Читать книгу Тетради - Андрей Апресович Филиппов - Страница 1

Страшные девки. Кораблики ходят в Юрьев[1]

1.07.84. Приехали мы в Новгород после полудня. Нашли Кузю у памятника и пошли есть. Поели отменно, потому что много. В кремле ничего интересного: София в лесах, крылечки подвесные, колокола, арки всякие, но в памяти всё это осталось каким-то слизанным.

Вышли на смотровую площадку и тут увидели, что такое Новгород – это церкви, везде церкви. Да в таких местах, что лучше не придумаешь: за рекой, за Торгом. Там, видимо, была купеческая сторона. Слева за рекой тоже церкви, а справа прекрасная панорама: река, острова, холмы. Церквушки торчат, не поймёшь даже, на каком берегу. И Юрьев монастырь тоже виден. Всю эту панораму портит ужасный памятник Всаднику. Наверное – Александр Невский. Такой противный, что слов нет.

А. Кузнецов (Кузя), А. Филиппов, А. Флоренский (Шура). Камера – аноним

Зашли в музей, там замечательные иконы. Но я так устал, что несколько раз чуть не упал на них. Сходим завтра ещё раз.

Спали на скамейке. Пошли через мост на другую сторону Волхова.

На пристани узнали превеликолепную вещь: кораблики ходят и в Юрьев, и в Старую Руссу.

За Торгом очень понравилась одна церковь без штукатурки, из красного кирпича.

Но самое прекрасное нас ждало впереди – Спас Преображения на Ильине. Фрески меня просто потрясли. Троица, столпники на втором этаже – всё великолепно. На первом этаже справа фон фресок фиолетовый, а фигуры светло-охристые с коричневой прорисовкой. И ещё разные цвета, такие, будто и нет их совсем. На верхнем барабане замечательные фрески, но они далеко, а туда не пускают.

Решили плыть к Юрьеву монастырю. Купили 0,5 «72»-го (имеется здесь такая фасовка), поплыли.

В монастыре я извернулся, и мы устроились на ночлег к каким-то художникам, не получившимся кускам.

Осмотрели монастырь. Маковки собора все разные по размеру (XII в.). Колокольня более поздняя (век XVI), очень высокая. Есть ещё одна церковь с синими куполами, а на них – золотые звёзды.

Попрощались с Кузей и пошли на Волхов пить портвейн. Хорошо уселись, тянем вино, вдруг подъезжает на моторной лодке парень. Познакомились, Андреем зовут. Предложил сесть в лодку. У него была маленькая и пиво. Распили всё, что у него было и что у нас оставалось. Поехали колобродить, купили ещё водки, заправились и бензином. На пристани у кремля пристали к трём девкам (страшные). По рассказам Андрея, это местный блюдяшник: с берега подъезжают машины, а с реки лодки и снимают девок. Очень удобно в транспортном отношении.

Поехали к развалинам церкви в Сельце. Я накопал (украл) молодой картошки. Андрей перевёз нас к Юрьеву монастырю. Распрощались.

Володя ждал нас. Я уже засыпал. Володя показывал свои работы. Сплошные мишки.

Пили чай, ночевали в Орловском корпусе: две смежные комнаты, выход в коридор, а оттуда на улицу.

Потеря времени. Богоматерь Умиления

2.07.84. С утра (13 часов) в Витославицах, деревянное зодчество от XVI в. В Новгороде ещё раз были в музее, смотрели иконы, ранние русские портреты (Аргунов). Ходили на другую сторону Волхова на Ярославово Дворище к ц. Федора Стратилата, но в неё не попали. Потом были приключения с потерей времени и надежды побывать в ц. Спаса на Нередице. Но решили плыть к Сельцу на последнем теплоходе, оттуда к Нередице – пешком, а возвращаться как бог даст. Купили две бутылки вина на вечер с Володей и сели на теплоход.

К Шуре пристал «продаватель икон». От Сельца до Нередицы оказалось очень мало пути. Нам показали, где живёт хранительница церкви – глухая старушка баба Шура. Добрая женщина согласилась пустить нас в храм, хотя было уже поздно: он открыт только до 18 часов.

В алтарной апсиде – апостолы в два ряда. В правой апсиде много фресок Богоматери в полный рост. Две из них совсем одинаковые, но одна раза в два меньше другой. С правой стороны – две женские фигуры, сохранившиеся, пожалуй, лучше всего. Примитивный узор на колоннах. Кое-где участки фресок с более мелкими фигурами. В войну церковь была разрушена. Баба Саша помнит её до войны: икон не было вовсе, она была белой снаружи. Царские врата увезли в какой-то монастырь, а церковь снаружи покрасили в красно-розово-серый цвет.

Поблагодарив бабу Шуру, отправились пешком через Шолохово в Ковалёве (5 км). Там обнаружили ещё одну церковь – Спаса на Ковалёве. Она, естественно, была закрыта, и мы пошли в близстоящий дом, где нашли старушку – хранительницу музея, которая (уже было поздно) милостиво согласилась открыть храм. Внутри выставка с фотографиями разрушенных в войну церквей Новгородской области.

Фресок сохранилось совсем не много – совсем не сохранилось. В нише замечательная – с Крестом и узорами. Восстановлены на планшетах две фрески западной стены: Богоматерь Умиления и кто-то ещё, кто – забыл. Все они (предположительно) выполнены южно-славянскими мастерами (Сербия, Хорватия). Живопись плотная, даже немного тяжеловатая, по крайней мере по сравнению с тем, что видели ранее.

К нам примазалась семья москвичей.

Выходим из церкви, а над ней – радуга, да такая обалденная, с фиолетовым! Шура это снял, а вдруг хоть что-нибудь получится.

Москвичи на «Жигулях» подобрали нас на дороге и подвезли в Новгород до остановки автобуса № 7.

Когда утром уезжали от Володи, то ключ от комнат, где спали, положили на печку, а ему об этом не сказали. И в наши комнаты приехали девки работать в мастерской Грекова. Того самого, который реставрирует фрески Спаса на Ковалёве. Когда вечером вернулись, девки сидели у Володи и ждали нас. Устроили застолье с нашими двумя бутылками «Лучистого», солёной рыбой и клубничным вареньем.

Володя читал лекцию про русское крестьянство, спорил с девками, читал свои и чужие стихи и четыре хороших народных рассказа про русалку, про мёртвую жену и рысь, про Ванятку-оборотня, про учителку и третий пар.

Рассказ про русалку

– У реки деревня стояла, а в деревне мальчонка жил – сирота. Ну и пас скотину, этим и жил – сирота. Ну, пас он один раз корову реки, за деревней. Денёк ясный был, солнце паренька пригрело, он и уснул на бережку. Просыпается, глаза протирает – глядь! – а на речке, на мостках, на перилах русалка сидит! Настоящая русалка, с хвостом, кожа белая, хвост на солнце золотом горит. И волосы медвяные гребешком чешет, чешет. Ну, сердце у него холонуло. Вскочил, ударился бежать. «Русалка! Русалка!» – кричит. А у него вода под ногами, куда ни ступит – чувырк, чувырк! Куда ни ступит – чувырк! А до этого сухо было.

Прибежал в деревню: «Мужики! Русалка на берегу! Коров сманивает!» Ну, мужики – кто за вилы, кто с багром, кто с колом – на берег. Прибежали. Глядь – а на мостках никого нет. Смеются: «Почудилось, малец». Поглядели на мальца, а у мальца глаза – во! И на мостки смотрит. Поглядели на мостки, а на мостках чешуя валяется – во такая! с пятак!

Вот тебе и малец!

Рассказ про мёртвую жену и рысь

– В Сибири это было. Охотник на заимке на промысле был. Жена при нём. Стряпала. Мужик-то днями в тайге промышлял. А она по дому. И то – когда ему. И одежонка может порваться. Ну вот.

Раз приходит домой, а жена больная лежит – совсем плоха. Ну он думает: «Надо ей супа на мясе сварить, а то совсем слаба. Гляди, помрёт». Пошёл в лес. Дома-то не было ничего. Долго плутал – не идёт дичь. Пришёл домой, а жена мёртвая лежит. Холодная уже.

Ну, он её с кровати на стол переложил, свечку в голову поставил, руки, по обычаю, связал ей на груди. Ну обычай у них там такой есть, не перебивай! А сам на кровать повалился. Да, а окно открытым оставил – чтоб духа не было. От покойницы-то. И заснул, устал-то сильно, столько по тайге мотался.

Проснулся ночью, в комнате темно: свечку, видно, ветром задуло. За окном луна – полная! Он на кровати лежит, прикрыл глаза, о старухе думает: «Как я теперь один без неё буду?» Вдруг метнулось что-то. И крик страшный-престрашный: а-а-а! Он к ружью. Видит, рыси силуэт к окну метнулся! Пальнул – не попал, выскочила рысь. Он к покойнице, свечку зажёг. Смотрит, а руки-то у неё – развязаны! Горло перегрызено. А крови-то – нет!!!

Вот тебе и покойница!

Рассказ про Ванятку-оборотня

– Жила в одной деревне вдова. Марфой звали. Красивая такая была, стройная, вся деревня ей любовалась. Но трудно жила, бедно. Каково одной-то? И была у неё одна только радость – сыночек Ванятка. Красивый такой, добрый. А набожный-то, набожный. Вся деревня его любила. А Марфа-то как любила! Всегда в чистенькое оденет, вымоет, пострижёт. Идут, бывало, в церковь – такие красивые оба, во всём чистом. Народ на них не нарадуется. И со всеми поздоровается. Вежливый такой. И они ему: «Здравствуй, Ванятка!» И кто пряничек, кто какой другой гостинец даст. Хороший такой!

Но не уберегла Марфа сыночка, потонул он прошлым летом. Пошёл с ребятами купаться и потонул. Звали-звали: «Ванятка! Ванятка!» А Ванятки-то и нет.

Мужики набежали, баграми-то его вытащили, да поздно – не откачали. Похоронили Ванятку. А уж Марфа-то как убивалась. В могилу за Ваняткой хотела кинуться, насилу бабы оттащили. Вся с лица спала. Во всё чёрное оделась. Замолчала баба. Идёт к колодцу – платок чёрный на глаза надвинут, ни с кем слова не скажет, не поздоровается ни с кем.

А через месяц бабы у колодца замечать стали – оттаяла баба. Белый платок на голову надела. Идёт к колодцу, улыбается всем так тихо, здравствуйте говорит.

Бабы попу про то и рассказали. Он её на исповеди и спрашивает: «Что это ты, Марфа, радостной такой стала, во всё светлое оделась? Не грешна ли?»

– Да что ты, батюшка. Не грешна. Ванятка – сынок мой – ко мне стал приходить.

– Как Ванятка?!

– Да, вот Ванятка стал приходить.

– Не в видении ли, Марфа?

– Да нет, батюшка, не в видении, живой Ванятка стал приходить. И всё ласковый такой, гостинцы мне приносит.

– И когда же он стал приходить?

– Да с неделю, батюшка. И все ласковый такой. С гостинцами стал приходить.

– И когда же он приходит?

– Да вот только солнце скроется, он уже и постучит в дверь: тук-тук. «Мама. Это я, твой Ванятка». А я уже жду его, сердечного. На стол всё соберу. А он и приходит. И всё ласковый такой. Гостинцы приносит.

– И когда же он уходит?

– А вот только петух пропоёт, он и уходит. И всё ласковый такой. Гостинцы дарит.

– А вкушает ли чего?

– Нет, батюшка, не вкушает. Так за столиком сидим, а я смотрю на него, сердечного. И все ласковый такой, гостинцы мне дарит.

– А глаз от долу не подъемлет?

– Нет, батюшка, не подъемлет.

– Вот что, Марфа. Когда он в следующий раз придёт и сядете вы за стол, ты вилочку рядом с собой положи, а опосля незаметненько так вилочку-то локотком, локотком на пол-то и сбрось, якобы нечаянно. Поняла? Да вьюшку, вьюшку-то не забудь отворить! Ступай, Марфа.

Пришла Марфа домой. Ждёт сына своего Ванятку. На стол всё собрала. Вилочку положила. Ждёт. И вот солнце зашло – тук-тук – Ванятка. Входит. С гостинцами пришёл. «Здравствуй, мама!» За стол садится. А глаз от долу не подъемлет. Вспомнила она наказ попа и вьюшку потихонечку да и отворила. Села с Ваняткой, угощает: «Покушай, Ванятка». А он: «Да нет, мама, сыт я – так посидим». И не вкушает. Ну она вилочку потихоньку локотком-то, локотком. Вилочка и упала. А вилочку-то поднять надо. Наклонилась Марфа под стол. Глядь, а у него вместо ног – копыта! Взгляд на него подняла – а он веки-то открыл, а глаза – зелёные. Смотрит: «У-у, поняла, проклятая». Завертелся весь, плесенью синей покрылся и – у-у-у – в печку вылетел!

Хорошо, что вьюшку не забыла открыть, а то бес проклятый всю печь бы разломал!

Вот тебе и Ванятка!

Рассказ про учителку и третий пар

– В деревне учителка был. И в бане он после всех мылся, чтобы не так жарко было. Сначала мужики помоются, потом бабы, а потом и учителка. Говорят ему мужики: «Не надо, учителка, в третьем пару мыться, беда будет». А он: «Предрассудки».

Как-то раз и пошёл он – сначала мужики помылись, потом бабы, а потом и учителка пошёл. Стал он мыться и вдруг- раз! – дверь сама открылась. Он дверь покрепче притворил, думает: «Я из ковшика водичку на камешки плеснул, пар поднялся, воздух расширился, дверь и отворилась. Физика. Предрассудки». Моется дальше. Вдруг – бах! – дверь опять распахнулась. «Э, – думает учителка, – это девки веревочку к двери привязали, из-за кустов дергают, шутят так. Предрассудки». Дверцу прикрыл, крючочек набросил. Только начал снова мыться, дверь опять – шасть! – нараспашку. Он к двери. Стал призакрывать. А в щель голова лошадиная просунулась. Белая. Зубы оскалила. Ржёт: «А, учителка, каково в третьем пару мыться?» Он дверь настежь – никого! И ни жив ни мертв, как есть голый как сиганёт к дому. Бежит, оглянуться боится, а сзади – топот, топот! И дышит кто-то в спину: ху-ху-ху! Насилу в избу вбежал, дверь захлопнул, дрожит.

Вот тебе и предрассудки!

Квадратные паруса. Шоколадница

3.07.84. Пишу по воспоминаниям, т. к. в свое время не успел. Встали мы утром у Володи. Девки нас к себе спать не пригласили. Добрались до речного вокзала, в 7:30 сели на теплоход «Заря» – это такая глиссирующая плоскодонка. Пассажиров было едва на треть мест. Заплатив по 2.20, отправились в Старую Руссу по Ильмень-озеру. На озере видели два русских (квадратных) паруса. Вошли в реку. Первая остановка Взвод, потом и Старая Русса. В городе смотрели монастырь со Спасо-Преображенским собором. Там музей, но во вторник был выходной. Потом через весь город прошли к рынку, где поели в кафе. Затем пошли в дом-музей Достоевского. По пути, на другой стороне реки, видели большой жёлтый собор с обилием главок и одну действующую церковь.

В музее Достоевского нас водила по комнатам женщина, совсем не экскурсовод, но очень забавно рассказывала. Показала нам «любимую картину Достоевского» – «Шоколадница». Такие картины, говорит, были во всех господских домах. Видели дорожный сундук и чемодан, который «Достоевский куда бы он ни отправлялся, всегда брал с собой». Саша сделал благодарственную надпись в книге почётных посетителей. С помощью местных жителей нашли винный магазин, в котором купили две 0,5 молдавского вина «Земфира». И с этой поэзией во фляжке отправились на Новгородское шоссе, откинув мысль ехать в Порхов через Волот, т. к. дорога там «непроезжана».

Замёрз и видел ёжика

Доехали до Шимска – города, замечательного тремя пивными заведениями. В самом дешёвом из них, в ларе, попили пива. Тут пиво продают прямо из деревянной бочки[2], в которую вставляется вертикальная трубка с краном, а для поддержания давления имеется шланг, присоединённый к насосу. Этот насос расположен у ларя рядом с окошком, и всякий взалкавший счастливец должен перед получением порции пива потрудиться на нём для пользы своей, что Саша и проделал и за себя, и за меня при полном своём удовольствии.

Отправились на шоссе ловить машины до Порхова. Проторчали довольно долго, не раз прикладываясь к «Земфире» устами. Какой-то ленинградский гад на «Жигулях» хотел нас подвезти за деньги, мы отказались от его услуг. Вдруг подъезжает военный газик, из него высовывается протокольная рожа в чёрных очках и просит показать документы. Я, думая, что он нас подбросит, перелистал перед его рожей паспорт, но в руки не дал. Удовлетворившись этим, уехал этот гад обратно в Шимск. А нас тут же подобрал КамАЗ, направлявшийся из Горького в Ригу. Но он, не заезжая в Порхов, шёл на Псков. Сошли в пос. Новоселье и пошли по дороге на Порхов до деревни Хредино к Мите Шагину в предпоследний голубой дом, который мы долго искали, разбудив совсем постороннюю старушку. Наконец нашли Митю и с ним во дворе допили «Земфиру». Я изрядно замёрз и видел ёжика. Митя очень стрёмничал своей хозяйки и «подпольно» уложил нас спать в сенях на своей кровати за марлевой занавеской, а сам пошёл спать в дом к жене.

Усадьба графа. Татарин угощает яичницей

4.06.84. Проснулся я у Мити от боли в боку – это Шура прижал совсем меня к стенке. В доме уже просыпались. Мы лежали тихо, как мышки, боясь, что хозяйка нас услышит. Хозяйка ходила около, но так и не заметила, что в доме гости. Когда угомонилась, Митя дал знать. И мы, быстро встав, сделали вид, что только-только пришли. Устроили затянувшееся застолье с двумя бутылками прибалтийского вермута – вещь славная. Часам к пяти вышли на дорогу. Лесовозы подбросили нас до Порхова. Из Порхова с автовокзала на Волышово. Нашли усадьбу какого-то графа, тут же парк пейзажный и конезавод. Всё в запустении, м. б., поэтому и красиво.

Приближалась ночь. Возвращались к шоссе ловить машины. И тут нам встретился, как мы позже узнали, татарин Кемаль. Он предложил остановиться у него на ночлег. Ничего не оставалось, т. к. было уже поздно. Кемаль угостил «Изабеллой» и яичницей. Легли спать в его холостяцкой антисанитарной квартире. Он, по своему восточному гостеприимству, наотрез отказался ложиться в свою единственную в доме кровать, предоставив её нам, а сам лёг на полу. Пришлось лечь на белье дико подозрительного цвета.

Митя Шагин и прибалтийский вермут

Утром (05.07.84) подарили ему Сашины кеды, а он ему стихи Гёте.

До Порхова доехали на автобусе. Дальше наш путь лежал на Остров, до которого добрались со многими пересадками.