Читать книгу Тропами любви - Андрей Драченин - Страница 1

Глава 1

За окном как оголтелая выла вьюга. Казалось, она всем своим неистовым существом желает смести с лица земли любое препятствие свободному полету. Дребезжала плохо закрепленным водосточным желобом, швыряла в стекла пригоршни снежной пыли, билась в стены и крышу. Но бревенчатая изба была построена умелыми руками: стояла надежно, храня своих обитателей.

Внутри добавляла уюта потрескивающая углями кирпичная печь. Основной свет был потушен, лишь мягко горел торшер над стоящим в углу журнальным столиком. По бокам его, в креслах, сидели Марья Никифоровна с вязанием на коленях и ее внучка лет тринадцати – Нюра. Девочка читала книжку, на обложке которой были нарисованы парень и девушка: они обнимались и смотрели друг другу в глаза. Вдруг девочка оторвалась от чтения, ненадолго задумалась и спросила:

– Бабушка, а как это вообще в жизни происходит, когда люди встречаются и влюбляются? Это они одинаковые должны быть, что ли? Чтобы нравилось одно и тоже или как?

Марья Никифоровна оторвалась от вязания и с интересом глянула на внучку. Немного подумала, а потом ответила:

– Ты знаешь, внученька, по-всякому оно случается. Бывает и так, а бывает, что и совсем разные люди. Да так выходит, что вспыхивает между ними что-то. Оно потом и греет и путь общий освещает. Знаю я одну сказку, внученька, как раз про такое. Могу рассказать, раз уж такие вопросы в твоей головке народились.

Нюра с проснувшимся в глазах интересом кивнула, закрыла книжку и приготовилась слушать. Марья Никифоровна отложила вязание, немного посидела, словно заглядывая в какие-то ей одной доступные дали, и начала.

Дева Воды

Она была здесь всем: струями и перекатами, кипенью и спокойной гладью, загадочным туманом в вечерних сумерках, каждой капелькой воды, что искрилась в свете восходящего солнца – всем, в чем присутствовала влага. Дева Воды: временами была она рекой, что текла среди покрытых галькой берегов, скапливалась озерцами в широких впадинах, неслась стремниной в узких каменных желобах. А бывало, выходила Дева Воды из своей большой сущности в виде, собственно, прекрасной девушки с длинными зелеными волосами. Тело ее было, как и ее русло: в талии узким, как на стремнинах, в бедрах и груди налитым, как сочная глубина спокойных заливов. Двигалась она при этом с текущей пластикой водных струй.

Когда она была рекой, не видела мир со стороны: ощущала его всей собой. Заполняла каждую впадинку рельефа, огибала бугры и клыки камней, проникала сыростью в каждую малую трещину. Насыщала, испаряясь на солнце, влагой воздух и оседала каплями тумана на скалах и деревьях. По сути, была всегда и везде – так ей казалось.

Выходя из большого тела, Дева Воды любила бродить по своему берегу, подниматься на окружающие скалы, куда будучи рекой попасть не могла. Сидела и смотреть на фейерверк красок, который создавало солнце, когда погружалось в перья облаков на горизонте. Плела венки из растущих в округе цветов. Наблюдала за белкой, что ловко бежала вниз головой по стволу сосны. Она с удовольствием вслушивалась в какие-то отдельные, мелкие ощущения, которые в большом теле чувствовала все сразу, целиком, как общую картину. Детально увидеть просто не могла.

Когда Дева выходила – река была просто движущейся согласно законам природы водой. Когда возвращалась обратно в свою глубину, растворяясь в текущих струях – у всего этого появлялись душа и разум. Мог в такие моменты поток и против естественного течения пойти, и волной внезапной ударить, на дно утащить, или из себя выбросить, при необходимости. А то и остановиться полностью, если Дева захочет. Так было.

***

В один прекрасный летний день, перейдя перевал, спустился с гор путник: довольно крепкий мужчина с обветренным многими ветрами лицом. Остановился на берегу тихой заводи: приглянулось ему место. Костерок из сушняка запалил, снедь нехитрую достал, перекусил. Одежду скинул да в воду зашел освежиться с дороги. Хороша оказалась водица: усталость пути как рукой сняло, не хотелось на берег выходить, так ласкала тело ее, пузырящаяся движением, прохлада. Плескался путник, пофыркивая, как большое сильное животное.

Почуяла гостя Дева Воды, интересно стало, кто это такие волны в ее тихой заводи поднял, вышла неподалеку в своей человеческой ипостаси – мужчина как раз с головой погрузился. Вынырнул: вода с волос и бороды течет, сам словно дух водяной. Смотрит: девушка на камне у берега сидит – не рядом, поодаль, – наблюдает за ним. Дивной красоты девушка: дикой, естественной, взор так и притягивает, в трепет вводит, завораживает. Волосы длинные, зеленые, плащом тело окутывают. Не все: где проглядывает – взгляд не оторвать.

Замер путник. Девушка же с камня встала, развернулась грациозно, как водой перетекла и в реку вошла. Да так плавно погрузилась – даже круги над макушкой не разошлись. Подхватился путник, – от неожиданности показалось ему, что в яму под водой провалилась красавица, или утянул кто, – выскочил на берег, расстояние до того камня в три прыжка пролетел, четвертым от него оттолкнулся и тело в воду метнул. В прозрачную глубину глаза вперил: нет никого, ни следа. Несколько раз на пределе дыхания нырнул – тот же результат.

На берег вышел озадаченный: не показалось же, в конце концов? Решил осмотреться. Оделся и пошел вдоль реки. Дно долины было изрезано множеством скальных выступов, углублений, перепадов. По краям ее обрамлял массив матерых скал. Местами, где в рельефе удержалась почва, росла изумрудная трава и радовали яркими красками пятна цветов. Время от времени мужчина кричал:

– Покажись! Меня Элгемни зовут! Не бойся! Я не хотел испугать тебя!

Так он и шел, следуя причудливым изгибам русла и, лишь выйдя туда же, откуда начал, заметил одну странность: обычно реки текли откуда-то куда-то, а эта будто кольцом замыкалась. Прибывала в долину с северо-востока, с гор, а вот дальше не отправлялась: извивалась, двигаясь сложным путем, и сама же в себя впадала. Как раз около этого места дерево большое с берега на берег мостом лежало. Решил повнимательней осмотреться путник: вдруг пропустил что из-за раздумий. Отправился, теперь уж пристальней все подмечая.

Это увенчалось успехом. В прошлый раз, идя по той части берега, которая представляла собой каменистый гребень, на бегущую внизу воду не смотрел путник, все больше по сторонам оглядывался – девушку высматривал. Сейчас подметил кое-что: река, что локтях в четырех внизу бежала, на одном участке вся так и искрилась на солнце, несмотря на отвесный берег: дело к закату шло, тень должна была густая на воду упасть. «Ага. Спуститься бы надо», – подумал Элгемни.

Полез вниз, аккуратно ища опору ногами и цепко хватаясь пальцами за выступы и трещины. Добрался до воды – странная картина открылась: свет проникал через широкий пролом, каменистый гребень как мостом сверху проходил. По всем законам природы должна была в него хлынуть река, помчаться в новом направлении. Пробрался вдоль скалы Элгемни, на другую сторону этого прохода выбрался, встал в сухом русле: тянется явный путь в рельефе, вдаль уводит – теки не хочу. Не хочет? Взглянул с этой стороны: словно и нет никакой дыры, бежит вода мимо, словно сила какая-то в этом месте ее держит, стена невидимая. Убери – обрушится волной, поволочёт Элгемни. Но не это волновало сейчас его разум – загадка влекла. Подошел, коснулся – нет никакой стены, проходит рука, обратно мокрой вернулась. «Сама себя держит?» – мелькнула странная мысль. Чудно… Но вот же: и глаз видит, и пощупать можно.

В раздумьях вернулся Элгемни на место своего стана. Солнце к тому времени почти совсем закатилось за линию гор. Пользуясь остатками света, набрал запас сушняка на ночь. Костер разжег, котелок над ним повесил, когда вскипело – травки разной душистой бросил, листа малинового. Пока отвар настаивался, совсем стемнело.

***

Элгемни сидел, опершись спиной на камень, потягивая душистый напиток из деревянной чашки, в огонь смотрел. Что он видел там, в завораживающем танце языков пламени? Кто знает? Может свой долгий путь, полный разного опыта, может еще что. Но легкая улыбка на его губах держалась – значит хорошего было больше.

– Я не разу не видела такого необычного цветка, – от воды вдруг раздался мелодичный, как журчание струй ручья, голос.

Отблески на речной глади заслонил силуэт: в свет костра вышла та самая девушка.

– Это огонь, – сказал Элгемни, слегка застыв от неожиданности и взволнованности от ее наготы, лишь частично прикрытой длинными волосами.

– Огонь? —недоуменно спросила девушка.

Наклонившись, она потянулась к языкам пламени: те словно подались назад, угли зашипели белым паром.

– Ой, – сказала девушка. – Он себя потрогать не дает.

В мужском взгляде, направленном на эту необычную картину, мелькнула острота возникшей мысли. Она объясняла некоторые моменты, касательно незнакомки.

– Ты… Дух воды или что-то вроде того? – спросил он слегка напряженным голосом.

Девушка молча посмотрела на Элгемни. Затем обрушилась сама в себя всплеском волны, только лужица осталась, и та в землю сразу ушла. Тут же рядом с путником опять выросла женская фигура, каплями влаги из щелей в камне поднялась.

– Да. Что-то вроде того, – ответила она с улыбкой.

Элгемни наконец справился с растерянностью. Встал, постелил свой спальный мешок из шкур напротив того места, где сидел, и предложил:

– Располагайся. Как к тебе обращаться?

– Зови меня Хунатму, – сказала девушка и, скрестив ноги, присела на предложенные шкуры.

– Вот, попей, я сам травку собирал, – он предложил ей напиток в запасной чашке и вернулся на свое место.

Хунатму приняла предложенное, поглядывая с любопытством: похоже, что она не очень понимала, что ей делать с этим дальше. Путник, видя это, отхлебнул отвара, ненавязчиво подавая пример. Девушка, следуя ему, несколько неловко поднесла сосуд к лицу, осторожно потянулась губами и пригубила. На секунду задумалась и сделала более смелый глоток, а затем расцвела такой восторженной и искренней улыбкой, что Элгемни почувствовал, как его губы растягиваются в ответной.

– Первый раз я впускаю в себя другую воду таким способом, – сказала своим чудесным голосом Хунатму. – И она такая яркая и необычная: словно солнцем нагретая и травою пахнет.

Они просидели у костра долго за полночь. Элгемни рассказывал, в каких местах ему довелось побывать, Хунатму слушала с горящими глазами. Временами на лицо ее набегало мечтательное выражение. Элгемни в такие моменты почти забывал, что эта сидящая напротив красивая зеленовласая девушка только выглядит таковой, являясь на самом деле чем-то большим.

– Как бы я хотела тоже побывать в разных краях, отправиться куда-нибудь дальше этой долины, – сказала со сквозящей в голосе мечтой Хунатму и слегка печально добавила, – я уже так давно нахожусь только в этой долине. Смутно помню, где текла раньше. Что-то случилось и теперь я только здесь. Нет, не подумай – мне нравится. Но иногда хочется двинуться в новые места. Я все время смотрю, куда закатывается солнце и размышляю: что же там? Как все выглядит? Есть ли там другие реки?

– Мне кажется, я могу тебе помочь, – вдруг озаренный одной мыслью сказал Элгемни. – Нам надо встретится при дневном свете, и я тебе кое-что покажу.

– Хорошо, – заинтересованно посмотрев, ответила Хунатму.

Посидели, помолчали, думая каждый о своем. Девушка смотрела на огонь, уже не стараясь его коснуться. Наконец сказала:

– Мне пора. Спасибо тебе. Это были не обычные ощущения: твоя необычная вода и этот странный цветок, что ты называешь огнем. Это похоже на тепло солнца, но первый раз я ощущаю такое при свете луны. И твои истории… Я вспомнила о своих желаниях.

– Рад, что тебе понравилось. Приходи завтра утром, я буду ждать.

– До встречи, – попрощалась Хунатму, затем встала и, развернувшись, отправилась к реке.

Элгемни наблюдал, как она вошла в воду и словно растворилась в ней: ни кругов, ни ряби. Ни следа от только что находившейся здесь длинноволосой красавицы. Она нравилась ему, неудержимо влекла и в тоже время немного пугала, так как только выглядела человеком. В смятении мыслей он лег спать.

***

Утром, проснувшись, увидел, что Хунатму уже сидит на берегу и смотрит на восходящее солнце. Соорудил нехитрый завтрак. Предложил девушке: она ожидаемо отказалась от слегка подогретого на углях копченого мяса, но травяной отвар с радостью приняла. После двинулись в путь: Элгемни вел Хунатму к месту, где вопреки всему река не текла новым руслом.

Пришли. Путник показал, куда надо спуститься. Уже разведанным путем добрался до низу. Хунатму было проще: она просто стекла водой по камням и потом уже опять вернулась в форму девушки.

– Вот, смотри. Ты можешь течь сюда, но почему-то не делаешь это, – сказал Элгемни.

Хунатму завороженно смотрела на тянущееся вдаль русло. Как-то беспомощно глянула на Элгемни.

– Да, я могла бы. Чувствую, что могла бы. Еще чувствую – что-то произошло, давно уже, не пускает. Как будто я боюсь. Здесь так спокойно, а там… Там я не знаю, как будет. Еще кое-что важное должно со мной произойти. Это связано с разделением: меня должно стать больше. Не просто больше воды – больше таких, как я. Я чувствую, что очень хочу этого и боюсь. Это странно и непонятно, я не могу объяснить, – сбивчиво говорила Хунатму.

Элгемни коснулся ее плеча, не зная, как он может поддержать это удивительное создание: воплощение большой реки и, в то же время, растерянную молодую девушку.

– Мы вместе попробуем разобраться и что-нибудь придумать, – сказал он. – Не переживай так.

Хунатму шагнула к нему ближе, положила руку на грудь. Он осторожно привлек ее к себе, обнял, погладил по голове. Она не сопротивлялась: будто прислушивалась к ощущению его присутствия так близко.

– Мне захотелось тебя коснуться, – наконец сказала Хунатму. – Ты теплый. Как твоя необычная вода и странный цветок. – Элгемни не нашёл, что на это ответить, просто улыбнулся.

Возвращались молча: девушка ушла мыслями в себя, путник не мешал ей – тоже размышлял. Придя к стану, он раздул еще теплящийся костер и, радуясь, что хоть этим может порадовать загрустившую девушку, подвесил над огнем котелок.

Позже, когда они уже сидели и вдыхали душистый аромат, Хунатму сказала:

– Не знаю пока, как мне понять, куда течь, когда я в большом теле. Я ведь только сейчас могу рассматривать все по отдельности, цветы нюхать, закатом любоваться. С тобой вот сидеть. Я видела это новое русло, понимаю, что туда можно направиться. Но когда я большая, я все вокруг. И чувствую сразу все свое русло: сразу и везде. Как ощутить то место, где новый путь начинается?

– А землю ты ощущаешь, когда течешь по ее изгибам? – уточнил Элгемни, ведомый своими мыслями.

– Землю? Землю да, ее чувствую сильнее всего. Я бегу, тесно прижавшись к ней. Она своей формой держит и направляет меня. Я могу, при желании, направить себя вопреки земле, но редко это делаю. Зачем? – ответила Хунатму.

– Мне кажется, надо будет большим телом препону нащупать. В новое русло ты не течешь, потому что сама себя держишь: где-то, выходит, не дает земля опору. Вот и надо попробовать расслабиться, еще больше землю почуять и довериться ей полностью. Сильная ты. Получится отпустить силу свою –сама дорогу найдет.

– Я попробую, – сказала Хунатму. – Завтра. Сегодня я хочу еще с тобой побыть. Со всем этим новым теплом. Твоя вода, огонь. Ты.

Она посмотрела прямо в глаза Элгемни, всей своей глубиной поглотила его ответный взгляд, позвала. Ушли мысли о чем-то большом и великом: просто красивая нежная девушка, которой страшно и не на кого опереться. Ближе к ней пересел путник, по щеке погладил. Поцеловал: теплые губы, мягкие, ищущие. Обнял: хрупкие плечи, гибкое тело – прижимается, теплом напитывается. Они искали друг друга: робко, нежно, плавно – как мягкое течение струй в тихой заводи; сильно, стремительно, неистово – как упругие плети воды в тесноте объятий каменистого берега. Искали самозабвенно. Нашли.

Чуть позже они лежали, укутавшись в мех спальника, ощущая тепло, идущее от огня. Небо светило им гроздьями звезд. Хунатму спросила:

– Я только сейчас поняла одну вещь: я тебя встретила, и ты мне показал, что я могу течь дальше. Если бы не встретила, может и не узнала бы. Но если я покину эту долину, направлюсь новым руслом… Я очень быстро двигаюсь, это в моей природе. Я тогда не увижу тебя больше, да? Мне грустно думать об этом. Грустно ничего не менять. Я очень хочу дальше, очень хочу стать больше. И теперь мне еще грустно остаться без твоего тепла.

Элгемни ответил не сразу. Он смотрел в звездное небо, но не видел мерцание далеких светил. Перед его взором стояла прекрасная река, текущая под огромным небом целого мира, и прекрасная гибкая девушка, сидящая на огибаемом струями воды черном камне, укутанная в свои длинные зеленые волосы. Ему хотелось, чтобы она при этом держала в руке чашку приготовленного им отвара и улыбалась.

– Не переживай. Я что-нибудь придумаю. Догоню тебя.

***

Потом было утро. Они сидели молча, уже привычно потягивая горячий терпкий напиток. Затем Элгемни встал, обнял Хунатму, посмотрел серьезно ей в глаза и сказал:

– Помни обо мне. У тебя все получится.

Девушка, отступая назад и не отводя взгляда от его глаз, вошла в реку. На секунду задержалась. Робко улыбнусь, помахала рукой и растворилась в глубине. Поначалу ничего не происходило: так же дышала спокойствием зеркало тихой заводи. Затем река пришла в видимое волнение: даже в этом месте закрутились завихрения потоков, гладкая до этого поверхность зашевелилась косами мощного течения. «Что ж тогда в стремнине творится?» – мелькнула тревожная мысль и путник поспешил к месту начала нового русла.

Хунатму, уйдя в глубину, почувствовала все свое прильнувшее к земле тело, что раскинулось на обширном пространстве упругой массой воды. Она ощутила мощь своих струй, неудержимость своего движения, свою возможность просочиться в мельчайшие щели, заполнить собой любые неровности. В таком виде она не могла думать и анализировать, только чувствовать. И чувствовала она слишком много и сразу: не хватало зацепки и так рассеянному вниманию. Если и существовали какие-то отличия в месте, где Хунатму сама удерживала себя, они терялись в общей массе ощущений. Тем более, что были уже давно привычными, как и все остальное, что сводило на нет все усилия. В попытке нащупать увиденное вчера глазами, она невольно напряглась: усилила водные струи, ускорила течение. В результате терзая берега и еще больше теряясь в поисках.

Элгемни, смотря, как развиваются события, в отчаянии застыл на каменистом гребне, под которым начиналось новое русло. Он видел, что усилившееся течение грозит подмыть берег и вызвать обрушение породы, похоронив тем самым свободный сейчас путь: в голове его созрело отчаянное решение.

Почти не касаясь выступов, он слетел вниз и проскочил через пролом. Интуитивно прихваченной в этот раз веревкой привязал себя к большому камню на берегу. Встал в пока еще сухом русле перед толщей неистово несущейся воды и прижался всем телом к ее прохладной поверхности. Зашептал, почти касаясь губами, как молитву:

– Услышь меня, прекрасная. Вот тепло мое – вспомни его, пусть маяком будет, дорогу покажет. Услышь меня. Вспомни руки мои, мягкость шкуры, тепло огня. Терпкий вкус на губах. Мой вкус – я твой помню. Услышь меня. Приди ко мне. Здесь я.

Отголоском воспоминаний отозвалось новое чувство в большом теле Хунатму: памятью ощущений потянулась она к нему, приостановила бег, вслушалась. Запах дыма, тепло рук, обжигающая влага новым вкусом касается губ и проходит согревающей струйкой внутрь. Тепло огня отзывается негой. Тепло губ и тела растворяет все барьеры полностью. Расслабившись, она еще больше прильнула к опоре земли и потянулась всей своей сутью к месту, вызвавшему эту память ощущений.

Элгемни увидел: бег воды успокоился – она затихла. И спустя миг всей массой обрушилась на него, сметая с пути и вколачивая в прибрежные камни!

***

Хунатму ликовала! Она чувствовала всей собой, как наконец вырвалась из заточения долины. Поняла, что при всем ее уюте, ей дико не хватала этого движения вперед, к большим просторам. Ощутила вливание новых ручьев, почуяла рост своей силы и своих возможностей. Весь мир раскинулся перед ней. В долине она была всем – насколько же мало это было в сравнении с открывшимся. Питаемая новыми течениями и обилием дождей на новых обширных пространствах, Хунатму стала более полноводной и спокойной – в большей своей части. Без порогов и водопадов тоже не обошлось: все-таки она была женщиной.

В один прекрасный день воды ее достигли скалистого гребня, встретив который, русло Хунатму благополучно разделилось на два рукава: один такой же полноводный – он, собственно, и остался самой Хунатму, – второй же, юный, игривый и весело журчащий. Хунатму почувствовала – вот оно! То самое, необходимость которого Дева Воды желала всей своей сутью. Эта юная ее часть одновременно и она, и в тоже время не совсем она – ее стало больше. Желания сбылись.

И тут Дева вспомнила о том, с кого начался этот путь. Волнуясь, в смятении вышла на берег: сколько времени она предавалась своим радостям? Может, целую вечность? С ним могло случится все, что угодно. В большом теле она могла вообще не заметить его появления. И даже гибели… Тут же отголоском мелькнуло воспоминание: она вырывается из долины, идя на зов теплоты, на грани уже неминуемого движения чувствует ее источник и, врываясь в новое русло, теряет его: все смывает нахлынувшая волна ликования и поглощающее чувство свободы.

Хунатму в отчаянии вперила взгляд вверх по своему течению: были видны только речные струи и бурление перекатываемой воды. Участок, ближайший к тому месту, где она вышла из большого тела, пестрел порогами и торчащими из воды черными рогами камней. Был даже средней величины водопад. Она с надеждой смотрела вдаль, долго смотрела. В конце концов грустно опустила глаза в землю и побрела в сторону воды: надежда угасла. Накрыло чувство, что вспомнила слишком поздно. А может и вообще непоправимое стряслось – еще там, в начале. Подошла к кромке берега, собираясь уйти в глубину, и, может, вообще больше никогда не выходить, чтобы не вспоминать, забыться в большом теле.

Вдруг что-то заставило ее обернуться: Элгемни мчался на утлой берестяной лодке, преодолевая бешенную кипень порога, весло в его руке порхало с борта на борт в яростной попытке удержать лодку в ее стремительном беге по коварной мешанине переката. Крепкое дерево нещадно гнулось, жилы на сильных руках Элгемни вздувались витыми веревками, лицо было предельно сосредоточено и искажено усилием, зубы ощерены борьбой. Но он справлялся, умел справляться.

Если бы еще не этот самый высокий порог впереди… Вода падала с десяти локтей в жадно оскаленные гранитные клыки: Хунатму поняла – это ему не преодолеть. Она бросилась одним движением в глубину и отчаянным напряжением воли остановила свое большое тело: осаженная одним махом полноводная река вспухла водяным горбом, выровняв участок порогов ровной гладью, и уже плавно возвратилась к прежнему течению, аккуратно опустив лодку Элгемни ниже водопада.

Тот, крайним усилием, парой ударов весла подогнал утлый челнок к берегу, вытащил и опустился на землю, загнано дыша. От воды к нему шла Хунатму: она тревожным взглядом ощупывала его тело, лицо, руки. На последних шагах, не выдержав, бросилась, упала рядом на колени. Элгемни приподнялся на локте, коснулся рукой ее лица. Хунатму схватила его ладонь своими.

– Теплая, – прошептала она, целуя сбитые в кровь пальцы. – Это я тебя так? – спросила, показывая на следы укусов камней, не прикрытые одеждой.

– Все хорошо, не переживай. Неловким бываю, оступился, – тепло ответил Элгемни.

Издалека кто-то звонко прокричал. Они обернулись: с вершины гребня, разделившего русло Хунатму, им махала детская фигурка.

Элгемни с улыбкой посмотрел на Хунатму:

– У тебя получилось.

– И у тебя, – ответила она.

– И у меня, – сказал он и обнял счастливо улыбающуюся девушку.

***

Сказка закончилась, Марья Никифоровна глянула на Нюру. Та сидела весьма задумчивая: в глазах ее мелькали, постепенно затухая, отголоски услышанной истории. Было видно: не прошла она мимо, что-то затронула в душе начинающей взрослеть девочки. «Растет внученька, растет» – с улыбкой подумала Марья Никифоровна и вернулась к вязанию.

Глава 2

В этом году весна была ранняя для здешних мест. Еще была только середина апреля, а небольшие кучки посеревшего снега остались только там, куда его складировали зимой при очистке дорожек, да и то в особо затененных местах. Марья Никифоровна прохаживалась по огороду, оценивая, как просохла земля – прикидывала, когда можно было приступить к устройству грядок. Скрипнула калитка. Марья Никифоровна обернулась и увидела, как в нее проходит Нюра. «Ух, как вымахала да налилась, совсем девицей стала» – мелькнула первая мысль при взгляде на выросшую внучку. Хотя чему удивляться: восемнадцать годков уже набежало дитятке, идет время не остановишь.

– Ну здравствуй, внученька! Никак в гости пожаловала? Давай, пойдем в дом, буду тебя пирогами кормить, как раз сегодня с утра свеженьких напекла, как знала. Чуяло сердце: приедет моя красавица. Вон какая уже вымахала – не наглядеться, – обрадовалась Марья Никифоровна.

– Привет, бабуль, – разулыбалась Нюра.

Пока грели и заваривали чай, счастливая от приезда внучки бабушка разглядывала ее да задавала извечные вопросы о делах да здоровье. Поинтересовалась конечно и на счет возможных женихов.

– Да есть один, – ответила Нюра. – Ухаживает, цветы дарит, в кино водит.

– Нравится тебе? – спросила Марья Никифоровна.

– Ну, вроде да, бесит только часто. Бывает скучно так, сил нет, а он пропадет – дела у него, видите ли, семейные. И сиди жди, когда он с ними разберется, деловой. Или кино какое-нибудь интересное идет, а он все билеты не покупает. И тоже все дела, дела. Иногда ждешь, ждешь, изведешься вся – так и треснула бы ему в лоб. Но в то же время и терпит все. Как я только не издеваюсь над ним, когда настроение плохое, – эмоционально поделилась Нюра. – Но и бесит. Вот как с этим жить?

Марья Никифоровна слушала да посмеивалась про себя этой молодой горячности. Вида, конечно, не подавала: любой мудрости свое время.

– На вот, внученька чаек тебе, пироги вот, еще теплые, сметанка, вареньице – кушай, – пододвигала она тарелочки и блюдца Нюре. – А пока кушаешь, я тебе давай сказку одну поведаю. Я-то уж поела, не хочу пока. Тебя поразвлекаю.

Нюра радостно согласилась – очень уж любила, когда бабушка принимается разные истории вспоминать, – взяла румяный пирог, обмакнула его в сметану и приготовилась слушать. Ну а Марья Никифоровна начала свой рассказ.

Лесная девица

Заблудился Яшка, вконец заплутал. И по солнцу уже выйти пробовал, и по мху стороны света искал. Так и не распутались блудливые тропинки, не стали прямой дороженькой. В очередной вышел он все к той же низко нависшей толстой ветке, но в прошлые разы на ней никто не сидел, в отличии от данного момента. Этот кто-то сильно походил на молодую гибкую девицу, если бы не покрытое легкой шерсткой тело, прикрытое только на груди и бедрах повязками из странного вида ткани, да ещё несколько деталей, выдававших в ней не человека. Хвост, например: хороший такой, цепкий – вон как ветку обмотал. Сидит чудо непринуждённо, как на лавке.

– Ты кто? – удивился парнишка.

Лесная девица посмотрела на него несколько свысока, и не в ветке было дело.

– Я Злыдня. Вообще-то надо говорить Злыдня Тёмного Бора, но мне лень. Поэтому просто Злыдня. Ты не против? Э-э? – И она многозначительно прищурилась, скривив рот и показав при этом не сильно большие, но отчётливо острые зубы.

– Ну-у-у… Эта-а-а… Нет конечно. А что такое злыдня? – несколько оторопело ответил Яшка.

– Злыдня, это не что, а кто. И это я. Тебе этого должно быть достаточно. И вообще – ты кто такой? Что забыл в моем лесу? – заносчиво ответила лесная девица.

– Да заблудился я. Не хотел тебя потревожить. Но раз уж так, то может, подскажешь дорогу? Хотя для начала поесть бы чего…

– Поесть? – как-то уж очень живо отреагировала Злыдня, ловко вскочила на ветку и, шустро перебирая всеми конечностями, юркнула к стволу дерева, вниз и куда-то в подлесок.

Спустя миг она вынырнула совсем с другой стороны и с широкой улыбкой, немного жутковатой из-за острых зубов, предложила обоими руками по большому грибу. Глаза её аж лучились радостью. Будто только и мечтала, как путника случайного накормить. Яшка не узнал предложенное: съедобное – нет. Нерешительно протянул руку. Злыдня с оживление закивала и подвинула ближайший гриб к нему. Парнишка отдёрнул ладонь, сам непоняв почему. Лесная девица, изобразив огорчение, выбросила это угощение и сказала:

– Ну-у-у, да-а-а. Пра-а-а-вильно. Ядовитый он. Этот на.

Яшка смотрел с сомнением, тянуться уже не спешил.

– Ну-у, да-а-а. Э-э-этот то-о-о-же ядовитый, – гримасничая, изобразила разные оттенки досады Злыдня.

– Ты меня, что ли, отравить хотела? – удивился Яшка.

– Ну, хотела, не хотела. Может да, а может нет: я ещё не решила, – и гибко потянулась телом, цветом как платан, покрытым пятнами различных коричнево-зеленых оттенков. – Вообще, конечно, отравить тебя интересно было бы. Посмотреть, как ты корчиться будешь, пену пускать, посинеешь весь. Красота! Но я обещала бабушке, что стану хорошей. Поэтому давай, вот, бери орехи. Они нормальные. – И как в подтверждении закинула себе в рот горсть.

Яшка подуспокоился, начал жевать новое угощение. Вдруг Злыдня схватилась за горло, выпучила глаза и захрипела. У Яшки челюсть отвисла, чуть не сел, где стоял. С ужасом посмотрел на орехи в ладони. Хрип Злыдни перешёл в сдавленный хохот:

– Ты бы себя видел! Ааа-ха-ха-а! Умора! – похрюкивала от восторга лесная девица. – Ладно, пошли уже, выведу тебя, раз травить нельзя. – И двинулась по тропинке вихляющей походкой, вырисовывая кончиком хвоста сложные узоры в воздухе.

Яшка покорно поплелся следом. Девица его малость пугала, но в целом нравилась. Хотя юморок у неё был еще тот. Правда, шутила ли она? Об этом Яшка решил не задумываться.

Идя следом за Злыдней, он попробовал поддержать разговор:

– А у меня тоже есть бабушка. Вот как раз ей за лекарством ходил. На обратном пути срезать хотел, чтоб быстрей и вот…

Злыдня заинтересованно обернулась на ходу:

– И что за лекарство, что далеко так ходить надо?

– Дак это, настойка корпун-травы. Редкая, говорят, и чудодейственная.

– Ну-ка, дай гляну.

Злыдня понюхала пузырёк с лекарством, который Яшка бережно нёс в мешочке на шее.

– Ха-а, ну ты простофиля. Обманули тебя. С этого разве что понос случится. Чудодейственный, конечно.

– Как же так-то? – расстроился парнишка. – Что ж делать теперь? Болеет бабушка. А деньги последние отдал за это…

– Ладно уж. Завернем на поляну одну. Есть такая трава в моем бору, – успокоила его Злыдня и свернула на неприметную тропинку.

Яшка поспешил следом. Не сделав десятка шагов, весь в мыслях о оплошке с лекарством, он чуть не уткнулся в слегка притормозившую Злыдню: посреди тропинки валялось огромное дерево, по сторонам все было забито колючим кустарником. Только подумал Яшка, как должно быть неприятно будет сквозь него продираться, Злыдня двинулись дальше – прямо на дерево.

– Сломайся, – сказала, не сбавляя шаг.

Ствол, лежащий, будто топором гигантским рубануло – только щепа полетела, – освободился путь.

– Че, вот так просто? – удивился Яшка.

– Ты про что? А, это… Ну ты же не напрягаешься, чтобы воздуху вдохнуть. Ну, разве что я бы тебя малость за горло пальчиками прихватил бы так, со вкусом. М-м-м-м… Блин! Этот путь добра такой утомительный!

Немного пропетляв, тропка вывела к болоту. Невдалеке виднелся островок. К нему вели реденькие кочки.

– Тебе туда. Травка такая – с ярко-красными листиками. Не ошибёшься, – махнула рукой Злыдня.

– М-мне? А ты? – испугался Яшка.

– А мне туда нельзя – дядька Болотник запретил.

Что делать, надо добывать лекарство бабушке. Раз уж сам оплошал с покупкой, придётся сейчас с духом собраться: Яшка подтянул штаны и начал примериваться к первому прыжку. Сперва дело пошло неплохо: без проблем преодолел полпути до острова. Приободрился, расслабился. Вышло так, что зря: очередная, на вид большая и очень устойчивая кочка рассыпалась под ногами, и Яшка с ужасом ощутил, как он погружается в жадно расступающуюся грязь. Провалившись по пояс, запаниковал, стал дёргаться и крутится, вопить:

– Злыдня! Где ты?! Помоги, топну я! Но та куда-то запропала: не видать, и отклика нет.

Яшка почувствовал, будто чьи-то руки хватают за лодыжки и неуклонно тянут вниз, в заполненную жижей тьму. Совсем уж было с перепугу разум потеряв, вдруг подумал: «А бабуля-то, как без меня?» Прильнул всем телом к поверхности топи, расслабился как смог и давай её уговаривать:

– Топюшка, милая! Ты уж отпусти меня. На что я тебе? Батюшка Болотник, бабушка у меня болеет, вот и потревожил я тебя: за травкой вот хотел для неё добраться. – А сам потихоньку, упрямо, лёгкими движениями вперёд ползёт.

Отпустила топь: чавкнула напоследок, и отпустила. Поршни, правда, забрала в отдарок, да невелика цена. Добрался Яшка до ближайшей кочки, вылез на неё, отдышался. И уже без приключений до островка допрыгал. За первый куст зашёл, а там полянка. А на ней кто бы вы думали? Злыдня лежит на мягкой травке: нога на ногу, цветочек нюхает. Островок оказался не настоящим: с этой стороны на него просто тропинка из лесу выходила.

– Ты чего так долго?! Я чуть не уснула! – возмутилась, приподнявшись на локте Злыдня, правда, поглядывая с хитринкой. – Вон, трава твоя, собирай. Водой горячей зальешь, день да ночь постоит – отцедишь. И давай бабуле по три глотка утром и вечером, – перешла она тут же на деловой тон.

Яшка вздохнул и пошел молча собирать драгоценное растение. Полный мешочек набил: когда ещё случай представится?

Как управился, дальше его Злыдня повела. Начало смеркаться. Невдалеке раздался волчий вой.

– Ну вот, Одноухий своих на охоту вывел. Кого-то сейчас по косточкам растащат, – с намёком глянула на Яшку лесная девица.

Парнишке стало чутка не по себе. Он стал держаться как можно ближе к своей провожатой и время от времени озираться. Злыдню он, не смотря на её шуточки, бояться уже перестал.

Вышли на поляну. Не успели дойти до середины, как из чащи выметнулись серые тени и окружили их грозно взрыкивающим кольцом. Вперёд вышел огромный волк с оборванным в давней схватке ухом: он угрожающе рокотал, вздергивая губы над хищно белеющим частоколом клыков. Злыдня вдруг стремительно припала к земле и, поводя оскалом вокруг, яростно зашипела. Затем, фыркнув почти в морду Одноухому, рявкнула с угрозой:

– Это моё мясо. Я сама его съем, – и издала нечто среднее между мявом разъяренной кошки и рыком медведицы, щёлкнув дико оскаленными зубами.

Волки смущённо попятились. Последним спрятал клыки вожак. Миг, и поляна опустела. Злыдня скосила глаза и, увидев, что Яшка никак не отреагировал на обещание его сожрать, надулась и пошла дальше. Парнишка поспешил следом.

Вскоре вышли на окраину леса. Вдали виделись огни Яшкиной деревни. Он радостно подался к ним, но, опомнившись, обернулся к Злыдне, которая осталась стоять в сени деревьев.

– Уходишь? Зря я тебя не съела. Или не траванула, – сказала та мрачно, насупилась, отвернулась, ссутулилась и поплелась в лес.

Яшка смотрел ей вслед и нисколько не сердился: жалко было её. Шутки злые шутит, а видать, что самой не сладко, заноза какая-то в сердечке. Да и с травой вот помогла, и волкам не отдала на поживу – хорошая, в общем. Глянулась ему девица лесная.

Он окликнул:

– Злыдня! Можно я ещё приду? Грибами угостишь.

Злыдня живо обернулась, воспрянула вся, расплылась в радостной улыбке.

– Я-я-ядо-о-о-ви-и-и-и-ты-ы-ми-и-и! – пропела она, хитро подмигнув. – Приходи, я разозлюсь, но буду очень рада! – И, весело подпрыгивая, убежала в лес.

Яшка улыбнулся и пошёл к огонькам деревни, сжимая в руках заветный мешочек. Выздоровеет бабушка, он ее со Злыдней познакомит.

***

– Ну и где он?! При-и-ду, при-и-ду! А сам!.. – Злыдня, сгорбившись, ходила кругами вокруг раскидистого дерева, высоко в ветвях которого она любила спать в хорошую погоду, и безудержно ворчала. – Врун! Путь только появится… Отравлю его. Нет – загрызу! – на миг Злыдня остановилась, наморщив лоб в раздумьях, представляя, как будет расправляться с Яшкой. – Не, чей-то я сама грызть его буду? Одноухому отдам!

– Три дня же всего прошло, как из леса ты его вывела. Сама говорила, – флегматично заметил сидящий у дерева лесовик Кузьма, похожий на обомшелую корягу с глазами.

– Целых! Три! Дня! – бешено выпучив глаза и сшибая ногой на каждое слово по мухомору, прорычала Злыдня.

Кузьма спокойно пожал плечами и не стал комментировать.

– Так. Сама к нему пойду. Приду и вот тогда-то он у меня попляшет. Узнает, как заставлять девушку ждать. А то ишь, я тут, понимаешь, рук не покладая из леса его вывожу, а он!.. Неблагодарный! – фыркнув напоследок, Злыдня решительно направилась по тропинке, ведущей в сторону окраины Темного бора.

Когда впереди обозначился широкий просвет, чаща вздохнула, пробежав тяжелой волной по густому морю листвы и протяжно заскрипев ветками.

– Куда нацелилась, внученька? – шорох волнующихся крон деревьев сложился в негромкий женский голос, идущий, казалось, со всех сторон.

– Э-э-э, бабуля, я тут рядом. До деревни доскочу и обратно, – насторожено ответила Злыдня, словно пойманная на «горячем».

– Помни про обещание, внученька. Будь умницей. И, прежде посмотри, какую шкурку там носят, – будто поверила спрашивающая и голос затих, успокоилась чаща.

– Умницей, умницей, – зыркая на верхушки древесных исполинов, бормотала себе под нос Злыдня. – Не трави, не души, в болоте не топи. А он потом вон че вытворяет. Что за жизнь-то? Ладно, в деревне бабушка поди не увидит, если вдруг что. Оно же всяко может получиться, когда девушку обманываешь. Может на голову что упасть – случайно.

С рассуждениями Злыдня вышла к опушке леса и остановилась. Шибко просторненько было снаружи, не хватала уютного лесного сумрака, проторенных звериных тропок и заросших изумрудной ряской, гиблых лишь для залетных, болот. Злыдня с тоской посмотрела на раскинутые в гордом размахе могучие ветви. Не умела она сказать деревьям с ней пойти. Бабушка, наверное, смогла бы. Но бабушка и не стала бы тревожить по таким пустякам древних созданий. Хочешь – иди, другие-то при чем?