Читать книгу Завр – вождь Яруллов - Андрей Быков - Страница 1

Часть 1.

«Вот это я попал…»

Глава 1.

«Предисловие».

Уважаемому читателю может показаться странным: с чего бы это вдруг автор решил назвать первую главу – «Предисловие»? Казалось бы, чего тут мудрить? Предисловие – оно и есть предисловие. А первая глава – это первая глава.

И всё же я решил поступить именно так.

Почему?

А потому, дорогой мой читатель, что так уж у нас заведено: предисловие мы, как правило, не читаем. А сразу же переходим к самому повествованию.

У меня же «Предисловие» является составной частью истории, рассказанной на этих страницах. И если вы не удосужитесь прочесть его, то и не поймёте, с чего же всё началось.

Кстати, сразу же хотелось бы отметить – все имена, упомянутые в моём повествовании, преднамеренно изменены. И любое их совпадение с именами реально существующих людей является именно случайным совпадением.

И ничем более.

Итак, началась эта история весной 2019 года. Мне позвонил мой давний сослуживец Димка. Только это для меня он – «Димка». Ну, в крайнем случае – «Дмитрий». А для всех остальных людей, его в жизни окружающих – Дмитрий Владимирович. Который по жизни является Генеральным директором одного из крупных московских ЧОПов. ЧОП называть не буду, дабы не быть обвинённым в скрытой рекламе Предприятия.

Так вот, о сути дела…

Позвонив и поздоровавшись, Дмитрий поинтересовался моими делами, здоровьем, планами на будущее и потом этак – походя, уточнил:

– У тебя свободный денёк не найдётся? А то заехал бы ко мне. Посидели бы, поболтали…

Я Димку знаю! Он человек занятой, просто так к себе в гости не зазывает. Раз приглашает, значит – дело есть.

– Давай, колись, – ответил я, – чего надо-то?

– Да как тебе сказать, – неопределённо протянул он, – ты ведь у нас, Андрюха, писатель. Вот, хотел тебе темку одну интересную подкинуть. Глядишь, и пригодится…

– Что за тема? – тут же сделал я стойку.

Интересные «темки», знаете ли, на дороге не валяются…

– Ты лучше сам приезжай, – уклонился он от прямого ответа, – поглядишь, послушаешь… Так сказать – своими глазами, своими ушами… а там уж и решай.

– Хорошо, – согласился я, – когда?

Договорившись о визите на ближайшие выходные, я дал мобильнику «отбой».

Приехал я к нему часов в двенадцать дня.

И едва успел войти в подъезд, как хлынул сильнейший майский ливень, какие бывают в эту пору, наверное, только в средней полосе России и только в Москве. Я пару раз непредусмотрительно попадал под такую раздачу. И с тех пор без зонта из дому ни ногой, каким бы ясным ни было московское небо.

Поднявшись на пятый этаж, я позвонил в дверь Димкиной квартиры. Открыл он сразу же, будто стоял за дверью и ждал моего звонка.

Вошёл. Поздоровались, слегка приобнявшись по старой традиции. Разулся. Хозяин квартиры подал мне тапки и кивком головы пригласил следовать за ним.

Пока шли через зал на застеклённую лоджию, последовал стандартный обмен любезностями вроде: «Как дела? Как здоровье? Что нового?» и тому подобное…

На лоджии нас уже ожидал сервированный для чая стол и Димкина жена – Галина. Эффектная, слегка полноватая шатенка, ещё не достигшая сорокалетнего рубежа.

– Андрюшка, привет! – радостно улыбнулась она мне, – Вовремя ты до нас добрался! Гляди, какой ливень за окном.

– Да уж, – покачал я головой, глядя через распахнутое окно на сплошную стену льющей сверху воды, – и не говори… Успел!

Полюбовавшись ещё немного на майскую грозу с её всплесками молний и раскатами грома, принялись за чаепитие.

По ходу дела выяснилось, что это, так сказать, предварительная разминка. Настоящий узбекский плов доходит до нужной кондиции на плите. Там же готовятся и сочные манты с бараниной и курдючным салом. Основные блюда будут готовы где-то через полчаса.

– А пока чаю со сладостями попьём, – довершила своё кулинарное повествование Галина.

Короче говоря – застолье по всем правилам азиатских традиций. Мы ведь все выходцы из Ташкента. Вот и хочется иногда хоть чуть-чуть вокруг себя родину почувствовать.

После чаепития, сопровождавшегося болтовнёй о том о сём и воспоминаний о Ташкенте Дмитрий пригласил меня в гостиную. Или, как у нас принято говорить, в зал.

Там, усадив меня в кресло и усевшись в соседнее, он вдруг спросил:

– Слушай, Андрей, а как ты относишься к теории переселения душ? Или, точнее говоря, к переносу сознания из одного тела в другое?

– Да чёрт его знает, – пожал я плечами, – в этом мире всякое может быть… А ты к чему это спрашиваешь?

– Да, понимаешь, история тут у нас одна приключилась, – почесал он себе ухо, – даже и не знаю, как тебе об этом сказать, чтоб ты и понял, и смеяться не начал.

– А что, смешная история?

– Я бы так не сказал, – покачал он головой, – по крайней мере, мне уж точно не до смеха было…

– Ну, так расскажи, – предложил я, – а там уж я и решать буду, смеяться мне или нет.

– В общем, есть у меня один объект, – начал он, – офисное здание, на двенадцать этажей. Плюс – подземная парковка для автомобилей. Короче говоря – объект на несколько постов охраны. Парковка, лобби, то есть – ресепшн, ещё кое-что. Ну, и пост видеонаблюдения, понятное дело…

Тут надо бы уточнить, что мне это всё хорошо знакомо, потому как у меня самого стаж работы в различных охранных структурах достаточно приличный. Ну, и служба воинская тоже. Поэтому всё, что мне сейчас Дмитрий говорил, я отлично себе представлял.

– Так вот, – продолжал он между тем, – днём там, на ресепшене, сидит девушка-администратор. А на ночь на её место садится наш охранник. И находится там до утра. Мы им разрешаем приносить свои ноутбуки либо пользоваться компьютером ресепшн, если у кого своего «ноута» нет. Ну, там, в карты поиграть и всё такое… Лишь бы не спали! В лобби это основная задача охранника. И за подобный проступок мы наказываем очень строго!

– Ближе к телу, – напомнил я.

– Ну, да! Так вот… Однажды ночью, с полгода назад, охранник поста видеонаблюдения обратил внимание на то, что охранник, находящийся на ресепшн, занимает на стуле классическую позу «охранника, заснувшего на посту». Тело расслаблено, голова откинута на спинку стула, глаза закрыты… ну, ты понимаешь.

Конечно, я его понимал! Сколько раз такое видел! Да и, чего греха таить, сам тоже неоднократно подобное исполнял. Правда, Бог миловал – не попадался…

А потому, согласно кивнув, я сделал приглашающий жест рукой, мол, что там дальше-то?

– Охранник ПВН пытается вызвать спящего ресепшиониста по радиостанции. Тот – не реагирует! Начинает звонить ему сначала на телефон ресепшн, а потом – и на мобильник. Эффекта – никакого! Тогда он поднимает старшего смены (у того как раз время отдыха было) и сообщает о происшествии. Старший (куда ж деваться?) идёт лично будить заспавшегося охранника. Однако разбудить он его так и не смог…

– В каком смысле? – уточнил я.

– Подожди, сейчас объясню. Дело в том, что вот этим самым заснувшим охранником был у нас военный пенсионер, в прошлом – офицер спецназа внутренних войск…

– Коллега наш, в общем, – кивнул я.

– Да. Сорок пять лет, полная выслуга, ордена, ранения, ну и всё такое… Короче говоря, старший смены, не добудившись охранника, маленько струхнул.

– На предмет?

– Подумал, что тот, не ровен час, помер. Сердце прихватило или там ещё какая напасть… И позвонил начальнику охраны на мобильник. Тот распорядился вызвать «скорую». Когда «скорая» приехала, врач осмотрел клиента и заявил, что мужик просто очень крепко спит, возможно – переутомился. И порекомендовал перенести спящего в более подходящее место, где бы он мог спокойно отоспаться. А уж когда он, мол, проснётся, тогда вы с ним и побеседуете.

– И?

– И уехал! – развёл Димка руками, – А мужикам куда деваться? Перетащили ветерана в комнату отдыха, маленько перекинули график дежурства и продолжили службу.

– И в чём фишка? – поинтересовался я, – Знаешь, сколько я тебе таких историй рассказать могу? Отдельный сборник составить можно.

– А фишка в том, – усмехнулся мне прямо в лицо Димка, – что охранник этот не проснулся. Ни на следующий день, ни даже через неделю!

– Понятно, – хмыкнул я, – летаргический сон. Явление, уже давно описанное в современной медицине. И что, он до сих пор спит? Ты об этом предлагаешь мне написать?

– Нет, не спит, – качнул головой Димка, – он уже давно проснулся. Весь его сон длился немногим более месяца. И нам с тобой должен быть интересен не его сон, а то, что случилось после его пробуждения.

– И что же такого необычного случилось? Он заговорил на чистейшем английском? Или стал вдруг великим изобретателем?

– Поскалься, поскалься, – загадочно протянул Гендир ЧОПа, доставая что-то из ящика стола, – а когда надоест, погляди-ка и послушай вот это…

И подал мне два CD-диска.

– Что это? – я протянул руку за дисками.

– Это видеозаписи бесед с ним после его пробуждения. Моих бесед. Сперва с ним, понятное дело, медики пообщались. Но у мужика, видать, голова быстро соображает. Подготовка наша сказывается. А потому он им ничего лишнего не рассказывал. Мол, спал, ничего не помню. И весь разговор. А потом уж и я с ним побеседовал. На тему: чего ж ты, мерзавец этакий, на посту уснул?

– А что, так не понятно, что ли? – не удержался я от ехидства, – Замотали мужика в конец, вот он и отключился. Небось, несколько суток у тебя на объекте торчал безвылазно?

– Я их не заставляю по столько работать, – открестился Диман, – сами на подработку просятся.

– Потому и просятся, что платите им копейки, – буркнул я, – Ладно, с этим-то что?

Я помахал дисками.

– Посмотри дома. А дальше – сам решай.

– Так, мужики, – в зал вошла Галина, – заканчивайте свои разговоры и марш за стол. Плов стынет!

…Три дня, не выходя из дома, смотрел и пересматривал я диски, подкинутые мне заботливым товарищем. А на четвёртый набрал его номер. И когда услышал в трубке Димкин голос, вкрадчиво поинтересовался:

– Дмитрий, ну-ка признайся честно: это у тебя такое своеобразное чувство юмора проснулось? Или это такой розыгрыш? Так вроде май месяц на дворе, первое апреля давно прошло…

– Ты о чём? – сразу не понял он.

– Я о дисках, что ты мне подсунул! – рявкнул я – Признавайся, образина, долго думал? Хотя, должен отметить, некоторая оригинальность в идее присутствует…

– Ага… так ты, значит, решил, что я тебя разыгрываю? – насмешливо протянул он, – Так вот могу тебя «обрадовать». Моя идея во всей этой истории заключена только в том, чтоб передать записи тебе. Кстати, с согласия, так сказать, «автора» истории.

– И я могу с ним побеседовать? – продолжал я ехидничать.

– Конечно! Он и не скрывается. Только говорить об этом будет не с каждым. А вот если ты от меня придёшь, то – будет.

– И когда это можно сделать?

– Я уточню и в ближайшие дни перезвоню, – пообещал Димка и отключился.

Он выполнил обещание. Спустя пару дней я встретился с человеком, ставшим впоследствии главным героем этой книги.

На звонок дверь мне открыл мужчина довольно плотного телосложения, среднего роста и с плавными, почти неуловимыми движениями. Короткий ёжик чёрных с проседью волос покрывал круглую голову, сидящую на короткой шее борца. А прямо в глаза мне озорно блеснул искристый, серо-стальной взгляд хозяина квартиры.

– Андрей Алексеевич? – уточнил он, придерживая дверь.

Я кивнул.

– Здравствуйте, – он распахнул дверь шире, – проходите.

Поздоровавшись в ответ, я вошёл в небольшой коридорчик стандартной двухкомнатной «хрущёвки»,

– Разувайтесь, куртку – на вешалку и проходите в зал, – продолжал он коротко распоряжаться, – там и поговорим.

– Хорошо, – я едва заметно улыбнулся и скинул лёгкую ветровку…

После первой нашей беседы я потом ещё несколько раз встречался с Виктором Геннадиевичем (назовём его так), обсуждал с ним отдельные сюжеты и целые главы нашего совместного повествования.

Не всё из того, что происходило с ним, Виктору удавалось вспомнить и рассказать. Что-то забылось, либо затерялось за более поздними наслоениями. Часть тех бесед, в которых он участвовал на протяжении своей невероятной истории, мы реконструировали заново, опираясь на знание Виктором «местных реалий и особенностей». К сожалению, по вышеуказанным причинам целые куски повествования отсутствуют, либо выглядят неполными.

И всё же, работая над книгой, мы с Виктором Геннадиевичем постарались максимально сохранить точность передачи описываемых событий.

Что у нас получилось в итоге – судить вам, читатель.

А вообще – я считаю Виктора Геннадиевича полноправным моим соавтором. Но, к сожалению, он отказался проставить своё имя рядом с моим на титульном листе книги, справедливо опасаясь нездорового любопытства представителей разнообразной прессы, учёных (в особенности различных «нетрадиционных» историков и археологов), да и прочих «любопытствующих». Заодно он взял с меня слово, что никогда, никому и ни при каких обстоятельствах я не назову ни его истинного имени, ни его адреса. За что и приношу заранее свои искренние извинения всем, кто пожелает получить ответ на подобные вопросы.

Итак, начинаем собственно повествование. Вестись оно будет от первого лица, то есть – от имени главного героя.

Глава 2.

«…Завр будет великим охотником…»

Я проснулся от того, что кто-то резко толкнул меня в бок, перевалившись через моё лежащее тело.

Глаза ещё не открылись, а в ноздри ударил острый запах немытых тел, звериных шкур, дыма от костра, горелого мяса и ещё целый букет других запахов человеческой жизнедеятельности, перемешавшихся между собой и дававших привычное представление о том, где я нахожусь.

ПРИВЫЧНЫХ!? Где, чёрт возьми, я нахожусь!?

Я едва не подскочил на месте, учуяв всю эту смесь запахов. Открыв глаза, я бросил несколько быстрых взглядов по сторонам и сразу же успокоился.

Почему? Потому, что увиденное в принципе не могло быть реальностью.

«Я сплю, – тут же решил я, вновь закрывая глаза, – мне это всё только сниться».

Однако последовавший в следующую секунду хлопок по моей голой ноге мгновенно выбил из меня все эти благоглупости со сновидениями. Так чувствительно во сне бить не могут! Гортанный и одновременно мягкий голос, несомненно – женский, произнёс:

– Завр, поднимайся! Хватит спать.

Слова её звучали странно для меня. Я одновременно и понимал их и не узнавал тот язык, на котором они произносились. Вместе с тем я каким-то образом знал, что это говорит моя мать. И что вставать и в самом деле надо, потому что ещё вчера мы договорились с Луром пойти сегодня охотиться на кроликов.

«С каким ещё, на хрен, Луром!? – едва не заорал я сам себе, – Кто он, вообще, такой!?»

И тут же память услужливо подсказала мне, что Лур – это мой ровесник и товарищ в деле освоения охотничьей науки. А учит нас, то есть – меня, Лура, и ещё десяток таких же пацанов-недорослей, Старый Охотник.

МОЯ ПАМЯТЬ!? Да откуда она вообще может хоть что-то знать обо всём этом!?

Вот приблизительно так я и отреагировал на всё происходящее вокруг, когда попытался подняться со шкуры, на которой лежал. Однако голова тут же закружилась, меня резко повело в сторону и, не удержав равновесия, я с протяжным взмыком шмякнулся обратно на шкуру.

Руки и ноги пробивала ватная дрожь, казалось, что вместо мышц мои кости обволакивают какие-то мягкие мешочки, наполненные водой. Двигаться не было никакой возможности.

– Завр? – в женском голосе явно слышалось беспокойство, – Что с тобой? Ты встанешь?

Какой там «встанешь»!? Не подохнуть бы… Внутри-то как крутит… Ещё немного, и меня точно прямо здесь наизнанку вывернет…

Вот примерно эту мысль я и попытался передать ей, когда, промычав некий набор звуков, покрутил головой и закрыл глаза.

– Лежи, – она прикрыла меня шкурой, – я позову Гукура.

«Чёрт его знает, кто такой этот Гукур, – подумал я – но если это поможет – зови…»

В памяти тут же всплыло, что Гукур – это шаман нашего рода. В сферу его деятельности в рамках родового общежития входило общение с духами предков, лечение, предсказания и всё такое прочее, что положено знать и уметь любому уважающему себя шаману.

Я постоянно находился в каком-то двойственном состоянии сознания.

В основное время это был я: Виктор Геннадьевич Чубуш, сорока восьми лет, офицер-пенсионер, и т.д., и т.п…

Порой же я вдруг начинал ощущать себя пацаном-подростком, живущим в пещере каменного века и уже многому научившимся молодым охотником…

Собственно, окружающая обстановка и моё собственное тело склоняли меня к мысли о правдоподобности скорее второго варианта, чем первого. Однако моя собственная память не позволяла с этим согласиться столь однозначно.

В конце концов я пришёл к следующему неутешительному выводу: моё сознание каким-то образом вселилось в тело вот этого самого пацана, и теперь борется с его сознанием, выясняя кто же в доме (то бишь – в теле) хозяин. Разумеется, я ни в коей мере не собирался опускаться до уровня дикаря-подростка. По причине чего и решил приложить максимум усилий к полному овладению доставшейся мне территории.

«Коли уж попал сюда, – решил я, – то любыми способами нужно постараться выжить и устроиться с максимальной выгодой и удобствами».

Пока я всё это осознавал и формулировал, женщина (как я уже понял – моя мать) привела шамана.

Жуткое зрелище! Не у каждого из моих современников психика смогла бы спокойно пережить явление сего образа перед глазами. Признаться, я тоже невольно содрогнулся, когда в полумраке пещеры, освещаемой лишь светом костра и лучами солнца, проникающими сквозь невысокий вход, появилась косматая голова, утыканная птичьими перьями и обвешанная разноцветными полосками, нарезанными из шкур разных животных. Голова эта покоилась на короткой мощной шее, была несколько удлинена в затылочной части, с покатым лбом, убегающим тоже к затылку. Челюсть выступала вперёд, но при этом подбородка не имела. А глубоко запавшие глаза Гукура скрывались под массивными надбровными дугами, поросшими густыми бровями.

Плечи шамана покрывала шкура пятнистого ягуара, вокруг бедер тоже была обмотана шкура, но – волчья. На шее, на сплетённом из волос шнурке, в виде медальона болталась черепушка какой-то птицы, уже пожелтевшая от времени. Были ещё разнообразные косточки, камешки и прочая мишура, в виде бус увязанная сухожилиями и плетёными шнурочками, и развешанная по всему телу тут и там. Однако в подробности описания я вдаваться не буду, давая волю читательской фантазии.

В правой руке Гукур держал приблизительно метровой длины дубинку, с насаженным на неё с одного конца вычищенным до блеска некрупным черепом какого-то хищника, вроде кошки. Чтобы череп не спадал, его примотали к палке сухожилиями. Левой рукой шаман сжимал горящую ветку. Этакое своеобразное средство освещения в местных условиях.

Возраст его определению не поддавался, но, как выяснилось впоследствии, был он уже преклонных годов. По меркам каменного века, разумеется.

Ни слова не говоря, шаман перевернул меня на спину и, поднеся огонь ближе, пристально вгляделся мне в глаза. Потом внимательно оглядел всё моё тело, подсвечивая себе факелом. После чего приложил ухо к моей груди и долго слушал сердце. По завершении этого достаточно оригинального «медицинского обследования» он воткнул в какую-то щель, оказавшуюся поблизости, факел и уселся рядом со мной, скрестив ноги по-восточному. Положив левую руку мне на лоб, Гукур закрыл глаза и, казалось, уснул.

Я не шевелился и дышал через раз, не зная, как правильно реагировать на его действия и что со мной после этого будет. За лучшее я почёл не напоминать о себе лишними движениями.

Шаман сидел долго. Я уже начал было подрёмывать, когда Гукур резко открыл глаза и, наклонившись вперёд, вдруг сильно дунул мне прямо в лицо. Потом взмахнул надо мной рукой, будто отгоняя что-то и хриплым, отстранённым голосом произнёс:

– Будет лежать три дня. Давай ему пить и есть. На четвёртый день может идти на охоту.

После чего поднялся на ноги, не взглянув на женщину, выдернул из щели факел и ушёл.

Женщина, бывшая моей «матерью», заботливо поправила укрывавшую меня шкуру, сходила к костру, горевшему посреди пещеры, и принесла оттуда мосол с хорошим шматом обжаренного мяса. Положив его рядом со мной на шкуру, она сказала: «Ешь» и опять куда-то ушла.

Есть совершенно не хотелось. Более того, мысли о еде вызывали желудочные спазмы. А вот водички я бы попил…

Так или иначе, у меня появилась возможность продолжить свои размышления.

Итак! Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в пещере, среди людей каменного века. Наших далёких предков, если верить современным историкам. Этих людей ещё называют неандертальцами. Правда, говорят, будто ветка эта была тупиковая…

«Банально до невозможности! – скажете вы, – В последнее время литература так и кишит сюжетами с участием всяких-разных «попаданцев» в те или иные реальности! Ничего нового…»

И, возможно, будете правы. На это я могу ответить только одно: «Если подобная ситуация для вас настолько банальна, то – милости прошу! Попадайте в неё сами и выкручивайтесь, как знаете!»

Мне же пришлось лично испытать, насколько подобная ситуация сложна и непредсказуема для современного человека. Я вообще удивляюсь, что смог там прожить так долго…

Однако всё по порядку. Вернёмся к нашей истории.

Я находился в непередаваемом никакими словами состоянии раздвоения. Мне казалось, что внутри меня одновременно существуют два человека. Каждый со своими мыслями, эмоциями, мировосприятием и осознанием того, что происходит вокруг. Поразмыслив над этим, я решил, что «нам» необходимо объединяться. А так как ответственность за наше совместное выживание я, как человек более опытный и старший по возрасту, не мог возложить на малолетнего подростка, то и решил подчинить имеющееся тело своему абсолютному контролю. Постепенно полностью вытеснить из него сознание мальчишки и заменить своим. И при этом постараться не растерять тех знаний и навыков, которые он приобрёл за свою непродолжительную жизнь. А заодно добавить к ним и свои собственные, сообразуя их с местными реалиями.

Короче говоря, строго в соответствии с правилами спецподготовки, я принял предлагаемые мне условия существования, как данность. И, исходя из них, начал выстраивать свою личную программу по выживанию.

Первое, что мне требовалось – более детальное знакомство с окружающей местностью. Потому как знаний прежнего владельца моего тела было явно недостаточно. Второе – овладеть навыками выживания, исходя из местных условий и возможностей. Третье – выяснить иерархию и социальные статусы местных жителей. И приложить все усилия к тому, чтобы пробиться как можно выше, заняв удовлетворяющее меня социальное положение. Потому как бегать всю жизнь в рядовых охотниках я считал для себя вариантом неприемлемым.

В одиночестве я валялся недолго.

Вскоре ко мне на шкуру подсел мальчишка. Был он чуть повыше меня ростом, но более худощавый. Одет в куртку-безрукавку, сшитую из козлиной шкуры и такие же штаны. На ногах – мягкие сапожки. Рыжие волосы на голове прихвачены нешироким кожаным ремешком, в отличие от моих, свободно раскинувшихся по плечам. Мозги моего малолетнего сопользователя телом подсказали, что мальчишку зовут Лур.

– Завр, – сказал он, – тебе плохо?

– Угу… Ты где был?

– Я смотрел на солнце. И думал…

– О чём?

– Почему оно всегда поднимается в той стороне? Почему не в другой?

Ну, и как мне на это реагировать? Рассказать ему об устройстве солнечной системы? Как минимум, он мне просто не поверит. Как максимум – решит, что я либо смеюсь над ним, либо у меня с головой не всё в порядке. А потому, придав лицу как можно более равнодушное выражение, я пожал плечами и ответил:

– Так уж получилось. Если бы оно вставало в другом месте, ты бы спросил то же самое.

– У кого получилось? Кто сделал, чтоб было так, а не по-другому?

Ого! А парнишка-то, похоже, презанятный. Любопытствующий. Наверное, такие вот и начинали науку в Древнем мире создавать. Стоунхенджи там всякие с пирамидами строить. Пожалуй, имеет смысл присмотреться к нему повнимательнее. И время от времени подкидывать ему простейшие знания об окружающем мире. Глядишь, когда-нибудь и пригодится. Но не сразу, не сразу…

– У богов, – неопределённо ответил я, посчитав, что для человека из каменного века это вполне обоснованный ответ.

Однако Лур посмотрел на меня с явным недоумением и переспросил:

– У кого?

– У богов, – не слишком уверенно повторил я, начиная понимать, что в моём ответе что-то не так.

– А это кто? – поинтересовался он.

– Ну… как… те, кто создал эту землю, этот лес, реку. Кто создал нас!

– А, кто нас создал!? – в глазах парнишки мелькнуло понимание, – Ты про предков говоришь?

– Ну, да! – кивнул я, – Про них. Про кого ж ещё? Конечно – про предков!

– А почему ты их так назвал? Богов…

– Не знаю, – пожал я плечами.

Меня уже разбирала лёгкая досада. Надо же было так проколоться! И на чём!? На том, что я до сего момента считал само собой разумеющимся. Кто ж знал, что у неандертальцев понятие «Бог» отсутствует в принципе!?

– Само так получилось, – поспешил я добавить.

– Ты и раньше был не такой, как все, – заметил Лур, – ты мне говорил – сны странные видишь. Летаешь в небе. Я думаю: может с тобой духи предков общаются?

– Может быть, – я пожал плечами.

Меня опять замутило, и я откинулся на спину.

– Плохо-то как, – невольно пробормотал я.

– Я тебе вчера говорил: не лезь на скалу, упадёшь! Ты меня не слушал. Вот и упал! Катился до самого низа! Я знаю, тебе Вая нравится. Только она малая ещё. Не может женой быть. А ты хочешь, чтоб она твоя была!

Я чуть не поперхнулся. Мне самому-то ещё, судя по всему, лет десять-двенадцать. Щегол совсем. Какая жена? Хотя… чёрт его знает, в каком возрасте они тут женятся. Или как это оно здесь называется?

Но, по крайней мере, его слова объяснили мне наличие на моём теле многочисленных и неравномерно расположенных ссадин, синяков и шишек.

Хмуро посмотрев на него, я слегка поднапрягся и «вспомнил».

Точно!

Вчера на Большой Утёс за птичьими яйцами полез. Хотя и знал, что лезть на него рискованно, очень даже запросто можно шею себе свернуть. И, чего уж там, верно Лур говорит, из-за девчонки этой, Ваи – дочки вождя рода нашего, я на тот Утёс полез… Так уж хотелось, чтоб она меня заметила и ловкости моей охотничьей подивилась.

А она хоть и недозревшая ещё для жизни взрослой, а уже и фигурой заметна, и ногами длинными. И голос у неё помягче и позвонче, чем у других, будет. Кажется, слушаешь её и – будто с ручейком лесным разговариваешь.

Короче говоря, положа руку на сердце, можно прямо сказать – нравится она мне. Ну, в смысле, тому пацану, в чьё тело я угодил.

А потому, не зная, как достойно ответить Луру на его справедливый упрёк, я лишь сердито хмыкнул и отвернулся.

Лур посидел некоторое время молча. Потом осторожно тронул меня за плечо.

– Завр, хочешь что-нибудь?

– Пить хочу, – вздохнул я.

– Я принесу, – он вскочил на ноги и кинулся куда-то в сторону.

Не прошло и минуты, как он приволок мешочек, примерно до половины наполненный водой.

При ближайшем рассмотрении это оказался простейший бурдюк, сделанный из шкурки, целиком содранной с заячьей тушки. Все прорези, сделанные при проведении данной хирургической операции, были туго завязаны сухожилиями, как верёвочками. И только из одной лапки торчала деревянная пробка.

Выдернув эту пробку, я сделал несколько жадных глотков. Сухое горло и горящее огнём нутро с радостью приняли прохладную влагу. Казалось, я физически ощущал, как жидкость проникает в мои внутренности, напитывает и оживляет их. У меня вообще возникло ощущение, что ничего более вкусного я в жизни не пил.

– Хорошо, – удовлетворённо выдохнул я, опять откидываясь на спину.

Лур довольно улыбнулся.

Я взглянул на него.

– Я спать хочу…

– Спи, – Лур тут же поднялся на ноги, – я потом приду.

Когда мальчишка отошёл от меня, я заткнул пробку обратно в бурдюк, положил его ближе к стенке и, повернувшись на бок, постарался уснуть.

Признаюсь честно, где-то в глубине души я лелеял надежду, что следующее моё пробуждение случится уже в привычном мне мире. Эта мысль, кстати, не оставляла меня никогда на всём протяжении моего пребывания в теле неандертальца…

Проснулся я ближе к вечеру.

Чуда не случилось. Я лежал всё в той же пещере, и всё на той же самой шкуре. Правда, чувствовал себя в этот раз гораздо лучше. Тело уже не так ломало, голова не кружилась. И только общая слабость в мышцах давала знать о себе.

Полежав немного, я сел. Посидел, оглядываясь по сторонам, и решил пройтись по пещере, познакомиться с ней, так сказать, поближе.

Осторожно поднялся на ноги, постоял, держась за каменный выступ, покачался из стороны в сторону. Вроде – ничего, нормально. Сделал несколько шагов. Ноги пока ещё предательски подрагивали от слабости. Но в целом – всё вполне приемлемо…

Утвердившись на ногах, я отправился в обход пещеры. Надо сказать, что толкало меня к этому не только любопытство познания всего нового, но и вполне конкретная потребность. Дело в том, что за время сна организм успел полностью переработать выпитую воду, и теперь мочевой пузырь довольно настойчиво напоминал мне об этом. Собственно говоря, это и было основной причиной моего пробуждения. Однако, обойдя всю пещеру по кругу, ничего похожего на отхожее место я так и не обнаружил.

В пещере находилось десятка полтора женщин, занятых самыми разными хозяйственными заботами. Ещё была пара покалеченных стариков, один из которых даже лежал, не вставая. Для охоты они уже явно не годились, но продолжали жить среди соплеменников. Это навело меня на мысль, что неандертальцы заботились даже о самых старых членах своего племени.

Кстати, пока я обходил пещеру, никто на меня не обратил ни малейшего внимания.

«Да и с чего бы им беспокоиться о моём присутствии? – подумалось мне, – Я один из них, сын рода».

Мужчин в пещере не было. Вероятнее всего, они ещё с утра ушли на охоту и пока не вернулись.

Детей тоже не было видно, что меня сперва несколько удивило. Но потом я сообразил (точнее – моя вторая половина), что дети, скорее всего, ушли куда-нибудь со Старым Охотником на обучение очередным охотничьим премудростям.

Не обнаружив места, специально выделенного под сортир, я оказался перед выходом из пещеры. Ничего другого мне не оставалось, как только последовать дальше.

Однако выйти из пещеры было не так просто. Впрочем, попытка войти в неё, по здравому размышлению, составляла бы ещё большую проблему.

Дело в том, что сам проход в пещеру был перекрыт тремя или четырьмя стволами деревьев с необломанными ветвями. Деревья эти лежали комлем внутрь пещеры, а ветвями, в нормальном положении торчащими вверх, соответственно – наружу. Получался такой своеобразный ёж-преграда из переплетённых между собой толстых и тонких веток, удерживаемых древесными стволами. Сквозь такой заслон вряд ли смог бы прорваться крупный зверь, скажем – медведь или пещерный лев. Хищник же помельче и сам не рискнёт к людям в пещеру сунуться.

А если и рискнёт, то там ему кирдык и наступит.

Съедят. Соплеменники мои, как я со временем убедился, не брезговали ничем. В пищу шло всё, до чего они только могли дотянуться. Правда, предпочтение всё же отдавали животной пище, в ущерб растительной.

Сбоку от завала оставался узкий проход, который, судя по нескольким крупным веткам, валявшимся неподалёку, на ночь тоже перекрывался. Через него-то я и полез на свет божий.

Осторожно, опасаясь неизвестно чего, я вылез из-под земли на довольно крутой склон горы и осмотрелся.

Сама гора была вполне себе приличных размеров. Склоны – земляные, поросшие травой, а местами – и кустарником. Лишь кое-где из-под земли выглядывали окатые каменные валуны серо-бурого цвета.

Выход из пещеры находился примерно посередине склона и имел перед собой площадку шагов десять в ширину и с плавными скосами по краям.

Рядом со входом отирался молодой охотник, всего-то года на три-четыре старше меня. Вероятно, сегодня его очередь была дневалить у пещеры, пока остальные охотятся.

Маясь от вынужденного безделья, он начертил на земляном склоне контуры не то оленя, не то быка и, «незаметно» подкрадываясь к «жертве» из-за валунов, стремительно выпрыгивал из засады и старался с первого же удара попасть копьём в наиболее уязвимые места животного. Местами этими были либо шея, либо – не прикрытый рёбрами живот. При каждом удачном попадании парень с восторженным кличем подпрыгивал и тряс над головой копьём, зажатым в руках. После чего упражнение повторялось.

Я приветливо кивнул ему и радостно улыбнулся. Охотник, в очередной раз подкрадывавшийся к «добыче», едва кивнул в ответ, не отводя от неё глаз. Поздоровались, одним словом…

Не имея возможности дольше терпеть муки физиологического характера, я заскочил за ближайшие кусты, отложив на время дальнейший осмотр местности. И только решив самую неотложную проблему, я уже гораздо более спокойным шагом вышел из-за кустов и присел на ближайший камешек, имея намерение внимательнее оглядеть окрестности.

Судя по всему, время было летнее. Ну, может – конец весны. За спиной у меня вправо и влево тянулся горный хребет, в котором, собственно, и образовалась наша пещера. Чуть ниже по пологому склону (с полсотни метров), от хребта и до самого горизонта раскинулась огромная долина.

У самого подножия хребта, недалеко от пещеры, стояли несколько жилищ, по своему виду больше всего напоминавшие индейские вигвамы. Составленные пирамидкой жерди высотой в два человеческих роста, связанные вверху полосами кожи и покрытые шкурами. Я знал, что в них отдельными группами жили молодые охотники со своими женщинами и детьми. Знал я так же и то, что среди леса, видневшегося километрах в трёх справа, бежит речушка с очень чистой и холодной горной водой.

И опять память подсказала мне, что вчера мы с Луром договаривались сходить сегодня в этот лес на охоту. А потом неподалёку от нас появилась Вая. И меня понесло на Утёс за птичьими яйцами…

Утёс этот, кстати, торчал из земляного склона хребта одиноким пальцем совсем неподалёку, шагов триста слева от пещеры.

«Ну, ты и дурак! – подумал я об основном владельце своего тела, осмотрев Утёс на расстоянии, – Чего тебя, в самом деле, туда понесло? Вот, мучайся теперь тут…»

Солнце уже клонилось к горизонту, прямо передо мной.

«Значит, пещера наша на западном склоне, – определил я, – а север, соответственно, справа от меня. А Утёс – к югу. Запомним…»

За Утёсом, ещё дальше к югу, на два-три километра, по склону хребта и долине были разбросаны небольшие рощицы и заросли кустов, похожие на плотно сбившиеся отдельные овечьи отары.

И ещё дальше, едва не по самому краю обозреваемого пространства, раскинулся настоящий густой лес, в мареве горячего воздуха тёмной синевой отражавший небесную высь. Сбегая с хребта в долину, он тянулся далеко на запад, и уходил куда-то за кромку горизонта на юге.

Пока я обозревал окрестности, в непосредственной близости от пещеры произошли некоторые изменения. На склоне хребта, справа, показалась группа охотников человек из тридцати, шедших по едва заметной тропинке, протоптанной вдоль склона. Двигались они спокойно, не торопясь. Двое из них несли на плечах срубленный и очищенный от веток ствол молодой осины с крупным оленем, привязанным к нему за ноги. Голова оленя болталась из стороны в сторону, ветвистые рога волочились по земле, а из перерезанного горла понемногу сочилась кровь.

Следом за ними ещё одна пара охотников несла на другом шесте второго оленя. Замыкал сиё торжественное шествие коренастый охотник, тащивший на своих плечах забитого горного козла.

Появление охотничьей партии наш караульный приветствовал радостным возгласом и резким взмахом руки с зажатым в ней копьём. Некоторые из вновь прибывших помахали ему в ответ.

Я сидел и ждал, когда охотники подойдут ближе.

Были среди них и взрослые мужчины, и совсем молодые парни, может быть всего на несколько лет старше меня. Последние, видимо, были из тех, что жили в вигвамах на склоне хребта.

Независимо от возраста, все они были широкоплечими, с сильно развитой мускулатурой торса и рук. А сильные мышцы на ногах говорили о том, что эти люди способны совершать длительные и протяжённые пешие переходы либо делать мощные прыжки. Но сами тела их не были стройными, с зауженной талией, как у моих современников-спортсменов. Скорее тело неандертальцев можно было бы назвать бочкообразным. На подобное определение наводила выпуклая грудная клетка и округлый живот, не обладавший «кубиками» накачанного мышечного «пресса». И это – не смотря на постоянные физические нагрузки и периодические перебои с продовольствием. Короче говоря – «бочонок» – наиболее подходящее описание тела моих сородичей. Причём – независимо от возраста.

Одеты они были в шкуры, скроенные по самым разным фасонам. У кого-то шкуры были просто обёрнуты вокруг бёдер наподобие юбки. Другие перекинули шкуру через плечо, перевязав её в поясе кожаной полоской. Это чем-то напоминало древнегреческие туники. А некоторые, прорезав в середине шкуры дырку, продели в неё голову. Получилось очень похоже на индейские пончо. Только «пончо» эти спускались у них почти до колен и, как ремнём, были подпоясаны полоской шкуры. Были и такие, кто носил и грубо сшитые штаны из шкур животных. Кое-кто из охотников перевязал свои волосы кожаным ремешком, проведя его вокруг лба и затянув узел на затылке.

На ногах у всех были мягкие сапожки с голенищами почти до колен.

В руках они несли по два-три копья с каменными наконечниками. У некоторых висели на ремнях, перекинутых через плечо, сумки, сделанные из шкуры какого-нибудь некрупного животного, вроде зайца или лисицы.

Подойдя к входу в пещеру, они без промедления нырнули внутрь. Лишь один задержался ненадолго. Взглянув на меня, он спросил:

– Чего тут сидишь?

– Так, – неопределённо пожал я плечами, – воздухом дышу…

Он с недоумением посмотрел на меня, зачем-то принюхался и пожал плечами:

– Запахов нет…

– У меня голова болит, – я осторожно потрогал макушку.

Охотник понимающе кивнул.

– Охота была хорошая! Сейчас духам предков жертву принесём. Потом мясо жарить будем. Не сиди долго. Надо мясо есть.

– Шамана нет, – сказал я.

– Придёт, – ответил охотник и скрылся в пещере.

Посидев ещё немного и полюбовавшись зрелищем первобытного заката, я поднялся и вернулся в пещеру, на свою лежанку.

Забитая дичь, ещё не разделанная, лежала прямо на земле неподалёку от костра. Охотники, расположившись по всей пещере, кто где, отдыхали.

Вскоре в пещере появился шаман, вероятно, куда-то отлучавшийся по своим делам.

И тут же всё пришло в движение.

В костёр подбросили больше дров. Несколько охотников по указанию Гукура переложили оленей так, чтобы ему было удобнее с ними работать.

Наконец, возникшая было суета постепенно затихла.

Племя уселось вокруг костра и лежащей тут же добычи.

Шаман встал над оленьей тушей. В руках у него появились две крупные полые кости, которыми он стал ритмично постукивать друг о друга, при этом немного приплясывая и протяжно говоря что-то гортанным речитативом. Пожалуй, в некотором смысле это можно было даже назвать песней. Слова были абсолютно непонятные, из чего я сделал вывод, что был (или есть) ещё некий язык, не знакомый остальным присутствующим. Ну, или мне, по крайней мере…

Между тем, Гукур, медленно двигаясь по дуге от головы к хвосту оленя, продолжал свой танец. Поворачиваясь то влево, то вправо, он дошёл до задних ног оленя, быстро сунул руку в сумку, висящую у него на боку, вытащил оттуда пучок сырой травы и бросил его на край костра. Трава затлела. Потянулся дымок и по пещере поплыл сладковатый запах, знакомый мне ещё со времён службы в Средней Азии…

А Гукур уже двигался в обратном направлении. Дойдя до оленьих рогов, шаман повторил фокус с травой. Запах усилился.

Люди, собравшиеся в пещере, всё более веселели. Начали подвывать вслед шаману и прихлопывать в ладоши. Раздалось несколько радостных возгласов.

Так как я лежал в стороне от костра, позади круга сородичей, то на меня дым травы не действовал. Ну, или – почти не действовал. Короче говоря, я имел возможность спокойно продолжать наблюдение за происходящим.

Тем временем шаман, прекратив свой танец, опустился на колени, начал гладить оленя ладонями и тихонько что-то шептать. Со стороны создавалось полное впечатление, будто он успокаивает животное, старается его усыпить.

Продолжая гладить олений бок и шептать, Гукур достал из сумки заострённый плоский камень и отрезал оленю одно за другим оба уха. Уши он тут же бросил в огонь.

Соплеменники мои отозвались восторженными криками.

Шаман вновь достал из сумки пучок уже знакомой мне травы, вывозил его в крови, натёкшей из горла оленя, и бросил траву вслед за ушами.

Племя вновь отозвалось восторженными криками.

Выждав ещё немного, Гукур несколькими резкими движениями вспорол шкуру на брюхе оленя широким каменным резцом и, погрузив в полость руку, одним движением вывалил внутренности наружу.

И в третий раз племя разразилось приветственными криками.

После этого шаман поднялся с колен и отошёл от вспоротого оленя, выйдя за круг сидящих соплеменников. Видимо, производить шаманский ритуал над вторым оленем и козлом уже не требовалось…

Место шамана тут же занял тот самый охотник, что разговаривал со мной у входа в пещеру. Я к тому времени уже успел вспомнить что это – вождь племени – Ваг.

Встав на колени в том самом месте, где до этого стоял шаман, вождь запустил свою руку внутрь оленя, немного повозился там и одним резким движением выдернул руку обратно. Пальцы его сжимали оленье сердце.

Пробежав глазами по соплеменникам, он остановился на одном из охотников и мотнул головой. Охотник, выделенный среди прочих, в два прыжка оказался перед вождём и, упав на колени, протянул ему сведённые вместе ладони.

Вождь, поощрительно улыбаясь, вложил в протянутые ладони оленье сердце.

Радостно осклабившись, охотник впился зубами прямо в сырое мясо, вызвав этим бурю восторга среди соплеменников.

«Он нанёс оленю последний, смертельный удар» – подсказала мне моя соображалка.

Между тем, вождь держал в руках уже оленью печень, а перед вождём стоял на коленях другой охотник. Получив от вождя в подарок печень, он так же, как и его предыдущий родич, откусил кусок сырого мяса на глазах у всех.

«Самый смелый охотник на сегодняшней охоте» – продолжала комментировать происходящее моя черепушка.

Наконец ритуальная делёжка закончилась. К оленю подсели сразу четыре охотника и принялись споро сдирать с него шкуру и вычищать внутренности из его утробы.

Племя терпеливо ждало.

После того, как шкура была содрана и оттащена в сторону, оленья туша была порублена на несколько крупных кусков. В свою очередь куски эти были насажены на несколько заострённых кольев. И уже сами колья с висящими на них кусками мяса были воткнуты вокруг костра и придавлены камнями таким образом, что мясо, оказавшись над огнём, начало зажариваться.

Оленью голову, после того, как от неё были отделены рога, вождь лично вручил шаману. Так сказать, самому умному в племени – самое полезное для мозга. Мозги оленя…

Кстати, зря смеётесь. До сих пор у многих народов блюдо, приготовленное из мозгов животного, считается изысканнейшим деликатесом. А у некоторых – из мозгов не только животного…

Другого оленя и тушу козла освежевали, выпотрошили и порубили на части тоже достаточно быстро. Развесив мясо над костром, народ принялся ждать, когда же приготовляемое угощение дойдёт до готовности.

Пока мясо жарилось, шкуры были растянуты колышками прямо на земле, а внутренности забитых животных вычищены и отложены в сторону. Туда же сложили лёгкие, почки, желудки и нутряной жир, вынутые из добычи. Этим вторсырьём женщины займутся завтра и сделают из него что-нибудь полезное.

Наконец, когда мясо, по мнению шамана, было уже достаточно прожарено, его начали снимать с огня, и вождь принялся нарезать шипящие куски каменным резцом, раздавая их всем равномерно.

При этом я заметил интересную вещь: за дележом мяса внимательно следила женщина. Она была уже не молода, но зато – очень крупная и с выдающимися женскими формами.

«Мать рода» – тут же подсказала мне память. Имя её – Ана.

Я заметил, что «мать рода» в случаях, когда считала, что делёж продовольствия происходит, с её точки зрения, неправильно, не стесняясь, вмешивалась в процесс и поправляла вождя.

Что ещё более меня удивило, мужчина с ней не спорил и легко соглашался с внесёнными корректировками.

В конце концов, еда была разделена на всех, и племя занялось её поглощением.

Я тоже получил долю. Усевшись на своей постели, я приступил к ужину.

Мясо было прожарено неравномерно. Местами подгорело, а местами – сочилось кровью. Да и без соли вкус его был далеко не самым приятным. Однако выбирать не приходилось. Ел, что досталось.

«Радуйся и этому, – подумалось мне, – мог бы вообще голодным остаться».

Неравномерность поставок продуктов питания и их сравнительная однородность не располагают к привередливости.

В пещере шло элементарное насыщение желудков той пищей, что досталась в руки. Быстро, жадно и в максимально возможном количестве. Кости не просто обгладывались, а тщательно выскабливались осколками камней. Полые кости разбивались каменными рубилами и находившийся в них костный мозг высасывался и вылизывался…

По окончанию трапезы шум постепенно начал стихать. Люди разбредались по своим местам, готовясь к ночлегу.

Та часть моих сородичей, что жили в «вигвамах», ушли к себе. После их ухода проход был заложен ветками. Возле него улеглись, завернувшись в шкуры, двое взрослых охотников.

Пламя в очаге было уменьшено до состояния, чтоб оно только не затухало до самого утра. Возле него расположились двое детей. Сегодняшней ночью следить за костром выпало им.

Остальные жильцы этого своеобразного подземного общежития постепенно засыпали. Лишь кое-где слышны были пыхтение и стоны парочек, страстно занимавшихся улучшением демографической ситуации рода. Звуки эти абсолютно никого не смущали и считались вполне обыденным явлением.

Под эти звуки я и заснул…

Как и предсказывал шаман, в достаточной степени я окреп лишь на третий день. Достаточной для того, чтоб пойти в лес с друзьями и не сгинуть там во время охоты.

За прошедшие два дня Лур навещал меня несколько раз. Дважды с ним подходил ко мне и наш третий товарищ – Кассу. Он был парнем крепким, ростом чуть ниже Лура, но гораздо массивнее меня.

За прошедшие два дня я успел рассмотреть своих соплеменников и сделать некоторые выводы.

Первое, что меня удивило, так это то, что мы были белокожими. Хотя до этого я почему-то считал, что кожа у неандертальцев должна быть темной.

Если быть абсолютно точным, то кожа наша, вследствие постоянного воздействия солнечных лучей, была загорелой. Но в своей основе она, всё же, была белой.

И ещё мы были рыжими. Цвет волос колебался от золотисто-медного до буро-ржавого. Но основой был рыжий.

Что тоже не соответствовало моим прежним представлениям. Для меня более ожидаемым был бы всё же чёрный цвет волос.

Соплеменники мои были коренастыми, с сильно развитой мускулатурой, короткой шеей и крупной головой.

Женщины были несколько тоньше в теле, чем мужчины. Но в целом – не особо отличались. Правда, волосяной покров у них был немного погуще, чем у мужчин. Обычно движения моих сородичей были спокойны и размеренны. Но в случае необходимости делались вдруг резкими, стремительными и очень мощными.

За время моей болезни мать не оставляла меня своим вниманием, то подкармливая какими-нибудь вкусностями, то принося свежую воду для питья. Она, кстати, лучше, чем кто бы то ни было, улавливала мои чувства и мысли. Порой, даже находясь в другом конце пещеры, а то и где-нибудь поблизости за её пределами, она безошибочно приходила ко мне именно в тот момент, когда нужна была больше всего. И всегда безошибочно приносила именно то, чего мне хотелось. И каждый раз я удивлялся её прозорливости…

Только много позже я понял, что подобное общение на уровне чувствования было вполне обычным явлением среди моих соплеменников.

Кто являлся моим отцом, я в эти дни так и не понял. И лишь много позже узнал, что он погиб пару лет назад. Достался в качестве добычи пещерному льву…

Теперь у моей матери был другой мужчина. Немного моложе её и живший в «вигваме». На ночь мать уходила к нему. А я, чтоб не стеснять их там, ночевал в пещере.

Женщин в племени было гораздо больше, чем мужчин. Даже не две к одному, а ещё больше. Происходило это, вероятно, вследствие того, что жизнь мужчин подвергалась гораздо большему риску и опасностям, чем жизнь женщин.

И гибель моего отца была тому наглядным примером.

Вот потому-то взаимоотношения между мужчинами и женщинами были гораздо более свободными, чем это принято в так называемом «цивилизованном обществе». И это при том, что каждый мужчина имел постоянную женщину. Однако данный факт вовсе не был препятствием к тому, чтобы мужчина вполне мог провести акт совокупления и с так называемой свободной женщиной. То есть с женщиной, у которой не было своего постоянного мужчины.

Цель при этом преследовалась одна: рождение потомства. Потому как чем больше народу в племени, тем оно сильнее и обладает большей способностью к выживанию.

В отличие от «цивилизованного общества», в котором мужчины и женщины ищут себе новых сексуальных партнёров лишь для получения чувственного удовольствия и оттягивая как можно дальше срок рождения ребёнка. А то и вовсе отказываясь рожать…

Вероятно, в этом дикарском обществе женщины не боялись заводить детей ещё и потому, что род принимал на себя заботу обо всех детях, вне зависимости от того, кто являлся их родителями. И каждая женщина была уверена, что род позаботится и о ней самой, и об её ребёнке – в меру своих возможностей.

Потому как, повторюсь, жизнь каждого члена рода была ценна для всего сообщества в целом.

За время моего недомогания, кроме моей матери и друзей как-то раз подошёл и шаман. Видимо, для того, чтоб убедиться в верности своего диагноза.

Постоял, посмотрел на меня, послушал пульс(!), держа меня за запястье, прислушался к дыханию и, так и не сказав ни слова, ушёл.

…Вчера мы уговорились с Луром и Кассу, что сегодня сходим в лес поохотиться на кроликов. И вот теперь, накидывая на плечи нечто вроде индейского пончо, скроенного из выделанной шкуры горного козла, я размышлял, что меня ждёт на этой охоте. Подпоясавшись длинной полоской козлиной же кожи и натянув на ноги грубые полусапожки «из того же материалу», я сделал несколько разминочных движений, покачав корпусом из стороны в сторону и помахав руками. После чего взял в правую руку короткое копьё с кремнёвым наконечником и бросил через плечо ремень сумки. Придирчиво оглядев себя ещё раз, я побрёл к выходу из пещеры.

Пройдя между лежащими и сидящими тут и там соплеменниками, я выбрался из пещеры и, присев на камешек, оглядел окрестности, высматривая своих дружков.

«И куда это Лур подевался? – подумалось мне, – Опять на восход солнца смотрит? И Кассу тоже пока не видать…»

В ожидании друзей я сидел и смотрел на лес, на поле, на бескрайний горизонт, раскинувшийся передо мной. Солнце ещё только поднималось из-за хребта, отбрасывая свои лучи гораздо дальше того места, где стояли «вигвамы».

«Может, я рано поднялся, а они ещё спят?» – подумал я про друзей.

И уже совсем было собрался вернуться в пещеру для их розыска. Как вдруг немного выше по склону раздался лёгкий шорох, и вниз скатилось несколько мелких камешков.

– Кассу, – воскликнул я, уловив движение, – иди сюда!

И тут же увидел его, выходящего из-за кустов.

– Ты чего там прятался?

– Я не прятался, – ответил он, – мне надо было.

Я и так уже понял, чего ему там «было надо». Того же самого, что и любому из нас по утрам после пробуждения.

– Где Лур? – спросил я.

Кассу, присел рядом, положил на землю копьё и помотал головой. Он не знал.

Подождём…

Солнце уже почти поднялось над хребтом, когда из пещеры показался Лур. Приветственно помахав рукой с зажатым в ней копьём, он повернулся лицом к солнцу, раскинул широко руки и громко, протяжно пропел-прокричал что-то вроде «а-о-уа-а…», вскинул руки и потряс ими. Потом подошёл к нам и радостно улыбнулся.

– Долго спишь, – недовольно буркнул Кассу.

– Я не спал, – ответил Лур, – Мне Гукур сказал, какие травы собрать надо.

Поручения шамана надо выполнять. Тут не поспоришь. И не вина Лура, что нам пришлось его ждать.

– Просто мы же договорились идти в лес пораньше, – попытался я хоть как-то выйти из неловкого положения, – А солнце вон как высоко!

– А! – улыбнулся Лур, – да, я задержался. Мы идём?

– Конечно! – воскликнул Кассу, вскакивая с земли.

И первым припустил вниз по склону. Мы с Луром наперегонки бросились за ним.

Вы можете себе представить, как это здорово – опять оказаться в детстве!? Когда твоё молодое упругое тело на резвых ногах, кажется, не бежит по земле, а летит стремглав прямо по воздуху! Когда ты не чувствуешь ни ударов ступней по камням, ни усталости в мышцах! Когда дыхание твоё не сбивается и не прерывается шумным свистом в горле и одышкой в лёгких!

И ты быстрой птицей слетаешь по склону вниз, врываясь своим молодым стремительным телом в высокую траву, покрывающую всю долину до самого леса, и хлещущую тебя по бокам и рукам. А ты, не останавливаясь, мчишься дальше наперегонки со своими друзьями.

Пока, наконец, не падаешь на пружинящую зелёную перину вместе с ними, задыхаясь от смеха и нестерпимого приступа бурного веселья.

Хотели бы вы испытать подобное ещё хотя бы раз в своей жизни?

Тогда можете мне позавидовать. Я попал в детство во второй раз! Правда, оказалось оно гораздо более суровым и менее продолжительным, чем первое. Однако и отведённого мне времени вполне хватило для того, чтоб испытать истинное наслаждение от наших мальчишеских приключений и забав…

Вдоволь навалявшись в высокой траве и отсмеявшись, мы поднялись на ноги и продолжили свой путь.

Спустя какое-то время мы добрались до опушки леса, и присели передохнуть, а заодно – разработать план дальнейших действий. Потому что то, что мы собирались предпринять дальше, только называлось «охотой на кроликов». Однако более правильно наши действия можно было бы охарактеризовать как «бери всё, что попадётся».

А так как сумки наши не бездонные, и рук всего по одной паре на брата, необходимо было чётко определиться, что же конкретно мы «будем брать», а на что не стоит обращать внимание.

– Вождь со старшими охотниками за оленем пошёл. Или ещё за чем-нибудь, таким же большим, – сказал Лур.

– Ага, – согласился Кассу, – а молодые охотники пошли на реку, рыбу бить.

– Значит, мясо и рыба сегодня будут, – подвёл я итог, – что будем брать мы?

– Себе на обед забьём кроликов, – дополнил Кассу, – ту добычу, что охотники принесут, только вечером есть будем…

– Сколько кроликов? – поинтересовался Лур.

Кассу показал два пальца. Подумал и показал три.

Вывод: примитивным счётом мы уже обладаем…

– А где кроликов зажарим? – поинтересовался я, – В пещеру пойдём?

– В пещере не интересно, – поморщился Кассу, – лучше здесь, в лесу.

– Правильно, – согласился Лур, – я и Огненный камень с собой прихватил.

О как! У них и «огненный камень» имеется. Любопытно было бы взглянуть…

– Здесь разойдёмся, – сказал Кассу, взмахами руки указывая влево и вправо, – Завр туда, Лур – туда. Дойдём до реки. Там поедим.

Развернувшись в цепь, на расстоянии трёх десятков шагов друг от друга, мы двинулись в лес.

Шли осторожно, стараясь не ступить ненароком на сучок и хрустом его не спугнуть возможную добычу.

Поглядывая под ноги, я не только внимательно смотрел куда ступаю, но и выискивал знакомые мне грибы, годные к употреблению в пищу. Я не знал, едят ли их мои соплеменники, но в любом случае считал, что упускать такой возможности разнообразить наш рацион не стоит.

И не ошибся. Продвигаясь среди деревьев, я сумел отыскать несколько боровичков, сыроежек, а на поваленном дереве обнаружил и целое семейство опят. Сложив всё это в сумку, я двинулся дальше, поглядывая влево, на Кассу, мелькающего среди кустов. Тот, не смотря на свою массивность, мягко скользил среди деревьев, чуть пригнувшись и настороженно поглядывая по сторонам. Наверняка представлял себя уже взрослым, опытным охотником, выслеживающим добычу!

Лура я не видел. Он шёл ещё дальше, за Кассу.

Внезапно моё внимание привлёк странный шум, раздавшийся где-то впереди и справа. Вначале – короткий рык, потом вскрик, как будто ребёнка. Затем – недолгий треск и шорох. Через несколько секунд всё стихло.

По моим нервным окончаниям мощной волной пробежала целая гамма чувств: страх, боль, ярость, азарт – густо перемешанные между собой и до крайности обострённые. Чувства были не мои, а как бы пронзившие меня извне, от внешнего источника.

«Интересно, – подумал я, – что там?»

Меня вдруг взволновал азарт охотника и исследователя.

Забирая вправо, я двинулся к предполагаемому месту услышанного шума.

Буквально через полсотни шагов деревья расступились, и я едва не выскочил на небольшую прогалину, образовавшуюся в лесу непонятно по какой причине. По краям она поросла густым кустарником, что и укрыло меня от глаз главной действующей фигуры, расположившейся посреди этой самой прогалины.

Довольно крупный волк, подмяв под себя молодого козлёнка, передавил ему горло клыками и, время от времени тихо взрыкивая, прижимал бедолагу к земле. Козлёнок, завалившись на бок, уже почти не шевелился, лишь иногда взбрыкивая задними ногами и хрипло постанывая.

Волна охотничьего инстинкта накрыла меня с головой!

Замерев за кустом и боясь спугнуть зверя, я лихорадочно обдумывал, что делать дальше. Передо мной лежала целая куча мяса в виде забитого волком козлёнка. Нам троим за глаза хватило бы, и ещё осталось! Да и волка упускать не хотелось. Ведь волк – это, как говорится «не только ценный мех и шапка на зиму», но и уважение среди соплеменников. Завалить этого хищника в одиночку – для пацана вроде меня дорогого стоит! Уважение со стороны старших охотников и восхищение в глазах мальчишек (а также девчонок!) рода – серьёзный стимул для подвига!

Пока я раздумывал, козлёнок совсем перестал дёргаться. Волк осторожно разжал пасть, лизнул его в нос и настороженно огляделся по сторонам. Потом привстал, вновь ухватил добычу за горло и поволок к ближайшим кустам, немного левее от меня.

Стараясь не то чтобы не шуметь, а даже почти и не дышать, я начал осторожно перемещаться туда же, держа свой дротик обеими руками прямо перед собой.

Я не знал, как поведёт себя волк, если вдруг заметит меня. Может быть, бросит добычу и постарается скрыться. А может – и броситься в атаку, посчитав «мелкого человечка» не слишком опасным противником. А то и приятным дополнением к своему рациону.

Так или иначе, я должен был быть готов к любому возможному варианту развития ситуации.

Добравшись до кустов, волк опустил козлёнка на землю и прилег прямо на него передохнуть и оглядеться.

Я замер и отвёл глаза немного в сторону, чтоб, Боже упаси! не встретиться с ним взглядом.

Волчара поворачивал голову из стороны в сторону, нюхал воздух и едва заметно подёргивал кончиком хвоста. Что-то его нервировало. Возможно, он чуял чьё-то присутствие, но не мог точно определить, откуда исходит угроза.

Не шелохнувшись, я стоял всего в паре десятков шагов от него, прикрытый кустами. Чуть заметный ветерок дул от волка в мою сторону и сносил запах к прогалине. Искоса наблюдая за хищником, я ждал…

Полежав ещё немного и не обнаружив источника угрозы, волк немного успокоился и вновь ухватил клыками добычу.

Как только он выволок козлёнка из-за куста и оказался на относительно открытом пятачке среди деревьев, я отвёл руку назад и с силой метнул дротик, целясь ему прямо в бок.

Навыки, полученные пацаном при обучении у Старого Охотника, сработали!

Волк, отпуская свою жертву, прянул в сторону, но – не успел. Той самой доли секунды, что ушла у него на разжимание клыков, не хватило хищнику, чтобы уйти от удара каменного наконечника в бок. Пробив шкуру, дротик застрял в серой шкуре.

Яростно и пронзительно взревев, зверь крутнулся на месте, пытаясь зубами ухватить древко. И тут увидел меня, выступившего из-за куста. Оскалившись и злобно зарычав, он прижал уши и припал к земле.

«Бросится, – понял я, – раненный зверь, да ещё с добычей…»

В какой-то миг я даже пожалел, что вообще ввязался в это дело. Однако, как говорится, все мы крепки задним умом. Теперь надо было как-то выкручиваться…

Из оружия при мне оставалось только каменное рубило, лежавшее в сумке. Выхватив его оттуда, я зажал рубило в правой руке. Не спуская с хищника глаз, скинул с плеча ремень сумки и быстро намотал его на левую руку, намереваясь использовать саму сумку наподобие щита. Хоть какое-то прикрытие от острых клыков и когтей хищника.

Продолжая злобно рычать, волк припал к земле и, перебирая передними лапами, готовился к прыжку.

Глядя ему прямо в глаза, я сделал шаг навстречу. Ещё один… Ещё…

Кто сказал, будто животные не выдерживают взгляда человека и отводят глаза!?

Ничего подобного!

Волчара воспринял мой взгляд в упор как вызов и – бросился.

Я едва успел сунуть ему в пасть руку с сумкой, как тут же получил два удара передними лапами в живот. И в ответ влепил ему рубилом по боку. Каменное рубило – не самое лучшее орудие для того, чтоб со зверем в рукопашную драться. Но уж лучше оно, чем вообще ничего…

Отскочив в сторону, волк сначала припал к земле, потом метнулся вправо, влево и – замер, не сводя с меня злобных зелёных угольков. Шкуру я ему на боку всё же попортил. И теперь из раны понемногу сочилась кровь. А дротик мой во время драки выпал (видать, неглубоко вошёл) и теперь валялся неподалёку. Не спуская со зверя глаз, я осторожно шагнул к оружию, намереваясь вернуть его себе.

Вероятно, восприняв моё движение как начало новой атаки, зверюга бросился вперёд.

Встретил я его точно так же, как и в первый раз. Только теперь, вспомнив свои спецназовские навыки борьбы с собаками, крутнулся на месте, протягивая его на руке мимо себя и, накрыв своим телом сверху, прижал к земле. В результате я оказался над ним. Не медля ни секунды, ударил зверя рубилом по шее и изо всех сил вдавил его голову в мягкий дёрн.

Изрядно пораненный, он рычал, хрипел, драл траву задними лапами и пытался вырваться.

Навалившись на волка всем телом, я удерживал его из последних сил. Для надёжности добавил ему ещё пару ударов по затылку.

С каждым разом волчьи рывки делались всё слабее и реже. Наконец, всё стихло. Коротко прохрипев и чуть заметно дёрнувшись в последний раз, волк затих. Подержав его для верности ещё с минуту, я медленно приподнялся и огляделся по сторонам.

И тут поймал себя на том, что повадки у меня точно такие же, какие совсем ещё недавно проявлял сам волк, задушив козлёнка.

Инстинкты у всех охотников одинаковы!

Мою грудь, расцарапанную волчьими когтями, распирала неимоверная радость и гордость за совершённый мной подвиг! Я сам! Один! Смог победить такого зверя!

Для меня это было великим достижением!

В приступе буйного восторга я вскинул руки и громко, протяжно закричал, выплёскивая из груди переполнявшую меня бурную энергию восторга.

Откуда-то со стороны до меня донеслись ответные крики. Я закричал ещё раз, подпрыгивая на месте и потрясая воздетыми руками. Ответные крики раздались ближе.

Так мы и перекликались, пока вскоре не послышался шум бегущих ног, раздвигаемых веток и шелест приминаемой травы.

Спустя несколько мгновений на прогалину выскочили Кассу и Лур.

Замерев на месте, они настороженно оглядывались по сторонам, не зная, куда двигаться дальше. Я стоял за кустами, и они не могли увидеть меня.

– Эй, – окликнул я их и потряс куст, – сюда!

Определившись с направлением, пацаны рванули ко мне.

Первым из-за куста вынырнул Кассу.

– О! – замер он на месте, увидев лежащего у моих ног волка, – это Уллга – серый охотник! Ты сам его убил?

– А ты как думал? – в голосе моём отчётливо звучала гордость своим подвигом.

Тут рядом с Кассу появился Лур. Когда он увидел зверя, глаза его расширились от удивления. Посмотрев сначала на серого, потом на меня, он покачал головой и сказал:

– Ты очень смелый, Завр. Сегодня вечером ты точно будешь говорить у большого костра! Все захотят услышать о твоей охоте…

Конечно же, я был польщён! Но не стоило слишком уж упиваться своей славой. Чтобы сменить тему, я ткнул пальцем им за спину.

– Там козлёнок лежит. Мы можем его съесть!

Пацаны оглянулись.

Увидев козлёнка, Кассу быстро подошёл к нему и внимательно осмотрел.

– Ты напал на серого охотника, когда тот сам охотился! – догадался он, – Это хорошо! Можно больше ничего не искать, сразу идти к реке. Тут много мяса. Мы поедим. И в пещеру принести можно. Пусть род увидит, что и мы уже полезны ему.

Лур подрубил своим рубилом подходящую берёзовую жердину, сломал её и очистил от веток. Подвесив на жердь туши козлёнка и волка, мы взвалили её на плечи и, сгибаясь под тяжестью добычи, двинулись к реке, время от времени меняя друг друга.

Река появилась неожиданно для меня.

Деревья вдруг разом закончились, и мы оказались на неширокой береговой полосе, протянувшейся между речным руслом и лесными зарослями и полого сбегавшей к воде. Речка оказалась неширокой, метров двадцать до другого берега. Чистая, хоть и не совсем прозрачная вода текла тихо и спокойно, без водоворотов и перекатов.

Сбросив с плеч тяжёлую ношу, мы, переводя дух, повалились на траву передохнуть.

Солнышко уже заметно припекало. Становилось жарко.

– Хорошо, – млея на солнце и переворачиваясь на другой бок, лениво протянул Кассу.

– Искупаемся? – предложил я.

Лур приподнял голову и с недоумением посмотрел на меня.

– Что?

– Окунёмся, – нетерпеливо повторил я и мотнул головой в сторону реки.

– Ты хочешь туда? – уточнил Лур, указывая пальцем на воду.

– Да! А что?

– Ты забыл, Завр? В воде живут духи реки. Они могут забрать тебя к себе. И ты станешь одним из них, – не открывая глаз, проворчал Кассу, – Старый Охотник нам об этом много раз говорил.

– Я хочу искупаться, – упрямо заявил я.

– Ты утонешь, – авторитетно ответил Кассу, – никто не знает, как здесь глубоко.

– Вот и посмотрим! – я решительно поднялся на ноги.

Скинув одежду, я коротко разбежался и нырнул «бомбочкой». Не хотелось рисковать и втыкаться в дно головой, если вдруг речка окажется мелковата.

Глубина, однако же, оказалась вполне приличной, метра три. Опустившись до самого дна, я оттолкнулся от вязкого ила ногами и вскоре вынырнул в нескольких шагах от берега. Течение было слабое, и меня почти не отнесло от той части берега, где мы расположились.

Я не видел выражения лиц своих друзей в момент ныряния, но теперь с удовольствием читал в их глазах изумление и восторг пополам с испугом.

– Чего стоите? – я помахал им рукой, – Прыгайте сюда!

– Завр, как ты это делаешь? – ошеломлённо спросил Лур.

– Что делаю?

– Ты… не тонешь…

– Я плаваю, – ответил я, – а ты не умеешь?

– Мы никогда не делали это. Откуда ты это умеешь? – задал вопрос Кассу.

Держаться на воде в этом теле было непривычно и как-то… несподручно, что ли? Приходилось прилагать для этого гораздо больше усилий, чем в моём прежнем теле.

Объяснив себе сей факт отсутствием у тела плавательных моторных навыков, я решил, что на первый раз достаточно поплавал и направился к берегу. Выбравшись из воды, я улёгся на траву и покосился на друзей. Они стояли надо мной, ожидая ответ.

Выходит, я опять сотворил нечто непривычное для этого мира. Мой поступок мог оказать мне большую услугу, либо – послужить во вред. Смотря, как им воспользоваться.

– Не знаю, – я задумчиво пожал плечами, – на меня в последние дни будто находит что-то… в голове будто голос какой говорит… и тогда я делаю или говорю непонятное…

– В тебя вселился дух кого-то из предков? – с восторгом поинтересовался Лур.

– Не знаю, – я опять пожал плечами и перевернулся на спину.

Заложив руки за голову, я смотрел вверх, сквозь ресницы наблюдая за редкими облачками, бегущими по небу. После купания разодранную волчьими когтями грудь немного саднило, но я старался не обращать внимания.

– Ты должен рассказать об этом шаману, – заявил Кассу.

– Зачем?

– Мы не знаем, хорошо это или плохо. Принесёт это пользу или вред. Пусть он решит.

– Я и сам могу решать, что хорошо, а что – плохо, – резко приняв сидячее положение, я взглянул Кассу прямо в глаза.

– Но он лучше знает, – примиряющее отозвался тот, – он старше, опытнее и мудрее нас…

– А если он решит, что это – плохо? Что тогда?

– Он попытается изгнать из тебя этого духа, – отозвался Лур.

– А если у него не получится?

– Как не получится!? – удивился Лур. – Он же – шаман!

– Ну а если? – упрямо повторил я, – Что тогда?

– Тогда тебя могут отлучить от рода, – грустно повесил голову Лур, – И ты должен будешь уйти…

– А вы хотите этого?

– Нет, – мотнул головой Кассу, – я – не хочу!

– И я не хочу, – поддержал друга Лур.

– Тогда не говорите об этом никому, – предложил я им.

– Но как же… – неуверенно пробормотал Лур.

– А вот так. Подождём, что будет дальше. Если это будет плохо, я сам уйду из рода. У нас мясо лежит, – тут же перевёл я разговор в другое русло, – давайте его жарить! И шкуру мне с волка снять надо…

– Я веток для огня наломаю, – тут же заулыбался Лур.

В отличие от моих современников, они не умели долго зацикливаться на одной теме. Проблемы решались по мере их возникновения…

– Я козлёнка порежу, – согласился Кассу, – Завр, сдирай шкуру с волка. Мы с Луром мясо пожарим.

– Ты должен съесть сердце волка, – заявил вдруг мне Лур.

– И печень, – добавил Кассу.

Мне не хотелось есть сырое мясо, да ещё – волчье. Однако отказаться напрямую я не мог. Попытался схитрить.

– Хорошо, – согласился я, – А обряд посвящения предкам?

– Я сделаю, – ответил Лур, – меня Гукур учил. Я знаю.

Для меня это оказалось неожиданностью. Точнее, мой внутренний двойник знал об этом, но лично я – нет. Оказывается, Лур – ученик Гукура. И, возможно, сам – будущий шаман.

Пришлось согласиться.

Распределив обязанности, мы принялись за дело.

После того, как костёр был разожжён, Лур принялся за проведение обряда. Выглядело это приблизительно так же, как и то, что проделал в пещере Гукур. А потому и описывать его ещё раз смысла нет. Только роль вождя в этот раз исполнил Кассу.

Получив в руки сердце, а следом за ним и печень, я откусил от них по небольшому кусочку и отложил в сторону. А на вопросительные взгляды друзей пояснил, что хочу есть сердце и печень пожаренными. Парни остались удовлетворены моим ответом. Кассу лишь заметил, что обычно такие дары съедают сырыми.

На этом, собственно говоря, тема и была закрыта.

…Мне вот интересно, с чего это наши современные учёные взяли, будто у неандертальцев была плохо развита речь? Будто бы они могли говорить лишь на уровне «ма бу ры го»? То же самое, кстати, и в фильмах на эту тему показывают. И никто даже не пытался задуматься: почему же у более диких по сравнению с кроманьонцами предков человека мозг был гораздо крупнее?

Я думаю, что дело тут совсем в другом…

Насколько я мог судить за прошедшие дни, общались мы вполне сносно, и были в состоянии выразить практически любую мысль, пришедшую нам в голову. Конечно, лексический набор наш не был столь разнообразен, как у современного человека, но и не столь примитивен, каким его пытаются отобразить некоторые киношники и литераторы, вкладывающие в уста обитателя каменного века примитивные односложные восклицания и усиленную жестикуляцию.

Нет, жестикуляция, само собой, присутствовала и обильно украшала нашу речь. Как, например, у современных итальянцев. Но и без неё мы общались вполне, я бы сказал, «развёрнуто».

Правда, нужно отметить, что способ общения у нас был довольно-таки своеобразный. Мы, конечно же, разговаривали. Но… как бы это объяснить… не то, чтобы у нас был скудный запас слов… но порой бывало так, что произносить какие-то слова вслух нам и не требовалось. Мы как бы понимали внутри себя, умом, что именно хочет сказать собеседник. Образно говоря, мы начинали мыслить его фразами.

Может быть, это и есть телепатия и чтение мыслей? Я не знаю…

В конце концов – общаются же как-то между собой животные, не воспроизводя ни единого звука?

И не зря, я думаю, наши далёкие предки были твёрдо уверенны в том, что были времена, когда человек понимал язык зверей и птиц. Возможно, речь шла именно о подобном способе общения?

Поэтому все диалоги, какие я привожу в своём рассказе, это как бы адаптированный перевод с манеры нашего общения на современный, привычный на сегодняшний день язык.

И ещё мы умели очень хорошо распознавать чувства и эмоции того, кто находился рядом с нами. Не важно, человек это или животное. Вот так же каких-то два часа назад я чувствовал ужас умирающего козлёнка, настороженность и ярость волка, заметившего меня на своём пути…

Значительно позже, повзрослев и получив соответствующий опыт, я даже научился управлять эмоциями своего, скажем… – собеседника.

Но об этом позже…

Обдумывая свои ощущения во время схватки с волком, я тем временем содрал с него шкуру, очистил её от жиров и мездры и для просушки растянул на песке колышками. Работу эту я проделал почти на автомате. Навык, слава богу, имелся с детства. Я имею ввиду – моего прошлого детства, не теперешнего. Вырос-то я в деревне. Сам кроликов держал. Да и вообще, всякой скотины хватало. А потому, как со шкурой обращаться, представление имеется…

Друзья мои тем временем разделали ногу козлёнка, насадили её на заострённую ветку и поджарили над огнём.

Кстати, «огненным камнем» оказался кусок кремня и ещё один камешек, судя по бурому цвету, имеющий в своём составе большое количество железной руды.

Лур, достав оба камешка из своей сумки, несколькими ударами высек сноп искр прямо на пучок сухой травы, подсунутый под кучку мелких веточек, служивших растопкой. После чего осторожно раздул едва затеплившиеся на траве огненные искорки до язычков приличного пламени и положил сверху несколько веточек покрупнее.

Спустя несколько минут на берегу реки уже горел нормальный костёр, над которым и жарилось наше мясо. За готовностью его следил Кассу, время от времени поворачивая куски мяса к огню то одной стороной, то другой.

В это же самое время Лур, растянув на земле неподалёку от костра козлиную шкуру, занялся её чисткой.

Каждый из нас был занят своим делом.

Солнышко пригревало всё сильнее.

Разговаривать было лень. Над едва слышно плещущейся речкой повисла тишина…

Когда Кассу решил, что мясо дошло до готовности, нога была снята с костра и перенесена на своеобразную подстилку из десятка широких листьев лопуха, уложенных прямо на траве.

М-да… похоже, уже в каменном веке человек начал задумываться о комфорте…

Расположившись вокруг этой импровизированной скатерти, мы приступили к трапезе.

К этому моменту желудки наши успели уже изрядно проголодаться. Физические упражнения на свежем воздухе, они, знаете ли, способствуют…

А потому, не долго думая, я отпилил каменным рубилом себе подходящий кусок и вцепился в обжигающее мясо зубами. Втягивая в себя воздух через приоткрытый рот, я остудил откушенный кусок прямо там, быстро прожевал его и проглотил. Дальше решил не торопиться. И хотя нога козлёнка и в самом деле оказалась хорошо прожаренной, но без соли и приправ мясо казалось не то чтобы безвкусным, а каким-то… невоспринимаемым на вкус, что ли… Я в очередной раз пожалел об отсутствии соли.

В общем, если хотите понять, что это такое, попробуйте сготовить что-либо подобное сами. Проблемы это не составит.

Но ведь есть что-то надо, не голодным же ходить…

Пока мы обедали, я твёрдо решил для себя, что постараюсь раздобыть соль. Просто для удовлетворения своих гурманских пристрастий, полученных ещё в прошлой жизни. (Или – в будущей?)

А что? В конце концов, надо же хоть с чего-то начинать развитие прогресса! Вот и пусть мои соплеменники, для начала, приучаться более вкусную (и полезную) пищу употреблять. А там ещё что-нибудь внедрю…

Да наш род, благодаря мне, вообще самым продвинутым в округе станет! Глядишь, мы ещё и своё государство организуем…

А почему нет? Очень даже запросто! Уж мне-то, с моими познаниями современного мира и полученной на службе спецподготовкой, как говорится, сам Бог велел стать тут вождём местного масштаба…

Прокручивая в голове столь грандиозные мысли, я ел молча и быстро, не принимая участие в разговоре моих друзей. И очнулся только тогда, когда Лур стукнул меня по руке обглоданной костью:

– Ей, Завр, ты чего?

– А что? – спросил я, с трудом выпутываясь из вороха мыслей, катавшегося в моей голове.

– Чего не отвечаешь?

– Я задумался… Что ты сказал?

– Я спрашиваю: обратно пойдём или ещё погуляем?

– Ну, – я неопределённо пожал плечами. И тут вдруг у меня в голове мелькнула мысль, – пойдём, посмотрим, как молодые охотники рыбу ловят!

– Пойдём, – у Кассу тут же загорелись глаза, – я тоже хочу посмотреть.

– Пойдём, – согласился и Лур.

Мы быстро собрали свои пожитки. Ещё не до конца просушенную волчью шкуру я поднял с земли и накинул себе на спину, связав под горлом передние лапы. Получилось похоже на плащ. Морду его я накинул себе на голову наподобие капюшона.

– О! – восхитился Кассу, – Ты похож на настоящего Серого охотника!

Кроме шкуры я ещё взял у волка клыки. Из них я собирался сделать ожерелье. В конце концов, надо же как-то начинать наглядную демонстрацию окружающим своих охотничьих навыков.

Кассу тоже поживился остатками волка, отрубив у туши задние ноги. Он сказал, что хочет их съесть, чтобы быть таким же быстрым, как Серый охотник. После чего завернул их в листья лопуха и сунул себе в сумку.

Лур забрал себе шкуру козлёнка.

– Сумку себе сделаю, – сказал он, скатывая шкурку в тугой рулон и привязывая её к своему поясу обрывком кожаного шнурка.

Подвязав остатки туши козлёнка опять на жердь, мы двинулись в путь.

На месте стоянки от нашего пиршества остались обглоданные кости козлёнка и ободранная и обрубленная туша волка. Это было обязательным подношением духам леса и предкам рода. Чтоб не терять их покровительства и расположения.

Действие принципиально важное, прямо-таки – жизненно необходимое, когда постоянно находишься в теснейшем соприкосновении с дикой природой.

Только так ты можешь рассчитывать на везение и удачу на охоте.

Логика выживания в этом мире проста и далеко не нова. Удачная охота это – добыча. А добыча это – жизнь.

И судя по опыту моей предыдущей жизни (или будущей?) не важно, что именно в данном конкретном случае выступает в роли добычи: туша оленя или крупный чек в солидном банке. Важно, что эта добыча позволяет тебе и твоему роду (семье) выжить в окружающем нас диком мире.

А как я мог убедиться на своей собственной шкуре, со времён палеолита до нашего века в принципе ничего не изменилось. Ни люди, ни их взаимоотношения. Только методы «охоты на дичь», да и сама «дичь» слегка трансформировались…

За такими вот размышлениями я и не заметил, как мы прошли сквозь лес вниз по течению реки, и вышли к её излучине.

Изгибом обходя длинный каменистый выступ, речное русло в этом месте значительно мелело, а метров на двести дальше, опять прорвавшись к мягкой глиняной породе, резво устремлялось вперёд, почти по прямой линии.

На мелком перекате стояло четверо молодых охотников, едва по колено в воде. Насторожившись и держа наготове копья, они внимательно вглядывались в прозрачную воду, ловя момент, когда же можно будет нанизать рыбёшку на наконечник.

Ещё двое охотников (в данном случае вернее сказать – рыболовов) находилось на берегу, собирая добытую рыбу, которую им выбрасывали из реки их наиболее удачливые товарищи. Судя по количеству набитой рыбы, дела у моих соплеменников шли неблестяще.

Острог у них не было. А гладкие наконечники копий просто-напросто выскальзывали из пробитой рыбы, если попытаться её просто поднять после удара. И потому, ударив рыбу копьём, надо было не просто попасть в цель, а буквально пригвоздить её к усеянному галькой дну речного русла. После чего, удерживая копьё с нанизанной на него рыбой одной рукой, вторую руку опустить в воду, ухватить рыбину за жабры и, удерживая её таким образом, выдернуть из воды. И уже затем перебросить добычу на берег.

Процесс сам по себе достаточно сложный в исполнении, и потому среди наших охотников популярностью не пользовавшийся.

Я подумал, что вождь, наверное, отправил сегодня на рыбалку молодых охотников только для того, чтобы они в этом деле опыта поднабрались, не ожидая от них серьёзного результата. Собственно говоря, так оно и было. К моменту нашего прихода на берегу лежало с десяток рыбьих тел средней величины, примерно с локоть длиной.

Опасаясь спугнуть рыбу, соплеменники встретили наше появление едва заметными взмахами кистей рук. Мы тоже не шумели. Уже в те времена люди понимали, что излишняя болтливость рыбалке лишь помеха. Но по вскользь брошенным взглядам я понял, что и волчья шкура на моих плечах, и остатки козлиной туши не остались незамеченными. Некоторые из охотников даже уважительно качнули головами, взглянув на мой трофей.

Однако, как я правильно понял, все разговоры – потом. Сейчас главное – рыбалка.

Не меньше часа проторчали мы на берегу, наблюдая, как наши соплеменники бьют рыбу. Нас к воде и близко не подпустили. Чтобы мы, малолетки, по незнанию да неумению рыбу не распугали.

Как доходчиво объяснил нам один из старших товарищей: вот научит вас Старый Охотник рыбу бить, тогда и в реку войдёте. А пока, мол, сидите тихо, смотрите и учитесь.

Когда надоело смотреть, мы засобирались в обратный путь. Старшие товарищи тут же озадачили нас, поручив забрать с собой набитую рыбу, сколь в руках уместится. Мол, хоть какую-то пользу от нас род получит…

В руках много рыбы не унесёшь. Да и неудобно это – через лес с руками, занятыми рыбой, шагать. А потому, недолго думая, я забрал у Лура козлиную шкуру, расстелил на бережку, да и покидал в неё всю добытую рыбу. После чего связал козлиные ноги крест-накрест двойными узлами. Получился тюк, вроде такого, какими грязное бельё в простыни увязывают. А потом уже под узлы тюка я просунул нашу жердь. Ту самую, на которой половину козлиной туши несли.

Соплеменники мои следили за каждым моим движением крайне внимательно и с явным удивлением. Даже те, что стояли по колено в воде, отвлеклись от своего занятия и повернули головы к берегу.

Закончив паковать тюк, я выпрямился и перевёл дух.

– Фуух… всё. Пошли.

И только тут заметил обращённые ко мне взгляды.

– Что? – слишком пристальное внимание начинало меня нервировать.

– Кто тебя научил? – Кассу ткнул в тюк пальцем.

– Никто, – я пожал плечами, – само получилось…

Не дожидаясь новых вопросов, я взялся за один конец жерди и взглянул на Кассу.

– Бери. Надо идти.

Кассу молча взвалил себе на плечо другой конец шеста. Так мы и пошли. Впереди – Лур, за ним – мы с Кассу, едва волокущие шест с добычей. Всё ж таки полтуши козлёнка и целый тюк свежей рыбы – приличная ноша для двенадцатилетних пацанов.

До пещеры своей мы добрались уже ближе к вечеру, когда солнце начало уходить к западному горизонту. И сначала были встречены приветственными криками очередного дневального, как и положено, торчавшего у входа. А когда вошли внутрь, то и радостными криками женщин и уж совершеннейшей мелюзги, едва способной передвигаться быстрым шагом. Женщины с явным одобрением и восхищением рассматривали и мою волчью шкуру, и тюк с рыбой, и остатки козлиной тушки. А некоторые из девочек поглядывали и на нас самих с явным интересом.

Похоже, в их глазах мы уже начали приобретать статус добытчиков. А значит – и потенциальных мужей в самом недалёком будущем. Особенно мне запомнился долгий, изучающий взгляд дочки вождя, несколько раз в упор взглянувшей на меня.

Сдав женщинам добычу, мы с Луром забрали принадлежащие нам шкуры и вылезли из пещеры наружу. Там, растянув шкуры колышками на склоне, мы продолжили их чистку.

А умаявшись, прилегли отдохнуть на травке. Там и задремали…

Вечером, в сумерках, у большого костра племени, я уже танцевал свой Первый Танец охотника, рассказывая в танце, как я крался по лесу, как выследил волка, как вступил с ним в бой и как победил зверя. А потом Лур рассказал, как я плавал в реке и как связал шкуру в удобный тюк, положив внутрь всю выловленную в реке рыбу.

«Вот так и рождались первые легенды о великих подвигах героев племени» – подумал я, слушая своего восторженного друга.

А что? Пройдёт два-три поколения, факты на порядок умножатся, приукрасятся и пойдёт гулять средь наших потомков легенда о великом праотце, что одной козлиной шкурой реку процедил и оттуда всю рыбу выловил.

Каковой и сумел накормить весь свой народ. Да и не один раз! Ну, или что-то вроде того…

Мой рассказ об охоте тут же подвергся самому строгому разбору со стороны опытных охотников.

Героизм мой, конечно же, был ими отмечен. Вкупе с моей глупостью. За каковую я и получил строжайший выговор от самого вождя.

Оказывается, бросать копьё в волка (как и вообще в любую добычу) дело глупое и абсолютно безрезультативное. В чём я, собственно говоря, и убедился на своём примере.

При такой манере охоты копьё зверя не убьёт, а лишь напугает либо разозлит. Ну, а о том, что раненный зверь злее, я ещё в школе в книжках читал.

Так вот. Копьём зверя надо бить, не выпуская древко из рук. И бить не один раз. И желательно – нескольким охотникам с разных сторон. Только тогда ещё можно достичь желаемого результата.

Так что мне несказанно повезло, что я сумел завалить раненного и, следовательно, сильно разозлённого волка.

– Видно, предки тебя берегут, – философски заключил в конце вождь.

Что и было подтверждено шаманом сразу же после рассказа Лура о моём заплыве и о подвиге с рыбой.

Таким образом, надо мной слегка зарябило нечто вроде ореола талисмана и оберега рода, поддерживаемого духами предков.

Вечернее общее совещание закончилось далеко за полночь небольшим подведением итогов, озвученным шаманом.

Выйдя к костру и повернувшись к основной части племени лицом, а ко мне боком, Гукур сказал, указывая на меня рукой:

– Сегодня род получил охотника. Завр не проходил посвящения. Но уже сумел сам убить Уллга. Для его возраста это – великий подвиг! Завр вырастет и будет великим охотником! Он показал сегодня свой ум. Это нужно и полезно роду. Возможно, Завр будет не только охотником, но и шаманом. Я подумаю об этом…

– Как может охотник быть сразу и шаманом? – возразил вождь.

Шаман пристально взглянул на вождя и после непродолжительного молчания коротко ответил:

– Может! Так уже бывало…

На этом, собственно, совещание и закончилось. Дальше был ужин, короткий променад по окрестным кустикам и – отбой.

Ну, чем не армия?

Глава 3.

Учимся и взрослеем.

Я до сих пор толком не представил вам нашего учителя – Старого Охотника. Это было его прозвище. Имени его никто уже не помнил. Я не знаю, каков был его возраст на самом деле, но он реально был самым старым в племени из тех, кто ещё был в состоянии на приличной скорости передвигаться по лесу.

Была у нас ещё парочка стариков. Но они уже вообще были не транспортабельные. Чаще всего они валялись на своих лежанках в пещере, либо выбирались ближе к полудню на горный склон – погреться на солнышке. Физической пользы от них никакой не было. Но род продолжал о них заботиться. Ведь не смотря на нашу непредсказуемую жизнь, полную опасностей, каждый член рода всё же надеялся прожить подольше. А кто тогда будет о тебе заботиться в старости, если ты сейчас не приучишь молодое поколение заботиться о своих стариках?

Однако, вернёмся к Старому Охотнику.

Росту он был чуть выше среднего и всё время горбился. Вероятно, сказывалась привычка всю жизнь ходить по лесу крадущимся шагом охотника. Мышцы его уже одряхлели, а морщинистая кожа обвисла почти по всему телу. Нанести хороший удар по добыче размером хотя бы с овцу или козлёнка он уже был не в силах. А уж тем более ему было не угнаться за вёртким зайцем или быстроногим оленем.

Зато он обладал одной несомненной ценностью, ставившей Старого Охотника гораздо выше всех прочих мужчин рода.

Его богатейший жизненный опыт, знание леса и повадок зверей и птиц, отменные охотничьи навыки. Все эти знания, приобретённые Старым Охотником в течение всей жизни, и делали его столь ценным членом рода.

И ещё более явственно эта ценность подтверждалась неисчислимыми шрамами от когтей и клыков диких зверей, покрывавшими всё его тело.

А также неправильно сросшейся после перелома правой ногой и кистью левой руки, безвольно висевшей на запястном суставе.

Увечье это было (как я узнал позже) результатом схватки группы охотников с пещерным медведем, случившейся много лет назад.

Отбиваясь от напавших на него людей, медведь разорвал сухожилия охотнику и располосовал ему спину когтями. Но тот всё же сумел вывернуться из лап жуткого зверя.

В живых тогда осталось только трое из десяти. А к настоящему моменту живым участником той Великой охоты оставался лишь Старый Охотник. Остальные по тем или иным причинам отошли в мир иной, к предкам…

Теперь, не имея физических сил участвовать в охотничьих вылазках, он обучал подрастающее поколение охотничьим навыкам, хитростям и уловкам.

С момента моего появления в этом мире прошло уже несколько месяцев.

Лето заканчивалось. Приближалась осень. Это было заметно и по первым жёлтым листьям, появившимся на деревьях, и по удлинившимся ночам, и по прохладной росе, временами покрывавшей жухлую луговую траву.

За прошедшее время я многому научился, окреп физически, а всплески сознания истинного хозяина моего тела давно прекратились.

Каждые четыре-пять дней Старый Охотник собирал ватагу недорослей, в которой я со своими друзьями были самыми старшими, и уводил в лес. Либо – в горы. Либо – в поле или к реке. И целый день гонял нас так, что к вечеру мы едва не падали от усталости.

Целый день мы бегали, прыгали, ползали, подкрадывались и замирали в самых неудобных позах, старательно изображая из себя безжизненный кусочек окружающего ландшафта.

Изучали повадки зверей, птиц и вообще – любой живности, встречавшейся нам на пути.

Читали хитросплетения следов, оставленных многочисленными представителями фауны, бродящими в округе.

Добывали огонь и обрабатывали камни, занимаясь изготовлением необходимых бытовых предметов.

Уходя из пещеры с утра и до самого вечера, мы должны были сами позаботиться о своём пропитании. То есть – на практике отработать изученные охотничьи навыки.

Как-то раз Старый Охотник подвёл нашу ватагу к огромному муравейнику, выросшему у подножия старой сосны. Ещё по пути он отломал себе прямую ветку толщиной в палец и длинной с полметра. На ходу очистив её от мелких веточек и листьев, он велел нам сделать то же самое.

И вот теперь, подойдя к муравейнику, старик глубоко вогнал палку в него, подождал немного и вытащил обратно. Вся палка была густо облеплена муравьями. Охватив палку кольцом своих узловатых пальцев, Старый Охотник резко продёрнул её сквозь это самое кольцо. Собрав муравьёв на ладони, он одним движением отправил тёмный шевелящийся клубок в рот. Быстро пережёвывая и посасывая всю эту массу, он щурился и поглядывал на нас.

– Что смотрите? – произнёс вдруг он, и слизнул с ладони муравьиные остатки, – Делайте!

Мы быстренько повтыкали свои палки в муравейник.

Муравьиная масса обожгла мне рот своим остро-кисловатым привкусом, сводя скулы и вышибая слезу из глаз. Но если не обращать внимания на подобные мелочи и перебороть брезгливость, то штука оказалась вполне съедобная и по-своему вкусная. В условиях же нашего существования упоминание о брезгливости вообще было неуместно.

Обучением подрастающего поколения Старый Охотник занимался, что называется, на совесть. Но – не регулярно.

Погоняв малолеток целый день, Старый Охотник на некоторое время оставлял нас в покое, предоставляя возможность самим решать, чем заниматься в свободное от тренировок время.

Я полагаю, что в такие периоды он исподволь наблюдал за нами, за нашим поведением. И на основании своих наблюдений делал определённые выводы. Коими и делился с вождём, шаманом и «матерью рода». После чего в программу обучения вносились некоторые корректировки и обучение продолжалось.

А наша троица вообще стояла у Старого Охотника на особом счету. Мы были самые беспокойные, непоседливые и предприимчивые ребятки среди наших сверстников. И эти качества он не только ни в коей мере не пресекал, а даже – наоборот, поощрял любыми доступными способами.

Я думаю, его жизненное кредо можно было бы выразить следующими словами: «Охотник жив своим родом. Но он должен суметь выжить и в одиночку».

Однажды во время очередного своего тренинга Старый Охотник показывал нам, как ставить силки на мелкую живность, вроде кролика, ондатры или бобра. Силки эти плелись из волоса, надёрганного из лошадиных грив и хвостов. Работа по их изготовлению была трудоёмкая и сложная. Да и выход в виде добычи давала небогатый. Но, всё же, и это мы должны были уметь делать.

Изучая сию науку, я вспомнил своё собственное босоногое детство. И мне в голову пришла идея…

На следующий день я оттянул в сторонку двух своих приятелей и каждому из них поставил задачу. На их вопросы типа: «зачем?», я ответил, что они всё поймут, когда все части замысла сложатся в одну кучку.

Удовлетворившись моим ответом, друзья принялись за дело.

Три дня ушло у нас на осуществление идеи. Работали мы в стороне от пещеры, чтоб раньше времени никто ничего не увидел, и от того не потускнел бы эффект сюрприза.

На четвёртый день, вытащив из кустов на опушке леса запрятанное там «ноу-хау», мы втроём ушли в поле.

Испытания прошли более чем успешно! Мои друзья прыгали от восторга и визжали, как резаные поросята.

Я едва их угомонил, посоветовав пока никому ничего не говорить и резонно заметив, что завтра, во время демонстрации «изобретения» на глазах у Старого Охотника, нас ждёт воистину великая слава.

Разумеется, я слегка приукрасил ожидаемый эффект. Но предвкушение предстоящего триумфа несколько умерило внешние проявления восторга Лура и Кассу.

Как я и предсказывал, триумф наш состоялся на следующий день. Когда мы приволокли на полянку, где Старый Охотник собирал своих студентов, громоздкую прямоугольную раму, изготовленную из берёзовых стволов толщиной в два пальца и связанных между собой оленьими сухожилиями, все без исключения посмотрели на нас с явным недоумением. Особенно их сбивала с толку лошадиная шкура, со всех четырёх сторон пристёганная всё теми же сухожилиями к раме. Шкура не была натянута, а свободно колыхалась своеобразным неглубоким мешком в такт нашим шагам.

Поставив раму стоймя, мы гордо огляделись.

Старый Охотник некоторое время молча смотрел то на нас, то на раму. Потом спросил, ткнув в неё пальцем:

– Что это?

Лур с Кассу, не зная, как назвать сиё творение, дружно взглянули на меня. Вариантов у меня было не много…

– Сачок, – поразмыслив, ответил я.

– Что? – переспросил старик.

Понятное дело – слово для него новое, незнакомое. Откуда он знает, что оно значит?

Не желая вдаваться в пространные объяснения, я сказал:

– Мы покажем. Уйдите все под деревья.

Хмыкнув, старик махнул прочей детворе рукой и первым направился, куда было указано.

Пока наши обуреваемые любопытством малолетние родичи неспешно отходили под деревья, мы втроём уложили раму на траву. На два угла положили по массивному камню. Противоположный край приподняли и подпёрли его заранее заготовленной веткой с привязанным к ней длинным отрезком всё тех же сухожилий. После чего расстелили под получившимся наклонным навесом шкурку поменьше и насыпали на неё пару горстей семян. Семена эти мы собрали заранее и ссыпали мне в сумку.

Получилась классическая ловушка для птиц.

Отмотав шагов на пять шнур из сухожилий, мы протоптали в траве коридорчик для обеспечения сектора обзора, улеглись за кустиком и замерли в ожидании.

Некоторое время ничего не происходило. Потом я почувствовал позади себя некое движение. Оглянувшись, я увидел, что к нам на четвереньках подбирается Старый Охотник. На мой вопросительный взгляд он ответил мимикой: мол, мне оттуда не видно. Понимающе прикрыв глаза, я вновь повернул голову к ловушке.

Птицы начали слетаться. Первыми, как и во все времена, появились вездесущие воробьи. Резво скача из стороны в сторону, они шустро клевали приготовленное нами угощение.

Следом за ними появилась стайка голубей. Понятное дело – диких. Плавно разворачивая свои корпуса, они торопливо склёвывали то, что не успевали перехватит пронырливые воробьи. Количество рассыпанных семян стремительно уменьшалось. Кассу с беспокойством взглянул на меня: не пора ли?

Я решил ещё немного выждать, но шнур всё же подтянул, накинув на ладонь пару петель. Весь напрягшись, я ещё чего-то выжидал…

И вот она – удача! У нашей ловушки прямо из травы вынырнуло несколько птиц покрупнее: то ли кулики, то ли – дикие куры… Скакнув под раму, они начали торопливо склёвывать всё зерно, что попадалось им на глаза…

Пора!

Ещё чуть подтянув ремешок, я резко дёрнул. Подпорка вылетела из-под рамы. И та, не удерживая ничем, под собственной тяжестью рухнула вниз.

Не успевшие выскочить из-под шкуры птицы забились под ней, отчаянно хлопая крыльями.

Радостно завопив, мы втроём бросились к ловушке и принялись колотить по ней заранее подготовленными палками, глуша пойманную птицу.

Пока мы развлекались подобным образом, Старый Охотник поднялся с земли, помахал нашим собратьям, торчавшим в отдалении, под деревьями и медленно подошёл к нам.

Тем временем мы приподняли раму с одного края и начали сноровисто собирать битую птицу в заранее подготовленный мешок. Прежде чем кинуть в него очередную птичку, мы предусмотрительно сворачивали ей голову.

Остановившись над нами, старик молча наблюдал за нашей работой. Глаза его были задумчивы. А сведённые у переносицы брови выдавали сложную мыслительную работу, происходившую у него в голове.

Вскоре нас окружила ватага остальных ребятишек, восторженно визжащих и тыкающих пальцами то в нас, то в мешок с птицей, то в сделанную нами раму ловушки.

Добыча получилась довольно приличной.

Пятёрка диких кур, десяток голубей средней упитанности и некоторое количество воробьёв. И это – за полчаса охоты!

Собрав всё, что было возможно, в мешок. Я протянул его Старому Охотнику. Он мешок принял, слегка прикинул его вес и положил у своих ног. Потом ещё раз взглянул на ловушку.

– Кто это сделал?

Вопрос вроде бы ко всем. Но смотрит только на меня.

– Мы вместе, – ответил я за всех троих.

– Кто придумал?

– Завр, – Лур и Кассу одновременно указали на меня пальцами.

– Хорошо, – качнул головой старик, – Лур, Кассу, покажете остальным, как это делать. Птицу можете съесть все вместе. Для рода этого будем мало, а вам – хватит. Завр, иди за мной…

Повернувшись, Старый Охотник направился в сторону пещеры. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ним.

До самой пещеры мы шли молча. Войдя в пещеру, Старый Охотник сразу же направился в дальний её конец. Там был небольшой закуток, отгороженный от всего остального пространства пещеры шкурами, висящими на жердях, лежавших на треугольных подпорках. В этом закутке располагался Гукур. И далеко не каждый член нашего рода мог входить за эти шкуры без разрешения шамана. Судя по всему, Старому Охотнику такое разрешение не требовалось. Подойдя к отгороженному закутку, он махнул мне рукой – «жди здесь» и исчез за шкурой.

В ожидании, чем всё закончится, я присел на камешек.

Совещались они с шаманом довольно долго. Из-за шкуры доносились приглушённые голоса, и едва уловимые чувства и эмоции: недоумение, любопытство, настороженность и – неопределённость.

Наконец, одна из шкур чуть отклонилась в сторону, и Старый Охотник махнул мне рукой – «заходи».

Я нырнул под шкуру, выпрямился и быстро осмотрелся.

Шаман сидел на импровизированной постели, сделанной из охапки речного тростника, брошенной у стены пещеры и накрытой сверху парой косматых шкур. Посох его лежал рядом с хозяином. Старый Охотник сидел сбоку, на камне. Перед ними горел небольшой костерок, служивший в данный момент скорее источником света, чем для использования его в каких-либо иных целях. Тут и там были развешаны засушенные пучки трав. Рядом с постелью шамана на широком и плоском камне лежали два совершенно белых черепа с вытянутыми мордами и клыками хищника. Судя по размерам – животные были достаточно крупными, чтобы вызывать у противника уважение одним своим видом.

Я невольно задержал свой взгляд на черепах, рассматривая их.

– Завр, – окликнул меня хриплым голосом шаман.

Я взглянул на него.

– Завр, ты знаешь, кто это? – он указал рукой на черепа.

– Нет…

– Это Увва – пещерные медведи. Они – наши враги. Вот этот, – шаман указал на тот череп, что лежал поближе к нему, – жил в нашей пещере, когда сюда пришли наши предки. Они убили его. И стали жить здесь.

– Когда это было? – не удержался я от вопроса.

Ну, в самом деле, интересно же знать, как долго люди в пещере этой живут!

Я ожидал услышать нечто вроде: «Давным-давно, в незапамятные времена, так давно, что уж никто и не помнит, когда…» Ну, и так далее, в том же духе…

Но услышал нечто иное.

– Когда отец отца моего отца был таким, как ты сейчас, три семьи пришли к этой пещере, – шаман показал мне три пальца, – Одна семья, это – семья моя. Другая семья, это – семья нашего вождя – Вага. И ещё одна семья. В ней потом родился Старый Охотник. Теперь – старый, – оскалился в усмешке шаман, – А был как ты – его звали по-другому.

Старый Охотник тоже слегка осклабился и положил в костерок ветку.

– Когда наши предки пришли сюда, – продолжил шаман, – каждая семья была на двух руках её отца.

Я понял так, что по десятку человек в каждой семье – не больше. Итого – человек тридцать. Исходя из сказанного, можно было предположить, что случилось это приблизительно полторы сотни лет назад.

Выходит, от приобретения новой жилплощади демографического взрыва в роду не случилось… Общее количество народонаселения, с учётом нескольких грудничков и не ходячих инвалидов едва достигало семи десятков человек.

За столько лет в плюсе – где-то в два раза. Не густо… И это – несмотря на то, что страстные стоны по пещере разносились практически еженощно. Видать, смертность большая, многие не выживают.

Пока я занимался этими скоротечными подсчётами, Гукур перешёл ко второму черепу.

– Этот медведь приходил совсем недавно. Старый Охотник тогда был уже взрослый и сильный охотник. Этот медведь порвал Старому Охотнику спину. Много охотников тогда погибло. Медведь был сильный и ловкий. Но наши мужчины убили медведя и съели его. А череп и шкуру отдали мне. Вот эта шкура, – шаман похлопал по своей постели.

Приглядевшись, я понял, что на тростнике лежала одна, сложенная вдвое шкура. А вовсе не две, как мне показалось вначале.

– Гукур лечил меня долго, – сказал Старый Охотник, – все думали – я уйду к предкам. Но предки решили – я буду здесь. И я – здесь…

– Да, – сказал шаман, – ты здесь. Так решили предки.

Я никак не мог уловить причины возникновения этого откровенного разговора с шаманом. Но решил не упускать момент.

– Гукур, – сказал я, – скажи мне…

– Спрашивай.

– Откуда пришли сюда наши предки?

– Оттуда, – махнул рукой шаман в сторону выхода из пещеры, – они пришли с той стороны, куда солнце уходит на ночь. Предки вышли из другого рода. Мы называемся – шуугу. Много шуугу жило там, откуда мы пришли. Наш род был очень большим. Наши предки жили хорошо…

Гукур замолчал и некоторое время, не двигаясь, смотрел на пламя костерка, плясавшего прямо перед ним. Но было понятно, что рассказ не окончен.

Я молчал и ждал продолжения.

Тяжело вздохнув, Гукур продолжил:

– Потом появились Другие. Они были похожи на нас и – не похожи. Они были выше наших предков. Так высоки, что если я встану на плечи Вага, то не дотянусь и до головы Другого. Они были сильны, умны и не знали жалости к нашим предкам. Они стали хватать наших сородичей и уводить в свои земли. И оттуда никто никогда не возвращался. А земли их были ещё дальше к закату. И отец моего отца говорил мне, что живут эти Другие на берегу огромной реки, у которой есть только один берег, а другого – и не видно. И воду из той реки пить нельзя. Потому что она – горькая…

Гукур опять замолчал и задумался.

Чрезвычайно заинтригованный его рассказом, я нетерпеливо заёрзал и кашлянул.

– Ты ждёшь услышать от меня, что было дальше? – глухо отозвался шаман, – Наши предки решили уйти из тех мест. Надо было спасать свои жизни и свой род… И наши семьи ушли искать другое место. Где можно жить, где есть добыча. И куда ещё не пришли Другие. Три зимы пережили они, пока не нашли эту пещеру. И они решили жить здесь. Это – хорошее место. Нам здесь хватает еды. И здесь нет Других. С тех пор никто не беспокоил наш род. И здесь мы тоже зовём себя шуугу. Чтобы помнить свой изначальный род.

– Расскажи мне ещё о Других, – попросил я, – всё, что ты про них знаешь.

– Мы хотели говорить о другом, – напомнил Старый Охотник.

Шаман кивнул и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.

– Я расскажу тебе о них. В другой раз. А сейчас я позвал тебя не за этим. Завр! Я смотрю на тебя с самого твоего рождения. Твоя мать родилась в моей семье. Твой отец родился в семье вождя. Ты растёшь смелым и сильным охотником. Это хорошо. Ты можешь быть великим охотником. Ты можешь стать вождём рода. Ты умный и любопытный. И это – хорошо. Я хочу, чтобы ты стал моим учеником. Быть вождём и шаманом могут не все. Я думаю: ты – сможешь.

На какое-то время я, что называется, «завис».

Ни хрена ж себе расклад! Мало того, что я, оказывается, имею кровное отношение к элите рода, так мне ещё предлагают и спецобучение пройти!

В рамках местных знаний, разумеется. Но всё же…

Это в современном мне мире шаманы считались тёмными носителями оккультного мракобесия и дикого невежества.

Здесь же шаман был уважаемым и авторитетным членом общества. Носителем сокровенных знаний, светочем истины и прочной нитью, связующей живой мир с миром предков. Человеком, в совершенстве постигшим все тайны окружающего мира. И умело этим пользующимся.

Было, над чем призадуматься!

– У тебя уже есть ученик, – попытался я всё же уточнить ситуацию.

– Лур – хороший ученик, – согласился Гукур, – но ему не хватает той твёрдости, что я вижу в тебе. Лур будет хорошим шаманом. Но он не будет вождём. Ты можешь стать вождём рода! А вождю иногда надо быть шаманом.

Как я понимал, согласием моим никто и не интересовался. Меня просто ставили в известность об изменениях в программе моего обучения.

Полученное известие настоятельно требовалось обсудить с кем-либо из близких. А с кем мальчишка моего возраста может это сделать? Варианта два: либо друзья, либо – мама.

«До друзей ещё успею добраться, – рассудил я, – да и что они мне посоветуют?»

А потому, выйдя из пещеры по окончании разговора, я прямиком направился к тому «вигваму», в котором со своим мужчиной проживала моя мать. Помешать им я не боялся. Утром все охотники ушли добывать еду. Значит, и отчим мой с ними. Можно будет поговорить с матерью без помех.

Подойдя к вигваму, я откинул полог и заглянул внутрь.

– Ма?..

Мать сидела на разостланной шкуре и штопала дырку, образовавшуюся в другом куске шкуры.

Для этого она сначала подготовила латку подходящего размера, больше самой дырки. После чего начала проделывать каменной проколкой дырочки в обеих шкурах. Сделав пару дырок, она проталкивала в них обратной стороной этой же проколки кусок мятого сухожилия, используя его вместо нитки. Протолкнув кончик этой «нити» в дырочки, женщина протягивала через них сухожилие полностью, стягивая им оба куска шкур. После чего процесс повторялся.

Услышав мой голос, мать подняла голову и, встретившись со мной глазами, улыбнулась. Поманила меня рукой. Я забрался в «вигвам» и уселся напротив неё, по-восточному скрестив ноги.

– Как ты, Завр? – спросила она.

Голос у матери немного хрипловат. Но всё равно заметны нежность и любовь к сыну. Летом она забеременела. Глядя на мать, я обратил внимание, что живот её уже начал набухать, движения сделались более осторожными и плавными. А голос стал звучать мягче и как-то приглушённее.

– Хорошо, – кивнул я.

– Хорошо, – повторила она вслед за мной, как бы выражая этим мне своё одобрение, – Ты хочешь есть?

Конечно, я хотел есть! Молодой растущий организм, да ещё, почитай, от рассвета до заката – на свежем воздухе.

– Да.

Мать осторожно, опираясь рукой на расстеленные прямо на земле шкуры, перегнулась куда-то за спину, пошебуршила там недолго и опять повернулась ко мне. В руке её был кусок обжаренного мяса. Протягивая его мне, она коротко сказала:

– Вот. Ешь.

Я с удовольствием принялся за еду. Мать склонилась над шитьём. Некоторое время каждый из нас молча занимался своим делом. Но вот мать опять подняла голову и посмотрела на меня.

– Завр, ты не приходил сюда раньше. Ты хочешь говорить со мной?

– Да, – я уже расправился с дарёным куском мяса, и теперь мог говорить, не отвлекаясь на такие частности, как урчащий от голода живот.

Не вдаваясь в подробности, я передал матери основные пункты своего разговора с шаманом, не забыв упомянуть и причину моего привода к нему Старым Охотником.

Мать, прервав своё рукоделие, внимательно слушала меня.

Когда я закончил говорить, она некоторое время молчала, вероятно – обдумывая услышанное. Потом спросила:

– Завр, ты хочешь быть вождём?

– Да! – ответил я, не колеблясь ни секунды.

– Для чего?

– Я хочу, чтобы наш род был сильным, большим и никогда не заканчивался!

– Это хорошо, – согласилась мать, – Но для этого мало носить в себе кровь вождя и шамана. Гукур может многому научить тебя. И Старый Охотник. И даже сам Ваг! Но весь род должен видеть в тебе вождя и без этого. Ты должен быть самым сильным, самым смелым, самым умным среди всех. Ты сможешь?

– Я буду очень стараться, ма.

Мать смотрела на меня пристально, не отводя глаз. Она как бы оценивала меня в свете озвученных требований. Наконец, вероятно, удовлетворившись увиденным, она положила мне на плечо руку и чуть приобняла.

– Гукур сказал правду: ты будешь великим охотником! А желание стать вождём – хорошее желание. Постарайся дойти до него!

Материнское благословение было получено! Я порывисто обнял её и чмокнул в щёку:

– Спасибо, ма!

После чего, не дожидаясь ответа, выскочил наружу.

Вечером, на закате, я вытянул из пещеры двух своих друзей. Отойдя на пару сотен шагов, мы уселись на траву.

Парни, сгорая от любопытства, выспрашивали, чего ради Старый Охотник водил меня к шаману. Особо не запираясь, я передал им суть разговора с шаманом и моей последующей беседы с матерью.

По окончании рассказа я ожидал бурного проявления восторга, как это уже не раз бывало у моих друзей в случаях моих успехов.

Однако Лур и Кассу молчали, глядя на заходящее за горизонт солнце. Я тоже молчал, удивляясь и не понимая их странной реакции на такую великолепную, с моей точки зрения, новость.

– Я тоже из рода вождя… – вдруг как бы невзначай проронил Кассу, не глядя ни на кого.

– А я – из рода шамана, – произнёс тихо Лур, – и он уже учит меня…

И тут меня как по затылку камнем шарахнуло.

Ну, конечно! Какой же я дурак!

Ведь каждый из них хотел бы (и наверняка – в тайне лелеял эту мечту)– стать вождём или шаманом! От чего же тогда им радоваться тому, что я встаю у них поперёк дороги?

Теперь я – их соперник на пути к достижению мечты. Но ведь мы друзья! И от того – вдвойне тяжелее осознавать неизбежность предстоящей борьбы за первенство.

Друзья-соперники!

Соревнование, в котором ставка – верховная власть над родом, над жизнью и смертью каждого родича. В том числе и над жизнью того, кто всё время дышал тебе в затылок, борясь за ныне взятый тобой приз.

О том же, что кто-либо другой может увести из-под нашего носа копьё вождя либо посох шамана, ни у кого из нас даже и мысли не возникало. Только один из нас станет победителем! В крайнем случае – двое поделят власть между собой. Третий останется в стороне, не у дел. Но кто будет этим третьим?

Осознав всё это, я тяжело вздохнул и поднялся на ноги.

– Ладно… пошли спать. Солнце уже ушло…

Мы продолжали дружить.

Но именно с того вечера между нами возникло негласное соревнование во всём, что могло хоть на волосок возвысить одного из нас над остальными, хоть на шажок приблизить к ясно обозначенной цели. И если Кассу прикладывал огромные усилия к тому, чтобы стать вождём, а Лур – получить посох шамана, то мне нужно было стараться вдвойне, чтобы занять оба места. Именно такую задачу поставил передо мной сам Гукур. И на меньшее я был уже просто не вправе соглашаться.

Со временем жизнь всё расставит по своим местам. Но до того времени нам ещё нужно было дожить…

Осень продолжалась недолго.

За месяц листва с деревьев полностью облетела, трава пожухла и прибилась к земле. Зверья в лесу и в горах стало заметно меньше. Большинство птиц тоже разлетелись, либо попрятались, кто куда. Охотники всё реже приносили богатую добычу. Порой, выйдя из пещеры рано утром, они возвращались уже в сумерках с пустыми руками, либо приносили сущую мелочь: козлёнка, отставшего от стада, несколько крупных птиц, пару молодых свинок…

Мы начали экономить на питании. Таких пиров, как летом, уже не закатывали. Добытое мясо приходилось растягивать на несколько дней.

Начались частые дожди. С короткими перерывами они продолжались недели две. После чего стремительно, буквально за одну неделю, похолодало.

Однажды ночью дождь перешёл в снег, который, не прекращаясь, сыпал несколько дней подряд, навалив сугробы мне почти по пояс. Передвигаться по горному хребту и в долине стало ещё сложнее.

С началом дождей все «вигвамы» были сняты и убраны в пещеру. Подпорки их были сложены штабелем в её дальнем конце, среди валявшихся там каменных валунов. Это чтобы подпорки не загромождали жилую территорию. Значительная часть шкур, снятых с «вигвамов», была развешена на ветках, перекрывавших вход в пещеру.

Таким образом, получилось некое подобие почти сплошной перегородки, преграждавшей холодному воздуху доступ в пещеру. Лишь в самом верху входа оставалась открытая полоса, шириной немногим более метра. Через неё в пещеру попадал дневной свет и свежий воздух.

Да ещё сбоку оставался незакрытый проход, так же, как и прежде, перекрываемый на ночь ветками. Только теперь на эти ветки набрасывалось ещё и пара лошадиных либо оленьих шкур, убираемых по утрам.

Пришедшие «с улицы» родичи несколько стеснили тех, кто проживал в пещере постоянно. Но зато от большего количества людей стало теплее, что в условиях зимнего холода являлось весьма значимым пунктом в нашей жизни.

Моя мать со своим мужчиной расположилась рядом с моей постелью, настелив несколько шкур на кучу мелких кустарниковых веток, брошенных прямо на землю. Теперь мы могли спать втроём, тесно прижавшись друг к другу и укрываясь парочкой лохматых буйволовых шкур.

Живот матери за прошедшую пару месяцев ещё более округлился.

Мужчину она теперь к себе не подпускала, и он уже пару раз «сходил налево», ночуя с кем-нибудь из свободных женщин. Судя по моим наблюдениям, мать эти отлучки особо не напрягали, при условии, конечно, если её мужчина будет продолжать заботиться о ней и о своём будущем ребёнке.

Ну, а те женщины, с которыми периодически проводил время мой так называемый отчим, похоже, были вполне удовлетворены таким раскладом.

Может быть, они надеялись, что мужчина примет на себя заботу и о них тоже? А может быть, уже в те времена мужчина и женщина соединялись в постели не только для того, чтобы зачать ребёнка, но и ради получения удовольствия от самого, так сказать, «процесса»? Согласитесь, любой женщине приятно осознавать, что она всё ещё привлекательна для мужчины! И как потенциальная мать его будущих детей, и как объект сексуального влечения.

Так или иначе, общественная мораль рода воспринимала подобное поведение и мужчин, и женщин вполне благосклонно, и по вполне объяснимым причинам не препятствовала ему…

В зимние холода представители младшей части рода из пещеры почти не выходили. Лишь по естественной надобности, да ещё к лесу, когда возникала необходимость пополнить запас топлива для костра. Либо просто прогуляться и развеяться, если погода стояла хорошая.

Добыча дров была нашей обязанностью. Потому что взрослые мужчины занимались добычей еды, и на охоту у них уходило практически всё светлое время суток. А женщины занимались «домашним хозяйством».

Когда дрова в пещере подходили к концу, мы, дети, собирались в одну ватагу и под предводительством двух-трёх женщин отправлялись в лес.

Наломав там столько сухостоя, сколько могли унести, мы волокли его к пещере, складывали в определённом месте и опять уходили в лес. В начале зимы мы успевали за день, до наступления сумерек, сделать две, а то и три такие ходки.

Но со временем нам пришлось уходить всё глубже в лес в поисках сухостоя и таких тонких деревьев, какие мы могли обломать…

Настало время, когда мы за день только-только успевали сходить за дровами разок и вернуться в пещеру к закату. Теперь приходилось ходить за дровами едва ли не через день.

По причине того, что из пещеры мы почти не выходили, Старый Охотник совсем прекратил наше обучение.

Но долго мне скучать не дали. Однажды утром Лур подошёл к моей лежанке и сказал, что шаман зовёт меня.

Выбравшись из-под шкуры, накопившей за ночь облако томного, обволакивающего тепла, я отправился вслед за своим другом в закуток шамана.

Когда мы с Луром пришли, Гукур молча указал нам на два камня, и когда мы уселись, сказал:

– Завр, настала пора передать тебе знания шамана. Лур поможет тебе. Он многое знает. Тому, чего не знает он, научу я.

Теперь почти каждый день мы с Луром проводили в каморке Гукура по несколько часов. Он говорил о травах, о камнях, о ветрах и ещё о многом, что может пойти на пользу роду, а что может навредить.

Как лечить больных и покалеченных, и как правильно готовить к разделке у родового костра зверя, добытого охотниками.

Именно от Гукура я узнал, как я могу управлять зверем (а иногда – и человеком) воздействуя на него своими мыслями.

Я полагаю, что Гукур и понятия не имел о том, что такое телепатия. Но при этом превосходно пользовался своим умением очень тонко воспринимать чувства, переживания и настроения своего собеседника.

Зима выдалась холодная и снежная. Бывало, метель не прекращалась по несколько дней подряд, не давая возможности взрослым мужчинам выйти на охоту. Угроза голода начала постепенно проникать в нашу пещеру…

Однажды я случайно услышал обрывок разговора шамана с вождём. Они разговаривали в закутке Гукура, а я оказался поблизости, как говорится – «в нужный момент». Как раз приближался очередной «урок» у шамана, вот я и подошёл к его закутку настолько близко, что стал невольным слушателем их беседы.

– …Это – тяжёлая зима, – сказал Гукур, держа руку над огнём, – я не помню такой зимы…

– Я тоже, – согласно кивнул Ваг.

Они помолчали.

Наконец, шаман искоса взглянул на Вага и с натугой произнёс:

– Если будет мало добычи… будем выбирать самых слабых, не дающих пользу роду… по обычаю предков… ты знаешь – род должен выжить!

– Я понимаю, – угрюмо отозвался вождь, – Охотники делают, что могут. Дичи почти нигде нет…

– Я вижу… Но ты помни об этом…

Я тогда ещё не знал, о каком обычае предков идёт речь. Месяца полтора спустя мне довелось с ним познакомиться…

…На этот раз метель бушевала уже четвёртый день подряд. Круговерть такая, что из пещеры и носа не высунуть. Любому, кто пытался выйти наружу, свистящий ветер мгновенно забивал глаза, нос, рот, уши целыми пригоршнями секущего, колючего снега.

Вся жизнь рода замкнулась в подземелье. Занимались кто чем. Кто-то обкалывал камни, занимаясь изготовлением новых каменных орудий, кто что-либо мастерил из шкур…

Я тоже занялся рукоделием. Три дня у меня ушло на изготовление из волчьей шкуры, добытой в начале лета, зимней шапки. Получилось очень похоже на малахай, головной убор современных мне кочевых народов Азии – бурятов, башкир или казахов. Выглядело, конечно, кустарно, но в целом – вполне практично.

Из-за непрерывной метели, продолжавшейся несколько дней подряд, выйти в лес не было никакой возможности. И настал момент, когда заготовленные нами ранее дрова закончились.

Чтоб не потерять огонь совсем, в костёр пошли жерди бывших «вигвамов». Пламя едва поддерживалось на уровне, необходимом для его сохранения.

Прошла неделя, как взрослые мужчины не выходили на охоту. Уже три дня, как мы ничего не ели. Чтоб не тратить силы понапрасну, люди большую часть времени проводили на своих лежанках. Спали. А когда уже не спалось, просто лежали в каком-то мутном оцепенении, не двигаясь, не разговаривая, почти не испытывая никаких эмоций. Лишь сосущее чувство голода плотно висело над всеми нами, в полудремотном состоянии свернувшимися под мохнатыми шкурами.

Двигаться не хотелось. Да и не было сил делать хоть что-нибудь…

Мать лежала рядом со мной, тесно прижавшись ко мне для большего тепла. Глаза её прикрыты. Я почти не слышу, дышит ли она? Если бы не едва заметное, в такт дыханию, движение её груди, я мог бы подумать, что она уже и не дышит вовсе.

Как и все мы, из-за нехватки еды она заметно похудела. А ведь она беременна! По моим прикидкам, ей ещё месяца два, если не три, на сносях ходить. Доживёт ли? Да и кто из нас сможет пережить эту зиму и дотянуть до весны?..

«Нельзя вот так просто гаснуть на постелях! Надо что-то делать!», – решил я.

Но что?

Для начала – посоветоваться с шаманом и с вождём.

Пора начать разговаривать с ними по-взрослому. Хватит прикидываться и играть в десятилетнего пацана! В конце концов, на кону – жизнь рода! Да и моя – тоже. Что само по себе является фактором немаловажным. Как говориться – «Спаси ближнего своего – и спасёшься сам!»

«Вот и первый завет от будущего Великого Вождя» – невольно ухмыльнулся я своим мыслям.

Ну, а коли так – нечего валяться!

Приподняв стопку из двух оленьих шкур, укрывающих нас с матерью, я осторожно сполз с подстилки.

– Завр, ты куда?

Голос у матери слабый. Глаза хоть и приоткрыла, но говорит в полусне. И озабоченность в голосе всё же проскальзывает. Хотя – куда я денусь? В такую-то непогодь…

– Лежи, – тихо шепчу я, – мне надо…

Мать успокоено прикрывает глаза и замирает…

Я пробираюсь через всю пещеру к закутку Гукура. Теперь уж не до условностей: кому можно к нему без спросу входить, кому – нет. Мне, на правах ученика – можно. Хоть и не время сейчас, да только… Не сегодня – завтра вымирать начнём. Так что – чего уж там…

Меня шатает от голода. Ноги предательски дрожат и подгибаются. Пустой желудок временами сводит в голодной судороге, и при каждом таком приступе я едва не скручиваюсь пополам от тянущей боли в животе.

Чтобы хоть как-то избавиться от нахлынувших ноющих спазмов в желудке, мы глотаем снег, зачёрпывая его из небольших снежных наносов, наметённых у входа в пещеру. Это немного ослабляет выматывающие ощущения, но – ненадолго…

Подойдя к висящей на жердине шкуре, я ослабевшей рукой отгибаю её край и шагаю внутрь этой своеобразной каморки.

Немного сгорбившись, шаман сидит на своей лежанке, по-восточному скрестив ноги. Плечи его укрывает бурая медвежья шкура. Перед ним по-прежнему горит маленький костерок. Но не это сейчас для меня главное. Гукур явно что-то жуёт!

«Вот, гад! – проносится у меня в голове, – Тут третий день во рту – ни маковой росинки. А он, сволочь, жрёт здесь втихую! Убил бы…»

Вероятно, промелькнувшие в голове мысли и чувства отразились у меня на лице. Внимательно посмотрев мне в глаза, шаман что-то коротко проворчал, потом достал из-за спины нечто и протянул мне.

В руках у меня оказался обрывок сухожилия, какие мы обычно вместо верёвок использовали. Короткий совсем, не длиннее ладони.

– Положи в рот и жуй, – сказал он, – не глотай! Только жуй и проглатывай слюну.

Обида моя улетучилась моментально. В общем-то, я его понял. Пусть это и не еда, но всё же – хоть какая-то подпитка организму…

Усевшись напротив шамана с другой стороны костерка, я сунул в рот его подарок и принялся неторопливо жевать. Гукур молчал и делал то же самое – жевал. Так мы просидели некоторое время. После чего Гукур вновь посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Ты пришёл спросить… Спрашивай.

– Гукур, люди совсем ослабли, – помолчав, ответил я, – Еды нет. Скоро род начнёт вымирать от голода. Что будем делать?

– Ты говоришь, как вождь, – шаман изучающее, как-то по-новому, посмотрел на меня, – с такими словами должен прийти Ваг. Но пришёл ты…

– Ваг – могучий вождь. И сильный охотник. Но сейчас нужна не сила. Сейчас нужен ум. Твой ум, Гукур. Ты – шаман. Придумай, как спасти род.

– Я знаю, что нужно делать, – мрачно ответил шаман, – Я жду знак.

– Какой знак?

– От предков. Будет знак, чтоб исполнить их обычай. Тогда род сможет выжить…

– И сколько ещё ждать? – невесело усмехнулся я, – пока умирать не начнём?

– Да, – кивнул Гукур и прикрыл глаза.

Поняв, что разговор окончен, я поднялся на ноги и вышел из его каморки.

Ответ шамана был странным. Не зная, как его понимать, я задумался. Заодно немного перевёл дух, унял головокружение и тряску в ногах. Постоял, набираясь сил, и медленно побрёл обратно к своему лежаку.

Ушёл я, однако, недалеко. Из-за одного из больших валунов, во множестве валявшихся у нас в пещере, вышагнул Ваг, обеими руками крепко прижимавший к своей груди какой-то свёрток, что-то, завёрнутое в мохнатую козлиную шкуру. Мельком, на ходу, взглянув на меня, он, не останавливаясь, поднырнул под висящие шкуры и скрылся в закутке шамана.

Заинтересованный его странным поведением, я подобрался как можно ближе и прислушался.

Говорили они негромко, но, всё же, достаточно для того, чтобы я смог расслышать каждое слово.

– Смотри, Гукур, – услышал я голос вождя, – первый знак…

– Кто? – голос шамана глух и надломан.

– Шуа, девочка из семьи Старого Охотника. Вторую весну не дождалась… Только что, от голода…

Наступило молчание.

– Будем ждать второй знак, – шаман говорит тяжело, угрюмо, – её закопай в снег. Дольше сохранится. Она будет нам нужна…

– Сколько ждать, Гукур? – вождь говорит с нажимом, ему тоже тяжело сознавать, что род стоит на краю гибели, – ещё немного, и никто из охотников не сможет поднять копьё…

– Предки дадут знак. Жди, – в голосе шамана звучат настойчивость и терпение.

Шкура откидывается в сторону.

Ваг, не взглянув на меня, проходит мимо. К груди всё так же прижат свёрток.

Теперь я знаю, что в нём. Вернее – кто. Девочка, полутора лет от роду. Умершая от истощения.

Значит, это и есть – знак? Какой же тогда второй? И что будет потом, когда шаман получит все необходимые ему знаки? Как он собирается спасать род от гибели?

В тягостных раздумьях я добрёл до своего лежака и, отогнув шкуры, забрался под них, в сладостное, обволакивающее тепло, исходившее от тела моей матери. Не открывая глаз, мать положила на меня свою тёплую руку. И постепенно дрёма, оцепеняющая мысли, овладела мной.

Спал ли я, или просто дремал – как долго, сказать не могу. Но проснулся я от неясного шума.

Один из двух охотников, согласно неизменному обычаю лежавший у выхода из пещеры, вдруг откинул укрывавшую его шкуру и вскочил на ноги.

– Ваг! – громко крикнул он, – Ваг, сюда!

И нескольких мгновений не прошло, как вблизи охотника оказался наш вождь.

– Слушай! – охотник вскинул руку по направлению к выходу.

Они оба замерли. Второй охотник, приподнявшись на локте, повернул своё лицо туда же, казалось, весь обратившись в слух.

Я тоже высунул голову из-под шкуры и прислушался.

Вроде бы – ничего особенного. Вьюга на дворе. Ветер свищет, воет…

Хотя – нет! Это не ветер воет. Это больше похоже на… на вой… на вой волков! …Точно! Волки вышли на охоту!

Только – что нам-то до их охоты?

Однако Ваг понимающе переглянулся с охотниками, кивнул им и торопливо направился вглубь пещеры. Судя по общему направлению, спешил он опять к шаману.

«Может, это и есть второй знак? – подумал я, – Но что он означает?»

В неведении я оставался недолго. И пяти минут не прошло, как под сводами пещеры раздался гулкий, хоть и несколько ослабевший от голода голос вождя.

– Вставайте все! Поднимайтесь! Все к огню рода!

Целую охапку дров Ваг бросил на огонь. Минуту спустя пламя весело заплясало по сухим жердинам, принесённым ему в жертву.

Огонь не успел ещё толком разгореться, когда весь род собрался вокруг костра.

Здесь были все. Даже двое наших покалеченных охотников, уже не ходивших, но ещё продолжавших жить. Их принесли на руках и положили так, чтобы они могли всё видеть и слышать.

Ни шуметь, ни даже разговаривать сил уже ни у кого не было. Потому поднявшийся было гул, вызванный перемещением людей с места на место, быстро угас.

В круг, к огню, вышел шаман. Постоял, помолчал, как бы ожидая, пока все начнут слушать его, и тихо заговорил:

– Тяжёлую зиму переживает наш род. Я не помню такой… Снега выпало так много, что олени не могут добыть себе еду. Олени, лошади, козы, даже кабаны – ушли. Охотники возвращаются без добычи. Уже несколько дней ветер не даёт выйти из пещеры. Сбивает с ног и засыпает глаза снегом… Род голодает…

Люди, слушая шамана, согласно кивали головами, переглядывались и молчали.

– Мы не ели уже несколько дней. Люди ослабели… Сегодня мы получили от предков первый знак… – Гукур взглянул на вождя, – Ваг, принеси…

Тот поднялся и ушёл к выходу из пещеры. Когда он проходил мимо, родичи коротко вскидывали на него глаза, и тут же отводили в сторону. Напряжение натянутым нервом звенело в тишине пещеры.

Гукур вернулся обратно, неся в руках залепленный снегом свёрток. Кроме него и шамана, наверное, только я ещё знал, КТО лежит в нём.

И всё же, глядя на лица окружающих, я отчётливо видел: хотя они и не знают, КТО ИМЕННО завёрнут в шкуру, но они точно знают, ЧТО это за свёрток…

Подойдя к шаману, вождь положил свёрток у его ног и опять уселся среди родичей.

Гукур опустился на колени, со скрипом развернул задубевшую на морозе шкуру и вынул из её распахнутой полости мёртвую девочку. Подняв её перед собой обеими руками, он показал скрюченное мёртвое тело всем нам.

– Вот! Смотрите! Это Шуа. Из семьи Старого Охотника. Она умерла сегодня утром, потому что мы не смогли её накормить. Кто будет лежать здесь завтра? Мы не знаем… Предки велят нам исполнить свой закон. Род должен жить! И Шуа – первый знак предков!

– Был ли второй, Гукур? – спросила «мать рода», прервав затянувшееся молчание.

Она сидела напротив шамана, продолжавшего держать на вытянутых руках мёртвую девочку. Лишь пламя костра разделяло их. Вокруг «матери рода» сидели несколько женщин старшего возраста.

– Пусть скажет вождь, – отозвался Гукур, наклонился и положил тело Шуа на складки начавшей оттаивать шкуры.

Ваг поднялся со своего места. Взглянул на Ану.

– Мы слышали звук волчьей охоты. Уллы голодны и ищут добычу.

– Нашим охотникам следует выйти из пещеры и опередить волков, – сухо произнесла «мать рода».

– Ветер продолжает нести снег над землёй, – покачал головой вождь, – И пока ещё он не стал слабее… Где искать зверя, не знает никто… Мы все голодны и потеряли прежнюю силу. Если охотники уйдут и не смогут вернуться, род никогда не получит еду. И тогда умрут все остальные.

– Вы хотите… малую жертву? – глухим голосом спросила Ана.

– Закон предков говорит нам об этом, – жёстко ответил шаман, – И предки дали нам знаки!

– Кого? – усталым голосом спросила женщина и медленным взглядом обвела весь род.

– Будем решать… – отозвался вождь. И тоже оглянулся вокруг.

– Детей, молодых охотников и молодых женщин отведи в сторону, – обратился шаман к «матери рода», – они – надежда рода. Они будут расти…

После непродолжительной процедуры отбора вся указанная категория родичей была отведена к одной из стен пещеры.

Шаман повернулся к вождю:

– Выбери самых сильных и опытных охотников, и отведи их туда же.

Ваг, стоя перед поднявшимися перед ним с пола мужчинами, молчал. Тягостно выбирать того, кому ты точно подаришь сейчас жизнь. И оставить на месте другого, подвергая его опасности лишиться этой самой жизни…

Наконец, видимо, определившись с выбором, вождь медленно поднял руку, указывая на одного из охотников…

И в этот момент яркий сноп искр взлетел над костром, выбитый из пляшущего пламени.

Шаман резко развернулся, выглядывая того, кто посмел швырнуть камень в священный огонь, долгие годы не затухавший в пещере.

И увидел руку, поднявшую второй камень.

– Положи, – глухо произнёс Гукур и подошёл к лежащему на земле мужчине с покалеченными ногами.

Тот откинул камень и кистью руки поманил шамана.

Гукур встал рядом с ним на колени и наклонил своё ухо к самым его губам.

Калека, лёжа на спине, что-то тихо зашептал. Шаман, слушая его, чуть покачивал головой в знак согласия. Но вот, закончив шептать, калека устало прикрыл глаза.

Лежавший рядом с ним другой мужчина, тоже покалеченный на одной из охот, чуть коснулся ноги шамана, привлекая его внимание. А когда Гукур перевёл на него взгляд, мужчина показал рукой на своего соседа, потом на себя и утвердительно качнул головой. Кивнув в ответ, шаман поднялся на ноги.

Повернувшись к нам всем корпусом, Гукур громко сказал:

– Малая жертва выбрана! Два охотника хотят в последний раз оказать помощь роду. Вождь! Пусть твои охотники приготовят всё, что нужно для исполнения закона. «Мать рода» – пусть женщины принесут оленьи шкуры, две – каждому. И уложат их на шкуры.

Кругом тут же закипела работа. Нас – детей и подростков, оттеснили в сторону.

– Смотрите и запоминайте, – не преминул озадачить нас Старый Охотник, – никто не знает, когда этот закон понадобится. Вы должны знать его и помнить всегда.

Мы и смотрели…

Взрослые мужчины принесли ещё дров и сложили их неподалёку от костра. Приготовили по два копья с наполовину сломанными древками. Рядом положили все инструменты, необходимые для разделки туши.

Шаман принёс сушёные пучки каких-то трав и аккуратно раскладывал их возле себя в определённом, ведомом только ему порядке. Здесь же положил и один из черепов пещерного медведя, виденный мной в его каморке.

Между тем женщины, руководимые Аной, сняли с «жертвенных добровольцев» те остатки шкур, что всё ещё прикрывали их тела. Обильно обтерев обоих мужчин принесённым снаружи снегом, женщины насухо вытерли их кусками шерсти, надранной из медвежьих шкур. Использованную шерсть положили возле костра. Получилось, вроде как омовение тел совершили. «Омытые» таким образом тела были переложены на уже подготовленные оленьи шкуры, расстеленные у костра.

На протяжении всех этих действий оба мужчины лежали спокойно, закрыв глаза и, казалось, спали. И лишь когда их переложили на шкуры и суета, вызванная подготовкой к ритуалу, улеглась, они с натугой подняли веки.

Медленно, замирая глазами на несколько секунд, переводили они свои взгляды с одного родича на другого. Будто запоминая наши лица, наши фигуры, наши глаза, они прощались с каждым из нас.

Они ничего не говорили, не делали ни одного движения, только – смотрели. И мы, взглянув им в глаза, опускали головы, прощаясь с ними и благодаря их за жертвенность…

Пройдя глазами по кругу, оба калеки перевели свои взгляды на шамана. Гукур долго глядел им в глаза. Потом глубоко вздохнул и качнул головой.

– Ваг, – произнёс он, – начинай…

И вождь заговорил, глухим речитативом рассказывая о каждом из двух охотников, лежащих сейчас перед нами и готовящихся уходить в поля предков.

Вождь говорил о том, как смелы, сильны, хитры и удачливы были оба охотника. Как много добычи приносили они своему роду.

Сколькими женщинами, зачавшими от них, овладели.

И о том, как бесстрашны они были во время своей последней охоты, когда более сильный зверь покалечил их. И ещё говорил вождь о великом бесстрашии охотников, вызвавшихся стать малой жертвой, повинуясь закону предков. И что для всего рода великая честь принять от них эту жертву. На пользу пойдёт она и живущим ныне, и тем, что родятся после.

Закончив свою не то песню, не то – речь, Ваг встал на колени рядом с отпеваемыми заживо охотниками, обнял голову каждого из них и прижал к своей груди. После чего поднялся на ноги и отошёл в сторону.

И тут запел-заговорил шаман. Опять же – на незнакомом языке. Сидя по-восточному и постукивая двумя выбеленными временем костями по медвежьему черепу, шаман что-то навывал на одной ноте, не открывая глаз и покачиваясь из стороны в сторону.

Продолжалось это, по моим прикидкам, минут десять. Как вдруг, прекратив наигрывать на черепе, шаман вскочил на ноги и открыл глаза. Продолжая подвывать и постукивать костями, уже одну об другую, Гукур закружился вокруг костра в некоем подобии танца.

Танец был достаточно примитивен, но чем-то всё же завораживал, притягивал к себе внимание зрителей и заставлял забыть обо всём, что происходит вокруг.

Шаман то кружился на месте, то прогибался назад, то склонялся к самой земле. Переступая, перескакивая с ноги на ногу, он задавал некий, в целом плавный, но порой – с рваными обрубками, ритм.

В какой-то момент у меня мелькнула мысль, что вижу я сейчас не целый танец, а лишь его части, обрывки, сохранившиеся с давних времён и донесённые нами по памяти поколениями шаманов. Наблюдая за Гукуром, я старался запомнить всё, что он делает. Каждое движение, каждый поворот, каждый жест. Неизвестно, будет ли у меня ещё одна возможность увидеть этот танец…

Между тем шаман, не останавливая танца, время от времени подхватывал пучки трав, разложенные на земле. Некоторые из них он бросал в огонь, а некоторыми, растерев их перед тем ладонями, посыпал тела приносимых в жертву мужчин. В огонь полетели и пучки шерсти, использованные женщинами для обтирания.

От трав и шерсти, сгоравших в огне, по пещере пополз дурманящий голову дым. Голова начала кружиться, а настроение – подниматься… Сородичи начали прихлопывать в ладоши и подвывать в такт шаману. Впрочем, картинка знакомая, я это уже видел не один раз…

Пока я вёл свои наблюдения, Гукур оказался лицом к лицу с вождём, быстро наклонился к самому его уху и что-то коротко шепнул. Вождь, в свою очередь, кивнул нескольким мужчинам, стоявшим поблизости, и подбородком указал на ожидающих своей участи калек.

Мужчины взяли в круг лежащих сородичей, встав рядом с ними на колени. Крепко сжав в руках заготовленные заранее обломки копий, подняли их над своими головами.

Жертвы лежали с закрытыми глазами и не могли ничего этого видеть. Но наверняка всё слышали и улавливали чувствами и мыслями. Я заметил, как напряглись их лица, хотя ничто более в положении их тел не изменилось.

Речитатив шамана достиг своей максимально низкой точки. Казалось, голос его раздаётся откуда-то из глубокого подземелья, рыча и прокатываясь волнами над нами. Но вдруг тон его резко изменился, отчаянно взвившись ввысь кличем пернатого стервятника, бросающегося на добычу.

И тут же копья, поднятые над головами охотников, изо всех сил вонзились в тела тех, кто добровольно приносил себя в жертву роду.

Пробивая покрытую густым жёстким волосом кожу, стремительно раздвигая в стороны затрещавшие рёбра, заострённые куски кремня пробили лёгкие и сердца выгнувшихся навстречу им тел. С губ приносимых в жертву мужчин сорвался короткий вскрик, переходящий в хрип умирающего.

Вождь, упав на колени между двумя убиваемыми, острым каменным резцом поочерёдно вспорол им животы, поочерёдно просунул свою руку сначала одному, потом – другому и так же поочерёдно, вырвал у них ещё живые, конвульсивно сжимающиеся сердца.

Гукур замер на месте, оборвав свой речитатив на полуфразе.

Поднявшись с колен, вождь подошёл к шаману и протянул ему окровавленные руки, держа на раскрытых ладонях по сердцу.

Тела только что убитых охотников ещё сотрясали мелкие конвульсии, но оба они уже были мертвы…

Не двигаясь, шаман осмотрел их сердца и повернулся к нам. Весь род, замерев в самых разнообразных позах, смотрел на двух своих вожаков. «Мать рода» поднялась со своего места, напряжённо ожидая, что скажет шаман. Не была ли жертва напрасной!?

– Род выживет! – твёрдо произнёс Гукур, – Я вижу. Их сердца сильны и кровь светла. Предки говорят: род будет жить!

И тут же громкий крик десятков ликующих людей оглушил меня.

В самом деле, что ещё нужно было для счастья в те времена? Знать, что род твой не пропадёт, не зачахнет, растворившись во времени, а – выживет! Значит, не напрасной была жертва. Предки приняли к себе охотников, ушедших к ним из мира живых.

Чем не повод для радости!?

Пока я обдумывал причины ликования своих нынешних сородичей, взрослые мужчины продолжили ритуал.

Когда я увидел и в полной мере осознал, что будет происходить дальше, меня замутило. В какой-то момент я даже думал, что лишусь сознания. Но нет, удержался…

Охотники разделывали два мужских тела, как обычные звериные туши, разрубая их на куски и нанизывая на заточенные колья. Колья эти, в свою очередь, расставлялись вокруг костра для жарки мяса.

Только сейчас я в полной мере осознал, в чём именно заключался истинный смысл принесённой жертвы.

Покалеченные охотники отдали родичам свои тела, дабы прокормить их и не дать умереть от голода!

Тело умершей девочки, кстати, тоже было разделано и отправлено на костёр…

И мы потом это ели.

Да. Именно так оно и было. Оказалось, что при необходимости мы вполне могли быть и каннибалами.

И я ел тоже. В первый раз, с непривычки, меня мутило, были даже позывы к рвоте. Мой желудок через моё сознание не принимал подобную пищу. Ничего… Пересилил сам себя и съел то, что было… Выбор у меня, собственно говоря, оказался невелик. Либо ешь то, что дают, либо – голодная смерть. Да и сородичи не поймут, если я вдруг откажусь…

Закончив с трапезой, обглоданные и очищенные от мяса кости убитых сородичей мы бросили в костёр. Это немного добавило огня и тепла. Головы их, вернее – черепа, выскобленные до блеска, шаман унёс куда-то вглубь пещеры.

Я не заметил момента его возвращения. Но когда Гукур вновь оказался среди нас, черепов с ним уже не было…

Сейчас, сидя у себя дома на мягком диване, поблизости от своего набитого продуктами холодильника, вы можете думать и говорить обо мне всё, что угодно. Морализировать на тему каннибализма и моей (якобы) пропаганды столь гнусного дела. Может быть, кто-то из вас даже напишет в правительство (или ещё куда-нибудь) гневное письмо с требованием запретить мою книгу…

Но только прежде, чем вы займётесь этим, сначала поживите месяц-другой без еды, в лесу или в горах (лучше – зимой), в тесной группе особей, таких же голодных, как и вы сами. Без всякой надежды на получение помощи от кого бы то ни было. Вот тогда я и погляжу, насколько высоки будут ваши хвалёные моральные устои.

При этом хочу заметить, что я с величайшим презрением, если не сказать – омерзением, отношусь к каннибалам современным.

Имея полные холодильники самой разнообразной еды, они жрут человеческое мясо, потакая своим извращённым, низменным гастрономическим вкусам.

Невозможно ничем объяснить и оправдать их изуверские способы удовлетворения своих мерзких пищевых позывов.

Но это так, к слову пришлось…

Продолжим…

Метель, длившаяся несколько дней, к утру утихла. Снаружи наступила такая тишина, что, казалось, мы в пещере можем слышать, как осыпается снег с деревьев в лесу.

Взрослые охотники, усвоив за ночь полученные калории и заметно приободрившись, проснулись с рассветом. Доели то, что осталось от вечернего ужина, быстро собрались и вышли из пещеры. Пора было отправляться на поиски добычи. Род надо кормить.

И только тогда я понял, почему ритуал поедания сородичей произошёл именно вчера.

Смерть Шуа дала знак вождю и шаману, что люди дошли до крайней степени истощения. И самые слабые уже начинают умирать.

А вой волков дал сигнал опытным охотникам, что метель близится к концу. И нужно готовиться к выходу на охоту. А для этого, прежде всего, нужны силы. Вот так и была решена судьба самых слабых и уже не приносящих роду никакой пользы калек…

Что ж, в какой-то мере решение было вполне логичным и обоснованным. И даже (если хотите) гуманным.

Род должен выжить!

И малое должно отдать свою жизнь ради большего. Уже тогда, живя дикарями в пещерах, люди понимали и осознавали это. И старательно прилагали к этому все свои усилия.

И не только в плане пропитания…

В ту зиму моя мать была не единственной женщиной, вынашивавшей ребёнка. Едва ли не треть женщин в роду были беременны.

Как я убедился впоследствии, дети гибли, часто не успевая дорасти даже до подросткового возраста. Они срывались со скал в горах, тонули в воде, умирали от голода и болезней, подвергались нападениям хищников.

Но, всё же, род продолжал жить, рожая всё новых и новых своих потомков и по возможности сберегая каждого, кто умудрялся выжить в столь непростых условиях. И потому та малая жертва, что была принесена вчерашним вечером, не только позволяла продлить жизнь всем нам, но и забирала из рода двух его членов.

Как считали у нас в спецназе – «минус два»… Две потери…

…Мужчины, во главе с вождём ушедшие на охоту, не возвращались более двух суток. И только под вечер третьего дня снаружи пещеры раздался ликующий крик подростка-караульного, поставленного там шаманом.

– Идут! Идут! – заскочивший в пещеру мальчишка подпрыгивал на месте от возбуждения и тряс копьём, высоко поднятым над головой.

«Мать рода» с надеждой подняла на него глаза:

– Они несут что-нибудь?

– Да! Да! Я видел оленя на плечах двух охотников. И ещё что-то волокут по снегу!

Вы представляете, как мы все оживились, услышав столь радостную весть?!

Когда изнурённые охотники пробрались по узкому проходу внутрь пещеры, женщины и дети бросились обнимать их и всячески выказывать мужчинам свою радость и расположение. Моя мать тоже прижалась к своему мужчине, ни в малейшей степени не обращая внимания на то, что кроме неё его обнимают ещё две женщины. Причём одна из них – с заметно выпячивающимся животом.

Ну, как говорится, дело житейское…

Мне лично некого было приветствовать. Среди охотников у меня не было близкого человека. Но я радовался вместе со всеми. Тому, что охотники всё же вернулись. А в ещё большей степени – тому, что они принесли еду. Оказывается, как мало на самом деле нужно человеку для настоящего счастья. Еда и осознание того, что ты кому-то нужен и полезен…

Посмотрев на оленя и дикого быка, выложенных посреди пещеры, шаман произнёс:

– Радуйтесь! Предки не забыли своих детей! Род будет жить!

Зима затянулась ещё на три месяца.

Ещё дважды шаман с вождём проводили ритуал «малой жертвы», спасая род от голодной смерти. За эти три месяца пятеро взрослых охотников не вернулось в пещеру, погибнув в схватках с сильной добычей. Несколько маленьких детей и две старые женщины умерли, не выдержав мучений голода и зимней стужи…

Когда воздух заметно потеплел, небо очистилось от серо-молочных туч, почти всё время висевших над землёй, а солнце засияло ярче, даже – ослепительнее, мы поняли: зима закончилась!

Мы пережили её! Мы оказались сильнее!

И мы начали всё чаще выходить из пещеры, бегая по пока ещё глубокому, но уже заметно потяжелевшему от подтаивания снегу.

Мы радовались яркому солнцу, чистому небу, первой зелёной траве, что начала выглядывать из-под снега, начавшего стаивать на пригорках и больших каменных валунах. Пили талую воду прямо из ручейков, выбегавших из-под снежных сугробов.

И не было в такие минуты разницы между взрослыми и детьми, мужчинами и женщинами. Все одинаково радовались солнечным лучам, ловили их ладонями и восторженно кричали в бездонную высь, приветствуя солнце.

Я думаю, что именно в такие моменты и начало зарождаться у людей вначале пока ещё неосознанное поклонение горячему светилу.

Ведь в полной мере испытать то глубочайшее чувство благодарности и счастья, какое мы все испытывали по отношению к солнцу, выходящему из-за горизонта, сможет только тот, кто проживёт нашей жизнью. Полуголодный перезимует с нами в холодной пещере и, сумев выжить, дождётся однажды, как над ним засияет яркий и горячий золотистый шар, изливающий на землю своё благодатное, живительное тепло.

Именно в эти дни разрешилась от бремени моя мать, родив мне сестрёнку. А своему мужчине дочь. Имя ей дали – Куа.

Глава 4.

Молодые охотники.

Крупный бык-трёхлетка, помахивая хвостом и временами встряхивая мохнатой шеей, спокойно пасётся на пологом склоне, чуть в стороне от остального стада. В стаде, как я наскоро посчитал, до полусотни коров, десятка два разновозрастных телят и ещё трое (или четверо, не разглядеть толком) молодых бычков. На небольшом пригорке стоит вожак этого стада буйволов, безмятежно щиплющих траву по пути к речке.

На водопой бредут. Понятное дело – время к полудню. Летнее солнышко – яркое да горячее. Пригревает так, что к речке не то чтобы побредёшь – побежишь! Да и ринешься в прохладный поток со всего разбегу, остужая шкуру снаружи и – большими глотками – тело внутри…

Да только не можем мы сейчас к речке бежать. Охота у нас. И не просто охота, а – посвящение. Мы – это десяток подростков, что должны сегодня перейти в ранг молодых охотников. А для этого мы сами, без помощи взрослых охотников, должны добыть такого крупного зверя (а лучше – двух), чтоб накормить можно было весь род.

Предводительствует нами Кассу. Мы единодушно признали, что он самый сильный, самый быстрый и самый ловкий среди нас. Правда, от себя должен добавить: не самый умный. Ну, да ладно…

Кассу и буйвола этого выбрал. Теперь вот лежим полукругом в сотне шагов от него и пытаемся сообразить, как бы его так завалить, чтоб и подранком не ушёл, и никого из нас не покалечил.

А ещё в полусотне шагов позади нас залёг десяток взрослых охотников. Они как бы в роли экзаменаторов. Смотрят за нашими действиями и оценивают их. А заодно, если понадобится, могут и подсобить в охоте.

Дичь-то в любом случае упускать будет и жалко, и глупо. Но тогда это уже не будет считаться чисто нашей добычей. А значит – зачёт не сдан. Через пару дней – всё заново. И так до тех пор, пока испытание не будет пройдено успешно…

Я юркой ящеркой подползаю к Кассу и шепчу ему на самое ухо:

– Как брать будем?

И скашиваю глаза на быка.

Кассу в раздумье морщит лоб, приподнимается на локте и быстро осматривает окрестности. После чего опять опускается на траву и прижимает свою голову к моей.

– Там овраг есть, – тычет он пальцем вправо, – склоны крутые. И полный кустов. Надо его туда загнать.

– А как?

– Ветер от него на нас дует. У тебя шапка из шкуры волка. Обойди его и пой волчью песню. Он испугается и побежит. Прямо в овраг. Там мы его встретим. Лура с собой возьми. С двух боков ему петь будете.

В целом, идея нашего вожака недурна, хоть и не отличается оригинальностью. Ну, да ведь ограничений нам никто не ставил. Был бы результат…

Кстати! Не надо думать, будто я что-то путаю, уважаемый читатель. Мол, на дворе лето, а я – в волчьей шапке на охоте парюсь. Малахай, между порочим, в силу своей конструктивной особенности, неплохо от жары защищает. Только его надо периодически с головы стягивать, чтоб волосы проветривались. А то от внутреннего перегрева с непривычки можно и тепловой удар по затылку получить.

Глазами дав знать Кассу, что я его понял, начинаю смещаться влево, укрываясь за высокой травой и камнями. По пути, заметив Лура, делаю ему знак: «За мной!»

В тоже время все остальные члены нашей команды начинают уходить вслед за Кассу в сторону узкого, с обрывистыми берегами, оврага. Он тянется поперёк долинки, в которой пасётся буйволовое стадо, в паре сотнях метров от нашей лёжки.

Взрослые охотники тоже разделились. Трое остаются на месте. Остальные отправляются вслед за отрядом Кассу.