Оглавление
Андре Моруа. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго
Предисловие автора
Часть первая. Волшебные фонтаны
I. По крови он сын Лотарингии и Бретани…
II. Мне снятся войны…
III. Конец детства
Часть вторая. Огни рассвета
I. Птицы в клетке
II. Первые вздохи
III. «Литературный консерватор»
IV. Обручение
V. Хотеть – это мочь
Часть третья. Час торжества
I. После свадьбы
II. «Французская муза»
III. Блуа, Реймс, Шамоникс
IV. Мастерство
V «Восточные мотивы» квартала Вожирар
Часть четвертая. Ранняя осень
I. Верный ахат
II. Дорогу театру!
III. Et Ne Nos Inducas…[58]
IV. Оды следуют одна за другой
V. Anankè[70]
VI. «Осенние листья»
Часть пятая. Любовь и печаль Олимпио
I. Королевская площадь
II. Княгиня Негрони
III. Год 1834-й
IV. Олимпио
Часть шестая. Осуществленные желания
I. «Лучи и тени»
II. Жюльетта под куполом Академии
III. Рейн
IV. О гладиаторах в литературе
V. В Вилькье
VI. Фривольности и фрески
VII. Величие и горести
Часть седьмая. Время решений
I. Кошелек или сердце
II. Иллюзии и разрыв
III. Политическая борьба и смятение чувств (1850–1851)
IV. Мужественные люди
Часть восьмая. Изгнанники, мыслители, сочинения
I. С Гран-Пляс на «Марин-Террас»
II. «Марин-Террас»
III. Появляются духи и говорят столики
IV. О, царство теней!
V. «Созерцания»
VI. «Легенда веков»
Часть девятая. Плоды изгнания
I. «Останется один…»
II. «Отверженные»
III. Гора в огне
IV. «Песни улиц и лесов»
V. Труженик моря
VI. Последняя битва за «Эрнани»
VII. Конец изгнания
Часть десятая. Смерть и преображение
I. «Грозный год»
II. Чья вина?
III. На склоне лет…
IV. Улица Клиши, 21
V. «Искусство быть дедом»
VI. Дьявол и его влечения
VII. О, мрак!
VIII. «Закаты, равные порой апофеозам…»
Примечания
Отрывок из книги
Почему Гюго? Мне нечего искать заступников. К Жорж Санд меня привели Марсель Пруст и Ален, но я не помню такого времени, когда бы меня не восхищал Виктор Гюго. Я еще не знал грамоты, но уже с волнением слушал, как мать читала нам «Бедных людей», в пятнадцать лет я был потрясен, прочитав «Отверженных»; всю жизнь я открывал новые стороны его гения. Как и многие читатели, я лишь постепенно постиг красоту его больших философских поэм. И наконец я прочел и полюбил последние стихи старого Орфея и нашел в сборниках «Все струны лиры», «Мрачные годы» и «Последний сноп» прежде неведомые мне шедевры.
Почему Гюго? Да потому, что он самый большой французский поэт и необходимо узнать его жизнь, чтобы понять противоречивую натуру этого гениального художника. Как этот осторожный, бережливый человек был вместе с тем щедрым; как этот целомудренный юноша, этот примерный отец семейства стал на склоне лет старым фавном; как этот легитимист превратился в бонапартиста, а затем в патриарха Республики; как этот пацифист лучше всех воспел знамена Ваграма; как этот буржуа предстал в глазах буржуа мятежником – все это должен объяснить каждый биограф Виктора Гюго. За последние годы прояснился ряд обстоятельств его жизни, было опубликовано много писем и записных книжек; я задумал обобщить разрозненные документы и попытался добиться, чтобы из них возник облик человека.
.....
В усадьбе фельянтинок «сохранились на каменных стенах ограды, среди замшелых планок трельяжей следы переносных алтарей, ниши, в которых когда-то стояли статуи мадонн, обломки распятий, а кое-где и надпись: Национальное имущество…». В глубине сада была старая развалившаяся часовня, которой завладели цветы и птицы. Некоторое время госпожа Гюго запрещала сыновьям подходить к часовне. Она прятала там Лагори, которого искала императорская полиция как участника заговора Моро. Давать ему убежище – значило рисковать своей головой. Храбрая бретонка, выросшая среди заговоров, пренебрегла опасностью. Как-то дети обнаружили в часовне господина де Курлянде (вымышленная фамилия), он стал приходить в дом и ел вместе со всеми. Мальчики когда-то видели его мельком на улице Клиши, но с тех пор он очень изменился. Теперь перед ними предстал человек среднего роста, с блестящими глазами, с изможденным лицом, слегка рябоватый, черноволосый, с черными бакенбардами, человек почтенного вида, сразу же внушивший им уважение. В часовне для него за алтарем была поставлена походная кровать, в углу лежали его пистолеты и томик Тацита in octavo[6], которого он заставлял своего крестника переводить. Однажды он посадил Виктора к себе на колени, раскрыл этот томик, переплетенный в пергамент, и прочел вслух: «Urbem Romam a principio reges habuere»[7]. Прервав себя, он сказал: «Если бы Рим не свергал своих властителей, он не был бы Римом». И, нежно глядя на мальчика, добавил: «Дитя, свобода превыше всего». Изведав бремя тирании, он теперь преклонялся перед свободой, это стало для него религией. Мальчики привязались к «господину Курлянде», которым восторгалась их мать. Они смутно понимали, что император преследует его, и были на стороне преследуемых, против властителей.
По воскресеньям в монастырь фельянтинок, кроме Абеля, приходили два других товарища в играх – Виктор и Адель Фуше. Мальчики еще были в том возрасте, когда они презирают «девчонок». Виктор Гюго, повесивший под каштанами качели, милостиво позволял маленькой Адели «покататься», она усаживалась на них с гордостью, но с трепетом сердечным и просила, чтобы ее «не заносили… так высоко, как в прошлый раз». А то бывало, что мальчики предлагали Адели сесть в старую колченогую тачку, завязывали ей глаза, мчали ее по аллеям, а Адель должна была угадывать, где она находится. Если она плутовала, платок стягивали «крепко-крепко – до синяков» и строгие голоса спрашивали у нее: «Куда ты приехала, отвечай». А когда мальчикам надоедало играть с ней, они вытаскивали в огороде подпорки для гороха, обращали их в пики и устраивали сражения. Виктор, самый маленький, старался превзойти всех.
.....
