Читать книгу Убить муху - Андрей Фандиков - Страница 1

Сингл «Как же буду жить»

Федор Чистяков.

Из альбома «Нежелательная песня» ©

Быть не может, чтобы не было врагов на нашей земле, которые бы не прятались и не ждали случая, чтобы напасть на нас, когда мы ослабнем национальным духом, чувством патриотизма и верой в правительство, президента, которых мы выбрали все вместе, единогласно, одной сплочённой страной. Законотворцы делают все возможное, чтобы мы жили счастливо и в достатке, но некоторые так не хотят и всячески их сбивают с толку, клевещут, обвиняют в диктатуре, нарушениях прав человека и тому подобной чепухе. И памятники товарищу Сталину, вновь поставленные, охраняют наши исторические русские корни, чтобы мы не сломались под натиском вредителей. Мы их ни за что не снесем, но сейчас не об этом. Патриотизм, православие, укрепление государственности, исторический пример наших учителей из ЦК КПСС – вот наша национальная идея, вот наша идеология, вот чего ждет от нас современное государство. И никто не помешает нам следовать этим идеалам, а кто будет мешать: будем предупреждать, вразумлять. А если не поймет и будет продолжать гадить: будем сажать за экстремизм, в конце концов объявлять предателями Родины, национальных интересов страны, объявлять врагами народа и беспощадно наказывать, и даже, если придется, расстреливать. Господь нас направит на верный путь. Недоброжелатели страны не дремлют и заграницей. Наши зарубежные либеральные оппоненты нашего курса и святых границ, тянут свои ручонки с длинными, как щупальца, пальцами в политику и дела многоуважаемого президента. Они не способны ничего придумать кроме санкций в его адрес. В ответ наш Хозяин… кхе-кхе. Ой, простите, поперхнулся. В ответ наш лидер говорит, что, если будет намек хоть на какую-нибудь провокацию иными методами, вы, дорогие зарубежные или заокеанские друзья-грешники, будете стерты с лица Земли. И добавляет: «Ведь, что будет за планета Земля, в которой нет любимой Богом Федерации». И, как удивительно, никто не хочет вести с нами здоровый диалог по урегулированию отношений, никто не старается ради мира, демократии, мерзавцы, и как им не….

Большой палец на пульте от телевизора прервал столь «величественную» речь. Экран погас, в спальне стало темно, и только бежевый свет уличного фонаря просачивался сквозь зашторенные окна.

– Расстреливать… – вдруг прозвучало в глубокой тишине, – наверное сейчас где-нибудь в галактике космический корабль с инопланетянами разворачивается в обратный путь.

– После такого сигнала нам самим пора разворачиваться и улетать…, – поддержал милый женский голос.

– Куда? Нас никуда не пускают. Нас все боятся, как дикого медведя. Мы бы уже давно уехали если бы не ещё одна демократическая лотерея, на которую мы повелись,– возникла длинная пауза.

Подул ветер и тени осенних листьев стали мерцать в освещенном фонарем окне.

– Нам говорили, что мы не поротое поколение, не поротое поколение, что мы преобразуем общество в стране,– пародийно сказал баритон,– но гварды с дубинками, водометы, после которых, кровавые волдыри, автоматы, страх, боль, скандалы, произвол, вранье и всё: не поротое становится снова поротым. Эвакуация закончилась. У нас было на это время. Но мы на что-то надеялись здесь. Теперь не на что, только на то, что есть.

Слова, звучащие в ночной, темной комнате, создавали гул и ощущение проклятья.

– Ладно,– зевая, сказал Степан Владимирович,– спокойной ночи, Варя,– пожелание сопровождалось поцелуем в щечку уже спавшей супруге. И через пятнадцать минут было сонное царство и храп.

В непробудной сонной тишине квартиры, нарушаемой только постукиванием настенных часов, зазвонил будильник, поставленный на 07:00 утра. Для Ефима Эленберга вставать рано утром было сродни пыткам. Но все же он переборол себя и встал в полусумрачной комнате со слипшимися от крепкого сна глазами. Ефим надел свои теплые тапочки из овчины, подошел к окну, отвесил массивные темные шторы и увидел пасмурное октябрьское утро 2037 года. Из высокого окна было видно, что моросил дождь, хотя по прогнозу самого точного в мире гидрометцентра обещали ясную погоду. Людишки, укутанные в теплые одежды, торопились на нелюбимую работу, машины нервно двигались, дарили выхлопные газы природе, мигали фарами, образовывали пробку на дороге, давая знать жителям многоквартирного города об утреннем часе пик. Фима зажег газ, и синие огоньки стали появляться один за одним. Он поставил чайник на огонь, поставил кастрюльку с соевым молоком, подождал пока закипит, потирая опухшие глаза, засыпал геркулес. Сегодня была пятница, а значит его очередь готовить завтрак для себя и для мамы с папой, Варвары Натановны и Степана Владимировича. Он их очень любил и любит, потому что они единственные люди в его жизни, поддерживающие в трудные минуты. И с каждым годом все сложнее и сложнее это делать. В свои 48 лет у них уже были хронические проблемы со здоровьем. Тяжелые условия труда на разоряющемся предприятии по производству плат для компьютеров и роботов, график с восьми до восьми, зарплата в пятнадцать тысяч рублей с вычетом, конечно, подоходных в пользу государства, сделали свое дело. А угасающие здравоохранение и асоциальная система чиновничества не давала шанса на помощь без лишней ругани и заполненной анкеты или заявления. Фима быстрее родителей доел овсяную кашу, посыпанную сахаром, запил горячим черным чаем и пошел собираться на работу. Он работал программистом. Всякий раз, когда Ефим одевался его охватывал некий страх перед предстоящим рабочим днем. Это объясняется тем, что у него был очень нервный начальник, который постоянно орал на него, на друга Алексея и других подчиненных. Ефим понимал внутренне, что орут не только на него и переживания не стоят того, но он был впечатлительным. Фима надел серое, теплое пальто, приоткрыв входную дверь предупредил родителей:

– Я ушел.

– Давай, сынок, – ответил папа.

– Удачи, сынок. Ты надел шарф? Там сегодня ужасный ветер, – забеспокоилась мама.

Дверь квартиры захлопнулась, и Ефим направился к остановке, преклоняясь в подъезде неработающему лифту, преодолевая километровые лужи и наступая в грязь. Приближаясь к остановке, он заметил серую массу людей с безразличными лицами, которые уже стояли и ждали свою, ту единственную, маршрутку. У него в голове была только одна мысль: откуда берутся все эти люди на остановке. Утром ли, днем или вечером было огромное количество биомассы.

Сегодня хоть и был сильный ветер, но дождь перестал моросить и из-за кислотных облаков выглянуло солнце – маленький шанс на то, что человечество в городе будет хоть на мгновение счастливым. Посвежело и стало не так плохо на душе. Но именно, что мгновение и на остановке появляется старый монстр Ikarus, превращающий все, где он появляется, во тьму. Окружающая среда явно была не в восторге, но тем не менее автобус поглотил некоторое число людей на остановке и, даруя последний воздушный поцелуй, поехал дальше. Ефим знал, что внутри салона Ikarus воняет солярой, а сиденья были портативными, поэтому дождался ПАЗика №97. Пришлось немного потолкаться за место под поручнем. Повезло также, что освободилось сиденье и Фима сразу его занял, направив взгляды всех пассажиров на себя. В салоне все пассажиры молчали, колебались из стороны в сторону, у всех слезились красные глаза, хоть выдирай. На одной из остановок, когда тронулся ПАЗик, упала женщина на мокрый асфальт, но никто ей не помог ни на остановке, ни в автобусе, более того никто не обратил внимание или не хотел этого делать, надеясь на экстренную помощь с двумя санитарами. Двери захлопнулись, и автобус поехал мимо, словно деревянный короб с куклами.

Ефиму нужно было выходить на предпоследней остановке. В окне редко мелькали голые березы, и он вспомнил. Однажды он лежал в постели с больным желудком и смотрел синими глазами в окно, где распускались нежные светлые березовые листочки, горевшие салатовым цветом, благодаря солнцу. Но с каждым днем березовые листья становились грубыми, жесткими, черными и в конце концов опали. Потом и березу спилил кто-то. Вот также и мы скоро падем, как точка некогда зеленая в космической пыли обезвоженных планет и спутников.

Рядовой день ничего не предвещал, но внезапно на улице Ленина, да и во всем городе встали все автомашины и заглушили моторы, словно по команде. Из репродукторов, висящих на фонарях, зазвучала сирена, а потом послышался голос диктора, который призвал всех выйти из машин и прослушать экстренное сообщение. Все так покорно и сделали. Ефиму тоже пришлось выйти из автобуса, потому что откуда не возьмись из углов домов выползли гварды, чтобы проконтролировать: все ли вышли и слушают сообщение. Сообщение началось с прослушивания гимна. Потом диктор начал монотонно вещать:

«Дорогие граждане, соотечественники, братья и сестры. Сегодня 24 октября 2037 года в 02:07 ночи по местному времени была ликвидирована системой ПВО Федерации намеренно направленная на нас межконтинентальная баллистическая ракета Америки над акваторией Северного Ледовитого океана, поэтому в связи с этим, а также в связи с продолжительными напряженными и неурегулированными отношениями с государством Америка, данное правом народа Федерации, правительство объявляет войну государству Америка, вводят в стране военное положение и объявляют мобилизацию. Сбор и определение в добровольческую армию будет проводится в местных военкоматах Федерации. Хочется сказать, что мы оказались в нелегкой ситуации, но мы одна сплочённая страна и народ с многовековой историей, в которой был героизм предков, и достижения, и мудрость. Так сохраним же наши святые корни, веру и суверенитет нашей страны. Мы должны выполнить свой долг перед Родиной, даже если для этого потребуются жертвы. Не позволим американской мрази поставить нас на колени. Наше дело правое. Да поможет нам Бог».

Все люди до одного, запрокинув голову на вверх, выслушали речь. Как будто гипнолог начал снова работу. Репродуктор замолчал. Сообщение закончилось. Вдоль улицы уже выстроилось оцепление черных гвардов в бронежилетах и с оружием. Позади их стояли водометы. Один из старших гвардов начал говорить в мегафон. Его лицо было наполовину покрыто мраком, поэтому видны были только губы. Он объявлял:

«Граждане, сохраняем спокойствие. Все добровольцы должны явится завтра в 09:00 на сборные пункты, которые находятся в военкоматах ваших округов, где вы зарегистрированы. Неявка на пункт будет считаться дезертирством, предательством, и будет преследоваться по закону военного времени. Уважаемые жители города, комендантский час будет проводится с сегодняшнего дня с 22:00 вечера до 06:00 утра по местному времени. Во время комендантского часа…». Дальше была проверенная временем инструкция. Ефим не верил своим ушам. Все внутри перевернулось так, что больно и тяжело дышать. Калейдоскоп в глазах и ощущение дурдома нарастало все больше. В последнем слове старший гвард сказал, что сегодня будет обычный рабочий день, расходимся. Эленберг нервно оглянулся по сторонам. Он увидел, как люди молча, не возмутимо, не обговариваясь друг с другом мыслями и чувствами, садятся в свои автомобили. Ефима это довело до злости и ненависти. Он схватился рукой за голову и в отчаянии выкрикнул:

– Вы что сошли с ума! Это же какой-то абсурд! Это должен быть сон. Мы будем хоть что-нибудь с этим дебилизмом делать?! Куда вы усаживаетесь? Вы больны! Все! Мы сами себе помощь,– на этот крик души никто не обратил внимание кроме сорокалетнего мужика, который стремительно приближался к Фиме. К счастью гварды уже разъезжались. Мужик взял его за грудки и отвел за дерево. Там он начал с ним разговор.

– Заткнись,– пригрозил сорокалетний,– ты хочешь, чтобы тебя уже здесь замочили. Да за одно и нас в придачу. Хочешь кровавых волдырей, которые нужно вскрывать и потом лечить. Этот засохший и очерствевший каравай теперь не так просто разрезать: его надо пилить. Только надо потерпеть и пила будет. Так что успокойся и иди на работу,– мужик ослабил руки и побежал к себе в машину. Наставление красавца с симпатичной окладистой бородой и голубыми глазами был некой таблеткой от истерики. Ефим действительно немного успокоился, отдышался и взглянул на часы. До рабочего дня осталось пятнадцать минут. Подул влажный воздух. Эленберг собрался, взбодрился и пошел садиться на новый ПАЗик, потому что прежний и след простыл. Движение было восстановлено, люди дальше наступали в лужи, жизнь вернулась на круги своя, как будто ничего не произошло.

Ефим все-таки добрался до офиса, упал в кресло, наклонился, нажал на кнопку включения системного блока. Несмотря на то, что сотрудник опоздал примерно на десять минут, начальник ни слова не сказал лишь по-дружески похлопал по плечу. Зажегся монитор. Новостные ленты были усыпаны статьями о наступающей войне, скандальными высказываниями журналистов, политологов. Заголовки газет гласили: «Война – жизнь после смерти», «Или мы их, или они нас». Среди газет затерялась американская с заголовком «Bear tried to take the hammer and sickle», что переводится с английского «Медведь попробовал взять в руки серп и молот». Любопытно. Эленберг попробовал прочитать статью, но появлялось окошко: «Error». На e-mail прислали инструкцию из Совета Обороны Федерации и повестку. Далее в ряд выглядывали письма с рекламой юридической и правозащитной помощи, – абсолютно бесполезные в системе, где закон обойдут любыми путями. Обходя кресла, по залу офиса шел Алексей Фомин – друг Ефима с двумя кружками горячего чая.

– Доброго утра, Фима,– пожелал Алексей, поставив кружки чая,– слышал, да? Сегодня кому-то захотелось поиграть в солдатики.

– Доброго, Леша,– ответил Ефим и хлебнул из кружки,– спасибо за чай. Да, и слышал, и видел, и недоумевал. Вообще хочется думать, что мы это все придумали, или это сон.

– Все, о чем я могу подумать это том, что через пару дней лежу в деревянном ящике или мучительно умираю, а может, что и похуже. Но я не хочу. И это ещё то ощущение…

– Ощущение, что ты не являешься хозяином своей жизни,– подхватил Фима, как будто считывая мысль.

– Совершенно верно Ефим, совершенно верно,-согласился Алексей,– и, черт возьми, я бы все сейчас отдал, чтобы в мгновенье оказаться на необитаемом острове, где меня никто не найдет, и я смогу забыться.

– Неплохо. Только не беспокой себя такими мыслями. Можно не идти на войну, это твой выбор. Нужно лишь проявить волю. В наших глубинах мозга война воспринимается как ошибка, как не позволительная фантазия. Так почему же не исправить, не устранить эту ошибку? – откинулся Эленберг на спинку.

– Но как проявить эту волю в реальности и остаться таким какой ты есть?

– Прям, как название психологического бестселлера.

– Ха-ха-ха-ха,– дразнил Алексей Фомин,– ну, подожди. Не сбивай с мысли. И… Мы оказались между двух стихий, Фима. С одной стороны, предполагаемый «враг», который может оказаться вроде наших наццев и прикончить тебя за свои американские идеи. С другой стороны, предполагаемые свои, которые могут тебя также прикончить, если твое мнение, твои мысли или действия не совпадут с официально принятыми политэлитой, а тем более отказаться от их защиты и защиты самой элиты. Ты, проявив волю в этой стране, обрекаешь себя на скандалы, суды, брань, сфабрикованность дел, на ярлык, а также…,– вдруг прервал маленький монолог Алексей.

– А как ты хотел? Больше нет другого выхода из нынешнего положения для того, чтобы не боятся. Ничего не получится пока не уберешь тернии,– ответил Ефим, отстаивая свою мысль.

– И ты хочешь их убрать? Как? – недоумевая спросил Фомин. Но ответа не дождался, потому что оба замолчали, поникли и отвернулись к своим компьютерам.

Сегодня работы было немного. Можно сказать, что её и не было. Надо было просмотреть сайты. Начальник с несвойственным доброжелательным взглядом и интонацией объявил, что все сотрудники могут быть свободны после обеда.

– Что это с ним? – шепотом спросил Алексей Эленберга.

– Не знаю. Может Аркадий подумал, что он такой же человек и пытается напоследок исправить свои грехи. Сегодня он не разу не подошел ко мне и не наорал,– ответил Ефим.

Собираясь уходить с работы, друзья договорились зайти в бар, чтобы выпить и закусить. Ведь когда они еще так смогут посидеть.

В этой жизни у Ефима было немного друзей. Пару друзей со школы, пару друзей из института и вот, с работы, Алексей. Стеснительность, закрытость не всегда были спутниками Фимы. Его болезнь под названием «коллективный ум» началась со школы. С каждым классом состояние ухудшалось. Стали появляться комплексы, страхи. Ефим не мог сменить свою природу добра и прощения на природу агрессии, силы, лжи, лицемерия и невежества. В глазах люди стали выглядеть как выродки, как машины абсурда. Свои мнения и речи, которые он всегда отчаянно отстаивал, об истине, смысле жизни, о темном мире считались инакомыслием и бредом психбольного мальчика. За что был нелюбим учителями и имел вот двух друзей, сочувствующих. Вынужденное одиночество стали образом жизни и главным бедствием поразившем его. Лишь родители были тем самым светилом дававшем любовь, понимание, теплоту, заботу и надежду на лучший завтрашний день.

Офис опустел. Кресла едва крутились, не зная, что больше не прикоснутся к мягкой попе Лизы в элегантной джинсовой юбке, к милой Лизоньке – практикантке с факультета прикладной информатики, не коснутся свежестиранной сорочки настоящего семьянина. Не пропустят сквозь себя ароматы духов, туалетной воды, или летнего пота, или сладкого быстрорастворимого кофе. Кресла до сих пор существовали в бытие компьютерного мастера, чьё бытие ещё не сокрушилось высшим судом.

Вышли друзья на улицу, где явно похолодало, освежились после горячего помещения и прогулочным шагом через парк направились в бар «Грек». Проходя между двумя многоэтажными домами, пропитанные дизелем, зазвонил телефон Ефима.

– Алло, да,– сразу заговорил программист.

– Здравствуй сынок. Что делаешь? Как твои дела? Как себя чувствуешь? – ласково беспокоилась Варвара Натановна на фоне звуков шипящего, прижигающего паяльника.

– Мама, привет,– узнал Фима,– все хорошо, нас уже отпустили, хоть какая-то приятная новость на сегодня.

– Послушай меня, Фимочка,– попросила мама,– ни о чем не переживай, не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем.

– Конечно. Да, хотел сказать, что мы с Алексеем посидим до восьми, девяти.

– Мог бы и не спрашивать. Ну ладно, давай мой золотой, до вечера.

– Пока,– попрощался лучший сын на свете и разговор закончился.

Наконец будущие добровольцы пришли в пункт назначения и сели за столик в уютном месте, куда другие только намеривались заскочить. Бар «Грек» был похож на белый средиземноморский домик на берегу серного черного озера.

– Что будете заказывать? – спросила симпатичная, с носиком как у ежика официантка Мария, терпевшая приставания и издевательства директора.

– Нам пожалуйста Мария принесите два теплых салата с говяжьим языком,– продиктовал Алексей и взглянул на Ефима, ожидая согласия.

– Да…– протянул Фима, разглядывая меню и продолжил: – и еще малосольной семги, и два карамельных пива по литру.

– Всё? – переспросила служащая общепита.

– Пока всё,– одновременно сказали друзья.

Мария с заказами ушла прочь.

– Вот скажи мне Фима. Как среди всеобщего упадка общепита, вроде столовки под названием «Пиратская шхуна», открылся такой приличный бар? – начал Алексей.

– Я ж тебе говорю, что не все люди потеряли приличие. Владелец добросовестно работает, а не бросает пустые слова на ветер, и не смотрит на людей, как на свиней,– объяснил Эленберг.

Минут через пятнадцать официантка принесла яства, и собеседники начали закусывать.

– А мне кажется, что он просто забирает деньги из кассы,– высказал предположение Леша, доставая приборы из салфетки.

– Ну, и это тоже.

– Хотя, о чем я говорю, может завтра или в ближайшие время, вот это место отберут и превратят в столовую номер восемьсот семьдесят западного военного округа, где будут готовить жаренного карася с пшенкой,– обреченно предвидел Фомин.

– Обязательно. Они не будут заморачиваться, чем и как кормить свое пушечное мясо,– понял Ефим, о чем идет речь,– может, им в миски будет капать вода с прохудившейся крыши. Нагадят и обустроят всё на свой любимый тоталитарный манер.

– Жаль, но может смилостивятся,– сказал Леша.

– Вряд ли. Сложно найти такую силу, которая бы их остановила. Знаешь, самое отвратительное, что эти властители и приближенные к ним патриоты в виде безвкусных артистов, ученых, и даже приближенных к создателю, которые поют гимны и оды, высказывают восхищения власти и толкают нас на смерть, не будут есть карася, потому что их уже сдуло к себе на виллы во Флориде или Италии, – заметил, чуть охмелевший, Ефим Эленберг.

– Теплый салат отличный, конечно,– похвалил Алексей, пытаясь сменить тему разговора.

– Кстати, да, очень вкусный,– согласился диссидент, жуя салат Романо.

Но диссидента это не сбило, и после звона пивных кружек, он продолжил.

– Эти, так называемые, патриоты приезжают сюда только служить её величеству Пропаганде. Я помню, как они целое дело развернули с этими горе туристами из Англии.