. Ты так сосредоточенно и интенсивно осваивал своё жизненное пространство, что, не имея иного опыта для сравнения, не можешь ощутить, что жизнь общества сейчас меняется так стремительно, как никогда ранее. Может быть, у тебя уже нет в запасе этих моих десятилетий, не осталось времени для неспешного повторного блуждания по лабиринту из утоптанных многими жизненных тропок, которые ведут в тупики и не дают ничего, кроме понимания ошибок. Я хочу, чтобы ты поверил мне и узнал, что и как происходит на самом деле, не тратя на это свои годы. Обрати внимание на тех, кому за сорок, посмотри, что они делают, послушай, о чём и как говорят – неужели ты действительно хочешь стать таким же, как большинство из них, превратиться в мёртвого, тупого робота, упорно тянущего в никуда лямку стандартно-бессмысленной жизни? А ведь все они были такими же, как ты сейчас, и мечтали вовсе не об этом! Мне, как и тебе, очень нужно, чтобы с тобой такого не случилось, но сотворить себя можешь только ты сам. Пока мечта живёт в тебе и готова стать созидательной силой, только ты можешь увидеть тот уникальный путь, который даст мечте жизнь, иначе она обречена на то, чтобы погибнуть и стать источником твоих сожалений об упущенном. Продолжение развития общества может вообще не состояться – если почти все станут равнодушными роботами, деградация станет необратимой, и последует разрушение. Поэтому я хочу разбудить всех, кто ещё может проснуться, неважно, сколько им лет, я хочу, чтобы мы все, наконец, стряхнули сонное оцепенение, честно посмотрели на мир, сотворенный всеми нами, не обманывая себя и не тешась иллюзиями, ужаснулись, засучили рукава и многое бы переделали. Менять жизнь общества, прокладывать путь в лучшее будущее – это работа не для одного человека, тут нужны соратники, много соратников, тех, кто, увидев и осознав приближение беды, разбудит других и поможет развеять тот мрак, который, я уверен, уже навис над нами.

Пустые хлопоты, скажешь? Ты считаешь, я преувеличиваю и тревожусь напрасно? А что бы подумал ты и как бы поступил, пережив то, что выпало мне: – заснуть с чувством безопасности и уверенности в завтрашнем дне, с мыслями об умных, интеллигентых друзьях, занятых захватывающе интересными делами, вместе творящих новое, изобретающих что-то буквально на каждом шагу – а проснуться и узнать, что ни безопасности, ни уверенности в завтрашнем дне больше нет, а друзья жутко изменились, потеряв себя и друг друга? Изменилось всё потому, что получение того минимума, что был у всех и в достатке, стало требовать напряжённых усилий, и эта злоумышленно устроенная игра в борьбу за выживание отбирает столько времени и сил, что для иных мыслей и дел резерва не остаётся. Люди забыли то, что наполняло их жизнь прежде. Я, конечно, сгустил краски, сон этот длился пару десятилетий, и медлительность перемен скрыла их гибельную глубину. Мы не сразу упали, ударившись о новые реалии, а незаметно спустились по ступеням, приспосабливаясь и теряя себя прежнего по капле в день. Некоторые, и их немало, ушли из жизни, не успевая или не имея желания приспособиться к переменам. Но этот медленный спуск, увы, всё длится и длится, и может наступить такое время, когда мы проснёмся в пещере в окружении дикарей, забывших связную речь, за едой придётся бегать по лесу, вооружившись копьём и каменным топором, а потом ещё и силой защищать добытое от изголодавшихся людей из соседнего племени.

Когда-то, давным-давно, даже огонь костра был для людей «пустой» мечтой. Позже такой же «пустой» мечтой казалось земледелие, потом – жизнь без рабства, потом – полёты, многое, что прежде казалось недостижимым, уже есть. О чём нужно мечтать и что делать в наше очень непростое время? Разные люди отвечают на него по-разному, только самоуверенный глупец может тут рубануть с плеча, ответив одной фразой, ничуть ни в чём не сомневаясь. Мой ответ занял целую книгу – ту, что ты читаешь. Я старался, чтобы не было скучно, но не могу поручиться, что интересно будет каждому.

Передаю слово главному герою книги – Федору Кнышеву, который живёт в городе Калуге, и учится в 7-«Б» классе в одной из школ.

Глава 1. Фёдор Кнышев. День зеленоволосиков.

Случилось это в середине мая, в погожий майский денёк.

Я, Федор Кнышев по прозвищу Кныш, тосковал географию на задней парте. Была суббота, шел последний урок, и наша учительница географии, Мария Анатольевна, немолодая уже, уставшая к концу занятий, наверное, не меньше своих учеников, бесцветным голосом объясняла что-то про Кордильеры. За окном ласково пригревало майское солнышко, Кордильеры были где-то очень-очень далеко, за тысячи километров на другом континенте, а до звонка оставалось всего 10 минут.

Я уставился на часы, и мигающее раз в секунду двоеточие, разделяющее часы и минуты, как всегда в подобных случаях, мигало в таком ненормально – неспешном, застывшем ритме, что невообразимо далекие Кордильеры казались гораздо ближе, чем выходной день. Расписание уроков было таким, что у всех трех седьмых классов география была в один день, в субботу, так что Мария Анатольевна уже в третий раз, наизусть, рассказывала про эти самые Кордильеры. Совершенно ненужный раскрытый учебник лежал на учительском столе, рядом с распахнутым окном, рука Марии Анатольевны привычно придерживала его, чтобы задувающий ветерок не перелистывал страницы, а ее взгляд, рассеянно поблуждав по классу, окончательно застрял где-то в районе моей задней парты.

Мне грезилось, как взгляд учительницы истекает ленивым белым туманом из ее глаз, и, столкнувшись с моим столь же рассеянным и туманным, но почему-то розоватым взглядом, завихряется и сворачивается коническим смерчиком, в котором чередуются и движутся к острому концу, вращаясь по спирали, розоватые и белёсые прожилки, а острый конец этого смерчика всё буравит и буравит ненавистное двоеточие, прыгая от одной точки к другой в такт миганиям. Сосредоточившись на этой воображаемой картине, усилием воли безуспешно пытаясь заставить точки на часах хоть немного поторопиться, я почему-то вдруг вообразил-представил-ощутил, как с Марией Анатольевной произошла странная метаморфоза. Волосы стали ярко-зелёными, ярче, чем молодая листва деревьев за окном, ушные раковины сильно вытянулись вверх и заострились, лицо и уши приобрели ярко-оранжевый цвет кожуры спелого апельсина, и что-то совсем уж странное случилось с носом. Подивившись своей неуёмной фантазии, я резким кивком головы прогнал все наваждения, заодно ненадолго уложив повыше на лбу чуб светло-русых волос.

Пытаясь развлечь себя хоть чем-нибудь, я принялся размышлять о множестве своих планов на остаток субботы и воскресенье. Планов было много, а одного выходного дня мало, я стал живо воображать разные интересные занятия, и погрузился в свои мечты. Замечтавшись, я не заметил, как точки на часах проснулись и замигали, сначала в нормальном темпе, а потом все быстрее и быстрее, так что звонок неожиданно резанул мне по ушам, возвещая свободу для меня, Марии Анатольевны, и ещё 30 моих одноклассников из 7-го класса «Б».

Учеба давалась мне без особого труда, я все схватывал на лету. Не столь давно я понял, что из-за этого у меня в классе не было близких друзей, налаживанию отношений всякий раз мешала скрытая зависть. Несмотря на всё это, за оценками я не гнался, считая школу скучной и бесполезной принудиловкой, так что в дневнике у меня прихотливо, в беспорядке перемешалась вся их шкала. Изредка, если мне вдруг удавалось раскопать в каком-нибудь школьном предмете что-то интересное, мои ответы на уроках делались искромётными, а учителю казалось, что «Кныш, наконец, проснулся». Но стоило предмету опять стать поскучнее – и мой «школьно – Кнышевский» энтузиазм моментально испарялся.

Дорогу домой я преодолел на отточенном до совершенства автопилоте, продолжая на ходу грезить неисполнимыми планами на ближайшие выходные, не замечая ничего вокруг.

По субботам отец не работал, и дома меня уже ждал обед. Жили мы вдвоем с отцом, работником какого-то закрытого предприятия – института, осколка бывшего советского ВПК, в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже в пятиэтажном доме на перекрёстке улиц Октябрьской и Добровольского. Ничего такого «убийственного» в том институте не делали, его хитрая продукция – всякие датчики, точные терморегуляторы и прочая сверхнадёжная мелочь, рассчитанная на «работу даже в эпицентре ядерного взрыва», раньше расходилась «на ура», используясь не только в военной технике, но и в мирных бытовых приборах. Потом военных заказов стало мало, а отечественную бытовую технику оттеснил в угол прилавков импорт, лучшего дизайна и более дешёвый. Институт стал потихоньку загибаться, зарплата снизилась, и большинство сотрудников разбрелось по рынкам и другим более «хлебным» местам.

Мама не смогла понять отца, когда, во время бурного начала 90-х, он не изменил своему призванию, оставшись работать все в том же институте на скромной зарплате, и они, поругавшись, расстались. Новый мамин жених был богатым, из «новых русских». Так сложилось, что я в новую мамину семью «не вписался», и жил с отцом в нашей прежней квартире. Отец, Александр Федорович, не любил кухонные хлопоты, готовил быстро и не особенно разнообразно, но еда всегда была свежей, вкусной и восхитительно ароматной.

У отца было много книг и компьютер с интернетом. Мне разрешено было брать и читать любые книги, многие компьютерные игры тоже были разрешены. Каждую новую игру отец сначала очень внимательно просматривал сам, и если она ему чем-то не нравилась – запрещал. Что там с игрой было не так, я тогда не понимал, а отец не спешил с разъяснениями, но запретов было совсем немного. Отцу я доверял, мне с избытком хватало самых разнообразных разрешенных игр, и я легко преодолевал соблазн поиграть в запрещённое.

Большинство отцовских книг было посвящено математике, физике и технике, бережно хранились старые школьные учебники, было много научно-популярных книг, всё это было еще советских времён, а вот художественной литературы было не так много.

Между отцовскими учебниками и моими была заметная разница – отцовские понять вначале было гораздо труднее, но зато потом читать куда интереснее, чем те, по которым учился я, создавалось неприятное впечатление, что мы стали глупее. Когда я как-то раз спросил об этом отца, он нахмурился и невнятно сказал что-то типа «развалили, предатели». Что именно развалили и кто такие эти предатели, отец мне не разъяснил, все так же хмуро буркнув – «подрастешь – может, сам поймешь».

После обеда мы с отцом разговорились, и я опять спросил, что его держит в «родном» институте? На этот раз ответ был чуть подробнее, но ясности мне нисколько не прибавил. Отец сказал: – Категорически не хочу постепенно становиться дебилом, даже если за это больше платят.

Потом я сел за компьютер – поиграть – и на несколько часов реальный мир для меня перестал существовать. Мне сейчас не вспомнить, во что именно я тогда играл, это оказалось совсем неважной деталью и забылось на фоне того, что случилось вечером.

Когда на улице стало уже немного темнеть, я с трудом оторвался от компьютера, с покрасневшими и слегка ноющими, уставшими глазами. Причиной этому был отец, он закончил возиться с какими-то бумагами у себя в комнате-кабинете и, вспомнив о моем существовании, позвал меня. Внимательно посмотрев сначала на часы, потом на мои глаза, отец сказал, что я еще маловат для такого издевательства над собой. Я отшутился, вспомнив старую поговорку – «да ладно, до свадьбы заживет» – но он посмотрел строго и сказал, чтобы я шёл немного прогуляться, а он тем временем приготовит ужин. Я одел лёгкую курточку – к вечеру стало прохладно – и вышел из дому.

Мне действительно хотелось размять затекшую спину и дать отдых глазам, и я поступил так же, как всегда в таких случаях – направился прогуляться в парк, недалеко от дома был парк Циолковского. Я неторопливо шёл по парку, почти не глядя по сторонам, а перед моим внутренним взором тем временем ещё крутились сцены виртуальных боёв и позировали, сменяя друг друга, побежденные монстры из компьютерных игр. Так, не спеша, я прошёл через весь парк, и вышел к музею Космонавтики, стоящему, как бы летящему над высоким берегом большого искусственного озера.

Я остановился на краю асфальтированной площадки около музея, над самым обрывом высокого берега, откуда на закате солнца в ясную погоду открывался чудесный, завораживающий вид. Вот и в этот вечер большой огненно-жёлтый шар, висящий над сосновым бором на далеком противоположном берегу, неощутимо медленно спускался, теряя слепящую яркость и становясь малиновым. Несколько маленьких лёгких облачков, неподвижно розовевших в лучах заходящего светила, лишь подчёркивали чистую синеву неба. Бор под лучами солнца выглядел сплошной черной лентой с неровным краем, прихотливо изрезанным островерхими соснами, эта лента вместе с небом, солнцем и облачками симметрично отражалась в зеркале совершенно спокойной водной глади.

Я долго стоял там, любуясь зрелищем уходящего дня. Тем временем солнце скрылось за бором, на темнеющем небе разгорелись первые звёзды, подул легкий ночной ветерок, от которого вода подёрнулась лёгкой рябью, весь пейзаж сразу померк, потускнел, больше не завораживал, и я неспешно побрёл домой.

К ночи в парке становилось малолюдно, не было ничего необычного или примечательного в том, что в полусотне шагов впереди меня какой-то человек тоже, не спеша, шёл к выходу по пустой аллее. Аллея, по которой мы шли, была неосвещенной, прямой, и от памятника Циолковскому, стоящему в самом центре парка, выходила на пересечение улиц Октябрьской и академика Королёва, к остановке троллейбуса. В какой-то момент одинокая машина проехала по перекрёстку, поворачивая, и яркие лучи света, исходящие от её фар, просканировали парк наподобие прожекторов, выхватывая из тьмы всё вокруг. В тот краткий миг, когда слепящий свет был направлен вдоль аллеи прямо на меня, я увидел силуэт незнакомца, и вокруг темного пятна его головы вдруг полыхнула изумрудным сиянием кайма ЯРКО-ЗЕЛЕНЫХ волос, из- под которых заметно выступал вверх ОСТРЫЙ КОНЧИК ОРАНЖЕВОГО уха.

Я не сразу почувствовал необычность увиденного – в играх, которые все еще вертелись где-то неподалёку в воображении, встречаются и более странные персонажи, чем зеленоволосые люди с оранжевыми лисьими ушами. Но через секунду я понял, что игры вместе со всеми придуманными существами остались дома, в компьютере, а этот человек – реальность. Вспыхнула и пропала какая-то неуютная мысль об узнавании, улеглась в голове как-то «не так», неудобно, неправильно, что ли. «Дежавю» – спокойно подумал я.

Тут всплыло воспоминание, как днем в классе я вообразил зеленую шевелюру у Марьи Анатольевны. Мне стало любопытно – это у меня тот же глюк непонятно откуда снова «приехал», или с незнакомцем и впрямь что-то не так? Я попытался рассмотреть его повнимательнее – ростом он был примерно с меня, чуть выше, шел хоть медленно, вразвалочку, но легко и уверенно, и я решил, что он ровесник. Разглядеть что-либо ещё в темноте аллеи, снова сгустившейся, было невозможно, парень, как парень, решил я.

Небольшая площадь около перекрёстка, куда выходила аллея, освещалась уличными фонарями, я все также неторопливо шёл позади незнакомца, и вскоре мы вышли на свет, сначала он, а вслед за ним и я. Волосы у него и впрямь оказались изумрудно-зелеными, как весенняя трава, а из-под волос вверх топырились острые кончики ушей – апельсинового цвета, наподобие бутонов каких-то нераспустившихся цветов, и всё сооружение напоминало небольшую клумбу на голове. Одет он был в кроссовки, джинсы и светлую однотонную рубашку с длинными рукавами, всё это выглядело совершенно новым, как будто сегодня было куплено в магазине, а кисти рук он держал в карманах джинсов. Странно – подумал я – зачем в одиночку гулять в парке в новой одежде, гриме и кричащем маскарадном парике? Я не слышал ни о каком маскараде или съемках фильма где-то поблизости, а город у нас не слишком большой, такие события незамеченными не проходили, всегда вызывая много толков и сплетен.

Тут незнакомец подошёл к троллейбусной остановке, остановился, и мы впервые оказались лицом друг к другу, раньше я видел его только сзади. Я взглянул на него, – и от удивления замер, будто подошвы моих кроссовок вдруг приросли к асфальту. Лицо его, необыкновенное, но правильное и симметричное, всё было ярко-оранжевое, как кожура спелого апельсина, и большие уши с огромными, заостренными кверху раковинами, дополняли общую картину самым естественным образом. В лице удивительным образом соединились, и отлично гармонировали обыкновенные человеческие черты: совершенно нормальный разрез глаз, губы, подбородок, и карикатурно – химерические: – необычно большие зрачки в виде трехлучевых звездочек, нос, похожий на вертикально стоящую лодочку с острым килем наружу, с идеально круглыми ноздрями, смотрящими в разные стороны, наподобие якорных клюзов у корабля, и уже знакомые мне оранжевые островерхие уши. Если бы не этот кошмарный апельсиновый цвет, это странное лицо можно было бы даже счесть по-своему привлекательным.

Мне нужно было тогда же, сразу сообразить, что никакой самый гениальный гримёр не смог бы превратить лицо обыкновенного человека в такое невообразимое, но при этом ничуть не отвратительное творение. Однако я стоял в остолбенении и упорно цеплялся за спасительный здравый смысл.

Незнакомец посмотрел на меня и спросил, мягким дружелюбным тоном, не знаю ли я, когда подойдет следующий троллейбус. Голос его звучал необычно, говорил он совершенно правильно, но звук был какой-то особенный, со странным тихим шипением, как будто доносился из хорошего радиоприемника. Я, запинаясь от удивления, сказал – н-не знаю. Этот вопрос окончательно сбил меня с толку – незнакомец даже не попытался что-то объяснить про свой странный, мягко сказано, внешний вид. Мне, наверное, уже следовало бы испугаться и мчаться домой, благо дом был рядом, всего в сотне шагов, но любопытство и оцепенение попридержали страх, я стоял и ошарашено пялился на него – а он тоже спокойно стоял и даже, казалось, не шевелился. Он что, не понимает, что ли, что с такой внешностью вызывает кучу вопросов? В моих мозгах уже понемногу стала вырисовываться ПРАВИЛЬНАЯ мыслишка, что передо мной не совсем человек, и уж конечно не землянин, однако здравый смысл продолжал упрямо гнуть своё – почему он ну, не представился, скажем? Хоть объяснил бы, что ли, почему выглядит как цирковой клоун! Я, набравшись смелости, спросил:

– А где это так правдоподобно гримируют под пришельцев и так шикарно красят волосы?

Он ответил:

– А что, с моими волосами что-то не так?

Ну, точно, какой-то розыгрыш, подумал здравый смысл, и я ответил в тон:

– Что-то я не в курсе про моду на волосы ярко-зеленого цвета, хотя тебе идет.

И тут он меня СПРОСИЛ. Он произнес это совсем, совсем спокойно и подчёркнуто серьёзно:

– Да, я пришелец, и не понимаю, что значит «ярко-зеленые» и какой нужен правильный цвет?

Во артист – всё упирался здравый смысл – загримировался, да ещё и мозги пудрит. Я прочитал немало разной фантастики о выдуманных встречах с разумными существами из дальних миров, но это все было где-то «там и тогда», и никак не мог поверить своим глазам, допустить, что такое может случиться прямо «здесь и сейчас», на «родной» троллейбусной остановке.

– А если пришелец, чего тогда в нашу одежду вырядился?

– Пытался сойти за местного, а первый же встречный земной мальчишка меня расколол – но я не понял, почему.

– Ну и зачем ты мне мозги пудришь, приятель?

– А ты сам посмотри, и принюхайся, кто я – и, медленно вынув из карманов руки, протягивает правую мне, растопырив ШЕСТЬ пальцев того же оранжево-апельсинового цвета. А вот запаха, даже малейшего, сколько ни старался, я не ощутил.

Кондовый здравый смысл был, наконец, решительно подвинут в сторону, робкая правильная мыслишка окрепла, и я начал шустро шевелить собственными извилинами. Обычным человеком «оно» вполне может и не быть, уж слишком «грим» лица какой-то естественный, да и шестипалая оранжевая рука… И цвета «оно» не различает, даже не знает толком, что это такое, поэтому, видать, и прокол вышел. При этом бойко так тараторит на моем родном языке – по телевизору, что ли, выучил? Я, говорит, первый человек, им встреченный. А собирался «оно» куда-то под видом землянина ехать на троллейбусе.

Интересненькое получается продолжение дневной истории с географией! Любопытство немного ослабло, а придавленный им страх снова заявил о себе, противный такой, липкий, с холодным потом, животный страх – а ну как чужое чудо-юдо сейчас меня шарахнет чем-нибудь тяжелым по голове, чтоб не выдал «их агента» нашим?

И тут незнакомец окончательно добил мой здравый смысл, заявив:

– Перестань так сильно вонять страхом! Разве не обоняешь, что у меня к тебе агрессивных намерений нет?

Я почему-то разозлился:

– Ну, извини! Как умею, так и пахну! А вот твои намерения различать по запаху не могу – как ты, кажется, цвета не видишь.

–Так, теперь ты еще и злишься.

И тут незнакомца словно вдруг «заклинило», он на шаг попятился от меня, а затем застыл, и секунд тридцать так и стоял столбом, с совершенно неподвижным взглядом, который показался мне бессмысленным и рассеянным. Я подумал – и что же это с ним такое вдруг приключилось? Любопытство крепло, а страх и злость меня понемногу отпускали, я внимательно, но все ещё с опаской глядел на чужака, никак не решаясь что-то предпринять. Хотя в голове и крутились разные мысли, всё это было типичное «не то». Я всё же не хотел бросать беззащитного чужака, с которым явно творилось что-то неладное, поэтому стоял, ожидая развития событий. Постепенно я почувствовал какое-то доверие к зеленоволосому пришельцу, мне стало не только совершенно не страшно, но как-то даже легко и беззаботно, как будто пришелец был моим хорошим знакомым, давним приятелем, а клумбы на головах- и вовсе обыкновенное дело. Обуреваемый этой беззаботностью, я подошёл к нему ближе и сказал:

–Ну, раз утверждаешь, что дурных намерений не помышляешь, хоть я это проверить никак не могу, давай для начала познакомимся. Федор Кнышев.– и протягиваю ему руку, где-то в глубине сам немного удивляясь странному приступу внезапной смелости. Незнакомца тоже как будто «отпустило», он вздрогнул, осмысленно посмотрел на меня, через пару секунд совершенно по-земному пожал мою руку и сказал: Разумный из планетной системы Альтаира. Затем, отвечая на мой невысказанный вопрос, произнёс:

–Мое настоящее имя для тебя наполовину неслышимо и непроизносимо, здесь наши природные возможности богаче ваших.

– Как же мне тебя называть?

–Зови меня Александром, это земное имя более всего соответствует той задаче, которую мне предстоит у вас выполнить.

– Да, наверное, неплохо, что ты не оказался в троллейбусе. Там людские мысли так завоняли бы все разом…

–Пахнут не мысли, а эмоции. Эмоции порождают особые химические вещества, запах которых я и могу обонять.

До сих пор на остановке не было никого, кроме нас двоих. Наверное, подумал я, предыдущий троллейбус уехал недавно. Но теперь к остановке подходили трое людей, и один из них с явным удивлением уставился на изумрудную шевелюру «Александра».

–Александр, или как тебя там! По-моему, НАМ надо валить отсюда. Пока ты не вляпался во что-либо повонючее перепуганного мальчика.

–Правда твоя.

Мы отошли снова в парк, под защиту темноты.

– И что теперь делать будЕМ?– спросил я, как-то сразу «записав» пришельца в свои друзья.

– Извини, ты так непереносимо вонял страхом, раздражением и злостью, что я не смог удержаться в сознании, и, похоже, пока был в бессознательном состоянии, телепатически – спонтанно внушил тебе, что я твой друг, хотя наши правила контакта строго запрещают скрытно влиять на чьи-нибудь мысли!

Я сразу вспомнил приступ внезапной смелости, и все остальные свои поступки последних минут. Не могу сказать, что открытие факта тайного копания в моей голове доставило мне удовольствие.

– И что теперь делать?

– Внушать тебе теперь ещё и отвращение ко мне было бы неправильно и глупо. Просто слушай свой разум, и отключи эмоции. – Если бы я это умел! – но Александр продолжил: – Да, я и забыл, что нужной степени развития самоконтроля у вас достигает разве что только каждый десятый, и то годам к 30…

–Ну, твое лицо мне совсем не показалось уродливым даже при первом взгляде. Если теперь я еще узнаю цель твоего появления у нас, и если она окажется достойной, то буду только рад видеть тебя среди своих друзей.

–Охоо, а не кажется ли тебе, что это говорит не твой разум, а внушенные тебе мной дружеские чувства?

–Ну и что? Мне теперь надо под микроскопом изучать каждую свою мысль, хоть на каплю доброжелательную к тебе?

–Вот если бы нашелся кто-то рядом с тобой, кто высказал бы тебе непредвзятое суждение обо мне…

Я сразу подумал об отце. Вот подходящий человек… Только как бы их познакомить?

–Александр, раз ты выглядишь так необычно, тебе, наверное, нужно какое-то убежище хотя бы на первое время. Почему бы тебе не поселиться пока у нас дома, и подходящий человек – мой отец – как раз оказался бы рядом. (Я тогда совершенно не «втыкал», насколько круто все мои решения и поступки оказались замешаны на внушенной симпатии к чужаку!)

Александр сказал как-то скучно: – Ну ладно, идем к тебе домой…– и после того, как мы сделали с десяток шагов, вдруг повеселел и добавил: – возможно, что так мне даже проще будет исправить оплошность.

И мы молча пошагали домой, никого больше не встретив, идти было совсем недалеко.

Дома я сразу вошел к отцу в кабинет, несмотря на прикрытую дверь, означавшую, что отец работает, и сходу заявил ему, с улыбкой жизнерадостного идиота:

– Пап, а у меня для тебя большой сюрприз, даже несколько.

– Отстань, не видишь, я работаю! Иди, съешь ужин, пока совсем не остыл!

Пап, ЭТО ДЕЛО наверняка ПОВАЖНЕЕ ужина и всех твоих работ, вместе взятых!

– Опять подкалываешь? Какие такие сверхважные ДЕЛА у ТЕБЯ могут вдруг, ни с того, ни с сего вспухнуть?

– Зелёного человечка хочешь наяву увидеть?

– И ты ко мне пристаешь с этими уфологическими бреднями?

– Ну, если считаешь это бреднями – пеняй на себя! – Александр, заходи! (мой здравый смысл, весь съёжившийся где-то в самой дальней извилине, все еще тихо нашёптывал, что Александр – мой глюк, а глюки без сильных снадобий, каковые я принципиально не употреблял, на обыкновенное приглашение зайти отзываются крайне неохотно…)

– Ну и что это за маскарад? (Уф, увидел. Ну ладно, если и протекать крышей, то хоть не в одиночку!).

– Пап, никакой это не маскарад, не грим и не краска. Александр и впрямь с неба свалился, прямиком с Альтаира. Я думаю, дальше он тебе сам все объяснит.

Отец надел очки, чтобы рассмотреть гостя получше – и его на пару секунд прохватил такой же столбняк, как и меня при первой встрече лицом к лицу. После небольшой паузы Александр сказал:

– Федя, мне надо поговорить с твоим отцом наедине.

Я тут же вышел из кабинета на кухню, оставив отца вдвоём с Александром, быстро и как-то механически съел ужин, не получая обычного удовольствия от вкуса пищи, затем направился в свою комнату, прикрыл за собой дверь, уселся на диван, и только тут меня постепенно отпустило дикое напряжение последних минут. А отец и Александр все это время говорили и говорили друг с другом. Сначала я слышал недоверчивый голос отца и спокойный голос Александра. Затем голос отца стал громче и возбужденнее. А потом они долго и тихо что-то обсуждали. Из всего разговора, который мне почему-то был совершенно неинтересен, запомнились лишь отдельные слова: «кризис», «варвары», «одичание», «планета», «спасать». И вот, наконец, дверь приоткрылась, и до меня донесся конец разговора, отец воскликнул – А знаешь, мой зеленоволосый друг с Альтаира! Ведь все может получиться! Обязательно получится!–и, выглянув в открытую дверь, крикнул – Фёдор! Иди сюда! – и тут же устроил мне настоящий «разбор полётов».

Первым делом отец очень наглядно, характеризуя меня и мое поведение нелестными словами на самой тонкой грани приличия, самым невинным из которых было «недоумок», объяснил, как сильно на меня подействовало внушение Александра. Мои поступки и даже мысли были безжалостно анатомированы острой бритвой безупречной логики, всё разложено по полочкам, отец в деталях продемонстрировал мне, как, под воздействием внушения, я оказался совершенно неспособен к критическому анализу событий, и, утратив не только всякий страх, но и естественное в таких обстоятельствах недоверие и даже элементарную разумную осторожность, сразу привел Александра домой. Далее, без малейшего сомнения в дружественности пришельца, я оставил Александра наедине с отцом, при этом в моих насквозь промытых мозгах не смогла зародиться даже тень мысли, что надо попытаться предупредить отца о необыкновенных гипнотических способностях пришельца. Оставшись один, вполне оправившись уже от естественного потрясения, вызванного столь необычной встречей, я так и не смог ощутить даже лёгкой тревоги, хотя бы из любопытства не помчался к отцу, а сиднем сидел у себя в комнате, окончательно загипнотизированный вполне безобидной фразой Александра «Федя, мне надо поговорить с твоим отцом наедине».

Эти разъяснения всё так же обильно приправлялись издевательски – язвительными репликами с хлёсткими эпитетами по поводу моих куриных мозгов, неспособных к элементарной логике и критическому анализу моих же собственных поступков. Закончил отец тем, что по причине моей полной, фатальной глупости, любой прохожий, случайно сказав подходящую фразу, может зазомбировать меня до состояния полного идиота, даже не желая делать ничего подобного. Но внушение всё ещё действовало на меня так сильно, что я чувствовал непрошибаемо – твердолобую уверенность в правильности всех своих поступков, даже дулся на отца за «несправедливый» разнос. И это несмотря на то, что я уже целый год живо интересовался темой гипноза и знал, что чувствуют люди, находясь под влиянием постгипнотического внушения! Мои инстинкты на проверку оказались сильнее логики, и я дулся на отца вместо того, чтобы благодарить его за своевременную очистку моих мозгов!

Вспоминая этот момент, я и сейчас все еще вздрагиваю при мысли о том, что могло бы случиться с нами, не будь альтаирцы столь миролюбивы и этичны, хотя я уже точно знаю, что воинственных рас в космосе быть не может.

Глава 2 Отступление. Рабы внушения.

Я прерываю рассказ об удивительных событиях той субботы, чтобы поведать нечто исключительно важное для каждого из нас, иначе мне пришлось бы раз за разом рвать нить повествования, поясняя всё необходимое по ходу дела. Думаю, что многие мои читатели, если и слышали что-то про гипноз, внушение, манипулирование, то полагают, что для них это неважно, что в их жизни эти явления не играют существенной роли. Мне довелось убедиться в том, что это совсем не так, без преувеличения, для каждого из нас.

Моё любопытство разбудил концерт, устроенный год тому назад, когда к нам приезжал с «психичесими опытами» гастролировавший эстрадный гипнотизёр. Действо происходило в небольшом зрительном зале в доме культуры того предприятия, на котором до сих пор работает мой отец. Гипнотизёр, подобрав людей, которые соответствовали его критерю «внушаемости», творил с ними на сцене такое, что происходящее было не иначе, чем какой-то магией. Я счёл бы всё это подставой, спектаклем, ловкими трюками, и вскоре всё забыл, если бы среди выбранных гипнотизёром испытуемых не оказался парень, которго я хорошо знал. С ним, Олегом Тимофеевым, я какое-то время сидел за одной партой, даже пытался подружиться. Хотя крепкой дружбы не получилось, но взаимная симпатия и доверие между нами сохранились надолго. У меня не было ни малейших оснований заподозрить его в сговоре с приезжим «магом», потому что я сам с трудом уговорил его пойти на концерт, мой отец тогда пойти не смог, и купленный билет пропал бы. Если бы не настойчивая просьба его старшей сестры Лены, которая живо интересовалась всем необычным, но сама пойти на это представление тоже не смогла, Олег наверняка там бы не оказался, а если и пошёл, то не стал бы одним из испытуемых.

Гипнотизёр спросил, кто из зрителей хочет помочь ему. Когда желающих набралось человек двадцать, включая Олега, он рассадил их на сцене на специально приготовленых стульях, лицом к зрителям, и заявил, что «проверит их на внушаемость». Попросив их успокоиться, слушать его и скрестить руки на затылке, взяв пальцы «в замок», он властным громким голосом заявил, три раза повторив, что пальцы сжимаются всё крепче и что никто не может их разжать без его команды. Затем он приказал всех встать и разжать руки. У некоторых, в том числе у Олега, это получилось не сразу, а на тыльной стороне кистей рук,там, где пальцы одной руки нажимали на другую, обраазовались белёсые отпечатки от давления. Тех, у кого отпечатков не было, гипнотизёр поблагодарил и вернул в зал в качестве зрителей, посетовав на то, что не у всех богатое и живое воображение.

Позже я узнал, что совершенно неподдающихся внушению людей нет, но к разным людям нужен разный подход. Гипнотизёр выбрал тех, кто лучше реагировал на его методы внушения, чтобы упростить себе работу и сделать представление более ярким.

Рассадив пятерых избранников на стулья (лишние стулья унесли со сцены ассистенты), гипнотизёр вёл их в состояние транса – наведённого полусна. Все пятеро в оцепенении сидели на стульях, и с каждым из них он проделывал удивительные вещи.

Сначала гипнотизёр взял каждого из испытуемых за руку, поднял её и согнул в локте, заявил-внушил, что это несгибаемая рука-балка, сделанная из железобетона. Потом разложил на этих застывших в разных позах руках тяжёлые предметы, которые обычно человек не может сколько-нибудь долго держать, но за несколько минут ни одна рука даже не шелохнулась. Олег стоял с вытянутой вперёд рукой, повёрнутой ладонью вверх, на ладони гипнотзёр разместил, как на подставке, тяжеленный глиняный горшок с пышным комнатным растением. В обычном состоянии Олег, наверное, сразу уронил бы его, не выдержав веса.

Потом гипнотизёр заставил испытуемых засмеяться – без видимой причины – и все пятеро дружно и весело заржали, показывая пальцем друг на друга и от этого смеясь ещё больше. Затем он «приклеивал» руки к ногам, «склеивал» пальцы, ограничивая испытуемых в определённых движениях.

Потом Олег пересчитал пальцы на руке гипнотизёра, и, под влиянием внушения, сбиваясь и спотыкаясь, насчитал их аж 8, причём несколько раз пересчитал.

Никто из испытуемых во время сеанса так и не смог ни разу нарушить повеление гипнотизёра.

А в конце представления случилось то, что послужило причиной моего острого интереса к теме внушения. Оказывается, непререкаемая власть гипнотизёра над загипнотизированным не заканчивается с пробуждением и завершением сеанса, и это так поразило меня, что я целый год, время от времени, возвращался к увиденному тогда. Я всё пытался понять, как такое может быть и как это может сказаться в обычной жизни?

Заканчивая своё выступление, гипнотизёр приказал каждому испытуемому сделать нечто, в общем, безобидное, хотя и странное, уже после сеанса. Потом я узнал, что называется это постгипнотическим внушением. Одному испытуемому он приказал: когда концерт закончится, ты откроешь окно прежде, чем покинешь зал. Когда гипнотизёр разбудил испытуемых и объявил, что концерт закончен, этот человека взял, и открыл окно. Гипнотизёр спросил- зачем Вы это делаете? Испытуемый ответил- а Вы разве не чувствуете, какая тут духота? То, что зал проветривали после концерта, не было чем-то необычным, и никто этому не удивился. Олегу гипнотизёр отдал более замысловатый приказ – увидев первого знакомого человека, снять с себя свитер и отдать ему.

Я не сильно удивился, когда на улице, увидев меня, Олег снял свитер и протянул его мне – я же видел, как другой испытуемый послушно открыл окно. Но всё же сказал Олегу, не принимая от него свитер:

– Неужели этот гипнотизёр над тобой и сейчас имеет такую власть, что ты не можешь его ослушаться?

– Какой гипноз? Мы же с тобой поспорили, что если представление мне понравится, то я отдам тебе свой свитер.

Ответ Олега поверг меня в полное недоумение, я понимал, что его поступок вызван внушением гипнотизёра, и точно помнил, что, конечно, никакого такого спора у нас не было. Олег, видимо, только что этот спор выдумал, исполняя приказ гипнотизёра забыть про гипноз!

Это происшествие и побудило меня целый год искать и находить ответы. Я стал настоящим, дотошным исследователем, и сделал открытие, которому нахожу всё больше подтверждений. К тебе, мой читатель это тоже относится, и поэтому, закончив вскоре рассказ о том происшествии, я попытаюсь с предельной ясностью объяснить тебе суть происходящего. Очень важно, чтобы ты всё понял!

А тогда Олег сказал, оторопело посмотрев на меня:

– Мы что, правда, не спорили?

– Зуб даю. Твоя сестрица слышала весь наш разговор, она сказала, что сама не может пойти, потому что занята, и просила пойти тебя и потом всё ей рассказать. Больше ничего не было. Спроси её!

– Ладно, спрошу, я помню, как сестра вместе с тобой уговаривала меня сходить на представление.

– А сейчас твоя сестра дома?

– Да, она должна уже вернуться

– А можно, я зайду к тебе, чтобы мы могли обсудить все эти странности, да и Лене будет очень интересно выслушать твою версию?

– Да какие странности? Поспорили ли мы, вот и всё! – в голосе Олега послышались нотки раздражения. – Ну давай, заходи, а то Ленке всё это интересно, а я, побывав на месте испытуемого, наверное, что-то пропустил.

Дома мы с Леной долго пытались убедить Олега в том, что никакого пари по поводу свитера никогда не было. Но он только злился и говорил, что мы сговорились, или нас посетил острый приступ старческого маразма, причём один общий на двоих. Он всё никак не мог поверить, что свитер – дело «рук» гипнтизёра, а я и Лена получили тогда богатую пищу для размышлений, результатом которых и стало то настоящее открытие, которым я очень хочу поделиться с тобой, читатель.

Давайте спокойно и внимательно проанализируем тот случай с Олегом, как это делают настоящие учёные. Нам очень важно понять, какая чертовщина творится в голове у загипнотизированного, когда он после сеанса послушно, как марионетка, выполняет то, что ему внушили. Итак, сеанс закончился, Олег делает то, что приказал гипнотизёр, но что он при этом думает и ощущает? Он ведь уверен, что действует по собственной воле и желанию! Ну а что произошло, когда я сказал ему, что он сейчас делает нечто такое, что ему приказали? Его попытка вспомнить и понять истинную причину своих собственных действий явно провалилась! Разве он смог вспомнить, что это был гипноз? Ничуть не бывало! В ответ он вполне искренне удивился, он помнит, что был на каком-то там сеансе, но заявляет, что нет никакой связи между этими его действиями и тем сеансом – так подействовало внушение забыть приказ.

В голове у Олега произошло также нечто такое, чего мы никак не ожидали. Что было бы логично предположить? Что в ответ на приказ гипнотизёра «забыть» Олег, отдавая свитер, скажет, что ему почему-то вдруг сильно захотелось это сделать, он и сам не знает, почему. Но такой поступок самому Олегу показался бы странным и нелогичным! И мозг, прижатый к стенке непреодолимым противоречием, вместо того, чтобы освободиться от влияния гипноза, выдумал отмазку с небывшем пари, запомнил её и уверовал в то, что она – отмазка – и есть истина. Мозг Олега предал его, помог не Олегу, а гипнотизёру, подчистил память и устранил сомнения в том, что получил приказ извне, предотвратил освобождение Олега от внушения. Получается, что в подобной ситуации мы не можем хоть как-то сопротивляться скрытому стороннему приказу вовсе не потому, что сам приказ имеет над нами какую-то непреодолимую магическую власть. Мы исполняем приказ потому, что по нашему внутреннему ощущению это не приказ, а собственное решение. Приказ маскируется мозгами так, что мы уверены, что, исполняя приказ, мы делаем что-то то же самое, что мы делаем по собственной воле.

И тут настоящий учёный должен на основании обнаруженного факта, который не укладывается в ожидаемый ход событий, сделать определённые умозаключения. В нашем случае возникает очень важный вопрос: если мозг в принципе способен на такое предательство, как часто оно совершается, насколько мы принадлежим сами себе, а насколько – подвержены скрытым внешним влияниям, да так, что, находясь в рабстве, и не подозреваем об этом? Только ли гипноз позвролят скрытно воздействовать на человека, или это только один из многих способв? Так возникает вопрос о нашей свободе и самостоятельности, очень важный для каждого из нас – ведь если мы никак не можем обнаружить случаи самопредательства, мы не знаем и того, насколько часто такое случается. Мы не знаем, насколько не принадлежим сами себе именно потому, что никогда в этом не сомневаемся, ведь поводы усомниться тщательно прячет наш собственный мозг!

Случай с Олегом позволяет нам увидеть ещё один немаловажный факт: предательство мозга Олега сделало для него невидимым то, что видят окружающие люди. Даже те, кто не имел возможности прямо проверить, а было ли пари, могут, помыслив здраво, понять, что пари – просто глупая отмазка, ведь обычно люди таких идиотских пари не запключают.

Из этого я тогда ещё понял, как можно постепенно узнать, насколько мы (а значит, и я) являемся марионетками каких-либо влияний, несмотря на искусную ложь собственного мозга. Мне надо было понаблюдать за окружающими людьми и понять, насколько логичны и разумны их поступки, объявив настоящую охоту на поступки, которые трудно понять, исходя из интересов человека, который их совершает. Наблюдая за разными людьми, совершающими нечто, с моей точки зреня, странное и нелогичное, я при каждом удобном случае спрашивал их, зачем они так поступают. Вы бы слышали их отменно кривые отмазки!

Я понял, что мы всё время буквально спотыкаемся о два факта, очень важных для понимания всей нашей жизни, но не делаем для себя никаких выводов из того, что эти факты исключают друг друга. Первый факт- каждый из нас совершенно уверен, что является полновластным хозяином над собой, единолично руководит всеми своими мыслями, действиями и поступками. Конечно, если не спит, не болен и не «под кайфом». Второй факт – всем нам известно, что есть хитрые способы что-то приказать человеку таким способом, что он это послушно исполнит, даже не заподозрив, что его заставили, и постгипнотическое внушение- лишь один из множества способов такого влияния. Мы всегда живо интересуемся, на что способен «раскрутить» человека искусный гипнотизёр, но упорно не желаем признать и поверить, что внутри у каждого из нас притаился некто «чужой», к нему можно незаметно подобраться и «привязать верёвочку» так, чтобы заставить любого из нас лихо отплясывать танец марионетки под чужую дудку, ещё и на потеху публике.

То, что происходит с нами под гипнозом, мы считаем фокусом, какой-то магией, редкостной причудой природы, подвластной только особому дару гипнотизера. Мы скорее готовы признать, что гипноз – это магия, отменяющая законы природы, чем принять, что вся наша жизнь буквально насквозь пропитана почти таким же управлением – манипулированием, только гипнозом это никто не называет. Мы не хотим признать, что публичные сеансы гипноза извлекают из глубин нашего «я» лишь малую часть, крохотную надводную верхушку того огромного айсберга, о существовании которого мы знать ничего не хотим! Но стоит копнуть поглубже, свести факты вместе, сделать из них неизбежные выводы – и мы обнаружим, что внутри каждого из нас притаилась эта огромная, причудливая глыбина льда, по сравнению с которой все другие, самые крутые монстры, изобретённые нашей фантазией, могут просто пойти отдохнуть!

Обнажить тот факт, что в каждом из нас всё время, неутомимо работает встроенный механизм виртуозного изобретения лжи для сокрытия нашего порабощения, имеющего множество источников, и поделиться этим знанием с читателем – вот первая причина, ради которой затеяно это отступление от темы повествования. Есть и вторая, более важная, но о ней – чуть позже.

Думается, что большинство моих читателей, на которых вдруг свалился результат моих долгих и непростых размышлений, не спешат расстаться с удобной и привычной иллюзией о том, что уж внутри-то себя они полновластные хозяева. Но горькая правда всегда лучше сладкой лжи. Вторая причина, побудившая меня написать всё это – отличный подарок, который ждёт терпеливого читателя в конце этой главы. А пока немного отвлечёмся и попробуем понять, как такой хитрый мозговыверт мог появиться и чему он в своё время неплохо послужил. Вот что я обо всём этом думаю, если не вдаваться в мелкие детали.

Начало всему этому дурдому было положено, видимо, ещё в глубокой-преглубокой древности, в те времена, когда до сколько-нибудь разумного разума, да и до самого человека было ещё очень-очень далеко. Защищая жизнь своих творений, природа «наизобретала» тогда множество разных инстинктов, например тот, что жёстко отсекает любые индивидуалистические поползновения, когда стая рыб должна действовать вместе, как единый организм, мы не раз видели в фильмах, снятых под водой, стаи рыбёшек, поворачивающих словно «по команде», или тот, совсем другой инстинкт, что заставляет птиц строить гнёзда и учить птенцов летать, да и множество других, не менее полезных для выживания своих обладателей. Эти инстинкты тысячелетиями оттачивались на разных пчёлах-муравьях-лягушках-рыбах-овечках, и те их них, которые оказались особенно полезными, люди тоже получили по праву-обязанности эволюционного наследия.

Способность мыслить, возникшая в эволюции гораздо позже, на базе новых структур и отделов головного мозга, развивалась параллельно, когда сложившаяся система управления поведением с помощью инстинктов и рефлексов была уже давно отлажена и «прошита» в более старых, сложившихся мозговых структурах. Мышление отличается от инстинкта и выученного рефлекса тем, что они действуют как прямой, непосредственный приказ реагирования на наличную в данный момент ситуацию, ни дать ни взять – внушение гипнотизёра, идущее от самой природы, а мышление порождает любопытство, склонность экспериментировать и размышлять, и пока мышление не стло ещё разумом, эти его проявленпия, если они помешают инстинкту, в большинстве случаев приведут существо к гибели.

Чтобы не оказаться препятствием на пути нужных для выживания инстинктов и не быть уничтоженным вместе с существом, возможности тогда ещё слишком любопытного, но совсем глупого и неумелого разума необходимо было ограничить. Поэтому в генах зафиксировалась функциональная подчинённость мышления инстинктам, а форма такого подчинения была избрана до гениальности простой – когда действиями существа руководят инстинкты, мышление вовсе отстраняется от рычагов управления.

Но, оставшись без работы, мысль не отключается, и, действуя в параллель, разум выдумывает свои, воображаемые «объяснения» тому, что инстинкты творят с существом. Как-то проверить правильность этих «объяснений», сконструированных исключительно для себя, разум не может, обратная связь, необходимая для такой проверки, не действует, ведь независимо от того, что воображает себе разум, в этих ситуациях прошито выпонение того, что требует инстинкт. Без проверки разум может нафантазировать и поверить вообще во всё, что угодно, уж так он устроен, и в дело идёт любая правдоподобная ложь, лишь бы вся картина была согласована сама с собой, лишь бы одна ложь не противоречила другой.

Так, шаг за шагом, разум постепенно построил искажённую, ложную, но логически непротиворечивую картину всего внутреннего мира существа, не осознавая, что его власть над существом ограничена. Когда раз за разом воспроизводится инстинктивная реакция, разуму чудится, что это снова и снова срабатывает его «гениальная» выдумка! От всего этого разум получает ложное чувство самоуверенности, ведь картина внутреннего мира не только кажется непротиворечивой, но и всегда «подтверждается» инстинктивными действиями.

С течением времени, передаваясь по цепи эволюции от вида к виду, от существа к существу, самоуверенность мышления превратилась в побудительную причину для того, чтобы разум изощрялся во лжи самому себе до тех пор, пока очередные неувязки в картине внутреннего мира не состыкуются в нечто правдоподобное. У человека механизм изобретения и запоминания выдуманных отмазок оказался идеально отлажен, подчистка памяти происходит уже совершенно автоматически, быстро, привычно, незаметно. Разум при этом хоть и обманет сам себя в очередной раз, но одержит мнимую победу, не допустив хаоса в мыслях, и тем самым снова окажется прав, прав как всегда – но прав только внутри себя и только для себя.

Так, или почти так, инстинктивные пути управления нами оказались скрыты от разума покровом тайны, тайна защищена горой лжи, растущей при каждой попытке разоблачения, а верховным хранителем всего этого стала наша самоуверенность. Несмотря на то, что каждый из нас неплохо видит явную противоречивость поведения и высказываний у других людей, он не замечает ничего подобного у самого себя, продолжает самоуверенно считать все свои поступки и мысли только своими, даже явно столкнувшись с обратным на сеансе гипноза. Эта наша непробиваемая, тупая, безосновательная самоуверенность – не просто безобидная ошибка мышления, а одна из шестерёнок механизма, надёжно ограждающего пути действия инстинктов и рефлексов от вмешательства разума. Но этот же механизм срабатывает и в других случаях, когда человеком прямо командует нечто такое, что не исходит от бодрствующего сознания.

Подведём промежуточный итог: когда человеком нечто командует напрямую, в обход решений, принятых его разумом, будь то неосознанные инстинкты, рефлексы, гипнотические или иные внушения, разум сам для себя, работая независимо и параллельно, во многих случаях измышляет ложную, но правдоподобную «отмазочную» причину и самообманно считает, что действия исходят от принятых мной (разумом) решений, и что единственный, кто хозяйничает тут, это я сам. Это как раз то, что нужно, чтобы разум не мешал инстинктам и рефлексам, чтобы никто не помышлял ни о каком сопротивлении, выполняя то, что задано в генах, запечатлелось когда-то в глубоком беспамятном детстве или было внушено под гипнозом, зачем же разум будет противиться как бы «самому себе»? Управляемый не сопротивляется не потому, что не способен сопротивляться, а потому, что его разум самым предательским образом скрыл от самого себя факт наличия стороннего вмешательства!

И так происходит всякий раз, как натягивается чужая веревочка, заставляя меня плясать танец марионетки, мою бдительность усыпляют сладкоголосые сирены, они поют мне, что это я всё сам, что веревочки нет, нет, нет, не сметь даже пытаться сомневаться, лгут-поют нам наши мозги, верь и знай, что ты не кукла, ты всегда и всё только САМ, на ТЕБЯ-то ничто не влияет, у тебя никаких непонятных веревочек не было, нет и быть не может! Под лживые сладкие голоса этих песен можно в буквальном смысле расшибить лоб об стену такого вот запрета, невидимые рабские верёвочки могут обрести силу цепей и придушить, но всё так же не будут заподозрены в этом ничьи влияния, лишь самоуверенность сделается совсем уж непрошибаемой, а разум изобретёт любые, самые кривые и причудливые отмазки, лишь бы не позволить самому себе увидеть горькой правды, не почувствовать ничего такого, что могло бы побудить сомневаться и сопротивляться!

Мне не пришлось бы столь долго и подробно объяснять это, если бы разгадка тайны не была скрыта за столь огромной ледяной горой виртуозной лжи самому себе и если бы каждый из нас хоть иногда делал попытки в этом разобраться. Но мы настолько привыкли видеть нелогичность в поведении других людей и игнорировать то же самое у себя, наша самоуверенность в самом деле настолько непрошибаема, что гипнотизёры могут спокойно устраивать шоу из управления человеком обходными тропами на остатках спящего разума, не опасаясь, что мы прозреем даже тогда, когда механизм тайного принуждения будет явлен нам во всей неприглядной красе. Для того, кто хорошо изучил эти тайные тропы, ничто не помешает довести человека до убийства и самоубийства, а жертве всё так же будет чудиться, что нет никаких «стен – цепей – верёвочек», все решения окажутся приняты как бы самостоятельно и свободно.

Эта глава вклинилась в ткань повествования для того, чтобы дать тебе, мой любезный читатель, неплохой шанс освободиться от пляски сумасшедшего под нестройный оркестр из дудок всяческих чужих внушений, оседлавших твои рефлексы и инстинкты. Эта свистопляска, как ты понимаешь, совершенно недостойна развитого разума. Хотя природа устроила всё так, что слабому разуму гарантирован проигрыш в прямом противостоянии грубой силе инстинктов и рефлексов, разум, в отличие от всего заранее прошитого и потому неизменного, может учиться и становиться сильнее и умнее. Разум человека вполне способен вырасти, развить себя до такой степени, чтобы понять всю эту картину, и овладеть всей силой инстинктов по-настоящему, без самообмана.

Я знаю, что несмотря на столь тщательное разжёвывание, ты все ещё испытываешь желание сказать – «какая же чушь!»– и отбросить всё в сторону, правда? А дело всё в том, что мы с тобой вплотную подобрались к подарку- к тому ключу, который освободит твой разум от непрошенных командиров, вот старые механизмы защиты и всполошились! На первый взгляд текст, который ты только что прочитал, сводится к очень подробному, даже нудноватому описанию твоей предполагаемой темницы, стены которой, вроде бы, окружили тебя со всех сторон, не оставив никаких шансов на свободу. На самом деле безысходность здесь только кажущаяся, она служит лишь для особого рода маскировки, а последний абзац определённо даёт надежду на свободу. Попробуй сам отыскать спрятанные части ключа в только что прочитанном, поиграй с текстом в «горячо – холодно», разыщи именно то, что вызывает твой протест. Найди, например, слова «Вы бы слышали их отмазки» и «эти тайные тропы», и посмотри ещё разок, что я там написал про то, что защита кривой отмазки может довести до дурдома, а то и чего похуже.

Сможешь ли ты теперь увидеть, какие ключи от темницы я приладил между строк подробного рассказа про конструкцию её крепких стен, которые и сами должны бы оставаться незримыми? Даже если ты снова обманулся и опять ничего не нашёл, всё это, ещё при первом чтении, исподволь, подвело тебя к свободе столь близко, что фраза «овладеть всей силой инстинктов» была воспринята тобой вполне серьёзно, древняя защита инстинктов «забила тревогу», и тому монстру, что охраняет инстинкты от разума, пришлось выйти из-под покрова тайны и вмешаться. Эта защита и давит на мозги, отталкивая тебя подальше- но так она, эта самая защита, демаскировала себя, позволив обнаружить своё присутствие!

Как же можно по-умному распорядиться подаренным ключом- знанием о невидимости истинных причин навязанных тебе действий и существовании замещающих ложных, подставных причин, круто замешанных на чувстве дутой самоуверенности, причём среди этих лживых отмазок, которым ты сейчас веришь, как самому себе, есть отменно кривые, вплоть до полного дурдома? Если ты внимательно следил за собой, ты только что убедился, что та плеть, которую надсмотрщик цепко держит в руках на случай, если что-то пошло не так – это эмоции. Что делал Шерлок Холмс, чтобы эмоции не мешали думать? Культивировал в себе хладнокровие, это самый хладнокровный литературный персонаж, которого я знаю!

Чтобы стать Шерлоком Холмсом своего внутреннего мира, надо почаще изучать его так же спокойно и беспристрастно, как Холмс осматривал место преступления, глядя на свои возникающие чувства с позиции наблюдателя. Ты только что проделал это, при повторном просмотре текста. И в процессе изучения себя нужно дотошно искать улики, почаще размышляя над своими уже совершенными поступками, переспрашивая себя, а почему и для чего я это делал. Теперь ты знаешь, что память способна не только забывать, но ещё и нагло врать тебе о причинах твоих поступков. Неплохо бы без лишнего волнения, объективно подумать о том, что говорят другие люди по поводу странностей моего поведения, которые сам я считаю нисколько не странными.

Если размышлять нарочито спокойно и отвлечённо, сдерживая эмоции и глядя на себя как бы «со стороны», власть защитника инстинктов сьёживается, он не вмешивается, потому что не «втыкает», как отвлечённые мысли про словно бы кого-то другого могут на что-то повлиять. Хотя лживые «отмазки» и прожжены уже в памяти как якобы реальные причины поступков, совершенных на самом деле из-за принуждения, без дутой ослиной самоуверенности ничто не помешает холодно- логически вычислить, что если 2+2 несомненно 4 , то и никогда раньше оно никак не могло быть, а значит, и не было ни 5, ни 3, ни что-либо иное.

Как мог бы Олег понять, что им командовала чужая воля? Вспоминая, как Олег настаивал, что мы поспорили и он задолжал мне свитер, даже если истинная причина этого – внушение на сеансе гипноза – забыта и недоступна, такое размышление неизбежно приведёт Олега к выводу, что это пари и последующая попытка избавиться от хорошей вещи есть странное, ничем разумным не объяснимое, дурацкое действо. Размышляя всё так же отстранённо – холодно и строго логически, допуская сомнения в себе, Олегу несложно было прийти к выводу, что якобы заключённое пари – ложь, «отмазка», ничего на самом деле не объясняющая. Можно слегка поудивляться над собой – и чего это я тогда так злился на Фёдора и Ленку, так ли уж неправы они были, предъявляя мне факт о том, что моя память о пари есть память о небывшем?

Чтобы научиться полному самоконтролю и даже контролировать свои инстинкты, надо не бежать в испуге от всплывающих «опасных» мыслей о необъяснимых глупостях собственного поведения, прячась за кривыми и еще более глупыми отмазками – оправданиями, продолжая лелеять безосновательную самоуверенность и страшась ярлыка придурка, который вроде бы придётся повесить на себя. Надо, наоборот, подложить всем играющим на твоих инстинктах и рефлексах ба-альшую свинью, направить свои рассуждения в сторону другой, столь же реальной возможности: Я знаю, что на меня, мои мысли что-то или кто-то мог повлиять, вот, наверное, и в тот раз мной руководило нечто чужое мне, а «подставная» отмазка лишь выставляет меня полным придурком в моих же собственных глазах, замещая собой истину.

Начав с привычки регулярного самоанализа для выявления таких вот явных глупостей своего поведения, приняв неприятную возможность искажения памяти об истинных причинах своих поступков и подкрепив размышления разумной дозой сомнения в самовластии, можно, переходя ко все более тонким и незаметным сходу «веревочкам», разобраться и с менее карикатурными случаями, всё лучше понимая, где тут поселился «чужой» бес, как он выглядит и что делает. Сначала обязательно нужно научиться видеть разницу, провести строгую границу между самим собой и многочисленными отражениями в кривых зеркалах этого многоликого маленького уродца-беса, которого так «хитро» замаскировала сама природа. А потом, мало-помалу разобравшись в деталях происходящего, можно перехватить контроль самому, вот тогда древние инстинкты из дырок в голове, предназначенных для заливания дерьмококтейля всяких внушений в мозги с целью беспрепятственного управления тобой- человекороботом, обернутся, как в сказке, твоими верным друзьями, каждый из которых обладает поистине богатырской силой! Развитой ум, разоблачивший внутреннюю ложь и нашедший свой вход на пути инстинктов, получает в награду за труды доступ к колоссальной, нетронутой сокровищнице внутренних резервов организма человека! Именно оттуда исходят изумляющие, необыкновенные таланты загипнотизированных людей, оттуда же берут начало и поразительные возможности и способности йогов.

Всё ещё не веришь мне? Тебе что, действительно так необходимо самому оказаться безвольной куклой в полной заднице, чтобы начать верить, хотя бы, самому себе? Ты же видишь, как исподтишка управляют другими людьми. Ты наверняка не раз слышал или читал про пиар, про рекламу, про тотальное влияние моды, знаешь, что вокруг всего этого крутятся бешеные деньги – именно потому, что это эффективно действует – на всех! Но поговори откровенно с любым человеком наедине – и услышишь в точности то же самое, что думаешь и твердишь сам, что мне- то на всё это наплевать, что я- в танке! На всех очень даже действует, в то же время не действуя ни на кого по отдельности, уж на тебя-то точно не действует, ты ведь такой весь из себя неповторимый!!! Сложи же 2 и 2 прямо сейчас, и спроси себя, а с чего я взял, и что даёт мне право столь уверенно твердить себе, что МНОЙ НЕВОЗМОЖНО ТАЙНО УПРАВЛЯТЬ, ПОТОМУ ЧТО Я…. Да кто ты, собственно, такой, и откуда произошла вся твоя непрошибаемая уверенность в том, что в то же самое время, когда всеми другими людьми вертят, на тебя то же самое не действует и с тобой этот номер не проходит? Ты что – НЕ ЧЕЛОВЕК, что ли?

Оп-ля! Вот она, поймана с поличным, торчит и красуется прямо на виду, твоя собственная, совершенно кривая и абсолютно нелогичная коронная отмазка, ТВОЁ РАБСКОЕ КЛЕЙМО, прожжённое древними инстинктами будто специально для присоединения верёвочек управления тобой и твоим разумом! Примерь-ка на себя: – я человек, поэтому есть возможности и способы для тайного управления мной, МНОЙ, БЫТЬ МОЖЕТ, ТАЙНО УПРАВЛЯЮТ ПРЯМО СЕЙЧАС, а я ничего не замечаю, не могу заметить именно потому, что – тайно. Дальше- правильные вопросы и первые шаги к настоящей свободе – кто управляет, как и зачем. Ну не настолько же ты, в самом деле, глуп, чтобы и теперь продолжать свою идиотскую рабскую пляску под чужие дудки, зная всё и даже имея ключ! Но повернуть его в замке на твоих цепях должны только ТВОИ СОБСТВЕННЫЕ руки, иначе…. Как тебе понравился бы танец ТВОЕЙ «свободы», например, под МОЮ дудку? Хочешь свободы – да бери, сколько надо, не жалко, но только делай всё именно так, как я тебе говорю-приказываю!

Понял, сколь велика и низка бывает подлость? Именно так людей заманивают в секты, где потом лепят из них всё, что угодно нечестивому основателю. Но, на твоё счастье, вышло так, что мне не нужны никакие новые коленца в твоей рабской пляске, вообще вся эта свистопляска мне противна до омерзения, ведь то, что мне действительно нужно позарез – это твой собственный развитой ум и твоя настоящая свобода, свобода мыслящего разумного человека. Зачем? Прочитай книгу до конца- и, наверное, поймёшь. Моя тайная власть над тобой, как и любая другая, полностью заканчивается здесь, на пороге твоей темницы. В последний раз пользуясь ею, я с удовольствием вручаю тебе обещанный подарок- ключ от твоих цепей, и мечтаю, чтобы, освободившись и оглядевшись в окружающем мире, ты стал бы моим соратником не по указке, а по твоему собственному желанию.

Зная механизм подчинения, я мог бы наплодить себе сколько угодно зомбяков – рабов из толпы бездумников, да только мало того, что делать мне это по-человечески глубоко противно, так они ж ещё и тупые, ни на что действительно толковое и интересное не пригодны! Научись жить и думать своим умом, стань, наконец, самим собою, не позволяй отныне своим рукам – ногам и мыслям дёргаться бездумно ни под какие чужие дудки – вот про что поёт тебе МОЯ дудка прямо сейчас! Я очень, очень сильно надеюсь, что это пробуждает тебя, что тебе уже вполне ясен смысл моей песни, и что отныне тебя будет вести только зов истинной свободы. А ещё я надеюсь, что в глубине души мы все мечтаем быть хорошими и делать только добро.

Глава 3. Фёдор продолжает рассказ.

Но вернемся к событиям того памятного дня.

Тогда, сразу после учиненного разноса, отец приказал мне – отправляйся спать, пока внушение не успело окончательно засесть. А утром посмотрим, насколько очистились твои мозги. А то не пришлось бы нам с Александром срочно изобретать, как бы еще разок, почище, всё перепромыть заново.

Угроза нового «промывания мозгов», хотя и сказанная явно шутливым тоном, всё же возымела свое действие. Я нехотя поплёлся спать, хотя было еще рано, обычно я устраивался в постели на полчаса позднее.

Заснуть мне, конечно, удалось далеко не сразу, сказывалось непривычно раннее время и возбуждение от удивительных событий. Думалось – будь Альтаирцы агрессорами, им ничего не стоило бы захватить Землю и обратить всех людей в рабство так, что люди ничего плохого даже не заметили бы! И, если бы на то была милость поработителей, люди – рабы были бы даже счастливы. Сегодня человечеству совершенно нечего противопоставить такому вот тотальному зомбированию-осчастливливанию.

Потом на полную мощь включилось воображение, в голове моей закружился, и все кружил и кружил, нескончаемый хоровод мыслей о всяких опасностях, подстерегающих планету и людей. Я живо представлял себе то полчища динозавров, вышедших из океана и крушивших все на своем пути, то огнедышащие вулканы, проснувшиеся вдруг на всем земном шаре, и отчётливо видел, как в потоках воображаемой горячей лавы падали и таяли воображаемые городские небоскребы, словно кубики сливочного масла на раскаленной сковородке. А то вдруг зависал над планетой, и видел ее из космоса, но не голубую, а серую, пустую и безжизненную, похожую на луну или не оклеенную сверху полосками бумажных карт заготовку глобуса из грубого серого картона, без следов воздуха и воды. Под аккомпанемент живо воображаемых картин катастроф и настойчивых попыток найти ответ на «проклятый» вопрос, что же делает Александр на Земле на самом деле, друг он или враг, и чем это нам всем так сильно угрожает или, наоборот, от чего спасает, я, наконец, уснул.

Мне снилась какая-то полная дребедень, сумбурный винегрет из всего пережитого за этот беспокойный денек. Запомнилось, как во сне я снова был на том уроке географии, и будто бы на глобусе, стоящем на учительском столе, Кордильеры вдруг стали большим крокодилом ярко-синего цвета, с вытянуой, как у динозавров, шеей, которая заканчивалсь головой Марии Анатольевны с зелеными волосами. Этот монстр вздыбился над глобусом, оставаясь прикрепленным к нему как раз по линии подножия Кордильер, и голова Марии Анатольевны, поднятая шеей монстра, плотоядно смотрела на параллелепипед громадного, в масштабе глобуса, многоэтажного небоскреба, который торчал на Северном полюсе, там, где у настоящего глобуса шарик, указывающий на «выход» якобы земной оси. Каждый раз, когда крокодил раскрывал пасть, изгибал шею и делал попытку наброситься на шарик-небоскреб, на глобусе, где-то в районе Гренландии, возникала крошечная фигурка моего отца, он загадочно улыбался, манил монстра крошечным, почти невидимым пальчиком, тот сразу поворачивался лицом Марии Анатольевны в сторону отца, оскал вдруг становился ехидной улыбкой, и монстр почему-то сразу успокаивался. Потом крокодил вдруг отделился от глобуса и стал уменьшаться, будто он был воздушным шариком, из которого выпустили воздух, а на месте бумажных Кордильер заплескались в бумажных берегах волны настоящего моря. Отец, а вслед за ним и уменьшившийся монстр затем вошли в «полярный» небоскреб. Как-то так получилось, что мой взгляд последовал за ними, но мой собственный персонаж из действа сна окончательно исчез, я «смотрел кино». Сразу же раскрылись двери лифта, внутри которого вместо кнопки висела рында, подвешенная к потолку на двух цепях, языка у рынды н было, вместо него рядом, тоже на цепи, висел молоток. Отец размахнулся и сильно ударил об рынду, но это не нарушило тишину (мой сон был в ярких цветах, но звукорежиссёр в студию не прибыл, заплутав где-то в извилинах), двери лифта закрылись, и он поехал вверх. Кордильеровый зеленоволосый крокодил – географичка по пути пропал, будто окончательно сдулся, а из лифта вслед за отцом потянулась вереница одинаковых зеленоволосых людей, все – клоны Александра с Альтаира. Все вошли в огромный, прямоугольный в плане, шикарный офис, с дубовым паркетным полом и стенами, отделанными полированными панелями красного дерева. Строго в центре офиса стоял совершенно неуместный здесь, казавшийся крохотным, деревянный стол из нашей кухни, покрытый клеенкой в клеточку со следами случайных сигаретных прожогов. Этот стол всё рос и рос по мере того, как все новые Александры длинной чередой выходили и выходили из лифта, брали неизвестно откуда возникающие стулья и рассаживались за ним. Когда стол вырос так, что занял почти весь офис, между стенами и огромным теперь столом едва помещались стулья с клонами-посетителями, а ближайшее прожженное пятнышко на клеенке стало размерами напоминать большое кострище, лифт опустел, его двери закрылись, и все принялись степенно пить чай из неведомо откуда появившихся чашек. Отец театральным жестом показывал рукой на огромное, во всю стену, окно, из которого открывался вид «сверху»– со стороны северного полюса- на глобус, причем он крутился, не быстро, но ощутимо, на месте Кордильер все так же пенились высокие волны, в которых местами угадывались огромные спины каких-то монстров, в то время как остальная поверхность огромного глобуса оставалась обычным картоном, обклеенным разрисованной бумагой с сеткой меридианов и параллелей.

Когда я открыл глаза, было утро воскресенья. Утро было позднее, судя по тому, что в окно уже вовсю светило и даже несколько свысока пригревало ласковое майское солнышко. В первые мгновения я ещё крутил в памяти события яркого сновидения, причем присовокупил к нему и все необычайные приключения субботнего вечера, заблуждаясь спросонья, что все вчерашние зеленоволосики тоже были химерическими порождениями сна. Я уже начал было лениво строить незатейливые планы на сегодняшний отдых, как тогда, на географии, но внезапно меня словно током ударило – сон и реальность разложились по полочкам, и пришло понимание, что зеленоволосый Александр – уж один-то точно – существует на самом деле. Недостроенным планам суждено было тут же испариться, а вместо них сразу возник миллион, наверное, вопросов. Я вспомнил, как вчера Александр и отец говорили что-то об угрозе будущему человечества, но понял, что сам так ни до чего стоящего и не додумался. Кроме какой-то легкой непонятной тревоги, ничего не предвещало, с моей точки зрения, быстрого и мрачного конца всей человеческой цивилизации.

Я быстро оделся и прошелся по дому, разыскивая отца и Александра. Я нашел их обоих на кухне за чаепитием и беседой, оба сидели за тем самым столом с клеенкой в клеточку.

Отец сказал:

–А, проснулся, лежебока! Ну давай думать, как жить-поживать далее.

Ты ведь теперь тайный герой- первый помощник альтаирских спасителей человечества!

–Пап, а почему ты так уверен, что Альтаирцы прибыли нас спасать?

Александр:

–Похоже, с тобой все в порядке. Мою оплошность твой отец полностью устранил. Бредовые кошмары снились?

– А откуда ты… то есть, простите, Вы знаете?

–Обычная реакция при вытеснении мимолетного ударного внушения. Как синяк: поставить – один миг, а болит долго. Давай все же продолжим на «ты», я искренне хочу, чтобы у нас были хорошие отношения друг с другом – но уже настоящие, без моих дурацких шалостей с внушательством. Прости меня, пожалуйста.

–Да чего уж там, мы действительно очень разные, и раз у тебя зла на уме, наверное, действительно нет, как-нибудь обойдемся без ненужных обид. Я еще вчера сообразил, что будь у вас дурные намерения- стали бы вы с нами, обезьянами, канителиться, имея такие супервозможности! Пару таких внимательных взглядов на каждого правителя, одна телепередача- тут я посмотрел на Александра, и невысказанный конец фразы- (и бери нас всех голыми шестипалыми руками!) так и застрял у меня в глотке.

ВОЛОСЫ Александра стали РУСЫМИ, и я не почувствовал в нем совершенно ничего чужого! Передо мной был низкорослый, немного странноватый на вид крепыш лет 30-35.

Я, ошарашенный, спросил: – Александр, Ну и зачем был нужен вчерашний маскарад, если мы могли запросто поговорить как два человека?

Александр сказал:

–Никакого маскарада не было ни вчера, ни сегодня. Я снова стал сейчас зеленоволосым, чтобы проверить, что твой разум полностью очистился от моего внушения. Если бы я тогда знал про землю и людей побольше, наша встреча вчера была бы совсем иной – но, быть может, так и осталась бы мимолетной, а разговора вообще бы не было. Вспомни, что именно мои зеленые волосы так возбудили твое любопытство. Я ведь тогда не искал встречи именно с тобой.

Я спросил- А зачем же тогда зеленоволосая географичка?

–Какая ещё такая зеленоволосая географичка?

Я пересказал Александру свой вчерашний воображариум на географии.

– И волосы того же цвета? И уши точно такие, как у меня?

–Точь – в точь!!

Я взглянул на Александра- весь вид инопланетянина выдавал волнение и напряжённую работу мысли.

– но никто из Альтаирцев к этому точно не мог иметь никакого отношения. Меня в то время еще и на планете не было, никто из нас тогда даже не подозревал, что в мире существует Федор Кнышев!

– Тогда кто?

Александр задумался, и после небольшой паузы, успокоившись, сказал: Видимо, кому-то очень доброму и могущественному было ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ СИЛЬНО НАДО, чтобы моими первыми земными учениками оказались именно ты и твой отец…

Интермедия 1.

Нечто происходит. Бессмысленно спрашивать, где это, потому что всего того, что человеку известно о пространстве, включая самый смелый полёт его фантазии, в этой ситуации никак не достаточно для ответа на этот вроде бы простой вопрос. Везде и нигде – вот правильный ответ, но он не добавляет ни капли ясности. На вопрос «когда» ответ окажется ничуть не лучше. Важно то, что одно из времяпространств или пространстввремён этого нечто оказалось в определённом смысле близко к нашей Вселенной для того, чтобы совершился элементарный акт разумного ощущения – наблюдения. Тот непостижимый для нас Разум, существующий в совсем иных пространствах, временах и кое – чём ещё таком, что мы не в состоянии себе представить, неощутимо прикоснулся к Разумам нашей Вселенной, и от этого проникновения возник побудительный импульс действия. Вызвало этот импульс некое универсальное устремление любого разума, для характеристики которого в земном языке не существует никаких адекватных определений. Выживание и развитие – те частичные следствия этого устремления, которые могут быть нами поняты. Доступную нам часть смысла, являющегося этим импульсом, можно передать, представив эту часть в виде диалога Неведомого Разума с самим собой, от этого происшедшее движение мысли чуть прояснится, но ясность всё равно не обретёт всей полноты. Если условно выделить две части Разума и попытаться описать их диалог, получится примерно следующее:

Первая условно выделенная часть задаёт вопрос второй: Видишь?

Вторая отвечает- вижу.

Первая: Гибель?

Вторая: если не подтолкнуть- то да. А иначе, всего лишь банальный кризис и очередной повод к развитию.

Первая: Но вероятность?

Вторая: А как иначе им учиться? Ты же знаешь, что их всех ждёт в конце их времён!

Первая: Но основной исполнитель… Неужто справится?

Вторая: А у них есть выход?

Первая: Но они же не знают.

Вторая: А мы им поможем узнать.

Первая: опять бросим в воду- авось выплывут?

Вторая: Можешь предложить другой вариант?

Первая: Другого варианта при созданных правилах игры нет.

Вторая: Так может, пора менять сами правила?

Первая: Нет уж, пусть учатся выкарабкиваться сами. Будет ещё случай подкорректировать правила.

Вторая: А они смогут обеспечить соответствие форм, или нам этим следует заняться самим?

Первая: Нам ещё рано, по их времени, раскрывать своё существование перед этим континуумом. Угроза такого уровня активизирует остаточные эффекты другого нашего импульса действия, уже запечатанного в этом континууме.

Вторая: Ты про Наблюдателя, которого мы породили/породим при ином импульсе взаимодействия с этим континуумом?

Первая: Конечно, про него, он и проведёт нужную коррекцию.

Вторая: Но Наблюдатель будет раскрыт?

Первая: Нет, всего лишь возникнет информация для формулировки гипотезы о существовании некоего неведомого высшего разума, которую они не смогут ни подтвердить, ни опровергнуть, ни использовать раньше срока. К тому же Наблюдатель- это не я-мы, а лишь моё-наше порождение, на данном отрезке их времени он не имеет ничего общего с я-мы. Интермедия 1.

Первая и вторая: Решено, в этот пространственно-временной континуум внедряется очередной актор из внепространственного хранилища остатков запасов сущности рождения этого континуума. И пусть развивается и мужает в испытаниях ума и этики разум этого континуума, растёт наш новый брат по разуму!

Глава 4. Слово инопланетянину. Из отчёта о первом контакте.

Исходный документ составлен оперуполномоченным учителем разума с правом самостоятельного контакта и коррекции, специалистом по варварским цивилизациям, научным сотрудником института Приумножения и Развития Галактического разума, заслуженным учителем варварских рас, участником плановой поисково – обучающей экспедиции «Окраина-5», разумным гуманоидом с Альтаира, генокод (по очевидным причинам пропущено 27A45B04A4₁₂ цифр, требуемых для адекватного представления генокода в формате данного способа представления информации), известный людям Земли под именем Александр.

Приводимый ниже документ является переводом части отчета о прямом контакте с разумными обитателями планеты Земля на данном витке развития цивилизации, и предназначен для включения в публичные информационные сети аборигенов Земли. Поэтому учитель здесь именуется так, как представился землянам – Александром. Для полноты понимания документ предваряется необходимыми замечаниями.

Основная цель публикации данного перевода – оказать дополнительное содействие успешно начатому процессу обучения земного разума эталонным сведениям об устойчивости выживания, исходя из самозарождения в жизнеформах животного цикла живородящих млекопитающих в порядке их естественной эволюции. Общая конечная цель обучения будет достигнута, если данный виток развития земной цивилизации и разума продлится на неопределенное время в результате предотвращения кризиса, который при сохранении существующих на момент контакта тенденций прогнозируется в срок не позже, чем через 1А₁₂ земных лет от момента контакта с вероятностью выше, чем BB₁₂/100₁₂. Публикация осуществлена также с дополнительной целью недопущения появления «белого пятна» в истории Земли, которое непременно было бы обнаружено будущими историками при попытке понять источник знаний, внезапное и своевременное появление которых привело к досрочному выходу земной цивилизации из стадии циклического варварства.

Изложение перевода и предварительных замечаний адаптировано к понятийному словарю аборигенов Земли путем минимизации использования специальной научной терминологии Галактического Содружества. Адаптация проведена с максимально полным сохранением базовых смыслов, исключительно с целью облегчения понимания. Неадаптированная полная версия отчета на исходном языке сообщества Альтаира доступна в хранилище № 354А0АB78₁₂ Альтаирского Института Приумножения и Развития Галактического Разума, документ № 3A45B0567₁₂ (Все числа здесь и далее, приведены в альтаирской двенадцатиричной системе счисления, помечены индексом системы счисления 12₁₀ и записаны стандартными арабскими земными цифрами десятичной системы счисления с добавлением латинских букв А и B, по прямой аналогии с широко применяемой аборигенами Земли шестнадцатиричной системой счисления).

Предварительные замечания.

Разум планеты Земля был обнаружен экспедицией плазмоидов с Тельца совсем недавно, 1B₁₂ стандартных периодов тому назад, когда, пролетая вблизи данного района, специальный исследовательский рой тельциан выявил явное несоответствие в данных дистанционного зондирования Солнца. В диапазоне низких частот (до гигагерц) система испускала настолько мощное электромагнитное излучение, что Солнце могло рассматриваться только как двойная звезда. Однако этому противоречил ряд других данных, особенно измерения орбитальных скоростей предполагаемых небесных тел, проведенные с использованием эффекта Допплера на оптических частотах, которые показали, что в этой системе, наряду с практически неподвижным относительно соседних звёзд источником очень яркого излучения, имеются несколько других, гораздо более слабых, со сравнительно высокими скоростями орбитального движения. По этим данным система Солнца совершенно точно и однозначно определялась как планетная система с одним центральным светилом.

Восприятие аномального электромагнитного излучения природными рецепторами плазмоидов показало наличие информационной составляющей, однако, попытки прямого общения с помошью обычного для плазмоидов телепатического контакта на электромагнитных волнах успеха не имели. Поначалу причину неудачи искали в принципиальной несовместимости базовых понятийных словарей, но действительная причина стала понятна после проведенной дополнительной обработки аномальных радиосигналов с помощью перестроения исследовательского роя в конфигурацию логического процессора. (Наиболее близкая земная аналогия этому – компьютерный анализ спектров сигналов и подбор ключа при компьютерной дешифровке, с поправкой на то, что тельцианский суперкомпьютер состоял из самих тельциан, телепатически объединившихся в некое подобие специализированной компьютерной сети, что привело к формированию единого суперразума роя). Информационное содержание было частично воспринято на уровне логики, и выяснилось, что электромагнитное излучение порождается не самими носителями разума, а созданной ими техникой, огромная мощность излучения которой компенсирует недостаточную чувствительность и избирательность принимающей аппаратуры. Так как подобная техника справедливо считается примитивной, уровень развития разума был оценен как варварский. Тип жизнеформ самих разумных существ был определён как порожденный эволюцией химического типа на базе полимерных соединений углерода, и были также получены данные о размерах и формах существ.

Незапланированный контакт с варварской цивилизацией существ неплазмоидного типа в задачу посланцев Тельца не входил, рой плазмоидов продолжил свой путь и покинул район, предварительно передав собранную информацию во Всегалактический банк данных по сверхсветовому каналу связи, открытому с помощью направленной транспространственной антенны, выстроенной также из существ роя.

Эти данные были извлечены ассоциативной памятью компьютеров Всегалактического банка при планировании экспедиции Альтаирцев, ассоциирование произошло по причине близости Солнца к одному из участков планируемого маршрута.

Текст документа (перевод избранной части отчёта Альтаирского учителя разума, известного на Земле под именем Александр).

Мы с самого начала ошиблись, придав слишком большое значение исключительному сходству внешнего облика землян с нашим собственным, сделав на основании него совершенно неверный вывод о генетическом родстве наших рас, что породило целую серию ошибочных выводов и решений.

Первое ошибочное решение заключалась в том, что мы единодушно включили в программу нашей экспедиции изучение и, при необходимости, обучение разума Земли в программу нашей экспедиции, несмотря на то, что мы не успевали, как обычно, предварительно выслать автоматический зонд для сбора дополнительной информации. Вместо этого решено было получить необходимую дополнительную информацию с помощью специально сконструированных радио- и телеприёмников, принимая передачи с Земли уже во время экспедиции. Эти приёмники были в рекордные сроки разработаны и изготовлены в Альтаирском институте робототехники, прямо перед нашим стартом с Альтаира на основе информации, помещённой Тельцианами во Всегалктический банк данных. Причиной этих поспешных действий стали наши эмоции, мы сочувствовали родственной, как мы все считали, расе и не хотели откладывать оказание помощи, тем более, что отчёт Тельциан позволял с высокой вероятностью предположить близость земной цивилизации к кризису и одичанию.

Мы были настолько уверены в том, что имеем дело с копией цивилизации Альтаира на варварской стадии развития, что едва не сделали вторую ошибку, наверняка ставшую бы роковой – мы сначала планировали выслать на Землю учителя – стажёра. Только в последний момент, непосредственно перед стартом, это решение было пересмотрено, так как при конструировании аппаратуры для приёма земных передач выяснилось нечто странное. Специалисты робототехнического института сообщили нам, что звуковые устройства землян воспроизводят лишь часть слышимого нами звукового диапазона, а телевизор не расшифровывает определенные устойчивые помехи посылок, имеющиеся в большей части передач. Тогда мы сочли это лишь дополнительными признаками несовершенства вашей техники, хотя, например, разговор альтаирцев с помощью земной приемопередающей радио- и телевизионной аппаратуры поддержать полноценно было бы невозможно, но всё же решили послать на Землю опытного учителя.

Могли ли мы тогда предположить, что сумма наших ошибок лишь по счастливой случайности, коей явилось вмешательство неких высших сил, не станет причиной провала этой миссии? Был серьёзно осложнён уже самый первый контакт, в процессе которого я совершил досадный акт недружественного поведения и допустил другие, не столь грубые нарушения инструкций, о чем я до сих пор сожалею. Однако, нарушения не имели необратимых негативных последствий, даже сыграли некоторую положительную роль в ускорении контакта и преодолении заблуждения о генетическом родстве уже в ходе выполнения мной миссии, что, разумеется, не снимает с меня ответственности.

Предваряя начало непосредственного изложения фактологии событий я хотел бы отметить, что перед самым первым контактом, за несколько стандартных часов до него, субъект контакта – Федор Кнышев – был специально подготовлен к различиям в нашей внешности более существенным, чем те, о которых мы знали заранее, и которые могли бы ещё больше осложнить контакт. О факте подготовки Феди к контакту я узнал только на следующий день, из разговора с ним. Кроме того, сам Федор и его отец, по типу личности оба оказались весьма подходящими людьми для оптимального восприятия наших учебных программ. Это можно было бы расценить как необычайное везение, потому что весь курс обучения и учебные программы мы разрабатывали, исходя из совершенно ложной посылки о генетическом родстве.

Интересно также то, что точка моей высадки, выбранная случайно из числа более чем тысячи подобных мест, оказалась в парке, названном по имени гения-одиночки, чьи идеи предварили, а возможно, и породили досрочный выход землян в ближний космос, несмотря на примитивный общий уровень цивилизации. Перемножение оценок вероятности только этих двух событий, рассматриваемых как случайные, приводит к невообразимо малой величине, практически не отличающейся от нуля, что позволяет предположить с высокой вероятностью вмешательство Высших, кто бы или что бы это ни было.

Есть и другие знаковые совпадения, строгая численная оценка вероятности которых затруднена, однако интуитивно очевидна. Например, время прибытия нашей экспедиции оказалось таким, чтобы мы успели, почти в последний момент, предотвратить очередной кризис, причем состояние планетарных ресурсов свидетельствует в пользу того, что именно данный виток максимально благоприятен для воздействия. Другие «совпадения», никак не формализуемые в рамках математической статистики, явно свидетельствуют в пользу вмешательства свыше. Если провести оценку по комплексно- предположительной методике, высокая вероятность превращается в неизбежную уверенность – имело место точечное вмешательство Высших, что придает всей работе с обучением земной цивилизации нулевой приоритет. Возможно, что это сам ВЕЛИКИЙ КОСМОС смотрит на нас!

Существование в одной Галактике столь похожих, но неродственных разумных рас нужно признать уникальным явлением. Весьма вероятно, что именно перспективы нашего сотрудничества, в полной мере возможного только после того, как земной разум выйдет из младенческого варварского состояния, и явились причиной столь явного вмешательства.

Перехожу к изложению фактологии событий. Наша миссия строилась по стандартной схеме – двукратный облёт всех запланированных объектов по оптимальной траектории, сначала происходит высадка учителей разумов, а при повторе маршрута, через стандартное время обучения, учителя возвращаются на космический корабль-челнок и направляются домой. С Землей ситуация с самого начала отличалась от обычного стандарта – первооткрыватели разума тельциане относились к другому типу существ и были в чем-то схожи скорее с определенным классом технических устройств землян, чем с самими разумными аборигенами, к тому же разум Земли был обнаружен буквально накануне нашего старта. Поэтому, еще на подлёте к Земле, я попытался получить всю возможную дополнительную информацию с помощью приемников, имитирующих технические устройства землян. Как я уже отмечал, эти приемники специально для моей миссии были разработаны и построены в альтаирском робототехническом институте, чтобы назначенный учитель получил дополнительные возможности для подготовки к миссии на Земле уже в полёте.

Мы все поразились и порадовались исключительной точности и объёму информации, размещенной в Галактическом инфобанке, и отправили на Телец благодарность по стандартной Галактической форме. Это достижение тельциан нужно признать выдающимся ввиду полной несовместимости жизненных условий тельциан с земными. Однако меня всё больше настораживали новые факты, которые я обнаруживал, изучая теле – и радиопередачи с Земли. Непонятным было то, что радиопередачи велись на более чем сотне естественных языков. Если бы ваша техника была настолько несовершенна, что не могла полностью передать весь диапазон слышимого вами звука, вы не стали бы адаптировать столь много естественных языков, а изобрели бы несколько искусственных, как это и было в начальный период развития радиотехники, когда для решения похожей проблемы использовали азбуку Морзе.

Должен с огорчением признать, что земная техника, в конечном счёте, оказалась адекватней наших фантазий, проистекших из заблуждения о генетическом родстве. Ввиду того, что ваша раса не может ни воспроизводить, ни слышать ультразвук, он не мог использоваться вами в общении, и вы совершенно естественно не включили ультразвук в диапазон сигналов, передаваемых по радио. Наш телевизор был аналогом вашего черно-белого, потому что мы не смогли понять и расшифровать ту часть телевизионного сигнала, которую ваши специалисты называют «цветовыми поднесущими». Ваша техника устроена так, что черно-белый телевизор нормально принимает и цветной телесигнал – только без подавляющих цветосигнал фильтров слегка, почти незаметно, рябит изображение, что мы и приняли за те самые «устойчивые помехи», при этом сами цвета черно-белый аппарат, конечно, не показывает.

Надо ли говорить, что на подлете к Земле я только и делал, что смотрел телепередачи и слушал радио. Сейчас, задним числом, я понимаю, что интуиция уже тогда предупреждала меня о том, что не всё столь гладко, но я отмахивался от таких мыслей, приписывая их естественной усталости от напряжённой подготовительной работы, которую учителя обычно проделывали в более спокойной обстановке, задолго до начала экспедиции. Для просмотра я в первую очередь выбирал то, что было необходимо для выработки стратегии оптимального обучения земного разума – политику, новости, художественные фильмы, – и все это еще больше убеждало меня в нашем близком родстве.

Я практически не смотрел научно-популярных передач и фильмов, свысока и заранее игнорируя все те «научные» заблуждения, к которым могли прийти аборигены на варварской стадии развития своего разума. Как выяснилось потом, если бы я более внимательно присмотрелся к научно-популярным передачам, досадное заблуждение о нашем генетическом родстве вмиг бы развеялось.

Земная музыка мне тогда не понравилась, ведь без вибраций с частотами выше 1A₁₂