Отрывок из книги
Сентябрь был теплым и тихим. Неяркое солнце сеялось сквозь поредевшие кроны кленов на московских бульварах, зайчиками скакало по пыльным стеклам купеческих особняков в Замоскворечье, тонуло в палых листьях, устилавших мостовые. По небу ползли облака, но дождь не собирался – к великому облегчению Варьки, опасавшейся за свой новый наряд. Ей, привыкшей до первого снега бегать босиком да в рваном платье, было неудобно и жарко в длинной сборчатой юбке, плюшевой кофте и высоких ботинках со шнуровкой, и она то и дело украдкой покряхтывала. Илья искоса взглядывал на нее, молчал. Сам он выряжаться не стал. Сапоги новые, пряжка на поясе блестит – что еще надо?
Миновали Тишинскую площадь, Грузины, трактир «Молдавия». Впереди была видна грязноватая, шумная, почти сплошь заселенная цыганами Живодерка. Илья уже собрался было остановить первого встречного цыгана и справиться, где проживает Митро по прозвищу Арапо, когда из-за ближнего забора до него донесся трубный голос:
.....
И снова – гром всего хора. Стены, казалось, дрогнули от напора голосов. На этот раз было легче, Илья чуть успокоился, убедившись, что все-таки поет и, кажется, не хуже других. По крайней мере, Яков Васильевич совсем не обращал на него внимания и больше смотрел на дочь, словно боясь, что она, в сотый раз заводящая «Петушков», сейчас что-нибудь напутает. Но Настя вела первый голос уверенно и спокойно.
После «Петушков» завели «Обманула, провела», потом – «По улице мостовой». Илья понемногу пришел в себя, начал поглядывать по сторонам. К его удовольствию, цыган слушали внимательно. Молодой купец Вахрушев, давно влюбленный в хорошенькую плясунью Аленку, старательнее всех вслушивался в пение. Его толстые, по-детски оттопыренные губы шептали вслед за цыганами слова песни. Довольная Аленка улыбалась, теребила кисти шали на коленях, сквозила лукавым взглядом из-под опущенных ресниц. «Дура», – решил Илья, на всякий случай грозно посмотрев на Варьку – чтобы не вздумала так же. Но Варька даже не заметила его взгляда. Бледная от волнения, стиснув в пальцах бахрому шали, она с закрытыми глазами вела второй голос.
.....
Пользователь
ГИЛЯРОВСКИЙ В ЦЫГАНСКОЙ ЮБКЕ
Выбирая книгу малоизвестного автора, мы имеем серьезные шансы быть приятно удивленными – шансы эти почти так же велики, как и возможность разочароваться, взяв роман писателя известного, «раскрученного». Стоит ли объяснять это усталостью достигших популярности сочинителей, относительной свободой начинающих, неправильной политикой пиарщиков или просто слепотой писательской удачи, доверяться которой при выборе книг для чтения слишком наивно? Кто знает... С уверенностью можно утверждать лишь вот что: творчество Анастасии Дробиной, у которой до сих пор нет ни громкого имени, ни собственной издательской серии, значительно сильнее, интереснее книг более удачливых ее сестер по жанру (таких, как Елена Арсеньева или Наталья Орбенина).…Молодой цыган Илья приезжает из табора в город, чтобы петь в хоре, – и влюбляется в дочку строгого хоревода красавицу Настю, уже сосватанную за князя. Девушка, как вскоре выясняется, тоже влюблена в нового артиста. Далее следуют разрыв помолвки, ссора влюбленных, вызванная чистым недоразумением, одинокое мучение двух гордых сердец, появление Третьего и Третьей... Классичесское «мыло» для бесконечно-предсказумого бразильского сериала со стандартными типажами, скажете вы? Пожалуй, что так. Но на основе этой стандартной истории Анастасии Дробиной удалось создать яркую и увлекательную книгу, из-за которой свою остановку в метро может проехать не только потребитель «одноразового чтива», но и искушенный читатель.Главное достоинство книги – ее историческая составляющая, выступающая не фоном, не картонной декорацией к любовным приключениям, а органической составляющей, почвой, на которой произрастает сюжет. Знание русского XIX века, а главное – любовь к нему позволили автору создать то, чего порой так не хватает историческим романам, напичканным именами королей и названиями великих битв, – атмосферу старины. Очаровательные детали прежнего московского быта: «единственный на всю Полянку фонарь», который «тревожно мигал и грозил вот-вот погаснуть», «низенькая дверь черного хода, запах смазанных сапог и керосина, скрипучие ступеньки» и то, как «на Масленицу солнце снопами било в окна», а «слепящий свет весело дробился в грифах висящих на стене гитар» – умиляют гораздо сильнее чувств героев. Имея в своем арсенале лишь один инструмент – язык, – Дробина рисует картины, по яркости сравнимые с произведениями не только живописи, но и кинематографа: «Несмотря на нешуточный мороз, Конная площадь была полна народу. Повсюду толпились барышники и покупатели, носились цыгане, орали татары, разгружали обозы солидные деревенские мужики, стояли лошади, мешки с овсом, возы сена, рогожные кули, сани и розвальни, голосили сипло торговки сбитнем и бульонкой, сновали оборванные мальчишки, вездесущие воробьи выхватывали зерна овса прямо из-под лошадиных копыт. Все это галдело, свистело, спорило до хрипоты, нахваливало товар, кричало «Держи вора!», толкалось, бранилось и размахивало кнутами». Как не вспомнить Гиляровского? Но он-то ведь писал о современности, видел и слышал своих героев! Автору XXI века приходится действовать наощупь. Но, как оказывается, и здесь нет ничего невозможного!Все в романе соответствует эпохе – и неторопливая, описательная манера повествования (фабуле исторического романа, как и русской барыне, не пристало бегать слишком быстро), и богатый, эмоциональный, архаически-пышный язык, рядом с которым современная разговорная речь смотрится так же жалко и куце, как мини-юбка по сравнению с кринолином XIX века, – манеру персонажей выражаться хочется взять на вооружение.Но не только о любви книга Анастасии Дробиной. Она еще и о прелестях патриархального уклада жизни, о счастье жить в большой семье, о важности родственных уз и национального единства, неведомого нам, русским, избалованным широтой страны и собственной многочисленностью. В романе нет ничего похожего на то, что иногда презрительно называют «цыганщиной». Он будет интересен даже тем, кто, как и я, никогда не интересовался жизью кочевого народа, и, возможно, заставит читателя иначе, более благосклонно взглянуть на женщину в пестрой юбке, встреченную однажды на улице.