Читать книгу Не верь мне - Алиса Евстигнеева - Страница 1

Дом встречал меня недовольным сопением ребёнка. Ещё не успела переступить порог, как взгляд сам собой наткнулся на хмурые бровки и надутые губки.

– Крош? – настороженно интересуюсь я, предчувствуя, как мечты о сне после ночной смены разбиваются о суровую реальность матери-одиночки.

Сын недовольно топает ногой и продолжает выпячивать свои и без того пухлые губы.

– Что-то случилось? – прощупываю почву, прекрасно зная, что никто мне ничего так быстро не пояснит.

Часы показывали начало восьмого. Для воскресного утра это было непростительно рано, но у Крошика было своё мнение на сей счёт. Он рассматривает меня своими зелёными глазами, так сильно похожими на мои, а я не торопясь снимаю с себя сапоги и верхнюю одежду, давая ему возможность окончательно оформить свою обиду. А то, что деть обижен, практически написано у него на лбу. Вот бы ещё узнать, чем непутёвая мать успела провиниться за время своего отсутствия.

Сил не было откровенно ни на что, хотелось в душ и спать. А если бы не моя природная чистоплотность, я бы с превеликим удовольствием и душ миновала.

Подхватив пакеты с продуктами, увлекаю сына за собой на кухню.

Крош с самым серьёзным видом сидит за кухонным столом и крутит в руках упаковку с творожками, пока я раскидываю покупки по полкам холодильника.

На тесной кухне пахнет пирожками – вчерашний презент внукам от моей матушки, уверенной в том, что те, брошенные непутёвой матерью на произвол, растут подобно сорнякам. Отсюда и её желание в каждый свой визит подчеркнуть мою нерадивость как матери, хозяйки и жены. Впрочем, последнее давно уже было неактуально.

– Как ваш вечер прошёл? – вновь пытаюсь достучаться до сына, который всё так же игнорирует вопросы, излишне пристально рассматривая «Растишку».

Устало вздыхаю. Ну вот почему всё так? Не ребёнок, а самый настоящий партизан, неужели небесам не было угодно приложить к нему хоть какую-нибудь инструкцию по применению?

– Ты кушал вчера бабушкины пирожки?

Молчит.

– А Анюта тебя не обижала?

И тут деть резко вскидывает на меня свои огромные глазёнки. О как. Кажется, угадала, может быть, всё банально, и дети просто поругались?

– Крошик… – очень жалостливо зову я сына, под стать ему надувая губы, а про себя прошу, чтобы он смилостивился надо мной. – Что там Анька наша натворила?

Он отодвигает творожок в сторону, видимо, уже готовый выплеснуть своё негодование. Подхожу и сажусь перед ним на корточки, кладя свои ладони на острые детские коленки.

– Она тебя чем-то обидела?

Вместо ответа ребёнок сначала кусает свои губёшки, а потом.... А потом плотину прорывает, и он на одном дыхании выпаливает:

– Аня вчера бабушке сказала, что её папа приезжает. А почему тогда мой папа ко мне не едет?

Разговор был долгий и тяжёлый. Само то для раннего утра после бессонной ночи. Знала же, что рано или поздно сын начнёт задавать вопросы о своём отце. Знала и всё равно не была к этому готова.

Нет, это был не первый наш разговор по душам. В свои пять лет ребёнок уже давно и прекрасно всё понимал. Он ходил в садик, гулял на улице, встречался с родственниками, слушал старшую сестру. Крош отлично представлял, что бывают семьи полные, а бывают неполные. Что у кого-то есть только мама, а у кого-то только папа, а у некоторых счастливчиков бывает полный боекомплект. А то, гляди, и больше. Вон у Лены Самойловой из его группы папы менялись ровно через каждые семь месяцев. Почему семь? Не знаю, но мы как-то с приятельницей из садика ради интереса даже подсчитали.

Семьи бывали разные. Он знал. Давно смирившись, что у нас этого самого папы нет и живём мы втроём – мама Оля (это я), Крош (он) и Аня (сестра). Пару раз в неделю, когда мама Оля сбегала на работу, с ними по вечерам сидела бабушка Рита. И всех это прекрасно устраивало, ну, за исключением бабы Риты, но это была отдельная история.

Ребёнок даже прекрасно осознавал, что у старшей сестры всё-таки есть свой папа, к которому она иногда уезжала на каникулы в другой город, общалась по телефону и получала подарки по праздникам. Крош знал, переживал, но не показывал.

К тому же, мы с Аней всеми силами пытались сделать так, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Дочь никогда не хвасталась перед братом новыми вещами или игрушками, с самого детства понимая, что мелкого это может задеть. Они вообще у меня оба были на редкость понятливыми.

Так вот, до вчерашнего вечера загадочный Анин папа оставался для Кроша существом мифическим и живущим «Гдетотам». И, возможно, продолжал бы оставаться им и дальше, если бы моя двенадцатилетняя дочь не решила поделиться с моей матушкой известием о том, что к нам едет Ревизор… тьфу ты. Ну, не Ревизор. Вообще-то, бывшего мужа звали Сергеем, но последние шесть лет я старалась об этом не вспоминать.

Крош услышал. Понял. Задумался. Накрутил себя за ночь, сделав к утру определённые выводы. Вполне правильные выводы. По крайней мере, моя совесть подсказывала мне, что ребёнок имеет полное право обижаться на судьбу за то, что у него всё не так. Ладно, не на судьбу, на меня. Но ведь прошлого не изменить? Не изменить. Поэтому и нам всем надо было с этим как-то жить. Собственно, чем мы упорно и занимались последние пять лет.

Спустя полчаса времени и сотни неудобных для меня вопросов, сын уснул, прижимая к себе голубого зайца. Я тихо вышла из его комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, проверила спящую дочь, поправив ей одеяло, и лишь только после этого позволила себе запереться в ванной и разреветься. Серёжа возвращался в город.

Контрастный душ помог немного прийти в себя, поэтому из ванной я выходила уже вполне успокоившаяся, запрещая любые мысли о бывшем муже.

На этот раз в коридоре меня встретила Анютка, заспанная и лохматая.

– Ты чего? – удивилась я, когда дочь налетела с объятиями, с силой прижимаясь ко мне. Казалось бы, вон какая тощая, вопреки всем стараниям моей мамы, а сильная… у меня аж кости хрустнули. – Ань, ну что такое?

– Мам, – зачистила она. – Я не специально, Крош сам всё подслушал, я не думала, что он на кухню придёт…

– Тсссс, – останавливая я поток её слов. – Давай ещё раз. Но с самого начала.

Нового я, конечно, ничего не узнала. Разве что только в очередной раз убедилась в том, что приезд Ревизора – дело решённое и необратимое. У меня был лишь один-единственный вопрос:

– Мне почему не сказала?

– Я думала, что ты расстроишься.

– А бабушка не расстроится, – всплеснула я руками, уже догадываясь о том, что последует дальше.

И дочь, разумеется, не подвела.

– Ну, бабушка к папе хорошо относится…

* * *

Мы познакомились ещё в школе. Четырнадцатилетние, юные, неугомонные и слегка безбашенные.

Серёжка Измайлов перевёлся к нам в середине учебного года, и по какой-то нелепой случайности нас посадили вместе. Жилистый, высокий, с коротким ёжиком тёмных волос и наглым взглядом исподлобья. Завалился ко мне за парту, широко расставив свои уже тогда длинные ноги, захватывая большую часть свободного пространства. Пришлось презрительно фыркнуть и хорошенько пнуть его в голень. За что уже на следующий день я поплатилась своими длинными волосами, в которые самым невинным образом прилетела жевательная резинка со стороны нового соседа. Спустя пару дней, в момент бурной радости по поводу моей новой причёски, из моих рук неожиданно вылетела открытая бутылка с водой и прилетела ровнёхонько на лежащие рядом тетради и учебники. Угадайте чьи. Правильно, сидящего по соседству Измайлова, одарившего меня взглядом, полным ничем не прикрытой ненависти.

Следующие несколько месяцев оказались гонкой на выживание. Он прятал мои вещи – я заливала его тетради клеем, он подкладывал мне кнопки – я стучала на него учителям, когда он пытался списывать у нашей отличницы Катьки, за что он подговаривал своих дружков, чтобы те дразнили меня «Воблой». Раза четыре я почти улетала с лестницы, больно ударявшись разными частями тела, а он случайно получил локтем в нос на уроке физкультуры. В общем, полгода для нас пролетели весело, с шумом и гамом. Но самым поразительным было то, что все наши баталии прошли незамеченными для взрослых.

Измайлов стоически молчал каждый раз, когда его отчитывали за испорченные вещи, а я находила оправдания в глазах мамы своей невезучести и новым синякам.

А потом было лето и после экзаменов мы не виделись целых два месяца. За это время он успел ещё больше вытянуться и возмужать, а я превратиться из воблы во что-то более женственное и заметно привлекательное.

Первое сентября 10-го класса принесло приятный сюрприз со стороны Измайлова. Конфеты, предложение о перемирии и лукавую улыбку, от которой внутри меня что-то впервые дрогнуло.

Наш школьный роман, если его, конечно, можно назвать таковым, завязался как-то незаметно. Сначала просто стали гулять в одной компании, пили пиво в подворотнях, пели песни под гитару и в тайне ото всех курили одну сигарету на двоих за гаражами. Не то чтобы всерьёз, скорее уж просто пробуя границы дозволенного и экспериментируя. Это была неплохая дружба, в один прекрасный день переросшая во что-то большее.

Всё началось банально. Со всеобщих подколок, когда кто-то из учителей попытался рассадить нас.

– Измайлов, отсел от Гордеевой, – потребовал уже стёршийся из моей памяти некто.

Серёжка поначалу притворился глухим, но после того, как приказ был повторён ещё более железным тоном, он неожиданно схватил меня за руку и безапелляционно заявил:

– Либо вместе, либо никак.

На самом деле, мне кажется, что он тогда заартачился просто так, из любви к спорам или неподчинению. И лишь потом, когда все окружающие стали нас звать «либо-либо», он действительно задумался о том, что натворил. Но было поздно. И очень быстро из «либо-либо», мы превратились сначала в краткое «любо», а потом и вовсе в «любовничков». Было смешно. Первые раз сто. Потом обидно. Потом стало раздражать. Почему-то каждый считал своим долгом сунуть свой длинный нос в наши дела. Я психовала, Серёга злился. Пока всё не обернулось приступом полного абсурда.

– Эй, Серый, – кричал Ванька Лизунов, наш одноклассник и главный балагур района, – ты чего сегодня такой хмурый? Или Олька не даёт?

При этом он сально подмигнул мне и залился громким смехом, довольный своей шуткой. Я не то чтобы засмущалась, но скорее растерялась. Грубостью меня было не удивить, ибо росла я в доме с двумя старшими братьями. Но осадок всё равно остался, как если бы Ванька задел что-то очень… личное.

– Пасть закрыл, – огрызнулась я Лизунову, из-за чего тот возмущённо подскочил на месте.

– Ах ты шмара, – грязно выругался он, уже вовсю готовясь напомнить, где моё место.

Но Серёга его опередил, со всего размаха двинув уже бывшему другу в ухо. Мы тогда их еле растащили. Не знаю, каких бы дел натворил Измайлов, если бы в конце концов я не повисла у него на груди с воплями «Серёжа, не надо».

В тот вечер мы впервые поцеловались. Побитый рыцарь, решивший постоять за честь дамы. Сейчас смешно, а тогда действительно казалось геройством.

Мы стояли у нас во дворе, и я, не удержавшись, провела пальцами по его разбитой брови. К слову, кровь мы с трудом сумели остановить, а шрам с той драки остался у него навсегда. Серёжка перехватил мою руку, неожиданно сжав её своей горячей ладонью.

– Оно того не стоило, – выдавила я, заворожённо смотря в его серые глаза.

– Стоило, – вдруг резко отрезал он. – Ты ещё и не такого стоишь.

Удивилась ли я? Да, наверное. Но скорее не самим словам, а тому эмоциональному напору, что слышался в его голосе.

Я думала что-то возразить, но Измайлов не дал, резко наклонившись и поцеловав меня своими шершавыми губами. Это сложно было назвать настоящим поцелуем, скорее детские игры, когда один прижимается к другому. Но попытка была предпринята, и я поплыла. Пока ещё формально.

Вот с того поцелуя всё и началось. Мы ходили по школе, гордо взявшись за руки, не упуская ни единой возможности случайно или специально прикоснуться друг к другу. Серёжка достаточно быстро обнаглел, по-хозяйски обнимая меня при любом удобном случае. А я не сопротивлялась, потому что сразу же поняла, что мне всё очень нравится.

А ещё мы старательно и методично постигали науку поцелуев. Сначала осторожно и аккуратно, смущаясь друг друга и нелепо сталкиваясь носами. Но, как известно, с практикой приходит техника, и с каждым днём наши поцелуи становились всё более пылкими и изощрёнными. Правда, нам пока хватало мозгов не делать этого на людях.

Беда пришла в тот день, когда наша классная заметила у меня характерную отметину на шее. Так родители и узнали про наш долгоиграющий школьный роман. Поэтому 11-ый класс прошёл для нас под тотальным родительским контролем, особенно старалась Серёгина мама, отчего-то возмущённая именно моей прытью.

Своё прозвище «Ревизор» Измайлов получил на выпускном экзамене по русскому языку, когда по ошибке причислил его к работам Пушкина. Мы тогда вообще чуть не остались без аттестатов, с трудом набрав нужное количество баллов. Нам было семнадцать, и в нас во всю играли гормоны.

Мне кажется, что только поэтому мы и решили с ним пожениться, едва стали совершеннолетними. Просто надоело ныкаться от родителей по углам, да и чувства наши тогда казались великими.

Измайлов учился в техникуме на автомеханика, а я каким-то чудом смогла поступить в вуз на экономику. Только если у Серёжки глаза горели от всех этих машин и шестерёнок, то я честно изнывала от скуки на лекциях и семинарах.

А ещё нам до ужаса хотелось свободы.

День, когда мы сообщили нашим семьям о том, что подали заявление в ЗАГС, не то чтобы шокировал прям всех, скорее уж вогнал в лёгкую панику.

– Непутёвые, – вздохнула тогда моя мама, Маргарита Александровна.

– Оболтусы, – вторила ей мать Серёжки, Екатерина Максимовна.

Но мы ведь были упрямыми, влюблёнными и всё такими же жадными до жизни, поэтому через положенных два месяца я стала Измайловой.

Наши семьи, никогда не отличавшиеся особым достатком или возможностями, поставили нас перед выбором. Либо свадьба, либо жильё. И наше «либо-либо» разумно выбрало второе, в результате чего мы стали обладателями обшарпанной однушки на окраине города. Но мы были счастливы и этому. Хотя я только сейчас понимаю, чего это стоило нашим семьям.

Серёга был единственным сыном своих родителей, которые всю жизнь честно протрудились на местном заводе. А меня воспитывала одна мать, и нас у неё было трое. Благо, что старшие братья, в отличие от меня, уже тогда славились повышенным благоразумием.

Так и случилось, что спустя четыре года после знакомства мы с Серёжкой начали жить взрослой и самостоятельной жизнью. Родители ничем не могли нам помочь, поэтому мы работали. Он в различных СТОшках, а я официанткой, и, на удивление, это казалось мне куда интересней, чем сидеть на скучных парах.

А через пару месяцев я забеременела. Не то чтобы прям совсем случайно, но уж точно незапланированно.

Аня родилась в июне, не дотянув до первой годовщины нашей свадьбы буквально пару дней. И мы тогда расценили это хорошим знаком, что нам суждено быть вместе вечно.