Читать книгу Удалённый аккаунт - Алесса Ли - Страница 1

Заплетающимся языком она произносила нечто визуально напоминающее речь. Полагаю, она хотела, чтобы мы сочли ее ужасную дикцию результатом глубочайшего горя, однако я точно знала, что всему виной отсутствие зубов и злоупотребление алкоголем. К тому же, так сильно отечь, даже оплакивая родную дочь, нельзя, а характерный румянец, сравнимый только с макияжем участницы народного ансамбля на отчетном концерте, не оставлял сомнений в тяжелой зависимости. Красные бугристые щеки вздымались над худощавым телом женщины, они придавливали глаза снизу, а опухшие веки, как два валика, не позволяли им открыться даже наполовину.

Я достаточно давно знала Татьяну Михайловну. Мы познакомились на первом году моей совместной жизни с ее дочерью Ариной в детском доме семейного типа. По крайней мере, тогда мы были лишь соседками. Едва ли в родительском алкоголизме можно найти что-то хорошее, но именно этот порок во многом предопределил наши судьбы, положил начало дружбе и опозорил меня на всю школу.

Следует отметить, что в те годы охраной учебных заведений занимались щуплые старушки, которые сидели на входе за списанной партой и разгадывали кроссворды. Мимо них могли беспрепятственно пройти старшеклассники с пивом, сбежать в ларек стая голодных детей и проехать бродячий цирк вместе с надутым куполом. Главное – в сменной обуви.

В октябре 2013 года я и Арина уже жили в одной комнате около месяца, но разговаривали только пару раз. В роковой для меня день, после которого я на некоторое время получила повышение статуса до «изгой в квадрате», мы совершенно случайно шли из столовой в одно время, когда, прорвав нашу неприступную крепость, делегация разливухи «Чекушка» ворвалась в школьный коридор. Арина, осознав происходящее, густо покраснела и ускорила шаг. Я не могу осудить ее за это, ибо Татьяна Михайловна надела порванную на спине майку, – в народе “алкоголичку”, – задом наперед. Одно это, мягко говоря, смущало, и, если 25-летняя Арина тяжело бы вздохнула и помогла ей прикрыться, то для подростка вся ситуация сравнима с публичным раздеванием и поркой на площади.

И, да, я горжусь своим поступком, ведь за доли секунды осознав, что женщина уже несется в сторону моей будущей подруги и собирается упасть на колени, я перехватила ее за плечи, будто крепко обнимаю, и грубо потащила в сторону выхода.

– Мама, опять ты напилась… – громко бубнила я.

Охранница тетя Люба опомнилась, когда мы уже были недалеко от выхода. Хотя я и была килограмм на 25 крупнее истощенного тела на моих плечах, но ближе к выходу волочить эту сухощавую тушу становилось все труднее. Тетя Люба и физрук, возвращавшийся с перекура, вдвоем вытащили Татьяну Михайловну на первые ноябрьские морозы, а как мне стало известно позже, ее еще несколько раз выводили во время уроков и только после обещания вызвать полицию, она выполнила требование.

– Да, если бы у меня была такая мамаша, я бы тоже всем врала, что я сирота, – громко шептались мои одноклассники.

После этого мне придумали еще пару прозвищ. Но в детском доме я жила с куда менее воспитанными подростками, чем деревенские, поэтому особенно разницы не ощутила.

О случившемся сразу сообщили нашим опекунам.

– Акылай, – Светлана Алексеевна, как и в любой другой день, встретила меня на кухне – ей приходилось постоянно готовить, чтобы прокормить всю ораву приемышей, – мне звонили из школы, сказали, что приходила твоя мать сегодня.

Она, говоря это, чувствовала себя так же глупо, как и я.

– Провела спиритический сеанс во время обеда, – я села за обеденный стол на скамейку, перетянутую искусственной кожей. – Это мать Арины была.

– Так я и думала. Ты поступила правильно, – она развернулась ко мне, вытирая руки об фартук, – прикрыла подругу. Но если тебя будут из-за этого обижать, не молчи и сразу звони мне, хорошо?

Светлана Алексеевна осталась для меня лучшим примером педагога, хотя, исходя из наших редких бесед, соответствующего образования у нее было. До открытия детского дома семейного типа она работала поваром-кондитером, даже некогда известным в наших краях, – и много лет спустя иногда перед праздниками у нее заказывали торты, но предпочтения она отдавала, конечно, нам. На праздники мы не оставались без сладкого. А на кухне лежала записная книжка, куда она записывала любимые изделия воспитанников и готовила их на дни рождения. Для меня это был торт «ежик» – большое пирожное «картошка», покрытое жирным кремом и посыпкой в виде звездочек.

Наша «приемная мама» никогда на нас не кричала: градус воспитания снижался соответственно возрасту подопечных. Старших, – в то время 14-летнюю меня и 16-летнюю Арину, – практически не трогали, нам давали много самостоятельности и свободы, чем мы порой злоупотребляли, но, наверное, именно благодаря такому подходу мы не попали во что-то по-настоящему страшное. Самое страшное, что могло бы произойти, случилось спустя много лет и именно по этому поводу мы собрались в поминальном кафе.

Светлане Алексеевне и Семену Ивановичу, – ее мужу, – как настоящим родителям полагались места в самом центре зала. Они почти все время молчали, и их горе было намного тише страданий биологической матери Арины, которая незаслуженно сидела рядом с ними. И пока Татьяна раскачивалась и верещала, они только пару раз поднимали глаза, смотря на фотографию погибшей воспитанницы, а затем встречались взглядом со мной.

-Моя Ариночка! – воскликнула Татьяна Михайловна и, едва не завалившись назад, залпом опустошила граненый стакан с водкой. – Как же я теперь без тебя?

– Как и последние 12 лет, – прошептала я.

Каждая секунда там пронзала меня насквозь – помимо боли я ощущала собственный пульс в висках и шее. На мою руку опустилась влажная ладонь, из-за чего я вздрогнула. Это была Энже. Ее пальцы обхватили мои, давая почувствовать присутствие, ощутить хоть что-то. Если смерть и имела что-то подобное характеру человека, то определенно была жестока и высокомерна. Татьяна Михайловна будто стала марионеткой в ее руках, с помощью которой разыгрывался спектакль, чтобы посмеяться надо мной. Смерть ли жизнь – они неразделимы, две лучшие подружки, семиклассницы, выбравшие меня в качестве жертвы. Жизнь забрала у меня все, кинула подачку на 9 лет, а теперь они и ее отобрали у меня, как у голодного последние крошки хлеба.

– Я должна была умереть раньше, – шептала я, ощущая, как сжимается ладонь Энже, – я не хочу здесь быть, я не хочу это чувствовать, я должна была умереть.

– Не оставляй меня, – ответила она едва слышно, на выдохе.

В день, когда я сорвала первый на моей памяти концерт Татьяны Михайловны, Арина вернулась достаточно поздно. Наверняка гуляла с друзьями-старшеклассниками. Я услышала шаги по скрипучей лестнице задолго до того, как наша фанерная дверь открылась. Арина аккуратно бросила свою сумочку из кожзама, которая износилась всего за пару месяцев учебного года, и застыла в центре комнаты. Я оторвалась от своей подростковой книги, чье название теперь стыдно произносить, и подняла на нее взгляд:

– Привет.

– Привет, – мы жили вместе на последнем этаже с августа, но полноценно поздоровались впервые. – Ты давно пришла?

Я удивилась столь глупому вопросу.

– Я тут с августа живу.

– Да, я помню, – я слышала в ее голосе легкое раздражение, – ты ела? Будешь?

Она кинула мне на кровать пачку чипсов со вкусом краба, ставя перед фактом – я не могла уже оказаться. Я думала, что едой благодарность и закончится, да и не ожидала от нее даже этого. Мы росли в одном доме, жили в одной комнате, но являлись абсолютными противоположностями: она – миниатюрная брюнетка с красивым смуглым личиком, стильная в условиях ограниченного выбора, популярная в школе настолько, что о ней ходили слухи повышенной пошлости, какие могли придумать только подростки поселка городского типа и только по особому поводу. А я – чуток повыше, намного крупнее, невнятной расы, из-за чего меня просто нарекли «чуркой», скучная. Или «закрытая» – так писали в моей характеристике.

Постепенно мы стали вместе ходить после школы домой, затем она привела меня в свою компанию, от которой мы вдвоем откололись.

Вероятно, мое лицо опухло почти так же, как и у матери Арины. Передо мной тоже стояла стопка, но, глядя на нее, я чувствовала только отвращение, будто если выпью тотчас превращусь в Татьяну Михайловну. Я отвернулась от водки так, что, заметив это, Энже убрала со стола весь алкоголь, а наши общие с Ариной друзья последовали ее примеру. Неизвестным мне образом, мать Арины заметила это и кривой походкой направилась к нашему столу. Я ощутила, что Энже напряглась и снова сжала мою руку.

– Акылаюшка, – еле выговорила она, как скороговорку, – выпей за упокой души нашей Ариши.

Она подсунула мне почти под нос свой стакан. Меня обдало резким запахом спирта, немытого тела и въевшегося в кожу табака. Неосознанно я ударила ее по руке с такой силой, что стакан улетел в стену с имитацией кирпича и упал на кафель, разлетевшись на осколки. Все присутствующие обернулись и на пару секунд, пока я сверлила злым взглядом мать лучшей подруги, повисла тишина. Мне хотелось ударить ее по лицу. Я досчитала до пяти и раздражение потихоньку спало, но когда она причмокнула губами и снова собралась говорить, я выкрикнула ей в лицо:

– Заткнись! Пошла ты к черту, алкашка! Арина для тебя лишь повод нажраться.

Я не сдержалась и толкнула ладонями в плечи. Мой стул опрокинулся, когда я встала. Уходя, из-за пелены слез я смогла только заметить то, как Энже ставит все на место и что-то неловко говорит присутствующим. Она извинилась – догадалась я и снова разозлилась. Идя по узкой лестнице из цокольного этажа, где располагался ресторан “Алые паруса”, я думала о том, как выскажу все Энже. Что ей не следовало извиняться перед этими отбросами, которые пришли побухать и едва ли знали, кого поминают. Но когда она вышла вслед за мной, растерянная и напряженная, я не смогла ничего сказать.

Первым порывом было скрыться во дворах, чтобы не встретиться с мамашей Арины, которая вполне могла погнаться за нами.

– Почему ее вообще пригласили? – спросила я у фонаря, ведь Энже, не поспевая за мной, шла следом.

– Она ее мать.

– И что? – я развернулась, и мы чуть не столкнулись лбами. – Она инкубатор! Как Светлана Алексеевна вообще могла ее пригласить? Она же знала, что эта тварь придет только ради поминальной водки.

– Так правильно, Акылай, – Энже легко выдерживала мой взгляд. – Все-таки Арина прожила с ней 13 лет, и, думаю, была ей хоть немного, но дорога.

– В гробу я таких матерей видала.

Я снова развернулась, держа курс в наш жилой комплекс, где я и Арина проживали до переезда в Москву. Накрапывал небольшой дождь, капли, похожие скорее на брызги, из-за ветра летели мне прямо в лицо, оседая на коже, будто я вспотела. Всю дорогу меня не оставляли мысли о похоронах. Вернее, я перебирала причины ненавидеть Татьяну и собственные претензии к нашим опекунам. Они, как никто другой, знали об отношениях Арины с матерью, и все равно решили, что она должна присутствовать.

Если не нравится, то сама бы занималась организацией и пригласила бы тех, кого считаешь нужным – пронеслось у меня в голове. Но если бы это делала я, то не пригласила бы вообще никого. Ни опекунов, ни мамашу ее, только сама бы пришла и Энже привела. Потому что не было у Арины никого, кто так же бескорыстно ее любил, как я. Светлана Алексеевна и Семен Иванович хорошо к нам относились, но то была их работа и не более. Из хорошего, что сделала Татьяна Михайловна – родила ее. А после только ширялась, а когда ее лишили родительских прав, выманивала у Арины деньги на дозу и бухло.

За торговым центром “Севен” уже виднелись крыши нашего ЖК, построенного на окраине среди избушек, доживающих свой век. Построили эти картонные коробки по заказу государства, чтобы поселить туда выпускников детских домов, и иронично назвали “Светлое будущее”. В народе это называют сиротским гетто, а я считаю помойкой. Мусоркой для мусора в масштабах человечества, куда таких, как мы, сбывают, чтобы под ногами не мешались. Но бак переполнен, и все отбросы, неприспособленные к жизни, лезут в мир “нормальных” людей. А чего ожидать? Такие, как мы растут в клетке, ничего о реальном мире не зная. Везет тем, кто попадает хотя бы в детские дома семейного типа, как я и Арина. Не было такого, как в фильмах показывают, что сироток забрали великодушные мама и папа, и все счастливы в новой семье. Это маленький конвейер с детскими душами, но не на 150 человек, а только 5-10 “братьев” и “сестер”.

Наш двор за год не изменился – загаженная детская площадка для малолетних матерей и их детишек так же устлана зелеными и коричневыми бутылками из двух алкомаркетов, расположенных друг напротив друга. Этих магазинов воткнули в два дома из трех и если бы могли, то открыли бы больше, и они никогда бы не разорились. Район сам по себе мрачный и неблагополучный, но в “Светлом будущем” будто бы краски выцветали быстрее.

В мою квартиру в 13-ом доме мы заходить не стали, там все равно ничего не было. Буквально, голые стены, унитаз и поддон для душа. Я взяла с собой ключи от квартиры Арины, где мы и жили вдвоем. Жилье распределили в один год, когда достроили, но по причине нашей разницы в возрасте она въехала туда раньше. А я, когда мне исполнилось 18 лет, переехала к ней. Я тяжело переживала нашу разлуку, которая продлилась всего 2 года, что для 16-летней казалось вечностью. И оставаться в опекунском доме одной мне было невыносимо, но подселять на место Арины кого-то я отказалась. Мне не нужна была замена, мне нужна была только Арина.

Мы поднялись на 6 этаж, открыли дверь, которую чудом не вскрыли открывалкой для консервных банок за это время. Свет включать не стали, хватало рассеянных лучей солнца, проникающих через окна без штор. Особой трагичности добавило бы наличие совместных фото на стенах и тумбах, чтобы я поглаживала их кончиками пальцев и лила слезы, но ничего такого в нашей квартире никогда не было. Лежал матрас на полу, на кухне так и остались расставленными кастрюли и пара тарелок, но только потому, что мы не смогли забрать их с собой в Москву.

Даже пустота напоминала мне о ней. Я ухватилась за сломанную ручку двери балкона, она с трудом поддалась и я вышла, ощущая легкое присутствие себя в прошлом. Скрип пола под ногами, тихие шаги и шуршание одежды позади – если закрыть глаза, то на секунду можно представить, что мне 19 лет и мы, досмотрев серию какого-то шоу, выходим с Ариной покурить. Осознание, что Арины нет уже четыре дня, и я на балконе с Энже, резало изнутри. Открыв пластиковое окно, я выудила из кармана пачку сигарет и привычно протянула одну Энже.

– Я не знаю, как дальше жить, – призналась я, разглядывая свои грязные кроссовки.

Говорила ли я о финансовой стороне вопроса или же о собственном моральном состоянии, не знаю. Ни с той, ни с другой стороны, я не видела выхода. Зря я, наверное, впустила в свою жизнь Арину, ведь теперь, когда она умерла, я, замкнувшая на ней мир, не знала, как и куда идти дальше. Со мной, вблизи, оставалась только Энже, появившаяся в моей жизни относительно недавно и абсолютно случайно. А я покосилась на нее, и в моей голове пронеслось – а вдруг она тоже умрет? А потом – не ищу ли я уже замену?

– Не думай об этом, – Энже сбросила пепел, проверила подушечкой пальцев окурок и сунула его в карман. – Ответ найдется позже, а сейчас нужно возвращаться.

Возвращаться, будто есть куда.

– Я не хочу, – я последовала ее примеру и не стала кидать фильтр от сигареты вниз, – для чего?

– А для чего тебе оставаться здесь?

Пару часов спустя, я уже разглядывала родной город из окна «Ласточки». Обычно поездки в этих сравнительно комфортных поездах сопровождались трепетом сердца и ожиданием скорой встречи: я и Арина до переезда раз в месяц ездили в Москву – она к своему парню Елисею, а я – к Энже. Но вечером 25 сентября 2022 года, глядя на искаженные из-за дождевых капель огни высоких зданий, я не ощущала радости. Хотелось, чтобы состав скорее тронулся, увез меня, сбежать и никогда больше не возвращаться в Нижний Новгород, где каждый закоулок напоминал об Арине.

Узнав дату похорон, Энже купила билеты буквально в день отправления, поэтому выбрать места не удалось – я сидела посередине, Энже у прохода, а напротив нас какой-то мужчина раскинул свои ноги, будто сидит в массажном кресле.

Люди вокруг разговаривали. Я редко нахожусь в общественном месте без наушников, поэтому слушать монотонный шелест голосов было непривычно. Впрочем, атмосфера подходила событию – я редко посещала похороны лучших друзей. И больше бывать на таких мероприятиях не планировала, пообещав сделать все, чтобы этого не случилось.

Как жить дальше? – только и крутилось у меня в голове, а от осознания, что через пять-шесть часов я вернусь домой одна, межреберные мышцы сводило, будто спазмом мое тело хотело меня задушить.

– Может, вам принести воды? – милая проводница в юбке-карандаш склонилась к нам.

Вместо меня ответила Энже. Краем глаза я заметила, что ее лицо тоже красное.

– Будьте добры, два латте. У вас есть сиропы кокос и лаванда?

Я продолжала смотреть в одну точку – поверх мужчины с длинными ногами. В рюкзаке, который я разместила под сиденьем, лежала книга, но за все поездку ее час так и не настал. Стратегическое значение этого сборника в том, чтобы отогнать лишние мысли, ненадолго пожить другой жизнью. А с 21 сентября я едва ли могла выбраться из ямы, которую не перекрывали ни музыка, ни чтение. Перед глазами стояло лицо Арины – до этого дня живое, а теперь усыпанное белыми тряпками и цветами.

– Акы, – Энже вложила мне в руку горячий стаканчик и мое недовольство немного меня отвлекло.

Любой кофе в “Ласточке” – это оскорбление напитков в целом. Водянистый кипяток темного цвета, разбавленный дешевыми порционными сливками. Даже растворимый, какой мы пили утром, днем и вечером на вкус был лучше. Что уж там, кофе в моем офисе, который я пила ради того, чтобы просто не уснуть, чей горький вкус не перебивался сахаром, нравился мне больше.

– Скоро приедем, – сообщила Энже, – ты… домой поедешь?

– Разве мне есть куда еще ехать?

– Я тут подумала, – она неловко отвела взгляд в сторону коридора, где был туалет, – хочешь переехать ко мне?

Горячий напиток обжег мне язык.

– Моя квартира находится немного дальше от Красногорска, но там буквально плюс 10 минут на МЦД. По поводу денег не волнуйся, живи… просто живи.

Она не впервые предлагает мне жить с ней. Когда мы впервые встретились еще в Нижнем Новгороде, я, узнав, что у нее есть квартира в Москве, выдала фразу более обескураживающую, чем это предложение:

– Богатая тетенька татарка, хотите я стану вашей содержанкой?

Когда мы прощались, она пообещала постелить мне в коридоре. Конечно, у богатой тетушки татарки, – она на 5 лет старше, – оказалась квартира не в самой Москве, а в подмосковном Нахабино. Впрочем, оба предложения были шутками, на которых выросло наше общение.

– Это неправильно, – у меня даже высохли слезы, а на щеках ощущалась стянутость, – и неудобно.

– Неудобно спать на потолке.

– Одеяло падает.

Мы измученно улыбнулись друг другу. Чтобы увильнуть от ответа, я стала медленно пить кофе, периодически дуя на пластиковую крышку.

– Так что?

– Что?

– Акылай, я серьезно, – Энже развернулась ко мне, вынуждая меня сделать также и не прятать глаза. – Сколько ваша квартира стоит? Тысяч 30, а зарплата у тебя всего полтинник. К тому же, столько денег ушло на поездку, ты как за аренду платить будешь?

Будь на ее месте кто-либо другой, то я бы огрызнулась, какое ему или ей вообще дело до моего финансового состояния. Но это была Энже – самый добрый и понимающий человек. Арине она тоже нравилась, потому что таких, как Энже, не любить нельзя. “Как корабль назовешь, так он и поплывет” – говорила Арина, когда мы наконец выяснили, что значит это причудливое татарское имя – Жемчужина. И если мир – это океан, то все вокруг мерзкие моллюски, а Энже – не меньше, чем бриллиант. Поговорка Арины работала со всеми, кроме меня. “Умная луна” – это не обо мне, я скорее тупорылый космический мусор. Наверняка, дело в том, что мое имя должно было быть другим.

– Пожалуйста, переезжай ко мне.

– Ты буквально просишь меня жить в твоем доме бесплатно, хотя должно быть наоборот. Спасибо тебе, я… я буду жить с тобой, – я еще сомневалась, но открыто отказать ей не могла.

Поезд прибыл в Москву глубоким вечером. На МЦК можно пройти через здание Восточного вокзала, но я настояла на том, чтобы выйти на улицу. С предвкушением я вытащила пачку сигарет и зажигалку. Конечно, можно было покурить и на перроне, ожидая электричку на “кольце”, но я не люблю нарушать правила. По крайней мере, так грубо, потому как ступеньки вокзала тоже не предназначены для курильщиков.

Приближалась середина осени, поэтому темнело рано и сильно, из-за чего оранжевый свет фонарей становился особенно густым. Весной и летом ночи светлее, а зимой снег преломляет и рассеивает лучи. Прохладный ветер задувал в рукава и за шиворот, раскуривая сигарету без моего участия.

– Сразу поедем домой или ты хочешь заехать, – она безуспешно попыталась подобрать подходящее слово, – домой?

– Домой.

Мы снова улыбнулись, глядя перед собой.

– Надо заехать хотя бы за пропуском, утром будет лень.

На меня обрушилось осознание, что буквально через 6 часов мне уже необходимо выезжать на работу. А работала я без преувеличений в Аду. Мой начальник – настоящий Сатана и очень этим гордился.

Пошел мелкий дождь, когда мы снова скрылись за прозрачными дверями вокзала и снова сели в “Ласточку”, ходившую в пределах Москвы. Ехали снова молча, будто я, улучив момент посидеть у окна, никак не могла насмотреться в него. От Локомотива до Стрешнево в окнах мелькали оранжевые и белые огни, а в дороге на МЦД их становилось все меньше.

Первая остановка – Красногорская, неподалеку мы снимали однокомнатную квартиру. Оглядываясь на наш район, где я будто не была уже долгие годы, мне показалось, что он изменился. Было слишком тихо и темно, однако это могло быть связано с тем, что главный источник шума несколько часов назад сгорел в печи крематория. Каждый день после работы мы шли домой вдвоем и никогда в тишине, или я красочно жаловалась на начальника-самодура, или Арина на покупателей-неадекватов. Теперь же слабо освещенные улицы казались пугающими, холодными и враждебными, а в темных закоулках застыли тени. Однако, вглядываясь туда, я подумала, что и они грустно склонили головы.

Наш подъезд не менялся и пах затхлостью, как и в день, когда мы пришли смотреть квартиру. Мы искали ее достаточно долго, везде что-то нам не подходило. Вернее сказать, везде не подходили мы. Во-первых, повсюду требовали залог, порой в размере двух месяцев аренды. Во-вторых, многократно мы спотыкались о фразу “только славянам” – причем славянином нужно быть и внутри, и снаружи, и по документам.

– Когда мы приехали смотреть квартиру, – я прервала молчание в лифте, – хозяйка подумала, что Акылай – это Арина.

– Я бы тоже так подумала. Кстати, почему так?

– Почему меня зовут Акылай или почему Арину зо.. звали Ариной?

– И то, и другое.

– Ну, мать Арины, видимо, родила ее от какого-нибудь азербайджанца, не знала, от какого именно, поэтому дала ей свои фамилию и отчество, – перед железной дверью я нащупала в кармане две связки ключей, но достала именно свою, хотя лежала она глубже. – Как мне рассказывала воспитательница, а ей рассказал кто-то еще, меня нашли в подъезде в Автозаводском районе. Отнесли в ближайшее отделение милиции и на дежурстве был Акай Акаев, который и отнес меня в больницу. Когда оформляли, как подкидыша, его спросили, как он хочет назвать. Так была бы какая-нибудь Маша Подъездкина или Катя Кукушкина.

В квартире тоже оказалось непривычно тихо. На кухонном столе с зеленой клеенкой так и остались немытые чашки. Вещи валялись по полу, кровать не заправлена, а вокруг нее на полу стояли тарелки и стаканы. Из-под балконной двери дул легкий сквозняк. Я не стала зажигать свет. Оставив Энже в коридоре, я быстро собрала какие-то тряпки с пола, выбрала из них немного чистой одежды, схватила со стола пропуск и вернулась к входной двери. Перед выходом заглянула в ванную за зубной щеткой, а там одиноко висела на пластиковых плечиках джинсовая курточка Арины. За сутки до смерти, она облилась пивом, и всю одежду пришлось постирать. Утром 21 сентября Арина убрала все высохшие вещи, а джинсовку почему-то оставила.

В лифте я извинилась перед Энже и вместо первого этажа, нажала на девятый. Она не стала задавать вопросы, видимо, все поняла. Или безоговорочно принимала.

На крыше нашего дома тоже почти ничего не изменилось, только тишина резала по ушам. Я и подумать не могла, что однажды захочу заглушить тишину. Мой взгляд упал на две пустые бутылки, брошенные у края, где мы обычно сидели. Это наши. Я взглянула на время – час ночи. Значит, почти неделю назад мы допили наше дешевое фруктовое пиво и, оставив мусор, ушли поспать пару часов перед работой. Стекло тускло поблескивало в свете луны, оно было свидетелем нашей последней посиделки на крыше, а следующим вечером, незадолго до полуночи, Арина погибла.

Меня снова потянуло к земле, ноги подкашивались, как во время похорон. Я не выдержала и упала на колени прямо там, но вопреки моим ожиданиям Энже не стала пытаться меня поднять. Она стояла позади, наверняка склонив голову, став с теми бутылками вторым безмолвным свидетелем маленькой драмы.

Она умрет, – пронеслось у меня в голове, – Энже тоже умрет и оставит меня одну. Они все умрут, и я останусь одна – только и могла думать я. Стоило усилий подавить порыв сбежать, отчасти потому, что бежать мне некуда. Обратно в квартиру, где мы жили с Ариной? Исключено, оттуда я тоже хочу убежать. Я не хочу находиться ни в ушедшем прошлом, ни в настоящем, которое непременно тоже уйдёт.

– Пойдем, – я поднялась с колен, и первая спустилась в люк.

Меня разбудил рев будильника в 5 часов утра. В крошечной студии Энже мест для сна было немного, поэтому мы вдвоем уместились на полуторном матрасе, и она уступила мне место у стены. С первым же звонком телефона я не слишком аккуратно поднялась. Вставать по утрам с высоты кровати оказалось куда проще, чем соскребать себя с пола без единой точки опоры. Добрую четверть квартиры занимала ванная комната, совмещенная с туалетом. Из отражения в маленьком круглом зеркале на меня смотрело безобразное опухшее лицо с красными глазами.

Проклиная того, кто придумал работать с восьми утра, я начала свой путь до работы с четырьмя пересадками. Сначала на такси до станции МЦД, затем на электричке до Волоколамской, там пересадка на метро до Молодежной и оттуда на маршрутке до растащенного на склады бывшего главного здания завода “Электрощит”. Я каждое утро приезжала раньше начала рабочего дня, в такое время там даже охранники еще не сменялись.

– Доброе утро, – поприветствовал меня самый молодой охранник из штата, – вы как всегда рано.

– Доброе, а вы как всегда здесь, – я постаралась ему улыбнуться, но, кажется, получился вымученный оскал.

Я приложила карту к терминалу на автомате со съедобной ерундой. Спустя привычную сотню попыток связи с банком, наконец закрутилась пружина с венскими вафлями. Сначала упаковка остановилась на своей линии и, как мне показалось, снова застряла, и это грозило тем, что завтрак обойдется мне не в 70 рублей, а в 140. Но, видимо, эту ошибку исправили и моя покупка полетела вниз, прямо к нише, откуда я должна ее достать. В полете, приняв горизонтальное положение, прямо под нижним рядом с жестяным банками, вафли застряли. Первым порывом было пнуть гнусную машину, но я постеснялась. Ухватившись обеими руками за корпус, я хотела ее потрясти, но автомат был слишком тяжелым.

– Забулдыга, -я не сдержалась и все-таки пнула его.

– Опять зажал?

– Ага.

Завтрак обошелся мне в 240 рублей, потому что застрявшие вафли пришлось сбивать банкой энергетика. Радовало только то, что упаковка застряла не под напитком “без сахара” со вкусом мыльной воды и ароматом гнили.

Наш убогий офис располагался на втором этаже. От «офиса» там были только четыре стола из отходов от опилок, в остальном же помещение имело вид и суть складского нелегального производства колес для ЗОЖников. Знали бы они, что за “стильной” (по меркам начала 90-х) этикеткой “ЛордЛаб” скрывается сомнительное сырье, по которому бегают тараканы и мыши, то тут же купили бы по пачке сигарет. Кто в этой конторе лорд понять нетрудно – самомнения у хозяина больше, чем ума.

За пластиковыми дверями уже горел свет. Меня опередила Марина – упаковщица лет сорока, напоминавшая мне паучиху с тонкими ногами и округлым брюшком.

– Доброе утро, Акылай! – крикнула она, даже не выглянув.

Пока я изучала свое рабочее место, оставленное неопытными сменщиками, время подходило к восьми утра. Без пяти минут пришел Паша, – менеджер, по здешним мерками самый опытный, – с опозданием в минуту появился его стажер Костя. Последней пришла рекордсменка по “проспала”, “не услышала будильник” и “встала в пробку” Катя, которая жила в пятнадцати минутах ходьбы от офиса.

Моя должность считалась проклятой, хотя мне кажется, что на все это место вместе с его хозяином навели порчу бывшие сотрудники, число которых подходило к пяти десяткам. Костя раньше стажировался у меня – в кладовщики, но освоиться ему не удалось и, потеряв всякую надежду, я отдала его Павлу. Мой коллега-старожил традиционно донашивал за мной сменщиков. Со мной прижился Дима, но ему навешали кучу дополнительных дел и подарили надежду на проценты от продаж (наивный мой Дмитрий), поэтому мне досталась новая чистая душа – 30-летняя Кристина. И вчера у нее была первая самостоятельная вечерняя смена, плодами которой я наслаждалась тем утром.

– Что вы будете делать, если я умру? – ворчала я, вручную разбирая сотню посылок.

– “Если” или “когда”? – уточнил Паша.

Кристина умудрилась собрать заказы с плановой отгрузкой в мае 2021 года, но это не было самым страшным. Висели просроченные заказы с крайней датой отправки 26 сентября, одно срочное отправление, а в составе посылок из интернет-магазина я вовсе не была уверена, так как это единственная платформа, куда мы собирали товар самостоятельно.

Когда я узнала, что новая сотрудница не вчера окончила школу, то обрадовалась. Взрослый человек, с каким-никаким опытом! Воодушевления хватило до первого вопроса:

– Надо сначала собирать в личном кабинете, а потом в программе “Наш Склад”? – и это после часовой лекции, где я наглядно показывала и объясняла, что заказы автоматически выгружаются из одного в другое.

Впрочем, такие вопросы в первый день относительная норма, но каждый день в течение двух недель каждое утро у нас начиналось так, будто она все впервые видит. Удивительно, что она ни разу не переспросила мое имя. Иногда я просто смотрела со стороны за ее хаотичными попытками что-то вспомнить, чего ей не удавалось даже с подробными конспектами на руках, и думала – боже, кто тебе дал права на управление автомобилем?

Как человек она нравилась мне больше, чем сотрудник. Да, простая, как кочерга, но совершенно беззлобная.

Незадолго до моего отъезда обнаружилось, что когда меня нет рядом, Кристина худо-бедно справляется. Из чего последовало два вывода:

– Ты ее пугаешь, – сказал Дима, – в твой выходной оставим ее в первую смену, пусть учится в полевых условиях.

Как меня уговорили на столь отчаянный шаг – не знаю. Наверное, разбитая гибелью Арины, я не могла думать ни о чем, кроме похорон, а потому согласилась. Однако, прощание прошло, гроб и останки сгорели, а работа осталась. А предугадать, когда в дверях появится Сатана всея предприятия, было вовсе невозможно – он всегда приходил в разное время. Наверняка специально приезжал в разное время, чтобы нас подловить. Шевченко Евгений Никитич, – лорд незаконных и опасных для здоровья БАДов, – кажется, приходил на работу и платил нам зарплаты, чтобы доминировать и унижать. И штрафовать. За месяц до моего устройства он составил шедевральный свод санкций, какого я в жизни не видела.

Первый пункт с горем пополам покажется нормальным:

“Прогул – невыход на работу без справки от врача карается суммой в размере двух смен, которая может быть увеличена на усмотрение руководителя”

Второй бьет, чтобы не расслаблялись:

“Отсутствие ответа на вопрос руководителя в течение 15 минут – 300 рублей, штраф может быть увеличен на усмотрение руководителя”

Третий обескураживает:

“Без логического завершения диалога”, но рядом есть пояснение (авторские пунктуация и формулировка сохранены) “когда решается какой-то вопрос и что-то нужно сделать, то нужно добиться четкого понимания в диалоге что и кто должен сделать – штраф 500 рублей, может быть увеличен на усмотрение руководителя”

Далее абсурдность идет на спад, но очень медленно:

“Поставил перед фактом. Задача просрочена и руководителю не было отправлено сообщение об этом минимум за 30 минут – штраф 500 рублей, может быть увеличен на усмотрение руководителя”

И последний, но не по глупости:

“Неверный товар. Отгрузили неверный товар – штраф стоимость товара умноженная на два – вычитается из зарплаты каждого кладовщика, менеджера и фасовщиков, даже тех, кого не было на смене. Один член команды подводит – стучите на него, выживайте, гоните в шею”

На это могу только сказать, что дуракам закон не писан. Особенно трудовой кодекс, а о нормах на производствах и говорить нечего.

– Я откуда омегу-3 должна высрать? – в своей манере Марина бросила сборочный лист мне на стол.

– Сейчас найдем, – я встретилась взглядом с Пашей и кивнула, – кто пересвязывал вчера таблицы?

Он указал глазами на Костю. Пересвязка таблиц – это, грубо говоря, ручное выставление остатков товара на маркетплейсах. В то же время этим занимается сервис-посредник, но по неизвестной, наверное, никому причине менеджеры ежедневно вносят исправления самостоятельно.

Фразой “откуда должна высрать” Марина хотела сказать, что у нас на производстве нет необходимого сырья. Я глянула на время – успеем.

“Доброе утро! Заказали Омегу-3 нашего производства, нужно перекупить” – написала я в отдел по закупкам. Так мы поступали нередко – брали капсулы из баночки дешевого производителя, перекладывали в нашу тару и отправляли покупателю. Конечно, я бы сама так поступать не стала, такое распоряжение Лорда Сатаны. Я бы это место вообще закрыла, если честно.

– Я заберу принтер? – спросила я у Марины, когда мне надоело постоянно вставать с места, чтобы оторвать ленту со стикерами.

Лорд Евгений еще и большой любитель перестановок, поэтому я не удивлялась никаким, даже самым глупым перемещениям. Я достаточно его расписала, но важное упомянуть забыла – реже всех он орал именно на меня. В мою сторону он только время от времени заводил свою шарманку про призрачный KPI – ключевые показатели эффективности. Если выражаться проще, то я должна была заняться продвижением одного из аккаунтов на маркетплейсах, повышать продажи, и когда сумма продаж достигла бы заданной им планки, то к моему окладу добавилось бы еще пять тысяч рублей. А призрачный этот “кипиай” потому, что предыдущий кладовщик добил крупную сумму выручки, но Лорд ему не выплатил и половины того, что обещал. И тогда Николай, – тот самый сотрудник, – уволился. Остальные просто не успевали доработать, так как в среднем в этой конторке держатся не более двух-трех месяцев, и каждый раз находится причина для увольнения.

– …чего ты глазенками своими хлопаешь? Я русским языком тебе сказала, – я отвлеклась от заполнения документов на ругань Марины, – нам не хватит пакетов!

Марина резко развернулась от стола Кати и через плечо добавила, что ей плевать, как та будет исправлять свою ошибку. Ожидаемо, с втянутой шеей и мокрыми глазами Катя, – в 23 года я ощущала себя эдакой мамой для людей на 10 лет старше себя, – подошла ко мне и скромно подергала за рукав, а в глазах читались ужас и надежда.

– Мы можем как-то сделать так, чтобы курьер сегодня привез пакеты?

– Сегодня у наших много точек, заказывай доставку на стороннем сервисе.

Старожила у нас было два – Паша, работающий целых полгода, Марина четыре месяца и я три. Остальные – слепые котята.

– Кать, не переживай так, – тихо сказала я, подойдя к ее столу, – все решаемо.

– Он меня уволит, – она едва не тряслась, вся раскраснелась, – ты знаешь что в выходные произошло?

Похороны моей подруги – подумала я.

– Он сказал заказать пылесос, я ему скинула несколько вариантов, но он не ответил… и я не заказала. А вчера он психанул и заказал сам.

– Типичная история, – махнула я рукой, – не бери в голову.

Лорд явился к полудню с огромной сумкой из спортивного зала наперевес. Он вошел внутрь, обвел взглядом свои владения и глухо поздоровался. Настроение у него было паршивое, поэтому первым делом он принялся в своей манере отчитывать Катю.

– Я тебе чо сказал? Заказать пылесос, нахер ты мне нужна, если я сам должен это делать.

– Я скинула вам, но вы не ответили…

– Да потому что варианты твои херня полная.

– Вы бы сказали…

– Ты еще пререкаться со мной будешь? – он нависал над ней, как перекаченная туча на анаболиках, – пасть закрой и слушай, когда я говорю, – он развернулся к своему столу и тихо, но отчетливо добавил, – дебилка.

Атмосфера накалялась, все заметно напряглись. Перешептывания стихли, и был слышен только звук печати принтера, из-за которого его гнев перешел на меня.

– Почему принтер опять тут стоит?

– Потому что так удобнее.

– Что-что? – он прищурил один глаз и наклонил голову в бок.

– Когда принтер стоит со стороны упаковщиц, мне приходится бегать туда-сюда. Поэтому было принято решение переставить его.

– Принято что?

– Решение.

– Значит так, – он довольно хохотнул, – тут начальник Я, и Я буду решать, что удобно, а что нет. Из-за ваших решений у меня одни убытки, так что заткнись и работай, как сказано, ясно?

Мне оставалось только кивнуть, надеть очки и прикусить язык, но слезы скапливались в уголках глаз. Вскоре пришла Кристина, и я, воспользовавшись моментом, оставила ее на складе в надежде, что она сможет правильно отдать поставки курьерам, а сама вышла на улицу. Стоило мне только подумать, что он меня не трогает, как нашелся повод и меня отчитать. На улице под знаком “не курить” у меня полились слезы ручьем. Я быстро постаралась вытереть их рукавом, но чем больше я пыталась их убрать, тем больше они текли. Краем глаза я увидела худощавую фигуру Паши: он тоже вырвался покурить.

– Получил звездюлей?

– А как же без них.

На обеде, когда я добралась до купленного мной утром завтрака, у Кристины снова возникли тысяча и один вопрос по инвентаризации.

– А у меня тут плюсы вылезли, что делать?

Прежде, чем я успела прожевать, добродушно откликнулся Костя. Он, довольный собой, вскочил из-за своего стола и поспешил к девушке в беде.

– Нажимаешь “создать документ”, затем “оприходование”…

– Не распространяй свои идеи, – я чуть не упала, но удержала во рту вафлю.

Рабочий день в этом Аду действительно проходил быстро. Только пришла, а уже пять вечера и пора идти домой. С тяжелым сердцем я оставила Кристину на растерзание Марине, а мы, – я, Паша, Катя и Костя, – чуть ли не наперегонки выскочили за пластиковую дверь, чтобы следующие 15 часов не думать о работе.

Мы с Энже договорились встретиться в съемной квартире, чтобы скорее подготовить ее к сдаче хозяйке и больше не возвращаться. Из-за досрочного расторжения договора сгорал наш небольшой залог, но, оттягивай я неизбежное, то те же деньги ушли бы на оплату приемов у психиатра. Я приехала в квартиру первой.

Меня встретило лишь гудение холодильника. Я скинула обувь и куртку, бросила рюкзак в тот же угол, что и обычно. Застыв в коридоре с прикрытыми глазами, я постаралась представить, что нахожусь во временном промежутке в мае или июне. Будто я пришла с работы одна, а Арина пошла на очередное свидание с Елисеем. Чувство, что я просто предвкушаю вечер в тишине и одиночестве, вуалью коснулось кожи, после чего меня пронзила насквозь мысль, что теперь я обречена на тихие вечера. Но, нет же, Энже со мной, теперь мы вместе живем, но… вдруг она тоже умрет?

Свои вещи я собирала в чемодан, в то время, как Аринины оставались на своих местах. Ее бесчисленная косметика стояла на полке, а при взгляде на нее я даже ощущала легкий огуречный аромат тонера с экстрактом алоэ, яркие запахи одноразовых масок. У нас обеих кожа всегда была чистой, несмотря на то, что, будучи подростками, мы умывались обычным дегтярным мылом. Об этом прочитали где-то в интернете, что оно подсушивает и убирает жирный блеск. Сейчас понимаю, каким это было варварством. А тканевые маски мы впервые увидели в маленьком магазинчике-островке в торговом центре, нас привлекли яркие упаковки. Нам было 15 и 17 лет, когда все карманные деньги, рассчитанные на месяц, мы потратили на разные косметические средства, которыми пользовались неправильно. А потом несколько недель стреляли сигареты у прохожих или знакомых со школы. Зато наша общая косметичка пополнилась пленочным тинтом для губ, который оставлял после себя ужасное шелушение и зуд, а цвет забивался в трещенки. На грязные лица, которые в лучшем случае умывали водой, мы наносили эти маски и ожидали чуда.

В небольшом шкафу на полках как попало валялись наши вещи. Отличить ее от моих было просто: Арина носила одежду, подчеркивающую ее красивую фигуру, а я черные мешки, и каждая новая толстовка всегда была больше предыдущей. Так было практически всегда, за что меня попрекали учителя. Казалось бы, их цель в том, чтобы заинтересовывать учеников в своих предметах, но наших сельских педагогов беспокоило то, что “ни один мальчик не посмотрит на такую пацанку”. Почему они вообще решили, что я хотела, чтобы на меня смотрели мальчики?

На пол соскользнул светлый растянутый во все стороны, почти бесформенный топ, который я испортила собственными руками. Арина только купила его, а я как раз собирала светлую стирку. У меня из светлых вещей – трусы, носки и одна футболка, и только ради них запускать машинку было нецелесообразно. Мало того, что я выбрала самый не деликатный режим, так еще и повесила сушиться, как одежду не голубых кровей. И когда Арина увидела, что ее совершенно новый топ тянется обоими концами к полу, свисая с веревки, то строго настрого запретила мне стирать ее вещи.

Нельзя все это просто выбросить – так мне казалось. Я бессильно опустилась на кровать, которую уже застелила покрывалом. Все мои немногочисленные вещи уже были в чемодане, кроме посуды. На просторной кухне все осталось нетронутым: рассыпанные кофе и сахар по столешнице, на них стояли кружки разной степени свежести и развития в них новых форм жизни. Остальную посуду мы почти не использовали. В холодильнике уже испортился творожный йогурт, который Арина купила по акции 3+1. Молоко тоже прокисло. Не совладав с собой, я открыла наш чат в мессенджере.

“Была на этой неделе”

Ее не было только пять дней! Неделю назад я даже представить не могла, что жизнь оборвется вот так. И ее, и моя. Вчера я последний раз взглянула на ее лицо, которое будто ей и не принадлежало вовсе, и вызывало во мне только лютый ужас. Неделю назад я думала, что спокойно отношусь к смерти – в детском доме тоже регулярно у кого-то кто-то умирал, атмосфера зачастую была пропитана горем, бывали случаи, когда умирали воспитанники: чаще всего от врожденных заболеваний, из-за несчастных случаев, среди которых были и суицидальные инциденты. Я видела мертвецов, мы сбегались поглядеть в окна, когда выносили тело девочки из соседнего корпуса.

В дверь постучали.

– Что ты хочешь сделать с ее вещами?

– Я не знаю, – прошептала я. – Я правда не знаю, что мне делать.

Мы еще немного помолчали, а время шло.

– Думаю, единственный вариант все выбросить. Или я могу освободить кладовку, но зачем? Мне кажется, что хранить все будет слишком болезненно для тебя.

– Ты права, надо выбросить.

Черные мусорные пакет быстро наполнялись вещами. Мне представилось, как саму Арину вывозили из реанимации в таком же черном пакете, когда ее сердце остановилось и больше не завелось. Вся ее жизнь уместилась в три пакета, которые положено придавать огню. И тело Арины сожгли, разница лишь в том, что ее перед этим уложили в гроб, усыпанный цветами. Так много общего у человеческой жизни с мусором. Впрочем, воспитатели временами цедили сквозь зубы слова о том, что мы, – детдомовцы, – отходы человечества. Отходы отходов, если быть точнее.

Два черных пакета, оставшихся от Арины, мы оставили у мусорных баков, приоткрыв тот, что с одеждой. Может, они кому-то еще пригодятся.

– Доброе утро, – я здоровалась так даже когда приходила во вторую смену.

Работа в офисе уже кипела – особенно бурно, ведь Евгений был там с самого утра. По затравленному виду Кристины и напряжению на круглом лице Димы, мне стало ясно, что спрашивать, все ли в порядке, нет смысла. Вкруг стола, как во время жертвоприношения сатанистов, утренние кладовщики расставили подписанные коробки под каждый маркетплейс. Часть серых пакетов с QR-кодами лежала кучей на столе перед ноутбуком.

– Опять все слетело? – я бросила рюкзак под стол, предварительно достав блистер с таблетками и две банки любимого энергетика.

– Наш склад снова обновился, – злым шепотом сообщил мне Дима, – остатки к чертовой собаке, куча резервов новых! Точнее старых, но отображаются вперемешку с новыми.

– Понятно, нужна моя помощь?

– Сейчас я курьерам все отдам, надо будет починить склад. Научишь Кристину заодно.

На последнюю фразу я отреагировала скептически поднятой бровью – был ли смысл учить Кристину ходить, если она не умеет даже ползать? Я пожала плечами и заняла место рядом с Пашей, на что он всегда ворчал. Но прежде чем он открыл рот, я сунула ему одну банку энергетика.

– Взятка принята, – он тут же откупорил напиток, – но если снова разведешь здесь срач, получишь люлей.

Пока я удаляла лишние заказы, подбивала остатки и пыталась добиться понимания элементарных вещей от Кристины, приехала поставка. Ну, наше жалкое подобие поставки – 47 посылок от известного сайта с пищевыми добавками на имена разных физических лиц. Пока таскали коробки, я поручила Кристине провести инвентаризацию. Это буквально единственное, что у нее сносно получалось, так как не требовало никаких умственных усилий – она просто наводила сканер на штрих-коды на упаковках товара.

– Склад Ивана Франко стартер пак, – Паша выдвинул в центр стола банку энергетика, накрытую моими антидепрессантами.

Когда все коробки стояли высокой стопкой в центре помещения, Диман убежал на обед, видимо, предчувствуя, что Евгений скоро взорвется. Все чаще он тяжело вздыхал и кидал гневные взгляд на проходящих мимо.

– Смотри, – я принялась объяснять Кристине, как принимать поставку, – во-первых, коробку мы вскрываем снизу…

– А где у нее низ?

– Видишь этикетку? Она должна быть перевернута.

Краем глаза я заметила, что Евгений внимательно за нами наблюдает. Я замешкалась и он, воспользовавшись, спросил:

– Зачем? И почему вы не снимаете распаковку на видео?

– Снимать каждую посылку занимает слишком много времени, – он нахмурился, а я продолжила, – поэтому мы вскрываем со дна, и если есть недовложение или брак, аккуратно заклеиваем и вскрываем с другой стороны. Так видно этикетку и коробка выглядит невскрытой.

Какое-то время он помолчал, внимательно разглядывая меня голубыми глазами, которые совершенно не сочетались его образом.

– Аферистка, – подытожил он, рассмеявшись, – настоящая мошенница. Где ты такому только научилась?

Так ко мне привязалась эта кличка, хотя она мне вовсе не подходила, как мне кажется. У меня были проблемы с законом в подростковом возрасте, о чем мне очень стыдно рассказывать, но теперь я даже дорогу перехожу только на зеленый свет!

А тогда мне и Арине было 15 и 17 лет, мы снова неправильно распорядились деньгами и остались с проездными на автобус и одной сотней рублей на двоих. Временами мы прибивались к не очень хорошим компаниям, и именно тогда нас жизнь свела с бандой несовершеннолетних “шоплифтеров”. В школе бы так учились, думаю я, когда вспоминаю с какой скоростью мы впитали в себя все премудрости магазинного воровства. И так мы были успешны, что однажды к нам обратился один из охранников супермаркета, который мы часто обносили.

– Я знаю, что вы тащите, – обратился он к нам, когда смог подловить нас недалеко от входа, где не было камер. – Да подожди, – он выбрал самого внешне старшего из нас, – я не собираюсь вас сдавать.

Поначалу мы относились к нему настороженно, но, сходив на первое “дело”, которое он нам, как профессиональным воришкам, подкинул, возникло доверие. Схема была проста: он давал нам список того, что ему нужно, а взамен, помимо перечисленных им товаров, мы могли брать то, что хотели. В целях безопасности перед началом операции мы связывались с ним, чтобы он занял место у камер. Конечно, не прошло и года, как мы попались, правда, в другом магазине и исключительно по глупости новичка. Ксюша, – так звали ту девочку, она была на год старше меня, – ощутила безнаказанность с первого же раза и прямо под камерами положила в сумку огромную упаковку с готовыми роллами. Вероятно, она так впечатлилась нашей историей о том, как мы вынесли из того же “Ашана” гантели, чтобы перепродать. Стоило нам преодолеть линию касс, как нас подхватил охранники и отвели в подсобное помещение. Бежать не было смысла, по крайней мере, мне, потому как спортивностью я никогда не отличалась. Через час нас забрали двое сотрудников полиции, приехавшие на древней “Волге”, которую нам пришлось толкать, чтобы она завелась, и нас отвезли в отдел по делам несовершеннолетних.

После постановки на учет в ПДН уже было не до шуток, но дело вовсе не в пожизненной отметке в личном деле. Из-за того случая в школе собрали педсовет, а учителя и без того меня не любили. Для каждого процедура проходила отдельно, сначала был Андрей, – главарь нашей банды, – за ним Ксюша, у которой из-за превышения суммы краденного было заведено уголовное дело, потом Арина, а меня оставили на десерт.

Стоит отметить, что благополучных среди нас не было. Андрей единственный из нас жил с матерью, но у той определенно были какие-то ментальные проблемы. Во-первых, тайну появления сына она держала в огромном секрете, которую так и не раскрыла. Во-вторых, она постоянно таскала Андрея по врачам, навешивая ему все новые и новые заболевания, и все неизлечимые. Он больным не выглядел – относительно высокий, крепкого телосложения голубоглазый блондин, которому нисколько не мешал ни порок сердца, ни какие-либо другие недуги. В-третьих, она была одержима накопительством и экономией настолько, что даже при ее большом заработке, сыну приходилось едва ли не с 10-12 лет самостоятельно зарабатывать на одежду и зачастую на еду, ведь она прятала продукты и устраивала скандалы, если он брал из холодильника что-то без спроса. Я тоже сначала не верила, но стала свидетелем нескольких разборок, когда мы случайно встретили его мать на улице, и та кричала на него за хлеб, которые он доел утром. Такое даже нам, – чужим для опекунов иждивенцам, – показалось странным, так как брать продукты из холодильника или кладовой не запрещалось.

Ксюша росла с бабушкой, ее родители погибли, когда ей не было и пяти лет. Сначала убили отца, а немного позже от болезни скончалась ее мать. Пенсия бабушки составляла не более 15 тысяч рублей, за сиротство ей доплачивали еще 5 тысяч, но это не покрывало всех расходов, а особенно подростковые «хотелки».

Только я и Арина получали от опекунов на карманные расходы, поэтому, наверное, нас больше всех и мучили на педсовете.

Несмотря на то, что все выходки мы организовывали совместно, лично меня знал каждый преподаватель: там, где другие успевали сбежать, я всегда попадалась. А еще, я не знаю, откуда у меня было такое большое самомнение и куда делась моя дерзость с годами, но даже в вопросах сугубо учебных зачастую я имела собственное мнение и пыталась его отстоять. Поэтому учительница русского языка и литературы, по совместительству моя классная руководительница, ненавидела меня особенно сильно. Мало того, что я спорила с ней о каком-либо произведении, которое мы разбирали, так и проблем от меня было больше, чем от других одноклассников.

– Акаева! – Татьяна Матвеевна вскинула руки, когда я зашла в кабинет, так, будто не ожидала меня там увидеть.

– У вас вроде есть список жертв, чему удивляетесь?

Светлана Алексеевна шикнула на меня.

– Зачем ты вообще в школе учишься? – завуч Анна Ивановна поправила очки на горбатом носу, глядя мне в душу, – чтобы быть воровкой образование не требуется. Или ты еще выбираешь между этим и древнейшей профессией?

Такие по поводу меня были мнения у окружающих. Впрочем, если не уточнять, то я могу считать, что превзошла все их ожидания. То был последний опыт присвоения чужого имущества в моей жизни, но не благодаря их воспитательным работам. Я по-настоящему раскаялась за содеянное спустя несколько лет, когда узнала, что за пропавший товар деньги вычитают из зарплат сотрудников. А еще узнала, сколько за рабский труд в супермаркетах платят.

Я ехала домой на электричке около 10 вечера. Давно стемнело, но поезд еще не выехал за пределы города, поэтому за окном можно было наблюдать высокие дома, улицы и некоторое заброшенные станции, бессмысленно освещенные фонарями. Несмотря на поздний час, люди толпились в вагонах и нависали над теми, кому повезло сесть. Минутой ранее все они бродили по перрону, некоторые, рискуя жизнью, карабкались и перебегали через железнодорожные пути, чтобы не платить на проезд. Парой недель ранее вечером встало все движение диаметра из-за мужчины, который решив сэкономить, спрыгнул на рельсы и угодил прямо под поезд. В лучшем случае здоровье, а в худшем и вся жизнь, за какие-то 65 рублей. Теперь мне стало досадно, что можно обменять жизнь на деньги, но наоборот нельзя. Несправедливо. Я бы отдала все, что у меня есть, лишь бы не остаться одной. Если бы я заплатила врачам, можно было бы спасти то, что осталось от Арины?

Люди в вагоне менялись. Сколько людей прошло мимо меня за всю жизнь? Я выглянула в окно, в мире 7 или 8 миллиардов человек, но ни один из них не Арина. Это невообразимое количество продолжает жить, а она уже нет.

Музыка в наушниках притихла, пропуская уведомление о новом сообщении. Написала общая знакомая в чат “общая частичка наших сердец”. Глупое, слезливое и жалкое название, которое придумала другая подруга Арины. Для нее они были больше друзьями, для меня же просто знакомые лица, мелькавшие время от времени у нас дома или во время совместных посещений баров.

“Мне сегодня Арина снилась” – написала Соня, и за ней последовали остальные с рассказами, как “виделись” с ней. В большинстве своем все гуляли с ней и не знали об аварии, будто ничего не произошло. Я промолчала, мне нечего было сказать. С 21 сентября она мне не снилась, да и до своей смерти не припомню ничего такого. Мою душу охватила ревность, зависть и даже обида, что она “пришла” ко всем кроме меня.

Поезд заехал во тьму после станции Павшино, а мои руки, несмотря на скептицизм в голове, уже набирали в браузере “жизнь после смерти”. Наперебой, скидывая друг друга с вершин поиска, громоздились разные религиозные мнения, теории и предположения. Ниже позиции заняли фильмы, одна книга, а чуть ниже сомнительные статьи, дающие надежду таким, как я. “Жизнь после смерти. Ученые объяснили, что происходит в…”, “Жизнь после смерти: есть ли доказательства?”, Жизнь после смерти – что происходит после смерти”.

До встречи с неизбежным лицом к лицу поздним сентябрьским вечером, я придерживалась мнения, что там ничего нет. В религии, которую нам пытались временами привить в приюте, я была разочарована давно. Наверное, дело было именно в методах, потому как суть нам не объясняли.

– Значит, Бог захотел, чтобы нас бросили родители? – такой вопрос я задала одним из первых, когда к нам пришел священник.

За это меня поставили в туалете на гречневую крупу. Теперь, спустя долгие часы разговоров с верующей Энже, я думаю, что они могли бы мне просто ответить, что Бог дал нам право выбора и такой выбор сделали мои мама и папа.

Нянечка младшей группы стала свидетельницей моего вопроса, и, когда никто не видел, сунула мне в руки иконку. То была маленькая дощечка с наклейкой, с которой на меня будто с сожалением смотрели трое.

– Поговори с Боженькой, – прошептала она, – он поможет.

Кто из троих “Боженька” она не уточнила, а я после этого ее больше не видела. Такие как та женщина, в детских домах не задерживаются – слишком жалостливые.

“Человек больше не существует таким, каким мы его знали, но он все же существует”

Едва ли меня убедили разношерстные доводы – оставалось слишком много вопросов, на которые никто не давал ответа. Больше всех мне нравилась уже ранее известная теория квантового бессмертия, но и она для меня имела белые пятна, которые все будто обходили стороной. В итоге-то что? “Хозяин мира”, в котором он не умирает, в конце остается совсем один, наблюдая за тем, как его покидают окружающие?

А, может, проблема во мне? Я слишком болезненно переживала из-за ухода Арины.

– Девушка, выходим! – гаркнула на меня низкорослая женщина в форме дорожной охраны.

Я второпях схватила рюкзак и выскочила из поезда. Лил дождь, из-за ветра его капли мелкими брызгами долетали до моего лица, хотя над головой был навес. Я поспешила влиться в поток поздних трудяг, чтобы подняться в здание станции.

“Нужно купить что-то домой?” – набрала я сообщение Энже, но палец застыл над кнопкой “отправить”, а сердце закололо – если по этой фразе сортировать все сообщения, то не меньше полутысячи точно таких же я отправила Арине. Я с нетипичной мне суеверностью изменила фразу на “Что купить домой?”. Отправить. Энже попросила взять колу, к моему счастью, с сахаром. Арина в угоду своей фигуре покупала только “зиро”, которую я не переношу.

– С возвращением! – Энже бросилась мне на шею, когда я вышла из машины.

– Ты так рада, потому что я привезла колу?

– Фу, какая ты, – она надула губы, но глаза не переставали весело щуриться, – но сигарету давай, а то я без тебя не курю.

Уже на этаже я ощутила яркий аромат еды. Дома у Энже в силу белоснежной отделки было очень светло и даже уютно. Совсем не так, как в нашей съемной квартире. Там были темные углы, а у Энже не чернели тени, где могло скрываться зло.

– Меня китайцы научили, – клейкая субстанция хорошо пахла, но подозрительно крепко держалась за ложку, – добавляешь в рис все, что есть в холодильнике и заливаешь яйцом. Кстати, – она выложила на тарелку вареные яйца с темными трещинами.

– Подожди, – у меня дернулось лицо, – только не говори, что это тысячелетние яйца…

– Прояви уважение, они старше тебя! И они столетние, а не тысячелетние.

Прямо у меня на глазах, отставив тарелку на кухонный гарнитур, Энже очистила коричневый белок и целиком запихала яйцо в рот. Я была готова заплакать от ужаса происходящего, а вилка выпала у меня из рук прямо на матрас, где мы спали. Пока в моем мозгу происходили сложные вычисления и за секунду до появления сомнений, Энже рассмеялась.

– Успокойся, это просто яйца, сваренные в чае.

– Свежие?

– Конечно, свежие! Никто не ест столетние яйца, это прикол для иностранцев. Ну, может кто-то и ест, но среднестатистический китаец их даже не пробовал, как и жареных кузнечиков.

Энже работает в отеле, учится в лингвистическом университете и курсах китайского языка. И несколько лет назад ездила в Китай, чтобы подтянуть язык, и, видимо, оттуда почерпнула некоторые гастрономические привычки. Попробовав ее блюдо, честно говоря, я не заметила никаких изменений вкуса яиц.

– Ты не против, если к нам в гости приедет Лера?

– Почему ты меня спрашиваешь? Это же твоя квартира.

– Ты тоже здесь живешь вообще-то, я должна с тобой советоваться.

Меня смущало, каким значением меня наделяет Энже, не смотря даже на то, что я в ее квартире на правах таракана.

– Я тут живу, как нахлебница.

– Тогда давай пропишем тебя, – ни тон, ни выражение лица не выражали сарказма.

– Нет, нет, – я ощутила, как вспыхнули мои щеки, – я не против, если Лера приедет.

– Прекрасно, – Энже похлопала в ладоши, как ребенок, которому мама разрешила пригласить друга на ночевку, – она приедет прямо перед моими выходными, вместе пойдем есть хого.

Мы с Лерой едва друг друга знали, но совместные выходные меня пугали не этим. Арина всегда выводила меня в общество, и до встречи с Энже я редко сама с кем-то встречалась, предпочитая проводить время с собой. Хотя я росла как полынь в поле – по-детдомовски самостоятельно, но с возрастом все переменилось, и к 23 годам я постоянно цеплялась за юбки сильных женщин. Сначала ходила утенком за Ариной, а после ее смерти увязалась за Энже.

Сон под нейролептиками, выписанными мне врачом, всегда отличался яркими, порой кошмарными образами. Конечно, в выборе между галлюцинациями на третий день без сна и таблетками, я выбирала последнее. Но, засыпая в тот вечер, я надеялась, что препараты вместо очередной катастрофы или массового убийства, подарят мне встречу с Ариной. Но нет. Под утро во время сигналов будильника мне снилось, что нажимая на экран телефона, заказы из нашего интернет магазина должны отгружаться и автоматически передаваться в службы доставки. Но раз за разом возникали ошибки, а все просроченные отправления мигали красным и сопровождались воем сирен, на которые, как на запах крови, шел Лорд Евгений. Все-таки массовое убийство.

Всю дорогу до работы меня не оставляли мысли об Арине. Впрочем, я терзалась ими всю неделю, но тем утром только и могла обдумывать причины, почему она мне не снится. Не рассчитывая на спиритические сеансы, сон казался мне единственным шансом увидеть ее еще раз. И все это размывало грани скептицизма, словно я убеждала себя в том, что, быть может, это еще не конец. Стараясь не дойти до стадии “Доска Уиджи купить в Москве”, я думала, во что мне верить и нужно ли верить вообще. До того, как на гипотетический “тот свет” уходит кто-то, кого трудно туда опустить, в загробную жизнь не верить весьма просто. Теорий множество, а узнать правду можно лишь одним путем. Если придерживаться того, что написано в первых ссылках по поиску, она не снится мне, чтобы не беспокоить. Исходя из последнего, еще обиднее, ведь других она тревожить не боится.

Мимо меня, едва держась на ногах, прошел мужчина в куртке, измазанной краской или мелом. Он достиг середины вагона, где располагаются по обе стороны выходы, а в центре вертикальный поручень. Как профессиональная стриптизерша он коряво ухватился за импровизированный шест, и, задержавшись на долю секунды под углом в 45 градусов, упал лицом вниз. Я ощутила фантомную боль в переносице. Пассажиры забеспокоились, но пострадавший вскоре пришел в себя, поднялся, утерся рукавом и, что-то бормоча, продолжил свой путь более бодрой походкой, будто падение подействовало на него отрезвляюще. Ранним утром на втором московском диаметре такие картины не редкость: бездомные и алкоголики, – или бездомные алкоголики, – часто в холодное время года садятся в вагоны и ездят от Подольска до Нахабино и обратно. И они живут, бесцельно страдают, чтобы однажды умереть, замерзнув зимой или попав под колеса очередной электрички. Зачем? Если Бог есть, для чего он забирает тех, кто мог бы еще что-то сделать для созданного им мира, но оставляет страдать, таких, как они или я? Если бы была возможность отдать свою никчемную жизнь взамен на ее, то я бы не колебалась ни секунды. А не оттого ли, что моя жизнь ничего не стоит, он забрал Аринину – более ценную?

Я перешла уже на десятую страницу в поисковике, когда от недостатка точных по определению запросов, увидела сайт, который меня заинтересовал:

“Что видит человек перед смертью и почему?”

Статья начиналась с пресловутого света в конце тоннеля, но ниже говорилось и о других видениях, о которых рассказывали люди, побывавшие в состоянии клинической смерти. Но все версии, как отметил автор, разнились зачастую из-за среды и веры. Так христиане видели Иисуса, кришнаиты Кришну, а буддисты Будду. Одни испытывали умиротворение и спокойствие, а другие – страх и безысходность. Мужчина, которого назвали господином А., подробно описал, что происходило после остановки сердца: он слышал крик врача “разряд!”, а, открыв глаза, увидел женщину на потолке, которая манила его рукой. Некоторые, кто запомнил реанимационные действия, говорили, что будто наблюдали все со стороны – себя на кровати или каталке и докторов вокруг них. Лучшими предсмертными видениями, как мне показалось, были образы родных, с которыми встречались умирающие, и лучшие воспоминания из жизни, что называют “вся жизнь пронеслась перед глазами”.

Я бы хотела на смертном одре увидеть Арину. Даже если за этим последует тьма, в которой я растворюсь, потому что ничего после смерти нет, это стало бы лучшим концом. Логичным завершением. А что видела перед смертью Арина? Что происходило в те часы после аварии, когда ее доставали из машины, везли в больницу и реанимировали. Ведь я даже не знаю, приходила ли она в сознание. Надеюсь, что нет. Елисей, – водитель, – развернул машину пассажирским сиденьем к фуре за мгновение до удара, и я думаю, что нарочно. Арина лишилась обеих ног и одной руки, а он выжил – я знала это из новостей. После того дня мы больше не виделись, а на похороны он, конечно, не пришел.

Я эгоистично надеялась, что пока врачи боролись за ее жизнь, она видела меня.

– Волоколамская.

Мне пришлось прорываться через поток входящих пассажиров, чтобы выйти. Большие красные цифровые часы над входом в метро показывали 6 часов 57 минут, шел мелкий, рассеянный порывами ветра, дождь. Я остановилась у лавочек покурить, пропуская, казалось, бесконечный поток людей от МЦД к подземке.

Интересно, – думала я, – они спешат на работу, потому что любят ее или, как я, чтобы не создавать лишнего повода для скандала?

В нашем офисе уже горел свет, я ожидала, что там только Марина, но неожиданно увидела за своим столом Кристину.

– Ты чего в такую рань тут делаешь?

– У меня машина сломалась, поэтому мой подвез, а ему на работу раньше, чем мне.

Внутри я ощутила подкатывающую к горлу тошноту на слове “мой” – Кристина особенно мерзко говорила о своем мужике, называя его глупыми прозвищами “пупсеночек”, “пупсешонок”, “малышочек” и “перчик” – к чему отсылало последнее, я не хочу знать. В ее семье и окружении так принято, потому как себя, трехлетнего племянника и младших братьев и сестер она звала “малыми” и “малыхами”. А меня…

– Акылайка, – обратилась она моим ненавистным уменьшительно-ласкательно-унизительным именем, – ты чего такая грустная в последнее время?

“Да так, лучшая подруга рассыпалась” – подумала я, но ответила:

– Да так, задобало это все.

– Не из-за того, что я туплю? А то я думаю, что уже задолбала тебя своими тупыми вопросами.

“И это тоже” – мысленно ответила я.

– Да нет, я не придаю тебе такого значения.

День обещал быть хорошим: во-первых, я сделала всю работу сама, отправив от греха подальше Кристину проводить ту часть инвентаризации, в которой требовалось только переставлять банки с места на место, поэтому со стороны склада не было никаких проблем. Во-вторых, Евгений к полудню еще не явился в офис.

– Боже, неужели сегодня этот демон не придет? – заметила я, – это же почти праздник.

– Камера! – шикнула на меня Марина.

– Ой, а он будто не знает, что его все ненавидят! К тому же, если она и пишет звук, то, скорее всего, в таком же качестве, как у этих БАДов.

Солнце светило прямо в окна. Мой стол находился на одной линии с местом начальника, но нижняя часть его окна была закрыта жалюзи, а верхняя пропускала лучи аккурат мне в лицо. Поэтому я, пока светило не поднималось выше, старалась уйти на обед. Сев на старый, купленный с рук, продавленный диван в зоне приема пищи, – вплотную у невидимой границы с производством, – меня заметила фасовщица Лариса, с которой я старалась не разговаривать. Потому как я сама по себе не оптимистка, но она меня в этом превосходила.

– Ой, не знаю, что вы молодые тут забыли, – она повторяла это постоянно, – вот Николай ушел, потому что Евгений ему не заплатил, думаете, с вами он так не поступит?

Я лично в этом, конечно, не сомневалась, но, например, Паша верил в какую-то перспективу в этом месте.

– Нигде такого не видел, чтобы давали такие возможности, понимаешь? – рассказывал мне как-то Павел по дороге к остановке, – он же дает тебе развивать маркетплейс практически с нуля, ты учишься новому, это бесценный опыт.

Они оба правы, но с оговорками.

– Акылай… – простонала Кристина, – тут не сходится…

Когда я подошла, то она почти плакала, да и у меня навернулись слезы, когда я увидела масштаб расхождений.

– Не догадываешься, почему так произошло? – мне хватило секунды, чтобы понять, в чем дело, когда я прокрутила страницу вверх.

– Нет.

– Я курить, – я объявила это всем, – Кристине не подсказывать, пущай догадывается.

– Какая же ты, – Паша погрозил мне пальцем, – я с тобой.

Паша – сказочно красивый парень, мой ровесник. Слегка неформального вида с крашенными в белый волосами, которые он на работе завязывал в хвостик. Он смотрелся лаконично, и его невысокий рост казался изюминкой. При всем этом он сочетал в себе саркастичность, начитанность, хорошие манеры и тактичность. Удивительным в нем мне казалась только наивность в отношении Евгения.

– Что у тебя с лицом? – спросил он, когда мы вышли.

– Родилась такой.

– Да я не про форму, а выражение.

Я не сдержала смешок, и из-за него мой ответ прозвучал цинично.

– Арина погибла.

– Да… ладно? – он неловко отвел глаза, – когда?

– 21 сентября, авария.

– Соболезную.

– Спасибо.

Докуривали мы в тишине, из-за чего я чувствовала себя неловко. Мне не стоило этого говорить. В такой ситуации нечего сказать, только невоспитанные люди стали бы допытываться о подробностях. Благо, Паша не был таким человеком.

– Спорим, там Костя уже пришел на помощь девушке в беде? – он удачно перевел тему.

– Голову ему оторву.

– На меня скинула своего недокладовщика, вспомни каково это!

Как предсказывал Паша, когда мы вернулись, то застали Костю у моего стола, Кристину с благодарным лицом и Марину, которая уже бежала к двери, чтобы мне пожаловаться.

– Я говорила им ничего без тебя не делать!

– Да это “ТопСелл” слетел, видимо, сбил остатки… – уверенный в своей правоте Костя смотрел мне прямо в глаза, однако, рефлекторно встал, чтобы нас разделял стол.

– Кристина, я же говорила, что нельзя верить мужчинам, – вздохнула я.

– Костя, я же говорил, что нельзя верить женщинам, – повторил за мной Паша.

Я взглянула в отсвечивающий экран и увидела списание, которое вот-вот они собирались провести.

– Внимательно, – я заглянула в невинное лицо Кристины, – ничего списывать самостоятельно нельзя. Даже если очень хочется, списывать, если это не я сказала, нельзя. Понимаешь? – она неубедительно кивнула, – инвент у тебя не сошелся, потому что ты считала не тот склад.

Жизнь проходила фоном, а перед глазами и в мыслях всегда оставалась Арина. Каждую секунду я помнила и продолжала осознавать, что ее больше нет.

Жизнь без нее – будто заблудиться в лесу. Одинаковые деревья давят со всех сторон, куда идти – неизвестно, да и искать выход не хочется – лишь бы все закончилось. Я не хотела ни жить ни умирать. Мне хотелось лечь под каким-нибудь камнем, уснуть, чтобы ничего не снилось.

– Акылай, – из мыслей меня вытащила Кристина, – а у тебя есть парень?

– А что?

– Да ничего, – хотя я всеми силами выражала недовольство, она не была способна считать это, – просто ты никогда не рассказывала о своем парне. Все сестра, да сестра, будто ты ни с кем не встречаешься. А у Арины есть парень?

– Был, – мой голос слегка дрогнул и мы с Пашей вновь переглянулись.

– Расстались что ли?

– Ну, – смущенный смешок слетел с моих губ, – типа того.

Судя по бегающему взгляду Кости, Паша уже успел ему сообщить. Раздался сигнал сообщения и Дима посмотрел в экран, затем на Костю и на меня, о чем быстро пожалел и снова уткнулся в ноутбук. Все слушали.

– У моего парня есть брат, он свободен и просил познакомить с какой-нибудь подружкой, – Кристина ничего не замечала. – А у меня все подруги и сестры уже пристроены, с детьми или в разводе. Подумала, может, ты ищешь парня, а Антошка хороший мальчик. Хочешь, я вас познакомлю?

– Я лучше кота заведу, – я хмыкнула, надеясь, что даже на таком уровне IQ конец темы будет очевиден.

– Ну что ты, – она потянула руки со светлым маникюром к моим волосам, но я отпрянула, что тоже осталось незамеченным и не считанным сигналом. – Ну зачем же ставить на себе крест сразу? Пара месяцев в спортза…

– Ставить на себе крест нужно только когда у тебя коэффициент интеллекта ниже 70, остальное – ерунда! – перебил ее Паша, безошибочно чующий приближающуюся катастрофу.

Все рассмеялись, даже Костя, – но я подозреваю, что он это сделал “за компанию”.

– Кристина! – гаркнула Марина, – тебе заняться нечем? Так иди, помоги на производстве, хоть какая-то польза от тебя будет.

Вероятно, когда я снова вышла из офиса, ей объяснили, в чем ее промах, так как до пяти часов вечера она старалась не встречаться со мной взглядом и не задавать глупых вопросов. Такое положение дел меня устраивало. Евгений так и не явился, пока первая смена не разошлась по домам. А дома меня никто не ждал – Энже работала ближайшие двое суток, поэтому я не торопилась. Распрощавшись с Пашей и Кристиной, я села в маршрутку, где ушлый водитель пытался убедить меня оплатить проезд переводом на карту. В силу банальной лени я всегда говорила, что я не могу, но в этот раз мужчина особенно долго возмущался.