Читать книгу Эмигрант «первой волны». Часть первая. «Пепел империи» - Андрей Анатольевич Попов - Страница 1

Введение

Мы вроде бы многое знаем, и многое слышали о первых годах Советской власти. Это глупо отрицать… Хотя, если разобраться, всю ли правду мы знаем о реалиях того времени? Весьма непростого и, чего греха таить, жестокого времени!!! Эти записи не являются догмой, и основаны лишь на частичных документальных фактах… Был ли, в действительности, такой офицер царской армии, как наш главный герой? Утверждать не берусь… Может, и был… Мне просто хочется немного приоткрыть ту завесу таинственности самого существования многих и многих эмигрантов «первой волны», волею судьбы оказавшихся на чужбине, а если быть точнее, то в Западной Европе, в начале 20-х годов двадцатого столетия… А уж оценку их деятельности давать не мне… И, увы, не вам… История всё расставит по своим местам… Наступит день, когда мы узнаем и эту правду… Может, восхитимся… Может, и ужаснёмся… А пока, давайте немного вспомним то время… Вернее, ситуацию в стране, в конце 17-го – начале 21-го годов ХХ- го века… Для достоверности описания я воспользовался некоторыми документами тех лет… Думаю, так будет правильно… Итак…

Молодая Советская республика оказалась в кольце врагов… Со всех сторон ей угрожали смертью… Положение становилось угрожающим…

Все принципиальные политические разногласия между рабоче-крестьянской властью, которая встала у руля после Октябрьской революции, и представителями буржуазной интеллигенции мгновенно потеряли свою важность, лишь только над страной нависла угроза со стороны внешних врагов. Когда речь идет о выживании, а вокруг страны смыкается кольцо фронтов, благоразумие диктует свои правила, а место идеологических интересов занимает желание спасти Отчизну, идя на уступки и компромиссы с внутренними противниками.

Гражданское противостояние внутри страны значительно ослабляло силы вновь сформированной РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Укрепить ее командный состав за счет молодых специалистов из среды трудящихся не представлялось возможным, ибо для их подготовки требовалось время, которого попросту не было; как не было и знающих, и опытных офицеров, которые могли обучить их. Вернее, они были, но принадлежали враждебному классу. А их богатый опыт, в данной ситуации, был просто бесценным. Нужны были знающие офицеры новой власти! Ох, как нужны!!! Острая необходимость немедленного создания достаточно сильной регулярной армии, способной дать отпор не только империалистическим интервентам, но и войскам белогвардейцев, привела к тому, что советское руководство посчитало уместным использовать накопленный военный и теоретический опыт специалистов, до событий 1917-го года состоявших на службе в царской армии.

Обосновал жизненную необходимость использования значительного культурного наследия капитализма лидер большевиков Ульянов – Бланк. (Именно так, по логике вещей, и должна правильно писаться его фамилия. Почему именно так? Фамилии отца и матери. Полу-бурята – полу-чуваша и немки-шведки. Как видим, у российского вождя нет ни капли русской крови! Забавно, не правда ли? Сие, достоверный факт, а не вымысел автора. Я не прошу прощения у господ-коммунистов, просто пора бы и правду написать. Но, если честно, мне самому неловко, всё же родился и вырос я в СССР. Под сенью, скажем так, восхваления и обожествления вышеназванного господина. Только потом многое передумал, и о многом узнал за последние тридцать лет… И его божественный ореол несколько померк… Но, опять же, не мне его осуждать! Он был в истории России, и это тоже непреложный факт. Но как историческая личность Ульянов – Бланк всё же имеет огромный вес и авторитет. Как мы знаем, его идеи, до сих пор, спустя много лет, волнуют умы многих и многих людей в мире… Откуда же взялась фамилия Ленин? Обратитесь к учебнику по истории, только времён СССР. Там об этом достаточно много написано. Обычный псевдоним, во имя, или в честь кого-нибудь, или чего-нибудь. Ленские события послужили толчком для подмены реальной фамилии. Что за события? Не ленитесь, прочтите. Кстати, этим, то есть выбором различных псевдонимов, грешили многие персонажи тех времён. Мода такая была. Достаточно вспомнить лишь нескольких из них. Ленин, Сталин, Троцкий… Но мы увлеклись… Вернёмся к нашей истории.)

И вот тогда он, Ульянов-Бланк-Ленин, обратился к руководящим органам страны. Он подчеркивал о необходимости отнестись с особым вниманием к привлечению научно-образованных специалистов, не только в военной, но и в других областях, независимо от их происхождения, и от того, кем и кому они служили до прихода Советской власти. Весьма разумная, в общем-то, идея! Руководство со скрипом, но согласилось с доводами своего лидера.

Что ж, поставить цель было конечно просто, но вот как ее достичь? Большинство бывших дворян оставались или враждебно настроенными к Советской власти, или заняли по отношению к ней откровенно выжидательную позицию. Уверенные в том, что революция несет с собой лишь разруху и падение культуры, они ожидали неизбежной гибели российской интеллигенции. Им было невероятно трудно осмыслить, а, порой, и невозможно понять, что идя навстречу, Советская власть стремится перенести в обновленную Россию самые ценные достижения капиталистического уклада жизни. Того уклада, который, в принципе, они сами считали абсолютно бесперспективным… Но вот…

Надо было привлечь на свою сторону потенциальных врагов. А как? Просто пригласить? Или заставить? Под страхом неминуемой расправы, в случае отказа? Однако сам фактор принуждения вряд ли смог бы тогда дать положительные результаты. К тому же приходилось работать не только над изменением отношения интеллигенции к новой власти, но и влиять на негативное отношение рабочих масс к бывшим представителям буржуазии. Тоже ведь задача не из самых простых. Но её необходимо было решить…

Еще одной проблемой стало то, что часть руководящих партийных работников совершенно не разделяла мнение своего лидера о необходимости

сотрудничества с противоположной по мировоззрению стороной, даже в условиях тотального контроля над их деятельностью. Не секрет, что «бывшие» весьма неохотно шли на службу к новой власти. Недоверие так и сквозило с обеих сторон. И, конечно, подобное взаимодействие с людьми, просто пропитанными столь чуждой большевикам идеологией, довольно часто, но, к счастью лишь местами, оборачивалось вредительством. Этого скрывать не стоит… Что было, то было… Никуда от этого не деться.

Однако без использования знаний и опыта, которые интеллигенция царской России получила в лучших учебных заведениях Европы, и во время работы на высоких должностных постах еще до революции, невозможно было поднять страну и одержать победу над внешними врагами.

В конце концов, после долгих и мучительных сомнений, многим бывшим офицерам и генералам явилось осознание того, что Советская власть – единственная сила, представляющая национальные интересы России и способная защитить страну от внешних врагов в данный период времени. Все патриотически настроенные профессиональные военные, чувствующие свою связь с народом, посчитали своим долгом поддержать «красных» в борьбе за независимость Родины.

Первые шаги на пути к сотрудничеству стали хорошим примером для других военных, еще сомневающихся в правильности подобного решения. Уже перешедшие на сторону большевиков генералы призывали остальных офицеров царской армии выступить на защиту страны в рядах РККА. Мне посчастливилось прочесть замечательные слова их обращения, хорошо показывающие нравственную позицию этих людей: «В этот важный исторический момент мы, старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам преданности и любви Отчизне, просим позабыть все обиды и добровольно идти в Красную армию. Куда бы вас не назначили, служить не за страх, а за совесть, дабы, не жалея жизни, своею честною службою отстоять дорогую нам Россию, не допустив её расхищения». А? Каково? Прекрасно сказано! И комментировать нечего!!!

Страна не могла позволить себе бездумно разбрасываться ценными кадрами, трудное время диктовало новые правила. Не будем вдаваться в неоправданное словоблудие, по мнению «новых» историков… Стоит лишь отметить то, что произошедшие в армии еще до революции негативные преобразования значительно изменили настроения среди офицерского состава. (Не будем заострять своё внимание и на описание их – сие и так довольно подробно описано в различных трудах различных историков.) Так вот, это лишь способствовало тому, что с приходом Советской власти многие высшие армейские чины действительно за совесть, а вовсе не из-за страха, как это пытались показать в белоэмигрантских кругах, пытались всеми силами поддержать большевиков в сражении за Отечество.

Однако совсем не секрет, что для привлечения специалистов дореволюционной России использовались подчас не совсем гуманные методы и средства. Некоторые горе – историки (и тогда, и сейчас), склонны называть послереволюционный период «путём на Голгофу» для российской интеллигенции, ибо репрессивные методы их принуждения к работе на Советскую власть были, увы, тогда весьма широко распространены.

И не имеет смысла отрицать то, что на местах наблюдались, «перегибы» и непродуманные действия, имели место незаслуженные аресты и слишком суровые приговоры, но вести речь о подготовленных массовых репрессиях, направленных на целенаправленное уничтожение дворянского военного корпуса совершенно необоснованно. Гораздо поучительнее, я думаю, вспомнить о том, как остальное «белое» офицерство, которому сейчас так модно сочувствовать и петь дифирамбы, при первой же угрозе разбежалось по французским и турецким городам. Это касается западного направления. А ведь было и восточное… Спасая свои собственные шкуры, они отдавали всё, чем располагали, прямым врагам России, которые в это же время воевали с их соотечественниками. И это те, кто присягал на верность Родине и обещал защищать Отчизну до последнего вздоха. В то время как русский народ сражался за свою независимость, подобные «офицеры», не достойные носить столь высокое звание, восседали по западным кабакам и борделям, соря деньгами, которые при побеге вывезли из страны. Да и не только деньги, к сожалению, вывозили… Отечественных раритетов не счесть… Увы… Они давно дискредитировали себя в истории нашей страны, и тогда всячески желали избавиться от коммунистов и их пагубных идей, не желая понимать последствий подобных «дьявольских» сделок. И об этом мы расскажем позднее… Но, опять же, лишь чуть-чуть…

Специально для таких, с позволения сказать «защитников Отечества», и появились еще одни замечательные слова одного из высших военачальников, как тогда говорилось, из «бывших»: «История осудит не нас, оставшихся на Родине и честно исполнивших свой долг, а тех, кто препятствовал этому, забыл интересы своей страны, и заискивал перед иностранцами, явными противниками России, и в прошлом, и в будущем».Это – документальные факты… Поехали дальше… Итогом проводимых новой властью мероприятий стало то, что половина профессиональных военных, служивших в офицерском корпусе дореволюционной России, сражалась в Красной Армии. А это, не много немало, а семьдесят пять тысяч человек. Их вклад в победу в Гражданской войне неоспорим, ведь более половины командного состава Красной Армии являлись офицерами и генералами Императорской Армии. Поскольку обстановка требовала немедленных и верных действий, уже в ноябре 1917-го года начальником штаба и Верховным главнокомандующим «красной» армии был назначен генерал-лейтенант бывшей Императорской армии Бонч-Бруевич, позднее получивший прозвище «советский генерал». Именно ему довелось возглавить в феврале 1918-го года РККА, созданную из отдельных частей Красной гвардии и остатков бывшей Императорской армии. Это был самый трудный для Советской республики период, длившийся с ноября 1917-го по август 1918-го года.

И еще маленькое отступление. Нет, я вовсе не хочу превозносить царских офицеров, и петь им исключительно хвалебные оды, но против фактов, как говорится, не попрёшь…

С конца 1918-го года вновь учрежденную должность главнокомандующего Вооруженными силами страны занимал его высокоблагородие С.С. Каменев (нет, нет, это не тот Каменев, который был позже расстрелян вместе с Зиновьевым). Возглавив после революции пехотную дивизию, этот опытнейший кадровый офицер молниеносно продвинулся по служебной лестнице.

В начале революции, как он сам утверждал, Каменев прочёл сборник Ульянова-Бланка и Зиновьева под названием «Против течения», который, с его слов, «открыл для него новые горизонты и произвел ошеломляющее впечатление». Зимой 1918-го года он по добровольному согласию вступил в ряды Красной Армии и руководил операциями по уничтожению Деникина, Врангеля и Колчака. Потом Каменев помогал подавить сопротивление в Бухаре, Фергане, Карелии, в Тамбовской губернии (восстание Антонова, если кто не в курсе). С 1919-го по 1924-ый годы занимал пост главнокомандующего РККА. Он создал план разгрома Польши, который так и не был осуществлен из-за противодействия руководства Юго-Западного фронта (как тут не вспомнить о великих полководческих «талантах» Егорова и Сталина?). После окончания войны занимал крупные должности в Красной Армии, явился одним из создателей Осоавиахима (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству – прим. авт.), чуть позже проводил исследование Арктики. В частности, именно Каменев спас полярников (а не О.Ю. Шмидт, как было принято считать до сих пор, и как преподносила нам советская пропаганда. Товарищ Шмидт вовсе не был первым, хотя и его помощь трудно переоценить.), быстро организовав помощь затертому во льдах «Челюскину», а потом и итальянской экспедиции Умберто Нобиле. Увы, закончившейся тоже весьма трагически… Природа не любила вторжения в свои пенаты, и не прощала дилетантов… Это так, для общей справки…

Непосредственным подчиненным Каменева и его первым помощником был потомственный дворянин, начальник Полевого штаба РККА Лебедев, который при Императорской армии числился в звании генерал-майора.

В звании штабс-капитана Лебедев был причислен к Генштабу, в котором благодаря своим неординарным способностям быстро сделал блестящую карьеру. Участвовал в Первой мировой войне. Он отказался переходить на сторону белых и после личного приглашения Ульянова – Бланка вступил в армию большевиков. Считается одним из главных разработчиков операций по уничтожению войск Юденича, Деникина, Колчака. Лебедев отличался поразительной выносливостью, трудился без выходных, возвращался домой лишь в четыре часа утра. После окончания Гражданской войны остался работать на руководящих постах Красной армии. Лебедев был награжден самыми высшими наградами Советской Республики.

Еще один потомственный дворянин Самойло являлся непосредственным коллегой Лебедева, занимая пост начальника Всероссийского Главштаба. Дослужившись в Императорской армии до звания генерал-майора, после революционных преобразований октября он перешел на сторону большевиков, а за свои значительные заслуги был награжден многочисленными орденами и медалями. На стороне «красных», принимал участие в переговорах с Германией (в Брест-Литовске), с Финляндией (в апреле 1920-го), с Турцией (в марте 1921-го).

Однако может создаться ложное представление о том, что лидеры большевиков, определяясь с кандидатурами на высшие командные посты, непременно стремились назначить на них представителей генеральского Императорского корпуса. Но правда состоит в том, что лишь те, кто был удостоен таких высоких военных званий, обладали необходимыми навыками и умениями. Именно они помогли новой власти мгновенно сориентироваться в сложнейшей обстановке и отстоять свободу Отечества. Жесткие условия военного времени быстро расставляли людей на заслуженные места,

выдвигая вперед настоящих профессионалов и «задвигая» тех, кто только казался таким, являясь на деле обычной «революционной балаболкой».

На основании составленной в октябре 1917-го года подробной картотеки офицеров русской армии, были определены наиболее соответствующие истине сведения о численности военных чинов Императорской армии, служивших на стороне новой власти. Статистика упрямо говорит о том, что во время Гражданской войны в армии рабочих и крестьян служили: более семисот бывших подполковников, около тысячи полковников, и почти восемьсот генералов. А уж «красный» флот тогда вообще был аристократической воинской частью, так как Генштаб русского ВМФ после октябрьских событий практически в полном составе перешел на сторону большевиков и самоотверженно сражался на стороне Советской власти всю Гражданскую войну. Командующими флотилией в период войны были бывшие контр-адмиралы Императорского флота и потомственные дворяне: Альтфатер, Беренс и Немитц. Они, кстати, также совершенно добровольно поддержали новое правительство. Можно назвать еще много известных фамилий офицеров и генералов старой армии, самоотверженно сражавшихся на стороне РККА и командовавших целыми фронтами, разгромившими, в конце концов, белогвардейские полчища. К примеру, особо выделялся бывший генерал-лейтенант барон фон Таубе, ставший начальником Главного штаба Красной армии в Сибири. Отважный военачальник попал в плен к Колчаку летом 1918-го года и погиб в камере смертников. А уже через год потомственный дворянин и генерал-майор Ольдерогге, командуя всем Восточным фронтом большевиков, на корню уничтожил белогвардейцев на Урале, полностью ликвидировал колчаковщину. (Прощу прощения за столь дерзкие слова… Именно так утверждали идеологи и историки – коммунисты. Оставим эти выражения на их совести. Всё же А.В. Колчаком у нас есть повод гордиться. В первую очередь потому, что он был известным учёным – океанографом, крупнейшим полярным исследователем, автором многих научных трудов. Понятно, что судьба России, оказавшейся в руках кучки бездарных и амбициозных большевиков, не имеющих ни воевать, ни уж тем более хозяйствовать, была ему далеко не безразлична! Потому-то он и пытался освободить свою Отчизну от них!!! Но… Хотя данные, рассекреченные в этом году, позволяют утверждать, что адмирал вовсе не был таким уж «белым и пушистым»! Одно только известие чего стоит – верноподданный британской разведки!!! А, каково? На его совести около миллиона (!!!) зверски замученных и уничтоженных!!! И это тоже реальные документальные факты! Как прикажете к этому относиться? Теперь уже вопрос к вам, господа-демократы! – прим. авт.).

В это же время Южный фронт красных под предводительством опытных генерал-лейтенантов царской армии Егорьева и Селивачёва остановил армию Деникина, продержавшись до подхода подкреплений с востока. И этот перечень можно продолжать и продолжать. Несмотря на наличие «доморощенных» красных военачальников, среди которых много легендарных имен: Будённый, Фрунзе, Чапаев, Котовский, Пархоменко и Щорс, на всех главных направлениях в решающие моменты противостояния у руля находились те самые «ненавистные» для пролетариата представители бывшей буржуазии. Именно их талант в управлении армиями, помноженный на знания и опыт, приводил войска республики Советов к победе.

Законы советской пропаганды (и это было так, нет смысла отрицать) не позволяли долгое время объективно освещать роль определенных слоев военных кадров Красной армии, умаляя их значимость, и создавая некий ореол молчания вокруг их имен. А между тем они честно исполнили свою роль в трудный для страны период, помогли выиграть Гражданскую войну и ушли в тень, оставив о себе лишь военные сводки и оперативные документы. Однако они, как и тысячи других людей, проливали свою кровь за Отечество и достойны уважения и памяти.

В качестве возражения утверждениям о том, что Сталин (тогда ещё отнюдь не генсек), и его соратники своими репрессивными мероприятиями чуть позднее, специально уничтожали представителей дворянской интеллигенции, можно лишь сказать, что все герои войны, упомянутые выше, как и многие другие военные специалисты, спокойно дожили до старости за исключением тех, кто пал в сражениях. А многим представителям младшего офицерского состава удалось сделать успешную военную карьеру и даже стать маршалами СССР. Среди них такие известные военачальники, как бывший подпоручик Говоров, штабс-капитаны Толбухин и Василевский, а также полковник Шапошников. О трагической судьбе блестящего полководца Тухачевского написано много, поэтому не вижу смысла повторяться… Был ли заговор, не был… Неясно… История, как говорится, об этом умалчивает… Опять же, не мне его судить…

Все эти факты так, для справки… Не думаю, что вы когда-нибудь читали об этом… Или читали, но упустили из памяти… В любом случае, об этом надо знать…

Глава 1

«Справедливый суд»

Февраль 1947 г., Москва.

Всеволод Кулинич, бывший ротмистр царской армии, не очень волновался этим промозглым зимним утром. Да, сегодня состоится последнее заседание суда; да, сегодня огласят приговор ему… И что??? Ерунда!!! Михаил Рыдванцев, его куратор из теперь уже МГБ, почти успокоил бывшего офицера. Вчера, поздним вечером, он вдруг заявился к Кулиничу в одиночную камеру Бутырки. Как всегда принёс папиросы, сало, хлеб, колбасу, даже фляжку с водкой. И пока Всеволод насыщался, Михаил молча разглядывал его, нещадно дымя, и нервно отгоняя дым рукой. Потом заговорил…

– Всё будет нормально, Всеволод Алексеевич, поверьте! Судья в курсе всех ваших дел (Насколько это вообще позволительно в данной ситуации. Вы же понимаете, что секретность акций никто не отменял.), и большого срока вам не даст. Так, возможно, пару лет… Уверяю вас. А по дороге в Сибирь мы вас заберём. Нет, даже раньше. Думаю, что прямо на вокзале, а то и при выезде из тюрьмы. Вы – слишком ценный для нас человек и специалист, чтобы мы могли позволить вам вот так вот запросто сгинуть… Я правду говорю, Всеволод Алексеевич, поверьте!

Кулинич скривился.

– Почему меня вообще арестовали, Рыдванцев? Вы же обещали, что всё будет хорошо! Почему раньше не вступились? Как прикажете вас понимать?

– Эх! Ну, кто бы ожидал, что там постовой милиционер появится?

– Не понимаю вас, извольте объясниться! Причём здесь постовой?

– Что тут понимать, Всеволод Алексеевич? Операцию вы не провалили, как обычно… Только зачем потом шуметь начали? Нельзя было спокойно выйти из подъезда? Зачем вы к тому пьяному возле дома пристали?

– Ни к кому я не приставал! Он, пьяница этот, сам покурить попросил…

– Ну и…

– Я полез в карман за портсигаром, а он вдруг схватил меня за грудки, и принялся орать.

– Как вы думаете, почему он это сделал?

– Не имею ни малейшего понятия!

– А я вот, представьте себе, знаю!

Кулинич вздрогнул… Его рука, с краюхой хлеба и шматом сала поверх, замерла на половине пути ко рту.

– Знаете? Так что ж вы…

– Спокойней, Всеволод Алексеевич, спокойней! Тут прямая ваша вина!!!

– Моя вина??? Да прекратите же говорить загадками, Рыдванцев! В чём моя вина?

– Ответьте мне, любезный Всеволод Алексеевич, только честно!

– Ну не томите же, Рыдванцев! Что произошло?

– Хм… Ровным счетом ничего! Кроме одной досадной мелочи!!! Скажите, вы наклонялись к убитому вами профессору?

– Ну, вы спросили! Не помню я этого, больше двух месяцев уже прошло. Хотя… Постойте, постойте… Ну да, естественно, наклонялся…

– Зачем?

– Хотел пульс проверить.

– Вот! – Рыдванцев почти торжественно поднял указательный палец правой руки вверх. – Наклонялись!

– И что тут странного? Он ведь на полу лежал! Поневоле пришлось наклониться.

– Понимаю вас, хорошо понимаю. Но, если вы хотели пульс проверить, то должны были к нему прикоснуться? Ведь так?

– К чему вы клоните, Рыдванцев? Естественно, прикоснулся… К горлу. А что?

– А то, любезный, что испачкали вы руку в крови профессора. Вы ведь его зарезали? Правда же? Стрелять не стали?

Кулинич невольно посмотрел на свою правую руку.

– Нет, не стал… Сами же просили, чтобы без шума обошлось… Пырнул его ножом под сердце.

– И что, этого не хватило? По горлу то зачем ещё чиркнули?

– Ах это? Да так, на всякий случай… Хотел следователей в заблуждение ввести.

– Чем же, позвольте полюбопытствовать?

– Ну как, чем? Обычно горло не режут… Ни бандиты, ни уж тем более воры. Не по-христиански это!

– Ну да, ну да… Занятно… Ишь ты, о христианстве вспомнил! Ну-ну… Так вот, пьяница этот, как вы изволили выразиться, хоть и был сильно не в себе, а смог заметить кровь на вашей руке. Потому и заорал… Ну, а постовой, к несчастью вашему, просто оказался поблизости. Вот и вся незадача. И он заметил то, чего вы не заметили, и просто арестовал вас. Кстати, вы ведь спокойно могли положить обоих. И милиционера, и пьяного. Почему же не стали этого делать? Вам же это было легче лёгкого!!! При вашем то умении!!! Постеснялись?

– Не знаю… – пожал плечами Кулинич. – Ведь был приказ ликвидировать только этого врага советского народа – профессора истории. Ваш приказ!!! Да и зачем милиционера было убивать? Смысл какой? Да и пьянчужку этого я пожалел. Понадеялся на свой опыт? Возможно, что и так! А что это меняет, Рыдванцев? Возникли проблемы? Или мне только кажется?

Рыдванцев поспешил успокоить арестованного.

– Нет, всё нормально! Просто удивился, почему вы такие ляпы допускаете! Постарели, что ли?

– Не знаю. Просто спокоен был, вот и расслабился…

– Ясно! Ладно, Всеволод Алексеевич, отдыхайте! И ничего не бойтесь. Приговор пусть вас не волнует! Мы всё решим… Долго тут не задержитесь. Мы своих в беде не бросаем.

Кулинич помрачнел.

– Да какой я вам свой?

Рыдванцев вдруг отвёл взгляд.

– Свой, свой, не сомневайтесь! Ну, до завтра… После суда переговорим…

Он пожал руку Кулиничу, и как-то вдруг осунувшись, вышел из камеры. Бывший ротмистр проводил его долгим и тяжелым взглядом… Вроде всё было нормально, но почему Рыдванцев отвёл взгляд? Сомневается? Кулинич вздохнул, потянулся, и вдруг совершенно успокоился. Теперь от него ничего уже не зависело. За него пусть думают и волнуются. Много он, Кулинич, сделал и для них, эмгэбэшников, да и для своей старой новой Родины… Не откажутся же теперь от него? Не смогут!!! И, наверное, просто не захотят… Как он там сказал? «Мы своих в беде не бросаем!» Вот и поглядим, как оно выйдет. Но волнение вдруг прошло, и вскоре Кулинич спокойно спал на жёсткой шконке камеры… Утром, как обычно, Кулинич умылся, побрился, потом с трудом проглотил жидкий чай… Хотя, вовсе не собирался этого делать. Надоели ему казённые харчи, еще и отвратительного качества. Но, пока он находился в неволе, приходилось подчиняться, и довольствоваться тем, что дают. Впрочем, на питание жаловать было грешно – Рыдванцев частенько баловал его приличной едой. А учитывая, что Кулинич обитал в «одиночке», то и папиросами, и водкой. И еще Всеволод очень надеялся на то, что его освободят прямо в зале суда. Верил, что ему не дадут даже минимального срока осуждения. Или дадут, но совсем уж ничтожный…

И вот, началось заключительное заседание суда… Кулинич вполуха слушал длинную и заунывную речь прокурора, требовавшего для бывшего царского офицера (Тут ротмистр ощутимо вздрогнул. И откуда только узнали? О его бывшей службе знало лишь несколько человек в ОГПУ. Не дай Бог, ещё и Вторую мировую вспомнят. Тогда вообще надежда на спасение иссякнет.), «отщепенца социалистического общества», высшей меры наказания. Расстрелять, то бишь. Хотя, адвокат всячески пытался расположить суд к незаурядной личности подозреваемого. Напирая на его положительные качества, отличные характеристики, успехи в труде (откуда он это взял?), и отсутствие другой судимости… И еще об очень многом хорошем рассказывал… Однако же о принадлежности самого Кулинича к мощной спецслужбе не было сказано ни слова! А ведь убийство непокорного историка было прямым указанием этой организации!!! Всеволод не сомневался, что главный юрист в зале прекрасно знал об этом… Однако же… Судья согласно кивал головой, похоже, больше склоняясь к мнению защитника, нежели обвинителя. Вот тут Кулинич совсем расслабился… И в своём последнем слове долго не расшаркивался… Просто попросил, как ему настоятельно рекомендовал Рыдванцев, снисхождения к себе… Да, запутался, мол… Да, раскаиваюсь… Да, осознал… Признаю… Постараюсь искупить…

Наконец, суд удалился в совещательную комнату, и Кулинич, встретившись взглядом с улыбающимся куратором, облегчённо вздохнул. Похоже было, что всё закончится относительно благополучно… Бывшего ротмистра отвели пока в другое помещение, не забыв приставить охрану. Впрочем, Кулинич и не собирался дёргаться, а спокойно сидел на лавке, уставившись немигающим взглядом в одну, только ему известную точку на стене. И потянулись томительные минуты ожидания…

Прошёл час, другой… В комнату заглянул секретарь суда, и махнул рукой караульным, заводите, мол. Всеволода завели обратно в зал… Вскоре, появились и судьи. Кулинич посмотрел на главного из них, и в груди его захолонуло – тот был невероятно суров. От былого радушия и почти равнодушия, не осталось и следа. Служитель Фемиды как-то странно, и с явной ненавистью, вдруг глянул на Кулинича… Да, точно, взгляд судьи не предвещал ничего хорошего… Нет, он и раньше не улыбался, а тут!!! Всеволод встревожено повернулся к Рыдванцеву. Но тот, как и прежде, с улыбкой смотрел то на судью, то на подследственного. Начали зачитывать приговор… Кулинич до того времени был почти спокоен, но с первых слов судьи насторожился… После непременного в таких случаях ритуала представления подсудимого вдруг прозвучали слова – «ротмистр царской армии»… А дальше… Всеволод обомлел… Пошли перечисления статей УК, которые предъявлялись Кулиничу… И все, либо расстрельные, либо – с огромными сроками отсидки… А когда прозвучало: «…приговаривается к высшей мере наказания…» , удивлению ротмистра не было предела… Нет, он всё еще надеялся на Рыдванцева. И даже посмотрел на него, ожидая поддержки… Но… Рыдванцев опять отвёл свой взгляд в сторону, и уставился в окно…

ВСЁ!!!!!!!!!!! Небо как бы рухнуло для Кулинича… Он сидел на лавке, низко опустив голову, оглушённый и раздавленный услышанным.

«Расстрел!!! Бог мой!!! Как же так??? Рыдванцев, почему ты молчишь? Где же твои обещания? Я же все эти годы верой и правдой служил вам!!! Где справедливость???»

Всеволод снова глянул в сторону куратора… Место, где только что тот восседал, оказалось пустым… Рыдванцев будто растворился в жестоком мареве зала судебных заседаний.

«Кинули!!! Сволочи!!! Как же так???»

Мир рухнул… Надежды не оставалось… Жизненный путь Кулинича неумолимо понёсся к финишу…

Глава 2

«Бегство»

14 ноября 1920 г., Севастополь.

Основной поток эмигрантов, как нам известно, приходится на годы гражданской войны. Один вёл в Турцию, другой путь движения белой эмиграции проходил через Польшу. Отсюда эмигранты направлялись в Германию, Францию, Бельгию. В самой Польше они, как правило, долго не задерживались, хотя на какое-то время здесь собирались их большие массы. Которые вскоре «распылялись» по всей Европе…

Собственно, ноябрьские события 1920 года стали продолжением «белой» эмиграции. Начальный этап связан с эвакуацией Вооружённых сил Юга России под командованием Генерального штаба генерал-лейтенанта Деникина из Новороссийска в феврале 1920-го года. Гражданская война завершалась, и исход её был предельно ясен… «Пионеры» белой эмиграции уже пытались освоиться за рубежом. Теперь наступала очередь других борцов за возрождение России, но, как они предполагали, уже без большевиков.

Еще в дни штурма Перекопа, когда с пугающей очевидностью стало ясно, что Крым удержать не удастся, барон Врангель распорядился срочно подготовить суда в Севастополе, Феодосии, Ялте, Керчи, Евпатории. Изначально предполагалось эвакуировать около 70 – 75 тысяч человек.

В ночь с 9-го на 10-ое ноября Главнокомандующий находился в Джанкое, где проводил продолжительное совещание с генералом Кутеповым. Вернувшись в Севастополь, Врангель распорядился занять войсками административные учреждения, почтамт, телеграф, выставить караулы на пристанях и железнодорожном вокзале. Кроме того, он дал указание разработать порядок погрузки тыловых военных и гражданских учреждений, больных, раненых, особо ценного имущества, запасов продовольствия и воды. Вечером 13 ноября 1920 года состоялось последнее заседание правительства Юга России. И уже ранним утром следующего дня началась плановая погрузка на корабли гражданских и военных учреждений.

Эвакуация проходила организованно и относительно спокойно. Порядок поддерживался специально организованными командами, состоящими, главным образом, из юнкеров и казаков. Для эвакуации были задействованы все имеющиеся в распоряжении Врангеля суда, способные пересечь море. Часть людей грузилась также на иностранные корабли – французские, английские, американские. ( Поэтому картины панического бегства белогвардейцев из Крыма, в частности, из Севастополя, показанные советским кинематографом, и так тщательно смакуемые советскими же историками, имеют мало общего с реальностью.)

Генералу Врангелю удалось эвакуировать с полуострова почти 146 тысяч человек (из них около 5000 раненых и больных).

Эти цифры как раз убедительно свидетельствуют о планомерной эвакуации белой армии. О какой безумной панике вообще шла речь??? Попробуйте спокойно посадить на суда такое количество отъезжающих!!! Причем, гражданских отъезжающих, еще и с немалым количеством личного имущества. Я уж не говорю о военных. И всего только за световой день!!! Ибо поздним вечером, в Севастополь уже стремительно вкатилась Красная армия…

Ротмистр Кулинич стоял возле трапа крейсера «Генерал Корнилов», внимательно глядя в сторону гор. Пока шла погрузка людей, ему была доверена охрана отъезжающих. К тому же, именно на этом борту отбывало всё руководство «Русской армии» во главе с бароном Врангелем, Главкомом Юга России.

Главком организовал эвакуацию довольно быстро и грамотно. Но, не доверяя убеждениям своих высших офицеров о готовности к плановому отходу, Врангель лично, на миноносце объехал все указанные выше города, и проверил транспорты, предназначенные для перевозки всех, кто не желал оставаться под властью большевиков. Суда не задерживались возле причалов. Только заканчивалась погрузка, как пароход немедленно отваливал в открытое море. На его место тут же швартовался следующий транспорт. А потом следующий, следующий, следующий…

Кулинич лишь краем глаза наблюдал за погрузкой. Недавно прошла информация, что головные отряды армии Блюхера вскоре могут оказаться в Севастополе, очень близко находилась и армия Фрунзе. Поэтому, так внимательно ротмистр и наблюдал за въездами в порт. Дорога к нему шла из города, и еще одна тропа вела со стороны гор. В любой момент предстояло прекратить погрузку, и немедленно уходить в море. По счастью, крейсер «Генерал Корнилов» грузился последним. Уже поднялись на борт и сам барон, и вся его свита. Кулинич бросил последний взгляд на въезд в порт и, не увидев ничего подозрительного, почти бегом взлетел по трапу. Мгновенно скинули с чугунных тумб швартовы, и крейсер стал медленно отходить от причала. Полоса свободной воды между причалом и бортом неумолимо росла. На судне воцарилась тишина. Все понимали, что навсегда покидают Отчизну, свой дом. И никто не знает, а вернутся ли они когда-нибудь обратно. Муторно и тошно было в сердцах и душах отплывающих. Вокруг тоже была тишина, нарушаемая лишь ровным гулом судового дизеля. Когда суда, наполненные до отказа отступившими войсками и невероятным количеством беженцев и войск «Русской армии», были уже в море, среди покидавших своё Отечество едва ли нашелся хоть кто-нибудь, чье сердце не дрогнуло бы при виде удалявшихся причалов. Все молча смотрели на удаляющийся берег… Родной берег.

И лишь когда до причала было уже более сотни метров, оттуда вдруг долетело эхо одиночного выстрела. И матрос, только-только сбросивший швартов с тумбы, помогая судну избавиться «от оков» причала, схватился за грудь, и ничком свалился в ледяную воду… И тут же в сторону крейсера загремели выстрелы. Вокруг Кулинича стали падать люди. Началась паника. Народ в ужасе забегал по палубе, пытаясь спастись от этого смертельного шквала. А на враждебный теперь причал выскочила толпа бойцов «красных» и, практически не целясь, принялась осыпать отплывающих свинцовым градом… Внезапно с берега затараторил пулемёт. И еще больше потерь понесли эмигранты…

– Кулинич, мать вашу! Что вы стоите? Утихомирьте этих иродов! Немедленно!

Голос принадлежал штабс-капитану Громову, из свиты барона Врангеля.

Кулинич обернулся, и тут кто-то услужливо вложил ему в руки карабин. Ротмистр чуть сдвинулся в сторону палубной надстройки, положил оружие на край борта, и медленно, пристально глядя в прицел, повел стволом справа налево. А когда увидел пулемет, и самого пулеметчика, то изумлённо хмыкнул – в разрез над прицельной планкой пулемета на него явственно, несмотря на падающую темноту, глянуло почти юное девичье лицо. Кулинич растерянно обернулся назад.

– В чем дело, ротмистр? Немедленно стреляйте! Вы что, не видите, как возле вас люди гибнут?

– Там женщина, штабс-капитан!

– Где женщина? Какая женщина?

– Ну там, возле пулемета.

– И что, ротмистр? Бросайте сантименты, черт возьми!!! Враг она! Стреляйте же!!!

Выстрела никто не услышал, слишком уж громыхало вокруг, но пулемет замолчал. Кулинич повел стволом левее. Нашел человека в «кубанке» с красным околышем, и нажал на спусковой крючок. И тот сразу уткнулся лицом в землю. Такая же участь ожидала и очередного бойца «красных», метнувшегося к пулемету… Теперь большой опасности попасть под пулю уже не было. Разве что, лишь под шальную… Тем более что практически все успели укрыться за постройками на судне. Кулинич не отводил ствола от пулемета на берегу, методично отстреливая всех, кто только ни приближался к смертоносному оружию. А когда опасность миновала, кто-то из офицеров, разглядывая берег в полевой бинокль, вдруг сдавленно вскрикнул:

– Они расстреливают!

– Кого расстреливают?

– Всех, кто на берегу остался. Бог мой! Что же они делают? Изверги!!! Господа, это не люди, это изверги!!!

На палубу медленно вышел Врангель… Суровым взглядом обведя всех, в том числе, и погибших, которых уже стали укладывать поближе к борту судна, он задержался на Кулиниче.

– Кто такой?

– Ротмистр Кулинич, ваше высокопревосходительство!

– Значит, это именно вам, ротмистр, мы обязаны своим спокойствием?

Врангелю подали бинокль, и он долго всматривался в темную полоску портового причала. Потом обернулся назад… Состояние тоски и полной безнадежности так и сквозило в его взгляде, вовсю гуляли желваки. Барон тряхнул головой.

– Ротмистр, я повторяю свой вопрос!

Всеволод молчал. «Черный» барон удовлетворенно кивнул головой. Скромность молодого офицера ему понравилась. Но как вести себя с ним дальше? Пожать руку какому-то ротмистру? Собственно, это было бы нарушением всех мыслимых и немыслимых правил субординации. Да и за что благодарить? Ротмистр просто исполнял свой долг! Однако честь старшего офицера обязывала… И Врангель едва прикоснулся к руке Кулинича.

– Пройдёмте, господа, в кают-компанию! И вас, ротмистр, я приглашаю лично!

Кулинич обмер.

– Ваше высокопревосходительство, может…

Барон ухмыльнулся.

– Это приказ, ротмистр! Следуйте за нами…

И уже не оглядываясь, Врангель двинулся с палубы в надстройку.

А самого Кулинича аккуратно подтолкнули в спину, двигай, мол… В довольно просторной кают-компании было накурено – синевато-сизый дым стелился в неподвижном воздухе. Керосиновые лампы не в силах были перебороть эту синеву. Поэтому, и освещения практически не было. Лишь стол Врангеля, стоявший по центру помещения, был ярко освещён. Барон кивнул адъютанту, и тут же в кают-компанию внесли несколько бутылок шампанского. Главком молча наблюдал, как разливают пенящийся напиток по чудом сохранившимся хрустальным бокалам. Потом медленно поднял свой.

– Особой радости сейчас нет, господа! Однако прошу понять, что мы не бежим, а лишь временно отступаем! И недалёк тот час, когда мы с триумфом вернёмся сюда, и выпьем из этих же бокалов! Но только уже за нашу победу! Я верю в это! Но для этого нам нужно ещё больше сплотить наши ряды! Виват, Россия!

Раздался робкий перезвон бокалов. Все молчали, не посмев даже поприветствовать своего командира. Да, Врангель говорил правильные слова, но… Да, они непременно сюда вернутся, и горе всем этим «краснопузым»! Но в данную минуту любое выражение восторгов было просто нелепым, учитывая груду убитых возле бортов судна. Также молча пригубили шампанского. Именно в эту секунду Кулинич поставил свой бокал на стол, и попятился назад, к дверям… Но Врангель заметил движение…

– Ротмистр, я никого не отпускал!

Всеволод остановился, вокруг него моментально расступились. Офицеры знали крутой нрав барона. Некоторые неоднократно присутствовали на его совещаниях, и были в курсе его привычек. Никто не имел права покинуть помещение, не испросив на это разрешение Главкома. Ротмистр же не относился к свите, и об этом попросту не знал. Кулинич стоял в центре образовавшегося круга, и с тревогой ждал продолжения… Барон поманил его…

– Вернитесь, ротмистр! Подойдите ко мне! Ближе, ближе! Не бойтесь!

Всеволод приблизился… И тут… Врангель вдруг с силой пожал его правую руку. – Вот вам, господа, пример беззаветной преданности Отечеству! С такими офицерами мы вернём Россию, сломим хребет этой большевистской мрази! У меня теперь нет никаких сомнений!!! Оставайтесь с нами, ротмистр! С этой минуты у меня от вас не будет никаких секретов!

Барон, не глядя, отдал бокал назад, и придвинулся к столу.

– Прошу вас, господа!

Офицеры молча поставили хрусталь на другие столы, и приблизились к Главкому.

Врангель обвёл всех долгим испытующим взглядом.

– Еще раз повторяю, господа! Мы временно отступаем. Прошу всех вас понять это! А теперь – к делу! По прибытию в Константинополь нам первым делом предстоит вот что…

И барон начал говорить о возможности возобновления вооруженной борьбы. Он обещал, что при помощи союзников семидесятитысячная армия будет сохранена. Бывший Главком говорил долго и вдохновенно… Хотя, почему, собственно, бывший? Никто ведь не лишал его этого звания! Да, в данную минуту Крым оккупируется «красными», и что? Временная мера! И плывут они, офицеры, отсюда лишь для того, чтобы вскоре вернуться. Барон продолжал свою речь… Из его слов следовало, что ничего опасного и страшного на чужой земле их не ждёт. Будто бы турки буквально с распростёртыми объятиями ждут будущих героев освобождённой России! Да и не только турки, но и многие европейские страны!!! И уж тем более Антанта!!! Знал бы Врангель, как жестоко он ошибался в своих прогнозах и столь оптимистичных мечтах… Не пройдёт и суток, и решимость борцов «белого» движения начнёт потихоньку улетучиваться…

Сейчас же абсолютно все офицеры почти благоговейно внимали, и верили каждому слову барона. Кулинич, стоявший в полуметре от Врангеля, вдруг покраснел.

– Ну-ну, ротмистр, не надо краснеть! Вы исполняли свой долг! Потому и удостоились благодарности! – Говоря эти слова, барон отвёл руку назад, а, когда адъютант вложил в эту руку пачку банкнот, то немедленно вручил их вконец растерявшемуся Кулиничу. Врангель по-своему расценил смущение ротмистра. Но тот внезапно спросил:

– Ваше высокопревосходительство, но мы ведь на крейсере! Почему же молчала судовая артиллерия? Почему другие офицеры не стали стрелять?

В кают-компании воцарилась поистине мёртвая тишина. Барон вновь задвигал желваками, с ненавистью, и одновременно с интересом, глядя на ротмистра.… Нужно было отвечать этому выскочке. И быстро отвечать… А что? Врангель прекрасно понимал, насколько справедлив этот вопрос. Ведь и вправду, всё молчало!!! А что стоило расчехлить хотя бы одно орудие, и дать ответный залп в сторону берега? Что мешало тем же офицерам, сейчас пристыжено опустившим голову, хотя бы для приличия стрелять в сторону «красных»? И этого не было… А этот мальчишка, этот сопливый ротмистр, смеет пенять ему! Да как он посмел??? Врангель хотел было ответить, но со стороны палубы раздался выстрел, послышался чей-то вскрик… Это и спасло ротмистра от гнева Главкома. Офицеры, не дожидаясь разрешения барона, толпой вылетели наружу, выпихнув туда и Кулинича. Ротмистр тут же поспешил скрыться в районе кормы…

А произошло вот что… Два офицера не поделили место на палубной скамье. Перепалка быстро закончилась выстрелом… Убийцу сразу же схватили… Но так как посадить его куда-нибудь до суда (а какой, к чёрту на крейсере суд, да ещё в такой ситуации?) возможности не было, то офицера по-быстрому пристрелили, а труп его вышвырнули за борт. Даже не стесняясь присутствия Главкома. Врангель досадливо поморщился… И молча вернулся в кают-компанию. Туда уже никого не приглашали…

Вынужденные временные переселенцы даже представить себе не могли, что творилось в освобождённом «красными» Крыму и, в частности, Севастополе!!!После завершения эвакуации в Крыму оставались около семи с половиной тысяч офицеров и солдат Русской армии. Кроме того, в госпиталях полуострова находились ещё около 15 тысяч раненых и больных. По разным причинам страну не пожелали оставить более 200 тысяч гражданских и военных чиновников, журналистов, актеров, врачей…

Понятно, что столь высокая концентрация на территории полуострова «представителей эксплуататорских классов» никак не устраивала большевистское руководство. Невзирая на свои декларативные заявления об объявлении широкой амнистии, «красные» по-прежнему видели Крым оплотом контрреволюции. Для ликвидации потенциального очага сопротивления режиму властями была создана «особая тройка», в состав которой вошли: член РВС Южного фронта Красной Армии, председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун, секретарь обкома партии Розалия Залкинд (в истории страны более известная как Землячка), а также нарком НКВД Крыма Александр Михельсон.

На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из Крыма, сразу заблокировались, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все пропуска подписывал непосредственно Бела Кун.

17 ноября 1920 года был издан приказ Крымревкома, согласно которому все служившие в белой армии лица должны были в трёхдневный срок явиться для регистрации. Многие из оставшихся офицеров и солдат Русской армии истолковали это как амнистию, и прибыли на регистрационные пункты. Поначалу людей, действительно регистрировали, и распускали по домам. У многих появилась надежда, что большевики выполнят свои обещания о помиловании и рыцарском отношении к побежденным, данные накануне взятия полуострова. Но вскоре вышел новый приказ о повторной регистрации, и все пришедшие на нее теперь были арестованы и вскоре расстреляны. Массовые расстрелы происходили одновременно во всех городах Крыма под руководством особого отдела 4-й армии и продолжались вплоть до 1 мая 1921 года, после чего волна террора медленно начала идти на убыль. Точное число замученных большевиками в Крыму установить и сейчас сложно. Исследователями называются разные цифры, однако даже по самым скромным подсчетам, количество убиенных исчисляется десятками тысяч. Отличительной чертой красного террора в Крыму в 1920-е годы являлось то, что его жертвами в большинстве своем были именно горожане. Сельские жители составляли лишь малую часть от общего числа арестованных. В основном, это были те, кто служил в белой армии.

15 ноября в город вошли уже основные части 51-й стрелковой дивизии под командованием Блюхера и Первой Конной армии Буденного.

Понятно, что гражданские, как, впрочем, и военные люди побаивались эту разношёрстную публику Красной армии, сочтя её предзнаменованием грядущих несчастий. При этом, однако, никто не мог даже представить, что реальность окажется во сто крат страшнее и ужаснее всяких предчувствий…

За первую неделю пребывания красных в городе были убиты более 8000 человек, общее же число казненных составляет около 29 тысяч человек. Опять же, приблизительно, и только по отчётам большевиков. Иностранцы, вырвавшиеся из Крыма во время разгула красного террора, в ужасе давали потрясающие картины зверств большевиков: Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар, Большая Морская и Екатерининская улицы были буквально увешаны качающимися в воздухе трупами. Вешали везде: на фонарях, столбах, на деревьях и даже на памятниках. Если жертвой оказывался офицер, то его обязательно вешали в форме и при погонах. Невоенных вешали раздетыми. Так, в самом Севастополе казнили около 500 портовых рабочих, и только за то, что они обеспечивали погрузку на корабли врангелевских войск.

Уже с первых дней занятия Севастополя особый отдел 51-й дивизии начал регистрировать оставшихся в городе белых. Ему на смену вскоре пришел особый отдел 46-й дивизии. Понятно, что послабления режима не наступило…

По городу были расклеены объявления, в которых сообщалось, что такого-то числа в городском цирке состоится общее собрание всех зарегистрировавшихся «бывших», а также все тех, кто по каким-то причинам до сих пор не прошел регистрацию. В назначенный день цирк и вся площадь были в буквальном смысле слова забиты законопослушными «бывшими». Во второй половине дня все примыкающие к площади улицы были блокированы войсками. Всех, кто находился на площади, начали медленно оттеснять в сторону особого отдела дивизии.

Надо сказать, что красные основательно подготовились к приему столь большой партии «бывших». В концлагерь чекистами был превращен целый квартал. Именно сюда заключили несколько тысяч «буржуев», поверивших, что их не станут преследовать и позволят работать на благо Отчизны. Первую ночь несчастные люди стояли во дворах и загонах, согнанные туда, будто скот, потом «в течение двух дней их… не стало, и проволочную изгородь сняли».

В особом отделе работали несколько троек, опрашивавших арестованных и тут же решавших их дальнейшую судьбу. Часть арестованных группировали в маршевые роты и пешком отправляли на север. Другую часть арестованных, подавляющее их большинство, вывозили на автомашинах за город, и там под покровом ночи казнили. Помимо того, расстрелы проходили на английском, французском и городском кладбищах, а также на территории современного Херсонесского заповедника, неподалеку от башни Зенона.

Страшная резня офицеров в Крыму заставила содрогнуться многих. Творившиеся на полуострове зверства вызывали возмущение у целого ряда партийных работников. В ответ на это Кун и Залкинд обвиняли выступавших против террора в «мягкотелости» и «мелкобуржуазности», требуя удалить их из Крыма.

Тем не менее, массовые убийства получили такой широкий резонанс, что ВЦИК вынужден был направить в Крым специальную комиссию по расследованию. Даже глава ВЧК Дзержинский в итоге признал, что им и другими руководителями его ведомства была «совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и, чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия».

Впрочем, виновники крымской трагедии не понесли никакого, пусть даже самого незначительного, чисто формального наказания. Ограничились только тем, что отозвали Бела Куна и Землячку из Крыма, когда они уже фактически сделали свое черное дело, и необходимость в их услугах отпала. «Мавр сделал своё дело…».

Быстро стемнело… Крейсер «Генерал Корнилов» двигался к Турции, отсвечивая несколькими лампами по бортам, на носу, и корме. В темноте моря были едва заметны сполохи огня. То тут, то там… Флагман обгонял менее быстроходные судёнышки. Целая армада самых разных судов – от дредноута до баркасов и парусников, все, что врангелевцам удалось мобилизовать в крымских портах, увозила к турецким берегам остатки разбитого войска. Поздней ночью, уже тайно, захоронили погибших при последнем обстреле с берега. Просто замотали в простыни, одеяла, привязали к ногам груз, и тихо спустили в тёмную воду моря… Для них эвакуация завершилась, едва начавшись. Оставлять их на палубе было верхом безрассудства. Кто знает, когда закончится этот переход. Опять же было неясно, разрешат ли турецкие власти захоронение погибших на их территории…

Плавание продолжалось для всех по-разному… От четырёх до шести суток. Кто-то вообще не смог добраться до спасительного берега, навсегда сгинув в пучинах Чёрного моря… И этому было жуткое объяснение… Если сама погрузка была спланирована и проведена почти идеально, то о плавании этого уже не скажешь. Как выяснилось позже, запасы продовольствия и воды закончились почти сразу… Ну, или почти заканчивались… Это становилось нерешаемой проблемой… На многих судах, рассчитанных на определённое количество человек, находилось в три, а то и в пять-шесть раз большее количество пассажиров. Все палубы, каюты, трюмы, командирские мостики, спасательные лодки были битком набиты народом. Весь морской переход многие должны были провести стоя, едва имея возможность присесть. Задыхались от тесноты в полутёмных помещениях. Замерзали от холода. Кто-то, не выдержав, сходил с ума. И всё это уместилось в крохотные временные рамки столь краткого и кошмарного, смертельно опасного плавания. Разве уместна была в тот момент статистика? Потому-то и число людей, покончивших с собой во время эвакуации самоубийством, просто сброшенных и бросившихся в море от безысходности и отчаяния не поддается учету. Относительный порядок сохранялся лишь на крейсере, да и то по одной лишь причине… Здесь следовал на чужбину сам Врангель… На других же судах… Обезумевшие офицеры, да их подчинённые отбирали силой всё… И еду, и питьё, потом в ход пошла тёплая одежда. О ценностях пока молчали… Однако ночью, кое-кто обладавший ими, отправлялся на корм рыбам. Днём грабить и стрелять побаивались. Всё же недалеко находился Главком. Поэтому в светлое время суток за «счастливцем» просто наблюдали. А уж ночью… Грабили быстро и тихо. Не стреляли, боясь справедливого гнева. Только откуда ему было взяться у насмерть перепуганных, голодных и замёрзших людей? Нет, просто тихо окружали, лишая всякой возможности защищаться. Если же строптивец отказывался добровольно отдавать своё добро, то его незамедлительно «сажали» на нож. Да и не только его. Как правило, эмигрировали семьями. Вот и их ждала совсем уж незавидная судьба. Удар «финкой», и за борт… А утром, когда крейсер притормаживал свой ход, давая возможность другим тихоходным посудинам подтянуться, всё выглядело весьма мирно и пристойно. На всех палубах царила тишина… Правда, изредка её нарушали ничего не понимавшие дети. Что с них взять? А остальные люди как же? Неужели не видели произвола? Видели… Но никто не смел жаловаться. Да и правды толком никто не знал. Был человек, была его семья, и вдруг все пропали… Никто и не думал почему… Хотя, чего греха таить, догадывались. Но молчали, опасаясь за свою жизнь, и жизни близких. Так и следовали дальше в прямой видимости с «Генерала Корнилова». Наблюдая друг за другом, и со страхом ожидая наступления темноты… Старшие офицеры практически не вмешивались, и не останавливали грабёж и убийства. Им перепадало от награбленного… На чужбине пригодится, этого никто и не скрывал… Так что о «светлых» чувствах к Отчизне, и о чести офицерской можно было забыть… А уж об идеалах «белого» движения не стоило вообще думать. Не то время… Каждый думал теперь только о себе… К тому же о возвращении в Россию мало кто мечтал. Свободно туда не попасть, лишь в составе освободительной армии. Но когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще, никто не знал. Хотя генералитет упорно отстаивал свои идеи, вынашивая порой безумные планы освобождения России от большевизма. Забегая вперёд, мы знаем, чем закончились все эти «крестовые» походы против страны Советов. Пока же, скорбная армада судов неуклонно двигалась в неизвестность… Пока что, к берегам Турции… Что будет дальше? Вопросы, вопросы… Ответов не было…

Глава 3

«На чужбине»

Морозным днём 18 ноября 1920 года на фоне причудливой панорамы Константинополя вырисовывались силуэты многих судов, на которых теснились толпы людей. Здесь, в проливе Босфор, историей подводился своеобразный и бесславный итог трехлетней гражданской войны.

Первым, как и планировалось, пришвартовался «Генерал Корнилов». Врангель с частью высших офицеров своего штаба быстро пересел в поджидавший автомобиль, и отправился куда-то в город. Остальные же суда остановились на почтительном расстоянии от причалов и, прогремев спускаемыми на грунт якорями, приготовились к терпеливому ожиданию. Команды разгружаться не было, а без неё выходить на турецкий берег никто не рисковал. И без того не слабый ветер усилился, нагоняя волны холода на вконец измученных эмигрантов. Но теперь берег был близко, а, значит, можно было и потерпеть… Люди жались друг к другу, пытаясь сохранить хоть остатки тепла… Время шло, но причал был безмолвен… Лишь ближе к ночи по радио прозвучало долгожданное разрешение, и капитаны судов, стараясь не потопить собратьев по несчастью, стали организованно становиться под разгрузку. Не обращая внимания на истошные вопли своих пассажиров, и требования немедленно идти к причалам. Панике тут не было места… Военные выстраивались в колонны, и пешим строем отправлялись к местам вынужденной дислокации. Частью, оставаясь при штабе барона, в самом Константинополе, но большей частью направляясь на острова Галлиполли, Чалтаджа и Лемнос. Военные суда были отведены в порт Бизерта, на территорию Туниса. Остатки Русской Армии были размещены в Турции, где генерал Врангель, его штаб и старшие начальники получили возможность восстановить её как боевую силу. Ключевой задачей командования стало, во-первых, добиться от союзников по Антанте материальной помощи в необходимых размерах, во-вторых, парировать все их попытки разоружить и распустить армию и, в-третьих, дезорганизованные и деморализованные поражениями и эвакуацией части в кратчайший срок реорганизовать и привести в порядок, восстановив дисциплину и боевой дух.

Кроме того, следовало учесть, что в эмиграции уже была какая-то часть бывших военнопленных Первой мировой войны. Они то, как раз, вовсе не желали распять Россию на штыках белой армии, и всячески пытались вернуться в страну. Однако были сведения о неоднократных попытках враждебных Советской России сил помешать возвращению на родину русских военнопленных, находившихся в Германии. В 1919 году среди них велась усиленная вербовка в белогвардейские армии. Правительства стран Антанты пытались использовать русских военнопленных в Германии в качестве резерва для пополнения антисоветских сил на фронтах гражданской войны. Такая вербовка проводилась и во Франции, причем французские власти подвергали русских солдат жестоким преследованиям за отказ участвовать в «агрессии против народных масс России». Судьба бывших военнопленных, направленных в белые армии, складывалась по-разному. Как выяснилось, часть этих людей потом снова возвращалась, и во Францию, и в Германию, и другие страны, но уже в качестве белоэмигрантов. Были сейчас они и здесь, в Константинополе…

Убедившись, что военные расквартированы, барон успокоился. Но и о судьбе гражданских лиц не забывал, как тогда казалось. На первое время разместив их в многочисленных крошечных гостиницах и домишках… Сам же вернулся к проливу Босфор, и поселился на яхте «Лукулл».Туда же переправили и его семейство, а также войсковой архив и казну. До 1 мая 1921 года битый генерал рассчитывал снова высадиться в одном из пунктов Черноморского побережья России. А пока в качестве платы за расходы по содержанию врангелевцев французским властям в Константинополе были переданы русские корабли. Странное решение, прямо скажем… Собирался вернуться в Россию, а на чём?

Появилось время для передышки, если так можно выразиться. Однако гражданский люд вовсе не желал находиться здесь. Средства существования у многих были уже на исходе. Жилья, кроме вышеупомянутых гостиниц, не предвиделось. Иного выхода, как занимать их, просто не было. Да и одежду, еду приходилось или покупать, или выменивать. К тому же, было очень похоже, что Врангель охладел к чаяниям гражданских, упорно делая ставку лишь на свою армию. И что прикажете делать? Ждать голодной смерти? Ну нет!!! И потянулись людские «ручейки» в Европу. Правдами-неправдами эмигранты добирались до Франции, Польши, Германии. Кто-то остановился раньше, не имея ни сил, ни возможности двигаться дальше. Сотни и тысячи русских могил усеяли этот скорбный путь…

Между тем Врангель принимал все меры к тому, чтобы укрепить пошатнувшуюся дисциплину в своих войсках. «Дисциплина в армии должна быть поставлена на ту высоту, которая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее на этой высоте должно быть быстрое и правильное отправление правосудия».

«Неблагонадежных» подвергали разным репрессиям. Из них в Галлиполи сформировали специальный «беженский» батальон. Командир батальона должен был насаждать строжайший порядок и выбить из головы «беженцев» всякую мысль о возвращении в Советскую Россию. В глазах «начальства» попавшие в батальон люди были чуть ли не большевиками. Они посылались «на самые тяжелые, грязные работы, их арестовывали при малейшей оплошности…».

Карательные органы действовали по тем же правилам, которые в свое время применялись в Крыму. Приговаривали к смертной казни, к каторжным работам и арестантским отделениям, некоторые из офицеров были разжалованы в рядовые. В галлиполийском лагере об этом напоминала выложенная камнями надпись: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга». Белое командование видело свою задачу в том, чтобы создать здесь «надежный и вполне подготовленный кадр будущей армии». В конце декабря 1920 года Врангель направил командирам корпусов секретное предписание о тайном сохранении оружия.

Началась усиленная муштра тех, кто жил в Галлиполи и других лагерях. До трех тысяч человек обучались в учебных командах армейского корпуса. В поле шли тактические учения, проводились даже двусторонние маневры. Офицеры тренировались, участвуя в штабных военных играх. В программе занятий с солдатами были и штыковой бой, и самоокапывание, и изучение уставов. Каждый день начинался и заканчивался молитвами. Когда же после вечерней молитвы наступал, наконец, желанный отдых, как вспоминал об этих днях бывший галлиполиец, «мы бросаемся в своем сарае на одеяла, разостланные на поду, и погружаемся в тяжелый сон. Раздеваться нельзя. Слишком холодно. И так изо дня в день».

В феврале 1921 года Врангель произвел смотр своих войск. Он посетил Галлиполи и Лемнос. Хотя далеко и не в полном составе, но сохранялись дивизии, полки, батальоны, батареи и эскадроны, а также военные училища. Продолжалось производство из юнкеров в офицеры. Все делалось для того, чтобы поднять боевой дух этих оторванных от родины людей, создать у них впечатление, что якобы именно они являются представителями подлинной России. Была еще одна сторона жизни врангелевцев в лагерях, о которой предпочитали особенно не говорить. Речь идет об отношениях с местным населением. Группы казаков по 30-40 человек бродили по окрестным деревням и наводили ужас на местное население. Жители боялись оставаться в своих домах на ночь. Всюду массовое воровство, насилия и грабежи, в которых принимали участие и офицеры. Потом награбленные и ворованные вещи продавались на базаре в соседнем городке Мудросе.

Понятно, что такое положение дел Врангеля совсем не радовало. А тут еще в лагерях стали усиленно муссироваться слухи о каком-то международном десанте, формируемом для борьбы с большевиками.

Фигурировал, в частности, генерал Краснов. В ноябре 1917 года, как известно, он был взят в плен революционными солдатами, а потом великодушно отпущен «под честное олово», что он не будет вести борьбу против революции. Уже в январе 1921 года он предлагал сформировать с этой целью четыре корпуса: два – силами русской белой армии, один – при помощи Маннергейма и один – силами других иностранцев. Чуть позже стало известно, что Краснов «разрабатывает план движения на Петроград со всех сторон на весну 1922 года».

Это были планы, но предпринимались и конкретные действия. Врангель и казачьи атаманы посылали своих эмиссаров в районы Дона, Кубани и Терека. Они должны были распространять среди населения слух о том, что вскоре «отдохнувшая на Балканах армия Врангеля» высадится на Черноморском побережье и нужно готовиться поддержать ее борьбу с большевиками. Правда, большинство из посланных не оправдали доверия. А некоторые просто пропили деньги в Константинополе и никуда не уехали. Но самое главное, вернувшиеся сообщили: имена Врангеля и членов казачьих правительств настолько непопулярны, что рассчитывать на активное выступление населения не приходится.

В то же время Врангель пытается объединить под своим началом всех оказавшихся за рубежом белых офицеров. Его военные агенты и представители в разных странах получили указание о создании офицерских союзов. Врангель потом писал, что в начале 1921 года около десяти тысяч офицеров записались, чтобы «по первому зову явиться в ряды армии».

Верхи белой эмиграции изобретали новые и новые политические комбинации. Барон решил сформировать своего рода правительство – «Русский Совет», который объявлялся преемственным «носителем законной власти», объединяющим силы, «борющиеся против большевиков».

На первом же заседании в Константинополе «Русский Совет» пытался потребовать от западных правительств объявления ультиматума Советской власти. Он развил активную «коммерческую» деятельность, занялся распродажей в Европе вывезенных из Крыма и Новороссийска ценностей. Но никто, даже в эмигрантских кругах, особенно не считался с «правительством» Врангеля. Он сам позже признал, что «в полной мере выявился разброд русской зарубежной общественности», и попытка объединить вокруг армии и «Русского Совета» «национальномыслящих людей» закончилась неудачей. Обнаружились, например, большие разногласия с представителями эмигрантского казачества, с «атаманами и председателями правительств» Дона, Кубани и Терека, которые отказались участвовать в этом предприятии. Забегая вперёд, скажу, что после переселения «Русского Совета» в Сербию борьба различных группировок привела к прекращению его существования осенью 1922 года.

К апрелю 1921 года французское правительство израсходовало на содержание врангелевской армии 200 миллионов франков. Только четвертая часть этой суммы покрывалась стоимостью предоставленных Врангелем судов и товаров. Особая комиссия, созданная «Русским Советом», выступила со своими расчетами. Она заявила, что ей неизвестны те слагаемые, из которых получилась такая крупная сумма. Тем не менее, верховный комиссар Французской республики в Константинополе в конце марта сообщил Врангелю о решении прекратить кредит.

Объяснение такого поворота дало само французское правительство. «Напрасно было бы думать, что большевиков можно победить русскими или иностранными вооруженными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и, вдобавок, победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве не оказались в состоянии защитить его от прямого нападения советских войск». Ёмкий и убедительный ответ! Врангелевцы очутились в сложном положении. Они старались разжигать у своих союзников интерес к белой армии, играть на их боязни потерять Россию. Но правительство Франции уже поняло, что через Врангеля оно ничего не получит. Премьер был озабочен тем, чтобы опередить своих капиталистических конкурентов и успеть занять место на русском рынке. Вместе с тем во Франции помнили об угрозе со стороны Германии. Происходившие в Европе изменения и отказ Франции финансировать содержание воинских команд, находившихся в лагерях под Константинополем, заставили врангелевцев рассредоточить остатки армии по разным странам. В середине мая 1921 года Врангель писал своим представителям и военным агентам, что «армия будет существовать в полускрытом виде, но она должна быть сохранена, во что бы то ни стало». Он предупреждал о необходимости заменить термин «русская армия» термином «контингенты армии» и успокаивал, что на это следует смотреть как на «условную уступку».

В поисках новых источников финансирования врангелевцы готовы были на любую авантюру. Чего стоит только одно предложение Врангеля осуществить поход на Марокко. Испанское правительство, однако, отклонило это предложение, считая чрезмерной запрошенную сумму. Вообще, врангелевские финансы складывались из самых разных источников. Здесь были валюта и ценности, вывезенные из Крыма, большие суммы, полученные в результате продажи различного имущества, не растраченные еще фонды бывших российских посольств, военных миссий, закупочных комиссий. Большие ценности были вывезены из Новочеркасска генералом Богаевским – атаманом «Всевеликого войска Донского». Часть из них в пути – на железной дороге и на пароходе – оказалась расхищенной. Было над чем призадуматься Врангелю. «Червь сомнения» уже начал делать свое дело. И это касалось не только обычных офицеров…

После развала и крушения «белого дела» многие его вожди и вдохновители выглядели как пауки в банке. И каждый был склонен ставить себя в центр событий, исходя из того что «он все предвидел, и что если бы осуществился его план действий, то все пошло бы иначе». Вот вам пример… Врангель изобличал в бездарности и непростительных стратегических ошибках Деникина, которого он сменил в 1920 году в Крыму на посту главнокомандующего вооруженными силами Юга России. Деникин в свою очередь обругал Врангеля, и тут же нелестно отозвался о Краснове. А бывший донской атаман, написавший в эмиграции многотомные «сочинения», заявил, что именно Деникин «погубил все дело».

Монархисты уличали в предательстве Милюкова, лидера кадетов, этой главной партии русской буржуазии. Милюков же обвинял белых генералов в неумелом военном руководстве. В феврале 1921 года бывший начальник штаба Донской армии Келчевский писал, что «три четверти вины в случившейся катастрофе падает на неспособность Врангеля как военного деятеля». Были и такие, кто пытался взглянуть на события шире, рассуждая задним числом о том, была ли неизбежна революция в России, и какими методами можно было бы предотвратить революционную угрозу. Впрочем, эта тема в той или иной форме муссировалась в эмигрантских кругах многие годы. Опять же позже вожди и участники «белого движения» писали о том, что не было в их армиях «положительных» лозунгов, что не сумели устроить тыла, не хотели обуздать грабежи и насилия, чинившиеся и войсками, и государственной стражей, и контрразведкой. К примеру… «Население местности, занятой частями крымской армии, рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране… Крестьяне беспрерывно жаловались на офицеров, которые незаконно реквизировали, т. е., вернее, грабили у них подводы, зерно, сено и пр. … Защиты у деревни не было никакой. Достаточно было армии пробыть 2-3 недели в занятой местности, как население проклинало всех… В сущности никакого гражданского управления в занятых областях не было, хотя некоторые области были заняты войсками в течение 5-6 месяцев… Генерал Кутепов прямо говорил, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно повесить и за какой угодно поступок присудить к смертной казни… Людей расстреливали и расстреливали. Еще больше их расстреливали без суда. Кутепов повторял, что нечего заводить судебную канитель, расстрелять и все…».

Та же картина наблюдалась в тылу деникинских войск. А то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало, по его же словам, самые мрачные времена средневековья. Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу было легко для любого «обывателя».

Живые свидетели рассказывали, что обстановка в белом тылу представляла собой что-то ни с чем не сообразное, дикое, пьяное, беспутное. Никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют безо всяких оснований. Что касается отношения к взятым в плен красноармейцам, то жестокости допускались такие, о которых «самые заядлые фронтовики говорили с краской стыда». И все спекулировали. Спекулянты на юге определяли курс русской и иностранной валюты, скупали золото и драгоценности, «скупали гуртом весь сахар, весь наличный хлеб, мануфактуру, купчие на дома и именья, акции железных дорог и акционерных компаний». Произвол, насилия и беззакония царили всюду, где проходили белые армии, белогвардейские банды, войска интервентов. Ни кто иной, как сам Деникин, подтверждает, что в тылу Добровольческой армии спекуляция достигла размеров необычайных, а казнокрадство, хищения, взяточничество стали обычными явлениями. Он вынужден был признать, что руководители «белого движения» были вождями без народа, что они не учитывали «силу сопротивляемости или содействия народной массы». Тут я не уподобляюсь коммунистам-историкам. Увы, все эти факты имели место. И стали одной из причин поражения «белых» в Гражданской войне. Уместно даже вспомнить декабристов. Хотя они и не собирались зверствовать. Просто не видели в простом народе достаточно могучей силы, способной смести самодержавие. Это я тоже просто так, для справки…

Реакционная аграрная, социальная и национальная политика белых правительств, поддержка ими помещиков и капиталистов, которые пытались взять реванш и вернуть утраченную собственность, проповедь лозунга «единой и неделимой России», отрицание права на самоопределение народов – все это вызывало ненависть населения, создавало благоприятные условия для восприятия широкими массами программы и лозунгов большевиков. «Бичом белого тыла была красная пропаганда», этого не отрицали и кое-кто из врангелевских генералов. Особое значение имели выступления трудящихся капиталистических стран против правительств под лозунгом «Руки прочь от Советской России». Они оказывали непосредственное влияние на действия интервентов. Деникин потом заявил, что сочувствие к русским большевикам на Западе «привело к извилистой и гибельной для нас (белых) политике» держав Антанты. Запоздалое, скажем прямо, мнение…

Юридическое положение Русской Армии и военных союзов было сложным: законодательство Франции, Польши и ряда других стран, на территории которых они располагались, не допускало существование каких-либо иностранных организаций, «имеющих вид устроенных по военному образцу соединений». Державы Антанты стремились превратить отступившую, но сохранившую свой боевой настрой и организованность русскую армию в сообщество эмигрантов. Однако не всё было гладко.

Из воспоминаний очевидца тех трагических событий… «Ещё сильнее, чем физические лишения, давила нас полная политическая бесправность. Никто не был гарантирован от произвола любого агента власти каждой из держав Антанты. Даже турки, которые сами находились под режимом произвола оккупационных властей, по отношению к нам руководствовались правом сильного». Именно поэтому Врангель принимает решение о переводе своих войск в славянские страны.

Весной 1921-го года Врангель обратился к болгарскому и югославскому правительствам с запросом о возможности расселения личного состава Русской Армии в Югославию. Частям было обещано содержание за счёт казны, включавшее в себя паёк и небольшое жалование. Мирных беженцев стали размещать в балканских православных странах, откуда они постепенно перебирались и в другие европейские государства. Как правило, нелегально… Чуть выше уже писалось об этом.

Долгое время Врангель еще надеялся на продолжение борьбы с советской властью, но безуспешно. Оставшиеся воины постепенно стали размещаться в Сербии и Болгарии.

Белое движение в России практически прекратило свое существование. Но идея борьбы за возрождение России не умерла, принимая всё новые и новые формы…

Однако большевиков сильно тревожило пребывание на берегах Чёрного моря армии, готовой по первому сигналу высадиться в Крыму или на Кавказе. Как только представилась возможность, красные попытались ее обезглавить.

В октябре 1921 года итальянский пароход «Адрия», следовавший из советского порта Батуми, свернул в сторону рейда и на полном ходу протаранил яхту, пустив её ко дну. В момент катастрофы барон был на берегу, но испугался сильно. Сразу же уехал в Сербию, которая была тогда частью Королевства сербов, хорватов и словенцев, то есть – будущей Югославией. Царствовал там старый приятель Врангеля, король Александр I. Он поселил барона в городке Сремски-Карловцы, позволив разместить там отряд из двух тысяч вооруженных людей. Вся остальная армия осталась на попечении Кутепова, который переправил её в Болгарию. 15 декабря 1921 года белые покинули Турцию навсегда.

Глава 4

«На чужбине» – (продолжение).

К тому времени белое командование давно продало свои пароходы, и Врангель не знал, чем дальше кормить армию. Кулинич, всё это время находившийся в приближении к свите Врангеля, загрустил. Для него стало ясным, что положение становится безвыходным. Вроде и солдаты, которых он весьма успешно обучал стрельбе, были прилежны… Но вот прежнего энтузиазма явно не наблюдалось. Да и сам барон как-то поутих в своём стремлении возродить Россию. Впрочем, может это он просто делал вид? Хотя, тут и там появлялись новые веяния, и новые планы захвата России. Кулиничу порой становилось смешно от таких нелепиц. Но время было такое, и он вынужден был выслушивать их, и порой одобрять.

Вопрос о «новой тактике», различных ее проявлениях и формах широко обсуждался в белоэмигрантских кругах «Рассчитывать на возможность улучшения политики военного командования после стольких неудачных опытов мы, очевидно, более не имеем права». Призывали к освобождению от «белого догматизма», к отказу от старых, не оправдавших себя методов борьбы. Правда, сразу же делалась оговорка, что не осуждается ни армия как таковая, ни вооруженная борьба. И уже считалось невозможным продолжение вооруженной борьбы под командой Врангеля, его офицерства и его политиков-чиновников».

Однако подчёркивалось, что перемена тактики вовсе не означает перемену цели борьбы. Сразу подвергалось критике упование только на «белые штыки». Собственно, это было логично. Принимавшие непосредственное участие в вооруженной борьбе психологически не могут оторваться от своего прошлого, хотя события и выбросили их в совершенно иную жизненную обстановку. Они все еще считали возможным продолжать борьбу в старой форме, не успев сознать, что объективные условия делают это совершенно невозможным. Что же касается русского народа, то он, не является инертной массой, над которой можно проделывать те или иные «опыты освобождения. Это, по их мнению, и было главным выводом из всего печального опыта гражданской войны. Повторимся в этой оценке…

В то время за рубежом, особенно в белоэмигрантских кругах, не было недостатка в пророчествах насчет скорого падения Советской власти.

Представители торгово-промышленного класса, как они себя называли, начали кампанию лжи против Советской России. Они приветствовали на своем съезде «мудрую и дальновидную политику правительств Франции, США, Швейцарии, Югославии», которые отказывались тогда от всяких сношений с Советской властью.

Творцы «новой тактики» пророчили гибель Советской власти, надеясь ещё и на обострение внутренних противоречий между классами рабочих и крестьян, и ослабление диктатуры пролетариата, развитие в стране социальной напряженности.

И тут вдруг… В конце 1923 года и весной 1924 года среди русской эмиграции вновь поползли слухи об интервенции в Советскую Россию. Наиболее озлобленная и оголтелая часть эмиграции восприняла известие о смерти Ленина как сигнал для возобновления своих авантюр. Ох, как зашевелилась вся эта братия!!!

В сентябре 1924-го года, находясь в Париже с кратковременным и полутайным визитом (а ведь так думалось многим эмигрантам. Боже, КАК они заблуждались!!!), Врангель издал приказ об образовании «Русского Общевоинского Союза» (РОВС). В него включались все части, а также военные общества и союзы, которые приняли приказ к исполнению. Внутренняя структура отдельных воинских подразделений сохранялась в неприкосновенности. Сам же РОВС выступал в роли объединяющей и руководящей организации. Его председателем стал Главнокомандующий, общее управление делами РОВС сосредотачивалось в штабе Врангеля. С этого момента можно говорить о превращении Русской Армии в эмигрантскую организацию, при этом Русский общевоинский союз являлся законным преемником Белой армии. Об этом можно говорить, ссылаясь на мнение его создателей: «Образование РОВСа подготавливает возможность на случай необходимости, под давлением общей политической обстановки, принять Русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов». Эта «форма бытия» позволяла выполнять главную задачу военного командования в эмиграции – сохранение имеющихся и воспитание новых кадров армии.

Казалось, что Врангель вновь поверил в возможность возвращения в Россию. Но… Как уже писалось ранее – «белое» движение практически захлебнулось… Вот тут-то Всеволод Кулинич и крепко призадумался. Однако вернёмся ещё чуть-чуть назад…

Как нам уже известно, в 1921 году в Королевство СХС прибыли около двух тысяч российских солдат и офицеров. Большинство из них организованным порядком устроились на пограничную службу, а также на строительство дорог и корчевание леса. На эту работу они устроились по контракту, и русское командование фактически утратило над ними контроль. Отметим, что албанский участок границы Сербии считался тогда самым опасным на всем ее протяжении. Туда, в основном, и направляли русских, и они профессиональным отношением к своим обязанностям быстро отбили охоту нарушать сербскую границу, сделав для албанцев ее переход смертельно опасным занятием. За это русских в Албании просто возненавидели. (Прошло ещё несколько десятков лет, но любить русских в том регионе больше не стали…)

Тем военным, кому не повезло устроиться в сербскую пограничную службу, пришлось реорганизоваться в трудовые части и искать группового трудоустройства на менее квалифицированных работах. Они были разоружены и покинули свои казармы, а их мечта о долгожданном «новом наступлении» против большевиков стала еще более туманной и недостижимой. Фактически остатки русской армии в будущей Югославии должны были быть переведены на самообеспечение, и к концу 1923 года этот приказ Врангеля уже был практически выполнен. При этом все работающие чины армии обязаны были выделять часть заработанного в общую кассу, которая использовалась для лечения, страховки, кредитования…

Ещё немного фактов… Сложности с устройством жизни в эмиграции возникли сразу же после эвакуации войск Врангеля и гражданских беженцев из Крыма. Большинство русских оказались в бедственном положении. Бриллианты, якобы зашитые в подкладке пальто, были чаще всего лишь «эмигрантским фольклором», успешно перебравшимся впоследствии на страницы советской «разоблачительной» беллетристики. Разумеется, были и бриллианты, и тетушкины колье, и подвески, но не они определяли общий тонус житейских будней эмиграции. Самыми верными словами для характеристики первых лет жизни в эмиграции будут, пожалуй, нищета, убожество, бесправие. Почему бежали из России? Революция!!! Сама революция грянула столь неожиданно и свершилась столь скоротечно, что даже те, у кого имелись накопления, не успели и ахнуть, как капиталы оказались реквизированными. Лишь единицы сумели перевести состояние за границу. К тому же революция была воспринята подавляющим большинством как насильственный захват власти, переворот. В сущности, мало кто верил, что большевикам удастся долго продержаться. Если сами большевики понимали, что удержать власть много труднее, чем захватить, то что же говорить о непосвященных? Кроме того, на первых порах казалось, что все не так страшно, пока не стала все туже и туже натягиваться тетива гражданской войны. Имущественные отношения новой власти и населения еще не были определены. Национализация банков, при которой капиталы потеряла лишь крупная буржуазия, не затрагивала интересов огромного слоя средних и мелких собственников и интеллигенции. Масштабы предстоящих экспроприации и реквизиций, выселений из квартир или подселений, «уплотнений», разделения населения на тех, кто имеет право на паек, и тех, кто такого права не имеет, еще никто не мог и представить.

Несмотря на то, что у «вольных» беженцев, в отличие от солдат и офицеров врангелевской армии, были такие преимущества, как свобода, право выбора, возможность ехать туда, куда заблагорассудится, гражданские, особенно в первый год эмиграции, оказались в какой-то степени даже в более трудном и неустроенном положении, чем военные. У армии было хотя бы скудное жилье в палаточном городке в Галлиполи, хотя бы скудное армейское питание, был некий гарантированный минимум дневного содержания. У многих гражданских беженцев не было и этого. Цены на гостиницы и частные квартиры в Константинополе, где собралось множество русских, мгновенно подскочили. Местные барышники скупали привезенные русскими семейные реликвии за бесценок. Жили в условиях страшной скученности и антисанитарии, начались болезни, распространилась проституция.

Все это не могло не сказаться на судьбе русских беженцев. Если Франция пусть и без энтузиазма, но всё же объявила о своем покровительстве эмигрантам и приняла, в конце концов, основную массу беженцев, то Англия с самого начала относилась к эмигрантам крайне подозрительно и даже настаивала на их репатриации в РСФСР. Такое отношение к беженцам из союзнической державы привело к тому, что число эмигрантов в Англии было крайне незначительным.

Русские гражданские беженцы в Турции, таким образом, теперь были брошены на произвол судьбы и могли рассчитывать главным образом на взаимопомощь, а также на милосердие благотворительных организаций. Однако в Турции благотворительность не была в большом почете. Что касается международных организаций, они в то время не имели ни такого веса, ни таких финансовых возможностей, как сейчас. Система международных межправительственных организаций только зарождалась.

Полезным для выживания эмиграции оказался опыт, накопленный русской интеллигенцией в организации благотворительной деятельности. За рубежом оказались многие общественные деятели, принимавшие активное участие в помощи населению во время голода 1891 года. Общественная активность русской эмиграции вообще была с самого начала очень высокой, и тут, вероятно, сказывался импульс, приданный общественному сознанию революцией.

Положение в Константинополе было сложным не только потому, что русские в подавляющем большинстве не знали турецкого языка и были для турок «погаными» с точки зрения веры, но и из-за настороженного отношения турецкого правительства и населения к эмигрантам. Надо иметь в виду, что в Турции в это время была в разгаре национально-освободительная революция во главе с Кемалем Ататюрком, который весьма сочувствовал идеям русской революции. В глазах турецкой демократической общественности беглецы из революционной России были, прежде всего, контрреволюционерами. Присутствие в стране большого контингента хорошо обученных белых солдат и офицеров, сохранявших дисциплину и черты регулярной армии, внушало опасения. И турецкое правительство всеми силами добивалось скорейшего ухода из страны русских беженцев. Со временем материальное положение русских в Константинополе стало еще хуже. В начале 1924 года в этом городе появились новые тысячи русских безработных. Этому способствовали ликвидация русских организаций, запрещение практики русским врачам и адвокатам, закрытие русских аптек и ресторанов, замена русских рабочих турками. Жизнь эмигрантской массы была связана с необходимостью приспосабливаться к новым условиям, изворачиваться, бороться за существование. Тяжелые испытания обрушились на многих эмигрантов с первых же их шагов за рубежом. Толпы русских бродили по городу. Никто ничего не знает. Ни у кого нельзя добиться никакого толку. Все перемешалось. Бывший губернатор стал лакеем, обладатель громкой аристократической фамилии – шулером. Те, кто был выброшен революцией, находили для себя совершенно необычные занятия. Работали, кем попало, и прачкой, и клоуном, и ретушером у фотографа, и мастером игрушек, и посудомойкой при столовке, продавали пончики, были и грузчиками в порту.

Один за другим открывались и прогорали русские рестораны, тысячи лир проигрывались в лотошных клубах, на тараканьих бегах. Потрясающая находка!!! Истинно в русском стиле!!! Российское скаковое общество, вывезшее в Константинополь своих лошадей, быстро прогорело из-за дороговизны кормов, а тараканов прокормить ничего не стоило. Ипподром заменил стол. На нем были устроены желобки, по ним бежали тараканы, испуганные электрическим светом. На тараканов ставили, как на лошадей.

На неимущих русских смотрели как на прокаженных. Их положением пользовались французские власти, которые вели усиленную вербовку в колониальные легионы в Африке и на Ближнем Востоке.