«Въ самый разгаръ «фельетонистической эпохи» и – единовременно – «ариманическаго грѣхопаденія», въ столѣтіе Революціи кровяной, похоронившей на долгое время идеализмъ и съ успѣхомъ положившей во прахъ всё высокое, всё элитарное, я пожелалъ возродить на началахъ новыхъ журналъ символистскаго толка дореволюціоннаго образца, журналъ для немногихъ , ничего общаго не имѣющій со «штемпелеванной культурой»; журналъ, зачинаемый вѣяніями Серебрянаго вѣка – послѣдней творчески цвѣтущей эпохой русской словесности и подлинной интеллектуальной культуры …»
Оглавление
Альманах. Северный крест
Михаилъ Раузеръ. Вступительное слово
EX ORIENTE LUX: Къ исторіи одного рожденія и одного заката. Поэма въ прозѣ. Пролегомены къ «Послѣднему Кризису»
Прологъ
Часть I. Картины изъ жизни позднеминойскаго Крита. Къ исторіи одного заката
Глава 1. Ира, или критское свиданіе
Глава 2. Общенародное празднество, или о людяхъ вящихъ
Глава 3. Нищіе, или кабацкія страсти
Глава 4. Имато и Касато: разговоръ царя и первѣйшаго изъ слугъ его
Глава 5. Акай, или начало страды
Глава 6. Смерть Имато
Часть II. Осенняя жатва, или теофаніи. Къ исторіи одного рожденія
Глава 1. Лабиринтъ, или дни несчастій
Глава 2. Послѣ смерти Акая, или на чуждыхъ брегахъ
Глава 3. Одинъ разговоръ, или Зовъ міровъ иныхъ
Глава 4. Два разговора
Глава 5. У-бытіе: сквозь тучи стрѣлъ
Глава 6. Три разговора
Часть III, или эпилогъ
Послѣсловіе
Комментарiи
Сергей Бородай. ПРедусмотрительность Прометея в трактовке Эсхила
Александра Никулина. Неоплатонический этюд о душе
Евг. Анучин. Размышления над «Неоплатоническим этюдом» А.Никулиной
Анастасия Занегина
«Подобный пламени, углями вычерченный…»
Viola odorata[135]
А.С
Соломон и Далила
Монадология
Позывной души
Вечерние блуждания
Газель о чудесном
Госала
Демокрит
Гераклит
Пифагор
Гаутама Будда
Лилит
Отрывок из книги
Громъ необорный – въ рань сѣдую временъ – сотрясалъ небесную твердь, не щадя живота своего, вперяя себя въ твердь земную и яряся безъ мѣры; сыпались звѣзды и капли, предѣловъ не вѣдая; треволненія множились; яркожалая молнія била нещадно. И Солнце, затмившись, меркло днями, и рушились скалы, глыбы свои роняя во прахъ; море, волнуясь, яростною пѣною волнъ накатывало себя на брега, словно тщась размолоть, поглотить дрожащую твердь, яростью кипя, злобою судьбы бросало себя на брега, и сушь погребалась волнами; всё колеблемо было Судьбою. Окоемъ, словно Вѣчности святой необъятность, изошелъ мракомъ священнымъ. Твердь небесная сотрясалася во страхѣ, Критъ трепеталъ, и дрожала Матерь-Земля въ родовыхъ своихъ мукахъ; древа ярилися и порою сгорали до тла; лепестки пламени были зримы…
И надъ просторомъ Земли послышался плачъ – сквозь шумы и громы – на древѣ: отъ отца и отъ брата сокрытый младенецъ, Криторожденный, возступалъ: въ жизнь; и ею низвергся: въ нее. И слышенъ былъ подъ блеянье козы въ лугахъ разнотравныхъ, овѣваемыхъ вѣтромъ знойнымъ, сухимъ, предвѣщавшимъ еще большія, вящія бури, грозы и бѣды, – гласъ. И гласъ непокорный, несытый, дерзновенный, алчущій власти, начальствовать алчущій, – буйствовалъ, мятежась, будучи скованъ шумомъ окрестнымъ, но вторьемъ раздавался окрестъ: вопреки гневамъ природы. Безсилела злоба стихіи, умолкала, и – ея, не дитяти – гласъ умолкалъ, спокоясь, нѣмѣя: словно подавала надежду, милость рождая, потухая, – природа, и изсѣченье ея затухало; и покой снисходилъ долгожданный. Зыблема рокомъ, отдыхала природа, ободряясь покоемъ, залѣчивая прободенные свои покровы: несмѣтныя жертвы дарила – счастливо схороненному младенцу-отцу…
.....
– Заревыя мысли сказываешь!
– Да родится возстаніе! – тихо и торжественно сказалъ Акай.
