Читать книгу Проект «Чудь». Доверие - Алёна Сереброва - Страница 1

Пролог

Растекается по горизонту алым заходящее солнце, обещая завтра точно такую же жару. Уходящее лето никак не хочет сдаваться.

Пожилой мужчина вздыхает, оттягивая ворот рубашки, и с удовольствием подставляет лицо налетевшему ветерку. Отчего становится немного, но легче.

Уйти сейчас он не может, хотя звонок, поступивший на его мобильник с час назад, был полной неожиданностью. Слишком уж редко данный номер высвечивается на экране, да и то чаще всего в заранее оговорённый день, а тут…

Мужчина переминается с ноги на ногу, оглядываясь сначала назад, на неровные ряды частных домиков, где живут несведущие обыватели, затем вперед, туда, где за пределами видимости находится его бывшее рабочее место. Его цель.

Машина на пустой дороге появляется неожиданно. Выскакивает из-за поворота, но вместо того чтобы пронестись мимо в сторону города останавливается в паре метров, передними колесами заезжая на вытоптанную дорожку и припорошенную пылью траву.

На мгновение ему кажется, что это западня. Что звонок был уловкой, и теперь ловушка захлопнулась. Однако вместо группы захвата, которую он с замиранием сердца ожидает, из машины выходит всего один человек.

– Ты рискуешь, – тихо, так чтобы не быть услышанным посторонними, замечает он, когда водитель авто оказывается совсем близко.

– Мы оба рискуем, но когда мне нужны были ответы вы их дали, – также тихо отзывается тот, зарываясь пальцами в тронутые сединой волосы. Оглядывается, словно ищет возможных свидетелей их встречи. – Вы уверены, что здесь можно разговаривать?

– Здесь мы гораздо меньше привлечём внимания, чем там, – махнув в сторону уходящей вглубь узкой дороги, он нетерпеливо уточняет: – Что-то планируется? Новая попытка?

– Да. Его отправляют обратно в школу. Вряд ли просто так. После нескольких-то лет дистанционного обучения? Следить за ним я не буду, как и за тем, что он делает. Да и сомневаюсь, что у меня будет такая возможность. Так что это ваша задача. Но если что-то потребуется…

– Да-да, я знаю, как с тобой связаться, – он рассеянно кивает, поглаживая пальцами кромку спрятанного в кармане брюк телефона. – Значит, они решили создать новую команду…

Глава 1

Молочно-белый туман окутывает плотной пеленой. Обступает со всех сторон, не позволяя увидеть ничего дальше собственной руки. Да и её, вытяни вперёд, тут же начинает размывать, затягивая белесой дымкой.

Откуда-то слышится смех, чьи-то голоса. Звуки накатывают словно прибой: то становятся громче, то размываются до едва различимого шёпота. И невозможно понять, о чём идёт речь. Будто невидимые люди разговаривают на неведомых языках.

Но вот слуха наконец-то касается вполне разборчивое, но грубое:

– Тебе здесь не место!

Следом за ним отчаянное:

– Спаси мою дочь!

И мужское едкое, так что покалывает затылок:

– Мой сын такой порченный… Кто бы мог подумать, что он будет такое делать… Да и ты такой же!

Лука вздрагивает на это странное обвинение, оборачиваясь на голос, однако предсказуемо никого не видит. Туман мешает, хотя и постепенно редеет, словно выцветая до прозрачности. Теперь уже можно вычленить отдельные завихрения, что появляются в его глубине, словно всматриваешься в поднимающийся над кружку горячего чая парок.

– Кто здесь? – срывается с губ, когда слуха касается призрак шагов. Лука одновременно жаждет и боится получить ответ.

Оборачивается в поисках источника звука и замирает, когда в поредевшем тумане вырисовывается мужской силуэт. Вот только разобрать хоть что-то ещё всё равно не получается. Туман продолжает скрадывать, скрывая детали.

– Тебе не следует здесь быть, – звучит смутно-знакомый голос.

Где-то на границе сознания мелькает имя, но поймать воспоминание за хвост так и не удаётся. Оно ускользает, словно соткано из такого же тумана, как и пелена вокруг.

– Почему?

– Потому что ты ещё жив…

Лука смаргивает, вываливаясь из сна в реальность, где нет ни тумана, ни смутно знакомого человека. Только лёгкая прохлада, словно он забыл закрыть окно на ночь, да соседствующая с серым рассветом тишина.

«Раз, два, три» – считает про себя Лука, растирая лицо ладонями и, сцедив зевок в кулак, быстро поднимается. Залёживаться в кровати не в его правилах, хотя порой и хочется. Тем более, когда она так и манит. Но, к сожалению, не сегодня.

Телефон в пальцах оживает, заставляя зажмуриться от яркости экрана. Вот только новых сообщений в чате нет. Ни Аська, ни Кеша не ответили. Уже в который раз.

Лука хмурится, перечитывая последнее сообщение подруги о том, что жизнь стала не в меру насыщенной и всё-таки набирает новое. Добавляет в череду непрочитанных: «А я, в отличие от вас, всё ещё школьник. Поздравьте меня что ли с первым сентября? Сами как?».

«У них другие дела, – успокаивает себя Лука, хотя внутри неприятно тянет. – Нас предупреждали, что каждый пойдёт своей дорогой. Вот они и пошли…»

Тихо скребётся, мяукая под дверью кот отвлекая от мыслей. Правда открыть её Лука не успевает. Отчим оказывается быстрее, заглядывая в комнату. Крепко сбитый, одного роста с Лукой, что ещё непременно подрастёт, и припорошенными сединой, словно снегом, русыми волосами. Как всегда собранный и, на удивление, одетый уже не в домашнее.

– Доброе утро. Тихон тебя сдал, – улыбается уголками губ, показывая, что шутит.

Метнувшийся белым метеором кот, словно понимает, что говорят о нём. Оборачивается, недовольно махнув хвостом, прежде чем снова пройтись пушистым боком по голым щиколоткам.

– Завтрак на столе, полчаса на сборы. Я подвезу.

Лука даже ответить не успевает. Отчим уже отворачивается, уходя и оставляя дверь открытой. Только и остаётся смотреть ему вслед. Правда, недолго. Всего лишь до того момента, когда взгляд падает на часы и Лука понимает, что кажется почти опаздывает.

– Степан Викторович, надо было разбудить меня раньше! – подрываясь, кричит вслед Лука.

– Тихон не позволил.

Кот, то ли подтверждая, то ли возмущаясь, тут же мяукает, даже и не думая отставать от влетевшего на кухню Луки.

* * *

«Первый раз в десятый класс» – кривит губы в улыбке Лука, следуя за дородной, стриженной под каре, блондинкой-завучем Ниной Петровной и осторожно осматриваясь. Правда смотреть пока особо и не на что. Обычный коридор, как и во многих, наверное, школах, потому что нечто подобное он уже видел. Давно, правда. Можно сказать в другой жизни. Там тоже был этот коридор-перешеек, где с одной стороны окна, а с другой закрытые на замок раздевалки.

Ещё полгода назад Лука думал, что к лету распрощается со школой, хотя и учился последние годы, ровно со смерти матери, дистанционно. Рассчитывал заняться чем-то полезным после девятого, но в итоге оказался тут. И сейчас поднимается по лестнице на второй этаж, чтобы своими глазами увидеть новый класс. И понять, сможет ли он найти здесь то, что нужно, или придётся рассматривать другие варианты.

Что-то внутри едва ощутимо подрагивает, словно от напряжения. Покалывает в кончиках пальцев, то ли торопя, то ли наоборот, призывая не спешить. Но у Луки уже есть план действий, от которого он не собирается отступать.

Стоит только переступить порог кабинета и Лука тут же оборачивается к вставшему из-за их прихода, а теперь медленно рассаживающемуся обратно классу, бросив лишь беглый взгляд на сидящую за столом учительницу. Судя по полученным данным – эта молодая, худощавая женщина с мелко вьющимися русыми волосами до плеч, классный руководитель.

Лука рассматривает обращённые к нему лица: любопытные, бодрые, равнодушные, сонные. Выбирай на любой вкус.

«Кто из вас?»

Внутри тянет от нарастающего напряжения, сосёт под ложечкой. Словно происходит что-то страшное, или странное.

«Всё хорошо» – успокаивает себя Лука, перебегая взглядом от одного лица к другому и не вслушиваясь в то, что говорит завуч, наверняка просто краткая сводка о нём. Быстро, пока есть время, отмечает свободные места и едва не соскальзывает в более плотное сканирование, чего так рано делать ну никак не собирался. Останавливает и возвращает в реальность его мягкий и спокойный, совершенно не похожий на завуча по громкости, голос:

– Выбирай свободное место и садись. На перемене познакомитесь поближе, а пока урок. Итак, начнём.

Под звук отодвигаемого классным руководителем стула, Лука устремляется к одному из свободных мест. Приземляется рядом с симпатичной рыжеватой шатенкой, что смотрела на него наиболее равнодушно, прежде чем снова пробежаться по новым одноклассникам взглядом. Правда на этот раз ему достаются не лица, а лишь затылки.

«Кто же из вас подойдёт?» – гадает он, открывая тетрадь.

* * *

«Я не знаю, в чём состоит порученное тебе задание, но не торопись. Побудь простым школьником, раз уж тебе дали такую возможность», – вспоминает Лука напутствие отчима по дороге в школу.

«Простым школьником значит?» – захлопнув тетрадь, мысленно хмыкает Лука, пережидая надсадное дребезжание звонка, прежде чем обернуться к соседке по парте. Раз он теперь школьник, то, как минимум, должен познакомиться.

– Привет, меня кажется уже представили, а ты?

Он едва не морщится от того, как это прозвучало: слишком наигранно и неуклюже. Однако одноклассница отвечает и внезапно завязавшийся внутри узел слабнет.

– Алиса.

В её голосе тоже чувствуется скованность. Словно и она не знает, как лучше себя повести, чтобы было правильно. Однако полностью разбить возникшее напряжение и продолжить разговор не получается. К их парте уже подлетает незнакомая девчонка, сидевшая, как Лука помнит, на другом ряду на парту дальше. Улыбается во все тридцать два, словно не дружелюбие проявлять пытается, а запугивает.

– Привет, Лука. Ты откуда к нам? Я Полина. Помогу чем смогу. Может экскурсию по школе? Показать где библиотека, чтобы взять учебники? Ты ведь не все ещё получил?

Вопросы из этой девчонки сыплются как из рога изобилия. Он слегка теряется от подобного напора, однако Алиса реагирует ещё хуже. Поднимается со своего места, спешно уходя в сторону выхода, а потом и вовсе исчезая за пределами класса, словно сбегая. И он не может её в этом винить.

– Не части, Титова, – со смешком замечает худой и мелкий пацан. – Ты ж его напугаешь так. Не слышала что ли, что он у нас с домашнего обучения прибыл. Наверняка от таких как ты сбегал. Активных.

Лука от этой его тирады мысленно морщится, едва сдерживаясь от желания прикрыть лицо ладонью. Кажется, данный факт его биографии ещё не раз будет озвучен и вряд ли занесён ему в плюсы.

– Ой! И правда, – обернувшись обратно к Луке со смущенным раскаянием на лице, замечает та. – Слушай, а ты почему на домашнем обучении был? Действительно прежние одноклассники так достали? А в какой школе учился?

Вопросы так и продолжают сыпаться, а народ всё пребывает. Вокруг него, словно вокруг зверя одиночки, постепенно сужается круг из любопытных. Хотя, если посчитать по головам, их не так чтобы много. Обложили так, что спокойно теперь точно из-за парты не выбраться.

И плевать им, что уже выросли из того возраста, когда так себя ведут. Видимо любопытство оказывается сильнее. И разжигает его словосочетание: «Домашнее обучение» так неосторожно или наоборот нарочно произнесённое завучем в самом начале урока, во время краткого представления Луки.

«Ну и удружили вы мне Нина Петровна!»

Выдохнул Лука только на уроке, когда его наконец-то оставила в покое эта маленькая, но очень настойчивая стайка. Отбиваться от вопросов оказалось не просто, словно на допросе каком-то побывал, а не с одноклассниками пообщался. Однако видимо они удовлетворились полученными ответами. По крайней мере, уже на следующей перемене к нему никто не стал лезть, позволив хоть немного побыть самому по себе и нормально оглядеться.

Лука облегченно выдыхает, устроив голову на скрещенных руках и, на мгновение, прикрывая глаза.

– Достали? – уточняет девичий голос сбоку и Лука, почти не меняя позы, оборачивается.

– Это было слишком… внезапно.

– Свежая кровь, – криво улыбается Алиса, готовясь к следующему уроку. – А Титова всегда любопытна не в меру. Кто-то даже советовал ей в следователи идти. Ну, или в журналистки, – старательно пытаясь не улыбаться, заканчивает она. – Хотя…

Лука вопросительно вскидывает брови, наконец-то поднимаясь, когда Алиса замирает, хмуро глядя куда-то в сторону доски. Он даже поворачивает голову в том же направлении, думая увидеть там что-то привлекшее её внимание, но не находит ничего интересного. Просто одноклассница, елозящая мокрой тряпкой по доске. Ничего более.

– Ты ещё с Крюковым не встречался… Достанет до печёнок, если ты ему не понравишься.

– Я не девчонка, чтобы ему нравится, – пожав плечами, отзывается Лука и только слишком резкий щелчок ручкой позволяет догадаться, что ему не очень-то по душе это самое «понравишься, не понравишься».

– Я просто предупреждаю, что он тот ещё чёрт, – замечает Алиса, скопировав чужой жест и пожав плечами. Отчего Лука задумывается.

Не то чтобы он испугался какого-то там парня, которого ещё и не видел ни разу. Просто лишних проблем совсем не хочется, как и лишнего внимания. У него другие планы на этот год и наживать себе врага в них не входит от слова совсем.

* * *

«С первым заданием всё понятно, да и со вторым… Раз уж вернулся в школу, то и закончи её. Понял меня? Тем более что ничего сложного в школе нет…» – невольно всплывает в памяти, когда Лука переступает порог дома.

– Ничего сложного в школе нет, – передразнивает он голос из воспоминаний, щёлкая по выключателю. – Да лучше б я пару раз полосу препятствий пробежал в полной амуниции. Тих?

Лука оглядывается в поисках кота, но не находит. Тишина обступает, ложась тёмным плащом на плечи, давит на барабанные перепонки. Откуда-то неприятно веет прохладой и это ещё больше напрягает. Утром все окна были закрыты.

Он знает, что отчима дома нет. Тот сейчас должен быть либо на базе, либо на работе в мастерской неподалеку от неё. Поэтому не ждёт, что тот появится. Однако не бегущий на зов кот напрягает. Раньше Тихон всегда откликался.

Неприятно подрагивают пальцы, требуя взять в них хоть что-то. Заполнить возникшую пустоту и перестать чувствовать себя настолько беззащитным в этой тишине.

Накручивая лямки рюкзака на кулак, Лука прикидывает, что первым проверить: свою комнату или другую? Облизывает пересохшие губы, косясь на закрытую дверь. В комнате, что занял отчим, он не был со смерти матери, когда окопался там, не желая верить, что и её больше никогда не будет рядом.

Теперь комната манит, притягивает словно магнитом, хотя Лука не уверен, что справится и готов сейчас открыть эту дверь, заглянув в прошлое. Именно поэтому он малодушно оставляет её напоследок, отворачиваясь.

Кухня, как и освещённая через распахнутую настежь дверь включенным в коридоре светом ванна, выглядят безопасно, поэтому Лука делает шаг к своей собственной комнате. Напружинивается, открывая дверь резким толчком, и едва не вздрагивает, когда, собравшись отразить возможный удар, вместо потенциального врага получает вылетевшего навстречу кота. И мир тут же оживает, словно затаил дыхание вместе с Лукой. Становится слышно бормотание телевизора у соседей, чей-то громкий разговор по телефону, лай какой-то мелкой собачонки.

– Вот же ж! – более крепкую ругань Лука привычно давит на подходе, отбрасывая рюкзак за порог, когда Тишка начинает крутиться у ног. – Жрать хочешь?

Кот тут же, словно поняв, оббегает его, первым устремляясь на кухню.

«Откуда тут кому-то взяться? – выдыхая, призывает логику Лука недовольный своим поведением. – Успокойся, параноик. Сейчас ты просто старшеклассник не более».

Бросив в миску паштета из банки, Лука оборачивается к коридору. Тот определенно пуст, как и квартира. Вот только Луке продолжает казаться, будто там кто-то есть. Кто-то, кто хоть и не угрожающе, но всё же смотрит на него прямо сейчас.

– Бред, – обрывает он себя, прекрасно понимая, если бы там кто-то был, то Тишка не стал бы так спокойно есть.

Пересилив себя, Лука отворачивается к примостившемуся в углу у окна холодильнику. Ему тоже хочется есть.

Глава 2

Меньше чем через неделю Луку наконец-то оставляют в покое: то ли найдя более интересное занятие, то ли попросту устав от односложных ответов. Выяснять, что из этого ближе к правде он всё равно не собирается.

Откинувшись на спинку стула, Лука наблюдает через полуопущенные веки за прибывающим народом. Прикидывает, все ли сегодня соберутся или кто-то так и продолжит прогуливать, мешая ему наконец-то спокойно заняться делом.

– Так это ты тут новенький? – раздаётся ехидно-едкое сбоку.

Лука смаргивает, оборачиваясь. Он не узнаёт говорящего по голосу, поэтому ничуть не удивляется, видя перед собой незнакомца. Видимо одного из тех, кто решил забить на первые дни учёбы и появиться только сейчас.

Высокий, тощий как палка, с острыми чертами лица и густо мелированной, забранной вместе с остальными волосами в хвост чёлкой.

«Цапля та ещё» – возникает сравнение прежде, чем Лука успевает ответить:

– Да.

Оседлав стул передней парты Цапля, чуть склонив голову, растягивает губы в не особо приятной улыбке.

– И как тебе рассадник добра и справедливости?

«Добра и справедливости? – мысленно переспрашивает Лука, чуть выгнув бровь, когда Цапля шугает попытавшегося было вернуть себе законное место и, судя по всему, подготовиться к уроку одноклассника: мелкого, для своего возраста, щуплого парня. – А они есть?»

И видимо Цапля что-то читает по его лицу, потому как улыбается ещё более гадостно-радостно.

– Да-да, ты не думай. Мы тут все добры и справедливы. К тем, кто соблюдает правила.

– И какие же?

– Любить, чтить, уважать и слушаться одного паяца, – не дав Цапле раскрыть рта для ответа, сообщает подошедшая Алиса, бросая рюкзак на парту. – Что на самом деле совершенно не обязательно, ибо он не пуп земли, не учитель и даже не староста. Ты что-то хотел?

– Злая ты, Серова. Вот поэтому парни тебя и обходят десятой дорогой.

– Да хоть одиннадцатой. Тебе то что?

Вытряхнув на стол канцелярку с учебником, Алиса приземляется на соседний с Лукой стул.

– А пару лет назад была такой милой девочкой, – нараспев напоминает Цапля, поднимаясь за мгновение до того, как, едва не оглушая, начинает звенеть звонок. Алиса рядом от этого звука даже уши пальцами затыкает.

– Пару лет назад я ещё не была знакома с тобой, – ворчит она вслед, поднимаясь, как только входит учитель.

* * *

От темы урока Лука отвлекается почти в самом начале, решив, что сориентируется потом по домашнему заданию. На переменах весь класс поймать нереально, а задание надо выполнять. Тем более что Лука и так непозволительно долго с ним тянул. Вряд ли ему дадут ещё больше времени.

Урок литературы кажется самым подходящим. Учитель что-то бубнить в фоновом режиме. Кажется, рассказывает о ком то из писателей, книгу которого им вот-вот предстоит начать читать или надо было прочитать на каникулах. Он точно не понял. Потому как вылавливает только отдельные слова учителя, скорее опираясь на интонацию, чем сплетая их в предложения, чтобы успеть вовремя отреагировать, когда монотонность сменится вопросом или раздражением.

«Первым делом работа, уроки потом» – провернув ручку в пальцах, Лука на мгновение прикрывает глаза, сосредотачиваясь, а когда открывает, то всё вокруг уже выцветает, теряя яркость. Мир раскрашивается во все оттенки серого: от слишком светлого, граничащего с туманно-белым, до густо-тёмного, вплоть до черноты. Правда такие контрасты здесь скорее исключение, чем правило.

Странная, почти бесполезная способность, ставшая привычной за последние годы, несмотря на то, что он ей не так уж и часто пользовался.

Собственные руки, невзирая на общую серость, не кажутся размытыми. Только какими-то полупрозрачными, как всегда. Маленькими искрами то тут, то там перемигиваются золотистые огоньки, словно говоря о том, что он всё делает правильно. Этакий индикатор собственных сил.

Вот, совсем рядом, на размытом сером пятне, обозначившем парту, яркими разводами остаётся чей-то отпечаток. Золотистый, как и искры на руках, наверняка его собственный.

Лука улыбается краешком губ, поднимая взгляд выше. Звуки в таком режиме скрадываются: становятся глуше и ещё больше отступают на второй план. Сейчас, даже пожелай, не поймёшь, что говорит учитель. Да и выглядит он… серое размытое пятно. Капля краски упавшая на влажную бумагу.

Первый ряд – пусто.

Серые, безликие человеческие фигуры. Кто-то проступает чётче, кто-то так же размыт, как учитель. И ни единой искры.

Второй ряд…

Лука хмурится, останавливаясь взглядом на одной из фигур. Здесь тоже нет никаких искр. Просто слишком чёткие контуры, резкие штрихи. Словно кто-то нарисовал его чёрной тушью на белой плотной бумаге. Ярко. Контрастно. И совершенно непривычно.

Ещё ни разу Лука не видел такой чёткости в этой размытой серости.

Он едва не закрывает глаза, чтобы вернуть зрение в норму и взглянуть, кому принадлежит этот чёткий силуэт, потому как лица из-за ракурса совершенно не видно. Останавливается в последний момент, не позволяя пойти на поводу у собственных желаний и любопытства. Потом. У него ещё будет время.

Новый ряд.

У окна всё так же серо.

Тусклый мир за пределами кабинета почти не прорисован: не закрашенный квадрат окна и чужое присутствие обозначенное парой небрежных мазков кисти.

Дальше по ряду тоже ничего существенного. Одни пустышки.

Хоть Лука и смотрит краем глаза, чтобы слишком сильно не вертеться, привлекая к себе ненужное сейчас внимание, но там нет ни намёка на искру или ту чёткость, что он увидел совсем недавно. Тускло. Не интересно. Пусто.

«Полтора ряда» – напоминает себе Лука, оборачиваясь в другую сторону, и заворожено замирает.

Совсем рядом, как он только мог не заметить в самом начале, словно подхваченные ветром, танцуют рыжие искры. Раньше он видел нечто подобное, но тогда это походило скорее на костёр. Что вполне неплохо передавало суть чужих способностей.

Более пристальный, но всё такой же осторожный взгляд на соседку по парте доказывает – ему не чудится.

Довольно чёткий, но не контрастный профиль вслушивающейся в слова учителя Алисы насыщен рыжими искрами. Яркий, завораживающий водоворот листопада.

Щипок за бедро оказывается неожиданным. Лука тут же выпадает в реальность, возвращаясь к привычным краскам и звукам, и замирает от недовольного шипения:

– Ты чего пялишься? У меня рога что ли выросли? Учителя лучше слушай!

– Прости, задумался.

Почти честно. Почти не ложь.

Лука щёлкает ручкой, отвлекаясь на учителя и ставя себе зарубку на память: присмотреться к Алисе, а ещё…

Взгляд тут же скользит в сторону той самой, контрастно-чёткой фигуры чуть впереди. Тёмно-русый затылок, прямая спина обтянутая серым джемпером. Мгновение и одноклассник чуть оборачивается, позволяя рассмотреть своё лицо.

Имени Лука не помнит. Он даже не уверен, что этот парень вообще подходил знакомиться в тот первый день. Может, как некоторые, спокойно прогуливал, пока родители не погнали в школу.

– Сивова, хватит вертеться!

Лука непроизвольно щёлкает ручкой ещё раз, соскальзывая пальцем по кнопке от учительского окрика. Хотя и относится тот совсем к другому человеку, он считает за лучшее вернуться к собственной тетрадке, где на чистом листе в линейку даже даты ещё не стоит.

Глава 3

Слуха касается тихий смех, а следом скрипит, открываясь, дверь в родительскую спальню. Кто-то проходит мимо его комнаты, тихо и осторожно, так чтобы не разбудить.

Вот только Лука уже и так не спит. А стоит стихнуть шагам и вовсе вскакивает с постели, откинув одеяло в сторону, чтобы спустя мгновение выскочить, шлёпая босыми ногами, из залитой солнцем комнаты. Останавливается только на пороге родительской спальни. Замирает, пойманный улыбкой сидящего в кресле отца: тёплой, мягкой, с едва заметными лучиками морщинок в уголках глаз. Всматривается завороженно в игру солнечных зайчиков на слишком рано поседевших волосах.

– Проснулся, Огонёк?

– Завтрак скоро будет, потерпите! – звучит из кухни голос и внутри от этой простой фразы становится тепло и тесно, так что щекочет в носу.

Он не плакса, он взрослый уже, скоро в школу идти!

– Иди сюда, Огонёк. Я хочу тебе кое-что дать.

– Зачем? Ты снова уезжаешь?

Лука смотрит исподлобья, скрестив руки на груди. От тепла внутри не осталось и следа, как и от улыбки отца. Только всё ещё давит где-то за грудиной. Правда уже тревожно.

Отец ведь совсем недавно вернулся и, получается, снова уедет? Раньше он дома дольше бывал.

«Сейчас скажешь, что так надо. Что это работа и никуда от неё не деться» – Луке хочется развернуться и уйти обратно к себе. Но вместо этого он делает шаг в комнату. Подходит к отцу, что снимает что-то с шеи.

– Знаешь что это?

На шнурке мотается белый, отполированный до идеальной гладкости то ли клык, то ли коготь размером с его мизинец. Лука часто видел эту подвеску и даже, кажется, спрашивал, но совершенно не помнит, что ему ответили. Поэтому лишь отрицательно мотает головой.

– Это оберег. Он защитит тебя от беды, поможет в трудную минуту, – говоря это, отец накидывает шнурок на шею Луки.

– Зачем? – пальцы непроизвольно касаются тёплых боков подарка, осторожно поглаживая. – Это же твоё.

– Было. Теперь твоё. Иди сюда, – он хлопает ладонью по подлокотнику, призывая сесть, а когда Лука подчиняется, продолжает: – Расскажу тебе одну историю. Когда-то давно, когда я ещё сам был маленьким мальчиком, чуть постарше, а может наоборот моложе, тебя… Так вот, тогда мы приехали к деду в гости. Он с нами в город переезжать не желал и жил в своем доме в деревне. Пока отец поправлял покосившийся забор, а мать хозяйничала на кухне, попросив не мешаться, дед подозвал меня, вот так же как я тебя сейчас, и достал из старой шкатулки этот амулет. И подарил. Сказал, что он перешёл к нему от отца и что теперь моя очередь.

Лука слушает, завороженный тихим голосом отца, и чудится ему, будто они одни и никого больше вокруг нет.

– А почему он отдал его тебе, а не твоим родителям? – тихо, так чтобы не разрушить установившуюся в комнате атмосферу, спрашивает он.

– Он не ответил.

Лука прижимается к тёплому, как нельзя вовремя подставленному плечу. Уходить не хочется, хотя мама скоро должна позвать завтракать: слишком тепло и хорошо тут. Не чета прохладе, что разливается вокруг.

– А теперь…

Лука нехотя отстраняется, чтобы обернуться и заглянуть в лицо отца, что снова улыбается. Только улыбка эта пусть и светлая, но какая-то грустная.

– Тебе пора просыпаться, Огонек…

Лука вздрагивает, открывая глаза и ещё какое-то время глядя в темнеющий над головой потолок. Сердце в груди частит, никак не желая успокаиваться, а глаза печёт, так что приходится часто-часто смаргивать.

Ему давно не снились родители. Особенно настолько близко и реально, что даже после пробуждения продолжает ощущаться испытанное во сне тепло.

Лука ёжится, поплотнее закутываясь в одеяло и переворачиваясь на бок. Пальцы инстинктивно находят оберег, оглаживая гладкие, истёртые тысячами прикосновений бока.

В горле застывает ком.

«Он защитит тебя от беды» – всплывают в памяти слова из сна. Примерно то же самое говорил отец когда-то давно в реальности.

«Раз защитит, почему ты не оставил его себе, когда поехал?! Всего на одну поездку!..»

Старая боль саднит в груди, как незаживающая рана, хотя почти десять лет прошло. Гораздо больше, чем со смерти матери.

За спиной что-то шевелится, заставляя вздрогнуть от неожиданности и тут же замереть, прислушиваясь.

Только сейчас до Луки доходит, что там, между ним и спинкой дивана, всё это время, тёплым, живым комочком, спал кот.

– Ти-и-их?

Лука тянется, проводя пальцами по мягкому, тёплому меху. Зарывается в него, добираясь до вибрирующего от мурчания бока. Теперь выбираться из-под одеяла хочется ещё меньше. Скорей уж наоборот: развернуться и обнять кота, делая вид, что ещё спит. И ну её эту утреннюю разминку.

Вот только отлынивать неправильно. Потом захочется ещё и ещё и будет тяжело вернуться к распорядку. Поэтому вместо того чтобы поддаться и прикрыть глаза, Лука уверенно откидывает одеяло в сторону и, спустив ноги на холодный пол, спешно ищет тапки чтобы встать и заняться делом.

* * *

Под прикрытием мобильника, Лука рассматривает прибывающих одноклассников в привычном сером цвете. Размытые фигуры разной степени четкости, переступая порог кабинета, разбредаются по классу: одни к партам, другие к друзьям. Кто-то залипает в телефоне и это выглядит странно завораживающе и немного отвлекает, потому что гаджеты в этом сером слое мира выглядят как бело-чёрные сгустки. Однако даже они кажутся слегка размытыми по сравнению с чёткостью и контрастом острых линий появившейся на горизонте фигуры.

Лука уже знает, что его зовут Макар Перов. Слышал, как к нему обращались и учителя и одноклассники. Спокойный, уравновешенный и себе на уме. По крайней мере таковым кажется, а что уж там на самом деле со стороны не видно. Сближаться же с ним Лука не спешит: под параметры тот не попадает, а искать друзей, как таковых, в планы не входило. Непонятно сколько он вообще тут пробудет. Хоть и сказали учиться…

Вслед за переступившим порог одноклассником мелькает яркий отсвет на распахнутой двери. Призрачный всполох, словно северное сияние хвостом мазнуло где-то в коридоре. Лука дёргается, инстинктивно желая взглянуть на источник, однако не успевает даже убрать мобильник в карман или бросить на парту, потому как ярким вихрем рыжих искр в класс врывается Алиса. Проскальзывает, словно танцуя, меж рядов, невольно оттягивая на себя всё его внимание. Шумно падает на стул, рассыпая те самые искры словно конфетти. Только, несмотря на это, они будто привязанные, возвращаются обратно в свой водоворот.

Лука отворачивается прежде, чем Алиса обратит на него внимание. Отзывается приветствием, на чужое, и всё-таки убирает мобильник в карман. Всего то и нужно сейчас – изобразить лёгкую дрёму, чтобы не трогали. Наблюдать за одноклассниками можно и через полуопущенные веки.

Предстоящий урок физры внезапно даёт шанс изучить ещё один класс. Остаётся только найти себе спокойный уголок, где не прилетит мячом по голове, и отстраниться от реальности.

От идеи остаться в раздевалке и какое-то время понаблюдать за готовящимся к уроку народом приходится отказаться.

«Это будет выглядеть… Странно» – признаётся он, невольно представляя возможную реакцию.

Стоит переступить порог и одного взгляда хватает, чтобы понять: школьные раздевалки между собой похожи, где бы ты ни находился. И если у тех, где дожидается своих хозяев верхняя одежда, ещё может разниться дизайн, то тут видимо всё под копирку. Разве что цвета отличаются, да и то с натяжкой: всё тусклое и словно потёртое, а в остальном…

Маленькое, сумрачное и пока ещё полупустое помещение.

Под взгляд ложатся такие же узкие, как и в прежней школе, побитые временем и поколениями школьников лавки, да покрашенные прямо на облупившуюся старую краску металлические крючки. И лампочка под потолком, словно родная сестра некогда висевшей в прежней раздевалке, мигает, точно хочет поговорить с помощью азбуки Морзе.

Лука переодевается, как привык, быстро, и ретируется прежде, чем в замкнутое пространство раздевалки, как килька в бочку, набьются уже начавшие прибывать одноклассники.

* * *

Мяч под пальцами не шершавый: резина сглажена сотнями, если не тысячами касаний. Лука проворачивает его, прежде чем отправить в полёт и отступить, давая место следующему в очереди.

Учитель сказал: «Кидать в кольцо», значит кидать. Занятие ничем не хуже и не лучше других. Зато филонить на нём одно удовольствие. Минимум сил и возможностей что кто-то что-то заметит.

Лука улыбается краешком губ, возвращаясь в хвост очереди. До того момента, как к нему в руки снова попадёт старый баскетбольный мяч ещё есть время и можно потратить его с пользой, продолжив заниматься делом.

Всего-то и надо, прикрыть глаза и сосредоточиться, чтобы открыв их уже увидеть окружающий мир в серых тонах.

Привычно.

По соседству, примерно в паре шагов от него, одноклассник. Лука не помнит имени. Покопайся в памяти и оно наверняка отыщется, но серый размытый силуэт не вызывает никакого интереса. Вряд ли они хоть раз ещё пересекутся в будущем, после того как разойдутся школьные дорогие.

Влево, в сторону выхода из зала, Лука не смотрит. В той очереди стоит Алиса, привычно искря своим листопадом, и на её фоне все остальные меркнут. Нечего и пытаться рассмотреть кого-то менее яркого пока она там.

А вот вправо можно смотреть сколько угодно. Однако вся нестройная очередь не вызывает никакого интереса. Серые, невзрачные… Лука смотрит поверх чужих голов, но и у следующего кольца не находит ничего интересного. Ни единой искры не сверкает, привлекая внимание. Только отсвечивает ещё дальше зелёно-голубыми всполохами, словно зарница в пасмурном небе, кто-то незнакомый. Лука помнит, что туда, к дальним кольцам, был отправлен другой класс, с которым у них сейчас общий урок. Только вот даже предположить не может, кто так светится. Разве что пройтись вдоль стены, выйдя из своей шеренги и, рискнув привлечь внимание физрука, оглядеться.

Лука почти решается утолить, таким образом, своё любопытство, когда резкий окрик: «Мазила!» заставляет обернуться, возвращаясь в привычно-цветной мир.

У главного кольца тоже очередь. Однако, она застопорилась, сбив ритм самим же учителем. Лука с лёгким любопытством наблюдает за тем, как тот кидает мяч замершему почти под кольцом Макару и кивает:

– Ещё раз. Неужели так сложно попасть?

Досмотреть Луке не удаётся. В его собственные руки попадает мяч, сообщая тем самым, что пришла очередь для нового броска.

Он на мгновение отвлекается, чтобы кинуть, передавая эстафету кому-нибудь другому, а когда оглядывается, чужой мяч уже летит обратно, едва не задевая самого Макара.

– Руки-крюки? – уточняет физрук, наблюдая за тем, как Макар подбирает убежавший мяч. – Ведь прекрасно летел. Целься лучше.

На этот раз Луку никто не отвлекает и можно спокойно смотреть.

Вот Макар замирает, прицеливаясь с мячом в руках. Напружинивается, словно для прыжка, но лишь отправляет мяч в полёт.

Словно шуршание на грани слышимости, слуха касается тихий смешок. Мяч летит в кольцо, в которое так и не проваливается. Словно невидимая рука останавливает его, меняя траекторию так, что он вылетает за пределы металлического круга даже не успев коснуться щита или самого кольца.

Мир привычно меняет свой цвет на серый, стоит только сморгнуть. На этот раз даже настраиваться и сосредотачиваться не надо.

Чёткими контурами: чёрными мазками по белому холсту вырисовывается гротескная маленькая фигурка. В реальном мире её не видно, хотя Лука и слышал отзвук чужого удовольствия. Теперь ему, по крайней мере, понятно, почему тот звучал так тихо и глухо.

Носатый, тощий, так что голова кажется гораздо больше тела, с ручками палочками, большими ладонями и щёткой немытых волос на макушке. Он споро перебирается с переливающегося яркими блёстками, словно обсыпанного какой-то волшебной пыльцой из сказок, кольца на щит, почти полностью исчезая за ним, прежде чем снова появиться, но уже с другой стороны.

Новый смешок и взгляд вниз.

Лука следует за ним как привязанный, останавливаясь взглядом на чётко очерченной, контрастно чёрно-белой фигуре Макара вскинувшей мерцающий едва ли не всеми цветами радуги вперемешку мяч. Вот тот яркой точкой взмывает вверх, однако существо в этот раз даже не дёргается, выглядывая из-за щита с гаденькой улыбочкой. Тихо хихикает, так что от этого звука неприятно сосёт под ложечкой, и бьёт задними лапами, ногами эти звероподобные стопы можно назвать с натяжкой, по деревянному блоку. Тихий хруст царапает по нервам, словно ногтями по стеклу провели, а потом щит накреняется, прежде чем окончательно сорваться с крепления и полететь вниз, оставляя существо висеть на металлической балке.

Дыхание перехватывает от понимания – не успеет. Однако этого и не требуется: мимо уже проносится зелёно-голубой вихрь, обдавая кожу тёплым воздухом.

Лука даже отшатывается от такого напора, а когда смаргивает, то теряется ещё больше. В ворохе искр разгораются ещё и серебристо-белые. Смешиваются, словно кто-то сыпанул блестящего конфетти в поток воздуха. Переливаются. Там где была чёткая фигура, теперь сияет маленькая спиральная галактика.

От толчка в плечо Лука вздрагивает, возвращаясь в реальность. В груди щекочет, оседая в горле лёгким першением. На креплении в этой цветовой реальности никто не висит, а щит валяется на полу: никому не нужный и почти затоптанный.

Кто-то снова толкается, пробираясь вперёд, к плотному кольцу, что уже образовалось вокруг места происшествия.

В чужих голосах нет паники и ужаса, только сдерживаемое любопытство, а значит, всё обошлось и этот вихрь, кем бы он ни был, успел.

– Честно, всё в порядке. – Доносится до Луки голос Макара, когда он подходит ближе к толпе. – Кость, да отпусти ты, меня не пришибло!

– Повезло тебе с братом, а то могло бы! – знакомый ехидный голос. – Отличный у тебя телохранитель, Пёрышко!

– Да иди ты, Крюков!

В редких смешках слышится облегчение. Однако сам Лука чувствует его лишь тогда, когда видит крепкого парня, наконец-то отпустившего Макара, но готового, судя по выражению лица, в любой момент подхватить.

Одноклассник выглядит бледным, каким-то осунувшимся, но целым и невредимым. Только прихрамывает, когда делает шаг вперёд.

– Окей, хорошо! – слышится зычный голос физрука, что тут же завладевает всеобщим вниманием. Лука тоже оборачивается, чтобы увидеть упакованную в спортивный костюм фигуру. – Урок окончен. Переодеваемся и строимся у выхода. За вами придут ваши классные руководители.

– Мы чё, дети что ли? – слышится откуда-то из толпы, на что физрук морщится, прежде чем гаркнуть:

– А ну, цыц! – и уже тише: – Взрослые тоже мне.

Лука трёт переносицу, переходя подушечками пальцев на веки. В глаза словно песка насыпали, а в носу покалывает. И даже тот факт, что он, кажется, нашёл ещё двоих, не приносит той радости, что в прошлый раз.

В ушах так и звенит неприятный смех незнакомого существа. Лука не удерживается. Отступив чуть в сторону, так чтобы не мешать выходящим из зала, прикрывает глаза, возвращаясь к серым оттенкам и приглушённым звукам.

Существо так и сидит на креплении, свесив лапы вниз и с недовольным лицом рассматривая вытекающих через дверь школьников. Царапает когтями металл, отчего даже при отсутствии звука как такового, по спине, словно кто-то колючим языком проводит.

Идея приходит внезапно. Такая ребяческая и совершенно недостойная взрослого человека. Однако Лука не удерживается. Поискав глазами один из переливающихся следами прикосновений чужой силы мячей, он нагибается, подхватывая его на ладонь. Этот на ощупь кажется более шершавым и новым. Остаётся только прицелиться и…

Лука отправляет мяч в полёт так, чтобы попасть во вредное нечто. Наблюдает, как тот от соприкосновения с упругой резиной падает с крепления, и только затем смаргивает, возвращаясь к обычным краскам.

Как говорила когда-то подруга… «Сделал гадость, сердцу радость».

Со спокойно совестью Лука покидает спортивный зал вместе с оставшимися учениками, стараясь не обращать внимания на фантомный зуд между лопаток, словно от чужого взгляда.

* * *

«Не закончить осмотр по собственной глупости… Как там говорится? Могу, умею, практикую? Ага. И могу, и умею, оказывается. В который раз».

Хотя, надо признать, и без этого самого окончания он успел найти то, что надо. И даже больше. Правда, что за существо было в спортзале, Лука пока не понимает. Однако это не срочно, а информацию всегда можно найти. Где-нибудь…

Лука пинает подвернувшийся камешек носком кроссовка, посылая его в ближайшее дерево, и замирает, не доходя до дороги, слыша за спиной свист.

Тот факт, что позади кто-то идёт – не новость. То, что этот кто-то Цапля – тоже. Если тот идёт домой, то рано или поздно их пути разойдутся и можно будет перестать петлять. Если за ним, то приводить его к своему подъезду Лука не собирается. Чисто из принципа. Пусть другими методами информацию достаёт.

– А чего мы какие смурные? Никак не отойдём от происшествия? Страшно было, да?

Вадик всё-таки обгоняет его, разворачиваясь спиной вперёд и засунув руки в карманы. Куртка нараспашку, так и не переодетые после урока спортивные штаны на длинных ногах, растоптанные кроссовки с болтающимися, готовыми того и гляди развязаться, шнурками. Мелированная чёлка непослушно выбивается из общего, видимо в спешке, собранного хвостика.

– А сам-то где был? В раздевалке прохлаждался или на скамейке запасных? – парирует Лука не желая оставаться в долгу.

Признаться честно, Цаплю на уроке физры он как-то не заметил. Больше занимался делом, чем бесцельно глазел по сторонам. А после того как щит с кольцом упали и вовсе не до того стало.

– В первом ряду, считай, – кривит большой рот в ухмылке Цапля. – Даже ветерком обдало. Это ты у нас на окраинах тусовался. Лузер!

– Зато меня бы не прихлопнуло, как лягушонка, – парирует Лука на автопилоте. Внутри возникает зудящее желание присмотреться к этому недоразумению. Посмотреть есть ли у него хоть какой-то потенциал и успокоиться. Докладывать о Цапле нет никакого желания, даже если вокруг него будет вихрь из искр покруче того, что Лука видел совсем недавно. Сработаться с таким всё равно вряд ли удастся.

– И ходил бы я за тобой в виде призрака.

Бравирует тот, тогда как Лука уже прикрывает глаза, чтобы открыв их, увидеть мир серым и размытым. Змейка дороги впереди, словно серая река, присмотрись и, кажется, даже увидишь, как она медленно течёт. Дома по ту сторону, словно размытые пятна, украшенные понизу щётками кустов и вениками деревьев, нарисованными густыми тёмными мазками. Редкие машины, проносящиеся карикатурными пятнами, оставляют за собой полупрозрачный след из пыли и выхлопов. А одноклассник…

Лука смотрит на Цаплю с интересом естествоиспытателя. Тот тоже серый, невозможно быть иным под этим зрением. Чуть более чёткий силуэт, чем пробежавшая мимо собака. Или то была кошка? Размер вполне подходит обоим животным. А у Цапли даже черты лица можно рассмотреть. Вот он открывает рот и, словно сквозь вату, слуха касается едва различимое продолжение разговора: «Являлся бы к тебе в кошмарах, пугал в реальности…». Тот скалится, улыбаясь, а потом внезапно хмурится.

Первая искра пробегает наискосок, словно нехотя. Оставляет за собой бледный след, прежде чем исчезнуть за плечом. Вторая, начиная свой путь у солнечного сплетения, исчезает под подбородком. Третья – замирает на губах. И все они настолько вялые, что Лука облегчённо выдыхает. О нём можно и не докладывать.

– Я не вижу призраков, – наконец-то отзывается Лука, смаргивая серость. – Так что прости, ночные похождения и всё-такое, это не ко мне.

Он не дожидается, пока Цапля что-то ответит. Быстро уходит, узнав то, что хотел, проскакивая за мгновение до того, как по дороге пронесётся авто и оставляя одноклассника позади.

Между близко стоящими друг к другу домами, детскими площадками и деревьями, можно затеряться, а если сорваться на бег за ближайшим поворотом, то и вовсе оторваться. В том случае, если Цапля всё-таки решит сейчас последовать за ним.

Водить того кругами больше нет никакого желания, а, судя по тому, что разговор состоялся, он шёл прицельно за ним. Лука устал и единственное, что ему хочется сейчас, – это посидеть в тишине и подумать. Ну или всё-таки погуглить эту носатую тварь.

Глава 4

На выходных возвращается упрямое лето. Припекает ярким солнцем, давая ложную надежду на отступление холодов и радуя теплом. Даже птицы воспрянули духом и распелись на разные голоса. Правда земля после ночного дождя ещё не успела полностью просохнуть и под кроссовками, когда Лука выбирается из машины, хлюпает. Вредная лужа очень не вовремя попалась под ноги.

В нескольких метрах впереди высится двухэтажное серое здание. Говорят, раньше тут была военная часть или что-то вроде, а потом её закрыли и продали. В интернете об этом ничего найти не удалось, так что Лука не уверен насколько всё это правда. Зато точно знает, что теперь это здание, как и вся территория принадлежит им. Вернее частному охранному агентству «Бастион». Он-то тут совершенно точно не хозяин.

– Он у себя в кабинете должен быть, – отвлекает отчим. – Закончишь – позвони. Поедем обратно, тебе ещё уроки делать.

– Первая неделя, Степан Викторович, какие уроки?

Забрав с заднего сидения спортивную сумку и закинув её на плечо, Лука замирает на мгновение, оборачиваясь:

– Я хотел пробежаться после. Никуда в городе не торопишься?

– Абсолютно. Скорей уж тут дела найдутся. Иди, давай.

Просить ещё раз не приходится. Внутри от напряжения всё подрагивает, хотя внешне Лука выглядит ещё более отчуждённым, чем обычно. С Самуилом Борисовичем, главой «Бастиона» он пересекается не так чтобы часто и тот до сих пор вызывает у него лёгкий страх, хотя ничего ужасного тот ему не сделал. Да и возраст его уже перевалил за пенсионный рубеж не только по военным, но и по обычным меркам.

Перед дверью Лука появляется, успев лишь бросить в раздевалке сумку. Стучит коротко, замирая в ожидании. Сюда не принято входить не дождавшись разрешения.

Спину холодит сквозняком. Лука непроизвольно ёжится от лёгкого холодка. Чудится ему какое-то шуршание. Однако, оглянувшись по сторонам, он ничего подозрительного не видит. Всего лишь пустой коридор, освещённый люминесцентными лампами: светло-серые крашеные стены, коричневый пол.

Короткое: «Входи» звучит неожиданно быстро, а в кабинете не оказывается никого кроме сидящего за столом Самуила Борисовича: старого, полностью седого, но ещё крепкого мужчины. Собранный, в отглаженной рубашке и, как всегда, с неизменными документами перед ним. Вокруг него клубится ощущение силы, хотя если сосредоточиться и взглянуть, то силуэт окажется подтёрто-размытый с лёгким налётом чётких линий, словно кто-то нарисовал рисунок, заштриховал его мягким карандашом, а потом попытался всё это стереть плохим ластиком, разводя грязь. Никакого намёка на особый потенциал.

Отчим рассказывал, что тот прошёл две войны и Луке кажется именно в этом и кроется секрет внутренней силы.

– Здравствуйте, Самуил Борисович.

Кабинет вокруг обставлен минималистично: два стола сдвинутых буквой «Т», такие Лука видел в кабинетах совещаний в сериалах, что смотрел в детстве с родителями, пара шкафов, да закрытое жалюзи окно.

– Выполнил?

– Почти…

– Причина задержки? – Самуил Борисович отстраняется, сплетя на столе перед собой ладони. Смотрит пристально и хмуро из-под седых бровей. Лука чувствует его недовольство, но отступать не хочется. Это же не отказ выполнять приказ или ещё что-то в этом роде. Просто ему нужна отсрочка. Чуть-чуть больше времени.

Он ещё не убедился в правильности выбора, хотя где-то глубоко внутри и понимает – это они.

– Я хотел бы присмотреться к ним. И к другим тоже.

– Присматривайся. Если найдёшь кого-то ещё – будет прекрасно. А пока, – Самуил Борисович отворачивается на мгновение, чтобы достать чистый лист и ручку. Снова поднимает взгляд на так и стоящего едва ли не по стойке смирно Луку. – Назови мне имена. Мы тоже… присмотримся.

«И зайди к Леониду. Он хотел взять какие-то анализы» – всё еще звучит в голове окончательное напутствие Самуила Борисовича, когда Лука оказывается напротив двери в медкабинет.

Спорить с ним, как всегда, оказалось бесполезным занятием. Друг, как-то рассказывал, попытался, да ничего не вышло. Вот и тут… Имена пришлось назвать.

– Леонид Валентинович, звали?

Сюда он заглядывает уже без всяких проблем: пару раз костяшками по деревянному полотну двери и распахнуть. Если дока нет – дверь запирается. Если что-то делает – то окажется в смотровой, оставив первую часть кабинета пустой.

– О, уже пришёл? Быстро ты отстрелялся, – подняв голову от ноутбука, замечает док. – Как в школе?

Тощий и высокий, так что традиционный медицинский халат висит как на вешалке, тонкие тёмные волосы собраны в куцый хвостик на затылке, а на носу неизменные очки в проволочной оправе. Бледный, с чуть синеватыми кругами под глазами. Док выглядит гораздо моложе своих тридцати пяти и при первом взгляде его скорее принимают за какого-то студента и помощника, чем доктора. Но он уже был здесь за главного, когда Лука впервые переступил порог. И до сих пор таковым и остался. Главным и единственным. Ассистента Лука тут видел только единожды. Хотя, может, они просто не пересекаются.

– Всё хорошо, – не вдаваясь в подробности, Лука пожимает плечами. Всё равно доку не интересно. Это скорее вопрос вежливости. Что подтверждается, когда док тут же переключается, поднимаясь из-за стола:

– Иди в смотровую, я сейчас.

Лука послушно переступает порог отделяющий одну комнату от другой и словно оказывается где-то совершенно в другом месте.

Относительный уют и тепло оставшейся за спиной комнаты сменяется прохладой и белизной. В этом цвете тут решительно всё: от стен и пола, до шкафа, раковины и даже кушетки.

– Готовь руку.

По коленкам неприятно бьёт нижняя полочка столика на колёсах. Лука не спрашивает, зачем нужна кровь. Отучился уже. Всё равно ответ вряд ли получит. Поэтому просто укладывает руку на неприятно холодную подставку и послушно ждёт, пока плечо перетянут жгутом.

– Поработай кулаком. Молодец.

«Как к ребёнку…»

Морщится, когда игла прокалывает кожу и отворачивается. Ничего интересного в том, как заполняется колба, всё равно нет.

Любви к медицинским кабинетам, как и к больницам, в которых, повезло, почти не приходилось лежать, Лука не испытывает.

* * *

Мышцы приятно гудят после прохождения полосы препятствий, а в голове хоть и ненадолго, но воцарилась блаженная пустота. Невозможно думать о чём-то постороннем, когда под ногами скользкая, непросохшая ещё после дождя дорога.

Мысли начинают одолевать уже после. Когда, скинув в раздевалке пропитавшуюся потом и грязью одежду, Лука встает под льющиеся из душа струи воды.

«Мы тоже присмотримся», – недавним воспоминанием звучит в голове голос Самуила Борисовича.

«А что если они откажутся?» – приходит запоздалая мысль.

Что им за резон соглашаться, когда всё есть? Любящая семья, друзья, планы на будущее, уже поставленные цели.

Это у Луки несколько лет назад из семьи остались только кот да отчим и предложение стать сильнее, подкинутое в тот момент, было воспринято на ура. Ему это было нужно. Хотелось не только поквитаться, ведь убийцу мамы уже нашли, но и не допустить такого в будущем. Избавить кого-то от горя и потерь.

Для них же это может оказаться как прыжок с разбега в пропасть. Когда не знаешь, есть ли там дно и далеко ли до него лететь, потому что видимость нулевая. Захотят ли они менять сытую, привычную жизнь? Откликнутся ли на предложение?

Правда, Лука подозревает, что их можно поймать на желании стать супергероями. Особенными, как Человек-паук, Люди Икс или Фантастическая четвёрка.

«Наверное, это круто, если дар выпадает полезным…»

Лука подставляет голову под воду, стараясь не думать о том, с чем не может ничего поделать. Раскрывать карты и рассказывать обо всём ещё рано, да и другие люди сделают это гораздо лучше. Не от него должно исходить это предложение.

«Кто вообще будет меня слушать?»

Тем более, когда говорить придётся не только с одноклассниками, но и с их родителями. Тут точно никто не будет слушать простого старшеклассника. Не тот у него статус.

Кулаки сжимаются сами собой.

Ограничения, этот чёртов статус несовершеннолетнего напрягают.

Завинтив кран, перекрывая воде доступ на свободу, Лука шлёпает по кафелю к оставленному на крючке полотенцу.

Как бы заманчиво не было остановиться и присмотреться к выбранным кандидатам, помимо этого стоит ещё и другие варианты поискать. Такие же яркие, как Алиса Серова или Константин Перов.

* * *

«Жизнь автомеханика непредсказуема и трудна» – едва не срывается с языка лёгкое ехидство, когда Лука узнает, что работа «на полчаса» затягивается на неопределённое время.

Он не против добраться самостоятельно. Общественный транспорт никто не отменял. Просто у отчима как бы выходной, а он и так разрывается на две точки: неофициально здесь и официально в автомастерской в нескольких километрах дальше. Вот только кто Лука такой, если отчим сам согласился остаться?

Прислонившись виском к окну автобуса, Лука наблюдает, как садится за горизонт солнце. Вид, конечно, не очень живописный, они успели въехать в город, где уже мелькают многоэтажки по бокам дороги, но всё равно красиво. Особенно контраст алого, словно разлитая по небу кровь, заката и наползающей с востока чёрной, тяжёлой, тучи.

Он выскакивает на нужной остановке, хотя изначально хотел немного пройтись. Звенит зажатым в руке ключом, прибавляя шаг. Попадать под ливень совершенно не хочется. Не растает, конечно, но болеть из-за такой глупости не хочется. Особенно сейчас, когда каждый день на счету.

Первые капли срываются с неба, когда Лука входит в родной двор. Тяжёлые, холодные и косые, они бьют в лицо, словно с насмешкой: «Не успел!». Пропитывают в мгновение ока волосы, стекая неприятными струйками за шиворот. Одежда всё ещё держится, не желая сдаваться воде и так легко промокать. Зато налетевший ветер забирается по неё прекрасно. Холодит кожу, заставляя поёжиться и втянуть голову в плечи. Где-то ещё отдалённо громыхает, расчерчивая небо обрывком молнии. Лука срывается на бег, не желая и дальше мокнуть под разошедшимся дождём, тем более что до подъезда остаётся совсем ничего.

Новая, полноценная вспышка молнии, разорвавшей небо на две неравные части, застаёт Луку на пороге. Металлическая дверь, захлопнувшаяся за ним с тихим лязгом, глушит последовавший за вспышкой раскат, а потом наступает звенящая тишина.

В подъезде прохладно. То ли Лука успел разогреться пока бежал, то ли потому что одежда всё-таки промокла, хоть и, кажется, не насквозь. А ещё темно. Но Луке это не мешает. Лестница никуда не денется. Всего то и надо сделать пару шагов.

Вот только хватает одного, когда Луку накрывает ощущение, будто он переступил какой-то рубеж. В стоящую в подъезде тишину вклиниваются посторонние звуки: разговоры, бормотание телевизора, звон посуды, гавканье. Только одновременно с этим есть и другие. Тихие шепотки, словно помехи в старом радио: шуршат, становясь то громче, то тише. Их так легко списать на чей-то разговор за одной из дверей. Старый телевизор, разговор по громкой связи. Да мало ли…

Холод обнимает за плечи, стоит ступить на первую ступеньку. Оседает прозрачной плёнкой на голой коже. Волосы на затылке шевелятся, когда шёпот внезапно становится ближе, словно кто-то говорит в самое ухо. Да вот только слов так и не разобрать.

Лука сглатывает, непроизвольно сжимая ладони в кулаки, и прибавляет шаг, переступая сразу через две, а то и три ступени. Хотя бояться тут совершенно нечего.

Но стоит об этом подумать, как звук тут же меняется. Шагам Луки вторит чёткое, внятное эхо, будто кто-то идёт по следам. Переступает ступени, намеренно выбиваясь из ритма. Но, когда Лука взбегает на нужный этаж, за спиной ожидаемо никого нет. Пустой лестничный пролёт, а за плотно зарытым окном грозовая темнота, разбавляемая светом уличного фонаря.

А за дверью, в уютном тепле квартиры, ждёт Тишка.

Он тут же подскакивает на все четыре лапы, стоит только Луке перешагнуть порог и щёлкнуть выключателем. Рыпается наружу, но сбежать не успевает, пойманный ладонью под брюхо.

– Нет, Тишк, снаружи противно и холодно. Нечего тебе там делать.

Перехватив кота поудобней, Лука захлопывает дверь, запираясь, и наконец-то расслабляется.

– Давай я тебя лучше покормлю.

Кот беспардонно обнюхивает его, словно ищет что-то, хотя наверняка просто ловит отзвуки свежего грозового воздуха с улицы. А потом спрыгивает с рук, позволяя Луке наконец-то бросить на пол спортивную сумку и скинуть с плеч влажную от дождя ветровку.

Обратно кот так и не прибегает, затерявшись где-то в квартире и, видимо решив, что его кошачья работа по встрече хозяина, выполнена.

* * *

«Большой, носатый…»

После горячего душа по возвращении, Лука сидит в полутьме собственной спальни, подсвеченной лишь разве что светом от воткнутого в розетку ночника, да сверкающей молнией за окном, включив вай-фай и колупаясь в интернете с мобильника. Информацию поисковик выдаёт какую-то куцую и мало чего по делу. По описанию внешности того, что Лука видел в спортзале, подходят больше всего гоблины. Вот только эти существа предпочитают подземелья и не любят яркий свет. Увиденному же уродцу яркость ламп вроде бы не мешала.

Поиск по славянской нечисти результата тоже никакого не даёт. В те времена, откуда идут все эти чудики, и школ то не было, так что разделены они по домашним и уличным духам, а так же по думах построек. И ни один из них не подходит. Если не натягивать, конечно. Тогда подойдёт любой. Из злыдней.

Лука ерошит влажные волосы ладонью, зачёсывая чёлку назад и в который раз думает, что стоит, наверное, подстричься. Перещёлкивает страницу, бездумно наблюдая в картинках всяких домовых, дворовых и прочую нечисть.

– А они вообще существуют?

Кто-то так точно да. Не мог щит упасть сам. Если только у Луки не развилась интуиция, что в образе уродца предупреждала бы его о предстоящем событии.

– Бред. Определённо.

Диван, на котором обосновался Лука после душа, слегка пружинит под лапами кота. А вслед за этим в локоть приходится ощутимый тычок, отвлекая от экрана мобильника, – это Тишка решил боднуть свой лобастой мордой, привлекая внимание. И Лука ведётся, перекладывает телефон из одной руки в другую, чтобы пройтись свободной ладонью по белой шерсти. Но вместо благодарности получает тихое протяжное мяуканье и чувствует, что рядом с бедром что-то приземляется. Луке даже пошарить приходится, чтобы найти это что-то. Однако через несколько мгновений в пальцах оказывается снятый перед походом в душ оберег. Простая, но дорогая сердцу, как память, вещица. Отца не стало всего через пару недель.

– Спасибо, конечно, но я бы и сам взял потом.

Лука собирается уже вернуться к телефону, когда Тишка когтистой лапой бьёт по локтю, снова привлекая внимание. Пушистый кончик хвоста активно ходит из стороны в сторону, указывая на недовольство кота, а в глазах читается укор.

– Ладно, ладно… – отложив мобильник, Лука сдаётся, надевая отцов подарок и пряча его за шиворот. – Доволен?

Тишка тут же отступает, словно действительно получил всё что хотел, и спрыгивает на пол. Лука уже было возвращается к поиску, когда слышит тихое, почти на грани слышимости:

– Ну и чего ты к нему пристал, Тихон?

По спине, словно кто-то холодным языком проходится. Вокруг никого, в квартире Лука точно знает, что будет один как минимум до поздней ночи. Однако голос кому-то принадлежит, и он назвал кота по имени.

Первой в голову приходит мысль о телефоне. Может он кому-то нечаянно сбросил дозвон, когда откладывал?

Только на вновь загоревшемся экране нет ни единого намёка на что-то подобное. А последний звонок датируется двумя днями ранее, когда он спрашивал у отчима, нужен ли домой хлеб.

Под ложечкой неприятно сосёт, однако Лука всё равно старается мыслить здраво и продолжает перебирать варианты. Вот только шутить подобным образом отчим не будет, а никого другого в квартире вроде бы после переезда не появлялось. Да и голос кажется каким-то смутно знакомым…

«Может у соседей тоже есть какой-то Тихон?»

Ответа на этот вопрос он не знает, потому что особо с ними и не общается. Здоровается, конечно, но даже имён не помнит.

– Кто здесь? – всё-таки спрашивает Лука у пустоты. Однако она, логично не отзывается, оставляя его и дальше гадать.

Да и Тишка куда-то исчез. Видимо забился в один из своих любимых углов, откуда его, без должной сноровки и не вытащишь.

– Сначала зрительные глюки, теперь слуховые, что дальше? – сам над собой смеётся Лука.

Только вот он знает, что раз у людей есть способности, значит и что-то другое может существовать. И раз Лука видит потенциал людей в этом своём сером измерении, или как там его правильней будет назвать, может и то существо отчасти реально. И тогда увиденное не галлюцинации. Как и услышанное…

Лука непроизвольно сжимает пальцы на висящем на шее обереге, нащупывая его через ткань кофты. Идея приходит почти мгновенно. Странно даже, что он о ней раньше не подумал.

Вдох-выдох. Сосредоточиться.

Комната совершенно не выглядит серой. То тут, то там, росчерками, пятнами и мазками лежит золотистая краска – следы его собственных прикосновений. Не так чтобы много, Лука не успел ещё за прошедшую неделю достаточно сильно наследить. Однако тот же диван выглядит так, словно на него вытрясли с десяток Динь-Динь.

Белым росчерком кошачьих лап, словно Тишка прошёлся не по дивану, а по песку, тянется дорожка следов к двери.

Лука никогда не присматривался к коту, тот вечно исчезал, стоило только задуматься о том, чтобы провести эксперимент. Словно чувствовал всё заранее и не хотел раскрывать какие-то свои, одному ему ведомые кошачьи секреты.

– А вот не надо так делать! – замечает всё тот же знакомый голос.

Лука и моргнуть не успевает, как глаза закрывает что-то холодное, будто кто-то ладонь приложил. Сердце ухает в попытке свалить куда-то в пятки и словно замирает, переставая качать кровь и парализуя лёгкие так, что дыхание перехватывает.

В следующее мгновение всё прекращается, словно и не было. Только мир приобретает свои обычные краски, и всё ещё нет ни намёка на владельца голоса.

Глава 5

Он медленно, но верно погружается в воду. Сначала по колено, потом по пояс. Затем она доходит до горла, так, что опусти голову и заденешь воду подбородком. Но страха нет. Не приходит он и тогда, когда вода смыкается над макушкой: ласково, будто мать, касаясь Луки тёплыми струями. Он словно сроднился с ней, став частью единого целого.

Лука делает вдох, словно вокруг не вода, а привычный воздух, и выдыхает несколько небольших пузырей. Стайкой прозрачных рыбок они поднимаются вверх, спешно удаляясь от того, кто стал виновником их появления. Лука оглядывается, но вокруг всё та же вода. Насколько хватает взгляда только она: прозрачная, но в итоге сливающаяся в синий фон, словно нарисованная акварелью.

Вода проходит между пальцами, когда Лука её зачерпывает. Поддерживает, не давая погружаться глубже, хотя он почти не перебирает ногами.

Мимо, совсем рядом с лицом, проплывает стайка мелких радужных рыбок. Лука тянется к ним пальцем и успевает коснуться хвоста последней прежде, чем они оказываются вне досягаемости. Солнечным зайчиком прыгает яркое пятнышко, словно отражение чего-то большего. Завораживает, переливаясь всеми оттенками рыжего в толще воды, однако, шмыгнув за спину, бесследно исчезает, словно его и не было. Маленькое пёстрое перышко, попадающееся на глаза следом, однако, исчезать не спешит. Хороводит с так же тонким берёзовым листком. По крайней мере, Луке кажется, что зелёная резная капелька похожа именно на берёзу. Он оглядывается в поисках новых изменений, но вокруг всё снова пусто и нет больше ничего кроме воды. Только двигаться становится тяжелее. Словно что-то опутывает руки и ноги и тянет вниз.

Вода больше не ласкает кожу. А мокрая пижама пеленает, мешаясь и сковывая движение. Лука пытается расстегнуть пуговицы, чтобы скинуть рубашку, но пальцы не слушаются. Его больше ничто не поддерживает. Лука хмурится, поднимая голову вверх. Впереди чудится свет, желтоватый, каким рисуют солнце, тёплый.

Дрожь проходит по телу. Лука сглатывает и силится всплыть, но что-то жёстко удерживает, тянет за собой вниз, дальше от яркого света впереди. От тепла. Кто-то хватает за штанины. Скользкий холод касается голых щиколоток и Лука силится закричать, но изо рта вырываются только немые пузырьки воздуха.

Он опускает взгляд вниз и сердце замирает, чтобы в следующий момент ухнуть о рёбра.

Бледные, почти белые, костлявые руки тянут Луку за собой. Пустые глазницы обтянутого кожей черепа смотрят осуждающе, а беззубый рот открыт в таком же, как и у самого Луки, немом крике. Только нет никаких пузырьков. Мертвецам не надо дышать.

Лука брыкается и тянется вверх, пытаясь вырваться из мёртвых пальцев. Загребает ладонями, ставшую густой, как кисель, неподвластную воду не желающую опускать свою законную добычу. Свет становится всё тусклее и дальше. Лука тянет руку в бессмысленной попытке ухватиться за него и получает внезапную помощь.

Полупрозрачная, но удивительно тёплая ладонь обхватывает его запястье и неожиданно сильно тянет вверх. Склизкие пальцы мертвеца соскальзывают с щиколоток, постепенно теряя над ним свою власть. Окончательно стряхнув их, Лука цепляется за полупрозрачную руку изо всех сил и перебирает ногами, помогая вытягивать себя из водной толщи.

Когда солнечный свет становится всё ближе и ярче Лука, не сдержавшись, опускает взгляд вниз. Туда, где остался незнакомый безглазый мертвец, что хотел забрать его с собой. И вздрагивает. Там, под ногами, словно плантация водорослей, стоят, задрав иссохшие головы, родственники того, первого. Их полупрозрачные лица смотрят укоризненно, словно Лука сделал что-то неправильно, словно должен был остаться и его желание выжить их оскорбляет.

Хватка на запястье становится сильнее и Лука поднимает взгляд в попытке рассмотреть единственного, кто решил ему помочь в этом непонятном месте.

– Ещё не время, – уверенно произносит смутно знакомый голос, но Лука никак не может вспомнить, кому именно он принадлежит. Это знание крутится в голове, но каждый раз ускользает, словно не хочет быть пойманным.

Лука уже открывает рот, чтобы спросить, но не успевает. Новый рывок выталкивает его на поверхность.

Лука хватает ртом воздух и просыпается. Одеяло, в котором он запутался во сне, давит, не давая нормально пошевелиться. Лука дёргается, силясь выпутаться, и шумно скатывается с постели на пол. Тело неприятно ломит, но это определённо не из-за падения.

Он замирает, привалившись боком к дивану, хрипло втягивая воздух и больше не пытаясь выбраться из кокона, в который превратилось одеяло. Лука совершенно не помнит, как уснул. Так же как не помнит, как перебрался обратно в комнату с кухни, куда ушёл после странного инцидента. Видимо отчим перенёс, хотя Лука далеко уже не маленький. И укрыл, так надежно спеленавшим сейчас одеялом, наверняка, тоже он.

«Привидится же…»

Лука вспоминает, что читал накануне и хмыкает. После мифологии странно, что какой-нибудь гремлин не приснился или, скорее, домовой. Ведь именно о последнем Лука читал перед сном.

«Русалки?» – всё-таки принимаясь выпутываться из одеяла, прикидывает Лука. Хотя видовая принадлежность тех утопленников из сна его, признаться честно, мало волнует. Гораздо больше заинтересовал голос спасителя. Такой знакомый, что ответ, кажется, вертится где-то совсем рядом. Протяни руку и дотронешься. Только он, как и рыбки во сне, ускользает.

* * *

У Луки так и не получается вспомнить кому же принадлежит голос из сна. Ни тогда, когда он обшаривает комнату в поисках мобильника, ни когда переступает порог, выходя в коридор и словно бы попадая в другой мир.

Здесь сумрачно и тихо. Тусклый свет просачивается со стороны кухни, рассеивая сгустившуюся в коридоре тьму, и нет ни единого намёка на то, что в квартире ещё кто-то есть.

Поёжившись от неприятного холода, Лука оглядывается на соседнюю комнату, но из-за двери не доносится ни единого звука.

И можно предположить, что отчим просто всё ещё спит, но у выхода нет его обуви.

«Вернулся, но снова вызвали?» – самое разумное предположение, но часы на кухне показывают всего лишь шесть утра. Можно пойти, лечь и ещё заснуть. Сделать вид, что и не просыпался. Не думать о том, как он мог попасть с кухни в комнату.

«Сам дошёл».

В носу неприятно щекочет и Лука оглушительно чихает, на мгновение забывая о повисшем в воздухе вопросе. Потом, правда, всё это возвращается. И голос в пустой комнате, и холодное прикосновение к лицу, и непонятное перемещение.

– Я слишком крупный предмер, чтобы меня мог перенести полтергейст. Даже если предположить, что он существует, – выходит непривычно сипло, а горло тут же начинает саднить, так что глотать больно. И стоит, наверное, помолчать, но не хочется слушать тишину. Слишком уж неприятной она сейчас кажется. Нет даже посторонних звуков со стороны соседей, вроде разговоров или бормотания телевизора, ещё слишком рано. За окном едва пробивается рассвет, а солнце даже и не думает пока показываться из-за крыши соседнего дома.

Телефон находится сразу, стоит только опустить взгляд на стол, рядом с тем местом, где Лука сидел ночью. Тот висит на самом краешке, глядя экраном вниз. Того и гляди свалится, разлетевшись на части от встречи с полом.

Позади что-то громко шуршит, отчего Лука резко оборачивается, едва успев подхватить мобильник. Вот только в коридоре никого нет.

«Соседи проснулись?»

– Тих?

Кот не отзывается, но вскоре появляется из-за угла. Плетётся, высоко задрав пушистый хвост, словно делает одолжение. Однако до кухни так и не доходит. Замирает почти на пороге, оборачиваясь на звук открываемой двери.

* * *

Фраза: «Ты уже встал? Или ещё не ложился?» не выбивает из колеи лишь потому, что Лука и так уже начал сомневаться в причастности отчима к его перемещению. Тот, похоже, так со вчерашнего дня и не возвращался.

Лука вспоминает подозрительный прищур и недовольно поджатые губы, прежде чем с тех срывается: «Что-то мне не нравится румянец на твоих щеках. Температуру мерил?»

А потом градусник предательски показывает тридцать восемь с лишним. Зато сразу становятся понятны и ломота в теле, и першение в горле. Как и странный холод, что преследует его едва ли не с пробуждения.

Поморщившись, Лука осторожно, так чтобы не спугнуть разлегшегося на его спине кота, подтягивает одеяло. Внутри бок обок с неприятным раздражением от теряемого впустую времени соседствует тихое беспокойство. Отчего-то не верится в собственный лунатизм. И самое логичное объяснение неприятно скрипит, как несмазанные петли двери.

Вот только другие варианты тоже не подходят. И нет никого, к кому можно было бы обратиться с этим разговором. Обсудить не только происходящее, но и того носатого из спортзала.

Лука на мгновение представляет, как подходит с чем-то подобным к кому-то из своих и морщится. Даже отчим, что ушёл отсыпаться, ничем не поможет.

«На базе ещё меньше меня о мистическом знают…»

Он снова лезет в интернет, решив положиться в этом вопросе на него, как на единственный доступный источник информации.

Вот только на запрос: «Сколько могут поднять полтергейсты?» поисковик выдаёт общую статью в википедии, отсылки к какому-то старому сериалу, да играм.

Домовые, если верить всё тому же интернету, тоже лишь буянят, передвигая и роняя вещи, но хозяев на руках не носят.

Лука невольно представляет, как маленький человечек тащит на себе взрослого высокого парня и качает головой, морщась от абсурдности возникшей картинки. Голова тут же начинает неприятно кружиться, даже попытка зажмуриться не помогает.

– Фигня какая-то, – уткнувшись лбом в прохладную подушку, ворчит он. А потом снова лезет в поисковик, на этот раз с запросом про человека-невидимку. Правда и в этот раз ничего толкового не находит кроме ссылок на фильмы и книгу.

«Ну и ладно».

Думать о том, что в квартире, за время их отсутствия, поселился невидимый посторонний человек, не хочется. Хотя его было бы гораздо легче выдворить, чем что-то сверхъестественное.

– Не пори чушь. На полках пыль, спальных мест мало. Продукты не пропадают. Откуда тут взяться посторонним людям? – чтобы разбить установившуюся тишину, вслух замечает Лука.

«Тут скорее уж потусторонние. Прикосновение-то было прохладным».

– Может всё-таки домовой?

По бедру прилетает вполне ощутимый шлепок. Лука вздрагивает, едва не скидывая кота, и только затем понимает, что это именно он и сделал. Ровно в тот момент, когда под недовольное мяу с другой стороны прилетает точно такое же прикосновение. Кот просто мотает хвостом, да так сильно, что это чувствуется и через одеяло.

– Всё-всё, не двигаюсь. Сплю я, – капитулирует Лука, отложив телефон на пол и осторожно укладываясь на подушку.

«Огонь, холод, непонятные существа… Кто следующий? Бэтмен? Супермен?»

Глава 6

На кухне тихо гремит посуда. Видимо у матери сегодня есть немного времени в запасе.

Макар прислушивается к звукам, прекрасно понимая, что пора бы вставать, но при этом даже глаз не открывает.

Но вот на верхнем ярусе кровати начинает шевелиться старший брат. Возится, переворачиваясь с боку на бок, но, кажется, даже и не думая просыпаться. Сова та ещё…

С тихим вздохом Макар всё-таки разлепляет глаза. Смаргивает сонную пелену, заставляя себя окончательно проснуться.

За окном, через полупрозрачную кисею занавесок, видно только клочок пасмурного неба, но ему и этого достаточно. Хотя точное время не помешало бы узнать. Вдруг он не прав и это отца провожают на работу, а не по их души. И тогда можно попробовать снова заснуть.

Костя на втором этаже вновь ворочается, но, судя по тому что не выглядывает, свесившись головой вниз, так и не просыпается. Наоборот затихает, видимо найдя более удобную позу.

Проглотив смешок, Макар сам перевешивается через край, запуская руку под кровать в поисках оставленного ночью телефона, а найдя, понимает, что засыпать бессмысленно. Слишком мало времени осталось.

– Кость? – выбравшись из-под одеяла и подтянув пижамные штаны, Макар забирается на лесенку, чтобы заглянуть к брату. Тот так и спит, зарывшись по самые уши в одеяло и уткнувшись носом в подушку. Только морщится, когда Макар дёргает его за кончик выставленного уха, и снова возится. – Вставай, – советует Макар, тревожа брата уже за нащупанное через одеяло плечо.

– Отстань.

Утром Костю добудиться тот ещё квест. Как и загнать в постель вечером…

– Школа скоро.

Костя всё-таки приоткрывает глаз и несколько мгновений смотрит, прежде чем снова притвориться спящим.

– А ещё раньше завтрак, – Макар больше не лезет. Спрыгивает на пол, принимаясь заправлять постель. В отличие от брата, он всегда это делает, не желая доставлять матери лишних проблем. Да и должен хоть один из них быть достаточно взрослым.

Шаги за дверью раздаются как раз в тот момент, когда Макар заканчивает.

– Завтрак!

Дверь открывается после первого же стука, и Макар оборачивается, слыша, как Костя сверху начинает возиться активней.

– Доброе утро.

– Доброе утро, Макар.

Собранная, серьёзная. Русые волосы в тугом пучке, вместо подходящих погоде брюк – юбка-карандаш и белая блузка. Только и осталось нацепить туфли, да куртку накинуть.

«Видимо, на работе что-то важное предстоит. Или мероприятие какое…»

– Завтрак стынет, школа ждёт. Отец будет вовремя, я поздно. Дела.

– Иду, уже… – последнее, судя по звуку, тонет в страшном зевке, но Макар не смотрит. Проскальзывает мимо матери, спеша на кухню. Да так разгоняется, что задевает предплечьем косяк кухонной двери, оставляя на коже красноватый след. Растирает его, тихо шипя под нос, и только после этого занимает своё привычное место за столом.

Костик появляется в кухне спустя ещё несколько минут: помятый, сонный, с растрёпанными, торчащими в разные стороны волосами и полузакрытыми глазами. Комментарий про зомби Макар проглатывает вместе с ложкой каши. Брат всё равно сейчас его не поймёт или проигнорирует.

* * *

У раздевалок Костя не тормозит, пролетает дальше, не озаботившись сменной обувью и надеясь на то, что в очередной пронесёт. Оставляет позади Макара, который предпочитает не надеяться на «авось», а ещё радуется, что у них разные классы. Иначе пришлось бы ловить упрямца и требовать хоть куртку снять.

Правда собственная неторопливость выходит боком. Времени остаётся настолько мало, что до класса приходится едва ли не лететь, перепрыгивая сразу через несколько ступенек на лестнице.

На первое у них сегодня ненавидящий опоздания учитель, так что Макар торопится. Едва не падает, поскользнувшись на одной из ступенек, но вовремя выравнивается, оставляя возможное падение в прошлом. Ему урока физры перед выходными хватило с лихвой.

«Если бы не брат…»

Макар передёргивает плечами, прогоняя пробежавший по позвоночнику холодок, и влетает в класс, второй раз за день встретившись плечом с косяком.

Учителя, правда, на месте до сих пор нет, так что можно перевести дух и спокойно добраться до родной парты. Где уже сидит, довольно скалясь, одноклассник.

Крашеная в белый чёлка ярким пятном выделяется на фоне собранных в куцый хвостик русых волос. С такой причёской невозможно перепутать Крюкова ни с кем другим. Расслабленно-пренебрежительная поза и улыбка во все тридцать два, или сколько их у него там, говорят о том, что именно Макара выбрали сегодня целью.

Взгляд невольно скользит дальше. Ещё на прошлой неделе Крюков с удовольствием донимал новенького, однако место рядом с Серовой оказывается пустым.

– Чего тебе? – выходит несколько грубее, чем хотелось бы.

Макар вообще не любитель конфликтов и если их можно избежать, то почему бы и нет? Тем более что одноклассники, как и раньше, к нему по большей части не подходят. Даже из знакомых. Макар подозревает, что из-за брата и его местами пугающего вида. Хотя, на его взгляд Костя скорее похож на большую добродушную собаку, чем на кого-то, кто может вызвать страх.

– Да вот, смотрю место пустое, дай думаю займу.

– Ну и сиди.

Разговор в данном случае бессмысленная трата времени, учитель может появиться с минуты на минуту, поэтому Макар лишь пожимает плечами и принимается раскладываться, краем глаза замечая недовольный взгляд видимо уже бывшего соседа по парте с галерке.

«Пустое место? Ну-ну».

– Уроки сделал?

«Вот вам и истинная причина».

– У тебя два выходных было, – напоминает Макар, запихивая рюкзак на положенное ему место.

Крюков даже отозваться не успевает, как дверь в кабинет снова открывается, являя всем любопытным классную, бодро процокавшую каблуками, словно копытцами, по полу.

– Поздравляю, урока не будет.

Шум поднимается куда как сильнее, чем был в отсутствие учителя. Кто-то даже ногами умудряется топнуть, на что Макар лишь качает головой, тогда как рядом довольно фыркают.

– Зато вместо него, вы идёте колоться.

Макар хмурится, пытаясь вспомнить, но ничего не выходит.

Бумаги для подписи им дали в первый же день, а вот о дате вакцинации вроде бы ничего не говорили.

– Вот прям так сразу, Маргарита Семёновна?! – перекрывая шум, поддевает Крюков. Кто-то ржёт с задних рядов. Только вот классная за прошедшие годы то ли привыкла к такому поведению, то ли вообще разучилась реагировать на подобные мелочи. Стоит, как стояла, прислонившись бедром к столу и сложив руки на груди. Худая, высокая, строгая, когда нужно, несмотря на причёску романтичной девушки, дама.

– Прямо сразу, Крюков. И тебя я пошлю первым, не сомневайся.

– Да ладно вам, – растягивая гласные, продолжает паясничать тот. Не знай его, можно было бы предположить, что нарывается.

– Так, – каблуки ещё несколько раз цокают по паркету, когда Маргарита Семёновна отступает, отодвигая стул и садясь. – Те, кого назову, выходят к доске, а потом тихо и спокойно идут в медпункт. Поняли меня?

Нестройный хор голосов выражает согласие. Макар на это только кивает, засунув ручку в учебник и откинувшись на спинку стула. Радуется тихо, что по списку далеко стоит от вынужденного соседа иначе тихо и спокойно бы вряд ли вышло. Слишком уж довольная улыбка у того на лице.

Маргарита Семёновна видимо тоже замечает, потому как продолжает говорить, и почему-то Макару кажется, что смотрит она при этом именно на его соседа. Что, впрочем, довольно быстро подтверждается хмурым:

– Узнаю, что шалопутничали – поставлю сразу пару двоек. По русскому. Исправлять будете, как хотите. Понял меня, Крюков?

– Да чего сразу я-то?!

– Итак, приступим…

– Маргарита Семёновна, кажется, дядя забыл написать отказ. Можно мне не делать? – вклинивается девчачий голос, не давая классной назвать хоть одну фамилию.

Макар непроизвольно оборачивается на голос, тем более что звучит он довольно близко. В первый момент, кажется, что руку протяни и коснёшься его владелицы. Вот только это обманчивое ощущение. Алиса Серова стоит, вытянувшись в струнку. Смотрит на Маргариту Семёновну не отрываясь, словно хочет её загипнотизировать. Макар хмыкает, забавляясь собственному предположению, но отворачиваться не спешит.

– Нет письменного отказа, значит годно прошлое разрешение. Тем более что твой дядя ничего не говорил об этом.

Алиса хмурится, кусая губу, но упрямо молчит и не садится.

– Сядь, пожалуйста, – классная шуршит, листая журнал, и на Алису больше не обращает никакого внимания. – Итак, приступим…

Возмущенно скрипит стул, принимая на себя вес недовольной Серовой, а потом всё затихает и становится слышен только голос Маргариты Семёновны вызывающей первую тройку подопытных.

* * *

– Перов, Серова, Титова, – называет Маргарина Семёновна новую порцию на заклание, стоит только предпоследней группе вернуться в класс. – На выход.

Она кивает в сторону оставшейся открытой двери и Макар тут же поднимается. Однако уйти далеко не успевает, вздрагивает от резкого хлопка, как оказалось, закрывшегося учебника. Алиса, похоже, так и не простила учительнице необходимость предстоящей прививки и то, что её проигнорировали, тоже радости не добавило.

– Серова.

Макар переводит взгляд с поднявшей взгляд от журнала Маргариты Семёновны на неторопливо поправляющую юбку Алису.

– От громкости твоего возмущения у меня на руках бумаги с отказом твоего дяди не появится, так что успокойся и перестань бояться прививки. Она каждый год случается.

Макар видит, как лёгкий румянец окрашивает щёки одноклассницы и отворачивается. Ему не особо интересно чего там больше: смущения, стыда или злости. Да и взглядов чужих вокруг и без него достаточно, ни к чему ещё один.

Девчонок, спешно сбежавших по лестнице, он более-менее нагоняет только в ведущем к медкабинету коридоре, да и то лишь потому, что Полина притормаживает, пропуская Алису вперёд, и зачем-то ждёт. А потом тайна становится явью, стоит лишь Титовой придвинуться к нему чуть ближе, чтобы шёпотом поинтересоваться:

– Чего это она? Действительно, что ли прививок боится?

Макар лишь пожимает плечами. Кто знает, что там у Серовой случилось. Может бумагу потеряла, может действительно боится уколов, а может вообще какие-то третьи, совсем левые проблемы. Он не особо с одноклассниками общается и лезет. Не так много знакомых лиц осталось с прошлого года, хотя и собирали из всей параллели, когда делали класс профильным. Теперь получается, что все разбрелись по кучкам, кто кого знал и с кем общался, а кто не хочет, получает роль одиночки. Против последнего, Макар, впрочем, ничего не имеет. Ему вполне хватает и брата с его другом, чтобы жизнь скучной не казалась.

Титова снова придвигается, видимо хочет задать ещё один вопрос или просто что-то сказать, но не успевает. Убежавшая далеко вперёд Серова оборачивается, сложив руки на груди, и недовольно щурится, поджидая их. А дождавшись, выпаливает, видимо услышав все предназначавшиеся лишь Макару шёпотки:

– Потому что мне от этой прививки ни холодно, ни жарко. Лучше бы на кого другого ресурсы потратили, я всё равно не заболею. Я никогда не болею.

Макар смотрит на одноклассницу с новым интересом, но вслух так ничего и не произносит. Любопытная Титова вылезает вперёд:

– Правда, никогда не болеешь? А как же прошлой зимой? Ты на больничном была! Или прогуливала? – обличительно тыкает Полина коротким, покрытым ядовито-розовым лаком, ноготком в сторону Алисы, отчего та недовольно морщится.

– Была… На гвоздь по дурости встала, ногу пропорола. Сидела забинтованная, как немощь.

– А…

– Я. Не. Болею. Гриппом. Никогда, – раздельно и чётко произносит Алиса, не давая Полине договорить, а затем разворачивается, хлеща волосами по воздуху, как недовольная кошка хвостом.

– Так и скажи, что боишься уколов, – поддевает её Титова с ехидной улыбочкой и Макар слышит недовольное сопение проигравшей Алисы. Что-то доказывать Полине Титовой бессмысленно. Всё равно останется при своём мнении.

В медпункте пахнет антисептиком и почему-то горечью, а ещё слишком ярко, особенно после полутёмного коридора, светят люминесцентные лампы. Макар морщится и вздрагивает, когда сбоку раздаётся громкий чих. А обернувшись, сталкиваясь взглядом с прикрывшей ладонями нос Алисой. Ей, похоже, этот запах ещё больше не по душе.

– Ещё немного и обратно в класс, – замечает Полина, отвлекая Макара от отвернувшейся к окну Алисы. То ли приободрить себя пытается, то ли реально сетует, что придётся возвращаться за парту, а не болтаться в стерильном и неприятно пахнущем кабинете.

В этой части медпункта, помимо них и медсестры, у входа толпятся ещё двое. Стоят у самой двери, поглядывают искоса на Ирину Сергеевну, засевшую за столом, и ждут. Та уже пыталась их выгнать обратно в класс, но в итоге так и махнула рукой.

– Всё равно урока не будет, так какая разница? – высоким голосом замечает Полина и тут же замолкает, с явным любопытством заглядывает во вторую часть кабинета, где и проходит вся процедура. Похоже, именно ради этого Титова и заняла стратегически важное место на краю кушетки.

Ирина Сергеевна оборачивается, на мгновение отвлекаясь от своего журнала, и поджимает губы. Видимо не сильно-то ей нравится всё происходящее здесь. И в особенности сторонний специалист на вверенной территории.

– Серова, проходи, – кивает Ирина Сергеевна в сторону дверного проёма за спиной, как только оттуда появляется бледный и какой-то взъерошенный Палкин. – Перов, приготовься.

– А почему не наоборот, Ирина Сергеевна? – тут же отвлекается Полина, оборачиваясь. – По списку он.

– Он джентльмен и думаю, пропустит даму вперёд. И тебя тоже, если хочешь, Полина.

Глядя на активно прикрывающую нос натянутым на ладонь рукавом Алису, Макар подозревает, что вопрос тут отнюдь не в джентльменстве. Серову скорее пожалели. Однако озвучивать свою мысль вслух он не собирается. Алиса может ещё упрямо отказаться идти и тогда непонятно чем это кончится.

– Нет-нет, спасибо, – Титову ни запах, ни сама по себе обстановка видимо особо не напрягают. Всё затмевает природное любопытство.

Стоит только всем ожидающим выйти, а двери за их спинами закрыться, как сразу становится просторней и как-то светлее. Хотя с бледно-голубыми стенами, казалось бы, куда уж больше.

– Тогда ты, Перов, готовься, – Ирина Сергеевна улыбается, едва заметно подмигивая. – Не оценила Титова твоего возможного джентльменства.

– Ирина Сергеевна, а может всё-таки?.. – начинает нерешительно мнущаяся на пороге Алиса, но медсестра как-то устало вздыхает:

– У тебя нет отказа, Алис, а ты прекрасно знаешь, что это значит, – улыбается, ободряюще касаясь руки. – Всё будет хорошо. В прошлом году же делали и ничего не случилось, не бойся.

– Кто следующий?

Голос, что доносится до них, явно женский, но хриплый и немного грубый.

– Иди, не бойся.

Алиса кивает и, поджав губы, скрывается в процедурном. Макар только и успевает заметить, как она сильнее сжимает кулаки, прежде чем преступить порог. Внутренне радуется, что брат в другом классе и будет колоться без него, а то он тот ещё антифанат иголок.

Когда приходит его очередь, Макар не медлит: отстреляться поскорее, и свободен. Не то чтобы он торопится в класс, к занявшему место соседа Крюкову с его попытками поддеть, просто находиться дольше необходимого в медкабинете что-то не прельщает. Поэтому он спокойно переступает порог, меняясь местами с устремившейся к выходу Алисой.

В процедурной части запах антисептика ещё ярче, а неприятная горечь оседает на языке и проходит в горло, так что даже сглатывать не хочется.

– Левое плечо, – требует незнакомая медсестра и Макар обречённо вытаскивает руку из рукава, оголяя нужный участок. Кожа тут же покрывается мурашками от холода, просачивающегося через щель в приоткрытом окне.

От коренастой медсестры, одетой в привычный белый халат и с медицинским колпаком на голове, пахнет табаком. Так пахнет от некоторых одноклассников после длинных перемен. Но этот запах не настолько горький, как тот, что обволакивает сейчас всю носоглотку.

– Садись, – она указывает на кушетку у голого, ничем не прикрытого окна. – Смелый?

Макар выполняет требование, не вполне понимая, почему именно с ним она решила поговорить, хотя с остальными до этого, кажется, молчала.

Он непроизвольно пожимает плечами в ответ, тут же получая недовольное:

– Не дёргайся. – Хотя та ещё даже шприц в руки не взяла.

Макар украдкой оборачивается, не найдя ничего интересного на белом, как и стена, шкафчике с лекарствами напротив, и растерянно моргает.

– Что? – поймав его взгляд, уточняет медсестра и, не дожидаясь ответа, протирает ватой кожу на предплечье. Тут же к основным запахам примешивается ещё и спиртовой, отчего Макара начинает подташнивать.

– Обычно она прозрачная, – всё же отзывается он, и медсестра на мгновение замирает. Смотрит на желтоватую жидкость в шприце, словно только сейчас заметила, а потом пожимает плечами и снимает колпачок.

– Всякое бывает, – равнодушно отзывается она, наклоняясь и втыкая иглу в предплечье. За тем, как в него уходит жидкость Макар не следит, отворачиваясь к дверному проёму в котором маячит любопытное лицо Титовой.

Глава 7

Она вязнет в снегу, несмотря на то, что бежит по созданному отцом коридору. Перебирает маленькими лапками в попытке догнать маячащий впереди пушистый рыжий хвост. А за спиной слышится собачий лай, одновременно злой и предвкушающий. Алисе даже кажется – торжествующий. И он становится всё громче.

Лапки разъезжаются и Алиса падает, неприятно утыкаясь острой мордочкой в снег. Сердце гулко стукается о рёбра, но испугаться по-настоящему она не успевает. Слишком быстро оказывается в подвешенном состоянии. Бегущая следом мать прихватывает её зубами, поднимая в воздух, и вот они уже несутся вперёд. Белые сугробы мелькают по сторонам, а хвост отца наконец-то становится всё ближе. Алиса чихает от попавшего в нос растаявшего снега и замирает, прислушиваясь.

Тёплое сопение над ухом успокаивает и отвлекает, но собачий лай за спиной так и не затихает. Родители мчатся вперёд и Алиса верит – всё у них получится. И собаки, пущенные по их следу, останутся позади очень скоро. Да так, что перестанет быть слышным этот пугающий до дрожи лай.

Сугробы кончаются, давая возможность для манёвра. Алиса перебирает лапками в воздухе, требуя освободить её от захвата. Она сможет, у неё получится бежать быстрее.

«Ну, мама!» – придушенно тявкает Алиса и на мгновение глохнет от грохота, а потом с тихим писком летит навстречу прикрытой снегом земле…

Алиса просыпается рывком, словно в реальности упала, больно ударившись при приземлении. Дышит ртом, боясь утонуть в нахлынувших после сна воспоминаниях, и быстро-быстро моргает.

Этот чёртов сон снится ей каждый год, но обычно приходит зимой, когда землю уже плотно покрывает снег.

Алиса накрывает голову подушкой и сильно, до боли в глазах, зажмуривается.

Прошло столько лет, а она так и не может понять, почему их убили, а её, маленького, глупого лисёнка, пощадили и просто ради забавы не натравили собак. Правда, того что было после, Алиса не помнит. Слишком сильно ударилась о землю, а когда пришла в себя, то была уже в доме. Лежала на тёплой и мягкой подушке, а нос щекотал запах каких-то трав.

Слуха касается щелчок замка и Алиса приподнимается на локтях, убирая подушку в сторону. Оборачивается, садясь на постели и подгребая под себя одеяло, когда шаги слышатся совсем рядом, а в другой части разделённой шкафом комнаты вспыхивает верхний свет.

– Проснулась? – заглядывает в проём тот, кто не только спас её много лет назад, но и продолжает до сих пор заботиться.

– С добрым утром, – чуть хрипло отзывается Алиса, пятернёй зачёсывая растрёпанные после сна волосы назад. В теплом свете лампы за спиной волосы дяди отливают золотом. И Алиса прекрасно знает, что такой эффект даёт обильная седина, выбелившая некогда чёрные волосы.

– У тебя ночью температура поднималась, так что решил не будить, – продолжает он, снова исчезая из зоны видимости. – Не знаю с чем это связано, но перекинься, пожалуйста, на всякий случай. А я пока завтрак приготовлю.

Не отозвавшись, Алиса вслушивается в удаляющиеся шаги и откидывает одеяло лишь после того, как на кухне открывается холодильник и что-то гремит.

«Перекинься» – такое простое и понятное слово.

Сев и опершись ладонями о постель, Алиса сосредотачивается, готовясь испытать не совсем приятные ощущения, однако ничего не происходит. Не изменяет восприятие, не накатывают лёгкая боль и зуд…

Алиса хмурится и, закусив губу, прикрывает глаза. Представляет, как постепенно меняется тело. Мать когда-то учила именно с этого начинать, если что-то не выходит. Но всё тщетно. Внутри медленно, но верно поднимается паника, сжимая свои холодные незримые щупальца. Алиса сглатывает вставший в горле комок и расслабляет руки, позволяя себе упасть на постель. Зажмуривается, подтягивая ноги к груди и обнимая колени, да так и лежит до тех пор, пока дядя не возвращается.

Она слышит, как он проходится костяшками пальцев по боковине шкафа, прежде чем заглянуть, но даже не оборачивается. Так и лежит спиной к выходу, тщетно пытаясь перестроить хотя бы уши или пальцы. Хоть что-то… Но у неё ничего не получается.

– Алииис? Что-то случилось?

– Нет, – отзывается хриплым шёпотом, так и не поднимая головы. Сейчас она снова кажется себе тем маленьким, слабым и беззащитным ребёнком, которым когда-то была.

Чуть прогибается, принимая на себя вес ещё одного тела, матрас, когда дядя садится рядом.

– Алиса?

Лёгшая на плечо ладонь кажется неимоверно горячей, Алиса ещё успевает подумать, что он, вероятно, что-то делал в горячей воде, прежде чем её прорывает:

– Я не могу перекинуться, дядь Вась, – шепчет она и едва слышно всхлипывает.

* * *

Тихо щёлкнув, перестаёт бурлить вскипевший электрический чайник. Алиса сидит на стуле у кухонного подоконника, обнимая колено и положив на него подбородок. Рассеянно смотрит, как дядя не спеша заваривает чай и ставит на стол две кружки. Отвлекается только, когда он подходит почти вплотную и приседает на корточки.

– Давай по порядку, – просит он, заглядывая в лицо. – Когда это началось?

Алиса пожимает плечами. Слёз больше нет, страха тоже. Только глубоко внутри что-то неприятно царапает.

– Я почти неделю не перекидывалась полностью, – разлепляя спёкшиеся губы, наконец, отзывается она. – Школа, плаванье… Я как-то не задумывалась.

– Было что-то… – он отчего-то сбивается. Поднимается на ноги, потирая колено, и отходит, хромая едва заметно. Алиса хмурится, но ничего не говорит. Только делает зарубку на память: напомнить о лечении. – Что-то незнакомое, непонятное после последнего раза?

– Прививка, на которую ты забыл написать отказ.

– Ты не первый раз её делаешь, Алис, – замечает он, придвигая к себе кружку с чаем и отпивая. – В прошлый раз всё было нормально.

– Я расту, меняюсь… Дядь, не люблю я эти прививки. Понятно, что в какой-то момент мой организм их просто оттолкнёт или вступит в реакцию.

Алиса трёт переносицу согнутым пальцем и тоже тянется к кружке. Голова неприятно гудит и боль медленно, но верно перетекает со лба на макушку и виски.

– Да ещё какая-то левая медсестра делала, – ворчит она, отпивая из кружки. Жмурится, вдыхая любимый запах яблок, которыми тянет от чая. Признаётся тихо: – Неприятная. Табаком от неё пахло так, что меня чуть не стошнило. Даже игнорировать всю эту мешанину запахов не получалось.

На некоторое время в кухне устанавливается тишина. Алиса слушает, как за чуть приоткрытым окном шуршит листвой ветер и всё увереннее накрапывает дождик. Перекатывает воспоминания, словно шарики в пальцах, и неприятные мысли всё сильнее тревожат.

– А что если это вовсе и не медсестра была? Дядь, может они узнали обо мне и поэтому пришли? За мной. Как за папой с мамой…

– Алис…

В звуке собственного имени ей чудится неодобрение: неприятное, острое и вместе с тем тяжёлое. Она вскидывается, готовая отвечать, но дядя не даёт ей и шанса, сам продолжая говорить:

– Ты же сама знаешь, что они действуют грубее. Тебя бы просто загнали при удобном случае и всё.

От не сказанного, но так и повисшего в воздухе: «И меня с тобой заодно» неприятно царапает внутри.

– Но чемоданчик я сейчас принесу. Возьмём у тебя кровь и сравним с прошлым анализом. На всякий случай…

* * *

Высокая трава громко шуршит, заглушая все остальные звуки и перекрывая обзор. Алиса какое-то время стоит, рассматривая живую стену перед собой, а потом резко срывается на бег. Ей кажется, что время истекает. Будто кто-то невидимый запустил таймер и он вот-вот отсчитает последние секунды.

На песчаную отмель Алиса вылетает внезапно. Ещё мгновение назад казалось, что трава никогда не кончится. Что она так и будет щекотать кончик чувствительного носа, а потом неожиданно расступилась, заставляя встать лапами вместо твёрдой земли на влажный серый песок.

Река впереди тоже серая. И даже с такого расстояния от неё тянет холодом и сыростью. Алиса переступает с лапы на лапу и ведёт острой мордой в сторону, принюхиваясь. А потом замирает, завороженная странным мерцанием.

Всего в нескольких метрах впереди, почти у самой кромки воды, в воздухе, слабо пульсируя, горят несколько маленьких искорок. Алиса делает шаг вперёд и снова замирает, всматривается в эти огоньки, будто видит в них что-то знакомое. Облизнув острую морду языком, подходит ещё ближе. Так, что можно рассмотреть не только их самих, но и тонкие, словно леска, полупрозрачные нити. Они переплетаются сложным клубком, связывая между собой все огоньки. Мерцают, будто на свету.

Алиса мнётся, хотя что-то внутри зудит, зовёт подойти ближе.

Налетевший ветер ерошит шерсть на боку и дует в ухо, так что она чуть поворачивает голову. Правда смотреть не перестаёт.

Яркость огоньков колеблется. Но, приходит внезапное понимание, виной тому не ветер. Они перемигиваются, словно приветствуют кого-то, и Алиса с удивлением обнаруживает ещё одну нить, что раньше не замечала.

Тусклая, едва различимая рыжая ниточка тянется от самой Алисы к разноцветно переливающемуся клубку. Идти вперёд страшно. Она нервно оглядывается, словно за спиной спасение, но там всё та же бесцветная, высокая трава. А здесь, впереди…

Алиса ещё раз переступает лапами по песку, прежде чем всё-таки сдвинуться с места и шагнуть вперёд. Туда, откуда внезапно веет теплом и возникает твёрдая уверенность, что там ждут только её одну.

Глубоко вздохнув, Алиса переворачивается на бок, обнимая край одеяла. Хмурая морщинка между бровей разглаживается, а на губах появляется едва заметная улыбка, словно во сне она нашла то, чего когда-то лишилась.

Глава 8

Луке кажется, что он плывет, медленно покачивается на волнах в такт биению собственного сердца, а по телу разливается такая слабость, будто и не спал вовсе. Шевелиться совершенно не хочется, поэтому он так и продолжает лежать, ощущая под щекой подушку, а вокруг свернутое надежным коконом одеяло – то, что надо, когда температура зашкаливает.

«И никаких тебе чужих потенциалов, размытых контуров, странных существ и…» – Лука обрывает сам себя на подлёте. Хмурится недовольно. Он словно вернулся в прошлое, в тот момент, когда что-то невидимое закрыло ему глаза, будто имело физическую оболочку, и заблокировало способности. Что-то, что не пожелало показываться… И Луке кажется, что оно обитает именно в этой комнате.

От пробежавшего по спине холодка становится противно. Лука видел, как, не причиняя никакого вреда, танцевал на беззащитной ладони огненный цветок, как от одного прикосновения охлаждалась газировка в жаркий день. Осваивал свои скудные умения, стрелял из боевого оружия, но испугался какого-то бестелесного голоса.

«Мне что, двенадцать?!»

Ощущение чужого присутствия появляется неожиданно, словно кто-то неслышно переступил порог, и комната больше не кажется пустой.

Сердце тяжело ухает о рёбра, то ли соглашаясь, то ли требуя перестать фантазировать и накручивать себя.

Всё-таки открыв глаза, Лука приподнимается на локте, чтобы осмотреться. Однако зрение не помогает. Нет ничего необычного в укрытой сумраком комнате. И никого. А дверь оказывается закрыта.

Только вот ощущение присутствия никуда не уходит. Оседает лёгким зудом на макушке, прежде чем стечь колючей щекоткой вниз по позвоночнику.

Снова хочется переключить зрение, осмотреть комнату с помощью способности, найти того, кто не позволил сделал этого ранее. Однако Лука помнит, что было в прошлый раз. Хочет ли он повторения?

Стоит только решиться, как кто-то, словно читая его мысли, сбивает на подлёте знакомым голосом:

– Не надо.

Только комната по-прежнему остается пустой.

– Кто ты?

Однако ответа так и нет. Вновь наступившая тишина обволакивает, почти заставляя подумать о том, что ему всё это только кажется. Высокая температура может играть и не такие штуки. Лука помнит, как чувствовал себя в предыдущий раз, когда у него настолько поднималась температура. Правда, это было очень давно…

Лука рассеянно трёт переносицу пальцами, поправив сбитое одеяло и снова оглядываясь.

Бояться пустоты и порождений высокой температуры как-то глупо и неправильно. Страшиться стоит живых людей, как любил говорить один из наставников. Только вот в горле всё равно пересохло так, будто Лука не пил как минимум полдня.

– Если захочешь поговорить нормально, я к твоим услугам, – чувствуя себя донельзя глупо, тихо, но твёрдо оповещает он. Правда ответа так и не получает.

* * *

Внезапно обнаружившееся соседство с чем-то, Лука предпочитает именовать его призраком, не вдохновляет. Общаться тот, судя по всему, не хочет, показываться тоже… И эти факты Луку совершенно не устраивают.

Делить квартиру он согласен лишь с тем, кого как минимум знает, а это значит…

Валяясь в постели в ожидании пока температура спадёт, Лука копается в интернете в поисках подходящих вариантов. Вот только внятным оказывается лишь один. Пособие так себе и доверия вызывает мало, однако выбора особо нет. Рассказывать отчиму, чтобы тот доложил, не вариант. Как и делать это самому. Возни много, толку ноль. Из него самого сейчас экзорцист и медиум и то лучше выйдет, чем из тех, кто остался на базе. Иначе их бы хоть чему-то обучили и не пускали всё на самотёк, загоняя в крепкий, качественно построенный полигон.

Невольно вспоминаются друзья, и Лука привычно заглядывает в чат. Однако там не только нет новых сообщений, но и его собственные так и остаются непрочитанными.

«Новые дела, новые жизни…»

Лука решительно откидывает одеяло в сторону. У него тоже есть дело.

– Бумага, ручка и… – заглянув в найденную статью ещё раз, Лука шарит взглядом по столу, выискивая то, что может сойти на роль курсора. – Ага…

Единственным вариантом оказывается пластиковая крышечка от круглой, словно блюдце, точилки.

На двойной тетрадный листок в клеточку торопливо, буква за буквой, ложится алфавит. Лука сверяется с шаблоном на экране мобильника, прежде чем отложить ручку. Пробежав взглядом статью до конца и мысленно отметив выполненные пункты галочками, он чуть насмешливо косится на Тишку, устроившегося на горе из сбитого в угол одеяла.

– Побудешь моим вторым? А то тут говорят одному нельзя такое проводить.

Тишка всегда казался умным, вот и сейчас, поймав жёлтыми глазами отсвет люстры, спускается с одеяла на более устойчивую и ровную поверхность пола.

– Будем считать это согласием, – облизав вновь пересохшие губы, кивает Лука, подхватывая бумагу с «доской», однако даже сдвинуться с места не успевает пойманный чужим тихим голосом:

– Брось гадость, тебе она не нужна.

* * *

От неожиданности Лука вздрагивает, сжимая пальцы в кулак, тем самым сминая «доску» и полностью приводя её в негодность. Хоть перерисовывай.

– Иди под одеяло, пока температура не поднялась, ребёнок.

Тишка оборачивается, садясь на полу ровно и прикрывая пушистым белым хвостом передние лапы. Смотрит, как строгий учитель, прежде чем добавить всё тем же голосом с лёгкими нотками кошачьего мурлыканья, которое Лука замечает только сейчас:

– По возможности отвечу на твои вопррросы, только хватит рррасхаживать босиком по полу, прррошу тебя.

Всё происходящее выглядит настолько ирреально, что Луке невольно кажется, будто он ещё спит. Ведь только во сне коты разговаривают.

«Или у меня пошли глюки из-за температуры».

Лука тут же проверяет, скорее по инерции, чем осознанно забираясь в постель. Вот только лоб под ладонью хоть и чуть влажный из-за испарины, но совершенно не горячий.

А галлюцинация меж тем никуда не уходит. Продолжает смотреть, теперь уже, кажется, одобрительно, и Лука осторожно себя щипает, помня, что во сне боли не чувствуешь.

«Больно…»

– Итак?

Разговаривать с котом, это ещё ладно, а вот получать ответы…

Лука нервно косится на закрытую дверь, надеясь, что отчим там занят своими сугубо личными и требующими внимания делами и не надумает зайти.

– Итак, – словно соглашаясь, повторяет кот, склонив голову чуть на бок. – Что ты хочешь узнать?

У Луки от этого умного, понимающего взгляда по позвоночнику ползёт холодок.

Он перебирал кучи вопросов, пока искал информацию по разговору с духами, подбирал правильную формулировку, чтобы невидимка не увильнул от ответа… А по итогу, первым, что срывается с обветренных, сухих губ становится банальное:

– Кто ты?

Лука ждёт, что кот станет уклоняться, однако получает вполне честный, как минимум на первый взгляд, ответ:

– Домовой.

В голове тут же начинают вертеться надёрганные в интернете факты. Местами они расходятся, где-то переплетаются, но пара моментов встречаются везде. Первое – он дух, а не материальное существо, каким определённо является Тишка. Второе – домовые закреплены за жилищем, и чтобы перевезти духа на новое место жительства, нужно совершить определённый ритуал. А Тишка…

Лука помнит, как тот появился на базе. Пришёл однажды приблудившимся котом, такой пушистый и белоснежный, словно домашний, да так и остался. Порой исчезал куда-то, потом появлялся. Но видели его все. Даже гладить давался, хоть и с явной неохотой на узкой морде. Потом появился в квартире. В первый же день. Хотя Лука точно помнит, что не перевозил его с базы. Решил тогда, что кот в одной из сумок с вещами притаился.

– Врёшь, – припечатывает Лука, уже прикидывая, что за оборотень приблудился и чем это грозит. Хотя и не верит в злое намерение. Слишком много шансов было навредить, но он ещё ни разу ничего плохого не сделал.

– Обижаешшшь!.. – тот недовольно шипит, прижимая уши и опуская голову ближе к полу, по которому уже недовольно метёт хвостом, как заправский кошак.

– Тихон, прекрати его пугать, – звучит строго из пустоты, но Лука уже даже не вздрагивает. Кажется предел удивления на сегодня, а может и вообще, превышен.

– А это у нас пугливый пррризрак, – как ни в чём не бывало, продолжает Тихон, снова садясь ровно. – Пугать – согласен, а как пообщаться, так ты сначала его должен увидеть, а пока не вррремя, видите ли.

Лука теряется. Он и хотел же увидеть, даже пытался, а по итогу ему сбили концентрацию и не позволили.

– Глазами, а не заглядывая на гррраницу между Явью и Навью.

– Чего?

Лука что-то такое припоминает. Встречал, пока копался в славянской мифологии, однако прицельно не запоминал их значение. Что-то с устройством мира…

– Между этим миррром и нижним, – спокойно поясняет Тихон, жмуря яркие глаза. – Оставь, потом разберррёшься. Пррридёт оно.

– Разве домовые бывают материальными? Я думал они духи… – всё-таки озвучивает один из своих доводов Лука. Бросаться ничем не подкреплёнными обвинениями во лжи больше не хочется. Да и немного стыдно. Сколько с ним уже этот кот? Да, молчал, скрывал, но не врал же.

– Ну… Я особенный.

Лука смаргивает, глядя, как на кошачьей морде появляется совершенно не свойственная ему клыкастая ухмылка. Тихон сразу становится похож больше на какого-то чеширского кота. Как в мультике про Алису, которую он когда-то давно смотрел с родителями.

– И да, это я тебя тогда перрренёс в постель с кухни. Нечего с темперрратурой и влажной головой спать сидя у окна.

О том, что именно они с призраком, своими недомолвками и молчанием и вынудили его тогда свалить из комнаты, Лука предпочитает умолчать. Толку-то от этой темы.

– Хорошо, ты домовой, – сдаётся Лука, делая зарубку на память почитать об этих существах побольше. – И именно ты перенёс меня в комнату и укрыл. Уговорил. Но… Может, всё-таки скажешь кто твой стеснительный и абсолютно невидимый друг?

То ли от нервного напряжения, которое Лука, в связи с интересом к новой информации, перестал замечать, то ли из-за вновь начавшейся подниматься температуры, но дрожь незаметно вернулась. Прошлась сначала по позвоночнику, потом свернулась тонким электрическим ужиком где-то внутри, давая знать о своём присутствии всё сильнее.

– Ложись-ка ты спать, – советует Тихон, поднимаясь на лапы. – Вдррруг именно завтррра ты и сам сможешь его увидеть. А там и поговоррришь.

Страха Лука не испытывает, хотя и сомневается, что сможет заснуть. С домовым— то под боком. Однако едва голова касается подушки, как он проваливается в сон.

Глава 9

Тихо жужжа, моргает лапочка, словно пытается что-то сказать с помощью азбуки Морзе. Только вот Макар с ней не знаком и расшифровать послание не может. Да и не особо хочет, признаться честно. У него сейчас немного другие проблемы, чем моргающий источник света.

Физкультурный зал…

Место, где его чуть не придавило щитом.

Макар понимает, что легко отделался лишь благодаря быстрой реакции брата, однако… В голове нет-нет да всплывают картинки того, что могло бы случиться не окажись у их классов общего урока.

Сейчас по расписанию точно такой же, однако…

Макар мнётся на пороге спортзала, не решаясь войти. Пропускает одноклассников, стараясь не вслушиваться в долетающие до него шепотки. Пусть шепчутся. Он всё равно не готов войти без брата. А тот копуша где-то затерялся, потому как в раздевалке его ещё не было.

«Или уже?»

Макар всё-таки заглядывает в зал, чтобы пробежать взглядом по присутствующим. Только брата так и не находит. Зато взгляд невольно цепляется за непривычно пустое место, где на прошлом занятии висел тот самый щит. Видимо вернуть обратно его так и не удосужились.

Кто-то толкает в спину и Макар едва не вылетает за пределы коридора. Цепляется пальцами за косяк в последний момент, всё-таки удерживаясь на месте. Рядом ржут, проходя мимо, словно ничего и не случилось.

Незнакомые массивные фигуры вызывают единственное желание – пнуть в спину, так чтобы летели уже они. Но если с одноклассниками ещё можно так поступить: вспомнить какие-то старые обидки или авансом за будущие, которые непременно будут, то с незнакомыми связываться не хочется. Так и брата подставить можно.

Горячее прикосновение к шее заставляет вздрогнуть от неожиданности. Шероховатые пальцы, на мгновение задержавшиеся на выступающих позвонках, тут же исчезают, стоит лишь обернуться.

– Не тормози, – голос у Костьки чуть хриплый, словно привыкший болтать брат слишком долго молчал. Да и вид весь какой-то… взъерошенный.

Только вот спросить что-либо Макар не успевает. Вспарывая воздух, вместо привычного звонка, не слышимого здесь, звучит учительский свисток и требовательный окрик.

– Эй, Перов. – Тихим шёпотом из-за спины. Учитель снова один и, для удобства, оба класса поставили вместе, но в двойную шеренгу.

– Перов, – снова тот же голос, только вместо шёпота теперь недовольное шипение. А через мгновение Макара уже дергают за олимпийку. – С каким петухом твой брат подрался?

– Чего? – Макар оборачивается осторожно, так чтобы не привлекать внимание продолжающего перекличку учителя, и натыкается взглядом на Крюкова, которого в общем-то тут из-за разницы в росте и быть не должно. – Какие петухи?

– Ты перья у него на плече видел?

– Костьк, а с каким воробьем ты подрался? – тут же вторит сосед Крюкова, хлопая стоящего рядом Костю по плечу.

Макар переводит взгляд на брата как раз в тот момент, когда тот посылает незнакомца, не уточняя направление, и отряхивает плечи. Только перо всё цепляется пушком, не давая от себя избавиться.

«И никакой не петух, скорее действительно воробей» – как-то отстранёно отмечает про себя Макар, шлёпая брата по руке, которой тот расчленяет перышко на составляющие, и снимая последнее. Маленькое, пёстрое, в нём, кажется, собрались все оттенки коричневого.

– Не петух, – авторитетно, словно опытный орнитолог, констатирует никак не желающий заткнуться Крюков, выхватив пёрышко из пальцев Макара прежде, чем тот успевает его более-менее рассмотреть.