Читать книгу Вечная зима - Андрей Борисович Бархатов - Страница 1

Пролог

Несколько тысячелетий назад первые поселенцы обосновались в суровых Землях Вечной Зимы. Ныне уцелевшие летописи всего мира молчат о причинах выбора столь неблагоприятного места. Одни говорили, что поселенцы пришли с юга, отгороженного от севера великим Снежным хребтом. Другие упоминали о первых поселенцах, как о преступниках, которых сослали с Южных Земель в Земли Вечной Зимы в качестве наказания. Третьи упоминали о том, что первые люди вышли на берег из Бескрайнего моря, подобно всем прочим животным, и по ходу течения времени обрели нынешний облик и разум. Последнего мнения придерживались мудрецы, о которых ещё будет упомянуто по ходу повествования. Словом, по северу блуждали разные трактовки происхождения первых поселенцев.

Поначалу люди никак не именовали свои селения, по причинам неизвестным. Самая распространенная догадка кроется в том, что поселенцы и не надеялись выжить в таких тяжелых условиях. На юг ведь не подашься – Снежный хребет надежно хранит юг от непрошеных гостей с севера. Или же наоборот. Опять же, трактовки бывают разными, однако не будем об этом. Северяне приспособились к вечному холоду, словно животные, населяющие эти земли ещё задолго до появления людей. Основным промыслом здесь являлась охота и местами скотоводство. Запад Земель Вечной Зимы был полон Северных зайцев, оленей, баранов, а также песцов и волков. На Юге, ближе к Снежному хребту, – где сугробы были достаточно мелкие, а природа не столь мерзлой, – можно повстречать кабанов, росомах, овцебыков. На востоке можно отыскать эласмотерий, которых иначе называют «волосатыми носорогами». Также, ближе к территориям Крайнего севера были замечены мамонты. На каменистых берегах Бескрайнего моря можно было повстречать белых медведей и тюленей. Когда близ берега отстроили ещё пару селений, люди начали на них охоту, что привело к переселению медведей на Крайний север, а тюленей и вовсе истребили. Покончив с охотой, жители прибрежные селений стали промышлять рыболовством, что положило зачатки торговли между прибрежными селениями и прочими, отстроенными в глубоком лесу. Наладились торговые пути. Однако, с развитием торговли охотой стали злоупотреблять, и животные севера оказались на грани исчезновения. В Земли Вечной Зимы пришел Великий голод, который продолжался целое столетие. Прибрежные селения отказывались делиться рыбой просто так, из-за чего разгорелась непродолжительная война. Голод и войны стали толчком к развитию скотоводства. Только тогда страх погибнуть от холода и голода полностью вышел из северян, и они, как единый народ Нетоличи, прозвали первый основанный город Стержем.

Природа севера очень скудна. Леса здесь в большинстве своем хвойные, но ближе к Снежному хребту встречаются и лиственные. Животные питаются мхами и лишайниками, коими покрыты деревья, а также ветками, древесной корой, шишками. Особо упорные в своих поисках животные могут отыскать и вечнозеленые травы под неглубокими сугробами. И все же многие животные страдают от недостатка пищи, а потому не ведут оседлого образа жизни, а постоянно уходят или на юг, к Снежному хребту, или на восток, где зима не так сурова. В это время охотникам бывает туго, хотя скотоводство не дает людям умереть с голоду. Но уже вскоре животные возвращаются обратно на запад. Отчего так происходит – неясно и по сей день.

Теперь же поговорим о местах совершенно безжизненных – о Крайнем севере. Сугробы Крайнего севера порой достигали невероятной высоты, сравнимой с человеческим ростом. Ни звери там не водились, ни люди. Редкие леса были навечно укутаны в снежные одежды. Жуткий мороз прожигал кожу и так крепко сковывал мышцы, что напрочь лишал человека возможности пошевелиться. Так и замерзал любопытный путник, быстро обращаясь в живую статую. Избежать подобной участи было непросто. Песцовые шкуры вполне могли защитить от тамошнего холода. Но так как живности там никакой не водилось (за исключением мамонтов, но и те были скорее вымыслом), то гибель от голода была вполне естественной. Однако поистине настоящая опасность, с которой мог столкнуться любопытный путник, была не связана ни с голодом, ни с холодом. Крайний север был родиной волколаков – огромных зверей, очень похожих на волков и передвигающихся на двух или же четырех лапах. Их шерстяная туша переносила самые тяжелые морозы и походила на некое совмещение тело человеческого и волчьего. Эти звери были очень выносливы и яростны. Большой потребности в еде у них не было, но, увидев жертву, он незамедлительно рвали её на куски. Чем они питались на Крайнем севере – большая загадка, как и то, как они вообще появились там. Многие отважные путешественники пытались разгадать эти тайны, но немногие из них вернулись домой. Они не особо распространялись о своих походах и, рано или поздно, вновь уходили на Крайний север, откуда уже точно не возвращались. Бывали и те, кто распространял ложные знания о тех местах с целью снискать уважения среди народа и потешить свое самолюбие. А когда их разоблачали, то подвергали наказанию.

Вскоре Нетоличи обнаружили железные залежи и научились ковать оружие. По тем временам железный меч являлся роскошью, а кузнецы были дарованием богов. На смену Каменному времени пришло Железное.

Также стоит упомянуть и о Норманнах – племенах, расселившихся восточнее Нетоличей. Их условия жизни были ничуть не лучше условий Нетоличей, однако их развитию можно было позавидовать. Когда Нетоличи впервые столкнулись с ними, то были удивлены их железной броне, каменным поселениям. Более того, норманны были опытными воинами, так как успели подчинить себе несколько прочих народностей, селившихся неподалеку. Гордость не позволила Нетоличам признать превосходство своих соседей. Между ними вспыхнула война, которая оказалось очень неудачной для Нетоличей. Несмотря на прочность железных доспехов, Нетоличи отказались от их выплавки, посчитав это подражанию врагу. Так эта мысль обрела вечность, и ни одно поколение Нетоличей не отвергла её. Между Нетоличами и Норманнами наступил долгий мир, нарушенный лишь спустя тысячелетия, после Первого нашествия волколаков, о котором будет упомянуто чуть позже.

А теперь слово о мудрецах. Состарившиеся мужи теряли свою силу и выносливость, а потому вынуждены были покинуть ряды воинов и охотников. Все то время, которое они посвящали любимому делу, оказалось свободным. Но старики и представить себе не могли, что существует нечто, способное заменить им радость боя или охоты на зверя. Скотоводство казалось им слишком скучным, хотя некоторые и отправлялись туда, дабы совсем не помереть от безделья. Часть из них шли в путешествия по великим просторам северных земель. К слову, именно старики отыскали первые залежи железной руды. Они не только нашли ей применение, но продолжили изучать её полезные свойства. Молодые мужи просили у стариков совета в сражениях, в обращении с оружием и, что было не редкостью, в делах сердечных. Их опыт был очень полезен, отчего их и прозвали мудрецами. Со временем мудрецы стали закрытым обществом, так как их знания могли стать достаточно грозным оружием в чужих руках. Они лично избирали своих наследников как из числа родственников, так и просто близких людей.

По всей территории Земель Вечной Зимы были созданы Мудрые Ложа, где мудрецы занимались изучением определенных явлений, а также их обсуждениями. Именно они обнаружили множество неизвестных ранее существ, которые жили в тени, боясь открытого знакомства с человеком. Несмотря на те знания, которые мудрецы несли миру, их общество было очень закрытым, что породило множество слухов, во многом ужасных. Ходили слухи, что одно из лож находилось на Крайнем севере и занималось выведением волколаков. Мудрецы не подтверждали слухи, но и не отрицали их. Когда волколаков начали замечать в окраинах деревни, чего никогда доселе не было, люди забеспокоились и обратились за помощью к мудрецам. Но те многозначительно промолчали, предоставив людям самим решать эту проблему. И люди взялись за истребление волколаков. До поры до времени у них это хорошо получалось, и волколаки вновь вернулись на Крайний север, пока вдруг звери не ударили по всему человечеству всей своей огромной стаей. Люди были поражены, сломлены, разрозненны. Но люди воспрянули духом, объединились и взялись противостоять грозной силе звериного нашествия. По итогам бесчисленного множества кровопролитных битв люди-таки победили угрозу своему существованию и изгнали остатки волколаков обратно на Крайний север. Тогда-то мудрецы и попали в опалу.

Их знания никак не помогли в борьбе со зверем, а потому почти все уверовались в их причастности к созданию волколаков, а также продумыванию их нашествия. Некоторые ложа отрицали причастность мудрецов к нашествию волколаков, но вот ложе на Крайнем севере, которое, судя по слухам, и было ответственно за нашествие, молчало. Но уже через несколько недель после изгнания волколаков мудрецы открыли народам пророчество, согласно которому произойдет ещё одно, второе нашествие волколаков, которое точно уничтожит человечество. Переживший все ужасы Первого нашествия народ был отнюдь не рад таким вестям и ещё больше ополчился на мудрецов, назвав их пророчество – ложью и уловкой, созданной для осуществления их коварных замыслов. Каких именно замыслов, народ пояснить не мог, ибо не хватало у них мыслей на этот счет. Их обвинения зиждились на излишней подозрительности и ненависти. Все существующие народы признали знание – злом, а над мудрецами учинили смертельные расправы. Однако границы запретных знаний очень быстро размазались, чем вовсю пользовались самые различные люди, от обиженных на мир изгнанников до алчных правителей. Любого могли оболгать и запросто подвести к плахе. Продолжающаяся смута окончилась с созданием Красного листа – списка, содержащего строгий перечь знаний, созданных и используемых мудрецами, начиная от самих волколаков, их здоровья и повадок, и до различных изобретений, прописанных как «Необычные» (например, Холодный огонь). На тот момент уже многие мудрецы были уничтожены, а оставшиеся ушли в глубокие подземелья, где продолжали творить свои дела в изгнании.

Ещё многое произошло после этих событий, как, например, захват западного берега Бескрайнего моря дикарями с Каменных островов и уничтожение многих прибрежных селений Нетоличей. Однако никакого пролога не хватит, чтобы описать их все. А потому отсюда и начнется повествование сей истории И связана она со Вторым нашествием волколаков, которое, согласно пророчеству, наверняка уничтожит весь род людской.

Глава 1

Протяжный вой, зародившийся в самых недрах Крайнего севера, волной разнесся по лесу, всполошив всех его обитателей. Кабан замер на месте и навострил уши. «Давай», – прошептал Акамир. Стертые пальцы Добромира разжались. Упругая тетива издала мгновенный свист. Стрела практически бесшумно рассекла воздух и с глухим звуком впилась в шею животного, высвободив поток алой крови. Кабан завалился на бок. Овладевший им предсмертный тремор вскоре выбил душу из бедного зверя. Два охотника выбрались из-за укрытия и скинули тушу в громоздкие сани.

– Плохая нынче охота, – пожаловался Добромир. – Всего-то три кабана, четыре горностая, одна лисица и один волк. Этим Вержавск не прокормить.– Тоже верно, – вздохнул Акамир. – Зверей в этих краях становится все меньше и меньше. Ещё немного, и живиться здесь будет нечем.– Быть может жители здешних селений стали невероятно прожорливы. Или же дело в увеличении населения, что, в общем-то, немудрено. Других объяснений я подобрать не могу. Вероятно, живность массово перемещается на восток и на юг. Хотя, сейчас ещё явно не сезон. Ни морозы, ни бури Крайнего севера ещё не добрались до нас.– Нет, друг мой, это точно не перемещения, – отрезал Акамир. – Сейчас мы находимся в пяти дней ходьбы от границ Крайнего севера. Здесь живности совсем быть не должно. А теперь взгляни на сани.– Быть может тепло южных земель перемахнуло через Снежный хребет и направилось дальше на север? – спросил Белослав, широко улыбаясь. Этот мальчишка будто намеренно говорил всякую чушь, дабы привлечь к себе внимание. – Поэтому животные и бежали на Крайний север. Холод тех земель уже не столь губящий.– Абсурд, – сказал Акамир. Он и Добромир встали рядом и потащили сани, следуя за Белославом.– За всю свою жизнь я впервые сталкиваюсь с нехваткой зверей на западе, – произнес Добромир. – Даже в сезоны звериных перемещений мы были далеко от голодной смерти. А теперь она здесь и дышит нам в спину. Что-то действительно случилось.– У нас есть торговые договоры с поселениями у берегов Бескрайнего моря, – вставил Белослав. – У них и так рыбы вдоволь!– Берега Бескрайнего моря уже давно подконтрольны дикарям, прибывшим с Каменных островов, – вставил Акамир. – Торговать с ними не получиться. Истребить тоже.– Почему не истребить? – спросил Белослав. Акамир вздохнул. Эта глупая мысль сразила его.– Мы заплатили очень высокую цену за весьма шаткий мир, – произнес Добромир. – Пускай так все и останется.– Белослав, пробегись-ка вперед, разведай тропы, – приказал Акамир. Белослав с радостью устремился исполнять задание. Моментом позже его уже было не разглядеть из-за плотно стоящих друг к другу деревьев.– Есть у меня догадка насчет всей этой ситуации, да не нравится она мне, – серьезный тон Акамира насторожил Добромира. – Да и ты не будешь от неё не в восторге.– Не томи.– Скажи-ка мне, какое событие положило начало эпохе Рассвета?– Нашествие волколаков с Крайнего севера, я знаю. Их изгнание в родные земли послужило началом эпохи Солнцестояния.– Ты прав. А знаешь ли ты, что положит начало эпохе Заката?– Предполагаю.– Согласно древнему пророчеству мудрецов, волколаки вернутся и окончательно истребят все человечество. И не будет нам укрытия от них, не будет тайных троп для побега. Противоборство с теми же дикарями покажется нам очень несущественным, когда мы столкнемся с реальной угрозой.– Я не верю мудрецам, – резко ответил Добромир. – Их слова – яд, а знания – зло, которое породило волколаков и чуть было не истребило нас, людей. Они сыграли на нашей жадности и гордыне. Бросьте, разве родители не говорили вам обо всем этом?– Говорили. Но этот вой, что мы слышали…скажем, он насторожил меня. Я уже слышал его однажды, но это было так давно. Годы назад.– Вы говорите о походе к Мрачным равнинам, где впервые столкнулись с волколаками?– Именно о нем.– Мрачные равнины относятся к землям Крайнего севера, а потому неудивительны нападения волколаков на тамошние селения. Странно, почему их жители не ушли на юго-запад, в безопасные от волколаков земли.– Безопасные ли? Весь наш народ Нетоличей живет в страхе быть истребленными уже как несколько десятков лет. И бежать нам некуда. На западе дикари, на севере волколаки и погодные невзгоды Крайнего севера, на юге Снежный хребет, отделяющий нас от юга, на востоке Норманны.– Да, знаю о Норманнах. Наслышан о наших войнах столетней давности.– А теперь ещё и голод, – поникшим голосом заявил Акамир. – Голодная смерть ужасна.– Ну, раз уж у нас так много врагов, то, вероятно, мы не издохнем от голода, – улыбнулся Добромир.– Да, – Акамир улыбнулся в ответ, но затем лицо его вновь посерело. – Я все не могу забыть тот вой…– Волки, не иначе.– Я сотни раз слышал, как воют волки, но этой вой к ним не относится. Грубый, протяжный, возвещающий о беде, жуткой беде. Ты разве не видишь разницы?– Вы так считаете, потому что верите мудрецам. И ныне подобные шорохи будут значить для вас нечто…особенное, так сказать. Справедливости ради скажу, что начало эпохи Заката не связано с волколаками.– С чем же тогда?– Может быть именно с голодом, – Добромир кивнул на сани. – Ещё немного и всем нам придется отправиться в поход на восток, а то и вовсе на юг.– На юг? – усмехнулся Акамир. – Я ведь уже упоминал о Снежном хребте. Или ты знаешь, как преодолеть его?– Нет, я не знаю.– Но твои предположения по поводу эпохи Заката вполне возможны. Правда…я верю в нечто другое.– А я все же склонен к словам моих родителей. Извините.– Да не за что извиняться, – ответил Акамир. – Я тоже могу ошибаться, как и все прочие.

Охотники вернулись в селение ближе к полудню. Высоченный палисад с заснеженными остроконечными верхушками выглядел неприступно. На массивных воротах висели медвежьи черепа. Лучники вальяжно расхаживали по стене, краем глаза поглядывая на стайки перелетных птиц, струящихся вдоль сгущенных хвойных верхушек. «Эх, сейчас бы домой, поближе к печи», – потирал руки лучник, поглядывая на каменных трубы, выплевывающие клубы серого дыма. Недавний снегопад доставил жителям крепости немало хлопот. Ещё вчера все улицы были изрешечены углубленными проходами, сверху напоминающими лабиринт. Хижины восточной части крепости так и вовсе были заметены по крышу. Постройки каменных зданий на юге крепости были приостановлены. Глава крепости Акамир хоть и признавал каменные здания более надежными, нежели бревенчатые, однако не желал «жить в мрачных и ледяных коробах». Здесь он пошел просящим жителям на уступки, так как недавний пожар почти полностью уничтожил южную часть крепости.

Проигнорировав круглый ручки на, Акамир с такой силой постучал по воротам, что те опасно покачнулись, норовя провалиться вовнутрь. Стража незамедлительно впустила охотников. Они завезли сани к местному мяснику, в обязанности которого входило распределение всего добытого охотниками для каждой проживающей в Вержавске семьи. Акамир, Белослав и Добромир разошлись по своим хижинам. Добромир тихонько отворил дверь, боясь потревожить засыпающего под колыбель матери ребенка. Миновав коридор, он вышел к своему личному закутку. Там он уселся на лавку и, взяв меч, принялся неспешно точить его лезвие. Так ему думалось лучше. А думал он о словах Акамира, об эпохе Заката и о легендарных волколаках, в возвращение которых он до сих пор не мог поверить. Для него было настоящим шоком узнать, что Акамир, мудрый, опытный человек, и, к тому же, его наставник, верит в их возвращение. Кроме того, Добромир очень осторожно относился к знаниям Акамира. Не увлекли ли они его? А если увлекли, то какую опасность он представляет если не для своего народа, то для всего человечества? Нет, это слишком возвышенные размышления, истину в которых не отыскать. А пока Добромир пустился в своих нелегкие думы, переместимся к его жене.

Задернув занавески, дабы дневной свет не смел досаждать сладким сновидениям, София вышла в приспешню, где продолжила готовить ужин. Девушка была очень нежна в своем деле, но при этом её рука была тверда и уверенна. Крупные голубые очи прельщали мужчин, влюбляли в себя, заставляя сердце трепетать, будто сотни бабочек ютились внутри их душ. Мужчины селения украдкой смотрели на Софию, тихонько восхищаясь её внешностью, и открыто завидуя её мужу, Добромиру. Зависть эта была зла, очень зла. Она отыскала свое воплощение в словах о том, достоин ли столь изнеженный и чувственный мужчина обладать такой женщиной. По их мнению, её сердцу явно требовались ручищи грубого и смелого мужа, способного и мясо добыть и волколака зарубить. Женщины селения напротив завидовали именно Софии, мол мужа себе взяла умного и силой не обделенного. Разные сплетни ходили по селению, но никто не смел огульно распространиться о чем-то оскорбительном, ибо раздор средь людей в эпоху Заката мог стать поворотным в определении их скорой погибели. Языки обросли костями настолько, что и сказать лишнего не мог даже самый болтливый из ботливых. А дабы не было соблазна словами бросаться, так большинство селян решило и от дурманящих разум напитков избавиться. Трезвый ум сейчас важен не меньше умений в обращении с орудием. Да и развлечений как таковых уже не стало: с уходом эпохи Солнцестояния расслабление – непозволительная роскошь. Старики да старухи со скрипом сердца вспоминают о тех годах, когда и жилось легче и забот было меньше, да и свобод сколько не отнимай, а все равно вольготно жилось. Хочешь – пей, хочешь – сражайся, хочешь – бездельничай. А грамоты, дошедшие до наших лет через десятки поколений, с неподдельной боязнью описывали эпоху Рассвета, сравнимую как раз-таки с нынешней эпохой Заката: тогда и Волколаки только появились, да прочая нечисть повылезала из своих темных пещер. Эпоху Рассвета иначе прозвали эпохой Отречения, а виной всему люди, во вред пользующиеся знаниями. По их причине и появились все эти существа, вытесняющие из мира весь людской род. Но оставим на время эту тему и перейдем к селению Вержавск, где последние несколько дней жители наслаждались миром, пока не прибыл гонец из селения Блестовит.

Запыхавшийся мальчишка отчаянно боролся с громадными сугробами, то и дело поправляя шапку, съезжающую набекрень. Кричал что-то невнятное, окончания слов проглатывал, точно голодный воин хлеб, а тяжелое дыхание сбивало его же с толку. Уже на околице, вконец обессилев, он рухнул в снежное море и уже не шевелился. Выбежавший из избы Акамир взял юношу на руки и внес внутрь, где быстро раздел его и положил на печь, укрыв шерстяным одеялом. Всполошенные жители обступили избу Акамира, любопытствующим взглядом пытаясь рассмотреть что-то в изрисованных инеем оконцах. Вскоре на крыльце показался Акамир, из-за могучей спины которого выглядывал его белокурый сынок Конрад. Отовсюду послышались вопросы, любопытные лица уставились на негласного лидера селения, подталкивая его к разговору, но Акамир был известен свой рассудительностью и недюжинной мудростью, отчего не спешил произнести ни слова. Терпение народа заметно истекало, как истекает со временем горный ручей.

– Не томи! – сквозь тучный гвалт прорезался ясный голос Ингварра. – Говори уж, как есть!

– Не знаю, с чего и начать, – Акамир опустил и без того поникший взгляд. – Беда случилась в селении Блестовит. Прошлым утром Гостомысл услыхал Волчью песнь. Это явный намек на близко приблизившихся к селению волколаков. Он отправил гонца к нам, дабы просить помощи, а сам обещался защищать свой дом до конца. Добромир, Ингварр, Ратибор и Белослав – вы отправляетесь со мной. Остальные займуться хозяйством и дожидаются нашего возвращения.

Хотел Акамир упрекнуть людей в том, что предупреждал он о древнем пророчестве, которое гласило о Втором нашествии кровожадных волколаков. Ещё несколько лет назад он предлагал объединить усилия разрозненных селений и создать грозную армию, дабы затрепетали волколаки перед великой человеческой силой. Не послушали Акамира ни свои, ни чужие, хотя все они были единым народом – Нетоличами. Властолюбие правителей было неприступно. На всякий упрек Акамира шла угроза. «А не хочешь ли ты, Акамир, объединить нас и самому встать во главе союза нашего?» – не стесняясь говорили они, думая, что только корысть движет им. Акамир обижался, да ничего с этим не мог поделать.

Жители разошлись по своим избам. Ингварр отправился предупредить Добромира о походе. София отворила дверь и, завидев Ингварра так и ахнула, да прижала его к себе посильнее.

– Мой любимый братец! – пролепетала она так нежно, словно медом было смазано её горло. – Чего же ты здесь стоишь? Проходи!

– Здравствуй, сестрица, – без лишней радости произнес Ингварр, словно был не в духе. – А где Добромир? Неужто уже слыхал о вести?

– Он меч точит в соседней комнате, – поумерив свою веселость, ответила София. – А что за известие-то?

Ингварр и рассказал ей обо всем.

– Да как же это? – всплеснула руками София и, схватившись за рыжеватую косу, стала нервно перебирать её.

– Да ведь не было в наших краях волколаков. Не было и быть не должно!

– Но объявились они, – вздохнув, заключил Ингварр. – Отбрось волнение, да присматривай за Янушем, пока его отец в походе.

София разнервничалась. Не могла она не волноваться, когда её муж уходил из избы, не могла и одна она в доме своем находится, чувствуя себя совсем ненужной и беспомощной. И ведь ощущения эти были не оттого, что она была женщиной, а потому, что как человеку нужен человек, как армии нужны воины.

До замужества жила она с братом в избе родительской, пока отца не убила болезнь, а мать пропала в лесу, пока дрова колола. Раз, и исчезла, и никто не смог сыскать её. Их погибель погасила уверенность Ингварра пережить эпоху Заката. Мысли его стали мрачными, а душевная боль загубила его некогда живое лицо. София же всегда была живой и подвижной, её горе не продлилось и месяца, как она вдруг воспаряла духом и вызвалась отправиться на торговлю в соседнее селение. Она все бегала без устали, что раздражало вконец потускневшего Ингварра, помыслы которого все вертелись вокруг смерти. Тут-то и объявился Добромир – мужчина дельный и правильный, под стать имени. Родом он был из селения Волынь. Достигнув третьего десятка, он отправился в другое селение, дабы устроить там свою личную жизнь. Да и нечего было делать в Волыни: все животные поблизости были истреблены, воины, отправляющиеся за пищей в отдаленные места, уже не возвращались, причем то ли от нападений волколаков, то ли от других причин. В общем, население стало редеть. Добромир изъявил желание уйти в Вержавск. Родители его напротив остались в Волыне, ибо стали уж совсем больны, да и умереть хотели на родной земле.

Так и пришел Добромир в Вержавск: щетинистый голубоглазый мужчина красивых черт лица с растрепанными русыми волосами средней длины, местами морщинистый, но морщины те пускай и прибавляли возраст, да только он был ему к лицу. Некоторые женщины сразу заприметили его, но вот он сам заприметил одну лишь Софию: хрупкую и нежную с виду, но вострую и сильную внутри. Акамир передал Добромиру избу воина-героя эпохи Солнцестояния, убитого стаей волков во время охоты, а уже после отправлял его на задания всякие, с которыми тот всегда справлялся. Ингварр долго присматривался к Добромиру, но лишь из осторожности и страха за селение, а позже и страха за свою сестру. Он углядел их вместе случайно, в один из вечеров, когда Добромир и София говорили на крыльце его избы. Испугался тогда Ингварр за чистоту сестры, и вызвался отправиться на охоту с Добромиром, дабы прознать о нем все. Так они отправились на охоту, на которой пробыли около трех дней, а вернулись с мясом, да шкурой. Ингварр сдержанно отозвался о Добромире, заметив лишь, что Акамир явно перехвалил дорогого приезжего, однако в целом он не смеет препятствовать сестре в выборе суженного. София вышла замуж за Добромира, а через год у них появился ребенок, к которому тот же Ингварр уж больно прикипел. «Глазенки-то Софины, лицо не её, но…а может, скорее отдаленно напоминает её. А кожа-то! Кожа-то явно её. Такая же бледная-бледная!» – поговаривал он, глядя на ребенка с такой искренней любовью, как если бы этот ребенок был его собственным.

Вскоре Ингварр охладел к Софии, а Добромира и вовсе избегал. Весь свой досуг он проводил дома, в одиночестве, и выбирался наружу лишь ночью, дабы пройтись по селению, а порой и днем, ибо голод гнал его на охоту. Акамир лично навещал его, но результатов это не дало – Ингварр не сказал ничего путного, но вовсю говорил об отце, который «умер невесть за что», да и вообще его родители есть великие мученики. София была серьезно обеспокоена поведением родного брата. Его мысли о родителях обращались к теплым воспоминаниям, которые оканчивались рассуждением о смерти их и ранили её душу. Сколько не пыталась она поговорить с ним, он не шел навстречу её протянутой руке. Лишь в последнюю неделю Ингварр стал все чаще появляться у всех на виду, да и разговорить его стало проще, только вот ни с Софией, ни с Добромиром он не искал никакой беседы. Однако сейчас именно он вызвался передать слова Акамира. В общем, необъяснимой странности человек, и мысли его оставались в страшной кучности.

– Доброго дня, Добромир, – Ингварр вошел скромно, после чего тихонько присел в самый дальний угол и уткнулся взглядом в миниатюрные фигурки идолов, в ряд выставленные на полочке у окна. Отложив меч, Добромир почесал щетину и сам отвел взгляд от Ингварра, ибо зачем же смущать его, да и самому смущаться.

– Акамир собирает воинов для шествия к Блестовиту, – слова трепетали на губах, словно листья на ветру, но Ингварр безуспешно пытался подавить в себе волнения. – Буду ждать тебя в его избе.

– Я услышал тебя, Ингварр, не волнуйся, – Добромир натянул на себя Камырную кирасу, состоящую из плотно связанных меж собой каменных пластин, и, вложив меч в ножны, подал его Ингварру, как знак примирения и готовность предложить дружбу. Тут Ингварр вскочил с лавки, раскланялся, после чего выбежал из избы. Добромир не счел нужным даже окликнуть его, допустив лишь до себя мысль о возрастающей безумности оного. В избе Акамира он застал всех участников предстоящего похода. Акамир целовал своего сына в лоб, и, потрепав по голове, пообещал вскоре воротиться. Затем он помолился о своем здравии и здравии жителей селения перед выстроганными из дерева идолами, и они, наконец, двинулись в путь. Говорить о том, как группа вышла в лес, и как провожали её чуть ли не со слезами на глазах, мы не будем.

Ратибор был самым старшим в отряде, но отнюдь не самым опытным. Седина уж давно прослеживалась меж его длинных черных волос, неряшливо свисающие до плеч, а обезображенное временем и одним единственным «сражением» лицо, вдоль которого пролегал заметный шрам, отпугивающий и женщин, и детей. Шрам, как уже было сказано, был получен им во время сражения со стаей волков, когда ему было немногим меньше шестнадцати. История проста: отец, недовольный разгильдяйством сына, взял его с собой на охоту, где их и окружила голодная стая. Отца сразу же загрызли, а Ратибору удалось прибить камнем двух зверей и уйти вниз по реке. Об этом долго говорили в селении, однако мать Ратибора называла подобные разговоры «пляской на костях мужа», отчего Акимир запретил распространяться об этом.

Белослав был юношей плюгавым и человеком, вечно уязвленным кем-то или чем-то. Что ему не скажи, так жди глубокомысленной речи о том, как обидел его выражением неосторожным, хотя никто и не находил там обиды. В противоположность этому юноша был забавен: постоянно шутил, смеялся, улыбка на устах его присутствовала часто. Паренек был высок, смугл, на вид лет двадцати пяти от роду, средними каштановыми волосами, заплетенным в хвост, глазами черными-черными, а также редкой бороденкой, которую он все отращивал, лелея мечту о густой бороде.

О самом Акимире говорить много не придется. Бледный коренастый мужчина тридцати лет с густой рыжеватой бородой и короткими русыми волосами. Любой выход за пределы селения не проходил без его участия, а его показная удаль и бесстрашие водрузили его на место главного в селении. Одно время средь жителей ходила легенда о том, как Акимир голыми руками разорвал волколаку пасть, но сам он скромно открещивается от этого, называя это враками, а также извиняется за эту легенду. По словам Ратибора, Акимир собственными руками лишил жизни трех волколаков, но немногие доверяют его словам, но это не умоляет всех дел Акимира. Власть не развратила его, да и нынешнюю эпоху она мало кого развратит, а скорее лишь обременит.

Группа продвигалась чрез лесные тернии. Акамир возглавлял ход, могучими шагами протаптывая тропинку средь бездонных сугробов, под которыми спали пышные от снежного одеяния ели и тополя. Ратибор шел следом, держась как можно ближе к Акамиру. Белослав же, по причине юного ума, не имеющего должного контроля над эмоциями, то и дело пытался отойти от группы, однако Акамир неустанно одергивал его от этих попыток. Мальчишка неопытный, даже на охоту его не брали, отчего и горели сейчас глаза его. Уж больно засиделся он в селении, а сейчас, наконец, ощутил глоток свободы, который, при любой неосторожности, может и горло обжечь. Ингварр шел позади, погруженный в собственные думы и, казалось, ничто не может его отвлечь. Добромир замыкал их строй, следуя по тропе несколько расхлябано. С течением времени ход все замедлялся. Морозы крепчали, вой ветров невольно разбудил страх в сердцах доблестных воинов. Всякий треск находил отклик в душе каждого мужа, а далекий хруст снега заставлял их каменеть в ужасе, представляя внезапное нападение безжалостного волколака.

– Хочу сказать я вам, – нараспев вдруг произнес Ратибор, пытаясь развеять напряжение, – что в лесах-то наших мяса вообще не осталось. Чего же, ветки что ли придется грызть?

– А тебе чего жаловаться?! – радостно воскликнул вдруг Белослав. – Эпоха сейчас такая, что и ветки погрызть – затея хорошая. Уж явно лучше, нежели мясом волколака питаться.

– А отчего же им питаться-то нельзя?

– Ты разве не слышал? Ой, дурак, – резко махнул рукой Белослав. – Да ведь проклятое мясо это. Проклятое! Вот пожуешь его, так у тебя и зубы выпадут, и живот заболит, да и гниль изо рта потечет. И так будет, пока вконец не издохнешь, друг любезный.

– Да уж не нагоняй страху, – пробасил Ингварр. – Ничего не станется с тобой, разве что можешь обратиться в самого волколака.

– Этим не легче, – ответил Добромир, намеревавшийся поддержать разговор с Ингварром, но тот быстро умолк и боле не выступал.

– Не переживайте о мясе, – вступил Акамир. – Это меньшее, что должно вас беспокоить.

– А что же большее? – спросил Ратибор.

– А то, что волколаки все ближе подходят к селениям нашим, – сурово ответил Акамир, словно упрекая Ратибора за глупый вопрос. – Нам нужно помочь жителям Блестовита. Объединимся с их воинами и будем отражать нападки зверья, пока жители отправляются в наше селение.

– Так они и за нами придут, – испуганно воскликнул Ратибор.

– А отступать нам и некуда. Ближайшее селение к нам – Воино, а оно находится за Зеркальной рекой. Мост давно смыло течением, поэтому наше селение есть последний оплот. Хотя…волколаки вряд ли переберутся через реку.

– Укрепимся в Блестовите, – молвил Добромир, предложив, затем, свою помощь в этом деле.

– Да, хорошо, – воодушевленно откликнулся Акамир. – Этим и займемся! Ингварр с нами! Белослав поможет жителям собрать свои вещи и проводит их в Вержавск, а по возвращению присоединиться к нам. Ратибор займется приспешней. Кто знает, сколько нам придется пробыть в Блестовите.

– Будем там, пока последний волколак не будет сражен, – смело заявил Добромир, что не могло не отразиться на лице Акамира теплой улыбкой.

– А если же я запоздаю, а вас или уже не станет? Кого же мне тогда спасать? – неуместно отшутился Белослав, за что получил затрещину от Ингварра.

– Если нам суждено пасть в надвигающейся битве, мы обязательно падем, – без капли прискорбности отметил Акамир, однако его слова не устроили Ратибора. Пусть он и уважал «отца», но явно не горел желанием помереть даже во имя спасения других. Уж очень трусливый был человек.

– Не будем о плохом, – заговорил внезапно Ингварр. – Может волколаки и вовсе не будут нападать на селение, или же мы дадим отпор не понеся жертв.

– Сказочные речи, Ингварр, – улыбнулся Белослав. – В любом случае, друзья мои, я готов пасть с вами, если того потребует мой долг. А если не потребует…

– Да замолчи ты уже! – прервал его Ингварр очередной затрещиной.

Из-за древесных стволов Акамир разглядел очертания околицы и приказал своим смельчакам «держаться тише и сделаться смелее». Ратибор удивился приказу, но ещё пуще удивился, когда не обнаружил ни дыма из изб, ни людей на улице, ни едва слышного детского лепета, которых его слух мог бы уловить. Лишь отдаленный дверной скрип нарушал мертвую тишину. Добравшись до околицы, Ратибор вдруг устремил взгляд вглубь поселения и упал на колени, схватившись за грудь. Дыхание его сбилось. Все тело дрожало от нахлынувшего шока. Ингварр резво подскочил к нему и стал бить по щекам, пытаясь привести в чувство. Уж очень странное повел себя Ратибор, ибо посвящение кровью он прошел уж давно. Упомянутое посвящение состоит из трех шагов, а именно: «Лицезрение» – то есть наблюдение за кровью, за которым следует «Ощущение» – то есть убийство или же попытка спасти истекающего кровью человека, и «Принятие» – то есть проверка крепости духа, когда человек сам истекает кровью и при этом не допускает безумие в мыслях своих, а совершает действия, способные спасти его от смерти. Лишь выполнив все три шага, человек имеет право стать воином.

Добромир осмотрелся и увидел то, что могло так крепко поразить Ратибора. Изодранное в клочья тело лежало на крыльце, распластав свои члены на ступеньках. Сугробы и стены были окрашены кровью и внутренностями несчастного. За избой лежали ещё несколько замученных до смерти тел. «Держимся вместе, иначе погибель настигнет и нас» – прошептал Акамир и указал на избу, дверь которой туда-сюда гонял легкий ветер. Акамир вошел. Поземок струился вдоль пола. Внутри никого. Вой сквозняка щекотал нервы, мешая сосредоточиться на слуху. Отодвинув занавески над печью, Акамир обнаружил картину страшную и описанию не поддающуюся. Посиневший от холода ребенок лежал на покрывале, скрутившись калачиком. Глазки его прикрыты, ресницы покрылись инеем, губы совсем растрескались. Видно боялся он покинуть печь, да так и замерз. Добромир прокрался в соседнюю комнату, где застал истерзанное женское тело. Лишь её побледневшее лицо было не тронуто, но вот тело все, да члены, были словно вывернуты наизнанку. Все вещи лежали на своих местах, а значит это явно не нападение Дикарей. Да и не могли они проявить жестокость подобную. Резкий хруст снега коснулся безупречного слуха воинов, и те выбежали из изб. Ратбор уж прижал к земле разодетого в обноски мужчину, лицо которого невозможно было разглядеть, ибо оно было просто залито кровью. Сколько не пытался Акамир расспросить его, но безумец талдычил одно и то же. «Убирайтесь отсюда! Вон! Не прогони я вас сейчас, вы примите погибель! Поверьте! Уйдем сейчас, и они уже не догонят нас!» – рассеяно восклицал мужчина, что не могло не сыграть на нервах Ингварра, и тот окунул сумасшедшего в сугроб. Как ни странно, этот способ оказался весьма действенным.

– Неужто волколаки добрались до этих земель? – спросил Акамир.

– Добрались, ещё как добрались, – нервно кивая вымолвил муж. Он и не скрывал своей боязни, что было бы позорно для воина, но он ведь явно не воин. Весь щуплый такой, хрупкий, явно по хозяйству занят, но никак не в бою.

– И никто не выжил? – продолжал выспрашивать Акамир, пронзая ещё испуганного мужчину своим суровым взглядом.

– Никто, защитник мой! Никто не выжил! Волколаки, чтоб их покарали мечи острые, да стрелы наточенные!

– Обязательно покараем, – заявил вдруг Белослав, оправившись от вида крови, но продолжающий упорно глядеть на алые пятна, видно заставляя себя привыкнуть к ним.

– Твоя показная удаль здесь ни к чему, – осудил Ингварр. – Стоит волколаку здесь появиться, так ты сразу убежишь, поджав хвост.

Белослав попятился назад и опустил голову, ощутив вину свою за необдуманно сказанные слова. Видно, если бы он мог вернуть тот момент, когда не произносил слов тех, то непременно бы сделал это и умолчал. Но было поздно о чем-то сожалеть, отчего ему оставалось лишь промолчать и всем видом показать сожаление.

– Ингварр, довольно! – влез Акамир. – Если этот воин готов к схватке, то я поддержу его, но не стану упрекать! Это низость, особенно для тебя!

– Просто не стоит на словах показывать свою удаль, – ответил Ингварр. – Вот будет дело, тогда пусть проявит себя, и я возьму свои слова назад.

– Простите мне трусость мою, – влез муж. – Да не воин я, не воин! Как только волколаки пришли, так я сразу в погребе и слег, переждать хотел. Семьи я меня нет, а родители-то мои уж давно дух испустили.

– И что же дальше, Акамир? – спросил Ратибор. – Отправимся в селение и предупредим остальных?

– Не стоит наводить ужаса, – поразмыслив, ответил Акамир. – Уж лучше залечь здесь и ночь понаблюдать за волколаками, а по возможности дать им бой. Утром же двинемся обратно и расскажем все жителям, а там…

И здесь речь Акамира оборвалась. Мысль о внезапном пришествии волколаков притянуло все его внимание. В здешних краях звери не водились, а в последний раз видели их у Мрачных равнин, где все селения уже были разгромлены этим зверьем. Видно, поживиться им стало совсем нечем, так они сюда пожаловали. Ратибор и Ингварр тоже призадумались над нашествием стаи, но умы их работали в разных направлениях. Ратибор тщательно размышлял о собственном спасении в случае бойни, а мысли Ингварра крутились вокруг спасения Софии и всех жителей селения Вержавск. Добромир думал о безопасности Софии и своего сына Януша, и один лишь Белослав замер на месте, глядя на запотевшее окно. В избе явно кто-то находился и наблюдал за всеми ними. Белослав осторожно взялся за лук и прицелился. Не успел Акамир возразить, как тонкий свист прорезал всеобъемлющую тишину и пробил стекло. Зверь взвыл и, судя по звукам, упал навзничь. Выживший селянин вскрикнул от страха, предрек воинам скорейшую смерть, и что было мочи рванул лесу. Он затерялся в снегах и был таков.

Акамир резким движением вынул меч и велел воинам приготовиться. Волколак выбил дверь и, поднявшись на две лапы, помчался прямиком на нас, скаля зубы и роняя слюну. Белая шерсть на нем стояла дыбом, глаза горели желтым цветом, острые уши навострились, когти увеличивались на глазах. Сгорбленный хищник был раза в два больше Акамира (который, к слову, был общепризнанно самым крепким воином на западе), что не могло не ужаснуть всю группу. Акамир засучил рукава и бросился навстречу волколаку. Воин с ходу попытался снести голову зверю, но успел только лишь замахнуться, как тот выбил из его рук меч и увязался в борьбе, беспорядочно орудуя гигантскими когтями и зубами. Белослав выпустил несколько стрел, но все они звонко отскочили от стальной шкуры. Ещё двое волколаков показались на крышах. Шерсть их была бурой, а по размерам они заметно уступали своему белому сородичу. Из-за изб показались ещё три темные вытянутые морды, посреди которой блестели злобные глаза. Воины встали спина к спине, перекидывая испуганный взор от одного зверя к другому. Акамир продолжал бороться со зверем, но начинал ему уступать. Пот выступил на его бледном лице, на могучих руках вздулись вены, на уста прорывался яростный рев. Воин посчитал, что в открытом противостоянии ему явно не одолеть выносливого волколака, отчего пришлось пойти на хитрость: он опустился на одно колено, явно дав понять зверю, что ослабел, а затем проскользнул под его лапой и схватил животное за шею. Добромир не мог боле оставаться в стороне. Сердце не позволяло. Как только он сорвался на помощь Акамиру, все звери тотчас же кинулись на воинов.

Белослав выпустил три стрелы. Две из них пролетели мимо, но одна удачно ранила зверя, пробив1 оголенную на животе кожу. Второй прыгнул на Ингварра. Последний уклонился от когтистых лап и атаковал своим длиным мечом со спины. Лезвия невыносимо звонко прошлось по железной шерсти. «Бейте в живот! И в горло!», – закричал Акамир, голыми руками разрывая звериную глотку. Растерянный Ратибор со стразом глядел на скулящего в предсмертном припадке зверя. Другой волколак сбил Акамира в сугроб и впился клыками в мясистое предплечье. Акамир взревел и ударил зверя кулаком в морду и оттолкнул крепким пинком. Подоспевший на помощь Добромир набросился на волколака и, задрав его морду, перерезал тому глотку. Двое волколаков атаковали едва успевшего отдышаться Акамира. Одного поразил точный выстрел Белослава, а со вторым Акамир и сам расправился, в порыве гнева выпотрошив врага. Ингварр своевременно прикрыл по-прежнему растерянного Ратибора, коего волколак попытался атаковать со спины. «Не спи, идиот!», – Ингварр ударил его по лицу. Добромир тем временем прикрывал Белослава, пока последний помогал Акамиру своими меткими выстрелами.

Ратибор поднял глаза и вскрикнул. Ингварр обернулся и кое-как успел увернуться от раскрытой зубастой пасти. Ингварр замахнулся мечом, но был враг оказался быстрее. Загнутые когти разорвали его ламеллярные доспехи, оставив на груди четыре кровавые, но неглубокие борозды. Ингварр не устоял и упал ничком, а волколак жадно накинулся на стонущего Ратибора. Зверь повалил юношу и, впившись зубами в плечо, начал его разгрызать. Ратибор заверещал от боли. Его горячая кровь бодро струилась из ран, заливая звериную морду. Ловко забравшийся на животную спину Добромир пронзил звериную шею ножом и от усталости свалился в сугроб. Волколак пал на колени и разбудил спящий лес своим пронзительным воем. Кровь из шеи водопадом стекала по туше, подавляя все неистовство зверя.

Ратибор мысленно молил смерть о пощаде. Молил так жалобно и отчаянно, что сама смерть была обязана волей-неволей пожалеть его. Все его мысли утонули в крови и боли, заволакивающими последние отголоски его разума. Члены его дрожали, губы тряслись так, словно он хотел вдохнуть воздух, но все никак не мог этого сделать. Ингварр глядел на него с неподдельной грустью. Белослав стоял на месте и не смел шелохнуться. Акамир забивал последнего живого волколака бревном. Белослав помог Добромиру и Ингварру подняться, но ужас произошедшей битвы ещё долго выедал его душу. Добромир ринулся мастерить носилки, а Ингварр принялся бинтовать раненного Ратибора, находящегося в глубоком бреду. Акамир бинтовал себя сам.

Вечерело. Морозный ветер нещадно обжигал лицо. Солнцу по-прежнему не удавалось пробиться сквозь тучный занавес, отчего потемки наступили очень быстро. Откуда-то издали до нас добрался гулкий вой, некая смесь волчьего и ветреного, заставляющий душу трепетать от пробужденного страха. Ноги полностью онемели, и холод последовательно сменялся на приятное тепло, берущее начало от кончиков пальцев. Белослав ушел далеко вперед. Ингварр и Добромир тащили носилки Ратибора, которому становилось все хуже и хуже. Акамир шел позади, осматриваясь по сторонам. Ещё в селении Блестовит, перед самым отходом, Акамир огульно объявил о том, что будет замыкать строй, и запретил всем оказывать ему поддержку в возможной битве с волколаками.

По пути в Вержавск воины хранили молчание. Да и шагать старались тише, ведь даже хруст снега мог задеть острый слух волколака. Чрезмерная напряженность повлияла на восприятие каждого, ибо даже их собственные шаги порой воспринимались как чьи-то чужие. Где-то позади треснула ветка, и все разом замерли на месте, сердца застыли в ожидании нападения. Но ничего. Тишь. И вновь волчий вой. Уже вскоре небо полностью почернело, а впереди сверкала лишь пустая лесная чаща, пропитанная холодом. Добромир мог бы запросто смириться с мыслью о скорой кончине, но, если бы этот момент настал после прощания с Софией и Янушом. Ингварр упорно отгонял от себя мысли о смерти, подготавливая себя к новой битве и встрече с сестрой, с которой ужасно хотел поговорить насчет родителей. Он больше не мог таить всех своих рассуждений и желал поделиться ими с единственным родным человеком. Акамир был преисполнен готовностью пожертвовать собой ради спасения других, но не во имя увековечивания своего образа, но лишь во имя выживания своих людей.

Так и пребывали воины в своих мыслях, пока вдруг меж стволов не протиснулся свет. Такой теплый и приветливый. Одно лишь его созерцание грело чуть ли не лучше костра. Белослав ожидал свою группу у приоткрытых ворот, беспокойно расхаживая туда-сюда. Завидев измотанных мужей, он суетливо перехватил о Добромира носилки и потащил их, попутно выспрашивая Ингварра, не заметили ли они ничего подозрительного по пути. А как он крутился вокруг раненого Ратибора! И бинты сменит, и воды подаст, и скажет всем о том, что больной нуждается в спокойствии. Все селяне вышли на улицы и хором обратились к Акамиру. Посыпались расспросы, от которых у воина заболела голова. Оглядев всех, он вдруг побледнел пуще прежнего, не смел шевельнуться, а слова его застряли в глотке. Семья вцепилась в него, осыпая поцелуями Но Акамир уж вовсе оглох, а думы темные обезмолвили его. Добромир уже стоял на крыльце своей избы, крепко сжимая в объятиях жену и сына. Смотря на их счастье, Акамир окончательно потонул в размышлениях. Он не мог бы вынести мук, что рождались в его душе при потере своих воинов, бывших ему собратьями, кому-то отцами, и сыновьями, и любящими мужьями. Акамир довольно часто размышлял о погибших и усматривал в их погибели свою вину, которую мог искупить лишь телесными страданиями. Тем временем мать Ратибора припала к телу своего сына и, крепко сжав его руку, принялась что-то бормотать. Ингварр сидел на пне и глядел на Софию. В глазах его ютилось желание подойти к сестре и обнять её, но что-то его останавливало.

Чудовищный бас Акамира заткнул всех. Он рассказал о произошедшем в Блестовите и отдал приказ всем женщинам и детям отправляться к Зеркальной реке. «Белослав, Мокроус и Святослав сопроводят вас, а остальные останутся здесь отстаивать нашу землю», – в довершении сказал Акамир и приказал исполнить. Никто не посмел и слова поперек сказать, за исключением Конрада, который лишь сильнее прижался к отцу и спросил, указывая на его рану: «Папа, ты ведь не станешь волколаком? Ты же сильный, папа. Пообещай мне, что не станешь зверем!». Акамир оттолкнул ребенка, приказав ему оберегать маму и помочь всем селянам перебраться через реку. Сказал он это сухо, практически без любви, однако причина сему была проста: Акамир не хотел позволить эмоциям подчинить его железный дух. Добромир ещё долго оставался с семьей, пока Ингварр стоял в сторонке, расхаживая из стороны в сторону. Зрелые мужчины быстро оделись, попрощались со своими родными, и собрались рядом с Акамиром. Матери ещё долго удерживали своих сыновей, проливая горькие слезы, но в конечном итоге Акамир лично велел им ступать и не пробуждать лишних эмоций в юных воинах. Лучники заняли позиции на палисаде, где разожгли небольшие костры в ведрах, дабы использовать огненные стрелы. Акамир знал, что шерсть волколака вряд ли можно будет поджечь таким слабым пламенем, но надежда все ещё была. К тому же, эта мера немного успокоила воинов, не особо верующих в свою силу и силу своего клинка. Множество женщин изъявили желание остаться, но Акамир жестко воспрепятствовал этому. Едва живого Ратибора подхватили два сутулых старика и потащили к околице, однако раненый неожиданно пришел в сознание и попытался встать. «Я останусь…это моя земля…Акамир, друг мой…позволь» – повторял он, но Акамир оказался непреклонен.

– Неужто ты ослеп, Акамир? – произнес Ингварр. – Он желает умереть на своей земле, так почему же ты отчаянно желаешь смерти его в чуждых ему местах?

– Он не умрет! – сурово настаивал Акамир. – Наши селяне помогут ему пересечь реку, где он вновь встанет на ноги. Он выживет!

– Акамир, друг мой, – подойдя ближе, озабоченно продолжал Ингварр. – Взгляни на этого несчастного ещё разок и повтори сказанные тобой слова.

– Я все сказал, Ингварр. Его доставят в ближайшее селение за рекой, и он выживет.

В этот момент из лесного массива донесся зловещий вой волколака.

– Оставим разговоры, нам нужно готовиться, – поспешно промолвил Акамир и ушел, но Ингварр добавил:

– Позволить ему дожить до рассвета не значит спасти.

Тут-то Акамир развернулся и ударил Ингварра в лицо, после чего извинился и затерялся в толпе. Крепким же был кулак Акамира, будто стальной, но Ингварр по-прежнему стоял на ногах, чем не мог не вызвать восхищения у близстоящих воинов. Только шагнул Ингварр, как вдруг подкосились ноги его, но София вовремя подхватила брата и горячо обняла его.

– Да как же ты так решился поперек Акамирова слова ступить? – пробормотала София, вытирая кровь, хлынувшую из мужского носа.

– Его упертость губит нас. Я отчетливо это вижу, София.

– Я верю ему, и ты должен, – успокаивала София. – Он готов отдать жизнь за всех нас! Он желает всем нам света, отправляясь в пучину тьмы.

– Ратибор замедлит ваш ход, и волколаки настигнут вас. Я не позволю этому произойти!

– Вы справитесь, дорогие мои! Справитесь с ними. Одолеете их.

– Четверо воинов с трудом одолели одного волколака и умудрились понести потери, – дрожащим от негодования голосом произнес Ингварр. – И то, нам явно сопутствовала удача.

– Не говори так, – София закрыла руками лицо и припала к ногам брата. – Пожалуйста, я прошу тебя, не произноси при мне такие вещи. Ободри меня, всели надежду в вашу победу, но не смей говорить о смерти. Я не хочу терять ни тебя, ни Добромира.

– Я говорю, как оно есть, – монотонно изрек Ингварр. – Я говорю истину. И всем вам жить с этой истиной. Всем вам корить Акамира за его волю, и себя – за бездействие.

– Ты стал другим, Ингварр, – печально молвила София.

– Это вы стали слепы и глухи к своим мыслям, – огрызнулся Ингварр.

– Решения Акамира не раз спасали наше селение и его жителей, – повысила тон София. – И я доверяю ему, как доверяю Добромиру или же сыну своему, Янушу. Идея спасти Ратибора – благородна, и я хочу быть частью этого благородства, даже если это сулит мне смерть. Акамир научил всех нас быть сострадательными в отношении своих и безжалостными к тем, кто хочет забрать нашу землю. Жаль, что ты запамятовал об этом, Ингварр.

София вновь бросилась к Добромиру, обожгла его иссохшие губы горячим поцелуем. Вернувшись в избу, она собрала все пожитки и двинулась с остальными жителями на восток, к Зеркальной реке. Гам уходящей толпы, сопровождаемый хрустом снега, постепенно затихал. Акамир и Добромир стояли на палисаде, вглядываясь в затухающую с закатом лесную чащу. – Ингварр очень беспокоит меня, – сказал Акамир. – Ему бы женщину, которая заполнила бы пустоту его сердца. Или ребенка. Ему нужна семья, Добромир.– Он вряд ли подпустит к себе кого-либо, – сказал Добромир как можно тише, боясь, что Ингварр может услышать. – Он уже потерял семью и вторая ему не нужна. Он просто не сможет принять кого-то ещё, как принял своих родителей.– А сестра? – возмутился Акамир. – Сестра разве не семья? А его племянник, которого он так полюбил? Что он мнит о себе, Добромир?!– Такой вот он человек, – тихонько произнес Добромир, жестами упрашивая Акамира умерить свой голос. – И я не осуждаю его. Он вправе разрешить свои проблемы без чьей-либо помощи, если сам того хочет.– Мы обязаны помочь ему.– Тогда мы сделаем только хуже, – произнес Добромир, потом вдруг зажмурился, выдохнул и продолжил. – Ладно, я поговорю с ним после сражения. Если мы, конечно, выиграем его.– Конечно выиграем! – громко заявил Акамир, и все мужи селения вскинули свои щиты и мечи, издав воинственный клич. – Мы не позволим волколакам разрушить Вержавск! Не позволим грязному зверью дотронуться до наших семей! Мы одолеем его.– А если не одолеем? – спросил Ингварр. – Что тогда? Думаешь люди смогут добраться до реки прежде чем волколаки их перехватят? Навряд ли. Путь займет около трех дней.– Отец как-то говорил мне о питании волколаков, – отвечал Акамир. – Их нужда в пище очень мала, но, завидев жертву, они без раздумий набросятся на неё, не оставив и косточки. Этому нет объяснения, даже у мудрецов. Однако количество пищи влияет на их силы и бодрость. Чем больше пищи, тем скорее волколак ощутит слабость и уснет прямо посреди трапезы. Поэтому даже если мы все падем, наше мясо задержит зверя как минимум до утра. – Это ведь знание! – возникло в толпе. – Знание мудрецов! Они ведь запретные. Ты ведь говорил нам держаться от знаний подальше, если мы не хотим беды, Акамир! Как же так?!– Если бы не это знание, вы бы погрязли в сомнениях о верности моего решения, что не позволило бы вам сражаться в полную силу, – грозно ответил Акамир. – Будьте уверены, мы задержим волколаков! Так или иначе! И поверьте, наша смерть задержит их подольше, чем жизнь.И мужи призадумались. Акамир ощутил, как его слова поколебали их боевой дух. Акамир злобно зыркнул в сторону Ингварра, который как-то странно рассматривал его. Ингварр молча отвернулся и намеренно вглядывался вдаль, лишь бы вновь не встречаться глазами с Акамиром. – Это правильное решение, – сказал Добромир. – Ты пояснил свое решение вывести людей отсюда, а не последовать с ними. Это правильно.– И теперь они считают меня лжецом. Я всю свою жизнь твердил о вреде знаний, а теперь эти самые знания помогли нам.– И все же ты верил в пророчество, а все остальные не верили. И ты оказался прав.– Чего же толку с моей правды? Селения по-прежнему разрозненны, а этот палисад не защитит нас. Да никакой палисад не защитит. Если только крепости норманнов.

Ночь ныне была очень темной. Свет луны был крайне блеклым из-за тонкой облачной пелены. Звериный вой верно приближался к нам, насылая на менее опытных воинов трепет и ужас. «Мужайтесь, защитники», – пробасил взошедший на стену Добромир и вставил факел в углубление на стене. Акамир ободряюще похлопал его по плечу и одарил его благодарной улыбкой. Стоящий в стороне Ингварр наблюдал за ними не без завистливой искры в черных глазах.

Помимо волчьего воя где-то вдалеке слышалось неистовство ветра. Со стены открывался прекрасный вид на последовательно исчезающие силуэты деревьев в надвигающейся буре. Может, именно её приход погнал стаю волколаков в сторону нашего поселения. Неожиданный вой раздался совсем рядом, практически у самых стен. Лучники засуетились. Акамир и Добромир осторожно шагнули вперед, устремив очи к лесной чаще, где затих последний отзвук прошедшего воя. Зловещее дыхание зверя. Оно здесь, оно нависло над крепостью. Акамир велел всем быть наготове и поджечь наконечники стрел. Добромир внимательно вглядывался в мрачную глушь, зрительно обследуя каждую шелохнувшуюся ветвь. Ингварр затесался меж лучников. Его пальцы, удерживающие тетиву, страшно дрожали. Напряженное затишье.

Еловые ветки подозрительно зашевелились, как вдруг из поросших зарослей мгновенно вылетел волколак и, запрыгнув на палисад, впился острыми зубами в шею обескураженного лучника. Через частокол перемахнули ещё несколько зверей, сбив растерянных лучников вниз. Стремительная атака застала защитников врасплох. Но не всех. Акамир издал воинствующий клич и, увернувшись от лап зверя, крепко толкнул его плечом и повалил на заточенный кол. Добромир рассек оголенный живот врага, уклонился от последующей атаки и, точно вонзив острие в горло, сбросил волколака вниз. Стрела Ингварра удачно попала в открытую пасть, пробив его шею изнутри. Немного оклемавшись, воины на стенах дали стае отпор, хотя часть из них уже проникла на улицы. Горящие стрелы беспорядочно метались вокруг крепости, словно крупные искры. И несмотря на вездесущий снег в крепости появились очаги возгорания. «Угли! Угли!», – кричал Акамир, высыпая наполненный ими чан на головы пробивающих палисад зверей. Вылетевший из хвойных зарослей волколак набросил на Акамира, и они оба, в обнимку, полетели в одну хижину, насквозь пробив её крышу. Напор стаи усиливался, отчего многие стражники бежали в крепость. В их числе был и Ингварр. Приказы Добромира оставаться на своих местах они воспринимали не иначе, как вопли безумца, жаждущего геройской смерти. Кое-где стена уже полыхала, раскрашивая пламенными кистями всю остальную крепость. В конце концов, последним защитникам пришлось отступить. Добромир забежал в хижину с пробитой крышей, где Акамир боролся уже с третьим по счету волколаком. Два предыдущих врага лежали порознь: один со сломанной шеей, другой с вспоротым животом. Добромир кинулся на помощь, прежде чем с крыши на него набросился другой волколак. Добромир с трудом сдерживал его, уклоняясь от выпадов хорошо работающей зубастой челюсти. Ударив неуемного волколака ножом в челюсть, он вскинул бревно и с размаху оглушил по голове второго, зажавшего Акамира в углу. Глава крепости подобрал меч и разодрал его шею. Залитые как своей, так и животной кровью воины оглядели друг друга и, выбравшись наружу, переулками бежали к своим, обороняющимся где-то в центре крепости. На самом деле столкновения людей с волколаками встречались почти на всей территории поселения, только вот многие из них быстро заканчивались в пользу последних. Акамир и Добромир помогали всем и каждому, кого им доводилось повстречать на своем пути, однако не все помогали в ответ. «Я не могу…не могу…простите меня, но нет», – повторял юноша, забивший в углу избы. Акамир никого не уговаривал. «Трус – слабый воин и уж лучше его не будет в его армии, чем наоборот» – так он считал.

Стая полностью прорвалась в крепость, где и развернулся второй этап битвы. Волколаки заполонили улицы. Гонимые страхом юноши бежали вглубь крепости, где наглухо заперлись в случайных постройках, наивно пологая переждать нападение. Более старшие воины обвиняли их в трусости и предательском отношении к своему народу. Они вышвыривали юношей из укрытий и гнали в бой. Молодые воины сопротивлялись, что порождало дополнительные и совершенно глупые стычки, которые отвлекали воинов от общего врага. Старики, в свою очередь, стояли насмерть, отринув всякое чувство страха. Смело. Но смелость эта безрассудна. Немногие успевали вступить в схватку со зверем. Один размашистый удар массивной лапы разносил лицо трухлявого противника. Бывало и так, что невыносимое горе, вызванное картиной волколака, с упоением пожирающего погибшего родственника, наносило критический удар по сердцу.

Большая часть крепости уже погрязла в огне. Призывы о помощи, пробирающие вопли, треск костей, песнь бьющихся о мясо и когти клинков. О, какая великая скорбь овладела душой Акамира. С помощью своих подчиненных, он одолел очередного волколака, но армия его редела очень быстро. Он уже не слышал ни рычание волколаков, ни голоса своих воинов, ни звона мечей. Печаль оглушила его. Глядя на растерзанные тела падших, он уже не мог сдержать слез. Он упал на колени и склонил голову перед останками. В опечаленных глазах Акамира отразилось в ужасе перекошенное лицо мертвеца. Сколько ему удавалось ободрять кого-либо, но ободрить самого себя у него категорически не получалось. Дух его трещал и сыпался пылью. Подняв очи, как он думал, в последний раз, его взору предстали Добромир, Ингварр и ещё около дюжины воинов, имена которых уже не столь существенны. Они не сдавались. Да, поражение неизбежно, но они как можно дальше оттягивали его свершение. С помощью яростного крика они выдавливали из себя остатки сил и смелости, ненадолго продлевающие их жизни. Не волколаки вгрызались в человеческую плоть, но воины грызли плоть звериную. Этот последний рывок стал яркой вспышкой некой жажды жизни. К сожалению, появилась она так же быстро, как и погасла. Добромир пронзил живот одного зверя, но второй рассек его грудь, пробив Камырную кирасу, полоснув тело. От погибели его спас другой воин, смертельно ранивший зверя в шею. Ингварр затерялся где-то среди прочих воинов, уже не вступая в открытое столкновение со зверьем. Защитники пятились к Акамиру, создавая вокруг него плотный заслон. И Акамир вдруг очнулся. Он вскочил на ноги и, отбросив меч, с неистовым криком побежал на ближайшего волколака. Он запрыгнул на его спину, повалил наземь и вогнал нож в толстую шею. Следующий зверь Акамир задушил, а ещё одного волколака он погубил с особой жестокостью, порвав пасть. Глядя на своего предводителя, Добромир разразился боевым кличем и окунулся в самое пекло, с ходу сразив двух волколаков ударами по морде. Третий зверь впился зубами в его левую руку и принялся разжёвывать, уверенно обращая её в месиво. Добромир повалил его на землю, а подоспевший Ингварр прошил горло острием меча. Выжившие разбежались по нетронутым огнем хижинам. Ингварр оттащил раненого Добромира в уцелевшую избу и закрыл дверь на засов. Снежная буря махом заволокла селение.

В соседней комнате сидели женщина и маленький мальчик над испустившим дух мужским телом. Ребенок набросил на себя кирасу отца и направил на Добромира свой нож, предупреждая его. «Ты ранен! Ты станешь волколаком! Отойди от моей мамы!» – сквозь слезы кричал мальчик. Ингварр пытался успокоить ребенка, но тот стоял на своем. Тогда Добромир просил оставить его в противоположном углу. Ингварр исполнил и затем решил взглянуть в окно, однако оно все было покрыто инием. Да и битва явно поутихла. Прислушавшись, можно уловить лишь звуки ветра и прерывистые мольбы раненых. Вскоре все стихло.

– Почему вы не ушли с остальными? – спросил Ингварр. – Почему остались здесь?

– Я не могла его бросить! – покачивая голову мертвеца на своих коленях, произнесла женщина. – Не могла! Совершенно не могла!

– А теперь и муж погиб, и вы недолго протянете, – сурово вымолвил Ингварр. – Зря вы остались. Подвели своим поступком и мужа, и ребенка.

– Ингварр, – слабеющим голосом вытянул Добромир. – Помягче. Все, что ты говоришь…оно верно, но все же…будь мягче.

– Не говори, Добромир, – Ингварр торопливо перевязывал его раны. – Просто не двигайся, я залечу твою руку.

– Залечишь, друг мой? – с некой усмешкой вопросил Добромир, показывая перекрученную в пасти волколака конечность. – Её уже не залечить.

Стянув с Акамира меха и кирасу, Ингварр узрел три огромных пореза на груди, из которых сочилась кровь. Мальчик закричал, чем мог привлечь внимание волколаков, но мать вовремя прижала его к груди и погладила по голове.

– Брось ты это дело, – махнул рукой Добромир и указал на женщину с ребенком. – Возьми их и попробуй догнать остальных.

– Это не дело, Добромир! – воскликнул Ингварр. – Я…

– Снежная буря скроет вас, – оборвал Добромир. – Ступай.

Звериные когти скользнули по двери. Снаружи раздался гулкий вой, продравшийся сквозь пургу.

– Иди же, – поторапливал Добромир. Силы покидали его, и он не хотел принять смерть прежде чем выполнит свой долг перед жителями сего селения. Волколаки продолжали царапать дверь, но после стали яростно бить по ней. Женщина приняла предложение Добромира и, окончательно простившись с телом мужа, подошла ближе к Ингварру.

– Волколаки чувствительны, и обоняние точно улавливает человеческий страх, – говорил Добромир. – Вы должны подавить свой страх и бежать в лес. Бежать на восток.

– Мы исполним волю твою, благородный Добромир, – пролепетала женщина и бросилась к ногам его. – Да сохранят боги дух ваш. Да примите вы погибель со смелостью.

– Но что я скажу Софии? Что я скажу Янушу? Селяне не поймут поступка моего и сделают меня изгнанником.

– Скажи, как есть, – прикрыв очи, заявил Добромир. – Скажи все, как было на самом деле.

Женщина поторапливала Ингварра, ибо дверь практически слетела с петель, но Ингварр одергивал её, томясь в нерешительности. Любое промедление могло стоить жизни всех находящихся в избе, но Ингварра это практически не заботило. Он даже не обращал внимания на волколаков, но намерение сбежать таяло в душе его.

– Смертельная болезнь отца и исчезновение матери показали мне ничтожность человеческого существования, что не давало мне покоя последнее время, – признался Ингварр. – Я долго размышлял над этим, пока не достиг безразличия как к своей жизни, так и к жизни людей в целом. Да и наше существование не есть жизнь, друг мой. Мы не живем, мы выживаем, а ради чего? Закат нашей эпохи неумолимо приближается, а мы беспомощны.

– Ты сильно привязался к мертвым, совсем забыв о живых, – слабо отозвался Добромир. – У тебя есть семья, Ингварр, и, вероятно, появится ещё одна. Ради своих родных и стоит выживать, Ингварр. Оставь мысли темные. Не позволяй им властвовать над душой твоей.

– Я поведаю всем о твоем подвиге! – воинственно вскричал Ингварр. – Даю тебе слово, мой друг! Клянусь!

Женщина склонилась над Добромиром, тем самым благодаря его за жертву, а Ингварр стоял на месте, все никак не способный оставить размышления свои. Добромир вдруг открыл глаза, словно вышел из дремы, и поднялся на ноги, как ни в чем не бывало. Ингварр остолбенел от увиденного. Волколаки ворвались в избу. Разразившись боевым кличем, Добромир побежал навстречу собственной погибель и ввязался в последнее свое сражение с жестоким врагом. Женщина схватила Ингварра и своего сына за руки и увела в погреб. Оттуда они вышли наружу и бросились наутек. Мучительные вопли Добромира затихли в тени звуков неистовой снежной бури.

Мальчишка по пояс тонул в сугробах, отчего Ингварру пришлось посадить его себе на спину. Женщина изо всех сил продиралась вперед, стараясь не отставать от воина. Ветер бил в лицо, не позволяя разомкнуть глаз. Борода Ингварра окоченела, одежда покрылась толстым слоем снега. Он понимал, что до реки им вряд ли удастся добраться, но остановка сулила им жуткую смерть. Ребенок ревел практически не переставая, прикрывая лицо руками. Обернувшись на мгновенье, Ингварр не обнаружил женщины. Видно, её окончательно замело снегом, подумал он и продолжил свой путь, пока обрывистый женский крик не заставил его пойти в обратном направлении. И все же он боялся погибнуть в снегах, а в придачу к этому боялся не сдержать слово, данное Добромиру. Сугробы по пояс заволокли Ингварра. Его уверенность обнаружить женщину испарялась, равно как и уверенность пережить пургу. Ребенок вдруг замолчал. Свист нескончаемого ветра заполнил уши. Внезапно Ингварр обнаружил совсем белую ручку, окутанную снежными равнинами. Вытащив едва живую женщину, Ингварр вырыл яму у ближайшего дерева и уселся там. Он расстегнул свои одежды, расстегнул её одежды и одежды ребенка, после чего прижал их к себе, укутав всех с головой. Сердца их едва бились. Ингварр упорно растирал их ледяные тела, пока они не пришли в себя. Буря ещё долго не смолкала. Ингварр наотрез отказывался принять смерть таким образом, но осознание неизбежности такой кончины уверенно росло в нем. Мне следовало погибнуть в бою за свою землю, думал Ингварр. Следовало погибнуть в борьбе.

Глава 2

Отправившаяся к реке группа была быстро настигнута снежной бурей. Белослав скомандовал каждой семье вырыть неглубокие ямы и установить навесы. Так и было исполнено. Уютно разместившись под тканевым навесом, София обняла сына своего Януша и рассказывала ему сказки, да былины. Одну рассказала, вторую, а ребенок все не мог уснуть из-за холода и чудовищной вьюги, порой срывающей установленные навесы. Двум-трем семьям приходилось ютиться под одним укрытием. Двое смелых, но ведомых безрассудством юношей отказались от стоянки и двинулись дальше, надеясь в условиях бури начать строительство плота и, к приходу остальных, уже закончить его. Заслышав такие намерения, их матери и сестры рыдали истошно и горько. Но юноши были непреклонны. Тяга к подвигам погубила их, и тела их поглотила метель.

Пурга стихла лишь к утру. Многие погибли от невыносимых морозов, некоторые от горя, рожденного переживаниями о судьбе мужей, оставшихся в Вержавске. Ратибор испустил дух на коленях у насмерть замерзшей матери. Бесславная смерть. Мучительная. Увидев тело Ратибора, семилетний Януш открыто осудил решение Акамира оставить ему жизнь, ведь лучше было бы избавить его от мучений. София не поддержала сына своего, но в глубине души могла отчасти с ним согласиться.

Никто не оплакивал погибших. Их погребли под снегом в тех самых ямах, поделили их вещи и как ни в чем не бывало двинули к реке. Даже сильные здоровьем дети не могли выдержать этого хода и падали замертво. Одни матери оставались с ними, не желая жить, а другие оставляли их, не проявляя ни малейших эмоций. Апатия застыла на их лицах. Только через три дня немногие выжившие добрались до берега, и то благодаря ориентиру в виде звуков речного течения.

Зеркальную реку ещё называли «Вечной», ибо она не замерзала ни при каких морозах. Речка была широкой. Не переплыть её, ни дерево перекинуть Мост через реку был построен ещё в эпоху Рассвета, но в эпоху Солнцестояния он был смыт половодьем.

Юноши и женщины взялись за сооружение плота, пока совсем уж молодые девушки занимались прочими хозяйскими делами: разбивали лагерь, разжигали костры, готовили кушанье. За работой и мороз стал меньшей проблемой, нежели был. И вот селянам удалось построить худой, но вполне рабочий плот, – как вдруг на той стороне реки объявились мужи селения Воино, отличающихся заплетенными в косы волосам и соболиным шапкам. Завидев людей, они вдруг взялись за луки и приказали всем отойти от плота. София тут же выступила вперед, прокричав, что на их селение Вержавск напали волколаки, а их глава Акамир приказал женщинам и детям бежать к реке. Мужи Воино пошептались, после чего один из них позволил селянам перебраться на их сторону. Первая пятерка людей преодолела реку. Воины осмотрели их тела на наличие ран, оставленных волколаками. Так все и перебрались через Зеркальную реку.

В краях Воино о волколаках ходили лишь слухи и немногие воочию видели этого зверя. Добравшись до селения, выживших окутали лаской и добротой. Их расселили по избам, отогрели, напоили, накормили, позволили умыться в бане и дали новую одежду. Хорошие люди, думала София, будь Акамир главой этого селения, он принял бы чужеземцев иначе. Она уважала его, любила, как собственного брата, но его отношение к чужеземцам граничило с резкой жестокостью к ним. Если заблудшая в Вержавск душа не являлась жителем Блестовита или другого селения, с которым Акамир заимел дружеские отношения, то она отправлялась искать укрытие в другом месте. И не столь важно, юноша ли это, или женщина с ребенком на руках.

Ближе к вечеру Януш улегся спать, но вместо сказки спросил у матери об отце своем. София погрузилась в мысли о Добромире, об их первой встрече, первом поцелуе и женитьбе. Не выдержала она наплыва эмоций и заплакала. Сколько бы Януш не пытался утешить её, да так ничего не вышло. Думала София о благих намерениях своего мужа, но она не могла и думать о том, что её муж погиб. Не мог он принять смерть, думала она, просто не мог отдать жизнь свою. «Если папа ушел в Те края ради нас, то мы не должны жалеть о его смерти. Он всегда так говорил.» – произнес Януш, явно посчитав слезы матери оскорбительными. Слова эти затронули изнывающее от горя сердце Софии, и та выбежала в соседнюю комнату и принялась собирать вещи для похода к Вержавску. Она не верила в смерть Добромира. Не хотела верить. Фантазия начала вырисовывать красочные образы, где София встречает защитников по пути к селению. Добромир и София с облегчением проваливаются в объятия друг друга, сквозь слезы обещая друг другу никогда больше не расставаться. Ингварр извиняется перед Софией за свое поведение и обещает вернуться в семью. Эта фантазия согрела душу и остудила эмоции. София спокойно собрала сумку, повесила на пояс кинжал и вышла наружу, однако уже на пороге опять вдруг пустилась в тяжкие думы. Ведь некому оставить ей сына, некому довериться. Даже Аделе, жене Акамира, она не может отдать на попечительство сына своего, поскольку хозяйка из неё дрянная, совсем никудышная. Акамир взял её в жены лишь потому, что искусна она была в бою. Да и не сможет София выдержать разлуки с Янушем, а потому нет ей пути назад. Уж ради Януша, но должна она обосноваться здесь и отпустить прошлое, ведь за ним лишь смерть и ничего больше. Вернулась София обратно, напилась чаю и улеглась в кровати. Чуть ли не до самого утра мучали её кошмары о приходе волколаков и в это селения, но ей все же удалось уснуть, а утром и следа от этих снов не осталось.

Захотела София ободриться немного и ушла в приспешню, где пожелала приготовить еды на все селение, да смогла накрыть стол лишь для себя и Януша. Не хватило ей ни мяса, ни трав, хотя в Вержавске всего было в достатке, и порой она готовила целый стол чуть ли не на всех мужей селения. Любила она устраивать пиршества, хороша она была в этом деле, за что её и любили. Выходить наружу она уже не пожелала. Не из неохоты изучить новое место, но из страха вновь погрузиться в воспоминания, встретившись со своими односельчанами. Они то и дело ходили вокруг, да около, делились воспоминаниями о былых днях, утешали друг друга, поддерживали. Всякое улавливаемое Софией слово из их разговоров ранило её искалеченную душу. Януш нираз пытался поговорить с ней, но София все отнекивалась, прикрывалась важными делами. Она настойчиво советовала ребенку чаще гулять, дабы не «иметь застоя в мыслях», но сама не покидала избы. Гостей она не принимала, что не могло не вызвать беспокойства не только у односельчан, но и местных жителей. Януш поддержал их и провел Аделу внутрь без ведома Софии. Разговор сразу же зашел в тупик, ибо София объявила, что говорить о своих думах не будет, но время и одиночество поправит её состояние. Но Адела была настойчива, и настойчивость её вылилась в ожесточенный спор, в котором София взялась обвинять собеседницу в «предательстве мужа своего», потому что та уж слишком быстро забыла о нем и, вероятно, преждевременно похоронила его. Адела же не привыкла выслушивать оскорбление и приставила нож к горлу Софии, сказав, что исполняет волю покойного Акамира, а погибель всех защитников была неизбежна, о чем Акамир сказал ей ещё в селении. «Если бы кто-либо из защитников выжил, то они бы наверняка добрались до Воино, однако ты крайне уперта, дабы признать это», – закончила Адела и ушла прочь.

Однако шло время, а София совсем отошла от настоящего. Не любы ей были жители Воино, не любы и односельчане, которые всеми силами пытались подружиться с местными. Этот мир тревожил Софию, и ведь были тому причины. Беспокойство обуяло её по причине неготовности селения отражать скорое нашествие волколаков. Да и жизнь селения была отличной от жизни Вержавска, где все жители были одним целым и действовали сообща. Жители Воино неравнодушны к заблудшим в их селение душам, но люди здесь ничем не обязаны друг другу. Здесь нет единения, что является главным ключом к выживанию. А все потому, что и опасностей здесь никогда не было, как и недостатка пищи – охота всегда процветала. Люди здесь просто жили. А София привыкла выживать.

Уж немало дней миновало с момента прибытия в Воино, но защитники Вержавска так и не выбрались из селения. Все меньше и меньше женщин верили в то, что хоть кто-то из мужей их смог выжить. Вскоре София осталась единственной. Вечерами она отправлялась к реке, где могла сидеть чуть ли не до самого утра, ожидая увидеть своего мужа. И вот чудо! Выходит он. Живой, но до предела уставший. Совсем уж ноги не хотели нести его. Вскричала София и на радостях бросилась в студеную реку. Добромир пошел её навстречу, твердо ступая на каменистое дно.

– Да ты мой хороший! – воскликнула рыдающая София, обнимая мужа своего. – Мой родной, мой любимый! Я так переживала за тебя, так волновалась. Ты не оставил нас, не оставил! Живой пришел, за нами пришел!

– Как там Януш поживает?

– Хорошо поживает! – захлебываясь слезами, продолжает София. – Ждет отца своего!

– Не обижают ли тебя в Воино?

– Нет, там хорошие люди! Они живут в мире, но не понимают, что мир их скоро потревожат волколаки, – тараторила София, как не в себе. – Ты должен пойти и вразумить их. Пожалуйста, Добромир! Мы должны это сделать.

И прижалась София ещё сильнее к мужу своему и потащила за собой, – но вдруг отошла от сна. Подошедший к берегу Белослав разбудил ее неосторожным шагом и присел рядом, устремив взгляд в лесную чащу. София быстро и незаметно вытерла влажные глаза. Это был сон, печально подумала она.

– Спокойно здесь, – начал он. – Хорошо. Селение мирное, люди добрые.

– Оставь меня, пожалуйста, – произнесла София.

– Я не позволю тебе вернуться в Вержавск, – произнес Белослав необычайно серьезно. – Я и сам полон сожалений о всех защитниках. Об Акамире. О Ратиборе. О Доброславе. О всех их. Они погибли, защищая нашу землю. Мы должны чтить их память, а не сожалеть об их смерти.

– Мне беспокойно, Белослав, – произнесла София, переведя взгляд на монотонное течение реки. – Я не могу найти себе места в селении. Жители его крайне спокойны, они даже не пытаются подготовиться к предстоящим опасностям.

– Волколаки не пересекут реку. Они боятся воды, это всем известно.

– Они пересекут, Белослав! – вспыхнула София. – Обязательно пересекут! А без таких воинов, как Акамир и Добромир мы не устоим перед этим зверьем, понимаешь?

– И что же ты предлагаешь? Подготовить людей? Я не лидер. Не такой сильный, как Акамир. Я не смогу повести за собой армию.

– Нет мне житья без Добромира, Белослав. Думаю, даже ребенок не держит меня от возвращения в родные края.

– Не вздумай оставить его, – неуверенно возразил Белослав. – Он и так потерял отца…

– Он не потерял отца! – вскричала София, что Белослав аж вздрогнул.

– Хорошо, не потерял, – ответил он тихо. – Предлагаю тебе пари.

– Что за пари?

– Целую неделю ты будешь обживаться в Воино, и если твоя душа не успокоится, то мы с тобой отправимся обратно в Вержавск, – Белослав протянул ей руку. София сомневалась, но в конце концов пошла на сделку. Белослав не скрывал своей радости. Он приобнял все ещё задумчивую женщину и попытался уверить её в правильности принятого выбора. Немного погодя, они вернулись в селение, где Белослав вдруг решил пригласить Софию и Януша на ужин в свою избу. Женщину это весьма удивило – она ни разу не замечала Белослава за приготовлением пищи, однако приняла его приглашение. И не прогадала, ведь ужин удался, а Януш аж два раза просил добавки. За столом Белослав признался, что в приспешне он чувствует себя увереннее, нежели в битве. А маленький Януш вовсе изъявил желание научиться готовить, причем у Белослава, чем несказанно удивил свою матушку. Шли дни, и плотное общение Софии и Белослава стало обсуждаемым событием среди местных. Селяне были уж очень вольны в разговорах, ведь это было своего рода развлечение. София порицала их практически открыто, называя бездельниками и жадными до слухов пронырами. Её расстраивало поведение селян Вержавска, которые очень скоро стали «своими» в Воино. «Они совсем позабыли о трудностях, – жаловалась она Белославу. – Позабыли о тех, кто отдал за них свои жизни». Белослав выслушивал её спокойно, причем всякий раз поддерживая её позицию. Софии казалось это странным, но она не пыталась спорить. Высказавшись обо всем, ей действительно стало легче. Она отблагодарила Белослава за разговор и нежно приобняла.

Неделя близилась к концу, и София вдруг решилась отпустить прошлое и жить настоящим. Она перестала ходить к реке, и бросила все свои силы на воспитание Януша. Белослав поддержал её позицию и вызвался помочь с ребенком, со временем заменив ему отца. Слухи о женитьбе Софии и Белослава распространялись достаточно быстро, и София знала о них, но никак не пыталась их опровергнуть. «Мне нет никакого дело до этого трепа, – сказала она однажды Аделе. – Если у селян нет других забот, то пусть тешатся этим». Все слухи были развеяны поступком Белослава, о котором сейчас и пойдет речь.

Одним теплым вечером юноша предложил Софии прогуляться по лесу. Они встретились на околице, и Белослав повел девушку в самую глухомань. Попутно юный воин полностью открылся Софии: рассказал о своем детстве, о матери и её безмерной опеке, об отце и его суровом нраве, о своей огромной любви к младшей сестре, которая умерла от неизвестной болезни. София в свою очередь начала говорить о своей любви к Янушу, о будущем в селении и собственном отношении к его жителям. Она старательно избегала темы прошлого, хотя так и хотела разразиться рассказом о Доброславе и её любви к нему. Не желала она омрачать такую теплую беседу плохими воспоминаниями. Добравшись до поля, Белослав предложил своей спутнице полюбоваться звездным небом. Узреть чистое небо в западных землях – редкость. О, как прекрасно было темное полотно, испещренное ярчайшими точками. Этот вид заворожил Софию, заставив впасть в забвение. Белослав вдруг повернул девушку к себе и коснулся своими губами её губ.

На мгновенье София вдруг представила Добромира. Воспоминания вонзили острое жало в её сердце, обдав женское тело приятным холодком, но вскоре девушка отпрянула в сторону, ощутив всю неприятную горесть пробудившихся мыслей. На глазах её показались слезы. «Ты все испортил!» – крикнула она и убежала обратно в селение. Прибывший Белослав застал её за сбором походной сумки.

– Не могу я так больше! – воскликнула она, даже не боясь разбудить Януша. – Не могу! Я не поверю в смерть всех защитников, пока не увижу их тела.

– Даже если и так, – начал Белослав. – Волколаки наверняка оставили от них лишь обглоданные кости.

– Не верю, – воспротивилась София. – Я отправляюсь в Вержавск, и ты не остановишь меня. Если запрешь в избе, я буду колотить дверь. Если свяжешь, я буду кричать. Если заткнешь рот тряпкой, я буду колотить стены связанными руками. Ты не удержишь меня!

– Не удержу, твоя правда, – вздохнул Белослав. – Если уж твой собственный сын не может тебя удержать.

– Ни слова о нем, – успокоившись, молвила София. – Он дорог мне, но и жить в вечных терзаниях я не желаю. Мой мальчик не пропадет, он уже совсем взрослый. А я вернусь. Обязательно вернусь к нему.

– Я отправлюсь с тобой, – твердо сказал Белослав. – Одна ты пропадешь в этом лесу. После снежной бури там и ходить нечего.

– А ты будто бы знаешь дорогу? – надменно вопросила София.

– Для начала мы отыщем Лешего, а уж потом двинемся к Вержавску.

– Лешие вымерли ещё в эпохе Рассвета, если ты не знал. Они обитали лишь в северных землях и волколаки истребили их всех.

– К юго-западу отсюда расположена хижина Лешего, – заявил Белослав со знанием дела. – Я подслушал разговор старейшин. Они хотели отправиться к Лешему и узнать у него о нашествии волколаков, которым ты пугала все селение.

– Тогда собирайся, – жестко сказала София. – Буду ждать тебя на околице. И поторопись.

Белослав быстро собрал свои вещи, не разбудив своей матери, и встретился с Софией в условленном месте. Натянув капюшоны, они двинулись на юг, где, по заверениям Белослава, река мельчала и её можно было запросто пересечь. Белослав говорил, что за все время проживания в Воино он крепко сдружился с местными селянами. Он помогал им в хозяйстве, ходил на охоту, рассказывал о жизни «за рекой». По его словам, старейшины хотели пригласить его на совет в ближайшем времени, а пока ему удавалось тайком подслушивать их собрания. Софию не интересовали успехи Белослава, и весь его треп она пропускала мимо ушей.

Где-то к полудню они достигли мелководья и далее, перейдя реку, держались строго западного направления. По пояс утопая в снегах, София уверенно шла вперед, а Белослав неохотно следовал за ней, украдкой поглядывая на деревья. Переживал он, как бы не выскочил из темной чащи волколак. А если выскочит, то путешествие можно считать оконченным. София же не обращала внимания ни на треск ветвей, ни на завывание ветра, очень похожее на звериный вой. Очередной хруст ветвей все-таки вынудил Белослава достать лук, и он выстрелил в дерево позади себя. И, как оказалось, не зря. Карликовое существо, одетое в темные обноски, свалилось в сугроб с мгновенным выкриком. Белослав тихонько подобрался к яме, но никого не застал. Карлик вдруг вынырнул рядом с Софией и поломанным голосом молил не убивать его. Девушка приказала Белославу опустить лук, но Белослав все ещё настороженно относился к незнакомцу. Уродливый он был, совсем омерзительный. Ростом с ребенка. Лицо его было каким-то сморщенным и потрескавшимся, и совсем посиневшим от холода. Глаза его мерцали синим оттенком. Само выражение лица его было тоскливым, а порой испуганным. Карлик назвался именем Варди и сказал, что может отвести их к Лешему. Белослав вдруг спросил, является ли он сыном этого самого Лешего, но Варди предпочел не отвечать на этот вопрос и сказал держаться за ним, после чего запрыгнул на дерево и резво поскакал дальше. София и Белослав поспевали за ним, огибая одно дерево за другим, поворачивая тут и там, забредая в местность, где снежные волны были по плечи и покидая её там, где сугробы достигают лишь колен. Весь оставшийся день они брели по лесу и глубокой ночью решили сделать привал и перекусить. Варди робко молвил, что готов идти целых три дня и не устать, а слово «отдых» ему не ведомо.

Белослав открыто не доверял этому существу и настойчиво выспрашивал его о происхождении. Карлик отвечал лишь, что без труда проведет их к Лешему, но затем они распрощаются, ибо бесполезны они ему в любых делах. Белослав видит в этом бескорыстии ловушку, а София склонна принять помощь Варди, ведь иной путь поведет её разве что к смерти в снегах. Отоспавшись, они продолжили путь. Через некоторое время Варди сказал, что они пришли и, резво спустившись с дерева, пропал в сугробах. Белослав напомнил Софии об осторожности, но та лишь быстрее пошла вперед, чуть ли не руками разгребая снег перед собой.

София и Белослав вышли к старенькой избе, на крыльце которой стоял сгорбленный старик, облаченный в рваные, потертые одежды. Лицо его будто сползало вниз. Густая борода топорщилась в разные стороны, пышные усы смешно завивались. В тени косматых бровей светились маленькие глазенки, а из-под шапки выглядывали вьющиеся локоны. Старик спросил гостей о цели визита, но затем укорил самого себя за отсутствие манер и приветствовал их поклоном, предложив пройти внутрь. София приветствовала старика и приняла приглашение, как вдруг Белослав нагло одернул её, вновь предупредив об опасности, что таится в её беспечности. София даже и слушать его не стала и вошла внутрь. Белослав сказал, что побудет снаружи. Вдалеке раздался звериный вой, и Белослав, гонимый страхом, забежал внутрь.

– Так чего же вы ищите здесь, милая София? – спросил старик. – Уж не почуяли же вы в себе героя сказаний?

– Не думаю, старец, – улыбнулась София. – Да и какой из меня герой.

– А ведь жаль, – скорбно заявил старец, – ибо я, Леший, охраняющий лес, мог бы подготовить вас к великому походу в северные земли.

– Я немного знаю о Леших, – произнесла София. – Слышала лишь, что вы можете предсказывать будущее и взращивать доброе и злое начало в сердцах людей. Немного сказаний о вас дожило до нынешнего времени.

– Согласен с вами, милая София, – промолвил старик. – Моих сородичей давно уж истребили злобные волколаки. Очень давно. Даже и вспомнить невозможно. А сейчас они принялись за вас, за людей.

– Да, их нашествие застало всех нас врасплох.

– А ведь ничего не поделать. Волколаки подчинили себе северные земли. Нет уж людей там, да и до сего момента было их совсем немного. Западные земли тоже переходят волколакам. Два или…да, три поселения человеческих

ещё держится, но продлится это недолго. Восточные земли обязательно придут в упадок, это неизбежно. Совсем неизбежно. Хотя за счет хороших укреплений селения и крепости могут держать долгие осады. У них ещё есть время…да, ещё есть время подготовиться к битвам. Но времени мало. Ох, как мало.

Старик говорил толково, мудро. Порой задумывался, будто пытался зацепить возникшую мысль, и затем продолжал сыпать словами о будущем так, словно читал уже известный ему текст. Белослав совсем не верил старику, считая все сказанное – вымыслом, наглым обманом, создающим Лешему образ провидца. Волколаки есть угроза, но не такая, что способна истребить всех людей на земле, рассуждал Белослав, совсем уже не слушая Лешего. Не знаю, может ли он взрастить в душе моей тьму, однако может посеять недоверие, продолжал думать Белослав.

– От твоего спутника так и веет недоверием ко мне, – заметил Леший. – Да, он не доверяет мне. Не хочет доверять. Думает, обмануть я вас хочу.

– Уж я так не думаю, – сказала София.

– Отчего же нет? Не люблю я, когда люди доверяет мне лишь по излишней наивности.

– Потому что помощи мне ждать неоткуда, а вы – единственный, кто может направить меня. В противном случае, я готова и смерть принять.

– Довольно серьезные намерения, – сгустив брови, продолжил Леший и опустил голову. – Значит…значит селение…селение Вержавск, не так ли? Оно пало. Как и Блестовит. И Голотическ. Ох, да ведь много селений на западе уж пало. Всех и не перечислить. А ведь с севера смерть идет. С севера…и...и снежные бури идут оттуда. Метель гонит волколаков…да, она гонит их нещадно. И голод их гонит…гонит в эти земли.

– Вержавск! – перебила София, не желая слушать кажущийся бесконечным словесный поток. – Расскажите мне о нем. Что с его защитниками сейчас? И что сейчас с самим селением?

– Мой пасынок Варди бывал в той местности пару дней назад, – промолвил старик, подняв пустые глаза на девушку. – Ветра уж давно замели селение, только дымоходы виднеются. В тех краях сугробы уж давно поднялись. Они гораздо выше здешних. Гораздо. Вы ведь на севере еще не были, там и вовсе сугробы доходят чуть ли не до макушек деревьев. А в Вержавске вам и делать нечего. Совсем-совсем нечего. Там уж и живых нет.

– Вот видишь! – влез Белослав. – А ведь все говорили тебе! Нет там уже никого. Никто не выжил в этой борьбе!

– А вы вот зря выжили, – сказал Леший, повернув голову к испугавшемуся Белославу. – Зря вы дожили. Очень зря. Погубит вас мороз, ух погубит! Вам и вовсе стоило родиться в Солнечных землях. Не здесь, далеко не здесь.

– Да чего же ты тут языком мелишь, старик, – огрызнулся Белослав. – Говоришь и говоришь тут! Мы узнали у тебя все, что требовалось, а теперь нам, София, следует отправляться обратно в Воино.

– Нет, – кратко молвила София. – Ты возвращайся в Воино, а я отправлюсь в Вержавск, – после она обратилась к старику. – Мудрый Леший, укажите дорогу к моему селению.

– К северу отсюда. Держитесь строго севера, а там уж вы и сами найдете.

– Благодарю вас.

А Белослав остался очень недоволен решением Софии. Ведь если довериться словам Лешего, то может быть он действительно падет в снегах, если в одиночку отправится к Воино. А может он падет, если отправится с Софией к Вержавску? Как не отгонял Белослав от себя плохие мысли, но они уж плотно уцепились за него. Не стоит верить ему, напряженно думал Белослав, этот Леший явно лжет, путает.

– А что ещё вы можете поведать мне? – спросила София.

– Твоя смерть мне видится, – моментально ответил Леший. – Но смутная она. В снегах тебя настигнет, но как-то…странно. Очень странно. Придет она даже не от снега…нет, не от него, а от…от мороза…от ледяного холода. Железо ли…нет…а может и оно. Но отчетливо вижу я смерть, но она придет, если ты не найдешь в себе сил.

– Каких сил?

– Сил смириться. Это я вижу четко. Так же четко, как сейчас вижу вас, – старик принялся обходить всю избу, зажигая свечи.

– Смириться со смертью своего мужа?! – не выдержала София. – Если этот путь приведет меня к смерти, то так тому и быть.

– Тогда в добрый путь, – произнес старик, указав в сторону двери. – Вы властны над своей судьбой, но советую властвовать с помощью разума, а не эмоций.

– Благодарю вас.

– Советую вам добраться до Вержавска до полуночи, иначе вас накроет надвигающаяся на западные земли снежная буря.

София ещё раз поблагодарила старика и незамедлительно отправилась на север, даже не обратив внимания на Белослава, что не могло не задеть его. Он оставался у избы, в надежде, что она все-таки остановится и хотя бы поинтересуется его мнением по поводу отправления в Вержавск. Однако этого не произошло. София уж скрылась за деревьями. Старик вышел на крыльцо и велел Белославу скорее принять решение. Юноша побагровел и бросил на Лешего гневный взгляд. Взявшись за лук, он направил стрелу на невозмутимого старика и пригрозил «размозжить череп», если он продолжит его поторапливать. Леший глубоко вздохнул, уселся в кресло и закурил трубку, пока Белослав удерживал его на прицеле. Внезапно появившийся на соседнем дереве Варди метнул камень в сконцентрированного юношу, повредив ему руку. Пальцы сорвались с тетивы. Варди ахнул. Белослав затаил дыхание. Стрела скользнула по воздуху и вошла в стену, недалеко от головы Лешего. Последний и виду не подал. Варди скрылся в сугробах. Белослав вдруг опустил лук и виновато молвил:

– Простите.

– Твой страх губит тебя, как человека, – с грустью произнес старик, все никак не могущий раскурить трубку. – Считай потому я и озвучил смерть твою.

– Но страха стало лишь больше. Я не знаю, при каком решении смерть настигнет меня. Направь меня, мудрейший старик.

– Я уж направил, юный Белослав, – молвил Леший. – Тебе лишь остается следовать зову своей души и ощущениям сердца.

Белослав распрощался с Лешим, поблагодарив его за совет, и ушел следом за Софией.

– Прости меня, дурака, – набравшись смелости, выдавил из себя Белослав. – Я вел себя крайне глупо. Да и чего греха таить, ты явно презираешь меня за явную трусость.

– Однако ты все же отправился со мной в это путешествие, – улыбнулась София, тем самым пытаясь показать Белославу, что ему не за что извиняться. Да и не любила она извинений. Они пробуждали в ней чувство некоего стыда за то, что кому-то приходится перед ней извиняться за какой-то незначительный поступок или же за какое-либо качество, проявленное неосторожно.

– Не извиняйся. Суд выбирает виновных, а все остальное – ерунда, – добавила она.

– Я хочу быть с тобой откровенным, – виновато продолжал Белослав. – Но мои откровенности вполне могут разозлить тебя.

– Говори же.

– Я ведь влюбился в тебя давно. Ещё по прибытию в Воино я все рассуждал о возможностях стать твоим мужем. Возможности были невелики, ведь ты долгое время убивалась по Добромиру, и я все не решался подойти к тебе. Мне была непонятна такая привязанность к мужу, ведь разумнее было бы оставить прошлое, но ты упорно держалась за него, будто там по-прежнему теплилась надежда.

– Она и сейчас теплится, Белослав, – сурово произнесла София. – Пускай ты и не доверяешь Лешему, но я поверила каждому его слову. Ты как никто другой знаешь, как дорог мне Добромир. Как я люблю его. И принять его смерть я смогу, лишь увидев тело.

– А если мы его не найдем? Если волколаки полностью съели его?

– Значит моя душа никогда не успокоится.

Белослав ещё раз извинился, добавив затем, что слова эти снимают груз совести с сердца. София приняла это и поторопила Белослава. Им следовало добраться до Вержавска до начала очередной снежной бури. Ближе к вечеру Белослав предположил, что добраться вовремя они не смогут, поэтому предложил устроить привал и приготовить ужин. София согласилась и принялась разжигать костер. Белослав отправился на охоту, сразу предупредив свою спутницу о том, что вернуться он может очень нескоро.

Смеркалось. Мертвую тишину развеяла приближающаяся с севера яростно бушующая метель. Тут же раздался звериный вой, и София быстро укрылась в снегах. Белослав по-прежнему не возвратился, а София страшно изголодалась. Может пророчество Лешего сбылось, и Белослав правда сгинул в снегах? София до последнего отказывалась в это верить. Не в силах ей перенести гибель ещё одного близкого человека. Но ей придется двинуться дальше, как только затихнет буря, иначе она и впрямь рискует погибнуть от голода. Звериный вой отчетливо пронизывал метель. София затаилась под снежным одеялом, ожидая прибытия стаи. Сгорбленные массивные силуэты резво проскочили мимо, чуть было не задев замершую девушку. Буря не смолкала до самого утра. Когда начало светать, продрогшая от холода София аккуратно вылезла из сугроба и разожгла костер. А Белослава все не было. Да и ждать его уже не стоило – София далеко не была уверена в том, что он пережил метель, а ей надо бы двигаться дальше. Пока оголодавшая девушка грела на невеликом костре железную кружку с травяным чаем, наскоро прихваченным из дома, за ней наблюдал непонятно откуда взявшийся черный кот.

Темный шерстяной комочек томно расхаживал по ветвям, устремив любопытные зеленые глазки на дрожащую девушку. Она обратила внимание на кота, однако его появление не удивило её. И это если учесть, что коты уж давно вымерли, а в западных землях уж давно не осталось животных. София допустила до себя мысль, что появление кота – волшебство, происки нечистой силы, однако мысль эта ушла так же быстро, как и появилась. София отправилась дальше.

Небо по обычаю было затянуто мрачными тучами. Холод пронизывал тело своими тончайшими иглами, заставляя все тело изнывать от точечных ледяных ожогов. Чай уж закончился, а в походной сумке больше уж ничего и не было. День клонился к вечеру, вечер сменялся ночью, а утро развеивало ночь. Крайне истощенная София бездумно брела вперед, в заснеженную лесную чащу, но Вержавск словно отдалялся от неё. А может она и вовсе оказалась уж в северных землях? Вержавск вполне могло замести снегом. Но нет, невозможно! В северных землях очень сильный мороз. Человек, укутанный десятками шкур, не переживет и одной ночи в тех землях. Бури там водятся страшные, деревья увешаны огромными сосульками, порой формирующие собой величественный острог. Сугробы там невиданной высоты, под которыми, по легендам, погребены множество селений. София давно бы погибла в северных землях, а значит где-то в западных, где-то неподалеку от Вержавска. Черный кот периодически появлялся на ветвях, однако тотчас же исчезал, если София переводила на него свой усталый взгляд. Так и шагала девушка около двух дней, пока, окончательно не обессилев, упала у древесного ствола, прикрыв глаза.

Холод, укутавший собою все тело, сменялся приятным теплом. Подозрительный хруст снега абсолютно не волновал истощенную Софию. То тут, то там бродили заложные покойники – неупокоенные люди, умершие насильственной смертью. Рваные одежды свисали с прогнившей плоти, яркие глаза светились желтым огнем посреди иссохшего бурого лика. Таких здесь оказалось много, и все они кружились вокруг ещё живой Софии, будто пытались привлечь её внимание. И дева ощущала их отчаянные мольбы, их жестокие страдания, их страстное желание увлечь к себе нового человека. София не отзывалась. Откликнись она на зов, и мертвецы сразу же выдавят из неё тот хилый жизненный комок, поддерживающий её в сознании. Соблазн, однако, был очень велик.

Подняв глаза, она попыталась разыскать взглядом Добромира. Если бы он был среди них, то София почти наверняка приняла бы смерть, пускай и душа её осталась бы мучиться здесь. И все же не нашла она мужа своего, и воля её к жизни пошатнулась. Позабыв обо всем, она прикрыла глаза.

Ощутив на себе чью-то руку, София с трудом раздвинула слипшиеся веки и узрела перед собой Белослава. Его глаза безумно рыскали по телу девушки в надежде отыскать что-либо съедобное, а затем он и вовсе стал раздевать девушку, облачая себя в её одеяния. Схватившись за женскую руку, Белослав прислонил её к дереву и дрожащими пальцами покрепче взялся за топорик. Глядя на него, София уже не могла вымолвить ни единого слова, но все же, приоткрыв рот, пыталась хоть что-то выдавить из себя. Подняв взгляд на Белослава, она видела перед собой лишь темное пятно, размытое на белом холсте.

– Это ловушка…все это ловушка, моя…София, – дрожащим голосом молвил Белослав. – Но ты ничего не говори…ты выжила…да, ты выжила, ради меня. Чтобы я согрелся…и поел. Ты молодец, София. Благодаря тебе я не сгину в этом гнилом месте. Я смогу вернуться домой. В Воино. Я позабочусь об Януше. Обещаю, – продолжал он, готовясь к удару. Однако его взор упустил робкие движения Софии, благодаря которым девушка почти что дотянулась до своего кинжала, спрятанного под платьем.

– Не…не надо…прошу тебя, – слабеньким голоском прохрипела София, глядя в обезумевшие юношеские глаза. Белослав замешкал, но стыдливо отвел взгляд, продолжая метить лезвием по руке. Не желал он причинять боли Софии, однако жажда жизни неумолимо заставляла его совершать мерзкие его совести поступки.

– Это Блуд, София, – запинаясь, говорил Белослав. – Кот…черная кошка…да, понимаешь же? Это Блуд. Он запутал нас, заставил бродить по кругу. Ему что-то нужно от нас. Я пытался…убить…убить его, но ничего. Не смог я убить…а все рука моя из…израненная.

София собралась с последними силами и вогнала кинжал в грудь Белослава. По лезвию скатились первые капли крови. Юноша отступил назад, схватившись за торчащую из груди рукоять. Он сплюнул кровь на Софию, что сразу же привело её в себя. Тело Белослава пало навзничь и было разом поглощено снежным морем. Девушка бросилась к нему и принялась стягивать с него одежду. Пальцы её уж совсем не сгибались, лицо окоченело, ноги не слушались. Разрезав грудину погибшего, девушка вогнала туда свои руки, дабы хоть немного их отогреть. Обтерев окровавленные конечности об одежду, София надела варежки и продолжила свой нелегкий путь в белеющую мглу. Мысли уже давно не тревожили её. Дрожь перестала беспокоить. Намерение отыскать мужа улетучилось в самый отдаленный уголок разума. И даже в таких условиях страх смерти не взывал к ней. Она будто напрочь лишилась рассудка. Он разом померк, растворился в бескрайней белизне. Однако что-то заставило её остановиться и внезапно повернуть направо. Одна мысль все ещё билась в конвульсиях. Одинокая, неприкаянная мысль, явившая себя совершенно внезапно и подталкивающая к смирению и отказу ради жизни. Жизни, ради жизни, но не своей, а своего продолжения. Ребенка. Отказ от упрямства, в котором София уж очень преуспела. Может кто-то и не назовет упрямством её стремление отыскать любимого мужа, но она строго увидела в этом лишь бессмысленное упрямство. Не поход вел её к гибели, но лишь упрямство, и упрямство – это может проявиться впоследствии, что неотвратимо привело бы к смерти.

Черный кот вдруг скользнул вниз по дереву и исчез в снегах. София отправилась на восток и уже к вечеру достигла реки. Веки её совсем уж слиплись, ноги едва шевелились, а руки натурально окоченели от мороза. Если она остановится хотя бы на мгновенье, то падет замертво. Она шагнула в ледяную реку, но её тело уже не ощущало холода. Шаг за шагом она продвигалась вперед, уходя все глубже и глубже под воду, пока вдруг не оказалась там по самую грудь. На том берегу появились едва различимые человеческие силуэты. Крики, свист – все это смешалось где-то далеко и доносилось до Софии приглушенными отзвуками. Обрывки фраз с трудом доходили до неё, но её взбудоражило слово. Одно единственное слово, которое кто-то отчетливо произнес позади неё. «София» – вновь раздалось позади неё. Неимоверным усилием девушка разомкнула веки и повернулась. Могучая фигура стояла на берегу, опираясь на трость. Добромир, подумала София, как вдруг её подхватили под руки и затянули в лодку.

Последующие события отрывочно мелькали перед ней: устремленные ввысь черные верхушки деревьев, крыши изб, любопытные лица собравшихся людей, и лицо Добромира. Однако, вглядевшись в него получше, София вдруг поняла, что лицо это вовсе не Добромира, а Акамира. Его испещренный ранами лик висел над ней и намекал на сожаление по поводу мужа её. София прикрыла глаза, сама того не желая. И в этот раз надолго.

Глава 3

София пришла в себя лишь через несколько дней, и лекарь незамедлительно позвал Ингу. Закончив свои дела, она навестила Софию и лично рассказала ей об её состояниии о последних событиях, произошедших в Воино. «Ты выжила в поистине нечеловеческих условиях, дорогая моя София, – молвила она, натужно приправляя голос фальшивой грустью, – однако ноги твои промерзли крепко, отчего ходить ты, вероятно, больше не сможешь». София кивнула и попыталась пошевелить пальцами ног, но те остались недвижимы. Скорбь охватила её сердце, но ещё большая скорбь пришла к ней с вестью об исчезновении Януша. Инга сказала, что знала о походе к Лешему. Белослав заблаговременно предупредил её об этом и просил позаботиться о Януше. И когда она пришла в избу, то не обнаружила Януша в кровати. Поиски в окрестностях Воино так же не принесли результатов. Вскоре Януш вернулся в селение и слезно умолял Ингу отправить за его матерью мужей, ибо сам он не смог её отыскать. На юго- восток были посланы пятеро мужей, однако никто из них не вернулся. Больше Инга никого на поиски не посылала. Полный печали Януш заперся в избе, отказываясь говорить как с самой Ингой, так и с любым взрослым. Исключение составляли лишь местные дети. Сколько их не расспрашивали о Януше, а те не проронили ни единого слова, обуславливая свое молчание кровным обещанием, данным Янушу. Через несколько дней Инга решилась отправить несколько добровольцев на запад, к реке. Именно они и принесли едва живую Софию, а вместе с ней и выжившего Акамира.

Завидев свою горячо любимую матушку, Януш выскочил из избы и сломя голову бросился к ней, роняя слезы радости. К Софии его не пустили, сославшись на ее крайне тяжелое состояние. Переполненный страданием ребенок остался сидеть на крыльце.

Акамир же строго отказался от помощи, посоветовав всем лекарям селения бросить свои силы на спасение бедной Софии. Сам воин тяжело присел рядом с Янушем и, глубоко вздохнув, попытался сказать что- то. Но все слова его остались комком в горле, созданным запачканной совестью. Януш вдруг вскочил с места и разразился грозными словами:

– И почему же вы здесь?! Почему вы не погибли, как мой отец? Почему не погибаете, как моя мама?! Вы на стороне волколаков, да? Вы на их стороне? Вы в одиночку добрались до селения, преодолев снежные моря, так почему же вы не смогли спасти моего отца?!

– Я, – заикнулся Акамир. – Мои попытки спасти твоего отца и всех своих доблестных воинов оказались тщетными. Судьба не позволила мне умереть. Она подавила мою волю пожертвовать собой, ради них. Прости меня, дорогой Януш, сын смелого и храброго Добромира. Жизнь – мой рок.

– Да что вы заладили о жизни! – гневался Януш. – Не говорите больше ни слова! Лидер из вас, как воин из дряхлого старика! Ненавижу вас! Ненавижу!

– Прости меня, – Акамир опустился на колени и склонил голову. – Ради всех существующих и существовавших богов…прости меня, дорогой Януш.

– Не прощу я вас! Никогда и ни за что не прощу! – надрывал глотку ребенок, после чего толкнул Акамира, однако своим же действием был отброшен назад. Пылкая грудь воина даже не шелохнулась. Разгневанное дитя заперлось в своем доме и ещё долго рыдало.

Слезы Януша были так пронзительны и горестны, что сам Акамир проявил чуткость и пустил слезу, которую никогда бы прежде не подпустил к себе. Адела крепко стиснула мужа в своих объятиях, но не разделила его скорби, сказав лишь, что он сделал достаточно для Вержавска и воинов его. Однако Конрад, сын их, не стал открыто радоваться прибытию Акмира. Кроткий и весьма чувствительный Конрад не любил жесткого и аскетичного отца. Акамир воспитывал в нем воина, однако мальчишка совсем не тяготел к этому пути. Мать и вовсе не вмешивалась в их отношения, но безмолвие её было несомненным принятием стороны Акамира. Несмотря на все эти трудности, Конрад очень любил отца, хотя порой избегал его, дабы не нарваться на упреки в отсутствии воинского духа.

Конрад отправился к Янушу, с которым здорово сдружился за время пребывания в Воино. Они проговорили чуть ли не до самой ночи, обсуждая возвращение Софии и Акамира, погибель Добромира, нападение волколаков и даже сошлись в недовольстве устройством Воина и в частности Ингой. У слишком она была легкомысленна и беспечна, а при нашествии волколаков она бы явно бежала из селения чуть ли не первой. А воины здешние – вовсе не воины, а их подобие. Да они ведь все здесь помрут, столкнувшись даже с одним волколаком.

Ближе к утру Януш вдруг предложил Конраду идею безумную, но, по его мнению, единственно правильную в данной ситуации.

– Уж не могу я боле здесь оставаться, дорогой Конрад, – говорил Януш. – А ведь может нам действительно стоит отправиться в наши земли и основать там свое селение? Мы восстановим Вержавск и восстановим наше житие. Мы привлечем всех местных детей, и они пойдут за нами на запад. Мы обучим их сражению, обучим выживанию. Мы создадим армию, способную сокрушить волколаков и тем самым не позволим эпохе Заката подойти к концу!

– Сладко же ты все сказал, мой друг Януш, – мечтательно протянул Конрад. – Однако же, как мы увлечем за собой кого- либо? Коренные селяне навряд ли согласятся променять чистоту на грязь.

– Они стремятся к свободе от родительского наставления, – воодушевленно продолжал Януш, – и мы дадим её им. Они отправятся с нами, Конрад. Мы докажем отцу твоему, что мы можем быть лучшими лидерами, нежели он. Никто из нас не падет. Никто не будет голодать. Все мы будем единым целым, и наше единство сокрушит зло, пришедшее с севера. Это наш долг, Конрад.

– Ты поведешь нас, Януш, – склонился вдруг Конрад. – Ты будешь моим лидером, а я твоим самым близким советником. И вместе мы станем великим сочетанием силы и разума, которое расколотит звериную армию.

– Так тому и быть, мой брат Конрад.

За окном светало. Януш распорядился созвать всех детей селение на ночую встречу в его избе. Конрад беспрекословно исполнил это поручение и, более того, узнал о том, что на юге Зеркальная река мельчала. На встречу пришли многие. Дети, юноши и девушки тайком стекались к месту сбора. Многим, включая Конрада, пришлось нелегко при побеге. По прибытию в Воино Акамира мучила бессонница, отчего он всю ночь слонялся по избе, не находя себе места. И все же Конраду удалось незаметно улизнуть. Некоторые дети были пойманы родителями, некоторых заметили на улице, однако никто из них не выдал своих намерений. Кому не давалась ложь, тот просто отмалчивался, а кому давалась – рассказывали заготовленную сказку, не поверить в которую можно было с большим трудом. Януш давно подметил, что местные дети достаточно искусны во лжи.

Когда все собрались, Януш произнес речь. Он не бросался высокопарными словами, не настаивал на своей правоте. Его простая незамысловатая речь убедила всех присутствующих в том, что они должны обрести свободу от родительского глаза. «Я видел истинных воинов, сразивших не одного волколака. Я обучался у них, просил у них совета. Они дали мне опыт, ведущий к свободе и силе, и я готов поделиться им с вами, – твердо молвил Януш. – Руки ваших родителей не остановят волколаков, плечи их не укроют вас от их клыкастой пасти. Им невдомек, что звери придут сюда и погубят всех вас. Я же это прекрасно понимаю и хочу помочь. Я хочу, чтобы каждый из вас мог доказать отцам вашу собственную силу». Многие внимательно выслушали Януша и поддержали его. Те юноши, что были старше самого Януша, стали сыпать вопросами о западных землях, о дне отбытия, о том, какие вещи следует взять с собой. Януш последовательно утолял их интерес. Кое- какие ответы ему подсказывал Конрад. Юноши страстно желали овладеть мечом и луком, а некоторые смельчаки и вовсе хотели поскорее отправиться в первую охоту на волколака, но Януш остудил их пыл. «Для начала нам нужно обосноваться в брошенном селении и обучиться бою, а уж потом отправляться на поиски дичи», – сказал Конрад.

Дети открыто радовались походу, рассматривая его как некое приключение, да и только. Конраду порой приходилось делать им замечания, дабы весь этот веселый гвалт не услышали снаружи. Януш не стремился убедить этих детей во всей серьезности путешествия, посчитав, что они и сами все поймут, когда пересекут Зеркальную реку.

Шестилетний Борис вдруг спросил: «А когда мы всех победим, то вернемся домой?», на что Януш мягко ответил: «Конечно, но для начала нам нужно победить». После этих слов дети воодушевились пуще прежнего. Самый старший из юношей, шестнадцатилетний Ярополк, смирно сидел в углу и чуть позже попросил у Януша личного разговора. Эта просьба удивила Януша, и он велел Ярополку говорить здесь, при всех, поскольку времени на личные разговоры у него нет.

– Я бы не хотел задавать столь неудобные вопросы огульно, – прошептал Ярополк, – ведь многие собравшиеся до конца не понимают, с какой целью ты ведешь их в такой опасный путь.

– Поговорим после собрания, – промолвил Януш. Такой ответ удовлетворил Ярополка, и он ушел обратно в свой угол. Януш объявил всем, что выход состоится через два дня, в ночь и просил всех разойтись по домам. Как только из избы вышел последний человек, Ярополк уселся перед Янушем и спросил его:

– Если кто- нибудь из них погибнет от холода, ты уживешься с этим? Или чувство вины тебе не знакомо?

– Они не погибнут от холода. Я одену их как следует, – ответил Януш. Взгляд Ярополка словно испытывал его на прочность, а каждое слово его давило на чувства. Януш ощутил себя провинившимся ребенком, которого вот- вот накажут.

– А если погибель придет не от холода? Если от волколаков? Или даже от несчастного случая? Готов ли ты замарать свою душу? Готов ли сказать родителям о смерти их чада?

– Готов, – чуть ли не выкрикнул Януш.

– Януш никого не принуждал к походу, – спокойно сказал Конрад.

– Но он обещал то, чего жаждут многие дети. Он пообещал им свободу, не упомянув об опасностях.

– Я говорил о волколаках, – молвил Януш.

– И о русалках, – добавил Конрад. – И о прочих существах.

– И теперь дети относятся к ним, как к невинным зверушкам, – Ярополк направился к двери. – Подумай над моими словами, Януш. Я никому не скажу об этом походе, но ты должен понимать весь тот груз ответственности, который взваливаешь на свои неокрепшие плечи.

– Я все понимаю! – вдогонку прикрикнул Януш. Ярополк ушел.

– И все же к нему стоит прислушаться, мой друг, – почесав голову, молвил Конрад. – Он самый старший из нас. Он может помочь в походе.

– Старший – не значит умный, – отрезал Януш. – Мы с тобой гораздо более опытны, чем он. Чем все они. Мы обучим их. Да и чего говорить об ответственности. Я никому не позволю навредить им. Они всегда будут под моей защитой, как мы были под защитой наших отцов. Я согласен нести это бремя.

Уверенность Януша обнадеживала, но Конрад все же доверял ему и пообещал идти с ним бок о бок до самой смерти. Януш высоко оценил его слова и на крови поклялся ему, что никогда не бросит, даже если ему придется погибнуть.

В последнюю ночь перед походом, Януш навестил мать. София была совсем плоха. Члены её были перебинтованы, во рту была трубочка, ведущая к чаше с толченой травой. Лицо её было бледным, губы иссохли, конечности обросли волдырями и кое- где даже почернели. Склонившись над телом, Януш пообещал ей стать героем и настоящим лидером, коим не стал Акамир. Он обещал провести детей в Вержавск, обучить их и вырастить мужей, каких ещё мир не знал. А также пообещал отыскать Чарующие травы, о коих говорилось в «Сказаниях о целителе» и вылечить её от холода. «Я тебя очень люблю, – произнес он, – но ты не увидишь моих слез. Я уже вышел из этого возраста и вскоре стану настоящим мужем, которым ты обязательно будешь гордиться». Уже в дверях он столкнулся с Акамиром. Растерянный муж поправил на себе меха и в который раз извинился перед Янушем за события в Вержавске. «Молчи!» – воскликнул мальчонка и убежал. Утерев опухшие от бессонницы глаза, Акамир поднял лицо к небу, помолился богам, и вошел в избу.

Ночь похода приблизилась незаметно. За окном расцвела тьма. Меж рваных туч виднелись яркие звезды. Верхушки деревьев колосились на ветру. Собрав свои вещи, Януш с нетерпением ожидал всех прямо у входной двери. Как только луна добралась до середины неба, в избу вбежал запыхавшийся Конрад. Ему повезло проскользнуть мимо отца незамеченным, однако Акамир может в любой момент заглянуть в комнату и обнаружить пустую кровать. Народ постепенно стягивался к месту сбора. «Здесь не хватит места для всех», – сказал Конрад, подсчитав количество человек. Всего должно явиться пятьдесят шесть. Тогда Януш поделил уже прибывших детей на семь групп и велел крадучись следовать к околице. «Снег и так враг наш, а хруст его может предать в любой момент», – обеспокоенно заявил Януш и отправился в первой группе. Уже вскоре все группы собрались на околице. Ни одна из них не выдала себя, что несказанно обрадовало Януша. Ребята двинулись дальше, прямиком на юг, к мелководью Зеркальной реки и уже к утру были там. Изнуренные дети стали просить привала, но Януш был непреклонен. Селение уже явно узнало об их пропаже, и мужи должны были отправиться на поиски, а потому им следует уйти вглубь западных земель. Дети послушались.

Ход начинал тонуть в снегах. Юноши взваливали совсем уж утопающих в сугробах детей на свои плечи. Некоторые промерзли до костей и просили развести костер, но все бестолку – Януш гнал своих подопечных все дальше на запад, пока вдруг Конрад лично не упросил его устроить привал. На этот раз Януш согласился. Перекусив и отогревшись у костра, группа двинулась дальше. Ход неизменно замедлялся. Даже самые высокие и крепкие юноши с трудом продвигались вперед. Конрад советовал повернуть на север, дабы не пройти мимо Вержавска, но Януш отказался. Рука одного из юношей внезапно дрогнула, и он неволей отпустил ребенка которого нес на плечах. Мальчик скользнул вниз по спине и полностью утонул в сугробе. Вопли остальных разнеслись по всему лесу. Януш первым бросился в сугроб и с помощью остальных вытащил ошеломленного ребенка. После этого случая Януш все же решился остановиться на ночлег и продолжить утром.

– Предлагаю свернуть на юг и добраться до Живительной реки. Там и устроим ночлег.

– Откуда ты знаешь о реке? – спросил Конрад.

– Твой отец притащил с собой карту западных земель и мне удалось посмотреть на неё. Запомнил я далеко не все, но эта большая река была уж очень заметной.

– А Вержавск? – влез Януш.

– Я не видел его. Знаю лишь, что если мы отправимся на запад вдоль этой реки, то доберемся до селения Клещин.

– Волколаки уже там побывали, – промолвил Конрад и повернулся к Янушу, ожидая его приказа.

– Хорошо. Двинемся к реке, а затем и доберемся до Клещина. Там обоснуемся.

Но до ночи они не успели добраться до реки и устроили ночлег посреди леса, а рано утром отправились дальше. Шли они около двух дней. Запасы еды практически истощились. Голод вытягивал из детей последние силы. Несмотря на все невзгоды, Януш твердил об испытаниях духа и тела, которые все они должны пройти, если хотят стать великими воинами. Дети безучастно кивали и молили богов помочь им. Януша это оскорбляло. Он с Конрадом не раз отправлялись на охоту, но возвращались ни с чем. «Не водится живность в этих местах», – оправдывался Януш, что у Ярополка порождало другой вопрос: «А как же нам охотится в окрестностях селения?». Конрад говорил, что они могли бы запросто ловить рыбу, однако обитала ли она в Живительной реке он не знал. Внезапно раздался крик и приглушенный хлопок. «Она упала! Упала! Помогите!» – вопила юная дева, глядя на свою посиневшую младшую сестру. Януш и Ярополк бросились к ней. Он прислонил два пальца к носу. Дыхание едва ли касалось его кожи.

Януш приказал быстро вырыть яму и развести там костер. Ещё один ребенок вдруг потерял сознание. Ярополк кинулся к нему и закутал его под свои одежды, пытаясь согреть. Януш принялся растирать тело девочки. Костер был готов. Собравшись в яме, дети обложили её одеждами и скучились у огня. Те же, кому не досталось места, вырыли свои ямы и развели костры. Януш и Ярополк помогли выкопать все ямы и развели костры. Вся группа переживала о детях, равно как и Януш. Однако его мысли во многом были омрачены не запятнанной совестью, а тем, что мужи Воино скоро настигнут их и отправят обратно в селение, а его самого подвергнут наказанию. В Вержавске за такую провинность могли жестко выпороть, а то и вовсе запереть в темнице на несколько дней. Но это ничто, по сравнению с погибелью двух людей, и Януш отчаянно пытался убедить себя в этом. Все ночь он просидел вместе с детьми. Именно тогда вся группа ощутила неподдельный страх, и мысль о возвращении домой, к родителям, пронеслась в их неокрепших головенках. Всякие звуки, развеивающие монотонное дуновение ветра, будь то треск или хруст, врезались в их уши, невольно обостряя все органы чувств. А долетевший до них волчий вой с севера вызвал испуг даже у самых стойких и смелых детей, ещё вчера храбрившихся на зависть всем остальным. Януш был обеспокоен тем, что страх вытравит решимость из его группы и рассеет её. И он не мог этого допустить.

Наутро дети были усталыми и сонными, однако довольными тем, что ночь наконец- то закончилась. Януш предложил всем ускориться, ибо если они не доберутся до реки затемно, то волколаки непременно учуют их и растерзают. Отчасти ложь, конечно, однако на группе она сработала безупречно.

«Река уже близко, – сказал Ярополк. – Чувствую, мы доберемся до неё ближе к вечеру.» Слова эти ободрили всех, но Януш отнесся к ним недоверчиво. Да и самому Ярополку он ни слишком- то доверял. Ему казалось, что Ярополк пытался подорвать его авторитет в группе, дабы занять место лидера. И ведь эта мысль появилась не без причины. Где же такое видано, что старший идет за младшим? Даже сам Януш не мог поверить в то, что юноши постарше пошли за ним. Он изыскивал в действиях старших какой- то подвох, который явно находился за пределами его понимания. А посему он частично уверился в собственной глупости.

Вскоре дети выбрались к разделяющему лесные массивы полю, которое простиралось в обе стороны: далеко на восток и запад, прямо до самого горизонта. Следуя указанию Януша, группа двинулась вперед.

Тяжесть сугробов перестала обременять изнуренные ноги. Легкой поступью дети преодолели половину поля. Конрад всматривался в лесную чащу, словно пытался разглядеть в ней что- то особенное. Зловещий мрак, исходящий оттуда, пугал, но одновременно с этим завораживал, предлагая неопытным путникам посетить его. Януш опасливо озирался по сторонам. Открытая местность настораживала его. Ему вдруг захотелось вновь укрыться под покрывалом леса. Мальчишка Горан брел позади всех, от скуки начав рассматривать следы впереди идущих, – как внезапно он углядел вскрывшийся под снегом лед. Ничего не сказав остальным, он упал на колени и попытался разглядеть что- то в чернеющей подводной мгле. Чарующая тьма.

Завораживающая. Тонкая песнь донеслась до юных ушей. Она словно прорывалась из самых глубин. Мальчишка замер на месте и приглушил дыхание, стараясь расслышать прекрасный голос. Чешуйчатая конечность скользнула подо льдом и прижала ладонь к поверхности. Мальчишка невольно снял со своей руки перчатку и прижал свою ладонь. Невинное лицо прекрасной девушки показалось на свет. Как она была красива! Как великолепны были её голубые глаза, отгоняющие густой мрак. Какая любовь была в них! Чистая и нежная любовь, доставшая до сердца юного мальчика. Подрагивая припухлыми губками, она пыталась что- то сказать. Горан достал из мешка железный колышек и начал усиленно долбить лед, чем и привлек внимание всей группы.

– Ты что это делаешь? – спросил Ярополк, подойдя поближе к Горану. Дева заметила Ярополка и в глазах её блеснул испуг. Горан яростно оттолкнул его, велев не пугать прекрасное создание.

– В чем дело? – спросил Януш.

– Горан долбит лед, дабы, – отозвался Ярополк, но не успел кончить.

– Лед?!

– Да, оказывается мы уже вышли к реке.

Януш поспешил к Горану. Дети постепенно стали разбредаться по заледенелой реке, дабы посмотреть, что же так привлекло Горана в темных водах. Десятки милых дев припали к прозрачной поверхности. Одним лишь горестным взглядом они будто молили выпустить их из подводного заточения. Ответившие на зов дети стали долбить лед. Януш взглянул на одну из них и побледнел, а затем натужно вскричал:

– Это русалки! Бегите к лесу! Скорее!

– Русалки? – спросил Ярополк, словно никогда и не слышал такого слова.

Горан наконец пробил лед, и голубоглазая бестия сразу же схватила его за руку и потащила на дно. Ещё одна русалка набросилась на другого юношу, но Ярополк крепко вцепился в него. Схватив меч, Януш отсек женскую кисть и приказал всем бежать к лесу. Послушались не все. Ещё двух детей русалки сумели утащить за собой. Конрад взялся за меч и безжалостно пронзил грудь самой наглой девы, вылезшей на поверхность. Бурая кровь мгновенно окропила снег. Ужасные детские вопли обескуражили Януша, и время словно замедлилось. Все его старания защитить свою группу потерпели крах. Радостные лица сгинувших в реке детей крутились в сознании, зарождая страх дальнейшего путешествия. Они взращивали в нем желание повернуть назад. Они сломили его душу, его намерение стать хорошим лидером, не допускавшем гибели своих подчиненных. Сомнения обуяли сердце Януша и наперебой со страхом изводили его. Он вспомнил отцовские слова, которые он сказал ему перед отбытием в Воино, и произнес: «Я буду защищать их, пока во мне пребывает жизнь». Януш повторил эти слова ни один раз, но все же не мог побороть горесть от неудачи. Да, именно неудачи. Его не терзала смерть детей, но терзало то, что он не выполнил обещание, данное как самому себе, так и всем остальным.

Ярополк схватил двух детей подмышки и устремился к лесу. Убедившись, что все остальные уже подбирались к берегу, Януш схватил мертвую русалку и последовал за своей группой. Однако даже добравшись до леса, дети не думали сбавлять хода. Крайняя степень влюбленности в русалок обернулась той же степенью страха перед ними.

Бежали они чуть ли не до наступления потемок, пока усталость не одолела их. Они остановились у огромного пня и от бессилия попадали в сугробы. Януш прибыл ближе к полуночи, когда лагерь уже был разбит. Он предложил Конраду приготовить мясо русалки. Пищи у них и так не было, да и этого мяса едва хватит, дабы всех прокормить. Многие дети с радостью восприняли весть об ужине и с присущей им нетерпимостью ожидали нового блюда. Мясо получилось темным и слегка жестким, с кисловатым привкусом.