Читать книгу Ромашки на крутых берегах - Анастасия Егорова - Страница 1

***

Машенька дотронулась маленьким детским пальчиком до острого шипа красной розы. Отец присел рядом с ней.

– Почему она такая колючая? Она же красивая? – хлопая длинными ресницами, спросила девчушка.

– Она так защищается, – отозвался молодой статный мужчина и, взяв малышку на руки, звонко поцеловал в веснушчатый носик.

Машенька сморщилась, как делала всегда при посещении умных мыслей, а затем спросила:

– А кто защищает ромашки? У них же совсем нет шипов!

***

Часть 1

Александр провел рукой по деревянному кресту:

– Ну, прощайте, отец и матушка. Теперь не знаю, когда снова вернусь сюда.

Склонив голову, он стоял у двух печальных могил. Злой ветер норовил забраться под легкий дорожный плащ. Юноша повернулся к скрытой в осенней листве усадьбе, затем поклонился небольшой деревеньке, где у крайнего дома мелькнул до боли знакомый вдовий платок тетушки Дарьи. Она спешила к нему. Александр дождался ее на дороге, крепко обнял.

– Прощай, соколик, – прошептала она, вытирая непрошенные слезы, – знай, что здесь ждут тебя и любят.

С болью он смотрел на увядающую женщину, ставшую для него после смерти родителей второй матерью.

– Я вернусь. Непременно, – едва слышно проговорил Александр.

Тихо подошел проститься Ваня, названый брат, родной сын Дарьи.

– Сашка, ты уж прости, если что, – по-мальчишески смущенно он похлопал друга по плечу своей богатырской рукой и едва не задавил в могучих объятиях хрупкого Сашу.

Последний раз тонкая фигура застыла на пригорке, и, перед тем как скрыться за поворотом, Александр прощально махнул рукой единственным своим близким людям: взрослому великану Ваньке с детскими робкими глазами и молчаливой седеющей тетушке Дарье.

Снова и снова юноша сжимал в горячей ладони маленький листок бумаги, где самым дорогим на свете, материнским ровным почерком, был написан адрес.

Усталая осенняя дорога помнила шаги матушки. Тихие, робкие шаги в деревню. Четырнадцать лет назад. Маленький Сашенька тогда спал в нежных материнских объятиях. Ему было два года. Сердце сохранило где-то глубоко в памяти ее руки, грустную колыбельную и резкий надсадный кашель…

Через пару лет в доме тетушки Дарьи, приютившей их, в один из осенних дней было особенно холодно и неуютно: матушка больше не слышала слез своего Сашеньки, не могла прижать к себе его русую кудрявую головку. Стоя у небольшого деревянного креста, словно прижавшегося к соседней простой могилке, мальчик узнал, что маменька теперь всегда будет рядом с его родным отцом.

Батюшку он не помнил совсем, но горячо любил маленьким сиротским сердечком. А теперь, в шестнадцать, от той же тетушки Дарьи усвоил, что похож как две капли воды на своего рано ушедшего родителя.

Осень обнимала все вокруг лоскутным покрывалом. Холодный ветер нагонял хмурые тучи. Александр целый день шел по высокому берегу Волги, кутаясь в тонкий плащ.

Поля и деревеньки сменились богатыми купеческими дачами, среди которых попадались и простые избы. Под окнами одной из них он остановился поздним вечером, сверяя написанный на бумаге адрес и не решаясь постучать.

Саша совсем не был пугливым и хилым: вдвоем с Ваней они не раз ходили на кабана и медведя. Несмотря на внешнюю хрупкость, Александр с ловкостью выполнял любую мужскую работу. А робость перед незнакомой дверью скорее напоминала волнение первооткрывателя. Еще в детстве с неразлучным Ваней они нашли на чердаке старинный сундук, и с таким же чувством стояли перед закрытой крышкой: что там? Несметные сокровища? Страшная тайна или немая пустота? Они не угадали. Сундук был набит старым истлевшим тряпьем.

И вот сейчас Александр также стоял перед дверью. Что ждет его по таинственному адресу, листок с которым матушка перед смертью попросила вручить сыну на его шестнадцатилетие?

Глубоко вздохнув, как перед погружением в воду, Саша дважды ударил в невысокое освещенное окно.

Сначала никто не ответил. На повторный стук в доме что-то зашуршало, закряхтело, легко дернулась одна из ситцевых занавесок, и на пороге показалась невысокая бойкая женщина, с гладко зачесанными непокрытыми седыми волосами.

– Чего надо? – неприветливо начала она, и, продолжая грызть семечки, с ног до головы окинула взглядом непрошенного гостя, пытаясь разглядеть его в сгустившихся сумерках.

– Простите, вы Марфа Семеновна? Вот, – чувствуя себя нашкодившим мальчишкой, Сашка протянул хозяйке материнский листок.

– Знамо дело, Марфа Семенна. Меня тут каждая собака знает. А чего ты мне суешь, я ведь неграмотная, – сщурившись, женщина снова прожгла его взглядом сквозь темноту вечера и выплюнула в сторону шелуху.

Молодой человек сначала хотел все объяснить, рассказать о последней просьбе матери передать этот самый листок, где кроме адреса и имени «Марфа Семеновна» ничего больше и не значится. Другим желанием было поскорее бросить всю эту странную затею и вернуться в деревню, где его любят и ждут. Он уже собрался уйти, унося с собой тайное разочарование, как от сундука с тряпьем.

– Ну, чего топчешься? – заторопила хозяйка, – заходи, раз пришел.

Александр совсем растерялся от такого приглашения, однако послушно прошел за женщиной в небольшой, но добротный светлый дом.

– Две комнаты свободны, любую выбирай. На чердаке подешевле возьму. Глядишь, сторгуемся.

Хозяйка поправила керосиновую лампу, при свете повернулась к гостю и замерла.

Сашу словно окатили ледяной водой. В деревне он совсем не думал, что деньги имеют какое-то значение в его жизни: хозяйство кормило, работа была всегда. Сашка даже представить не мог, что где-то все устроено по-другому. Хотя здесь тоже деревня, но она совсем другого рода. Сплошные господские да купеческие дачи. И переправа в город ближе.

Юноша машинально потянулся к бережно подшитому внутреннему карману, где лежало целое состояние, собранное заботливой рукой тетушки Дарьи, 50 копеек…

В этот момент хозяйка, словно завороженная неведомой силой, вновь обрела дар речи:

– Не может быть… Миленький ты мой!

Из голоса мгновенно улетучились показное равнодушие и грубость, взгляд стал мягким и влажным. Александр не успел сообразить, что произошло, когда оказался к крепких объятиях Марфы Семеновны. Она уткнулась в его плечо и вдруг заплакала.

– Вот и дождалась тебя, сокол мой, ты мне внучок, почитай. Мамка я твоего папеньки, кормилица, – вытирая слезы, нежно приговаривала женщина. – Ты как две капли воды на него похож, уж прости, в потьмах и не разглядела. С тебя ни копейки не возьму, – торопливо добавила она, остановив руку юноши.

Пока Саша удивленно хлопал глазами, на столе появились прянички, баранки, самовар. Сама хозяйка, проворно работая руками, не спускала подобревшего взгляда с гостя. Перекрестясь на старинный образ, сели за стол.

– Оленька-то, маменька твоя, когда?.. – женщина не договорила, словно боялась произнести страшное слово.

– Матушка умерла, когда мне четыре было, – дрогнувшим голосом отозвался Саша.

– Кому сколько Бог жизни отмеряет… Болела она шибко, – хозяйка задумчиво подперла голову ладонью, – как и хотела, значит, поближе к своему ненаглядному перебралась, чтоб рядышком лежать.

Александр с надеждой поднял глаза:

– Расскажите мне про родителей, Марфа Семеновна, я ничего о них не знаю.

– А чего рассказывать, Оленьку ко мне, сиротку, купец один из города привез. Там жена его, видать, развлекалась, наукам ее разным обучила да грамоте. А как Олюшка из девчонки на побегушках в девушку статную превратилась, стал на нее сынок ихний заглядываться. Ну вот ее и спровадили с глаз долой. А здесь ее папенька твой и увидал. Он частенько ко мне заглядывал, хоть и не близко ему было.

Марфа Семеновна отхлебнула остывший чай. Александр сидел, затаив дыхание.

– Ну вот, а Сашеньку-то покойного, отца твоего, я вот на этих руках вынянчила, выкормила, – она изобразила колыбельку. – Он младшеньким был у господ Голубевых. Маменьки его скоро не стало, а у меня как раз сынишка народился, вот я и подвернулась. В город как раз перебралась за мужем, он плотничал там. Вот так и выкормила господского сыночка. В благодарность отец его велел здесь избу поставить, вот до сих пор стоит, – она показала рукой на крепкие стены. – Уж давно мужа не стало, сынка своего тоже я пережила… Одна здесь. Хоть ты меня, старуху, порадовал.

Саша виновато улыбнулся, а Марфа вдруг всплеснула руками:

– У меня ж памятка от твоих родителей лежит! Дождалась, видать, своего часа.

Из маленького ящичка массивного буфета женщина вытащила тряпицу и тонкую книжицу.

– Вот, это матушка твоя по молодости все писала, я бывало ворчу на нее, спать пора, а она все пишет-пишет. Дневник, говорит, на память. А здесь, – хозяйка протянула что-то твердое, завернутое в светлую ткань, – от Сашеньки, отца твоего.

Александр бережно развернул дорогие часы на тонкой цепочке. На крышке красовался вензель: две буквы по краям, А и О, и по центру, большая, Г.

– Это после свадьбы успели сделать, – пояснила хозяйка. – Оленьку он сюда вписал. Хоть и говорили все, что не ровня они, а такая пара славная получилась. Для любви, видать, заборов не поставишь. Подольше бы им пожить, редко когда вот так, душа в душу…

Марфа смахнула слезу с ресниц и вдруг засуетилась:

– Что ж это я, тебе давно отдыхать пора, пойду комнату приготовлю.

– Спасибо вам, Марфа Семеновна, – горящими карими глазами своего отца он с бесконечной благодарностью посмотрел на нее.

Женщина улыбнулась в ответ, а в темноте соседней комнаты закрыла лицо натруженными ладонями словно прячась от нахлынувших воспоминаний.

Александр поспешил помочь хозяйке, чтобы поскорей закрыться в небольшой отдельной комнатке и при свете свечи остаться один на один с девичьим дневником матушки: он понял, что уснуть сегодня не сможет, пока не прочтет его от начала и до самого конца.

Огонек слабо дрожал на подоконнике. Саша, не раздеваясь, бережно держал в руках свое сокровище: память о родителях, записанную нежной рукой вечно молодой матушки. Дневник словно начинался с середины. Возможно, до этой тетради была другая, безвозвратно утерянная. Но самое главное хранилось здесь, в этих ровных строчках.

***

Дневник

16 июня

Шью новое платье для купчихи Снегиревой. Марфа Семеновна чувствует себя лучше, правда еще жалуется на головную боль.

Снова приезжал А. Г. Теперь они живут на этом берегу, в летней усадьбе. На лошади, наверное, недолго до нас. Он такой заботливый, очень переживает за свою кормилицу. Привез гостинцев с ярмарки и лекарства, которые назначил лекарь. Зачем-то все спрашивал, что я шью, разве это может интересовать мужчину? А я опять, вместо того, чтобы поговорить с ним, хоть бы и о шитье, вся сделалась красной как рак. И молчала как рыба. Двух слов связать не могу. Каждый раз ничего не могу сделать с собой, как только А. появляется на пороге, какая-то глупость на меня нападает. То молчу, то начинаю нести такую чушь, что лучше бы молчала… Он, наверное, считает меня последней дурочкой…

21 июня

А. Г. приезжает почти каждый день. Марфа Семеновна совсем оправилась после болезни. Теперь он, наверное, не будет так часто ее навещать, а жаль…

Одно платье готово. Нужно приниматься за следующее.

8 июля

А. Г. продолжает приезжать каждый день… Марфа Семеновна все шутит, что не ради нее он это делает. Нет. Это невозможно. Выкинь из головы глупые мысли, дряная девчонка, ты не стоишь его мизинца!

А вчера он попросил сшить для него рубашку! И сегодня приедет, чтобы снять мерки… Мне кажется, я жду каждый день его приезд. И если он задерживается, начинаю волноваться. Но при нем… Снова веду себя ужасно глупо. Когда А. Г. уходит, чуть не плачу. Ну почему я такая нескдадная…

Кажется, едет. Я опять вся дрожу. Надо поскорее спрятать всю эту писанину и сесть за работу.

А. Г. ушел. Это ужас. Так стыдно. Теперь он еще думает, что я неумеха. Даже мерки снять не смогла по-человечески… Все из рук валится. В конце концов, он все померял сам… Теперь, когда кончу платье Хлебниковой, сяду за рубашку. Надо хотя бы сшить хорошо. Для него! Для А. Г.!!!

16 июля

Сегодня заканчиваю рубашку для А. Г. Жаль… Для него одного всю бы жизнь шила… Опять эти глупости. Он приезжает к Марфе Семеновне и только к ней! На меня обращает внимание из вежливости! Запомни уже это!

У его жены будет очень красивая фамилия, Голубева. И она будет самой счастливой женщиной на земле!

И она будет дворянского рода, из хорошей семьи, и с богатым приданым!!!

А я сегодня просто отдам заказанную рубашку, как отдаю платья купчихам. Но почему же он так долго не едет?

Ничего не буду писать. Хотя нет. Он целовал мне руки! Так рада, что ему понравилась рубашка… Обещал постоянно ходить только в ней. Пошутил, наверное. А если нет? Надо будет сшить ему такую же на смену.

18 июля

Марфа Семеновна поехала в город к знакомым и вернется только завтра. А. Г. уже не застал ее (он и правда в моей рубашке каждый раз приезжает, надо поскорее сменную сшить). Сказала, что ждать сегодня хозяйку бесполезно. А он спросил: «Можно я просто так останусь? Ненадолго». Надо было ему отказать… Без Марфы Семеновны совсем глупо получилось. С ней они хотя бы вдвоем разговаривают. А без нее… Он что-то спрашивает, а у меня будто звон в ушах, не понимаю ничего. Делаю вид, что очень занята работой. А. Г. понял, что я совсем дурная, книгу Пушкина достал. Я читала когда-то такую вслух, когда у купцов Балобановых жила. Очень она мне нравилась. Что-то даже запомнилось. А ему сказать не могу ничего. Сижу как воды в рот набрала. Реву теперь. А почему, сама не знаю…

2 августа

У дорогого А. Г. что-то случилось. Он не признается. Но второй день приходит задумчивый и даже грустный. О чем-то говорил с Марфой Семеновной. Рано уехал сегодня. Бедный, бедный А.! Что же у тебя случилось?

Совсем забыла написать: вторую рубашку сшила давно, отдала ему. Вышила на воротнике его вензель. А он так обрадовался в тот день, как будто ему большой дом в городе подарили, а не рубашку. Так рада, что он рад…

18 августа

А. Г. редко приезжает. А скоро совсем перестанет: в конце лета он отправляется в столицу. Надолго. Как же мы будем здесь одни, без тебя, наш дорогой А.! Но не думай о нас. Там жизнь, настоящее общество, не то что мы…

Ты обещаешь помнить про нас. А надо ли?..

28 августа

Он уехал. Ничего не могу делать. Нужно срочно закончить заказ, а я реву. Милая Марфа Семеновна, вы самый мудрый человек на земле. И единственный родной для меня теперь. Наверное, А. Г. я больше не увижу. Он скоро женится… Случайно услышала, как они говорили с хозяйкой… Конечно, на столичной барышне, на ком же еще?

Опять мешаю Марфе Семеновне спать своими каракульками. Простите, больше не буду.

20 сентября

Сегодня пришло письмо из столицы от А. Г. ! На конверте написано: для Марфы Семеновны, но он же знает, что она не сможет прочитать… (Он хотел научить ее грамоте, и я тоже пыталась, но наша милая хозяюшка считает, что ничего из этого не выйдет).

Боюсь вскрывать конверт. Сердце сейчас выпрыгнет…

Как это возможно?! Надо успокоиться. Сначала я читала вслух. А. Г. писал своей добрейшей кормилице, справлялся о ее здоровье, сказал, что хорошо устроился, а потом попросил передать горячий привет «скромной красавице Оленьке»! А дальше… Все остальное письмо оказалось для меня! Он знал, что читать буду я! Уже молча… Покраснела как помидор перед Марфой Семеновной. Но она, наверное, все и так поняла… Он опять благодарил за рубашки, написал, что страшно скучает и очень хочет увидеть меня… И еще, если он мне не совсем противен, будет благодарен даже пустому листу бумаги в ответ. Только чтобы на конверте было написано мое имя… Не совсем противен… Знал бы он…

А еще там лежали ромашки… Кусочек лета осенью… Не буду гадать. Зачем, если каждое слово в письме шепчет «люблю»…

21 сентября

Ну и глупостей же я натворила!!! Написала письмо. На трех листах. И отправила. Уже. Даже не перечитала… Если б начала, то разорвала бы и бросила в печь. Сперва не знала как начать, как обратиться к дорогому моему сердцу А.Г.

С огромной радостью назвала бы его и милым, и любимым… Написала просто, Александр! А дальше… И скучаю ужасно, и письма буду ждать, и ромашки его сохраню, чтобы всегда рядом были. Уже не припомню всего. Про Пушкина еще написала! Про книгу его любимую. И что совсем он не противен мне, просто я какой-то деревянной делаюсь рядом с ним. От Марфы Семеновны еще поклон передала. Хоть она и не знает, что я письмо написала. Или догадывается?

14 октября

Этот день сохранится в памяти на всю жизнь. Началось все ужасно бестолково. Мне работу нужно заканчивать, а то нитка порвется, то игла сломается. Потом две чашки со стола упали. Пока осколки собирала, слышу, подъезжает кто-то. Подумала, что заказчики уже на пороге. А я кончить не успела. Бросила чашки, схватилась за работу. Вся взмыленная, красная. И заходит Сашенька! Я так и села. И сказать ничего не могу. Только улыбаюсь глупо… А он серьезный такой, весь натянутый, как струна. Подошел ко мне с порога, за руку взял и говорит: «Оленька, станешь ли ты моей женой?»

А меня трясет всю, слова сказать не могу… А ведь мечтала это от него услышать! А сама… А он так грустно вздохнул: «Ты подумай, и, если говорить со мной не хочешь, письмо напиши. Буду ждать твой ответ». И к дверям пошел. Тут меня как прожгло всю. «Саша, – закричала, – Сашенька…» И снова плакать. А он меня, как маленькую, утешает, по голове гладит. Наревелась я, к руке его сильной прижалась, и говорю, что и во сне о таком счастье мечтать не смела… Меня прорвало словно. Сидели мы с ним часа три. Все наговориться не могли. Переживала я только за родных его, что скажут? Но он заверил, что отец благословил. И это главное. А еще он помог мне с работой и чашками моими разбитыми!

Сашенька больше не уедет! Он останется здесь, рядом! А после Святок обвенчаемся. Так скоро! И так долго!

Марфа Семеновна так радуется за нас, как ребенок! Говорит, что давно догадывалась, как все будет. Дорогая наша, милая кормилица!

***

Саша поправил свечу, тихо улыбаясь мирному счастью своих родителей. Разгладил засохшие лепестки ромашек, вложенных в тетрадь. На следующей странице среди нарядных вензелей крупно было написано: «О. Голубева». За стеной заворочалась Марфа Семеновна. Когда все стихло, Александр продолжил читать.

***

Январь

Мы самые счастливые люди на свете! Сашенька – самый заботливый, самый лучший муж! Муж! А я теперь его жена!

Любовь нужно подпитывать постоянно, дарить радость, ласку, нежность!

Родные Сашеньки встретили нас хорошо. С Петром Васильевичем познакомились еще до венчания. Он сразу назвал меня доченькой! Опять чуть не расплакалась.

А вот старшая сестра Сашеньки, Екатерина, наверное, досадует, что ее брат выбрал себе такую незавидную жену… А так, я уверена, она прекрасный человек, но пока это скрывает… Мы обязательно подружимся с ней, возможно, не сейчас.

Безмерно счастлива, когда мы с Сашенькой вместе. Короткая разлука кажется вечностью… Сейчас уехал по делам. Скорее бы вернулся!

Навещали вместе Марфу Семеновну. Она очень обрадовалась нашему приезду! Пока лед на Волге крепкий, будем заходить почаще.

Февраль

Совершенно забросила дневник. Когда на душе легко и радостно, когда есть кого любить, когда знаешь, что тебя любят, то и написать совсем нечего.

ЛЮБЛЮ!!!

25 марта

Я страшно гордая, если во мне так много обиды. Скорее бы вернулся Сашенька!

Сижу плачу в нашей спальне.

Катерина Петровна сегодня обвинила меня в пропаже ее драгоценных сережек! За что она так? Я ей ничего не сделала дурного! А она позвала папеньку и сказала, что нужно проверить наши комнаты! Теперь здесь страшный развал, все перерыто… И самое главное, серьги нашлись ПОД МОЕЙ ПОДУШКОЙ! Как такое могло произойти? Не брала я их! Не брала!!! Бедный Сашенька, за что ему столько страданий с такой неудачной женой…

Слава Богу, все разрешилось. Саша вернулся очень уставший, о чем-то долго говорил с сестрой, она, кажется, плакала, бедная… Но сказала, что больше ни в чем меня не обвиняет.

А самое главное, как только на реке наладят переправу, мы насовсем уедем в летнюю усадьбу! Она станет нашим постоянным домом! И мы будем гораздо ближе к драгоценной Марфе Семеновне!

Мы самые счастливые люди на свете!

Май

Трудно передать словами, что мы чувствуем. С каждым днем растет наша большая взаимная любовь. Она складывается из маленьких ежедневных радостей: букета полевых цветов, чая на террасе, прогулок по лесу, поездок к Марфе Семеновне. Здесь, рядом с усадьбой, в деревне живут удивительные люди, с ними очень легко, они настоящие и простые. Особенно радостно в семье Дарьюшки и Макара. Мы сразу с ними подружились. Младший Ванечка у них – просто чудо. Глядя на их тихое счастье хочется для моего Сашеньки родить сыночка. Чтобы был похож на него: карие глаза, русые волнистые волосы… А главное, чтобы рос таким же заботливым, добрым и чутким ко всему живому!

21 июня Сашеньки не стало. Прошло уже 9 дней. Когда-нибудь соберусь с мыслями и вылью эту тяжесть на бумагу. Но не сейчас.

Живу только ради нашего маленького ребеночка. И верю, что Господь не оставит. Больше защиты и помощи просить не у кого.

***

Александр остановился. Сильно колотилось сердце. Все оставшиеся страницы дневника были залиты слезами матушки. Что случилось с отцом? Почему он так и не взял на руки своего единственного сына?

За окном загорались первые лучи рассвета. Крошечный огарок дождался, когда можно будет читать без него и тихо, незаметно погас.

***

20 июля

Вот уже почти месяц, как рядом нет дорогого любящего супруга, Сашеньки. Сижу за столом у драгоценной Марфы Семеновны. Снова живу у нее, как и год назад. Но теперь с крошечным малышом, чье сердечко бьется рядом с моим. Чувствую, что будет сын.

В тот день, 21 июня, утром мы поняли, что маленькая радость живет теперь с нами. А уже вечером Макар колотил гроб…

Мы были вдвоем на террасе, наслаждались нашим счастьем, когда в деревне начался пожар. Горел сарай. Саша бросился туда. Дарья голосила рядом… Ее старшие мальчики из баловства ненароком подожгли сено. И они сами выскочили, а младшенький, Ванятка, там остался. Плакал, а все не выходил. Мужики в поле, одни старики и дети. Дарья почти забежала в горящий сарай, а Саша ее оттолкнул и сам Ванятку вытащил. А мальчик вырывается, кричит: «Коска, коска!»

Кошка там в углу котят принесла. Он без них уходить, маленький, не хотел… Я только подбежать успела, а Саша так посмотрел на меня, словно простился, и снова туда, за котятами… Тут и рухнуло все…

Тут же гроза началась с ливнем. Мужики прибежали, когда догорало. Сашеньку, родного моего, из-под обгоревших бревен вытащили. Он собой успел котят закрыть, все живые-здоровые. Кроме него. Балкой придавило. А лицо целое, даже удивительно… Лежал он, улыбался, словно отдохнуть захотел и задремал сладко…

И все как в тумане… Петр Васильевич всего на несколько часов сына пережил: у него в городе удар случился, даже не успели известить его. Сердцем почувствовал. В усадьбе, где расцветало наше тихое счастье, теперь хозяйка Катерина Петровна. Меня она не признает, о сыне Сашеньки ничего не знает. Только успели родного моего похоронить недалеко от храма, как она дельца с бумагами привезла. Всем теперь владеет. Ну да Бог ей судья. Мое дело сына родить и вырастить. А как жизнь повернется, никто не знает. Кроме Бога. В Нем лишь защита и опора.

28 декабря, после Рождества Христова, родился наш сыночек. Александр Александрович Голубев.

Сколько отмеряно мне времени, не знаю. Пока жива, постараюсь служить Богу и людям. И растить память о бесконечно дорогом супруге. Когда сыночек станет большим, верю, он будет похож на своего отца. И внешность не самое главное (хотя уже сейчас так ясно проступают дорогие черты на крошечном личике). Главное – большое любящее сердце, способное заступиться за несчастных, согреть, обласкать.

***

Рассвет уже поднимал спящих с кроватей, а Александр Александрович Голубев неподвижно смотрел на закрытую тетрадь, лежащую на коленях.

Куда теперь повернет его жизнь? Тетушка Дарья все это знала, но никогда ничего не рассказывала, может быть чувствуя свою нечаянную вину, как и братец Ваня… Но если матушка не держала на них зла, значит и он не должен. Даже на Катерину Петровну, лишившую его наследства и дворянского титула.

Хоть усадьба давно пустовала, Саша знал, что ее хозяйка жива. И когда она изредка наведывалась, тетушка Дарья запирала их с Ваней в избе, чтобы не высовывались. Когда же барыня убиралась восвояси, мальчишки тайком пробирались в господский дом. Там старик-дворецкий, никуда не желавший уходить, угощал мальцов сладостями, и даже пускал в библиотеку. Грамоте Сашка с Ваняткой выучились в приходской школе и здесь для них открылось целое богатство, собранное Александром Петровичем Голубевым…

Да, когда-то богатая была деревня. Всего было вдоволь. Но постепенно, вместе с усадьбой, она обветшала и состарилась. Многие семьи в город подались на заработки. Только тетушка Дарья с младшим Иваном не хотели бросать этого места. Здесь похоронен Макар. Здесь жило счастье. Здесь лежат короткие и тихие, как молчаливые полевые цветы, любимые всеми, Ольга и Александр Голубевы.

Саша понял, что прямо сейчас вернуться в деревню – выше его сил. К тому же,  Катерина Петровна собиралась наведаться, пока открыта переправа. Знакомиться с родной теткой хотелось меньше всего. Он чувствовал, что выжжен дотла, а предстать перед родными хорошо бы с мирным сердцем и не пустыми руками. Матушка писала про служение Богу и людям. Но как послужить? Что сделать нужно?

За окном куда-то спешили люди, ржали лошади. Марфа Семеновна занялась хозяйством.

И тут раздался резкий стук в дверь.