Читать книгу Иуда - Андрей Анатольевич Попов - Страница 1
ОглавлениеГлава 1
Весна 85-го года, на удивление, выдалась теплой и солнечной. Уже закончили свое извечное журчание многочисленные ручьи, земля стала прогреваться, и, как следствие, кое-где появлялись робкие зеленые островки. Одним словом – ВЕСНА!
Все больше и больше народу прогуливалось по чистым городским улицам, освободившимся от снежного плена, оккупированы были и парки. В воздухе запахло краской, – садовые скамейки с удовольствием принимали новый облик. После затяжной зимы это было особенно заметно, и, конечно же, не могло не радовать глаз.
Утро в редакции городской газеты было обычным, как и все предыдущие. По коридорам привычно потянуло ароматом свежезаваренного кофе. Женская половина журналистской братии старательно наводила «марафет». «Делала лицо», как, ехидно улыбаясь, говорил главный редактор газеты, Марк Ильич Фишман.
И, действительно, каждое утро, примерно час, никто не приставал с работой. С молчаливого согласия руководства, этот час был отдан на личные нужды. В общем, конечно, правильно, ибо в положенное время никто никогда не уходил домой. Частенько оставались и допоздна, особенно, если был срочный материал. Фишман, поэтому, никогда не роптал по поводу потерянного времени, прекрасно зная, что сотрудники его не подведут, и все сдадут в срок.
А посему, столь раннее появление в отделе Стаса, штатного курьера, было воспринято как нечто из ряда вон выходящее. Молодой человек энергично покрутил головой по сторонам и, не обращая внимания на кучку женщин, обступивших стол, заваленный нижним бельем, ткнул пальцем в Оксану Ложкину, и издевательски ухмыляясь, неожиданно провозгласил:
– Вилкина! Бегом к Главному!
Надо сказать, что коллеги всячески подкалывали Оксану, и нещадно коверкали ее фамилию, называя то Вилкиной, то Ножиковой, а иногда, и вовсе необычно – Тарелкиной! Оксана не обижалась на сотрудников, но втайне мечтала поскорее сменить ненавистную фамилию на более благозвучную. Но фамилия избранника, как назло, была не менее оригинальна – Охапкин. Саша Охапкин, работник Комитета, старший лейтенант.
Оксана удивленно уставилась на Стаса, и капризно надув губы, спросила:
– Ты на время хоть посмотрел, ехидна?
– Посмотрел, посмотрел! Главный редактор вне себя! Требует срочно!
Оксана горестно вздохнула, и, отложив косметичку, неторопливо направилась в кабинет шефа.
Кроме Фишмана в кабинете находился какой-то пожилой мужичок, в потертом демисезонном пальто и старых стоптанных ботинках. Он нервно обернулся на скрип открываемой двери и внимательно посмотрел на девушку, а потом от удивления разинул рот. Марк Ильич, всмотревшись в лицо Оксаны, расхохотался:
– Извини, Ложкина! Позвали тебя явно не вовремя!
– Да, ладно, Марк Ильич! Надо, значит надо!
– Я не об этом, Оксаночка! Погляди на себя в зеркало!
Девушка обернулась к двери, к огромному зеркалу, и тут же прыснула, – накрашен был только один глаз, второй же сиял девственной чистотой.
– Оксана, мы подождем! Давай быстрее!
Покрасневшая Оксана метнулась в отдел, и яростно схватив тени, стала быстро наносить их на веки. Женщины, сочувственно глядя на нее, вопросов не задавали. Что ж и так все ясно!
Минут через десять Ложкина уже заходила в кабинет редактора. Тот ухмыльнулся, и недовольно качая головой, громко попросил:
– Оксаночка, тут ветерана обидели! Ты уж разберись, пожалуйста!
Ложкина согласно кивнула головой, и, глядя на гостя сделала приглашающий жест в сторону двери. Старик молча повиновался.
В отделе было шумно, но стоило только Оксане появиться с ветераном, как воцарилась гробовая тишина, и все, с интересом уставились на пришедшего.
– Присаживайтесь! Чай, кофе? – журналистка была само радушие.
– Спасибо! – недовольно буркнул гость, и, кряхтя, уселся на стул.
– Я слушаю Вас! – как можно вежливей начала Оксана.
– Меня, ветерана войны, Героя, можно сказать, обидели! – тут старик как бы невзначай повернулся на стуле, полы его пальто распахнулись, и в лучах весеннего солнца ярко блеснула Золотая Звезда Героя Советского Союза, а чуть ниже, показались ровные ряды наград, поменьше по значимости.
Оксана уважительно посмотрела на Героя.
– Как Вас зовут?
– Иван Михайлович Шведов! – громко ответил старик, и, наклонившись к Оксане, тихо добавил:
– Наказать их, ох, как надо наказать!
Оксана невольно поморщилась, – на нее понесло таким застарелым перегаром, да еще и с нестерпимым запахом чеснока, туши свет! А по комнате пополз сногсшибательный «аромат» перекисшего пота и грязных носков.
– Кого наказать то, Иван Михайлович? – ласково поинтересовалась она.
– Да буквоедов этих, ну, из райисполкома!
– И за что?
– Как за что? Квартиру они мне не выделили? А обязаны! Всем выделили, а мне нет! А почему? Вот так и живу, в подвале!
– Хорошо, Иван Михайлович, я займусь этим. Только напишите, пожалуйста, заявление на имя нашего редактора! Ладно?
– И вы туда же! – обиделся ветеран. – Все вам бумажки подавай. Ты уж, это, давай сама! А я, что надо, подпишу!
– Иван Михайлович, заявление должно исходить от вас, и написано вашим почерком. Так положено!
– Кем положено? Эх, не уважаете вы Героев?! А за кого мы кровь свою проливали? Воздастся вам на том свете за муки и страдания наши!
– Господь с вами, Иван Михайлович! Никто ведь Вам не отказывает?!
– Попробовали бы только! Я бы вас! – начал кипятиться старик. – Ладно, давай бумагу! – уже грубо потребовал он.
Оксана молча подала ему чистый лист, и неприязненно уставилась на его лицо.
– Чего смотришь? Не нравлюсь? А я право имею! За вашу счастливую жизнь воевал!
Ложкина покачала головой:
– Нет, нет, я о своем задумалась!
– Вот, вот, я и говорю – никакого почтения к ветеранам! Давай, диктуй!
Оксана, обиженным голосом, принялась разжевывать старику прописные истины бюрократического искусства. Сразу стало ясно, что с правописанием у ветерана большие проблемы. Он, то сердито сопел, неловко зажав в пальцах ручку, то еле слышно чертыхался. Наконец, через час титанический труд был завершен. Шведов торжествующе протянул Оксане изрядно помятый лист.
– Давай, дочка, врежь им по полной программе! А я что-то устал!
Ветеран встал со стула, и небрежно кивнув головой Оксане (другие для него просто не существовали), засеменил к выходу. Ложкина стала читать написанное, пытаясь разобрать каракули старика.
Ну, что ж, картина более менее ясна – в улучшении жилищных условий Шведову отказали. В «хамской форме», как он выразился. Надо разбираться. Оксана тяжело вздохнула, и, подхватив со стола заявление ветерана, отправилась к главному редактору.
Марк Ильич внимательно выслушал ее, и нехотя сказал:
– Задание заберешь завтра, и прямо с утра отправляйся к этим бюрократам.
Оксана вернулась за стол, и, прихлебывая, уже порядком остывший кофе, задумалась. Заниматься этим делом, конечно, придется, но вот отчего-то душа совершенно не лежала к решению данной проблемы. Да и старик ей, честно говоря, абсолютно не понравился. Разговаривал только на повышенных тонах, как будто все виноваты перед ним. Неприятный тип, что ни говори, но ничего с этим не поделаешь – такая уж у нее работа. А с райисполкомом, даст Бог, она завтра разберется!
Хоть они и власть, а обижать старика, тем более Героя, никому не позволено. Оксана стала даже продумывать линию разговора. Получалось довольно неплохо, а главное, грозно. Похоже, что на этот раз работникам райисполкома не поздоровится. Вот так, в неторопливых раздумьях, и прошел день.
Девушка мельком взглянула на часы и поразилась:
– Ой, уже 6 часов?!
И тут же за окном, раздались нетерпеливые гудки.
– Сашка приехал! – обрадовалась Оксана, и, забросив в пакет свои вещи, быстро простилась со всеми, и стремглав умчалась.
Охапкин гордо сидел в своем синем «Жигули», выпуска 19–надцатого года. Увидев любимую, он щелчком отбросил сигарету, но вылезти из салона не успел. Оксана, опередив его, весело плюхнулась на переднее сиденье и требовательно вытянула губы вперед, закрыв, при этом глаза. Но, странно, ее никто не спешил целовать! Девушка открыла глаза, и хотела, было разразиться гневной тирадой по этому поводу, и обомлела… Саша протягивал ей огромный букет алых роз (самый любимый цвет), и крохотную бархатную коробочку в виде сердца. Оксана, осторожно и с замиранием сердца открыла ее, – там лежало тоненькое колечко с розовым камешком.
– Оксаночка, выходи за меня замуж! – робко начал любимый.
Оксана закрыла коробочку, крепко сжала ее в руке, и только после этого прильнула к милому.
– Конечно, согласна!
Саша счастливо улыбнулся, и повернул ключ в замке зажигания. Машина тут же отозвалась добродушным урчанием, и спустя несколько секунд, повинуясь опытной руке водителя, тронулась с места.
– Ко мне? – нерешительно поинтересовался Охапкин.
– Угу! – сразу отозвалась счастливая Оксана, рассматривая кольцо. – Только родителям надо позвонить.
– Зачем?
– Предупредить, что я сегодня не приду! – девушка улыбалась, глядя на своего любимого. – Я ведь не приду? Можно, я так скажу?
– Конечно! – Саша был вне себя от счастья. Никогда прежде их отношения не заходили так далеко. И сегодня, вероятно, будет первая совместная ночь!
Они мгновенно домчались до монументального старинного дома, горделиво возвышавшегося среди одноэтажных строений.
Здание было построено еще в прошлом веке, и, видать, строители его были весьма профессиональны. Даже спустя более сотни лет оно не утратило своего очарования. Разве, что цвет поменяло… Да еще и уцелело в стольких «мясорубках» – и в лихих послереволюционных годах, и в Великой Отечественной. Хотя времена были, чего греха таить, очень и очень непростые.
Да и довоенное время не отличалось спокойствием, что уж тут говорить и о послевоенных годах.
Солидность была, буквально во всем – мраморные ступеньки на лестницах, мраморные же колонны. Перила из мореного дуба, решетки в чугунных цветах. Красота, одним словом! Вот только лифт предусмотрен не был, и на пятый этаж приходилось топать пешком.
– Для здоровья – очень полезно! – рассудительно сказал Саша. – Сердечную мышцу нужно тренировать! – продолжил он, открывая входную дверь.
Это шикарное трехкомнатное помещение досталось ему от родителей, ведущих специалистов по линии дипломатии. Они переехали в престижный район, в двухкомнатную квартиру, справедливо посчитав, что лишняя комната им ни к чему. А вот сыну нужно устраивать личную жизнь.
Оксана всегда с благоговением входила в эти роскошные апартаменты, заполненные антиквариатом, оставшимся в наследство от деда Сашиным родителям. Как она поняла, предок был очень известным юристом.
Вот и сегодня, затаив дыхание, девушка восторженно разглядывала старинные фотографии, в обилии навешанные на стенах. Осторожно трогала корешки действительно раритетных книжных изданий, многие из которых датировались даже и не 19-м веком, а гораздо раньше.
Саша с любовью наблюдал восторг подруги.
Наконец Оксана, счастливо вздохнув и чмокнув суженого в щечку, отправилась в ванную. А Саша принялся орудовать на кухне, благо, к этому знаменательному событию он приготовился вполне основательно – жареная курица, соленые грибочки, баночка красной икры, водка в запотевшем хрустальном графинчике, и, купленное, дефицитное нынче, шампанское. Ну и, конечно, различные салаты. В центр стола он торжественно водрузил старинный бронзовый подсвечник. Так что, когда Оксана появилась в дверях кухни, ее восхищение от сегодняшнего вечера еще больше усилилось.
Но предстоял еще разговор с родителями, которого, честно говоря, девушка побаивалась. Трубку поднял отец.
– Пап, я выхожу замуж! – сразу радостно бухнула в трубку Оксана. – Как это за кого? За Сашу! Что? Почему такая спешка? Ничего себе! Мы ведь знакомы уже почти три года! Пора! – Оксана недоуменно уставилась на любимого. – Ты так думаешь? Еще подождать? А чего подождать? Чувства свои проверить? Так проверили вроде! Что? Дать трубку? – Оксана протянула трубку Саше. – Да, дядя Вова! Я! Не дети уже! Хорошо! Согласен! Завтра вечером у вас! Мы все решили! Да, все! Здравствуйте, тетя Наташа! Оксана сегодня не придет. Хорошо, хорошо! – он рассмеялся. – Дядю Вову берете на себя? Спасибо! Покладистая у меня теща! Что? Конечно, конечно! Да, спасибо! – Саша повесил трубку и вытер лоб. – Ух, как малых детей воспитывают! Ну что, ужинаем?
Саша зажег свечи, погасил свет, и сказка продолжилась…
Оксана проснулась первой. С улыбкой понаблюдав за спящим, она осторожно встала с постели, и, надев тапочки, на цыпочках прошлепала на кухню. Водрузила чайник на плиту, заглянула в холодильник, и радостно отметив, что для завтрака все есть, скрылась в ванной. Быстро приняв душ и повертевшись нагишом перед зеркалом, Оксана решила, что в столь знаменательное для нее утро не стоит обременять себя лишней одеждой. И как была, голышом, вернулась на кухню. Впрочем, подумала она, передник ей не повредит.
Вскоре проснулся Саша и галопом промчался мимо кухни. А когда зашел в нее, то от удивления и восхищения раскрыл рот. Любимая, в одном передничке, готовила ему завтрак. Оксана повернулась к нему и улыбнулась.
– Какая ты красивая, Оксанка! – прошептал он.
– Где? Вот здесь? – девушка кокетливо повернулась и чуть выставила свою очаровательную попку. Этого Саша стерпеть уже не мог и мгновенно заключил любимую в объятия.
Естественно, что завтрак немного остыл. Молодость – это так прекрасно?!
Когда пришла очередь кофе, Оксана вдруг закурила и задумчиво уставилась в окно.
– Ты что, малыш? – встревожился Саша. – Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего! Просто у меня сегодня нелегкая встреча.
– С кем?
Оксана сделала глоток из чашки, и рассказала о вчерашнем визите. Саша тоже вознегодовал:
– Ну, надо же, сволочи, какие? Обидеть ветерана?! Да еще и перед 40-летним юбилеем! Креста на них нет!
– А знаешь, Сашок, он мне жутко не понравился!
– Кто?
– Да ветеран этот!
– Почему не понравился?
– Сама не пойму. Казалось бы, – гордиться им надо. Ан нет. Неприятный осадок все же остался.
– Не переживай, Ксюша! Раздолбаешь этих «чинуш», и дело в «шляпе»!
– Постараюсь, хотя и не верю, если честно, этому старику. Не знаю, почему, но не верю! Что-то в нём не так…
– Ладно, допивай свой кофе и одевайся, а я посуду помою!
– Ты всегда таким будешь? – Оксана, потягиваясь, как пантера, приняла весьма соблазнительную позу.
– Оксанка, не искушай меня,– на работу опоздаем! – Саша легонько шлепнул любимую по попке. – Давай скорее, я подвезу тебя до редакции.
Минут через сорок Оксана получила редакционное задание, а ещё через полчаса остановилась перед зданием райисполкома.
Глава 2
Дом Михаила Ивановича Шевчука считался одним из самых лучших в округе. И это не было преувеличением. Срубленный в начале века он выглядел совсем неплохо. Всё было в нем добротно – и сам дом, и ставни, и крепкий забор. Да и подсобное хозяйство весьма приличное – пять лошадей, десять коров, штук двадцать свиней, ну, и мелкая различная живность – куры, утки, и пара индюшек. В 1918-ом году Шевчука начали было раскулачивать, да не успели… Вступил Михаил Иванович в колхоз, и всю живность отдал, в «народное пользование», как, впрочем, и все сельскохозяйственные орудия – плуг, сеялку. Остался ни с чем… А председателем колхоза стал нищий, в прошлом, работяга с завода, присланный поднимать колхозы, и ни бельмеса не смыслящий ни в сельском хозяйстве, ни в животноводстве…
Да не сдался Шевчук на милость «победителям» – всю семью (а она была довольно многочисленна – три дочки и три сына), заставил вновь трудиться. Так и жили, – сначала вкалывали на государство, а потом, на собственном подворье, хоть и изрядно урезанном. Но никто не роптал, прекрасно понимая, что по-иному нельзя. Иначе не прожить… Потихоньку и добро стало появляться, – приобрели пару коров, лошадь, во дворе вновь закопошилась живность. Опять стал крепко на ноги Михаил Иванович – на зависть врагам своим. Умел хозяйствовать он, а это очень многим не нравилось. Особенно уполномоченному НКВД Игнату Хорькову, бывшему батраку и пьянице, да и вообще лентяю. Лютой ненавистью возненавидел он Шевчуков, но в открытую пакостить не мог. Старался исподтишка «уколоть» Михаила Ивановича. Вот такие кадры были в Органах, других, видимо, и не требовалось. Хорьков частенько заглядывал в дом Шевчуков – на дармовщинку полакомиться квашеной капустой и отменным самогоном.
Опрокинув пару стопок, Игнат начинал разлагольствовать на любые темы, которые в тот момент приходили ему в голову. Пытался спровоцировать хозяина на резкие суждения о существующей власти, внимательно вслушиваясь в ответы Шевчука. Но тот, умело и осторожно, уходил от столь опасной для себя темы. Особенно Хорьков любил поговорить о международной обстановке. На дворе стоял 1940 год. Фашизм начал свою грабительскую войну против всего мира. Неспокойно было в Европе. Уже бились в смертной агонии, покорённые и порабощённые страны – Польша, Австрия, Чехословакия и другие. СССР и Великобритания затаились, как охотники в засаде, выжидая, чем же закончится эта авантюра. Даже Пакт о ненападении казался всего лишь ширмой, за которой скрывалось нечто большее, чем просто дружественный договор двух мощнейших стран. По крайней мере, так думали многие здравомыслящие люди в стране. Сам Михаил Иванович, частенько недоверчиво качая головой, говорил:
– Обманет «Отца» эта хитрая лиса – Гитлер!
Хорьков злобно ухмылялся в ответ.
– Не твоего ума дело, Михаил Иванович! Без тебя уж как-нибудь разберутся!
Старший Шевчук уже всерьёз подумывал перевозить свое хозяйство куда-нибудь подальше с Дона.
– За Урал нужно ехать, там спокойнее будет! Неровен час – война начнётся!
Уполномоченный НКВД, вроде соглашался с ним, а сам вынашивал свой зловещий план, положив глаз на крепкое хозяйство.
Так оно и вышло. Холодным зимним вечером 40-го года в ворота громко постучались. Мать, охнув, так и села на лавку в сенях.
– Не торопись, мать, может, кому помощь нужна?! Или забрел кто на огонек?
– Не открывай, отец, чует моё сердце, – беда к нам пришла!
Михаил Иванович, сплюнув в сердцах, пошёл к воротам. Не спеша открыл калитку… В неё ворвался разъярённый Хорьков с маузером в руке и заорал:
– Арестовывать тебя пришли, кулацкая морда! Зови своих!
– Ты, случаем не перебрал, Игнат? За что?
– Замолчи, контра! Зови!
За уполномоченным в калитку протиснулись с десяток вооруженных солдат. Они стали полукругом перед крыльцом.
– Зачем тебе дети, Игнат? Меня и забирай, а их не трогай!
– Какой я тебе – Игнат? Вражина! Зови, говорю! – Хорьков вскинул маузер.
Шевчук с окаменевшим лицом поднялся на крыльцо.
– Мать, где наш керосин? – тихо спросил он.
– Ты что задумал, отец? У нас ведь дети! Где жить то будем?
– Не будет нам жизни – ни там, ни тут! Ваня! – повернулся Михаил Иванович к старшему сыну. – Бери ребят, и через окошко в сад. Может, и уйдёте огородами.
Иван кивнул, и осторожно открыв оконце, вылез наружу. Следом тихо проскользнули два брата и младшая сестренка. Обе старшие не успели…
В хату ворвался Игнат, и, брызгая слюной, стал выталкивать всех на улицу.
– Где остальные? – в бешенстве заорал он.
Но Михаил Иванович, уже успевший обильно полить полы керосином, спокойно вытащил из-за спины горящую газету, и бросил ее к ногам Хорькова. Тот в испуге отпрянул, потом подскочил к Шевчукам, и в три пинка, выгнал во двор.
– Быстро, трое ко мне! – приказал энкэвэдэшник.
Они попытались, было затушить огонь, но куда там… Старое сухое дерево охватило негасимое уже пламя. И остановить пожар не представлялось возможным. Солдаты оббежали вокруг дома, но Ваня успел удрать раньше, и на довольно приличное расстояние, а теперь, с испугом, наблюдал за горящим домом. Младшие порывались зареветь, но, осознав всю тревожность и трагичность ситуации, стояли молча, широко раскрыв глазёнки.
– Я пойду, посмотрю, а вы, стойте здесь, и никуда не отходите! – приказал старший брат. – Спрячьтесь в стог и сидите тихо!
И упав на землю, он быстро пополз в сторону дома. Потом, сообразив, что ползет прямо к солдатам, взял немного правее, и, оказавшись возле хлева, встал на ноги.
Родные его стояли под дулами ружей, около них бесновался Хорьков. Потом вдруг поднял маузер, и, не целясь, выпустил всю обойму в отца и мать. Родители молча упали на землю. Тогда Игнат повернулся к сёстрам, и злобно оскалившись, махнул рукой. Солдаты нерешительно топтались на месте.
– Испробуйте, братцы, кулацких тел, а то когда еще придётся!
Но бойцы, потупив головы, не двигались с места.
– Быстро, говорю! – Игнат подскочил к старшей из сестёр, и одним махом сорвал с неё рубашку. Та, прикрывшись руками, заревела во весь голос. Хорьков толкнул её на землю и заорал:
– Держите ей руки, ноги! – а сам, лихорадочно расстегивал штаны. Четверо, повинуясь приказу, распяли девушку, а пятый, вцепился в другую сестру. Остальные с испугом наблюдали за насилием, а потом ринулись за забор.
– Куда, стой!
– Мы сейчас! – откликнулись те. И, действительно, они вскоре появились, но не одни. Иван ахнул, – солдаты тащили за руки младших.
– Вот, молодцы! – похвалил Игнат, вставая с колен и отряхиваясь. – В костёр их!
– Да ты что, Игнат? Дети малые ведь! Их-то за что? Какой от них вред? Пожалей сироток!
– В костер, я сказал! Ну, живо! – заверещал Хорьков. И в ночную мглу улетели истошные вопли младших Шевчуков. Солдаты все же сжалились над детьми, и пристрелили их. Насилие продолжалось. Сёстры уже не могли кричать, и лишь тихо стонали.
Иван стоял возле хлева и давился слезами. Отвести взгляд он был не в силах.
– Я отомщу им, родные! Отомщу! – и с силой сжимал кулаки.
Возле догоравшей хаты хлопнуло несколько выстрелов, – Игнат заставил застрелить изнасилованных девушек, после того, как ими насытился последний из его солдат.
– А этих куда?
– Туда же, к родителям! – коротко приказал Хорьков. – На небесах встретятся! – хохотнул он и, одёрнув гимнастерку, зашагал со двора.
Всё кончилось…
Иван выждал некоторое время, и, оглядываясь, осторожно вышел из своего убежища. Он подошёл к своему дому, уже практически догоревшему, и остановился. В воздухе витал жуткий запах смерти – нестерпимый запах горелого человеческого мяса. Младший Шевчук заплакал, потом истово перекрестился, и, не надевая шапки, двинулся прочь.
– Господи, как же ты допустил это? Где же ты, Господи? Помоги мне! – шептали его губы.
В оконцах хат, даже в кромешной тьме, виднелись испуганные лица односельчан, со свечами в руках. Но помочь парню никто не рискнул, – жутко боялись гнева НКВД. Заметут заодно с Шевчуками, и поминай, как звали… Разбираться долго не будут… Сочувствуешь кулаку, хоть и сыну, – значит сам, прихвостень! Хотя, ну какой кулак – Шевчук? Любил и умел мужик трудиться. Оттого и хозяйство справное было, оттого и нанимал соседей. А что осталось? Ни кола, ни двора…
Лишь в одной хате Ивана приютили, – накормили, обогрели, дали в дорогу старое пальтишко, краюху хлеба да шматок сала.
– Иди в город, Ваня! Здесь ты правды не найдешь! – избегая встречаться глазами с парнем, посоветовал хмурый сосед. – Там, на завод, чай, устроишься! Может, и документы, какие, выправишь! Скажешь, – бандиты украли! Иди с Богом, Ваня! Не поминай лихом! Может, и выживешь!
И пошел младший Шевчук в портовый город, благо тут недалеко было. Навстречу неизвестности, с глухой болью, и ненавистью в сердце.
Глава 3
Оксана обернулась к Саше, послала ему воздушный поцелуй, вздохнула, и решительно толкнула тяжелую дверь райисполкома. Несмотря на довольно ранний час, в коридорах уже вовсю толпился народ. А как же? Бывали ведь и такие жизненные проблемы, решить которые можно было только при помощи местной власти.
Оксана прошлась по первому этажу, потом поднялась на второй, и сразу уткнулась в нужный кабинет. Открыв дверь, увидела множество столов и остановилась в нерешительности.
– Вам кого, девушка? – тут же спросила ее женщина, сидевшая за ближайшим столом.
– Я – корреспондент городской газеты! – гордо начала Оксана.
– И что? По какому вопросу?
– По жилищному. К нам поступила жалоба…
– Ах, вот как? Зинаида Ивановна, к вам!
Ложкина направилась к указанному столу.
– Здравствуйте! – поздоровалась с ней невысокая плотная женщина. – Слушаю вас?
– Тут к нам поступила жалоба. На вас! – Оксана начала «закипать».
– Ну, что же, давайте разбираться! – спокойно ответила та.
Оксана молча протянула инспектору измятый листок с заявлением ветерана.
– Шведов Иван Михайлович! А, помню, помню его – вздорный старик!
– Как вы можете, Зинаида Ивановна? Он ведь Герой войны?! Так, значит в заявлении все правильно написано – и безразличие, и хамское отношение… Нет, не ценим и не уважаем мы своих стариков!
– Причем здесь «хамское отношение и безразличие», милочка? Он обратился к нам в первый раз, и ему не отказали… А вежливо объяснили, что существует очередность в получении жилья. Даже среди ветеранов… И что ему его предоставят, как только появится возможность. Так я ему и объяснила. А он сразу вскипел, и начал оскорблять. В таком тоне я с ним разговаривать не стала, а сделала вполне справедливое замечание. Вот так всё и было… А он разошёлся еще больше.
– Но он ведь – Герой?! – робко возразила Оксана.
– Я понимаю, девушка. Но право хамить ему никто не давал… А что касается жилья, то вполне возможно, что он получит его ещё в этом году. Если получится, то и вообще, в начале лета.
– Здорово! Неужели?
– Всё может быть! Новую квартиру он обязательно получит!
– Значит, вся эта история и выеденного яйца не стоит? – обрадовалась Оксана.
– Конечно, милочка! И вы только зря теряете время! Хотя, если честно, вёл он себя по-хамски.
– Ну что делать, всё-таки возраст!
– Я согласна с вами! И всё же, так хамить не стоило! В общем, так, как только что-нибудь прояснится, – сразу дам знать. Только телефончик свой оставьте… Теперь уж о нём, о Шведове, никто не забудет, будьте уверены!
– Хорошо, Зинаида Ивановна! Спасибо вам за информацию. До свидания!
– Всего доброго, милочка! – покровительственно ответила райисполкомовская дама, и тут же забыла о присутствии Оксаны.
Ложкина, радостно улыбаясь, влетела в кабинет главного редактора, и смущённо остановилась. На его столе, в довольно раскованной позе, сидела молоденькая секретарша, а Фишман, плотоядно улыбаясь, сосредоточенно гладил её коленки. Красотка испуганно ойкнула, соскочила на пол, и мгновенно покраснев, метнулась из кабинета. Марк Ильич укоризненно посмотрел на Оксану:
– Ложкина, стучаться надо!
Оксана смутилась, но тут же отреагировала:
– Нечего «этим» заниматься на работе!
Фишман побагровел:
– Чем – «этим»? Ты что себе позволяешь? 1
– Извините, Марк Ильич, привиделось что-то!
– Ну – ну, – хохотнул главный редактор. – Ладно, рассказывай!
Он внимательно выслушал объяснения и доводы Оксаны, и согласно закивал головой.
– Вот и отлично! Значит, сделаем так! Ты сегодня, вечерком, сходи к ветерану и порадуй его.
– К нему? Одна?
– Зачем одна?! Возьми с собой Александра, и вперед! Поговоришь с ним, всё объяснишь, заодно и успокоишь старика. Тут особая дипломатия нужна – Герой ведь!
– Хорошо, Марк Ильич, мы сходим!
– Вот и молодец, Оксаночка. А теперь извини меня, – он заговорщицки подмигнул, – я занят!
А Ложкина, выйдя из кабинета, не преминула состроить ехидную рожицу секретарше, – та мгновенно вспыхнула, и стала лихорадочно перебирать бумаги, лежащие на столе.
Оксана позвонила Саше, и договорилась о встрече. Любимый подъехал к редакции, и они отправились к Шведову.
Ветеран жил в полуподвальном помещении, свет в которое поступал через крохотное окошко. Комната была небольшой, но уютной её назвать можно было с превеликой натяжкой. И ко всему прочему, совершенно нестерпимый запах – мочи и грязного тела. Круглый стол, шифоньер, два стула, кровать. Вот, собственно, и вся обстановка.
Старик, поначалу, принял их настороженно. Он долго и занудливо расспрашивал Оксану через дверную цепочку, и только когда узнал её, то неохотно открыл дверь. При этом подозрительно поглядывал на Сашу. Конечно, о чае, а, тем более, о доверительной беседе, можно было и не мечтать.
Вёл он себя вызывающе грубо. А пока Оксана рассказывала ему о посещении райисполкома, – зло ухмылялся. Саша, тем временем, с любопытством разглядывал жилище старика, который тяжелым взглядом продолжал следить за ним.
На стене висела большая рама, в которую были вставлены два портрета. Видимо, отец с матерью. А чуть пониже – небольшая фотография совсем молодого парня. Фотографии были явно военных времен.
– Это вы, Иван Михайлович? – спросил Саша, показывая на стену.
– Да! – неохотно ответил Шведов. – А то – родители мои.
– А где вы воевали, Иван Михайлович? – попыталась наладить контакт Оксана.
Старик вздрогнул, и с неприязнью в голосе, пробормотал:
– Как – где? На фронте, вестимо! Где же ещё могли воевать?
– Это – понятно! А Героя где получили?
– Днепр форсировал. Много наших там полегло… А тех, кто попал на другой берег, награждали…
– Расскажите, а? – умоляюще попросила Оксана.
– Нечего об этом рассказывать! Да и не люблю я этого! – заупрямился вдруг старик. – И вообще, мне уже спать пора!
Всё сразу стало ясно, – продолжения беседы не будет. Молодые люди вышли на улицу, и с наслаждением вдохнули свежего воздуха.
– Странный какой-то ветеран! – задумчиво проговорил Саша. – Обычно все рассказывают о войне, гордятся! Фотографии показывают. А он… Вроде как скрывает что-то? Слова из него не вытянешь…Кстати, ты заметила, у него абсолютно нет военных фотографий?
– Ну и что? Может, некогда было сниматься?! А вспоминать не хочет, – значит, тяжело было там… Может, друзей потерял? Да мало ли, почему не хочет? Не увеселительная прогулка была?!
– Может быть, может быть. И все же… Ксюха, а знаешь, что? Сходи-ка ты в райвоенкомат, разузнай там все о нем, а потом, как раз к 9-му Мая, и статью напишешь. Старику приятно будет!
– Ты думаешь? Сомневаюсь, я чего-то! Хотя, все может быть… Отлично придумал! Умница! – Оксана нежно поцеловала Сашу, и потянула дверцу машины.
Поздний обед с родителями прошел весело. Отец с матерью расцеловали молодых и благословили на долгую счастливую совместную жизнь. По этому случаю, папа раскошелился на свою заветную бутылочку «Арарата», и с будущим зятем уединился на кухне, выгнав оттуда женщин.
– Пошептаться надо! – таинственно объявил он.
А когда они вышли, то сразу стало ясно, что в кухне была припрятана еще одна емкость со спиртным. Оксана обняла любимого и нежно замурлыкала на ушко. Но Саша, порой, надолго замолкал, и задумчиво смотрел на Оксану, глядя сквозь нее. А когда возлюбленная поинтересовалась о причинах столь непонятного поведения, он грустно ответил:
