Читать книгу Молчание сердца - Алинда Ивлева - Страница 1

Даша каждое лето ждала Максима. Когда-то, в заброшенном сарае на краю деревни, они порезали пальцы, скрестили их, и поклялись на крови – вместе навсегда. Бабушка после этой затеи долго ставила Даше компресс с ихтиолкой. Мизинец распух и гноился напоминанием – Даша готова ради любви на все.

    А у Макса забурлили гормоны. Он любил одноклассницу Лильку за ее раскосые зеленые глаза. Любил соседку, конопатую пышную Ритку, особенно тогда, когда она, облокотившись огромной грудью на перила балкона, курила. По ночам любил Лидию Васильевну в лакированных лодочках на шпильках, училку химии, не вынимая руку из-под одеяла. Приезжая в деревню, любил Дашку, каникульную подругу, как, шутя, говорил о ней друзьям.

   Даша сначала писала письма, подросла – заимела телефон. Из Владивостока в Симферополь полетели сообщения. Макс отвечал через раз. Скупо. Порой, грубо. Все реже и реже. В июне, после окончания школы и выпускного, умерла бабушка Макса. Он два года не был в Лавриках. На похороны не поехать нельзя, бабулей он был заласкан. Единственный внук. Максу нужно было утрясти дела с поступлением. Родители уехали без него. Максим приехал на сороковину.

– На поминки должна прийти и Дашка с мамкой, – баба Стеша подмигнула. Но ему было все равно.

   Макс обогнул дом, зашёл за дровяник, присел на чурбачок, с шершавей берестой и пахший березой. И жадно затянулся стыренной у деда Митяя папиросой. Выпустил несколько шариков дыма, зависших в прозрачном воздухе словно парашюты. Сквозь клубящуюся вуаль и редкий забор, Макс разглядел медленно двигающийся по дороге между домами силуэт. Блеснули под чёрным платком золотом волосы на плечах. Даже за траурным мешковатым платьем Макс различил точеную фигурку. Он поплевал на окурок, закинул его в поленья. Подскочил к кустам черноплодки, затаился. Девушка плыла, едва покачивая бёдрами, манкая стать, взмах изящной кисти. Поправила сумочку на плече, дернула калитку. На поминки, догадался Максим. Вынырнул из-за сарая и преградил дорогу незнакомке.

– Здравствуйте, – при виде красавицы выдернул руки из карманов, распрямил плечи, пропуская даму вперёд по дорожке, выложенной дощечками. Замешкался. Девушка кивнула. Сделала несколько шагов, и будто что-то вспомнив, неожиданно остановилась. Взглянув через плечо, спросила:

– Максим, ты?

– Я, – удивлённый, забежал вперёд, ломая стрелы лука на бабулиных грядках. – А вы откуда меня знаете?

– Так ты ещё чаще бы приезжал, может тогда бы узнавал соседей. Да, мы теперь постоянно здесь живём.

– Дашина мама? – выпалил Макс, – клянусь, не узнал бы, – он сомкнул пересохшие губы. – А что с вами случилось, я помню, вы такая были …э-э-э…ну…

– Толстая, ты хотел сказать, – и тетя Майя улыбнулась. – Родители в доме?

– Ага, ну я в шоке, конечно, вы выглядите получше моих одноклассниц.

– Даша тебя ждёт на пруду, извелась, – уколола взглядом, – заждалась тебя. А здесь ей нечего делать. Она после похорон еле отошла. Иди, я скажу твоим.

   Парень помялся в растерянности, и поплелся к пожарному пруду на окраине. Там, в сараюшке на берегу, они с Дашкой побратались, правда каникульная подружка называла братание иначе – дали клятву любви. Какая любовь в восемь лет? За камышами в глади воды отражалось синее небо и ивы. Бревно их с Дашкой было на месте. На нем сидело нечто бесформенное. Макс решил не тревожить местного рыбака, и двинулся на противоположный берег по тропинке меж кустов.

– Максим, Макс, ты куда?

   Он обернулся в недоумении. Из камышей донесся знакомый голос.

– Ты? Че происходит вообще, вы с мамкой обменялись что-ли?

– Чем? – не поняла Даша, вскочившая с бревна и кинувшаяся навстречу другу.

– Какой ты стал, ещё красивее, – девочка опустила глаза и зарделась. Заправила волосы за ухо и Макс с удивлением обнаружил пухлые щеки, резко переходящие в шею. Он поперхнулся, закашлявшись.

– Я скучала, а ты совсем не писал, учёба, да?

– Ну да, типа того, – Максим в душе порадовался, что не отвечал. И ничего не обещал. Этой девице похожей на шмат сала в джинсовых шортах.

– Пройдёмся, мне девчонки все говорили, что забыл меня давно, и не нужна я тебе, пусть увидят.

– Смотрины что ли?

– Нет, мы же поклялись, вместе навсегда, я знаю, к бабке Зине ходила. Она так и сказала, клятва на крови – ничем не перебить.

– По бабкам теперь ходишь? Эту чушь слышать даже не хочу. Я пришёл, чтоб про мать твою спросить, не узнал её. Да и так, повидаться.

– У нас папа к другой ушёл, мама все его вернуть хотела, поменяла себя, даже операцию носа сделала. Помнишь, нос у неё такой картошечный был?

– Ну да помню, как у тебя, один в один, – Макс засмеялся. Но опомнился и извинился. – А ты совсем не следишь за собой? Да? – он окинул взглядом пухлую девочку.

– Я писала тебе, диабет, инсулиновый. Ты забыл, наверное.

– А-а-а, да, забыл, че то такое припоминаю, – запустил пятерню в чёрные густые волосы и отвернулся. Макс давно не читал её сообщения.

– Мы теперь здесь живём, переехали.

– Так, а переехали-то зачем? У вас же нормальная хата была.

– Мама с папой квартиру поделили. Нам осталось мало денег, нечего купить. Мы ремонт в доме сделали, можно круглый год жить. И мне тут лучше.

– Ясно, ну, я пошёл. Поминки же. Послезавтра домой уже.

– Как? Даже не побудешь? – лицо Даши побагровело и покрылось крупными каплями пота, ртом жадно хватала воздух, будто выброшенная на берег рыба. Руки затряслись, осела.

   Максим даже не успел ухватить подругу. Девочка прошептала еле слышно:

– Сахара кусочек … – глаза закатились. Тело обмякло. Макс занервничал, понимая, что не донесет подругу к дому:

– Ты, это, лежи, я за матерью твоей, – так быстро он не бегал даже в финале Чемпионата Города по футболу.

   Макс влетел в дом, застонали уставшие половицы. Тётя Глаша испуганно вытаращила глаза, застигнутая врасплох в бабулином любимом пальто с песцовым воротником. Пробурчав, что покойнице за ненадобностью, выскочила в обнове в вечернюю духоту лета. Прихватив из предбанника резиновые сапожки.

– Теть Май, Дашка упала! Плохо ей! Тётя Май! За столом пришлых уже не осталось, шептались о чем-то возле окошка мамы Даши и Макса. Отец пытался настроить древний телевизор, прикладываясь кулаком по отполированному корпусу. Телек шипел и плевался звуками, но никак не хотел делиться с присутствующими информацией. В маленькой комнатке винно-водочные пары перемешались с запахом нафталина и чего-то терпкого. Так всегда пахнет в домах, где живут старики. Мама Макса, Людмила, встрепенулась первая.

– Даша? Что случилось?

– Резко плохо стало, и упала, я поднять её не смог, скорую надо вызвать.

– Максимка, успокойся, полежит – отойдёт. Какая тут скорая, у меня свой врач, знакомый, не суетитесь, – блондинка в черном схватила телефон и выпорхнула из дома.

– Мам, у неё диабет, прикинь.

– Ах, – у Людмилы с лица сошёл румянец. – У матери глюкометр был, может сахар упал. Миша, поищи в комоде.

– Щас, – грузный мужчина стал вытряхивать содержимое из ящиков пузатого комода, еле стоящего на пританцовывающих изогнутых ножках. – Нашёл. Тут нашатырь, глицерин, валидол еще.

– Все бери, крикнула мать Макса уже в дверях. Максим выбежал следом во двор:

– Мам, она у пруда, – крикнул срывающимся голосом. И тут же послышался из-за дома, где курил недавно, женский голос. Истеричные нотки вырывались наружу. Ему стало любопытно, о чем может разговаривать женщина, когда её ребёнку плохо. Он подкрался ближе, спрятавшись за дровяником.

– Вот, Семён, опять ты начинаешь, приезжай и забирай её. Сил моих больше нет. Тех крох на что хватит, на что-о-о? Она толком не учится, я нанялась возле неё сидеть? Пусть твоя жена молодая с ней и сидит. Ты обещал, я не могу так больше… – красивое лицо сморщилось и посерело. Майя кинула сотовый в траву, и прижалась всем телом к щетинистым доскам сарая. Видимо, заноза воткнулась в палец, она взвизгнула и прекратила рыдать. Макс от неожиданности отпрянул и упал плашмя на поленья. Кладка рассыпалась. Женщина заглянула внутрь, парень валялся на опилках с пунцовым лицом.

– Какой ты стал хорошенький, Максимка.

– Вы тоже! – он неуклюже встал.

– Эх, вернуть бы молодость, – Майя дернула плечом, махнула густыми волосами, с головы сполз чёрный шифоновый платок. У Максима сбилось дыхание. Она подошла вплотную, её пухлые влажные губы застыли у кадыка. Он с трудом сглотнул и почувствовал дрожь. Везде. Невыносимую боль в паху и безудержную дрожь тела. Майя, не касаясь, очерчивала ртом, пахшим клубникой, его скулы, на выдохе замерла возле уха. Грудью коснулась его солнечного сплетения. Макс, не помня себя, обхватил её за талию, прижал к скрипучей дощатой стене. Она податливо раздвинула ноги, задрав платье. Макс застыл в моменте, одно движение и взрыв эмоций и ощущений. Вдруг пелена спала, и он резко убрал руки, поправил джинсы. Женщина сползла по стене, цепляясь платьем за грубые доски. Оголенные ножки её будоражили и пугали в интимном полумраке дровяника. Макс зарычал, чего от себя не ожидал, и вырвался наружу, на воздух, к Даше. Прочь. Он отряхнулся, словно кобель после случки, и не оглядываясь, рванул к пруду.

   Когда он, всклокоченный и возбужденный, примчался к пруду, возле бревна у воды шептались две местные жительницы. Ни отца с матерью, ни подруги не было. Макс уточнил, может быть, что-то знают женщины. Они с охотой рассказали о произошедшем в красках, охая и ахая.

– А ты не Нюркин ли внук, Царствие Небесное, – тощая сухая, та, что постарше, перекрестилась.

– Да, а где Даша, и мои где?

– А матки ейной нет, погляжу? – покачала головой вторая и шепнула собеседнице:

– Я ж говорила, кукушка, а не мать.

– Да, ветеринар местный проезжал, вот повезло девчонке, с Кузьмичом в город ехали, и увидали, так забрали её в больницу. Родителей твоих тоже забрали по пути, мать твоя уж очень просилась.

– А далеко больница?

– Так отсюда килОметров семьдесят с гаком… ⠀

   Макс не дослушал и рванул к трассе. Простояв час, сумел поймать попутную фуру. Представился братом в приемном покое и ворвался в пропахший хлором больничный коридор. Мать дремала на плече отца. Папа, приближая и удаляя, то и дело щурясь и почесывая лысину, что– то изучал на экране телефона.

– Привет, па.

– А где ж ты был, вроде подруга твоя, а не наша?

– Да это, тёте Майе плохо стало, помогал, че ты цепляешься сразу, а где она?

– В реанимации.

– Все плохо? ⠀

   Мама приоткрыла глаза и потерла мятую щеку. Зевнула, прикрыв рукой рот.

– Максик, молодец, что приехал. Миш, сходи за кофе в автомат, – Людмила указала сыну на деревянную лавку. – У девочки поджелудочная отказала и анализы странные. Кто сказал, что у неё диабет? Врач говорит, что тут надо серьёзно разбираться. И лучше в город везти. Какой-то знакомый анестезиолог её матери тут все ходит. Нос суёт. Мол, он в курсе болезни девочки. Мол, он её ведёт. Я ещё отцу говорю, бред какой-то – эндокринолог ведёт такие болезни, а не анестезиолог.

– Че-то запутался, к чему, мам, это все?

– Я с медсестрой поговорила, часто сюда Майка ходила, шуры-муры у неё с этим доктором. Эндокринолога здесь нет. Приезжает раз месяц. Так этот анестезиолог ей доставал инсулин. Мол, что-то там не то у них с рецептами, документами. Мутный докторишка. Папа позвонил уже Аркадию Давлетовичу. Говорит, скрины анализов скинуть, он посмотрит.

– Ох, мне уже плохо от всего этого. Будем сидеть?

– Будем сидеть! – вынес вердикт подошедший отец. – Мы уже никуда не спешим, если мать – кукушка, не бросать же ребёнка. Даша нам не чужая. Да и наши бабульки подруги детства.

– Что вы все заладили, кукушка-кукушка, – задело парня за живое. Живое зажгло под ложечкой, заныло, и шевельнулось от прилива крови ниже пояса. Макс резко отошёл к окну. И увидел её. Женщину в чёрном. Она будто парила над выбоинами и трещинами асфальта. Даже в темноте, подсвеченной двумя фонарями, Максим узнал эту хищную и грациозную кошку. На мгновение она остановилась в круге мерцающего света. Подняла голову. «Ведьма», – чертыхнулся Максим, и отскочил от окна. Он не видел, как подъехала огромная чёрная машина. Выскочил водитель в костюме и открыл пассажирскую дверь. Не знал Максим, что Майя получила оплеуху, одну, вторую от пассажира авто, упала на асфальт. И рыдала. Молила о прощении. Но человек в белом уже исчез в больничном здании. Даже водитель равнодушно прошёл мимо униженной и сел в автомобиль, выключил фары, закурил.

   Из коридора приёмных покоев посетителей попросили удалиться. Когда привезли пострадавших после дтп, семье Макса удалось прошмыгнуть в холл при входе в отделение реанимации. На небольшой скамье батя сел, вытянув ноги, Людмила заботливо расшнуровала мужу ботинки, присев на краешек, мяла ему больное плечо. Макс развалился на кафельном полу возле розетки, с телефоном, дежурная зарядка всегда валялась в кармане куртки. Тусклая лампочка подрагивала, на последнем издыхании освещая темно-синие шершавые стены. С лестничного входа, хрустнув убитыми петлями, распахнулась дверь. Сначала влетел белый халат, что-то скороговоркой пытаясь объяснить, бросаясь в прущего напролом, будто дротиками, медицинскими фразами. Закрывая собой стеклянную дверь с табличкой «Реанимационное отделение». Мужчина в светлом костюме был непреклонен, он теснил мощным торсом врача:

– Я её забираю, сейчас!

– Это невозможно, я как заведующая отделения не возьму такой риск на себя. Если она, с её показателями, впадет в гипогликемическую кому, то…

– Мне все равно, что вы там кудахтаете, я вызвал реанимобиль, щас профессионалы приедут, доставят девочку в клинику. Я знаю, что диабет, не новость. Я столько бабла вбухал в вашу богадельню. Ни хрена. Даже процедурного кабинета нет, лаборатории нет. В эндокринологию я закупил: доплеры, глюкометры, УЗИ, а у вас, сука, даже тонометра нет. Дочь заберу, наведу шороха.

– Извините, я даже не знаю с кем говорю, – медик, с лицом похожим на урюк, вжалась в стену. Агрессивный посетитель грубо отодвинул пожилую заведующую отделением, и дернул дверь на себя. Не выдержав беспардонного отношения к женщине, поднялся со скамейки отец Макса, заслонив собой дверь, врача и тусклый свет уставшей двадцативатки. Макс где-то вычитал в детстве, что, если курить – расти не будет. Парень боялся, что бабулины предсказания: «высокий будешь, догонишь батьку, ещё и перегонишь», сбудутся. Папа и в молодости выглядел устрашающе, а с возрастом сильно стал смахивать на Валуева. Только ростом повыше. Вечно ходил с опущенной головой, будто жизнь не мила. Макс подрос, и понял – папа привык сутулиться, чтоб не биться головой об потолок. Сейчас Максим по-настоящему был горд отцом.

– Мил человек, что за шум, а драки нет? Куда рвемся? Порядочных людей обижаем?

– Щас я тебе устрою порядочных, один звонок… – наглый в белом дышал в грудь Анатолию, при этом судорожно ощупывал карманы костюма.

– Звонка не будет, я так понимаю, значит, объявляю начало мирных переговоров, – отец Макса схватил за локоть и притянул к себе дебошира. – Сейчас, только доктора пропустим? Да? – железная хватка Анатолия на руке усилилась. Мужчина скривил губы, но кивнул. Женщина скрылась за дверью отделения, через стекло, осенив крестом оставшихся.

– Больше всех надо что ли, хорош, отпусти, успокоился, – мужчина обречённо дернулся для приличия, и обмяк. – Я к дочери. Её сегодня доставили. Диабет, мало ли что. Я виноват. Я один, – притихший человек заплакал. Людмила усадила несчастного отца на скамью:

– И у нас девочку сегодня доставили, тоже здесь, не пускают, – вздохнула она и погладила по вздрагивающему плечу. Мужчина поднял припухшие глаза и с любопытством посмотрел на незнакомку:

– Чудные вы. Тоже дочь? Если надо, я окажу помощь. Правда, без проблем.

– Спасибо, конечно, разберёмся, – вставил отец семейства. ⠀

   За пререканиями никто и не заметил, что у окна появилась бесшумно и застыла женщина. В чёрном. Рядом, слишком близко, уже генерировал едва скрываемое влечение Макс. Касаясь, невзначай, то её плеча, то вьющихся волос на спине. Напряженную паузу взорвал её шипящий голос:

– Что, Семён, добился, умрёт она, легче станет?

– Лживая ты, бесчувственная женщина, здесь не будем, – Семён нахохлился, едва сдерживая злость, сжался, отчего стал похож на дерзкого воробья.

– А это здесь можно? – Майя развернулась и ткнула пальцем в опухшую, с кровавой ссадиной, щеку. – Это за что? За то, что бросил меня с ребёнком? Без средств… – Майя всхлипнула и уткнулась Максу в плечо.

– А, ну твой номер, коронный, уже нашла на кого прилечь, ха – ха, не сомневался в твоих способностях.

– Что, сволочь… – обиженная женщина кинулась на бывшего мужа с кулаками, извергая проклятия и брызжа слюной. Дверь стеклянная осторожно открылась, выглянула медсестра:

– Граждане посетители, прошу тишины, это больница. Или полицию вызову. Кто из вас Макс? Пришла в себя ваша девочка. Говорит, хочет видеть только брата, – мать Даши метнулась к двери. – А я, как же я? – Майя вцепилась в халат сестры. – Скажите, я здесь, здесь я.

– А ты-то тут причём? – возмутился отец Даши. – Они же её и доставили в больницу, – медсестра прекратила беседу, запустив удивлённого Макса в коридор. Выдала ему одноразовые халат, бахилы.

– Ненавижу тебя, ненавижу, она… она даже не твоя дочь, – заорала истошно Майя. Мужчина уронил голову на грудь. К удивлению присутствующих, тихо, почти шёпотом, с какой– то безысходностью в голосе заговорил:

– Знаю. Давно знаю. И не твоя.

   Майя в мгновение превратилась в фарфоровую статуэтку, изящную, хрупкую, неживую, бесчувственную. В реанимационной палате горел неестественно фиолетовый свет из гудящей под потолком длинной лампы. Он застыл у двери. Медсестра предупредила:

– Недолго, – и вернулась на пост.

– Максим, – прошептал слабый голос. Он подошёл, не любил он эти больницы, охи, слезы. Даша будто даже осунулась и похудела. Исчез под простыней её большой живот. Казалось, даже щеки были уже не такие круглые и мясистые.

– Ты как? Вот дала… – все тут, перепугались. И мои, и твои. Че ты меня братом назвала?

– Иначе бы не пустили.

– И че? Получше?

– Нет. Сестры, слышала, говорили, что все плохо. Мне кажется, умру. Возьми письма. У меня под матрацем. – Никому не слова, – Даша говорила тихо, одышка мучила её. Замолчала. – Если приедешь, а меня не будет, ну…– пауза. – Совсем не будет, прочти их. Ради меня. Бабушка сказала, что в них моя судьба, если захочу, узнаю, когда будет восемнадцать. Я дала слово. Но до восемнадцати ещё полгода. Так и не узнаю свою судьбу. Даша улыбнулась уголками потрескавшихся губ. По сухой щеке побежала слеза. Девочка отвернулась. – Уходи! Макс сразу вышел. Запах болезни словно проник в кожу, в лёгкие, в душу. Вернувшись в холл, его обступили взрослые, наперебой трясли и спрашивали:

– Ну что?

– Как она?

– Что говорит? Лучше?

   Максим вылетел на лестницу, утирая рукавом джинсовой куртки лицо. Следом выскочила Майя. – Что она сказала? Зачем звала? Ну, не молчи? Ну, котик, скажи, – обвила фарфоровой ручкой шею молодого человека встревоженная женщина.

– Ничего, – скинул холодную руку.

– Давайте без этого, здесь родители.

– Конечно, конечно, – она стучала каблучками рядом. Вышли во двор больницы. Окутала нежная ночь двоих, в тиши плакали цикады, надрывались камышовки со стороны заброшенного парка.

– Малыш, ну не грусти, чмокнула его в щеку Майя, ваниль и клубника. Страсть снова поймала в свои сети. – Хочу тебя… – Поехали…

   В окно смотрели трое на удаляющуюся от больничных корпусов пару. Трое породнившихся людей.

– Тварь, – только и выдавил бывший муж.

– Что она делает? – Людмила всхлипнула.

– Разберутся, – вынес спокойно отец Максима. – У Макса голова своя на плечах.

   Она всю ночь отдавалась без упрёка и эмоций, то вскрикивая, будто раненая птица, то страстно постанывая словно блудница, освободившаяся от рабства. Отдавалась так будто это её последняя ночь любви. Холодная и опасная как змея. Обвивала, душила, царапала молодое тело. Пока оба не уснули от изнеможения. Макс забыл обо всем на свете. Проснулся голый рядом с женщиной, первой его женщиной. Проснулся от того, что снова хотел её. Но не сердцем. Ему не хотелось её касаться. А только иметь, снова и снова. Не хотелось вдыхать ландышевый запах её золотистых волос. Он быстро оделся и юркнул в ванную. Ополоснулся. В дверях Майя ждала его с полотенцем. – Тебе пора… Заря вскинулась алой лентой за леском, пробудившись, кличут пичужки новый день. Макс потянулся, раскинул руки и рванул в пестрый луг, издалека похожий на ковёр персидский. Упал в разнотравье. Обняли со всех сторон его васильки. Макс сгреб в охапку луговую траву с цветами синими и цикламеновыми звёздочками полевых гвоздик, вдохнул. Да как заорет во все горло. И тут в отчётливо услышал бабушкин голос. Вспомнилось, как частенько с баб Аней лежали посреди поля, а она приговаривала:

– Глаза синие-синие, как эти васильки. Знаешь, Максимка, дедовы глаза были точь-в-точь как у тебя. Василия моего родненького. Он как-то поведал, что его бабуля сказывала про цветы эти. Жила в одном селе вдова с единственным сыном Василем. Был он красивым и работящим, мечта, а не парень. С утра до ночи трудился в поле, а потом шел к реке – умываться. Увидела его глаза русалка из речной воды и влюбилась. Стала она зазывать Василя к себе – посмотри, как я прекрасна, как прохладно и красиво у меня под водой. Но Василий наотрез отказался покинуть свою землю. И не посмотрел на неё. Рассердилась русалка – раз так, то тогда не доставайся ты никому, а навсегда стань цветком – васильком на своем поле. Максимка долго тогда боялся к реке подходить. Чтоб русалка не заманила. Бабуля хитрая, чтоб один не ходил, переживала. Так ему захотелось обнять её хоть на миг, как эти цветы, прижаться и рассказать все как на духу. Он резко вскочил и понёсся опрометью к её дому. Где она всю жизнь ждала деда. Ни одному мужчине так и не ответила взаимностью. Бывало, все дела домашние переделает, сядет на ступеньки крылечка и ждёт. Вглядываясь в дорогу. Ушёл дед на войну – ни похоронки, ни весточки. Если б не бабушка, не поверил бы никогда Макс, что бывает такая любовь на свете.

   А что у него с этой Майкой. «Случка. Да и только. Снова бабушкин голос – наваждение какое-то». Гудок автомобиля выдернул его из воспоминаний. Не заметил даже как выбежал к проселочной дороге.

– Малой, куда несешься? Пыли больше, чем от мово авто, – в редкие, торчащие во все стороны усы, улыбался рыжий водитель из администрации. – Садись, прокачу, – высунулся он из уазика без крыши.

   Макс уселся на облупившееся сиденье рядом с водителем, и вспомнил, что просьбу Дашину не выполнил. С этой б… женщиной, все позабыл.

– Высади у теть Майи, и подожди, дядь Коль, я на минутку. Ты ж в город?

– Тудой. Куда ж ещё спозаранку. Давай, жду. ⠀

   Макс постучал в железную резную дверь. Никто не открыл. Он толкнул – не заперто. Оббежал добротный из красного кирпича дом с балкончиком на втором этаже. Комната Майи. Глянул наверх. Тишина. Проскочил со двора через дверь, в которую она недавно выпустила юношу. Будто вора. Чтоб никто не видел. И выпроводила его в запасную калитку между можжевеловыми деревьями. Ещё шепнула ему на ухо, Макса даже передернуло:

– Люблю можжевельник, пахнет мужиком… и дорогим джином, – ущипнула его за зад и закрыла за ним неприметную дверцу в заборе. Макс вошёл в кухню, почувствовал резкий запах спиртного, наверху послышался шорох и крик:

– Мне все равно, Яков, как ты будешь решать свои проблемы. Это ты проворачивал свои дела в больнице, не я! Он понял, что говорила она с кем – то по громкой связи, которая иногда потрескивала и прерывалась. Высокий голос мужчины был не знаком.

– Если я попадусь, все вскроется, все! Дура, ты слышишь меня? Остановись, падай в ноги бывшему. Если выйдет все из стен больницы, я не сяду. Не сяду, – противный фальцет дребезжал.

– Ты что, предлагаешь мне убить её? Так? Ты же сейчас на смене. Вот и решай проблему.

– Ты забыла, кто твой бывший?

– Прекрасно помню, ха-ха, вечером меня уже здесь не будет, – Майя, не дослушав, выключила телефон.

   «Вот тварь. Конченая тварь» – не удержался Максим. Хозяйка дома кидала что-то тяжёлое на пол, шлепая взад-вперёд босыми ногами по комнате. Парень не знал, что делать. Он дышал в такт нерешительным шагам в сторону комнаты Даши на первом этаже. Женщина, решившаяся на убийство, хоть он и не понимал пока о ком речь, способна на все. Только бы не спустилась вниз. Раздался звук мелодии Дип Хаус «На Бали». Макс вздрогнул и усмехнулся. Догадался – телефон. Воспользовался моментом и проскочил в спальню подруги. Поднял матрац, как и сказала Даша, на ламелях лежала коробка из-под конфет. Он открыл ее – письма на месте. Спрятал под джинсовку и, как можно тише, прошмыгнул в кухню. Выскочил на задний двор, исчез в можжевельнике. Пахшим джином. «На Бали, правда – дура!» – хмыкнул Макс, распахнув дверь ожидавшего Уазика, плюхнулся на сиденье. – Гони, дядь Коль, прям мощно так газуй, и гони.

– Слушаюсь, – просипели редкие рыжие усы. В этот момент на балкон вышла Майя.

– Макс, Максим, ты чего здесь? Соскучился уже? – крикнула вслед отъезжающей машине Майя в кремовом пеньюаре. В заднее зеркало он видел её ножки и округлости под льющейся тканью.

– Хороша, Майка, да шлюха! – водитель сплюнул в окошко. Она и с докторишкой из города, и с фермером Санычем, чуть от жены не увела, и с города приезжали мужички. Даже участкового и того привадила. ⠀

   Макс молчал, тупо уставившись на дорогу. К Даше. Прочь от этой Ведьмы.

– Дядь Коль, ты в городе у больнички тормозни, на Ленина, – Макс уставился на пылящуюся ленту деревенской дороги.

– Ну, чего насупился? И тебе в душу гадина заползла или пока ещё в штанах? – медные усы зашевелились, Николай прищелкнул языком и надсадно закашлялся будто шахтёр. – Кха-кхе, гляжу, пока в штанах только, вон уши красные чегой? Ладно, поспи. А то и глаза красные как у нетопыря.

– А долго ехать?

– Ну, час точно, подремли, у памятника высажу, мне к самой больничке не с руки.

– Угу, – Макс прислонил голову к подголовнику и провалился в сон. Снились ему люди в белых халатах, а вместо голов маски пучеглазые с торчащими капельницами вместо волос. Врачи-монстры трясли над его головой шуруповертами и молотками, пытаясь просверлить дырку в его черепушке. Он дернулся и вырвался из кошмара. ⠀

– Эй, Максимка, а не твои родители на остановке?

– О, они, останови, дядь Коль, – парень несколько раз тряхнул головой и взлохматил чёлку.

– Где ты был, телефон выключен, я глаз не сомкнула, что ты за человек?

– Ну, Люд, будет тебе, все уже закончилось, нечего слова по ветру, – Анатолий прижал к себе жену, она уткнулась ему в грудь и зарыдала.

– А че Даша там?

– Ты это, сильно все не бери близко, так бывает, люди… – папа замялся. Мать резко подняла заплаканное опухшее лицо, напомнившее Максу варёную капусту, и не дала договорить отцу, дернув его за рукав.

– Дома поговорим, вон уже автобус, – носовым платком она промокнула глаза и суетливо запихнула в сумку. Не глядя сыну в глаза.

– Мне надо к Даше, отдать ей кое-что, это важно. Она просила.

– Сын, пошли, – жёсткая хватка отца за плечо утихомирила его. – Потом, сейчас туда не надо.

   Семья Дегтяревых молча зашла в автобус, следующий до деревни. Людмила пришла в себя и безучастно смотрела в окно. Макс уставился в телефон, Анатолий сник, и, пытаясь спрятаться от ненужных взглядов на заднем сидении, барабанил толстыми пальцами по желтому поручню. До бабушкиного дома от остановки никто не разговаривал. Только переступив порог, мать скинула плащ, и набросилась на сына:

– Где ты был всю ночь, бесстыжий?

– Успокойся, дорогая, хватит, не хватало обратно ехать, доведешь себя до приступа. У нас билеты только завтра. Надо успокоиться перед дорогой, – глава семейства переоделся в домашнюю одежду, включил газ и поставил чайник на плитку.

– За столом тихо, спокойно поговорим. Иди, ополоснись, милая, давай, не ленись. Сразу легче станет. Людмила ушла в баню. – Сын, садись, – отец отодвинул крякающий стул от уставшего круглого стола, накрытого скатертью. Сгреб тарелки с остатками еды в центр и сел, указав взглядом на табурет напротив. Макс послушно сел.

– Бать, хватит уже этого театра!

– Не советую даже начинать в таком тоне…

– Ладно, ну, не тяни. Извини!

– Принято! В общем, Даша умерла.

– Че ты несёшь? А почему мы не там? Почему вы ушли? – Максим вскочил, ошарашенный новостью. – Она же молодая. Как? – парень выскочил за дверь, увидел выходящую из бани мать, рванул на улицу. Калитка брякнула, забор задребезжал, закряхтел и успокоился. Макс припустил к пруду. Туда, где Даша была жива. В его памяти. Худенькая смешливая девчонка, выдумщица и проказница. Та Даша, с которой он спасал совенка, выпавшего из гнезда. Вспомнил, как она таскала курицу жареную, толкла её ложкой в миске, и пыталась накормить слетка. Бедняга чуть не умер. Хорошо, что нас застукал в заброшенном доме дед Семён, бывалый охотник. И отнёс совенка в лес, мол, мы своим спасением чуть не угробили птицу. Даша рыдала, а он, как взрослый, обнимал и успокаивал. В памяти всплывали картинки, одна за другой: как они переели ворованных груш у карьера, а потом два дня мучались с животом. В одно лето валялись в муке на мукомольном заводе разорившемся. И потом пугали прохожих. Даша. Мы же побратались. Два раза. Первый раз у Даши загноился палец после укола шипом малинового куста. Второй раз Макс украл опасную бритву у отца, когда тот приезжал в отпуск, и они с Дашей сделали себе надрезы на запястье. Чтоб породниться наверняка. Даша подготовилась основательно, принесла бинты и перекись. Пришлось гулять до ночи, потому что кровь на руке Максима долго сочилась. Израсходовали весь бинт. Макс посмотрел на запястье левой руки – кривой белесый шрам… на сердце. Парнишка сел на бревно, хорошо, что рядом никого не было. Багряное солнце подмигивало отблесками из-за верхушек берёз вдали. Неожиданно Максим спохватился. Письма! Отдать матери её? Нет. Она же хотела, чтоб никто не знал. Кроме него. Я должен их прочесть. Для неё это было важно. Он вытащил из-за пазухи пачку писем, выглядывающих из пожелтевшего обрывка газеты и перевязанных бечевкой. Улыбнулся. «Эх, Баба Аня». Дернул веревку, и открыл первый лист, без конверта. «Привет, маманечка! Сижу я тут хорошо. С воли меня греют. Прости за мою речь тюремную, но не хочется иначе. Выйду и забуду блатные свои привычки. Осталось чуть-чуть. Майка пишет, что помогает тебе приезжает. Но нет у меня веры в неё. Умерла. Не хотел писать. Но ко мне она на свиданки давно не ездит. Первые три года ездила, а потом и фотки дочери не прислала. Я отправил пацанчиков че да как узнать. Дак, не защищай её, маманечка моя, знаю все. И ей не говори, и чтоб намеку не было. Выйду, разберусь. Обнимаю, мам, крепко так. Всё будет хорошо». ⠀

   Макс свернул листок и застыл. «Отец Дашин сидел в тюрьме?». Парень непроизвольно обернулся в сторону дома на окраине Лавриков из красного кирпича. «Надо навестить Дашину маму, ей там, наверное, вообще хреново. Но сначала дочитаю все письма». Он наугад вытащил самый пухлый пожелтевший конверт с покусанными временем уголками. Внутри оказалось три сложенных в несколько раз тетрадных листка. «Дашенька, воробушек, не хотелось бы, чтоб узнала ты от злых языков. Вдруг, что со мной случится, поэтому пишу письмо. Найдёшь в нашем месте за печкой. Там все, что тебе важно и пригодится». Максим вспомнил, что у бабушки Даши было тайное место за печкой, одна доска напольная поднималась с секретиком, и там она прятала деньги, важные документы, сберкнижку, фотографии в зелёном ящике жестяном. «У матери ты не кровная, но для меня ты кровинушка. Ребёнка она потеряла, когда отец твой сел. Гулящий был, ну уж какой есть, он, что рука моя или сердце, не вырвать. Сын мой. Твой отец. Он то и не знает, что в курсе я. Маринка, сестра твоего Макса, дружка соседского, понесла от него. А он нос воротит. Делами занялся нехорошими и упекли за решетку. Не сам виноват. Взял на себя, говорили, помогут на воле то. Так сел когда, мать твоя и Маринка в одном отделении лежали. Та родила девочку. А у матери малец помер при родах. Медсестра, дочь моей подруги давешней. Так это ж я спустя годы узнала. Подменили в роддоме то детей. Маринкиного Майке отдали, а той и на руку. Без обузы на руках, да ещё денег дали. Майка привыкла жить на широку ногу, вот, чтоб и дальше деньги с него тянуть, решила ребёнком прикрывать свои делишки. Дашенька, ты мой воробушек, моя кровинушка. Теперь ты все знаешь!». Солнце спряталось за деревьями, смолкли птицы, блики от двух тусклых фонарей с дороги на глади пруда казались канатоходцами в причудливых костюмах над бездной. По спине парня пробежался холодок, хотя июньская жара только спала. Было тепло, пахло полынью и тиной от воды, легкий ветер доносил запах горящих березовых поленьев. Кто-то затопил баньку. «Дашка – сестра? А сердце то и не почувствовало ни разу. Моё сердце молчало. Нет никакого зова крови».

    Макс подорвался с бревна, запихнул скомканные письма за пазуху, и быстро зашагал к дому. Мысли устроили баталии. Говорить матери? Или с отцом сначала перетереть? Но почему никто не должен знать, это уже не только их тайна. Максу нужно было с кем-то поговорить. С кем? Он вынул сотовый из кармана. Пролистал длинный список друзей, приятелей, знакомых, многочисленных подруг. А поделиться и не с кем. Буду молчать, дал слово. Осторожно спрошу у родителей про Маринку. У нас в семье почему-то не принято о ней говорить. И не заметил, как ноги сами развернулись с полпути и устремились к Дашиному дому. Будто привороженный. Макс пробрался через потайную калитку сквозь можжевельник. Вспомнил Майкин запах между грудей: приторный, сладкий, словно ваниль с кокосом. Запах её волос как от спелой малины. Похоть, рвущая джинсы, отбросила все сомнения. Макс дернул дверь со двора в дом. Открыта. Он тихонько проскользнул внутрь и услышал булькающие хрипы, словно кто-то полощет больное горло.