Читать книгу Ужас-шмужас Степки Пушинкина - Алла Литоренко - Страница 1
ОглавлениеЛучший друг морского волка
Я неуклюжий и жутко боюсь плавать. Не могу долго держать голову над водой, захлебываюсь, бултыхаю руками, кричу: «Помогите-е-е!»
В общем, позор.
А мой друг Митька Прошкин плавает на пять с плюсом. В бассейне, куда мы классом ходим по средам, он такие финты выдает! Может нырять и долго-долго не всплывать. Физрук Яков Саныч тогда за сердце хватается.
– Прошкин, выныривай! Чтоб тебя леший за пятку укусил. Потонешь, а я – отвечай.
Зуб даю, Прошкин никогда не потонет. Он натуральный морской волк вообще-то. Знает, чем лоцман от боцмана отличается, как брам-шкотовый узел завязать и что делать, если корабль дал течь.
Лет через десять Митька мечтает стать капитаном военно-морского судна.
– Буду как батя. Знаешь, сколько он морей пересек? Ого-го в квадрате, умноженное на 100!
Я молча киваю. Когда Прошкин говорит об отце, лучше не перебивать – обидится.
Сегодня после уроков Митька предложил:
– Погнали на море?
И мы погнали.
Сели на берегу, ртом мятный воздух ловим, вопли чаек слушаем. Здорово!
А потом вдруг Митька срывается с места и бежит.
– Ю-ху! – кричит он, рассекая волны. – Степка! Давай за мной в море!
Ага, конечно. Во-первых, я плавать не умею. А во-вторых, если по правде, это не море, а…
– Митя, ты что вытворяешь? Зачем в сугроб залез по самые уши? – раздается знакомый голос.
Это Агния Львовна, Митькина мама.
Прошкин из сугроба вылез и попробовал маме объяснить, что он не в снегу нырял, а в Черном море. Но Агния Львовна слушать не стала.
– У тебя одни штаны приличные остались! Высохнуть до завтра не успеют, в чем в школу пойдешь?
Конец игре. Грустного Прошкина ведут домой. Я остаюсь один посреди двора. Криков чаек больше не слышно, а вместо моря – рыхлый февральский снег.
Жалко Митьку. Мама говорит, никакой его батя не моряк, а «тот еще сухофрукт». Бросил Агнию Львовну с маленьким Прошкиным и «отчалил в неизвестном направлении».
Митька про это рассуждать не любит. Он любит – про море, корабли и храбрых капитанов.
А я что? Слушаю и киваю. На то я и лучший друг.
Абракадабрский язык
– Давай придумаем новый язык? Секретный. Чтобы только ты и я его понимали, – предложил однажды Митька.
И я сразу согласился.
Потому что это, во-первых, очень весело – говорить никому не понятные слова. А, во-вторых, очень таинственно. Можно обмениваться всякой важной информацией и никто ничего не разберет.
– Фуры фу бу да бу, вжу? – громко скажу я Митьке посреди урока. И это будет означать – у русички усы растут, видишь?
Мы засмеемся, а Инна Борисовна плечами пожмет. Потому что нашего секретного языка не знает.
Я про такой фокус в каком-то фильме видел. Там тоже мальчишки свои слова изобрели. Смешно было. Только какие правила нам придумать?
– Давай так: после каждого первого слога вставляем «су», а после второго «си»? – предложил Митька. – ПриСувеСит, СтеСупаСи!
– Чего-о-о?
– Ну, ты что? Все же понятно: привет, Степа! – объяснил Митька. – Теперь ты говори на нашем языке.
Я закрыл глаза и задумался. Надолго.
Митька даже решил, что я уснул. А я вообще-то слова сочинял. Трудно оказалось, но я справился.
– МиСутяСи, дайСу спиСусаСить соСучиСинеСуниСие. МеСуняСи за двойку доСумаСи убьют!
Митька сдвинул выгоревшие брови и тоже надолго задумался – расшифровывал. Попросил повторить. Я не смог. Потому что кто вообще такую абрукадабру запомнит?
В итоге мы решили сначала записывать на новом языке, а потом читать. Чтобы совсем с ума не сойти от этих «Су» и «Си».
– А чего ты «за двойку» и «убьют» не зашифровал? – спросил Митька.
Пришлось признаться, что я не знаю, как эти слова на слоги разбить.
– Ну-у-у, Степка, тебе сначала русский подтянуть надо, – захихикал друг.
Я почувствовал, как запылали щеки. Вечно этот Митька…
Весь день мы старались говорить на новом языке и под вечер так устали, что вместо внятной абракадарской речи у нас получалось что-то вроде «Сусисису сяумяу ваусау си да уси».
– Знаешь что? – почесал лоб Митька. – Давай оставим все как есть. Не будем абракадабрничать. У нас вон какой классный язык есть – русский! Мама говорит, он один из самых сложных в мире.
– Ага, – с облегчением согласился я. – Нам бы русский выучить и английский еще. А потом как-нибудь и до абракадабрского доберемся.
– НеСупреСименСуноСи! – подмигнул Митька.
Псевдоним
Все началось с тех дурацких весов в кабинете школьной медсестры.
Наш 5 «Б» проходил медосмотр. Вернее, проходили те, кто не додумался спрятаться в туалете.
Я додумался, но до туалета добежать не успел. Анна Владимировна, наша классная, меня ловко подрезала и задала новое направление:
– К медсестре, Пушинкин! Быстро!
Ну я и пошел. И многие испытания выдержал: буквы мелкие одним глазом читал, в горло давал палочкой тыкать, градусник ледяной подмышкой держал.
А потом на весы запрыгнул. Лучше бы я подряд десять контрольных по математике написал! Или всю неделю по будильнику поднимался и зарядку делал!
В общем, я на весы встал, а там эта цифра – 50. То есть 50 килограммов я вешу при росте 1 метр 45 сантиметров.
В других мальчиках килограммов раза в полтора меньше. Я всех переплюнул.
– Ты, Пушинкин, почему своей фамилии не соответствуешь? – серьезно так спросила медсестра. – Ожирением страдаешь. Придется тебя на строгую диету посадить.
При слове диета у меня закружилась голова. И сразу захотелось чего-нибудь съесть. Я потянулся за рюкзаком, вытащил шоколадку и услышал стон медсестры.
– Ты что творишь, Пушинкин?! Нельзя тебе сладкое, понимаешь? И мучное нельзя. И жирное. Соленое тоже нужно исключить из рациона.
Я спросил, а что же тогда можно? Лучше бы не спрашивал.
Оказалось, на диете нужно питаться овощами, отварным мясом и нежирными молочными продуктами. Ужас-шмужас!
Домой я шел грустный. Потому что дома меня ждали мамины пирожки с картошкой и грибами. Но есть их было нельзя.
– Почему это нельзя? – удивилась мама, отряхивая фартук от муки.
– У меня фамилия Пушинкин… Надо соответствовать, – промямлил я и поплелся в свою комнату.
От голода ноги еле волочились, а сознание путалось. Еще бы! Ведь я не ел аж два с половиной часа!
Спустя тридцать минут стало совсем невмоготу. Желудок гудел и вибрировал, как стиральная машинка в режиме «отжим». Перед глазами мелькали сочные отбивные в кляре, макароны в сливочном соусе и пирожные с шоколадной глазурью.
С трудом я поднялся с кровати и потащился на кухню. Как одинокий путник в пустыне отчаянно ищет оазис, так и я в темноте искал холодильник.
Вдруг громко щелкнул выключатель.
– Ты что тут делаешь в ночи? – спросила сонная мама.
– Пэрэфуфить рефыл.
– Не говори с набитым ртом. Ничего не разобрать!
– Перекусить решил. Не спится на голодный желудок, – повторил я, прожевав колбасу, пирожок и кусочек сыра.
– А как же диета? – усмехнулась мама. – Фамилии же нужно соответствовать.
Я жевал и думал, думал и жевал. И вот что придумал:
– Знаешь, мам, я лучше псевдоним возьму. Ну… пока не похудею.
Давай поможем деду Пете!
Мы с Митькой как-то решили спасти одного дедушку. Это мой сосед по подъезду – пенсионер Петр Игнатович Торопыжко. Все зовут его просто: дед Петя.
Дед Петя живет на первом этаже, а я на пятом. Так что спасать его легко. Нужно только спуститься по лестнице, постучать в железную дверь – звонок у деда не работает – и спросить:
– Дед Петя! Вам что-нибудь нужно?
Митька говорит, пенсионерам всегда что-нибудь нужно. Особенно одиноким.
Дед Петя очень одинок: ни детей, ни внуков. Даже собаки у него нет.
Вот мы и решили подарить ему Карлика – местную дворнягу, которую мы с Митькой после школы хлебом подкармливаем.
– Собака спасет деда от одиночества, – сказал Митька и потащил упирающегося Карлика в подъезд.
Я засомневался. Вспомнил, как однажды привел Карлика в нашу квартиру. Помыл с шампунем, накормил борщом и… получил нагоняй от мамы.
«Чтобы сегодня же этой псины здесь не было!» – нахмурилась она, воротившись с работы.
А вдруг и дед Петя такой же несговорчивый, как моя мама?
Я поделился сомнениями с Митькой, но тот отмахнулся. Спустя пару минут Карлик и дед Петя встретились. И план наш провалился.
Пока один растерянно хлопал глазами в прихожей, другой вывернулся из Митькиных рук и дал деру.
Убежал Карлик, если что. А дед Петя так и остался стоять в немом изумлении.
– Что это… – наконец заговорил он.
– Не переживайте, дедушка! – перебил его Митька. – Карлик – дурак. Мы вам новую спасательную собаку приведем. Умную!
Но умная нам не попадалась. И тогда Митька решил спасать деда Петю продуктами.
– Пенсионерам трудно самим ходить в магазин. Давай будем деду еду покупать?
Мы вытащили из курток остатки карманных денег – блестящие монетки-десятки. Всего набралось двести рублей, на которые мы купили пакет молока, кефира и немного жвачки – на десерт.
– Ну и цены в магазинах! – возмутился Митька. – Давай не будем есть обед из столовки, принесем деду наши порции?
Тут возмутился я. По средам в столовой дают гуляш с гречкой – мое любимое.
В итоге после школы мы принесли деду Пете молоко, кефир и пригоршню жвачек. А Митька еще протянул тарелку с холодным коричневым месивом.
– Это что… – начал дед, часто моргая бесцветными глазами.
– Обед вам! Гуманитарная помощь! – подмигнул Митька и добавил. – Только вы тарелку помойте и мне верните потом, я ее обратно в столовку отнесу.
Не дождавшись благодарностей, мы убежали. А рано утром снова осаждали дверь деда Пети.
Мы решили, непременно вывести одинокого пенсионера на прогулку. Точнее на пробежку.
– Это для бодрости! Будете потом весь день порхать, как бабочка, – уговаривал Митька и тащил сонного деда за полы халата.
Кажется, деду Пете порхать не хотелось. Он махал руками и кричал: «Отстаньте, чер-р-р-рти!»
Но мы не отставали.
– Дедушка, ну кто вас спасет, если не мы? – пыхтел Митька, сражаясь с дедовым халатом.
– Вы же очень одинокий! Вам скучно, грустно и есть нечего! – не отставал я.
И вдруг дед Петя проявил ошеломительную ловкость. Собрав последние силы, он выпрыгнул из халата и тот безжизненно повис в Митькиных руках. Не успели мы ойкнуть, как дед захлопнул дверь перед нашими удивленными физиономиями.
– Не надо мне помогать! Уйдите, а то полицию вызову! Чер-р-р-рти! – крикнул он и пошлепал вглубь квартиры.
Мы еще немного постояли, подумали над ситуацией.
– Неблагодарный дед, – решил Митька. – Не будем его больше спасать.
Я обрадовался. Потому что все эти спасательные мероприятия отнимают много сил и времени. И хоть бы кто «спасибо» сказал!
На спор
Есть у нас в классе один мальчик – Коля Кутузов. Неплохой, в общем-то, человек, безобидный. И все бы ничего, но Коля любит брать всех на слабо.
– Спорим, ты на забор не залезешь? – говорит мне Кутузов после уроков.
Я смотрю на Колю, на забор, потом на Митьку Прошкина. В глазах у Митьки тоска. Помнит, наверное, чем мой последний спор закончился.
– Ну его, не слушай! А то опять растяжение заработаешь, – Митька тянет меня за собой.
Но уйти от хихикающего Кутузова я почему-то не могу. Стою посреди школьного двора и на забор этот двухметровый глазею.
Ну куда мне, такому неповоротливому, лезть? И главное – зачем?
Знаю же, что сорвусь, штаны испачкаю и спор этот дурацкий проиграю. А все равно лезу.
Мучения мои длятся не долго. Пара нелепых прыжков, пара отчаянных взмахов руками, одно короткое «ай!», и я уже лежу на земле. А рядом хохочет Кутузов.
– Спорим, тебе от мамки за куртку попадет? Спорим?
– Хватит уже! А то в глаз дам, – Митька отпихивает Кутузова в сторону и помогает мне встать.
Я отряхиваю прилипшие комки грязи и оцениваю ущерб – новенькая куртка порвана в двух местах. Мама за такое убьет, тут и спорить нечего.
Эх, ничему меня жизнь не учит. В прошлый раз я поспорил с Кутузовым, что не смогу пробежать по всем партам за две минуты до начала урока. А еще раньше – что не подтянусь на перекладине десять раз без передышки.
Споры мои с Кутузовым заранее обречены на провал. И мы оба это понимаем.
– Все потому, что он твои слабые места знает, – говорит Митька по дороге домой. – Найди то, в чем Кутузов не силен, и тоже бери на слабо.
А это мысль!
– Пошли обратно, – говорю я Прошкину решительно. – Есть идея.
Колю Кутузова мы находим на прежнем месте, у забора.
– Спорим, не залезешь? – подмигивает он Ване Егорову из параллельного 5 «В».
– Что мне, заняться больше нечем? – хмыкает умный Ваня и отходит на безопасное расстояние.
Кутузов оглядывается в поисках новой жертвы, замечает нас, расплывается в улыбке.
– Вернулись? Спорим снова не зале…
И тут я кричу, чтобы все слышали:
– А спорим, ты, Кутузов, не съешь за раз пять порций мороженого? Я съем, а ты – нет! Куда тебе?! Не сможешь! Спорим?
Ребята, которые еще не успели разбежаться по домам, смотрят на нас с интересом. Кто-то делает ставки. Глаза у Коли загораются, а щеки наливаются красным.
– Спорим, смогу! – отвечает он дрогнувшим голосом.
Ваня Егоров и Саша Чубчик бегут в супермаркет за мороженым. Спустя десять минут мы начинаем поединок.
Коля сдается на третьей порции ванильного в стаканчике. Губы у него посинели, в глазах стоят слезы.
– Ничего, – шепчет он натужно. – Отыграюсь… Еще поспорим. Я смогу… пять порций за раз.
– Опять проспоришь, – улыбается Митька Прошкин и хлопает меня по плечу. – Степка вообще-то за раз может семь порций съесть и шоколадкой закусить. Я сам видел.
Поверженный Кутузов уходит с поля боя, втянув голову в плечи. И больше никогда не берет меня на слабо.
«Преступник» Димка Шмыг
– Я вчера в новостях видел, что наш район считается криминальным, – Митька висел на турнике вниз головой и раскачивался вперед-назад.
– Что такое криминальный? – спросил я.
– Преступников в нем много.
– А-а-а-а.
Я попытался повторить Митькин трюк, но руки соскользнули с перекладины, и я шмякнулся на землю. Больно!
– Наверное, они тут повсюду. Преступники эти, – Митька спрыгнул с турника и помог мне подняться. – А мы и не догадываемся, представляешь?
Я потер ушибленное мягкое место и пожал плечами.
– Да какие у нас преступники? Старики, старушки и мамы с колясками.
– Маскируются, – уверенно заявил Прошкин. – Преступника сначала нужно рассекретить. А для этого хорошенько за ним последить. Вон баба Нюра из третьего подъезда идет. Вроде, ничего в ней подозрительного. А если присмотреться?
Я изо всех сил присмотрелся, аж глаза заболели. Но ничего подозрительного в бабе Нюре не заметил.
Кажется, Митька тоже. Потому что с бабы Нюры он быстро переключился на старшеклассника Димку Соколова по кличке Шмыг.
Димка – местный хулиган. Школу прогуливает, сигареты курит и ругается запрещенными словами.
Шмыгом его прозвали потому, что Димка вечно простужен и громко-громко шмыгает носом.
– Идет быстро и оглядывается. За пазухой что-то несет. Подозрительный он какой-то, этот Шмыг, – шепчет Митька возбужденно. – Давай за ним следить.
Если честно, ни за кем следить мне не хочется. Но я соглашаюсь, чтобы не расстроить лучшего друга.
Мы крадемся за Шмыгом, прячась за припаркованными вдоль тротуара машинами. Шаг у Шмыга широкий, раз-два – и он уже на другой стороне улицы.
– Скорее! – торопит Митька. – А то из виду упустим. Он что-то вытащил из-под куртки. Опять по сторонам оглядывается. Точно украл.
Я стараюсь рассмотреть, что же там у Шмыга в руках. Какой-то объемный разноцветный прямоугольник. Книга что ли?
– Да ну, – отмахивается Прошкин. – Зачем такому, как Шмыг, книга?
Мы хихикаем, представляя, как долговязый Димка, первый прогульщик в школе, с трудом читает по слогам. Он вообще читать-то умеет?
И тут Шмыг нас сильно удивляет. Прижимая прямоугольный предмет к груди, он взбегает по ступенькам библиотеки.
– Во дела! – ахает Прошкин.
Мы долго стоим в засаде, морозим щеки на ветру – ждем Димку. Спустя полчаса он появляется на крыльце. Теперь уже с тремя прямоугольниками в руках.
– Точно тебе говорю, это книги! – дергаю я Прошкина за рукав.
Димка пробегает мимо нас, пряча книги за пазуху и воровато оглядываясь. Боится, наверное, что кто-то увидит. Для такого сорвиголовы, как Шмыг, поход в библиотеку – клеймо на репутации.
«Гарри Поттер и фил…» вижу на обложке книжки, которую Шмыг никак не может запихнуть под куртку.
…В тот день преступника мы так и не поймали, зато узнали кое-что интересное о хулиганах. Оказывается, некоторые любят читать!
Правда и ничего кроме
По дороге в школу мы с Митькой пинали камешки и болтали о разном.
– Давай сегодня будем говорить только правду? – предложил вдруг Митька.
– Это как?
– Ну вот, например, ты спросишь: «Как тебе моя новая шапка?» А я скажу: «Какая-то она малышовая, с помпоном этим».
Я быстро снял шапку и спрятал в мешок со сменкой. Захотелось тут же сказать Митьке что-нибудь обидное.
– А у тебя… у тебя… Носки у тебя пахнут!
– Ты чего? – насупился Прошкин.
– А ты чего?
– Так я тебе правду.
– Так и я не вру!
До школы мы шли молча – дулись друг на друга. Потом началась литра, и Митьку вызвали к доске.
– Ну-с, Прошкин, выучил стихотворение? – спросила учительница, не отрывая глаз от журнала.
Митька набрал побольше воздуха и честно признался:
– Нет, Инборисна, не выучил.
Учительница подняла голову и тра-та-та – забарабанила пальцами по столу.
– Позволь узнать, что тебе помешало?
Я весь напрягся и закусил губу. Переживал за Митьку.
– Скажи, что заболел! Или что свет у вас вырубили! – шептал я другу.
Но упрямый Прошкин опять сказал правду.
– В футбол допоздна гонял. А мамка уроки забыла проверить.
В классе захихикали.
– Значит, ты считаешь, футбол важнее поэзии Сергея Есенина? – подбородок у Инны Борисовны задрожал.
Кажется, Прошкин ее сильно обидел. Ему бы извиниться, но где там. Митьку понесло. Он выпалил, что у Есенина стихи скучные и тратить на них время ему не хочется.
В итоге в электронном дневнике у Митьки появилась «двойка».
– В следующий раз расскажешь наизусть два стихотворения, вместо одного, – вынесла приговор Инна Борисовна.
Я от всей души посочувствовал пострадавшему за правду другу. А на большой перемене неприятности случились у меня самого.
Только я вытащил из рюкзака бутерброд с сыром, как по плечу кто-то больно хлопнул.
– Пух, а Пух! Дай откусить!
Рядом стоял наглый Ян Крохин по прозвищу Шкаф. Вечно он зарится на мою еду.
Раньше я Крохину уступал. Лучше остаться голодным, чем получить в глаз от самого сильного парня в классе.
Но сегодня… Сегодня я неожиданно сказал Шкафу все начистоту.
– Фигу тебе соленую, а не бутерброд! После тебя потом слюни остаются. Есть противно.
Ян остолбенел и несколько секунд переваривал услышанное. Я дышал часто-часто и готовился к неравному бою.
Но Шкаф бить меня не стал. Посопел немного и от нашей с Митькой парты отошел подальше. Обиделся.
…Весь день мы с Прошкиным говорили правду. И никому она не нравилась: ни учителям, ни одноклассникам.
– Мам, получается, людям лучше врать? – спросил я вечером за чаем.
– Почему? – вопросом на вопрос ответила мама.
– Чтобы не расстраивались. Мы с Митькой сегодня правду говорили: что у Яна Шкафа слюни, а у Инборисны уроки скучные. И все обижались.
Мама засмеялась и потрепала меня по волосам.
– Степка, так ведь можно не обидную правду говорить. Вот скажи про меня по-честному что-то хорошее.
Я оживился – это же проще простого.
– Ты красивая, добрая, справедливая! И пироги у тебя зачетные!
В уголках маминых глаз собрались улыбательные лучики-морщинки.
– Вот видишь, – сказала она и не больно ущипнула меня за щеку. – И правду сказал, и не обидно.
Я достал из кармана телефон и написал Митьке необидную правду: «У тебя самый четкий удар по мячу! И кроссовки классные!»
Митька отправил в ответ рожицу, улыбающуюся и смущенную.
Перелетный папа
Папка мой опять улетает. На три недели, в Екатеринбург.
Работа у него такая – перелетная. Папка сервисный инженер, машины разные чинит на заводах. У него огроменный чемодан с маленькими и большими отвертками, плоскогубцами, гайками, паяльными лампами.
И с этим чемоданом папка летает в командировки по всей стране, потому что машин много и они постоянно ломаются.
Мама говорит, это хорошо, что такую технику сейчас делают, которая быстро из строя выходит. Иначе бы папка сидел без работы.
А я думаю, лучше бы сидел. И пусть без работы. Зато дома, со мной и с мамой. Но папка не сидит, он летает.
Хуже всего в папкиной работе неизвестность. Никогда не знаешь, вызовут тебя на завод через неделю-две или вообще завтра. И насколько вызовут, тоже не понятно. Может, дня на три. А может, и на месяц.
Вот звонит папкин телефон, и я сжимаюсь от нехорошего предчувствия.
– Слушаю, – говорит папка и уходит на кухню.
Мы с мамой переглядываемся. С работы звонят, это понятно.
– Да… да… разумеется… могу, конечно… не вопрос, – доносятся из кухни обрывки разговора.
Я сижу на диване, уткнувшись в подушку. Живот крутит, как от несварения. Так бывает, если я сильно нервничаю.
Он улетит, папка мой. Не завтра, так на следующей неделе. Всегда улетал, сколько я себя помню.
Но, пожалуйста, можно все-таки не завтра?
Мы же хотели на этой неделе вместе фильм про Франкенштейна посмотреть. А в выходные папка обещал сводить меня в зоопарк и на колесе обозрения покатать.
Да в конце концов он же всего семь дней назад из командировки вернулся. Я так ждал, так ждал! Дни в календаре вычеркивал, думал: «Вот прилетит папка и мы вместе и туда, и сюда. И о том поговорим, и об этом».
Не успел я с папкой наобщаться. Семь дней – это так мало, просто кот накакал, ой… наплакал!
Только папкиному начальнику все равно. Он звонит, чтобы сказать – лететь надо завтра.
Папка смотрит на меня виновато.
– Пап, а ты можешь другую работу найти? Такую, чтобы не надо было никуда летать?
