Читать книгу Фани – мадемуазель из Удмуртии. Часть вторая - Алла Ромашова - Страница 1

– Беги-и-и…

Вода под Мишкиными ногами хлынула через земляную насыпь, и мощный поток ударил, ворочая и снося со своего пути ветки и бревна, старую телегу, мешки с песком – все, что накидали солдаты. Мишка успел вскарабкаться на вал. Сапоги, которые он бережно поставил на верхней кромке насыпи, чтобы не попортить, в мгновение ока исчезли в промоине. Рядом орудовали лопатами мужики, швыряя в быстрое течение комья земли и песок. Но ничего не помогало: вода стремительно рвалась вперед, ломая деревянную плотину. Еще немного – и нижняя улица города будет затоплена.

– Мужики, кидай, что под руку попадется! Хватай, что можно унести!

Рабочие и солдаты побежали по дворам, сгребая все, что попадалось. Взгромождали на себя мешки с мукой и зерном, короба с углем, тянули сундуки с утварью, ломали заборы. Бабы выли и падали грудью на добро, не выпуская. Мужики орали на жен: "Дуры, все одно под водой погибнет!" и сами тащили к промоине и сбрасывали вниз емкое имущество. Вода бурлила, поглощая скарб. Старший смотритель завода, обрусевший немец по имени Федор, командовал:

– Держись, братцы, подводы рядом!

Среди криков, воя людей и грохота взбеленившейся воды едва слышался тонкий старческий голос: старый удмурт с белыми длинными волосами и желтыми слезящимися глазами тряс посохом, стоя на валуне рядом с разрушенной плотиной, и кричал:

– Сазьтӥськи, окаянной! Азьпалзэ тодытыса веран быдэсмытэк – музъем усьтӥськиз. Шаман убиенный кыскиз ас понна – ваньмыз быремын1. Гоните чужаков с земли удмуртской, если хотите остаться живыми!

Смотритель завода, перекрикивая шум воды, скомандовал:

– Убрать смутьяна!

К старику кинулись солдаты, подхватили его под руки и стащили вниз. Ноги «смутьяна» безвольно скользили по грязи, а рот все еще разевался, но криков уже не было слышно – старику двинули «под дых».

В конце улицы загромыхали долгожданные подводы с лесом. Мишка вздохнул с облегчением. Груженые телеги останавливались у края промоины, лошади испуганно били копытами и ржали. Их крепко держали за поводья по двое и по трое солдат, пока остальные скидывали в водоворот лес.

Вскоре все телеги опустели. Вода, наконец, отступила. Тонкие ручьи еще пробивались сквозь груду деревьев, мешков и скарба, но уже не грозили затопить город. Люди смогли вздохнуть спокойно.

Мишка огляделся: мужики вокруг чумазые, лиц не видно, половина – босые.  «Сапоги жалко!» – подумал он. Когда теперь такие выдадут. На заводе Мишка без году неделя – а уже дослужился до сапог: получил обувку в благодарность за участие в установке на шпиль заводоуправления часов-курантов. Тогда он упросил мастера взять его с собой наверх. По винтовой лестнице добрались до площадки вокруг высоченного шпиля, на котором высился российский герб – двухаршинный золоченый двуглавый орел с тремя коронами, скипетром и державой, и широкими, в косую сажень, раскрытыми крыльями. Солнце отражалось от его блестящей поверхности, слепило рабочих. Мишка уселся, как петух на оградку, на самый край узенькой площадки вокруг башни, зацепившись ногами за ажурную решетку, и озирал окрестности, пока остальные водружали огромные часы, приклепывая их по металлу. В этом весь Мишкин подвиг и состоял. Вот так, ни за что, получил повышение до подмастерья и был награжден сапогами.

Зябко потирая одну босую ногу о другую, Мишка вспоминал, как год назад он вместе с конюхом Василием, получившим вольную от воткинского генерал-губернатора за помощь в поимке убийцы, прибыл из Воткинска на Ижевский завод. Завод поразил парня: пылали жаром доменные печи, лились лафеты, ковалось оружие. Работу начинали спозаранку – в пять. Заканчивали в сумерках. Спали в рубленых домах, на полатях, по шестеро, а в жаркие дни – на полу, на казенных суконных одеялах. Но зато имелись баня, сад и оружейная школа, где таких, как Мишка, мальчишек обучали оружейному делу: гравировке, токарной обработке дерева и металла.

Мишка по бревнам допрыгал до места ниже того, где водоворот утащил его сапоги. Там, в заводи, плавал смытый потоком мусор, промокшие вещи, хворост. Мишка длинной жердью поковырял глину, надеясь нащупать свою пропажу. Уткнулся во что-то податливое. «Никак, нашел!» – и принялся палкой подтягивать пропажу к себе. Когда до находки оставалось меньше аршина, он засунул руку в грязь, ухватился посильнее за что-то липкое и дернул. Сапог, издавая страшные вопли и разбрызгивая вокруг себя хлябь, дергался и вырывался из его руг. Мишка с испугу выпустил находку, плюхнувшись по инерции на землю. «Сапог» перевернулся в воздухе и оказался худым грязным петухом, едва не принявшим смерть в земляной жиже. Птица, вереща, бросилась наутек. А мужики, которые отдыхали на земле рядом, грохнули от смеха так, что даже командир ижевского завода Нератов Иван Александрович, наблюдающий за ликвидацией аварии с террасы генеральского дома, направил в Мишкину сторону лорнет, чтобы рассмотреть, над чем так гогочут рабочие.

Миловидная девушка в скромном, но элегантном платье изумрудного цвета, которое красиво оттеняло ее каштановые, уложенные в строгую прическу волосы, тоже наблюдала за происшествием на плотине из окна генеральского дома. Это была француженка-гувернантка Фани Дюрбах. Увидев Мишкин конфуз, девушка звонко рассмеялась, задёрнула тяжелые шторы и повернулась к своим ученикам. Перед ней за столом сидели мальчик и девочка лет двенадцати. Оба с одинаково светлыми кучерявыми волосами и голубыми глазами. Оба – похожие на ангелочков с миниатюр. Вот только характер у этих божьих созданий был совсем на ангельский. Пока гувернантка выглядывала в окно, Наталья опрокинула чернильницу на тетрадку брата, и огромная клякса залила его записи и стол. Анатолий, недолго думая, схватил листы сестры и бросил их поверх лужи. Когда мадемуазель Дюрбах повернулась к детям, ее ждала картина апокалипсиса: Наталья вцепилась в волосы Анатолию, а школьные тетрадки безнадежно промокли.

–Arrêtez ça tout de suite, petits vandales ! Sinon, je vais appeler votre papa![i]

Дети враз присмирели и оторвались друг от друга. Фани устало махнула рукой – урок окончен.

Гувернантка взяла из вазы, стоящей на столе, яблоко, надкусила его и вышла из комнаты вместе с детьми, держа в руке ароматный плод. Вместе они начали спускаться по деревянной лестнице на первый этаж.

Навстречу гувернантке и её воспитанникам поднимался по ступенькам молодой человек в слегка потертой форме горного инженера, с темными вьющимися волосами, с носом-пуговкой, на котором сидели круглые очки. Все его лицо, манера близоруко щуриться, смотреть несколько в сторону от собеседника, вскидывая вопросительный взгляд, выражало уступчивость характера. А извиняющаяся улыбка на губах – доброту и щепетильность.

– Арсентий Петрович, здравствуйте! – ласково обратилась к нему Фани. Ее воспитанница присела в книксене. Анатолий наклонил голову.

– Здравствуйте, мадемуазель Дюрбах, – широко улыбнулся молодой человек. –  Приветствую и вас, Наталья, Анатолий. Ваши занятия окончены? Что сегодня изучали?

Анатолий отвечал вдумчиво и не спеша:

– Сегодня была география, говорили про Америку и Новый свет. Я бы хотел поехать туда и своими глазами увидеть эту великую страну.

– А вы что скажете, мадемуазель Натали?

Наталье не терпелось побыстрее выскочить из дома в залитый солнцем парк. Она ответила скороговоркой, поглядывая в окно и теребя руками фалды на платье:

– Мне больше интересен наш край. И я бы с удовольствием посетила Санкт-Петербург. Когда вырасту, уеду к брату с сестрой, буду блистать на балах.

Анатолий скептически хмыкнул:

– Тебе бы все блистать. Останешься здесь, выйдешь замуж и будешь блистать где-нибудь в Сарапуле.

Наталья притворно засмеялась, словно брат сказал что-то ужасно забавное, показала ему язык и в одно мгновение скатилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и крича на бегу:

– Зато я буду с мужем путешествовать по Европе, а ты всю жизнь, как папенька, прослужишь на заводе!

Анатолий, сделал вид, что не слышит сестру, степенно поклонился горному инженеру и начал было спускаться по лестнице, но вскоре не удержался и помчался вслед за сестрой. Раздался крик и девчачий визг.

Фани закатила глаза.

– Тяжело вам с ними? – сочувственно спросил молодой человек.

– Уже легче. Когда я только приехала из Воткинска, они были совсем непослушными. Их учитель, месье Шарль, больше занимался собой и местными горничными, чем детьми. Сейчас, Натали и Анатоль стали гораздо лучше. Думаю, как повзрослеют, их ссоры закончатся. Вы к Алексею Ивановичу? Или к Софье Ивановне? Уверена, они будут рады вас видеть.

Девятнадцатилетняя Софья Ивановна Нератова и ее двадцатилетний брат Алексей несколько дет назад тоже были воспитанниками мадемуазель Дюрбах. Алексей Нератов успел отучиться в Оренбургском Неплюевском военном училище и приехал в отпуск перед началом службы по распределению. А Софья Ивановна изучала французский язык и говорила уже совсем без акцента. Оба сдружились с Арсентием Петровичем Прокопьевым, дворянином из обедневшего, но благородного рода, получившим образование в Петербургском корпусе горных инженеров и переведенным в Ижевск. Начальство ценило талант и изобретательность молодого инженера.

Арсентий Петрович покраснел и пробормотал:

– Да-с, к Алексею. На заводе кавардак, производство из-за потопа остановлено. Пока рабочие убирают воду из цехов, службу инженеров, чтобы под ногами не мешали, распустили. Оставили пару человек – наблюдать за ходом работ. Я смог вырваться.

Фани сделала вид, что не заметила смущения Прокопьева. И хотя она знала, что Алексея нет дома, но говорить об этом не стала и поспешила вниз, на крики детей, которые, впрочем, почти сразу превратились в смех, звенящий на весь дом.

Пока Фани, шурша платьем, спускалась по лестнице, дверь в дом отворилась, и в прихожую вошел немолодой, но приятный круглолицый мужчина в дорожном сюртуке. Он снял фуражку и передал ее старику-швейцару. Под головным убором обнаружилась плешь, которая, однако, даже молодила гостя, делая его облик завершенным и милым глазу. Мужчина подождал, пока старик щеткой сметет пыль с фалд запылившейся в дороге одежды, и, наконец, повернулся лицом к лестнице. Фани радостно вскрикнула, взмахнула руками, словно хотела пролететь оставшееся до прихожей расстояние и поспешила вниз. Яблоко выпало из ее руки, запрыгало по ступеням, докатившись до ног вошедшего. Тот расплылся в улыбке и поклонился, всем своим видом выражая радость встречи.

– Дорогая мадемуазель Дюрбах, здравствуйте! Я очень-очень рад вас видеть! – В голосе вошедшего чувствовалась взволнованность.

– Ах, Сильвестр Васильевич, как чудесно, что вы вернулись! Вас не было тринадцать месяцев! – Глаза Фани светились от счастья. – Слышала, что вас посылали в Пруссию. И еще говорят о вашем повышении!

– Как же приятно, что вы меня не забыли. Меня действительно не было в России. Как раз после нашего с вами совместного расследования случилась служебная командировка, по итогам которой меня повысили.  Так что в этом есть и ваша заслуга. Хотя, когда мы расставались, вы, кажется, были сердиты на меня. Позвольте поцеловать вашу ручку! – Советник с улыбкой смотрел на девушку, любуясь ее ладной фигуркой и сияющим лицом.

Фани смутилась, но руку протянула. Мужчина прижал ее к губам.

– Ах, ваши руки пахнут яблоками. Этот запах не давал мне покоя все то время, что я не видел вас. – Сильвестр Васильевич поднял надкушенное яблоко и аккуратно положил его на столик рядом с зеркалом. – Так вы считали месяцы от нашей последней встречи? Могу ли я надеяться, что вы скучали по мне?

Легкий румянец проступил на щеках девушки. Она сделала строгое лицо и уже спокойным голосом ответила:

– Вовсе нет, господин Лагунов. Я скучала по нашим секретам и расследованиям.

– О-о-о! Вот этого я и боялся! – советник притворно схватился за голову, – Из-за это мне даже пришлось уехать в Пруссию!

– Вы все смеетесь! А то, что я здесь, служу в доме у генерала Нератова, вас не удивляет? – спросила суровым голосом гувернантка, но глаза её по-прежнему радостно блестели.

– Дорогая мадемуазель Фани, неужели вы думаете, что я не следил за вашей жизнью? Конечно, я знал, что вы оставили дом полковника, точнее, уже генерала Чайковского. И перебрались в Ижевск, к его превосходительству господину Нератову. Уж не за мной ли вы поехали? Мне было бы приятно! – Сильвестр Васильевич Лагунов подкрутил изящный ус.

Фани отвернулась и принялась рассматривать себя в зеркале, краем глаза поглядывая на советника: видит ли тот, как она хороша?

– Вы, Сильвестр Васильевич, нисколько не изменились. Зарубите себе на носу: я сама себе зарабатываю на жизнь, и сама выбираю, куда мне ехать. И уж точно – не за вами! Поклонников у меня и здесь хватает.

– Ничуть не сомневаюсь! Ну вот, мы опять принялись ссориться, как в старые добрые времена. Я бы с удовольствием продолжил нашу перепалку, но вызван по срочному делу, – мужчина перешел на заговорщический шепот, и Фани, поддавшись этому нехитрому обману, с любопытством уставилась на него. А Лагунов, словно и не замечая её интереса, суховато поинтересовался:

– Не подскажете ли, где генерал Нератов?

– Должно быть, на балконе, наблюдает за происшествием. Вы уже слышали?

– О промоине? Разумеется. Однако не думаю, что это могло послужить причиной моего вызова. Я буду рад поболтать с вами после моего разговора с генералом, а сейчас позвольте откланяться.

Лагунов лихо щелкнул каблуками и наклонил свою красиво седеющую на висках голову.

Фани, понимая, что эта битва ею проиграна, погрозила пальцем:

– Если вас долго не будет – я вас сама найду, и тогда вы не отвертитесь – расскажете, где были и что делали весь прошедший год.

– Жду нашей встречи, милая Фани.

Они разошлись: Лагунов поспешил по лестнице на второй этаж, а гувернантка, улыбаясь своим мыслям, прошла в столовую, где намечалась очередная драка между близнецами.

После повышения Лагунов носил чин статского советника. Его круг обязанностей расширился, и срочный вызов к командиру Ижевского оружейного завода вызывал некоторое беспокойство: значит, стряслось что-то из ряда вон выходящее. О приходе советника генералу доложила прислуга. Сильвестр Васильевич вошел в просторную гостиную с окнами от пола до потолка. Генерал находился на балконе вместе со своим помощником. Лагунов подошел к распахнутым дверям и откашлялся. Иван Александрович тотчас обернулся, и лицо его расцвело: пушистые усы поползли вверх, на мягких щеках образовались симпатичные ямочки, брови сложились домиком, а внимательные голубые глаза засветились весельем.

– А-а-а, рад вас видеть, господин статский советник! Проходите-проходите. Позвольте представить, – Нератов указал на красивого темноволосого человека, стоящего рядом, – поручик Болховский Александр Теодорович, мой помощник, правая рука, так сказать. Вы как раз вовремя – промоину уже заделали. Слава Богу, вовремя: вода едва не размыла низину. Болото[ii], где беднота селится, точно бы залило. Как добрались?

– Дорога была долгая, что и говорить. Думал, что останусь в Казани, но меня направили в Ижевск. И только я заселился в гостиницу – сразу же от вас нарочный! Что за срочность, думаю? Но, признаться, весьма рад нашей встрече: давно вас не видел. Всё вспоминал наш с вами вист. Уж как я соскучился по хорошей игре!

Иван Александрович подошел поближе и обнял гостя.

– Давно-с вас у нас не было! В карты мы с вами поиграем, конечно. И вы еще не видели мою новую фотографическую камеру, недавно выписал из Парижа. Слышали про такую? – генерал, не удержавшись, показал на громоздкий деревянный ящик на высоком штативе, за которым на столике аккуратной стопкой лежали металлические пластины – будущие отпечатки фотографий. – Я вам столько про нее расскажу!

– Да, я вижу. Ещё от дверей приметил! Как вам удалось ее раздобыть? Она же стоит кучу денег! Вы всегда отличались любовью к новшествам. Это изобретение Жозефа Ньепса, позволяющее делать дагерротипы. Я изучал эту технологию, но видел всего один раз. Буду рад познакомиться поближе с этим изобретением. Но ведь вы меня вызвали, Иван Александрович, не для того, чтобы вести беседы о технических новинках?

Губернатор помрачнел.

– К несчастью, не за этим. Я, как узнал, что вы в город присланы, сразу отправил нарочного за вами. Знаю, что у вас свое поручение по службе. Но, прошу вас, выслушайте. Говорить станем вот о чем… – Нератов шумно выдохнул, провел рукой по усам и махнул на кресла: – Присядьте. Разговор долгий. Из шестого отделения исчезли секретные бумаги под литерой «А». Они должны были попасть на стол военного министра. А теперь их нет. Пропали. Надеялся, что найдутся, но все перерыли – как сквозь землю провалились. Черт-те что!

– Вы хотите сказать – бумаги украдены?

– Ну … судя по всему, да! Ума не приложу, как это могло случиться! В секретном шестом отделе работают исключительно проверенные люди.

Нератов кивнул помощнику. Тот вытянулся в струнку и продолжил:

– Опросили всех до единого. Бумаги были зарегистрированы под исходящим номером и готовы для передачи с фельдъегерем. Но последним не получены, ибо исчезли. Секретари клянутся, что никто чужой в отделение не заходил. Да туда и не войдешь просто так. Требуется специальный допуск.

– А что за документы, насколько важны?

Генерал встал и неторопливо подошел к резному столику, на котором стояли графины с напитками. Достал две стопки, разлил прозрачную жидкость и предложил статскому советнику. Но Логунов отрицательно качнул головой.

– Не могу-с, на службе.

– А я выпью. У меня что ни день – происшествия.

Нератов выдохнул, опрокинул рюмку, поправил усы, а глаза прикрыл. Лагунов ждал. Наконец генерал потряс головой и, словно вновь вернувшись в этот мир, продолжил свою речь:

– Документы важные настолько, что Австрия, Бавария, Великобритания и Пруссия выплатили бы значительную сумму за них.

Лагунов не повел и бровью: ему и не с таким приходилось сталкиваться во время службы за рубежом. Помолчав, он поинтересовался:

– Ваше высокопревосходительство, а Вы сообщили о краже в полицию?

Нератов грузно опустился в кресло. Положил руку на сердце и, пожевав пухлыми губами, ответил:

– Нет. Если в течение трех дней мы не найдем документы, я доложу о краже своему начальству и, видимо, буду арестован.

Поручик побледнел, подскочил к генералу и налил ему воды из графина. Нератов уныло посмотрел на воду, которая явно больше была необходима встревоженному поручику, и выпил вторую рюмку водки.

– На вас вся надежда, господин Лагунов. Ваше правило – «Любое преступление можно раскрыть за три дня» – вся губерния знает. Я очень на вас надеюсь.

Лагунов кивнул и уточнил:

–Правило, о котором вы говорите, на самом деле звучит так: "Если думать, как преступник, то любое преступление можно раскрыть в три дня".  Этому научил меня старик Архаров, бывший обер-полицмейстер Москвы, с которым я познакомился, когда гостил у приятеля, в рассказовском имении. Многому он меня научил. Талантливейший человек был! А сыщик какой! Однажды, ему пришлось искать вора монет из мясницкой лавки. По горячим следам был задержан молодой человек, который утверждал, что монеты – его. Архаров просто разрешил ситуацию: велел подать крутого кипятку и высыпал в него монеты. По поверхности воды тут же растекся животный жир. А принесенный кипяток так напугал преступника, что тот сам во всем сознался. Однако, – Лагунов взглянул на генерала: его лицо выражало нетерпение, – не время для воспоминаний. Как я понимаю, работать придется… э-э… неофициально?

– Да-с, в частном порядке. На завод вас доставят по вашему первому требованию. Пропуск со всеми уровнями допуска я вам выписал. Найдете документы – отблагодарю, но рапорт вашему начальству, к сожалению, отписать не смогу.

– Ваше высокопревосходительство, мы с вами вместе на благо Российской Империи служим. Но я ничем не смогу быть полезен, ежели не буду знать – что именно содержалось в тех бумагах? Что мы ищем?

– Что ж, я вам скажу.

Нератов приблизился к сыщику и наклонился к его уху.

– На заводе ведутся разработки по изготовлению зажигательных пуль и стволов для них[u1] [АР2]. Слыхали о таких?

– Слыхал-с. Такая пуля не бьет, а взрывается после попадания в цель? Ежели попадет в человека, то у него нет шанса, чтобы выжить. Антигуманно с моей точки зрения, хотя не мне судить. Это ж большая политика, так сказать? Но для нее еще и ствол нужен соответствующий, не так ли? Чтобы не ружье не разорвало в руках.

– Да-с. Все делается для защиты Родины. Упреждающая технология, если хотите. Но раньше все это считалось мечтами, а сейчас есть уже чертежи. Точнее – были, – сокрушенно вздохнул генерал. – А еще точнее – были и пропали чертежи зажигательных пуль. Что касается ствола – он еще в разработке, но есть серьезные подвижки. Эх, – генерал снова шумно втянул носом воздух, – с нашим изобретением мы были бы первыми в мире. Вот поэтому пропавшие бумаги так важны. Надеюсь, дальше Удмуртии они ещё не ушли: все причастные к изобретению – на рабочих местах, чужих в городе нет. Любые отправления почты я временно приостановил. Вы возьметесь за это дело, Сильвестр Васильевич?

Обычно строгий генерал просительно заглядывал в лицо статскому советнику. Лагунов ничего не оставалось, как утвердительно кивнул. Как он мог отказать старому приятелю, который когда-то способствовал его продвижению по службе? О том, что это дело могло быть связано с тем вопросом, ради которого он прибыл в город, советник говорить не стал, а вслух ответил:

– Но мне, как минимум, понадобится кабинет и помощник.

Генерал подошел к Лагунову и с медвежьей силой от души потряс его руку:

– Рад, очень рад, что не отказали старику. Гора с плеч. Господин Болховский проводит вас в ваш кабинет, он рядом со моим. Поручик поступает в ваше распоряжение. Прошу вас докладывать мне каждый день о том, как идет расследование. Безмерно рад нашей встрече. А теперь прошу меня извинить: служба.

Лагунов коротко кивнул, щелкнул каблуками и вышел из гостиной. Вслед за ним проследовал молодой поручик. Вместе они прошли по коридору и спустились на первый этаж. Болховский распахнул одну из дверей, выходивших на площадку перед лестницей. За ней оказалась просторная комната с арочными окнами, смотрящими на пруд.

– Вот ваш кабинет.

Лагунов широкими шагами прошелся по комнате, словно измеряя её, постучал костяшками пальцев по крышке лакированного письменного стола и, развернувшись к поручику, спросил:

– Господин поручик, вы не против, если я вас буду называть по имени: Александр Теодорович? Нам с вами много работать придется в эти дни.

Поручик поморщился, но вслух ответил:

– Нет, не против, господин статский советник.

Однако Лагунов его скрытое недовольство заметил и мысленно обругал себя за неуместную бесцеремонность.

– Принесите-ка мне, пожалуйста, списки всех иностранцев, работающих на заводе.

– Евреев тоже?

– Какие же они иностранцы? Хотя, да, их тоже. А много ли их у вас?

– На заводе числится душ пятьдесят-шестьдесят кантонистов[iii] «еврейского закона», а еще есть прусаки, шведы, англичанин, датчанин. Но евреев все же больше.

– Давайте всех.  И их личные дела, пожалуй. И что наши иностранцы? На каких постах служат?

– Немцы, англичане и прочие – начальники подразделений, есть даже начальник производства. А евреи почти все в охране работают да в казначействе.

– В охране… А в шестом отделе есть?

– Никак нет! Там только свои! Русские.

– Свои, значит… – Лагунов внимательно посмотрел на Болховского.

Поручик глядел прямо, взгляда не отводил.

Лагунов открыл саквояж и начал выставлять на стол личные вещи. Первым на лакированную поверхность стола легла ручка с золотым пером в футляре, подарок генерала Чайковского за успешное расследование серии убийств в Воткинске, и дорожный флакон с тушью с костяной крышкой с изображением дракона – подарок от давнего сослуживца, знающего увлечение Лагунова китайскими традициями. Последней советник достал карманного размера миниатюру в ажурной виньетке, покрутил ее в руках и, поколебавшись, убрал в ящик стола.

– Ну хорошо-с. Прикажите принести списки и личные дела.

– Слушаюсь, господин статский советник! – Поручик склонил голову и, щелкнув каблуками, двинулся к выходу. Распахнул дверь. На него буквально упала Фани Дюрбах.

– Мадемуазель Дюрбах! Рад вас видеть, – Болховский поймал девушку в объятия.  – Вы кого-то ищете?

– Здравствуйте, господин Болховский. – Фани решительно высвободилась из рук поручика, не отвечая на его улыбку. – Мне сказали, что господина Лагунова разместили здесь. хотела с ним переговорить.

– Я был бы рад, если бы вы искали меня! – Поручик перестал улыбаться и сделал шаг назад.

– С кем вы разговариваете? – спросил Лагунов, не отрывая глаз от своего блокнота, в котором делал пометки.

– К вам мадемуазель Фани Дюрбах. Прошу вас, – Болховский, наконец, пропустил Фани в кабинет. – Мне подождать вас?

– Спасибо, господин поручик. Мы с Сильвестром Васильевичем давние друзья, я уверена, что он меня не обидит.

Фани кивнула на прощание Болховскому и, шелестя платьем, прошествовала к столу сыщика. Поручик вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.

– А вот и я. Я же обещала найти вас!

Лагунов вскочил, обошел стол, и, усадив Фани в кресло, сам сел напротив.

– Итак, господин Лагунов, вы обещали рассказать мне, чем были заняты весь прошедший год и зачем пожаловали к нам.

– К сожалению, я ничего не могу рассказать. Все, о чем вы спрашиваете, – государственная тайна. Но я готов поболтать с вами, мне весьма интересно, как вы провели этот год. Надеюсь, ваше сердце все еще свободно? – Лагунов взял паузу. Однако мадемуазель Дюрбах не торопилась отвечать и молчала, разглядывая узор на своём платье.  Статский советник продолжил:

– Господин Нератов попросил меня об одной услуге, и я в ближайшие три дня буду страшно занят. Увы!

– Ну что же, Сильвестр Васильевич, значит вы не хотите ничего мне рассказать?

– Увы. Я связан служебными обязательствами.

– Как жаль, – разочарованно протянула Фани, поднимаясь с кресла. – В таком случае, не буду вам мешать.  – Она развернулась и не торопясь двинулась к выходу.

Лагунов выжидал, но девушка неумолимо двигалась к выходу. А вместе с ней истончался и пропадал ароматный яблочный дух, заполнивший комнату вместе с ее приходом. Лагунов вздохнул.

– Ну, хорошо.

Просияв, Фани мгновенно крутанулась на месте. Лагунов не смог сдержать иронической улыбки. Он усадил девушку в кресло, придвинулся ближе.

– Я действительно ничего не могу вам сказать. Но ваша помощь была бы неоценимой. Мне нужна полная информации о домашних и посетителях дома.

Фани энергично кивнула.

– Что вы хотели бы знать?

– Расскажите о домашних. Кто живет в доме?

– Ну, начнём с генерала. Иван Александрович – замечательный хозяйственник, и … лошадник. Помните Янтаря?

– Конь господина Чайковского?

– Да. Он его отдал Василию, своему конюху, которого вы спасли от каторги, когда того обвинили в убийстве иконописца. Вы знали, что Василий и Онисья получили вольную? И оба сейчас здесь, в городе. Василий договорился о постое коня в местной конюшне. Иван Александрович так влюбился в Янтаря, что дал место бесплатно.

– А как сам Василий?

– Устроился на завод. Уже мастер участка. Онисья там же работает, на кухне. Мальчика Мишку помните?

– Веселый такой, балагурил все время?

– Да, он тоже здесь. Уже не Мишка – целый Михайло, девятнадцати лет от роду. Подмастерье.

– Время бежит. А что вы скажете о Болховском? Он, кажется, влюблен в вас.

Фани сделала круглые глаза.

– Да? Я не заметила!

Лагунов рассмеялся:

– Ой, не верю! Так что вы скажите про этого о-о-очень молодого человека?

– Ну то, что он, для начала, молод.

– И красив.

– И красив, если вы настаиваете. Служил в Дворянском полку в Петербурге и из-за дуэли был переведен в Ижевск. Говорят – была замешана женщина. За него кто-то похлопотал, и его перевели на Ижевский оружейный завод помощником начальника завода, а затем его заметил генерал-губернатор и взял к себе. Господин Болховский завоевал полное доверие Ивана Александровича. Дружен с его старшим сыном Алексеем, который сейчас гостит в отпуске перед распределением. Вредных привычек я у господина поручика не замечала. Умен, образован, амбициозен. Западник. Восхищается Францией.

– Ну конечно, – поддакнул Лагунов.

– Да вы ревнуете, Сильвестр Васильевич! – Фани рассмеялась. – Напрасно.

Лагунов, не ответив на выпад, попросил:

– Вернёмся к тем, кто живет в доме.

Фани разочарованно продолжила.

– Ну, дети, в первую очередь. Я их гувернантка. Из старших – Алексей. Он дружен с Болховским. В этом году окончил Оренбургское Неплюевское военное училище. Воспитанный молодой человек. Увлекается оружием. Хотя в Ижевске им кто только не увлекается! Город оружейников, этим все сказано. Еще есть София, младшая сестра. Замечательная девушка. На выданье. И, как мне кажется, может сделать прекрасную партию. За ней ухаживает приятный молодой человек, дворянин, инженер, Прокопьев Арсентий Петрович, он жил в столице, но был переведен в Ижевск.  София с ним дружит, но за глаза называет «восторженным рохлей». А сама с удовольствием проводит время с поручиком Болховским, который, однако, делать предложение нашей барышне не торопится, хотя для него это отличная партия!

– Вот как? Ну, раз зашла беседа о замужестве… Я в свою очередь поинтересуюсь: а вы, мадемуазель Дюрбах, нашли жениха?

Фани, сверкнув глазами, сухо ответила:

– А я и не искала! Не по мне это – жить по чужой указке.

Лагунов засмеялся.

– Как же мы с вами похожи! Оба не хотим влезать в оковы брака. Наверное, поэтому мне так легко с вами общаться, дорогая Фани. Вы безо всякого жеманства говорите то, что думаете. Останемся друзьями, не станем более ссориться? Согласны?

– Договорились!

– Вернёмся к теме беседы. Что касается Прокопьева…Часто ли он бывает в доме?

– По вторникам и четвергам, в открытые дни. Вот и сегодня вечером должен быть. Придет разная публика. Здешний главный врач, Смирнов Петр Тимофеевич, интеллигентнейший человек, весельчак и балагур. Наверняка будет графиня Альбина Петровна Козырева, родственница Нератовых. Эта дама – тоже лошадница. Они с Иваном Александровичем или играют в вист, или пропадают на конюшне.

– А что скажете про супругу Ивана Александровича?

– Вы не успели с ней познакомиться? Фавста Ермолаевна – приятная дама во всех отношениях, иначе бы я не согласилась служить при доме. Она без ума от своих младших детей, но вредит им своей любовью: Натали и Анатолю явно не хватает дисциплины. Вот поэтому я и здесь: воспитать детей для общества, дать им крепкие познания в иностранных языках, математике, географии и мировой истории. А вот русскому языку их учит Ангелина Петровна, тетушка, она тоже проживает в доме. Кстати, доктор ее уважает и частенько к ней заходит.

– Ухаживает?

– Скорее нет, чем да. Ангелина Петровна – старая дева. Но чем-то увлекла нашего доктора. Мне самой удивительно – что может быть между ними общего?

– Как считаете, мог ли кто из домашних знать о секретных бумагах?

– Так речь идет о краже секретных бумаг?

Лагунов поперхнулся: с этой женщиной надо держать ухо востро. Однако, Фани, словно и не заметила своего вопроса и продолжила болтать так, будто тайные государственные дела ей не интересны, а кражи случаются каждый день:

– Думаю, нет, – продолжила она без паузы. – Домочадцы не обсуждают заводские дела.

– Дорогая Фани, – Лагунов осторожно подбирал слова, посматривая на смекалистую гувернантку, – вы же понимаете, что никто не должен знать о совершенной краже?

– Сильвестр Васильевич, я же не дура! Никто! Даю слово.

– Хотелось бы верить. И без самодеятельности, пожалуйста. Надеюсь, город Воткинск вас чему-то научил, и вы сами больше не броситесь в опасную передрягу, как в прошлый раз. Если хотите мне помочь – обращайте внимание на то, что вам рассказывают посетители дома. Замечайте странное, необычное, какие-нибудь неточности во времени или действиях. Но, умоляю вас, ничего не предпринимайте самостоятельно! Это может быть очень опасно.

Фани хитро улыбнулась и, не отвечая на последнюю реплику статского советника, медленно и демонстративно присела в глубоком книксене, опустив глаза в пол. Откинула непослушную прядку волос, выпавшую из-под ажурной наколки на голове, отлично понимая, что, вот такая, покорная с виду, она чудо как хороша. Лагунов и в самом деле залюбовался. "Au revoir, monsenior Lаgunove" – проговорила девушка сладким голосом. Лагунов в смятении смотрел на очаровательницу.  Фани неторопливо выпрямилась, сделала несколько шажков по направлению к выходу и уже хотела было удалиться, когда дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалился управляющий дома. Странная гримаса удивления и испуга застыла на его лице. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла похожей на оскал.

– Мадемуазель Дюрбах, господин статский советник… Прощу прощения за вторжение. Там, наверху… – Он умолк и выразительно ткнул пальцем в потолок.

– Аркадий Иванович, да что с вами? – Гувернантка подбежала к подоконнику, налила из стоящего на нём графина воды в стакан и подала управляющему. – Выпейте скорее!

– Там … – Аркадий Иванович, стуча зубами о край стакана, опять ткнул пальцем в потолок, –  Ангелина Петровна убита. Вся комната кровью забрызгана!

Фани ахнула.

Статский советник пулей вылетел из кабинета. Аркадий Иванович помчался за ним.

Лагунов на бегу спрашивал:

– В какой комнате проживает Ангелина Петровна?

– На втором этаже, направо от лестницы первая дверь.

– Дети в доме?

– Нет, они на прогулке с няней.

– Это хорошо. Детей не пускайте, отправьте к ним мадемуазель Дюрбах. Позовите городового и сообщите в полицейское управление. Я пока осмотрю место происшествия.

Лагунов достал из кобуры пистолет, взвел курок и двинулся по лестнице на второй этаж. Никого.

Дверь в комнату тетушки была открыта. Яркий солнечный свет освещал каждый уголок жилища старой девы. Алые пятна крови на полу и стене самым возмутительным образом нарушали безупречный порядок и идеальную чистоту комнаты. Тетушка, приятная, немолодая дама, лежала на полу, из ее горла уродливо торчала рукоятка канцелярского ножа.

Сильвестр Васильевич проверил пульс. Его не было. Вынув из кармана носовой платок и обернув им рукоятку ножа, Лагунов вытащил орудие убийства. Кровь брызнула тонкой струйкой. Сильвестр Васильевич отвернулся. Втянул воздух, принюхался. Поинтересовался у управляющего:

– А что, любезный, тетушка курила? Хотя нет, – оглядел комнату и сам себе ответил, пока управляющий всхлипывал. – Не она. Так-с, любопытно.

Внимательно осмотрел стол, книги – везде царил порядок. Только ящик стола выдвинут, а замок сломан.

– Тетушка хранила ценности?

Вместо ответа управляющий ломал себе руки и вопрошал: «Что же это делается?»

– Что же ты, как девица? Отвечай на вопрос! Это важно! – Сильвестр Васильевич встряхнул управляющего. Тот изумленно огляделся вокруг и, наконец, немного успокоился.

– Вы меня простите, Ваше высокородие, я с детства крови не переношу. Меня как-то ребенком напугали – курицу при мне зарезали, а она из-под топора прямо на меня побежала: из горла кровь хлещет, с головы до ног обрызгала. Так я с тех пор на кровь смотреть не могу. А здесь…

Он приготовился снова заплакать, но статский советник его одернул:

– Ты, братец, уже не ребенок, изволь отвечать!

Управляющий наконец взял себя в руки.

– Какие-то семейные наследственные украшения, серебро в основном. Колечки всякие. Кулончик у нее был золотой – птичка на веточке. От матушки еще. Берегла его. Держала под замком в ящике. Вот в этом, да.

– Сейчас он пуст.

Лагунов внимательно смотрел на управляющего. Тот побледнел и заговорил скороговоркой, повторяя интонацию швейцара:

– Вашблагородие, это не я. Чес слово – не я. Я столько лет служу в доме. Зачем мне? Завод исправно платит. Я столько хозяев уже сменил. И никогда, никогда.. Да я крови боюсь. А тут …– управляющий развел руками, словно показывая, что все это – свыше всех его сил.

– Успокойся, голубчик, я на тебе и не думаю. Расскажи-ка лучше, как обнаружил труп.

Еще волнуясь и заикаясь, чувствительный тип продолжил:

– Я пошел звать Ангелину Петровну, чтобы она провела урок на улице в беседке – погода стоит хорошая, в такие дни мы стараемся, чтобы дети больше времени проводили на свежем воздухе. Постучал в дверь – тишина. Я подумал, что она прикорнула у окна. Нажал на ручку, дверь оказалась не запертой. Я вошел, а тут…

Он опять принялся всхлипывать. Советник строго спросил:

– Нож узнаешь?

– Это из кабинета барина Ивана Александровича. У него такой на столе лежал.

– Сходи проверь, на месте или пропал? И вот ещё что… Ты, когда поднимался, видел кого-нибудь?

– Нет, никого. Хотя…Кто-то стоял в конце коридора.

– Где?

Управляющий махнул рукой направо. Сильвестр Васильевич поспешил туда, прошел мимо жилых комнат до конца коридора. Там оказалась черная лестница на первый этаж, Лагунов спустился по ней и вышел к центральному входу, где дежурил пожилой швейцар.

– Любезный, – обратился к нему советник, – кто выходил отсюда за последний час?

Швейцар вытянулся в струнку и доложил:

– Мадемуазель француженка только что выбежала.

– Еще кто?

– Генерал еще утром уехал, молодой барин Алексей Иванович следом.

– Еще…

– Господин поручик с барышней Софьей Ивановной в сад выходили.

– Вы уверены? Давно?

– Час назад, стало быть. Через черный ход вышли – так к саду ближе. Забыл, рано утром еще господин Прокопьев приезжал и вот только что еще раз заходил, поручика спрашивал, а того нет.

– То есть, этот Прокопьев недавно здесь был?

– Так точно-с.

– На второй этаж поднимался?

– Да-с! К молодому барину прошел, но был недолго – выбежал как ошпаренный. Спешил куда-то.

– Куда пошел, сказал?

– Никак-с нет!

– А что, господин подпоручик с барышней уже вернулись?

– Тоже нет, гуляют-с.

– Странно. Я поручика на завод отправил, а он с барышней прогуливается. А ты сам-то, голубчик, никуда не отлучался?

– Нет! Куда же я? Все время здесь… – Старик, однако, отвечал неуверенно, и управляющий зло прошипел:

– Опять заснул, что ли, старый пень?

Слуга виновато опустил глаза.

– У него бывает: заснет прямо на стуле, как сыч! – Управляющий схватился за голову. – В деревню отправлю! Это что же? Убийца мог спокойно из дома выскочить?

Лагунов недовольно поморщился:

– Пока речь идет только о домочадцах и близких к дому. – И он обратился к швейцару, который старался не смотреть в глаза начальству: – Как только кто-нибудь, Болховский, или Прокопьев, или Алексей Иванович явятся – пригласи ко мне в кабинет. И еще. Скоро приедет полиция. Меня сразу позови. И никого пока в дом не пускай, а дверь запри. Не спи уж на посту.

Швейцар согнулся пополам, благодаря невпопад:

– Я никогда… Благодарствуйте, вашблагородие, никогда не буду, простите старика..

Управляющий погрозил ему кулаком и засеменил следом за советником.

Лагунов поднялся на второй этаж, быстрым шагом прошелся по комнатам, держа пистолет перед собой. Постучал в комнату дочери генерала. Софья оказалась у себя. На стук она распахнула дверь немедленно, как будто ждала кого-то, и разочарованно отступила от порога. Советник быстро движением спрятал пистолет за спину.

– Позвольте представиться, – начал было он.

– Здравствуйте, – перебила его девушка, – я знаю кто вы, уже доложили. Что вам угодно?

– Софья Ивановна, здравствуйте! Я не могу скрывать от вас случившегося. Вы все равно рано или поздно узнаете. В доме произошло убийство. Убита ваша тетушка Ангелина Петровна.

Девушка побледнела и неловко опустилась на стоящий рядом стул.

– Боже мой, кто ее убил?

– Пока неизвестно. Скажите, пожалуйста, в котором часу за вами зашел господин поручик и зачем вы прошли с ним в сад?

– Болховский не заходил за мной. Я встретила его на первом этаже. Он шел по вашему поручению, как он сказал. И предложил мне прогуляться и заодно проводить его до калитки: погода стоит замечательная. Я вышла с ним и прошлась до калитки.

– О чем вы говорили с Болховским?

– Это не имеет к вам никакого отношения! – Софья сердито нахмурила брови.

– Хорошо. А вы можете назвать точное время, когда вы встретили господина поручика внизу?