Если Пушкин – первая любовь читающей России, то Есенин – последняя ее любовь. Казалось бы, завидная судьба. Но недаром сам Есенин, сравнивая себя с Пушкиным, признался: «Счастье оказалось трудным»… В изобилии биографических версий и противоречивых суждений читатель теряется – где искать настоящую правду? Как разглядеть живое лицо поэта?
Алла Марченко, автор книг «Лермонтов» и «Ахматова: жизнь», лауреат премии «Большая книга», строит свою убедительную реконструкцию его трагического пути.
Оглавление
Алла Марченко. Есенин. Путь и беспутье
Глава первая. В декабре в той стране. Уговор перед разговором
Глава вторая. В одном селе… Сентябрь 1895 – июль 1898
Глава третья. Сыплет черемуха снегом… 1898–1904
Глава четвертая. Кто я? Что я? Август 1912 – март 1915
Глава пятая. Пророчит радостную весть… Март – сентябрь 1915
Глава шестая. И не избегнуть бури… Октябрь 1915 – июнь 1916
Глава седьмая. Когда-то, у той вот калитки… Июнь 1916 – январь 1917
Глава восьмая. Время мое приспело… Январь 1917 – апрель 1918
Глава девятая. Что когда-то я звал дорогой… Июль 1917 – апрель 1918
Глава десятая. Так принимай же ты, Москва! Апрель – октябрь 1918
Глава одиннадцатая. Куда несет нас рок событий… Август – декабрь 1918
Глава двенадцатая. Собратьям моим кажется… Весна – декабрь 1919
Глава тринадцатая …Третий вылупляется глаз из пупа. Декабрь 1919 – лето 1920
Глава четырнадцатая. А если это Колчак? Июль 1920 – декабрь 1921
Глава пятнадцатая. О вреде путешествий… Осень 1921 – август 1923
Глава шестнадцатая. Возвращение на родину. Август 1923 – март 1924
Глава семнадцатая. Откол и пустыня. Весна 1924 – май 1925
Глава восемнадцатая. Чтоб не дружить вовек с богемой… Осень 1924 – март 1925
Глава девятнадцатая. Молодая, с чувственным оскалом… Март 1925 – сентябрь 1925
Глава двадцатая. И ничья непонятна вина. Осень 1920 – 7 декабря 1926
Глава двадцать первая. Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам? 23–25–28 декабря 1925
Глава двадцать вторая. Ни одной тайны не узнаешь без послания в смерть. Post Scriptum
Фото
Отрывок из книги
Считается, что первым на заре перестройки, кто осмелился публично заявить о преступлении века, был Василий Белов, автор хрестоматийных «Плотницких рассказов» и «Привычного дела». На самом деле слух о том, что Есенина убили, объявился гораздо раньше. Я, к примеру, узнала о нем весной 1977-го от английской славистки Джесси Дэвис. Подписывая мне только что вышедшую в Англии книгу Гордона Маквея о Есенине[1], она спросила: правда ли, что в России существуют люди, утверждающие, что поэта убили. Об этом, мол, говорил ей Маквей.
Я попробовала предположить, что нелепая версия – в свойстве с новым его статусом. К середине семидесятых Есенин перестал быть всего лишь Поэтом. С тяжелой руки Станислава Куняева («Добро должно быть с кулаками») и стоящей за ним «русской партии» Есенина торжественно возвели в новый чин – персонифицированную национальную идею, в результате чего он и оказался в пантеоне неприкасаемых. Не только на английских его костюмах, даже на полумаскарадной крылатке и «пушкинском» цилиндре не должно было быть ни пылинки. Такой Есенин не имел права наложить на себя руки. Дабы оконкретить это предположение, я показала английской гостье текст, который как раз той весной изъяли из моих переводов лирики великого армянского поэта Амо Сагияна «Зови, журавль». Стихотворение исчезло из наборного экземпляра только потому, что в нем были такие строки:
.....
«Этот текст исполнен Есениным Сергеем Александровичем под влиянием необычных внутренних и внешних факторов, “сбивающих” привычный процесс письма и носящих временный характер. В числе таких факторов наиболее вероятными являются необычное психофизическое состояние С. Есенина (волнение, алкогольное опьянение и пр.) и использование им пишущего прибора и красителя, обладающих плохими расписывающими свойствами». (Ю. Н. Погибко. Всесоюзный научно-исследовательский институт судебных экспертиз Министерства юстиции России. 15 апреля 1992 г.)[13].
Краситель (кровь) конечно же не обладал хорошими расписывающими свойствами, да и состояние поэта было необычным: он не выносил ночного одиночества в чужом, не домашнем месте. Необычным был и письменный прибор, в который Есенин, сделав несколько легких поверхностных надрезов (не задевая «толщи кожи»), нацедил чуточку крови. Кто-то из литераторов, побывавших утром 28 декабря в «Англетере», случайно обратил внимание на чернильницу, которой пользовался Есенин. Она была необычной формы. Айседора, когда ей об этом рассказали, узнала по описанию свой последний подарок: крохотную этрусскую вазу.
