Читать книгу Лира и Кошмар - Анастасия Олеговна Юрасова - Страница 1

ПРОЛОГ.

Маленький принц нашел королеву Ариадну Восьмую в саду: та сидела в окружении цветущих зеленых кустов, недосягаемая и таинственная, как само время, и недвижно глядела на каменную статую, возвышавшуюся над юными деревцами. Легкий ветерок играл с ее седыми волосами, убранными в пышную прическу. Когда-то давно эти белоснежные рассыпчатые локоны были золотыми, как солнечные лучи, и крепкими, будто волшебные лозы.

Принц слышал много восхитительных историй о том времени – времени злодеев и героев, когда Маски убивали невинных, а великие чародеи и воины противостояли древнему злу, сотканному из чистейшего мрака. Когда эти удивительные сюжеты звучали из уст Хранительницы Знаний, мальчику чудилось, будто бы случилось все это невероятно давно: может быть, двести, а может, и тысячу лет назад, однако в удивительные секунды раннего летнего утра, глядя на свою знаменитую бабушку со спины, юный наследник человеческого престола ощущал себя до трепетной дрожи причастным ко всему тому, что произошло.

В конце концов, эта крохотная эпоха легендарных битв и божественных склоков завершилась не так уж давно.

За садом располагалась миниатюрная часовенка, которая открывалась лишь в Лиров День: придворные, слуги, члены королевской стражи и даже монаршей семьи стекались к ее каменному порожку и клали на ступени свои трогательные письма, украшения, венки. В такие мгновения всякие различия между людьми стирались – социальный вес и статус, возраст, умудренность опытом или трепещущая юность покорно отступали, уступая место общему чувству единения и горечи от утраты.

Маленький принц никогда не видел Спасительную Лиру, но любил, как бабушка раз за разом описывает ее – во всех вообразимых и невообразимых подробностях, словно виделась с ней вчера.

– Ваше Величество, – произнес он негромко – и поклонился.

Легендарная королева обернулась, не вставая со своего места, и мягко улыбнулась внуку. Ее красивое лицо, тонкое и благородное, было исписано узорами морщин и старых ожогов – прикосновений пламени дракона, из которого та умудрилась выйти живой. Дрожа от предвкушения и восторга, мальчик дождался согласного кивка и молча уселся рядом, восхищенно щурясь навстречу горячему солнцу.

Стояло лето, спокойное, тихое и приятное; птицы пели свои песни в ветвях деревьев, у подножья зеленого холма танцевали и блестели искристые ручейки. Где-то вдалеке приятным эхом заржала лошадь: то, должно быть, наследный принц Ричард, старший из детей Вайолетты Благонравной, снова отправлялся на охоту в компании боевых друзей.

Каменная статуя молча стояла, уставившись невидящими глазами в чистые небеса; расписные доспехи, краска на которых обновлялась каждый год, сверкали золотым и фиолетовым; многочисленные змеи, шипя и скалясь, обнимали ноги в блестящих поножах и смотрели прямо на маленького принца, будто угрожая напасть при первом возможном случае.

– На самом деле, она была совсем не такой, – сказала королева Ариадна Восьмая, приобнимая своего внука за плечо.

Она всегда так говорила, когда он приходил в сад и заставал ее здесь. Это была их, пожалуй, самая любимая и странная игра: проигрывать раз за разом одну и ту же трогательную сценку, такую необычную, почти сакральную и жизненно значимую для обоих. Маленький принц знал, что мирное небо порождает равнодушие к войне и тем, кто принес долгожданную победу на своих плечах. Знал, что обыкновенно Спасительную Лиру вспоминают как героиню, полумифическую воительницу, великую чародейку и почти никогда – как обыкновенную девушку, юную, полную треволнений и желаний.

– Ваше Величество, – тихо прошептал мальчик. – А расскажите, какая она была.

Подул слабый ветерок, и салатовая листва радостно последовала следом за ним, играя своими роскошными летними кудрями; солнечные блики заплясали по гладкой серой коже статуи, коснулись замерших в полете густых локонов, окрашенных в темно-синий, светящихся золотым глаз без белков и зрачков, разверстого в немом крике рта, напоминающего пасть монструозного существа.

– Она была очень чувствительной, – ответила старая королева, складывая руки на коленях. Ее пальцы были худыми и узловатыми, серые вены торчали из-под тонкого шелка потемневшей кожи. – И доброй. Легенды, написанные о ней, описывают Элеонору как суровую защитницу, не знавшую ни страха, ни отчаяния, ни даже физической боли, но это не так. Моя боевая подруга отличалась эмпатией и большой опасливостью – предпочитала обдумать ситуацию сотню раз, прежде чем сделать хотя бы крошечный шаг навстречу цели.

– Это значит, что она отличалась большой мудростью, – глубокомысленно изрек маленький принц. – Мередит говорила, ее любознательности не было предела.

– Как и той печали, что бедняжка несла в сердце всю свою недолгую жизнь.

Об этом королева еще ни разу ему не рассказывала. Мальчик навострил уши и замер, словно сам обратился в статую. Мягкий летний ветерок зарылся в его кудряшки невидимой дланью, и на мгновение малышу показалось, что это сама Элеонора гладит своего юного обожателя, излучая доброту любящей матери и симпатию старой подруги.

– Она никогда не хотела быть Спасительной Лирой, – тяжело вздохнула Ариадна Восьмая. – Любовь и спокойствие значили для этой женщины куда больше, чем все богатства мира вместе взятые. Однажды мы уединились в моем кабинете, чтобы обсудить стратегию ведения боя, и… – Старуха невольно вздрогнула, как от удара. – Элеонора вдруг призналась мне, что глубоко несчастна.

– Но почему же? – искренне удивился маленький принц; слезы, все это время копившиеся внутри, наконец подступили к глазам. – Вы должны были рассказать мне это раньше, Ваше Величество! Я никогда не думал, что Спасительная Лира так сильно страдала!

– Тебе не стоит забивать этим свою голову, Филипп, – сочувственно улыбнулась королева. Ее мягкая рука стерла слезинку с пухлой детской щечки, и мальчонка, не сдержавшись, приподнял уголки рта, греясь в лучах искренней бабушкиной любви. – Дети в столь юные годы, пусть они и инфанты, всегда интересуются другим. Судьба Элеоноры – страшная и очень взрослая тема. В конце концов, ее сгубила любовь.

– Любовь? А я читал, что…

– В книгах пишут многое, мой мальчик. – Старое лицо королевы стало непривычно строгим. – А еще я обязательно поговорю с Хранительницей Знаний, чтобы она больше не позволяла тебе брать в руки столь взрослые и страшные работы.

– Но Ваше Величество!

– Филипп… – Скрипучий голос сорвался, узловатые пальцы затанцевали по укутанным в расшитые ткани плечам инфанта. – Однажды ты познаешь любовь во всех ее чудесных проявлениях – а также узнаешь, почему некоторые люди могут из-за нее умереть. Но это должно случиться многими годами позже, в момент, когда твое сердце будет окончательно готово к жестокой правде.

– Да, Ваше Величество.

Мальчик поднялся со своего места и чопорно поклонился. Бабушка скрипуче расхохоталась, оборачиваясь на дорогу: слуга в изящном костюме уже направлялся к ним, тревожно вздрагивая при каждом шаге.

– Тебе следует провести время с Джозефом, а не докучать несчастной старушке, – с шутливым укором произнесла она, кивая усатому мужчине и молчаливым жестом веля увести Филиппа. – Славно тебе поиграть, мой мальчик. Пускай Триединая будет с тобою в этот замечательный день.

– Пускай многоликая богиня никогда не перестает улыбаться тебе, – повторил принц заученную наизусть фразу и направился прочь вместе с Джозефом, оставляя королеву одну.

Едва шелест их шагов окончательно растворился в звенящей летней тишине, Ариадна Восьмая вновь обратила свой взор к статуе – каменному шедевру, некогда возведенному по ее приказу. Понравилась бы она Элеоноре? И если да, то что бы девушка сказала?

С каждым годом воспоминания о далеком прошлом становились все более и более размытыми, теряли очертания, превращались в пыльные мыслеобразы, светлые, как выцвевшие книжние страницы. Ариадна не могла вспомнить черт лица своей подруги, ее голоса, запаха. Первым, что приходило на ум, была неровная синяя челка, падающая на детские глаза, полные живого, доверчивого и совсем негероического любопытства.

А еще руки. О, они были вовсе не такими натруженными и мускулистыми, как на большинстве рисунков. Художники, как известно, должны преувеличивать и приукрашивать суровую реальность – однако Ариадна искренне любила в Элеоноре ее очаровательную худобу, холодные ладони и несовершенство черт. В конце концов, разве именно красота определяет истинного героя?

Воздух стал холоднее. Небеса окрасились в светло-серый.

«Неужели начинается дождь? Странно: сегодня ведь ни единого облачка».

Где-то совсем рядом, искристый и радостный, раздался девичий смех. Топот резвых ног, таких быстрых и ловких. Ариадна напряглась; попыталась встать – и вдруг поняла, что не выходит. Мир медленно темнел, скручивался в воронку, удалялся от нее, становясь всего лишь крохотной иллюзией на огромном холсте неизведанного.

– Я пришла, как и обещала, Ваше Величество, – раздался из-за спины чуть визглявый голосок, похожий на скрип дверных петель; старая королева сразу узнала его, и дрожь пошла по медленно холодеющей коже. – Пора отправляться в дорогу.

Златоволосая девушка поднялась с лавочки, легкая, будто перышко, и с пренебрежением обернулась на замершее в неподвижности старое тело, что продолжало тупо таращиться на такой же мертвый и бессмысленный камень.

«Все это в прошлом, – отчетливо подумала она. – Будущее открывает мне свои двери. Свобода от всего, обещанная в качестве приза столько лет назад, нашла и обрела свою хозяйку только сейчас».

Спасительная Лира стояла на каменной дорожке, и ее короткие волосы развевались на несуществующем ветру. Широкая улыбка украшала некрасивое молодое личико.

– Ну же, идемте отсюда! – воскликнула она нетерпеливо, протягивая руку.

И златоволосая Ариадна послушно ее сжала.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИЗБРАННЫЕ И ОДИНОКИЕ.

И явился он в маске бледной,

И воспел его ветра плач;

Запах крови угрюмо-медный

Был ему, что парадный плащ.

Он в руках нес погибель мира,

В его имени бился страх,

Но влюбилась младая Лира,

И растаяла смерть в руках.

Женевьева Сладкоголосая, «Баллада о Двоих»

Ее учитель, Адриан, был ночным эльфом – последним в своем роде. У него были длинные волосы, черные, как сама ночь, и горбатый нос, а темные глаза без белков или зрачков, похожие на два чернильных пятна, не были способны на эмоцию, отличную от глубочайшей скуки. Учитель отличался необычайной учтивостью, был неизменно вежлив и приятен в общении, никогда не пользовался своей властью, чтобы заставить свою подопечную замолчать, и прислушивался к ее мнению – в общем и целом, из последних сил пытался сотворить иллюзию заинтересованности в ее дальнейшей судьбе.

На самом же деле, Элеонора совсем ему не нравилась. Девушка не была глупой или невнимательной, а потому видела, с каким нетерпением Адриан закатывает глаза или прикусывает губу, когда ученица обращается к нему не по делу или внезапно заглядывает в кабинет. Впрочем, ночного эльфа можно было понять: избранную буквально повесили ему на шею и даже не спросили, желает ли последний выживший после Великой Черной Катастрофы иметь дело с той, кто был напрямую связан с появлением Масок, а также их нападением на Ночную Цитадель.

Элеонора не винила своего учителя и не пыталась навязывать ему свое неприятное общество. Когда уроки заканчивались, и ей выделялось специальное время для отдыха или самообразования, девушка уходила в город, где бесцельно бродила по улочкам, любовалась сладостями и уличными шарлатанами, выдававшими себя за странствующих магов. Ее всегда невероятно удивляло влечение простых людей к волшебству, их одержимость всем магическим, а значит, близким к Триединой; нарочно облачившись в странные одежды и нацепив на лица маски торжественной непроницаемости, эти клоуны вели себя так, словно имели отношение к чему-то сакральному, особенному, важному.

Больше всего на свете Элеонора мечтала подарить все свои проблемы, планы и способности кому-нибудь другому – тому, кто знал бы, что делать с такой ответственностью – а самой уйти в самую глушь, дабы поселиться в деревеньке и заняться сельским хозяйством. В деревне частенько проводятся праздники, добрые старики готовят вкусности, детишки подвязывают огурцы под навесами, ослепляющее око Триединой глядит сверху вниз любовно и ласково.

«И нет ничего – ни горя, ни печали, ни страха завтрашнего дня».

– Эй, подружка!

Девушка вздрогнула и обернулась. Молодая солнечная эльфийка стояла, облокотившись о прилавок, под ало-золотым навесом – ее ржаные волосы были заплетены во множество косичек, смуглая кожа переливалась, словно драгоценный камень, бледно-желтые глаза горели азартом и жаждой наживы.

– Видала мои татуировки? Это метки чародейки из самой Солнечной Земли!

На прилавке лежали странные предметы, назначение которых оставалось для Элеоноры загадкой. Фрагменты серебряных ложек, связанные друг с другом, грубо отрезанные кусочки старинных гобеленов, прозрачные шарики на подставках, серьги с висюльками, содранными с чьих-то штор – все это выглядело бы весьма жалко в полумраке, однако свет, ликующая толпа горожан и солнечные лучи меняли угол взгляда, делая бессмысленные безделушки таинственными и привлекательными.

– Волшебница, значит? – спросила Элеонора, приближаясь к эльфийке. Та гордо кивнула. – Я слышала, вам нельзя покидать Солнечную Землю сейчас, когда подготовка к отражению возможной атаки идет полным ходом. Ты что, преступница? Как преодолела границу?

Глаза продавщицы округлились, она в ужасе отскочила назад. Элеонора чувствовала, что поступила неправильно: обличать шарлатанку на глазах у парочки любопытных зевак, готовых разразиться хохотом и поведать о случившемся всей толпе, было проявлением необычайной жестокости. И все же… Правдой девушка дорожила больше, чем чьей-то загубленной репутацией.

– Ты удивлена, что я знаю о ситуации в стране солнечных эльфов, верно? Мало кто из горожан по-настоящему вовлечен в политические дела, однако о пророчестве знают все. Цитадель ночных эльфов уже пала под натиском тварей. Существа твоей крови должны быть следующими.

Девушка обняла себя руками и задрожала.

– Уходи… – прошептала она одними губами.

– Ты родилась здесь, – неумолимо продолжила Элеонора, – а татуировки набила у очередного несведущего мастера, дабы использовать их в целях наживы и развода наивных граждан. Поверь мне, я знаю, как выглядят настоящие.

– Но мои экспонаты, – запротестовала эльфийка, – самые настоящие! Я продаю магические артефакты…

– Ни в одном из них нет магии. Я ощущаю волшебство за версту.

Кто-то за спиною Элеоноры громко расхохотался, несколько звучных женских голосов подхватили эту мелодию унижения и принялись распространять ее по толпе собравшихся на ярмарке людей. Девушка посмотрела на шарлатанку, которая стояла ни жива ни мертва. Легкий бурый румянец сошел с ее золотистого лица, в глазах стояли горькие слезы.

– Уходи! – вдруг закричала она еще громче. – Вон, вон отсюда, и чтобы глаза мои тебя, паршивка, больше не видели!

Элеонора сделала шаг назад, в безликую массу, которая подхватила ее и потащила куда-то вперед. Незнакомцы в желтом, красном, фиолетовом, синем, розовом говорили и пели на все лады, кто-то шутил, кто-то рассказывал сказку ребенку, кто-то рассуждал о бытовых проблемах, грядущих свадьбах и разводах, а кто-то и вовсе философски рассуждал о Триединой и жизни после смерти.

Только она, странная девушка без семьи, была совершенно одна. Учитель, как обычно, сидел в своей башне, горюя об утерянном народе и погибшей семье, а она бродила здесь безо всякой цели, принося хаос и боль всякому, кто обращал к ней свой взор. Разумеется, она вовсе не была виновата в смертях всех, кто был дорог Адриану – однако не ее ли рождение пророчило наступление чудовищ? Следующей их целью должна была стать Солнечная Земля, прибежище солнечных эльфов. И, хотя последние развернули настоящую военную кампанию, исход всем был известен заранее: как и говорилось в пророчестве, светлые силы падут, а тьма поглотит их, чтобы затем броситься сюда, на людские территории, и встретить достойный отпор.

Этим достойным отпором должна была стать она. Элеонора. Избранная.

Единственная в своем роде, рожденная, чтобы раз и навсегда напомнить Маскам, кого им по-настоящему следует бояться. Сильная, как несколько сотен армий (по выдержкам из пророчества). Могущественная, будто длань Триединой (если верить информации оттуда же). Абсолютно раздражающая, неопытная и глупая, как и всякая молодая девушка в ее юном возрасте (а это уже была неоспоримая и, к несчастью, вполне очевидная правда).

За ярмаркой располагалась так называемая галерея отражений – формально она, конечно, вообще никак не называлась, однако городские жители назвали ее так за волшебные зеркала, двумя длинными рядами стоящие по обе стороны дороги. Когда-то давно они были подарены Людскому Пристанищу королем солнечных эльфов, и добрая человеческая королева Октавиана, решив поделиться ими с народом, создала эту крошечную достопримечательность, так обожаемую взрослыми и детьми.

Элеонора вырвалась из шумного людского потока и приблизилась к одному из зеркал, с легким разочарованием глядя на собственное отражение: короткие синие волосы, косая челка, впалые щеки и тощее тельце, угловатое, сухонькое и крайне немощное на вид.

«В пророчестве сказано, что Маски будут повержены девой с волосами цвета моря, однако не сказано, что умрут они не от смеха».

Такая, как она, могла напугать разве что червяка – слишком уж безобидная и даже какая-то несуразная внешность. Долгие годы Элеонора пыталась избавиться от нее, измениться, накачать хотя бы какие-то мышцы и немного потолстеть, однако наполненная магией прана и зверский метаболизм дружно помешали всем ее планам, оставив жалким задохликом, годящимся разве что в пугала.

Поверхность магического зеркала покрылась рябью, и секунду спустя девушка увидела себя в забавной шляпе с корчащимися рожицами и нелепом костюме: волшебное отражение искажало реальность, наряжая смотрящего в презабавные наряды. Элеонора даже не засмеялась.

– Эй, а можно мне? – спросил маленький мальчик, дергая девушку за широкую синюю штанину, расшитую золотыми звездочками. – Тоже хочу увидеть себя в смешном костюме!

– А, да… Конечно.

Элеонора бросила на парнишку прощальный взгляд: его сердце билось слабо и поверхностно, отдаваясь по всему телу легкой покалывающей болью, голова кружилась. Мальчик был очень слаб здоровьем, а значит, вряд ли способен переступить порог десятилетия. Жаль, что ни он сам, ни его мама пока что об этом не подозревали.

Чем ближе были Маски, тем сильнее становилась магия. Тем больше она знала, тем больше чувствовала. Силы прибывали с каждым днем, с каждой минутой – зато уверенности все не прибавлялось.

«Одна. Против целой армии, готовившейся к вторжению годами».

Пророчество говорило, что она победит, и тогда весь мир возликует. Элеоноре обещали долгую жизнь, всевозможные достижения и лавры, многочисленные титулы и вечную память на страницах исторических книг. Иногда она успокаивала себя, представляя, как два недовольных студента из будущего сидят друг напротив друга в какой-нибудь пыльной университетской библиотеке и поочередно закатывают глаза из-за того, что к следующему занятию им придется выучить Элеонорину биографию наизусть.

– Жила, наверное, и не догадывалась, что мы будем с ней так мучиться, – скажет один.

– Зато она подарила нам мирное небо над головою, – ответит другой. – Масок больше нет, люди в безопасности. Разве не за это нам стоит ее благодарить?

Этой мыслью Элеонора всегда успокаивала себя, и у нее каждый раз получалось.

«Все кончится».

Неважно, что это: очередной провал в твоей несовершенной жизни или невероятная удача, вознесшая свое чадо на самую вершину – в любом случае, конец будет один, и его не изменить ни с помощью магии, ни прибегая к алхимии. Воссоединение с Триединой ждет всех нас рано или поздно.

«Забвение. Смерть».

Старушка прогуливалась по галерее отражений, придерживая за локоть молодую внучку. У первой все лицо испещряли морщины, у второй была гладкая кожа, красивые горящие глаза и крупный рот, который так привлекает мужчин. Элеонора посмотрела на них и увидела, как неведомая тень смерти лежит на плечах внучки, такой молодой и, казалось бы, здоровой. Старуха переживет ее, возможно, сойдет с ума и умрет в одиночестве, гонимая неведомыми терзаниями – но пока что все тихо, и улыбки играют на двух похожих лицах.

«Несколько минут назад я, кажется, не могла предсказывать скорую погибель».

Что ждало ее там, за поворотом? Какое новое знание впихнет в ее сопротивляющийся разум Триединая? Девушка попятилась назад, выставив руки вперед и словно желая защититься. Какой-то старик, все это время стоявший в стороне от людского потока, удивленно склонил голову набок и посмотрел на нее как на сумасшедшую.

«Опухоль. Мучения. Ужасный, медленный конец».

Ему оставалось меньше года. Не разбирая дороги, девушка помчалась вперед, толкаясь локтями, как малолетняя хулиганка, и собирая многочисленные проклятия от горожан, видевших в ней всего лишь очередную городскую дурочку, позабывшую о всяком приличии. Впрочем, в некотором роде, так оно и было.

Даже опустив глаза долу, Элеонора не могла избавиться от пророческих мыслей в своей голове. Она смотрела на тени – и читала в них будущее, будто бы на страницах открытой книги.

«Падет от колющей раны. Упадет с лестницы и сломает шею. Покончит с собой из-за мигреней и сердечных болей. Подавится орехом во время обеда… Какая глупая, глупая смерть!»

Прана вскипала внутри, текла по венам вместо крови, с каждой секундой напитываясь незнакомой энергией. Знания бурлили внутри Элеоноры, заставляли ее голову разрываться от информации, а душу – болеть за каждого, кому был отмечен маленький срок на этой удивительной земле. Впрочем, долго ли ей быть сказочным пристанищем для мира и покоя? Маски медленно, но верно наступали, чтобы повторить сюжет, описанный в пророчестве.

«Умрет в огне. И эта тоже. А вон тот мужчина, помогающий передвигаться своему дедушке и слушающий его истории о давно канувшей юности, чтобы получить наследство, канет одним из первых… И почему так много смертей от пламени? Здесь что, будет какой-то крупный пожар?».

Элеонора остановилась, чтобы перевести дух.

«Наследство, к слову, в итоге не достанется никому».

Все было так очевидно и правильно, что становилось больно. В детстве Элеонора предпочитала думать, что человек создает свою судьбу: принимает определенные решения, и те становятся истоком неочевидных последствий. Оказывалось, однако, что вышеуказанные решения уже были приняты и занесены слугами Триединой в специальный реестр, доступ к которому, судя по всему, только что получило еще одно крайне в этом незаинтересованное лицо.

Девушка остановилась на обочине, плюхнулась на траву, позабыв о дорогих брюках, и задумчиво уставилась на свои худенькие и жилистые ручки. Свою судьбу она почему-то не могла почувствовать – собственное будущее оставалось лишь сюжетом легенды, выведенном на тысячах самых разных книжных страниц по всему миру.

– Эй, кидай мне!

– Не вздумайте швыряться палками, мелкие вы идиотки!

– А ты молчи, занудный братец, мы тебя в игру не звали!

Дети за ее спиною веселились и спорили. Обыкновенные, такие веселые и легкомысленные, полные надежд на светлое будущее. Даже не видя их лиц или теней, Элеонора почувствовала рядом тяжелый флер неизбежной смерти. Кто-то из них должен был уйти слишком рано, вероятнее всего – от раны в живот. Даже здесь, в относительном уединении и спокойствии, ей не было места. Мысли преследовали, закрадывались в голову, диктовали страшные события будущего, игнорируя лишь собственную биографию Элеоноры, словно та была пустым листом или нерасказанной историей.

Впрочем, что уж там было рассказывать? Точную биографию синеволосой девушки знали все вокруг еще до ее рождения.

Правда вот, никто не видел Спасительную Лиру в глаза. Никто не знал, кто она, как выглядит и когда точно родится. Даже сейчас, видя замершую невдалеке худую девчонку, ребятишки видели лишь странную и фриковатую особу, слоняющуюся безо всякой нужды тут и там. Адриан зачаровал чужое восприятие, помешал людям видеть в своей ученице кого-то большего, чем обыкновенную прохожую. Ничей интерес к ней не продолжался дольше нескольких минут – никто не любил ее, никто не скучал.

Никаких друзей, никакого парня, никакой юности. Один только долг, которым Элеоноре было даже не с кем поделиться.

Башня возвышалась над городом, однако никто, кроме троих жителей, ее не видел. Первый, Адриан, хозяин этого таинственного места, проводил все свои дни за работой, пытаясь выбросить из головы несчастное прошлое, второй – Бобби – работал не покладая рук, прибираясь днями напролет и готовя потрясающие блюда. Третья же, Элеонора, только и делала, что училась да упражнялась. Гулять ей позволялось немного и только в одиночестве (впрочем, найти друга с таким-то проклятьем было попросту невозможно), зато занятиям отводилась подавляющая часть всего времени: день девушки начинался и кончался упражнениями, а учтивость Адриана всегда давала слабину, как только девушка начинала лениться. Впрочем, не сказать, чтобы она делала это систематически.

Когда она скользнула сквозь зачарованную арку, и плотная черная субстанция сомкнулась за спиною с громким бульканьем, из комнатки под каменной лестницей послышались спешные шаги, и навстречу хозяйке выскочил Бобби, все это время будто ожидавший ее прихода. Рыжие кудряшки вечно юного мальчишки торчали во все стороны, широкая улыбка обнажала широкую щербинку между перединими зубами.

– Госпожа Элеонора! – воскликнул он обрадованно. – Не голодны?

Девушка уставилась на него во все глаза, чувствуя, как слезы сами начинают бежать по впалым щекам. Теперь она точно видела будущее: бедняжке оставалось жить всего лишь три дня.

– Госпожа, Вы что, плачете? Что-то случилось? Вас обидели? На Вас напали?

Элеонора спешно покачала головой и направилась к лестнице.

– Занимайся своими делами. Не трать на меня время.

Адриан сидел в своем роскошном бордовом кресле и читал «Историю ночных эльфов», явно упиваясь своим горем. Черные волосы были убраны в пучок на затылке, на щеках виднелись следы слез. Никогда прежде девушка не видела его таким раскрасневшимся и злым. Повернув голову на шум, мужчина заметил свою ученицу, замершую на пороге с видом непокорным и слишком уж дерзким. Он сдвинул брови на переносице и тоже поднялся, по-прежнему сжимая книгу в руках.

– Вы что-то хотели, госпожа Элеонора?

– Здравствуйте, господин Адриан. Я… – Эта фамильярность сводила с ума. Подумать только, они жили под одной крышей столько лет и все еще общались, будто бы знали друг друга как максимум месяц! – Я пришла сообщить о прогрессе в своих способностях.

– Это отрадная новость, я горд. Что ж, а теперь попрошу оставить меня.

– Нет, не оставлю. – Девушка сделала решительный шаг навстречу ночному эльфу. – Я знаю, каково Вам приходится, и не могу не сочувствовать, однако…

– Вы знаете, каково мне приходится? Да неужели?! – истерически взвизгнул Адриан, подпрыгнув на месте, словно юный парнишка, глубоко раздосадованный чем-то; щеки его покраснели еще сильнее, губы затряслись. – У Вас не было семьи, которую Вы страшились бы потерять! Но из-за Вас… Из-за Вас…

Он уронил руки, и книга гулко ударилась о ковер. Девушка вздохнула, чувствуя тупую боль в сердце, которое должно было состоять из чистейшего льда.

– Я не виновата в том, что родилась, господин Адриан. И я здесь не просто для того, чтобы похвалиться. Мне открылась возможность видеть будущее, и Бобби… Умрет всего через три дня.

Адриан удивленно заморгал. Затем усмехнулся.

– Невозможно. Он домовой, а домовые не умирают в принципе.

– Умирают – Вы сами мне об этом говорили, – с нажимом произнесла девушка, избочениваясь и ловя на себе презрительный взор наставника. – Вот только причина гибели домового может быть только одна: кто-то напал и уничтожил их жилище. Только уголечки оставил.

– Наша башня зачарована, никто не может проникнуть сюда, – ответил Адриан. – Вам, должно быть, просто нравится меня разыгрывать.

– Да прекратите же Вы! – воскликнула Элеонора, и мужчина вздрогнул, как от удара. – Мир прошлого засасывает Вас, заставляет отказаться от насущных проблем и отмахиваться от убедительных доводов, прикрывая их собственными оправданиями, которые, между прочим, не выдерживают никакой критики!

– Ну хорошо, сладкоголосая пташка, – выдохнул ночной эльф. – Допустим, Маски обнаружат нашу башню и нападут. Допустим, это случится уже через три дня. Что Вы предлагаете с этим делать?

– Бежать.

– От судьбы не убежишь, госпожа Элеонора. Вам суждено сражаться с Масками. Годами я обучал Вас быть сильной и противодействовать разного рода магическим атакам. Теперь время Триединой вступить в бой, а я лишь откланиваюсь и прячусь за Вашей спиной.

– Боюсь, что Вы не доживете до момента нападения на башню, – тяжело сглотнула Элеонора. – Ваша смерть должна произойти сегодняшней ночью, ровно в полночь.

– Значит, я направлю энергию уничтожающего заклинания на самого себя, как и планировал, – равнодушно ответил Адриан. – Моя роль в Вашей жизни все равно подошла к концу. Теперь я наконец смогу воссоединиться со своим народом.

– Нет! – воскликнула Элеонора, хватая его за локоть. – Я не могу потерять Вас! Вы и Бобби – все, что у меня есть! Я никогда не знала…

– Любви. Внимания. Интереса к своей персоне, – меланхолично закончил ночной эльф. – За восемнадцать лет своей жизни у Вас не было ни семьи, ни друзей. Допустим, это что-то вроде моей мести за убитую семью и народ, канувший в небытие. Так Вы позволите мне умереть, сердобольная ученица?

Элеонора поджала губы. Посмотрела на учителя. И спокойно вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь.

«Я бы оставила все как есть, – подумала она, – если бы не знала, какой Вы на самом деле трус».

Ни о каком самоубийстве и речи идти не могло: Адриан пытался решиться на это многие годы. Нет-нет, он должен быть умереть от чужой руки, вот только от чьей? Девушка поняла, что не лишит себя возможности воспрепятствовать таинственному ассасину, а значит, самой судьбе. Она не слишком любила Триединую, ее «промысел истинности» и «любовь», которая на деле оборачивалась лишь бесконечными мирскими страданиями.

Собираясь проникнуть в спальню своего учителя среди ночи, девушка не молилась. Она только сжала кулаки, прикусила нижнюю губу и сказала себе, что избранные судьбой никогда не отступают – даже если им очень хочется спрятаться где-нибудь в уголке и подтянуть коленки к подбородку. В конце концов, именно они являются теми героями, которых ожидают невинные, и теми лучами света, что делают судьбу капельку милосерднее к тем, кто и вовсе не имеет над нею никакой власти.

Он посмотрел на себя в зеркало. Длинные белые волосы, бесцветные глаза, черные губы – две узкие ниточки. Кожа бледная, о скулы можно порезаться, как о лезвие клинка.

«Жаль, он не увидит моего лица, прежде чем сдохнет в муках».

– Господин, Вам помочь? – спросила Гроза, молча наблюдая за процессом неуместного самолюбования. – Завязать ленточки на затылке? А может, еще и ботиночки завязать?

– Перестань издеваться, – вздохнул юноша. – Это мое первое задание. Я нервничаю.

Одноглазая женщина с мускулистыми руками, покрытыми многочисленными шрамами, закатила свое единственное око и щелкнула языком. Ее волосы, также белые, были коротко стрижены, потому что не имели возможности выводить прану наружу.

– И помните: меня там не будет, – сказала она в тысячный раз. – Телохранительница Вам больше не нужна, так что это мой последний день в этой идиотской роли для взрослого мальчика.

– Может, сразу перейдем на «ты»?

– Да хоть на «мы», мне до сопляков вроде тебя дела нет.

– Даже до избранных сопляков? – заигрывающе спросил Кошмар.

Женщина сплюнула прямо на пол.

– Фу, мерзость какая! Одевайся давай, герой-любовник, твой первый раз уж точно будет не со мной.

– Многое теряешь.

– А ты многое приобретаешь. Все мои любовники говорили, что даже кусок полена в постели талантливее меня.

– Кто-нибудь из них еще жив?

– Не уверена.

Парень ухмыльнулся и взял наконец белоснежную маску со стола. Узкие прорези смеющихся глаз, широкая улыбка, закрашенная черным. Странное чувство причастности к чему-то большому и великому захватило сердце, заставив его биться быстрее. Дрожащими руками он поднес маску к лицу и завязал ленточки на затылке; пальцы его почти не слушались, однако жаловаться Грозе было бы огромной ошибкой. Уж кто-кто, а она никогда не забывала о чужих промахах и потом обидно шутила.

– Ну-ка, давай еще раз.

– Что «еще раз»?

– Что есть твое главное оружие?

Юноша устало застонал. Ему не терпелось покинуть эту сумрачную комнату, где в воздухе витала многодневная пыль, и оказаться на таинственном задании, способном развеять его тяжкие сомнения. Маска на лице придавала юноше уверенность в своих силах, чувство радости захлестывало с головою, притупляя слепой ужас перед возможным провалом. Впрочем, мог ли он провалиться? Кошмар был избранным – единственным и великим Кинжалом Света, рождение которого было предсказано еще в древних манускриптах.

– Мои волосы. Ими я убиваю.

– Как именно?

– Взмахиваю ими, начинаю стрелять глазками, и все женщины мои.

– Верно. Давай, вали, и без хороших новостей не возвращайся.

Юноша принялся шнуровать высокие ботинки на невысоких каблуках. Они выглядели не слишком удобными, однако шнурки и кожа, пропитанные праной убитых врагов, сильно повышали смертоносность – и внешнюю привлекательность, если уж на то пошло. Где-то в глубине души Кошмар считал идиотизмом желание Масок выгядеть красиво и страшно, как с нуарной открытки, однако таковы были их традиции: если хочешь убить, убей так, чтобы это выглядело как произведение искусства. И сам будь произведением искусства. Ну, насколько можешь, конечно.

– Дружок, ты возишься, как пятилетний мальчик.

– А ты стоишь над душой, как сорокалетняя мамаша.

– Я мамаша, и мне сорок. Проблемы?

Кошмар глухо рассмеялся, поднимаясь на ноги и принимаясь сплетать портал из собственных мыслеобразов да специально накопленной праны: белые нити выходили из маски и кончиков пальцев, объединяясь в гармоничное целое, похожее на крутящуюся воронку из обесцвеченных волокон или припорошенный снегом венок из тонких веток засушенного деревца; кольцо искажалось и росло с каждой секундой, пока не превратилось в некое подобие овальной арки – или зеркала с закрашенным стеклом.

– Что ж, время проверить, сколько я стою.

– Когда вернешься, не забудь передать мне сумму.

Юноша осклабился.

– Так значит, ты передумала насчет нашего романа?

– Тебе и впрямь так нравятся старухи, мелкий ты червяк? Лучше найди кого-нибудь настолько же зеленого.

– И я тебя люблю, Гроза.

– Пф-ф-ф.

Кошмар смело поднял глаза на темноту, несколько секунд простоял, таращась на нее, и… шагнул внутрь, концентрируясь на нужном мыслеобразе. Это было тяжело, но все же не так, как сдерживаться при виде суровой телохранительницы, которая отныне не была связана со своим вчерашним господином никакими узами. Юноша прикусил губу, напоминая себе быть осмотрительнее и не отвлекаться. Мысли о любимой женщине, острый язык которой преграждал ему путь и заставлял шутить, когда хотелось говорить серьезно, только мешали во время миссии.

«Сейчас ты Маска, безликая и смертоносная. Никто не узнает твоего лица, никто не посмеет навредить тебе. Действуй так, словно ты бездушное оружие, но следуй своему сердцу, и так ты угодишь Черной Материи».

Прерывистое, болезненное дыхание. Тени, скользящие по стенам. Абсолютная тишина спальни в зачарованной башне, где, кроме девчонки и учителя, не было больше никого. Юноша сдвинул брови на переносице, осматривая опочивальню через прорези в маске: странное ощущение инородного присутствия, недремлющего и опасного, заставило копну белоснежных волос слегка приподняться в воздухе и замереть, готовясь к атаке.

Бледнолицый мужчина спал, обнимая подушку – будто испуганный ребенок. Он едва постанывал, морщил горбатый нос, кривил губы.

«Ночной эльф. Последний из свидетелей Великой Черной Катастрофы – или Великой Победы, как зовем ее мы».

Его нужно было убить прямо здесь и сейчас. Тогда задание будет выполнено, а мать и бабушка встретят его с величайшим довольством, признав, что их прекрасное чадо наконец готово к свершениям. В конце концов, он был последней надеждой народа Масок на свободу, на счастье, на свое место в этом мире. Его дети могли бы расти под счастливыми небесами и смеяться с дурацких историй про прошлое, где представителям их расы нельзя было даже по-нормальному любить.

«Я смогу жениться, завести детей и не думать о ритуальном самоубийстве во имя жизни своих близких и их благополучия. Что если Гроза тоже любит меня, просто не хочет делать мучительный выбор? Что если она согласится стать моей супругой, когда я расскажу ей, что проклятье снято, и отныне ни женщина, ни мужчина не должны жертвовать собою, дабы Черная Материя была довольна?»

Убийство последнего ночного эльфа было первым шагом к освобождению от этой тирании. Юноша сделал осторожный шаг вперед, пронзил спящего пристальным взглядом и наконец решился. Пряди длинных белых волос поднялись в воздух, каждый волос, словно паутинка, заискрился серебром в лучах поднявшейся к звездам луны.

«Черная Материя, моя госпожа и повелительница, – сказал он серьезно и в тот же миг почувствовал, как нечто странное и незримое, черное и голодное, обратило к нему свой взор. – Я, избранный и призванный тобою Кошмар, юноша, представляющий Масок, приготовил тебе первое подношение, сделанное от своего имени».

Темная богиня радостно заурчала и зачавкала у него в голове. На несколько мгновений в подсознании юноши застыло до боли знакомое изображение: огромный рот, полный острейших зубов, с кучей непрестанно работающих языков в бородавках.

«Прими же мое подношение, госпожа. Ты желала вкусить ночных эльфов, но последний осмелился скрыться. Я исправлю это недоразумение».

Волосы сплелись в тугие сети и ринулись навстречу Адриану, однако встретили странное сопротивление; свежий воздух, холодный и обжигающий, ударил юношу в лицо, и тот, задохнувшись, упал на колени, отчаянно скребя черными когтями белую шею.

– Дышать… Я не могу дышать… – шептал он.

Черная Материя разочарованно заурчала и исчезла. Ушла из его мыслей, его жизни, его головы. Юноша попытался завопить от гнева и ненависти ко всему происходящему, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Легкие обожгло жаром, ужасная боль сковала сердце, внутри головы взорвалась неведомая боль, сильная настолько, что из глаз брызнули слезы.

– Прочь отсюда! – завопил неприятный девичий голосок, и юноша сморщился.

«Такая визглявая. Будто ребенок».

Эльф сел на постели, в ужасе оглядываясь, и дернулся в сторону, увидев человека в маске, стоящего на коленях рядом с его кроватью. Скованный невидимыми цепями и медленно лишающийся праны, а вместе с ней и жизни, юноша отчаянно пытался выбраться из прозрачного кокона, однако вместо этого еще сильнее запутывался в энергетической ловушке.

– Как он сумел пробраться сюда? – спросил остроухий мужчина в ужасе, спешно поднимаясь на ноги и принимая боевую стойку. Черные татуировки на его коже стали ярче, налились праной. – Башня ведь зачарована!

– Не я впустила его сюда, господин Адриан, и не мне разбираться в тонкостях зачарования, которым меня толком не учили, – спокойно ответствовала все та же девчонка своим неблагозвучным голоском. – Важно лишь то, что я пришла сюда ночью и не дала Вам умереть. Мальчишка лишается праны. Постою так еще с минутку, и его душа улетит из тела прямиком к Триединой.

«Мы не ей молимся, идиотка».

– Госпожа Элеонора, прошу прощения за то, что не прислушался к Вашим вчерашним словам. Я признаю, что схватка с коварными Масками неминуема, однако я не мог и помыслить, что твари способны пробраться сюда.

«У нас свои методы, ночной ты дятел».

– Прошу, ученица, отпустите его.

«Да-да, верно он говорит, отпускай!»

– С чего бы это? Разве не лучшим способом будет хладнокровное убийство?

Адриан скрестил руки на груди и с сочувствием посмотрел на беловолосое сущесто в маске, худенькое, изящное и такое молодое на вид. Возможно, где-то в глубине души он чувствовал к Кошмару необъяснимую симпатию: в конце концов, он и сам когда-то был смелым, полным энергии и надежд. Однако было что-то в этом взгляде эльфа, что крайне не понравилось юноше: странный огонек заблестел в усталых очах, прежде чем наставник наконец отвернулся и закрыл лицо руками.

– Разве Вы не понимаете, ученица? – Его шепот был тише, чем завывание ветерка в щелях. – Никогда прежде Маски не попадали в плен.

«О, точно! Я первый идиот на деревне».

– Думаете, он расскажет нам всю необходимую информацию при допросе?

– Не думаю, а знаю. Вы же имеете представление о моих талантах, верно, госпожа Элеонора?

Короткая пауза. Кошмар, хрипя, изо всех сил пытался дать своим новым господам и тюремщикам знак, что им пора бы поторопиться с его освобождением, если те хотят услышать из уст пленника хотя бы пару слов. Он ведь умирал, его прана утекала невесть куда, а душа была готова вот-вот вырваться из горящего тела. Воздуха отчаянно не хватало, сердце начинало биться медленнее, в голове стелился туман.

«Картина маслом: избранный стоит на коленях рядом с постелью в чужой хате, придушенный и лишенный гордости, пока мудрецы, написавшие пророчество о нем, лицемерно хохочут в бездонном желудке Черной Материи, тыча в него пальцами, будто в бесполезного клоуна».

– Я дам ему зелье. Проследите, чтобы пленник не выбрался и не решился взять реванш.

– Разумеется, идите. Я буду неотрывно следить за Маской.

Синеволосая девчонка с косой челкой и бесцветно-болезненной кожей приблизилась к своему пленнику и опустилась на корточки рядом с ним. Вид у нее был какой-то едкий и недовольный – она будто бы силилась придумать какую-нибудь уничижительно искрометную шутку, но не могла, потому что остроумием не отличалась.

Хватка ослабла, и Кошмар наконец-то сумел вздохнуть. Теперь воздуха было так много, что голова закружилась, а сердце забилось с новою силой. Потеряв ориентацию в пространстве, он, отчаянно кашляя и что-то беззвучно вопя, обратил глаза к незнакомке и сдвинул брови, всем своим видом демонстрируя презрение. Жаль только, что все эмоции скрыла хохочущая маска.

– Как интересно, – сказала вдруг девушка, расплываясь в неприятной улыбочке. – Ты для меня как закрытая книга.

– Могу рассказать, как потерялся в собственном доме в пятилетнем возрасте, а потом обделался, когда впервые увидел бабушку в маске, потому что принял ее за чудовище. Узнаем друг друга получше, все дела.

– Я говорю не о подробностях твоей жизни, мерзкое создание, – качнула головой синеволосая, – а о смерти. Я не знаю, как и при каких условиях ты умрешь.

– Во-первых, я не мерзкое создание. Я очень, очень красивый! Мне так многие женщины говорили – даже верховная жрица, когда мне исполнилось пять! Да и вообще, как ты можешь судить? Даже без маски меня не видела, а уже оскорбляешься!

– Не вздумай грубить мне, ты…

– А во-вторых, я и сам не знаю, как и при каких условиях умру. Никто этого не знает. Мы не боги, помнишь?

– Верно, – на удивление легко согласилась Элеонора, – однако высшие сущности могут делиться с нами, если захотят.

– В таком случае, тебе повезло с Триединой. Наверное, та еще лапочка.

Невдалеке раздался громкий треск, затем – хруст, и все утихло. Девушка напряглась, заерзала на своем месте.

– Господин Адриан?! – шумнула она. – Вы в порядке?

Тишина. Кошмар ухмыльнулся.

– Может быть, сходишь проверить, все ли с ним нормально? – спросил он. – А я тут посижу.

– Отличная идея.

– О, правда? Вот уж не думал, что мы найдем общий язык. Ну, я благодарен за оказанное дове…

Боль в затылке медленно поползла к темечку, а затем ко лбу. Странная, необъяснимая, тягучая боль, непохожая ни на что. Мысли юноши стали медленными и ленивыми, страх и азарт сменились полным равнодушием. Он почувствовал, как дернулись ленты на его затылке, как девичьи руки сняли маску и положили его на пол, перевернув лицом вверх. Это было поражение, причем страшнейшее из возможных для представителя его расы.

Чужаки не должны были видеть их лиц. Каждый, чья маска была повреждена, а лицо открыто, обязывался принести себя в жертву богине, дабы избавиться от позора. Сейчас у него, правда, хватило сил только на то, чтобы несвоевременно икнуть. Идиотская, по правде говоря, ситуация.

А потом темнота накрыла его: схватила, завертела-закружила да утащила в свое логово, чтобы пугать страшными снами и неприятными воспоминаниями из детства.

«Возможно, у меня все еще имеется шанс отыграться, – с отчаянной надеждой подумал Кошмар, хватаясь за ускользающую нить реальности. – Черная Материя, я умоляю тебя! Подари мне силу, одолжи прану, чтобы я мог воспротивиться магии этой девицы!»

Ответом ему была лишь абсолютная тьма, обезличенная, суровая, молчаливая. Прожорливая богиня молчала, равнодушная к своему проигравшему детищу – и Кошмар окончательно провалился в небытие.

Адриан лежал на лестнице, его голова покоилась на ковровой дорожке узкого коридора. Шея извернулась под неестественным углом, рот пенился слюной, пустые глаза уныло таращились в никуда. Теперь их чернота была абсолютом, и в ней не было ни капельки осознанности или жизни. Девушка приблизилась к учителю, плавно опустилась на колени и вздохнула, опустив плечи.

«Упал с лестницы, когда нес из чердачной комнаты необходимое зелье. Какая странная и ужасная кончина!»

А она ведь почувствовала неизбежность его смерти. Спасла от Маски, подумала, что изменила судьбу – но нет. Ночной эльф все равно умер, просто другим образом.

«Какой же тогда смысл стараться, если Триединая уже написала свой бессердечный сценарий?!»

Элеонора осторожно разжала ладонь своего наставника (та была еще совсем теплой) и взглянула на пузырек с переливающейся внутри цветной жижей. И сосуд, и содержимое были целехоньки.

– Бобби! – позвала она. Мыслеобраз разлетелся по башне, и быстрые шаги домового начали спешно приближаться к девушке откуда-то снизу. – Бобби, у нас здесь беда!

Шаги ускорились, и через пару минут домовой уже стоял на коленях рядом со своей госпожой, печально глядя на недвижного ночного эльфа – последнего в своем роде. Его жизнь была лишена подвигов, печальна и бесславна. Он увидел смерть своего народа, посвятил себя взращиванию девчонки, явление на свет которой и обещало пришествие Масок, а затем погиб, сломав шею во время падения с лестницы. Какая дурацкая биография – о такой не напишешь песню, не воспоешь в стихах или балладах.

– Я видела его смерть, – прошептала Элеонора белесыми губами. – Знала, что он умрет сегодня.

– Новая способность? – тихо спросил Бобби, печально всхлипывая; он не мог отвести глаз от своего хозяина, от его красивого лица с горбатым носом, от длинных черных волос, спокойно лежавших на красной ковровой дорожке. – Вы растете с каждым днем, хозяйка.

– Не то чтобы меня это не радовало, но… – Девушка сглотнула, попыталась сдержать слезы – и все же разрыдалась, закрыв лицо руками. – Но… Но…

– Да, госпожа моя? Что такое? – терпеливо выспрашивал домовой, поглаживая ее по худеньким плечикам и костлявым смуглым рукам. – Может быть, я смогу успокоить Вас горячим ромашковым чаем?

– Бобби, ты…

– Я…

Его глаза округлились. Понимание пришло.

– Когда? – спросил он завороженно.

– Через три дня.

– Значит, Маски нападут на башню и уничтожат ее, – вздохнул домовой, опустив плечи. – Будучи духом-хранителем этого места, я не могу покидать его, а значит, задержу злодеев, позволив Вам бежать.

– Но я не хочу бежать одна, – выдохнула Элеонора, складывая руки в молитвенный жест. – Я ведь совсем одинока! Кроме тебя и наставника, у меня никого нет! Всю свою жизнь я…

– Это позади, – сухо ответствовал Бобби, отстраняясь от объятий; впервые его лицо было настолько непроницаемо и серьезно. – Теперь, когда господин Адриан умер, его чары спали и больше не действуют. Люди перестанут игнорировать Вас и не замечать, наконец-то начнут воспринимать всерьез.

Девушка задрожала всем телом.

– Это еще страшнее.

– Вы же знаете, для чего мы с наставником делали это. Почему прятали Вас здесь, лишая возможностей контактировать со внешним миром достаточно близко, чтобы обзавестись друзьями или врагами из числа людей снаружи.

– Я не понимаю.

Черные глаза ночного эльфа окончательно застекленели. Элеонора знала, что наставник никогда ее не любил, однако сейчас невыносимое желание обнять его, прижать к груди и успокоить стало невыносимо сильно. Ей так хотелось вернуться на несколько часов назад, взять мужчину за руки, словно лучшего друга, сказать хотя бы пару слов благодарности.

«Надеюсь, Триединая приняла Вас в своих чертогах, и теперь Вы счастливы, проводя время со своим народом».

Девушка улыбнулась сквозь слезы.

«Я знаю, как Вы скучали по дочери. Как обнимали ее обгоревший портретик, вынесенный из огня. Как укачивали тряпье и пели ему песни. Я считала, что Вы медленно, но верно сходите с ума, однко сейчас я понимаю… Это я черствая идиотка. Простите, простите меня».

Бобби пристально глядел на нее с каким-то странным выражением лица – девушка встретилась с домовым глазами и покраснела от необъяснимого стыда. Да, она знала, что наставник умрет. Да, она не сумела предотвратить его гибель. Но было ли это, в конце концов, возможно? Что если своими попытками вмешаться в ход истории она лишь дразнит Триединую, все это время проявлявшую к своей избраннице безграничное милосердие?

– Что будем делать, госпожа? – тихо спросил Бобби, поднимаясь на ноги и не сводя глаз со своего мертвого господина.

– Унеси его и похорони на заднем дворе, – с серьезным видом распорядилась Элеонора. – А я выполню волю наставника в лучшем виде. Зелье у меня, оно в полном порядке. Мальчишка легкий, как перышко, и стройный, как тростинка. Используя свои силы, я легко донесу его до пыточной и самостоятельно обездвижу.

– Да, моя госпожа. – Домовой кивнул, едва не плача. – Я верю в Ваши силы. Верил с самого начала.

Девушка поднялась и уставилась на переливающееся зелье, равнодушно бултыхающееся в склянке. Взболтала его; жижа приобрела ярко-фиолетовый оттенок. Значит, готово к употреблению.

Значит, пора пришла.

Пока Бобби, кряхтя, тащил высокого Адриана на руках, то и дело оборачиваясь на свою госпожу, девушка продолжала стоять в коридоре и молча наблюдать за происходящим. Она изо всех сил пыталась запомнить домового живым: его рыжие волосы, большие глаза, озорная улыбка. Пусть он и выглядел мальчишкой лет семнадцати, на деле этому существу было очень много веков – так много, что Элеонора боялась вообразить. Когда-то давно, когда она была еще совсем маленькой, Бобби посадил ее к себе на колени и глубоко задумался. Рядом на софе расположился большой и очень старый кот (он умер вскоре после появления госпожи в доме, а потому в памяти Элеоноры осталась лишь насыщенно-рыжая шкурка и привычка тихо мурчать, словно выражая свое недовольство).

– Время такое беспощадное, – сказал мальчишка печально; в его обычно веселом голосе зазвучали нотки отчаяния. – Вы такая юная, такая реальная. И я тоже – юный и реальный.

Девочка задумалась и, соглашаясь, кивнула. Почему Бобби печален, она не понимала: разве можно, в конце концов, грустить из-за своей молодости? Впереди у них была целая жизнь: мир, полный удивительных красот и добрых созданий, готовых протянуть руку помощи в трудный момент. Мир, который, по словам учителя, она должна была однажды защитить, дабы добро восторжествовало окончательно.

– Я помню времена, когда этой башней владела могущественная ведьма Моргана, – сказал он мечтательно. – Мы любили друг друга, однако стрелки, как я уже говорил, не желают прекращать свой бег. Моя любимая теперь в чертогах Триединой, а я все еще здесь. Меняю жильцов, как перчатки, не успеваю привыкать к новым лицам, которые меняются, что бы я ни делал.

– Мне жаль, что Моргана умерла, – сокрушенно вздохнула Элеонора. – Я очень хочу, чтобы люди и эльфы не болели. Доживали до старости, нянчили внучков. Я бы забрала себе все болезни мира, если бы знала, что это спасет остальных.

Бобби трогательно всхлипнул и зарылся пальцами в ее волосы.

– Вы очень добры, молодая госпожа, однако тревожетесь напрасно. Моргана прожила неестественно долгую жизнь – ей было двести двадцать, когда она умерла, и старость взяла-таки верх.

Девочка изумленно заморгала глазами. Старый кот, имя которого напрочь стерлось из памяти, гордо фыркнул и направился прочь, явно заскучавший от этого нудного разговора.

– Я домовой, понимаете? Пока стоит эта башня, я вечен. Лица будут меняться, а моя молодость не утихнет даже тысячелетия спустя.

«Возможно, это и к лучшему…»

Фигурка Бобби, такая юная и очаровательная в своем почти дестком изяществе, наконец окончательно скрылась из виду. Девушка постояла немного, глядя на сумрачную лестницу башни, а затем отправилась назад, в спальню своего умершего учителя, чтобы перенести пленника в пыточную и полностью его обезвредить. Мысль о том, что наставник навечно покинул этот мир, серьезно ранила, заставляла чувствовать себя виноватой. Элеонора до крови прикусила губу, рот наполнился неприятным соленым вкусом.

И все же, было в этой новообретенной свободе нечто привлекательное: в конце концов, теперь она была свободна от заклятия, делавшего ее абсолютной серой мышкой в глазах окружающих. Девушка сделала медленный вдох и так же медленно выдохнула.

А затем направилась вперед, расправив плечи. Теперь она была сама за себя.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ВЕЛИЧИЕ И СТРАХ.

На прекрасном и светлом троне

Восседала царица прямо.

Кто осмелится в дерзком тоне

Осмеять ее мудрый шаг?

Так умрите в мучений стоне,

Растворитесь в священном лоне,

Те, кто смел проклинать упрямо

И считать недостойной благ!

Филипп Мудрец, «Моей сиятельной бабушке»

Королева Ариадна сидела на троне, облокотившись о спинку и гордо глядя на карту, разложенную на широченном столе внизу. Первый советник и придворный маг, Арес, гордо ходил туда-сюда, сложив руки за спиной. Его волшебный посох, искрясь праной, летал следом за ним, словно тоже пребывал в тяжелейших раздумьях.

По другую сторону стола над крошечными разноцветными фигурками склонилась Лианна, глава королевской стражи. Ее благозвучное имя мало соответствовало внешнему виду: некрасивое лицо испещряли боевые шрамы, волосы средней длины, убранные в косу, покрывал легкий налет ранней седины.

Свое первое убийство Лианна совершила, когда той было семь лет – вонзила нож в горло домушницы, ворвавшейся к ней в дом, после чего спокойно побежала к родителям сообщить приятную новость. При дворе ее опасались, как опасались бы притихшего зверя, способного в любой момент напасть и откусить руку: тяжелый нрав вкупе с ужасной жестокостью, честностью и манерой говорить открыто мало кому придется по вкусу.

Даже Арес, утверждавший, что уважает прямоту – и тот побаивался своей боевой коллеги, вздрагивая каждый раз, когда она начинала говорить.

– При всем уважении, Ваше Величество, – сказал он наконец, выходя вперед и коротко кланяясь, – но мы не можем последовать Вашему приказу.

– Это еще почему? – спросила Ариадна, опуская взгляд на свой расшитый бордовый камзол. Красивый на вид, он был страшно неудобным и подходил разве что для сидения на троне, чем она сейчас, впрочем, и занималась. – Я королева, забыли? Отныне каждое мое слово – закон.

– Тебе всего четырнадцать, ты, младенец-переросток с завышенным чувством собственной значимости, – удивительно спокойным голосом ответствовала Лианна, не отрывая взгляда от карты. – Твоя мать была великой королевой, знавшей, как вести за собою народ, и именно поэтому все слушались ее – все, включая меня.

– Раз ты покорялась моей матери, то покорись и мне! Признай меня в благодарность за то, что она совершила, за то, какой героиней была весь своей недолгий век.

– И я признала тебя, малолетняя дура. Ты по-прежнему сидишь на этом своем деревянном стуле, носишь корону и даже осмеливаешься раздавать приказы. Не будь ты дочерью моей любимой хозяйки, твоя голова давно украсила бы шест, а моя задница – трон.

– Ты забываешься, служанка! – завопила Ариадна. – Одно мое слово – и тебя казнят!

– Ну хорошо, пусть так, – кивнула Лианна. – Допустим, что стража служит вовсе не мне, а тебе. Допустим, что я не являюсь для них фактической королевой – и человеком куда более важным, чем любая выскочка на престоле. Допустим, что ты действительно можешь отдать этот приказ и не оказаться на гильотине самой. Что тогда?

Ариадна надула губки, не зная, что ответить на этот жестокий выпад.

– Я назначу новую главу стражи, которая будет знать свое место.

– Но этого не случится. Королевская стража состоит из одних перевертышей, а я – их альфа. Они сами избрали меня, сами преклонили колени под полной луною, а смерть альфы в стае, какой бы справедливой она ни была, всегда ведет за собой кровную месть убийце.

– Госпожа Лианна права, Ваше Величество, – осторожно вклинился в разговор Арес. Он стоял, задумчиво глядя в окно, его длинные черные волосы переливались в солнечных лучах. – Если Вы найдете способ убить ее, стая сойдет с ума. Ни о каком порядке на человеческих землях не пойдет и речи, а у нас, между прочим, война с Масками на пороге…

– Я упорно не могу понять, в чем проблема исполнить мой приказ, – еще сильнее разобиделась Ариадна. – Мы ведь дружим с солнечными эльфами, правильно? Почему бы не сказать им всю правду?

– Как же ты это представляешь, королева? – усмехнулась Лианна. – «Мы спрятали избранную в башне, позволили Маскам убить ваших собратьев, а теперь ожидаем и вашей гибели, дабы пророчество сбылось полностью, и наш род остался в целости и сохранности. Мы проклятые трусы, которые годами боялись отступаться от сюжета пророчества, дабы вместе с эльфами не канула и человеческая цивилизация». Думаешь, после этого нашим будут спокойно смотреть в глаза?

– Полная версия пророчества о Спасительной Лире хранится в нашей библиотеке, ибо провидица, впервые узнавшая о ее грядущем рождении, была омегой в стае перевертышей, которая, как известно, издревна причисляла себя к людям, – спокойно объяснил Арес. – Эльфы знают лишь о синеволосой девушке, что однажды спустится в этот мир, дабы спасти людей от Масок. Им неизвестно, что девушка уже жива и что, вероятнее всего, ее сверхъестественные силы могли бы спасти Ночную Цитадель.

– Если бы моя мать отличалась большей жалостью к окружающим и не заперла ее в башне, малышку можно было бы использовать как оружие с самого начала, – рассудила Ариадна. – Мы скрывали Спасительную Лиру все это время, улыбаясь в лицо тем, кого звали друзьями и обещали защищать.

– Заткни милосердие себе в глотку и не выеживайся, когда не знаешь, о чем говоришь, – жестоко одернула ее Лианна. – Я забочусь о твоей жизни и о безопасности человеческого края, который приютил и воспитал меня, относясь как к родной. Пророчество, написанное прародительницей с волчьей кровью, гласит, что счастье Людского Пристанища будет зависеть от Спасительной Лиры. Чтобы дожить до седин и спасти наши края от Масок, она должна была воспитываться в заточении и выжидать подходящий момент, чтобы вступить в игру.

– Солнечные эльфы стоят на пороге войны с Масками и знают, что проиграют, – примирительно добавил Арес. – Гордость мешает большинству из них бежать из страны и прятаться под дружеским кровом – но еще сильнее мешает нынешняя эльфийская королева, запретившая выезд всем воинам, боевым чародеям и даже беднякам, способным кое-как держать палку в руке.

– Умельцы и невидимки среди них все равно находятся: по твоему приказу, солнечных эльфов, бегущих к людям, не убивают, а укрывают. Дают им убежище, кормят и поят. – Лианна скрипнула зубами, выражая свое негодование. – Я не могу позволить тебе прогнуться под этих остроухих еще больше. Если мы изменим сюжет пророчества и пойдем по иному сценарию, никто не знает, сумеем ли одержать победу.

– Согласно пророчеству, лишь Людское Пристанище переживет нападение Масок, – серьезно кивнул Арес, – и только жители этих земель встретят светлое будущее, полное процветания и милосердия Триединой. На выжженные поля рано или поздно придут наши земледельцы, мир восстановится, а новые расы появятся спустя века – в конце концов, кое-какие эльфы наверняка выживут.

– Но мы ведь не знаем, что случится, если наплевать на сюжет пророчества и поступить по-своему! – воскликнула Ариадна. – Вначале была Цитадель: ночные эльфы пали жертвами Масок первыми, как и было сказано. Вторыми должны стать солнечные эльфы – твари вот-вот сотрут с лица земли и их, оставив после себя лишь зловонную черноту.

– А потом придут к нам и встретят отпор Спасительной Лиры, – заключил Арес. – Все эти годы она, как и было приказано Вашей сиятельной матушкой, прожила в заточении, обучаясь магии у последнего ночного эльфа – Адриан славится своими талантами педагога и удивительным багажом знаний о магии и войне.

– Отправим избранную к эльфам, и сами же останемся безоружными, подставляясь под удар, – подытожила Лианна. – Кто знает, что случится тогда? Вдруг умрут вообще все – и солнечные эльфы, и люди, и те жалкие крохи остроухих проходимцев, скрывающиеся под нашим крылом?

Девочка вздохнула и опустила светлую головку. Сложная прическа из множества косичек и шпилек делала ее похожей на красивую куклу, сделанную рукой талантливого мастера, бледная кожа казалась фарфоровой. Когда-то давно такой молодой и красивой была ее мама – портрет юной наследной принцессы висел над камином в приемной, и Ариадна всегда засматривалась на него, когда встречала иностранные делегации или просто проходила мимо.

Жаль, что она не застала маму такой. Королева людей, которую она знала, была суровой, неразговорчивой женщиной с лысым черепом, бельмом вместо левого глаза и жилистыми руками, полными пустой силы и лишенными материнской любви. Мама постоянно критиковала ее, Ариадну, когда те оставались наедине – а еще ужасно относилась к папе. Она крутила роман с Аресом, назначила его своим официальным фаворитом и окружила себя десятками прихлебателей, красивых и бесполезных, согласных с каждым ее словом.

Папа худел и бледнел, его магическая сила и невероятное обаяние сходили на нет. А потом он выпил какое-то зелье – вроде бы, чтобы стать привлекательнее, умнее или просто лучше – и сошел с ума. Случайно. Такое, к сожалению, тоже в жизни бывает.

Ариадна посмотрела на своих слуг, замерших внизу. Лианна, позабывшая свое место, жестокая и рациональная, равнодушная к окружающим и лишенная всякого уважения к вышестоящим. Арес, ставший главной причиной отцовского безумия, с этой его легкой полуухмылочкой на красивых губах и треклятым волшебным посохом. До чего же они были ей отвратительны! Оба видели в ней глупого ребенка, легко манипулируемого, слишком доверчивого, импульсивного и доброго, чтобы быть королевой.

Девочка посмотрела на свои руки, сложенные на коленях, на подрагивающие тощие коленки, обтянутые бархатом парадных брюк – и вздохнула.

Потому что они были правы.

Она обнаружила его в декоративной теплице: в месте, куда дозволялось ходить лишь избранным – и замерла при входе, стеснительно обняв руками плечи. Солнечный эльф сидел на лавочке, опустив голову, и что-то поспешно строчил, закусив нижнюю губу.

Его длинные золотые волосы были переброшены на правое плечо, смугловатая кожа и желтые глаза переливались в солнечном свете. Узоры татуировок на худеньких руках вились до самого горла, где сплетались в красивый узел и расходились на спине тонкими лучами.

Девочка обернулась к двум стражникам – бравой девушке с гордым взглядом и седому старцу со сталью в глазах – после чего кивком отослала их прочь. Ей нужно было поговорить с новоиспеченным супругом, подарить ему лучик последней надежды, который, возможно, еще больнее ранит его, когда вся правда откроется.

«Сможет ли он любить меня и дальше, когда узнает, что, следуя пророчеству и боясь сойти с сюжетной тропы, я убила весь его род?»

– Доброго дня, Ваше Величество.

Услышав знакомый голос, он рывком поднялся со своего места и коротко поклонился, по-прежнему сжимая в руках блокнот, испещренный записями. Девушка мягко улыбнулась и сделала короткий шаг ему навстречу.

– Я не помешала?

– Разумеется, нет.

– В таком случае, позвольте мне нарушить Ваш покой своим присутствием – надеюсь, приятным достаточно, чтобы не испортить настроение дорогому супругу.

– Несомненно, мое сердце ликует при каждой встрече с женой, – холодно ответствовал молодой король. – Сегодня Вы особенно прекрасны.

– Должно быть, я расцветаю в Вашем обществе.

Они стояли друг напротив друга: два ребенка, официальная первая ночь которых должна будет состояться только через несколько лет. Супруги слишком юные, чтобы питать друг к другу страсть, и слишком взрослые, чтобы не понимать всю неловкость ситуации. На секунду взгляд Ариадны остановился, изучая обнаженный торс мальчишки – удивительные татуировки мага вились по худенькому тельцу, облаченному в одну лишь пасхоу. Привезенный на чужбину из Солнечной Земли в качестве нового короля человеческого края, эльф по-прежнему предпочитал рядиться в народные одежды, которые привез вместе с собой. Многие придворные видели в этом умышленный протест и требовали от мягкотелой королевы поставить супруга на место, однако Ариадна не замечала здесь никакого нарушения светских правил – только одиночество и глубокую тоску по родине.

Юлиан был младшим ребенком в семье эльфийской королевы, а значит, последним в очереди к трону. Старший из детей его матери, Ниал, в свои девятнадцать славился необычайной силой и кучей способностей, как умственных, так и магических: до Людского Пристанища то и дело доходили слухи, каким талантливым и невероятным во всех отношениях растет наследный эльфийский принц, впоследствии обещающий стать достойной заменой своей сиятельной матери.

Жаль, что Юлиан был не такой. Тихий, скованный, абсолютно послушный и вечно задумчивый мальчишка, годящийся разве что в чьи-нибудь мужья. Ариадна всегда сочувствовала консортам – женщинам и мужчинам, чья власть была слишком мала, чтобы воздействовать на политику напрямую, а не через уста своих венценосных супругов. В такой расстановке сил было нечто поистине несправедливое: нечто куда более ужасное, подрывающее дух единства изнутри посильнее всяких там Масок.

– Надеюсь, Вы весело проводите время, привыкая к своему новому дому, – сказала Ариадна, осознавая, что пауза длится уже слишком долго. – Я велю делать все возможное, чтобы Ваш досуг был приятен, а минуты уединения и молитв…

Она не договорила. Застопорилась на полуслове, не зная, как закончить предложение. Глаза солнечного эльфа глядели на нее с легкой тоской, таинственно поблескивая, словно два драгоценных камня.

Кажется, он боялся ее. Ариадна не преуспела даже в том, чтобы понравиться своему супругу.

– Что Вы пишете? – мягко спросила она, делая еще один шаг навстречу Юлиану. – Это дневник?

Тот сделал шаг назад и крепче вцепился в свой жалкий блокнотик, словно там были описаны все тайны мироздания, видеть которые Ариадне строго-настрого воспрещалось. Девушка вздохнула, опустила плечи. Это было даже сложнее, чем казалось поначалу. Говорить с юношей, запертым в себе, было неприятно, неловко и как-то даже мерзко. Королева чувствовала себя втоптанной в грязь и ничтожной, как червяк.

– Я могу взглянуть, Ваше Величество?

– Если моя королева позволит… – У эльфа туго выходило вести светскую беседу. У его жены, впрочем-то, тоже, так что в некотором роде они были квитами. – Я бы предпочел оставить в тайне содержание своих записей. Клянусь всеми тремя ликами Триединой богини, там нет ничего, что оскорбило бы Ее Величество.

– Я верю, мой король.

И снова крайне неловкий обмен взглядами.

Им не о чем было говорить, нечего обсуждать. Огромная пропасть между повелительницей и слугой, между той, что выиграла лотерею, родившись единственным и старшим ребенком, и тем, кто был слишком мягок и добр, чтобы убить старших братьев и сестер, дабы добится титула наследного принца.

Так все и работало в этом мире. Побеждал тот, кому больше всего везло – или величайший из злодеев.

– Хорошего Вам дня, господин Юлиан… Мой король… Ваше Величество, – несуразно пробормотала Ариадна и, путаясь в длинных ногах, помчалась прочь, словно нашкодившая девчонка.

Ее не окликнули. Не попытались остановить.

Ночь нависла над столицей, звезды таинственно блестели в высоких небесах. Юлиан сидел на постели, поджав под себя ноги, и печально созерцал пустую комнату, роскошную, но вместе с тем такую чужую. В человеческих землях все было либо аляпистым и неуместным, либо топорным и суровым: никаких ажурных пинаклей, зачарованных пальметт, похожих на живые цветы, и таинственных герм, с которых на простых смертных взирали божественные лики Триединой – архитектура здесь состояла из тяжелого многоцветия, богатство и бедность выставлялись напоказ, а летящую легкость форм заменили четкость и приземленность: главные человеческие качества, которые круглоухие вкладывают в каждое свое творение.

Из его окна открывался вид на соседнюю постройку с громадным вимпергом над оконным проемом – не то усыпальницу, не то церковь, предназначенную для хвалебных од богине. Юлиан никогда не понимал человеческую логику: ну зачем, спрашивается, идти в отдельное здание, если можно помолиться в собственной комнате? Важно ведь не то, какие стены тебя окружают, а то, что ты чувствуешь, взывая к высшей силе.

А человеческие усыпальницы – и вовсе пустая трата времени, средств и места: зачем украшать труп и класть его на сохранение в красивый ящик, если можно просто взять и сжечь? Душа умершего в любом случае находится далеко отсюда, а в чертогах Триединой вряд ли будешь задумываться о том, насколько красиво выглядят твои косточки. Одним словом, люди были странными, лишенными логики и довольно мерзкими. Помешанные на своем превосходстве и яростном желании выделиться, они забывали о добродетели, внимании к ближним и прочих заповедях богини, в своей верности которой так исступленно клялись.

Блокнот, лежавший рядом с юношей на постели, слабо засветился. Юлиан закатил глаза и потянулся к нему, чувствуя невероятную усталость. Его брат во многом походил на среднестатистического человека: в своем желании уличать других он едва ли представлял из себя достойный пример для подражания в глазах эльфийского общества. Впрочем, правду говорили старцы да мудрецы: жители Солнечной Земли мало-помалу деградировали, заражаясь дурным от людей, на которых так силились походить.

На странице блокнота появилась новая запись. Чернила были свежими, влажными и сильно пахли.

«Не может быть, чтобы они говорили правду».

Юлиан сокрушенно вздохнул, взял блокнот и направился к письменному столу, что располагался прямо напротив окна. Окунул перо в чернила. Зажег свечу легким прикосновением татуированной руки.

«Я не стану лгать тебе, брат. При дворе нет ни одной синеволосой женщины».

Но Ниал определенно считал людей виноватыми во всех возможных грехах. Сидя здесь, на чужбине, во многих милях от родного дома, младший принц – а теперь король человеческой страны – чувствовал гнев, бушующий в жилах брата и пожирающий его живьем. С годами он обещал стать жутким тираном и параноиком; возможно, тогда деградация солнечных эльфов и их представлений о мире станет окончательно необратима.

«В таком случае, они перекрасили ей волосы. Или спрятали в подвале. Или заколдовали так, чтобы Лира изменила свою внешность. Возможно, сейчас она скрывается под мужским именем и вообще бороду носит! Человеческая магия полна тайн и недомолвок: наши так называемые «друзья» никогда не делились всем, что знали, в то время как мы веками отдавали им все до последней крупицы».

«Говорю же, брат, я не могу помочь тебе в этом. Все, что можно было сделать, я уже совершил: описал тебе всех придворных, с которыми сталкивался, передал все слухи, которые смог услышать. Даже примерную карту замкового комплекса, и ту нарисовал в кратчайший срок! К сожалению, есть места, куда меня ни за что не допустят, но, как ты и сам понимаешь, в этом вовсе не моя вина».

«Твоя вина не в том, что тебя не пускают, а в том, что ты сидишь сложа руки и не пытаешься проникнуть туда тайком».

Юлиан поежился. Он был слишком пуглив, чтобы жертвовать своей жизнью ради своего народа – очередной пример деградации, о которой многие эльфийские мудрецы высказались в своих новых трактатах. Любой интерес к запрещенным вещам, чрезмерное любопытство, недоверие – все это было способно закончиться плахой для Юлия и стать причиной войны между людьми и солнечными эльфами. Их мир был хрупким, как паучья паутина, и его ни в коем случае нельзя было рушить.

«Неужели ты желаешь, чтобы Маски застали нас враждующими? Так врагам будет проще уничтожить обе державы».

«Нет, брат мой, ты неправ. Так им будет проще уничтожить нас. Мы наживка, разменный материал, созданный для того, чтобы ослабить мощь Масок, убить добрую часть их воинов и подпустить к человеческим землям лишь жалкие остатки, которые, в свою очередь, порубит Спасительная Лира».

Мальчишка резко захлопнул блокнот и спешно поднялся на ноги. Нет, он ни за что не поверит этим словам. Ни за что не допустит мысли о том, что Ариадна, его новоиспеченная супруга, равнодушна к народу своего мужа и позволит чудовищам спокойно растерзать всех солнечных эльфов, живущих в Солнечной Земле.

Они будут стоять вместе. До последнего. Иначе и быть не могло!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРАВДА И ОДИНОЧЕСТВО.

Говорила: «Не бойся боли»,

Ведь страдала еще сильнее.

«Раны сердца посыпать солью

Ты осмелься, мой друг, нежнее».

Первый взгляд породил меж ними

Страть, что лучше священной клятвы.

Сжав друг друга, они отныне

Ожидали кровавой жатвы.

Женевьева Сладкоголосая, «Баллада о Двоих»

Кошмар открыл глаза и понял, что это все, на что способно его изможденное тело. Ощущение было такое, словно бедняга пробежал целый марафон, разделил постель с двадцатью женщинами, убил несколько армий солнечных эльфов, перемыл всю посуду собственного легиона, а потом протанцевал всю ночь, соревнуясь на скорость исполнения ритуальных плясок с лучшими жрецами его расы.

Нет, это было не преувеличение. Тело болело настолько сильно, что юноша зажмурился, чтобы не заплакать. Впрочем, даже на то, чтобы крепко сомкнуть веки, его сил хватало впритык.

«Что эта синеволосая сделала со мною? Неужели владеет способностью выкачивать прану из соперников, когда те не сопротивляются? Плохо».

На стенах висели плети, розги, цепи и прочие очаровательные предметы, так располагающие к доверительному разговору. Железная дева стеснительно выглядывала из темного уголка, ее распахнутые глаза таращились прямо на пленника. Юноша издал печальный вздох – его определенно ждали долгие часы утомительных разговоров и мучительной телесной боли. Ну и кому, скажите на милость, такое может понравиться?

«Она ведь уже сдернула с меня маску, лишила чести (фигурально, разумеется), а потом на колени поставила! Неужели я недостаточно пострадал?»

Где-то вдалеке раздались шаги. Парень задумчиво уставился в потолок, пытаясь выглядеть как можно более буднично – ну, насколько в принципе возможно выглядеть буднично в такой неприятной ситуации. Попробовал еще раз воззвать к своей прожорливой богине. Та не отозвалась, явно обиженная тем, что ее очаровательный протеже провалил первую же миссию.

«Ну а ты чего хотела? – разобиделся Кошмар. – Будет тебе опыт на будущее: никогда не выбирай любимчиков по одной только красивой мордашке».

– Маска.

Юноша вздрогнул, как от удара, и перевел взгляд на синеволосую, которая, прикрыв за собою дверь, быстро направилась к нему. Она была тощей, как жердь, сухонькой, как пережаренная курочка, и недовольной, будто свора дворовых собак, у которых бездомный отжал ужин. Не самая привлекательная персона, в общем – пусть и довольно необычная.

«К слову, в ней явно что-то изменилось».

Элеонора стала… харизматичнее, что ли? На ней хотелось заострять взгляд, как на чем-то действительно диковинном, и это было странно: еще несколько минут назад Кошмар мог поклясться, что ученица ночного эльфа – всего лишь неинтересная серая мышь, которых тысячи на белом свете.

С такой и разговаривать было утомительно.

– Иногда второе впечатление может перечеркнуть первое, – примирительно сказал парень, усиленно подмигивая новой жертве со своей мощью своего невыносимого обаяния. – Я очень красивый, изящный, сильный. Совершенство! Все так говорят.

Синеволосая склонила голову набок. Челка плавно съехала на левую сторону лба, слишком высокого даже для того, чтобы зваться аристократическим. Кожа над бровями была куда менее загорелой, что делало Элеонору еще более несуразной; Кошмар задумался, влюбится ли в нее кто-нибудь однажды. Существуют ли на свете такие вот любители странного?

– Слушай, – продолжил он уже не так уверенно, смущенный абсолютным молчанием своей новой тюремщицы. – Я знаю, каково это: видеть запретный плод и не иметь возможности сорвать его. Хочешь окунуться в блаженство, познать всю радость мужского тепла? Что ж, хорошо! Я обещаю, что оставлю после себя незабываемые впечатления… Ну, если ты пообещаешь меня отпустить, разумеется.

Несколько секунд девушка просто смотрела на него, а затем расхохоталась. Вид у нее при этом был какой-то не слишком веселый. Юноша напрягся еще сильнее, не зная, чего ожидать. Она ударит его? Поцелует? Пошлет? Назовет некрасивым?!

– Твоя самовлюбленность скоро станет осязаемой.

– Самовлюбленность? – удивился Кошмар. – Так у нас сегодня зовется способность признавать очевидное?

– Здравым смыслом здесь и не пахнет. Слушай, ты и сам понимаешь, что не уйдешь отсюда, пока не ответишь на все необходимые вопросы. Пообещай быть сговорчивым, и допрос кончится максимально быстро.

– А что будет потом?

– Ты освободишься…

– О, звучит заманчиво!

– …и навсегда обретешь покой в о бъятиях Триединой, если та сочтет тебя достойным своих чертогов.

– ЭЙ, ТЫ ЧЕГО?!

Девушка слабо улыбнулась, едва сдерживая слезы. Вид у нее был такой жалкий и одинокий, что парню даже захотелось ее обнять. Иногда, глядя на человека, невольно чувствуешь, что у него на душе – порою слезы бывают наигранными, а улыбки полны фальши настолько, что за инородной личиной сама собой проступает истинная суть. Кошмар разбирался в масках. Уж он-то знал, что сейчас сердце Элеоноры особенно несчастно и полно безграничной боли.

– Послушай, я… Эм-м…

– Неважно. – Всхлипнув, девушка утерла одинокую слезинку, украдкой скатившуюся по впалой щеке. – Мы здесь не поэтому. Так что давай приступим к делу.

– А по-моему, именно это я и должен сделать, прежде чем умру. Успокоить тебя. – Кошмар улыбнулся самым наглым образом. – Делать женщин счастливыми – моя прямая обязанность.

– Будь это так, твоя профессия звалась бы иначе.

Юноша фальшиво расхохотался. Умирать ему, конечно же, не хотелось. Да, он потерял маску и позволил сопернице увидеть свое настоящее лицо, однако значило ли это, что ритуальное самоубийство – единственный выход из ситуации? Грешить было весело, плевать на правила – тоже. Его честь давным-давно обратилась в прах, а совесть поросла мхом и покрылась паутиной.

– Слушай, подруга…

– Давай без фамильярностей.

– Что это у тебя?

– Это? – Девушка ухмыльнулась сквозь слезы. – Зелье, которое ты должен выпить, чтобы все это поскорее закончилось. Ты же понимаешь: я добрый человек и не хочу никого пытать. Давай решим все по-хорошему, и дело с концом.

– Значит, я пью зелье, и тогда телесные страдания отменяются?

Элеонора вздохнула.

– Да, что-то вроде того.

Она откупорила склянку и приблизила ее к губам своего пленника. Тот закрыл глаза, концентрируясь на своих чувствах и совсем не сопротивляясь. Что он ощущал сейчас, глоток за глотком поглощая пойло, наверняка отравленное таким образом, чтобы принести смерть своей жертве спустя несколько часов после приема? Жалел ли он о том, что провалил миссию? О том, что подвел черную прожорливую богиню и, несомненно, станет очередным ужином в ближайшее время?

«Не знаю. Я ничего не знаю».

Вместо философских мыслей в голову лезла Гроза, ее шикарные мышцы, выразительное лицо, идиотский юмор и на удивление нежные руки. Когда она хватала его за торс, чтобы оттащить в сторону, юноша чувствовал себя так, словно находится на вершине мира. Ничего, кроме рук Грозы, не имело значения – и ничего, кроме них, не было способно заставить его умереть по собственной воле.

«Как жаль, что Маски не могут иметь семьи, подобно людям или эльфам. Нам постоянно нужно жертвовать чем-то, чтобы оставаться самими собой».

Последний глоток. Странное ощущение тепла, разливающееся по телу. Глаза Кошмара закатились сами собой, губы приоткрылись. Элеонора удовлетворенно кивнула.

– Ну что ж, давай поговорим. Ты готов отвечать на вопросы?

Губы парня зашевелились будто бы против его воли:

– Да. Спрашивай.

Девушка опустилась у его ног, опустила голову. Челка бросила тень на не слишком выразительные глаза и некрупный носик, маленький и короткий, как обрубок. Она вытянула худые руки и сложила их замком между ног, с романтичной задумчивостью глядя на прозрачное стекло, ловящее блики цепей и кандалов, развешанных по стенам. Причудливые тени замерли у пола, тихие, как призраки, и будто бы слушали этот странный разговор двух избранных пророчествами людей, волею судьбы оказавшихся в одной комнате.

– Зачем тебе было убивать моего наставника?

Правда сама вырвалась из уст, и все мысленные попытки Кошмара заткнуться обернулись неудачей:

– Он был последним из ночных эльфов. Согласно пророчеству, мы должны были уничтожить их всех. Только так Черная Материя будет довольна, и только так мы, Маски, сможем завоевать истинную удачу, которая определенно понадобится нам в дальнейшем. Подношение должно быть полным, а мы, как ты уже, должно быть, догадалась, обещали своей богине целую расу. Всех ночных эльфов до единого.

Юноша ожидал, что Элеонора бросится на него, вцепится ногтями в глотку. Но этого не случилось. Девушка продолжала сидеть у его ног, спокойная, как статуя. Ее глаза высохли, голос был ровным и тихим, но каким-то ужасающе серьезным. Кошмар понял, что за зелье девчонка впихнула ему: зелье правды, заставляющее жертву говорить одну лишь истину на протяжении долгого времени. Ему бы начать беспокоиться, однако разум заволокла пелена столь приятная, что выходить из этого положения как-то уже совсем не хотелось.

– Значит, у твоего народа тоже есть пророчество об избранной, что однажды придет и уничтожит всех врагов?

– Об избранном. Этот счастливчик – я. «Юноша с мраморными руками и пронзительным взглядом, волосы которого, белые, как голубиные крылья, станут оружием более опасным, чем всякий лук или меч».

– Ты знаешь этот фрагмент наизусть?

– Меня заставляли учить. Знаешь, я считаю его крайне бездарным. Что это за сравнение такое: «волосы, как голубиные крылья»? Совершенно ужасная метафора. Этого бы мудреца, да головой в книгу.

– Что же гласит твоя версия пророчества? Чем все должно завершиться?

Кошмар задумчиво уставился в потолок. Перед глазами двоилось, троилось… Было так спокойно и тихо на душе. Ни за что не отвечать, ни перед кем не оправдываться, не пытаться обдумывать то, что говоришь – как же приятно, оказывается, вести себя как обыватель, сплетничающий с говорливым соседом о житейских мелочах! Секреты всплывали в его сознании, но теперь они казались маленькими и ничтожными. Зачем целый народ так возился с ними? Это ведь такая глупость, сущая малость!

Юноша слабо рассмеялся себе под нос, и Элеонора, повинуясь странному инстинку, коснулась тощенькой ладошкой его щиколотки. Пальцы были холодными, как ледышки. В голову Кошмару пришла идиотская мысль подуть на них, чтобы обогреть. Жаль, девушка находилась слишком далеко, а он был полностью обездвижен.

– В моем пророчестве… – начал он задумчиво. – В нем говорится о великой победе, которую я одержу. Мы преподнесем в дар Черной Материи всех живых созданий этого мира, после чего построим собственную цивилизацию, лишенную жестокого гнета богини. Лишь получив хорошую порцию праны наших врагов, она успокоится и позволит нам любить друг друга.

– Любить? – удивленно спросила Элеонора. В ее устах это слово звучало как-то странно, даже неестественно. – В каком это смысле? Поясни!

– Черная Материя очень голодна, – ответил Кошмар. – Чтобы оставаться могущественной и сытой, ей постоянно нужна прана. Прана ее врагов, прана ее слуг. Когда две Маски образуют семью, они должны родить одного или двух, после чего один из супругов кончает с собой на алтаре, позволяя своей душе вознестись, а пране – направиться в пасть нашей прославленной богини. Так ее голод становится чуточку меньше.

– О Триединая, это отвратительно!

– Мы тоже так считаем – поэтому и хотим уничтожить эльфов и людей, дабы Черная Материя успокоилась на долгие века. Она пробудилась совсем недавно, знала об этом? Всего-то за пару веков до моего рождения.

– До этого легенды о Масках считались байками, – печально кивнула Элеонора. – Знаю. Я это изучала.

– Именно потому мы и зовем себя Масками, подруга, – подытожил Кошмар. – Мы безликие, одинаковые перед лицом богини и ее всепоглощающим желудком. Мужчины, женщины, дети. Наши души, наша прана, сам факт нашего существования – все это лишь жертва, посвященная астральной твари, ждущей наверху.

– Но что если… – Синеволосая тревожно закачалась взад-вперед, судорожно размышляя. – Что если восстать против нее, присоединиться к Триединой? Отказаться умирать только для того, чтобы накормить свою богиню?

– Мы дарим ей свои души с рождения, Элеонора. Если и ты, и твоя жена откажутся убивать себя в положенный час, вы умрете оба. Дети же останутся сиротами и отправятся к другому родителю – тому, у кого хватило ума спровадить на тот свет своего партнера.

– Какие ужасные слова.

– Мы все хотим жить. Так или иначе, даже последний угрюмец цепляется за свое жалкое существование на этой земле.

– Но ты должен положить этому конец, ведь верно?

– Да. – Кошмар сглотнул. – Я избранный. Парень с дурацкими голубиными волосами, которые опаснее любого оружия. Вообще-то, я мог бы использовать их сейчас, не накачай ты меня этим успокаивающим зельем. Кажется, меня рубит.

Он демонстративно зевнул, показав белоснежные зубы.

– Ты мог атаковать до этого, – улыбнулась девушка. – Ты выглядел весьма бодрым, когда я только вошла в камеру.

– А я идиот, понимаешь?

Они разом рассмеялись. Элеонора снова вздохнула: кажется, ей совсем не хотелось убивать своего прекрасного пленника. Потом встала, прошлась взад-вперед по комнате, оставила пустой сосуд из-под зелья на сомнительного вида столе, покрытом цепями. Снова вздохнула и наконец замерла, скрестив ноги и явно задумавшись о чем-то сокровенном.

«Наверное, ее гложет та же мысль, что и меня, – решил Кошмар. – Есть ли во всем этом смысл? Зачем стараться, если можно просто плыть по течению, так, как уже решили за тебя наверху? Мы ведь, в конце концов – просто жалкие сошки, червяки, выполняющие волю великих».

– Так значит, все вы – просто жертвы своей богини, правильно? Вы должны уничтожить всех людей и эльфов, чтобы она насытилась жертвами и успокоилась на долгие века.

– …и отстала от нас. Правильно.

– Но что же будет потом?

Кошмар вопросительно приподнял бровь. Попытался представить, каким будет будущее его народа, если он выберется отсюда и одержит победу. Слабо улыбнулся, чувствуя, как неведомое тепло разливается по сонному телу.

– Потом будет покой.

– Но ведь он не может длиться вечно! – всплестнула руками Эленора. – Рано или поздно Черная Материя снова проголодается.

«Рано или поздно…»

Черная разверстая пасть, похожая на обрыв или бездну. Бесконечный голод, постоянный, неконтролируемый, способный утихать лишь изредка, но зато на долгие и долгие века. Однажды прожорливая богиня почувствует голод опять. Однажды на свете не останется никого, кроме Масок, и тогда им придется объявить ей войну… Или стать ужином.

– Я не застану этих времен, подружка. Не знаю, что происходит с душами после смерти, но мне уж точно будет все равно.

Девушка лениво потянулась, принялась разминать шею, которая слабо похрустывала, как у старой женщины. Элеонора казалась такой болезненной и слабой… Отчего же Кошмар чувствовал себя столь юным и беспомощным рядом с ней? Хрупкая, как тростинка, с руками, похожими на две спички, девушка излучала странную внутреннюю мощь, какой не было даже у Грозы.

Несколько секунд оба молчали, а затем Элеонора, бросив на своего пленника последний взгляд, просто вышла из комнаты, плавно закрыв за собою дверь. Она не спросила ни о планах Масок, ни о том, как именно им можно помешать. Странное чувство недосказанности повисло в воздухе, однако юноша был слишком разморенным и сонным, чтобы думать об этом.

«Треклятое зелье усыпляет мою бдительность. Я должен держаться молодцом, иначе…»

Его глаза сомкнулись, и мысли заменил абсолютный хаос.

Элеонора молча спускалась по ступеням, чувствуя себя так, словно только что совершила величайшую ошибку своей жизни. Разумеется, ей нужно было убить того подлеца – косвенно он все же был виноват в смерти Адриана. К тому же, являлся Маской, частью народа, которому всякий эльф или человек желал бы мучительной гибели.

«И все же…»

То, что Кошмар рассказал девушке, меняло все. Спустя долгие годы мучительных ожиданий она наконец поняла, отчего враг действует с такой жестокостью, не щадя ни детей, ни стариков, уничтожая святыни и расхищая гробницы. Ненависть к другим расам родилась в душах Масок лишь тогда, когда они осознали одну ужасную истину: прожорливая богиня не отстанет от них, пока не получит достаточно сытную порцию.

Маски не могли спокойно создавать семьи, не могли глядеть на своих детей с уверенной родительской радостью… Да и вообще, каково это – целовать того, кто вскоре умрет, повинуясь приказу Черной Материи?

Она сняла тяжелый ключ с цепочки и воткнула его в одну из множества замочных скважин, расположенных на каменной двери. Цепи запели, волшебное свечение наполнило подвальный полумрак, а затем дверь с громким скрипом отъехала в сторону, впуская девушку внутрь, туда, где находилась величайшая из святынь, вот уже более века считавшаяся утерянной.

Зачарованные факелы, наполненные праной, зажглись сами собой, и по каменным стенам заплясали причудливые тени. Пустая зала, неестественно большая и необъяснимо жуткая, была украшена декоративными канефорами, изображавшими Триединую во всех своих ипостасях, плоскими пилястрами, старинными вазами, а также триглифами – последние тянулись у самого потолка, слишком ненужные и неестественные в этой архитектурной мешанине излишеств. Метопы между ними были довольно широкими и крупными; они изображали создание мира, чертоги богини, а также очаровательные фрагменты ее общения со смертными существами.

У противоположной входу стены залы, раскинув свои каменные длани в жутком объятии, стояла громадная статуя Триединой, облаченная в роскошные ниспадающие одежды. Три ее лица – чистосердечная девочка, молодая женщина и умудренная опытом старуха – молчаливо таращились в пустоту с замершими на устах широченными улыбками. Элеонора поежилась, однако взяла себя в руки и сделала шаг навстречу каменной громаде. Потом еще один. И еще. Это был первый раз, когда она явилась сюда одна, без наставника, и ее сердце ударялось о грудную клетку с безумной силой.

Зала была чем-то сакральным, страшным, необъяснимым. Являясь истинным пристанищем для праведника, по таинственной причине она вовсе не успокаивала, а лишь сильнее задевала чувства девушки, заставляя ту ощущать беспричинную тревогу.

«Все будет хорошо, – сказала она себе, пытаясь казаться убедительной. – Триединая не может быть врагом. Она ведь на нашей стороне, помнишь? Она послала тебя сюда, чтобы спасти человечество от Масок».

Девушка остановилась у пустого алтаря, посмотрела на каменную миску, в которой по-прежнему лежал черный волос Адриана. Кажется, он приходил сюда совсем недавно, чтобы поговорить с богиней, но та не приняла его подношение, и бедняга ушел ни с чем. Часто ли ночной эльф являлся сюда, пытаясь связаться с умершими родственниками и друзьями? Часто ли кликал жену и маленькую дочь, умерших в хаосе и огне? Девушка поджала губы, но все же не поддалась минутному порыву. Она медленно вынула прядь из миски, отложила ее на алтарь и взяла с его темной поверхности старинные ржавые ножницы.

Раз! – и синяя прядка упала в миску с тихим шелестом. Несколько теней заколыхались за спиною девушки, тяжеленная дверь с громким стуком захлопнулась за спиною. Раздался странный щелчок. Она заперта здесь? Богиня пребывает в дурном расположении духа?

– О Триединая, – зашептала Элеонора, и голос ее дрожал. – Та, что, являясь единственной истинной матерью, породила и воспитала нас… Явись мне в этот тяжкий час, ответь, что…

Громкий шум. Сильный ветер. Каменная миска слетела с алтаря, черная прядь волос Адриана улетела куда-то в темноту. Пространство начало искажаться, тени рук Триединой, отделившись от статуи, заплясали по каменным стенам – а затем стало холодно и черно. Факелы погасли один за другим, и девушка осталась в абсолютной пустоте, огромной, одинокой и ужасающей. Чье-то дыхание раздалось неподалеку. Гулкое, страшное, нечеловеческое.

– Триединая? – тихо просила Элеонора, вскакивая на ноги и пятясь назад.

– Ну… Можно и так сказать.

Холодный ветер сбил ее с ног, у потолка возникла шаровая молния неестественного синего цвета и понеслась прямо на свою жертву. Перекатившись, Элеонора вскочила на ноги и направила прану к кончикам своих пальцев; энергия сорвалась с них, невидимая, но мощная, и, соприкоснувшись со странной молнией, разодрала ее на мелкие искорки. Темнота снова стала абсолютом.

– А ты неплоха, победительница, – сказал неприятный женский голос. – У тебя и впрямь хорошая реакция.

– Кто ты? Как ты здесь оказалась?

– Что, прикрываться именем вашей богини мне уже нельзя? Где я выдала себя, а, простая смертная?

– Не поясничай.

– А ты не указывай мне, заморыш. Я пришла сюда, чтобы проверить твою силу – а заодно и понять, достойной ли противнице проиграл мой бывший господин.

– Твой бывший господин?

– Формально, да. Я была его телохранительницей, пока мальчишка обучался самостоятельно стоять за себя. Потом мы вроде как стали друзьями, но, видит Черная Материя, длилось это удовольствие недолго.

– Ты пришла, чтобы спасти его из заточения?

Короткая тишина. Резкая вспышка золотой молнии и у потолка, ослепляющая и жуткая, затем – громкий раскат грома, заставивший Элеонору подпрыгнуть на месте.

– Нет, малолетняя ты идиотка. Я пришла его убить.

– Убить? Но почему?!

– А тебе-то какое дело?

Ветер ринулся прочь из залы, распахнул дверь, завихрился вокруг Элеоноры, мешая ей сдвинуться с места. Высокий женский силуэт – широкие плечи, сильные руки, мощные икры – окутанный грозовыми тучами, ринулся прочь, невесомый, словно страшный сон, ускользающий с рассветом. Элеонора мастерски владела собственной праной, однако даже представить не могла, что при желании ее можно преобразовывать в искаженные явления природы.

Она сконцентрировалась на своих стопах, прилипших к полу, заставила энергию прилить к ногам и побежала вперед так быстро, как только способен человек – ее пятки почти не касались пола. Темнота, молнии, атакующие со всех сторон, странные вспышки и оглушающий гром – все это слилось в единую какофонию, жуткую и отвратительную, однако девушка не сдавалась. Она должна была проникнуть в пыточную раньше, чем это сделает соперница.

«Я не могу позволить ей убить того парнишку. Просто не могу!»

Вот только в чем была причина такой заботы? Разве он не был ее врагом, рожденным, чтобы уничтожить солнечных эльфов, а следом за ними, возможно, и все человечество? Девушка вспомнила его легкую ухмылку, черные губы, длинные белые волосы. Худой и жилистый, быстрый и изящный, он напоминал начищенный клинок. Никогда прежде Элеоноре не доводилось встречаться с созданиями столь гипнотически привлекательными.

Она ворвалась в пыточную на несколько секунд позже, чем ее соперница, и сразу бросилась в атаку. Мысли смешались в голове, мир вокруг казался таким неестественным, каким-то иллюзорным. Кошмар по-прежнему лежал на своем месте, обездвиженный. Его глаза были закрыты, грудь медленно вздымалась и опускалась. Черные губы, слегка приоткрытые, так и манили, будто упрашивая прижаться к ним пылким поцелуем.

Элеонора чувствовала себя полной идиоткой. Круглой дурой. Невозможной и невыносимой девицей, которая рушит все, за что берется. Лишенной разума, логики, чувства собственного достоинства особой, готовой отдать свою жизнь за красавчика, которого должна была уничтожить.

«Думаешь, Триединая гордится тобой сейчас? Думаешь, что поступаешь правильно?»

К несчастью, сейчас это имело малое значение. Девушка уворачивалась от ударов здоровячки и наносила свои, невидимые, но меткие. Всматриваясь в ее единственный глаз, горевший неподдельной злобой, девушка читала там неутешительную судьбу.

«Женщина умрет сегодня. От тяжелой раны, которую негодяйке нанесу лично я».

Гром. Молнии. Боевой клич. Краем глаза Элеонора увидела, как Кошмар начинает слабо шевелиться, а затем устало приподнимает веки.

– Гроза… – зашептал он одними губами, а затем, набрав в легкие побольше воздуха, хрипло закричал, преодолевая невыносимую усталость. – ГРОЗА!

Женщина вздрогнула. Посмотрела на своего подопечного. Отвлеклась всего на секунду – но и этого было достаточно. Сконцентрировав прану на кончиках пальцев, девушка ринулась к своей сопернице и прижалась подушечками к шее, пуская под кожу отравленную энергию, наполненную негативным мыслеобразом. Гроза дернулась, силясь вырваться из парализующей хватки, однако Элеонора свела брови к переносице и сконцентрировалась на идее, которую настойчиво вплетала в незримые нити праны.

«Смерть, – думала она, и губы ее сами расползались в довольной ухмылке. – Смерть. Смерть. Смерть!»

Буря утихла, воздух снова стал чистым и прозрачным. Ноги женщины подкосились, и здоровячка, издав последний вздох, тяжело рухнула к ногам Элеоноры; ее голова накренилась вбок, глаза уставились прямо на юношу, который все это время наблюдал за происходящим, задержав дыхание. Несколько секунд они пребывали в абсолютном молчании. Затем Кошмар всхлипнул.

– Ты убила ее, – сказал он чуть слышно. – Убила мою возлюбленную.

– Она хотела убить тебя.

– Не лги мне, синеволосая дрянь. Гроза пришла, чтобы спасти меня из плена, а ты взяла и лишила ее жизни.

– А может быть, просто дашь мне возможность высказаться и послушаешь, как все было на самом деле?

Кошмар глухо расхохотался; по его щекам бежали слезы, и он не пытался их скрыть.

– Зачем мне слушать твою ложь? Да и вообще, с какой стати врагу оправдываться перед врагом? Мы по разные стороны баррикад. Мы не друзья. То, что ты убила мою любимую, совершенно нормально. Ты должна была сделать это, чтобы оставить пленника при себе и не дать Грозе возможности сбежать со мною. Я не хочу слу…

Он всхлипнул и разрыдался, на этот раз в полный голос.

«Если Гроза сумела пробраться в башню, значит, могут и другие, – встревоженно подумала Элеонора. – Как скоро мне следует ждать новых гостей?»

– Госпожа! – Запыхавшийся и перепуганный, в пыточную ворвался Бобби. – Я слышал крики, шум…

Девушка молча кивнула в сторону мертвой воительницы, растянувшейся на полу.

– Кто это? – удивился домовой.

– Думаю, что Маска, союзница нашего пленника.

– Но почему же она тогда, собственно, не в маске? Лицо женщины открыто, а это у них, насколько мне известно, равносильно смертному приготовору.

Кошмар шумно выдохнул и забился в своих путах. Былые силы возвращались к нему. Еще немного, и юноша снова сумеет атаковать волосами. Вторую возможность отомстить Спасительной Лире он уже не упустит.

– Гроза пришла сюда, чтобы убить любимого, – печально ответила девушка. – Сама она, должно быть, планировала отправиться следом.

– Что ж, я думаю, нам стоит исполнить ее мечту и позволить влюбленным встретиться по ту сторону, – на удивление бессердечно предложил домовой. – Надеюсь, Триединая простит злодеям их грехи.

Кошмар только нехорошо усмехнулся.

– Чести во мне всегда было маловато, – сказал он самодовольно, – ровно как и любви к Черной Материи. Умирать я не собираюсь, сдаваться вам – тоже.

Путы легко порвались, длинные белые волосы, поднявшись в воздух, ринулись вперед, силясь обхватить своими путами шею Элеоноры. Девушка застыла как вкопанная, с дурацким и необъяснимым вожделением глядя на острые скулы, на пронзительные белесые глаза, на светлые руки, сжатые в кулаки.

«Идиотка! – кричала она мысленно, отчаянно пытаясь направить прану, однако вместо ярости ее сердце рождало лишь сладострастную печаль. – Соберись! Неужели ради этого умер господин Адриан? Ради того, чтобы ты направилась следом за ним в первый же день своей взрослой жизни?!»

Комната закружилась, исказилась; стены, прежде давившие со всех сторон, начали разъезжаться. Пол полетел вниз, и Кошмар, потеряв равновесие, смешно грохнулся вниз и растянулся на холодном камне. Нескольких секунд хватило, чтобы девушка снова взяла себя в руки и отринула навязчивый мыслеобраз любви; ярость затрепетала в ее теле, коснулась кончиков пальцев на руках и ногах. Теперь она могла атаковать, могла разрушать чужие судьбы.

Бобби – причина возникшего хаоса – стоял, раскинув руки в стороны, и в его распахнутых глазах отражалась комната. Девушка знала, что, будучи домовым, он обладал безраздельной властью над башней, однако даже подумать не могла, что его силы настолько велики. Одной лишь силой мысли этот рыжеволосый парнишка был способен исказить пространство до неузнаваемости, заставить всю башню ходить ходуном.

Кошмар попытался приподняться, однако потолок резко полетел вниз, цепи, слетев со стены, оплели его тело и волосы.

– Еще одно движение – и твои патлы будут вырваны с корнями, – холодно сказал Бобби, возвышаясь над поверженным соперником. Его голос был непривычно холодным, потусторонним, каким-то чужим. Элеонора не знала этого домового, никогда не встречалась с ним. – Сдавайся.

Юноша поднял на Бобби полные слез глаза и неприятно расхохотался.

– Моя богиня совсем не разбирается в людях! – воскликнул он излишне театрального. – Что за олуха она избрала в качестве своего протеже? Зачем я вообще во все это ввязался?

Хохот перерос в слезы. Элеонора не могла выносить этого, ее сердце резали тысячи невидимых ножей.

«Слишком много смертей. Адриан, Гроза, следом за ними последует и Бобби».

Девушка кинулась вперед, теряясь в искажающемся пространстве, врезаясь в кривые дугообразные стены. Ей нужно было выбежать из пыточной – любой ценой. Находиться здесь она была больше не в состоянии. Схватившись за ручку двери, которая настырно ускользала от Элеоноры на протяжении нескольких секунд, девушка, тяжело дыша, вывалилась в коридор и, сделав шаг вбок, медленно сползла по стенке. Большие потери праны давали о себе знать, голова слабо кружилась, в горле стоял ком.

Она стояла на пороге великих перемен и страшных начинаний, но по-прежнему чувствовала себя той жалкой и незаметной девчонкой с синей стрижкой, достойной лишь парочки косых взглядов от надменных прохожих. Великая героиня? Талантливая воительница? Спасительная Лира? Она?!

Руки девушки тряслись, ноги подкашивались. Она поднялась, цепляясь за стену, едва не ломая короткие ногти, и медленно направилась к лестнице, не думая ни о себе, ни о Кошмаре, ни даже о завтрашнем дне.

– О Триединая, – прошептала она одними губами. – Избавь меня от этого бремени.

Никто так и не откликнулся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ДОВЕРИЕ И СТРАХ.

Слабейшая из всех слабых,

Она обладала силою, недоступной многим.

Спрошу я себя опять: считается ли беспомощностью власть,

Способная дергать нити на плечах у могучей марионетки?

Хранительница Знаний Мередит, «Моя дорога»

Сова сидела на своей громадной жердочке и жутко таращилась в пустоту; ее кривая тень нависала над ступенями и лестничным пролетом, где замерла Ариадна, скрестив руки на груди. Вид у девочки был, разумеется, грозный, однако сердце все равно сжималось от страха.

«Я королева, – сказала она себе. – Я имею право».

– Хранительница Знаний, – почти прошептала юная королева, склоняясь в полупоклоне. – Приветствую тебя и благословляю.

Сова только ухнула в ответ. Она, разумеется, могла бы разразиться благодарственной тирадой, однако слишком сильно уважала себя, чтобы болтать с какой-то там коронованной малолеткой. Ариадна попыталась вести себя так, словно не заметила неуважения: в конце концов, за ней еще не числилось никаких достижений и побед, а это значило, что знатные слуги государства вполне могли допустить слегка фамильярное отношение к своей новоиспеченной правительнице.

«Я должна видеть в этом возможность. Шанс стать лучше, доказать остальным, что заслуживаю зваться преемницей своей великой матери».

Ариадна вздохнула; перед глазами снова пронеслись мимолетные образы. Мать обнимает фаворита на балу, мать кружится в танце с прехорошеньким придворным, мать разговаривает с Аресом, неприлично склоняясь к его уху и явно нашептывая непристойности. Отец, как обычно, видит все это, но не говорит ни слова – ведь он консорт, всего лишь гордое дополнение к своей сиятельной супруге.

– Ух, – повторила Хранительница Знаний.

– Я бы хотела пройти в библиотеку, – сказала Ариадна. – Позволишь мне?

Громко хлопая крыльями, сова тяжело опустилась на ступени и склонилась над девочкой, словно над своей добычей. Вперилась огромными стеклянными глазами в ее маленькое личико, снова заухала, словно смеясь. Ну да, разумеется. Она была ребенком, который никак себя не показал. Нося корону и сидя на троне, она по-прежнему была никем даже в глазах треклятой совы-перевертыша, которая, между прочим, в свое время сама пыталась захватить власть над человеческим краем.

«Треклятая, наглая птица».

– Зачем тебе туда, маленькая королева? – спросила перевертыш нечеловеческим голосом. – В такие часы следует спать.

– Я сама решаю, когда спать, а когда бодрствовать! – крикнула Ариадна. – Я же решаю, куда и в какое время идти!

– Ты разгуливаешь по замку без охраны, – подметила Хранительница равнодушно. – Довольно глупое решение, особенно учитывая, что времена сейчас опасные. Даже в родных стенах можно натолкнуться на завистника или недоброжелателя.

– На такой случай у меня всегда есть преданные друзья, готовые примчаться на зов и защитить, – ответила королева и грозно топнула низким каблуком своих спальных туфель. – Например, ты, Мередит!

Сова мягко заухала. Золотое сияние окутало ее силуэт, и секунду спустя на ступенях появилась молодая женщина с длинными бурыми локонами до самых лопаток. Она стояла перед своей королевой, насмешливая, прекрасная и совершенно нагая – древний перевертыш, жизнь которого во много раз дольше человеческой.

Когда-то давно перевертыши существовали обособленно и даже вели продолжительные войны с эльфами и людьми. Жаль, что всему этому пришел конец, когда Маски почти полностью уничтожили их народ, а остатки волшебной расы, раненые, беспомощные и жалкие, подавили свою гордыню и ринулись под вражеский кров, дабы вымолить уход и защиту.

– Мередит, – повторила Ариадна. – Хранительница Знаний. Я прошу, впусти меня, свою королеву и благодетельницу, в эту библиотеку. Я не забуду твоей доброты.

– Какая жалость, – ответила обнаженная красавица, заливаясь призрачным смехом. Совиные глаза, жуткие и пустые, посверкивали на совершенном человеческом лице. – Точно так же я испытывала и твою мать, когда та была совсем молоденькой. Однажды она тоже решила прийти в библиотеку – правда, явилась она днем и в окружении охраны.

– И ты тоже не пустила ее? – рассвирепела Ариадна. – Как же ты осталась жива?!

– Она набросилась на меня и победила в честной схватке. Стражам королева приказала оставаться в стороне, так что поединок вышел честным. Один на один.

– И что случилось тогда?

– Ее Величество одержала победу, а я признала ее своей госпожой. Такая у меня, видишь ли, природа: не могу покоряться тем, кто слабее. Будь ты хоть тысячу раз королевой, носи хоть тысячи корон и сиди хоть на тысяче тронов! Я, гордая сова-перевертыш из давно покоренных земель, все еще следую по собственному пути. Не в моих правилах преклоняться перед слабаками.

– Я… Я прикажу тебя казнить!

– И меня, разумеется, казнят. – Мередит усмехнулась. – Вот только чего ты добьешься этим? Станешь ли ты сильнее, зауважает ли тебя народ?

«Да что это за страна такая! С королевой никто не считается!»

– Я всего лишь хотела почитать, – настойчиво продолжала Ариадна. – Разве это такая уж проблема – просто пропустить меня вперед?

– Если ты признаешь свое положение, значит, будешь делать все так, как я скажу, – невозмутимо ответствовала Хранительница Знаний. – Лично я считаю, что людям нужно спать ночами. Особенно детям, чей организм все еще растет. Отправляйся в постель, никчемная королева, и приходи завтра днем. Тогда, так уж и быть, я впущу тебя, обещаю.

Издевательская ухмылка прорезалась на красивом лице. Девочка сделала несколько шагов назад, понимая, что не сумеет победить перевертыша. По крайней мере, не сегодня. Она, разумеется, владела человеческой магией, однако ее навыка не хватило бы даже на то, чтобы поднять предмет силой взгляда. Бездарная, вспыльчивая, глупая девчонка, смеющая указывать остальным, что делать.

Яркая вспышка прорезала воздух, ударила по Мередит, и та, заухав, отлетела в сторону. Девочка замерла и обернулась, с ужасом наблюдая за происходящим: золотые молнии взвились в воздух, освещая лестничный пролет и каждую пылинку, летящую к каменному полу, яркие блики сплелись в огромный солнечный лук и, повременив, упали прямо в руки Ариадны, пульсируя приятным жаром. Сова, громко ухая, кинулась вперед, раскрывая клюв – в нем девочка увидела неестественно большие клыки – однако нападать было уже поздно.

Она натянула тетиву, прицелилась и выстрелила. Твердый солнечный луч, служивший стрелой, растворился в брюхе совы, и та, отлетев в сторону, громко заухала – на этот раз от боли. Ослепительное свечение исчезло, и девушка кинулась вперед, туда, где, ерзая на месте, лежала Хранительница Знаний.

– Мередит, прости! Я честно не знала, что умею так! Наверное, не рассчитала силы…

Сова подняла на девочку умный взгляд.

– А ты интереснее, чем кажешься, юная королева. Входи. Я признаю тебя.

Девочка подняла глаза на лестничный пролет, набрала полные легкие воздуха, а затем тяжело выдохнула, собираясь с силами. Тяжелые дубовые двери в библиотеку были настолько жуткими, что один лишь взгляд на них пускал дрожь по телу. Никогда прежде она не бывала там одна, и никогда прежде ей не позволялось читать любые книги, которые попадутся на глаза.

Она посмотрела на Мередит; ее раны медленно затягивались, в глазах снова появлялся блеск жизни. Способность перевертышей к быстрой регенерации была для них и спасением, и проклятием – впрочем, иногда Ариадна завидовала полузверям и их удивительной стойкости. Она отвесила еще один дежурный поклон своей новообретенной служанке, а потом взяла свои временые страхи и раздавила их. Победила. Уничтожила.

«Необходимо идти только вперед, помнишь? Ты правишь в тяжелые времена. Нужно быть во всеоружии».

Темнота была абсолютом. Высокие книжные шкафы тянулись вдоль стен, луна, заглядывая в окна, бликовала на роскошных подсвечниках; ровные ряды длинных столов располагались у резных баллюстрад, опершись на которые, можно было увидеть нижние полки – каждая из них была до отказа забита разного рода книгами и свитками. Девочка замерла, со страхом и восторгом лицезрея это место в абсолютной тишине. Никогда прежде она не задумывалась о том, какой торжественной привлекательностью может обладать пустое помещение: тени скользили по полу, холодные блики танцевали по золоту, кандялебры, расположенные почти у самого потолка, напоминали искаженные гневом лица древних чудовищ.

Она обернулась к тяжелым дверям, и ее тело само собой подалось им навстречу – там, в коридоре, ее ждала наивная свобода, полная доверчивого незнания, которое за годы пребывания в тени матери сделалось для новой королевы привычным и безопасным. Однако имела ли она право отступать сейчас, когда сама Триединая протянула своей маленькой служанке руку помощи?

«Нет. Я больше никогда не стану оглядываться назад».

Ариадна прикусила нижнюю губу и направилась вдоль верхних полок – однако не прошла и нескольких шагов. Влажная от пота ладонь зажала ей рот, частое дыхание раздалось над ухом. Кто это был? Как он сумел пробраться сюда, миновав Хранительницу Знаний?

– М-м-м, – жалобно протянула королева.

– Прошу прощения, Ваше Величество, – ответствовал ей знакомый мальчишеский голос, мелодичный и негромкий, как журчание ручейка. – Я боялся, что Вы закричите.

Юлиан отпустил свою новоиспеченную супругу и отшатнулся на несколько шагов назад. Когда Ариадна осмелилась поднять на него глаза, мальчик уже замер в низком поклоне. Знать, действительно сожалел и извинялся за содеянное.

– Супруг? Что Вы здесь делаете?

Солнечный эльф скромно повел плечами.

– Помогаю своей королеве. Как и всегда.

Вспышка света. Лук, сотканный из лучей. Невероятная магия праны, вряд ли способная пробудиться в человеческой девчонке. Ариадна благодарно улыбнулась и шагнула навстречу мальчику, чувствуя, как ее сердце начинает биться чаще – в сумраке библиотеки он казался таким красивым и удивительно хрупким, что напоминал мираж, готовый вот-вот раствориться.

– Так это Вы одолели Мередит?

– Я, Ваше Величество.

– Вы действительно непревзойденный воин.

Мальчик выпрямился и смущенно улыбнулся одними уголками рта:

– Знаю, по мне не скажешь.

Повисла неловкая пауза; древние книги и фолианты сурово наблюдали за двумя детьми, посмевшими бросить вызов самой истории – их фигурки поглощал беспощадный мрак, наползавший со всех сторон, и лишь только татуировки на руках Юлиана слабо посверкивали золотистым, отгоняя непрошенные тени.

– Зачем Вы пожелали навестить библиотеку в столь поздний час?

– Я… – Ариадна тяжело сглотнула, и плечи ее поникли. – Вообше-то, я здесь за пророчеством.

Солнечный эльф удивленно воззрился на нее.

– За тем самым? Про Спасительную Лиру?

– Я никогда не читала оригинал. Только слышала вольные пересказы из уст различных менестрелей да советников.

– Нам, эльфам из Солнечной Земли, о грядущих временах известно еще меньше, – сокрушенно ответил Юлиан. – Страшась прихода Масок и скорейшей смерти, мы, тем не менее, заранее знаем о своем поражении, и это делает ситуацию еще хуже.

– Я осведомлена о том, что происходит в Вашей стране, – сказала Ариадна самым взрослым голосом, на который была способна. – Солнечные эльфы закрыли границы и запрещают своим гражданам покидать родные края, дабы найти спасение под крылом у союзников. Королева пытается изменить сюжет пророчества и превращает пышный двор в казармы.

– Всякий, кто может держать оружие в руках – будь то мужчина или женщина, старик или ребенок – должен встать на защиту Солнечной Земли, – утвердительно кивнул Юлиан. – Так моя матушка надеется изменить знаменитый сюжет и написать свою собственную судьбу. Его Высочество наследный принц Ниал, мой старший братец, придерживается того же мнения.

– Но в пророчестве прямо сказано, что Спасительная Лира – единственная, кто может остановить врага, – покачала головою Ариадна. – Это и привело меня сюда. Жажда справедливости. Даже если мне придется пожертвовать очевидностью и броситься в пучину неизвестности, я буду твердо стоять на своем, пока не паду жертвой этой кровопролитной войны.

Она говорила, и лунные лучи едва касались бледного девичьего личика; она говорила, и с каждым сказанным словом ее кулачки сжимались все сильнее. Юлиан молчал, с искренним восхищением глядя на свою королеву – в сиянии ночного светила его волосы приобрели серебристый оттенок, смугловатая кожа казалась призрачно-серой.

– Мой брат хочет напасть на столицу, – сказал он после короткой паузы, и Ариадна, вздрогнув, с ужасом воззрилась на друга. – Открытых военных действий не будет – будут лишь боевые отряды эльфов в масках, которые, разделившись, начнут прочесывать город и совершать злодеяния.

«Солнечные эльфы? Нападут? Но ведь они же друзья!»

Девочка задрожала и обняла себя руками за плечи. Всю свою жизнь она думала, что враг у человечества один – и это Маски, готовые вот-вот напасть на Людское Пристанище, дабы забрать или уничтожить все важное, ценное, дорогое. Ночные и солнечные эльфы, в свою очередь, были союзниками: существами, готовыми на все, лишь бы позволить людям выжить и продолжить свое существование под милосердным взглядом Триединой. Последние, в свою очередь, отвечали взаимностью и жертвовали всем необходимым для поддержки остроухих друзей.