Читать книгу С глазами цвета хаки - Анатолий Жариков - Страница 1

Я не убивал.

Египетская Книга мёртвых

* * *

От дней Адама

и до наших смут

с войной по странам

всё идут, идут, идут.

* * *

Мой друг Анатолий Кравченко бывал в небе,

когда его освещали отнюдь не салюты,

и выли ветры смерти, а не ветры из лютни,

тот не слышит, ктотам не был;

слова скупы, глаза не голубы у пилота,

слышу дрожь дюраля, где пропадала не наша,

и страшно, и пить охота.

Опускаемся во дворик, где две лавки и столик,

за которым играют в домино или,

сегодня или – вино и селёдка,

не пьёт тот, кому не налили.

Небо не видно зарытой в окопы пехоте,

стреляющему в утку охотнику

или из подводной лодки.

Время Бони эм на счётчике,

пьём вино со сбитым лётчиком.

Солдат и смерть

Последнему воину

В одних – томленья тяжесть, туга,

в других бессмертия печать.

Так близко видели друг друга,

что перестали – замечать.

* * *

Земляку

Он площадь через не могу

с "ура!" и "мамой" на бегу

берёт, как Курскую дугу.

В ушах минуты мерный гул.

И солнце чёрное в снегу.

И спирт из фляги:

"Всех сожгу…"

* * *

Себе, рождённому в 45-м

С войны вернулся командир,

посмертный орден у соседа.

Страна тиха, как монастырь.

Рожайте, женщины. Победа.

* * *

Я песню утра начинаю рано,

когда на юг лечу и плачу клином,

над белой хатой поднимаюсь дымом

и опускаюсь рыжим солнцем к травам.

И день хрипит уже во всю октаву,

ни журавлей, ни тающего дыма.

Душа звенит невозвращённым клином,

и пыль дороги валится на травы.

Сиянье севера, востока прана,

судьба текущих по ладоням линий

в песок сольётся дырочками синими,

живущими неверием и тайной.

И пишется тоска от Иоанна

до новых улиц Иерусалима.

Не знаю как: убьют ли под Берлином

или вернут медалью из Афгана.

* * *

Сон жизнью, жизнь была войной,

был сладок спирт перед атакой,

и мы блевали под стеной

расписанного в пыль рейхстага.

* * *

Труп Гитлера

это уже труп человека.

Наступаю на пепел.

* * *

Уже не стреляли.

Приходили в себя растения.

Оставшиеся после голода галки

возвращались в города на охоту.

Родился и я в сугробе 45-года

эпохи Вырождения.

Зеркало Гефеста

В зеркале не увидишь зеркала.

Там были сцены жизни. Виноград

хмелел от солнца, танцевали греки,

грудь Афродиты, её толстый зад

заценивал Парис, катили реки

память Стикса, ржал Троянский конь,

ржавели копья, в бога честь огонь

горел, светились будущего горизонты,

и Шлиман был ещё сперматозоидом.

Закончил щит Гефест.

Спит мирно Польша. Вечер

темнел над газовою печью,

и расползался дым окрест.

* * *

Война кончится —

патроны останутся.