Читать книгу Страна Живых - Алексей Юрьевич Кузьмин - Страница 1

Внимание! Все описанные в книге события являются плодом фантазии автора. Совпадения имен, фамилий, названий, описаний внешности – чисто случайны. Описанные в книге психотехники и социологические теории – мистификация.

Покажите нам такого человека, который живет по заповедям, не прелюбодействует, любит врагов своих, и подставляет левую щеку, если его ударили по правой. И пусть этот человек будет преуспевающим, материально обеспеченным, уважаемым, и с хорошим индексом цитирования в интернете. Пусть у него так же обязательно будет ученая степень доктора наук, или почетного члена академии. Он должен быть также компетентен в этнических оккультных практиках, и иметь подтвержденное посвящение от буддийских монахов. И мы непременно запишемся к нему на семинар по Дао Продаж.

Покажите нам пророка и чудотворца, и пусть он придет в больничные коридоры, которые полны страждущими и расслабленными, и пусть он поднимет их единым мановением длани своей. И пусть он избавляет слабых духом от пристрастия к алкоголю и наркотикам, возвращает падших женщин на путь добродетели, и говорит на иных языках. И он должен будет уметь держаться перед телекамерами, быть толерантным к сексуальным меньшинствам, политкорректным, и нравится публике. И мы восславим его, и мы преклонимся перед ним, и обязательно пригласим его в наше воскресное ток-шоу.

Дайте нам человека, положившего живот за други своя, потомственного военного, служившего в горячих точках, выходившего живым из сотен безвыходных ситуаций. Он должен быть безупречно честным, не разворовывать военное имущество, не мародерствовать, и не притеснять слабых. Он должен быть высокого роста, с мужественным лицом, и безупречными манерами. Он должен также уметь завоевывать симпатии электората, обещать бедным – богатство, подонкам – уважение, а старикам – молодость. И тогда мы непременно включим его вторым номером в избирательный список от нашей партии.

Часть первая. Глубокое охлаждение

2000 год, Москва.

Обрыв ленты, наступает тишина.

Музыка Жана Мишеля Жарра успокаивает меня лучше других. Никакую другую музыку я больше слышать сейчас просто не могу. Этим вечером закончилась моя жизнь в хирургии. Это все равно давно должно было случиться рано или поздно. Больше всего я боялся уйти с позором. Страх ошибиться, потерять больного, неотлучно преследовал меня последние пять лет. Может, это и лучший вариант, что я ухожу по своей воле.

Жан Мишель мягко уводит меня в полет по стране звуков и волшебных образов. В этой стране неоспоримо торжествует гармония. В моей реальной жизни ради гармонии всегда приходится чем-то жертвовать, от чего-то отказываться. Сегодня я отказался от карьеры врача.

Последний год у меня все получалось очень легко и надежно. Какой-то божественный промысел витал надо мной. Когда я входил в операционную, то четко знал, что все будет хорошо. После десяти лет работы в анестезиологии я впервые почувствовал, что по-настоящему овладел своей профессией. Кажется, я, наконец, нащупал ту грань, по которой человек проходит в наркотическом сне. По одну ее сторону стоит боль, а по другую – смерть. Самое трудное в нашей профессии – провести человека по этой скользкой грани между болью и смертью. С годами это чувство совершенствуется, и ты начинаешь слишком хорошо чувствовать и чужую боль, и то, что находится по другую сторону грани. Наверное, поэтому все мы, анестезиологи, немного странные.

Десять долгих лет я шел к пониманию этой грани. Ее не выразить в химических формулах, объемных процентах и миллиграммах на килограмм веса. Я просто начал чувствовать, видеть, знать. Когда по нервам резало предчувствие чужой боли, я углублял наркоз, а когда страшное и безмолвное нечто подбиралось и начинало вытягивать душу из человека, я знал это раньше, чем монитор показывал отклонения в пульсе, или насыщении крови кислородом.

Такое не могло продолжаться слишком долго. Глубоко внутри я чувствовал, что кончится это ужасно. Или я потеряю свое божественное вдохновение, или со мной случится что-то очень нехорошее. Был еще один вариант, и я выбрал его. Я поругался с начальством, и ушел с этой работы. Я в отчаянии. Мир поплыл, почва уходит из-под моих ног.

Жан Мишель создает и рушит свои иллюзорные гармоничные миры. Рождаются и умирают моря, горы, вырастают и рассыпаются на миллиарды осколков сияющие хрустальные замки. Гармония звуков создает и разрушает миры, где образы бесконечно дробятся, как в калейдоскопе. Их рождение прекрасно, а быстротечность существования не вызывает сожаления и скорби. Я чувствую, что успеваю фиксировать лишь тысячную часть образов, рождающихся в моем сознании под влиянием звуков. И когда тема заканчивается, в короткий миг между ней и следующей, я осознаю, что успел почувствовать лишь секунды, а в этих иллюзорных мирах прошли, быть может, тысячелетия, века и века…

В реальном мире вокруг меня уже много дней не было гармонии. Дело не во мне. Я – это слишком малая величина. Когда я чувствую, какие силы пришли в движение, становится страшно. Меня почти бросает в дрожь. В реальном мире бесятся волны разрушительной энергии. Хаос наступает, неся внутри себя это страшное нечто, и мне удается структурировать лишь узкое пространство пустоты вокруг себя. Последние два дня я находился в сердцевине шторма. Бороться с ним я не хочу. Море жизни или само успокоится, или накроет с головой. Я сажусь в полулотос, и успокаиваюсь. Вокруг меня наконец установился штиль. Стало тише. Шторм уже бушует далеко, я сижу дома, в густой жизненной тишине. Да, стало значительно тише. Стало спокойней.

Легче не стало.

В густой тишине раздается оглушительный щелчок магнитофона – кассета закончилась. Я вздрагиваю. Однажды так закончится жизнь.

Глава первая

Пролог. Спор на пиру у небожителей. Каин бросает вызов.

В тот день Сет был расстроен сильнее обычного. Он вылакал свое пиво, смел со стола золотую посуду, и обратил свою морду в сторону сидящих поблизости светлых богов:

– Солнечные боги, добрые духи! Положительные герои! Вы присвоили себе не только знак, не только оценку, вы почему-то решили, что ваш знак, ваш так называемый «плюс» должен полностью искоренить наш «минус»! Куда податься Лунным богам, неприкаянным духам, отрицательным героям? Исчезнуть совсем?

Но как… – Сет искусно возвысил голос, – будет существовать ваш так называемый плюс без нашего минуса?

Вы разрушили наши храмы, вы убили наших жрецов, вы загнали нас в мелкий шрифт энциклопедий, и думаете, что мир станет сладким без горечи, сплошным днем без ночи, будет наполнен поцелуями без совокуплений?

Сплошное Солнце! – Сет понизил голос до зловещего шепота, – и никакой Луны?

Меланхолично жующий мясо Конфуций вдруг встал, поправил свою шапку, и высказался:

– Баланс противоположностей каждый раз устанавливается на новом уровне. Благородный человек непрерывно совершенствуется. Сначала добром было – убить, но не съесть, потом – подчинить, не убивая, потом – убедить словами. То же и в отношениях между старшими и младшими, мужчиной и женщиной.

– А ты никогда не задумывался, о знаток писаний, что в итоге все это приведет к вживлению чипа в черепную коробку? – зашипел Сет.

Конфуций развел руками, и сел, поправив циновку.

– Культура – это воистину путь деградации. Малокровные, чахлые, так называемые культурные нации обречены на импотенцию! Да они же кругом вымирают! – веско заметил Чингиз-хан.

– К Китаю это не относится – парировал Чжан Даолин, – мы знаем баланс самоограничения и удовольствия!

– Удовольствие не требует ограничений, – произнесла грозная богиня Кали, – оно само по себе священно! Удовольствие от пищи, разнузданных совокуплений, опьянения, убийства и подчинения более слабых, – вот что защищает род людской от вымирания! Это и есть торжество спонтанности, отрицание всех попыток управления личностью! Катитесь вы в преисподнюю с вашим дзэном, – служение удовольствиям – это и есть дзэн!

– И все же твоему культу положен конец, – бросил Кецалькоатль, – как и моему.

– А напрасно! Не будут любить жратву, секс, насилие – подохнут, интеллигенты очкастые! – загудел Балаал, непрерывно уплетающий что-то, рыгающий, и расплескивающий на соседей свое тухлое пойло.

Небожители забубнили обычные речи про «критерии истины», хотели уже замять выходку Сета, но тут произошло следующее:

Каин опять хлебнул слишком много кукурузного самогона, и, сбивая посуду, влез на свой участок стола.

– Драгоценные! – он оступился, попал ногой в деревянную тарелку с чечевичной похлебкой, едва не упал, – Драгоценные!

– Ну что там еще? – Сидящий за столом викингов Один оторвался от бараньей ноги, утерся предплечьем, сфокусировал свой взор на библейском земледельце.

– Я предлагаю пари! Я докажу, что жратва и деньги правят человеческим… – он икнул, – миром!

Даосский наставник Чжан Даолин отложил персик бессмертия, взмахнул своей мухогонкой, завис над пирующими:

– А как же аскеты? А вегетарианцы?

– Про бюджетников забыл, зараза! – вмешался святой князь Александр Невский, ставший небожителем совсем недавно.

– Поддерживаю Каина! – обострил дискуссию Сет, – вы сами выберете человека, с вашей точки зрения, честного и справедливого, а мы, – он яростно сверкнул глазами, – ввергнем его… в значительные трудности!

Если наставник Чжан, и другие… – он ухмыльнулся улыбкой, от которой даже Один вздрогнул, – мечтатели… смогут вернуть его к любым, да хоть его, – он кивнул на мирно жующего мясо Конфуция, – … заповедям… То вы победили!

Срок пари – двадцать земных лет, секунда в секунду. Точка отсчета – 1989 год … по земному исчислению.

Но, дорогие мои! Если за это контрольное время он убьет, украдет, переспит, обманет, – ради жратвы или денег… Победим мы! Проигравшие пари на сто земных лет изгоняются с наших собраний. И все это время им будет запрещено вмешиваться в судьбы людей на Земле!

– Я не участвую, – проворчал Один, и скрылся с пиршества.

– Я с Каином! – поддержал Балаал, – пожрать – это по мне!

Два сосуда с нектаром синхронно поднялись, и пустыми опустились на заваленный яствами стол. Напротив Сета плечом к плечу встали Гера с Аресом.

– Мы с тобой, Владыка Ночи! – приветствовал его бог войны.

– Его сила и мои интриги! Поддерживаем Каина! – Гера сдерживала хищную улыбку.

Геракл вздрогнул, посмотрел на Прометея, и отрицательно покачал головой.

– Против них от нас толку не будет, – он допил амброзию, и медленно растаял в эфире.

Внезапно серьезность момента нарушилась падением многочисленных блюд и сосудов для вина. Разбрасывая посуду, через все столы, задрав кверху ноги в красных сапогах, на руках скакал Васька Буслай. Он дошел до Сета, перевернулся в воздухе, спрыгнул на ноги.

– А вот и я! Подсоблю князю Александру! Ну, кто еще? Давай, налетай, Буслай тешиться будет!

– Что касается меня, – на стол вскочил Великий Ракшас Индраджит, – я тоже с князем Александром!

– Кто еще? – вопросил Сет, – нас пятеро! Молчите? Страшно? Видать не много здесь таких дураков, как Буслай!

Некоторые небожители втягивали головы в плечи, иные от досады развеялись, в рискованное предприятие соваться не хотел никто.

– Хорошо! – раздался, наконец, голос, и из-за стола во весь свой рост поднялась ракшаси Камбха, супруга Великого Ракшаса Индраджита.

Взглянув на Камбху, Конфуций съежился, Сет отшатнулся, а Небесный Наставник Чжан Даолин поспешно отвел глаза.

– Присоединяешься к супругу? – уточнил Каин.

– Конечно, как иначе? – удивилась Камбха.

Договорились! – вскричал Сет, – и сотворил заклятье заключения сделки.

Великая Гора по-разному называется у разных народов. У одних это гора Шумеру, у других – священная гора Запада, у иных – Олимп, Фудзи, Шамбала, не счесть названий.

В тот день десять бессмертных небожителей собрались у ее вершины. Они смотрели вниз – кто с явным интересом, кто с тревогой, а кто и с наигранным безразличием. Пристально вглядываясь в живущих, они волшебным взглядом выбирали на Земле человека для своей жестокой игры.

Сет стоял, сложив на груди руки, Каин нервно прохаживался, суетился, непрерывно оглядываясь по сторонам. Балаал сел, прислонившись спиной к скале, раскинув огромные ноги, рыгал, и чесал пузо. Арес коротким мечом отрабатывал рассекающий горизонтальный удар в низ живота, Гера строила далеко идущие планы, улыбалась своей хищной улыбкой.

Недалеко от них собрались противники:

Буслай стоял рядом с Александром, шептал ему в ухо о чем-то. Наставник Чжан Даолин прислушивался к их шепоту, и передавал информацию Великому Ракшасу Индраджиту. Его супруга спокойно стояла рядом, как изваяние, готовая во всем следовать за своим возлюбленным господином.

– Ну что, уже выбрали? – вопросил Сет.

– Да, – ответил святой князь Александр Невский, – выбор сделан.

– Назовите имя и страну! – прогремел Сет.

– Москаев Олег, Россия! – вскричал Васька Буслай.

– Принято!

Сет взвился в воздух, и круто спикировал вниз, таща за собою Каина. Арес поспешал следом, поигрывая коротким мечом. Балаал продолжал сидеть, почесывая пузо, а Гера уже вовсю прислушивалась, о чем переговариваются Индраджит с Буслаем.

Глава вторая

Воспоминания о дополнительных функциях утюга.

1991 год

Олег вышел из машины, и пошел по грязным, сырым, плохо освещенным улицам. Он шел к тому дому, адрес которого был нацарапан на бумажке, лежащей в кармане его коричневой кожаной куртки, накинутой прямо на спортивный костюм темно-фиолетового цвета. Тонкий слой грязи хлюпал под вакуумными присосками дорогих кроссовок известной фирмы. Напевая «Мы верим твердо в героев спорта», Олег нашел нужный подъезд, дернул скрипучую деревянную дверь. Часть остекления двери была выбита хулиганами, и на этом месте были аккуратно прибиты листы тонкой фанеры. Ветер трепал наклеенные на фанеру выцветшие, написанные от руки объявления. Олег поднялся на второй этаж, нашел нужную дверь, позвонил.

Клиент оказался лохом. Он даже не смог понять, что произошло, и стоял, зажимая пальцами разбитый нос, когда Олег уже закрывал дверь изнутри.

– Тихо-тихо, не надо орать, – предупредил Олег клиента, оценивая ситуацию на месте работы.

Тот молчал, сглатывал кровь, и послушно тряс головой. Кровь протекла между пальцев и падала на пол крупными каплями.

Олег сдернул с вешалки бесцветный халат, кинул на лицо клиенту. Тот прижал, кровь стала быстро пропитывать застиранную ткань.

– Пошли квартиру смотреть! Олег поставил клиента перед собой, аккуратно повел, придерживая под локоток.

За коридором оказалась внушительных размеров гостиная, заставленная шкафами с полными собраниями сочинений, акварели на стенах, в рамках – репродукции из «Огонька».

Олег толкнул клиента на диванчик, покрытый толстым цветным покрывалом. В гостиную ворвалась жена клиента, застыла, выпучив глаза. За ее спиной возились дети – трое или четверо, судя по голосам. Олег подошел к женщине.

– Сиди с детьми, у нас разговор. Не вздумай никуда звонить!

– Итак, что мы имеем? – Олег прошелся по комнате. Проигрыватель пластинок, видеодвойка, ковры на стенах, в шкафу хрусталь…

Олег взял наугад пару пластинок, повертел в руках. «Петя и Волк», «Немецкий язык», «Корней Чуковский. Краденое солнце», «Сказки Андерсена», «Сказки братьев Гримм».

– Интеллигенция, прости их господи!

Видео было более прогрессивным. Обязательный «Терминатор», какие-то комедии, мультики Диснея, «Эммануэль»…

Олег развернулся к клиенту.

– Надеюсь, понятно, для чего я пришел?

– Чего Вы хотите?

– Деньги, за сентябрь и октябрь.

– Как так, я уже заплатил!

– Не идет, инфляция. У нас наценка.

– Какая наценка, я деньги не рисую, у меня был договор!

– Теперь другой договор.

Клиент замотал головой, в отчаянии замычал через прижатое к лицу тряпье.

– Сколько?

Олег назвал сумму.

– У меня столько нет!

– Все так говорят. Где у тебя утюг?

– У меня действительно столько нет!

Олег видел, что у него действительно столько нет. Но это была проблема клиента. Братва и не ждала, что Олег выбьет из клиента сразу и все. Важен был ритуал. Ритуал был важен для всех. Для клиента, чтобы обратиться в милицию. Для братвы, чтобы их боялись в зоне их ответственности. Для Олега – чтобы получить авторитет у братвы. Олег не мог позволить себе ошибок. Он должен был показать пахану и парням, что те не ошиблись, взяв в группу бывшего спортсмена-рукопашника. Он уже участвовал в разборках, неплохо показал себя, работая битой против арматуры. Сегодня настало время его участия в другом действии, страшном ритуале девяностых годов.

Ритуал заключался в особом использовании утюга.

Олег еще раз прошелся по комнате – все в скатерочках, подставочках, занавесочках, цветочки в горшочках…

– Не пойму, где тут у тебя утюг…

– Вы не понимаете, у меня действительно столько нет, – прошептал клиент, стараясь не поддаваться страху, пытаясь выпрямиться и говорить значительно – все в производстве, мы закупаем фурнитуру, швейные машинки…

Удар с разворота – и клиент снова на диване.

– Это ты не понимаешь, – и Олег добавил еще пару оплеух, чтобы держать клиента в правильном психологическом состоянии.

За стеной вдруг раздался звук падения, и детский гомон на секунду смолк, а потом раздался громкий плач двух девочек.

Клиент вскочил, Олег послал его в нокаут, вошел в детскую. В нос ударил специфический запах пеленок, горшков и колготок. Женщина лежала около батареи отопления, неестественно свернув голову набок. Девочки орали, мальчик трех лет тоже готовился заплакать, хоть и не понимал еще, что произошло. В дальнюю комнатку Олег старался не заглядывать, там кто-то пытался встать, держась за деревянную решетку кроватки.

– Спокойно, дети, что случилось?

На секунду плач был приглушен, потом включился малыш, и существо в кроватке. Женщина, похоже, дышала. Обморок?

– Блин, кровища! – Кожа на голове была рассечена, надулась огромным синяком, переходящим с темени на лоб и глаза. Олег сходил на кухню, намочил полотенце, вытер лицо женщине, положил ей на лоб. Дети начали успокаиваться.

– Дядя помогает маме, – прохлюпал малыш.

Клиент задвигался на своем диване, застонал, девочки бросились на его голос…

Олег ходил по комнатам, рвал какие-то тряпки, как смог, наложил клиенту повязку. Тот вроде, пришел в себя.

Олегу попался на глаза утюг, он схватил его, вернулся в гостиную, покручивая шнуром.

– Дядя взял наш утюг! – обиделся малыш.

Олег поискал глазами розетку. Вслед за детьми в гостиную приползла женщина, попыталась собрать их вокруг себя, потом бросилась к мужу. Тот мотал головой, кровь практически унялась, только капало из рассеченной брови.

Олег придвинул стул, сел рядом с клиентом.

– Денег у тебя нет, машина – развалюха, да вот еще и утюг не работает…

– Работает – прохрипел клиент.

Олег покачал головой, накрутил провод на кулаки, разорвал.

– Дядя сломал наш утюжок! – заплакал малыш.

Олег сунул обрывок провода в карман.

– Вали отсюда побыстрей! Найди родственников подальше отсюда. К тебе еще придут. Убьют на фиг. У тебя меньше суток в запасе. – Олег встал, и пошел прочь из квартиры, чувствуя, как ледяной ужас забирается в живот. Дети плакали за спиной.

Олег вышел из подъезда, встал перед подъехавшим двухдверным «москвичом», прозванным в народе «Крейсер Аврора». За рулем сидел «Налик», бывший шофер–профессионал, ныне выполнявший в их группировке роль наводчика и «колес». Налик преданно заглянул Олегу в глаза:

– Как?

– Да никак!

Налик, низкорослый мужик лет сорока – пятидесяти, с бегающими глазами, нервно засуетился.

– Никак, это в каком смысле?

– Нет там денег.

Налик завертел головой, зацокал языком, но смолчал, только чаще стал оглядываться.

Олег откинулся на кресло, оценивая положение. Денег нет, профессии нет, с работой не справился. Пахан не простит…

Пахан вообще озверел за последнее время. Его поджимала группировка соседей, те были с автоматами, а пахан по старинке работал ножами да арматурой. Перевооружить банду стоило денег, и он гнал своих быков шерстить всех предпринимателей по третьему и по четвертому разу.

Налик пару раз тормозил у телефонных автоматов, кому-то звонил. Стемнело. Они подъехали площадке перед «сотым» – гастрономом N100, там уже стояли машины братвы и пахана. Олег переборол холод и пустоту в животе, напряг мышцы таза, стараясь не обоссаться, и вылез под свет фар. Его быстро окружили со всех сторон.

Глава третья

Куда попадают порезанные утопленники с травмой головы?

Москва. 1991г.

103-я больница

Этой зимой реанимационное отделение 103 больницы подверглось ремонту. Теперь на седьмом этаже хозяйничали люди в белых фартуках – они перестилали линолеум, белили, маляровали, клали плитку и частично ремонтировали сантехнику. А отделение было временно развернуто на первом этаже, в помещении приемного покоя и гардероба, по этому случаю временно ликвидированного.

Кажется, был уже поздний вечер, между десятью часами и полуночью, коварное время, когда официальные плановые назначения, кажется уже доделаны, и ситуация слегка успокаивается после волнений первой половины суток, а время ночных неожиданностей, вроде бы еще не наступило.

Именно в это время двери приемника распахнулись, и по коридору помчалась каталка, которую тащила бригада «Скорой помощи». Впереди неслась докторица с лицом землисто-серого цвета и выпученными на лоб глазами. Сзади упирался крепкий, невысокого роста, фельдшер. Издалека было видно, что докторица ни хрена не сделала из медицинских манипуляций, а все надежды возлагала на скорость транспортировки. На каталке валялась человеческая масса темно-бурого цвета.

По реанимации в тот вечер дежурил Лёха. Он успел издать сигнал готовности, приколоться над докторицей, и тормознуть каталку на уровне свободного бокса.

– Что?

– Утопление! В пруду плавал без сознания – сообщила полуживая от ужаса докторица. (Ей было гораздо удобней сдать тело как живого, чем брать на себя труп).

– Посмотрим, – Леха поворачивал тело на бок. Медбрат Вова уже тыкал в него зажженным ларингоскопом, и протягивал трубку. Леха уловил слабое движение нижней челюстью – попытка вдоха. Значит пациент жив, и нечего тратить время на поиски пульсации магистральных сосудов, хоть и полагается… А вот интубировать сейчас несколько преждевременно (хоть это и потеря времени)…

Лёха схватил самый толстый желудочный зонд, разжал сведенные челюсти «ого, да здесь переохлаждение конкретное», не одевая перчаток (экономия времени), стал совать зонд.

Полилось. И по шлангу, и помимо – фонтаны холодной воды. Кто-то успел сунуть ведро, оно наполнилось до половины – бурая вода с прошлогодними листьями. Почему-то именно эти черные листья вызвали самое ужасающее впечатление.

Вова стер грязь, снова засветил ларингоскоп, сунул его Лёхе. Лёха, на правах старшего, показывал докторице свое мастерство интубации, которое, кстати, было достаточно сырым.

– Вот, запрокидываем голову, под головой подушечка – улучшенное положение Джексона, понимаешь, заводим клинок, что там у нас? – Лёха нашел надгортанник, преодолел слабое сопротивление глоточной мускулатуры, загнал интубационную трубку за голосовую щель, Вова выдернул проводник, трубка заползла в трахею, пациент дернулся, но не более. Лёха проверил расположение трубки – грудная клетка поднялась на вдохе.

– Крепи! – бросил он Вове, подсоединяя дыхательный мешок.

– Подключичку дашь сделать? – потребовал Вова.

– Давай!

Вообще катетеризировать подключичную вену – врачебная манипуляция, но медбратья работают в реанимации именно за то, что им периодически дают кое-что делать руками. Уж не за мизерную зарплату они тут дерьмо разгребают. А Вова через пару лет сам будет врачом и ему принимать вот таких как этот пациент – утопленный, побитый, да еще и слегка порезанный, кажется…

Тело завезли в бокс, подвели кислород, начали ИВЛ мешком «Амбу». Куда его? Судя по голове – в травму, а ведь надо и живот посмотреть – может внутрибрюшное кровотечение? Зрачки, пульс…

Давление померьте! Хирурга сюда! И травматолога!

Вовка измерил давление, ругая советскую аппаратуру.

– На прогнившем Западе, между прочим, давно бы уже подключили кардиомонитор!

– Ага, и розовым дезодорантом побрызгали бы, – огрызнулся Лёха, – подключичку давай!

Они поменялись функциями. Теперь Вова солировал, а Леха был на подхвате. «На прогнившем Западе» – вертелось в голове, – «На прогнившем Западе».

– На прогнившем Западе запрещают работать в реаниматологии больше пяти лет, дальше начинают развиваться необратимые изменения психики! – сказал Леха, – а у нас и по пятьдесят работают! Начинай!

Вовка натянул перчатки, Лёха полил спиртом, развернул набор для подключичной пункции. Вовка сделал значительное выражение лица, даже прыснул под кожу новокаином, выбрал наиболее прямую из попавших в набор игл для подключичной пункции. Иголка попалась тупая, шла через ткани с ужасающим треском. Вова прошел под ключицу, собрался…

– Спокойно, не дергайся, – прошептал Лёха, – все нормально…

В этом месте игла должна была, по идее, попасть в подключичную вену, но в случае промаха здесь можно пробить грудную стенку и разгерметизировать плевральную полость, а при большом «везении» засадить и в ткань легкого. Это называется пневмотораксом, и является опасным и неприятным осложнением пункции. Если пневмоторакс не заметить вовремя, он приводит к нарушению вентиляции, смещению средостения, и может вызвать смерть пациента – последние слова Лёха, кажется, проговорил вслух.

Под иглой что-то громко щелкнуло – Вова прошел связку, попал в вену, отсоединил шприц, пошла кровь, он прикрыл отверстие пальцем, (ЦВД положительное, значит кровопотери нет, либо она не критическая), пошарил по лотку, выбирая подходящий проводник для катетера. Под пальцами лежали три куска жесткой лески, свернутой в тугие колечки. Пришлось одной рукой держать иглу, другой пихать по ней леску, одновременно разматывая, и не давая распрямиться за пределы условно стерильной пеленки. Скотская гнутая леска кое-как шла по игле, а дальше, кажется, норовила пропороть сосуд, и влезть куда-нибудь в плевральную полость. Вова слегка крутанул, послал вперед на два пальца… Обратно дороги нет – леску тянуть назад нельзя, ибо конец ее будет обрезан срезом иглы, и попадет в сердце, вперед толкать опасно – пропорет обязательно, елда деревянная!

– Попробуем!

«Обидно, блин, так хорошо иголкой попал, а с этой фиговой леской…» Вова вытянул иглу, роняя крупные кровяные капли на условно стерильное поле, теперь из тела торчала только леска-проводник.

– А на прогнившем Западе, – начал было Вова, и Лёха не стал его перебивать. Он слушал, и с открытыми глазами видел упакованный в прозрачную пластиковую пленку одноразовый «катетер на игле», который входит в ткани без ужасающего треска, и игла находится внутри катетера, и когда игла удалена, катетер уже гарантировано стоит в вене… Видение из глянцевого журнала упорно держалось перед глазами, накладываясь на мрачную советскую действительность.

Между тем Вова насадил на конец лески мягкий, как дождевой червяк, катетер советского производства. Началась предпоследняя фаза операции – по елдовому проводнику, который даже под кожей норовил свернуться кольцами, медленно полз мягкий от многократной стерилизации катетер. Вова сопел, пальцы в перчатках не по размеру прилипали то к катетеру, то к леске, но он уверенно гнал катетер вперед. Когда катетер зашел почти до конца, Вова выдернул проводник, подсоединил к катетеру шприц, ток крови был хороший, он поездил шприцом туда-сюда, и вылил по трем пробиркам подоспевшей лаборантке Насте.

Теперь нужно было закрепить катетер одним швом к коже. Вова быстро прошил кожу, сделал пару узелков. Предстояло прошить ушко катетера и связать его нитью.

– А на прогнившем Западе катетеры уже с дырочками выпускают, – проговорил он, попадая круглой иглой в минимальную по размерам площадку на верхнем крае катетера. Этот катетер – чудо экономии материалов – был крайне неудобен тем, что эта площадка была очень маленькой, и иногда игла пробивала стенку катетера, пуская насмарку успех всех предшествующих манипуляций.

Вова виртуозно зафиксировал катетер, подсоединил капельницу с физраствором.

Лёха посмотрел на лицо пациента. Молодой парень, лет двадцать, красивый, вряд ли выживет, жаль, жаль. Кстати, лицо заметно порозовело, микроциркуляция потихоньку восстанавливается…

Он еще раз проверил зрачки. Не кома четвертой степени, реакция на свет есть, но … Если бы с башкой было все в порядке, он бы хоть закашлялся… «Ох, хреновое дело, у тебя пацан», – подумал Лёха и помахал показавшемуся в коридоре дежурному хирургу – тот шел как раз вместе с травматологом Ломакиным.

Глава четвертая

Проблемы глубокого охлаждения. Наш герой попадает в 103-ю больницу. Мы знакомимся со старшим научным сотрудником Сапсановым и академиком Крабовым.

А теперь мы расскажем о том, как в конце советского периода развития здравоохранения в 103-й больнице возникло отделение экспериментальной гипотермии. Первым шагом к его открытию было изобретение эндоскопической техники для оперативного лечения язвенной болезни желудка. Экспериментируя с эндоскопами, катетерами и баллончиками, рукастые эндоскописты получили возможность вводить в стенку желудка лекарства для лечения язвы и остановки кровотечения. Но, при обширных неглубоких эрозиях, методы пункции не давали надежного эффекта, и более эффективным был старинный метод промывания желудка ледяной водой.

Было решено модернизировать дедовский метод – вместо промывания водой через зонд из кувшина, стенку желудка охлаждали через введенный баллон. По баллону циркулировала ледяная вода, вызывающая локальное охлаждение. Такой метод позволял проводить охлаждение в течении более длительного времени, и уберегал больного от грубых водно-электролитных расстройств.

Однако, когда метод стал применяться на потоке, оказалось, что длительное время поддерживать локальную гипотермию внутри организма невозможно – включалась система терморегуляции. У пациентов начинались потрясающие ознобы, непроизвольные сокращения мышц, вплоть до судорог. В это время молодой и перспективный научный работник Сапсанов предложил выключать систему терморегуляции путем погружения пациента в глубокий наркоз. Это предложение пришло как раз вовремя. Руководство больницы срочно искало резерв для дополнительных ставок по реаниматологии, и под эти ставки было создано отделение экспериментальной гипотермии. Шли годы. Эндоскописты постепенно освоили более удобные методы местного лечения язвенных дефектов, и от экспериментальной гипотермии благоразумно отказались. Но ставки были выделены, а идти на сокращение никто не хотел. Тогда уже не молодого, но все еще старшего научного сотрудника Сапсанова осенила гениальная мысль. Он стал погружать в гипотермию больных с травмой мозга, длительной комой, после перенесенной гипоксии. Метод позволял незначительно продлевать жизнь обреченным, некоторое количество даже жило довольно долго, но большинство пациентов все же погибало от сопутствующих осложнений. Тем не менее, шесть коек отделения никогда не пустовали, ставки кормили доков, медсестер и санитаров, а Сапсанов который год подряд собирал материал для диссертации.

В тот памятный вечер Сапсанов работал над диссертацией особенно упорно. Он даже не заметил, что город накрыли сумерки, быстро превратившиеся в тяжелую ночную мглу. Сапсанов допил полученный накануне коньяк, развел и выпил спирт из банки с желудочными зондами, и понял, что ему срочно необходимы дополнительные материалы для диссертации. В это время группа хирургов уже зашивала брюшную полость неизвестного больного, а травматологи уходили из головы, оставляя трепанационное отверстие в черепе. Сапсанов обошел первое и второе хирургические отделения, но так и не нашел нужных материалов. К его выходу к лифтам, травматологи уже сумели спихнуть больного хирургам. Но те никак не могли взять его в отделение, а хирургическая реанимация как раз заполнилась под завязку. В разгар перепалки травматологов с хирургами, из лифтов вывалился Сапсанов, и как-то косо побрел в операционный блок.

Николай Сергеевич! – обратился к Сапсанову ответственный по хирургии Кузеев, – неизвестного на гипотермию не возьмешь?

Сапсанов оживился, схватил историю болезни, и стал листать ее, держа «вверх ногами».

– Не могу. ЭКГ не сделано! – бросил он. В это момент злосчастное ЭКГ выпало из кармашка на задней странице. Упавшую бумажку подхватил едва не налету поддежуривавший в ту ночь пятикурсник Семенов. Сияя от радости, он протянул выпавший документ, и Сапсанову пришлось волей-неволей растянуть сложенную в двенадцать раз полоску.

– Так, ритм синусовый, – он покачнулся, неловко взмахнул руками, и ЭКГ разорвалось в районе второго грудного отведения, – правильный, умеренная гипертрофия левого желудочка…

– Да он спортсмен – бросил дежуривший по анестезиологии Эрик.

– Точно – подтвердил Кузеев, – бери его, Николай Сергеевич, все равно класть больше некуда!

Судьба больного была решена.

Небытие.

В черном безмолвии особенно страшно отсутствие всякой связи с предшествующим человеческим опытом. Это не похоже на темноту ночи, на тишину погружения в морские воды. Черное безмолвие не имеет отношения к слуху или к зрению, к осязанию, к болевой чувствительности. Даже память пасует в этом состоянии. Страх, боль, муки умирания не имеют здесь никакого значения. В этом небытии нет дискомфорта, но и комфорта тоже нет. И еще одна страшная вещь. В черном безмолвии абсолютно отсутствует категория времени.

1991 год

– Больной Москаев, 23 года, поступил в больницу 14 ноября. Диагноз при поступлении: сочетанная черепно-мозговая травма, внутрибрюшное кровотечение, разрыв мочевого пузыря. Была произведена экстренная лапаротомия, спленэктомия, наложена цистостома. Ушит разрыв мочевого пузыря, гемостатическая губка на печень, дренирование брюшной полости. Бригадой нейрохирургов произведена трепанация черепа, дренирована эпидуральная гематома. Больной переведен в отделение экспериментальной гипотермии. Наутро состояние тяжелое стабильное, медикаментозная седация, Артериальное давление поддерживается постоянной инфузией допмина, в нормальных пределах. Искусственная вентиляция легких в режиме умеренной гипервентиляции. Повязка сухая, по дренажам умеренное сукровичное отделяемое, диурез 1800 миллилитров – пятикурсник Семенов чеканил вызубренный наизусть текст доклада.

Академик Крабов пожевал губами, поморщил лицо, выкатил глаза, скорчил простецкую физиономию и обратился к Семенову с ехидным вопросцем:

– А каковы показания к переводу в отделение экспериментальной гипотермии?

Семенов обманулся простецким выражением лица академика, и сдуру резанул правду-матку:

– Так в реанимации мест не было, а в холодильном две свободные койки пустовали… – Семенов спохватился, увидев отчаянную реакцию среднего руководящего состава кафедры, но было уже поздно.

Крабов уже встал, и стал щекотать своими толстыми пальцами вымя невидимой верблюдицы, что считалось признаком запредельно отрицательной реакции академика.

– Николай Сергеевич! – обратился он к дремавшему в первом ряду Сапсанову, – у Вас в холодильном, извините за жаргон, находится пациент Москаев. Стажер не сумел как следует доложить, конференция в недоумении. Пожалуйста, доложите нам четко, что явилось причиной госпитализации на золотую койку специализированного экспериментального отделения!

Сапсанов с утра мыслил не гибко, и говорил только хорошо заученными штампами. В полудреме он уловил что-то об инфузии допмина, и понес совсем не в ту степь:

– Сочетанная сердечно-сосудистая недостаточность, шоковое легкое, мозговая кома четвертой степени – начал он один из привычных алгоритмов ответа.

Академик взглянул на запавшие глаза Сапсанова и участливо поинтересовался:

– Обезвоженности нет?

Сапсанов намека не уловил, и понес дальше:

– Нарушения водно-электролитного баланса, кислотно-щелочного равновесия, коллоидно-осмотического состояния, корригируются постоянной инфузионной терапией, инфузией водно-электролитных растворов, плазмозаменителей…

Академик покачал головой, пожевал губами, скорбно развел руками. Он углубился в изучении истории болезни, вырвал из нее несколько последних листов, разорвал их и сунул обрывки в руки оторопевшему Семенову.

– У нас клиническая больница! Это научная клиника! Это Школа! А вы пишете здесь черт знает что! Еще напишите, что пациент помещен в холодильник в связи с отсутствием мест в морозилке! Историю дооформить. Николай Сергеевич, будьте любезны, после операций ко мне на собеседование! Обсудим эту историю на заседании руководства кафедры!

А теперь поговорим о некоторых проблемах глубоко охлаждения, которые явились камнем преткновения в диссертации Сапсанова. При погружении человека в состояние искусственной гипотермии происходили не совсем приятные чудеса. Человеческий организм, запрограммированный на нормальную температуру 36,6 градусов Цельсия, очень неохотно переходит на другой режим терморегуляции. Достичь гипотермии можно, только погрузив организм в глубокое коматозное состояние. Практически, для этого необходимо вводить в организм гору дорогостоящих медикаментов. Часть этих медикаментов имеет статус наркотических средств, и подлежит особо строгому учету. А теперь вернемся к реалиям перестроечной действительности, периоду начала 90-х годов.

– Таким образом, из наркотических средств у нас остаются только эфир, и несколько ампул лидокаина – подвела итог Ирина Владимировна, старшая сестра отделения, ответственная за выписку и распределение лекарств.

Доклад происходил на конференции во втором реанимационном отделении. Папа, в миру Григорий Валерьевич Иванов, поднял голову и прикрыл веками глаза. Его лицо типичного парторга семидесятых годов сейчас вдруг выразило какую-то затаенную злобную решимость.

– Надеюсь, это не послужит поводом для отмены плановых операций? – грозно вопросил Заместитель Главного Врача больницы, присутствующий в отделении, и являвший собой олицетворение центральной власти.

– Я не буду проводить наркозы эфиром! – отчеканил Григорий Валерьевич. – Не в каменном веке живем.

Врачи отделения зашептались, пересмеиваясь. В отдельных репликах можно было легко различить слова «крикаин» и «киянка». Похоже, в отделении произошел бунт.

Заместитель Главного Врача покраснел, и неожиданно сдался:

– Хорошо, мы изыщем дополнительные резервы. Дадим заявку в горздрав, нам должны помочь в течение недели. Поскольку отделение все равно функционирует в условиях ремонта, на неделю отменим плановые операции. Кстати, Николай Сергеевич, обратился он к Сапсанову, – а как у Вас в отделении с медикаментами? Справляетесь?

Сапсанов напрягся. В последнее время он глушил своих пациентов «коктейлем Сапсанова» – смесью из глюкозы, новокаина и спирта. Кроме того…

…Кроме того, все знали, что у Сапсанова есть большая заначка. Четыре огромных, окованных железом, военных ящика. Цвета хаки, с трафаретными надписями по стенкам, со скрипучими накидными замками. Каждый размером с большой телевизор. Один наполовину пустой, и три полностью забитых упаковками с ампулами. Метазин. Порождение советской военной фармакологии и репрессивной психиатрии. Запрещенный к применению международными конвенциями. Билет в одном направлении.

Сапсанов называл эту процедуру «индукцией в гипотермию». Введение в медикаментозную седацию, установление баллонов в желудке, миорелаксация, погружение в медикаментозную кому. И, без всякой фиксации в истории болезни – ампула с метазином. Метазин конкурентно ингибировал рецепторы гипоталамуса и красного ядра четверохолмия. Под действием этого препарата пациент погружался в длительный глубокий наркоз с выключением терморегуляции. Особенностью этого препарата было стойкое соединение с белками нервной ткани по типу коагуляционного некроза. Фактически, организму требовалось более трех лет, чтобы наполовину элиминировать однократную дозу препарата. Однако, никто еще не проживал более трех лет в состоянии общей гипотермии.

Еще одной важной особенностью индукции было то, что после трех месяцев комы в гипотермии, больному не требовалось вообще никаких седативных препаратов. Глубокое охлаждение само останавливало процессы высшей нервной деятельности, и пациент превращался в растение.

По инструкции, больного в гипотермии требовалось раз в полгода выводить на нормальную температуру тела, и в течении недели ожидать восстановления сознания. Если сознание не было восстановлено, больной вновь охлаждался. Однако, после применения метазина, у больных не было никаких шансов.

Те, кому метазин по каким-то причинам не вводили, загружались дополнительным введением седативных препаратов.

История не сохранила сведений, кто дежурил в те сутки, когда Москаев поступил в «холодильник». Как случилось, что метазин не уничтожил мозг и без того изрядно пострадавшего Москаева, тоже не ясно. То ли попалась бракованная ампула, то ли советский шприц выдавил содержимое мимо поршня, то ли ампулы были перепутаны, но факт остается фактом – Москаев выжил, и прожил более трех лет.

Глава пятая

Что снится в глубокой коме. Встреча нового года в отделении реанимации.

Небытие.

Черное безмолвие не могло продолжаться бесконечно. Он осознал себя, осознал что есть, был, кажется кем-то… Потом пришел ледяной ужас преисподней, и он вспомнил, что у него когда-то было тело. Он летел в абсолютном одиночестве ледяного космоса, и ужас пронзал его. Так продолжалось первую вечность. А потом это случилось в первый раз, и к нему присоединился первый, и они стали одним. И вторая вечность прошла во взаимном постижении друг друга. Он не знал себя, не понимал, кто такой первый, но в одно из мгновений второй вечности к ним присоединился третий. Третий состоял из целого хора созвучных присутствий, и эта созвучность, эта отлаженность взаимодействий примирила его с бесконечностью ледяного космоса. С появлением третьего пришло знание, что ледяная чернота рано или поздно сменится ярким светом и болью, страшной болью, и ужас существования сменит ужас небытия.

Бытие.

Из ниоткуда пришло бытие. Оно возникло сразу, и отрезало все, что было до него. И возник звук, и возник яркий, запредельный слепящий свет. И возник холод, и возникла боль. Олег ощутил страшную боль во всем теле, пришедшую словно из ниоткуда. Яркий свет резал непослушные глаза, по ушам били непонятные команды, мозг содрогался. Свет и звуки воспринимались как боль, и эта боль была всем – изнутри и снаружи. И болью было все, боль была телом, звуком, светом, холодом, и дыханием. И это продолжалось долго, и не поддавалось никакому контролю.

Олег постепенно нашел свою грань между болью и полным беспамятством. То ли ему стали вводить меньше средств для наркоза, то ли его мозгу требовалось теперь меньше успокаивающих средств, то ли он сам вогнал себя в наполовину растительное состояние… Он начал улавливать новый ритм своего существования, состоявшего в промежутках между кормлениями, перестиланиями, обработкой дренажей, санированием бронхов. Он уже не сопротивлялся ритму аппарата искусственной вентиляции легких, научился распознавать руки и голоса людей, которые поворачивали, кололи, промывали и кормили его. Иногда его «выводили из седации», заставляли открывать глаза, сжимать руку в кулак, поднимать голову… Все это обычно заканчивалось ужасно, его снова «загружали по полной», и он опять проваливался. Постепенно он начал совсем по-новому говорить с самим собой, как будто в его голове поселялись все новые и новые персонажи…

1995 год

1994 год быстро и неотвратимо подходил к концу. Семенову этот год запомнился страшным недосыпом, обилием сдвоенных дежурств, и тем, что в отделение поставили, наконец, приличные кардиомониторы. Он был даже доволен, что проведет эту ночь с сестричками из отделения, а не в кругу семьи, с друзьями и знакомыми. Сегодня никто не будет хвалиться, сколько денег он заколотил, и что успел купить, а что обязательно купит в грядущем году. Сегодня они соорудят сумасшедшие салаты, поджарят сосиски, разольют шампанское, и будут смеяться, и будут вспоминать, как они угорали в этом году на работе, и все анекдоты будут в тему, и никому не будут скучны профессиональные разговоры. Потом они разольют спирт, разведут с лимоном, кто-нибудь конечно откажется, а большинство выпьет, и все будут милыми, любимыми и родными. Кто-нибудь из практикантов притащит музыку, они оденут красные колпаки и поролоновые носы, и в этом виде торжественно обойдут отделение, и подвыпившие сестры опять нальют выздоравливающим по рюмашке, и даже поставят телевизор тем, кто сможет на него смотреть…

Возможно, хотя нет, эта вероятность отметается, сестрички родные и любимые, конечно, все понимают, тестостерон, сперматоксикоз, но вряд ли снизойдут до подобного, а вот ведь неплохо было бы…

– Доктор, Вы не заснули? – Дежурившая по реанимации медсестра Ольга ехидно смотрела в лицо Семенову. Ольга была высокая, стройная, вызывающе липла к Семенову, но это была, конечно, игра…

– Нет, размечтался…– сконфужено признался Семенов, – а что у нас с анализами?

– Настя делает, к Новому Году поспеет!

– Скажи ей, больным Москаеву, Плотникову и Могильному биохимию можно не делать, только пусть потом, ближе к полуночи, у аппаратных больных возьмет дополнительно КЩС и гемоглобин!

– Доктор жалеет Настю, доктор хороший! – покачивая бедрами, Ольга отправилась по своим делам, оставляя за собой шлейф запахов лекарств, отглаженного халатика, и чего-то еще, кажется, шоколадных конфет…

К десяти вечера истории были оформлены, дневники написаны, ответственный хирург Коновалов отзвонился Крабову, корректно поздравил того с Новым Годом, с блистательной царедворской риторикой обрисовал состояние дел в больнице, и перспективы на дежурство.

– И Вам успехов, здоровья и счастья, Юрий Михайлович! – галантно закончил он.

– Ну что, мерзавцы, еще не нажрались? – Коновалов вызывающе осмотрел сидевших в ординаторской реаниматологов. По анестезиологии дежурила врач Ольга Николаевна, она сморщила носик и четко поставила ответственного на место:

– Наши сотрудники пьют, но не напиваются! Работу мы свою делаем!

– Над диссертацией не трудитесь, Ольга Николаевна?

Это был удар по Сапсанову, все заржали, одновременно вспомнив десятки эпизодов из жизни старшего научного сотрудника.

– А помните, как Сапсанов завел себе трубку?– прохрипел Семенов, сгибаясь от рези в животе.

– А Кузеев и давай ему рассказывать анекдот про Ватсона, который к трубочке, – все уже плакали от смеха, – пристрастился!

– Ладно, ребята, вдрызг не напивайтесь! – Коновалов пошел к своим, хирурги справляли Новый Год отдельно, со своими сестрами и практикантами. Впрочем, никто не обижался, это было нормально. Семенов понимал, что у них все разговоры будут про швы, да про анастомозы, да у кого из практикантов руки на месте, а у кого из задницы растут…

Семенов прошелся по отделению, осмотрел больных второй реанимации, они, слава Богу, все были достаточно стабильны, на искусственной вентиляции никого не было, в принципе, троих спокойно можно было бы перевести, но хирурги перестраховывались. Их можно было понять, в новогоднюю ночь лучше таких больных все-таки оставить в специализированном отделении. Он поплелся в «холодильник» – отделение экспериментальной гипотермии. Там было двое аппаратных больных. Москаев, 1971 года рождения, уже пятый год охлаждавшийся в мозговой коме, и Могильный, 1915 года рождения, после неудачной операции по поводу…

Мысли Семенова внезапно приобрели совсем другое направление. В отделение вошла лаборантка Настя, очень красивая, тонкая, и очень чудаковатая, чтобы не сказать более.

– С Наступающим! – весело поприветствовал ее Семенов.

– Спасибо, доктор. Вас также! – Настя потупила глаза, прижимая к груди набор со склянками, ватками, пробирками и прочей лабораторной дрянью.

Семенова дико подмывало ляпнуть нечто типа «Замуж не собралась еще?», но отчего-то он понимал, что тут у Насти крутые проблемы. Нет, она не кололась, не лечила тайком злополучные инфекции, не была вроде бы лесбиянкой, нет, здесь что-то другое… Кто-то из сестер, конечно, знал про Настю больше, но трепа не было. Была, была тут какая-то тайна…

– КЩС будешь брать?

– Доктор, так Вы сами и назначили! – Настя укоризненно стрельнула глазами снизу вверх.

– Ну, да, а что я, специально тебя тираню? Мне это нужно для спокойствия. Ну, то есть, что бы знать…

– Идите доктор! Там все готово уже. Я буду к бою курантов.

– Да, ты войдешь, гордо потрясая анализами.

– Да чего там потрясать… У Москаева все по-прежнему. А Могильный… – она вскинула взгляд на Семенова, и быстро повела лицом из стороны в сторону, скорбно опустив вниз уголки рта.

– Да, согласен, но пусть это будет не в мою смену, – Семенов помрачнел и быстро пошел в сторону Второй Реанимации, где издалека был слышен смех и звон посуды.

Настя прислонилась спиной к стене. Похоже, доктор тоже догадывается, что она на грани самоубийства. Нет, они не дождутся… Она не сделает этого. Она будет жить, несмотря на то, что случилось с ней. Нет, она не сможет так жить.

Настя поняла, что вновь стоит у самой черты. Так жить она не сможет. Так не сможет. Так не сможет.

А если не так?

Настя поняла, что сделала свой выбор сегодня.

Она поставила свой набор на столик, заехала в бокс к Могильному. На койке лежало тело землисто-желтого цвета, истощенное, со вздутым животом, с торчащими из него толстыми дренажными трубками. Пыхтел аппарат искусственной вентиляции легких, жужжал и хлюпал блок эндогастрального охлаждения. На мониторах бабочкой прыгала ломаная кривая сердечного ритма, взлетала и опадала синусоида пульсовой волны. Руки Могильного были все в синяках от пункций, кончики пальцев жесткие, бескровные.

Настя одела перчатки, вытерла палец ваткой, потерла, и не стала колоть. Кровь бы все равно не пошла. Она распаковала шприц, взяла кровь из катетера, промыла катетер физраствором, покатила тележку к боксу Москаева. Пробирки жалобно вздрагивали и дребезжали.

Москаев лежал в том же аппаратном окружении, что и Могильный, и выглядел не намного лучше. Конечно, у него не было уже дренажей, цвет кожи был розовый, без пролежней, тело совершенно обезжиренное, сухое, но с еще сохранившимися мускулами. Похоже, он выходит уже из загрузки, скоро его вновь начнут пробуждать, он опять впадет в возбуждение, начнутся судороги, и его по новой загрузят еще месяца на три…

Настя уколола палец, Олег дернулся.

– Больно, милый, знаю, – проговорила Настя, – но что делать, доктор приказал, надо слушаться…– она взяла гемоглобин и КЩС, погладила Олега по голове. – Лежи, лежи, пусть тебе приснится приятный сон…

Настя вышла в коридор, прошла в сторону второй реанимации, остановилась.

На сестринском посту валялась история болезни Москаева. Она раскрыла ее, перевернула несколько страниц, откуда-то из середины выскочила страничка, на которой была наклеена вырезка из газеты «Московский комсомолец» за 1991 год.

Она прочла:

«Расправа над рэкетиром»

«Вчера в городе произошла очередная страшная разборка. Как нам сообщили из проверенных источников, бывший спортсмен, бывший чемпион страны по самбо Олег Москаев был зверски избит своими же соратниками. Поводом для расправы явился отказ Москаева пытать утюгом свою жертву – мелкого московского предпринимателя, отца четверых детей. По словам милиционеров, спасая предпринимателя, Москаев подписал себе смертный приговор. Он был брошен в пруд с двенадцатью колото-резаными ранениями, проломленной головой и разорванными внутренними органами. Только глубокое охлаждение спасло ему жизнь, и сейчас он находится в коматозном состоянии в 103 гор. больнице.»

Настя вложила листок с заметкой обратно, постояла, замерев, почти не дыша. Она приняла решение. Она имеет право. Кто может ей помешать? Она развернулась на каблуках, и вернулась к Олегу.

За десять минут до полуночи в сестринской Второго Реанимационного собралось все отделение. Ольга Николаевна Алексеева, как старшая, сидела во главе стола, Семенов развалился между Ольгой и Леночкой, медбрат Андрей – студент четвертого курса, сидел с анестезисткой Машей.

– Начинаем! – скомандовала Ольга Николаевна.

Андрей начал разливать по кружкам разведенный спирт. Все заговорили одновременно, шумно и весело. В этот миг хлопнули двери, кто-то вошел в отделение. Ситуация была двусмысленной. Если это Коновалов, куда ни шло, а вдруг Крабова черт дернул припереться с инспекцией? Или какой-нибудь псих из линейного контроля вздумал явиться с проверкой под Новый Год?

На столе стояло шесть кружек со спиртом, за секунды их не убрать, Ольга Николаевна встала и потушила свет. Шаги приблизились, и в дверь вошла Настя.

– Я не опоздала?

– Напугала, Настена! Мы уж думали Крабов прилетел с вечерней лошадью!

– Или Сапсанов на крыльях любви! – раздались облегченные голоса. В руках у Насти что-то звякнуло.

– Что там у тебя?

– Шампанское принесла! С Новым Годом! – она передала Семенову листочки анализов, выставила на стол три бутылки шампанского,– это из глубочайшего секретного резерва. С лета берегла от Сапсанова!

– Ура Насте! – Андрей с Семеновым быстро открыли бутылки, в темноте и суматохе налили прямо в спирт, добыли кружку и для Насти.

Транзистор сообщил полночь, они встали, обнаружили у себя в кружках «Северное сияние», но было уже поздно, и 1995 вступил в свои права.

Ольга Николаевна действительно пила и не пьянела. Она с легкой тревогой поглядывала на Настю. Год назад над девчонкой страшно надругались бандиты, едва осталась жива. С тех пор мужиков чуждалась как огня, постоянно была в стрессе, похоже, помышляла о самоубийстве. А сейчас напротив, весела, возбуждена до крайности, даже обнялась с Андреем – в шутку, конечно, но ведь не боится! А ручонки-то дрожат… Алексеева цокнула языком, сморщила носик, ладно, никто не заметит в темноте. «Так, если девчонка приготовилась что-то сделать с собой в ее смену…»

«А вдруг она уже это сделала?»

А Семенов в эту ночь действительно надрался. Нет, под стол он не свалился, но реакция притупилась, и происходящее он осознавал лишь частично. Пришел вызов из приемника, Алексеева с Машей рванули вниз, за ними помчался с реанимационным чемоданчиком Андрей, а он все сидел со стаканом в руке. Сообразив, наконец, что из-за ерунды никто в новогоднюю ночь в приемное отделение не припрется, он передал отделение Ольге, а сам рванул вниз прямо по лестнице, не дожидаясь лифта.

В приемнике стоял душераздирающий вой. В одном из боксов, облицованном кафельной плиткой «Та еще акустика, бьет прямо по нервам», на кушетке корчился от боли какой-то маленький человек, спьяну Семенов не мог отделаться от ощущения, что это не то старичок-боровичок, не то собака. Пахло мокрой псиной и горелым мясом, от этих запахов Семенов мгновенно и абсолютно протрезвел.

Обгорелый свитер был уже распорот, Ольга Николаевна входила в вену, Маша держала локтевой сгиб чуть ли не на профессиональном болевом захвате. Все работали очень быстро, держали извивающееся тело, не глядя по сторонам, что-то безостановочно передавали друг другу.

Семенов никак не мог сконцентрироваться из-за ужасного хриплого воя. Больше всего его поразило поведение Алексеевой. Ледяная стерва, способная острить, склоняясь над располосованными телами, была явно не в себе. Ее руки дрожали, голос прерывался, она говорила что-то, взяла у Маши шприц, «они делают промедол с кетамином? Общий наркоз вот так, с ходу?», начала вводить лекарство. Вой мгновенно прекратился, наркоз подействовал, существо перестало биться и перешло на обычный детский плач с подвыванием, постепенно переходящий в храп.

Андрей вставлял воздуховод, Коновалов рассекал остатки одежды, четко командовал своими, похоже, вспомнил Африку, это он всегда так меняется, вместо кафедрального царедворца – врач-наемник, командир от Бога.

– На хрен повязки, потом с мясом их отдирать, полей фурацилином, а здесь синтомицинкой. Это на пластику, надо переводить, и вызывай перевозку с реанимобилем. Ну что старушка, трезвая? – обратился он к Алексеевой.

– Мы пьем, но не пьянеем, – произнесла Ольга Николаевна, но носик уже не морщила.

– Сколько ему лет? – шепотом спросил Семенов.

– Двенадцать, – всхлипнула Маша, – он поправится?

– Атаманом будет, – Алексеева сглотнула слюну, искоса взглянула на Коновалова.

Тот уже был непробиваемо спокоен, диктовал стажеру переводной эпикриз.

Глава шестая

Мы знакомимся с Шалым и Кедром. Перспективы Олега Москаева выйти из комы.

Небытие.

– А, рэкетир, привет! Ты еще живой? Вот повезло, а я и недели не продержался. Шоковая почка, некорригируемая инфузией адреналина гипотензия, дальше не дочитал – почерк неразборчивый. Нет, ну ты мне объясни, вот на меня всем было на…рать, а за тобой, как за королем ухаживают. Даже зонд для кормления суют просто виртуозно! Кстати, я посмотрел, сердобольные сестрички тебе свои котлетки в больничную бурду подмешивают, цени!

– Ну, он же у нас красавчик. Слушай, Шалый, а ты как в холодильное угодил?

– Недосчитал я что-то. Кто-то меня с двух стволов АКМ-ов изрешетил в капусту. Помню, на операции, зависаю я, значит над столом, возле лампы, эти рукосуи как вскрыли брюшную полость, так сначала матюгами по мою душу, потом стрелков этих помянули за излишнее расходование боекомплекта, а потом уже Калашникова – с уважением. Вот машина, со ста метров, через мотор, через багажник, через спинку кресла – поразительная кучность! Кстати, Кедр, а ты почему здесь?

– Третьего дня отмучился. Посидел на спинке коечки, посмотрел на сестричку Настеньку, ребятушки уже мое тело отвезли, коечку промыли, аппарат на стерилизацию поставили… Нет, я без обид, все было с уважением… Посидел, покружил, не могу никуда двигаться. Стар я уже, душой состарился! А вот Олежек действительно тут уже давно лежит, я к нему. Он ведь стабилизировался, вот и подключичку убрали, инфузий практически нет, так, антибиотики да гепарин.

– Кедр, а у тебя семья есть?

– Нет, я же с тридцать седьмого репрессированный. Вот я дурак. Дернул меня черт так выбрать тему для диссертации. Позволил себе покритиковать академика Конрада, а его точка зрения была уже одобрена самим товарищем Сталиным. Вот и получилось, что я как бы с самим вождем не соглашался… Отмыкался я только в шестидесятых, ни кола, не двора, сдуру полез в правозащитное движение. Какой я был идиот! Двадцать лет жизни, вместо научной работы, вместо, извините, создания семьи! Возился с какими-то списками, подписывал в защиту, подписывал в знак протеста, апеллировал к мировому сообществу… И вот печальный итог. После месяца проморозки – септический шок. Отвратительный, мерзкий, дурно пахнущий конец. Трудно даже вообразить себе жизнь более неудачную.

– Послушай, Кедр, а ты веришь в перерождения?

Голос, откликавшийся на обращение «Кедр» на некоторое время затих, потом решился:

– Научно выражаясь, мы не имеем возможности совмещать объективную реальность и субъективное восприятие. Поскольку наши ощущения не могут быть зафиксированы приборами, восприняты другими личностями, живущими в своих телах, то вряд ли имеется малейшая возможность научно подтвердить даже факт нашего собственного существования.

Кстати, в свое время, когда я работал в архиве института Народов Востока, мне попался один средневековый тибетский манускрипт. Там умершему давались рекомендации по поведению в загробном мире. Полная ахинея! Ну где там было сказано, например, что можно будет прочитать собственную историю болезни, и даже проследить, как врач вписывает в нее последнюю строку! А там – все божества, демоны – мура всякая! Опиум для народа, мороченье головы!

Шалый задумался, на некоторое время вышел из тела Олега, поплавал в коридорах второго реанимационного отделения, вернулся в «холодильное».

– А знаешь, Кедр, холодильник-то скоро расформируют. Рэкетира либо отключат, либо выведут в сознание, и он все равно умрет. Так что вопрос не снимается. Что с нами дальше-то будет?

Кедр полетал над телом Олега, прислушался к ритму работы аппарата, шлепанью шагов санитарок, шарканью Сапсанова, смешкам медсестричек в процедурном кабинете.

– А если он не умрет?

2000 год

Москва, 103 больница.

Весна прокралась на территорию больницы номер 103 со стороны прудов, через задние дворы, в тех местах, где вокруг старого забора стояли заросли вербы. Пушистые почки частично скрыли трещины и грязь забора, по газону над теплотрассой поднялась изумрудная трава. Спешащие на работу сотрудники не замечали прихода весны, они проходили через парадный вход, где асфальт, бетон, грязь из-под колес «скорых», успешно скрадывали все признаки перемен сезонов. Триста первая в этом году гордо смотрела на город синими стеклами новых хирургических корпусов, здание администрации блестело огромными окнами тонированного золотом стекла.

Сотрудники спешили на работу мимо поста охраны, разбредаясь по коридорам и катакомбам подвала, поднимаясь по воздушным соединениям между корпусами на уровне третьего этажа. Для них весна в этом году ознаменовалась двумя важными реорганизациями. Во-первых, открывался новый корпус – коммерческий лечебно-диагностический центр с отделениями пластической хирургии, стоматологии, и гинекологии.

Во-вторых, наконец-то закрывалось отделение экспериментальной гипотермии, в связи с выходом на пенсию старшего научного сотрудника Сапсанова. Врачи второго реанимационного отделения переводили к себе оставшихся пациентов, и писали переводные эпикризы в их истории болезни.

Оставшихся от Сапсанова пациентов было всего трое.

Бытие.

На этот раз боль пришла раньше, чем вернулась способность думать и осознавать происходящее. Это была противная, диффузная боль во всем теле, боль в промороженных костях, в окоченевших мышцах, одеревеневших суставах и связках. Он бы, без сомнения, умер, но над ним склонились двое, пытавшихся помочь ему.

– Так, рэкетир, сейчас не пытайся дышать, лежи, говорю тебе, бревном, а то они тебя снова загрузят! В морг захотел? Тогда лежи, терпи!

– Да-да, Олег, пожалуйста, слушайтесь, он сейчас говорит правильно! Вы не должны расходовать свою энергию на обогрев. Мышечная дрожь вызовет закисление в крови, и вам прибавят объем вентиляции, тогда дыхательный центр не сможет включиться. Вам лучше расслабиться, и постарайтесь подумать о чем-либо приятном!

– О Настеньке, например! Рэкетир, а рэкетир! Ты знаешь, сколько я по твоей милости без баб? Попробуй глаза открыть, здесь такие телки!

Второй, который за правым плечом, стал горячо нашептывать в ответ:

– Не слушайте его, Олежек! Он циничен и бессердечен! Он пошляк, отвратительный, гадкий пошляк! Он мерзавец! Он ничего не понимает! Вы будете жить, я Вам обещаю, только слушайтесь его, но на его мерзости не обращайте внимания!

Первый рассмеялся.

– Кедр совсем на лесоповале отупел. Да открой глаза, рэкетир хренов! Так, реакция на свет нормальная! Нормальная реакция, уровень насыщения крови кислородом 99 процентов! Молодец, рэкетир! Теперь рукой пошевели! Обалденно! Просто молодец!

Олег замычал, пытаясь избавится от назойливых голосов внутри черепа, начал крутить головой. Снаружи что-то происходило, он явно возвращался в сознание, уже чувствовал что-то, помимо боли, слышал звуки снаружи, не этих двух назойливых порождений черного безмолвия. Его освободили от трубки в горле, дали дышать, кричали в ухо, что-то требовали, он выполнял команды, согревался, боль уходила из его тела.

Глава седьмая

Гера просит помощи у Посейдона. Новая работа Харибды и Сциллы. Где взять мерзавцев? Олег Москаев выходит из девятилетней комы. Заманчивое предложение.

2000 год

Окрестности Олимпа

Западный склон Великой Горы меловыми скалами обрывался в морскую пучину. В иных местах обрыв представлял собой ровную, почти идеально гладкую стену, где-то – хаос огромных камней. Но попадались меж скалами и небольшие бухточки, с пляжиками из мелкой гальки. Были бухточки, укромно спрятанные в горном массиве, а были и как бы вынесенные вперед, в океан, не стесненные высокими скалами. К одной из таких бухт, расположенной на покатом мысу, далеко вдающемся в морскую пучину, вела тропинка от самой вершине Горы. Сейчас по этой тропинке шла Гера. Она спустилась по серпантину, петлявшему среди оливковых кустов, удерживающих склон от оползней, прошла по прямому пологому участку, где ветки ежевики грозили оставить ее совершенно обнаженной, спустилась до живописных развалин, поросших сухим падубом и инжиром, вышла на обрывистый склон, с которого был слышен уже шум прибоя. Теперь тропка стала совсем узкой, местами в мраморной скале оставалась только узкая площадка, куда богиня могла поставить только одну сандалию. Каменный карниз вел ее вдоль отвесного склона. В особо сложных местах на уровне груди были выбиты зацепки для рук, чтобы путник, застигнутый порывом ветра, не слетел в пропасть. Богиня не нуждалось в подобной поддержке, она спокойно шла, не обращая внимания на дорогу. Наконец, тропа вывела ее на скальный мыс. Волны диких зимних штормов слизали с этого мыса всю почву, все мелкие камни, отполировали скалу. Гера скинула сандалии, и с удовольствием пошла босиком по гладкой, горячей от солнца скале. Внизу уже были видны зеленые волны, солнце пробивало толщу воды на много метров, сообщая морю восхитительную гамму зеленого и синего цветов. Гера спустилась к бухточке, дно которой было устлано мелкой отшлифованной галькой. Встав на краю суши, она позволила волнам омывать ее ноги. Дождавшись особенно высокой волны, она наклонилась, и прошептала в воду имя:

– Посейдон!

В водовороте волн раздался громкий всплеск, и Посейдон, огромный, могучий, по пояс вышел из волн. С его длинных волос и бороды стекали в море целые потоки. Он отжал волосы левой рукой, пригладил кудрявую бороду, правой установил вертикально блестящий на солнце трезубец:

– Рад видеть тебя! Как мой брат, твой супруг?

– Зевс – как всегда. Не поднять на великое дело. Отдыхает, амброзию пьет да нектар. О делах – ни полслова!

– Ты, я вижу, по горло в делах. С какою нуждою пришла?

Гера слегка ухмыльнулась, дернув щекой, поклонилась морскому владыке:

– У меня есть пари, ввязалась, а сил не хватает. Не хватает идей, исполнителей ловких, толковых. Может быть, у тебя позаимствовать можно Харибду?

Посейдон покачал головою:

– Так Харибда давно уже в банковском секторе служит. Когда деньги в цене, забирает в себя их, глотая. Когда деньги дешевыми станут – извергнет в избытке, вызывает инфляцию денежной массой.

– Ну а Сцилла? Она хоть свободна?

– Нет, и Сцилла сейчас занята. Работает в сфере кредитов. Подле центров торговых расставила тонкие нити. Чуть наживку глотнет человек – она уж его подхватила, навязала кредит, с мелким розовым шрифтом в конце договора.

– И Сирен, значит, нет?

Посейдон засмеялся:

– Конечно! Все Сирены работают в сфере рекламы, в пиаре. Зазывают толпу, формируют потребности, вкусы.

– Посоветуй, кто может помочь?

Посейдон опустил свой трезубец:

– Из божеств не поможет никто! Духи, русалки, наяды, нимфа Калипсо – все себе на уме. А вот многие люди на подлость готовы пойти добровольно. Ты таких и ищи! Вот и вся моя помощь!

Удар трезубцем – и уже морские кони рванули, унося Посейдона в синюю бездну. Гера сбросила гипнотическое внушение, попробовала говорить не в рифму:

– Чтоб тебе свой трезубец потерять, нейтрал подводный! О своем спокойствии печешься, ни вашим, ни нашим! Новой Трои боишься?

Неожиданно высокая волна с силой плеснула на Геру, вымочив ее до волос, едва не сбив с ног.

– Ах, так? И это после тысячелетних союзов? Ладно, справимся без твоей помощи! А мерзавцев – ты прав, найдем! Где ж их больше всего?

2000 год

Москва

Поразительный факт произошел этой весной. Пациент Москаев пришел в сознание и был переведен в хирургическое отделение. Сначала он две недели пластом валялся на кровати, потом сел, поднялся, и был произведен в санитары отделения с проживанием в коридоре. Теперь он толкал тележки с едой, раздавал обеды и завтраки, собирал грязные тарелки и пустые бутылки, собирал мусор, и тащил его волоком на больничную мусорку.

В тот день он тащил два тюка больничного мусора, увязанного в старые простыни. Солнце уже припекало, и его тюки то скользили по остаткам бурого льда, то тормозили на прогретом солнцем асфальте.

Он отдышался, высыпал содержимое тюков в ящики, скатал простыни в рулон, обмотал их сверку пеленкой. Отойдя с десяток шагов от дурно пахнущей помойки, он остановился, и посмотрел вокруг.

– Красота какая! – восхитился Шалый, – Весной пахнет! Вон – небо видать! Синее!

Кедр молчал, подыскивая подходящий к данному случаю второй ряд смысловых ассоциаций, желательно связанных с классической китайской поэзией, японскими танка, наконец…

– Задолбал с танка, – бросил Шалый, – ты можешь хоть немного не думать о Китае, культуре твоей мунтуре, и вот о классике в особенности!

– Извините, никак не привыкну! Раньше можно было думать и молчать, да и это, признаться, не получалось, а то бы не сидел бы я по лагерям, а вот теперь даже думать нельзя – опять кому-то мешаю, а тем не менее, действительно, пришла весна, и природа удивительно хороша…

– Заткнитесь оба! – не выдержал Олег, – сейчас как по лбу ударю!

– Олежек, спокойней, Вам нельзя по лбу! Последствия сотрясения и травмы еще сказываются, могут начаться судороги!

– Да остынь, рэкетир, остынь! Вон, гляди, как сестрички на тебя смотрят! Весь оперблок к стеклам прилип, с чего бы это?

Олег перевел взгляд вверх. Действительно, из окон оперблока на него смотрели несколько сестричек, врач Вова, и лаборантка Настенька. Да, удивительно они дружные, стоят один за всех, да и его взяли под покровительство. Каждый день – процедуры, восстановление, прогревания, даже массаж делают…

– Я сейчас кончу! – раздалась реплика Шалого, и Олег взглянул через плечо назад. От приемного отделения к нему приближалась молодая райская птица, в кожаных сапожках, короткой курточке, отороченной какими-то перьями и украшенной стразами. Непокорные локоны вызывающе дразнили оттенками малинового цвета.

Олег постарался выпрямиться, и передвинул в сторону сверток с простынями.

– Я Ника Куравлева, работаю на телевидении, мы недавно узнали о Вас, и хотим предложить работу в проекте «Гость из прошлого». Проект заключается в произведении серии коротких документальных фильмов с вашим участием, и ток-шоу, где Вы будете отвечать на вопросы публики и ведущего. Мы обязуемся предоставлять Вам транспорт для доставки к месту съемки и обратно, производить почасовую оплату, и выполнять роль вашего налогового агента. Если Вы не против, то наш юрист прямо сейчас прибудет сюда для подписания всех необходимых бумаг.

Олег хотел посоветоваться с Кедром, но тот едва не впал в нирвану, не в силах оторваться от созерцания эффектной красотки. Шалый был невменяем, и едва не мяукал от вожделения.

– Работа не помешает. А оплата и подавно, – не стал ломаться Олег, – зовите юриста!

Дорогой читатель, на этом первая часть, в которой рассказывается о судьбе «Человека из прошлого», «Вещего Олега», подходит к концу. Но мы еще встретимся с этим персонажем, и узнаем, что с ним произойдет дальше.

Часть вторая. Оттаявший

2009 год, конец лета, Алушта. Солнце, море и мускаты располагают к некоторому многословию.

Последние два месяца мой магнитофон каждое утро исправно воспроизводит детские песенки и стихи на китайском языке, днем он транслирует для моих детей обучающие программы на китайском и английском, а ночью я ставлю тексты на китайском языке для себя.

«Хуа юань ли бай хуа кхай» – « В цветочном саду раскрылись сотни цветов» – тоненький детский голосок выводит удивительную по красоте мелодию. «Бай хуа кхай я, ми фэн лай» – «Сто цветов раскрылись, медовые пчелы прилетели» – подтягивают мои дети, да и я своим грубым голосищем пытаюсь им подпевать.

Мне бы хотелось, возможно, послушать Виктора Цоя, но на это лето я взял с собой только языковые обучающие диски.

Вчера у меня гостил, со своей женой и дочкой, старый друг, однокурсник, с которым мы зубрили латынь и анатомию, штудировали фармакологию, и осваивали на практике сложное искусство постановки диагноза. После института наши пути разошлись, он ударился в иглоукалывание, а я… – не будем об этом вспоминать. Мы болтали, вспоминали друзей, и я почти забыл о том, что уже почти десять лет я не врач.

Сейчас на меня смотрят три недопитых бутылки разных белых мускатов, один из которых закупает королева Англии.

Вот уже девять лет, как я бросил работу врача… и уже девять лет, как я преподаю боевые искусства. Еще одна зима прошла в ежедневных тренировках, а лето – это мое… это мой маленький приз.

Дети заснули под «Историю бриттов» Гальфрида Монмутского, но это ничего, прошлым летом я им прочел «Троецарствие», со всеми этими бесконечными «и, когда вино обошло несколько кругов…», кстати, недурной мускат… Все же, запью минералкой, как греки…

Итак, дети спят, а я продолжу рассказ о тех днях, когда голос Виктора пел про группу крови на рукаве, и ритм его песен бился в каждом ударе моего сердца.

Глава восьмая

Новое телевизионное шоу «Гость из Прошлого». Встреча с Настей. Олег узнает о себе много нового.

– Мы находимся в центре торгового комплекса «Остров Мечты», который построен на том месте, где еще пять лет назад стоял дом героя нашей передачи – Олега Москаева, более известного нашим телезрителям, как «Гость из Прошлого»! – Ника уверенным тоном задала тон сюжету. Сейчас наш «Гость из Прошлого» испытывает двойственные ощущения. Он тоскует по потерянному дому, своему времени, но, давайте посмотрим, что мы можем предложить ему взамен?

Оператор дал крупную панораму витрин, забитых товарами.

Москаев шаркал развалившимися башмаками по зеркальному полу торгового центра. Ему было трудно говорить, горло едва зажило после закрытия трахеостомы.

– Скажите, что в новой действительности поражает Вас больше всего?

Олег помолчал, сосредотачиваясь, прижал к груди правую руку, растирая немеющее запястье непослушными пальцами.

– Люди, – прохрипел он, и закашлялся.

– Люди изменились? Стали другими? – Ника Куравлева поближе поднесла к нему микрофон.

– Нет! Люди… – Олег поднял голову, будто прислушиваясь, – Исчезли куда-то.

Ника улыбнулась в камеру, подмигнула, стала разводить «дурика»:

– И куда же, по вашему, все исчезли?

– Не все, конечно! Вон сколько приезжих понаехало. Москвичей никого нет. Это все пришлые. Ты сама откуда?

– Из Воронежа! – быстро отреагировала Ника и слегка прикусила губу. Разговор шел не в ту сторону.

Олег посмотрел под ноги, потом вверх, помрачнел. Согласно паспорту, он прописан в этом торговом комплексе.

– Я хочу уйти отсюда!

– Нет, нет Олег, посмотрите! Ведь в девяностые Вы об этом могли только мечтать!

Олег оглянулся. Изобилие вещей тяготило его гораздо сильнее дефицита. Вещей вокруг было много, слишком много. Жизни не хватит, чтобы осмотреть все, сравнить, сделать выбор… А назавтра окажется, что все снова безнадежно устарело…

Он остановил взгляд на рекламе видеодисков, и увидел знакомую улыбку «Терминатора». Ничего не меняется! Меняется только тип носителя, запись прежняя…

– Точно, – обрадовался Шалый – Я всегда об этом говорил!

– Это я об этом говорил! – перебил его Кедр, – но не отвлекайтесь, Олежек, не отвлекайтесь!

Олег вновь сфокусировался на журналистке:

– Я не об этом мечтал.

– А о чем же?

– Семью хотел. Квартиру. Жить по человечески. Работу нормальную.

– Ну, а вот эм-пэ три плеер не хочется посмотреть? На 2 гигабайта!

– Не…

– А в секцию телевизоров пойдем?

Олег остановился. Его снимали с двух камер, одна давала лицо крупным планом, другая – панораму гипермаркета электроники. Ведущая Ника Куравлева безуспешно пыталась вырулить на рекламу кредитов шашлык-банка, но Москаев упорно не разогревался в сторону кредитного ажиотажа. Похоже было, что ему действительно наплевать, какую модель мобильного телефона он получит сегодня в подарок от спонсора передачи. Идиотизм. Ника перешла к более решительным действиям.

– А вот сейчас мы стоим возле офиса льготного кредитования. Вы можете прямо сейчас получить любой товар без первоначального взноса!

– А потом мне за этот телевизор будут почки отбивать, – пошутил Олег, рассмеялся, и зашелся в глубоком кашле.

Ника опешила.

– Вы действительно отморозились насквозь. У нас давно нет ничего подобного!

– Что, просто пристрелят? – поинтересовался Москаев. Его несло, На этот раз захихикал даже оператор. Ника завелась.

– Отключись! – кивнула она оператору, и продолжила совсем в другом ключе:

– Да у нас на-х всех этих рэкетиров давно перебили на-х! Один ты остался на-х! Тебя, как экспонат, в эфир выпускаем!

– Я последний? Значит, моя очередь!

Вокруг съемочной группы потихоньку начала собираться толпа.

– Ты сейчас скажешь в камеру, что взял кредит в этом отсос-банке на-х, и выберешь себе самый на-х дорогой мобильник на-х!

Москаев не задержался с ответом:

– Да… Жаль, мне звонить некому! Давно всех перебили. Акелла промахнулся! Подойдите и прикончите волка-одиночку! А сейчас я буду петь свою последнюю песню!

Он подковылял к оператору:

– Браток, включи на секунду! Дорогой отсос-банк! Возьми свой самый дорогой мобильник и вставь его себе в задний проход! Все! Разговор окончен, спасибо за внимание!

– Ладно, снято! Тебя обратно к мусорке отвезти, или будешь сам ковылять потихонечку? – Ника не скрывала своей ненависти к упрямцу, который ломал ей такой выигрышный сюжет. За что его взяли на почасовой контракт? Ей платят гроши, а этому разморозку – конверт за конвертом! Она злилась. Ну, был у этого идиота два раза рейтинг выше облаков. Так это же ненадолго! Он отвратителен. Он скоро всем надоест. Возьмут любого другого бомжа, сводят его куда-нибудь в ресторан, выставят деликатесов, нальют вина коллекционного, да и будут потешаться… Потом придумают еще чего. А этого мамонта уже никто и помнить не будет!

– Спасибо, дойду как-нибудь пешком! – Олег повернулся, и пошел прочь. Удивительно, состояние одиночества в чужом, по сути, мире, совершенно не тяготило его. Другой мир, другое время, люди все другие… ну и что?

– Точно, отстой все это! – включился Шалый, – а вот пожрать бы сейчас не помешало!

– Водички хоть попить! – заканючил Кедр, – Олежек, тут рядом я видел лоток с газировочкой…

– Отставить! – Олег пошел в бесплатный туалет и демонстративно напился воды из-под крана. Посетители не были этим шокированы. То ли и не такое видели, то ли не считали ситуацию критической…

– Он у нас гордый, – ехидничал Шалый, – от голода будет умирать, помощи не попросит! А у самого три запечатанных конверта с деньгами, жмот несчастный.

– Будешь жмотом, когда на месте твоей хрущевки стоит гипермаркет, паспорт просрочен, в башке дыра, и никаких родственников, чтобы помочь!

Ясное понимание неотвратимости еще не произошедших событий рухнуло Олегу на голову, как гром среди ясного неба. Он стоял перед входом в гипермаркет, когда спиной ощутил на себе взгляд.

– Настя, – прохрипел Кедр, – оборачивайся, Олежек, оборачивайся, не бойся!

– Так, явилась разговоры разговаривать, зубы заговаривать, – Шалый явно, как и Олег, был шокирован.

Олег повернулся, не поднимая на Настю глаз.

– Тебя ведь только завтра выписывают… Зачем убежал?

– Прости, но зачем ты обо мне так заботишься? Не дали умереть – спасибо, конечно, но к чему эта забота?

– Дурак, а кто тебе котлетки носил? Кто суставы разрабатывал? – Шалый было вмешался, но мощное усилие выбросило его в самые глубины подсознания.

Олег смотрел в Настины глаза, и его ледяная ненависть начала постепенно плавиться.

– Ты мне все эти годы котлетки носила?

– Ты помнишь? – радость блеснула в светлых, серо-голубых глазах.

– Да, но почему? – Олег поспешил перевести тему на старые рельсы.

Настя замерла, всматриваясь в лицо Олега. Наконец, она решилась. Стиль ее речи вдруг стал настолько необычен, что она и сама удивилась:

– Видите ли, господин рыцарь, Вы совершили благородный поступок, а за все благородные поступки, – она вздрогнула, справилась с собой, – полагается благосклонность прекрасной дамы. Так как в Вашем окружении, в тот момент, было не слишком много прекрасных дам, я взяла на себя смелость, – Настя сама удивлялась тому, что она говорит, – оказать Вам подобающие знаки внимания.

Я мыла Вам голову, разминала Вам руки, кормила домашней пищей, переворачивала, делала массаж. Меня считают сумасшедшей, наверное. Ведь Вы могли умереть, как все, как другие…

И Вы можете уйти к другой женщине, Вы можете запить, и уйти в никуда…

Олег с огромным усилием посмотрел Насте в глаза.

– Но ведь ты совсем не знаешь меня… А если я подонок, мерзавец, чудовище?

– Нет, все не так… Ты хороший. Я знаю тебя. – глаза Насти вдруг стали огромными, она будто к чему-то прислушивалась…

– Понимаете, Настенька, тут надо как-то все решить очень тактично… – Кедр взял на себя роль переговорщика, – Олег настоящий мужчина, привык во всем полагаться на себя, быть самостоятельным, вот он за деньги и принял в съемках участие, он ни у кого просить ведь не будет, не такой…

Настя сделала удивленное лицо, как будто к чему-то прислушивалась… Олег по-прежнему молчал.

– Да ладно, рэкетир, забудь о гордости! – Шалый в свою очередь, уговаривал Олега, – ты пока не о душе, о картошечке думай! Помыться опять же надо! А то завоняешь, как мусорка гнойного отделения! Да и девка – чудо! Как сочна!

Олег напряг скулы, глубже склонил голову, и в эту секунду ему на предплечье легла тонкая ладонь.

– Пойдем, посмотришь, как я живу.

Ноги Москаева стали ватными, он старался выпрямится, старался не шаркать, старался не заплакать… Но не смог.

Почему-то Олега совершенно не удивил вид Настиного жилья. Дом одинокого человека. Все прибрано, все по полочкам, портрет родителей на стене… На Олега явственно повеяло долгой, как полярная ночь, тоской. Тоска в стенах, в книгах за стеклом шкафа, в увядшем цветке на подоконнике. Как будто в этом доме случилось горе, а злая волшебница заморозила время и чувства…

Настя кивнула на портрет родителей:

– Умерли в один день. Их убили за видеодвойку. Это, если ты забыл, такой телевизор с видиком. Копье сраное… А они жили вместе тридцать лет… А я это видела…

Олег закаменел лицом. Хотелось умереть. Из глубины подсознания к нему пробился Кедр, попытался что-то сказать, но не смог. Олег смотрел в потолок пустыми глазами, и молчал. Наконец, Кедр собрался, и произнес:

– Поймите, Олег, Настя пережила такую психическую травму, что никакая психотерапия ей бы не помогла. Она в любой момент могла пойти на самоубийство, об этом в больнице знали все. И тут она находит в твоей истории болезни заметку из газеты. Она что-то поняла, о чем-то догадалась, что-то, конечно, нафантазировала… Но вдруг переключилась тебя спасать. И вся больница в этой психотерапии участвовала. То есть ты жив не сам по себе. Тебя с того света тащили, чтобы Настя на себя руки не наложила. Все старались. Помнишь, Володя тебя горячими иглами прогревал? Это вообще шаманская методика, помогает конечно, но официально ведь не одобрено… А массажи тебе каждый день делали, помнишь? А лазером кровь облучали? Магнитотерапия, парафин, токи Бернара… Настя бы одна не смогла… Все помогали…

Олег начал понимать. Он на секунду представил себе нити, связавшие его судьбу с судьбой убитых Настиных родителей, с сотнями докторов и сестричек из 103 больницы, увидел нити скорби, отчаяния, любви, сострадания и надежды.

Он вдохнул, боль прошила легкие, прошла с двух сторон вдоль позвоночника, завязла в пояснице.

– Чайку бы, – протянул он с невольным стоном, – горячего…

Глава девятая

В которой совершенно неожиданно появляется дух японского шпиона по имени Савабэ Городзаэмон.

Они сидели, пили чай. Кедр с Шалым слиняли в глубины подсознания. Олег разомлел. Шея устала, голова заваливалась набок, спина окаменела. Он захотел упасть в горизонтальное положение.

– Извини, спину не могу больше держать, сейчас упаду, – пожаловался Олег.

– Благородный господин не может завалиться спать, не помывшись! Настя уже наполняла ванну. Олег даже не пытался сопротивляться. Настя дотащила его, раздела, перевернула, придерживая голову. Олег с трудом цеплялся за выступы, старался не упасть, но все же плюхнулся в воду, подняв целые цунами ароматной пены.

– О-фуро – очень благоприятно для мышц и сухожилий. Горячая ванна дает полное расслабление, способствует восстановлению кровотока в пораженных тканях, выводит молочную кислоту и снимает отечность. Великий Сокаку Такеда принимал О-фуро в пять часов утра, он понимал толк в этом. Почему в пять? Резонный вопрос! Дело в том, что Сокаку Такэда был великим наставникам дайто-рю айкидзюцу. Он преподавал свое искусство до семидесяти лет, дрался несчетное число раз, он весь был в травмах. А горячая ванна с утра делала с ним чудеса. Он начинал день рожденным заново!

Олег не сумел понять, кому принадлежал этот голос, и попробовал вызвать из подсознания Кедра. Чудаковатый профессор немедленно явился с докладом:

– Это дух великого Савабэ Городзаэмона – мастера боевых искусств, разведчика, специалиста по борьбе с коммунистическими режимами в России и странах Юго-Восточной Азии. Он умер в 1999 году от массивного желудочного кровотечения. Теперь Савабэ Городзаэмон является неприкаянным духом, отказавшимся от нирваны. Он не завершил в России кое-какие дела, и ищет подходящего носителя для выполнения своей незавершенной миссии.

– Гнать! – Олег не сомневался, что кто-кто, а специалист по борьбе с коммунизмом ему нужен в последнюю очередь.

– А вот и ошибаетесь, молодой человек! – дух японского диверсанта был цепким и последовательным, как знаменитое японское трудолюбие.

– В нирвану, на небеса, да хоть в ад, убирайся своей дорогой, – Олег привычным усилием вышвырнул упрямца.

– Ухожу… пока… – прохрипел дух Городзаэмона, – но помни, я нужен тебе больше, чем ты нужен мне!

Настя с возрастающей тревогой наблюдала, как Олег лежал, закатив к небу глаза, и беззвучно шевеля губами.

– Олег! Господин рыцарь! Господи, да что за беда, он опять отключается!

Видать, горячая вода вызвала расширение периферических сосудов, падение артериального давления, а сосуды мозга не смогли поддержать достаточный кровоток. Еще пара минут – и начнутся судороги! Настя намочила полотенце в холодной воде, стала протирать Олегу лицо и шею. Тот зашевелился, замотал головой, постепенно начал приходить в себя.

– Черт, где я? О, блин, опять вырубился! – Олег вгляделся в испуганное лицо Насти, – извини… подруга… вот, притащила к себе такого…

Настя покачала с головой, вздохнув, все же с облегчением, и принялась тащить Олега из ванной. Тот настолько размяк и ослаб, что не смог сделать элементарного – он даже сидеть не мог без посторонней помощи. Тело было и слабым, и жестким одновременно. Ноги сгибались в коленях только до половины, спина вообще не гнулась, а руки были слишком слабы, чтобы вытащить тело из скользкой ловушки. Настя вытерла его, помогла перевалиться через край, повела в комнату.

Олег требовал «коврика на полу», но Настя отказалась класть его «как собаку». Компромисс был найден, и Олег позволил завалить себя на старый диван, подальше от Настиной постели.

Ночью он проснулся, и напрягая пресс, попытался присесть.

– Что это с ним такое? – забеспокоился Шалый.

– Сексуальную энергию сублимирует. Тело свое немощное будет восстанавливать, – объяснил Кедр.

– Да замолчите Вы оба! – Олег уже привык к своим галлюцинациям, и научился посылать их подальше в подсознание.

Он извернулся, перекатился на бок, свесил ноги на пол. В чуткой ночной тишине начал осторожно поднимать и опускать ноги, сгибать и разгибать колени, скручивать спину, вертеть шеей. Тело не слушалось, скрипели и щелкали суставы, голова кружилась. Но Олег упорно тянул свои засохшие мышцы, напрягал руки, раскачивался в пояснице, упираясь в диван. Он пару часов разминался, а потом осторожно встал, и уперся руками о стену. Он начал переносить вес с одной ноги на другую, сгибал и скручивал спину.

– Сгибаются и разгибаются и так и этак, вытягивают спину, и все это, чтобы достичь долголетия, – процитировал выбравшийся на поверхность Кедр.

– Да, западло вот так очнуться, – веселился Шалый, – вчера был круче Брюса Ли с Ван Даммом, а сегодня на тебя телка посмотрит разве из жалости!

Олег не опустился до ответной реакции, он сосредоточился на подсчете отжиманий от стенки, счет перевалил за сотню. Он старался дышать как можно тише, но с каждым разом его легким требовалось все больше воздуха, ребра болели, диафрагма была слишком слабой, он засопел, борясь с желанием застонать от боли и слабости.

…Настя не слышала возни в комнате Олега. Она спала в глубочайшем расслаблении. Откровенно признаться, события прошедшего дня не слишком взволновали ее. Она знала, всегда знала, что именно так все и случится. Сейчас она позволила себе наконец расслабится, и просто отдохнуть. Последние дни работать приходилось за двоих. Сутки она дежурила по больнице, а день после этого работала на диспансеризации – брала кровь в поликлинике. Каждое движение было отработано до автоматизма, она работала, как робот, целый день, а теперь ее тело выключилось, но мозг не отдыхал. Проваливаясь в сон, она все еще продолжала работать, накладывать жгут, забирать кровь, делать анализы, заносить их результаты в журналы, писать на листочках, относить по отделениям. Постепенно эта рабочая карусель стала менее ясно различимой, мутной, и она провалилась на более глубокий уровень. Она явственно увидела Олега. Он подошел к ней с двумя друзьями. Один был с виду преуспевающим фирмачом, бизнесменом, а другой – типичным профессором университета. Бизнесмен пытался делать ей неуклюжие комплименты, а Профессор вывалил целый перечень рекомендаций по восстановлению здоровья Олега. Он упоминал сложные научные термины, перемежая латынь декламацией стихов на китайском, и мешая в одну кучу гиппократическую традицию и древневосточную концепцию Ци. В целом, как поняла Настя, у Олега суставы были в полной сохранности, но мышцы атрофировались и укоротились. Было необходимо добиться их восстановления, развить силу и гибкость, улучшить питание.

Настя вновь потеряла контроль над сновидением, и провалилась еще глубже, в сон третьего уровня.

…Она шла по дымящейся земле, огибая развалины, перешагивая через валяющиеся тут и там тела. В большинстве это были свои. Настя не видела лиц и деталей одежды, но понимала, что эта жалость неспроста, что она знала многих из этих людей, и когда-то надеялась, что они не погибнут здесь. Вскоре показались выжившие. Их было совсем мало. Кто-то хромал, опираясь на обломки оружия, кто-то тащил товарища, кто-то уверенно шел, сжимая оружие в крепких руках. Среди возвращавшихся был и Олег. Его доспех был оплавлен, шлем разбит, волосы и половина лица были в крови. На плечах Олега сидели две крупные птицы, белая и черная. Когда Олег подошел к ней, крылатые твари захлопали крыльями, взлетели, едва не сбив Олега с ног, и сделав круг, стали подниматься в воздух. Настя уже частично видела мир их глазами, она отчетливо поняла, что они смотрят вокруг с целью предупредить их о приближении врага.

– Давай, перевяжу, – она протянула руки к голове избранного воина.

Тот улыбнулся, опустился перед ней на колено, стащил остатки разбитого шлема, склонил голову. Настя внимательнее взглянула на рану – она была ужасной.

Она не могла помочь. Настя в испуге оглянулась по сторонам, и встретилась взглядом со старым самураем, стоявшим неподалеку. Тот посмотрел на нее, потом увидел рану на голове Олега, приблизился. Его лицо с широкими скулами выразило смесь озабоченности, интереса, и брезгливости.

– Со дес нэ! – протянул он, покачав головой…

…Олег закончил отжимания, попытался присесть, сгибая ноги в коленях. Без результата – колени как заклинило. Черт! Он вспомнил про давешнего духа, японца, предлагавшего помощь. Тот не замедлил явиться.

– Колени не сгибаются? Начинай с перекатов! Качай вес вперед-назад, да держись же за что-нибудь! Мягче, медленнее, больше расслабляйся! Как мышцы устанут, ноги еще дальше расставь, пусть тянутся. И спину держи, позвоночник выпрямляй потихоньку!

Олег молча следовал советам. По всему было видать, что дух Савабэ Городзаэмона обладал должным опытом в восстановлении потерявших всякую боевую форму воинов.

– Конечно, я же всю прошлую жизнь этим занимался.. Только себя три раза из разобранного состояния к жизни возвращал! А скольким помог? Не менее десятка вернул в боеспособное состояние.

Олег вновь промолчал, он понимал, что дух диверсанта помогает ему неспроста, и боялся, что тот хочет сделать из него покорного зомби.

– Это не так! К тому же, у меня более сотни учеников, которые сочтут за счастье принять в себя мой дух. Не в этом дело. Для меня принципиально именно тебе помочь!

Олег не знал, верить ему, или нет. Живым доверять нельзя, это он знал точно. А этот весьма самостоятельный и заносчивый дух самурая… Что они друг для друга?

Савабэ подобрался ближе к нему:

– Позволь мне войти в твое сознание. Не бойся! Дай мне взглянуть на тебя твоими глазами! Да, вот так!

Савабэ овладел лобными долями русского, попытался установить контроль над конечностями. В его сознание хлынули потоки информации – данные о потерявших функциональные способности нейронах, неработающих синаптических соединениях, нехватке медиаторов. Он видел в мозге Олега области со сниженным кровотоком, участки нервной ткани с разрушенным миелиновым покрытием. Савабэ решал на ходу главные задачи, намечал пути решения второстепенных, прокладывал временные обходные связи, пытался компенсировать недостающие участки, включая резервные клетки.

Противоболевая система работала на десять – пятнадцать процентов от необходимого уровня, каждое движение тела сопровождалось болью. Савабэ переключил ритм дыхания, перераспределил кровоток, добиваясь усиления синтеза эндорфинов.

Закончив беглый осмотр центральной нервной системы, он переключился на периферические нервы. Здесь были места, поврежденные длительным сдавлением, с трофическими и травматическими повреждениями. Отдельные нервные стволы, были передавлены, на руках, напротив, имелись участки растяжений. Миелиновое покрытие было сплошь в дефектах, больше половины импульсов гасли, не доходя до мышц. На вегетативную нервную систему Савабэ решил пока не глядеть – раз парень жив, то можно и подождать. Савабэ прогнал импульсы от позвоночника к ногам и обратно, посмотрел, как действуют обратные сигналы от проприорецепторов. Он подстроил систему удержания равновесия, распрямил туловище, встал, и пошел.

– Где тут зеркало?

– Ты чего со мной творишь, самурай проклятый?

– Не паникуй, все под контролем, зеркало где? Хочу глазами, глазками посмотреть!

Олег не стал сопротивляться, показал маршрут. Савабэ понял, медленно пошел сквозь комнату, открыл дверь, миновал комнату Насти, прошел в прихожую. Зажег свет в коридоре, подошел к массивному высокому зеркалу в почерневшей от времени деревянной раме.

…Савабэ стоял в чужом теле, не принадлежащем ему, не вызывающем в нем никаких воспоминаний о прежнем Савабэ Городзаэмоне, потомке великого самурайского рода, солдата великой императорской армии, разведчика, диверсанта, вербовщика… А под старость – еще и жреца Синто, посвященного в древнейшие ритуалы. Он начал медленно поднимать взгляд…

…Олег чувствовал, как его тело встало перед зеркалом, позволяя заморскому духу делать то, о чем он просил. Вот его веки дрогнули, он посмотрел в свои собственные глаза, и понял, что это не его взгляд…

…Савабэ не застонал от разочарования. То, что он увидел, было вполне предсказуемым. Жертвы красных кхмеров и похуже выглядели… перед смертью… При таком росте – полное отсутствие жира, почти полное отсутствие мышц – скелет, обтянутый кожей. Даже если нарастить мышечную массу на треть, вряд ли это будет прежний спортсмен-рукопашник.

Савабэ поднял обе руки, сложил их ладонями друг к другу, поднял ко лбу, затем опустил к сердцу.

…Сейчас не его время… Пусть сначала парню помогут другие наставники…

– Я всего лишь помогу тебе начать нормально ходить! – Савабэ положил руки на пояс, покачался вправо-влево, наклонился вперед-назад, прислушался к ощущениям. Надежный шаг достигается равновесием, силой поясницы, крепкой постановкой стопы. Он несколько раз приподнял ноги, покачался, переводя вес на пятки, пробуя встать на носки. Определил границы безопасного напряжения мышц, закрепил новые автоматические параметры шага. Полазил в мозжечке и височных долях, усилил базовую координацию движений и равновесие.

– А теперь я покину тебя!

– Надолго?

– Ты сейчас не готов. Увидимся позднее. К тебе придут другие духи, они мои старые, – он горько усмехнулся, – друзья.

– Как я их узнаю?

– Уж не скажут, что от меня, – Савабэ передал лобные доли в пользование их обычному хозяину, послал легкий эмоциональный всплеск из вновь синтезированных эндорфинов, чтобы Олег ощутил малую толику удовольствия, – Придут, и все. А теперь прощай!

Олег стоял перед зеркалом, глядел на худого калеку, и не мог узнать себя в этом теле.

– Что ж, придется отталкиваться от этого.

Олег попробовал шагнуть, получилось намного лучше прежнего.

– Интересно, до туалета дойду? – подумал он, и пустился в дальнейшее путешествие.

А теперь мы расскажем о том, почему японский разведчик и диверсант Савабэ Городзаэмон в конце двадцатого века оказался в России. То было время, когда на обломках старой империи образовался конгломерат национальных государств, часть из которых попала в сферу интересов японской разведки. Его подчиненные неплохо работали на просторах СНГ, но в конце 90-х годов они влезли в серьезный конфликт с американцами. Речь шла о старом раритете, ранее принадлежавшем Китаю, но во время второй мировой войны попавшем в Россию. Раритет быль культовым предметом из древнего нефрита, за ним давно охотилась китайская мафия, но эти парни быстро отвернули, когда в дело вступили представители Америки и Японии. Савабэ к тому времени уже был жрецом древней религии Синто, и именно он в полной мере понимал ценность древнего артефакта. Естественно, что именно он лично возглавил операцию. Американцы тогда победили, и вывезли раритет. Сильный побеждает – таков первый закон войны.

Время работает на слабого – таков ее второй закон.

Савабэ не долго предавался горестным размышлениям. Он подготовил хорошего русского бойца, который разыскал артефакт в Америке, и уничтожил его. Так Савабэ восстановил паритет. Он тонко вел свою игру, не посвящая других в ее истинные цели. Но, используя других, манипулируя другими, он неожиданно вышел на еще один источник для размышлений и планирования.

Общаясь с русскими, он открыл для себя много нового. Савабэ глубоко заинтересовался старинными русскими легендами, былинами, найдя в них связь с древнейшими ритуалами Синто.

Его удивили упоминания про оборачивание добрых молодцев волками, соколами, легенды о драконах-громовиках, и о похищении красавиц драконами.

Согласно русским легендам, от брака людей с драконами рождались богатыри и волшебники. Одним из таких волшебников был чародей Вольга, по имени которого была названа главная река России – Волга. Савабэ решил более детально познакомится с сильными русскими бойцами, надеясь найти в них признаки людей-драконов. Он делал это негласно, и не только из чистого любопытства. Если добыть определенные подтверждения древних легенд, можно было провести интересную линию, и пошатнуть монополию китайцев, объявивших свою нацию потомками драконов. А это был уже выход на большую геополитическую игру, в рамках политики сдерживания Китая. Внезапная смерть оборвала его исследования, но Савабэ был не из тех, кто бросает свои труды по такой пустяковой причине.

Олег Москаев заинтересовал его. Воин, отказавшийся от роли палача, богатырь, потерявший свою силу, и стремящийся вновь получить ее. Благородный человек, не сломавшийся и перед лицом смерти. Определенно, у этого парня были шансы. Савабэ решил пока следить за его выздоровлением, и попытаться уловить, из какого источника Олег черпал свои силы.

Глава десятая

Ток-шоу «Гость из Прошлого». Что дает высокие рейтинги?

Июнь 2001 года

– Что там у нас с «гостем из прошлого»? – поинтересовался Александр Скромных у Фимы Розенталя, исполнительного директора своей телекомпании.

– Работаем, Александр Владимирович, отсняли двенадцать коротких сюжетов, рейтинги зашкаливают! Этот «Вещий Олег» – просто чудо, как зрители его увидят и услышат, уже телевизор не выключают. Он правду-матку режет, да еще и с юмором… таким… В общем, хоть сорок минут рекламы ставь – зрители все сожрут. С такой харизмой ему прямая дорога на выборы! – заключил Фима. Через неделю у нас большое ток-шоу в прямом эфире, тема – «Неужели это мы»?

Александр Владимирович заерзал, дергая правой щекой:

– Доиграетесь вы с этими прямыми эфирами… Несолидно это.

– Зрителям очень нравится, а это рейтинг.

– Дурак ты, Фима, – подморгнул учредитель холдинга, – вот я поставлю в прямом эфире тебя, а в записи – как голую бабу в сене валяют. Ну и что будут смотреть твои телезрители?

– Да нас за такое лишат лицензии, – покачал головой Фима, а то все бы только это сутки напролет и крутили…

– А ты это творчески обыграй, с позиций эстетизма и высокой культуры, ха-ха, да ладно, я шучу, – Скромных закончил прощупывание.

«Фимка умница, да простоват» – подумал он, а вслух сказал:

– Ты вот, что, Фима. Ты это как бы в долгосрочном плане обдумай, я тебе говорю. Мы вот академиев не кончали, а есть предчувствие – заканчивать пора с разнузданной демократией. Порядок должен быть, но порядок некоторой доли порнухи не исключает, если, конечно, все правильно оформить.

Так ты говоришь, «Неужто это мы»?

– Да, в таком роде, – Фима энергично закивал седыми патлами, – покажем его удивление перед положительными и отрицательными фактами нашей новой жизни.

– Ты это, на отрицательные факты сильно не налегай. Кстати, какой идиот пустил рекламу: «Жизнь – облегченный вариант»?

– Сейчас не могу точно сказать, это команда Дымова креативила, у них мозговой штурм был, специалисты по НЛП подключались, коллективное решение… Да и подходит универсально, что к сигаретам, что к легкому пиву…

– Я конечно, без высшего образования, Фима, ты меня извини, но это же тоже самое, что «Жизнь – укороченный вариант»! Нет, я понимаю, что идиоты это разумом не просекут, это на подкорке отложится, но к нам у крутых рекламодателей пойдет недоверие.

Ведь с быдлом как надо? Допустим рекламируем хрень, от которой умирают от рака. Если сказать – «С этой хренью я дико сексуальный» – ассоциации будут на эту хрень, и что «Минздрав предупреждает». А если ты просто напишешь: «Его член длиннее чем у хороших мальчиков», и фоном пустишь изображение этой хрени токсичной – то это на подкорке свяжется только с сексуальным успехом. Быдлу ведь что надо? Правильно, успех! Ему восхваление нужно. Ему подай великую культуру, грандиозные победы, богатство, великое все, и позолоченное. А почему? Потому что понимают, что быдло они. Поэтому ты ему не дешевый товар предлагай, а престижный, особенный. И щекочи ему самолюбие, самооценку повышай. «Водка Царская», «Сало Королевское», – вот что им надо!

Ты для этого, гостя из прошлого подготовь чего-нибудь… попрестижнее… Пусть наши зрители посмотрят, какие они крутые на фоне этого отстоя.

Фима Розенталь тщательно продумал программу ток-шоу. Он договорился с рекламодателями, распределил места для баннеров, продумал, за что будут вручены подарки от спонсоров. Съемки начались за день до эфира. Разумеется, затасканный термин «прямой эфир» не отражал реальности современного шоу-бизнеса. Конечно, это была просто хорошо сделанная имитация. Но вернемся к событиям того дня:

…Зал наполнился приглашенными, операторы выставляли свет, время шло, народ потел, а основные действующие лица все еще сидели у гримеров. Наконец, всех напудрили, позолотили волосы, наложили правильный макияж. Операторы выставили цветопередачу, наладили звук, установили микрофоны.

Олег от гримирования отказался, безропотно позволил установить на себе микрофон со сложной системой крепления, и передатчиком, прикрепленным к ремню его потертых джинсов. Приветствие записали быстро, с третьего раза. Ток-шоу вел сам Сева Комиссаров, он старательно прочел заранее подготовленные справочные материалы, представил Олега.

– А теперь мы все хотим узнать, что больше всего понравилось нашему «Гостю из Пррррошлого» – пророкотал он.

Олег старательно смотрел в луч света, как ему и рекомендовали.

– Хорошо, что много еды. Молочные пакеты не текут. Картошка не гнилая. Яблоки круглый год.

– А что Вы скажете насчет машин? Видели, сколько иномарок? – донеслась реплика из центра зала.

Олег хотел сказать, что иномарки поразили его только в первый раз, потом он привык, и воспринимал хорошие машины, как нормальную деталь пейзажа.

– К хорошему быстро привыкаешь, – проговорил он, – это так естественно смотрится…

– То есть, шока это не вызвало? – поинтересовался Сева Комиссаров.

– Да какой там шок, – это же просто железо на колесах, – Москаев презрительно дернул щекой в горькой ухмылке.

– А что же Вас тогда шокировало?

Олег сосредоточился, заговорил ровным бесцветным голосом:

– Я видел, как беременная женщина вошла в троллейбус, и ей никто не уступил места. Наоборот, ее затирали, она так до конца и стояла, пока не вышла.

– Да, это случается, – подтвердил Комиссаров, но у нас все приличные беременные водят машины, Вы просто смотрите немножко другими глазами…

– Это была приличная женщина, – отчеканил Олег, – чисто одетая, красивая, с толстой русой косой.

Комиссаров был очень хорошим ведущим, и мастерски сменил тему:

– В таком случае, давайте послушаем мнение ветерана, – возгласил он.

К микрофонам прорвался ветеран борьбы за идеалы коммунизма, и начал выкрикивать древние заклинания про завоевания Октября. Олег слушал его и дивился – он что-то не помнил, чтобы раньше лекарства выдавали бесплатно, и про бесплатный проезд для пенсионеров он тоже раньше не слыхал.

Когда ветеран порядком всем надоел, Комиссаров предложил добавить позитива, и попросил Олега рассказать про то, что ему нравится.

– Люди одеты очень красиво. Раньше не было таких ярких красок, такого разнообразия, женщины все потрясно выглядят, – Олег говорил, но на периферии сознания озадаченно размышлял, почему так много людей стремятся одеться в черное, почему так популярен рокерский стиль – избыточно брутальный и неопрятный, словно имея открытый выбор, люди сами загоняют себя в неофициальную военную форму мегаполиса.

– А что еще Вас задело?

– Женщины курят. Идут с колясками, дымят, и пьют пиво. В колясках, рядом с детьми, – банки с пивом и сигареты. Я видел, как ребенок в коляске играл сигаретной пачкой вместо погремушки. Для меня это дико.

– А раньше такого не было?

Олег никак не мог сформулировать мысль, что люди бравируют своим уподоблением подонкам, гордятся своей деградацией, возможностью сквернословить, опускаться, спиваться… и при этом требовать соблюдать их права потребителей.

– А теперь, – Сева Комиссаров встал в луч прожектора, чтобы лучше передавался наложенный на волосы блеск, – скажите откровенно, ведь многое изменилось к лучшему? Люди уже забыли даже словосочетание «проклятый совок»!

– Во, скажи им, «построили капитализм в отдельно взятом Газпроме», – подсказывал Шалый.

– Да не мешай ты Олегу, его же, не тебя спрашивают, – укорял того Кедр.

Олег заслал обоих духов под мозжечок, перевел дыхание.

– Можно еще раз вопрос повторить?

– В целом, заметен коренной перелом к лучшему? – повторил Комиссаров.

– А что изменилось? – спросил Олег.

– Позвольте, но это, право, смешно! Вы не видите изобилия на прилавках? Вы не видите растущего уровня жизни? Вы не замечаете бума потребления?

– Да ну, – отмахнулся Олег, – как не делали нормальных автомобилей, так и не делают. В Совке не делали нормальной одежды, так и сейчас не шьют. Компьютеров не делали, сейчас что, начали? Животноводство подняли? Новые дороги, новые города? Где они? Новые самолеты, флот? Что вообще сейчас производят?

Комиссаров оттер Олега от аудитории, заорал, переключая внимание на себя:

– Поступательное развитие экономики! Рост ВВП! Золотовалютный резерв! Изобилие на прилавках! Очевидные факты нельзя отрицать!

– Ну что он такое несет, он в своем уме? – не выдержал Кедр, – если у тебя на десять рублей запас государства, а на сто рублей частных долгов – это долг страны в девяносто рублей!

– Нефть он продает! – Шалый тоже вылез из подсознания, – при Совке этой нефти только на «Березки» хватало, а сейчас они импортом всю страну завалили.

– Ну, если учесть, что раньше много тратилось на оборону, военные базы на Кубе, во Вьетнаме и Мозамбике, размышлял Кедр…

– Ага, сейчас базы строят в Ницце и Лондоне, – глумился Шалый.

Олег расхохотался, закашлялся:

– Каждый четвертый – чиновник с ложкой. Еще четверть – охраняют. Еще четверть – ворует, пьет, бомжует.

В зале поднялся шум, зрители начинали то хлопать, то свистеть. Комиссаров дал сигнал к вставке рекламной паузы, к нему подбежала гримерша, замельтешила с кисточкой.

Олег разыскал в глубинах своего сознания несдержанных духов, устроил обоим распекание, чтоб не лезли с репликами, когда он разговаривает.

Кедр заверил, что такое больше не повториться, во время съемок он впредь будет нем, как рыба, Шалый пообещал быть молчаливым привидением.

Олег, оставшись наедине с самим собой, прислушался к собственным ощущениям. Этот балаган вдруг остро напомнил ему пир во время чумы. Он захотел уйти. Но договоренность есть договоренность, надо держаться до конца. Он дождался сигнала к продолжению разговора.

Когда порядок в зале восстановился, он сказал:

– Мне тревожно. Страшно мне.

– Что Вас пугает? – Комиссаров явно заинтересовался.

– Да не работает ведь никто. Ничего не производят. А товаров каждый потребляет – страшное количество. Тут где-то, как его, пузырь… Кидают вас, неужели не видите? Сначала прикормят, а потом выставят на жуткие бабки! Неужели вы ничего не помните? Сначала дают, а потом отбирают, Олег вспомнил, как это делалось, – ЗАБИРАЮТ ВСЁ!

– Наша капитализация растет опережающими темпами! Рубль укрепляется. Постоянно растет стоимость российских акций! – гордо произнес Комиссаров.

– Да ну? Вот к примеру, сегодняшние подарки от спонсоров – что там российского? По мне – так это сплошной Китай. В Москве раньше половина населения была – рабочие. Сейчас их нет ни одного. Куда вы их дели? Если скажете, что они теперь все поголовно менеджеры – я с удовольствием посмеюсь. Но ведь это не так! А я знаю где они – в земле сырой лежат. За квартиры коммунальные, за места в центре города – кого споили, кого с балконов повыбрасывали, кто просто пропал…

Зрители в зале неожиданно разразились аплодисментами. Рекламный аналитик восхищенно показал Комиссарову большой палец – рейтинг будет уникальный, зал включился! Комиссаров победно улыбнулся, и провозгласил:

– Спасибо, спасибо нашему «Гостю из прошлого»! Его слова – это наша коллективная совесть, наша общая память! Поаплодируем ему стоя! Земной ему поклон! И ненадолго прервемся для рекламной паузы!

Глава 11

Настя рассказывает о переменах в своей жизни. Олег восстанавливает силы. Появление Небесного Наставника Чжана.

2001 год

С тех пор, как Олег поселился у Насти, прошел год. Контракт с телевидением исчерпал себя, рейтинг его передачи упал, и проект «Гость из Прошлого» находился на грани закрытия. Олег окреп, начал ходить по четыре часа в день, делал свой комплекс гимнастики, иногда заходил на обследование в 103-ю больницу. Там уже сменилось несколько десятков врачей, из тех, кто помнил его в качестве пациента, почти никого не осталось.

Он жил у Насти, но по-прежнему спал отдельно, остро ощущая свою неполноценность. Настя переживала, но работа не оставляла ей слишком много времени для горестных размышлений.

В 103 больнице жизнь текла своим чередом. Все постепенно налаживалось, обустраивалось, условия работы становились все более комфортными. Почти везде уже были импортные кондиционеры, новая мебель, красивые стеклопакеты. По холлам стояли большие холодильники, телевизоры, тут и там персонал работал на компьютерах. За какие-то три года архаические пишущие машинки ушли в прошлое, доки уже вовсю использовали ноутбуки.

У Насти в лаборатории тоже все было переоборудовано. Сложные приборы с микропроцессорами вытеснили древние музейные экспонаты. Работать стало гораздо проще, приятней, уже во всем чувствовался европейский подход. Вместе с тем все сестры и лаборантки ощущали некоторое возрождение старой совковой системы учета, возвращение никому не нужной отчетности и писанины. Каждую неделю начальство требовало то завести новый журнал, то меняло форму талончиков, то изменяло в очередной раз правила санитарно-гигиенического распорядка.

Настя имела на это твердую жизненную позицию: «Пусть делают, что хотят, будем работать». Она быстро приспосабливалась, никогда не ворчала, от начальства держалась подальше, и всегда находила время доброжелательно пообщаться с подружками.

Грузовой лифт дернулся, Настя придержала столик на колесиках, но пробирки все равно подпрыгнули. Операционная сестра Маша глядела на нее из-под глубоко надвинутого колпака, взгляд – очумелый из-за многочисленных дежурств и возможно, бурной личной жизни.

Настя улыбнулась:

– Как жизнь?

– Цветет и пахнет! Вот выйду замуж, остепенюсь, оставлю пару любовников, не больше, – они засмеялись.

Маша везла из автоклава каталку со стерильными наборами в одноразовой упаковке, металлические биксы уже почти перешли в область древних преданий.

– А как твои дела?– поинтересовалась она у Насти.

– Потихоньку, – Настя не выглядела не слишком счастливой, ни чересчур опечаленной.

– Как Олег?

Настя пожала плечами, мотнула головой в сторону, жалобно поджала губу:

– Лучше. Сознание не теряет, судорог не было. Научился уже сам в ванну залезать. Но комплексует ужасно. Не считает себя нормальным.

– Я его по телевизору видела, он здорово держался, молодец.

– Да, а потом у него все болит, лежит пластом, едва не плачет. Но, немножко оклемается – и сразу гимнастику делать начинает. Даже по ночам делает.

– А Вы с ним не…?

Настя рассмеялась.

– Да куда там! Он же меня боится! Глаз не поднимает! Он же не полностью восстановился. Стеснительный, жуть. Комплексы у него. Силу хочет сначала набрать. Но заботится, так трогательно, чайник к моему приходу сам ставит.

– Ничего, главное, чтоб не пил, а как прибор заработает – только держись! Сосуды не повреждены, размер, – она задумалась, вспомнила, – нормальный размер! Антибиотиками пролечен, порочащих связей не имел!

Настя прыснула – Маша умела подбодрить подруг, пусть и несколько брутальным способом. Она отсмеялась, но поспешила сменить тему разговора:

– У вас сегодня много операций?

– До хренища! Две обширные, с переливанием крови, ты к нам набегаешься!

– Атас! Куда же их положат? Реанимация же забита!

– Переведут двоих. Хирурги точно, смерти нашей хотят.

– Да, а если ночью кто поступит? – Настя проговорила это, уже вытаскивая из лифта свою тележку с пробирками – ей предстояло брать плановые анализы по отделениям.

– Будем крутиться, – Маша придержала каталку с наборами, и поехала выше – в оперблок.

Настя проверила свои листочки с записями : «Для начала взять кровь у тяжелых больных. Сколько их? Ого, сорок восемь человек»!

Олег вылез на улицу, сел во дворике, наблюдая, как ветер гоняет по асфальту комья тополиного пуха. На детской площадке носились детишки, толкались алкоголики.

Олег заметил, что алкоголики разбиваются на три большие подгруппы.

Первую подгруппу составляют молодые парни и девушки, сидящие на пиве и «легких» коктейлях. Они больше тусуются по подъездам, лестничным клеткам, иногда совершают короткие гуляния до супермаркета, и обратно. Причем, как заметил Олег, количество парней в таких кучках значительно превышает количество девушек.

– Точно, значит, часть этих уродов женится на непьющих девушках, и они потом разведутся, – поддакнул Шалый.

– Детишек жалко, – всхлипнул Кедр, – ведь без отцов останутся.

Олег больше сочувствовал девушкам, которым статистика оставила в пары таких незавидных партнеров, с ранней юности вставших на путь деградации.

Вторую часть алкоголиков составляли семейные пары. Тут были две подгруппы. Подгруппа с грудными младенцами сидела с колясками, и напивалась на открытом воздухе. Это был дружный коллектив молодых мамаш и отцов, собирающих общий стол на детской площадке, с закуской, и выпивкой. Они все дружно курили, чтобы детишки в колясках не привыкали к излишне свежему воздуху. Вторая подгруппа состояла из семейных пар со стажем. Они надирались в своих квартирах, и только громкими криками из окон сообщали миру о своем существовании.

Третья подгруппа состояла целиком из одиноких мужчин среднего возраста. Олег вынужден был созерцать, как с самого утра они собирались на площадке, покачиваясь, как «живые мертвецы». Неряшливые, одетые во что-то черное, отвратительные, но, в целом, – вполне безобидные.

«Впрочем, и пользы от них тоже никакой» – подумал Олег.

– Точно, заделали детей, бабы их бросили, не работают, и детям не помогают, – глумился Шалый.

– Где они только деньги берут? – недоумевал Кедр.

– А старушки-матери на что? Побил, отнял пенсию – вот тебе и выпивка. Или еще инвалидность можно оформить! На бутылку в день вполне хватит! – веселился Шалый.

Члены этой подгруппы долго организовывались, решая важные стратегические вопросы – где взять денег, кого послать, да что купить. Параллельно они обсуждали вопросы военной истории периода второй мировой, и трепещущие проблемы современной геополитики. Еще одной темой были обсуждения случаев преждевременного ухода отдельных членов сообщества из-за хронических болезней, переохлаждения, либо использования уж слишком явного денатурата.

– Таким образом, мы видим всю эволюционную лестницу этого типа, начиная от грудного возраста, и заканчивая инвалидностью и смертью, – провозгласил чей-то совершенно незнакомый голос, – О, поистине люди ходят по кругу, передавая своим потомкам все свои заблуждения. Они с восторгом тянутся к вредному, и тщательно отметают полезное.

Олег посмотрел в синее небо с плывущими в выси легкими облачками.

– Кедр, а это у нас что за гость?

Кедр мгновенно разобрался с пришельцем, и начал бодро рапортовать:

– Вы удивитесь, но это сам Небесный Наставник Чжан Даолин. Я писал про него статью в 1932 году. Чжан Даолин объявил себя перерождением великого мудреца Лао-цзы, и заявил, что отныне Лао-цзы будет перерождаться только в роду Чжан. Также является основателем религиозного даосизма, первым настоятелем монастыря на горе Удан.

Шалый уже объявил себя религиозным даосом, и требовал практических занятий по Дао Любви.

Олег цыкнул на Шалого, и обратился к вновь прибывшему гостю:

– Ну почему меня нельзя просто оставить в покое? Вас сумасшедший японец прислал, да?

– Охотно отвечу на оба твоих вопроса, – словоохотливый дух удобно расположился в сознании Олега, словно жил там несколько тысяч лет, – Покой – вещь очень относительная. У нас тут, прямо скажу, тоже постоянная война. Бессмертные вечно соревнуются друг с другом. Кто больше дворцов понастроит, у кого музыка мелодичней, о ком эпос длиннее… Количество живущих потомков и почитателей тоже имеет значение.

Вот ты оглянись кругом – сколько видишь вокруг людей с духами-помощниками, или ангелами-хранителями? Да один такой на десять тысяч, реально! А почему? Потому что их в покое оставили… При жизни еще… Зато и совесть совсем не мучает… И сон крепче. На первый вопрос я ответил?

– Пожалуй, достаточно понятно, хотя и не ясно, что лично нас связывает.

– Не все сразу! Понимание приходит постепенно! А что касается неуспокоенного Савабэ Городзаэмона, то мы с ним совсем не друзья. Сказать по правде, этот островной варвар действительно сумел меня заинтересовать. Он хитрый, хотя хитрость его совсем уж простая для меня. Так, или иначе, но я собираюсь тебе помочь.

– А в чем твоя помощь будет заключаться, добрый дяденька? – вопросил Шалый.

– В какой-то мере, я осуществляю желания…

– За душу бессмертную? – Шалый вовсю веселился.

– Нет, я обучаю правильному поведению. Учу так выстраивать события жизни, чтобы этап за этапом добиваться поставленной цели. Вот ты что хочешь?

– Свободу. Чтоб свободно везде перемещаться. Чтоб трахаться, когда захочу, и столько кошечек, сколько мне захочется. Чтоб жратва лучшая и лучшая выпивка каждый день. И чтоб никто меня не останавливал. Чтоб не думать ни о чем, и спать без сновидений!

Даолин задумался:

– Что ж, я возможно, исполню твои желания. А у вас есть желания? – Тон его вопроса казалось, заключал в себе подвох.

– Я сначала хочу лучше с Вами познакомиться! – мгновенно отреагировал Кедр.

– А ты?

– К жизни вернуться хочу. Человеком нормальным стать, – ответил Олег.

– Это трудно. Я знаю твою историю. Я постараюсь тебе помочь! – отвечал Даолин.

…Олег отрегулировал дыхание, поставил стопы параллельно, присел, согнув колени. Ноги сразу задрожали от нагрузки.

– Терпи, когда станет невмоготу, начинай дышать глубже.

–Тяжело!

Терпи! – Его новый наставник отличался чудовищным терпением и от него требовал того же качества.

Олег терпел, постанывал, боролся с дрожью в коленях. Когда стало совсем тяжело, он позволил диафрагме опуститься вниз, и его легкие расправились, забирая дополнительные объемы воздуха. В груди раздались какие-то щелчки, что-то треснуло в позвоночнике, ребра хрупнули, расправляясь под напором воздуха изнутри. Удивительно, но ни страха, не боли не было. Олег добрал в себя столько воздуха, сколько смог вместить, и впервые почувствовал удовлетворение. Ему было хорошо. Он медленно выдохнул, снова вдохнул почти полной грудью. Ноги уже гудели ровным гулом, разогрелись, и потоки тепла пошли в живот, поднялись вдоль спины. Олег дышал, и чувствовал, как свежая кровь приливает к ногам, как надуваются мышцы спины, распрямляются зажатые плечи.

– Ты молодец! – А теперь ноги расставить на полную ширину!

Олег подчинился.

– Руки перед грудью, держать большой невидимый шар!

– Держу уже! – Олег потихоньку начал привыкать к простым с виду упражнениям, которыми его потчевал Даолин.

Ноги теперь дрожали в других местах – в работу включились задние и внутренние мышцы бедра. Нагрузка перешла с разгибателей на приводящие и сгибатели, теперь кровь активно приливала к тазу и ягодичным мышцам. Руки немножко устали, плечи слегка закрепостились, но в целом, было даже приятно. Сейчас на вдохе работал живот и средние ребра, грудная клетка расширялась внизу и с боков.

– Рассвет над морем! – раздалась новая команда наставника.

Олег развел руки в стороны, расправил их, как будто поддерживая огромный шар. Медленно начал поднимать их через стороны, одновременно делая вдох. В финальной части он запрокинул голову вверх, и прогнулся, позволяя воздуху заполнить верхушки легких. Грудь прогнулась, грудные мышцы приятно растянулись, кислород и свежая кровь рванулись к голове.

– Теперь занимайся сам! – потребовал Даолин.

Олег не стал противоречить. Он встал на прямых ногах, сделал серию полных дыхательных движений, а затем задержал дыхание, и потянулся руками к полу. Когда-то он легко доставал ладонями до пола, но сейчас не мог дотянуться даже до щиколоток. Задержка дыхания немедленно сказалась – казалось, у него совершенно нет сил сопротивляться желанию сделать вдох, наполнить горячие легкие свежим воздухом, но он терпел, и продолжал тянуться. Жар пришел из груди, ударил в руки до локтей, он позволил телу сделать вдох, и снова задержал дыхание. Организм на ходу перестраивался, что-то происходило на глубоких уровнях регуляции. Он поднялся, вытянул позвоночник в струнку, вытянул макушку «навстречу небесам». Что-то вибрировало в груди, энергия волнами ходила по телу, он выровнял дыхание, сделал его тонким и незаметным. Захотелось встать на носки, он позволил организму сделать это, покачался, прорабатывая икроножные мышцы. Когда мышцы разогрелись, он присел, и стал прокручивать согнутые колени.

– Ты на верном пути! – подтвердил Даолин.

Глава 12

Олег со своими духами посещает Небесный дворец на острове Пэнлай. У Шалого крупные неприятности. Чжан Даолин рассуждает об аристократии. Бесполезные уроки Чжана Даолина.

2001 год

Олег занимался до полного изнеможения, и, наконец, свалился на свой диван. Ему очень хотелось спать, но заснуть никак не получалось, изнутри тела шел монотонный звон, мышцы гудели, натянутые связки дрожали, в голове утихали обрывки услышанных днем фраз, всплывали и проносились мимо клочки чьих-то разговоров. Наконец, ровный мелодичный звон окутал все его сознание, и он увидел редеющие обрывки тумана. Из тумана проступила сухая каменистая земля с редкими кустиками колючей травы, встающие за горизонтом невысокие горы, редкие тополя, и тропинка, по которой из тумана к нему шел какой-то человек.

Он всмотрелся. Человек был одет в развевающиеся одежды из грубой белой ткани, украшенной широкой синей оторочкой. По сухой земле мягко ступали легкие туфли на толстой кожаной подошве. Голову венчала высокая темно-синяя шапка.

– Наставник Чжан! – из-за спины Олега вперед выбежал Кедр, поклонился в пояс.

Олег понял, что видит Даолина. Он уже привык к его визитам в свое сознание, но сегодня впервые тот явился к нему в своем видимом облике.

– Наставник Чжан? – на всякий случай уточнил он.

– Собственной персоной! – Наставник отвесил легкий поклон, махнув висевшей на запястье большой белой кистью. Олег догадался, что этот магический предмет всего-навсего обычная мухогонка.

– Рад видеть, – протянул Олег.

– Приветствую вас, о счастливцы! Приглашаю сегодня посетить мой скромный дворец! – предложил наставник Чжан.

– Какой дворец? – Олег внимательно разглядывал наставника. Это был моложавый мужчина с характерными для китайцев чертами лица, но очень высокий лоб и округлая нижняя часть лица выдавали в нем личность незаурядную.

– Небесный дворец, разумеется! Я создал его на горе Пэнлай, на острове бессмертных. Немало императоров просили меня побывать там, впрочем, я никому не отказывал. А по какой причине? Бессмертным быть весьма нелегко. Ужасная скука настигнет вас, если вы не погрузитесь с головой в заботы об улучшении бренного мира живых. Поэтому у меня – аудиенция за аудиенцией. То принимаю, то наставляю, то сам наношу визиты…

Тут в разговор неожиданно вступил Кедр. В костюме тридцатых годов, и раритетных очках, он производил довольно приятное впечатление.

– Позвольте и мне с Вами!

– О, уважаемый коллега! Конечно, без Вашего участия наше путешествие просто не будет иметь вкуса! Тем более, что уж кто-кто, а Вы у меня и раньше бывали неоднократно!

– Оба-на! – восхитился Шалый, – а мы и не знали, что среди нас такие люди!

Даолин щелкнул Шалого своей мухогонкой, и тот превратился в крупного кота, серо-полосатой масти, с рваным ухом, и бандитскими зелеными глазами.

– Теперь он немного помолчит, – порадовался наставник, и с удовольствием погладил Шалого за ушком.

Котище фыркнул, мявкнул, извернулся, и попытался царапнуть наставника.

– Злобный, надо бы кастрировать, – озадачено молвил Даолин.

Шалый мгновенно перевернулся на спину, начал ерзать и умильно мурлыкать.

– То-то же! – наставительно произнес Даолин, – однако, поехали!

Из земли поднялся туман, сгустился в облако, которое и понесло наших друзей к волшебным чертогам Даолина.

Кедр смотрел в несущиеся ему навстречу клочья тумана, и тщетно пытался вспомнить, действительно ли он был когда-то в этом месте.

Олег пытался прикинуть скорость и направление движения, выходило, что они летят преимущественно на восток и вверх.

Шалый поджал хвост, и жался к туфлям Небесного наставника, боясь даже мяукнуть.

Наставник Чжан оглаживал свою узкую, но весьма длинную бороду, мухогонка из оленьего хвоста с ручкой из пятнистого бамбука развевалась на шелковом ремешке, одетом на его правое запястье.

Наконец, вдали показалась вырастающая из тумана гора, поросшая темно-зеленым лесом. Когда они приблизились, на горе можно было разглядеть отдельные рощи, горные луга, потоки, несущие свои воды из темных пещер, водопады и небольшие пруды. Посреди этого великолепия тут и там возвышались дворцы изумительной красоты.

– Это бывший дворец Хубилая, теперь перестроен под гостиницу. А вот чертоги Тао Юаньмина – скромно, со вкусом, и свое натуральное хозяйство: пашни, луга, пять сотен старых тутовых деревьев. Вот тот, в обветшалом состоянии – дворец Ли Бо, а за ним кто-то из новых вымахал тренировочный зал на тысячу человек, а, Сяолун!

– Брюс Ли? – удивился Олег.

– Точно. Вообразил себя первооткрывателем Кунг-фу, долбит манекены с утра до вечера.

Олег с интересом смотрел на владения великого Брюса Ли, затем залюбовался каскадом из нескольких десятков водопадов, выдолбивших в желто-оранжевых скалах десятки чаш с зеленой водой.

– А вот и мой дворец! – наставник махнул рукой в сторону одинокого утеса, нависшего над облачными просторами. На самой крайней точке возвышалась многоярусная башня с несколькими рядами террас и изогнутых крыш под зеленой черепицей. От горы к утесу вела тонкая тропка, петляющая между живописными камнями, заросшими цветущим кустарником.

– Иду на посадку! – сообщил Даолин, и их облако приземлилось прямо на одной из террас. Терраса была окружена двойными красными перилами, потолок был лазурного цвета, а пол блестел нетронутым розовым деревом с тонкой, красивой текстурой.

В воздухе витал запах свежей листвы, жасмина, и кипариса.

Олег с Кедром сидели в плетеных креслах за столиком, напротив наставника. Три юные прислужницы принесли свежий чай, вазу с персиками. Шалый потерся под столом, затем сиганул на перила террасы, и в несколько прыжков скрылся из поля зрения.

– Высшая аристократия – это продукт многовекового отбора, – вещал Даолин, – Это люди красивые, так как они из поколения в поколение брали в дома красавиц. Это люди высокого ума, так как они из поколения в поколение приглашали лучших учителей, и следили за воспитанием детей. Это люди утонченного вкуса, потому что они имеют выбор, и не хватают все подряд. Но не на них держится Поднебесная!

– А на ком она держится? – Кедр вытянул шею, и заглянул наставнику в глаза.

Даолин прошелся по террасе, вдохнул прохладный воздух, посмотрел вдаль. Рассветное солнце окрашивало розовым плывущее под ними море облаков.

– На ком держится? Конечно, на «ши». Это низшая ступень служилого люда, «специалисты». Всегда нужен человек, на которого можно положиться. Врач, который делает прививки в далеком ауле. Он голодает, у него нет хорошего жилья, он испытывает соблазн бросить все, и заняться торговлей, частной практикой, уехать в более богатые края, наконец. Но он день за днем ездит по становищам, находит детей, записывает мелкими иероглифами их имена, и вакцинирует их согласно графику. Так он работает год за годом, и эпидемии идут на спад.

Или учитель, который учит людей грамоте в нищей деревне. Он цитирует им Кун-цзы и Мао, пишет по памяти, так как у него нет книг и прописей. Но он дает им грамоту, и жители деревни вскоре могут написать письмо и прочесть газету. А потом он находит среди детей крестьян паренька с уникальной памятью, и выдающимися способностями. И он посылает его учиться в областной центр, и Поднебесная получает великого ученого.

Или взять военное сословие. Когда американские самолеты смешивали с грязью позиции наших войск в Корее, когда были выбиты командиры, когда отчаяние овладевало оставшимися в живых… Кто продолжал вгрызаться в землю, менял огневые точки, восстанавливал связь, организовывал бойцов? Сержант – «ши», кто же еще!

В двадцатом веке Поднебесная рассталась с маньчжурской аристократией, но это не было трагедией. Новые «ши» выдвинулись из масс, и процесс расслоения начался вновь! – Даолин обернулся к Олегу:

– Тот же сейчас происходит и в твоей стране. Сначала была уничтожена старая аристократия, затем всех искусственно сравняли в правах, приравняв умственный труд к физическому, город к деревне, а мужчину, – наставник зашелся в счастливом смехе, озорно блеснув глазами, – к женщине!

– Да, помню, меня это самого бесило, – признался Олег.

– А теперь вас смешивают с грязью, не самолеты конечно, а масс-медиа, – наставник с удовольствием ввернул непривычное слово.

– О, еще как, – поддакнул Кедр.

– Многие восприняли это как сигнал к разрешенной деградации, стали с радостью избавляться от мешающего им налета культуры. Нет моральных обязательств перед другими – нет заботы о стариках и детях, нет ответственности перед родом и племенем – жизнь превращается в сплошной праздник. Можно не работать, не учиться, не помогать другим – живи для себя! Но, всегда находится кто-то, кто работает за идею, лечит, обучает, спасает, помогает, перевязывает раненых – «вгрызается в землю», образно выражаясь.

– А Вы помогаете тем, кто цепляется? – уточнил Олег.

– Ради внучков, – улыбнулся Чжан, – у меня же десятки тысяч потомков только на Тайване и в континентальном Китае. Для них лучше, когда есть культурные люди для взаимных контактов. Тут я согласен со стариком Конфуцием, культура важнее хлеба и оружия.

– Хорошо, допустим, Вы хотите мне помочь. Чему Вы собираетесь меня научить?

Наставник Чжан улыбнулся:

– Небесные знания обладают уникальным свойством – на земле они совершенно бесполезны!

Олег заметил, как Кедр энергично просигналил ему, блестя очками. Он понял, что нужно делать.

– И все же, – Олег поклонился наставнику, – я бы хотел у Вас хоть чему-нибудь научиться!

Даолин встал, взмахнул руками, озорно засмеялся.

– Когда-то я неплохо фехтовал на прямых мечах. Хочется еще разок попробовать. Покажешь свои способности?

Олег не понял, как это произошло, но у него в руках очутился меч с длинным прямым лезвием, простой короткой крестовиной, массивной короткой рукоятью, перевитой толстым кожаным шнуром. На конце рукояти было фигурное утолщение, оканчивающееся кольцом с прикрепленными к нему тяжелыми шелковыми кистями.

Олег встряхнул меч, его клинок завибрировал, подобно жалу змеи.

– Нравится? – Даолин держал в руке приблизительно такой же, только у него кисти были не красного, а синего цвета.

– Уж больно тонкий, – признался Олег, несолидно как-то.

– Позвеним? – Даолин вытянул свой клинок навстречу Олегу.

Олег прикинул, какие от этого меча могут быть повреждения.

– Не робей! – уловил его сомнения Даолин, и легко рассек своим мечом одну из кипарисовых колонн, поддерживающих потолок. Колонна стояла, как и прежде.

– Это ведь волшебный меч! Когда нужно – рассечет одежду, телу вреда не будет! Да и какое тело может быть у бессмертного духа? – он вновь весело засмеялся, и принял позицию, направляя меч на горло Олега. Волна пробежала от руки наставника через все лезвие, заставив вздрогнуть острие его меча.

Олег вовремя заметил движение, и сильно хлестнул по мечу соперника сбоку. Мечи вздрогнули, изогнулись, рука Олега прошла дальше по дуге, его меч ушел внутрь, а лезвие меча Даолина вернулось, и вновь смотрело ему прямо в горло. Рука наставника не дрогнула.

Олег развернулся, отступил, и осторожно подвел свой меч к мечу наставника. Мечи запели, передавая друг другу тонкие вибрации. Олег понял, что наружная треть меча не передает поперечное усилие, а ближняя треть передает усилие слишком жестко, в результате чего меч «проваливается». Он сосредоточил контакт на средней трети меча, ища способ обвести меч Даолина. Тот был по-прежнему неподвижен. Олег сместился в сторону, не теряя контакта, и в этот момент Даолин хлестнул через меч мощным усилием. Меч толкнул его в руку, стальная пружина дернулась в его руке, Олега развернуло по оси. Даолин аккуратно прорезал длинную дыру на его спортивном костюме.

Олег присел, и попытался попасть наставнику по ногам.

Тот уступил, провожая его меч своим, Олег ощутил давление сверху, обвел свой меч, наставник нажал сбоку, продвигаясь ближе, Олег качнулся назад – вперед, толкнул обратно, его меч поехал с легким скрежетом, но Чжан пропустил его усилие, а сам, не теряя контакта, перевернул свой меч, и уперся Олегу в лоб рукоятью. Штырек с колечком расположился ровно между глаз.

Олег опустил свой клинок. Чжан подбросил свой меч в воздух, взмахнул мухогонкой, и мечи исчезли. Олег поклонился. Наставник вежливо склонил голову в ответ.

– Ты быстро учишься, молодец! – похвалил он.

– И все это я забуду, едва проснусь? – уточнил Олег.

– Конечно, конечно, – рассмеялся Чжан, – иначе все было бы слишком просто, и мир был бы полон специалистами, обучающимися во сне. А так все по-честному!

И все же он улыбался чересчур хитро…

Глава 13

Олег хочет работать. Забытые уроки наставника Чжана. Знакомство с гипермаркетом будо – «Самурайлэндом». Олег в отчаянии.

… Олег сидел, и размышлял, где взять денег. Думалось тяжело. Во-первых, куда-то пропал Шалый, а тот имел своеобразный взгляд на вещи, и обладал врожденной способностью к выживанию. Шалый часто давал хорошие практические советы. Кедр остался с ним, но его излишне наукообразные рекомендации были чересчур абстрактны:

– Конечно, это беглый анализ, но мы попали в жестко структурированное чиновничье государство с деградирующим населением, и кризисом морали. Люди разобщены, не способны самостоятельно мыслить, к тому же слишком эгоистичны. Экономика построена на кредитах, и рано или поздно произойдет финансовый крах. В этой ситуации единственной альтернативой хаосу станет линия «жесткого курса», обывателям придется затянуть пояса, отдавать долги и работать вдвое больше прежнего.

А теперь посмотрим, что мы имеем.

– Стой, – остановил его Олег, – я вспомнил! Мы же говорили об этом у наставника Чжана!

– И я вспоминаю… кажется, – Кедр явно испытывал сильнейшее волнение, его голос дрожал…

– Точно, – вскричал Олег, – он еще схему рисовал…

… Одна из девушек – прислужниц растирала тушь в каменной тушечнице, другая держала подставку с кистями и листы бумаги.

– Чтобы вам было понятно, я нарисую гексаграмму, – наставник Чжан выбрал кисть, обмакнул ее в тушечницу, несколько раз прокрутил, и осторожно отжал избыток туши о край. Когда капли перестали капать, а кисть была полновесно пропитана густой черной массой, он приподнял ее, и поднес к бумаге.

– Я провожу линии в порядке снизу вверх, – пояснил он, и провел первую горизонтальную черту – целую, без перерыва.

– И что это означает? – спросил Олег.

– Эта черта относится к тебе. Она целая, что символизирует наличие у тебя твердой моральной позиции, предсказуемость твоего поведения, понимание чувства долга, – сказав это, наставник провел еще одну черту, выше первой. Новая черта была разорвана посредине.

– А это что значит? – заинтересовался Кедр.

– Вторая черта связана с ресурсом, возможностью автономного существования. Ресурса у вас нет, поэтому черта и прервана.

– Понятно, мы в пролете, – подытожил Олег.

– Не спешите! На то и существуют перемены, чтобы бедность и богатство друг друга сменяли. Не стоит падать духом, лучше давайте рассмотрим ситуацию целиком.

Наставник прочертил третью прерванную черту, поверх первых двух.

– И эта прерванная! У нас нет… чего у нас на этот раз нет? – спросил Олег.

– У вас нет орудий, навыков, технологий, сил для самостоятельных действий. Это триграмма Чжень – «Гром». Она характеризует человека с твердыми принципами, но без денег, и не умеющего самостоятельно вести дела. Говоря вашим языком – это пролетарий!

– Круто повезло, – процедил Олег.

– Зато без иллюзий. Придется тебе продавать свой труд, – заключил Кедр.

Наставник вновь обмакнул кисть в тушечницу, несколько раз отжал лишние капли, и отложил кисть на подставку из прозрачного горного хрусталя.

– Теперь мы полностью построили нижнюю триграмму, и можем рассмотреть верхние. С кем вам имеет смысл взаимодействовать? Не будем механически рассматривать все варианты. Пожалуй, сразу прочертим среднюю черту! – наставник Чжан провел целую линию.

– Нужен богатый спонсор! – кивнул Олег.

Чжан пожал плечами, показывая свое негативное отношение к данному словосочетанию.

– Слово «спонсор» здесь не подходит. Вы не должны просить помощи, вы должны просить работы! Конечно, вам не имеет смысла связываться с теми, кто не имеет собственного ресурса. Нужна совместная деятельность, а не кредит! Теперь подумаем о черте, лежащей в основании триграммы вашего оппонента. Связываться со скользкими типами, не держащими своего слова – тут даже без «Книги перемен» все ясно, к гадалке не ходи! – веселился Чжан, – посему рисую целую.

– То есть, нам нужен контрагент: и честный, и имеющий ресурс? – предположил Кедр.

– Верно, – ответил наставник Чжан, – если вы не хотите попасть в ситуации конфликта, обмана, отсутствия развития.

– Значит, последняя черта тоже должна быть целой? – предположил Олег.

– Ни в коем случае! – забеспокоился Даолин. Тогда получится гексаграмма «Беспорочность»! «Беспорочному – бедствие. Он, может быть, привяжет своего быка, а прохожий завладеет им. Для него, живущего в этом городе – бедствие», – процитировал Чжан.

– Почему? – удивился Кедр.

– Если у вашего контрагента в достатке и мораль, и ресурс, и в порядке работающие структуры, то вы-то ему зачем? Лишняя головная боль! Нет-нет, верхняя черта должна быть прерванной, он должен хоть в чем-то нуждаться, хоть в неквалифицированном труде! – и Чжан завершил построение триграммы разорванной линией.

– И что мы получили? – поинтересовался Кедр.

–Гексаграмма «Последование»! – провозгласил наставник, – «Изначальное развитие. Благоприятна стойкость. Хулы не будет».

– Вот-вот, стойкость – это по нашей части. Не всем путь устлан розами… – проворчал Олег.

– Чем ворчать, спросил бы главное! – укоризненно произнес Даолин.

– Извиняюсь, просветите меня, – вмиг спохватился Олег.

– Быстро учишься хорошим манерам! – похвалил Чжан, – главное – как развивать свою триграмму, что достраивать.

– И что развивать?

– Не имеет смысла копить ресурс. В этом незавидном положении нужно набирать навыки, превращать триграмму Чжень – «Гром», в триграмму Ли – «Огонь»! Стань профессионалом, специалистом! Наберись навыков, получи методы для самостоятельной деятельности.

– Ты куда собрался? – озабоченно спросила Настя.

– Пора поискать работу, – Олег одевал свою лучшую футболку, на лице – спокойная решимость.

– Работать? – Настя улыбнулась, – я что, плохо тебя кормлю?

– Я должен тебя кормить!

– Благородный рыцарь хочет служить своей даме? – Настя провела рукой по голове Олега, обходя места грубых рубцов на месте трепанаций и заживших переломов, – тебе бы добрать килограмм двадцать до нормального веса!

– Не буду я на твоей шее сидеть! – Олег был необычайно серьезен.

– Хуже бы не было! – жалобно всхлипнула Настя.

– У меня предчувствие, что сегодня получится все. Без работы я себя мужиком не чувствую, – признался Олег.

Настя улыбнулась, и продолжила уже совсем шутливым тоном:

– Седлайте Вашего благородного скакуна.

Олег не сомневался. Почему-то он знал, что сегодня все получится. Он хочет трудиться, и обязательно найдет себе подходящую работу.

… Олег стоял перед зданием, украшенным рекламой единоборств.

Над зданием возвышалась огромная надпись: «Самурайлэнд». «Гипермаркет Будо».

Через главный вход, украшенный выставкой самурайских доспехов, открывался вид на холл, разделенный на две зоны. Левая зона была отдана под магазин товаров для единоборств, а справа размещалась конторка по продаже абонементов, и входы в раздевалки. Прежде, чем начать разговор о работе, Олег решил присмотреться, как идут дела в этом заведении.

Вот в огромный холл вошел очередной посетитель, пошаркал к ресепшен. За столиком, заваленным брошюрами и рекламными листками, сидела миловидная девушка.

– Желаете заниматься чем-то конкретным? – она профессионально улыбнулась неказистому на вид посетителю.

Юноша лет двадцати, в очках, нечесаный, со впалой грудью, с худыми плечами, торчащими на разной высоте, и вроде даже в разные стороны, неторопливо перебирал рекламную продукцию. С рекламок на него смотрели улыбчивые добрые молодцы и красны девицы в разного цвета кимоно, парчовых костюмах для ушу, широченных хакамах.

– Вот это сколько стоит? – он показал девушке листовку с изображением перекачанного анаболиками спортсмена в синем кимоно, и пластиковом шлеме с забралом.

– Армейский рукопашный бой, – девушка быстро вытащила прайс, защебетала расписание и расценки.

Но молодой человек уже отключился от реальности, и вновь начал перебирать листовки. Не найдя ничего определенного, он стал рассматривать коллективную фотографию инструкторов «Самурайлэнда».

– У вас все в хакамах занимаются?

Девушка старательно делала серьезное лицо, и это ей с блеском удавалось.

– Смотря какие секции. Кэндо и айкидо – в хакамах, остальные, – она помялась, не зная как половчее подать товар, – по желанию и согласно установкам сэнсэя.

– А это почем? – юноша вытащил лист с фотографией айкидзина, разбрасывающего в разные стороны четырех партнеров.

– Айкидо. Очень хорошая секция. Инструктор четвертого дана. Занимаются в хакамах, – девушка поощрительно улыбнулась неофиту. На первое занятие – скидка. Можете взять абонемент на год, можете – на месяц, можете брать по одному занятию.

– Возьму на одно занятие, – сделал свой выбор молодой человек и отправился покупать хакама.

– Что Вас интересует?

– Работа. Я мастер спорта по самбо.

– Вы в какой федерации состоите?

– В настоящее время…

– Составьте ваше резюме, и приносите! Мы обязательно рассмотрим! – девушка улыбнулась, давая понять, что разговор закончен, и соискатель вакансии должен уже освободить место для состоятельных клиентов, пара которых как раз направлялась к столику.

Олег развернулся, и медленно пошел обратно к выходу. Ему казалось, что сила тяготения увеличилась минимум вдвое. Уходя, он слышал, как девушка мило щебетала:

– Полный контакт, абсолютная система уничтожения! Что Вы, это абсолютно безопасно! У нас великолепное защитное снаряжение, опытные инструктора!

Олег прошел мимо ряда блестящих золотом кубков, целой стены, увешанной медалями, и двух чучел самураев в доспехах двенадцатого и пятнадцатого веков.

Он думал, что скажет Насте. Хотелось плакать.

Это было даже не разочарование. Это был взрыв бомбы, это был кошмар, позор, крах, финал. Олег готов был врезать себе по дыре в башке, что его останавливало, он не знал.

Глава 14

Олег попадает в «Синдокай». Работа получена. Советы Наставника Чжана приносят плоды.

Он шел по улицам, не глядя перед собой, не разбирая дороги, пока не уперся в особняк с какими-то рекламными объявлениями и фотографиями. Он не смог даже прочесть текст, буквы дергались перед его глазами. Он совершенно потерял голову, и стал обходить особняк, ища вход. Он увидел железную дверь, она открылась, он вошел в полумрак холла, со света ничего не мог разглядеть. Вежливый голос спросил:

– Здравствуйте, что Вас интересует?

– Работа, – прохрипел Олег.

Он был готов ко всему, его не задели бы ругательства, издевательства, смерть.

– Какая работа?

– Любая. Неквалифицированная.

– Уборка. Ежедневно. Рабочий день не лимитирован. Подойдет? А то у нас очередная уборщица сбежала.

Олег поверить не мог такому счастью.

– Да. Когда начинать?

Олег, наконец, разглядел, с кем разговаривает.

Молодой мужчина, высокого роста, – «десантура», мгновенно определил Олег, хотя только что-то ударило изнутри, он еще толком ничего не осознал.

– Меня зовут Семен, – представился охранник, – пошли к руководству.

Руководство оказалось на месте.

– Александр, – представился его новый босс. Да, это действительно был Александр Стрелков – бывший борец-легковес, с мальчишеской фигурой, и подчеркнуто изящными, какими-то совсем не борцовскими движениями, скорее похожий на благородного испанского дона, нежели на руководителя клуба восточных единоборств. За спиной Стрелкова висел плакат, где он вскидывает руки, выиграв поединок за звание чемпиона СССР. Олег сразу вспомнил, как это было, он тоже участвовал в том чемпионате, хоть и в другой весовой категории.

«Он мало изменился с тех пор» – отметил про себя Олег.

Стрелков, в свою очередь, внимательно изучал Олега. Слишком внимательно.

– Так вот ты какой, «Человек из прошлого» – наконец протянул он.

Так Олег получил работу в клубе «Синдокай». Это маленькое здание расположилось недалеко от Красных Холмов, совсем рядом с памятником Достоевскому, где днем и ночью полно отдыхающих, митингующих, спешащих на работу людей. Соответственно, часть этого огромного потока попадает в зону притяжения «Синдокая». Конечно, стоящий в квартале от него «Самурайлэнд» тоже притягивает к себе массу людей, но у «Синдокая» совсем другая аура, и люди здесь задерживаются надолго.

Но Олегу от этого на первых порах большой радости не было. Он начинал трудиться с утра, когда на татами выбирались одиночные занимающиеся йогой и цигун, совсем оторванные фанаты каратэ, приезжающие на тренировку до начала рабочего дня в офисах.