Читать книгу The офис - Андрей Донцов - Страница 1

1

Водитель Валечка Борзухин не любил свое новое место работы. Чем-то оно ему сразу не понравилось. После начальника РОНО, с его вполне понятной и объяснимой страстью к групповухам в сауне, в этой корпорации все бесило.

У начальника РОНО – у него все было просто.

Поставили за счет сбора родительских денег в каждой школе у дверей на месяц охранников – угрюмых лузеров, далее пошли система видеонаблюдения и прочие проекты на ниве школьной безопасности, на что выделялись еще большие средства… Вот и весь источник внезапного финансового благополучия РОНО.

График работы – тоже проще некуда.

Доставил шефа на службу, затем вернулся, отвез его ребенка в школу, привез начальника на обед, отвез ребенка из школы домой (или на секцию), привез начальника в сауну, съездил в агентство за девочками, отвез девочек на работу, отвез начальника домой, по пути забрав (или не забрав) из секции ребенка, – вот и все операции.

Возможные отклонения от графика происходили в трех случаях: ребенок начальника болел или был на каникулах, начальник посещал одну из вверенных ему министерством школ или в хорошем расположении духа заезжал в агентство за девочками вместе с Валей и проводил кастинг по новой, утверждая, как он выражался, «новый педагогический состав».

Эти нечастые изменения привычного расписания не упрощали и не усложняли рабочий день Борзухина. Но все спокойное и размеренное в этой жизни рано или поздно заканчивается – таков закон джунглей – и неожиданно уступает нервному и бесшабашному. Так случилось и с карьерой Вали Борзухина.

Два месяца поиска работы привели его в уныние. Никаких предложений, адекватных тому, что он зарабатывал у начальника РОНО.

Через два месяца уже пришлось хвататься за то, что есть. Без особых раздумий и пафоса. Не до жиру – быть бы живу. Семья без денег ворчала, старая теща и вовсе кричала как белый медведь в жаркую погоду. Даже любимая дочь, возвращаясь из института, смотрела с легкой укоризной. Или, быть может, Борзухину это только казалось…

Борзухин вспомнил, как прощался с ним начальник РОНО. Как по-человечески накрыл стол на даче, пригласил к себе в дом. Как Борзухин, сняв у порога обувь, застеснялся запаха своих носков и подумал, что в первый раз снимает обувь в присутствии начальника (хотя самого его видел как в простыне, так и без нее, в компании несостоявшихся одиннадцатиклассниц). Вспомнил, как сидели, пили водку, в первый раз за одним столом. Да и в последний. Как вытащили на террасу караоке и стали петь песни. Причем знали, что вот ты сейчас поешь – а тебя слышит добрая половина поселка: минимум пятнадцать домов. И потому – стараться надо. И пели, обнявшись:

Хороший человек. Таких людей сейчас мало осталось. С душой и принципами…

А все ученицы виноваты – запалили. Хоть Москва и большой город, так и человек был видный. И сам по себе крупный, и чин фактуре соответствующий. Они его, быть может, и не узнали бы, так он сам их всех узнавал. Как начнет в сауне расспрашивать, из какого района, из какой школы, да про учителей трепаться, если ведомство его. Своим выпускницам платил больше, приезжих недолюбливал. С принципами человек – ничего не скажешь…

2

Свою новую контору Борзухин не любил. Здесь было слишком много молодежи. Гиперактивной, фамильярной, борзой, ушлой… Молодежи, которой было по большому счету все равно, что происходит на работе. В шесть они еще были в офисе, в восемь – уже в клубе. В пять утра они еще были в ночном клубе, в девять – уже на работе. Куда это годится? Нельзя сказать, что к нему относились предвзято. Не придирались, не наказывали… Никак не относились. Как к пустому месту. А ведь он был коренной москвич, прокрутивший баранку двадцать лет, знавший каждый кусок дороги и каждую улицу. Он-то был здесь своим, а они в Москву приезжали словно на большую дискотеку. Ни история ее, ни география их совершенно не интересовали. И машины их, пришедшие на смену «Волгам», «Жигулям» и современным уродливым «Ладам», смахивали на иноземных мерзких животных, которые, словно саранча, за какие-то пять лет так наводнили город, что нормально не проедешь. И рекламой своей названия домов и улиц завесили…

«Э-хе-хе… – приговаривал про себя Борзухин, – жизнь, она ведь к лучшему не меняется!» Но делать нечего. Приспосабливаться надо, жена вот на пенсию вышла, и это ощутимо усложнило их существование. Он же такой ошибки, как выход на пенсию, да еще по собственному желанию, совершать не хотел. Потому и терпел все. Даже стал водителем «Баргузина», машины, на самом деле куда менее престижной и легендарной, чем «Волга». Ничего не попишешь: дочь только пошла на первый курс. Вот что значит поздний ребенок.

Тогда и не думали, что в стране так поменяется жизнь и так тяжело станет учить детей. Когда родилась – радовались. Назвали Валей, в честь отца. Когда была маленькой, читал ей все время: «Валя, Валя, Валентина, где же ты теперь?» – «Здесь, папа, здесь», – тревожно отвечала ему кроха, удивленно стуча себе в грудь кулачком. Все вокруг смеялись. Этот номер неоднократно повторялся в гостях на родственных посиделках.

Тяжело растить поздних детей стало в наше время. Ты уже старый, а они только в институт. Правильно показывают в иностранных фильмах, как все – полицейские, врачи, юристы, преступники… – откладывают деньги на учебу детям с самых младых лет. У нас раньше думали, что учеба будет бесплатной. А бесплатной учеба стала для тех, кто потом за бесплатно собирался работать.

Ну, «Баргузин» так «Баргузин». По крайней мере не буржуйское название, а восточное. Почти как «бар грузин», чудно, ей-богу, так машину называть.

Когда поменяли директора и здесь, и нового назначили из своих молодых да ранних, каждую пятницу начались корпоративы. Борзухина, как человека непьющего и на гулянки никогда не претендующего, гоняли до трех-четырех утра.

Ладно хоть платили сверхурочные. Вон, молодому коллеге на «Киа Рио» и не платили. А Борзухину сказали: лови старик, но не распространяйся.

Вот же был начальник РОНО. Какие неприятности на работе ни случались, с кем бы днем ни встречался, какая бы оргия у него там в бане ни проходила, а в одиннадцать всегда оказывался дома, причем трезвый и свежий как огурец.

«Баргузин» для корпоративов оказался вещью незаменимой. У молодых даже пословица такая была: «Сколько „Баргузин“ водкой ни грузи, а Борзухину все равно два раза ездить!» Так его машину и называли – «Недогрузин».

Этим летом, спустя год алкоголических марафонов, с приходом нового руководителя по снабжению, тоже молодого сосунка тридцати годов, концепции вечеринок стали меняться. Алкоголя закупалось теперь все меньше и меньше, а веселье длилось все дольше и дольше.

«Эх, жизнь, она лучше не становится, – вздыхал Борзухин. – Не к добру это».

До того всегда плавно выскальзывавшие из нетрезвых мужских рук женщины вдруг стали сами инициировать свальный грех на природе. Особенно преобразилась в последнее время главбух Татьяна Степановна. Вот уж от кого не ожидали – солидная полная женщина в очках… Интересовалась творчеством Баскова… И тут – в каждом танце давала фору обеим молоденьким секретаршам.

Закончилось все очень странным образом. Однажды на поляне в лесу шефу приспичило устроить просмотр фильмов. Загрузили в «Недогрузин» колонки, проектор, экран, радостно показывали друг другу обложку фильма со словами «долби сюрраунт» и смеялись, что «теперь совсем без алкоголя можно обойтись». «Что, даже пиво не возьмете, что ли?» – спросил Борзухин. Все заржали еще больше. «Есть средство, усиливающее восприятие кинематографа, а пиво – оно его уменьшает…» – и ржут.

«Сдать их, что ли? – пришла мысль в голову Борзухина. – Бесовщина ведь сплошная. Должен же быть на каждую бесовскую партию какой-нибудь комитет».

Борзухин дремал в «Баргузине», когда начался просмотр. Шум стоял на весь лес. В прошлую пятницу его вообще никуда не послали – всем всего хватило. Видимо, не все продается в супермаркетах за МКАДом.

Но тут подрулил коммерческий, с большими стеклянными глазами. И, уставившись на Борзухина немигающим взглядом, попросил привезти из офиса ноутбук. Точнее, не сам ноутбук, а сумку от него.

– А что там в этой сумке такого, чтобы за ней ехать ночью… – проворчал Борзухин, стараясь с глазами коммерческого не встречаться. На этих вечеринках он в глаза никому не смотрел – брезговал. Коммерческий ответил неожиданно и, как показалось Валентину, довольно искренне: «Амулет!» И через некоторое время, довольно долгое для обыкновенной паузы в беседе, положив ему руку на плечо, добавил как-то по-мальчишески: «Съезди, Валя! Съезди, родной!»

Валентину почему-то вспомнилась обложка фильма с изображенным на ней голым человеком в бусах. Его как-то нехорошо передернуло. А вокруг уже, действительно, кто-то бегал по пояс голый, включая некоторых женщин и, само собой, главбуха Татьяну Степановну, кто-то зачем-то ломал и пилил здоровые ветки деревьев…

«Огня, что ли, мало – лес ломать… Тьфу… Ну и черт с вами, – подумал Борзухин. – На дороге безопасней, чем здесь с вами, демонами, в лесу сидеть…»

Вместо положенных полутора часов Валентин прокопался целых три. Нигде ее, сумки окаянной, не было: ни в кабинете на столе и на стульях, ни в раздевалке. Пустота… Только чьи-то невыключенные компьютеры мелькали по кабинетам причудливыми геометрическими фигурами.

– Ты что ищешь, Борзухин? Пригнали-то зачем тебя сегодня? – спросил меланхоличный охранник офиса, видимо раскладывающий пасьянс и только что оторвавшийся от процесса.

– Да сумку от этого… ноутлука… ну от компьютера переносного… книжкой который… Да вот от этого, черт, на столе который стоит…

– Так ее два часа назад кадровик новый увез! Он опоздал на общий отъезд, заехал – говорит, «хоть не с пустом приеду».

– Вот ведь демоническая сила… А меня, значит, можно так посылать. Я ведь пожилой уже человек. Что мне по дорогам темным за так гоняться… Эх!.. – сказал с досадой Борзухин и сразу вспомнил про сверхурочные.

В желудке неприятно сводило – не дождался шашлычной кульминации пирушки и остался без мяса. Порыскал по кабинетам в поисках чего-нибудь съестного – пусто. Зашел к вечно жующему печенье заму – на столе тот же результат: пустая тарелка с крошками.

«Куплю по дороге шоколадку», – подумал Валентин и опять вспомнил срамного героя на обложке фильма с названием, которое никак не мог запомнить, несмотря на всю рекламную шумиху вокруг этого кино.

«Варварское племя», – проворчал он и вдруг наткнулся в кабинете у главбуха Татьяны Степановны на суп. Сначала даже подумал – мерещится. Прямо на столе стояла огромная тарелка супа, полная на две трети.

«Вот так подарок!» – Борзухин недоверчиво протер глаза кулаками и чуть не прослезился от умиления. Пусть холодный и странный на вкус – отдаленно напоминавший грибной – зато как ведь вовремя. Словно для него приготовлено…

А ложка у него всегда была с собой. С туристических времен. Складная. Раньше в сапоге носил, а теперь в чехле для сотового телефона.

3

Уже на подъезде Борзухину привиделась довольно странная картина – голый человек в кустах с бусами на шее и разрисованным лицом показал на него пальцем и затем кинул в сторону машины какую-то длинную палку. Даже послышался гулкий удар. Надо же, какая усталость накопилась…

Борзухин, видимо от растерянности и пресловутой усталости, не там свернул, потому что, когда вышел из машины, поляна показалась ему совершенно незнакомой.

К счастью, в кустах раздался шорох, и на свет фар вышла женщина. Со странной прической, с висящими голыми грудями, в юбке из лопухов, под которыми еще, не дай бог, ничего нет. Сраму ведь потом не оберешься! Несмотря на этот наряд Борзухин без труда признал в женщине главбуха Татьяну Степановну. Лицо ее было раскрашено красками, глаза и рот распахнуты от ужаса. Неужели это ее так Олег Владимирович и юрист Петрович напугали? Чем, интересно? Ну а лицо красить было зачем?

Татьяна Степановна приблизила свое безобразно раскрашенное близорукое лицо и произнесла Борзухину прямо в ухо: «Беги!»

– Что? Мне? Бежать? Это зачем? – тихо и удивленно спросил Борзухин.

– Бросай машину и беги! – повторила главбух еще более ужасным голосом. Она как-то обреченно посторонилась и, отойдя на несколько шагов, вдруг развернулась и достала из-под юбки огромный нож.

Нож блестел при свете фар, а лицо Татьяны Степановны не предвещало ничего хорошего. Она запричитала блаженным голосом и, не спеша, стала возвращаться к Борзухину, делая какие-то угрожающие ритуальные движения ножом и бедрами, ножом и бедрами.

В это же время из кустов позади «Баргузина» выскочили две фигуры. «Уж не Олег ли с юристом?» – пронеслось в голове у Борзухина. Но сейчас на свету стоял он, а фигуры были в темноте. Точнее, было ощущение, что они как-то зловеще из темноты на него надвигаются. И это ощущение было не из приятных.

– Я пожилой человек и… – начал было Борзухин.

Вдруг одна из фигур издала ужасный вопль, и Валентин заметил, как у него перед носом пронеслось копье.

– Да ну вас к лешему! – ругнулся Борзухин и бросился бежать в лес, минуя размахивающего в диком танце ножом главбуха.

Он мчался напролом сквозь деревья, не пытаясь ничего анализировать и не желая верить в реальность всего происходящего. Дыхалка сбилась почти сразу, он вспомнил, что не бегал уже лет десять, а то и больше, наверное, с тех пор как играл в догонялки с дочерью, когда та училась в младших классах… – в общем, за рулем он чувствовал себя куда привычней, чем во время ночной погони в лесу.

Бежать было очень непросто, сердце выпрыгивало из груди, в боку кололо буквально на каждом шаге, и Борзухин, стараясь шагать пореже, чтобы не причинять себе лишней боли, стал передвигаться большими прыжками. Ему казалось, что именно так должна передвигаться по лесу быстрая лань – не отталкиваясь, а как бы паря над землей.

Вдруг он очутился на освещенной лунным светом волшебной поляне, наподобие той, что встречаются в детских сказках с добрыми феями. Пересекая ее, он остановился и еще раз посмотрел ну луну. «Может, все-таки мне все это кажется?»

Он посмотрел назад. Лес был тих, молчалив и прекрасен. Нельзя в старости столько работать, привидится же такое… Только Борзухин хотел рассмеяться и не спеша тронуться назад, как увидел, что с той стороны на поляну выбегают семь голых мужских фигур и одна уродливая женская.

– Товарищи! – крикнул им Борзухин, с трудом переводя дух и выговаривая слова. – Мы с вами не первый год работаем вместе…

В ответ тот, кто бежал первым, размахнулся не сбавляя ходу…

«Копье», – сообразил Борзухин.

– Беги! – теперь уже тихо сам себе скомандовал Валентин. – Беги, Борзухин, беги!

4

Больше всего во всем этом – как это ни странно может показаться – Борзухина удивляло выражение их лиц. В них кроме зловещих гримас проскакивала еще странная, почти детская, игривость.

Он вспомнил, как с маленькой дочкой оказался в Питере. Тогда у него сформировалось подозрение, что его двоюродная тетушка может завещать ему квартиру на улице Марата, а это совсем недалеко от Невского. Большую трехкомнатную квартиру. В какой-то момент Борзухину стало казаться, что ближе родственников, чем он, у тетушки нет. Вот и отправился специально с трехлетней Валечкой.

Гуляли они с ней в Летнем саду, кидали крошки от батона лебедям. Вдруг малышке пришло в голову кинуть в них палку. Большую. А народу вокруг – тьма, и все интеллигентные донельзя.

Борзухин топнул на дочь ногой сердито: «Нельзя. Ай-ай-ай». А она знай тащит. Громадную корягу. Он взял ее за руку и повел от озера прочь. Все интеллигенты вокруг улыбаются, но чувствуется – готовы осудить если что.

Валечка не заплакала. Идет, на лебедей оглядывается. И говорить-то тогда толком не могла. А тут: «Папа, пуси, я больсе не буду… ну пуси…»

Отнял он руку, удивленный, а она развернется да как побежит назад. С такой скоростью, что он от нее и не ожидал никогда. Шагнул за ней, а тут не шагать – бежать надо. А она у пруда уже подхватила корягу да как метнет ее в лебедей, а в глазах такая решимость и такой восторг – он аж обомлел. Никогда потом такой решимости у нее не видел. Два воспаления легких подряд – и уколы сделали ее совсем испуганной и тихой. А до этого бойкая была. Пока не стала уколов бояться.

«Как-то странно они бегут, – Борзухин на секунду остановился перевести дыхание, – могли б уже давно старика и догнать. Такое ощущение, что они хотят измотать меня до смерти».

Он вгляделся в освещенную звездами чащу. Пот застилал глаза и был липким, с привкусом крови. Веткой лоб расцарапал…

Так и есть – они бежали той же шеренгой на том же расстоянии. Бежали в ногу, раскачиваясь синхронно в такт, прыжками перенося вес тела с левой ноги на правую и обратно.

Борзухин опять попробовал вступить с ними в диалог: уже не говорил, а хрипел в их сторону, прислонившись лбом к березе:

– Когда я устроился на работу, я был поражен профессионализмом и царящим вокруг духом партнерства, дружелюбия и крепкой взаимовыручки…

Он задыхался на каждом слове, но слова, которые он произносил, казались ему политически правильными и единственно верными в сложившейся ситуации.

В ответ над ним гулко стукнулось о ствол копье, буквально в сантиметрах над головой.

«Надо было раньше стараться найти с ними общий язык… а теперь поздно: убьют!»

Борзухин бежал из последних сил. У него было ощущение, что не бежал, а умирал уже на ходу. Неудивительно, что дочка явилась как наяву. Стоит на том конце леса, рукой машет и кричит: «Сюда беги, папа Борзухин. Здесь копья не ранят».

Оглянулся он, а эта стая бежит все так же близко. И все с таким же звериным восторгом. И тут же что-то больно ударило его под лопатку.

«Копье попало, – подумал Борзухин. – Надо было вообще с этой долбаной работы еще в том году уволиться… Почему не доверился интуиции? Ничего хорошего не бывает, когда перестаешь верить своим предчувствиям!»

Борзухин, казалось, стал медленно умирать. Не из-за копья, а, похоже, из-за давления в мозг. И стал вспоминать, сколько положено семье денег в случае его смерти. Должна же быть какая-то страховка. Пробовал разделить сумму, пришедшую ему на ум, на оставшиеся месяцы до конца учебы дочери. Если разделить ее на сорок восемь или на сорок семь – получалось все одно несоизмеримо мало. Куда меньше, чем если бы ему еще несколько годков удалось покрутить баранку.

Он повернул свою голову к подбегающей алчной стае сослуживцев и обратился к ним с предсмертной речью:

– Плохо ценят нашу жизнь наши пенсионные органы, товарищи. Гибнем на работе за копейки. Советую, искренне всем оставшимся в живых советую поменять этот сраный профсоюз…

А стая уже окружила его и танцевала ритуальной танец смерти, потрясая копьями над головой.

5

Борзухин очнулся в больничной палате, за руку его держала дочь. «Сейчас будет Страшный суд, и дочка пришла замолвить за меня доброе словечко, – подумал Борзухин. – Кто-кто, а она-то ведь за всю жизнь слова от меня плохого не слышала. Руки не поднял, покрикивал и то редко…»

– Папа, ну почему ты никому не сказал, что плохо себя чувствуешь? Тебя бы сразу отвезли в больницу твои коллеги. Они приходили утром, такие милые ребята…

– Дочка… Родная моя… – Борзухин заплакал жалобно, как ребенок. Или это только казалось ему, что он плачет? – Ты о ком, милая? Ребята с работы? Так ведь это все они… Они кидали в меня копья и гнались за мной голые по всему лесу…

– Папа, у тебя случился инсульт. Еще, падая, ты ударился спиной о пень. По лесу бегал как угорелый… Папка, папка… Нельзя работать по ночам, если чувствуешь себя неважно, пойми…

– Это не пень – это копье вонзилось мне в спину…

– Олег, обаятельный такой… Он твой руководитель, да? Сказал, что на тебя произвел, судя по всему, странное впечатление просмотр фильма «Апокалипсис» Мэла Гибсона. Ты же никогда не смотрел триллеров раньше… все наше отечественное кино… про школу и любовь учителей…

– Это на них он произвел странное впечатление, дочка. Не на меня – а на них. И не столько фильм, сколько вся дрянь, которую они глотают. Они думают – я тупой и ничего не вижу. Но я разве тупой, доча? Скажи мне, я разве тупой? Думаешь, у них в сумке из-под компьютера компьютер?

Она испуганно уставилась на него своими всегда детскими невинными глазами.

Почему дочь ему не верила? Когда он ее обманывал? Неужели так легко поверить, что твой отец выжил из ума?

– Эти люди кидали в меня копья. В меня и в мою машину…

– Ладно, папа, – не волнуйся: у тебя смотри какая классная палата. Кровать хорошая, не провисает, телевизор, доктор будет заходить три раза в день. Все Олег постарался… Все будет хорошо, и ты поправишься.

«Поправлюсь, подведу ее к „Баргузину“. На нем наверняка осталась вмятина от удара копьем, на левой стороне. Если мне не верит…» – думал обиженный недоверием дочери Борзухин. Думал и погружался в приятный глубокий сон.

Такой сон, каких раньше у него и не было никогда…

После всей беготни по лесу хорошо вот так вот лежать на белой простыне и держать дочь за руку. А дочь что-то бормочет и даже вроде всхлипывает… А почему она всхлипывает? Переживает за меня, значит, доченька…