Читать книгу Опилки - Алесь Дворяков - Страница 1

наевшись буковсковского хлеба с ветчиной, я надеюсь, что бумага

(и не только) на самом деле всё стерпит и не сгорит.

всем недетям,

а также родной,

хоть и не биологической маме

посвящается

Спасибо Мармеладине за то, что такая.

Спасибо Д. П. / Д. М. за то, что вдарил.

Благодарю Д.Д. за самую положительную дотошность.

мини-предисловие

Всё это можно было бы назвать жалобой или отчаянным криком. Но уже не сейчас. Мне захотелось создать антибиографичность по своей сути, ведь такой жизни, хоть она и была у миллионов детишек раньше – и в наше время тоже есть, – не хочется желать никому. Бывало, конечно, и хуже. А ведь ничего подобного не должно быть вообще, досточтимая госпожа Психология гласит, что если брать в расчёт недостатки человека в период взрослости, то всему виной так или иначе может быть детство, непокорённое, рано закончившееся или не так сбывшееся, заглушённое воплем взрослых. За всё ответственны родители или хотя бы один из них, иначе – коллапс. Произведение достаточно винегретно и может содержать знакомые образы, также угадываются ярко выдающиеся прототипы. Однако стоит огласить непременно: герои выдуманы. Их невысказанность и смыслообразуемость разухабисто и неумело постараются осесть в чьём-то понимании хотя бы на секунду. Этого хватит. В конце концов, следуйте самому известному правилу: автор – не герой, а совпаденьица случайны. Приятного.

На чём это мы там остановились, а?

Точно: до его рождения происходило немало презамечательных и даже замечтательных событий и историй, которые, вероятно, уже могли бы чему-то научить. А зачем учить? И кого? Тьфу ты, учебник какой-то! Пособие по самообразованию Создайсебясамначужихошибкахиблаблабла. Кто автор? Ладно, следует постараться все факты и происшествия расформировать в голове по удобным папкам с почти перфекционистскими названиями. Без этого никуда на ноутбуке фирмы Zhizn ®. Этому научился в своё время он сам.

Что же такое память? Это великая вещь. Из чего она состоит? В джулианобарнсовском понимании это всего лишь жизненные нагромождения, которые тем и хороши, что являются документальным источником. Пожалуй, можно с таким согласиться. А что думал обо всём этом он? Наверно, такое свойство человеческого мозга – это вываленные и отчасти нужные опилки на пилораме жизни. Как хорошо, что по частичкам каждую из щепочек можно разложить почти компьютерно в виде маленьких и не очень рассказов, поместить в запаянные мультифоры. Вроде и части целой древесины, а вроде и смешанная временная шелуха, которая сможет намокнуть под дождями рябиновой ночи или развеяться от гранд-каньонных ветров. Что же получится?

когда о нём ещё и не вспоминали.zip

В голову никому не придёт в настоящее время думать о своих ближайших и недоближайших родственниках хотя бы – подчёркиваю: хотя бы – до десятого колена, как это следовало бы делать в незапамятно-незапятнанные времена. Вспомнил бы сейчас кто и скомпоновал хотя бы три. Даже четвёртое немного запомнилось. Ему эти упражнения в генеалогии как нельзя лучше удавались. Вот это сам он, свежий и молодой росток неизвестного древа из многомиллиардной рощи человечества. Имя его до непозволительности простое и вместе с тем имеет что-то величаво-раскрепощённое: Павел. Все в основном зовут его Пашей, а его любимая форма обращения – Паш. Дальше уже идут его колени: отец Владимир, чаще всего улыбчивый, хоть и немного странный. После его нагоняет дедушка, тоже Владимир (немного банально, соглашусь), человек уже храброго, высокопарно говоря, ума и потрясающей силы воли. А уж совсем отдаляющимся пятном памяти остаётся на асфальте времени прадедушка Антон, о котором, по сути, мало что можно сказать.

Наверно, только то, что он был поляком.

Всех людей, не совсем имеющих даже косвенное отношение к рождению и жизни Паши, было бы бесконечно грешно не упомянуть. А вот добрым или недобрым словом – дело уже немного другое.

Дед Володя и бабушка Маша создали такую наисплочённейшую и уникальнейшую семью, какую только был в состоянии вообразить Паша. Очень запоминающимся выскакивает из чёрного омута, конечно, то, что дед был самым что ни на есть бабником. Дедником. Дедовником: прицепится так прицепится! Здесь уже не стоит упражняться в каком-то выдумывании более смешного названия для ближнего родственника: всё давно сделали сами люди. Осуждать тем более не нужно. Только вот в сознательном возрасте Пашеньке уже было страшно от неизвестности: вокруг могли сновать его неизвестные части пазла: братики, сестрички, тёти, дяди, – но в упор никто из них не заметил бы мальчугана Павлика. Да и зачем? От этого вряд ли родился бы какой-то смысл. Бабушка всегда будет помниться тихой и уравновешенной женщиной, примером терпеливости в воспоминаниях мальчика, юноши, мужчины. Вспомнить хотя бы такую историю.

потому шо ты хозяйка.msi

Бабушка следовала такому правилу: тебе, хозяюшка моя, вызывать мою ревность никоим образом нельзя. Установка деда откладывалась в под/сознании бабы Маши с помощью грубой силы слововбивавших и убеждавших кулаков. Стоило какому-то мужику зайти домой насчёт одного дела, а деревня уже чихнула и будьздоровкнула о том, что Машка, поди, ужо Володьке изменяет. Полуседой и вожделеющий явно не любви вихрь с лающим чувством собственника нёсся в двóру. Хорошо, что тогда ещё Паша даже не планировался ни в каких списках новорождённых, а то его мигом снесло бы в местную прыткую речушку. Вот тогда и поняла ещё раз женщина суровую правду о мужниных изменах и возбранительности потех в отношении своей женской сущности. Хватит, мол, Марька, накрасовалась, получи ишо тумака и смотри за детьми, пока я буду периодически выпивать и побивать тебя, такую многодетную! Иногда ложки и тарелки в лоб запускать.

Вот это была любовь…

построение опьяняющего счастья.accdb

До невозможности больно представлять Паше летящую в лоб тогда уже немолодой женщины тарелку, которую пустила в уфологический пляс авторитарная рука деда. Перечить ему нельзя. Слово было за ним и только, даже если он приходил домой пьяным вусмерть и начинал гонять домочадцев. Какое к чёрту спокойствие? Лучше всего для жены и детей перед сном, в его полушатком понимании, было перемещение из дома под покровом ночи куда придётся. Обычно такое великолепное путешествие сопровождалось слезами и дрожанием из-за стыдливо подбиравшегося на цыпочках холода. Паша и это познает, но позже.

Нельзя сказать, что дед слыл и плохим хозяином. Все механизмы, рождённые от его рук, были налажены до предельности продуманно; каждый знал своё дело и не хотел стать испорченным винтиком, навлекая на себя бескрайний гнев отца. Именно дед Володя построил и крепкий кирпичный дом на берегу плотинного недоморя, который вроде по наследству и мог достаться потом одному из его внуков, но не судьба-судьбинушка. Настоящая база данных. Каждый вложился в эту двухэтажную громадину, любой имел право на кусочек этого нескончаемого Молоха. Однако бабушка и впоследствии вдова, подождав несколько лет, распорядилась иначе: полученные от проданного жилища деньги, вероятно, мысленно скрепили суперклейно детские содранные ногти Пашиных дядей и тёть, восполнили утраты их устрашённых душонок и привели мысли в чудесное спокойствие. Как хорошо, если всем вместе.

в нетесноте и полуобиде.rar

Все вместе компактно и жили, хватало места формирующимся анклавным семьям. Зарождающаяся экономика ещё не могла обеспечить всё население кирпичного царства отдельными землями с удобными жилплощадями, но к семейной автономности время неумолимо вело. Каждый был до боли доволен: немного суровый дядя Анатоля с тётей Нонной, чуточку чеховский дядя Ваня и его несравненная тётя Аня, полный тёзка дядя Паша, тётя Аля, ещё одна тётя Аня (окажется несравненней!) и Павликовы папа с мамой Виолеттой.

Много ли, дружно ли, но разрасталось древо-то, раскоренивалось! Чего же только на листьях и ветвях не происходило! Нужно было бы упомянуть и растущий в самом углу участка могущественный и немного войно-мировский дуб, нежели только древо этой стандартной по постсоветским меркам семьи.

угловой наблюдатель.bmp

Не сожгла этот дуб пугавшая Пашу по ночам молния. Мальчик боялся проглотить слюну, лежал полностью под непременно защищавшим от всех бед-монстров одеялом, а гигант знай себе впитывал нескончаемую влагу плакавшего неба-девицы. Если бы этого великана задумали спилить, даже самая маленькая опилочка в глазу вызвала бы точно такие же запятые дождинок-слёз и у этого подвижного черноволосого парнишки, одетого иногда кое-как и беспредельно замурзанного. Но пока что он не кривился от плача, а был рад играться с желудями около наполненного здоровьем дерева, рассматривать замысловатой красоты листочки и не раздумывать над тем, на каком круге дантовского ада остановились в росте корни коричневоствольного богатыря.

Всё плайдёт, а дуп долга ищо будит тут, – думал мальчик. Неправильной формы, мощнейший, неохватный дуб согласно кивал мыслям, воплощая собой мировое спокойствие и безмятежность, не выползая за границы забора Пашкиного дома, что было бы не по правилам. Только маленьким человеческим ребяткам и его деткам-желудям можно немножко нарушать правила.

свардьба (VHS)

Какие ещё правила можно было нарушить на свадьбе будущих родителей Паши? Наверно, первое нарушение состояло в том, что бракосочетание вообще состоялось. Кто как не все твердили скоро-уже-папе Володе, что с этой девкой ему счастья не будет. Она была грубоговорившей и наипугавшей, уже носила в брюхе главногероя, маленький зародыш уже неподъёмным грузом тянул вниз всё светлое существование своего создателя. Тут, конечно, любой аппарат УЗИ с этим не согласился бы: на снимках отчётливо виделся безобидный плод, но именно он, грядущий Павлик, совершенно безвинно топил своего папку в водах испорченной болотной жизни. Неосчастливившая инфернальная женщина, вероятнее всего, была из категории НБ. Такие расшифровываются как неисправимое быдло с самого начала.

Началась бы видеозапись старых времён с того, что обнаружилось бы отсутствие всяческих материальных средств для проведения мероприятия-соединения каких-то там любящих сердец. Паника, замешательство, страх. От чего, казалось бы? Денег и так раньше водилось мало, а свадьбу надо было провести не абы как. Вот и уехали машинные накопления той самой тёти Ани, которая была несравненней.

Только один крик мог бы, пожалуй, разорвать старую видеоплёнку:

Папочка, ну зачем?! Я не стóю твоей заранее загубленной жизни. Пусть аборты не так широко распространены в девяностых, лупцани эту Виолетту пару раз, чтоб я выпал недосформированным комком, надоедливым беспомощно-мощным котёнком, которого ты швырнул когда-то на пол, чтобы он не визжал. Я прошу! Хочу так же развалиться тушкой и немного опростаться на прощание.

Чуда не произошло, хорошая папина подруга медленно и песочно уплывала, а вместе с ней сникали и вероятные детишки, которые при скрещивании более благоприятных генов принесли бы миру что-то полезнее.

Ладно, к чёрту евгенику.

На место идеальной, казалось бы, женщины вставала непьедестальная биологическая мать Паши, которая только потом и заслужит вечный и не смываемый никакой грязью титул. В кадры ностальгической видеокамеры попадает невероятно тёплый снимок папки и белокурой красавицы. Фото угодило в засаду – ему остаётся только покрыться брюнетной пылью.

Не суждено было накопляться пыли и на желаемой машине, которая могла бы возить Пашину тётю Аню, ведь все деньги были сметены, сожраны покупками для свадьбы. Голытьба будущих родителей приободрилась и заметно посвежела на камере. Понеслось веселье. Пили-пели-плясали все. Какое-то верховодье, запечатлённое на видео. Но без приключений никак. Вот и мамка захотела показать себя. Если бы Паша был не зачатком, а повзрослее, то палитры красного не хватило бы для наполнения его лица из-за стыда. Да и мулета не в счёт. Белое платье запачкано невидимой грязью нескончаемой и неизлечимой пошлости, оно не идёт этому грубому проявлению неженственности. Глупые заигрывания с каким-то мужчиной наконец-то вознаграждены: мини-Паша ощущает сотрясения: лупят его начинающуюся мать, избивают нещадно, насколько это можно делать в торжественном случае. Но и она не отстаёт: размашистая высота её каблуков настигает с матерщиной уже-мужа в разных частях тела. Кровь, стоны, нетрадиционная в понимании всех потасовка – потому и всё мероприятие испорчено. Плёнка и окученные мелодии обрываются, но не жизнедеятельность маленького человека. Он ничего не чувствует. Наверно. Потом почувствует. А пока пусть на любой гулянке будет родительская драка.

Что ж, с врагосочетанием вас.

тётя-мама.exe

Маленькая жизнь часто лягает по определённой программе: как к ребёнку отнесутся родители, мягким или колючим покрывалом его укутают в этом беспрекословном детстве, – таким он и останется, возможно, навсегда. Какие-то единицы будут исключениями.

Чернявенький комок Паша за внимание не боролся, не так уж и много его получал. Не хватало только ему захлебнуться в ванночке или, наоборот, заболеть чем-то из-за антисанитарии. Тётя Аня взяла на себя ответственность, не позволив относиться к пухленькому малышу как к собачонке, которая сама догадается, где еда, а где место для сна. Такое происходило ещё во времена нераспущения всех семей из большого кирпичного дома, кое-как держалась коллективная самоотдача, но швы понемногу лопались. Родившая мать не осознавала свалившегося на неё и кричащего порой цветка жизни и просто игнорировала его в любом случае, выпив водки или другой бормотухи и забывшись в кошмарном угаре.

Чаще всего всех всё устраивало.

Что сказать об осознании счастья отцом? Наверно, мальчик этого никогда не узнает, ранние этапы слишком туманны, папа Володя был занят своей работой с более-менее достойным доходом. А откуда вообще у Пашки порезик на запястьевой венке?

такой аккуратный. с чего бы это, тётя Аня?

Аня. Вот это слово нужно было бы произнести первым, когда голову Паши придерживала женщина при умывании, когда за ним яростно следили её цепкие и бодрствовавшие глаза, когда они слезились из-за собственной беспомощности и отъезда: операбельная опухоль долго не могла ждать, пока её вышвырнут из доброй тёти. Миллионы наказов недосемье по поводу мальчишки следовали до самого порога, ласково-состраданьевая душа частью проникла в самого несмышлёныша и сама нашла там путь. Он же не кукла, в конце-то концов, родители, мать вашу!

эта страшная кукольность.png

У дяди Толи непременно каждый год в декабре выставлялась под ёлкой пугавшая Пашу кукла. Что только она там забыла, такая картинно-страшная! Черноглазая, каждый год с какими-то бесформенными причёсками и рядом с мнимыми подарками, словно его мать, она внушала желание уползти в другую комнату или хотя бы в другой мир.

жутковато-о-о-о-о-о.

Несомненно, это и могло повлиять подсознательно на отношение мальчика к такому вроде как великолепнейшему новогоднему торжеству и ёлке вообще. Другая комната в доме дяди и его жены Нонны мало чем отличалась от остальных: удушающее спокойствие, запах, который пропитал всю одежду домочадцев, вещи приклеены к своим местам и вряд ли когда-то оттуда сдвинутся. Только дядин сын, такой же полуспокойно-суровый Антон, позволял себе игры по сбиванию телевизорных уток из пистолета и странный делёж фишек с неотстававшим от него Пашкой, косившимся на куклу. Вторая Нонна в этой семье, двоюродная сестра Паши, пропадала в своём апартаменте, в который можно было попасть только совсем уж избранным. Всё это измеримое благонравие завершали вишнёвый компот после бани и гипнотически тихо играющее радио-круг в темени на стене кухни.

До чего же неизъяснимая и спокойная тоска!

Если бы когда-нибудь захотелось тишины, в такое жилище точно можно было бы отправиться и умереть от поглощавшего контроля. Так решил четырёхлетний мальчуган, устраивая всем смеховой праздник при инсценировке приёмов карате.

Ки-и-и-ия-а-а-а-а!

вспышки с четырёх.7z

Большое застолье случалось редко и не по любому поводу. В этот раз должно было произойти что-то юбилейное. Эти фотоаппаратные вспышки на праздниках и закладывали нечто до боли невыцарапываемое из короткой памяти в архив-ячейку.

Юбилей дяди Миши, мужа той самой несравненной головодержавшей тёти, был смелым событием, на котором втопталось запечатлевание первого воспоминания Паши: группового фотоснимка. Казалось, неважные происшествия становятся важными после. Вертеться бы в этих колёсах времени и заглядывать в чудные уголки своего разума. Папины сильные руки, неуёмная беготня по комнате до этого, много родных людей, подобие счастья – всё это составило лучшую архивацию кусочка жизни. Так и появился где-то след во Вселенной, на котором розовощёкий, удивлённый и спортивноодетый паренёк смотрит в призрачно сияющее будущее с пластмассовым отчеством. Вспышка, взрыв, некинговское сияние – папа-галактика отпускает сыночка-планетку в очередное баловство. Пусть играет, озорник.

Пусть смеётся, переползая от рук папы к рукам мамы. Удивительно, как они вообще нашли время так сочетаться в бесполезной на вид игре? Паша и не думал, что жизнь так же будет его перебрасывать, как баскетбольный мяч, от сияющего улыбкой отца к угрюмой в своей повседневности матери. А пока был только пол, было залитое закатом окно, переливавшиеся уходившими красками предметы быта и легковерно-краткосрочное счастье, панибратски дзынькавший полусмех, частичка радости и тепла от временно спаявшихся, а не спившихся родителей. Бойни ещё, казалось бы, не было в этом кирпичном замке.

И вроде бы сейчас семья не была уже образцово-порказательной.

февральская поездка.txt

Пора бы уж съездить за сестрой спустя примерно пять лет после своего рождения! – подумал Паша. Видимо, по истечении определённого срока в семье должна появиться ещё и девочка, сестрёнка. Мальчик не знал, надо ли её любить. Наверно, надо, раз ей уделяется такое внимание, даже когда её пелёночек ещё и в помине нет. Мысленный блокнотик Пашки фиксировал такое значимое событие в любых неуловимых мелочах. Крыльцо, на котором часто поскальзываешься, выносит сына и отца прочь из дома за хватанием новой души; машина друга папы, дяди Владика, этакого кучера госпожи расцветающей даже зимой Жизни, несёт в лихое пространство.

В изнеженном обстоятельствами блокнотике растут пунктики: дорога, холод, свежее звенящее утро, ветер… Снежинки. Уже упавшие, словно васнецовские древние воины, они только и успевали возрождаться в блеске, притворяясь розовыми, когда всё вокруг было одурявше-синим. Снежок оголтело синеет, соревнуется с небом. Глупый. Запотевшие стёкла мчавшихся жигулей прятали от маленького путешественника всю красоту, на которую была способна зима конца двадцатого столетия. Пути же были ему знакомы своими ямками, которые так, видимо, в Пашкиной жизни и не изменятся в своём ностальгическом упрямстве. Снежиночный ветерок в темноте до сих пор будто хочет внушить Пашке, что его существование – это только обволакивающее покрывало, из-под которого ему никогда не вылезти.

А ведь где-то снега на дорогах навалило высотой с человека – и ничего.

Вот он, последний пунктик. Полуобшарпанная зеленобокая больница, разное множество ступеней, больших одежд, заполонивших родильное отделение, розовая, как сборище снежинок-притворщиц за окном, ленточка его сестрички, а дальше будет что-то важнее.

до отвратительности лживая глава.dll

Как относятся к наивной детской лживости? Наверно, с некоторой до́лей умиления. А некоторые без всяких доле́й могут и нещадно побивать своих отпрысков, надеясь таким образом напрочь отбить и желание врать. Что бы вы делали со своей правдой без наивно-детской лжи? Крики детей кажутся вам неимоверной симфонией, где вы великий композитор? Дирижёрская палочка-плеть взрастит поколение неидиотов и немаменькиных сыночков и дочечек?

Паша не мог, как любой нормальный и вроде бы здоровый ребёнок, не врать. Необходимость заставляла его как обманывать, так и открываться. Второму способствовал отцовский ремень или прут, сорванный собственными руками парнишки для сатрапно-профилактического избиения.

политика открытости местного масштаба

Маленькие шрамы выгоняли прочь из головы Павлика мысли о ремонте часов – их он отремонтировал столько, сколько нашёл.

Лис бы стлелка пасла.

Подзатыльники не позволяли больше подумать о том, чтобы спрятать немножко денег и купить много жевательных резинок, сжевать их все сразу, а дома сказать, что столько сдачи и дали. Насилие отменяло желание бросать спички на дрова, что было лучшим противопожарным воспитанием дошкольника. Лучше, чем слёзы соседа, выбегавшего из задымлённости своего дома. Пашка, поел из собачьей миски немного вареной фасоли? Получи тумака в бок. Из интереса надел каблуки матери и прошёлся по залу? Что ж, лишь бы никто не видел, маленький проказник. Товар – какой-то интересный предмет, цена – разной степени тягучая боль в частичках тела. Тут качелькой в лицо даже было бы гуманнее, как однажды в детском садике. Стрелочки часов так и не пошли, хоть была сделана дырочка в стёклышке. Конструкторские навыки терпели крах в зародыше. Вероятные профессии погибали под мощным натиском отцовских оплеух. Сколько их таких было? Паша-экономист, Паша-дизайнер, Паша-человек. Всё ложилось прахом под давлением рефлексов: сделаешь это – будет больно. Но рисковать стоило.

уже недетский сад.iso

Риск начинался уже рядом с детским садиком. Паша ненавидел спать днём, любил ночью и дома, когда его хоть иногда, но берут на руки и переносят на кровать. Но игрозальные забавы в саду были ему по душе. Так и сформировывался образ, подобие начинающегося гражданинчика. Зверёчки на шкафчиках и на стёклах, запах зубной пасты в туалете упрямо цементировали в душонке мальчика светлые многодетские моменты, к которым невольно захочется потом вернуться и качелиться, если что-то похожее опять увидишь или унюхаешь. Детсад имел свой запах недомытого туалета и картофельного пюре. Подоконники, стены и даже полы здесь пахли по-особенному, по-общественному. Витали здесь ароматы и пришедшего за тобой родителя, наслюнивавшего ткань, чтоб стереть грязь на твоём лице, и спешки в собирании, и фломастеров, и шарфика с варежками, а ещё – светло-зелёных санок на выходе. Ошмётки звуков таяли под ногами приходившего за Павликом отца, воспитательницы игриво хихикали и больше подначивали сильного работягу на такие проделки. Здесь взрослые становятся немного детьми, пока не выйдут за порог.

Но и детки не дремлют. Павликов двухъярусный сонный корабль соседствовал в коричневокрасочном море с фрегатом девочки на самом верху. Быть беде, капитан несонного царства!

Неужели такие незамысловатые разговоры ведут и взрослые? Таким пытливым мыслям ещё рано было приходить в голову не очень упитанного скучавшего паренька. Пусть они побудут на пороге, возле санок. Может, уже тогда Паша и стал мужчинкой-победителем, когда девчушка нетонущего судна решила показать кое-что. Одеяло-парус распахнуто, пусто-голо, а ветра в душе никакого. Штиль. Даже штилёнок. Зато теперь Пашка знал, что же там у противоположного пола под одеяльцем.

Чем отличаются туалеты для девочек и мальчиков? Паша не знал и проверил совершенно случайно, когда до невозможности приспичило, а одногруппные товарищи что-то рассматривали в уборной без половой на первый взгляд принадлежности. Раз они там были, то использовать по назначению можно. Никакой разницы. Да и в чём? Только потом хихиканье выдало новость самых невероятных масштабов: а Пашка-то в женский тубзик ходил! Хи-хи-хи.

– Ну и что? Ничего страшного! – Хитрая улыбочка воспитательницы заручилась поддержкой детского подначивавшего коллектива.

Кто-то из шутников вскоре поплатился, хоть и случайно. Камешек-птичка, спонтанно вылетевший из рук Павла, угодил одному наглому парнишке в лоб. Кровь и слёзы с одной стороны. Рыдания с соплями – с другой.

Череп не проломлен, жить будет этот нахал… – шептала Пашкина совесть не во всеуслышанье, когда паренёк не гнушался ещё раз поплакать.

Детство ярким образом предоставило счастливому обладателю совести возможность ковырять один интересный ноготь необычного цвета у спавшего соседа. Ещё оно дало узнать, что если одна девочка может что-то показывать только тебе, то вторая, с энурезом, может опозориться перед всеми и показать своё что-то лишь косвенно, но уже всем обитателям детского шумящего мини-ада.

А вот уже Павлик-именинник слушает неискреннюю и вялую песню от других детишек, связанную с тем, что только раз в году-ду-ду-ду-ду-ду, ему немного стыдно за лакомства, которые родители по традиции принесли на сладкий стол в его честь. Они уже кладут сласти всем на уголки столиков, и ничего не поделать: чего-то получше у них пока нет.

настройки по умальчанию.ini

Жизнь настраивала себя к Паше порой очень враждебно. Так, по крайней мере, казалось ему самому. Он отставал от повзрослевших двоюродных, играя на заброшенной стройке. Тогда только и оставалось видеть ускользавшие при прятках пятки Веника, Стёпки, Инки, Лики и остальных своих родственничков и расстраиваться. Ничего, пусть побегают, покричат. Только бы не кричали на некоторых из них в пьяном угаре праздновавшие какое-то летнее событие в двухэтажке родители.

Мальчик в незлобливом хороводе шуток уже учился отбиваться от вроде бы претензий со стороны братьев-сестёр:

– Паха злёй, очень злёй.

– Стёпка сам злёй, отень злёй.

А в итоге путь для Паши-кораблика всё равно был единственный: он неумело вёл потом пьяного и несоображавшего отца-дредноута домой, когда за ними плелась не в большей степени что-либо понимавшая мать. Да и слышал мальчуган их крики так, будто положил больное ухо на горячий кирпич, а потом в ухе что-то лопнуло, и из него вытек гной. Он искренне не понимал, зачем им вообще надо было заходить в магазин к этому иностранцу, где есть только водка и шоколадные конфеты.

Чтоб догнаться, – вылетают откуда-то из-под прилавка слова.

Неужели я был счастлив только тогда, когда около часа хохотал во сне бог весть из-за чего?

Детсадовцем он не понимал, почему его ножницы-зайчики для поделок такие тупые, правильно ли достали рыбную кость из горла одного мальчика, зачем всех заставляли пить ненавистный компот, на дне которого болталась синеватая обрезь яблок. В итоге его вырвало прямо в стакан. Получилось даже больше того, что он из этого гранёного выпил. Получайте, повар, подарочек! И тебе на-ка, мисс локальная система образования, последствия насильственного закармливания!

Кстати, о насилии. Жизнь даже колорадского жука подговорила сделать Пашке больно. Сидел он на пальце, куснул и взлетел. Комар насильно забирал мальчуковскую свежую кровь, а наседка сильно клюнула в руку ясным и беспощадно спокойным утром прямо в сарае.

Не насмотреться на свой дом сорванцу. Казалось бы, недавно в строении жила такая большая семья, а теперь оно, скорее всего, только и принадлежит ему, а не родителям, периодически матерящимся. Начиналась его жизненная территория с деревянной калитки, которую пару раз выдёргивали и пускали вплавь по озеру в честь известного праздника всех нечисто-несвятых. А вот широкие ворота рядом извечно стояли тут хозяевами, охраняли, начиная с чёрно-белых, по мнению Паши, времён, но никогда не открывались. Лужок за воротами, сирень, клубника, сараи, сад, живность – всё это составляло в совокупности его детскую жизнь. Здесь он в первый раз познакомился и с опилками.

Дровник был чуточку грубо сколочен и не представлял собой никакого для мальчика интереса. Оранжеватые опилки, кусочки коры, железные скобы будто кричали: И мы, и мы часть твоей спокойной детской жизни, Пашка! А частые дрова-гости лишь угрюмо лежали и помалкивали: им недосуг говорить с этим отпрыском, их скоро сожгут. Вот опилкам – радость. Знали бы эти мини-кусочки, что и с ними в своё время должен будет сделать холодной зимой главный их посетитель! Тогда бы они совершенно не завидовали другим мини-кусочкам.

бесконечный снег.img

На невзрачной и серой улочке шёл очень медленный снег. Хлопья кружились, падали, словно стремились накрыть своим нежным одеялом всю эту замершую на недолгое время землю. Такие снегопады в здешней местности почему-то были достаточно редкими, поэтому многие детишки сразу выскочили на улицу. Они радостно повизгивали и покрикивали, бегали наперегонки, скатывали снежки и совсем по-доброму бросались ими. А белое покрывало всё больше дарило им прекрасную возможность хоть немного побыть вместе с собой, таким природным чудом. Каждый после игр будет возвращаться домой с промокшими рукавицами и обувью, зато счастливый и весёлый.

Не вышел лишь один паренёк из-за болезни. Мать, сделав всё возможное для выздоровления сына, занялась домашними делами. Нет, он не остался один. Рядом с этим маленьким человеком находилась целая стопка книг. Они служили ему чему-то наподобие портала в другие, не каждому известные миры. Просмотрев корешки, мальчик наткнулся на сборник рассказов Рэя Брэдбери. Почти интуитивно найдя свою любимую историю о Нескончаемом дожде, болеющий стал перечитывать одни из самых интересных строк, как вдруг понял: его пальцы что-то слегка покалывало. Конечно, снега быть не могло в тёплой и уютной комнате, но он шёл, отрываясь случайными частицами от белейшего потолка. На миг показалось, что этому снежинкам суждено нестись вниз так же бесконечно, как ливню из произведения, однако вошла мама.

Потом мальчик думал, что всё же важно владеть хорошей фантазией, стремиться каждый раз путешествовать рядом с героями самых мудрых и интересных книг, буквально жить рядом с ними, учиться у них чему-то и чувствовать небольшую смерть их, когда всё закончится. Наверно, не нужно давать умирать этой способности и стремлению к маленьким чудесам, страшно заваливать свой разум лишь материальными богатствами и ложными ценностями. Однако каждый всё же, конечно, поймёт, что это только его выбор. Ничего не может измениться просто так.

Пройдут дни, дети вырастут, жизненные приоритеты поменяют свою направленность. Останется важным лишь вопрос о том, сможет ли кто-то и дальше всё так же наивно радоваться снегу и вызывать его мыслями и душевными стремлениями. Может, это всё – только несбыточные мечты?

самое тёмное и посветлей.vob

Посещать иные миры с помощью книг Паша ещё не мог в силу своего пятилетнего возраста и отсутствия как таковых бумажных носителей в доме, кроме обложек с голо-полуголыми детективными тётями, поэтому ему оставалось по вечерам смотреть в выпуклый экран старого телевизора со щёлкалкой. После семи – отбой. Так говорил папка, и приходилось слушаться. А именно: всматриваться из-за занавески втихую в какие-то модные в то время стрелялки и рукопашки. Таковы были телевизионные чёрно-белые с примесью зеленоватого будни, немного смутные, давившие ночным покрывалом и экранным светом неясного будущего. То ли дело магнитофонные кассеты скучными днями, наверняка оставлявшие ностальгические нотки в развивавшемся мозгике искусствомана. Там мужчина нахваливал какой-то союз и хиты, а потом фоновая песенка нахально угасала в первобытности темноты и косых дождей.

Как же хорошо после дождевой тучи. И как холодно. В это время я предпочитаю не слышать птиц, а ведь они всё равно поют.

Будущее представлялось неважнецким: рукопашки без стрелялок посещали дом в иные будни, когда приходила пора родителям учинить разборки. Тогда с плохо скрываемой звериной радостью часто упоминаемого тамбовского волка и будто бы необходимым пониманием дела отец залезал на мать и угощал её кулаками. Подъём! Поворот! И вот уже орущее навзрыд дерево-тополик Пашка пытается встать между батькой и маткой, чтобы они только его измельчили бытовыми недонкихотовскими мельницами. В своё время даже бабушка Маша, престарелая и средней толщины берёзка, пробовала мешать такой неспортивной борьбе, однако вихрь сметал и её, бойцовские повадки никого не щадили. Ещё и деньги у пенсионерки бывали нещадно отняты. Радиатор стал верным другом матери: такие близкие встречи её покорёженного лица с железными рёбрами делали физиономию кричавшей бойчихи цвета железа. Рёбра же батареи корёжиться не думали. Всё равно не успокаивало и это: родительница продолжала растравлять отцовский гнев ором Бей! Бей!, Пашин рёв не был слышен разве что только дальним соседям.

Я ж тебя убью и отсижу лучше, сука ты такая!

После, как правило, у дравшихся наступал какой-то постсадисткий секс. С самим словом садист мальчику довелось встретиться гораздо раньше, чем ему положено, однако его значение, к своему счастью, он узнал вовремя. Сам же интимный процесс осознавался Пашей только полуинтуитивно, другого вида крики ни к чему не обязывали его мысли. Только горочка песочка-отношения к этому накапливалась и получала статус чего-то запретного, бередившего душу при каждом намёке на стоны-вздохи-ахи-эхи в любой момент уже потом, будь то даже, например, в момент соития уже взрослого Стёпки с его первой женой в посленовогоднее утро прямо при Пашке.

Да уж, бурно у родителей, ничего не скажешь. Насилие процветает раффлезиями, Пашка с замызганными соплями рукавами живёт и не радуется (жизнь такова, маленький человек!), а в остальном всё сносно, всё как у людей, наверно. Так же грюкают дверьми, чтобы лучше показать свою силу после руганей, и такая же куча не мала грязи по углам.

Только бреют ли там своей жене при детях в других семьях – этого парнишка не знал. А знал ли, кто разлил на простыню как будто бы белки от яиц, что это за ватные комки с pussy jam, которые страшно-старшая Виолетта не смущалась хоть как-то демонстрировать? Да и не хотел пока узнавать, а то придётся рассказывать всем о девочке, которая ему что-то похожее показала ниже животика и просила никому не говорить. А Пашка не предатель и не трепач! Да?

Не знаю.

серебро и золото.aac

Хотя трепаться и материться, как подмастерье сапожника, Пашка иногда любил. Молчание тоже помогало. Вот, сидя возле печи на коленях папки, мальчишка мог без зазрения совести разрушать все постулаты человеческой анатомии. Может, и правда он вылез у матери из попы, если отец его смеётся серебристо-звонко и всё подтверждает? Угольки рассыпчато мозолят Паше тёмные глазки своим сиянием, в семье – мир и почти покой, если бы не заливистость гортанности главного кормильца. Надо же как-то познавать что-то вокруг, Пашка-то ведь точно не знает, откуда он вылезал. Желательно ему было бы остаться абортированным материалом, слизью, пудингом из крови, а не заливисто хохотать. Слёз-то и побоев из-за него гораздо больше бывало. Здравствуй, покатая идиллия. Проходи к столу, Павел сейчас тебе чаю нальёт, а чаинки выловит ситечком, чёрным, как его время. Он знает, что ты тут ненадолго: сегодня же родители могут до полусмерти друг друга поизбивать, а потом за солнцезащитностями очков прятаться даже в хмурую зиму. Посиди, погуляй, видишь, как выраженьице Пашкиного лица тебя умоляет? Мальчик хочет слышать на кухне что-то другое, а не только

ты миня уважаиш, браток? тагда давай па-сто-грамм.

Возымело ли действие золото-молчание? Оно работало немым упрёком миру, один такой сработал и в сугубо автобусные девяностые, когда в переполненном транспорте неизвестный дядька посадил на колени Пашку и сидел так до конечной. Что и говорить: льдинки на стекле сидящему кажутся повеселее, нежели стоящему и изнывающему от скуки. Надышанность людей ненавязчиво согревала, а белые стены городского завода с винным запахом яблок напоминали, что скоро мальчишка будет дома.

последний волшебный Новый год.djvu

Помнится, дядина кукла из-под ёлки постаралась навредить отношению Паши к празднику, однако всё обошлось. Два часа до застолья, блестят под фонарём снежинки. Эти ласковые холодные кусочки только и знают о блистании, а мать и её подруга (выглядит то ли тётей, то ли дядей) куда-то идут с непослушным мальчиком. Ребёнок знает, что его ждут печка, тепло, посеребрённые петушки на ветках и разрастающаяся, необъяснимая радость, неизвестно кем переданная и разбрызганная по всему пространству. Ну и куда без фольги с въевшимся в неё запахом шоколада? Какой-то Новый год. А где старый? Кто ему дал пинка? Ладно, стоит и так порадоваться, даже в садике по этому поводу много разговоров. Потом будет утренник, следует подготовиться, подучить стишок. С Пашиной хорошей памятью всё пройдёт на ура, и он получит… апельсин? Почему вон тому мальчику по имени Женя Дет-Марос подарил большую шоколадку, а ему – несчастный оранжевый фрукт цвета опилок из его дома? Это в его детской голове не укладывалось ни на какой из матрацев. Он не заплакал, побрёл после а-ля веселья по снежной кашице домой, запомнив навсегда именно этот случай, который снял покровы с необъяснимой волшебности обычного ежегодного обмана. Ещё одна жизненная настройка сработала успешно: это была поставлена птичка в пунктике там, где написано несправедливость. Пусть она и была маленькой, еле уловимой, для кого-то неважной и дурацкой, но самой запомнившейся для стихорассказчика Пашки. Новый год, иди к чёрту!

Хацу аписин и сакалатку!

мини-грехи.ppt

Нельзя сказать, что в Павлике не было чертёнка. Хотя бы самый никудышный, но был. Творил он порой не так чтобы уж и страшное что-то, но если тумаки за проделки бывали, то заслужил, значит.

Заядлым рыбаком мальчик отродясь не был. Заядло он только захлёстывался лесками с каким-то стариком, который так отменно рыбачил, что даже добычу эту потом приходилось разрезать, доставать из её потрохов крючок. Также начинавший рыбачок ловил мальков с помощью обрезанной пластиковой бутылки и великодушно скармливать их коту, без червя удочкой даже пробовал поймать. Рыбьи чёрные спинки побольше тоже иногда суетились в ёмкости. Не чурался Павлуша альтруизма вплоть до вырастания. И такое по наивности случалось. Пролитое ласковое солнце нещадно тогда слепило бликами, будто укоряло в хроническом раздолбайстве и отсутствии элементарного грузика ниже поплавка, а вода заступалась, бережно успокаивала своими маленькими пресными волнами бетонный выступ, на котором сидел Пашка-раздолбайчик. Ещё она одурительно пахла донной нежностью и предпраздничным холодком зачавшегося дня. Всё безрезультатно, озеро. Твои молчаливые жители не такие наивные, как одинокий малец с чешуёй на руках. Сматываем удочки и извилины!

На этом озере и первая смерть от руки разбойника произошла. А орудием был обломок кирпича, угодивший в так удачно плывшего утёнка. Пашка так и подсел от неожиданности. Зачем он в него попал? Зачем он вообще бросался? Мешал ему птенец, что ли? Страх и стыд унесли от греха подальше, но грех этот явно не смоется каким бы то ни было водоёмом. Это пацанёнок точно осознавал.

А что насчёт домика на дереве? В какой-то другой стране его можно делать, а у Паши такого жилища не будет? Как бы не так! Сгодится и прекрасно-развесистая верба, подружка дуба. Ей как раз в виде дубинки и лошадь понукали при Павлике, так и гнали, бедную, что есть мочи.

Прекрасно обустроившись в недооднокомнатности, мальчик запустил механизм своих интровертских черт характера, маховик безжалостно накручивал на себя падавшие вербные ветки и листья, а очаровывавшей силой ему служило озеро-река, протекавшее в двух метрах от места событий, которое раньше было значительно выше своих берегов, в нём вроде бы водились русалки. Ура! Паренёк теперь хозяин и всё может. Он тут всё обустроит наилучшим образом. Как папа или нет – непонятно, но это будет его своеобразный балкон. Может, такой же календарик с собакой будет висеть, как дóма, и вспоминаться именно воскресными лучистыми утрами.

Если представить жизнь в виде слайдов и вспомнить рассказы о времяпровождении его безусого папы Володи в майке с изображением какой-то птицы и надписью на нерусском, то получится однообразная, но при этом интересная презентация. Папкин-то балкон повидал гораздо больше людей, чем Пашкин возвышенный зелёный дом. Да и гости были необычными: все являлись девушками. Первый слайд – девушка на балконе, второй слайд – ещё одна. И далее по нарастающей. Зачем он их туда десятками перетаскал – это Павел уже потом узнал, а пока у него гостили только ветер и звуки машин, а также запах бензина, томивший и рвавший обоняние. Тут выйдет только один чертовски скучный и выхолощенный слайдик.

Чертёнок был ещё и алчным. Дитя хоть и знало, что творило, но не знало зачем: вытаскивание денежных купюр из-под носа в очередной раз пьяных родителей было опасно затягивавшим приключением, даже если потом опять наведывался ступор во время объяснений с перегарным отцом. Пасмурно свистевший в лицо день, последождевая освежавшая хмарь и петрикор не могли его ни в чём переубедить: денежки можно было выменять на что-то интересное, купить много жевачек или просто их отдать. Купюрки-то давались ему без труда и уже начинали спонсировать антиалкогольную кампанию его души.

сестрадания.xls

Вот и пришло время Паше побольше узнать о своей сестре Виолетте, тесно находившейся возле него за компанию на протяжении уже более полугода. Это сначала Виолетка была простым пищавшим комком в пелёнках. Потом-то стала требовательней, вроде бы как и внимание с какой бы то ни было любовью родителей отобрала у него, обычного и немного чертёнкового своего брата.

Вот, например, ей давали желток от сваренного яйца, а ему доставался невкусный белок. Конечно, хорошо, что ему хоть что-то давали, но ведь это нечестно. Всё было прекрасно до тех пор, пока Виолка не приобрела способность бегать за ним как привязанная. Вот тут уж можно было бы и таблицу какую-то составлять всех его прегрешений относительно сестры, ведь доставалось-то ей немало. Сейчас Павел Владимирович, проживший четверть жизни, не иначе как сильно сожалеет обо всём, а вот в бурные и жестокие детские времена такая жалость была наглухо забита рычавшей и дикой мстительностью-рудиментом непонятно за что.

Пункт первый. Велосипед. Пояснение. Пашка беззаботно катил велик по ямистой, недозаасфальтированной дороге, когда ножка сестры попала под спицу, а после набухла до значительных размеров. Примечание. Если бы вовремя не заметили, подволакивала бы сейчас его уже совершеннолетняя ближняя подруга детства свою ногу до конца дней, и всё равно ей было бы на ту приятную листву и на свою жизнь вообще.

Пункт второй. Молоток. Пояснение. Пашка опять беззаботно, но, стоит добавить, весело и с кряхтением колотил инструментом по леске, прибивая к ней грузик, как вдруг с невероятной точностью угодил в пальчик маленькой голубоглазой девочки, которая придерживала кусочек металла. Кара так и нависала, дамокловомечная: за синевшую частичку тела так выбили бы дух из мальца, что всё показалось бы потом до невозможности безболезненным или до удивлявшего ужаса наоборот. Однако всеспасавшая ложь и тут помогла. В бандитский синдикат вступила и госпожа Угроза, которая убедила Виолетту рассказать о вымышленной двери. Та, дескать, прищемила ей палец. Тучи рассеялись, луч солнца покосился на стёкла, которые закрепились не без помощи оранжевой замазки на окне коридора, всё обошлось, глазки остались голубыми. Примечание. Возможно, пальца вообще не стало бы в отличие от ноги. Но и он сохранился, как и Пашино сожаление о содеянном навсегда и даже более.

Пункт третий. Почти самый отвратный. Самый мерзкий впереди. Пояснение. Брат избивал сестру. Систематически и бессознательно. Вероятно, теория преемственности работала безотказно. Бедная, бедная сестрёнка Леточка. Беднее, чем у самого Достоевского из его девятнадцатого века, но что поделать. Стал созревать только двадцать первый век, глухой, настороженный, разраставшийся кустами вербы возле окосевшего забора. Примечание. Синяков и ушибов могло бы и не быть, если бы такие лихие парочки не плодили зверька Пашу и зверёчка Виолу, а застыли до утра в пьяной усталости и соплежуйстве.

все её уютности.swf

А вот тут хранился файлик, застывший и поставленный на паузу фрагментик из видеовоспоминаний Пашки. Хороший такой фрагмент, потому что захватывает жилище тёти Ани Головодержащей I. Первое, что всегда ударяло в голову и потом неизменно утягивало мальчика в воспоминания, – это дух сего дома. Будто смешались все одежды, люди, стены, и даже те громкие часы образовали единый и непрекращавшийся домашний запах теплоты, довольствия, радости. А ещё всё же лености. Может, примешалось и полублагородное туалетное амбре. Пожалуй, именно предпоследнее более всего чуял тогда уже полузверёк-паренёк, гостив по счастливой случайности у тёти. Праздностью были обданы бархатные шторы, фотообои с недосягаемыми тропическими водопадиками. Ковры и кровати, огромадные, роскошные для его детского ума, вызывали неподдельное восхищение.

Такая же искренняя и непомерная строгость возникала у родителей, когда они неотрывно следили за выходками своего малóго. Что ты вылупился? Ты что, голодный? Дома не ел? А ну сядь, а то сама посажу! Только домой придём… Последнее обещание уже нагоняло натруженную унылость, пятилетний прохвост вешал нос, глазки, губы, да что угодно, потому что знал, что его уже ждёт потом. Некому будет греть место в постели, чтоб оно не остыло, некому будет задавать вопросы обо всём. А тут люди такие добрые, весёлые, особенно Сашка. Эта виденная раз в жизни дальняя родственница в порыве игр может загнать под стол, вызвать всеобщий смех и различные стеснения, добавляя позже смелости. Кто она такая и почему ей Пашка бессознательно поверял свой досуг? Кто ж ответит! Ведь в родных стенах будут немного иные вопросы и не в пользу безболезненности.

– Оставьте его тут ночевать, – так пробует бороться за Пашу главная тётя его жизни.

– У него что, своего дома нет? – грубо обрываются нити вопросов от неглавной для него родительницы. Вот и весь сказ, гости милые и праздничные!

саморасширяющаяся мини-вселенная.bat

Россыпи воспоминаний об автобусе и белых стенах завода бесценны, они уводят Пашу в другие размышления о величинах просторов его жизни.

Эх, разлетись, пространство! Заполони меня, нетреклятая, такая нужная лиственная чума, чтобы я мог взлететь над солнечным великолепием и покрыться благими и отрезвляющими язвами на сознании. Широко зазмеилась эта река, ещё шире будто бы рассвирепела моя молодость, не глядя на какие бы то ни было преграды.

Жизнь предлагает четыре раза отдохнуть от проблем. Детство дунуло своей крыльчатостью и унеслось. Разве что юность сейчас положит руку на плечо и начнёт куститься в душé, пусть и бесплодно. После будут зрелость и старость, а там уж и бесконечный покой, ведущий в землю.

Прыгнуть бы, да нельзя: соцустановки. Взлететь бы, да не получится: соцстрахование. Всё смогу, всё остановлю для себя, буду в обеденном наслаждении куриться над этой задачливой простотой, пока не наступит пора уйти. Только сон и будет помощником в фантазийностях полётов, а на большее я не согласен: слишком человечно.

А вот город детства настолько велик, что приходится ехать на автобусе целых полчаса. Разве это не самое большое место на планетке? В нём есть всё, даже рынок, который не обойти просто так за день, вокзал, где потолок так возвысился, что никакой лестницы вверх, ведущей вниз, не хватит. Это сейчас, конечно, всё умудрилось зачем-то уменьшиться, пропала магия размаха. Нынче это родной и спокойный полугород-полудеревня, ничего в нём особенного, но всё до боли близкое, красивое и никакое не громадное. Дети против любых теоретизированных восприятий пространства, дорогие физики! Даже выключившийся и застеленный будто сам по себе телевизор у одной бабушки, у которой Павлик был в гостях, создавал эффект всемогущего и невидимого хозяина положения, владевшего всеми домами его знакомого мира.