Читать книгу Мыльный трип в прошлое - Алинда Ивлева - Страница 1
ОглавлениеСпасибо, папа!
Мой малыш пах миндальным молоком и немного репой в меду. Я кормила его, рассматривая свою грудь. Эти два огромных бидона. На которые нанесли карту военных действий, испещренную синими реками – венами и горячими точками, где разорваны сосуды. Сын причмокивал и сопел как ежик. ⠀ Я мать – одиночка. Конечно, попытаюсь сделать все, чтоб ты не нуждался, родной, но как? Твой биологический создатель исчез, словно туз в рукаве карточного шулера. И скрывался от алиментов с ловкостью героев сериала «Побег», сбежавших из тюрьмы строгого режима. Думаю, для твоего отца семья оказалась «Алькатрасом». А моя главная задача теперь – выжить! Как в падающем самолете, сначала надеть маску себе. И найти способ зарабатывать. Отец заявил, что неудачный выбор спутника должен меня научить не верить, впредь, словам в блестящей обертке! ⠀ Спустя месяц после появления на свет ребенок отказался от груди, не принимая молоко, пропитанное ненавистью и отчаянием. Он не спал ночами и истошно плакал, но мгновенно засыпал на улице. Часы спокойствия дарил морозный, убаюкивающий воздух. В год рождения сына только зима и смилостивилась надо мной, придержав про запас снежный плед в небесных закромах и промозглый холод. Мне приходилось совершать марш – броски каждую ночь. Чтоб родные могли выспаться. С седьмого этажа и назад. Я покоряла собственный Эверест. Взвалив, как навьюченный мул на спину коляску и, еле удерживая в трясущихся тощих руках, тащила вверх-вниз снова и снова, бесценный, закутанный в одеяло, кулёк. Лифт починили, когда сыну минул год. Работы с грудничком на руках не найти. Пособие копеечное позволяло купить две банки молочной смеси. Каждую неделю приходилось клянчить деньги у отца. Папа единственный, кто работал в нашей большой семье из шестерых иждивенцев и собаки. На двух работах. Двадцать семь лет пролетели стремительно как хиты Торкана, но я навсегда запомнила момент, когда отец доставал зелёную тетрадь в клетку и аккуратно выводил мелким аккуратным почерком цифры: какую сумму я взяла в долг, когда отдам. ⠀ Для меня пуще унижения не было, но другого выхода я не видела. Отец однажды спросил: – А ты пыталась? Искала выход? – я обижалась и рыдала взахлёб, когда никто не видит. Мне было всего – то двадцать два. Я любила. Ошиблась. ⠀ Каждое утро приходилось бежать за молоком совхозным к огромной бочке на колёсах, похожей на желтого бегемота. В то утро очередь выстроилась к бочке как в миграционный отдел из выезжающих в Германию на ПМЖ, по еврейской линии в 90-х. За мной пристроилась пышногрудая круглая грузинка в сером балахоне. Когда ненароком задела меня локтем, пошутила:
– Ох, чуть не убила, какая «тхели балахи». Ветер подует – унесёт тебя, – гнусаво засмеялась.
– Пока тощий сохнет, толстый сдохнет, – обозлилась я.
– О, язычок то острый перчик, да, девка, времена тяжёлые. А то приходи, если работа нужна, чурчхелла знаешь? Вот приходи, узнаешь! – и назвала адрес, загадочно улыбаясь. Кто такая «чурчхелла» я тогда еще не знала. Более осведомленные люди просветили. Магическое заклинание «работа». И в обед следующего дня с синей коляской, моей ровесницей, обтянутой клеенкой, я звонила в дверь квартиры феи- работодательницы:
– Пришла? А я знала. Нос как собака на такие дела у Тамары, – пухлая женщина запустила меня в квартиру, пропахшую жженой карамелью и затхлостью. – О, что тут сложного, гамхадари, видишь кастрюли. Опускаешь "каакали" в этот "клэй" и вешай сохнуть тут, – потащила в ванную и показала верёвки с прищепками. – И смотри, чтоб малец тут не орал, – грузинка зыркнула на коляску. Перед моими глазами до сих пор стоят эти чаны с клейстером зелёного, жёлтого дюшесного и марганцовочного цвета. ⠀
Потом Тамара сказала, что я не ленивая корова и отвела к знакомым азербайджанцам, где я вечерами, одной рукой качая коляску – другой мыла посуду в кафешке. Позже подвернулась подработка диспетчером в мутном, что в последствие и подтвердилось, агентстве недвижимости. По нескольку часов в день приходилось висеть на домашнем телефоне и рассказывать, что есть чудесная квартира, которую срочно хотим поменять на комнату. Когда до меня дошло, что ответственность попахивает небом в клеточку, я потребовала зарплату и решила попрощаться с агентством – призраком. Меня не дослушали на том конце провода – пожелали доброго пути в сторону жилища Кузькиной матери. Оставшись без средств к существованию, я попросила отца продать или заложить все мое золото. Он под опись составил список изделий в заветной зелёной тетрадке. Я мыла полы в метро ночами. Было дело, даже охраняла склад, словно та бабуля с карабином наперевес, в тулупе, из фильма про Шурика.
Сын подрос, пошел в сад, потом подработки находили меня сами, и мы выжили. Прошло три года. Однажды папа подозвал меня и шепотом сказал:
– Если я умру, хочу тебе на память оставить этот пейзаж. Это моя первая картина. Напоминает мне мое беззаботное детство эти бескрайние поля, берёзки юные и скрюченные домишки в моей деревне «Воружке». А вон, видишь тот домик, с синими ставнями, что покрепче, это еще моя прабабка там жила, – я заметила отсутствующее выражение его лица. Поняла, папа сейчас бегает со своими друзьями деревенскими по полям, гоняет лещиной козу Дуньку. А может, ушли в ночное пасти коней. Вспомнила все отцовские рассказы о Воружке, засвербело явственно в носу от дыма костра, запахло печеной картошкой, медовым клевером. Цикады перекрикивались с лягушками. Навернулись слезы, захотелось обнять, но не положены в нашем доме ласки. Признак слабости, смахнув слезу, буркнула:
– Ох, зачем ты сейчас о смерти, ненавижу эти разговоры. А две недели спустя моего папочки не стало. Инсульт разбил на проклятой работе. Через сорок дней я осторожно, будто она хрустальная, сняла картину со стены. За холстом выдолбленное углубление. Внутри сложены пакетики с любимыми сережками, колечками, цепочками, все деньги, взятые в долг и возвращенные в срок. И зелёная тетрадь. Последняя запись: «Запомни дочь, в жизни халявы не бывает, привыкай рассчитывать на себя. Я не был нежным отцом, но уверен, я научил тебя быть сильной. Пусть прошлое останется в прошлом, но оно послужило тебе хорошим уроком! Теперь я знаю – ты в жизни не пропадешь. Иди прямо, не пресмыкайся, не оглядывайся. Вырасти из сына человека. Папа».
Я С НИМ ИНОГДА ПРОВОЖАЮ ЗАКАТЫ
Перебравшись из Санкт–Петербурга в Никольское, полюбила я гулять по курганам возле дома, похожим издали на спящих драконов. Словно пришли они на берег Тосны, да так и остались. Поросли травой и разноцветием их могучие спины. Если б не торчащие местами, захваченные в плен мхом и сорняками забвения остовы фундамента, никогда бы не поверила, что здесь жили люди. Однажды у развалин такого дома повстречала мужичка, прячущегося под кустом сирени от полуденного солнца. Он сидел на единственной выжившей ступеньке крыльца, вытянув тощие ноги и дымя папиросой, которую не вынимал изо рта. Лицо его сморщилось будто шагреневая кожа и покрылось цепким коричневым загаром.
– Здрасьте – забор покрасьте! Откуда здесь такая красота взялась? Точно не местная. Местные акромя меня здесь не любят ходить, – пожилой жилистый мужичок оглядел меня словно на базаре лошадь выбирал. – А то постой, поговорим, скучно мне. Я тута каждый день буренок пасу. А тебя не видал, – коровы, услышав голос хозяина, устроили перекличку. – Я тут всю жизнь живу. Прапрадеда мово еще Петр 1 сюда прислал, его и еще восемь семей мастеровых: плиточников, каменщиков. Когда шведов разогнал с этих мест. Питер начинался отсюда, – старик гордо постучал себя по груди крючковатыми пальцами.
– Я недавно переехала. Изучаю окрестности. Красиво тут у вас. А чего ж местные не ходят? – А кому охота по костям гулять? То Невский тут шведов гнал, потом Петрушка, потом фрицы лютовали. Сколько ж здесь народу полегло. Сплошная братская могила. Говорят, иногда и голоса слышны, стоны. Даже птицы не поют, прислушайся. А выше поднимешься к дороге, там вообще одни кости с войны. Там и могилка есть, за синей оградкой, неизвестного солдатика. Отец мой, Василий Леонидович, рассказывал, как при нем косточки-то нашла соседка Тимофеевна, – старик махнул рукой в сторону трассы.
– Очень интересно, – я присела рядом. – Ну. Слушай, коли интересно…
***
– Тимофеевна, что удумала? На хрена парник ломаешь? Ты дуги–то не выбрось, я назад пойду, заберу, в хозяйстве всё пригодится, – сосед Дарьи Тимофеевны, мелкий, скрюченный, словно бесхребетный, Семён Липатович, давно глаз положил на её большой ухоженный участок. Две сотки, которые она «прихватизировала», по его особому мнению, лет 15 как не дают ему покоя. «Хоть батя и выделил по широте душевной многодетной вдове ненужный кусок, документально-то не оформил». И нёс Липатыч личную вахту, строго отслеживая любые перемены на соседских грядках. Даже вороны облетали покосившийся, обколоченный досками дом местного скупердяя стороной.
– Дочки сообщили: не поедут ко мне – мыться негде. Вот решилась. Парник сниму, местных работяг попрошу, за весну успеют, говорят, баньку поставить. Главное, фундамент, вот здесь, – Дарья поправила проеденный молью вязаный колпак неопределённого цвета и, довольная задумкой, указала на парившую землю, которая радовалась освобождению от полиэтилена. – Перекопаю, тут валунов полно. Их на фундамент и пущу.
– Ну, давай, давай, посмотрю я, какую ты баню поставишь, – хмыкнул в отвисшую нижнюю губу старый стручок, так что она задрожала, словно студень. Мимо любопытного Липатыча прошуршал калошами дед Пихто: – Хто тут? Чё за партсобрание, ядрёна вошь, ни проехать – ни пройтить! – дед походил на древний артефакт, пролежавший в торфяниках, поэтому хорошо сохранившийся. Латаная куртейка свисала с его тощих плеч. Отчего издали, когда останавливался передохнуть, опираясь на палку, напоминал пугало. – Ты там сильно-то не шуруди, Дашка! Тамочи ещё с войны неразорвавшиеся снаряды могут быть. Бои-то ж страшные в Красном Бору шли. Немчура бегит, всё жжёт или минирует. Топтали ж мы, етицкая сила, их тут. К городу Ленина рвались, – Пихто услышал обрывок Дарьиной фразы, тяжело вздохнув, поделился воспоминаем. Почесал куцые, прогорклые от дешёвых папирос волосёнки на бороде, и поковылял дальше. На рынок в вещмешке потащил на продажу молодые кустики.
– Пихто, не переживай, здесь уж всё копано-перекопано, с войны 60 лет как, – Тимофеевна махнула рукой.
– Хто? – отозвался старик, подставив руку к уху. – Иди ты, тетерев глухой, – окрысился Липатыч.
– И ты бывай здоров, Семён, дел и без тебя хватает, – Дарья нагнулась, кряхтя, и принялась выдёргивать пожухлые сорняки. Времени до лета всего полтора месяца оставалось, а надо под фундамент для баньки ещё яму вырыть. Рабочие только по выходным могли работать, Дарья Тимофеевна спешила. Очень уже хотела с внуками лето провести. «А то всё по морям да заграницам, у бабки, видите ли, не «олклюзив», – бурчала по-доброму женщина, лопатой выворачивая из оттаявшей земли замшелые валуны. Каменные ошмётки твердыни словно блуждали под землёй: только с трудом выкорчуешь один – другой красуется на том же месте. Вросли гранитными корнями, не хотели расставаться с нажитым местом. Дарья поднатужилась, схватила упрямый валун двумя руками за бок, упёршись ногами в яму и чуть сдвинула его. Исполин подмигивал искрами слюды и кварца на солнце. Синие прожилки на каменном теле будто вены. Казалось, что по ним вот-вот побежит кровь, и многотонный гигант восстанет из подземного царства. Женщина присела на край выщербленной земли отдышаться. Из–под камня показался длинный мохнатый корень. Дарья скинула потную куртку, похотливо липшую к спине. Засучив рукава растянутого свитера, дёрнула корень изо всех сил. Камень сдвинулся. Упёртый склизкий корешок потянул за собой обнаженные ломти ещё мёрзлой земли. Солнечный луч со снайперским прицелом мгновенно подсветил железяку среди чёрных комьев. Удивлённая находкой женщина аккуратно потянула за торчащий край, покусанный бурой ржавчиной. Металлический огрызок напомнил ей крышку от школьного пенала, только посреди алюминиевой, едва уцелевшей пластины зияли две дыры с острыми зазубринами. Когда она догадалась, что это часть портсигара, рука дёрнулась. Дарья застыла над ямой, боясь вздохнуть и даже подумать о последствиях. «Может быть, под камнем и вторая часть покоится?» Придя в себя, женщина начала рыть землю руками, словно дикое животное, которое яростно роет нору, чтоб укрыть в ней своих детёнышей. Рукой наткнулась на что-то твёрдое. Потащила чуть на себя– сломанная кость с обрывками истлевшей ткани. Дарья не испугалась. Она вернула останки на место последнего приюта и тихо заплакала: – Как же так, защитничек мой, значит, я уже 15 лет не одна закаты-то провожаю. Поди ж, тебя искали родные, горе-то какое! А ты меня охранял! – она обхватила голову чёрными от земли-матушки руками, стоя на коленях, зарыдала. Беззвучно. Затем, раскачиваясь как маятник, подняла огрызок портсигара и прижала к груди.
– Дашка, ты не забыла про дуги? Чё сидишь на земле, ополоумела или клад нашла? Там земля и моя, если что, не забыла? Клады все пополам, слыхала? –Липатыч, будто почуял своим «Варвариным» длинным носом нечто секретное, крадучись, прошмыгнул в калитку к соседке. Та повернулась на скрип несмазанных петель, утёрла рукавом свитера красные от слёз глаза и металлическим голосом пригвоздила ноги соседа к земле:
– Кладбище тоже делить будем? – сосед тут же оценил обстановку, юркнул хищным взглядом на раскуроченную землю. Затем развернулся с неожиданной прытью и рванул на почту для дежурного звонка племяннику – местному участковому. Уже вечерело. Уставшее солнце в апреле рано ложится спать. Дед Пихто тащился по тропинке вдоль домов с мешком нераспроданных кустов малины. Угловатая тень волочилась слева от старика. Он припадал на одну ногу, отчего калоши чавкали, угрожая хозяину сбежать прочь.
– Хто? Хто случилось, Дашка? На рынке болтають, едрит твою на коляске, что клады нашла. Едрёна корень, – он забавно хрюкнул, и беззубый рот расцвёл в добродушной улыбке.
– Клады? Вот сказочники! Как бы с этой находкой в каталажку не загрести. Дед, подойди ближе, чё спросить хочу. Ты ж с Красного Бору родом? Здесь что в войну-то было? Ты воевал не в этих местах? – Дарья Тимофеевна заметно нервничала и расхаживала вокруг расхристанной земли.
– Эх, тут выжженная земля да обугленные деревья были. Ничегошеньки фрицы не оставили. Красный Бор удерживал целый батальон, етит твою мать, СС. Фашистская срань, «Фландрия» величали себя, ишь ты. Мы им тут задницу-то надрали. Тут же передовая проходила Ленинградского. Пытались Саблино отбить, железную дорогу то бишь. В Ульяновке той изверги соорудили, едрит твою на коляске, загоны, местных тама, как скот, держали. О, вспомнил историю одну. Когда вернулся с войны, кто уцелел после прорыва в 44-м рассказывали: повар один, ушлый дед, на кухне у немцев работал. Заключённым кашу из гвоздей, себе рульку аль шпикачки со столов. Пёр всё, што не приколочено. Знамо дело, фрицев как наши погнали, лагерь-то изверги и прикрыли, всех убогих да болезных сразу к стенке. А тех, кто мог передвигаться, на пользу Германии держали. Наша 55-я Армия тогда шибко продвинулась, лётчиков отправили уничтожить огневые укрепления, етитская сила. В 43-м, кажись, было дело. На ИЛ-2 двоих-то ребятишек сразу подбили. А третий здеся же и упал, говорят, катапультировался. Парашют бабки, что в погребах прятались, нашли на дереве. А лётчика не видали. Только слухами земля полнится. Повар тот, гнилая душонка, немцам доложил, чтоб выслужиться, так да эдак, лётчик в лесополосе, найти поможет. Подсобить, мол, победе Германии над проклятыми коммунистами. Документы при красноармейце имеются, так он запросто раздобудет. Тварь такая, местный же, все дорожки знал. Нашёл его быстро. Истекал лётчик кровью. Фотокарточку даже отдал девчульки: «Невесте, земляк, мол, сообщи». Молил придушить – лишь бы не плен. Нога на лоскуте кожи болталась ниже коленки. Так этот же душевный, так сказать, человек на себе волок его к железной дороге. Чтоб у фрицев расположение заиметь. Там патруль их и принял. Говорят, иуду с парнишкой тем, лётчиком, после пыток зверских вместе и расстреляли. У немцев свои понятия. Высшая раса, – Пихто, загадочно прищурившись, поднял вверх палец. Неожиданно густо закашлялся и смачно сплюнул. – Предатель – он везде предатель. Говорят, возле ивы козьей где-то прикопали солдата местные. Глянь-ка, правда ж, а не ракита у тебя возле теплички?
– Ой, Пихто, ракита или нет, точно не знаю. Как заснуть-то теперь после рассказов твоих? – Дарья с болью в глазах посмотрела на металл, воняющий смертью.
– Дай-ка взгляну, – костлявая высушенная рука с набухшими шишками потянулась за находкой. – Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты, так то ж из самолётного металла, портсигары делали лётчики, ещё писали на них: «Кури своё». Точно, едрит кудрит, точно тебе говорю, видал такие на фронте. Ты спецов, Дашка, вызывай. Они как это экскумируют. Пошёл я, – Пихто, почти глухой ветеран Василий Леонидович, похлопал по руке соседку и поплёлся, опираясь на палку к дому. Спустя сутки возле дома Дарьи Тимофеевны лисой увивался Липатыч с местным участковым в ожидании знакомых копателей с металлоискателем. Клад пришли искать. Неравнодушные работницы почты, подслушав разговор Липатыча по телефону, вызвали вместо «черных археологов» милицию. Те приехали с поисковиками из военно-патриотического движения и военным прокурором. При останках советского солдата, пропавшего без вести в страшном 1943, обнаружили чудом уцелевший позеленевший смертный медальон, жетон и фрагмент кожаной куртки. А в капсуле хрупкая весточка из прошлого: бланк бойца и записка в ржавых пятнах. Опытный поисковик тогда сказал, вскрыв осторожно «ладанку» бойца:
– Заполненный бланк все равно, что черная метка, верная примета…, – он бережно положил документ в полиэтиленовый герметичный пакет и развернул выцветший отсыревший обрывок газеты. С лупой сумел прочесть: «Передайте Лидусе люблю ее до последней капельки жизни. Отомстите за меня.» Позже установили личность. Белорус. Сын учителей. Умерли к тому времени, не дождавшись сына с войны. Останки лётчика захоронили торжественно в начале 2000-х рядом с братским захоронением погибших местных жителей и солдат-защитников в Никольском. Суворов говорил: «война не окончена, пока не похоронен последний солдат». Я мечтаю о конце войны, теплится огонек надежды, и семь лет уже навещаю могилку Неизвестного Солдата. Надпись стёрта. Нет у защитника Отечества даже таблички, только белые цветы искусственные. По иронии судьбы рядом с лётчиком вечным сном и повар спит. Правдив сей факт или нет– история пастуха умалчивает. Провожаю иногда закаты с тем лётчиком, Павлом Даниловичем.
***
Рассказ написан по мотивам реальной истории. Из Архивных данных Центрального военно-морского архива МО РФ: «Мякинький Павел Данилович, 1923 г.р., сержант, летчик 3 АЭ 57 ШАП ВВС КБФ (Ил-2). 11 февраля 1943 года звено лейтенанта Солдатова вылетело на подавление огневых точек противника, мешающих продвижению частей 55 Армии в район Красный Бор. При подходе к цели над территорией противника атакованы ФВ-190 и Ме-109. Истребители прикрытия были скованы боем, штурмовики вместо вступления в оборонительный круг продолжали идти прежним курсом. В результате ни один из самолетов звена на аэродром не вернулся, все пропали без вести. 16 мая на станции Пустынька Тосненского района Ленинградской области поисковиками было обнаружено место захоронения летчика, погибшего в перестрелке с немцами. Неучтенная могила находилась прямо под огородами, на ней стоял парник. Была проведена эксгумация, и теперь 22 июня 2006 года останки летчика будут захоронены на воинском мемориале в городе Никольское Тосненского района Ленинградской области. …»
СЛУЧАЙ В ДЕРЕВНЕ
Было дело, отдыхала я с мужем в деревне. Не на дачных шести сотках, а в настоящей деревне, окружённой непроходимым лесом, состоящей из пяти жилых домов, между которыми тянется единственный провод электрический. Этот провод повизгивал и гудел при каждом дуновении ветерка, оставляя местных жителей без всяких признаков цивилизации. ⠀ Жизнь наша, порой, покруче гимнаста в цирке – шапито, таких кульбитов накрутит. Вот и со мной в той деревушке случился один, почти цирковой, случай. Бабушка мужа неожиданно почувствовала себя плохо. Схватилась за сердце. Губы посинели, рука плетью повисла. Любимый внук бабушку на заднее сиденье жигуленка уложил, и рванули они в Питер. Дорога дальняя, около пяти часов в одну сторону. А меня оставили гостей дожидаться, московских родственников. Смартфонов тогда не было, связь телеграфная отсутствовала за ненадобностью. Кастрюлю на столб пришпандорили у центральной дороги. Вышел, стукнул со всей дури поварешкой. Тут же пять дверей настежь со всех избушек. Сельсовет в деле. Утром ранним, со вторыми петухами, с резного крыльца плюхнулась в изумрудную некошеную траву, ромашки перешептывались на ветру с колокольчиками. Запах детства пьянит. Валялась в медовом разноцветье, пока бока не отлежала. Открыла парник, закрыла. Воды натаскала из колодца. Полила грядки из ржавой лейки. Прошлась вокруг бирюзового сутулого дома с облупившимися плечами и лохматой крышей. Радио не ловит, телек – далёкое будущее в Ольховке. Выдула банку молока, что соседка принесла: «Парное, сладенькое, только из – под Зореньки. Вечернее то оно самое полезное, вона щёчки сразу порозовели. А пошто сычом сидишь, Кузьмич на гармонии сыграет – душу на тряпочки. Все наши – то уж собрались. Приходь». Бабка Маланья указала на дальний пригорюнившийся скрюченный домишко среди курчавых берёз. Я не пошла, и так слышно «Чёрный ворон, че ты вьёшсиии». А к вечеру зашла Любка. Если зашла она, уже рукой не отмахнешься. С розового блюдца, покрытого пушком, на меня смотрели маленькие серые глазки. Скорее пялились, да так, словно тут же измеряли артериальное давление, температуру тела и материальное положение. Сверкнула спичка, как столб пламени изо рта факира. Загорелась фезалисовыми огоньками в летнем вечере папиросина, приковав мой взгляд к беззубому Любкиному рту, похожему на дупло дятла: – Красапета, вот скажи мне одну вещь? – краснолицая здоровенная тётя нависла надо мной грозовой тучей, упершись рукой о стену дома. Клубы дыма превратились в едкий тюль, отделивший меня от незваной гостьи.
– Да, ладно, целку валдайскую не строй из себя, – она махнула мозолистой ручищей и протянула мне папиросу.
– Не курю, и вам не советую, – попыталась отодвинуть гром – бабу, чтоб спрятаться в доме.
– Да ладно выделываться – то, – словно щупальца спрута, Любкины руки меня обвили и потащили за собой. – Ты, это, городская ж, учёная, небось, скажи, что важнее в жизни счастье или здоровье?
– Люба, извините, я не настроена философствовать с незнакомыми, – мне была неприятна эта назойливая деревенская жительница.
– Анекдот хочешь? – дыхнула Любка чесноком и кислым перегаром. – Два мужика в кабаке поспорили, что важнее счастье или здоровье? Один говорит: – Счастье! Другой долго думал, и заявляет: – Не, Дружище, здоровье. Вот несколько дней назад я встретил свое счастье – а здоровья не хватило, – Люба загоготала на всю деревню. – Пойдём, куколка, яиц тебе дам свеженьких, да хоть о жизни городской расскажешь. Мне пришлось подчиниться. Сумоистка и жердь – возражения неуместны. Любка за руку втащила меня в дом. Прошла в светлую комнату настоящей деревенской хаты, пропахшей былинами, лесом, немного подпольной сыростью и печным дымом, душицей, мятой. На окнах забавные занавески из прошлого в рюшках и кружевах. Домотканые половички пестрели на полу, вызывая детский восторг. Со стены над столом взирали строго лица из прошедшей эпохи, в сюртуках и античных платьях из барежа.
– Мой род, из аристократов, – заметила удивлённый взгляд хозяйка дома, выставляя на стол с накрахмаленной скатертью огромную круглобокую бутыль с мутной жидкостью, блюдо, доверху наполненное свежими, ещё со следами помёта яиц, и тарелку с ломтями сала, луковицу чищенную, украшенную душистым пучком укропа. – Садись, выпьем за знакомство, такого ты не пробовала ещё, городская! Любка, закатав рукава мужской рубахи, разлила пахучий самогон в граненые стаканы. Меня чуть не вывернуло от ядреного аромата дрожжей и отдаленного запаха лимонной цедры. – Пей, и вот так, – женщина разбила яйцо об блюдо и, задрав лицо к верху, влила себе в рот тягучую консистенцию. Внутренности скрутило в морской узел, по спине побежал холодный пот. Любовь закусила сальцом, облизнулась и срыгнула. – Будем знакомы, – в моей руке возник стакан. Пей-пей, только не дыши. Граненый опрокинулся мне в рот, следом залили яйцо, запихнули ветку укроп и шмат сала. – Ну как? Я ж говорила, Красапета, кайф! Даже бесплодие лечит мой самогон и туберкулёз! – она бахнула, не чокаясь, ещё одну порцию домашнего вискаря. – Сейчас будем бороться, чем ещё в деревне заниматься, а? И она поставила локоть на стол, кулак походил на гирю. Моя цыплячья лапка исчезла в жаркой ладони. Попыталась изобразить борьбу. Безвольно тощая ручка через минуту лежала на скатерти.
– Я в туалет, – понимала, если не дам дёру, неизвестно, что скучающая аристократка из «Кацапетовки» ещё удумает.
– А ты через дом, там бревно, по нему и вниз по лесенке, жду! Голова после первой ловила вертолёты. Собрала волю в кулак. Помню: распахнулась дверь из дома, заполонил сознание запах коровьего навоза, устрашающие возгласы буренок и мой бреющий полет в тёплую вонючую неизвестность. Потом я отмокала в корыте, приходя в себя, мне снова вливался самогон, запихивался укроп, после тарана в навоз самогон пошёл успешнее. После был чай с вареньем из крыжовника и «дискач»: я на крыше трактора с магнитолой, из которой надрывался «Сектор Газа». Затем из конюшни вывели старого Ветра, и Любка предложила мне исполнить роль джигита. Мечтала, мол, она с детства мужа иметь кавказских кровей. И роль выбрала себе в постановке соответствующую: ждать мужа – героя с войны. Пьяная, счастливая, беззубая Любка в драном платье, усыпанном маками, стояла с коромыслом на пороге, размахивая платком. Джигит, уткнувшись носом в живот дряхлого Ветра, изображал прямое волочение и казачий вис. Стрелять из лука по горящему соломенному чучелу не вышло, чучело успело сгореть, пока я доламывала осиновый импровизированный лук. Помню, смутно уже, как упала. Дождавшаяся с войны «жена» опять меня лечила в корыте. К утру мы обнимались и еле ворочающимися языками говорили «за жизнь». Любка – о вдовьей доли, а я о своём бесплодии. И городской бытовухе. Новая подруга предрекла мне зачатие со стопроцентной гарантией после её волшебного самогона. И умоляла, прощаясь, навестить её хоть разок. ⠀ Кстати, с диагнозом «привычное невынашивание» и «бесплодие» мой сын был зачат сразу после незабываемой вечеринки в стиле «деревня-стайл». ⠀
Прошло уже двадцать восемь лет, а я иногда вспоминаю аристократку Любку из деревни Ольховка. А что важнее, счастье или здоровье, я точно теперь знаю. Счастье – иметь здоровье.
Если ты идешь через ад – продолжай идти
⠀Однажды, зимой, я пришла на нашу «сходку» собачников в лесопарке, не застав ни одного знакомого, побрела по свежей лыжне среди елей. Моя собака, немецкая овчарка, радостно подпрыгивала, дергала зубами за ёлочные лапы, скидывая на меня искристые белые хлопья снега. Ее приводило это в щенячий восторг. Вдруг, навстречу нам, выбежала краснощекая женщина в свалившейся набок розовой шапке, догонявшая с пыхтением, свою собачонку, миниатюрного криволапого пинчера. Тот тявкал и визжал. А за ними размашистыми, пружинистыми прыжками, настигая, неслась из чащи собака Баскервилей. Черный королевский дог с метр в холке. Я рванула, быстро оценив ситуацию, и в охапку поймала улепетывающего тявкуна. Кричу: «Где хозяин – то?» Дама, поправляя розовое подобие шапки, пробубнила, махнув в сторону леса: «Да этой, лыжницы долбанутой!» Снег белизной слепил глаза, дог танцевал смешной павлиний танец возле моей собаки. Несомненно, она была более достойной парой, чем тот трусливый пинчер. Вдали замелькал уверенно двигающийся по лыжне силуэт мужчины, в синем спортивном костюме моды 70х годов. Треники, на коленках растянутые, были заметнее всего остального прикида. Профессионал, усмехнулась я про себя.
– Граф, молодец! – донесся старческий голос из-под вязанной буденовки. Лыжник остановился, зардевшийся от мороза, обстучал лыжи о сосну. Затем, словно циркач, ловко выпрыгнул из них и представился: – Валентина.
⠀Я чуть не упала со смеху от этой комичной ситуации и вида лыжника Валентины, которую я приняла за мужчину – спортсмена. Мы подружились с первого приветствия. Старушка поведала мне о своей судьбе спустя полгода нашей дружбы, когда я зашла на чай и увидела на стене фото девушки, чья грудь была увешана не бусами, а медалями и орденами. Валентина прорывала блокаду Ленинграда в составе лыжного батальона, получила тяжелейшее ранение. Она не вернулась в тыл, а села за баранку ЗиЛа и колесила на передовой. В этом аду она влюбилась, вышла замуж, любимый погиб при взятии Берлина. Женщина не сдалась, продолжала идти. После войны не ныла, восстанавливала город после разрухи, поднимающийся с колен. Вся семья Валентины погибла в холодном, голодном блокадном плену. Судьба подарила ей шанс снова обрести счастье, семью, сына. Часть ее сердца умерла, когда он погиб в Афганистане. Что дало ей силы жить дальше? Чуть позже похоронила, не проронив ни слезинки, второго мужа после продолжительной болезни. Мужественная женщина всю жизнь проработала в Скорой Помощи водителем, когда ушла на пенсию продолжила работать, не поверите, таксистом. Всю жизнь она параллельно вела лыжную секцию для детей при спортклубе. Она так и не вышла замуж. Но вырастила двух приёмных детей. Эта маленькая сморщенная старушка навсегда останется в моей памяти ярким лучом солнца, перевернув своей историей и бесконечным жизнелюбивым огромным сердцем, мою жизнь на «до и после».
Жареные факты
Факт не лошадь, обратно не повернешь, особенно жареный. Консерваторы не поймут. В 80-е не платили зарплату по полгода предприятиях. Я, как старшая сестра, придумала способ не дать умереть с голоду семье. Организовала банду велосипедистов. Мы совершали ежедневные хазарские набеги под прикрытием дымчатого утра и кочанов капусты на совхозные поля. Велосипеды после операции «Поле» выглядели как машина у врагов Безумного Макса. Трансформер из брезентовых мешков с капустой, морковкой, свеклой, рюкзак с водой у водителя на хилых плечах, штурман – сестра, стоял на багажнике. Однажды нас выследили дружинники, но мы банда сплоченная, каждое действие выверено. Ретировались и спрятались в защитном изумрудном подлеске среди желейного мха. Два велосипеда дружинники обнаружили и на ЗиЛе увезли, чтоб не повадно было. Мы улепетывали, сверкая драными сандалиями, не оглядываясь. Двадцать километров проделали на одном средстве передвижения вчетвером. Проносящиеся мимо машины в восторге семафорили проезжающей мимо них овощной лавке на колёсах. Рядом бежал, высунув язык до пыльной трассы, главный предприниматель, наша собака. Она всегда задорно тявкала при каждой приближающейся кочке, зная, что в таких случаях овощебаза разваливалась на части. Это был наш последний «налет».
Лихие 90 – е. Аллюзия та еще. Не мне вам рассказывать. Вы уже знаете, я ждать милости судьбы не буду, и в переход с протянутой рукой не пойду. Далее будет факт из жизни слегка пережаренный, конечно, но не сотрешь из биографии. Случайно сплетенные обстоятельства в одно не самое изящное кружево привели меня на железнодорожный вокзал. Там меня знали и величали как Мама Аля, не иначе, братки в кожанках со свирепыми лицами и другие крышующие элементы со сбитыми кулаками. В депо привокзальном я организовала подпольный видеосалон в одном из заброшенных плацкартных вагонов. Успешный был бизнес, зрители посещали тайный кинотеатр ночами. Вход платный. Дым коромыслом. Видак достал друг – моряк загранплавания. Телевизор «Фунай» цветной и с солидной диагональю. Но власть сменилась в одночасье, вместо «Сосновских» пришли «Лютиковские», и я спешно сменила род деятельности.
А напоследок я пошлю или лапша строкатто на ушах
Между третьим и четвёртым замужеством я встретила его. Копна волнистых волос цвета бескрайнего пшеничного поля, мужественное лицо с волевым подбородком и испепеляющие изумрудно-зеленые глаза с хитрым прищуром. Надо ли говорить, что он свёл меня с пути Джедая – недотроги очень быстро. Он исполнял любое желание, клялся в любви так вычурно и витиевато, что позавидовал бы любой сказочник. В мой день рождения он подготовил незабываемый сюрприз. Ильгара я звала Икар, прилипло в шутку это прозвище после его рассказа о полёте с тарзанки в бурлящую реку. Икар снял часть помпезного, стильного приюта для странствующих мореплавателей всех мастей. Я же по знаку зодиака Рыбы. Стены увешаны штурвалами и якорями. Зловеще нависая, пялились грудастые фурии с бутафорского носа корабля под потолком. Сцена пестрила рыболовецкими страстями: сетями, огромного размера рыбами морскими, гарпунами и прочими фишками. Ресторан мне не понравился, но главное – компания! Поздравления, милые тосты, объятия, подарочки. Присоединились к празднику несколько общих знакомых. Под звуки поцелуев я услышала голос конферансье, больше похожего на хиппи 70-х, но кто-то из гостей выкрикнул из зала, что вылитый Джек-Воробей. У каждого свои ассоциации. Пиратствующий Хиппи объявил певицу, которая сейчас исполнит песню, любую, предложенную из зала. Я спряталась под стол, когда в третий раз назвали мое имя и фамилию. Друзья и организатор сюрприза со смехом вытащили меня из укрытия и закинули в сети сцены. Я продемонстрировала тембр голоса и вдохновенную манеру исполнения песни «Лебединая верность». Вошла в роль, воодушевленная овациями. В молодости я грезила о певческой карьере, но не сложилось. Сейчас за мной стояла группа поддержки, музыканты и две певицы. Не так страшно.
Неожиданно из темноты зала вышла шатенка в струящемся красном платье в пол, вручила мне букет чайных роз. Так трогательно. И тут я заметила в цветах конвертик, раскрыла в предчувствии того самого момента: «Какая следующая песня, решать тебе. В конверте кольцо моего мужа. Постоянно его забывает в ванной».
Зал и Икар рыдали, когда я пела: «А напоследок я скажу…» прощай, но лучше я пошлю.
Нарочно не придумаешь
– Ложись, пригни голову! Да, брось, ты уже свой чемодан! – Даша убила взглядом взбалмошную Марину. Мы затаились среди мандариновых благоухающих медово – цитрусовым запахом деревьев, он прогонял страх.
– Девочки, нас здесь выследят как охотники дичь, они у себя дома, надо уходить с плантаций к дороге, – осторожно приподнимая голову от земли, приняла решение я.
Четыре беглянки с громыхающими чемоданами ползли сквозь мандариновый рай. Обдирали нежные ноги горные колючки и молодые эвкалипты. Скальные выступы и расщелины грозили травмой. Мы спустились со взгорья на тенистую вихляющую трассу среди гор. Отпуск не задался с первого дня. Мы с сестрой повелись на рассказы двух наших попутчиц поехать в заброшенный санаторий. Дешево сдают номера. Но не учли, что Война в Абхазии только закончилась. Разруха. А местные мужчины одичали без туристов и женской курортной ласки без обязательств. Мы спаслись, но осадочек остался, ведь наши спутницы искали приключений, отдыхая от мужей, а я и сестра приехали к морю, солнцу за спокойствием души. Для ремарки: водитель газели с другом, которые нас подобрали на дороге, запросили натуральный обмен за проезд. Девушки согласились. Мы с сестрой совершили нереальные кульбиты, выскакивая на ходу из машины. Опытные каскадеры бы позавидовали исполнению трюков и зрелищности. Измученные жарой, голодом, жаждой, мошками и приключениями добрались до Гагр, где нам встретились милиционеры. Они же предложили подходящее жилье, до моря десять мин пешком. Отпуск пролетел как мода на песни Таркана. За три дня до нашего отъезда к нам присоединилась подруга сестры. Ее похитили из прибрежного кафе тем же вечером. Мы искали всю ночь блондинку в красном платье. Подсознание предлагало разнообразные хоррор – картинки. Сознание успокаивало логическими выводами. Наутро она заявилась, пьяная и счастливая. Скандал не заставил себя ждать, и я поменяла билеты на поезд. Вышла на перрон взвинченная, не стала предупреждать мужа о возвращении, пусть будет сюрприз. А вышло как в том анекдоте, про жену, вернувшуюся из командировки раньше времени. Сюрприз ждал меня. Грандиозный. Разделивший жизнь на "до»: с планами на общий бизнес, мечтами о большом доме, и пятерых детях, носящихся по этажам нашего семейного гнезда босыми ногами. И "после", когда я иду под проливным дождём босиком, с чемоданом и полотенцем на голове по улице. Рыдающая, мокрая, униженная. Мужа не было дома. Своих вещей я тоже не заметила ни в шкафу, ни в комоде. Позже я обнаружила их в мешках на балконе. Захотелось упасть и спать, спать. Разберусь потом! Устала неимоверно от долгой дороги "в восточном экспрессе", обратный путь был «детективнее» некуда. Встряхнула одеяло, а из-под него на меня смотрели, гнусно скалясь в ухмылке, зеленые кружевные стринги. Не мои. Я огляделась внимательнее. Расфокусированное зрение выхватило чужую расчёску, бюстгальтер на спинке стула, тапочки с пухом гусиным у входа.
⠀ Я ушла в чем была. Рыдания и отчаяние застыли где-то в грудине. Мужа, уже бывшего, я увидела спустя год. Он решил вернуться. Но… было уже совсем не нужно!
Случай на озере
История о том, как я учила плавать подругу несмотря на то, что сама чуть не утонула в бассейне. Мой папа всегда говорил:
– Дочь, запомни, чаще тонет тот, кто не боится воды, а не тот – кто не умеет плавать. В семь лет родители меня привели в бассейн. Я мечтала научиться рассекать волны брасом, как Сальников. Имитация заплывов на резиновых ковриках возле бассейна и изучение технических моментов плавания меня раздражала. Но спустя месяц тренер объявила:
– Сегодня водный день. Всем выстроиться у тумбочек и по свистку прыгать в воду. Я же, как та девочка с цветиком-семицветиком, считала ворон, и выстроилась в очередь за детьми из другой группы, которые плавают как рыбы. Свисток, сиганула в воду. Помню яркие блики на воде, звенящее бульканье в ушах, гадкий привкус хлорки во рту, все! Думаю, вы догадались, что с бассейном я завязала. Страх перед водой долгие годы сковывал мысли и движения, если глубина воды достигала колен. Папа говорил, хорошо, что боишься, вспоминай технику и плавай там, где достаёшь ногами дно. Морская черепашка до пятнадцати лет ползала по прибрежному песку всех водоёмов, пугая отдыхающих. Однажды оказалась на отдыхе в компании мальчишек. Они с разбегу прыгали с песчаного откоса в медное озеро. Стыд оказаться слабее парней сотворил чудо, а из меня – дельфина. С образом черепашки было покончено. И я возомнила себя инструктором по плаванию, пообещав подружке – научу.
⠀ Мы с подругой детства каждое лето совершали марш-броски с палатками на великах по всей Ленинградской области. Озер у нас много. Есть и бирюзовые, и бурые торфяные, даже ледяные есть, со дна которых пульсируют источники. Встречали и с зеркальной гладью водоемы цвета голубого топаза, и радоновые. Подруга устала наблюдать в позе поплавка у берега за мной, барахтающейся в середине водоема. Пришлось выполнять обещание. После пары упражнений подружка не плохо плавала по-собачьи.
В то раннее утро, на пустынном торфяном, цвета изюма, озере мы были одни. С криками и шутками забежали в прохладную воду. Чуть сводило икры от леденящих иголочек из подземных источников. Я приказала Светке вцепиться в мое плечо, дышать ровно, усиленно и технично работать ногами. Отплыли метров пять. Вдруг подруга почувствовала, как ее ноги обвила и затягивала тугой узел на ноге бурая водоросль-спрут. Вода тёмная, дна не видно. Нас обуяла паника, Светка побледнела и стала захлёбываться.
– Не смей сдаваться, – заверещала на все лесное озеро я. Скорее я кричала себе, чем подруге. Своим остервенелым барахтаньем и борьбой за жизнь, мы взбаламутили все озеро, водные лианы уже зацепились за мою лодыжку. Я изо всех сил тянула Свету за волосы, а она тянула меня вниз. Неожиданно над водой возник борт резиновой, в сем-то склизком, лодки. Я шлепнула обессилено по ней рукой и подтащила утопающую подругу. Лодка с шипением и свистом перевернулась. На нас зловеще смотрели закатившиеся стеклянные глаза, а руки скользили по вздутому иссиня-черному мерзкому животу. Мельком заметили зеленые плавки.
В этот момент подъехали на помывку солдаты на военных ЗиЛах, и в одинаковых трусах – флагах попрыгали в воду, быстро поравнявшись с нами. Нас спасли. Потом была милиция, допросы, верёвка на ногах утопленника, медицинские эксперты и мы – в центре расследования. Мужчина давно считался пропавшим. С тех пор я никого не учу плавать, и вообще не учу делать то, что сама не умею делать очень хорошо.
Дед в мешке или приключения челночниц в Невском Экспрессе
Тот летний день 2000-го года я не забуду никогда. Прошло двадцать лет, а эта история до сих пор коронная в любой общей компании с моей подругой. После того случая со мной боялись отправляться в путешествия знакомые. Так родилась традиция – путешествую одна! На вещевом рынке, позже он был снесен с лица земли и растерзан экскаваторами, бурлила в то лето торговля. Мы, челночницы. Гоняли в Москву по два раза в неделю за товаром. Помните тёток в спортивках, на шее с сумкой – антиворовайкой, пузатой от кровно наторгованных, которые тащат волоком «рисовые» сумки, набитые товаром по вокзальному перрону? Это про меня. Мы с подругой опоздали сделать заявку на доставку товара автобусом. Пришлось стартовать самим, и использовать тощие спины как верблюжьи горбы. Иногда приходилось таскать по шесть – семь баулов с обувью на себе. Вес каждого превышал 50 кг. Уезжали в ночи на поезде, в 6 утра в Москве. Нет уже и знаменитого Черкизовского рынка. Ностальгия душит и щекочет воспоминаниями. Загрузились в поезд. В нашем купе девочка лет четырнадцати. Провожали ее три мужичка с военной выправкой. Непроницаемые лица универсальных солдат не располагали к беседе. Кивок, и медленно растворились в вокзальное серое утро. Бабка в цветастом платке шуршала пакетами и бухтела, что на верхней полке ей не место. У нас были нижние места, купленные с боем. Я сдалась, предложила обмен. Поезд тронулся. Мы разлили в стаканы из – под чая пиво. Девочка наверху слушала плеер. Бабуля крехала, ерзала, пинками ног, намекая – на верхней полке ей было бы лучше.
⠀Простучал колёсами поезд и покинул окрестности Питера. Было слышно мерное храпение мужчин из соседнего купе, шорканья молодёжи в тамбур и обратно. Бабуле не удалось поскандалить, уползла, расстроенная, к проводнице. Вернулись вместе, привели деда в орденах, опирающегося на костыль. Бравый ветеран, в пиджачке цвета сливы, видавшем виды, брючки а-ля вельвет, присел рядом со мной. Бабка, собрав пожитки и причитая, сменила купе. Дед бряцал медалями и нарочито теребил их, привлекая наше внимание. Мы с Лизкой переглянулись с пониманием, что-то в нем напрягало и фальшивило. Дед шлепнул себя по колену и выставил из сумки пять бутылок Охоты крепкой. Мы уже почали свое пиво из кружек, настроение – пора ложиться спать, но дед только разошёлся. Прорезался басистый тембр, пьяные бордельные шуточки, тут же возник из ниоткуда альбом семейный. По морщинистому лицу, похожему на запечённую картошку, полились слезы, до неприличия, театральные. Я предложила старику закругляться. Уже три ночи, вам пора бы прилечь, откуда столько здоровья допивать пятую бутылку пива. Дед начал размахивать костылем, звон покатившихся бутылок разбудил вдалеке ребенка.
Моя подруга гном, ростом мне по плечо, поэтому велела не лезть. Я все решу сама. Попыталась урезонить разбушевавшегося Фантомаса. Он, матюгаясь, сказал, что бабы мы не компанейские, и нас он е....ть бы не стал. Дословно. Я запихнула пожелавшего спать на верхней полке ветерана по месту временной дислокации. Улеглись. Настала напряжённая тишина, такая бывает, говорят перед землетрясением или цунами, звенящая, пугающая. Только мерный стук колес. Снится сквозь полудрему сон: маньяк орудует кинжалом, хлещет фонтаном алая кровь, женщина закрывается руками, надрывно орёт "спасите". Я медленно открываю глаза и вижу, что это не сон. Девочка, закрываясь одеялом, пытается спастись от полоумного старика. Рука в крови. Я бывший мент все же, реакция мгновенная. Скидываю со всей дури вниз извращенца, получаю ногой по голове. Лизке четко отдаю распоряжение открыть рундук и бежать к проводнице. Подруге никто не открыл, она бегала по поезду и кричала: «Убивают!» Поезд затих, все спрятались, притворились умершими.
– Беги в первые вагоны, там или менты или начальник поезда, если никого не найдешь, рви стоп-кран. Мой верный гном умчался. Я прижала коленкой деда, тот барахтался, сплевывая и угрожая. Кое-как утихомирила. Поднялась, чтоб попытаться помочь девчонке. И в этот самый момент та, собрав мужество, из-под одеяла, выливает на меня газовый баллончик. Ощущения адовы! Вернулась подруга, безрезультатен был ее марафон. Соседи по вагону оживали, потому что стали задыхаться от слезоточивого газа, раздирая лёгкие спазмами кашля. До сегодняшнего дня не знаю, кто нажал стоп-кран, поезд остановился. Влетел линейный наряд. Дед был утрамбован в рундуке под моим местом, его вытащили три милиционера и поволокли по вагону. Перебил запах экскрементов все остальные запахи. Он обделался. Поезд стоял в Твери. Врачи скорой на носилках вынесли пострадавшую без сознания. Меня вернули к способности дышать, но я была в состоянии говорящей мумии. Дед оказался сидельцем, только что откинувшимся, сидел всю жизнь. Украл, убил, изнасиловал, в тюрьму. И лет ему было меньше, чем выглядел. И ордена чужие. Промышлял в поездах. Отец девочки, известный предприниматель из Москвы. Его люди нас с подругой позже поблагодарили, совершенно неожиданно. Меня назвали смелым человеком, спасшим жизнь, рискуя собой. История поучительная, будьте внимательны в дороге.
Секонд – хэнд по тарифу «Антошка, поговорим немножко»
– Все, хватит с меня работать на дядю! – откинула я в сторону газету "Работа для вас". Протаптывателем тропинок не берут, нужен блат. На вакансии "Собутыльница на час" и "Подружка-подушка, с водонепроницаемой вставкой на плече" – вообще конкурс непомерный. Открываем интернет – магазин! Весь мир блуждает с широко закрытыми глазами только там! Обсудили наболевший вопрос в "переговорке" с мужем, пока соседи по коммунальной стране спят. Нет толчеи на двенадцатиметровой обшарпанной кухне, грохота сковородок, и свиданий "карданов" у плиты.
– Может, сэконд-хэнд, дешево и сердито? Детский? – муж предположил не настойчиво, – На закупку – копейки, за аренду не платим. Ничего и не теряем.
– Точно, я знаю где база! – разгорелся во мне тлеющий огонёк предпринимательства.
⠀Утром мы уже слонялись по огромному складу с запахом хлорки и тошнотворного стирального порошка, напоминающего бабушкины духи "Красная Москва". В горах шмоток, кверху задами, как на грядках дачники, копошились специалисты по продаже вещей из вторых рук. Со скоростью языка ящерицы, поймавшей муху, они выхватывали из гущи вещь и кидали в тележку. Мы ускорились. Побросали самые новые и брендовые вещи к себе в корзинку и на кассу.
– Стопэээ! – дама в бейсболке и грудями, вываливающимися ей на живот из декольте футболки с надписью" FucKтически Твоя", положила ладонь мужу на плечо. Он брезгливо отстранился.
– Вы же первый раз, вам только оптом!
– В смысле, оптом?
– В коромысле, взяли мешок, там 25 кг, и потащили, – продавщица ехидно скривила тонкие губы.
– А откуда мы узнаем, что там?
– Риск – дело добровольное! Детское – там, – она махнула рукой в неопределенную сторону света.
– Ппц, – в один голос сказали мы и побрели за мешком.
⠀Бизнес по – русски, как говорится. Не потеряв запала и будучи уверенными в своей счастливой звезде, мы разместили объявления в газетах типа " Из рук в руки" и принялись ждать. Нет ничего мучительнее, чем ждать и догонять. Когда, спустя три месяца, нам не поступило ни одного звонка, мы отправились на поиски работы. Однажды, позвонила девушка, спустя полгода, когда половина вещей мы раздарили, раздали, пожертвовали. В трубку прозвучал заветный пароль: «Я по объявлению». Вялые тараканы в моем мозгу оживились и в надежде на успех сплясали гопак, первый покупатель, ура! Вечером того же дня первый покупатель позвонил в дверь, три коротких, к нам. Вперед зашёл рыжий, веснушчатый парнишка лет четырех, следом пухлая огненноволосая девушка с младенцем на руках, за нее пряталась девочка, с медными кудрями, утирающая хлюпающий носик рукавом. Мы пропустили странную компашку в комнату, переглянулись. Малец протянул руку и прожевал слова: «Антофка, поговорим немнофко». Мило улыбнулся наполовину беззубым ртом. Муж поздоровался по-взрослому за руку, я предложила посмотреть остатки детских вещей. Девушка сообщила, что их у нее семеро, если сделаем скидку – она заберет все! Мы сложили все вещи, пока мальчик разглядывал с восторгом старый телевизор на полу, который давно искал хозяина.
– Он, что ли телевизор никогда не видел, – удивилась я.
– Нет, у нас такова нету, – с придыханием сообщила маленькая огневушка.
⠀Мой любимый человек вызвал такси, загрузил в машину телевизор и все остатки нашего бизнеса с многодетной мамой и ее выводком. Пожелали удачи. Малыши долго смотрели на нас, прилипнув носиками к стеклу машины, махали ручонками. А наша дружная семья предпринимателей пошла в банк. Мы взяли кредит, раздали долги, а на оставшиеся гульнули: купили абонемент в фитнес – клуб с бассейном. Муж в первый же заныр в том бассейне потерял обручальное кольцо. Нет худа, без добра!
ПРОКЛЯТОЕ ПЛАТЬЕ
Моя первая официальная работа была курьер суда. В семнадцать лет. Труд адский. Но мой рассказ не о том, как я тащила порой по тридцать томов одного уголовного дела на ознакомление в места не столь отдалённые, на свидания к сидельцам. Этот рассказ о платье. Я достала его по большому блату через закордонных знакомых, да не из ситца, а из шёлковой струящейся черной ткани с орнаментом из белых лилий. В первый рабочий день я и подумать не могла, чем занимается курьер с красной корочкой от Министерства Юстиции. Я гордая лань, 80-49-80 несу себя по центру города. Чувствовала затылком и корнями волос, как мужики сворачивают головы. Подол платья манит, то вспорхнет как бабочка и развивается на ветру, и снова скроет мои стройные ножки. Это было первое платье с длинным разрезом, взрослое. Неожиданно небо скрылось за густыми ватными зловещими тучами, хлынул ливень. Беспросветной колючей стеной водопада Виктория. По асфальту мгновенно вышли из берегов стремительные реки воды. Зонт как у истинной петербурженки успешно валялся дома, мы привыкли мокнуть. Я рванула стремглав ближе к домам в переулке, в поисках любого подобия навеса. При рывке хлястик босоножки треснул, и сказал мне "прощай". Неожиданно в одном из домов на 2-й Советской открылась дверь. Я впорхнула на второй этаж, подальше от зловонного подвала, пахшего революцией и плесенью. Огромное окно старого дома открывало панораму исторического центра, я выжимала подол платья и тряслась как мокрый воробей. Дверь внизу хлопнула, отозвавшись в ушах эхом. Еле слышные шаги приближались. Подростковое воображение не так остро чувствует опасность, весь мир вокруг – это «all we need is love». Наверное, так бесшумно передвигаться умеют монахи из Шао-Линь: я не видела мужчины. Не успела сориентироваться, как кобра в броске что-то метнулось в мою сторону со спины. Жёсткая мозолистая шероховатая ладонь зажала рот:
– Стой так, не шевелись, и с тобой все будет в порядке! – Я превратилась в одно большое дрожащее ухо и собачье обоняние. Пыталась разгадать, кто за спиной и каковы мои шансы на спасение. Звук расстёгивающейся молнии на его ширинке. Обдало мерзким запахом чесночно-ментолового дыхания. Я слышала, как рвущееся наружу сердце извращенца колотится об мои лопатки. – Молчи, и останешься жива! – Просипел он мне куда-то в шею, слюнями поставив незримое клеймо страха на коже. Я судорожно думала, варианта два – рвануть в окно, но второй этаж высокий в старых домах, или укусить, что есть мочи его грязные пальцы. Меня трясло с насильником в унисон. Вдруг у него нож. Я в свои семнадцать лет не представляла еще в подробностях, что может делать мужчина с женщиной. Приняв решение побороться, сжалась импульсивно, напряглась и вцепилась в сумку до синевы пальцев, повернув ее огромной круглой пряжкой наружу. Он задрал платье, потерял осторожность, задышал как паровоз.
⠀Когда я всадила пряжкой в его морду и увидела симпатичное лицо, вовсе не Джека Потрошителя, оказалась в еще большем замешательстве. Никогда раньше не видела маньяков. В этот момент хлопнула дверь, будто сигнал спасения, я заверещала так, что сорвала связки. Он прилип к обшарпанной стене спиной, и умоляюще зашептал:
– Не выдавай, это все твое платье проклятое! По лестнице влетел седой мужчина с удочками, видать возвращался с рыбалки. Надо было, конечно, попытаться задержать преступника, но спаситель закрыл меня собой и процедил сквозь зубы: «Проваливай, сука». Я согласилась зайти к пожилому мужчине домой, оттуда вызвали милицию. Меня не беспокоили ни следствием, ни дознанием, похоже, внутренним органам тогда было не до такой мелочевки, как озабоченный парень, возбуждающийся от черного платья с узором из лилий.
СЕМЕЙНЫЙ СЕКРЕТ
Какой ваш самый большой секрет детства? Мой секрет был с папой на двоих. Никому никогда об этом не рассказывала. Потому что стыдилась папиного хобби. Представьте мужика под покровом ночи, который, вооружившись фонарём и самодельным металлоискателем, рыскает по заброшенной деревне, распугивая даже бродячих собак и призраков своим видом. Он утверждал, что на месте истлевших от старости, покосившихся деревянных скелетов домов, по соседству с советскими новостройками, жили когда-то ассирийцы, богатые ремесленники. Папа верил, что найдет клад или что-то, что прольет свет на историю этих мест. И находил. Старое блюдо шведское, ассирийцев с обжитых мест согнали шведы. Однажды выкопал наконечник филигранной кузнечной работы мастера, чугунный, для фонарей. Такие висели на лавочках ремесленников при входе. В один вечер отец решился, на раскопки мы отправились вдвоем. Мне было двенадцать лет. Копали осторожно, но азартно. У папы был врождённый нюх на "те самые места". В зияющей чернотой яме с запахом перегноя и устрашающей неизвестности, мы наткнулись на человеческие отполированные червями и временем, останки. Я ужаснулась, затряслись колени. Папа запретил кому-либо рассказывать об увиденном. Аккуратно, с почтением, папа закопал нарушенное нами последнее пристанище человека. Неожиданно лопата клацнула звонко. Мы обнаружили старинную вазу. Специалисты позднее утверждали, что возраст возможный этого произведения керамического искусства 16 век. Серо-белая круглая ваза, чуть потускневшая, но сохранившая эмаль, испещренную мелкой сеточкой еле заметных трещинок. Антикварный предмет декора украшен странными рисунками, похожими на наскальные древние изображения рыбаков. Четко сохранился рисунок ладьи и контур человека в ней. Фоном видны очертания природы, явно, не северных краев. На дне вазы клеймо мастера. И странные буквы, похожие на арабский алфавит. Вот такой секрет храню я с детства и вазу, подарок призрака из тайной могилы. Я с тех пор не разлюбила раскопки и археологические изыскания. С удовольствием бы провела пару месяцев в исторических архивах.
Я НАЗВАЛ ЕЕ В ЧЕСТЬ ТЕБЯ
Он зашёл в класс, и вся девичья половина полезла в рюкзаки и портфели за косметичками и расческами.
– Познакомьтесь, это Андрей, он приехал к нам из Германии! – объявила учительница. Статный парень, в черной лайковой, не из свиных лоскутов, кожаной косухе и джинсах, совсем не похожих на "Салют" выпуска нашей ткацкой фабрики, надменно посмотрел поверх наших голов. Пустовало место на задней парте рядом со мной. Он уверенной, пружинистой походкой Чингачгука, с ирокезом на голове и гордо вздернутым подбородком, прошествовал до моей парты. Сердце провалилось в область солнечного сплетения, когда уловила шлейф парфюма, а не пота подросткового, и чуть не поперхнулась от его подмигивания. В воображении я и он уже разучивали танец как Патрик Свейзи и Бабби, в ночном, покрытом туманом, озере. Ох, как он был на него похож.
Андрей оказался душевным и компанейским, у нас завязалась дружба с первого моего приключенческого рассказа о себе. Молодой человек признался, что у него скучная жизнь, но в жизнь класса и школы он не влился, всех девушек он демонстративно игнорировал. С парнями небрежно здоровался, намекая, что их образ жизни с пивком и сигареткой в зубах доведёт их до морга раньше, чем его страсть к боксу. Он был профессиональным спортсменом в Германии, а у нас тогда бокс только развивался, и то в полуподпольных залах. Для многих новый одноклассник был мифическим существом с другой планеты. Дома у него уже были игровые приставки и компьютер. Немецким и английским он владел в совершенстве.
Не знаю, почему он выбрал меня. Тощую, порхающую, вечно щебечущую глупости, птичку. Мы прогуливали информатику и иностранные языки без зазрения совести. Задолго до его днюхи я, стежок за стежком, вышила гладью портрет занозы моего сердца со змеей в руках, на носовом платке. Андрюха верил в силу тотемов. На день рождения к нему домой припёрлись друзья, сыновья посольские, дипломатские, и дети нужных его отцу людей. Мой папа предупредил, что бы не происходило, девочка должна быть дома в одиннадцать вечера. И одна, имея кавалера, не должна шастать по улицам после 21.00. Андрей это знал и всегда меня передавал папе из рук в руки.
⠀ Но в тот праздничный вечер все пошло не так… Непонятное мне общество, запах перегара, скабрезные шутки. Любимый не замечал меня. Я сбежала от сборища незнакомцев на балкон. Вздрогнула от тяжёлой руки на плече и грузного тела, прижавшегося ко мне. Друг отца Андрея поинтересовался пухлым слюнявым ртом с прокуренными коричневыми зубами, почему я грущу. Попыталась вывернуться из медвежьей хватки всеми своими сорока девятью кг. Неожиданно балконная дверь распахнулась и ввалился Андрей. Когда он понял, что происходит, отпихнул Аркадия Петровича и, больно схватив меня за руку, протащил через толпу гостей из квартиры к лифту. До глубины души ошеломило его отношение, кровь вскипела от обиды, гнев и унижение перечеркнули все светлые чувства к Андрею.
– Ты должен меня проводить, уже 23.00, папа будет ждать, ты обещал ему…, – дала шанс, взяв себя в руки усилием воли. Уже тогда я старалась не быть истеричкой с мужчиной.
– Ну, малышка, тут важные гости, он двумя руками прижал меня к стене, упёршись в нее. Ох, как от него пахло мужчиной, который сводил меня с ума.
Когда его влажный, желанный рот накрыл мой, я вернулась к реальности. Не так я представляла себе первый в жизни поцелуй. Резко оттолкнула Андрея и предложила поцеловаться с кем-нибудь из гостей. Бывший парень, на тот момент он еще этого не осознал, посоветовал продолжить с Аркашей. Я бежала, не разбирая дороги. От слез, а не от ночной мглы с тусклыми фонарями вдоль парковой аллеи, было темно перед глазами. Нет, страшно не было. Было душно и тошно. Так умирает первая любовь.
Спустя лет десять после окончания школы мы случайно повстречались, он побывал в горячих точках, ушел служить сразу после школы. На меня любящими глазами смотрел все тот же Андрей из 9 А, только располневший, в милицейской форме, в звании майора. Я спросила осторожно:
– Женат?
– Да, все нормально, – уклончивый ответ, – дочь назвал Алиндой, – опустил глаза, глубоко вздохнув. – Ну, я пошел?
– Конечно, будь счастлив, Андрей!
И мы разошлись как в море корабли, каждый по своему маршруту жизни.
БОТИНКИ МЕЧТЫ
Доводилось ли вам стоять в очереди в универмаг всю ночь, чтоб прикупить себе обувь мечты? Расскажу об одном занятном случае. Интересные времена были – эти лихие 90-е, с этими очередями за обувью, мандаринами, пивом из бочки. Страждущим организаторы писали номера на руке, значит в теме, есть шанс урвать импортного производства вещицу или еще какой дефицит. Цой, наверное, пел об этом: порядковый номер на рукаве. Номера иногда продавались за бешеные бабки. Иногда выбивались, бандитские разборки случались, не отходя от кассы. С первой зарплатой я, благодаря сорокиной новости на хвосте, неслась на Красногвардейскую площадь в Дом обуви. Обещали завезти французские полусапожки, со сборочкой, узким носиком, на стильной плоской подошве. Не то что мои «скороходы» маленького мука, когда твоя нога в тисках, жизнь – боль, каждый шаг – микротравма. С 19.00 вечера до 8.30 утра я прошла семь кругов ада, сохранила в целости вывернутую руку с номером, затем бежала спринт без оглядки от черного входа универмага. Могли догнать и отобрать покупку. Решила не рисковать, переобулась прислонившись к дереву, и рванула на работу. Те ощущения я не забуду никогда. Ты отдаёшь всю зарплату за пару башмаков и счастлив. Девяносто рублей по тем временам была не самая мизерная получка, еще добавила тридцать рублей. И твои ножки балдеют в натуральной, обтягивающей ласково, коже. Накрапывал дождик, из – за поворота махнул рогами нужный троллейбус, до остановки двести метров, я сайгак – догоню. Рванула, запрыгнула уже на ходу. Села гордо, нога на ногу сижу. Смотрите, завидуйте молча! Пассажиры смотрели. Хихикали, перешептывались! Я с любовью счастливого обладателя обуви мечты опускаю глаза и вижу.... Подошва, видимо из пластика, расплавилась на горячем гудроне. Я так спешила, что не заметила в серую ленинградскую морось горячего, только раскатанного асфальта. Как волк в "Ну погоди" вышла с вывалившимися вперед ногами из ботинок, подошва шлепала вслед за мной, напевая: "А жизнь продолжается". Ностальгирую по тем ботинкам, которые я носила ровно пятнадцать минут. Друзья, дорожите временем, в котором живете! Радуйтесь, что можете выбрать любую обувь, ткнув кнопку в гаджете.
Я ВАМ СПОЮ ЕЩЕ НА БИС
Кромсал безжалостно кризис безработного 97-ого года. Держались на плаву только военные и бюджетные предприятия. Я была вынуждена, чтоб мой сын не умер с голоду, пасть ниц перед бывшим свёкром. Он служил капитаном первого ранга на Военном Картографическом секретном производстве, входил в начсостав. "Возьмите меня хоть кем-нибудь», – помните, как у Елены Воробей, – "ну возьмите меня!" Я готова была плясать канкан, а если нужно, снова быть его мишенью, когда он пьяный захочет пометать кортики. Бывший родственник смилостивился и меня взяли. Минутку внимания! Стрелком ведомственной охраны! Выдали дореволюционный наган, куртку с нашивкой карты СССР, похожую на робу арестанта с вольного поселения за 101- м км. Затем ткнули пальцем в конструкцию похожую на собачью будку, где должна нести службу сутки через трое. Рассказывать не стану про битву с титанами и старожилами это производства: мамами, тетями, женами – пенсионерками служащих ВМФ. Предприятие – это очень старое, заслуженное, военное, как водится в подобных учреждениях, имело собственную сауну. Со всеми вытекающими. Сидя на проходной, я видела ни одно занятное действо и разнообразных тайных посетителей оного заведения.
⠀ В один прекрасный вечер, когда я несла службу на проходной возле входа в сауну, в полуподвальном помещении началась суета. Гремели крики «полундра», началась безудержная паника в холле, запахло страхом и хлором. Матросы самозабвенно драили полы. Матерящийся командир костерил кого-то по телефону. Всему виной – банщица, не явившаяся на работу. Ждали важных гостей- адмиралов московских. Аврал полный! И тут взгляды наши с начальником политической части картографического производства пересеклись. Бывалый морской офицер размашистой походочкой в развалку направился ко мне. Я вжалась в деревянную табуретку.
– Будешь банщицей! – скомандовал офицер с багровым лицом.
– Я? Ни за что! – попыталась спасти себя от незавидной участи.
– Выбора у тебя нет, это приказ, накручу дырок потом, будешь бакланить в нашем камбузе!
– Наша служба подчиняется другим структурам!
– Твою мать! Ты хочешь здесь работать?
⠀Кодовая фраза возымела мгновенное действие на мое подсознание. К назначенному времени я сняла робу охранника, напялила накрахмаленный хрустящий передник и кокошник белоснежный кружевной на голову. С натянутой улыбкой я встречала адмиралов, адъютантов, помощников и их свиту из пяти газелей под метр восемьдесят. Девушки все как на подбор, блондиночки, платья в обтяжку, едва прикрывающие пятую точку. Из подпольной военно – морской сауны до четырех утра доносились отзвуки песен и танцев с бубнами, стоны, вопли, смех. Я бегала попа в мыле вниз-вверх, приносила с кухни новые блюда, напитки, уносила объедки, пустые бутылки. В четыре утра газели, выполнив все свои обязательства, с взъерошенными причёсками и не только, отбыли. Морские офицеры заскучали. Неожиданно услышала свист и призыв спуститься, почтить за честь их приглашение, приказы, мол не обсуждаются! Я не спускалась! Не честь это никакая сидеть в сауне с потными и пьяными в хлам мужиками. Вышел адъютант в простыне, умолял:
– Ну хоть на тридцать минуточек! Проси, что хочешь, юнга, только посиди с нами, у этих «лядей» души нет. Размышляла три секунды.
– В ваших силах перевести меня на другой пост, тот, где машины выезжают? – смело спросила я адмирала, терять уже было нечего!
– Обижаешь, юнга, завтра уже будешь сидеть там, и еще премию дадут! – пьяный толстяк в цветастых семейниках поднял рюмку, адъютант услужливо тут же плеснул ему водочки.
– Тогда я вам спою!
– Оооо, как оригинально, а морскую могёшь? Нашу?
– Легко! – и я затянула. «Прощайте скалистые горы», потом «По морям, по волнам, нынче здесь завтра там», вспомнила весь любимый папин репертуар морской. Сауна прослезилась, наполнилась овациями, потом пошли байки и воспоминания бывалых моряков. Я пела на бис до утра! Уверена, они забыли уже зачем конкретно меня позвали и откуда я там появилась!
Со смены утром меня везли на служебной машине домой, в багажнике оказался ящик коньяка, пакеты с яствами с адмиральского стола, даже банка черной икры нетронутая презентована была лично. Растроганные морские волки сообщили, если еще прибудут сюда, их банщиком должна быть только я. И буду петь на бис. В следующую смену я заступила старшим смены, и еще год пропускала и выпускала машины на главной проходной. Вот что значит сделать верный выбор!
ИСТОРИЯ НАЗИДАТЕЛЬНАЯ. КАК Я УГНАЛА БУМЕР
Как – то я вляпалась до умопомрачения в роман. После описанных событий в этом рассказе, по логике нормальных людей, в саду завяли бы все лилии, помидоры и поникли лютики. Но эта история была бы не про меня. В один тоскливый зимний, пробирающий до костей морозом вечер, герой моего романа затеял поездку в деревню, забытую богом, но помнящую его рождение. Дискотека там сельская, баня дровяная. Лес нехоженый, с белоснежными, пушистыми панамками снега на деревьях и шапками – сугробами. Уговорил. Перезнакомил меня со всеми друзьями юности, катались на санках с горы, парились в бане, горланили песни, веселились до упаду. Коронный номер сельского вечера: дискотека на дощатом танцполе в сельском, видавшим виды, клубе. Первые пятнадцать минут смешно, потом втягиваешься. Среди пляшущих самородков на «стиле» потеряла из виду своего кавалера. Вспышки тут и там импровизированной цветомузыки пестрили в глазах, скрывая обзор. Обнаружила я воркующую парочку у барной стойки. Брюнетка с зачёсанным высоко конским хвостом на макушке, в колготках черных в сеточку, на шпильках пластиковых как у стриптизерш, повисла на шее моего кавалера. Стоп! Я взяла себя в руки! Подошла к ним с подветренной стороны, чтоб он меня не учуял. Всегда говорил, что узнает меня по аромату «Ангелы и Демоны» за версту. Встала неподалеку. Не заметил, заказала коктейль. Она восхищалась его неземной красотой, он говорил, что тоже бы с ней замутил. Хм, даже так? Я постучала по плечу любвеобильного ухажёра. От неожиданности герой любовник чуть не свалился с барного стула.
