Читать книгу Цветок и Буря - Анастасия Олеговна Юрасова - Страница 1

Юань I. Дым, веер и запертый дух.

Известно: сокол не летает в стае,

Так исстари на свете повелось.

И как квадрат и круг несовместимы,

Так два пути враждуют меж собой.

Цюй Юань, «Лисао».

Бабушку нельзя было подводить ни при каких условиях: сама Мать Богов говорила, что ценить желание старших есть величайшая благодетель, а уж если эта самая благодетель неразрывно связана с твоим счастьем и будущим, покорпеть стоило вдвойне.

Юань посмотрела на дамэнь так, словно за роскошными главными воротами скрывалась какая-нибудь очередная разбойница; из пяти проемов были открыты лишь три центральных, и девушка, закусив губу, внимательно прочитала благословения над каждым из них.

Первый, с табличкой «следуй божественной воле», наверняка предназначался для знатных особ, хозяек дома и долгожданных гостий, второй – «шествуй по дороге, усыпанной лепестками тишины» – для юношей и мужчин со знатной фамилией. Третий, «бытие полезной определяет пригодность души и тела», использовался служанками, случайными гонцами и путницами, которых здесь, разумеется, не слишком-то ждали.

Юань посмотрела на первый проход, потом – на третий и, повинуясь своей сумасбродной натуре, нарочно воспользовалась вторым, едва сдерживая смех нашкодившей девчонки. Никто, разумеется, этого ужасающего нарушения не увидел: врата дамэнь защищались особым заклинанием, создававшим невидимый барьер, на дворе стоял поздний вечер, и маленький квадратный дворик, откуда открывался вид на длинную протоптанную дорогу, окруженную зачарованными цветами тинг, стоял абсолютно пустой – лишь тени плясали по недавно выкрашенным стенам.

Юань ожидали здесь к следующему утру в сопровождении эскорта, однако так уж вышло, что пять ее верных стражниц пали от рук разбойниц, а все добро, включая дары Главе Клана, оказалось в их загребущих грязных лапах. Такое время от времени случалось на неспокойных дорогах, но после падения семейства, фамилию которого ныне все пытались навсегда забыть, случаи заметно участились.

Хорошо, что с шеи Юань не сорвали священный оберег, благословение на котором было зачаровано особым образом и служило приглашением в клан. Иначе она, разумеется, даже не попала бы внутрь, оставшись по ту сторону барьера на всю ночь.

Вторые ворота, эрмень, жутко выглядывали из мрака, отданные в полную власть пляшущим теням. Однажды Юань играла в этом внутреннем дворе, будучи маленькой: тогда он казался ей огромным, как целый мир, и таким же красивым. Пока бабушка говорила с госпожой Цветок, девочка радостно носилась туда-сюда, беззастенчиво пугая своего будущего мужа.

Она не видела Тина с тех пор, а потому запомнила его несуразным, некрасивым и болезненным ребенком, огромные синяки под глазами которого напоминали темные озера, отражающие беззвездное небо.

Юань осторожно пригладила длинные волосы, выбившиеся из прически, и, вытянув ладонь, заметила на ней запекшуюся кровь.

«Разве я ранена? – невольно удивилась она. – А может, это кровь одной из разбойниц, попавших под мою горячую руку?»

Она плохо помнила свое странствие, полное хаоса, крови и боли. Оказавшись здесь в окружении преданных стражниц и эолов героической отваги, Юань должна была выглядеть не просто презентабельно, но великолепно и торжественно, дабы не опозориться в глазах всего клана Цветка и предстать перед Главой подходящей кандидатурой в невестки – к несчастью, теперь без сторонней помощи это было попросту невозможно.

Девушка бросила взгляд на сакральный экран инби и болезненно прикусила губу, чувствуя себя лишней в этом месте: она прибыла невовремя, выглядела грязной и неухоженной, словно уличная попрошайка, нацепившая вышедшее из строя одеяние знатной женщины; рукава парадного ханьфу стали серо-красными от пыли и крови, покрытое ссадинами и ранками тело нещадно болело, а на руках осела дорожная пыль. Ее она и преподнесет в дар Главе Клана вместо тех красивеньких шкатулок, что завещала передать бабушка.

«Есть ли во всем этом моя вина?»

Поспешно отступив назад и присев на один из камней с самым беспардонным видом, девушка, пока никто ее не видел, принялась ковыряться в ногтях, избавляя их от запекшейся крови и грязи. Представать в таком виде перед будущей свекровью представлялось кощунственным, однако усталость нещадно сдавливала виски, а голова того и гляди собиралась разболеться.

Юань решительно поднялась и отряхнулась, затем, отбрасывая в сторону ребячество, гордо подняла голову и опустила глаза. Закат сменялся чернотою, первые звезды уже появились на сумрачных небесах, и их едва заметное свечение коснулось бледных щек, очертило выпирающие скулы. В крови Юань тек сам ураган, и она просто не могла вести себя подобно беззаботному летнему ветерку.

Особенно сейчас, когда она вот-вот станет взрослой женщиной.

«Разумеется, я виновата».

Она должна была отправиться назад, сидя рядом с супругом и ласково сжимая его ладонь в своей. В скромной изысканности истинного богатства ей следовало бы вернуться в родной клан, дабы представить взрослого Тина своему семейству и с гордостью отметить, что дорога была приятна, а на пути им не встречалось никаких трудностей. Под их отстутствием, конечно же, разумелась мастерская способность преодолевать любые неприятности, включая вооруженные нападения на окропленных багрянцем крови дорогах.

«Я должна была сражаться так, чтобы привести сюда хотя бы жалкие остатки своего небольшого эскорта. Я отвечала за них как за своих вассалов».

Девушка сложила руки за спиною и неспешно, расправив плечи, направилась по уводящей вправо дорожке к тени скрюченных деревьев, усыпанных зачарованными плодами. Маленькая птичка, покачиваясь на ветке, смерила ее пронзительным взглядом. Девушка подняла глаза к очаровательному созданию, которое отчего-то предпочло бодрствовать в такой час, и на всякий случай поклонилась, выставив вперед руки и сплетя пальцы обеих ладоней в руну Солнца. Эту руну очень любили использовать в клане Цветка во время церемоний или высокосветских бесед, ведь она символизировала жизнь для всего сущего и материального, а значит, и для всех цветов тоже.

Птичка громко зачирикала и стремглав улетела прочь, растворившись во мгле.

«Кажется, это была крохотная стражница порядка, – раздосадованно подумала девушка. – Эх, вот бы из-за меня не подняли на уши весь сыхэюань!»

Главный дом, где обитала Глава, ее любимые мужья и дети, а также хранились важнейшие артефакты Клана, обыкновенно располагался на северной стороне – сянфан же, в одном из которых жила жрица здравия, находились по обе стороны от чжэнфана. Госпожа Нинг, чьи таланты были столь же неординарны, сколь и капризы, селилась в западном флюгеле и наотрез отказывалась покидать его без значимой причины, а потому Юань, предположив, что здешняя жрица здравия имеет те же предпочтения, бездумно последовала по привычному маршруту, думая, что непременно наткнется на знакомое «тигриное ухо».

Однако темнота ветвей все сгущалась у нее перед глазами, а дорога все петляла и петляла, пока наконец не вывела девушку в маленький внутренний двор; подобный миниатюрной версии тех галерей, что обыкновенно располагались внутри главного дома, служа продолжением комнат под крышей, он заставил сердце Юань забиться чаще, а уголки губ – приподняться в улыбке. Бамбуковые деревца, огражденные низкими заборчиками, искрящимися от переполнявшей их магии, источали энергию жизни, расчищенная дорога приятно скрипела под ногами. Дворик был пуст и оканчивался каменной горкой, по обеим сторонам от которой росли цветы тинг, служившие одним из традиционных символов Клана. Карликовые деревья с разноцветными кронами, из которых на девушку также глядели таинственные птички, обладали аурой столь мощной и пугающей, что Юань ни на секунду не засомневалась: их накачивали энергией время от времени, дабы те могли служить ушами и глазами вечных свидетелей происходящего на территории сыхэюань.

Она снова осторожно поклонилась, не опуская, тем не менее, лихорадочно горящих глаз. Мало того, что она пришла сюда раненая и безо всяких даров, так еще и умудрилась заблудиться! Клан Цветка всегда славился своей любовью ко всему необычному, а потому странную планировку, мало соответствующую философии всех вещей, следовало ожидать с самого начала.

– Прошу прощения, если вторглась туда, где мне запрещено находиться по воле Главы Клана, – сказала девушка вслух, оглядывая собравшихся. Некоторые птицы улетели, другие нахохлились, несколько потянувшись вперед и внимательно слушая. – Мне лишь хотелось найти сянфан – по обычаям Клана Бури, там живет жрица здравия, а я крайне нуждаюсь в помощи. К несчастью, мой путь был долог и сложен…

«Не смей давить на жалость, мерзкая девчонка! – Юань дернула головою, как от пощечины. Бабушка наверняка избила бы ее за столь дерзкие слова. – Ты сплошь виновата и не должна требовать от других понимания».

Она склонилась, сплетя пальцы руной Солнца, и медленно выпрямилась, чувствуя на своей спине пристальный взгляд пары тяжелых глаз. Полумрак наполнился серебристым сиянием, черная тень вытянулась и заплясала по серым камешкам дороги. Девушка осторожно обернулась, готовая снова склониться и рассыпаться в почтительных извинениях, когда прямо в нее полетела ледяная вспышка, ослепляющая своей мощной энергией.

Растерянная столь жестоким приемом, Юань едва успела отпрыгнуть в сторону. Оставшиеся на ветвях птицы, разом вспорхнув, полетели прочь, из крон деревьев вперед скользнули золотые нити энергии, дабы оплести нападавшую – гостья стояла, окутанная тенями, и из сумрака выделялся лишь хищный взгляд раскосых черных глаз, подведенных кроваво-алым – однако в тот же миг рассыпались жалкой пылью, что осела на камнях.

Деревянный гунь с посверкивающими железными обручами на концах медленно пульсировал в воздухе, и слабый ветерок, вдруг поднявшийся в павильоне да пустивший по коже Юань непрошенные мурашки, укачивал его, будто новорожденного.

Как эта женщина проникла сюда? Что ей было нужно? Все это уже не имело никакого значения, ведь путь преступницы должен был окончиться среди бамбука, там, где клан Цветка властвовал безраздельно.

У Юань осталось слишком мало сил, чтобы сражаться с помощью рунного искусства, а потому она, дернув рукою, призвала свой фамильный шест, пропитанный энергией бури. Сейчас, когда ее ци ослабла, оружие лишь слабо покалывало пальцы, а его дух, своевольный Гэтю, не желал отзываться, погрузившись в собственные думы. Он никогда не дарил своей хозяйке собственную энергию, а та, будучи гордой и самодовольной, не желала умолять о содействии собственного слугу.

Дым поднялся в воздух, заклубился тяжелыми завитками, сливаясь с ветром; чувствуя, как страшные воспоминания прошлого слова грозятся предстать перед внутренним взором, девушка отпрянула назад, и слезы в ее глазах смешались с яростью души.

Проклятая и отвергнутая, одна из последних представительниц своего павшего рода явилась сюда, дабы получить по заслугам – и она получит.

Густая субстанция, клубящаяся и вязкая, заставила Юань приподняться над камнями, закружиться на одном месте, теряясь в пространстве, которое теперь являло собою завораживающий вьющийся дым. Воздух запах пеплом, и у девушки закружилась голова: она помнила похожую вонь, помнила высокие клубы, что поднимались над крышами, скрывали фонарики, сады и галереи.

Незнакомка напала внезапно и бесшумно, появившись совсем рядом из обнимавшего ее серого дыма; свой шест женщина крепко сжимала в руках. У Юань кружилась голова, ее ноги не чувствовали камней, однако пальцы продолжали судорожно сжимать фамильное оружие, которое по-прежнему отказывалось делиться со своей хозяйкой накопленной ци.

Великое Око Разума, обучавшая Юань, говорила так: «Обретя контроль над собою, ты найдешь гармонию в другой, и так низвергнешь ее». Глаза старухи хитро поблескивали из-под густых седых бровей, жидкие волосы лежали на плечах, укутанных в черно-фиолетовое ханьфу, будто полоски на шкуре Тигрицы Теней, легенды о свирепости которой до сих пор передавались из уст в уста. Даже будучи запертой внутри морщинистого и немощного тела, Великое Око Разума могла в одиночку победить небольшую армию, лишь наблюдая за ней с возвышения и лениво попивая байцзю, которым, к слову, никогда не пренебрегала. Когда же она спускалась, и стопы ее касались земли, нигде нельзя было скрыться от мощи ци, что бурлила внутри смертного сосуда и окружала вечно юную и твердую в своих намерениях душу.

Юань всегда хотела стать подобной своей наставнице, однако проваливалась раз за разом. Подумать только, она даже не уберегла свой собственный эскорт от треклятых разбойниц, оружие которых было украдено и нечестиво!

Вблизи противница казалась до удивительного молодой: лишь крошечные мимические морщинки залегли в уголках проницательных глаз. Издав грубый рык, мало соответствующий изящной внешности аристократки, она быстро перевела свой шест в вертикальное положение, отбивая резкий удар наотмашь, который Юань задумала нанести ей сбоку.

«Шест вправо, – мысленно закончила за противницу девушка, чувствуя себя ничтожной слабачкой. – Вертикальный блок. Я слишком предсказуема, меня можно прочесть даже с закрытыми глазами».

– Женщина, – говорила Великое Око Разума, сидя в чжунтан и с гордым видом попивая свой алкоголь прямо на глазах у Главы, что-то писавшей за своим столом, – истинно велика тем, что непредсказуема. Удивительная в своей многогранности, она может быть и тигрицей, и самкой богомола: как жестока да кровожадна бывает первая, так она, в свою очередь, мягка, когда рука доброжелателя касается шерсти; вторая же, хоть и мала на вид, поглощает плоть своей любви во имя будущего, а челюсти ее мощнее меча-дао.

«Непредсказуемость».

Великое Око Разума действовала, следуя пути женского ци, хаотичного и гениального, как и все, что было создано на этом свете высшей силой. Юань инстинктивно перешла в дзэнкуцу-дати, пытаясь взять оружие противницы под свой контроль и направить его вверх, однако в руках незнакомки оказалось столько мощи, что выполнять необходимые действия, параллельно направляя собственный шест против часовой стрелки, оказалось неописуемо тяжело.

Незнакомка улыбнулась, ее подведенные алым глаза засверкали неожиданным восторгом; резкий порыв ветра разжал пальцы Юань, которые сжимали шест крепче крепкого, и тот исчез в неподвижном сером вихре, заставив девушку скривиться от отчаяния; она представила, как ее драгоценное фамильное оружие с запертым внутри духом ломается мощными лапами неведомой стихии, а Гэтю улетает прочь, чтобы снова творить несправедливость и жить во имя греха.

Оскалившись, Юань нацелилась противнице в живот кулаком, однако та, не мешкая, отставила левую ногу и легко отклонила руку своей противницы с помощью вертикального блока. Рука девушки коснулась заряженного ци оружия, лишенного личного духа, но необычайно сильного; от внезапной боли у нее потемнело в глазах, и та, пошатнувшись, на мгновение утратила концентрацию. Воспользовавшись моментом, незнакомка дернула свой шест наверх способом моротэ-цуки, ударив по подбородку; кусочек шеста снова коснулся кожи, стреляя неведомой энергией, наполненной яростью взбешенной тигрицы.

Голова девушки дернулась вверх, ноги, болтавшиеся в невесомости, отчаянно попытались сделать шаг назад, однако дым схватил ее осязаемыми руками, холодными, будто прикосновение мертвеца, и сжал в своей хватке. Только тогда, видя бледное лицо совсем рядом и чувствуя приближающуюся смерть, Юань вспомнила о пульсирующем в воздухе гуне с обручами – кажется, наставница звала его бан.

Не нуждаясь в чужом внимании, он спокойно пребывал в невесомости, подобно личной птице, и отчего-то не участвовал в драке, предоставив хозяйке справляться с обыкновенным шестом.

«Внутри бана находится дух-подчиненный, – спешно размышляла Юань, зажатая в плену чужой хватки. – Что если борьба – всего лишь попытка отвлечь меня, пока враг совершает нечто преступное и непростительное?»

Однако могла ли она помешать? Слабая, израненная, выдохшаяся в дороге… Теперь, глядя застывшими глазами на смеющееся лицо незнакомки, Юань понимала: противница не сражалась в полную силу, а лишь шутила с нею – так, как способна пошутить только кошка, завидевшая хромую мышь.

Невдалеке раздался шум, и дым рассеялся, являя взору небольшой отряд, возглавляемый невысокой коренастой женщиной в магических полупрозрачных доспехах, сотканных из ци прямо поверх ночных одежд. Дородная и довольно высокая, она выбросила мускулистую руку вперед, втягивая в ладонь чужеродную ци серого дыма, что, подчиняясь воле победительницы, ныне наполняла прозрачный доспех, делая его еще крепче.

Ноги Юань заболтались в воздухе, и она, осознав, что больше не принадлежит энергии стихии, с тихим всхлипом упала на камни, сжавшись калачиком и поскуливая, будто раненая шавка. Как унизительно и ужасно это было! Она зашла сюда, смеясь, как девчонка, расправила плечи, отругав себя за несостоятельность и трусость, но когда пришла пора увидеться с самой Главою Клана (а женщиной в доспехах из ци была именно она), судьба сыграла злейшую из шуток: тело отказывалось подниматься без сторонней помощи, немощь пронзила все тело, а из глаз сами собою полились горькие слезы.

«Я подвела свой род, свою семью. Хуже просто быть не может!»

Заискрилось фамильное оружие, из пальцев, сложенных в руну атаки, полилась видоизмененная ци, впиваясь в незнакомку, заставляя ту отступить. Из последних сил Юань приподнялась на локте, наблюдая, как та спешно обороняется, стоя одна против маленького строя, и вдруг, изящно взмахнув рукавом, исчезает в остатках серого дыма, который, клубясь, тихо стелется по земле, подобно туману после долгого лесного дождя.

Где-то в отдалении, там, где тени ночи были совсем густыми, мелькнул тонкий мужской силуэт – не успела девушка предостеречь Главу и ее людей о возможном нападении сзади, как тот испарился, словно бы его никогда и не было. Локоть уперся в острый камешек, его пронзило болью.

«Мне уже мерещится! Какой стыд!»

Она вытянула перед собою дрожащую руку и призвала шест. Тот, вылетев прямо из декоративной клумбы, которую, к несчастью, весьма помял, скользнул в слабую ладонь. Девушка услышала топот ног и тихие разговоры; нужно было вставать, и она, вцепившись в свое оружие, принялась подниматься, кусая губы до крови от головной боли и слабости. Прикосновения к зачарованному шесту противницы лишили ее тех жалких остатков ци, что она хотела направить на бодрый внешний вид, изящность аристократки и подходящие манеры, отработанные вплоть до мельчайшего шажочка. Что ж, вышло, как всегда, не очень.

Она почти поймала равновесие, когда ее наконец подхватили под руки и осторожно повели к Главе; две женщины средних лет, налобные повязки которых говорили о принадлежности к отряду цветочных боевых монахинь, мягко склонились к ушам девушки и осторожно заговорили по очереди – к несчастью, смысл сказанного ускользал от несчастной, как ни старалась она связать все нити воедино.

Увидев Главу Клана вблизи – доспехи по-прежнему поблескивали поверх ночного одеяния – девушка вырвалась из слабой хватки монахинь и бессильно упала на колени, прямо к ногам женщины, что слабо склонила голову в знак добродушного приветствия. Девушка направила энергию ци, если это еще можно было назвать хоть какой-то энергией, в свои руки: те вытянулись вперед и сложились в руну Солнца.

– Великая Глава Клана Цветка, я приветствую Вас и прошу прощения. Мой п-путь… – С краешка губ по подбородку скользнула кровавая капля, и девушка, почувствовав во рту неприятный привкус праха, едва сдержалась, чтобы не сплюнуть прямо на обувь хозяйки. – На своем пути я встретилась с разбойницами, которые…

Язык заплетался. Сил, чтобы формулировать предложения, больше не осталось. Она осмелилась поднять глаза на улыбающуюся женщину, которая стояла, уперев мощные руки в бока, и дружелюбно наблюдала за подугами несчастной вымолвить хоть слово. Таким, как она, позволялось пренебрегать любыми манерами сколько вздумается – Главы Кланов создавали правила, а не следовали им. Торс девушки пошатнулся, и она, забыв обо всем на свете, рухнула вперед, в тошнотворные объятия мрака, припасшего для нее уйму ночных кошмаров.

Ей снова снилось детство – то самое чувство радости и превосходства, когда ты, забравшись на крышу, тайком наблюдаешь с нее за миром внизу. Старшая сестра, которая, как и всякая аристократка в ее возрасте, силится противодействовать правилам и не спит в столь поздний час, блуждает туда-сюда по дороге и репетирует дурацкие речи, пока наконец, задрав голову, не замечает тебя.

– Ты что там забыла, дурочка-Юань?

– А ты что забыла здесь? Неужто уже стала Главой Клана и придерживаешься своей собственной философии?

– Не смей говорить так, будто бабушка уже умерла!

– Ха-ха, насмешила! Да она еще нас переживет!

Тишина. Глаза сестры так далеко, но пляшущие в них огоньки яростной тревоги не спутать ни с чем.

– Да как ты вообще залезла туда, дурочка-Юань? Это ведь опасно, живо слезай, не то я три шкуры с тебя спущу и повешу над орхидеями! Для блаженства симметрии там как раз не хватает композиции над столиком!

– Сначала заберись, неповоротливая Дэйю!

Развернувшись, сестра спешно уходит прочь, чтобы позвать среднюю, Киао, и наверняка вытащить ее из постели. Такие выходки всегда заканчивались кляузами матери и многочисленными наказаниями – битье линейкой с благословениями было нежнейшим из них – однако ночь за ночью выходки все повторялись, и сестры ссорились, как берег с двумя волнами, загрязняя и размывая души друг друга.

А потом случился дым. Глубокий и клубящийся, темный и потусторонний, он тянулся по улицам к крыше, на которой сидела Юань. Там, внизу, на дороге, были трупы, задыхающиеся люди поскальзывались об их длинные рукава и сами падали ничком, ударяясь о камни лицами. Все это походило на неумелое кукольное представление, полное хаоса и какофоний – если крики вообще можно считать за музыку, пусть и дурную.

И вот внизу появляется Дэйю в окружении боевых монахинь бури; окружив себя плотным защитным куполом из ци, она смело идет вперед, разрубая дым энергией, всасывая его в себя, дабы напитаться таинственной мощью. Тут и там раздаются крики да стоны, люди, задыхаясь, рвутся в купол, который грозит раздуться и взорваться мыльным пузырем.

А потом жених Дэйю – его имя и лицо полностью стерлись из памяти – возникает из ниоткуда совсем неподалеку. Юань отчетливо помнила лишь веер, что тот сжимал в своей руке: на нем была репродукция гохуа, созданная мастерицей дорогой подделки. Горы, на которые, простирая руки, с материнской гордостью взирала Мать Богов, искажались из-за изломов и формы, больше напоминая непокорную водную гладь.

Дым схватил его за глотку, поднимая в воздух, и Дэйю, позабыв обо всякой осторожности, вынырнула из пузыря. Ее пальцы заискрились, выводя атакующие руны, распахнутый рот изверг беззвучный вопль, в котором, тем не менее, было больше ярости, чем во всех бурях и молниях этого мира. Юноша прижал веер к груди и упал замертво, а затем – в одно мгновение – дым, напитавшись его ци, прикончил и самоотверженную влюбленную.

Дэйю упала, протягивая руки к телу жениха.

Она почти успела схватиться за его веер.

Каждый раз сон замедлялся на этом моменте, дым становился гуще, а Юань становилось тяжело дышать. Силясь преодолеть себя и забывая о том, что все происходит не взаправду, она спрыгивала с крыши вниз, легкая, как перо, и летела вперед, дабы спасти сестру, но всякий раз терпела неудачу. Она падала прямо у ее ног, раз за разом протягивая руку к вееру, а затем, не успевала девушка вложить в безвольную ладонь Дэйю вещь любимого, как все размывалось, теряло формы, обращаясь в хаотичный бред безумной.

«Будь осторожной, дурочка-Юань! Ты опозоришь весь наш род, если взглянешь на досточтимого гостя с таким вожделением!»

«Эй, дурочка-Юань, где это ты раздобыла такое пойло?! Неужто украла его у самой наставницы?»

«Когда-нибудь Мать Богов накажет тебя за такое отношение к старшим и традициям – возможно, я и веду себя разнузданно, но не настолько же, чтобы потом краснеть от одного только упоминания своего имени!»

Девушка увидела себя стоящей в просторной комнате напротив распахнутого окна. Высокая аристократка, крупноватая, но дородная и разодетая, с сильными руками и изящно расправленными плечами, задумчиво лицезрела вид на хоучжаофан, откуда доносились громкие юношеские голоса.

– Как оскорбительно, – сказала она, посмеиваясь. – Они гомонят так, словно узнали, что я беременна!

Юань сделала короткий шаг вперед. Сестра по-прежнему стояла к ней спиною, ее густые черные волосы были уложены в сложную прическу и украшены покачивающимся буяо.

– А разве это не правда, неповоротливая Дэйю? Жрица здравия сказала, ты в положении – вскоре станет виден живот, а ци твоего ребенка уже струится внутри твоего тела.

Та весело расхохоталась, задрав голову и раскинув руки в стороны крайне театральным жестом; воздух в комнате стал спертым, пространство начало искажаться.

– Да что ты такое говоришь, дурочка-Юань! Как же я рожу, если давным-давно мертва?

Она резко обернулась, и жуткие черные отметины на ее лице, покрывшиеся горелой коркой, выстрелили едким дымом. Глаза-карбункулы без зрачков и белков быстро заморгали, буяо вылетело из роскошных волос и обратилось золотым змеем.

– Сестра, я пыталась спасти тебя! Пыталась спасти жизнь внутри тебя, пыталась спасти твоего возлюбленного!

– «Пыталась»? – издевательски спросил голос, искажаясь. – Но где же результаты твоих трудов?

– Я спасу в следующий раз! – закричала Юань, рывком дергаясь вперед и медленно осознавая, что никакого «следующего раза» у нее никогда не будет.

Занимался рассвет, теплое свечение сумрачно окутывало стены и пол приятным флером таинства. Постель, в которую любезная Глава положила свою не оправдавшую ожиданий гостью, отличалась роскошью, крайне свойственной Клану Цветка: кровать походила на отдельную комнату, попасть в которую из комнаты побольше можно было лишь через округлую арку, задернутую расшитой шелковой тканью. Постель окружали три внутренние стены лазурного цвета, украшенные золочеными узорами; на той из них, что выходила в комнату и располагалась по левую руку от спящей, тянулась узкая картина с изображением двух влюбленных, окруженных множеством рук Матери Богов, тянущихся к ним, дабы присоединиться к объятиям.

Родной Клан Бури (ее бабушка – в первую очередь) счел бы такое изображение в высшей степени недостойным для повсеместной демонстрации, однако клан Цветка славился своей любовью к одному из центральных ритуалов человеческой жизни: ритуалу призыва душ в этот мир с помощью обрядовых действий влюбленных. Цветы, в конце концов, символизировали жизнь, и ничто не могло ассоциироваться с рождением очевидней, чем…

«Мать Богов, пощади!»

Юань поудобней уселась на своей постели и пригладила волосы; они оказались слегка влажными и абсолютно чистыми. Тело, медленно восполнявшее средний запас ци, неприятно заныло в ответ на резкие действия. Девушка откашлялась, игнорируя боль, и юноша, все это время лицезревший вазу, изящно повернул голову с вопросительным видом – словно это вовсе не он был лишним в женской спальне, а она.

Незнакомец был облачен так, словно собрался на светскую прогулку, если не на собственную свадьбу: танчжуан со стоячим воротником, множество сверкающих застежек, длинный халат кроваво-красного цвета – все было чистым и совершенным настолько, что, даже приглядевшись, девушка не заметила ни единой лишней складки или жалкого залома. Короткая куртка явно выполняла декоративную функцию: на дворе цвела и дышала свежестью благоуханная весна, готовая вот-вот превратиться в теплое лето. Шпилька с аппликацией из металла и перьев самки зимородка сияла насыщенно-голубым, сливаясь с цветом многочисленных колец и тяжелых бус, свисающих до живота.

Передние пряди длинных черных волос были скручены в крошечный пучок сзади, однако остальная грива свободно спускалась по спине, доставая юноше почти до бедра; клан Бури никогда не поощрял такие прически у мужчин, считая их знаком распущенности, однако здесь, как видно, была несколько иная мода.

Глаза незнакомца холодно коснулись ее тела, и Юань невольно поежилась; от него исходила странная энергия надменной скованности, свойственной почти всем аристократам, что она знала.

«А вдруг это Тин, мой жених? – напряженно подумала она, едва сдерживаясь, чтобы не поморщиться. – Если так, то он, определенно, вырос в гордеца и красавца, не слишком знающего элементарные правила этикета».

Ей, разумеется, судить юношу не следовало бы: в конце концов, она потеряла дары, не уследила за эскортом, вошла в неправильный проем дамэнь шутки ради, упала в обморок перед Главой, упустила опасную противницу – и все в течение каких-то нескольких дней. Вздохнув, девушка не выдержала и потянулась. Юноша сделался размытым пятнышком перед ее глазами, а затем снова собрался в одно надменное целое.

– Кто ты такой? – спросила она без излишних церемоний. – Прошу прощения, но я не звала никаких гостей и уж тем более не желаю видеть незнакомца, смеющего глядеть мне в глаза с таким самодовольством, словно это его комната, а я посмела ворваться сюда безо всякого приглашения.

Черные волосы юноши всколыхнул легкий ветерок, и в его левой руке материализовался веер с павлиньими перьями, которым тот принялся неспеша обмахиваться. Он сделал несколько маленьких, крайне изящных шажков в направлении Юань, и та, вскочив с постели, призвала свой фамильный шест.

«Гэтю, – позвала она мысленно. – Не соизволишь откликнуться хотя бы сейчас?»

«Соизволю, разумеется, – ответил тот наигранно-приторным голоском, явно заигрывая со своей хозяйкой. – Вот только своей энергией делиться не стану».

«Из-за твоего бездействия вчера я могла умереть!»

«Но не умерла же, в конце концов».

Девушка прикусила нижнюю губу до крови, пытаясь всколыхнуть ци, но ее жизненные силы все еще были на исходе. Юноша с веером мягко прошествовал к постели и опустился на нее, продолжая глядеть на девушку с нескрываемым удовольствием; презрительная усмешка расцветала на прекрасном лице, преобразуя идеальный рот в широкий звериный оскал.

А потом он вдруг исчез – растворился в воздухе с громким свистом ветра, который, вылетев в окно, спугнул сидевших на веточках птиц; чувствуя, как по телу вновь разливается слабость, а желудок сводит от голода, Юань лениво вернулась в постель и улеглась на нее, стараясь не думать о том, что рассвет с минуты на минуту сменится ранним утром, а вместе с ним начнутся многочисленные расспросы, встречи и оправдания.

Подумать только, ей придется бродить туда-сюда весь день, когда телу больно даже согнуть колено!

Она положила свой шест рядом и осторожно коснулась древесины ладонью.

«Что, заигрывать со мной решила? – нагло спросил дух в ее голове. – Не думай, что так ты растопишь мое сердце и заставишь покориться!»

«У тебя нет сердца, мерзкое ты создание. Только и делаешь, что дразнишь меня».

«Я служил своей прошлой хозяйке верой и правдой. Знаешь, кому я принадлежал раньше?»

Фамильное оружие с особыми рунами, сдерживающими внутри опасных боевых духов, было у каждого Клана: иногда его дарили любимым детям в день совершеннолетия, иногда доверяли близким слугам или носили сами. Клан Иллюзии, насколько было известно, и вовсе предпочитал держать опасные реликвии древности вдали от человеческих рук и считал их нечистыми – правда, не возражал против использования идентичных артефактов другими.

Лишь одно правило в использовании этих удивительных вещей было неизменно: дух, пусть и заключенный, всегда выбирал себе хозяина самостоятельно, вырываясь из рук того, кому искренне не желал служить. Такого рода протесты, разумеется, тоже не были регулярными, однако Юань все же удивлялась всякий раз, когда Гэтю, явно тяготеющий к пороку и разного рода хулиганствам, не мешал ей хотя бы драться своими силами.

Говорили, что создателями фамильного оружия были Шесть Матерей – воительницы, философы и подруги, что однажды организовали свои кланы и поклялись жить в мире друг с другом, защищая народ от давно канувших в лету чудовищ. Именно они запечатали в свое оружие опаснейших духов и передали его на хранение потомкам, завещав использовать с умом и добротою. Юань усмехнулась, представив свою множество раз прабабку болтающей со своевольным духом обо всяких мелочах. Впрочем, с ней-то он наверняка был крайне услужлив.

«И почему из трех сестер ты выбрал именно меня? – спросила девушка задумчиво. – Ты ведь терпеть меня не можешь».

«Нет, могу. Я же не мученик какой – делаю лишь то, чего сам желаю, пусть и находясь в заточении».

«Такое заточение весьма сомнительно и иллюзорно».

«Свобода слуги, выбирающего себе хозяев – не вполне неволя, но и не вполне свобода».

Девушка фыркнула и дематериализовала шест, заставив духа умолкнуть.

«Пф-ф… Философ».

Глава Клана сидела на возвышении, дружелюбно и почти по-матерински улыбаясь. Розовое лунпао невероятно шло к ее румяному лицу, раскосые глаза теплого цвета с молодой непосредственностью рассматривали Зал Великого Лепестка, который та наверняка знала наизусть. Надевать мянь она не стала, зато украсила волосы роскошным буяо, как бы подчеркивающим ее истинный статус; монахини, служившие ей и личной прислугой, и советчицами, и охраной, стояли у стен, склонившись в почтении. Знаки лепестков на их повязках поблескивали в лучах раннего солнца.

Девушка вошла внутрь, сложив руки на груди и слегка склонив голову: усталость усталостью, а уважение к вышестоящим еще никто не отменял. Ее ноги тряслись от бессилия и волнения, щеки заливал смущенный румянец, парадная одежда, в которую ее учтиво переодели нежные руки слуг, прилипла к коже и щекотала ее. Никогда прежде девушка не слышала, чтобы женщине помогали облачаться незнакомые мужчины из числа наложников: это был ужасно стыдный, хотя, несомненно, весьма и весьма приятный опыт.

– Надеюсь, Вы достаточно пришли в себя, госпожа Юань Буря, – сказала госпожа Цветок невозмутимо-жизнерадостным тоном. – Вчера выдалась тяжелая ночь, однако я искренне надеюсь, что подобных случаев на территории сыхэюань больше не будет.

Слова, произнесенные с развеселой улыбкой на устах, резанули слух. Эта женщина, уже не такая молодая, но по-прежнему крепкая и сильная, слишком переоценивала себя и силы своих монахинь. Юань попыталась сформулировать свое донесение в мыслях, да таким образом, чтобы оно не выглядело слишком грубым, заносчивым или открыто высмеивающим. Не вышло. Пришлось учтиво промолчать.

– Мы укрепили охрану и уже разослали вести всем своим сестрам. Им необходимо быть в полной мере осведомленными и готовыми к тому, что члены шестого клана… Если этих падших людей можно назвать кланом перед глазами Матерью Богов, конечно… – Она откашлялась. – Словом, Ваша бабушка получит должные мыслеобразы от зачарованных птиц. Нам всем необходимо быть начеку сейчас, когда происходят такие страшные нападения.

Юань слабо улыбнулась и склонилась в нижайшем поклоне, не забыв изобразить руну Солнца дрожащими от усталости пальцами. Подушечки были холодными, словно их долгое время держали в ледяной воде, пот струился по коже. Ей страсть как хотелось вымыться и – почему-то – наконец увидеться с женихом. Кто, как не юноша, был способен поднять настроение и пробудить улыбку на устах даже в столь ужасном положении?

– Доброго утра, госпожа Цветок. Я благодарна клану Цветка за гостеприимство и милосердие, а также за помощь, оказанную мне после поражения в драке с незнакомой… – «…женщиной клана Костей». – С незнакомой воительницей, – закончила она уже вслух, сглотнув. – Я также прошу прощения за то, что досточтимым боевым монахиням пришлось заботиться обо мне, словно о маленькой девочке. Я искренне благодарна…

– Ах, право же, дорогая Юань, не стоит! Я знаю Вашу мать целую вечность, а Вас люблю, будто собственную дочь! – растроганно и пассионарно воскликнула женщина, протянув к ней обе руки. Повинуясь милостивому жесту, девушка распрямилась и, покачнувшись, чуть не упала на колени. – Мне жаль, что дорога Вас не пощадила, а разбойницы убили всех членов эскорта. Дары – дело второстепенное, и, я уверена, Ваша бабушка вышлет надлежащую плату за Тина. Она знает, что мне нужно более всего, и непременно отправит с дарами своих самых лучших монахинь.

– Несомненно, так она и поступит, – улыбнулась Юань, пораженная. Только сейчас она всецело осознала абсурдность ситуации и ее ничуть не меньшую загадочность. – Она просила передать Вам свою искреннюю благодарность за доверие. Я клянусь быть хорошей супругой Вашему сыну и следовать всем заветам Матери Богов, дабы господин Тин был счастлив и ни в чем не нуждался.

– Я знаю, – равнодушно отмахнулась Глава, которую явно не заботило ее подросшее дитя. Глаза женщины вдруг загорелись какой-то странной жадностью, и она, не сдержавшись, вдруг подалась вперед. – Надеюсь, разбойницы не поживились дорогим оружием или кучей драгоценностей? Если дары, что Вы и Ваш эскорт доставляли сюда, были воистину шикарны, треклятые убийцы вскоре наймут личных служанок и создадут собственный клан.

Госпожа Цветок рассмеялась, и Юань присоединилась к ней. Это была не вполне обычная шутка – скорее намек на вопрос, который даже столь великая женщина стеснялась задавать открыто. Светская беседа была сложным искусством, которым ни одна из собеседниц не владела в совершенстве, однако девушка попыталась выкрутиться из ситуации тактично, не ответив на вопрос прямо и без обиняков:

– Истинные дары прекрасны лишь в глазах достойнейших. Несомненно, разбойницы поживились кое-чем редким и особенным, однако не думаю, что у них хватило бы ума и воли создать собственный клан, даже если бы я одолжила им вагоны с бамбуком и черепицей.

Женщина закивала, снова заливаясь хохотом, однако недовольство сквозило в ее глазах: что именно везла в подарок Юань, узнать ей так и не удалось.

– Как Ваше самочувствие сегодня? – резко переменила она тему разговора. – Наша жрица здравия осмотрела Вас и сказала, что ци на исходе, хотя серьезных ран не наблюдается. Полагаю, мне не следует слишком загружать Вас торжественностью и помпезностью, а потому осмелюсь проявить фамильярность и пригласить на уютную трапезу в одном из частных садов. Поглядите на моих золотых рыбок и познакомитесь с Тином, а вечером запустите фонарики.

«Завтрак в присутствии Тина до официальной ночной клятвы? Возня с фонариками в компании самой Главы? – напряженно подумала Юань. – Что ж, клан Цветка не зря славится своеобразностью манер».

– Несомненно, я буду счастлива составить Вам компанию, – произнесла девушка уже вслух. – Для меня большая честь быть здесь гостьей, но еще большая – приходиться невестой Вашему любимому сыну.

– Для меня же высшая честь – приветствовать Вас здесь, моя дорогая Юань! В конце концов, я давно мечтала породниться с семейством Бури через брак – впрочем, мы и так будто бы родные друг другу, не правда ли?

– Разумеется, госпожа Цветок. Вы для меня как мать.

Та улыбнулась еще шире.

– Как я уже говорила, завтрак подадут в сад.

Клан Цветка славился своей любовью ко всему нестандартному и красивому, а потому девушка получила невероятное удовольствие, петляя по длинным коридорам, заглядывая в открытые комнаты и слыша дерзкий смех, громкие разговоры и неизящные шутки, наполненные особым обаянием, свойственным лишь этому экстравагантному семейству.

Плетеные бамбуковые циновки укрывали расшитые ковры, делавшие шаги тихими, словно поступь крадущейся тигрицы, а росписи на стенах повествовали о величайших исторических и мифологических событиях: неспеша ступая мимо, Юань лицезрела создание мира Матерью Богов, прародительниц шести кланов (фигура одной из которых ныне была закрашена красным), которые, собравшись вместе, держались за руки в процессе совместной медитации; тут и там мелькали белоснежные одеяния прекрасного и легендарного Безмолвствующего Красавца – древнего чародея, что мешал великим странницам творить благие дела, но однажды одумался и примкнул к ним, дабы помочь избавить мир от хаоса и распрь. Его лицо всегда изображали нарочито размытым, ведь мужчина не оставил после себя ни имени, ни наследия, а лишь легенду, такую же хрупкую, как любовь.

Жаровни, помогавшие сохранять теплоту в помещениях без расхода ци и магии, с наступлением весеннего тепла уносили в подвальные помещения, веселые голоса досужих служанок бесцеремонно звучали тут и там и не замолкали, стоило Юань в сопровождении двух выделенных ей стражниц появиться на горизонте.

Из приоткрытых дверей виднелись резные перегородки и ажурные шкафчики-стеллажи у светлых окон, на полках которых красовались фамильные статуэтки да вазоны с живыми цветами. На широких диванах с жесткой деревянной спинкой, едва доходившей сидящим до лопаток, и крохотным чайным столиком в центре восседали дочери клана Цветка; госпожа Цветок славилась своей плодовидостью, а потому Юань встретила достаточно девушек в красивых одеждах розового цвета, который позволялось носить лишь признанным наследницам знаменитого рода.

Юань шла гордо и плавно, стараясь не показывать усталости в ногах, ее подбородок был чуть приподнят над воротником ханьфу. Когда она была совсем маленькая, учительница этикета прикалывала иголки к ткани и заставляла сестер часами ходить туда-сюда по комнате в страхе опустить голову и напороться на острие. Как-то раз Юань чихнула, и от впившейся в кожу иглы было столько шума, криков и слез, что ужасный метод обучения почти решились отменить – правда вот, бабушка всегда была сторонницей жестоких догм и рамок, а потому настояла на том, чтобы оставить несчастные иголки на воротниках.

– Любая рана, которую можно излечить с помощью трав, массажа и магии ци, раной не является, – строго сказала она, глядя сверху вниз на трех коленопреклонных внучек. – Вы, великие наследницы, не можете себе позволить стенать по пустякам, словно сопливые малышки!

Вообще-то, они и были сопливыми малышками – ей, младшенькой, тогда не исполнилось и восьми – однако никого этого не тревожило. Сейчас, видя сутулящихся девушек, не слишком думающих о манерах и изяществе истинной воительницы, Юань чувствовала себя так, словно ее лишили детства.

– Госпожа Буря, – тихо сказала одна из стражниц, делая резкий шаг назад и выбрасывая вперед обе руки, уважительно сложенные в руну Непогоды, издревна считавшуюся символом семьи Юань. – Мы прибыли.

Девушка ответила руной Солнца, что, разумеется, было необязательно и даже слегка унизительно – однако вежливость в общении с посторонними она всегда ценила более всего, а потому просто не могла проигнорировать такое внимание к мелочам. Мягко повернувшись лицом к открытому проему, девушка увидела тот самый внутренний сад, куда и приглашала ее Глава Клана: кажется, Юань уже была здесь в детстве, и тогда он показался ей громадным лабиринтом, у которого нет конца и края.

Извилистая дорожка под навесом, огражденная декоративными перегородками, неспешно вела девушку мимо сада камней и водоемов с рыбками к расположенному на возвышении столику, широкая прямоугольная площадка перед которым намекала на изначальное предназначение этого места: здесь наверняка происходили семейные пиршества, а также танцы наложников.

Глава Клана сидела, положив руки на столешницу, и с радостным видом наблюдала, как двое слуг, молодая женщина и мужчина со сложной прической, заканчивали необходимые для трапезы приготовления: чай лился из расписного чайничка тонкой струйкой, и солнце, касаясь его, обращало эту струйку в подобие своего луча. От расписных и лакированых керамических мисок исходил горячий пар: внутри солнечным бликом переливался ароматный суп со свиными ребрышками и корнем лотоса. На второе подавали соевый творог в мисочках поменьше: Юань едва сдержала свое желание облизнуться.

– Дорогая Юань, какое счастье! – воскликнула женщина, всплеснув руками. – Тин сегодня долго собирается – думаю, прибудет чуточку позже.

– Благодарю Вас за теплый прием – снова, – улыбнулась девушка, кланяясь и медленно опускаясь рядом. – Сад великолепен, а благословения на фонариках под навесом…

– Я сама придумала их.

– Ваша мудрость невероятна.

– И все же ей не сравниться с мудростью знаменитой Великого Ока Разума, что воспитывала Вас, – рассмеялась госпожа Цветок. – Величайшая мыслительница нашего времени, она известна не только как воительница, но и как деятельница культуры.

– Несомненно, ее влияние было положительным, и я надеюсь, что многое усвоила во время наших занятий. Ее мудрые изречения я запомню на всю свою жизнь.

Чай был терпким и вкусным, цветочный флер изящно сталкивался с грубой и черной бездной терпкого начала: словно слияние нежности и ярости любящей матери, внимательности и строгости истинного отца, его вкус заставлял губы сами расплыться в улыбке. Здесь, в тенях утреннего сада, компания госпожи Цветок казалась Юань крайне приятной. Так почему же бабушка захотела, чтобы дары не попали в ее руки?

Девушка поставила чашечку на место и искоса взглянула на хозяйку этого места: блестящие узкие глаза, слегка растрепанная прическа, на голове, как обычно – никакого мяня, лишь громоздкое буяо, красиво играющее в утренних лучах. Она выглядела простой и приземленной, лишенной заносчивости и жестокости женщиной; возможно, чересчур уверенной в своих силах, однако доброй и прямой, как струна налаженного инструмента, ласкающая слух.

«Госпожа Цветок, моя свекровь… Отчего же клан Бури не доверяет Вам?»

О том, что разбойницы были подкуплены – и, с наибольшей вероятностью, вовсе не являлись разбойницами – девушка подумала слишком поздно. Все это, в конце концов, было слишком уж странно: ее отправили в дорогу без боевых монахинь, сославшись на их крайнюю занятость, но не объяснив подробностей, что само по себе было крайне рисковым предприятием. Эскорт был скромным: по словам Великого Ока Разума, это должно было сделать его еще и незаметным, подобно самке богомола, крадущейся, дабы перепрыгнуть с одного листка на другой.

Их нашли. Обнаружили – и перебили, украв две шкатулки. Третью Юань сумела-таки спасти, однако ее умудрилась вырвать из крепко сцепленных рук очередная лесная воришка, когда девушка спала, находясь в измождении после заключительной схватки, где и пала ее последняя охранница.

«Бабушка и Великое Око Разума никогда не просчитываются, – подумалось Юань. – Такое несчастье могло случиться лишь по их прямому приказу, вот только зачем весь этот праздник изящного лицемерия? Неужели те три шкатулки, что я везла в дар госпоже Цветок, можно было оставить у себя лишь таким способом?»

Женщина, сидевшая рядом с нею, совсем не походила на человека, способного выдрать глотку подруге за какой-то конкретный подарок, пусть и очень ценный. Содержимое шкатулок девушке также было неизвестно: она попыталась приоткрыть их, однако защитная магия оказалась столь сильна, что каждая из попыток отбрасывала несчастную Юань в сторону, нередко – спиною в дерево.

«Я уверена, Ваша бабушка вышлет надлежащую плату за Тина, – вспомнились девушке недавние слова Главы. – Она знает, что мне нужно более всего, и непременно отправит с дарами своих самых лучших монахинь».

Так что же было в тех треклятых шкатулках?! Девушка принялась серьезно перебирать в памяти все легенды и поверья своего семейства, однако ни в одной из подобных историй не было и единого упоминания о неких сосудах или крайне важных предметах, хранящихся у клана Бури. Поджав губы, Юань вслушалась в доверчивую трескотню госпожи Цветок, которая не замолкала ни на минуту, и широко заулыбалась, дабы не показаться задумчивой или скучающей.

– Тин в последнее время крайне нервный, – радостно вещала Глава Клана, с хлюпаньем попивая чай и хлебая суп, голодно причмокивая губами. – Раньше он много играл на гучжэне, а теперь инструмент пылится в углу. Юноша только и делает, что строчит что-то в своем дневнике, бродит по садам да задумчиво смотрит на небо, будто бы ждет чего-то!

Юань слабо улыбнулась. Ей было знакомо это чувство неловкой подвешенности, когда перемены стоят на пороге, а ты и не знаешь, радоваться им, тревожиться или бежать прочь. Предвкушение первой юношеской любви, томление в сердце, которое некому излить, желание танцевать или спрятаться в тени, дабы никто не увидел, как горят твои щеки – все это хорошо знакомо всякому юному созданию, пока оно не вырастает настолько, чтобы забыть, каков на вкус рубеж нежного отрочества и цветущей молодости.

– Его учитель танцев и этикета буквально с ума сходит! Я ему говорю: «Ну как там мой мальчик, как течет жизнь в хоучжаофане?» А он мне: «Господин Буря окончательно потерял себя! Словно в призрака превратился! Сплошное томление, никакого такта и внимания к мелочам!»

– Полагаю, это пройдет, – слабо улыбнулась Юань. – Я постараюсь вернуть ему должный интерес к мирскому, хоть и осмелюсь признать, что не разделяю Ваших опасений: перестав быть мальчиком и сделавшись мужчиной в глазах общества, Тин впервые поднял глаза на усыпанную лепестками любви жизненную дорогу, что выстлала ему Мать Богов своей ласковой рукою.

– Ваша речь, несомненно, прекрасна, однако полезно ли такое томление для создания столь молодого?

– О, не беспокойтесь, подобные чувства совсем недавно переполняли и меня. Жаль, что проявлять их я не имела права. – Юань мягко отодвинула в сторону миску с супом и неспеша принялась за творог. – Взросление наполнено энергией видоизменения ци и всегда сопровождается чудесными переменами. Проявите должное терпение, и однажды я привезу Вам сияющего здоровьем и красотой молодого мужчину, глядящего на мир с очаровательным любопытством и жаждой истины.

– Что ж, я верю Вашим словам, – кивнула госпожа Цветок. – Ах, дорогая Юань, Вы уже прикончили первое! Тин действительно сильно опаздывает сегодня.

– Быть может, ему нездоровится?

– Еще чего, – грубовато хмыкнула женщина. – Могу поклясться чем угодно, что он не может выбрать, что надеть, вот и сводит с ума нас обеих. Если паршивец посмеет заявиться лишь тогда, когда мы прикончим второе…

В дверном проеме показались двое – мужчина с высоким лбом, раскосыми глазами и гладко зачесанными назад ониксовыми волосами стоял чуть позади, выставив руки в почтительном поклоне, а молодой юноша в длинных розовых одеяниях замер прямо перед ним, склонившись на пороге. Простояв так несколько невыносимо долгих секунд, он наконец сложил руки на животе и расставил локти параллельно земле, как того требовали правила этикета. Плавным кивком головы он отослал слугу, а затем, приподняв подбородок, медленно направился по петляющей дорожке, скашивая глаза на изящный сад камней, проплывающий мимо. Тени навеса падали на его аккуратное лицо с острым подбородком и легкими мимическими морщинками в уголках губ, округлые глаза смотрели мечтательно и потерянно.

То теряясь за перегородками, фонариками и колоннами, а то выплывая из-за них, юноша и впрямь походил на бессловесного призрака. Его одежды слабо шелестели, длинные рукава колыхались, заигрывая с ветерком. Остановившись напротив возвышения, он снова поклонился, не поднимая глаз.

– Матушка, я смиренно прошу простить меня за опоздание, – сказал он ровным и спокойным тоном, в котором, тем не менее, не читалось никакого раскаяния – только сжимающее душу волнение от грядущего знакомства с невестой. – Госпожа Буря, мне стыдно поднимать на Вас глаза, ведь оттого, что я посмел опоздать, Ваше первое впечатление обо мне наверняка безнадежно испорчено.

– Напротив, мой интерес лишь сделался сильнее, господин Цветок, – милостиво улыбнулась Юань. – Я рада находиться на территории клана и видеть Вас в полном здравии. Мы не виделись много лет – но только сейчас я осмелилась признаться себе, что все это время скучала.

Юноша плавно кивнул в знак признательности и неспеша поднялся по ступеням наверх, после чего опустился по левую руку матушки. Разумеется, он не слишком скучал по надоедливой девчонке все это время: в конце концов, в свою единственную встречу с сыном госпожи Цветок Юань умудрилась напугать мальчонку до полусмерти, а потом еще и довести до слез. Она всегда была своенравным ребенком, творившим первое, что приходит на ум. К счастью, суровое воспитание бабушки и знаменитой наставницы все же привило ей верное восприятие мира и ответственность за каждое случайно пророненное слово.

Тин поднес к губам чашку с едва теплым чаем, подул на него для приличия и принялся неспеша отхлебывать, прикрыв губы левой рукою, выставленной вперед. Длинный рукав упал на стол самым неприличным образом и почти коснулся миски с творогом, который медленно, но с аппетитом ела Глава Клана. Откашлявшись, она многозначительно посмотрела на сына, но в этом взгляде Юань увидела скорее шутливое предостережение, чем настоящую угрозу. В словах этот неизящный жест можно было бы выразить следующим образом: «Погляди-ка, сынок, какая у тебя воспитанная невестушка! Мне до твоего поведения дела нет, однако эта ханжа только и думает, что об этикете, а потому, будь добр, опусти рукав своего ханьфу, дабы та не сложила о нас дурного мнения».

Провинившийся быстро понял свою ошибку и исправил ее. Юань улыбнулась.

Несомненно, перед нею был уже не тот уродливый мальчишка с квадратной челюстью, подбородком-уголком и крошечным ртом, из которого во время плача выглядывали желтоватые кроличьи зубки. Его улыбка сделалась белоснежной, прежняя форма лица ныне казалась необъяснимо привлекательной, длинные черные волосы, начесанные подо лбом, изящно спускались по спине до самого пояса. Украшенные нефритовой шпилькой, переливающейся в лучах солнца, они стали заметно гуще со времен их далекой первой встречи и больше не топорщились в разные стороны.

Тин был совсем непохож на того таинственного красавца в танчжуане, чей взгляд источал змеиный яд, а веер выглядел подобно смертельному оружию. Юань невольно вздрогнула, просто вспомнив о нем: и впрямь, тянуть с донесением больше не стоило.

– Надеюсь, Вы полностью оправились после вчерашней схватки, дорогая Юань, – сказала Глава Клана после короткой паузы. – Вы потеряли много ци.

– Мне гораздо лучше, благодарю, – ответила девушка в той же открытой манере. – Однако, к несчастью, опасность не миновала: думается мне, что на территории сыхэюань по-прежнему находится коварный злодей.

От удивления и страха Тин подпрыгнул на своем месте, едва не пролив чай. Из его груди вырвался рваный вздох, и юноша, спешно оглядевшись по сторонам, невольно придвинулся к матери. Девушка подумала, что ей стоило бы обсудить этот вопрос еще до его прибытия: в конце концов, у них было достаточно времени.

– Вы замечали нечто странное на территории? – сдержанно задала вопрос госпожа Цветок, внезапно посерьезнев. – Неужели мой дом становится для этих негодяек проходным двором?

– С Вашего позволения… – Юань собралась с силами, сделала медленный вдох и такой же медленный выдох. – Это был юноша. Совсем молодой, может, ровесник моего досточтимого жениха, в красном халате, декоративной куртке и танчжуане. Волосы у него длинные, черные и густые, а лицо столь красиво, что сердце пропускает удары. Увидев меня, незнакомец материализовал веер с павлиньими перьями прямо из воздуха, как это делают воительницы великих родов со своим оружием в случае необходимости.

Тин испуганно вжал голову в плечи, Глава Клана побледнела.

– И он посмел напасть на Вас?!

– Нет-нет, что Вы, просто постоял на месте, а затем исчез. – Девушка едва заметно повела плечами, сама изумляясь этой необычной истории. – Полагаю, он хотел запугать меня или предупредить. Прошу прощения за бестактность, госпожа Цветок, однако я все же осмелюсь спросить: есть ли у Вас какие-либо предположения…

– О, несомненно. – Ее губы предательски задрожали, глаза нездорово заблестели. Она отставила в сторону недоеденный творог и тяжело сглотнула, будто в коридоре их ожидала целая армия непобедимых бойцов. – Так и знала, что этого лиходея так просто не прикончить. Понимала, что он вернется, но все тешилась беспочвенными иллюзиями – внушала себе, что мы все же убили его тогда, семь лет назад.

Девушка невольно опустила глаза долу, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Именно семь лет назад мир превратился в дым и пепел, неповоротливая Дэйю умерла, спасая возлюбленного, а трупы устлали дороги, не позволяя живым сделать и шагу. По сей день причиной того таинственного события официально считалось нападение членов отверженного Матерью Богов клана Костей, сильного настолько, что даже Великое Око Разума в компании сильнейших монахинь и великой госпожи Буря оказались бессильны.

Мог ли тот странный юноша быть одним из атаковавших? Быть может, именно его следовало бы винить в гибели сестры и ее жениха?

«Должно быть, он угрожал мне. Хотел сказать, что я следующая…»

Девушка вспомнила, с каким издевательским видом он материализовал свой веер и принялся им обмахиваться. У возлюбленного Дэйю тоже был веер. Сестра так и не успела до него дотянуться.

«…что мы с Тином следующие».

Юань рывком поднялась со своего места, и жених вздрогнул от неожиданности, оторвав глаза от своей порции супа. Ей было тяжко находиться здесь, тяжко сдерживать свои чувства и страхи в окружении посторонних. Больше всего на свете девушке хотелось поговорить со своей оставшейся в живых средней сестрой, обнять ее, поделиться опасениями.

«Клан Костей показывает свое могущество с завидной самоуверенностью, пытаясь доказать, что это не мы отвернулись от него, а он – от нас. Эти треклятые отступники хотят убивать нас медленно, растягивая удовольствие, однако не желают, чтобы мы забывали об их дурной славе».

– Прошу прощения за то, что осмеливаюсь столь рано покидать вас, – пробормотала девушка, невольно пятясь назад и отбивая низкие поклоны один за другим. – Нет никакого оправдания моей грубости, однако усталость, оставшаяся после неудачного сражения и жестоких схваток в пути, по-прежнему дает о себе знать. Голова моя кружится, а тело жаждет лишь сна. Надеюсь, госпожа Цветок не будет против, если я позволю себе наглость проспать до обеда.

– Ну разумеется, дорогая Юань, – расплылась в улыбке женщина. – Это клан Цветка, в конце концов! «Поступай так, как шепчут ветерки, и живи лишь ароматом цветов, распускающихся в сердце» – так писала моя прабабка, и так говорю Вам я.

– Благодарю. По возвращении я расскажу бабушке о Вашем гостеприимстве и понимании.

– Премного благодарна за доброту. Что ж, думается мне, что сейчас самое время оповестить монахинь и немедленно заняться усилением охраны. Воистину, Вы поступили правильно, когда сообщили жуткие подробности сегодняшнего утра!

– «Пасть драконицы полна огня, но лишь извергая его, она опасна», – по памяти процитировала Юань слова своей суровой бабушки. – Атакуя, мы защищаем себя. Удачи в подготовке.

– Госпожа Буря!

Девушка невольно вздрогнула, снова обернувшись. Тин встал со своего места и теперь без стеснения смотрел на нее своими округлыми блестящими глазами, полными страха и нерешительности.

– Позвольте мне проводить Вас до покоев.

«Проводить до покоев? Тебе?!»

Да где это видано, чтобы юноша, не приходясь девушке супругом, провожал ее до дверей, да еще и по собственному желанию? Юань бросила короткий взгляд на Главу Клана, однако та сидела как ни в чем не бывало, деловито – о ужас! – доедая за гостьей оставленный ею творог. Девушка едва сдержалась от непростительно колкого замечания относительно здешних манер, нацепив натужную улыбку на поджатые губы. Пожалуй, Тину придется несладко на территории клана Бури, ведь там его мигом начнут отучать от столь неблагородного поведения.

– Ну разумеется, досточтимый жених. Для меня это большая честь.

Он, расплывшись в искренней улыбке, быстро преодолел разделявшее их расстояние и поравнялся с будущей супругой, продолжая деловито шагать под тенью бело-розового навеса и не сбавляя темп. Теперь, познакомившись с Юань поближе и не узнав в ней давнюю обидчицу и неисправимую хамку, он явно воспрял духом, а томительное предвкушение сменилось уверенным взглядом в будущее. Юань, все еще не оправившаяся после нападения на территории сыхэюань, едва поспевала за ним.

– Господин Цветок, – сказала она, позволив себе коснуться его предплечья краешком пальца. – Извольте идти помедленней. Я все еще весьма утомлена, да и, к тому же… – «Никто не имеет права так носиться по дороге, особенно юноша-аристократ». – Вы будущий член клана Бури, а мы не любим поспешность там, где она излишня.

– О… Ой, – крайне беспомощно и по-детски ответил Тин, возвращаясь к своей изначальной грациозной походке. – Я и забыл. Извините.

Тусклые розовые фонарики с благословениями проплывали над их головами, сад камней казался завораживающе красивым, когда его касались лучи утреннего солнца. Они же закрадывались внутрь, лаская волосы юноши, танцуя крохотными бликами по его шпильке и оставляя солнечные зайчики на одеянии. Чем дольше Юань поглядывала на него, тем больше улыбалась.

Они остановились у дверей, и девушка, повернувшись к своему жениху, коротко ему поклонилась. Тот запоздало ответил тем же, напряженно следя за своими манерами: он наверняка был наслышан о строгих нравах клана Бури и теперь не хотел ударить в грязь лицом перед своей суровой невестой – снова. Девушка ободряюще улыбнулась ему, и улыбка эта была столь открытой и однозначной, что сама по себе могла считаться за нарушение всех правил этикета. Стражницы за ее спиной умильно зашептались (что, разумеется, тоже было неприемлемо), а потому девушка удалилась в свою опочивальню с полной уверенностью, что не показала себя с дурной стороны ни во время завтрака, ни после него: в конце концов, каждый человек, которого она встретила здесь, за время своего присутствия в поле ее зрения успевал нарушить по меньшей мере половину предписанных кланом Бури правил, священных в бабушкиных глазах.

Комната была светлой и просторной, ее бело-розовые тона казались свежими и непривычными: выросшая в доме, где все вокруг было темно-фиолетовым или черным, на территории клана Цветка девушка чувствовала себя так, словно пребывала в небесном дворце у самой Матери Богов.

Приблизившсь к распахнутому окну, она выглянула наружу, туда, где пейзаж расцветал с медленным наступлением весеннего дня; пропитанные магической энергией деревья, способные послужить хорошими боевыми помощниками, ныне мирно покачивали кронами, и их листки перешептывались друг с другом, словно секретничающие подруги.

Двери приоткрылись, и внутрь тихо скользнул юноша в легких разлетающихся одеждах. В клане Бури женщинам всегда прислуживали исключительно женщины, однако после того, как госпожа Цветок послала к своей гостье мальчиков для помощи в облачении, Юань уже ничему здесь не удивлялась.

– Госпожа Буря. – Слуга коротко и быстро поклонился, даже не озаботившись изобразить руну пальцами. – Меня послали спросить, нуждаетесь ли Вы в помощи или каких-либо других услугах, а также оповестить о вечере изящных искусств, который будет проводиться в Павильоне Драконицы сегодняшним ужином. Его подготовили заранее, не ведая, в каком состоянии Вы прибудете в наш клан, а потому госпожа Цветок извиняется, если ведет себя с излишней настойчивостью, и просит сообщить, сумеете ли Вы…

– Нет нужды откладывать ритуальное действо, – коротко ответила Юань, складывая руки на животе. – Ступай и передай Главе Клана искреннюю благодарность за внимание к моему самочувствию. Я приду и постараюсь никому не доставлять лишних неудобств.

– Конечно. Что-нибудь еще?

– Распорядись принести мне что-нибудь из трудов госпожи Ксиаоли Иллюзии, если таковые имеются в библиотеке клана. Подойдет любая ее работа.

Слуга быстро кивнул.

– Иные пожелания?

– Ничего более. Я сама переоденусь в ночное, однако подожду, пока мне принесут книгу, дабы не смущать юных слуг столь недостойным видом.

Юноша посмотрел на нее с едва скрываемым изумлением. Должно быть, с ним никогда не обращались так чопорно и строго.

– Есть, госпожа Буря, – опомнился он, снова поклонился и, хлопнув дверьми, помчался прочь.

Девушка осталась одна. Глядя в окно и наблюдая, как нежно касается ветер крон зачарованных деревьев, она впервые в жизни чувствовала себя взрослой.

Юань II. Безграничность красоты и ее сакральная опасность.

Вдруг тьма сгустилась, будто при затменье,

Я замер с орхидеями в руке…

Как грязен мир, как слеп и неразборчив!

Там губят все и завистью живут.

Цюй Юань, «Лисао».

Юань отчаянно хотелось влезть на крышу: ужасная детская привычка опять дала о себе знать, причем весьма некстати.

Выспавшись и окончательно придя в себя, она приняла решение отобедать в своих гостевых покоях, сидя у окна и читая труды любимой мыслительницы, которые, к слову, нашлись в богатой коллекции клана Цветка.

Читать, одновременно поглощая пищу, было ужасно некультурно и весьма опасно: на бумаге могли остаться следы жира или корявые пятна, способные размыть чернила или навечно стереть фрагмент бесценной рукописи, однако девушка старалась нарушать правила как можно осторожнее, дабы последствия не аукнулись на ее пока что чистейшей репутации среди здешних людей.

На обед ей подали густую похлебку из муки да вареный рис с маленьким кусочком свинины: еда буквально таяла во рту, поднимая настроение и заставляя с куда большим рвением вчитываться в философские тексты Ксиаоли, которая, должно быть, при жизни была невыносимой занудой даже по меркам клана Бури: запретов, которые она налагала на «сгнившее и порочное человеческое бытие», было во много раз больше, чем советов об этом самом бытии и его подробностях. Изучать громоздкие изыскания большой давности, тем не менее, Юань была просто обязана: Великое Око Разума сказала, что понимание идей Ксиаоли привело ее к величию, а Юань, несомненно, страсть как хотела быть великой.

Правда вот, пока что слова мыслительницы шли вразрез с тем, что ее наставница говорила и делала, и это вводило девушку в еще большее смятение духа:

«Таковы слова мои ныне, и таковы они будут во все времена, пока существует грех на земле человеческой:

Всякий раз, видя, как женщина пьет байцзю в окружении других женщин, и те деляет его с нею, будто улов или дичь, да направь свою ци, чтобы разбить бутыль их;

Всякий раз, когда прекрасный юноша манит тебя тем, что скрывает под своими одеяниями, и всякий раз, когда думаешь ты о нем дурное и постыдное, ударяй себя по щекам и спине или вели ударять матери, дабы мысли твои не обращались к греху и не оскверняли других;

Всякий раз, когда учение твое вызывает смех или порицание невежд, приноси им просветление; ежели те не берут его, порицают или насыщают ци гневом, обращенным к тебе, порази их, и будет тебе прощение самой Матери Богов;

Всякий раз, когда подруга говорит тебе пойти иной дорогой, задавай себе вопрос, каков твой путь и чист ли он; ежели чист, направь свою подругу следом или откажись от ее общества;

Всякий раз, когда супруг говорит тебе…»

Последняя рисинка растаяла во рту, и девушка недовольно отложила труд в сторону, чувствуя себя совершенно никчемной и непонимающей – а как иначе, если мнение великой мыслительницы было в ее глазах столь далеким и неправильным? Она по-прежнему слишком юна и глупа, чтобы принять его и осознать, слишком ветрена для пути героини.

Ей никогда не стать подобной Великому Оку Разума без понимания философии Ксиаоли, на которой, по словам старухи, строилась вся ее жизнь.

«И почему же тогда, интересно, наставница все время пила, заглядывалась на парней, даже будучи морщинистой и седой, а также равнодушно относилась к порицанию, словно не слышала его вовсе?»

Девушка ощутила ци Гэтю, который отчего-то предавался безудержному веселью, и материализовала свой фамильный шест, дабы дать ему высказаться. Тот возник рядом со своей хозяйкой и замер, опершись ей на бедро.

«Ты что, снова решил потревожить меня, чтобы поиздеваться?»

«Я больше не могу наблюдать за твоими жалкими подугами разобраться в словах наставницы, – отсмеявшись, ответил дух. – Полагаю, маленькая девочка, и та поняла бы, что имела в виду Великое Око Разума».

«Что же?»

«Какая же ты глупая, честное слово! Говоря, что труды Ксиаоли Иллюзии стали фундаментом ее жизни, наставница давала им отрицательную рекомендацию: все, чему эта зануда говорила «нет», становилось незыблемым «да» для Великого Ока Разума, и этот подход к жизни, лишенный ограничений и полный легкости, сделал ее той, кто она есть на данный момент – одной из величайших воительниц и мыслительниц в истории человечества».

Юань задумалась. Это действительно звучало как правда.

«Значит, мне следует пуститься во все тяжкие и продолжать сидеть на крышах, когда вздумается, несмотря на запреты клана Бури?»

Гэтю рассмеялся у нее в голове.

«Не думаю, что в трудах Ксиаоли есть что-то про сидение на крышах».

Девушка дернула рукою, и шест снова растворился в воздухе. Ей определенно не хватало сообразительности. Какая досада.

Жаль, что Гэтю ни за что не высказал бы свои предположения относительно содержимого шкатулок: он вообще не любил делиться серьезными тайнами или фактами, способными серьезно повлиять на решение своей хозяйки. Наглый и неукротимый дух, который действовал исключительно так, как ему самому нравился, оставался таковым, даже когда Юань пыталась быть с ним суровой.

В древних сказаниях любое покоренное создание, запертое в оружии, представляется безропотным слугою – видимо, ученые жены, их писавшие, имели очень скудный жизненный опыт, особенно в том, что касается духов. Потому что Гэтю был для Юань кем угодно, но только не слугой.

Двери снова распахнулись, и девушка, испугавшись, что ее застали за крайне неприличным и опасным делом, быстро спрятала книгу за вырезом одеяния и поднялась на ноги. Никому нельзя было знать, что она держала книгу на столе, пока ела – в конце концов, так ей самой было бы спокойнее.

Благо, неожиданными визитерами оказались слуги, заглянувшие в комнату гостьи, дабы забрать у нее обед и справиться о нынешнем состоянии. В клане Бури к прибывшим членам других семейств было принято приставлять одних и тех же компаньонов, однако клан Цветка, как обычно, плевать хотел на этикет – девушка знать не знала этих юношей и была точно уверена, что в следующий раз ей снова пришлют кого-то нового. Впрочем, не сказать, чтобы такая непосредственность ее угнетала; в ней даже было свое особое очарование.

В коридоре раздались непривычно громкие шаги: ковры на полах скрадывали грохот даже самой грубой походки, а потому девушка удивилась, когда вместо кого-нибудь огромного и широкоплечего на пороге возник тот самый худощавый мужчина с ониксовыми волосами и тонкими бровями, которого она видела за завтраком в компании своего будущего супруга. Мужчина пронзил слуг тяжелым взглядом, и те, разом поклонившись, бросились прочь; один из них прижимал к груди опустевший поднос, другой – тряпочку для столешницы.

– Звать меня Джанджи, – сказал он, склоняясь перед Юань. – Я присматриваю за господином Цветком и наставляю его.

– Несомненно, ты проделал большую работу, – благодарно кивнула девушка, не понимая, чего он от нее желает. – Мой жених ведет себя так, словно только что вышел из объятий Матери Богов и напитался ее учением.

Мужчина слабо ухмыльнулся; его некрасивое лицо, подобное высеченному из камня древнему идолу, недвижными черными глазками осмотрело комнату. Девушка, вспомнив про книгу у себя за воротником, неспешно направилась к своей постели, как бы намекая, что желает побыть одна. Джанджи, однако, вошел, бесцеремонно покашливая.

– Господин просил изъявить Вам свое желание отобедать в его компании, – сказал он наконец, и Юань едва сдержала пораженный возглас. – Он решил оттрапезничать раньше обычного, а затем присоединиться к Вам в любой из галерей на выбор, дабы развлечь своей игрой на гучжэне.

– Я… – Повернувшись спиной к гостю, девушка извлекла книгу и мягко опустила ее на постель, после чего обернулась и спешно направилась по направлению к дверям. – Несомненно, я была бы очень рада столь теплой компании, не будь истощена и утомлена после тяжелого пути. К тому же, ни для кого не секрет, что сегодняшний ужин ознаменуется вечером изящных искусств, на котором досточтимый жених будет исполнять танец клана Цветка.

Мужчина скрестил руки на груди, да так, словно это он был здесь гостем, а она просила у него одолжения.

– К тому же, – негромко добавила Юань, держа себя в руках из последних сил, – совсем недавно я уже насладилась пищей в плодотворном одиночестве. Обед в мои покои принесли раньше намеченного времени, и я уже не нуждаюсь в повторной трапезе.

– Значит, Вы отказываетесь? – бесцеремонно спросил Джанджи.

Девушка позволила себе вздернуть бровь в ответ на его прямой взгляд.

– Разумеется, отказываюсь. Передайте господину Цветку, чтобы он поберег себя и свои руки. Пальцы ведь можно поранить о струны.

Наставник коротко поклонился, не опуская глаз. В них затаилась странная угроза.

– Ну разумеется, госпожа Буря. Так я ему и передам.

Когда мужчина ушел, Юань почувствовала себя гораздо легче. Читать труды Ксиаоли Иллюзии ей больше не хотелось, праздное бездействие начинало изрядно раздражать. Она с огромным удовольствием потренировалась бы в саду камней, прямо перед инби, позабыв обо всяких приличиях – которые, по правде говоря, мало интересовали кого-либо в этих краях – но физическое состояние оставалось плачевным, а скудный запас ци позволял разве что призывать фамильное оружие, дух внутри которого принципиально не желал делиться с хозяйкой своей энергией в критический момент.

Ей оставалось сидеть здесь и ждать, пока что-нибудь случится. Перед обедом она всегда медитировала (полдень, когда солнце высоко стоит над крышами домов, считался священным временем), однако члены клана Цветка вряд ли уделяли какое-либо внимание молитвам, предпочитая ограничиваться простыми медитациями перед сном. Во всяком случае, день становился все ярче, а коридоры по-прежнему оставались тихими; стены не тряслись от знакомых песен и топота ног, военные кличи не раздавались в промежутках между громкими напевами.

Девушка пригладила слегка взлохмаченные волосы и вышла наружу, в коридор, стены которого рассказывали таинственные истории давно прошедших времен; большинство дверей, как обычно, были открыты, стражницы дежурили лишь рядом с запертым кабинетом, где наверняка трудилась Глава – только сейчас Юань осознала, что поселили ее в чжэнфане, прямо рядом с центральном комнатой чжунтан, где обыкновенно собирались всей семьей, проводили торжественные собрания и молились.

«Так значит, эти закрытые двери и есть…»

Что ж, Глава Клана была еще более сумасбродной и необычной женщиной, чем могло показаться на первый взгляд: выселив свою старшую дочь в какой-нибудь жалкий сянфан (а может, и в хоучжаофан, со здешней-то поразительной безнравственностью!), госпожа Цветок выделила гостье из клана Бури одну из самых роскошных спален вместо того, чтобы отвести ей гостевые покои! От неловкости у Юань потемнело перед глазами, и она, подняв голову, неспешными шагами приблизилась к двум скучающим стражницам с мечами-дао. Девушка едва сдержала вздох зависти, вспоминая, как легко вращала точно такое же оружие Великое Око Разума – а оно, на минуточку, весом превосходило молодого мужчину!

– Госпожа Буря, – разом поклонились стражницы. Голоса у них были тихие, какие-то даже заговорщические. – Чем можем служить?

– В нашем клане есть традиция молиться перед обедом, – ответила девушка спокойно. – Волею милосердной Главы Клана мне было дозволено оттрапезничать раньше в своих покоях, однако я все равно желала бы провести полдень в молитве, дабы возблагодарить Мать Богов за пищу, здравие и снисхождение, что она дарует мне своей всепрощающей рукою.

– Вы стоите у дверей чжунтан, – сказала одна из стражниц серьезно. – Госпожа Цветок и ее дочери молятся там прямо сейчас.

«Так тихо? – удивилась Юань. – Позор мне! Я и впрямь не знала, что члены клана Цветка не поют и не исполняют ритуальных танцев во время поклонения богине».

– Однако женщинам других семейств вход туда строго воспрещен, – закончила за приятельницу вторая стражница, потрясая мечом-дао с крайне жестокой улыбкой, в которой девушка вновь прочитала скрытую угрозу. – Это самый строгий запрет в этом доме. Гостьям дозволено практически все, кроме присутствия в чжунтан во время молитвы.

– Значит, встречи с официальными делегациями или Главами других кланов проходят в иных помещениях? – невежливо осведомилась Юань.

Стражницы покачали головами.

– Комнату можно посещать в любое время, кроме молитвенного полудня.

– Благодарю вас! – улыбнулась девушка, делая шаг назад. – Вне всяких сомнений, мне следовало бы побольше узнать о правилах вашего клана, прежде чем ступать на его земли. Премного благодарна вам за то, что просветили.

Стражницы коротко поклонились, не выпуская из рук оружие.

– Могу я прогуляться в одиночестве? – спросила у них девушка. – Или стоит разыскать тех стражниц, что сопроводили меня к завтраку утром?

– Не думаю, что они сейчас свободны. Мы укрепили охрану по всему периметру сыхэюань, а также срочно отправили небольшие отряды своих женщин в принадлежащие клану города и деревни, окруженные зачарованным барьером.

– Понимаю и разделяю ваши страхи, – не вдаваясь в подробности, ответила Юань, и зашагала прочь.

Вот так просто идти по коридору, не имея за спиной надежных охранниц, было довольно странно: раньше ей приходилось убегать и хитрить, чтобы хотя бы немного побыть наедине с собою и погулять по саду, не чувствуя на себе пристальных взглядов стоящих поодаль женщин.

«И все же, здесь происходит нечто странное, – подумала она, вглядываясь в закрашенный силуэт отверженной прародительницы на одной из стен. – Клан Цветка столь равнодушно относится к условностям, древним правилам и этикету, но при этом запрещает кому-либо из числа гостей молиться в комнате, предназначенной для молитв – и это после того, как вышеуказанных гостей буквально обслуживают на уровне с хозяевами!»

Три шкатулки, суть которых была для нее загадкой. Комната чжунтан, открытая к посещению в любое время, кроме молитвенного. Прекрасный юноша с веером из павлиньих перьев, не удостоивший Юань и единым словом. Быть может, все эти тонкие ниточки были связаны в единый узел с самого начала?

Девушка остановилась и сделала короткую дыхательную гимнастику. Что ж, она проведет здесь несколько дней, обменяется с Главой Клана еще несколькими любезностями, а затем покинет эти места вместе с будущим супругом, чтобы сыграть торжественную свадьбу уже на территории клана Бури. Не было нужды ломать голову над вещами, с которыми имеют дело люди вроде Великого Ока Разума или ее бабушки – в конце концов, они были мудрыми и смелыми, способными на такое, что Юань в силу ее возраста и опыта даже не грезилось.

«Сами разберутся».

С первой минуты своего пребывания здесь девушка поняла, что планировка сыхэюань Главы Клана Цветка сильно отличается от традиционной: там, где должен был находиться один из флигелей, расположился декоративный сад, огражденный разноцветными стенами и полный магических деревьев, галереи и павильоны попадались в местах, предназначенных для служебных зданий, а предназначение некоторых построек, видимых из окон покоев, по-прежнему оставалось для девушки загадкой. Тем не менее, философия Матери Богов во многом касалась и обустройства жилища, а потому девушка сомневалась, что госпожа Цветок, как и многие ее предшественницы, смело отвергала абсолютно все предписания и нормы без разумных исключений.

Она находилась в центральной части чжэнфана, прямо рядом с его сердцем – комнатой для многолюдных встреч и молитв. По всему выходило, что первая официальная беседа с Главой у Юань состоялась в ее кабинете, который в связи с излишней роскошью обстановки вызвал неправильное впечатление и запутал девушку, заставив ту принять его за чжунтан. Восточная часть чжэнфана традиционно считалась владениями первого и любимого мужа Главы, а также избранных наложников, пользовавшихся особой популярностью. Западная часть главного дома, в свою очередь, отходила признанным дочерям, их личной прислуге и мелким наставницам – только старшая наследница селилась в центре, тем самым напоминая окружающим о своем превосходстве.

Восточный и западный флигели отводились жрице здравия и фамильной мыслительнице, если таковая имелась. Порою случалось так, что странница, познающая этот мир через путь войны или мира, изъявляла желание остаться в клане надолго или навсегда – и, если у семейства на тот момент не было такого рода гостьи, ей не имели права отказать. Странно подумать, но однажды, задолго до рождения Юань, клан Бури точно так же пустил на порог Великое Око Разума, о которой в те годы уже ходила невероятная молва.

Южный дом пустовал до момента отхода Главы от дел и официального вступления в брак старшей дочери: стоило первой взвалить на свои плечи бремя власти, как вторая отправлялась в южный дом в компании любимого супруга и нескольких избранных наложников, которые продолжали служить ей до конца своих дней. Остальные члены гарема предавали себя ритуальному самосожжению с помощью особой медитации или, если желали, отправлялись в города и деревни, принадлежащие клану, дабы начать новую жизнь – тем, кто искренне желал этого, всегда давали рекомендации и небольшие суммы денег.

Бабушка говорила, что старые наложники чаще всего заканчивали продавцами риса или погибали в дешевых борделях, что всегда заставляло Юань чувствовать себя виноватой. В детстве Дэйю всегда говорила, что у нее будет всего один муж. Да и зачем женщине еще? Это ведь даже неприятно!

Однако традици всегда оказывались сильнее личных предпочтений, и со временем старшая сестра смирилась, ведь таково было желание Матери Богов, а с ее волей никак нельзя спорить. Отчасти Юань радовалась своей роли младшей сестры семейства: иметь нескольких мужей ей не дозволялось предписаниями этикета и божественного закона.

Задний дом, хоучжаофан, предназначался для сыновей Главы, а также непризнанных дочерей-бастардов от опальных наложников или заезжих мужчин-гостей: такого рода курьезы случались гораздо чаще, чем хотелось бы. Первые жили как господа в окружении личных слуг, вторые занимались домашней работой и медитировали, дабы очиститься от врожденного греха. Там же, за запретными стенами, проживали неженатые наставники-мужчины, преподававшие юношам из клана нормы этикета, заветы Матери Богов, правила поведения в компании женщин и законы совершенного танца.

В отдельно стоящих зданиях, окруженных невысокими декоративными заборами с символами, благословениями и рунами, традиционными для семьи, располагались казармы боевых монахинь, денно и нощно стороживших сыхэюань, а при случае – и территории Клана за его пределами. Боевыми монахинями частенько становились дочери-бастарды в случае, если открывали в себе таланты к магии и взаимодействию с ци, а также одаренные женщины из числа личных учениц мыслительницы Клана, которых та приводила из деревень и городов, руководствуясь зовом сердца.

Тренироваться во внутренних дворах, на кривых мостиках, пересекающих декоративные речушки, в галереях и садах считалось признаком бескультурия: для этого существовала специальная площадка, расположенная за несколькими рядами двориков нэйюань, украшенных фонариками, крошечными беседками в нишах и колоннами с золочеными благословениями и наставлениями Матери Богов – так члены клана извинялись перед своей небесной повелительницей за то, что вынуждены практиковаться в резне себе подобных ради выживания и счастья.

Площадка была огромной и светлой, по ее периметру тянулись замершие близко друг к другу хуабяо – гордые лица драконов и фениксов с человеческими глазами, полными мудрости и спокойствия, глядели прямо перед собою; их вид должен был напоминать сражающимся, что они отнюдь не животные, а война – лишь вынужденная мера, рука об руку с которой всегда должно следовать раскаяние.

Сыхэюань клана Цветка сильно отличался от сыхэюань клана Бури, а потому Юань, наконец отыскав выход из главного дома в один из уютных внутренних двориков, снова заблудилась, не зная, куда ей идти, чтобы размяться и потренироваться с шестом – ну, хотя бы самую малость, чтобы не забыть, как работать с оружием и применять основные техники.

К ее удивлению, дворик вовсе не пустовал: в крошечной беседке, сидя в тени тусклых синих фонариков, сидел молодой юноша в роскошных одеяниях и обмахивался веером с павлиньими перьями. На нем по-прежнему был танчжуан и роскошный кровавый халат, один лишь вид которого вызвал у девушки тошноту. Длинные черные волосы тяжело лежали на плечах, совершенное лицо с надменным взглядом, исполненным холодного презрения, казалось лицом злого божества.

– Хочешь позвать на помощь, госпожа Буря? – спросил он насмешливо, заметив, как девушка замерла на месте, готовясь броситься обратно в дом. – Или, вернее сказать, дурочка-Юань?

Он поднял свой веер к устам, будто пародируя правила этикета ее клана. Холодные глаза продолжали осматривать девушку, и в них не было ни мягкости, ни нежности, что так свойственна всему юному и живому. Юань решительно шагнула вперед и скрестила руки на груди. Она не сбежит; не в этот раз.

– Оглянись вокруг, дурочка-Юань, – продолжал подшучивать над нею незнакомец, и его ледяной голос пускал по ее коже холодную дрожь, подобную морозному зимнему эолу. – Разве ты не понимаешь, что никто не придет на помощь?

Он манерно дернул рукою, отбрасывая в сторону свой прекрасный веер; тот дематериализовался, не долетев до пола – растворился в воздухе, словно его никогда и не было. Юань поджала губы, следя за каждым действием неприятеля.

«Сомнений нет, – сказала она себе наконец. – Это настоящее оружие, а не какая-то там жалкая безделушка».

– Что, не хочешь помолиться своей ненаглядной Матери Богов напоследок – а, дурочка-Юань? Впрочем, не думаю, что она удосужится тебя послушать: я вот, например, взывал к ней с самого детства, и все без толку, представляешь? – Он залился неприятным смехом, и девушка осторожно повернула голову, всматриваясь в замершие кроны деревьев. – Вижу, ты наконец поняла! Странно: как твои мать и бабушка, будучи женщинами отнюдь не среднего ума, породили и воспитали создание столь узколобое и невнимательное?

Ничто, кроме юноши в красном халате, не шевелилось: замерли птицы на деревьях, листья в пышных зачарованных кронах, силуэты в окнах и соседних дворах. Время остановилось, зациклившись на единственной доле секунды, и Юань оказалась заперта внутри ужасающей пустоты вместе со своим прекрасным неприятелем.

– Не тебе судить меня, незнакомец, – спокойно ответила девушка, возвращая свое самообладание. – И не тебе насмехаться. Желаешь сразиться и покончить с этим бессмысленым гневом навсегда? Что ж, наберись храбрости и выйди из своего угла – я научу тебя манерам.

– Как мы заговорили, подумать только! И что же ты представляешь из себя, девчонка?

Юань сдвинула брови. Всякий раз, когда Великое Око Разума спрашивали, кто она такая – обычно это происходило за несколько секунд до гибели поверженной противницы – та отвечала: «Я есть рука смерти, которую ты по глупости попыталась отрубить». Впрочем, ей, мыслительнице и великой страннице, уничтожавшей преступниц, озлобленных безумных и проклятых членов семейства Костей, позволялось бросаться столь самодовольными фразами: они были более чем заслужены.

Но кем была Юань, чтобы представляться подобно великой героине? Она не смогла даже защитить свой эскорт – мысль же о том, что разбойницы были посланы бабушкой от лица клана Бури, неведомым образом делала ситуацию еще постыднее. Девушка откашлялась и строго произнесла:

– Я дочь клана Бури, Юань, постигающая искусство лухэгунь и магию ци, юная мастерица рун, мечтающая стать подобной своим досточтимым родственницам.

– Как много пафоса, – ответил юноша, плавно поднимаясь и направляясь прямо к ней. На его лице играла самодовольная улыбка из числа тех, что не красят, а лишь уродуют людей. – Этим ты очень похожа на свою мертвую беременную сестрицу.

Девушка издала тихий рык, подобный рыку раненой тигрицы, загнанной к обрыву. Мысли ее перемешались, страшный сон, в котором Дэйю погибает среди серого дыма, снова предстал перед глазами. Эти образы, настойчивые и ужасные – темные клубы, падающие люди, веер в руках неподвижного юнца – было невозможно окончательно вытеснить из сознания. Даже когда Юань не вспоминала о том дне, он все равно был где-то рядом, дожидался нужного момента, чтобы снова вызвать у нее недостойные воительницы слезы.

– А ты кто такой? – прорычала она, сжав кулаки.

– Я? – переспросил юноша, склоняя голову набок – и в тот же миг его длинные черные волосы приподнялись в воздух силой таинственного ветра, идущего из самых недр ци. – Ах, не думай об этом, дурочка-Юань! Ты не заслуживаешь даже знать моего имени.

Его веер снова материализовался в изящной руке, и юноша быстро взмахнул им; воздух обратился в дым, который, клубясь, потянулся к ногам Юань. Фигура незнакомца растворилась, словно ее никогда и не было, и девушка легким усилием мысли призвала свой фамильный шест, чувствуя, как заинтересован и возбужден Гэтю.

«Слушай, бесполезное создание, – грозно обратилась к нему Юань. – Ты много лет копил силы, не растрачиваясь на пустяки. Помоги же прикончить этого ублюдка, что так мерзко отзывается о моей погибшей сестре!»

«А? Что? Погибшая сестра? – передразнил дух. – Прости, мне что-то плохо слышно. Если ты хотела, чтобы я оставался в стороне, то так тому и быть».

«Не смей…»

Может ли время идти для человека, запертого внутри единственного мгновения? Юань показалось, что минуло около минуты, а юноша все не появлялся, будто выжидая. Воздух становился горьким на вкус, он прожигал нос и оставался на языке; белесые клубы, словно руки, касались горла и тела, обжигая их, прижимаясь к беспомощной коже. Не зная, с какой стороны ожидать внезапного удара, девушка сделала глубокий и крайне болезненный вдох, задержала дыхание, а затем принялась выполнять традиционный элемент ухуа, изящными прыжками двигаясь вперед и кружась, как наложник во время танца.

Так она надеялась создать вокруг себя некое подобие «мертвой зоны», способной помешать противнику приблизиться к ней на опасное расстояние и нанести неожиданный удар. К несчастью, юноши по-прежнему нигде не было видно, и только отравляющий воздух медленно пробирался через ноздри в глотку, щипал язык, заставлял слезиться глаза.

«А может, он скрылся и выжидает? – запоздало подумала девушка, по наитию двигаясь мимо выплывающих из серой дымки клумб. – Едва я потеряю сознание, этот паршивец развеет свое заклятие и убьет меня. Ну, в лучшем случае я отправлюсь с ним в качестве пленницы, что тоже далеко не лучший вариант. Что же мне делать?»

В теории быть великой воительницей, идущей по пути высшей истины, казалось легко. На практике же, куда ни сунься – сплошные подробности, неожиданности и сложности. В мире, где существуют люди с особой предрасположенностью к магии и взаимодействию с ци, не может существовать полного списка возможных приемов врага, ведь из года в год новые гении сочиняют для себя индивидуальные способы борьбы.

«Жаль, что мне, похоже, до гения далеко».

Из заинтересованного и насмешливого Гэтю медленно становился нервозным.

«Используй свою ци для того, чтобы наполнить шест энергией бури! – кричал он, мешая сознанию сосредоточиться на успокоительной медитации. – На крайний случай, заряди руну и метни в него энергией, чтобы не зазнавался!»

«Я не могу растрачивать свою жалкую ци, направляя удары в пустой дым, и ты это прекрасно знаешь, – одернула духа Юань. – Парочка атак – и меня окончательно разморит… На этот раз, должно быть, мне действительно пришел конец».

Воздух стал настолько тяжелым, что даже держать глаза открытыми стало невыносимо тяжело. Вокруг не было видно ни клумб, ни беседки, ни стен главного дома, отвратительный ядовитый душок заставлял кашлять; опустив глаза на свое одеяние, девушка едва успела рассмотреть тусклые пятнышки крови. Невдалеке, но вместе с тем, казалось, за тысячи ли отсюда эхом раздался неприятный юношеский смех: он звенел тут и там, сводя с ума, заставляя беззвучно кричать от беспомощности и боли.

Когда совсем рядом показались задранные мыски красных туфель, выглядывающие из-под сверкающих подолов, девушка уже едва стояла на ногах. Дернувшись вперед, она, едва находя в себе силы сжимать в руках фамильное оружие, принялась слепо размахивать шестом, используя элемент хуагань – шест скользил по ногам, однако всякий раз промахивался, хотя незнакомец, казалось, просто стоял на месте.

Громкий смех эхом несся по туманной вечности, наполняя воздух болезненным ядом.

– Кажется, ты упустила одну важную деталь: у тебя не один противник, а много, – издевательски протянул юноша, и Юань, из последних сил устремив свой взор вниз, с ужасом отшатнулась: вместо пары ног, выглядывающих из серых клубов дыма, перед нею тянулся длинный ряд одинаковых туфель, будто бы в ряд выстроилась целая крохотная армия. – Что, уже растеряла свою спесь, великая дочь клана Бури?

Гэтю громко расхохотался внутри ее разума.

«Пожалуй, этот случай действительно можно считать за исключение, – сказал дух снисходительно, и Юань почувствовала странное бурление инородной ци внутри себя. – Вне всяких сомнений, я просто обязан показать ничтожному выродку его место!»

Ци, берущее свое начало у энергии бури, и неведомая мощь древнего создания, заключенного внутри фамильного оружия, слились в единое целое, и Юань, чувствуя невероятный прилив сил, легко взмыла в воздух, раскинув руки. Длинные рукава ее ханьфу теперь походили на крылья птицы, что слабо трепетали на освежающем ветру, разгоняющем дым – а вокруг, накаляясь и потрескивая, рождалась фиолетовая буря.

«Направь свою ци внутрь сосуда, – распорядился Гэтю. – И позволь мне преобразовать ее в нечто большее».

Дышать было на удивление легко и приятно, присутствие неведомого противника где-то неподалеку более не страшило; не смея поверить, что строптивый слуга наконец решился оказать помощь своей новой хозяйке, Юань смело одолжила ему солидную часть восстановленной после недавней схватки энергии; Гэтю принял ее, фамильное оружие закололо пальцы и задрожало в руках.

«Что происходит? – с удивлением спросила Юань, чувствуя странную тревогу. Буря вокруг нее все разрасталась, ее фиолетовая энергия поглощала дым, и девушка испугалась, что такими темпами может ненароком уничтожить какую-нибудь деталь внутреннего сада, а может, и вовсе снести стены. – Ты контролируешь этот процесс?»

«Когда я осваивался в этом ужасно несправедливом мире и постигал его сложную философию, Мать Богов еще ходила среди смертных, – усмехнулся дух. – Думаешь, я неспособен владеть собой и отвечать за собственные действия?»

«Учитывая, что за многочисленные проступки перед человечеством тебя заперли внутри шеста – не думаю».

Гэтю расхохотался, но в энергии, что он направил к своей хозяйке, был лишь задор, никакой обиды.

«Возможно, мы поболтаем после того, как покажем ублюдку, на что способны, если работаем сообща?»

«И то верно. Направь мою руку. Научи меня всему, чему сможешь – я слишком долго ждала этого, чтобы отступать сейчас».

Покалывание в пальцах стало невыносимо болезненным, и девушка, опустив глаза долу, с удивлением приоткрыла губы: вместо традиционного шеста она сжимала сверкающую золотую молнию, потрескивающую от переполняющей ее энергии ци.

«Гэтю, – обратилась к духу Юань. – Я его не вижу».

– А вот и мой старый добрый друг! – раздался за спиною ледяной голос, полнящийся ядом. – Я мечтал снова увидеть тебя в деле.

«Двое юношей, любящих войну в мире, где это считается отнюдь не мужским делом, просто не могут не встретиться хоть однажды, дабы бросить друг другу вызов, – ответил Гэтю, и незнакомец усмехнулся, очевидно, услышав его слова. – К несчастью, ты просчитался: я не использовал свои силы долгие годы, копя их ради страшной схватки будущего, в которой тебе, к сожалению, не судьба принять участие».

Незнакомец в красном халате рассмеялся, пульсируя в белесом воздухе; его дым клубился вокруг изящного тела, вплетался в черные волосы белоснежными лентами, подобными лунным лучам.

– Это еще почему?

«Ты выглядешь выжатым, подобно дырявой половой тряпке, забытой где-то в углу забывчивым слугой, – неучтиво объяснил Гэтю, посмеиваясь. – В плену же, беспомощного и жалкого, тебя вряд ли пощадят».

– Ничтожная выскочка, порочная скверна! – выругался красавец и, взмахнув руками, понесся прямо на Юань.

Фиолетовая буря принялась рвать серый дым на куски с такой ужасающей легкостью, что девушка почувствовала легкий укол совести: на мгновение прекрасное лицо юноши отразило испуг, а затем молния вонзилась прямо ему в сердце, заставляя беспомощно всхлипнуть, отшатнуться назад и бесследно исчезнуть в клубах растворяющегося дыма; несколько долгих мгновений девушка по-прежнему болталась в невесомости, а затем буря, постепенно утихая, наконец опустила ее на землю, где время снова пошло, а звуки живой природы и голосов заменили пронзительную тишину.

– Сюда, все сюда! – кричала Юань, прижимая к груди трескучую молнию. Гэтю молчал, сердце билось как сумасшедшее, ци била в висках и наполняла тело нечеловеческой мощью. От отчаяния и растерянности девушке хотелось плакать, ведь никогда прежде она не испытывала такого страха перед собственными силами и потенциалом. – Кажется, я его убила!

Прекрасный незнакомец лежал на дорожке, раскинув руки в стороны; длинные рукава его халата трепетали на серых камнях, будто окровавленные крылья.

Пыточные комнаты и тюремные камеры находились там же, где оружейные, а также помещения для хранения жаровен в теплые сезоны – под землей. Черные коридоры, таинственные и тихие, соединяли между собою отдельные постройки сыхэюань, дабы послужить путями отступления в случае внезапного нападения на членов правящего семейства. Госпожа Цветок, слегка взволнованная происходящим, но при этом весьма довольная, шагала впереди небольшой делегации оставшихся боевых монахинь и тащила Юань за рукав, отчего та чувствовала себя провинившейся девочкой-подростком – хотя из уст тараторящей женщины сыпались одни лишь похвалы:

– Поверить не могу, что Вы, дорогая моя невестка, справились с этим подлецом в одиночку! Несомненно, он представляет из себя крайне ценного пленника, а потому я считаю расточительством преждевременное убийство безо всякого допроса – согласны со мною? Ох-ох-ох, клянусь перед лицом Матери Богов в тысячный раз: Ваше обучение у Великого Ока Разума и госпожи Бури не прошло стороной!

– От чистого сердца…

– Даже произносить не смейте слова благодарности – это я должна бить Вам поклоны, дорогая Юань, ибо победить в схватке с существом, способным обращать ци в отравляющий воздух и останавливать время, действительно тяжелая задача!

«Эх, знали бы Вы, что это целиком и полностью не моя заслуга, – подумала девушка с ноткой печали. – Без Гэтю я по-прежнему всего лишь малолетняя неумеха, которую стыдно назвать взрослой женщиной, способной постоять за себя и своих близких».

Они остановились напротив голой стены, заполненной таинственными знаками; одна из монахинь выступила вперед и, изобразив пальцами неизвестную Юань руну, направила в нее свою ци легким усилием воли. С пальцев сорвался витиеватый символ розового цвета, который, ударившись о нанесенные на поверхность знаки, разлетелся светящимися искрами. С тяжелым шумом стена отъехала в сторону, открывая тайный проход, из которого в тот же миг пахнуло сильной сыростью.

– Там располагается особая камера, – доверительно склонившись к уху девушки, сказала Глава Клана. – Из нее негодяю будет куда сложнее убежать, воспользовавшись своими мерзкими талантами.

– Гэтю сказал, что этот юноша опасен даже без сознания, – ответила Юань. Она скользнула за спину госпожи Цветок, и они с боевыми монахинями направились по узкому проходу друг за другом, стараясь реже вдыхать влажный и затхлый воздух, разъедавший ноздри и глаза. – Он изъявил желание остаться подле него, пока преступник не будет казнен или хотя бы допрошен. Сила фамильного оружия клана Бури слишком велика, чтобы пренебрегать ею – а потому я смиренно прошу Вашего позволения оставить мерзавца под бдительным надзором своего духа.

– Но ведь я думала приставить к нему парочку монахинь, что в нынешних условиях само по себе невероятное расточительство, – растерянно пробормотала госпожа Цветок.

– Если Гэтю станет сторожить пленника, боевые монахини подле него уже не понадобятся, – заверила женщину Юань. – Я знаю его нечеловеческую силу, поскольку была избрана еще с раннего детства.

– Хм, – задумалась Глава Клана. – Что ж, тогда я смогу задействовать тех двух монахинь в чем-нибудь еще! Звучит разумно, я согласна с твоим предложением.

– Госпожа Цветок, – тихо окликнула свою хозяйку одна из женщин, несшая на руках прекрасного юношу без сознания. – Мы пришли.

Узкий коридор заметно расширился, и теперь по нему, держась за руки, вполне могли пройти двое людей среднего телосложения. Справа на стене расположилась приоткрытая полукруглая дверца, из-за которой наружу выглядывала зловещая чернота без малейшего блика или хотя бы серого пятнышка. Девушка невольно поежилась, представляя, как делает шаг в эту леденящую кровь мглу, и на ходу принялась проделывать дыхательную гимнастику, чтобы успокоиться.

Глава Клана бесстрашно ступила внутрь, открывая дверь шире, и Юань закашлялась от мерзкого зловония, наполнявшего камеру. Пока она стояла в полной растерянности, не зная, что предпринять, боевые монахини скользнули следом за своей госпожой, разжигая на стенах неведомые девушке символы с помощью вложения в них своей ци и прекрасных светящихся рун – также секретных. Впрочем, у каждого клана были свои особые приемы и методы, которые члены семейств не скрывали, однако предпочитали держать при себе, словно редкие драгоценности.

Девушка облокотилась о стену и прикрыла глаза, пытаясь абстрагироваться от влажного зловония подземелий, однако мысли путались, а медитировать не получалось.

– Призовите фамильное оружие, госпожа Буря, – обратился к ней незнакомый женский голос, и девушка, приоткрыв глаза, увидела боевую монахиню, что стояла на пороге, прижимая к груди безвольного пленника в алом халате. – Кажется, Вы говорили, что господин Гэтю согласился сотрудничать.

– А?.. Да, разумеется! – В руке мгновенно материализовался деревянный шест, и девушка почувствовала злорадное ликование своего слуги, полное желчи и ненависти к противнику. – Что ж, вот он. Прошу.

Монахиня, равнодушно кивнув, ступила за порог со своей ношей; ее сестра по призванию, следующая на очереди, благодарно приняла из рук девушки ее фамильное оружие и коротко поклонилась, прижимая к груди сосуд Гэтю, словно тот был не шестом, а хрупкой вазой или кувшином с водою.

– Мы от чистого сердца благодарим Вас, госпожа Буря, за содействие и героизм, – сказала она серьезно. – Клан Цветка счастлив иметь на своей стороне столь отважных и сильных людей.

Юань церемонно поклонилась в ответ, не забыв сложить пальцы рук в руну Солнца.

– Моя благодарность соразмерна Вашей, госпожа монахиня, ибо Глава Клана доверила мне в супруги своего прекрасного сына, душа которого чище горного ручья, а глаза светлее лазурных небес.

На этом обмен формальностями был окончен, и спустя несколько коротких секунд Юань осталась одна в коридоре. Монахини и госпожа Цветок возились в зловонной камере, проверяли работу защитных рун на стенах, читали какие-то мантры, использовали свою ци, дабы помешать злодею выбраться на волю.

«Ну как ты там, герой? – спросила девушка, чувствуя странную беспомощность без Гэтю под рукой. – Наслаждаешься смрадом?»

«Духи не чувствуют запахов, если не хотят, – ответил тот жизнерадостным тоном. – К тому же, никакая вонь не способна перебить мое счастье от победы над этим высокомерным ублюдком. Будь моя воля, я бы целую вечность лицезрел его унизительные страдания в заточении».

«Отчего же ты, Гэтю, так сильно его ненавидишь?»

«У нас своя история, ты не поймешь».

Ну конечно, все как всегда: ее дух в очередной раз нагло утаивает информацию, потому что так ему вздумалось. Юань снова прикрыла глаза и сосредоточилась на своем чрезмерно быстром и поверхностном дыхании, выравнивая его одновременно с мысленным чтением мантры. Избавляя разум от лишних мыслей, великие странницы умудрялись совершать невероятное даже без помощи магии, задействуя лишь силу медитации и единения с Высшим Я, навечно принадлежащим Матери Богов.

Все, что требовалось – находиться в состоянии блаженного равнодушия как можно больше, культивируя в себе абсолют спокойствия.

Юань поморщилась, удивленная внезапной мыслью о Тине: юноша был так очарователен, когда забывал о правилах этикета, невольно ускорял шаг или растерянно глядел в никуда, задумавшись о чем-то.

«Да что это с тобою? Прекрати».

Она снова сосредоточилась на очищении мыслей, на полной отстраненности от бренных реалий, их условностей и оков, однако каждый раз, стоило ей достичь почти что идеального транса, как образ жениха все портил, навязчиво возникая перед глазами и заставляя глупо улыбаться, как малолетнюю влюбленную дурочку. Решив, что на сегодня дневные молитвы и даже медитации, видимо, отменяются, Юань глубоко вдохнула, задержала дыхание и осмелилась нырнуть в зловонный сумрак камеры, которая, судя по всему, пустовала уже очень давно.

К несчастью, запах оказался столь сильным, что уже через полминуты пребывания внутри девушка сдалась и задействовала немного ци из восстанавливающегося энергетического сосуда: легкий трескучий ветерок поднялся вокруг ее тела, развевая полы и рукава ханьфу. Это, разумеется, совсем не соответствовало приличиям и правилам поведения в кругу соратниц, однако запускать собственное достояние и превращать подземные ходы в зловонный кошмар тоже не считалось нормальным, так что госпожа Цветок и Юань были квитами.

Монахини разожгли таинственные символы на стенах, полу и потолке, так что теперь в комнате было не настолько темно, как поначалу: окон внутри не было, а единственным предметом мебели оказалось каменное возвышение, похожее на жертвенный алтарь. Вокруг возвышения символы кустились особенно часто – предположительно, выполняя защитную функцию и мешая преступнику сбежать – а рядом с опущенным на него телом юноши уже лежал фамильный шест с запертым внутри Гэтю.

«Что, хорошо я смотрюсь рядом с поверженным врагом? – спросил он задорно, едва завидев Юань. – Красивый ветерок. Не хочешь добавить к композиции серого дымку́? Слышал, сейчас это модно среди молодежи».

Девушка только молча огрызнулась: шутить о вещах, напрямую связанных со смертью Дэйю, казалось ей омерзительным. Монахини тем временем уже заканчивали свою работу, сковывая тело и без того беспомощного юноши крепкими цепями, наполненными той же энергией ци, что и призрачные доспехи Главы Клана; сама госпожа Цветок сорвалась со своего места и бросилась к Юань, едва завидев ее. Глаза женщины блестели от восторга, губы расплылись в льстивой улыбке.

– Слов подобрать не могу, какая же Вы талантливая! – всплестнула руками она, и девушка благодарно поклонилась, хотя спину уже сводило от этих бесконечных формальностей. – Я, кажется, говорила, как восхищаюсь Великим Оком Разума и Вашей бабушкой? Воистину, прекрасные женщины воспитали будущую великую воительницу, что запомнится истории как талантливейшая из своего рода – попомните мое слово!

Юань не могла не почувствовать легкий укол раздражения.

«Моя мать, хоть и не отличается суровым нравом или талантами к войне, по-прежнему великая женщина и талантливый дипломат, – подумала она, в который раз примеряя фальшивую улыбку и кивая с видом благодарного ребенка. – К тому же, крайне нетактично пророчить мне превосходство над талантливыми родственницами. Не думаю, что в клане Бури такое словоблудие кому-нибудь пришлось бы по вкусу».

– Как думаете, что спросить у пленника, когда он придет в себя? – продолжала тараторить госпожа Цветок, стискивая плечи Юань своими мощными ручищами. На плечах девушки грозились остаться синяки, повторяющие прикосновения цепких пальцев неугомонной Главы Клана. – О, точно: а как мы узнаем, что он пришел в себя?

– Птицы, деревья и священные цветы тинг энергетически связаны с каждым уголком сыхэюань, госпожа, – тихо ответила одна из монахинь. – Активировав руны и наполнив их ци, мы связали со стенами тюремной камеры силы самой природы. Живые создания почувствуют активность пленника и сообщат о происходящем Вам лично с помощью коротких мыслеобразов.

«А еще я мог бы просто сказать».

Юань едва заметно кивнула замершему в глубоком полумраке оружию.

«Сообщи мне, когда он придет в себя. Нужно быть готовой ко всему».

«Не беспокойся, великая воительница, – шутливо поддел ее Гэтю. – Когда я рядом, ты в полной безопасности. Когда я не рядом, кстати, тоже: ты отлично умеешь стоять за себя, хоть и сама не до конца этого признаешь».

Девушка невольно зарделась.

«Ну-ну, довольно комплиментов. И почему же, интересно знать, ты столь внезапно вызвался работать со мною после долгих лет абсолютного равнодушия?»

Гэтю как-то нервно усмехнулся, а затем поставил ментальный блок на свой разум, полностью закрывшись от хозяйки. Ну конечно, у духа опять недомолвки да секреты. Ничего нового, однако Юань это его скрытническое поведение всякий раз выводило из себя, как в первый.

– Ох матушки, какая же Вы, дорогая Юань, пыльная и усталая! – воскликнула госпожа Цветок, снова отвлекаясь от созерцания пленника. Боевые монахини уже заканчивали свою работу, а Юань стоило больших усилий безопасно расходовать свое ци, дабы трескучий ветерок светло-фиолетового цвета не доставлял больших неудобств крутившейся рядом женщине. – Вечер изящных искусств с каждой минутой все ближе, а Вы торчите в этой вонючей дыре вместо того, чтобы томиться радостным предвкушением и переодеваться.

– Предвкушение тем сильнее, чем дальше ты от желанного, – улыбнулась Юань. – Господин Цветок далеко, лицо его ускользает из воспоминаний, а потому я, несомненно, еще сильнее тоскую, желая поскорее увидеть возлюбленного, подхваченного энергией танца.

– Какие красивые слова! – восхитилась Глава Клана. – Даже я, и то не сказала бы лучше!

– К несчастью, парадные облачения, которые мы везли с собою в Ваш клан, были украдены вместе со шкатулками. Я пришла сюда одна, без единой монетки на руке или мешка за спиной.

– Мы уже одолжили Вам прекрасное ханьфу и ночные одежды, – ответила женщина с рвением любящей матери. – В мире, где ци способно влиять на реальность, подогнать любой наряд под подходящий размер и форму не составит большого труда. Смею надеяться, что Вам придется по вкусу ритуальное лунпао, в котором я сама лицезрела танец своего супруга много и много лет тому назад.

– Вы одолжите мне свое ритуальное лунпао времен ранней юности? – искренне изумилась Юань; от благодарности у нее даже перехватило дыхание. – Какая честь!

– Ну что же Вы, право, – повела плечами Глава Клана. – Это для нас большая честь принимать здесь будущую легенду.

Бабушка нередко рассказывала им с сестрами истории о своей юности, важной частью которой, несомненно, был обширный гарем: будучи молодой, сильной и пассионарной, она могла не спать ночами напролет, приглашая к себе юношей. В спальне у нее хранился ларец с нефритовыми жетонами, выгравированные на которых имена принадлежали ее наложникам, и, дабы позвать к себе одного из них, ей приходилось совершать целый маленький ритуал: лишь прочитав очистительную мантру и поблагодарив Мать Богов за предоставленную ей роскошь, Глава Клана могла ударить в настольный гонг, дабы протянуть хранительнице гарема выбранный жетон с именем полюбившегося парня.

Укутанные в ритуальное покрывало из пуха цапли, наложники являлись к ней, исполняли свой долг и исчезали с рассветом, оставляя после себя лишь слабый флер приятных воспоминаний. Бабушка говорила, что никогда не запоминала их лица – только имена на треклятых нефритовых жетонах.

Говорить с младшими родственницами о науке любви и ее философии не было запрещено законами клана Бури: в то время как для юношей существовали специальные учителя, наставлявшие их на путь истинного наслаждения и обучавшие страсти, девушки должны были узнавать о мужчинах из уст старших родственниц, имеющих опыт и свою точку зрения.

– Тогда я считала, что всякий мальчик на этом свете создан исключительно для страсти и удовольствия, что сама Мать Богов наградила его особой чувствительностью к любви и научила возводить физическую страсть в культ своего наслаждения, – вздыхала бабушка, сидя на возвышении и глядя сверху вниз с видом раскаивающейся грешницы.

Такие задушевные монологи о страсти и отношениях, обыкновенно происходившие поздними вечерами и после занятий, смешили и слегка пугали сестер, однако они просто не могли встать и уйти, проявив неуважение к Главе; приходилось сдерживать себя, стоя по струночке и вздрагивая от каждого случайного шороха, от каждого слова, произнесенного слишком громко в гнетущей закатной тишине.

– Мне чудилось, – говорила старуха, заламывая руки, – что для мужчины нет ничего важнее удовлетворения своих сердечных нужд, что мысли его заняты исключительно своей привлекательностью да наполнением женского начала энергией жизни, запертой внутри него, как внутри сосуда: то было чудовищное заблуждение, стоившее юношам, коих я знала, слез, порванных одеяний и бессонных ночей. Какая жалость; я даже не помню, как выглядели те бедолаги, что пытались заовевать меня, но навечно сгинули в пучине воспоминаний!

Бабушка терзала себя сожалениями о прошлом, и с каждым годом их становилось все больше. Она страдала оттого, что бывала жестока с дочерью, страдала оттого, что отправила ее сражаться в первых рядах с бунтовщицами и тем самым позволила единственной наследнице утратить способность ходить; она жалела юношей, которых жестоко использовала и выгоняла за дамэнь, жалела, что не может снова сделаться молодой, безгрешной девчонкой, глядящей в будущее с энтузиазмом и надеждой.

Раз за разом Глава Клана напоминала своим внучкам об имеющемся у них бесценном даре: времени. Впереди у них была целая жизнь, которую те могли прожить с честью и достоинством, так, чтобы потом ни о чем не жалеть.

Юань сглотнула и поудобнее устроилась на своем месте, чувствуя себя слегка неловко под гнетом чужих восхищенных взглядов и непрошенных комплиментов.

«Ни о чем не жалеть».

Что ж, вечер изящных искусств был традиционным ритуальным действом, во время которого души жениха и невесты сплетались узами любви: первый, являя глазам или ушам возлюбленной свое истинное изящество, пробуждал в ее сердце пыл и страсть, в то время как вторая, проникаясь чувствами, впервые открывала для себя счастье быть женой и ощущать на себе супружеские заигрывания. В некотором роде, вечер изящных искусств служил также прощанием с юностью, первым неловким шагом по дороге, залитой кровью и усыпанной лепестками – дороге женщины, которая, в отличие от девочки, несет ответственность за свои действия и слова.

Юань должна была стать хорошей женой и отличной матерью, однако мысли ее, встревоженные и взбаламученные, все не желали успокаиваться, становиться степенными, как у всякой взрослой. Тут и там мелькали белоснежные силуэты и длинные светлые рукава, горели розовые фонарики, однотонные одеяния дочерей Главы выступали из сгущающегося сумрака, и эта цветовая гармония из светлых полутонов рождала в сердце девушки странную тревогу.

Она прощалась с юностью, вставала на путь женщины. Все вокруг глядели на нее, словно на какую-то диковинку – впрочем, она и была диковинкой, ведь прибыла забрать мужа из странного и далекого клана Бури, не знавшего иных цветов, кроме фиолетового и черного, и забывавшего о милосердии, когда речь заходила о несоблюдении норм этикета и пренебрежения суровой дисциплиной.

Юань смотрела на свое тело, оглядывала руки и ноги, не смея поверить в происходящее: ритуальное лунпао госпожи Цветок сидело на ней как влитое, талию перехватывал сверкающий полупрозрачный пояс из ци, созданный Тином для будущей супруги. После празднества невеста должна была оценить красоту и изящество своего жениха, преподнеся тому ответный подарок из своей ци – чаще всего это бывала сияющая шпилька или коллекция тонких браслетов, переплетенных друг с другом.

– Вы выглядите встревоженной, – склонившись к уху невестки, заговорщически произнесла госпожа Цветок. – Что, треклятый преступник все не желает выходить из головы?

– Что Вы, не беспокойтесь за меня, – негромко ответила Юань. – Мое волнение приятно, ведь совсем скоро празднество начнется, и я наконец-то снова увижусь со своим возлюбленным.

Глава Клана, отстранившись, окинула ее внимательным взглядом, после чего опустила плечи и вздохнула. Девушка догадывалась, что со стороны выглядела весьма безрадостно, однако даже представить не могла, что настолько плоха в сдерживании истинных эмоций.

– Вставать на путь женщины всегда непросто, дорогая Юань, – изрекла наконец госпожа Цветок. – Ваши пальцы дрожат, Ваши колени трясутся под лунпао. Я знаю это чувство; совсем скоро оно уляжется, оставив после себя лишь горькое послевкусие.

Девушка посмотрела на свои руки и ужаснулась: пальцы онемели настолько, что продолжали непослушно дрожать, даже когда она осторожно подула на них, поднеся к лицу. Весенний вечер был приятным и прохладным, однако Юань ощущала себя так, словно очутилась среди заснеженных горных вершин в одном драном ципао. Даже недавние схватки с таинственной воительницей и зловещим красавцем теперь казались всего лишь скучными бытовыми ситуациями, на которых не следовало заострять внимание.

Все самое главное начиналось здесь, под навесами, среди роскоши одеяний и ниспадающих за спиною шелков, среди скользящих туда-сюда фигур, завершающих приготовления к вечеру изящных искусств, который имел обыкновение длиться до самого рассвета, и сверкающих голубых фонариков, исписанных благословениями.

Еще несколько минут, и она станет женщиной. Ритуал соединит ее душу с душою Тина, возложит на молодые плечи ответственность, с которой в свое время не справилась даже ее великая прародительница.

«Жить с честью и достоинством, так, чтобы потом ни о чем не жалеть, – повторила девушка горькие слова бабушки, вжимаясь короткими ногтями в ладони. – С этого момента и до самого победного конца».

Она подняла глаза к загнутым крышам, окружавшим ее – крышам, на которых так любила сидеть, взирая на мир сверху вниз – и поджала губы, вспоминая, с какой эгоистичной радостью нарушала правила, забывая о возложенных на нее обязанностях и порядках. Теперь она не имела права вести себя как ребенок. Ранние годы, занятые подготовкой к взрослой жизни и женскому пути, остались за спиною немыми воспоминаниями, полными света и боли.

По обеим сторонам от лестницы, ведущей на площадку, где восседала Глава Клана в компании своей невестки, уже расселись разодетые наложники с музыкальными инструментами; парочке из них на вид было столько же лет, сколько госпоже Цветок, однако остальные были юными и прекрасными, их лица, преисполненные восторгом и надеждой, то и дело обращались к возвышению, словно там расположилась сама Мать Богов. Один из них так сильно волновался, что то и дело задевал трясущимися пальцами струны своего цисяньсиня; черные пряди волос, выпущенные из прически, падали ему на глаза, что сияли от восторга, ужаса и предвкушения.

Вечер изящных искусств считался значимым праздником, не только играющим важную роль в жизни юной невесты, но и способным положить начало истории любви ее досточтимой свекрови – если, разумеется, сильно постараться. Юноши из гарема, приглашенные на ритуальное празднование в качестве танцоров, музыкантов или столовых прислужников, пытались кокетничать с Главой, чтобы запасть ей в сердце и завоевать хороший титул.