Читать книгу Малиновый рассвет - Анастасия Андрианова - Страница 1

Жёлто-белый автобус с ржавыми подтёками на кузове мучительно медленно сбавил скорость и затормозил у столба-остановки.

Двери автобуса заскрипели так, словно движение давалось им ценой невероятной боли. Гордей подождал, когда автобус окончательно остановится, закряхтит и чуть откатится назад, поправил удобнее лямки рюкзака и вышел, спрыгнув с последней ступеньки. Спрыгнул и замер: что-то шевельнулось внутри, будто спало и только сейчас начало просыпаться. Неужели места так подействовали?

– Пройти-то дашь? – Сзади Гордея из автобуса вышла пожилая женщина и бесцеремонно толкнулась в бок.

Гордей извинился и подвинулся, освобождая путь.

Двери снова заскрипели, закрываясь, и автобус покатил дальше, уже почти пустой. Женщина бодрым шагом двинулась по боковой дороге, поднимающейся по пологому лесистому склону в деревню, а Гордей замешкался. Он вдруг засомневался: стоило ли?.. Но не поворачивать же назад. На столбе виднелась металлическая табличка, единственная примета остановки. Краска почти стёрлась, но всё же виднелись трафаретные буквы: КРА…И…ВО. Время прибытия следующего автобуса не было видно, но судя по количеству рейсов, ждать пришлось бы до вечера.

– Красилово, – кисло ухмыльнулся Гордей. – Ну привет. Давно не виделись.

Женщина уже скрылась из виду, и Гордей остался на остановке совсем один. Он немного приободрился. Одиночество внушило ему зыбкое ощущение правильности происходящего.

Он снова подтянул рюкзак, скорее для уверенности, чем для удобства: вещей там было немного, смена белья, запасная футболка, перочинный ножик, фонарь да кошелёк с деньгами.

Дорога в деревню шла в горку, сворачивая с трассы через светлый сосновый лес. Пахло смолисто, радостно, горлопанили птицы в ветвях, но Гордею с каждым шагом делалось тяжелее. Сначала он бодрился, списывал всё на крутой подъём: привык в своём городе, в девятиэтажке, на лифте кататься, а на работу на метро ездить, вот в груди и щемит. Но чем ближе виднелись Красиловские крыши первых домов, тем яснее становилось: нет, всё не просто так.

Красилово изменилось за десять лет, но всё же меньше, чем ожидал Гордей. Появились новые дачи, некоторые даже в два этажа, богатые. Открылся ларёк с сигаретами, жвачками и конфетами – это-то помимо основного магазина, который всегда был на центральной улице и куда ходили даже из соседних деревень, что поменьше. Выросли липы, где Гордей раньше часто сидел с Ниной, а качели с ветки сняли, будто они помешали кому-то.

Идти по улицам было странно. Гордею часто снились частоколы штакетника с кустами сирени за ними, дорога к пруду, с двух сторон поросшая жирной крапивой, стаи гусей и козы на привязи у бараков, запах навоза и петушиные хрипатые крики. Во сне всё почему-то казалось более настоящим, чем сейчас, наяву. Всё вроде бы осталось старым, а вроде бы изменилось до неузнаваемости, и Гордей сомневался, сворачивать ему налево или направо, чтобы дойти до дома Анны Петровны.

– Дела, – пробормотал Гордей и растерянно улыбнулся женщине, с подозрением рассматривающей его через забор.

Ноги сами вынесли на слишком знакомую улицу. Отцветал жасмин перед калиткой, срубили старую грушу, которая в последние годы почти не давала плодов, только бросала тень на половину участка. Гордей остановился. Дом перекрасили – раньше был облезлый, а теперь сиял свежей зеленью. Наличники сняли, заменили простыми крашеными дощечками. Немного постояв, Гордей вдохнул и вошёл: калитка открывалась так же, как много лет назад, надо было просто просунуть пальцы сквозь щель между ней и первым столбом забора и поддеть задвижку, сплетённую из двух толстых проволочек, белой и голубой.

Калитка надсадно скрипнула, будто хотела всей улице сказать: пришёл чужой! Гордей воровато огляделся, мелькнула мысль, что его и не звал никто, и не ждёт, и не обрадуется, но он разозлился на себя. Пускай не ждут, главное, что ему самому нужно тут побывать.

Первые метры по дорожке он прошёл несмело, даже чуть втянув голову в плечи, зато, поравнявшись со старой яблоней, так сильно изогнувшейся стволом, что на нём можно было сидеть взрослому человеку, распрямил плечи, почувствовав себя чуть легче.

– Анн Петровна? – позвал Гордей. Он знал, что сейчас завернёт за угол дома, подойдёт к веранде, где всегда пили чай, и его увидят – такое появление можно было бы назвать невежливым. Надо сперва дать знать, что ты пришёл.

– Кто там? – быстро ответил знакомый голос. В груди неприятно заскребло: поздно отступать. – Гордейка!

Из-за кустов показалась седая голова. Гордей скованно улыбнулся и махнул рукой.

– Я, Анн Петровна! Пустите?

Женщина кинулась к нему, прихрамывая и держа подальше от себя тяпку, испачканную в земле.

– Ох, пущу, Гордейка, пущу! Куда ж денусь.

Они не обнялись: Анна Петровна говорила, что грязная, не хочет Гордея измазать, а Гордей и не рвался в объятия. Посмотрели друг на друга цепко, подмечая каждую деталь, изменившуюся за десять лет.

На веранде всё осталось прежним даже скатерть лежала та же – с фруктами, истёртая в тех местах, где чаще всего садились и клали локти. Анна Петровна грохнула на стол две дымящиеся чашки и вазочку с сушками. Одну сушку кинула под буфет.

– Кикимору покормить? – догадался Гордей.

Анна Петровна кивнула. В Красилово до сих пор помнили какие-то странные байки: кто в домовых верил, кто кикимор ручных кормил, кто берёг бабкины тетрадки с «наговорами».

– Как-то сам в Москве своей? Женился, поди? Детей народил? Нинку не вспоминаешь?

Начала вот так, с наскока. Застыдить решила. Гордей разломал сушку в кулаке и макнул кусочек в чай, горячий, но жидкий, светло-коричневый.

– Не женился. Нинку вспоминаю.

– Потому и не женишься?

Гордей промолчал. Любой его ответ не порадовал бы старуху. Не говорить же, что все его женщины уходили на второй-третий месяц совместной жизни. Не выдерживали, что он часто просыпался ночами из-за смутной тревоги, вдруг обжигающей грудь. «Бешеный», говорили.

– Ну ладно. Не хочешь говорить, молчи. Ты надолго к нам?

– На пару дней.

– На кладбище-то пойдёшь?

– Пойду.

Чай пили молча, изредка прихлюпывая горячим. Муха назойливо билась в стекло, эти звуки противно резали по ушам. Гордей поглядывал по сторонам, удивляясь, как ничего не могло поменяться за десять лет: тот же шкаф, куда раньше (да и сейчас, наверняка) клали печенье; на полу – линолеум, подгрызенный мышами на стыках, натюрморт с вазой на стене… Словно в машину времени попал, только не удастся встретить одного человека, самого главного.

Залпом допив чай, Гордей поставил чашку на стол. Сидеть тут было тяжело, но ещё тяжелее – понимать, что вот-вот придётся попроситься остаться на день-другой.

– Я… Это… – Гордей замялся. – Останусь у вас?

Рука Анны Петровны дёрнулась, будто хотела схватить со стола что-то несуществующее, но потом женщина просто пожала плечами.

– Что же, оставайся.