Читать книгу Сплошь чудеса - Алёна Антонова - Страница 1

Если вы читаете эту книжку, лёжа на животе и болтая ногами в воздухе, на своей собственной кровати, в своей собственной спальне – остановитесь на минуту. Обведите взглядом стены, пол, потолок – что вы видите? Может быть, полки с прекрасными новыми учебниками? Письменный стол, комод, ковёр? Может, у вас даже есть ящик с игрушками? Что ж, тогда вам необычайно повезло, ведь жить в собственной спальне – одно удовольствие!

У Жени никогда не было своей спальни. Сначала они втроём – с мамой Ритой и папой Аркашей – жили у энергичной пенсионерки. Она сдавала им узкую, как удав, комнату с диваном, креслом-кроватью и холодильником. Холодильник назывался красиво – «Океан», но был дряхлый, гудел басом и дрожал. Мама говорила, что ему холодно, потому что внутри у него иней. Папа был убеждён, что это он из-за вредности.

Когда Женя окончила первый класс, пенсионерка вышла замуж и уехала в Беларусь, а квартиру, вместе с холодильником, захватили её дети.

Потом была пятистенная изба, вросшая в землю. Из маленьких окошек, вечно то задутых снегом, то залепленных грязью, виднелась чумазая речка.

Скоро избу и соседние дома снесли. Теперь там стоит высокий дом, сверкающий стеклом и металлом.

Полгода семья скиталась по квартирам, комнатам и чуланам, пока однажды им на глаза не попалось объявление на остановке:

«Сдам комнату приличной семье. Улица Васильковая, 17.

Розовый дом.

Спросить гражданку К. С. Прахову.

Громко не стучать и не топать!»

Родители Жени сходили в Розовый дом, поговорили с гражданкой К. С. Праховой, и уже через час с вещами въезжали в комнату.

***

Гражданку К. С. Прахову звали не то Катериной Семёновной, не то Катериной Степановной. Никто не смог разобрать, что она сказала. Папа кипятился: «Бормочет, будто каши в рот набрала!» Женя про себя звала её просто – баба Катя.

Это была невысокая, сгорбленная пожилая женщина с длинными седыми волосами, обычно завязанными в причудливые узлы. Жене казалось, что она надевала на себя всю одежду сразу – четыре разномастных шали, юбка с подъюбником, передник, трое шерстяных носков и перчатки с обрезанными пальцами. Ещё баба Катя носила одновременно трое очков на цепочке – круглые обычно увенчивали нос, квадратные торчали на лбу, а овальные с жёлтыми стёклами висели внизу. Когда она, прихрамывая, шла по коридору, цепочки мелодично звенели.

Самым необычным в её облике было лицо – один глаз сверлил и пугал, как чёрная дыра, а второй был мутный, будто затянут тучами. Нос и подбородок выдавались далеко вперёд и почти соприкасались.

У бабы Кати была ещё одна странность. Каждое утро она, ни к кому не обращаясь и ни на кого не глядя, бурчала под нос: «Я в собес», а потом запиралась в своей спальне и проводила там весь день.

– Что за собес? – Удивлялся папа. – Она же дома весь день сидит!

Однажды он спросил у бабы Кати, в какой собес она ходит, но в ответ услышал только неразборчивое бормотание, удар двери о косяк и звук запираемого замка.

Папе осталось лишь развести руками:

– Старуха не в себе, это ясно. Будем надеяться, она нас не подпалит! Боже, в каких условиях приходится работать, боже…

– Цена, Аркаша, – тихо добавляла мама. – Вспомни о цене…

– Как можно думать о работе, когда приходится думать о цене! – Кричал папа. – Что за условия, что за условия…

А условия были и правда, не самыми удобными для взрослого мужчины, занимающегося серьёзной наукой. Но для восьмилетней девочки – вполне подходящими.

Квартира бабы Кати занимала половину второго этажа. Открыть входную дверь было не так-то просто. Для этого нужно было знать одну хитрость: сначала ключ медленно поворачивали один раз влево, а потом быстро два раза вправо. С тугим скрипом дверь отворялась, и взгляду открывалась мрачная прихожая, освещённая мигающей лампочкой.

По левую сторону коридора располагались ванная, кухня и спальня. В конце находился чулан (с приведениями – в этом Женя смогла убедиться не раз), а справа – спальня бабы Кати и комната, запертая на висячий замок.

Больше всего в квартире Жене пугал коридор. Здесь было очень – Очень – загадочно.

По паркету стелилась колючая ковровая дорожка с восточными узорами. На высоком потолке красовалась старинная лепнина с повисшей на неё паутиной, а стены были наполовину выкрашены в изумрудный цвет, наполовину оклеены голубыми обоями в цветочек. Обои украшали рамки с фотографиями и страницами кулинарных книг, пыльные вышивки в круглых пяльцах и глубокие царапины, будто оставленные неведомым чудовищем. В углах собирались тени, и Женя старалась не задерживаться здесь, а быстро добегать до своей комнаты, чтобы скорее закрыть дверь в жуткий коридор.

Но самыми главными здесь были портреты многочисленных родственников бабы Кати. Женя заметила, что родственники эти были самостоятельны и частенько ходили друг к другу в гости. Однажды, пробегая мимо, она увидела, что бабушка бабы Кати ушла в портрет к своему мужу и пила с ним чай! Женя круто развернулась и уставилась на портрет, но бабушка успела вернуться на место, разгладила белый воротничок и старательно делала вид, что она здесь ни при чём.

Чулан был заперт на замок и щеколду, и Жене запретили туда заглядывать, поэтому познакомиться с привидениями, живущими в нём, она не могла. Правда, однажды вечером, когда баба Катя убирала на полку странную деревянную фигуру, напоминавшую то ли льва, то ли орла, Женя выглянула из спальни и заметила лёгкую рябь в самом тёмном углу. Вглядываясь в темноту из-за руки бабы Кати, Женя кивнула ряби головой.

– Что ты делаешь, Евгения? – Настороженно спросил папа, выглянув в коридор.

– Приветствую приведение. Оно в чулане.

– А, – ещё сильнее насторожился папа. – И что, оно тебе отвечает?

– Не знаю, просто там шебуршится, – пожала плечами Женя. – Ты не знаешь, может быть, на приведенском языке это значит «привет»?

– Хватит баловаться, – Ответил папа. – Спать пора.

– Что-что ты там делаешь? С приведением моим знакомишься? – Спросила, оборачиваясь, баба Катя. Голос её был похож на скрип входной двери, и Жене вдруг стало холодно. – Ты смотри, девонька, оно ведь может и заколдовать. Ну-ка, марш в кровать, пока не превратилась в лягушку!

– Екатерина… Семёновна! Я бы попросил не… не… не разговаривать так с моей дочерью! – Выкрикнул папа. – Женя, иди спать!

– Моё дело предупредить, – пожала плечами баба Катя.

Она подняла было скрюченный палец и хотела добавить что-то ещё, но папа закрыл дверь.

Весь вечер папа долго говорил об ответственности, взрослении и о выдумках, о которых воспитанным девочкам к восьми годам пора забыть. Он говорил о чём-то ещё, но Женя почти ничего запомнила, потому что думать могла только о приведении и о том, каково это – стать лягушкой? Её очень хотелось спросить – а вдруг это интересно – скакать по болоту и громко квакать? Ведь у лягушек наверняка есть братья и сёстры. Но, глядя на грустные мамины глаза, она не задала этот вопрос.

Ещё одним запретным местом была спальня бабы Кати. Взрослые поговаривали, что там есть огромный глобус, старинная печь и чёрный ход. Женя никогда не видела никаких ходов, кроме парадных, и ей одновременно и очень хотелось пробраться туда, и было очень страшно. Дважды ей удавалось глянуть одним глазком, но увидеть она могла лишь синие шторы, закрывающие проём. Потом дверь захлопывалась перед самым носом, и оставалось только гадать, что скрывает за ней хозяйка.

Спальня же Жени, мамы и папы была такой крошечной, что папа мог запросто измерить её семью шагами. А когда сердился – даже шестью.

Вдоль белёных стен стояли две скрипучие кровати, на которых не разрешали прыгать, древний комод и трюмо. У окна громоздился массивный письменный стол. За ним стоял вертящийся стул, сделанный из разного хлама – колёсики от офисного кресла, винтовая ножка от табурета, сиденье из соснового пня, а спинка – от старых детских санок. Однажды Женя крутилась на нём, и сиденье выкрутилось полностью. Намазывая лоб зелёнкой, Женя размышляла, что нужно быть осторожнее – уж слишком квартира непредсказуемая.

Зато окно в комнате было большим и круглым. Все стёкла в нём были прозрачными, а одно – зелёным, с узорами. Женя сразу увидела, что в узорах скрывается джинн, и вечерами подолгу сидела с ним, нашёптывая сказки Андерсена и стихи. Джинн слушал, подперев прозрачной зелёной рукой прозрачную бородатую щёку.

Краем уха Женя улавливала обрывки разговора родителей. В последнее время они часто спорили о приведениях и джиннах, о феях, встреченных Женей по дороге в школу, и прочих чудесах, порой приводящих к опозданию на урок. Папа был недоволен и другими вещами: вечными двойками и тройками в дневнике Жени, невкусным ужином и странной бабой Катей. Он расхаживал от двери к окну и пытался что-то втолковать маме. А мама, сидя на кровати, устало кивала.

Иногда она говорила: «Аркаша, прошу, не при ребёнке». Тогда папа подходил к ней, наклонялся, упёршись ладонями в колени, и родители переходили на шёпот.

Вечером в субботу, когда мама в очередной раз сказала: «Не при ребёнке», папа резко остановился, схватил Женю за руку и увёл в кухню. Женя успела только прихватить книгу со сказками и махнуть джинну на прощание.

Кухня была тесная, до потолка забитая мебелью и закопчёнными кастрюлями. Женя читала за круглым столом под абажуром с бахромой, и болтала ногами.

Из спальни доносился приглушённый шум. Заложив пальцем страницу, Женя прислушалась, и смогла различить папины шаги, его смутные восклицания и слабые попытки мамы возразить.

Женя не знала, как им помочь. Ей очень хотелось спросить совета хоть у кого-нибудь. Подошёл бы джинн, приведение из чулана, да хотя бы непоседливая бабушка с портрета. Но джинн остался в спальне, с родителями, приведения были заперты в чулане, а портреты предпочитали помалкивать.

Наконец, раздался стук двери, и в кухню вошла мама. Она крепко прижала Женю к себе и поцеловала в макушку.

– Доченька, вам с джинном пора спать, – сказала она и подняла взгляд на папу, стоявшего в дверном проёме.

Папа закатил глаза:

– Рита, в её возрасте уже давно…

– Аркаша, – решительно перебила мама. – Мы ведь только что договорились! Частые смены класса, стрессы… ты ведь сам всё понимаешь, – и она быстро увела Женю в ванную, где за стиральной машинкой проживало резиновое семейство – Розовая Уточка, Бурый Мишка, Киса-С-Пищалкой и Киса-Без-Пищалки.