На окраине Руси. Мифология и язычество балтов
Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Оглавление
Анатолий Мержинский. На окраине Руси. Мифология и язычество балтов
От редакции
Литовско-языческие очерки
I. Загробная жизнь по литовско-языческим представлениям
II. Народное творчество
III. Древнелитовские поверья
1. Аист
2. Кукушка (Гегуже)
3. Соловей (Лакштингала)
4. Сова (Пеиеда)
5. Ворон (Крауклис)
6. Гусь (Зунсис)
7. Собака (Шува или шуни)
8. Козел (Ожис)
9. Волк (Вилку)
10. Медведь (Мешка)
11. Конь (Арклис)
12. Поверья о горах
IV. Всемирный Потоп по трем сказаниям
V. Аушлявис (Жалтис), литовский бог врачевания
I. Жалтиса супруга
II. Жалтиса шурья
VI. Праурима, литовская богиня огня
VII. Ниола, жена Поклуса, литовского бога ада
VIII. Упина, литовская богиня рек
IX. Гульби, гений – покровитель человека
X. Литовские языческие погребальные обряды
XI. Языческие священные места в Вильне
XII. Гедиминова гора в Вильне
XIII. Алцис. Легендарный богатырь на гербе города Вильны
XIV. Знич. Мнимый священный огонь. Языческо-литовский
XV. Кривой город в древней Вильне
XVI. Загадочная смерть Кейстута
XVII. Воздушные чудеса
XVIII. «Хронограф» Иоанна Малалы
Ромове. Историко-археологическое исследование
Введение
Ромове
Приложение II[90]
A. Прусский архив, или «Памятники старины» Карла Фабера
B
Приложение IV[91] Моровая язва и Гильтине
Приложение V. Potrympus и Auszautis
А) Potrympus
В). Auszautis
Приложение VI. Deives. Ebrozas. Bałvonas. Stułpas. Stěbas. Stabas. Камни
Приложение VII. Погоды в прибалтийских землях
Приложение VIII. Заметки о литовской хижине XV и XVI веков
Отрывок из книги
Прежде всего стоит оговориться, что словочетание «окраина Руси» в заголовке этой книги – в некотором смысле провокация. Впрочем, ей есть свое довольно простое объяснение. Все древние мифологии антропоцентричны и этноцентричны. С точки зрения человека древнего (да и не столь древнего, просто чем ближе к нам, тем менее ярко это выражено) общества, «там», «за околицей», обитают не совсем люди. А то и даже вовсе не люди. Соответственно, именно в этой конкретной деревне, в самом крайнем случае – вон за той близлежащей рощицей или в ней, лежит «тот самый» камень, который есть если не прародитель всех камней в мире, то хотя бы его кусочек. И именно «наш» священный дуб (ясень, пихта или любое иное) есть… ну, скажем, праправнук Самого Первого Дерева.
Это описание носит несколько утрированный характер. Столь прямое отождествление было характерно для людей с мифологическим мышлением лишь на довольно ранних этапах развития общества, быть может, в эпоху великой неолитической революции, а потом, после смены тысяч поколений, аналогии из прямых уподоблений превратились в условности, метафорические образы.
.....
В предисловии к этому изданию автор говорит:
«Латышская песня была в большом уважении еще в глубокой древности, о чем одинаково свидетельствуют древнее народное предание и сохранившиеся доселе в устах народа песни. Тогда все начиналось и сопровождалось пением. Пели молодые, пели старые, пели в будни и в праздники, пели за работою и во время отдыха. И песня эта была так обширна, что обнимала весь мир латыша. Не было ни одного предмета в латышском хозяйственном быту, даже в кругу отвлеченных понятий древнего латыша, который бы не был обставлен поэтическими образами. Со всеми этими предметами древняя латышка ведет свою задушевную беседу; она смеется, плачет с ними, сетует о своем заветном горе, просить у них совета, помощи, добивается у них будущего. Тогда для латышей, в малом образе, был свой золотой идиллический век. Но с тех пор, как на латышскую землю спустился злой рок в образе немецких рыцарей, употребление латышской песни, равно как и всех других поэтических памятников, стало уменьшаться, и можно положительно сказать, что в настоящее время, когда немецкое господство над латышами достигло зенита своего величия, едва ли одна тысячная доля сохранилась из того, чем так необъемлемо богата была поэтическая старина латышей».
.....